Скорость падения

Эта история началась двадцать два года назад. История одного ловкого предпринимателя, но не ловкого мотоциклиста. Мне было тогда четырнадцать. Родители рано меня познакомили с трудом, и я им очень за это благодарен. Знакомство было приятным.
Тогда, в далекие четырнадцать, я понял одну очень важную вещь: Мир, Вселенная или нечто иное, что ещё никак не названо метафизиками, одаривает тех, кто искренне трудится. А в своём желании заработать я был очень откровенен, потому что имел цель - мотоцикл!
Мы с семьей жили в деревне, где чего-чего, а работы хватало, и если есть руки, желание и время - заработать можно было, даже не имея никакой квалификации. У меня, школьника, её, конечно же, не было. Я мог вилами переворачивать пшеничные валки (скошенная комбайном пшеница дозревала на поле, чтобы подсохнуть прежде, чем идти на элеватор; её нужно было просушить со всех сторон, для этого её переворачивали, часто для этих целей использовали труд детей). Каждый летний день начинался с этой незамысловатой работы. После обеда те, у кого из нас, "зарабатывающих", оставались силы, топали на колхозный ток (по-украински - «гарман») и уже собранную пшеницу очищали от шелухи при помощи специальных машин, все же остальные бежали на ставок, домой или в тень леса, чтобы как-то спастись от жары.
В середине сентября нужный мне мотоцикл появился в поле моего зрения, родители безропотно купили его, потому что таким был наш с ними договор.
Быстро ездить мне нравилось. Я мчался по проселочным дорогам, мечтами уносясь в те города, пейзажи, ситуации, о которых читал, и, казалось, о которых был очень сведущ. Моя бабушка говорила, что если я буду столько читать, то обязательно ослепну, и в какой-то степени она была права, - я близорук и уже дважды был под пристальным вниманием окулиста.
Главные события ещё впереди, сейчас некий важный промежуточный этап, а потом будет всё то, зачем, собственно, это и было написано.
Мне в школе нравилась одна девчонка, сейчас я бы её охарактеризовал так: самая яркая из «серых мышек». Она жила в соседней деревне - это пять километров от школы - и каждый день преодолевала это расстояние ногами. Я забежал домой, переоделся, что-то бросил в рот и выехал для пижонства. На моё "Подбросить тебя?" был утвердительный ответ, она ко мне прижалась. Я, как мне тогда показалось, почувствовал её всю. Портфель мы пристегнули к багажнику, моя спина в футболке была «парализована» её формировавшимся телом.
Болтать в таком положении было невозможно, да и не очень-то хотелось: я и так был «на седьмом небе». Когда мы свернули на её улицу, асфальтная дорога закончилась, впереди была огромная грязевая яма и болото вокруг, размешенное редкими автомобилями. Задний привод мотоцикла тут же дал о себе знать, мотоцикл всячески вырывался из инородной среды, я дважды вернул его в колею, но всё-таки не справился с управлением - и угодил прямо в лужу, прямо с объектом обожания.
Лучше бы мы взорвались. Всё, для чего я старался все лето, было разрушено секундным поворотом событий. Сколько раз я представлял, как мы едем по её улице, как её младшие братья просят, чтобы я их покатал (и я их катал!), мы катаемся по округе, любуемся закатом, я - мужественный и романтичный...
Лужа оказалась очень глубокой - почти по колено, мотоцикл нахлебался воды и отказывался заводиться. Как исчез объект поклонения, я даже не заметил и был ей очень благодарен, что избавила меня от необходимости как-то это объяснять. До асфальта мы с мотоциклом тащились с такой скоростью, что мне казалось - прошло несколько часов. Мой железный конь выглядел также удрученно, как и я, болото было везде, колеса не прокручивались, а скользили.
"Если не заведётся - брошу здесь. Еще пять километров стыда я не вынесу", - думал я, когда первый раз ударил по педали. Кашляя и фыркая, мотоцикл загудел. Домой не хотелось. За испорченную одежду всё равно «получать». Так лучше позже. Я поехал туда, где никогда не бывал. Светило солнце. Дорога манила, и «конь» подбадривал, легко набирая скорость и выдавая свой завораживающий максимум. Спидометр показал 100, 110, 120, 135 километров в час…
И тут дорога стала поворачивать влево, я приготовился выписывать широкую дугу и "ложить" мотоцикл, не меняя скорости, как показывали это старшие ребята, но впереди увидел ремонт дороги, где асфальт резко заканчивался щебенкой… Мои «135 км» становились смертельными. Позади, конечно же, остался указатель «Ремонт дороги», я такие в наших краях часто видел, но там дорогу латали, и такой ремонт "проскакивался" играючи, этот же я запомнил навсегда…
Как только переднее колесо попало в щебень, оно тут же вывернуло у меня руль, а инерция движения требовала своего - ведь «135» мгновенно не заканчиваются даже в фильмах. Мы с моим «конём» закружились в смертельном вальсе… Имеют ли эти кувырки и сальто какие-то названия - я не знаю, но само происходящее я тоже вспоминаю, как сторонний наблюдатель, - уж очень страшно пытаться это воспроизводить внутри этой мясорубки. Очнулся от страшной обжигающей боли: казалось, что паяльную лампу испытывают на моей лодыжке.
