Остальное суета рассказ

- Слушай, у меня тут на днях был Валерий Иванович Лезин.
- Прибыл из путешествия по Алтаю?
- Прибыл и до глубины души возмущен, говорит: “Я , главный бомж Алтайского края, на папертях церквей насобирал за полгода четыреста пятьдесят рублей и сдал их на памятник Пушкину, а Коршунников, главный начальник , всего двести пятьдесят рублей отвалил, ему золотую медаль Пушкина дали, а мне шиш без масла”.
- Да... ну что ж дали медаль, это он правильно подметил... а как ты думаешь, если помощник в заместителях у самого Лихачева, председателя Пушкинского фонда ходит. Ничего удивительного нет.
- Но за что, ты мне скажи?! - не отставал Бовкин, художник-карикатурист газеты.

Поразмышляв: говорить, не говорить, Сорока ответил:
- За то, что в крае, им возглавляемом, установлен памятник Пушкину. За то, что он не отверг идею установки памятника, сказав мне: “Если поддержит эту идею Лихачев, то он тогда изыщет средства, а так в бюджете края денег нет, надо поднимать промышленность, которую завалили демократы”.
- А что Лихачев?
- Написал я ему письмо, которое сам Удалевич подписал, но ответа до сих пор нет.
- А кому ты еще писал?
- Черномырдину.
- Председателю газпрома?
- Нет, он тогда премьер-министром России был. Ответил Беляев, лидер фракции НДР, тоже не отказал, но сослался, что заниматься памятником Пушкину в Барнауле у Виктора Степановича нет времени, идет выборная компания Думы.
- Что, это в девяносто пятом году было? - удивленно спросил Бовкин.
- Да. А затем, написал Беляев, президентские выборы, вот, когда проведем и одержим победу, тогда займемся памятником.
- Ну и что, занялись? - широко улыбаясь, поинтересовался художник, все это время что-то рисовавший для газеты.
- Забыли заняться.
- Надо было напомнить.
- Напоминал. Сразу после выборов повторил письмо, в котором денег не просил, а приглашал Черномырдина быть попечителем фонда “Пушкин и Поэт...”
- Ну и что? Согласился? - поинтересовался художник, вновь приступивший к рисунку.
- Даже не ответил никто.
- А еще кому писал? - не унимался Бовкин.
- Жириновскому. Секретарь его партии направил в местное отделение ЛДПР, а тут молодой, спортивного телосложения человек, возглавлявший молодежный сектор сказал мне буквально: “Либерал демократы - жириновцы поэзию не любят, тем более еврея Пушкина”.
- Так прямо и сказал?
- Да.
- А еще ты кому писал? - приставал Бовкин.
- Горбачеву, когда он был в Барнауле на встрече с избирателями.
- Это, когда он себя выставил на президента России и набрал один процент голосов?
- Да. Михаил Сергеевич выслушал и ответил: “Конечно, я понимаю, но понимаете, не могу бросаться из стороны в сторону, я сейчас всего лишь кандидат в президенты, а вам надо, понимаете, по этому вопросу обратиться к действующему президенту.
- А ты к действующему побоялся обратиться? - отложив рисунок, ехидно спросил художник.
- Да-а! Два раза.
- И тоже без ответа! - утвердительно произнес Бовкин.
- Нет. На оба письма получил своеобразные ответы.
- Какие?! - радостно воскликнул художник.
- Написал первый раз письмо, через месяц, как и положено по бюрократическим законам, выходит Указ президента “О праздновании двухсотлетия А.С. Пушкина”. На второе письмо, опять ровно через месяц, Ельцин повторил свой же указ.
- Третий раз не собираешься писать?
- А зачем? Памятник установлен.
- И какую награду ты получил? - с ехидцей поинтересовался художник.
- Да вот вчера было заседание оргкомитета при администрации края, на котором председатель предложил к награде представить скульптора Михаила Ульгачева и главного архитектора города Алексея Бажанку.
- А Сороку? - вставил Бовкин.
- А Сороку предложил Удалевич, отвечая на предложение его кандидатуры, сказал: “Я считаю, меня награждать не за что, а вот инициатора создания памятника поэта Сергея Сороку обязательно надо представить к правительственной награде - медали Пушкина, ведь если бы не он, то мы бы сейчас не имели памятника , а стало быть и не претендовали бы на столь высокие награды...” Его перебил артист местного театра Перевралов: “Э-э-э... Владимир Александрович...” - обратился он к председателю оргкомитета. Тот оборвал его: “Подождите, Степан Михайлович, давайте не перебивать друг друга. Извините, Марк Иванович, продолжайте.
- Я собственно все сказал.
- Хорошо, включаем Сергея Сороку в список на медаль, он действительно повернул общественное мнение лицом к памятнику. Так вот, теперь пожалуйста, Степан Михайлович, говорите.
- Э-э-э... Владимир Александрович, я чо хочу сказать, в Москве медалей этих наделали не три штуки, поэтому надо просить, вернее, представлять к награде как можно больше человек. Так как мы, а когда я говорю мы, подразумеваю весь фонд “Пушкин и Поэт...” Так вот мы на протяжение трех с половиной лет изо дня в день занимались тем, чтобы памятник был установлен... И мы это сделали!
- Что же вы предлагаете?
- Э-э-э... мы вот тут на фонде решили и составили свой список, я могу зачитать: Перевралов, Старников, Многсловов, Околов.
- Вы его лучше дайте мне.
- Э-э-э... Владимир Александрович, вот пожалуйста, этих людей обязательно надо представить к правительственной награде... - не умолкая говорил Перевралов, пробираясь со списком к столу председателя.

