Без крыл

- Да, - после довольно долгого ожидания услышал я в телефоне озабоченный баритон.
- Здорово Кирилл. Можешь говорить? – спросил я.
- Привет. Что ты хотел?
-  Есть одно дело... Но лучше не по телефону. Ты сможешь вечером пересечься где-нибудь в центре?
- Хм... Клуб “Обломов” знаешь? У метро “Петроградская”. Если хочешь, подходи туда к 8. Там сегодня молодые поэты стихи свои читать будут, что-то типа турнира устраивают. В жюри будет сам Колтыпин, драматург, ну помнишь, тот что Ленина обгадил по самое не хочу в своем спектакле... Из-за этого Колтыпина я должен репортаж сделать, редакция посылает.
- Понятно. Я буду. Пока.
- Угу, давай.

Вчера менты взяли Мишку. За месяц до того на него одного прыгнули двое наци-скинов. Он не струсил, не показал спину, а отважно вступил в схватку. Невероятно, но этот вобщем-то довольно субтильный на вид паренёк смог себя защитить, да еще и надавать коричневым. Ему конечно изрядно досталось, но залечивал он свои раны дома. А один из фашиков сразу побежал в травмпункт, оттуда конечно же сообщили в милицию и... пошло дело. Представился удобный случай “закрыть” одного из активных “смутьянов”. Вообщем из подвергшегося нападению уличных хулиганов Мишка превратился в нападавщего, да еще и вооруженного до зубов. Бедный Мишка... Меня всегда восхищало в нем исключительно редкостное в наше время сочетание почти детской искренности, простоты и открытости с настоящей солдатской стойкостью и убежденностью. Необходимо было как-то помочь ему, и я позвонил давнишнему своему знакомому, журналисту, работавшему в одной из крупнейших питерских газет и, к тому же, сотрудничающему как фрилансер чуть ли не со всеми изданиями в городе.

Не люблю опаздывать. Без четверти 8 я уже был на “Петроградской”, а еще через 10 минут подходил к месту. “Обломов”, где до этого мне бывать еще не приходилось, распологался в небольшом одноэтажном стеклянно-бетоном здании недавно построенном в маленьком скверике на пересечении двух глухих улочек. Миновав фейс-контроль, я вошел в уютный маленький зал где собственно и должно было происходить намеченное действо. Народу было достаточно, публика, в основном среднеклассовая молодежь, уже заняла почти все столики, полукругом огибающими широкую сцену. Из динамиков, утыканных по всему залу, звучала песня Мадонны:

Have you ever watched your
Best friend die
Have you ever seen a grown man cry
Some say that life isn't fair
I say that people just don't care
They'd rather turn the other way
While we wait for this thing to go away
Why do we have to pretend
Some day i pray it will end *

Оглядевшись и убедившись, что Кирилла еще не было, я прошел к свободному столику рядом с баром и, присев, стал изучать меню. Почти тотчас же ко мне подскочила пухленькая черноволосая официантка с приятно выпирающей большой грудью:
- Добрый вечер. Будете что нибудь заказывать?
Я заказал салатик и, ввиду события, напиток поэтов - абсент. Несмотря на то, что начало мероприятия было анонсировано на 8 часов, ничего еще не начиналось. Только туда-сюда сновали по сцене, по залу, озабоченно хлопотали коренастый низенький молодой человек с наголо подстриженой головой и длиноволосая стройная блондинка – как я понял организаторы. Они постоянно с кем-то переговаривались, тестировали звук, потом вдруг стали сдвигать вместе три столика в центре зала. Из служебного помещения появились три человека и под всеобщее оживление и торжественную музыку расселись за этим большим столом.  Это было жюри. В центре важно сидел знаменитый Колтыпин. Одет он был скромно, но изыскано. Он был такой же как и в своих интервью на телеэкране – можно было подумать, что 24 часа в сутки он только и делает, что думает тяжкие думы и мучительно ищет ответа на извечные вопросы русской интеллигенции – “кто виноват?” и “что делать?” Наклонив голову, Колтыпин покровительственно и хмуро слушал то, что быстро говорил ему весь просиявший от счастья приземистый предводитель молодых поэтов. Член жюри, сидевший справа от знаменитого мэтра, являл собой полною ему противоположность. Круглоголовый,  лысый, пузатый, беспрестанно улыбающийся, он напоминал собой буддийского божка счастья и благополучия Хотэя. По левую руку от Колтыпина сидела какая-то скучная тощая дама в очках, по всей видимости литературный критик.

