О войне...

Захарченко Георгий Всеволодович
Катькова Валентина Владимировна




В справочной литературе понятие «война» определено как «организованная вооружённая борьба между государствами (группами государств), классами или нациями (народами). Генезис войны уходит в глубь доклассовой истории человечества. Однако только после формирования государства, появления политики как специфического вида деятельности война, обрела общественно-политическое содержание, вызвала к жизни, постоянно действующие институты (армию) и приобрела развитые формы . 
Любые «войны»,«военные действия», понимаемые как в прямом , так и в переносном смысле  как правило, всегда связаны с острым желанием людей добиться каких –либо изменений  в сфере их социального бытия.
Разум не принес человеку ничего принципиально нового в плане фундаментальных способов утверждения своего видового доминирования в окружающем мире. Произошел только перенос центра усилий в  борьбе за преобладание интересов из биологической в социальную сферу.      Бессознательное разрушение с целью прямого удовлетворения естественных потребностей превратилось в целенаправленную деятельность, контролируемую  свободной человеческой волей соизмеряемой с обстоятельствами. Естественное стремление к преобразующему насилию создало человека не только  разумным(  ), но и революционным (  ) и воинственным (  ).
Реализация разума,  преобразующих усилий , воли к господству, власти, доминированию через  насилие, «войну» в самом широком смысле этого слова привели к тому, что по типу  своего практического воплощения экономические усилия , революции, войны приобрели чрезвычайно много общих черт будучи продуктом деятельности единого организующего субъекта – человека.
В настоящей статье мы постараемся специально остановиться на проявлении  войны как способа социокультурной  деятельности людей в специфических условиях революции и гражданской войны.
       Существует традиционный стереотип, согласно которому начало революции обычно ассоциируется со взрывом недовольства масс, с митингами, демонстрациями, восстаниями. На самом же деле общество входит в нее достаточно буднично и незаметно, зачастую не осознавая, что революция уже началась. Обыватель привык к утвердившемуся веками порядку, но привык и к демонстративно насмешливому отношению к нему, это с давних времен стало неотделимой составляющей бытовой народной культуры. Однако городовой на своем посту, лавки и трактиры открыты, жизнь может быть и трудна, но устойчива и привычна.
Кризис верхов или революционная ситуация формируется, как это ни парадоксально, прежде всего, элитарными слоями общества. Наступление кризиса политической системы быстрее всего осознается именно в этих структурах,  они первыми ощущают растущую растерянность перед волной инноваций, формируется ощущение, что нужны какие-то новые, нестандартные проекты и огромная самостоятельная воля лидера, готового взвалить на себя ответственность за их решение. Однако лидеров таких в предреволюционные годы в рамках существующей системы, как правило, не бывает. Возникает вопрос, почему? Ответить на него можно, хотя и непросто. Думаем, что существуют две важнейшие причины:
1. Своеобразное «бегство из политики» действительно неординарных людей в предреволюционные годы.
2. Стремление скрытых заговорщицких сил уничтожать именно наиболее одаренных сторонников существующей системы, чтобы облегчить себе насильственное свержение последней.
Примером того может служить и убийство Александра II, и Петра Аркадьевича Столыпина и, очень может быть, Джона Кеннеди .      
Раскол, возникающий в элите  приводит, к нагнетанию  революционной ситуации. В свою очередь «субэлитарные» слои пытаются спасти основы существующего политического строя проведением комплекса реформ, призванных усовершенствовать систему. Сложившаяся ситуация, обусловлена попытками реформировать общество и устранить от власти консервативную ее часть, и становится первым практическим шагом в направлении расширения революционного кризиса.
На этом этапе разворачивается процесс полной дискредитации прежней власти и ее государственных институтов. Проявляется это в том, что, стремясь упрочить свое положение, доказать неизбежность реформ, новая элита начинает активно отстранять и порочить старую, используя для этого все имеющиеся возможности. В этот процесс активно вовлекается пресса, публицистика, литература, а также прямая обработка общественного мнения через устное распространение разного рода разоблачений, нередко связанных с личной, интимной стороной жизни носителей высшей власти.
Лидеры новой элиты – люди образованные, популярные, не связанные участием в официальных политических структурах, предлагают разумные и понятные идеи преобразования путем реформ, формируя иллюзию быстроты обновления и достижения практических результатов, ожидаемых народом. Разворачивается процесс своеобразного «заражения» общественного мнения идеями радикального разрушения существующего строя во имя простого и быстрого улучшения всех сфер жизнедеятельности человека.
