Полёт. роман в 2 частях. часть 1. 383 стр

   
       Владимир Приёмник

 
       
 
         
       
            

               
 

               
 

 

 

 

 

 

               

 

 

 

 

 

 

                Москва 2008г

Автор Владимир Приёмник, публикуется на странице (http://www.stihi.ru/author.html?raketa) электронного сайта Стихи. Ру и Проза.  в Интернете,

 член «Русского литературного клуба».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

               

 

 

 

-

 

*      
                Предисловие автора.

Я с 1959 года, после окончания МАИ почти пятьдесят лет проработал в Московском институте, где являлся участником событий от зарождения твердотопливных ракет подвижных грунтовых ракетных комплексов до их становления и развития.

«Полёт» - это  роман и повесть на фоне реальных эпизодов, но не пересказ исторических событий, а свободные воспоминания наиболее интересных случаев, часто даже придуманных и не в той последовательности как они могли произойти. Естественно, сюда не смогло вместиться много событий и подробностей, учитывая особый статус работ.  Задача была направлена на описание простых людей и руководителей, участников тех событий, которых  я знал. Их имена могут случайно совпадать или не совпадать с истинными именами, и не могут быть причиной каких либо претензий. Оценка описываемых здесь событий - это субъективное мнение автора и не является истиной в последней инстанции. Особое место отводится взаимоотношениям людей на работе, в семье и различным романтическим историям. Эту книгу я посвящаю тем, кто со мной работал и преждевременно ушёл. Они как будто просят меня об этом и не дают мне покоя. Я как-то давно прочитал книжку по астрологии, и там были указания, как можно определить своё предназначение. По этой книжке получалось, что я буду писателем. Я всю жизнь посвятил технике, ракетам и никогда не увлекался литературой, поэтому решил, что астрологическая книга сплошное враньё, и забыл о ней. К сожалению, она затерялась. Но может быть, это не враньё. Я уже написал не одну книгу стихов и как неприкаянный пишу прозу. Может быть, всё правда в астрологии или же подействовали слова книжки на моё подсознание?

Владимир Приёмник литературный псевдоним Жигунова Владимира Павловича. В последнее время я увлёкся литературным творчеством. Публикуюсь в Интернете: С 2001г на сайте Стихи.ru (http://www.stihi.ru/author.html?raketa). Я публиковал также и прозу, но сайт, вероятно, кому-то не понравился и был разрушен. Псевдоним Владимир Приёмник, взят из детства для публикации в Интернете. На моём сайте, в Интернете, виставлено фото деревянных масок (мужиков-гномов), вырезанных ранее  мной..

С осени 2003г я - Владимир Приёмник печатался в литературно-художественном альманахе «Озарение», Он выпускается в городе Новокузнецке, под редакцией Ирины Малковой.  (Осень, зима, весна, лето, осень, зима, весна и т.д.). С июня 2006г он выпускается как ежемесячный литературный журнал «Страна Озарение».

В 2004 году напечатана самиздатом книга  «Стихи», объёмом более 300 страниц.

В 2005 году  издательством «Литкон Пресс» (Реглант) опубликован сборник стихотворений «Озарение» объёмом 100 страниц, ISBN 5-98258-043-0.

            В 2006 году напечатан самиздатом новый сборник стихов «Любовь и жизнь», объёмом 170 страниц и полный сборник, включающий уточнённую редакцию первой книги «Стихи»,  сборник «Любовь и жизнь» и новые стихи, то есть получилось: «Все мои стихи». Правда, после этого напечатаны  опять новые стихи, потому, что никак не могу остановиться.

Автор не писатель, и тем более не профессионал. Будьте снисходительны. Настоящая книга наиболее правильно должна была бы называться «Ракеты», но названа, так как она называется

Моё произведение «Полёт» состоит из двух частей. Здесь представлена её первая часть, практически до времени перестройки.

Я  желаю читателям счастья, любви,  приятного чтения и отдыха.

 

                Автор: Жигунов В.П.

 

 

 

 

       Жигунов В.П.   (Владимир Приёмник)

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Всем любимым!
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 
Детство и юность.
Истоки.

