Царь-бомба

                Александр Жданов

                ЦАРЬ-БОМБА
                Научно-фантастический рассказ

На берегу большой реки стоит древний русский город. В городе том, среди прочих обывателей, живёт богатый мельник Севостьян Григорьевич Соколов – человек грамотный, справедливый и в народе уважаемый. А на соседней улице живёт его старый друг, купец Серафим Семёнович Шубин. По слухам, они когда-то давно вместе пришли в этот город. Откуда пришли – никому не ведомо. Никому кроме Марфы, жены мельника. Впрочем, и она знает не столь уж многое. Но, тем не менее, считает себя хранительницей какой-то страшной тайны, сути которой, по неграмотности своей, она понять не в силах. А дело в том, что частенько по вечерам заходит к ним в гости Серафим Семёнович, и хозяин дома подолгу беседует с ним, сидя за широким столом при свете сальной свечи. Марфа же, уложив детей спать, забирается на печку и, сама притворившись спящей, с любопытством и страхом прислушивается, едва дыша, к их неторопливому и во многом непонятному разговору. Так она узнала, что были они когда-то в большой чести у покойного государя Петра Алексеевича и участвовали во многих великих его делах. Теперь они вспоминают. О строительстве града Санкт-Петербурга, о царских ассамблеях и боевых походах, о диковинных заморских странах и о невиданном, сказочном оружии, кое они с почтительностью именуют Царь-бомбой.
                ---------------------------
В печной трубе завывал ветер, и вместе с его порывами беспорядочно колебались коптящие огоньки свечей. Метались по углам тени. За стенами Монплезира бушевала балтийская осень. Подходил к концу 1720-й год.
Царь Пётр, сидя в кресле, не спеша набил трубку и, взяв со стола канделябр, проговорил, обращаясь к стоявшему перед ним Севостьяну Соколову:
- Ну, капитан, излагай дело своё. Токмо зело вразумительно и не слишком длинно.
Соколов, стараясь говорить как можно короче, поведал царю следующее.
Нынешним летом на Москве схвачен был по слову и делу государеву чернокнижник Матвей Шапошников. Всё имущество его было отписано в казну, а сам он, по приказанию князь-кесаря Ромодановского, был доставлен в Тайную канцелярию, где пытан был с пристрастием, после чего, совместно с другими ворами, был на площади принародно казнён. А чернокнижником он считался потому, что много лет изучал иноземную науку алхимию, в коей преуспел гораздо. При обыске в его доме найдены были тетради, писанные тайнописью, в количестве изрядном. Ему, Соколову, удалось оную тайнопись разгадать. И выяснилось, что в последние годы Шапошников занимался зело интересантными опытами с неведомой доселе субстанцией, могущей произвести невиданной силы эксплозию. И по его, Соколова, скромному разумению, было бы весьма пользительно для государства Российского оные опыты продолжить, дабы создать оружие, по мощи своей превосходящее всё доныне известное.
- Так-так... – усмехнувшись, проговорил Пётр и, окончив разжигать трубку, со стуком поставил канделябр на стол. – Зря, выходит, казнили вора... Ты это сказать хотел?
Соколов ощутил лёгкую дрожь в коленях, но не позволил своему голосу потерять твёрдость.
- Помилуй, государь! И в мыслях подобного не имел! Неведомо мне, для какого дела чернокнижник сей намеревался оную субстанцию употребить. Об одном лишь прошу: соизволь разрешить мне потрудиться на благо державы. И ежели окажется, что гипотезис Шапошникова верен – мы создадим всепоражающую Царь-бомбу, с коею России ни один супостат страшен не будет.
Пётр, прищурившись, глядел на пляшущие огоньки свечей. Соколов напряжённо ждал, вслушиваясь в гудение холодного осеннего ветра.
- Царь-бомбу, значит, сотворить мыслишь... – задумчиво промолвил, наконец, император. – Изрядная пропозиция... А что же сие за субстанция такая? Порох, что ли, новый?