Удалевич не вытерпел, но не повышая голоса произнес:
- Владимир Александрович, это как раз те люди, которые больше всех кричат о своей работе по созданию памятника, а на самом деле только Сороке мешали.

Председатель прочитал все фамилии и отдал листок секретарю оргкомитета Горбункову, тот переписал их в протокол заседания, кроме аббревиатуры - СОрОКА.
- Выходит, тебя в списках нет? - поинтересовался художник, сделав на рисунке последний штришок.
- Но самое интересное произошло днем позже.
- Что еще может интереснее быть.
- Когда Горбунков готовил распоряжение главы администрации края, пригласил для консультаций, кто что сделал в фонде “Пушкин и Поэт...” артиста.
- Какого артиста?
- Перевралова. Так вот он Горбункову присоветовал не включать в список Удалевича, объясняя это тем, что ему в ноябре девяносто восьмого года уже выдали почетную грамоту администрации края. Горбунков все-таки включил. Перевралов из кабинета Горбункова поспешил к Гермагузко и с порога начал: “Э-э-э...Владимир Александрович, фондом по сути дела руководил я, а не какой-то там Сорока, хоть я числился заместителем, но он же в деревне живет, поэтому всей работой тут в Барнауле я занимаюсь, а то памятник не построили бы.”
- И что вы предлагаете, Степан Михайлович?
- Почетной грамотой надо наградить тех, кто занимался памятником в городе.
- А кто им занимался?
- Я, мне помогал Сильченко, Бажанка.
- А скульптор?
- Э-э-э... скульптору я платил деньги за работу, но если вы настаиваете, то можно и его включить, а вот Удалевичу ни в коем случае давать не надо, это по его милости до сих пор председателем совета фонда является какой-то пастух, да и ему не за что давать грамоту, ну приехал несколько раз в город, походил, пообивал пороги у руководителей. Только время вы на него тратили.
- Кому ему?
- Э-э-э... Сороке, Владимир Александрович.
- А как же тогда слова Удалевича на последнем заседании оргкомитета, когда он отказался от медали в пользу Сороки?
- Э-э-э... это просто поза литератора.
- Вы думаете?
- Э-э-э... я не думаю, я знаю, я все-таки артист, и психологию людей знаю досконально! - самодовольно с пафосом закончил Перевралов.

Когда Горбунков принес проект распоряжения  на согласование к заместителю главы Гермагузко, тот, дойдя до фамилии Удалевич, взял черный фламастер и вымарал фамилию, поинтересовавшись: “Это тот, что высказывался больно умно, что не меняет своих взглядов как некоторые?” “Да, да! - поспешил с заверениями Горбунков, - он самый, осмелел, говорит такое заместителю главы администрации края, этих поэтов надо ставить на место, Владимир Александрович.”
- Ну и чем все это закончилось? - заинтересованно спросил художник, глядя на отстраненный рисунок, на котором был изображен Иисус Христос над облаками, а внизу Сорока подставлял ему пьедестал.
- Меня почетной грамотой наградили, видно, слово старейшего писателя на Алтае имеет вес и не малый.
- А Удалевича?
- Его фамилии в распоряжении не оказалось. Я только что написал письмо на имя главы администрации, в котором прошу его исправить досадное упущение заместителей и вручить Марку Ивановичу Удалевичу почетную грамоту администрации. В беседе с ним.
- С кем? - переспросил Бовкин, любуясь своим рисунком.
- С Александром Львовичем Коршунниковым.
- Что он так запросто тебя принимает?
- Нет, что ты. Мне просто везет. Вот и сегодня иду по коридору в администрации, а навстречу он выходит из малого зала, пока шли до кабинета я ему и письмо вручил и объяснил, что к чему.
- А в кабинет он тебя не пускает?
- Как тебе сказать?
- А так как есть и говори.
- Не он не пускает, а его помощник ловко меня отсекает, не буду же я с ним вступать в единоборство.
- Теперь все тебя начнут награждать.
- Я от этих наград эйфории не испытываю. Я же не из-за наград работал, а выполнял просьбу Александра Сергеевича Пушкина, который при жизни еще мечтал побывать в Барнауле и, как видишь, мечта его сбылась - он в Барнауле. Выше награды и быть не может. А остальное суета сует и тщеславие.