На хлопке

               


В октябре нам объявили, что институт мобилизуется на хлопоуборочную компанию. Нам дали три дня на подготовку. Оказалось, что мобилизуется не только наш институт, а все учреждения, даже транспортное.
Тогда мы ещё не знали, что добираться до пункта сбора придётся пешком.

Через три дня, рано утром в центр города со всех сторон потянулась вереница студентов, нагруженная раскладушками, перетянутые ремнями с постельным бельём, сумками, чемоданами. Такси в этот день «поймать» не удавалось. Их не было попросту.
Я и моя школьная подруга, теперь и однокурсница Фая, сгибались под тяжестью вещей.
Несли мы их так. Сначала уносилась раскладушка на метров 50 вперёд, потом возвращались за сумками и всё повторялось.
На сборном пункте творился хаос.Студетнты, горы вещей, автобусы.
Я не узнавала своих однокурсников, переодетых для сбора хлопка.
Прошло немало времени, пока я нашла свою группу.
Наконец, все расселись по атобусам и тронулись в путь.

По прибытию в сельскую местность, нас распредили в колхозы по факультетам.
Наш курс стал расселяться в местной  школе, но оказалось, что не все смогли вместиться в неё.
В результате чего девушек, в основном из нашей группы,  отвели в частный дом, недалеко от школы.

Хлопковая компания имеет и свои позитивные стороны- все сдружились, стало ясно, кто откуда и чем дышит.

Подъём в шесть утра. О, как мы его ненавидели!
На завтрак хлеб с маслом, сладкий чай. В семь-мы уже стояли в известной позе на грядках и закидывали хлопок в фартук, болтающийся между ног. Уже через час такой монотонной работы, ломило шею, спину.

Раннее солнце нещадно припекало наши тела, даже сквозь одежду, вынуждая нас к стриптизу. Выгибаясь и извиваясь, мы сбрасывали с себя кофты и другую тёплую одежду.
То и дело, оглядывая поле, недосчитывались многих, которые в это время опорожняли свои кишечники и мочевой пузырь на грядках, подкладывая свои «бомбы» посторонним.
»Бомбы» прикрывались хлопком и издалека манили неискушённых своей доступностью.
В отличии от братьев меньших, которые закапывают своё деяние, человек маскирует это так, чтобы другой непременно в него вляпался.
Но бывалых людей не обманешь. Надо быть просто внимательным, ведь над такой «бомбой» роятся и жужжат мухи.

Набивая фартук белым золотом, каждый раз я прикидывала на сколько же он потянет, стараясь до обеда собрать две трети нормы.
Нормой же считалось- шестьдесят килограмм чистого хлопка или же восемьдесят килограмм подбора, то есть с коробочками, листьями, всё-то, что белело.

Мне никогда не удавалось собрать больше, чем шестьдесят килограмм подбора, из-за чего, для проштрафившихся как я, вечерами, включали фары машин, тракторов, для освещения поля и заставляли нас работать на часа два дольше.

Студенты первых курсов были настоящими рабами на хлопковых плантациях.
За недостачу «нормы» нас стращали отчислениями, разборками на «линейках».
Еле волоча ноги, грязные от пыли, с пораненными руками о сухие ветки и коробочки хлопчатника, поздно вечером мы добирались до бараков, где приводили себя в порядок, ужинали и ...шли на танцы. Жизнь продолжалась.

Однажды ранним утром после завтрака, нас построили в одну шеренгу. Напротив  встали преподаватели, руководители хлопковой компании, бригадиры колхоза. Нам объявили, что позорным пятном на весь наш европейский поток, легло преступление, совершенное студентом 41 группы- Михаилом Мартиросовым. Он был из нашей группы.
Его вывели вперёд на обозрение.

Михаил Мартиросов - стильный парень, привлекающий внимание всего европейского потока своей манерой поведения и модной , всегда со вкусом подобранной одеждой.
У него, единственного, из всего курса, были белые джинсы.
Белолицый, с ясными огромными серыми глазами, с шевелюрой вьющихся тёмных волос, стройный щёголь обладал тихим и манерным капризным голосом.
Он считался «блатным».
Его мать работала ассистентом кафедры фармакологии медицинского института, отец был  ведущим гинекологом областной больницы.