- Нет, государь. По виду она являет собою металл, похожий на серебро, который, однако, тяжелее свинца весит. А название ему Шапошников дал по имени грецкого бога подземного царства – плутониум.
- Металл, говоришь? – Царь поднял голову, и Севостьян увидел, как сверкнули его глаза. – Что-то не слыхал я, чтобы металл сам по себе эксплозию произвести мог... Ты не врёшь ли?
- Я объясню, государь, - поспешно проговорил Соколов, собираясь с мыслями. Не мог же он сказать императору, что и сам далеко не всё понимает в чернокнижной науке Шапошникова. – При горении пороха происходит химическое взаимодействие определённых субстанций с оксигеном, так? Атомы, из коих оные субстанции состоят, будучи весьма лёгкими, способности делиться не имеют, и посему лишь различными фигурами между собою сочетаются. Плутониум же одним удивительным свойством обладает: ежели некоторое его количество воедино сложить, то атомы, из коих он состоит, под действием флюидов сами по себе на части распадаться начнут, поскольку флюиды разрывают связки, внутреннюю силу удерживающие.  Атомная реакция сия протекает молниеносно. Внутренняя же сила атомов, будучи на волю выпущена, может вмиг затопить морем пламени землю и разорвать небо.
- Ну-ну! – Пётр отвёл в сторону руку, державшую трубку, и усмехнулся. – Красиво говоришь. А что сие за флюиды, о которых ты помянуть изволил?
- Флюиды сии неосязаемы, однако зело вредоносны. Как определил Шапошников, они от вибрации напряжённых атомных связок происходят и свободно сквозь большинство иных субстанций проникают. Главный же их вред в том состоит, что они нарушают привычное строение воды. Оное нарушение глазом не видимо, на вкус и запах не ощущаемо, однако должным анализом выявлено быть может. Человеку же воду постоянно пить нужно. И ежели она флюидами разрушена, то кровь портится, и такого человека хворь тяжкая охватывает, от коей он вскоре и помирает.
- Добро, - проговорил царь. – А скажи-ка мне, капитан: ты сам-то плутониум сей видел?
- Не токмо что видел, но и в руках его держал.
- А как же флюиды вредоносные? – хитро прищурившись, быстро спросил Пётр.
Соколов позволил себе улыбнуться.
- Дело в том, государь, что Шапошников противоядие супротив них придумал. Оно весьма несложно, имеет вид серого порошка, в воде растворимого и для здоровья безвредного. Имея дело с плутониумом, следует постоянно сие противоядие пить, и тогда нарушенная структура воды непрерывному восстановлению подвергается. В тетрадях писано, что сам Шапошников тяжко болен был, когда сумел сие средство изобрести, коим и вылечился.
- Ежели я верно разумею, - сказал царь, - то, выходит, можно будет одним выстрелом из мортиры целую крепость в прах обратить? И не тратить попусту время на осаду, и людей на приступ не посылать? Так?
- Да, государь. Имея атомную Царь-бомбу, тысячи подданных своих сохранить сможешь и многие славные виктории одержать.
Пётр положил погасшую трубку на стол и, оттолкнув кресло, поднялся во весь свой исполинский рост. Шагнул к Соколову, посмотрел ему в глаза огненным взглядом.
- Верю тебе, капитан! Мы с тобою ещё завтра поговорим. Обдумай хорошенько, чего и сколько для сего дела надобно будет, и утром мне скажешь. Но смотри у меня! – Он погрозил пальцем. – Воровать будешь – шкуру спущу!.. Мишка!
Дверь открылась, и на пороге застыла фигура денщика.
- Приготовь ночлег господину капитану. И ужин ему подай.
---------------------------
"...А выводы из оной формулы таковы, что в количествах невеликих плутониум спокоен и опасности в себе никакой не таит, и любая желаемая фигура ему придана быть может. Однако по достижении эксплозивного веса  деструкционная сила чёрных флюидов во мгновение преобладающей станет, и внутренняя мощь атомов яко спущенная тетива наружу вырвется и испепелит всё, вблизи окажущееся. И не токмо вблизи, но и на дистанциях весьма больших от того места, в коем оный заряд помещён будет. Эксплозивный же вес приближённо два с половиною пуда составляет".