Сфокусировавшись, увидел, что лежу под мотоциклом, нога охлаждает выхлопную трубу. Когда раньше старшие ребята зажигали о «выхлопную» спички, я думал, что это фокус, что она не может иметь такую высокую температуру. Сил поднять мотоцикл не было, «выхлопная» жгла, и я смирился: не фокус, действительно - "очень горячая". Плакать не хотелось, скорее не "моглось" или было не до этого, короче, я не плакал, пытался сконцентрироваться, вернуться в происходящее. Потому что хитрец мозг спасал меня от зрелища изодранной кровавой футболки, разбитого лица (я, как все в наших краях, презирал мужчин, использующих мотошлемы), запаха горелого собственного мяса, расплывчатой картинкой и какими-то пробивающимися издалека звуками.
Прислушавшись, я понял, что это ревёт «конь», его надо было заглушить, но для этого, как минимум, надо было подняться на локоть. Опять мозг молодец! Он, чтобы меня не пугать, не дал мне чувство локтя мгновенно, а возвращал его частями, яркими болезненными эпизодами. Я уперся в локоть, как следует и… потерял сознание.
Дальше я увидел, как на меня движется гусеничный трактор, такой был у одного моего старшего приятеля Сеньки. Но Сенька не стал бы меня давить, а этот явно собирался.
Что за черт?! Я выставил вперёд руку и закричал...
Надо мной была какая-то пахнущая молоком женщина и кудахтала о том, что «дитё с собой сделало». Мотоцикл перестал урчать и с готовностью ожидал на "подножке", когда поедем. Я наконец-то сел и изо всех сил концентрировался на происходящем. Внешний вид меня волновал в той же степени, как и то, что буду рассказывать родителям об испорченных вещах и конечностях. Беглый осмотр сообщил, что домой в таком виде - никак.
Кататься, чтобы как-то собраться с мыслями, почему-то не хотелось, хотя всегда помогало. Зрелище бегущей под колесами дороги всегда успокаивало. Помыв мотоцикл и кое-как умывшись, я тихонько появился дома, родных решил не беспокоить внешним видом, пораньше лёг спать, что со мною случалось крайне редко. Мама позже рассказывала, что сразу заподозрила беду, но утерпела с расспросами до утра.
Утром, проснувшись, как обычно, «с петухами», я, что было необычно, не смог встать на ноги. Ноги были не мои...
Ссадины на лице и теле, локоть совсем не беспокоили, а вот ноги удивили… Там, где вчера почивала выхлопная труба, был полный порядок: болело, ныло, но функционировало. Чувство ног пропало сразу от спины. Если пальцами ног я мог пошевелить, то поднять ноги в коленях, переставить не представлялось возможным.
Полчаса бесполезных попыток позволили вкрасться мыслям о беде, масштабы и качество которой четырнадцатилетний мальчишка определить не мог. «Скоро позовут к завтраку, моя очередь в ванной, кто покормит мою собаку», - такими мыслями меня отвлекал от осознания чудовищной правды мой предприимчивый мозг.
Родителям надо на работу, брату в школу, так что тянуть с новостями нельзя. Дальше умудренные жизненным опытом родители дали развитию ситуации правильный ход. После посещения районной больницы и беспомощно разводящих руками врачей, мы посетили областную больницу, где я тоже не стал желанным пациентом...
Настало время использования связей. У папы они были: и звонок за звонком сделали так, что я попал в Институт Травматологии Украины. Когда мы с отцом ехали в поезде, а потом в метро, я еще не знал, что там мне будут запросто доступны звезды эстрады и спорта, что на какое-то мгновение, маленький (ну, не очень большой), я соприкоснусь с украинской элитой. Мой лечащий врач очень четко дал понять, что гарантий в моём случае не бывает, что всё, что он сможет сделать, - это снять меня с костылей. Дальше - как Богу будет угодно…
Мы с ним тогда начали очень интересную страницу в моей жизни, страницу длиной в почти одиннадцать месяцев. Со мною в больнице приключалось много различных историй, случались вещи, о которых можно было бы упомянуть, но затеял всё это писание я только из-за одной истории.