Наконец в зале появился Кирилл.  Заметив меня, неторопливо подошел к моему столику, пожал руку и сел.
- Уф, в пробку попал. Ну да ничего страшного, я не первый раз на таких сборищах, они никогда не начинают в заявленное время, - отдуваясь произнес он.  Тучный,  медленно выговаривающий слова, Кирилл совсем не вязался с привычным образом журналиста. – Что тут у нас? – внимательно изучив меню, он заказал подошедшему юноше-официанту несколько блюд, которых хватило бы чтобы наесться троим. 
– Ну рассказывай, что случилось? – обратился наконец он ко мне, когда официант удалился. Я рассказал ему историю Миши и попросил протолкнуть тему в СМИ.
- М-да, история конечно... ну вообщем я попытаюсь помочь, все что смогу сделаю. Но не гарантирую. Ты же понимаешь, мы медиа на кого работаем? На обывателя! Поэтому мы должны на его место становится, мысли его знать, стереотипы. А какие у него на этот счет могут быть мысли? Он, обыватель, не рубит в идеологических разногласиях и анархо-скинов от наци-скинов не отличает. Ну подрались одни уличные гопники с другими, обычное дело – вот он как подумает. Вот если бы о “несогласных”  речь шла, тогда другое дело. Это сейчас горячая тема, это сейчас все берут… Но ты не переживай, я что нибудь придумаю, постараюсь… Однако, что же они не начинают-то?

Действительно, среди собравшейся публики уже чувствовалось нетерпение. Остриженный наголо организатор и блондинка куда то исчезли, Колтыпин явно демонстрировал свое неудовольствие, скучная дама нетерпеливо ерзала на своем стуле и постукивала по столу карандашиком. Только похожий на божка член жюри все так же весело и беззаботно улыбался. Только после того, как Колтыпин вынул из кармана мобильник и грозно что-то сказал кому-то, на сцену выбежала длиноволосая блондинка и сразу же за ней маленький предводитель поэтов. Раскланиваясь во все стороны и деланно улыбаясь, он сказал, стараясь придать своему голосу больше солидности и уверенности:
- Дамы и господа! Мадам и месье! Леди и джентельмены! Творческое объединение молодых поэтов “Забей!” радо приветствовать сегодня всех вас здесь, в модном клубе “Обломов”.  К сожалению, у нас тут произошли некоторые перестановки в списке выступающих, - он порылся в своих листках, - вместо участников турнира Федота Орешникова и Веры Марецкой...
- А что с ними случилось? – громко выкрикнул из зала высокий, широкоплечий молодой человек с усиками и бородкой как у Джонни Деппа 
- Федот попал в больницу, у него тежелый делириум на почве творческой и экзистенциальной депрессии. Марецкая... она, как бы это сказать... вообщем она сообщила, что прийти не сможет так как любовь для нее главный источник вдохновения и она лучше проведет время с этою самою любовью. Ну так вот, вместо...
- Да, жаль! Самых сильных поэтов то и не будет сегодня! – прогудел похожий на Джонни Деппа стихотворец.   
- Это кто, они то сильные?! Чепуху не говори, Миклуха! Это графоманы, а не поэты, - с криком поднялся со своего места экзальтированный юноша в цивильной шляпе и небрежно повязанном на тонкой шее, попугайски расцвеченном платке, -  только мы, новое маньеристское арт-движение вычищаем авгиевы конюшни современной поэзии, только мы…
- Молчать! – со злобой крикнула ему длиноволосая организаторша, не растерявшаяся, в отличие от своего коллеги, ввиду такого поворота событий,. - Тихо господа, тихо. Сядьте, пожалуйста, на свое место Николаша, - сказала она “Джонни Деппу”. – Прошу не забывать вас, господа, что сегодня в зале пресса и высокое жюри. Продолжайте пожалуйста, Арсений Ефремович - с ласковой, ободряющей  улыбкой обратилась она к организатору.
- Спасибо, Матильда Станиславовна, - нежно ей улыбнувшись ответил Арсений и зачитал наконец список выступающих.   

