Память Баренцова моря. глава 8

Глава 8.
               
                ВОССТАВШИЕ ИЗ БЕЗДНЫ.



             Наконец, многомесячная операция по подъему “Курска” была близка к завершению. Корпус лодки, доставленный с места катастрофы под днищем огромной баржи  “Гигант”, был затянут в плавучий док и аккуратно опущен на специальные подушки. Док  к приезду гостей покрасили. и теперь он нелепо свежим выглядел среди полуразрушенных корпусов  некогда крупного судоремонтного завода. Два долгих дня водолазы убирали подъемные тросы. Наконец, они были отданы. Осталось только откачать балластную воду из цистерн дока, чтобы тот всей своей мощью поднялся вместе с корпусом  тысячетонной лодки, пока скрытой под водой. На откачку требовалось не менее суток. Опытные докеры советовали  не спешить. Док старый и давно не ремонтировавшийся. Боялись, что усталость металла на пределе, а большой вес лодки окажется непосильным для механизмов. Но высокое начальство и слышать  не хотело об отсрочке.
               Оставалось надеяться на чудо. Оно уже случилось, когда лодку отрывали от грунта. При подъеме не рассчитали дифферент лодки на нос и тросы при отрыве лопнули. С десятиметровой глубины лодка снова рухнула на грунт. Боялись взрыва ракет , непредсказуемого поведения реактора. Обошлось. У многих вызывал недоумение вопрос, почему нельзя подвести док ближе к месту катастрофы и в безлюдном месте поднять лодку, раз есть опасность, таящаяся в ракетах и реакторе. Начальники ответа не нашли, а он был  прост. Док сам мог не выдержать передвижения по акватории Кольского залива. Моряки шутили, что док стоит на горе из пустых бутылок, которая в годы застоя росла очень заметно после каждого  докования.
           Люди устали, но желание выполнить свой долг не давало им расслабиться. Каждый свободный от вахты сегодня постарался остаться в доке. Самым опытным была  поручена операция. Нужно было поднять лодку так , чтобы ее даже не качнуло. Никто не знал, в каком состоянии ее реактор, боевые ракеты. Они располагались в седьмом отсеке, но по характеру  повреждений девятого, последнего, рассчитывать на полную безопасность было нельзя. Полагалось убрать людей на безопасное расстояние, вывести лишних  с  территории завода. Но никто не осмелился на эти меры., так как знали, что люди не поймут. Слишком долгим было ожидание, слишком много неправды в неуклюжих попытках скрыть истинную  причину гибели людей.
            Баржу  “Гигант” медленно вывели из дока, освободив место для подъема того, что было флагманом российского  подводного флота. В 0 часов по московскому времени началась откачка  воды.  Ждали Генерального прокурора, которому первым  захотелось ступить  на палубу поверженного “Курска”. Он хотел своим опытным  прокурорским  глазом определить причину катастрофы: авария или боевой контакт. За ночь откачали больше половины воды. Опытный докер, не раз доковавший большие корабли, точно рассчитал, что к прилету Прокурора из Москвы  в Мурманск он оставит самый эффектный момент - появление из воды боевой рубки,  а затем и  всего корпуса. Спешить было нельзя, но работа шла  по графику.  Пришлось  поволноваться, когда носовая подушка, зацепившись за отрезанный край первого отсека, начала всплывать вместе с корпусом подводной лодки. Водолазы  освободили  ее от  зацепа при свете подводных фонарей. Непослушную подушку отбуксировали подальше, чтобы не огорчать высокое начальство. Утром остановили подъем. Прокурора ждали только  к 12 часам дня.