На первый взгляд она банальная. Все пациенты очутились в этой больнице, потому что до этого падали: кто на сцене, кто на стадионе, кто на строительной площадке, кто, как я, - на дороге, в некоторых стреляли, некоторых избивали (был в нашей палате и «опер» из убойного отдела и таксист, который не позволил отнять у него машину).
Все. И она тоже…
Только прошу вас ничего не придумывать… Это совсем не романтическая история: никакой любви, никаких ухаживаний. Нравились мне совсем другие девушки - младший медперсонал и интерны, которые находили мой случай «интересным».
О её существовании я узнал совершенно случайно. В нашей палате был уже упомянутый мною таксист, и был он «ходок» - ого-го, какой «ходок» (!), но в далекие «четырнадцатилетние» я не понимал значения этого слова, и воспринимал таксиста, как очень общительного молодого человека, любившего развлекать анекдотами именно женщин, потому что их легче рассмешить. О том, что женщин рассмешить легче, я узнал гораздо позже, но и тогда уже интуитивно догадывался об этом...
Однажды таксист (пусть он простит меня - совсем вылетело из головы его имя), приходит и говорит: "Слушай, у моей знакомой из такой-то палаты есть подружка. Нужен парень для компании: подружка как раз твоего возраста - пошли, не пожалеешь". И подмигнул. Робел я недолго - таксист просто времени не дал. Мы пошли - и я не пожалел.
Таксист девушек угощал вином, я предусмотрительно отказался, мы с таксистом шутили и болтали о всякой ерунде. Так хорошо, как у таксиста у меня не получалось, но я старался. Мне атмосфера нравилась больше, чем девушка, но ещё больше мне хотелось научиться быть таким балагуром, как таксист. И я буквально пожирал его глазами, ушами и другими органами чувств. Когда моё, ещё развивающееся чувство такта, сказало мне, что пора уходить, таксист как раз входил в раж. Я очень церемонно раскланялся с дамами и, удовлетворенный собой и вечером, пошел спать: время и усталость способствовали этому.
Не успел я сложить костыли и удобно расположиться с книгой, чтобы пробежать пару строчек (опять же, бабушка окажется не права, если зрение я себе испорчу чем-то другим, а не чтением, - что-что а погружаться в чтение без оглядки я умел и погружен был абсолютно), когда вбежал таксист со словами, что так делать неправильно, девушка, мол, сгорает от нетерпения, чтобы узнать меня поближе, а я, видите ли, сбежал.
Я был искренне ошарашен формулировкой «сгорает от нетерпения, чтобы узнать меня»! Так лестно мне не было еще ни разу в жизни.
Понятно, что жизненный опыт 14 летнего пацана не был знаком с таким двигателем прогресса, как лесть. И то, что при помощи лести можно открыть любую дверь, я узнал тоже гораздо позже. На тот момент я повелся на это, как мальчишка, каковым в сущности и являлся. Я пролепетал что-то вроде: "Конечно-конечно", а сам, в абсолютно разобранном состоянии, не знал, что мне делать.
Девушка - бесспорно, красивая девушка (мой критерий неопытного юнца мог вполне отнести девушку к данной категории, хотя память сейчас утверждает, что правильно я тогда сомневался). Четырнадцатилетнему мне казалось, что она прекрасна, потому что в глубинке, из которой я попал в эту больницу, таких красивых, даже подобных, попросту не было.
Интересно, что значит "сгорает от нетерпения, чтобы узнать поближе"? Мне предстоит что-то рассказывать о себе? Хорошо бы, чтобы она спрашивала или начала первой, чтобы у меня был пример. Скажу что-нибудь легкое в стиле таксиста: "Вечер, как зажигалка, становился ярким, когда это необходимо!", или: "У мужчины с женщиной только две передачи - «первая» и «задняя»: первая задняя, задняя первая".
Наверное, это было смешно, все смеялись, но главное ведь не слова, главное - кто их говорит, а таксист был мастер словесных мистификаций. Каково же было мое недоумение, когда Наташа, а шел я именно к ней, сказала: "Как мне надоел этот придурок со своими пошлыми шутками. Посиди со мной. Можно я расскажу тебе историю? Можно? А тебе сколько лет?"
"Четырнадцать".
«Можно. Мне шестнадцать, но чувство, что скоро двадцать семь», - она засмеялась и замолчала, как теперь уже точно известно мне, для того, чтобы я смог сказать что-то вроде: "Тебе больше пятнадцати не дашь".