Давно это было. Молодой дворянин Михаил Реченский жил в Москве, учился в Университете. Родители оставили ему небольшое состояние, деревеньку с барской усадьбой и лесные угодья. Средств на жизнь ему хватало, и он увлекался женщинами и вольнодумством, с жадностью впитывая новые идеи о свободе, равенстве и братстве и новые впечатления от покорения женщин и их ласк. Он любил всё новое и передовое.

Летом он решил поехать в деревню, чтобы осуществить там преобразования и побыть на природе. Деревня называлась Ивнягово и располагалась в двадцати километрах от Сергиева Посада. Когда он туда приехал, вся деревня во главе с управляющим вышла его встречать. Михаил объявил, что приехал дать вольную крестьянам и освободить их от крепостного права. Деревня состояла из двадцати крестьянских домов и практически не приносила дохода. Немного в стороне стоял добротный дом управляющего, а далее, в лесной роще стоял барский дом с прудом. После смерти родителей там никто не жил, но за ним ухаживала прислуга. Михаил занялся делами, каждое утро он верхом на лошади объезжал свои владения – окружающий лес, изучал, как он растёт и как ведётся его вырубка. Ездил в ближайшие поместья и, как мог, развлекался с молодыми барышнями. Через некоторое время он обратил внимание на девушку с лукошком, которая ему встречалась каждое утро в лесу на одном и том же месте и собирала ягоды и грибы. Он не знал, что девушка, после того как один раз увидела барина, ходила в лес, чтобы увидеть его, и всячески привлекала его, то мурлыкала под нос песенку, то убегала, и видны были её голые пятки, то стояла на его пути. В конце концов, он заинтересовался ей и остановился, чтобы расспросить, как идёт сбор ягод и грибов и откуда она. Девушка остановилась и посмотрела вверх, на него. Перед ним стояла девочка в длинном светлом холщовом сарафане, в блузке прикрытой платком и в косынке на голове, из которой выглядывала светлая коса. Когда он увидел её голубые, широко расставленные необыкновенные глаза и розовые как у ребёнка щёки, да пухленькие губки, он оторопел. Глаза скользнули ниже, и сверху он вперился взглядом в её груди нежные и не по возрасту круглые. Он остолбенел и молчал до тех пор, пока она не улыбнулась. Разговорились, и он узнал, что её зовут Полей или по- взрослому, Полиной, что она дочь крестьянина из его деревни, то есть она его собственность. Он пожалел, что объявил об отмене крепостного права, но потом отогнал эти мысли. Спешился и попросил Полю показать, где она ищет грибы и ягоды. Она повела его в глубь леса, и они вместе нагибались за одним и тем же грибом, они касались друг друга, иногда он видел её стройную босую ножку или рядом видел её глаза, губы и чувствовал её горячее дыхание. Постепенно, у обоих прошло первое стеснение, и им показалось, что они уже давно друг друга знают. Правда, Поля побаивалась барина, для неё он был человеком из другого мира, красивый и недоступный, но очень желанный. Михаил же понимал, что эта девушка не достойна его внимания, но необыкновенная её красота и простота и наивность всё больше и больше притягивали его к ней. Несмотря на то, что он был искушенным в любви уже давно, почему–то его охватывала какая–то робость, боязнь разрушить эту искреннюю наивность. Так продолжалось довольно долго. Каждое утро она его ждала, и когда он приезжал, они долго гуляли по лесу. На прощанье он каждый раз стал целовать её маленькую пухлую ручку. Иногда он не приезжал, но она всё равно каждый день приходила в лес.