Капитан Соколов прочёл это место дважды, хотя и знал его почти наизусть. Как, впрочем, и всё остальное, в тетрадях Шапошникова писанное. Задумался.
Работы по созданию Царь-бомбы шли уже три года. В далёкой, выжженной солнцем степи вырос за это время целый посёлок, обнесённый, на манер крепостной стены, высоким деревянным частоколом для защиты от чужих глаз и от многочисленных кочевников неизвестной народности, кои были вооружены луками, саблями и копьями, лихо скакали на своих низкорослых конях и первое время очень досаждали обитателям Атомного завода – такое название укоренилось за маленькой степной крепостью. Именно в этом месте был обнаружен полузасыпанный рудник, из которого в своё время Шапошников добыл первый плутониум . Продолжить его работу было невероятно трудно. Здесь, в степи, не было ничего; каждое бревно, каждый гвоздь и вообще всё, необходимое для работы и жизни, приходилось везти из России. Хорошо, хоть имелись тут подземные воды. Правда, воды эти испускали смертоносные флюиды ничуть не менее, нежели сам плутониум, с ними по соседству находящийся, но противоядие действовало безотказно и ни один из пятисот сорока жителей крепости не страдал таинственным недугом. Население Атомного завода состояло из рудознатцев, кузнецов, плотников и многих иных мастеровых людей, а также роты солдат с ружьями, бомбардою и мортирою. Все мастера и солдаты были с семьями. На этом настоял Севостьян Соколов, руководивший всеми работами совместно со своим другом и соратником, тоже капитаном, Серафимом Шубиным. Они вместе учились в Навигацкой школе, участвовали в сражениях со шведами, вместе же были посланы царём на учёбу в знаменитый европейский университет. А теперь вместе вникали в захватывающую науку о неведомой силе, скрытой в тяжёлой серебристой субстанции.
Работы велись в секрете наистрожайшем: даже не все обитатели крепости толком представляли себе, чем именно они занимаются. Во всём же остальном мире об этом не знал никто, кроме великого государя Петра Алексеевича.
...Соколов покачал головой, закрыл тетрадь, положил в окованный железом сундук и вышел из дома. На душе было тревожно.
Быстрым шагом направился он к плавильне, над высокой трубой которой день и ночь клубился густой дым. Войдя, он сразу увидел Шубина, стоявшего чуть поодаль от остальных и колдовавшего над небольшим тиглем.
- Как дела, Серафим?
- Ещё немного – и всё, - ответил тот. – Последние десять золотников отливаем. Думаю, пока хватит. У нас сейчас ровно три пуда с четвертью. Сегодня же и апробацию произвести можно будет.
- Предчувствие у меня нехорошее, - хмуро проговорил Соколов. – Концы не вяжутся.
Шубин положил инструмент, отряхнул кожаный фартук.
- А что же случилось, Севостьян? – озабоченно спросил он.
- Я сейчас снова, в который уже раз, шестую тетрадь перечитал. Все формулы проверил. Вроде бы сходится, да вот только...
- Что же? Он допустил оплошность? Или мы? Что ты нашёл?
Соколов бросил взгляд на четверых мастеров, стоявших у горна. Они тут же отвели глаза в сторону и с удвоенным старанием принялись за работу.
- Пойдём, - негромко произнёс Соколов. – Мы здесь явно...
Они вышли.
- Так вот, Серафим, - жёстко проговорил Севостьян, глянув по сторонам. – Та субстанция, что мы с тобою выплавили, эксплозии не произведёт.
У Шубина глаза широко раскрылись от изумления.
- Это почему же? Ведь всё точно по написанному сделано было...
- В том-то и дело, что чернокнижник сей не всё, видно, в записях своих упомянул. Самый главный секрет в голове хранил, да так и унёс с собою в могилу.