Пауза затягивалась, и я спросил: "Может, сразу перейдем к истории, что зря время терять?"
Она опять засмеялась и согласилась: "Знаешь, как я сюда попала? Я выпрыгнула из пятого этажа. Хотела разбиться насмерть, но как-то не сложилось… Когда я была маленькой и мне было тринадцать, я влюблялась каждый день - и нормально это переносила. Утром я могла восторгаться одним мальчиком, а вечером «фанатеть» от другого, и это было нормально. Я, вообще-то, мальчикам нравлюсь, и мне самой это тоже очень нравится. Мне стоило захотеть - и в меня влюблялся тот или иной мальчик, просто, как будто угадывал мои мысли! Я тоже старалась что-то в нём находить... Заметил, да? Я сначала делала, а потом решала, что наделала и что с этим можно сделать. Мама говорит, что все женщины так устроены. Сначала накрутят с мужиками, а потом придумывают: как это все выравнивать, куда рулить. Мама меня понимала и всегда поддерживала, но совсем недавно..."
Она, как настоящая актриса или взрослая женщина, взяла паузу и держала её. Сейчас, будучи взрослым, я бы насладился паузой «по полной», но тогда я решил, что полагается спросить: «Что же дальше?», чем доставил собеседнице массу удовольствия.
"Даже не знаю, как тебе это объяснить. В нашем классе у девчонок было принято вести активную взрослую жизнь: парень, ухаживания и обязательно секс. Понимаешь? Сказать, что парень есть и у тебя с ним ничего - это всё равно, что признаться в том, что ты прыщи зубной пастой замазываешь, или что-то в этом роде. Я врала напропалую: что было, как было… Информацию «с кем» - оттягивала, но понимала, что рано или поздно обман раскроется и надо с кем-то начинать.
У нас в школе есть один… Мастер… Все девчонки - мои подруги уж точно - стартовали с ним, я тоже решила пойти по проторенной дорожке и пригласила Вадика домой. Что принято делать в таких ситуациях, я не знала, поэтому положилась на опыт и умение "наиопытнейшего" нашей школы. Зачем-то Вадим сделал вид, что не понимает, почему был приглашен. Я, как смогла, сформулировала задачу", - тут она засмеялась и как-то с надеждой посмотрела на меня, и мне показалось, что надо сказать, что «мне совсем не интересно, что, мол, расскажешь в другой раз».
Она запротестовала и продолжила. "Бегло, как бы вскользь, мы поцеловались, и Вадик начал меня раздевать… Для самого опытного в школе он делал это не очень умело, все время дергал мою одежду, ссылаясь на то, что с застежками «такой системы» он в первый раз сталкивается. Ни раздевание, ни неловкие ласки во мне ничего, кроме страха, не вызывали. «Сейчас он в меня войдёт, главное - не заплакать», - подумала я, когда он уже ворвался и делал свою разрушительную работу. Сказать, что мне было больно - это ничего не сказать, там всё жгло, болело и очень хотелось заорать. На какое-то мгновение стало легче, и я решила, что он кончил, потому что трение уменьшилось, появилась какая-то смазка. И тут он как заорет: "Ты что, обоссалась, дура, я весь в моче! Завтра вся школа узнает, что ты ссышь, когда трахаешься!" Он стал быстро собираться, обнюхивая себя и свою одежду. Всё это я видела и слышала, как во сне. Мне казалось, что это происходит не со мной…Когда боль немного утихла - сквозь колокольный звон пульса я начала осознавать происходящее. Первое желание, которое пришло в этот момент, - провалиться сквозь землю..."
Опять пауза. Собеседница притихла - и меня это очень насторожило: когда я к ней наклонился, то увидел, что она плачет. Я не умею успокаивать людей, вернее не умел тогда. Все на что я был способен - "Пожалуйста, не плачь" - прошло транзитом сквозь мою собеседницу.
Немного успокоившись, она продолжила: «Я не знала, что мне делать, но знала, что произойдет завтра. А завтра все в моей школе будут знать о моем позоре. Я очень хорошо представила свой путь по коридору, как я иду из класса в класс, и какими глазами меня встречают и провожают, особенно инквизиторский взгляд лучших подруг. Те минуты были самыми «непростыми» в моей жизни. Желание было только одно - исчезнуть. Помнишь, когда в прошлом году умер известный эстрадный певец Илья Сольди, больше двадцати девчонок в разных уголках страны выбросились из окна в знак своей любви к нему. Мы с Танькой тоже думали сигануть в окно, но так и не смогли. Хорошо, что не хвастали об этом принятом решении, иначе пришлось бы прыгать. Если я завтра не пойду в школу, то никаких взглядов и презрения. В нашей школе уже хоронили учеников. Это было красиво и очень трогательно. Этот придурок подавится своей «новостью дня», будет чувствовать себя виноватым, будет себя казнить и не сможет себя простить. Бред, да?»
