Серость

      Уже которую неделю стоят серые бессолнечные дни. Небо сплошь, без единого просвета, затянуто белёсыми облаками, безвидными и бессмысленными, совсем как белая стена, на фоне которой фотографируются на документы. Низкое декабрьское солнце совсем исчезло из виду, не видно даже смутно светящегося пятна, так что без часов и не разберешься, утро сейчас или, может, вторая половина дня.
  И под этим блёклым небом всё остальное тоже кажется каким-то блёклым, бесцветным и невыразительным. Снег, который в ясную погоду сиял и искрился на солнце, словно россыпь алмазов, теперь похож на побелку или гипс. Кажется, тронешь его – и он окажется, как гипс, сухим, не холодным и не тёплым, а каким-то непонятным на ощупь. Дома, киоски, машины, деревья, лица людей, их куртки, шубы, пальто, шапки и прочее, и прочее, – всё кажется каким-то тусклым, серым и скучным. Яркие неоновые гирлянды, которыми изукрасили все магазины к Новому Году, кажутся какими-то чужеродными среди этого серого царства и вместо того, чтобы радовать, как задумано, глаз, только раздражают своей неуместной, крикливой яркостью.
    Каждый вечер, ложась спать, я надеюсь, что, может быть, завтра наконец выглянет солнце, и каждое утро первым делом спешу к окну проверить, не сбылась ли моя надежда. Но солнце всё не выглядывает, и надежда становится всё более и более призрачной. Конечно, я понимаю, что когда-нибудь закончатся и эти серые дни, и снова можно будет порадоваться ясному солнцу и голубому небу, вот только когда ещё это будет? В этом году погода «радовала» убийственным постоянством – зимой больше полутора месяцев подряд стояли двадцатипятиградусные  морозы, летом, почти два месяца – жара за тридцать пять, а в августе аж за сорок, и страшная сушь. А теперь, может, месяца полтора или два будет стоять вот эта пасмурная, тоскливая погода, чёрт бы её драл. Ох, Боже, Боже! Смилуйся над нами, ниспошли какой-нибудь антициклон, хоть денька на три-четыре, а то ведь с ума можно сойти от этой вечной серости. Но нет, прогнозы погоды неутешительны: антициклонов в наших краях в ближайшие дни не ожидается. Значит, придётся и дальше терпеть эту серость, от которой целый день клонит в сон.
     Вот и сегодня утром, выглянув в окно, я вновь увидел всё то же осточертевшее грязно-серое небо, с которого сыпался мелкий снег. Внизу, под небом, давным-давно знакомый пейзаж: улица с потоком куда-то спешащих машин, перекрёсток, светофор, автобусная остановка и три киоска рядом с ней, тут же поблизости два магазина. На той стороне улицы – ряд лип, обледенелые ветви которых согнулись чуть не до земли, за липами старый двухэтажный дом, за ним пяти- и девятиэтажки. За перекрёстком – памятник лётчику Чкалову, отмечающий начало улицы его имени, а за спиной у Чкалова – лесопарк. Всё засыпано снегом, всё какое-то неяркое, сероватое, словно в раскрашенном чёрно-белом фильме.
  Ох, как же надоела мне эта серость, как же я от неё устал! Ничего не хочется делать в такой день, только спать. Вот и посплю ещё немного, благо сегодня у меня свободный день – может быть, мне приснится яркий цветной сон.
        С этими мыслями я, позёвывая, опять лёг в постель, закрыл глаза и скоро снова заснул. Но долго спать мне не пришлось – меня разбудил пронзительный вой сирены за окнами.
Вообще-то воем сирен в нашем городе никого особенно не удивишь – в ЦАГИ  время от времени включают сигнал учебной воздушной тревоги, к которому все давно привыкли и не обращают на него внимания. Но сегодня она воет что-то уж очень громко и как-то заполошно. Неужто тревога не учебная?
     Не успел я об этом подумать, как на улице кто-то дрожащим от волнения голосом закричал в мегафон: «Внимание, внимание! Воздушная тревога! Всем в убежище! Повторяю, всем в убежище! Без паники! Всем в убежище!». Господи, да что там ещё стряслось?! Неужели война?! С кем, из-за чего?! И куда бежать, в какое убежище? Я знаю в нашем городе всего одно или два бомбоубежища, да и те давно заброшены и загажены. А если спрячешься в подвале, то так там и останешься, если дом разбомбят. И дома оставаться тоже нельзя. Что же делать-то?!
     Я слез с дивана и подошёл к окну. Внизу, на улице, была сущая катавасия: кое-как одетые люди толпами выбегали из всех домов и метались по улицам, видно, сами толком не понимая, куда теперь бежать, где укрываться и от чего. То же самое творилось на дороге: машины, отчаянно сигналя, мчались кто куда, безбожно нарушая все правила, кто по встречной полосе, кто по разделительной, кто по обочине (по тротуарам не ехали, потому что те были забиты бегущими людьми). С десяток милиционеров и военных что-то кричали в мегафоны, призывая людей к порядку, но их никто особенно не слушал, каждый, видимо, думал только о собственном спасении. Я понимал, что надо бы и мне тоже подумать о собственном спасении, но что же мне было делать? Куда бежать, от чего спасаться? Да и как бежать среди этакой неразберихи? Время шло, а я всё стоял у окна в нерешительности.
       И вдруг на юго-востоке, наверное, километрах в трёх от моего дома, где-то над территорией ЛИИ , блеснула ослепительная бледно-голубая вспышка, мгновенно развернувшаяся в огненное облако, которое, всё более и более разрастаясь, начало медленно подниматься вверх, а от земли к нему потянулся столб пыли. Через миг он дотянулся до облака, и оно превратилось в знакомый каждому атомный гриб.