            В 11 часов рассеялась полярная ночь, взошло низкое солнце, чтобы через два часа снова спрятаться за сопки. На их склонах уже лежал снег, над Кольским заливом парило. Холодный ветер заставлял втягивать головы в воротники шинелей и  рабочих спецовок. Они, на рыбьем меху, мало согревали, но люди грелись, работая. Морякам не привыкать к Кольским ветрам, которые, как известно, всегда дуют в лицо  Но глаза  у  многих были мокрые.
                Ты не верь, что слезу на ресницах заметил,
                Это просто усилился северный ветер,
                Там  вдали корабли, корабли вдали...
           Прокурор приехал и откачка воды из балластных цистерн дока продолжилась. Насосы натружено чавкали холодную воду, и хотелось ускорить их работу, прыгнув в залитый еще док и ведрами отчерпывать, отчерпывать воду. Все знали, что на подъем уйдет много времени, но никто не уходил домой, в тепло. Напротив, люди все собирались. Подъезжали новые и новые машины. Останавливались автобусы. На сопках , словно бакланы, сгрудились мальчишки, сбежавшие из школы. Над толпой повисла напряженная тишина.
             Еще через час из воды стала появляться рубка боевого корабля. На удивление она оказалась неповрежденной. Еще метр, и из воды появился Российский  герб, двуглавый орел, распластавший некогда гордые крылья. Только  “Курску” дозволялось носить его на своей груди. Появление герба России подействовало на  людей завораживающе. Громадный, двухметровый символ новой России вставал из небытия. Вода стекала с крутых бортов. Дымилась   на морозе палуба.  Корочкой льда покрывало обшивку и казалось, корабль плакал, уже отчаявшись встретиться с живыми. И люди, ощутив передавшееся всеобщее волнение, еще теснее сплотились вокруг “Курска”, и их сердца приблизились друг к другу вплотную. Многие не были знакомы,  но горе сблизило их. Та  же сплоченность объединяла моряков там, под водой. Тесно сплотившись, они и погибали вместе. Водолазы, поднимавшие погибших из 9 отсека,  рассказывали, что мертвые моряки полусидели, обнявши друг  друга, и приходилось высвобождать их из мертвых объятий.  Это трус умирает в одиночку. А герой всегда на виду. На миру и смерть красна,  считали наши предки.
            Но сейчас никто не считал моряков мертвыми. Все ждали возвращения героев. И корабль, в последнем порыве, словно раненый орел, сжав в кулак свои стальные мускулы, повинуясь людской воле, рванулся  в последний раз и воспрял из бездны. Он нашел  в себе силы вернуться. Он  не смог защитить  своих моряков  в бою, хотя подставил торпеде свою титановую грудь. Сейчас он хотел только одного-  добраться до берега, чтобы спасти души оставшихся.  Он подавал сигналы с глубины. Он очень хотел вернуть героев и выполнил свое предназначение. Он вернул их , нет не мертвых. Он вернул к нам из забытья  наших сыновей  и братьев, наших мужей и отцов. Нет выше предназначения, как возвращать из небытия. 
          Невыносимо было смотреть и ждать. Каждого переполняли чувства. Нервы гудели, как канаты в непогоду. Впервые погибшие моряки вернулись, чтобы сказать: “ Верьте, мы боролись.  Мы сделали все невозможное. Смертью смерть поправ, мы пришли, чтобы вернуть славу российского флота. Стихия оказалась сильнее нас. Простите нас за печаль и скорбь. Но сейчас, хоть на миг, мы с вами.” И это возвращение “Курска” было вершиной подвига
         Невыносимой была эта минута. И напряжение вырвалось из нервных клеток. И кто-то в толпе  вдруг запел  высоким  срывающимся голосом.