В возникшей атмосфере и происходит непосредственный акт передачи государственной власти новой элите. Это осуществляется в самых разнообразных формах, которые можно, тем не менее, свести к двум основным типам:
1. Насильственному, когда стихийно начавшееся восстание или умело организованный заговор легко сметает потерявшую всякую опору власть.
2. Мирному, когда под давлением оппозиции власть идёт на компромисс, допуская формирование новых правительств и центров власти, рассчитывая контролировать их деятельность.
Однако во втором случае эта «мирность» проявляется кратковременно , формально и ограничено так как  практически сразу мирное господство становится невозможным, а власть оказывается вынужденной отступить, соглашаясь на глубокие, структурные преобразования.  Связано это с тем , что в период глубоких революционных потрясений «мирное» утверждение господства перестает быть легитимным и воспринимается массами как нечто случайное и непрочное.
С переходом власти к новой элите заканчивается первый этап восходящего развития революции: период кризиса верхов, который как бы связывает революционное и предреволюционное общества. Сутью этого рубежа становится полная дескридитация ненасильственных способов реализации основных интересов сторон. Победа начинает восприниматься именно победойа не соглашением , компромиссом лишь тогда, когда она достигнута насильственным путем.
Поэтому гражданская война  и выступает сущностной основой,  и составляющей революции. Сущность понятия «гражданская война» составляют социальные, политические, идеологические, межнациональные, межличностные противоречия, во всей своей сложности и многообразии доведенные до взаимоуничтожающей степени напряжения отношений противостоящих сторон.
Анализируя бесчисленные варианты ее практических проявлений, необходимо выделить в качестве ведущего принципа разграничения ее конкретно-исторических типов своего рода «комбатантский» подход. Он достаточно условен и логически вытекает из того, что смысловые рамки таких близких и взаимосвязанных явлений, как революция и гражданская война, давно требуют своего уточнения.
Суть вопроса состоит в том, что начало гражданской войны обычно связывают с возникновением оформленного военного конфликта, в котором участвуют достаточно многочисленные армии, имеющие свои организационные принципы и способы комплектования, символику и устав. Осмелимся, однако, предположить, что вооруженное противоборство, зашедшее столь далеко, фактически выходит за рамки собственно гражданской войны, то есть конфликта, в котором мы фиксируем силовое вооруженное противостояние именно граждан одной страны, одного государства.
С этой позиции, например, восстание Джона Брауна, военные операции под руководством генерала Корнилова в 1917 году (корниловский мятеж) или партизанские действия «шуанов» в Бретани и Вандеи будут представлять собой «чистый» или «некомбатантский» вариант гражданской войны. А все битвы на фронтах, разделявших армии Конфедерации южных штатов и федералов, как и Белой и Красной армий в России 1918 – 1922 годов необходимо рассматривать как войну между государствами, сложившимися на основе социального и политико-идеологического распада Российской империи. Именно в соответствии с превращением войны граждан между собой в противостояние протогосударств, возникших на базе политико-идеологического притяжения различных течений в революции, и появляется логическое и юридическое основание распространять на их вооруженные формирования понятие «комбатанты» и соответствующие ему правовые регламентации Гаагских конвенций 1899 и 1907 годов и Женевской конвенции 1949 года.
Подобное смысловое уточнение носит принципиальный характер, так как показывает различное качество развития революционного конфликта. «Чистая» гражданская война, и соответствующий ей «некомбатанский» вариант противостояния ведет к неизбежным длительным и мучительным репрессиям, так как противник рассредоточен внутри революционного сообщества и лишь периодически самовыявляется в открытых действиях.
Противостояние различных революционных течений распыляется до личностного уровня включительно. Здесь принципиально отсутствует возможность перемирия, так как не определены геополитически, территориально субъекты различных политических интерпретаций революции. Именно наличие подобной ситуации: скрытого, выявляющегося лишь на личностном уровне взаимного неприятия революционных концепций и революционной практики и есть основа массовых репрессий.
Судите сами: внешне находящимся у власти революционным силам как-будто все подчиняются и их принимают. Однако основания этого приятия различны, оппозиционность по бесчисленному количеству принципиальных вопросов государственного, экономического, правового строительства распространена очень широко и отстаивает под видом права свободной дискуссии фактическое право на свободу фракционной деятельности. Последнее в специфических условиях революционного общества с необыкновенной легкостью формирует очаг «некомбатантского» силового конфликта.