- Так в чём же он состоит, сей секрет-то?
- Ежели я мог бы тебе ответить, то не было бы сего разговора. А загвоздка в том, что полученная субстанция тех особенных проявлений не имеет, кои в тетрадях помянуты.
- Каких же?
- Помнишь, в пятой тетради писано, что, когда количество плутониума к эксплозивному весу приближается, то внутри него самопроизвольный разогрев происходить должен?
- Помню, конечно. Но ведь мы же ещё не пробовали...
- Я пробовал. – перебил Соколов. – Ты уж прости, Серафим, что тебя в известность не поставил. Одним словом, собрал я сегодня утром в один столбик все диски, что отлиты были. При подходе к эксплозивному весу ничего подобного не случилось, и тогда я решился его достигнуть. А затем и превзойти. И снова ничего! Будто железо обыкновенное...
- Ты что, Севостьян?! – испуганно воскликнул Шубин. – Как же можно? А ежели бы и впрямь – море пламени?
- Нет его там. – Соколов безнадёжно махнул рукой. – Я сие почти что знал, иначе и не отважился бы на такое испытание.
Некоторое время они молчали, глядя на ровный столб дыма, поднимавшийся из трубы в безоблачное небо.
- Теперь я скажу, - неторопливо проговорил Шубин. – Мне как-то, помнится, показалось, что некоторые листы из тетрадей весьма аккуратно вынуты были. Я тогда значения сему не придал, но теперь, после слов твоих, понял, что он поначалу полностью всё в тетради свои вписал, да потом, видно, одумался и самое важное оттуда изъял. Чтобы без него никто Царь-бомбу создать не смог. Вот скажи-ка мне, что такое, по твоему разумению, чёрные флюиды, не единожды в записях упоминаемые? Ведь явно не те, кои в трубке флюидоскопа свечение зелёное производят и внутриатомные связки разорвать способны!
- И об сем тоже думал. Да без толку.
- Тогда, выходит, самим нам предстоит изъятые листы дописать, - решительно сказал Шубин. – А то не сносить нам с тобою головы. Ведь это ж какая тьма золота из казны потрачена! Ежели слово, государю данное, не сдержим – догадываешься, что с нами станется?
- Трудно не догадаться. Государь шутить не любит... Значит, отныне сами займёмся изысканиями, в тетради более не заглядывая. А работы пусть продолжаются, дабы люди чего худого не подумали.
Через два дня, на рассвете, Шубин разбудил Соколова и сказал:
- Есть одна пропозиция... Гипотезис в следующем состоит: натура за то время, что руда, плутониум содержащая, в земле лежит, успела его изменить, к себе приспособить. Вот почему в руднике никакой реакции не происходит. А сие означает, что субстанцию надлежит в её первозданное состояние вернуть. Давай-ка поразмыслим...
Размышлять пришлось более месяца. После немалого числа проб удалось-таки нащупать правильный путь. Предположение Шубина оказалось верным. В огромном, сложенном их камней котле, коему Соколов дал название "реактор", получены были многочисленные разновидности плутониума, ранее неизвестные. А спустя ещё год у них в руках было то, что, по-видимому, и являло собою искомую материю: такой же серебристый металл, со странной неоднородностью , но обладавший теми самыми свойствами, что необходимы были для эксплозивной реакции. Проявились и чёрные флюиды : две небольшие отливки из новой огненной субстанции, будучи просто сближены, начинали быстро разогреваться.
А вскоре с очередным тайным караваном прибыл из Петербурга царский посланник, доставивший письмо от великого государя. В оном письме Пётр интересовался, как продвигаются работы и когда же, наконец, возможно будет пресловутое атомное оружие в деле апробировать. На что Соколов и Шубин с радостью отписали: работы идут весьма успешно, всё ранее непонятное прояснилось, и не более как через три месяца они готовы нижайше преподнести его величеству готовую Царь-бомбу.
