Глава 88. Мама и полковник Аскерко

               

            Уж не знаю, откуда это такая поговорка взялась, что солдат спит, а служба идёт?  Спать нам лишнего не давали, и весь день был расписан режимом и занятиями, но и обычной настоящей службы нам дали возможность ощутить. Посылали в караул,  на посты и что это такое, и какая мне предстояла солдатская жизнь до конца службы, если бы Татаринцев не вытащил меня с комендантского взвода благодаря, которому я стал радистом, а впоследствии, возможно благодаря,  ему- же, я остался на сверхсрочную службу с переводом в другую часть, от которой зависела вся моя дальнейшая жизнь. Но об этом позже.
        Из дома получил не очень радостные вести. Мою оставшуюся и переставшую мне писать - «невесту», мой папа увидел, прогуливающуюся с каким-то  молоденьким лейтенантом под ручку, по нашей улице. Ну, меня это и не расстроило, т.к. из сердца уже вынута, да и обязанности, как жениха уже меня не угнетали, жениться сразу после армии в мои планы не входило.
         С ленинградской мамой по-прежнему переписку не вёл, хотя было ещё несколько писем, но слово данное самому себе, держал и меня это особенно и не угнетало. Ещё когда мы жили в палатках, и когда я упрашивал моих родителей послать копии дел о разводе отца, то получил подробнейшее письмо от моей неродной мамы.  В этом письме  Анна Ивановна – моя неродная мама почти до мелочей описала, что собой представляла Александра Алексеевна в бытность проживания с моим папой и её отношения к своей дочери (моей сестре), после развода с отцом. Как уже упоминал, мне было три года, а сестре – Людмиле всего год.  Первую часть её письма я, конечно, принял с некоторым скепсисом – не видел, не знаю, не чувствовал, не ощущал и в этих её описаниях могло быть и много  субъективного и не совсем правдоподобного – женщины одним словом.
Но вторая часть письма была написана с такими подробностями, что придумывать и выдумывать мелочи и детали может только человек, обладающий художественным и литературным даром.
        Ну, то, что А.А. повела после развода разгульный образ жизни, и у неё появилось много новых знакомств и мужчин – я это ещё как-то понимал, а в дальнейшей и уже взрослой жизни, убедился, что оно так вероятно и было.
Но не это так задело и расстроило меня.  В адрес моего отца и по телефонным звонкам и через другие источники, стали поступать жалобы от врачей детской консультации, в которой на учёте и наблюдении находилась моя годовалая сестра Жалобы, естественно, на бывшую жену отца. У девочки наблюдалось явное  и не адекватное развитие с наблюдением патологических  и физических явлений вплоть до пролежней на теле девочки. Вопрос уже вставал о лишении А.А. материнства, тем более появились свидетели – соседи, согласные дать показания о недостойном поведении мамы. Уж не знаю, как там это всё уладилось, но забирать ещё и второго ребёнка в свою семью, у  отца, конечно, духу не хватило и всего остального. Но на меня, начитанного юношу, про детей-персонажей в таких романах,  как «Педагогическая поэма», «Странники» Шишкова, Гюго - «Козета»,  и др.- такие откровения мамы Ани,  произвели ужасающее впечатление,  и я утвердился в своём решении – не писать и впредь.
         Командир полка или нашей воинской части был белорус по происхождению. Стройный, подтянутый и физически развитый - гонял своих офицеров по стадиону,  заставляя их также заниматься физ.подготовкой. Прекрасно работал на всех снарядах, хотя был уже не молод. С солдатами у него никаких душевных бесед и разговоров не было – не положено по субординации. Редкий офицер его штаба не имел выговора в своей личной и учётной карточке. В конце концов, офицеры в многочисленных жалобах в высшие органы сумели выдавить его из полка, а на его место прибыл маленький, пузатенький, мягкотелый и коммуникабельный подполковник – Петров. Петров запросто мог оказаться в кругу солдат и вести беседу без субординаций.  Но с полковником Аскерко  наша душевная беседа всё – таки состоялась, правда душевности с его стороны я не увидел, а мне пришлось раскрыться, а что делать, если я предстал перед ним в роли ответчика.
         В очередной раз нам предоставили возможность послужить, соблюдая Устав и все его положения.  Нашему взводу предстояло идти в караул.
Кто служил - тот знает всю эту процедуру и с соответствующими должностями на это время суток. Насколько помню, назначался начальник караула, помощник? Рядовые часовые на посту стояли по два часа, потом два часа бодрствования, два часа сна и снова на пост. На посты разводил или нач. караула или помощник, а могли и оба сразу увести на посты часовых.
        Помню, в то время я был определён на пост номер один, а это знамя полка. Хотя это и почётный пост, но лучше всё – таки караулить склады и в тулупе, чем стоять по два часа с карабином и не сходя с места. Ночью, когда нет хождения в штаб, можно было как-то ещё привалиться спиной к стенке, расслабившись, но только не днём.  Днём можно было стоять и «вольно», но при входе офицеров в штаб, а знамя стояло именно при входе с левой стороны. Офицеры, проходя мимо знамени, обязаны были отдавать честь с поворотом головы  на знамя, а часовой ответно приветствовать жестом, по ефрейторски –  «на караул», принимая стойку – «смирно». Ну,  ефрейторский «караул» оказался проще обычного, нужно только отклонить карабин на всю вытянутую правую руку, оставляя прижатый торец приклада к ноге.
          Отстояв свои очередные два часа, а это уже было поздно в двенадцатом часу ночи, звонком по телефону дежурного по полку  в караулку, я был вызван к командиру полка – Аскерко.
            В сопровождении сержанта Митюшина (нач. караула) я был доставлен к кабинету полковника. Постучал в дверь, как положено,  вошёл и доложил по уставу о своём прибытии.
« Почему не отвечаешь на письма своей маме?» - довольно резко спросил Аскерко. Но вопрос не застал меня врасплох  и к нему я был всегда готов.
Объяснив полковнику суть, и не вдаваясь особенно, в подробности, даже сам удивился своей лаконичности – ну как спросили, так и ответил.
Аскерко посмотрел на меня изучающим, пристальным взглядом, который я спокойно выдержал.  « Ну что ж, рядовой Смирнов, я всё понял» - отвечал Аскерко с выраженным белорусским акцентом. «Приказывать я тебе не могу и принимать решение в этом вопросе твоё право» - закончил полковник и на этом моя аудиенция закончилась. Митюшин ждал за дверью,  и мы вернулись в караулку.  Позже, и несколько лет спустя,  я прочитал ответ Аскерко моей матери – он тоже был лаконичен и содержал фразу,  вместившуюся в одну строчку.                (Продолжение следует)http://www.proza.ru/2011/01/04/1254