«Я не знаю. Хотя знаю. Точно бред. Ему все равно. Он уже забыл эту историю. И ни кому он ничего не скажет...», - почему он ничего не скажет, я не знал, но фраза вылетела и надо что-то добавлять, - «Потому что... Как бы это сказать... Сейчас я подбираю слова...», - я выстроил, как мне тогда казалось, умное лицо и деловито его удерживал.
«Почему не скажет?»
«Потому что этим своим поступком ты выразила ему своё презрение, это все равно, что в лицо плюнуть», — сказал я и сам стыдился собственного объяснения. Чтобы как-то заполнить появившуюся неловкость, я начал тараторить историю своего школьного позора и каким оказался мой выход из ситуации тогда:
«Моя история пострашнее твоей, меня опозорили прямо на школьном дворе, на большой перемене. Суть конфликта я не помню. Мы с ребятами шутили, и мой одноклассник, обычно он был очень тихим - рта боялся открыть, но, судя по его поведению, затаил на меня какую-то обиду, ударил меня гвоздем. Ткнул в спину, как будто ножом. Было очень больно и странно… Я вскрикнул. Все смеялись. Я начал на него наступать. «Страх потерял, сынок?!» - мне казалось, что это очень круто звучит, - «Извиняйся!»
Я относился к нему, как к чему-то «ничего из себя не представляющему», прекрасно зная, что этого хлюпика и бить не придётся. И не пришлось. Он ударил первым… Левой рукой - под правый глаз: у меня все поплыло… Вокруг нас школьный ажиотаж и улюлюканье… Я бью и промахиваюсь, он уворачивается, как настоящий боксер, ныряет под руку, чем меня ещё больше злит и удивляет. Пока я руками рассекаю воздух, он ещё раз резко, хлёстко, наверное, даже профессионально, разбивает мне нос. И я паникую.
Мальчишки во дворе меня подбадривают: «Врежь ему! Убей!» - и что-то еще в этом роде. Они любят и уважают меня, им не понятно, почему надо мной издевается это «ничтожество», но с каждым промахом мой авторитет ускользает, народ начинает подбадривать его, комментировать мои промахи. Меня кто-то толкнул в спину, кто-то задел плечом (и я так частенько делал, демонстрируя вызов)... Я остановился, перестал махать руками, разжал кулаки - и руки беспомощно повисли вдоль тела. Кто-то подходил, как бы подбадривая, говорил: «Классно ты ему навалял», «Ну ты зверь», «Ты на нём живого места не оставил»
Так, подшучивая и издеваясь, народ разошелся со школьного двора, я пошёл к колонке умыться и решил, что сегодня в школу не вернусь ни за что. Я пришёл домой и беспрерывно прокручивал в голове ситуацию во дворе, придумывал разные варианты развития происходящего. Осознав и приняв ситуацию, что происходящего мне не изменить, стал думать, что делать. Пытаться что-то изменить сейчас - это второй раз попасть в глупое положение. Поменять школу невозможно. Значит надо идти завтра и драться, бить всех, кто попытается эту историю против меня развернуть.
Так решить легко. А вот быть готовым драться с каждым во всей школе...
Утро не обещало ничего хорошего. Я шел в школу и накручивал себя, придумывал, что за любое «кривое» слово убью любого, и с каждым вдохом верил в это все больше. Когда я тянул на себя входную дверь, то сам себя боялся. Я ждал, кто будет первым, представлял, как с ним поступлю и смотрел на всех с вызовом. Но ничего не происходило, все опускали глаза и уступали дорогу. Мой вчерашний мучитель тоже был тише воды, вёл себя очень смирно и пытался всячески угодить. Таким взвинченным и агрессивным я походил в школу несколько дней, потом история забылась, и меня отпустило».
Наташа смотрела на меня, открыв рот. Она ничего не сказала больше, погладила меня по щеке и сказала, что хочет спать. Через несколько дней её выписали. Потом меня навестила её мама, плакала, целовала мне руки и за что-то благодарила. Оставила две баночки детского питания, обещала, что ещё придёт вместе с Наташей, что Наташа очень часто меня вспоминает и сегодня планировала пойти, но не смогла. Я их больше никогда не видел: ни дочь, ни маму…
Вот такая история.