Три месяца миновали. За это время в реакторе образовалось такое количество огненной субстанции, коего, по прикидкам, с лихвою должно было хватить для зажигания атомной эксплозии. Точный вес, для оного зажигания необходимый, вычислить не удалось, и было решено разделить заряд на две половины, каждая из которых уже сама по себе должна быть неспокойной, то есть от собственной внутренней силы разогревающейся. В ходе работ было замечено, что на состояние огненной разновидности плутониума оказывает существенное влияние помещённый поблизости графит. Причина сего явления так и не была понята , однако, после внимательных наблюдений, из графита были изготовлены некоторые детали бомбы. Сама бомба должна была являть собою удлинённое и заострённое спереди ядро для бомбарды. Основное же внутреннее устройство было таково: в передней части неподвижно закреплена одна половина заряда плутониума; на расстоянии полутора вершков от неё – вторая половина, могущая туго перемещаться. В задней части располагался пороховой запал с выведенным наружу фитилём.
Уже без малого месяц население крепости жило в беспокойстве: большая орда кочевников расположилась стойбищем менее чем в одной версте от Атомного завода. Их лазутчики не единожды пытались проникнуть за ограду, однако до сих пор такие вылазки удавалось пресечь. Караулы были усилены, но чувство подспудного страха не покидало людей. Особо горячие головы предлагали атаковать басурманов и обратить их в бегство. Однако Соколов и Шубин здраво рассудили, что, случись баталия, ещё неведомо, кто именно в бегство обращён будет: свои силы весьма невелики, а супостаты всегда от сородичей помощь получить могут. Решили так: спешно подготовить Царь-бомбу к апробации, бомбарду зарядить и держать наведённой на самую большую дистанцию значительно в сторону от вражеского стойбища, дабы при необходимости должным образом напугать его обитателей и вынудить их убраться. Что и было исполнено незамедлительно.
Через два дня, под вечер, на горизонте показался большой конный отряд. Кочевники засуетились, бросились было ему навстречу, но были отогнаны ружейными залпами. А спустя ещё четверть часа в распахнутые ворота крепости вступила тайная царская миссия во главе с генералом, личным посланником великого государя.
По столь значительному поводу работы были приостановлены и людям велено было отдыхать и веселиться. Генерал распорядился выдать всем по две чарки вина. А ближе к полуночи, когда в Капитанском доме подошла к концу долгая трапеза, сдобренная обильным возлиянием, генерал, закурив трубку, перешёл к делу.
- Поговорим же теперь о том, что нам завтра совершить надобно, - сказал он, бросив довольный взгляд на тускло блестевшую Царь-бомбу, уложенную в углу на досках, покрытых войлоком. – Апробацию произведём рано утром, как только солнце взойдёт. Редкостную удачу в том вижу, что супостата нам даже искать не придётся, ибо он уже сам сюда явиться соизволил. Выдвинемся с бомбардою на ближнюю дистанцию и бросим Царь-бомбу в самую гущу басурманов! – Он грохнул кулаком по столу. Посуда зазвенела, огни свечей вздрогнули.
- Господин генерал! – почтительно проговорил Шубин. – Мы тут некоторым образом иначе поступить намерены были...
- Знаю! – отрезал генерал. – Наслышан гораздо, и до сих пор удивляться не перестаю! Вы что же это, хотите всю свою работу, государевым золотом оплаченную, на ветер пустить?! Бросить Царь-бомбу на ровное место, дабы плезир сделать басурманам? И вы думаете, что его величество одобрил бы сию пустую затею? Да Пётр Алексеевич вас обоих кнутом ободрать велел бы!
В словах царёва посланника была суровая правда.
- Что ж, воля ваша, - тихо проговорил Соколов, почувствовав, что разговор начал принимать опасный оборот.
- Вот то-то! – многозначительно изрёк генерал. – Сочтём, что ненужных слов, вами сказанных, я не слышал. А сейчас – спать! Утром нас ожидает славная виктория... – И он тяжело поднялся из-за стола.
Оба капитана отправились проверять караулы.