                Наверх, вы, товарищи, все по местам,
                Последний парад наступает,
                Врагу не сдается наш гордый “Варяг”,
                Пощады никто  не желает.

         Эта торжественно- траурная мелодия, возникшая столь неожиданно, ошеломила. Она  обожгла сердца собравшихся людей, до этого чужих, а с этого  момента - таких  родных. Многие сначала  не поняли, откуда,  к чему эта песня, но почти  материально, физически они увидели, как в небо потянулось что- то  неосязаемое, необъяснимое, но такое близкое и родное, что у многих из груди вырвались судорожные рыдания.
 
      Никто  их  не стеснялся.  Люди, как один, запели. Одни, никогда  не знавшие этой песни, душой подхватили слова, словно ожившие в их памяти. Другие, затравленные пролетарским интернационализмом, перестройкой и космополитизмом, вдруг вспомнили, что они  сыны великой России. Этим не нужно  было вспоминать слова. Душа в них пела. Пели все, кто готов был к подвигу.  Пели уже отжившие свое  седые ветераны,  пели дети, словно поднимаясь на окрепших  крыльях. Широко раскрывая рты , пели  старики,  поистине ощущавшие  биения  больных  сердец.  Давясь  слезами,  пели матери, потерявшие  юных  сыновей.  Пели жены погибших, тех кого  еще предстояло опознать и предать земле. Не догадавшиеся придумать к такому  событию какой- нибудь ритуал, растерянно сняли фуражки военные. Замерши с рукой у виска,  стояли адмиралы, приехавшие  из Москвы. И даже прокурор попытался отдать воинскую честь.   
         Неистово молился священник, провожая возносящиеся к небу души. Этого чуда никогда бы не произошло при засилье интернационалистов. Бог, он увидел, как переменились  люди  перед лицом горя, как сплотилась русская земля,  сбросив с себя  гнет космополитов-безбожников. Бог еще раз показал нам путь к спасению.
         От маленькой церквушки за сопкой, построенной на деньги  простых людей, траурно и величаво вздымался  к небу колокольный звон. Небо над поселком вдруг расчистилось от облаков. Огромный круг голубых небес вознесся куполом и, казалось, что открываются врата рая. Ведь погибшие в бою должны попасть именно туда.
           А песня летела следом в неосязаемую высь:

                Все вымпелы вьются и цепи звенят,
                Наверх якоря поднимают,
                Готовые к бою, орудия вряд
                На солнце зловеще сверкают...

           Еще многое предстояло выяснить, но всем стало ясно, что герои погибли в бою с безжалостной, слепой стихией. Море отдавало не погребенные жертвы, для того, чтобы по –христиански отпеть их праведные души.
           В день катастрофы “Курска” настоятель Трифоно-Печерского монастыря в Североморске, отец Аристарх причислил жертвы трагедии к лику местно-чтимых святых. Сейчас в церкви Североморска висят 118 икон -портретов подводников, но почему-то молчит о них пресса. Старенький священник отец Аристарх  совершил духовный подвиг, по своей святости не меньший, чем геройская гибель подводников. Он пробил стену молчания и со всей силой заявил, они теперь святые, отнеситесь к ним подобающе. Не жалейте денег, поднимите “Курск”, покайтесь за невинно убиенных, погребите их по -христиански. Сделайте так, чтобы на примере героев восстал, наконец, униженный русский дух. 

                Не обидно бы в море кануть мне,
                Но у Родины тяжело вдвойне.
                Не сумели вы нас спасти уже...
                Бог простит!  Тяжело душе ...

          Среди группы высокопоставленных военных, нетерпеливо ожидавших, когда высокий борт лодки окажется выше уровня воды, затерялся мальчуган, лет пятнадцати, с непокрытой головой. Он скромно стоял возле трапа и тоже пел высоким срывающимся мальчишеским голосом. Никто не посмел спросить у него, кто он, что тут делает. И только когда импозантный прокурор, по своему процессуальному положению бывший здесь старшим, спросил у свиты, кто он, этот мальчик, ему ответили, Юрий  Лячин, сын командира. И грозный прокурор вдруг посторонился у трапа и подтолкнул мальчика к установленным сходням. Тот молча взлетел на палубу первым и приник к рубке, словно через толщу металла пытался обнять своего родного и любимого папку, которого  не видел  уже больше года
           Невыносимая тоска светилась на его лице, но ни одной слезинки не упало с глаз. Мужчина, сразу поняли окружающие. Он уже выстрадал свою боль и скорбь за год,  прошедший  со дня катастрофы. Сейчас он хотел только одного, сказать отцу, что он тоже будет морским офицером и продолжит его путь. Он никогда не забудет подвига отца и, если  надо, повторит его. Все поняли его порыв и никто не побеспокоил его встречи с отцом.   
           У родственников великих людей есть такая повинность. Он , великий, не только их сын или отец, он еще и сын своего народа. И приходится детям великих быть на вторых ролях, ожидая, когда свой гражданский долг исполнят высокие сановники.
           Неизвестно откуда появившаяся стая белых чаек с криками закружила вокруг корабля. Озаренные лучами заходящего скудного  северного  солнца, они казались розовыми. Крик чаек глубоко ранил, заставляя сжиматься без того настрадавшиеся сердца. Было невыносимо больно представлять последние минуты своих близких, ушедших навсегда год  назад и вернувшихся в новом измерении. Время для них остановилось. Наше время потекло еще быстрее.
           Есть древнее  морское поверье, что души погибших моряков живут в чайках.  Нельзя их обидеть. И сейчас, когда крики  чаек достигли  каждый сокровенный уголок в душе присутствовавших, сейчас все вспомнили о душах и руки многих потянулись  к крестному знамению. А юный и звонкий голос продолжал петь.
   