Выделение же государственно оформленных комбатантов в гражданской войне оставляет шанс на сохранение и развитие в политико-государственной форме различных вариантов построения революционной системы. Они получают возможность сосуществовать в том или ином виде и впоследствии осуществить исторический выбор в пользу наиболее перспективной модели. Подобное развитие имело место в Китае (Тайвань), Корее и Вьетнаме.
Смысловое разграничение революции и гражданской войны видят чаще всего в том, что революция рождает всплеск стихийного насилия, тогда как гражданская война как бы оформляет противоборство в организованное упорное и достаточно длительное вооруженное противостояние. С подобных позиций обычно рассуждают те исследователи, которые допускают в принципе возможность отдельного существования рассматриваемых явлений.
Считаем подобное понимание искусственным. Оно явно следует из внутреннего убеждения в том, что решительное социальное обновление может осуществляться в условиях хотя бы относительного согласия всех революционных сил, что обеспечит «мирную» революцию. К сожалению, это, скорее всего миф, порожденный умозрительной рассудочностью европейского утопизма. Ведь фактически только в текстах различных социальных проектов обсуждался и обсуждается некий феномен выбора вооружено-повстанческого или мирного перехода к некоей желаемой альтернативности.
Любые попытки практического формирования иных общественных отношений в различных социальных контекстах непременно порождали, порождают и обязательно в том или ином качестве породят прямые силовые столкновения между группами интересов, а следовательно, и между людьми. Любопытно отметить, между прочим, и то, что даже утопические проекты, отрицавшие насильственные действия, для своей реализации, выбиравшие исключительно мирную альтернативность, не были свободны от резкого до открытой враждебности противопоставления социальных интересов.
Так, в произведениях Шарля Фурье присутствует яростный пафос обличения «торговой плутни» бесчестных спекулянтов, наживающихся на человеческих страданиях, а также прямое противопоставление «нового нравственного  мира» отрицаемому им в своей основе «строю цивилизации», который он искренне считал ошибкой человечества.
Революции и гражданские войны возникают как сложные системы, имеющие общие основы и функциональные проявления. Важнейшим условием их зарождения является наличие и достаточная распространенность в массовом сознании идей общественной альтернативности. В качестве, которого может выступать вера, мифология, социальные и идеологические концепции. На их основе формируются символы целедостижения иного общественного устройства и лозунги, непосредственно указывающие на врага. Средством адаптации к усиливающейся враждебности среды становится формирование альтернативных социальных и политических субъектов «друзей» и «врагов» народа: санкюлотов, аристократов, буржуев, пролетариев и т.п.
В силу наличия данных категорий и возникает необходимость, понимания  «иного» . Откуда он появляется и какова, его природа? Почему именно на войне возникает потребность в «другом» видеть «иного»? Если же обратиться к истолкованию природы «иного» к примеру, с точки зрения логики, то мы придем к следующим положениям.
В  процессе ведения боевых действий в сознании человека чётко работают только два понятия «свой» и «чужой». Они заменимы понятиями «враг» и «друг». Согласно кругам Эйлера, эти понятия находятся в противоположности по отношению друг другу. Однако существуют ещё отношения противоречия .
Так, возникает логическая цепочка : «свой» - «не свой» - чужой». Но понятие «не свой» трудно понять воюющему субъекту, комбатанту, «человеку с ружьем» у которого приказ уничтожить любого, кто не принадлежит к категории «свой». Это равносильно противоречиям между понятиям  «враг» - «не враг», или наоборот «друг» - «не друг»,  Иначе говоря, «не врагом», «не другом», «не своим» может быть кто угодно : товарищ, приятель, знакомый и т. д.  А если он «не друг», «не враг», «не свой», то он «другой», т.е. он и есть тот «иной», которого следует немедленно уничтожить. Если возникает «иной» или «другой», соответственно обращает на себя внимание и проблема его существования. Именно на войне вполне обоснованно превосходство, самосохраняющегося через уничтожение противоположного, рассудка над эмоциями. Эмпирическая необходимость быть жестоким, лишённым сострадания, чувства жалости и сочувствия к своему противнику проявляет себя в буквальном смысле этого слова.  Человеку приходится подавить в себе всё «человеческое», разрушить всё на своём пути, дабы уничтожить врага. Тем самым, уничтожая, свое настоящее, человеческое бытие, человеку приходится создавать своё другое бытие, т.е. инобытие. Философское понимание инобытия сводится к объяснению его «как категории обозначающей момент развития бытия : относительно законченного бытия, но выступающего в иной форме, которая заключалась в предшествующей его форме» . «Инобытие» это бытие, но только наоборот.