- Завтра я пойду с ними на позицию, - сказал Соколов, - а ты здесь останься. Надо будет сказать людям, чтоб не шибко выглядывали. Может быть, пусть даже спрячутся куда-нибудь.
- Да куда ж тут спрячешься-то? В рудник разве. А ежели сотрясение сильное будет? Обвалится ведь... Да и не удастся людей на такое уговорить. Столько лет работали не покладая рук, так теперь, небось, хочется хоть краем глаза на итог трудов своих поглядеть. И понять их можно.
- Понять-то можно. Токмо вот не ведомо ни нам, ни им, какую силу намереваемся мы завтра на волю выпустить. Генералу-то что, он тетрадей Шапошникова не читал и в раскалённый реактор не лазил...
- Слушай, а может быть, он прав? И зря мы тут церемонии разводим? Супостат – он и есть супостат. Ежели басурмане на приступ пойдут – сам понимаешь, чем всё кончиться может.
- Ясное дело. Но ты, Серафим, как только бомбарда выпалит, встань всё же позади реактора. Он прочно сделан. А я там, на позиции, велю траншею вырыть для всех. Так-то оно спокойнее...
Солнце уже изрядно поднялось над степью, когда отряд во главе с генералом занял позицию менее чем в двухстах саженях от вражеского стойбища. Кочевники высыпали из своих шатров, многие вскочили на коней и с воинственными криками носились взад-вперёд, размахивая саблями и копьями. Приближаться к отряду, однако, не решались.
Пока солдаты устанавливали и наводили бомбарду, десять работников Атомного завода под наблюдением капитана Соколова спешно откапывали длинную траншею глубиною в три четверти сажени. Когда она была закончена, генерал неторопливо подошёл, глянул вниз и спросил с усмешкой:
- И для кого же ты, капитан, сию фортецию возвёл?
- Для всех нас, господин генерал.
- Вот как? Не хочешь ли ты сказать, что я должен в яму сию прыгнуть и из скрюченной позиции баталией руководить? Да ты в своём ли уме, капитан? Государь мне честь великую оказал, поручив апробацию Царь-бомбы произвести и ему доложить подробно, а ты мне что предлагаешь? В землю зарыться? Да ежели я столь недостойно и мерзопакостно себя поведу, то государь с меня не задумываясь голову снимет и безусловно прав будет! Впрочем, тебе я препятствовать не намерен: можешь хоть по самую макушку спрятаться, коль скоро храбрости в тебе недостаёт на дело рук своих посмотреть!
  Соколов, стоя под насмешливыми взглядами бывалых солдат, почувствовал себя пристыжённым. На мгновение он усомнился в правильности содеянного. Взглянув в сторону крепости, он увидел, что все её обитатели вышли за ограду. "Напрасно они там стоят, ох, напрасно!" – пронеслось в голове.
Напряжённая тишина нарушалась лишь негромким потрескиванием густо коптящего фитиля, который небрежно держал в руке усатый солдат, стоявший у бомбарды в ожидании команды генерала.
- Ваша правда, - смиренно проговорил Соколов, уже решив для себя, как поступать.
  - А по-иному и быть не может! – Генерал резко повернулся, подошёл к бомбарде, проверил прицел и махнул солдату:
- Пали!
Солдат приложил фитиль. Бомбарда грохнула, изрыгнула пламя, окуталась густым белым дымом. Генерал отбежал чуть в сторону, дабы дым не мешал вести наблюдение, и вскинул к глазам подзорную трубу.
Помешкав секунды, Соколов шагнул к траншее, спрыгнул вниз и уселся на жёсткое каменистое дно. Мысли понеслись лихорадочно.
"Ежели эксплозия не воспоследует, то басурмане зело обозлены станут, и тогда приступа не миновать. Да и государев посланник разгневан будет гораздо. Останется лишь...".
Вздрогнула, заходила ходуном земля. Слепящее белое сияние разлилось в воздухе, затмив солнце. Дохнуло жаром. Соколов зажмурился, пригнул голову и зажал уши ладонями, ожидая адского грохота, но вместо этого какая-то свирепая сила приподняла его над землёй и бросила на стенку. Дыхание перехватило, и ему почудилось, что он проваливается в бездонную пропасть. Вскочив на ноги, он отчаянным рывком выбрался из полузасыпанной траншеи, протёр глаза и застыл, поражённый увиденным.