                Прощайте, товарищи, с богом, ура,
                Кипящее море над нами,
                Не думали, братцы, мы с вами вчера,
                Что  нынче умрем под волнами...

            Сорвался голос поющего. Громко рыдала какая-то женщина. Возвращение корабля  было таким впечатляющим и величественным, что каждый понял, без бога здесь  не обошлось. Бог дал живым возможность проститься и успокоиться, проведя христианский обряд погребения. Бог дал мертвым право на последнее “прости”. Бог был здесь, среди людей. Как  в древние времена, он не узнанный , но такой близкий, раскрывал души живых и творил чудо. Он подходил к каждому из приехавших проститься с “Курском” и находил слова утешения.  Он гладил детей по голове, он благословлял  взрослых, он утешал  вдов. Бог вместе с погибшими  снова прошел путь умирания и воскрешения и сейчас говорил живым. Не теряйте времени зря, не тратьте драгоценных минут. Отдайте их родным и близким! Торопитесь делать добро! Вместо отданного вам вернется сторицей.
              И на удивление,  людям, давно не верящим в высокие слова и обещания становилось легче. Разобщенный, нищий, голодный люд стал одной массой, сплоченной великим горем. Был такой обычай на Красной площади.  После погребения и траурного марша мимо могилы проходили войска и барабанный грохот говорил живым : Верьте, живите, помните, продолжайте наше дело!
      Сын Геннадия Лячина незаметно  отошел от рубки и теперь рыдал, одинокий  в проходе дока. Никто не мешал ему, потому что мужские слезы- это святое. Горе его выходило вместе  со слезами и на освободившемся обновленном духовном пространстве росло мужество и гордость.
      Я –сын  Героя  России. Но я не буду пользоваться твоим именем. Отец, я клянусь не уронить твою честь и достоинство и продолжу твой путь. Я буду морским офицером. Я никогда не дрогну перед опасностью. Я не покажу своего  страха перед подчиненными. Я буду с ними до конца. Это пусть враги боятся.
       Я знаю, ты погиб не зря. Еще многое надо выяснить. Но ты геройски погиб в бою. И  не было  никакой твоей ошибки. Ошиблись стратеги, допустившие  позор и унижение великой страны. Много раз беда приходила на нашу землю. Но жив народ. Он не падает ниц, он становится сильнее духом. Он рождает из своих недр народных героев, которые спасут Россию, как бывало не раз. Я отомщу   твоим убийцам!
        Юра Лячин вытер лицо шапкой и, ни на кого не оглядываясь,  медленно пошел от корабля. Люди уступали ему дорогу и никто не решился сказать ему слов утешения. Высокое чувство  светилось в его глазах.
         А Генеральный  прокурор уже осматривал боевую рубку, пытаясь найти ответ на молчаливый вопрос народа:  Куда же делась Российская гордость ?
          Короткий северный  день близился к концу. Но никто не хотел  уходить от причала. Мужчины так и стояли с непокрытыми головами. Приехавшие из разных уголков некогда великого, а ныне униженного Союза, члены семей погибших не кляли начальников и свою судьбу. У них были простые человеческие мысли. Сколько же еще надо ждать в холодной северной гостинице, чтобы  увидеть и опознать погибших. Довезти их до дома и похоронить не на чужбине, а в родной земле. Где взять деньги  на достойные похороны? Каким сделать памятник? Чтобы помнили ...