Паренёк понурил голову и ногой очищал перед собой пядь земли от мусора.
Его гордый с горбинкой нос вяло свисал на подбородок, выражая покорность судьбе.

-Этот студент, вообще-то на студента не похож, смотрите какой у него волос, совершил тяжёлое преступление!- начал свою речь руководитель потока, товарищ Маликов.

-Вместо того,- продолжал Малюков,-чтобы собрать необходимую норму подбора, этот вот тип, стал собирать курак!- Малюков сделал ударение на слове курак, а нам послышалось –дурак, и весь строй заулыбался.
-Что вы смеётесь? Таких как он, Мартиросов, этих, понимаете стиляг мы будем отчислять из института! Он собрал двадцать кг! курака и подмешал его в собранный хлопок. Он нанёс урон не только бригадиру этого поля, но и Республике в целом!

(Курак- незрелые коробочки хлопчатника зелёного цвета действительно очень тяжёлые).
Малюков окинул презрительным взглядом парня, а потом и весь строй студентов.

Чрезвычайно гордый своей речью и главное, властью над первокурсниками, он зачитал приказ.
При этом он вскинул вверх голову, брови его поднялись треугольником, а тёмно-зелённая фетровая шляпа съехала на затылок.

-А потому приказываю:
-С этого дня ходить строем на сбор хлопка и также возвращаться..

-Взявшись за руки! - бойко закончил его речь студент из шеренги, чем вызвал гром смеха.

Малюков словно взбесился.
-Кто это сказал?- визгливо заорал он. В углах рта появилась пена слюны.
-Это самый отвратительный поток на курсе! После хлопка, половина из вас покинет стены института, я вам обещаю!- продолжал угрожать преподаватель.
Малюков,конечно же видел, кто сказал реплику, но «взяться» за этого студента ему было не по зубам.

Сам Ходи Арипович –проректор Самаркандского Университета, приходился дядей этому первокурснику.
Ходи Ариповича не знал, разве что приезжий.
Блестящий математик, он обладал огромным авторитетом среди коллег и студентов, прежде всего, за организаторский талант, дипломатичность, интеллигентность.
Высокий, худощавый брюнет, с впалыми щеками и сосредоточенным взглядом карих глаз, парализовывал даже отъявленных хулиганов.
К тому же тётя этого студента, Самия Орифовна делила территорию своего дома с Малюковыми.
А уж он- то знал крутой нрав этой женщины, у которой за спиной два высших образования, не в пример Малюкову ,- юридическое и педагогическое.

Ася

Хлопкоуборочная кампания затянулась до зимы.
Накануне до долгожданного отъезда домой, нас вывели вновь в поле.
Студенты собирали всё, что белело на грядках,отдалённо напоминающий хлопок, вместе с сухими коробочками в фартуки.
На сухих и острых как заноза ветвях хлопчатника, называемые гузапоя,белел иней.

Из свинцового неба сыпались сухие снежинки. Было промозгло и сыро.
Руки,покрытые ципками, ссаднили и посинели от холода.

Я стала замерзать, так как тёплой одежды не было. Под тонким пиджаком- только кофта, не спасающая от холода, на голове-ситцевый платочек.
У меня вдруг закружилась голова и сильно заныли за ушами надкостницы.
В спортивных лёгких тапочках я пыталась семенить, прыгать, но..
Через грядку от меня стояла Ася, моя лучшая подруга.

-Реуцкая! Ты что такая бледная?- участливо спросила она.
-Замерзаю я, Ася!
Мне вдруг стало трудно двигаться.
-Трупное окоченение!- пошутила я, едва двигая непослушными губами.

Иди сюда!- подозвала меня Ася.
Я с трудом перешла к ней через грядку.

Ася, сняв с себя тёплый вязанный платок, укутала мне голову и плечи.
Взяв за руку, она как ребёнка повела меня к чайханщикам, которые  разжигали костры под самоварами.
Я, словно мумия, плелась за ней.
Усадив меня на фартуки под деревом, Ася поднесла к моим холодным губам кружку с кипятком.

-Пей маленькими глотками. Скоро вернёмся в бараки. Смотри, уже никто не собирает на полях,- заботливо проговорила Ася.

Я по- новому взглянула на Асю, на её самоотверженный поступок.
Она мне начинала всё больше нравиться, ведь не каждый способен на такое, с себя снять тёплое, и отдать другому. Здесь было, чему поучиться.