Там, где только что находилось басурманское стойбище, быстро поднималось к небу огромное серое облако, подпираемое клубящимся багровым пламенем. Сильный ветер нёс в его сторону пыль и гарь, столбом уносившиеся вслед. Облако непрерывно ширилось, закрывая небосвод, и над степью стремительно вырастал гигантский дымный гриб. Затем облако превратилось в чёрную тучу, её пронзили зигзаги молний, и из разорванного неба пролился на опалённую морем пламени землю короткий горячий дождь.
Будто во сне, Соколов с удивлением оглядывался, не узнавая местности. На почерневшей, усыпанной мелкими камешками и местами курившейся земле не осталось ни единой травинки. Ветер утих, и над степью стояла глухая, непроницаемая тишина. Он был один. Весь отряд исчез. Перевёрнутая бомбарда, отброшенная атомным вихрем, валялась в двадцати саженях от остатков траншеи. Над крепостью медленно расплывалась в воздухе широкая шапка дыма.
Спотыкаясь, шатаясь из стороны в сторону, Соколов побрёл туда, где ещё несколько минут назад был Атомный завод. Пропитавший землю жар ощущался даже сквозь кожаные подошвы ботфортов. Вскоре, как сквозь туман, заметил он человека в распахнутом камзоле, бежавшего ему навстречу. Это был Серафим Шубин.
- Севостьян! Ты живой? – услышал Соколов едва слышный, далёкий голос.
- Живой... – тихо проговорил он, продолжая бездумно шагать вперёд.
- Остальные где? – запыхавшись, спросил Шубин. Лицо его было измазано копотью, волосы опалены.
- Нету их... Пропали... – Соколов споткнулся на ровном месте и упал бы, но Шубин поспешно подхватил его и усадил на землю.
- Понятно... – Шубин сел рядом. – Вот тебе и апробация... Ни людей, ни завода... Сам-то ты как уцелеть исхитрился?
- В траншее. Один. Они все наверху были. Генерал меня трусом перед ними выставил. Теперь вот чертей в аду храбрости учит... А что крепость?
- Крепость? Да нету её более. И людей тоже. Никого. Одни мы с тобою в живых остались. Говорил же я им, чтоб за стены не выходили. Хоть некоторые да уцелели бы. Ни в какую... Что я тут мог поделать? Плюнул да ушёл. Авось, думаю, пронесёт...
- Что ты видел? – спросил Соколов, едва слыша свой голос. – Да говори погромче, а то оглох я, кажется...
- Сначала вспыхнул свет. Яркий, жгучий. У меня в глазах зарябило, хотя я в тени реактора стоял и вовсе в другую сторону смотрел. Домишки тотчас полыхнули, будто бумажные. С железной решётки искры голубые с треском посыпались. Земля закачалась, гул сильный послышался, и тут пришёл удар. Всё сорвалось с места, полетело куда-то... – Голос Шубина отдалился, затих, и Соколов почувствовал, что неудержимо падает в черноту.
...Снова и снова взлетает вверх дымный атомный гриб, гулко ударяя в яркое голубое небо. И вот небо треснуло посередине, разорвалось на части, и за ним открылось страшное Небытие. Ревущий ветер стремится оторвать Соколова от земли и забросить туда. Он изо всех сил держится за опрокинутую бомбарду, но к нему стремительно приближается море жёлтого пламени. А неподалёку стоит во весь свой огромный рост государь Пётр Алексеевич и грозит ему зажатой в руке дубиной... 
Потом как-то незаметно море пламени собирается в маленький коптящий огонёк. Становится тихо. Соколов с трудом поворачивает голову и в неверном свете самодельной светильни видит озабоченное лицо Шубина.
- Слышишь меня, Севостьян?
Он медленно кивает.