                И взовьется бессмысленной высью
                Пара фраз, залетевших  оттуда,
                Я тебя никогда не увижу,
                Я тебя никогда не забуду...
          В   группе людей, одетых в траур и стоящих как бы  отдельно от остальных, Назаров  узнал жену Димы Колесникова. Она уже не плакала. Ее слезы  в прошлом.    Что -то детское было в ее глазах. Только позже Назаров понял, что ее глаза выражали изумление всем происходящим. Она еще не знала, где ее Дима. А он был рядом, за стальной обшивкой. Он сидел на полу отсека и крепко прижимал к себе тело матроса Середы, умершего за день до его смерти. В другой его руке было зажато письмо, открывавшее тайну гибели “Курска.” Но тело Димы опознают лишь через несколько дней. Его записку сначала будут читать высокие чины. И лишь потом неполную ее копию  отдадут его жене.
         Нам уже не спастись. Живите, не отчаивайтесь. Я люблю вас.
 А сегодня Назаров подойдя к молодой женщине, крепко обнял ее за плечи и увидев детское изумление в ее глазах, сказал севшим голосом.
        - Простите. Это ваш Дима заменил моего  сына в походе. Простите меня. Он хотел сказать слова утешения, но увидев молчаливый протест на ее лице, молча отошел и поперхнулся комком в горле.    Он еще не знал, как сможет выразить свое сочувствие и сопереживание. Но он точно знал, что семья Димы Колесникова будет теперь для него  родной.          

         Назаров  одиноко шел к автобусу. Поземка развевала полы шинели. Снег как-то по особому хрустел под его ногами. .Люди шли  рядом. Они тоже хрустели снегом и его звучание вдруг откликнулось маршем . Прощание Славянки.  Марш не имел слов, зато имел глубокий смысл.  Люди словно сплотились в единый строй. Они шли в такт и облегчение было на их лицах. Сын Назарова жив и здоров. Несчастье обошло его  стороной. Дима Колесников заменил его Диму  в этом последнем походе. И  Александр Иванович не мог быть вдалеке от этих событий. За год , прошедший со дня гибели “Курска”, он сердцем сблизился  с родными павших. Они стали близкими. Он хотел быть рядом с ними.
         
               
          Вечером в гостинице Назаров долго не мог уснуть. Стакан коньяка, выпитый в буфете, не помог. Гулко стучало  сердце. На глаза наворачивались слезы.  Надо было понять и осмыслить, для чего положили людей. Если это очередная ошибка, кто-то должен ответить. Если подлость, надо судить подонков, просмотревших опасность. Но если это вражеская торпеда, то надо прямо сказать об этом. Высшее руководство страны должно наконец понять, что с таким  народом мы непобедимы. Прошло время всеобщей торговли страной и Родиной. Пора вставать на ноги! Пора повернуться к народу. Больше доверяйте людям. Не скупитесь! Что даст вам лишний миллион. Самая большая ценность, это русский человек. Без него не будет жизни на планете. На   нас  держится вся земля.
         
         Вечерний Североморск жил своей жизнью. Светились окна  домов. На кухнях возились молодые хозяйки, готовя ужин. С кораблей возвращались офицеры. Ими был  прожит длинный день, заполненный  непредвиденными делами. Тысячи мелочей и забот остались там, на службе, живом, дышащем корабле. Десятки проблем ждали из дома.  Проблемы надо решить.  Может быть завтра им снова надо будет идти в море. И так годами живет морской офицер, живет между двумя домами. Дом-корабль и дом - семья. А море, холодное и темное,  ворочалось в горле Кольского залива и ждало. Ждало своих моряков, без которых оно не может быть живым. Люди отдавали ему душу и вверяли ему свои жизни. Море было благодарным, но оно не было гуманным. Для того, чтобы жить, морю нужны были свидетели его величия, вечности. Слабые, незащищенные, они бросили ему вызов, и море приняло его. Оно любило своих моряков, но  не могло пожертвовать своей собственной жизнью, чтобы понять этих слабых  людей. Оно было слишком большим, чтобы замечать их беды. В самом деле, разве смотрит  человек под ноги, когда идет по лесной тропинке. Тысячи муравьев и других насекомых у него под ногами. А идти надо, хоть и по трупам муравьев. Морю надо жить, хоть и за счет жизней моряков. Море их любит, ведь без их любви оно не знало бы себя. Но море их не жалеет. Ведь чтобы пожалеть, надо встать на место того, кого жалеешь. Море этого сделать не может. Море ластится у берега, завлекая к себе молодые души. Море показывает свой характер тем, кто рискнул  бросить ему вызов. Но море одинаково ко всем. Все -его дети. Все- его память! Надо только услышать ее.

          А на востоке огромной страны по -прежнему спокойно и величаво вставало солнце нового дня. Огромная Россия поворачивалась к свету и это
движение было неотвратимым.


                ***