Первой выступала какая-то томная юная брюнетка. Во всех ее движениях и мимике так и чувствовалось, что, как говориться, “девушка созрела”, а напряжение выхода не находит. Жеманно опуская глаза, вся покрытая пунцовым румянцем, высоким мелодичным голосом она продекламировала свои стихи, заканчивающиеся так:

когда я гляжу на твою шею
когда ты раздуваешь ноздри и ловишь дым
я ***ю.
прореветься до дыр,
как же мне весело!

Вторым вышел Николаша, “Джонни Депп”, и, вытараща глаза, махая перед собой рукой, завёл густым басом:

Уж в разврате и пьянстве отёк я давно,
Хожу в офис
Блуждая в процентах, акцептах и брендах
На полях,
От хотенья ей сделать ланьет,
Нехотенья быть посланным нах,
Невозможности вспомнить
- Жаннет её звать али нет,
Я тупил и не мог срифмовать “ром” с “кондом”
Нечего сказать
Гениальный я, сука, ****ун!...

А далее обрушил на несчастных слушателей такой водопад циничной рифмы, что заставил бы смутиться даже анонимного автора поэмы “Лука Мудищев”. И пошло, и поехало. На сцену один за другим выходили поэты и поэтессы. Поэтессы изливали в сентиментально-мокрых стихах свои любовные переживания. Поэты не стесняясь в выражениях описывали свою богемную повседневность – сколько выпили, когда и с кем спали и т.д. и т.п. Только два выступающих хоть как-то выделелись из этого общего строя. Первым был экзальтированный юный маньерист, который попытался прикоснуться к чему-то более глубокому и затронул даже отчасти что-то гражданственное. Но вышло так плоско, по-детски неумело, что на лицах многих слушателей появилась снисходительная улыбка. Вторым был мужчина уж лет под тридцать, с окладистой светлой бородой, в яловых сапогах, косоворотке и с прочими атрибутами имиджа a la Russ. Он прочитал довольно складные стихи, суть коих, однако, сводилась к одной только мысли: “терпи, смиряйся и молчи”, на боженьку надейся и возноси ему свои молитвы.

Сначала все это было мне довольно любопытно. Потом я начал скучать и под конец уже просто изнемогал. С облегчением услыхав, как Арсений объявил антракт, я оставил за столиком все еще не докончившего свой ужин Кирилла и вышел покурить на свежий воздух. Декабрьский вечер встречал тихим снегопадом и легким морозцем. Тяжело, от корней до макушки, присыпанные снегом деревья в скверике; желтая, в свете сделанных под старину фонарей, круговерть снежинок;  громадные сугробы, темные силуэты окружавщих сквер зданий в стиле модерн – создавали сказочно-фантасмагорическую картину.  Я даже отвлекся от мрачных предчувствий насчет Миши. Но созерцанию этой необычности в обычном помешали поэты – многие из них также покинули зал и вышли освежиться. Слышались пьяные разговоры, громкий смех, какая-то девица переругивалась с другой, а потом вдруг взяла да и вцепилась ей в волосы, парни бросились их разнимать. Я отошел от всей этой компании подальше, в глубину сквера.