Поэтому строительство нового мира и заставляет человека выходить за грани своего «Я» и становится таким же «другим». Это состояние  появляется в силу того, что человеку любопытно посмотреть, как устроен мир? Почему именно так, а не иначе?  Активизируя себя в этом «инобытии», человек знакомится с новой субстанцией, вещами и их свойствами, их качественной и количественной стороной. Все это подтверждает тезис о том, что через разрушение и уничтожение самого себя, человек в итоге в той или иной степени,  утверждает своё право на существование. Появление нового человека, приводит к появлению нового социума, в котором будет жить, и действовать человек новой формации.
Основываясь на вышесказанном, и возникает в более или менее скрытой форме, социальная альтернатива во всех ее проявлениях, активно разобщающая одних и соединяющая, интегрирующая других, вербующая мобильную массу революционеров, которая одновременно становится и армией гражданской войны. В момент появления потенциала иного видения социальной и политической практики. когда определяется ситуация возможности альтернативного мироустройства, самый ничтожный повод рождает революционный взрыв, который одновременно и автоматически становится начальной точкой отсчёта гражданской войны.
Отметим любопытную деталь: если в оценках историков первичной является революция – принято подчеркивать стихийность ее начала; если гражданская война – то отмечают и подробно описывают расстановку сил накануне первых боев.
Подчеркнуть же следует то, что и «кровь на февральском снегу» и, например, бомбардировка форта Самтер означали одновременно и начало революции – гражданской войны 1917 – 1922 годов в России и начало гражданской войны-революции 1861 – 1865 годов в США. От перестановки мест понятийных слагаемых в данном случае не меняется ровным счетом ничего. Революция и гражданская война всегда имеют общую логику развития и похожие в своей основе способы удержания реализуемого образца социально-политического и экономического устройства.
Это можно подтвердить сравнением наиболее общих свойств, этапов, фаз множества гражданских войн и революций, произошедших в мире, по крайней мере, за последние триста лет.
Разумеется, речь идет не о совпадении исторических условий и общественно-политических задач. Сопоставим дух революции и гражданской войны, внутренняя логика противостояния и соперничества за господство. Много общего можно обнаружить в фундаментальных причинах этих явлений. К таковым, прежде всего, относится наличие массовой решимости народов прибегнуть для коренного улучшения положения в стране к вооруженным действиям.
Определенным доказательством данного утверждения может служить стремительная военизация противостоящих сил в революции и неизбежная революционизация столкновений в гражданской войне. Революция – гражданская война всегда первоначально порождает разрушительно-боевые, а не созидательные общности. Не фаланстеры и коммуны, а боевые отряды становятся ее первичным элементом. Показательно и то, что сам облик революционного человека, манера его социального поведения буквально с первых мгновений перенастраивается на воинственный, подчеркнуто милитаристский лад.
Что касается общности задач, решаемых в ходе военно-рево¬люционных противоборств, то широко используется, их типологизация по социальному признаку, а это требует серьезных уточнений.
Определения революции и гражданской войны в качестве буржуазной революции в какой-то мере отражают реальность.. Все другие применяющиеся в настоящее время (например, социалистическая, буржуазно-демократическая, национально-освободительная, антитоталитарная) фактически абсолютно не соответствуют стоящим за ними явлениям. Хотим отметить здесь еще раз давно назревшую необходимость перейти к классификации революций, основанной на реально достигаемых результатах. Насколько реальнее и точнее сможем мы видеть наличие революции в обществе, если начнем, наконец пользоваться предлагаемым методом их систематизации!
Так, если социальный взрыв сразу переводит в практическую плоскость задачи не только разрушительные, но и альтернативно-созидательные – следует оценивать его как системосозидающий. Если вся энергия уходит на преобразование лишь политических форм господства, то мы имеем дело с системоуточняющими событиями. А если потенциала массовых насильственных действий хватает лишь на упорное демонстративно – бунтарское неповиновение и сопротивление репрессиям – на лицо дестабилизирующая форма конфликта.