      При первой же вспышке суматоха на улице превратилась в настоящий хаос: все, включая военных и милиционеров с мегафонами, с криками бросились бежать кто куда, не разбирая дороги, только бы успеть подальше убежать от страшного гриба до того, как догонит взрывная волна. Мне тоже ужасно хотелось убежать, но меня словно приковала к полу мысль о том, что бежать уже поздно: я едва успею выскочить из квартиры на площадку, как волна сметёт мой дом вместе со мной. И я только стоял и смотрел на разрастающийся огненный гриб с ужасом и восторгом. Да, да, с восторгом, потому что в тот самый миг, когда голубая вспышка превратилась в облако ослепительно-белого, как раскалённое  железо, огня, взрывная волна пробила прямо над ней дыру в слое облаков, и в эту дыру показалось голубое небо.
      Наконец-то! Наконец-то впервые за много дней я увидел не безликую грязно-серую пелену, а чистое небо, и его вид так восхитил меня, так приковал к себе взгляд, что я словно забыл о страшной и стремительно приближающейся опасности. Я видел, как ударная волна выворачивала с корнями и гнала по воздуху, как солому, большие деревья, многие из которых уже горели; видел, как она опрокинула памятник Чкалову вместе с постаментом, как походя выломала из мёрзлой земли бетонные фонарные столбы, а светофор и вовсе швырнула в витрину ближайшего киоска, который через четверть мгновения сдула вместе с автобусной остановкой; видел, как под её напором стремительно рассыпались многоэтажные дома, видел машины, прыгавшие по земле, точно гонимые ветром пустые пивные банки… Всё это я видел, но каким-то боковым (вернее – нижним) зрением, потому что неотрывно, как завороженный, смотрел на стремительно расширяющийся круг голубого неба над ядерным грибом и всё никак не мог насмотреться. Я как безумный радовался ясному небу и солнцу (оно показалось из-за отступающих облаков как раз в ту секунду, когда взрывная волна докатилась до нашего перекрёстка) – и потому, что отчаянно стосковался по ним за эти унылые серые дни, и особенно потому, что видел их в последний раз, последние мгновения…
    Через какую-то четверть секунды после того, как стало видно солнце, ударная волна сотрясла мой дом. Окно разлетелось вдребезги вместе с рамой, внешняя стена и перегородки на глазах развалились на куски, разрывая обои и проводку, батарея переломилась и из неё хлынула окутанная паром струя ржавой воды, книжный шкаф повалился в мою сторону, из его распахнувшихся дверец посыпались на пол книги… Я инстинктивно шагнул назад, пытаясь увернуться от шкафа, но пол внезапно ушёл из-под ног и рассыпался на доски, и я вместе с ними полетел вниз. Какой-то обломок ударил меня в грудь, да так, что, как мне показалось, грудина прилипла к позвоночнику. От удара у меня так перехватило дыхание, что я даже не мог закричать, только разинул, как рыба, рот, вытаращил глаза… и проснулся.
     Я лежал на спине, а на груди у меня сидела кошка и участливо смотрела мне в глаза  – мол, что с тобой такое, отчего ты весь в поту? Наверное, она влезла на спинку дивана и оттуда спрыгнула мне на грудь, а мне приснилось, что это обломок… Фу, слава богу, это только сон! Приснится же такой ужас…
      Ещё не до конца уверенный в том, что это был только сон и что мой город в самом деле не подвергся никакому ядерному удару, я внимательно оглядел свою комнату – всё ли цело, все ли вещи на местах? Письменный и компьютерный столы, стулья, книжный шкаф, комод, диван, на котором я сам лежу, – всё как стояло вчера вечером, так и стоит на своих местах. Трещин в стенах вроде не видно, из батареи не течёт, из окна не дует – значит, всё цело. Не было, стало быть, никакого взрыва, никакой катастрофы – это мне всё приснилось.
      А интересно, долго ли я спал? Кажется, что от силы минут пять, но скорее всего куда дольше – уж очень светло стало за то время, пока я смотрел свой завораживающий атомный кошмар. Первый раз я встал где-то в начале девятого, а теперь на часах уже полдесятого, значит, прошло почти полтора часа. И верно, тогда только едва начинало светать, а теперь вон какой яркий свет пробивается из-за штор…
Яркий свет! Неужели прояснилось, неужели солнце выглянуло?! Я снял с себя кошку, соскочил с дивана и бросился к окну. Да, так и есть: вместо серой пелены – ярко-голубой небосвод, по которому плывут редкие белоснежные облака, а на юго-востоке, за лесопарком, виден ослепительно сияющий край солнца. Тусклая, тяжёлая и бессмысленная серость за окном исчезла, снег снова сияет белизной и искрится на солнце, как драгоценный сребротканый покров, усыпанный бриллиантами, всё вокруг, даже серый панельный девятиэтажный дом на другой стороне улицы, кажется словно бы просветлённым изнутри, и на душе тоже становится светло и легко.
     Вот только долго ли продержится эта красота? Впрочем, если даже всего полдня, и то хорошо, но лучше бы, конечно, подольше. Надо бы прогноз послушать… Я включил радио и через пару минут, к великой своей радости, услышал, что «…ясная погода сохранится в регионе в течение как минимум ближайших четырёх-пяти дней». Ещё четыре или пять дней яркого солнца, чистого неба и отдыха от смертельно надоевшей серости!
   Слава Тебе, Господи!