- Ну вот и хорошо. А то уж я, грешным делом, подумал, что и вовсе один останусь...
- Я долго спал? – едва слышно спрашивает Соколов.
- Да уж третья ночь пошла. На-ка вот, травки выпей...
Соколов окончательно поправился через два дня. Вместе обошли они остывшие развалины Атомного завода, аккуратно обходя разбросанные повсюду обгоревшие тела своих недавних подданных. По-христиански предать их земле возможности не было.
Все деревянные строения были снесены начисто. Каменные устояли, но остались без крыш и оконных рам. Рудник обвалился полностью, земля над ним глубоко просела. От частокола, окружавшего крепость, не осталось и следа.
Побывали они и на месте эксплозии. Немалое время потребовалось, чтобы обойти кругом выбитую атомным ударом огромную воронкообразную яму с оплавленными, будто стеклянными стенами, испускавшими сильнейшие флюиды, дававшие в тёмной трубке флюидоскопа необычайно яркое свечение. А защитного порошка, восстанавливающего разрушенную воду, было у них совсем немного. Изготовить же новый они теперь не могли.
Вернувшись в Капитанский дом, каменный остов которого был кое-как прикрыт сверху железными листами из плавильни, Соколов и Шубин стали держать совет. Оставаться здесь далее было никак нельзя: почти все припасы погибли, оружие и порох тоже, да и осень не за горами, а до Петербурга не одна тысяча вёрст. Решили уходить немедля. Что ждёт их в конце долгого и тяжёлого пути, как встретит их государь – о том старались не думать.
Через четыре месяца добрались они до России. Остановились на постоялом дворе в древнем городе, раскинувшемся на берегу широкой реки. Надобно было хорошенько отдохнуть и сил набраться. Царского золота и серебра оставалось у них ещё в количестве немалом.
А вскоре дошла до города прискорбная весть: император Пётр Первый скончался.
Шубин, услыхав на базаре сие нерадостное известие, поспешил на постоялый двор, откуда они вместе с Соколовым отправились на широкий луг, начинавшийся сразу за городом. Убедившись, что никого поблизости нет, Шубин сказал:
- Давай-ка решать, что далее делать будем. Ибо я так рассуждаю: мы с тобою присягали на верность великому государю Петру Алексеевичу, по его повелению все дела свои во благо державы совершали. И для него токмо, а вовсе не для придворных шаркунов да интриганов сотворили мы Царь-бомбу атомную. Тайну сию величайшую разглашать нам никак нельзя. Пусть она вместе с нами сей мир покинет. Не следует нам в Петербург идти.
- Согласен с тобою, Серафим, - проговорил Соколов твёрдо. – Останемся здесь. Воистину даже упоминать о таком оружии нельзя ныне. Ежели попадёт оно в ненадлежащие руки – жди большой беды. Ладно, пойдём, а то уже дождик накрапывает...

******************
Спустя два с лишним века открытие первых русских атомщиков будет повторено. В мир придёт новый страх и новые надежды. Позже выяснится, что страх сильно преувеличен, надежды – тоже. Но до этого ещё далеко. А пока – горит на широком столе сальная свеча, и два немолодых, уважаемых в городе человека, ведут неторопливую, степенную беседу. Они вспоминают. О строительстве града Санкт-Петербурга, о царских ассамблеях и боевых походах, о диковинных заморских странах и о невиданном, сказочном оружии, кое они с почтительностью именуют Царь-бомбой. Да иногда, особенно в полнолуние, проснётся внезапно среди ночи Севостьян Григорьевич и, задыхаясь и бормоча что-то невнятное, выбежит в чём был на крыльцо и обратит взор свой к небу. В такие минуты Марфа до слёз жалеет его. Она догадывается, что напасть сия как-то с его прошлыми делами связана. Но сказать вслух не смеет. Тихонько выходит вслед за ним, обнимает его, а он говорит ей с напускной суровостью:
- Померещилось мне. Поди, Марфа, спать. Я скоро...
Ему снится разорванное небо.