Соответственно речь должна идти о системосозидающих, системообновляющих и дестабилизирующих формах и видах революций.

 Практическое воплощение в войнах за революцию их типология находит в борьбе за лидерство, где раскрывается сложнейшая пульсирующая аритмичность взаимоотношений вызовов и ответов народного противостояния. Именно в борьбе за лидерство сосредоточены основные пространственные, временные, аксиологические и гносеологические  характеристики революции-гражданской войны.
Особенностью лидерства в революции и гражданской войне становится его тотально-организующая роль в военно-революционном противостоянии. Ломая царство привычной социальной необходимости, оно практически формирует ощущение экзистенциальной свободы, реального анархического идеала. В качестве противовеса подобной тенденции выступает лидерство. Онтологическая природа лидера базируется на чувственном восприятии мира. Человек осознаёт свою природную  слабость и трусость. Поэтому любой исторический слом, любое противостояние заставляло человека пересиливать себя, убивать в себе «человеческое», что собственно и  соответствовало исторической реальности.
Появление христианства принесло лидерство веры, опиравшееся на альтернативную систему ценностей и методологию постижения истины. Развивавшаяся в последствии гражданская субъективность все более и более решительно выдвигала человека, обладавшего личностной харизмой. Единственный,  предлагаемый Штирнером и Сверхчеловек Ницше, завершили этот процесс, создав перспективный идеал вождя, оказавшийся широко востребованным в последующем.
В революционных конфликтах и войнах ХХ века именно вождь занимает ведущее место. Именно он замыкает на себя лично, на свой характер, темперамент, интеллект непосредственный ход вооруженных противостояний переломных периодов. Определяет пространственные, временные, умственные и нравственные их параметры.
Так, в российской революции 1917 года Ленин, Троцкий и другие увидели воплощение мировой революции и глобальной гражданской войны против капитализма. Громадные пространства страны, разнообразие социальных, политических и экономических условий, сочетание общеимперских, военно-революционных процессов с локальными сделали Россию как бы моделью общемирового процесса.
Октябрьский переворот 1917 года стал началом мировой революции и гражданской войны, которая до настоящего времени, то разгораясь, то затухая, продолжает определять параметры общецивилизационного развития. Большевизм сумел реально и практически удержать власть только за счет того, что перестроил глобальную логику социального бытия и миропонимания в соответствии с нормами революции – гражданской войны. Сделав это, он фактически совершил мировую дестабилизирующую революцию, расколол мир в глубочайшем ценностном, умственном и нравственном противостоянии, породившем  Вторую мировую войну как глобальную гражданскую, в которой столкнулись в борьбе за мировое господство три ведущие социально-политические системы ХХ века: коммунизм, национал-социализм и либерализм.
В качестве заключения следует заявить, что сложный и противоречивый процесс прямого противоборства социально – политических систем (как ино – систем), создаваемых человеком 30 – 40-х годов XX века решительно отверг и уничтожил лишь открыто античеловеческие социально-идеологические альтернативы. Он не исчерпал потенциала революции – гражданской войны, переместившейся в сферу ожесточенного социокультурного противостояния. Оно оказалось столь глубоким и длительным потому, что воспринималось как попытка овладения историческим процессом в реальных интересах масс. Людям казалось, что только тотализация общественного блага может реально создать «очеловеченный» социальный строй, подлинный социализм и т.п. Широко распространилась иллюзия, что стоит только донести до каждого человека перспективу светлого будущего, как оно немедленно проникнет в душу любого и станет реальной мотивацией его поступков. С падением социалистической системы военно-революционное противостояние в мире также  не завершилось. 
Новейший этап мировой гражданской войны находится еще в самом начале. Действия ее носят предварительный характер, это всего-навсего «разведка боем», прощупывание противника и определение реального потенциала сторон. Современная цивилизация продолжает жить в условиях реально присутствующей мировой революции и гражданской войны, стратегия противостояния, в которой изменилась. На карту впервые поставлены не идеологический облик будущего, а сама возможность его осуществления. Сегодня как никогда важно не только выжить в мировом катаклизме, но осознано пережить его с тем, чтобы из уроков и итогов настоящего и ближайшего будущего вышла, наконец, единая, практически устраивающая всех людей в своих основах социопланетарная общественная система.