Докурив сигарету, постояв немного, я уже собирался было повернуть свои стопы назад в зал, как вдруг громкий шум непонятного движения при входе, там где тусовались прохлаждающиеся поэты, неожиданно привлек мое внимание. Из-за угла здания клуба, как-то нелепо при этом приседая, выбежал молодой человек с криком “А-а-а! Па-ма-гите!”. Не задерживаясь возле ошарашенных поэтов, он скрылся внутри “Обломова”. Тут же из-за угла появились двое милиционеров и спокойно, не торопясь, проследовали в клуб. Стайка поэтов при входе заволновалась, зашумела и ринулась внутрь. Я спокойно проследовал в зал. Почти все, за исключением равнодушно посматривающего жюри во главе с Колтыпиным и нескольких зрителей, столпились у сцены, ничего нельзя было ни расслышать, ни увидеть из-за плотного кольца спин. Не став туда пробираться, я возвратился за свой столик, резонно полагая, что Кирилл, который конечно должен был быть там в первых рядах, обо всем расскажет. Прошло минут пять. Наконец, толпа расступилась и, сопровождаемый двумя ментами, нелепо улыбаясь, делая тоненькой ручкой знак “V”, к выходу направился  тот самый юноша, который кричал “Па-ма-гите!”.
- Что это было? – опрокинув последнюю рюмку абсента спросил я Кирилла.
- Ах-ха-ха-ха! Ну просто отпад! Теперь будет о чём написать, - ответил он, радостно потирая руки, - Значится так, поэт Гиацинт Романов, первый эмо-поэт в России, захотел, значит, отлить после пива. Оторвался от коллектива, хе-хе, индивидуалист этакий, пошёл куда-то за угол бродить, справлял там нужду, стихи свои при этом декламировал. А тут как раз ментовской патруль проходил. Менты не вкурсах, говорят ему – “плати штраф или в отделение”.  А он с ними пререкаться начал, типа “вы чё, не видите, я поэт!”, ха-ха, а потом вообще побежал от них. Ну, они конечно такое не могли оставить. Вообщем, придёться ему часик-другой в ментовке провести, протокол составят, да и выпустят с богом, домой, к маме. А я конечно о причине инцендента писать не стану…было так – вышел поэт под звёздное небо, вдохновение родилось, стал стихи декламировать, а тут откуда ни возмись злые силовики появились и в кощеево свое царство даровитого отрока утащили, дескать, хулиганил он... хе-хе, это я образно, конечно... М-да, надо не забыть спросить у Арсения, написал ли этот эмо-поэт что-нибудь этакое... в “несогласном” духе.   

Оставаться на вторую часть представления у меня не было ни желания, ни необходимости. Сославшись Кириллу на неотложные дела, я покинул “Обломов”.

Кирилл так и не сделал ничего, чтобы помочь Мише. Зато в СМИ появилась информация о “незаслуженно пострадавшем” поэте Гиацинте Романове. Как я потом узнал, Гиацинт очень загордился тем, что попал в милицию. В поэтических кругах он стал позиционировать самого себя как “пострадавшего за свободу слова“. И, как мне рассказали люди из этих кругов, этот его ход оказался удачен – многие почитатели современной поэзии, да и многие современные поэты уже начинают говорить, что ему, Гиацинту Романову, а не Федоту Орешникову принадлежит пальма первенства в современной поэзии. Правда, добавляют источники, исход борьбы за пальму станет окончательно ясен лишь тогда, когда Федота выпустят из клиники.   

Дмитрий Кремнёв.

_______________
* Когда- нибудь видали ль в жизни Вы
Как друг Ваш лучший погибает?
Когда- нибудь видали ль в жизни Вы
Как взрослый человек слезу роняет?
Всегда найдутся те, кто  говорят,
Что жизнь вообще  не справедлива
Я говорю, что им вообще плевать
С охотой побегут они другой дорогой
Пока встречаем зло мы у порога
Кругом притворства лишь рабы.
Молюсь, чтоб все это закончилось однажды. (Перевод с англ.)