Однажды Михаилу привезли письмо из Москвы с просьбой вернуться для решения, каких–то вопросов в университете. На следующее утро он помчался в лес, там как всегда его ждала Поля и улыбалась своей обворожительной невинной улыбкой. Михаил соскочил с лошади, обнял Полину, поцеловал её в губы и посадил на лошадь. Она молчала и во всём повиновалась, а он вскочил на лошадь и погнал её дальше в лес. Так близко они ещё не были. Её тело касалось его всего. Она была у него в руках, их тела тёрлись разными местами, и это приводило их обоих в необычайное возбуждение. Он покрикивал на лошадь, Поля молчала, а лошадь как бы понимая настроение хозяина, неслась по широкой просеке, унося седоков глубже в лес. Остановились на полянке у небольшой речки. Он осторожно снял её с лошади и посадил на мягкую травку, привязал коня в тень и подсел к ней. Он обнял её,  а потом, не раздумывая, поднял подол её сарафана и увидел её обнажённую, на ней больше ничего не было. Взгляд не мог оторваться от женской красоты, возбуждение переполняло края. Всё остальное совершилось автоматически. Непонятно, что она испытывала, она молчала, прислушиваясь к себе, и улыбалась. Потом они молча лежали и смотрели в небо. Его душу переполняла необычайная нежность к этому рядом с ним лежавшему покорному существу. Поля встала первая и пошла к речке. Михаил увидел на её сарафане красное пятно и самодовольно улыбнулся, а Поля спряталась в кустах, разделась, застирала сарафан и повесила его сушиться. Потом медленно зашла в воду поплескалась, вышла, села на корягу, подстелив платок, и им же слегка прикрывшись, тихо сидела под лучами солнца. Она про себя думала о том, что же с ней будет дальше, но не найдя ответа, отгоняла нахлынувшие мысли. Вдруг с разбега в воду плюхнулся Михаил, немного проплыл, и стал возвращаться обратно с широко раскрытыми глазами, наполненными восторгом от вида прекрасной русалочки, сидящей на берегу. Он  вылез, подошёл к ней, поднял её на руки и отнёс на то же место,  где недавно они лежали.… Расстались, когда солнце стало опускаться к горизонту. На прощанье он нежно, как ребёнка поцеловал Полю в щёчку.

На следующий день он уехал. Всю дорогу перед его глазами всплывал образ Поли, и он даже ощущал необыкновенный запах её тела, напоминавший запах чистого белья. Он перебирал в памяти эпизоды их встреч и все подробности прошлого дня.

            В Москве его ждали неприятные новости. За вольнодумство и историю с освобождением крестьян от крепостного права его исключали из Университета. Как из глуши, весть о крестьянах Ивнягово могла достичь Москвы, было удивительно. Правда, несмотря на большие расстояния между деревнями и поместьями, существовало общество, которое тесно общалось между собой. События в Ивнягово взбудоражило помещиков и вероятно, кто–то пожаловался в Москву на Реченского. Миша возмутился, нагрубил начальству и уехал из Москвы в путешествие за границу.

            Реченский долго путешествовал по Европе, пока не познакомился в Париже с соотечественницей,  очень красивой милой девушкой  строгих правил, из богатой московской семьи. У них завязался роман, и вскоре Михаил и Маша решили вступить в брак. Приехали в Москву, объявили о помолвке, и для них наступили дни необыкновенной любви и обожания друг друга. Михаил совершенно потерял голову, забросил своих старых знакомых и друзей. Кроме Маши, вокруг для него ничего не существовало. Он мог часами глядеть на свою Машу и гордился её красотой, умом и воспитанием. Они вели вольную светскую жизнь. Начали готовиться к свадьбе. Наконец отменили крепостное право, появилась возможность продолжить обучение в Университете. Всё складывалось отлично. Михаил был счастлив.

            Любовные волнения, предсвадебная суета и окончание привычного спокойного ритма жизни, многочисленные балы подорвали  здоровье Маши. У неё открылась старая болезнь, и её увезли на лечение за границу. Михаил последовал за ней.

            Далее последовали такие трагические события, о которых лучше не писать. Он остался без своей возлюбленной, заболел и был близок к самоубийству. Все мечты и планы рушились, и тогда он захотел навсегда бросить  Москву и куда ни будь уехать. Он метался, не знал, что же делать и вот однажды ему передали письмо. Письмо было от Полины, из которого он узнаёт, что он уже давно отец, и что она его любит, и что её выдали замуж в другую деревню за молодого парня. В письме были стихи неизвестного автора очень подходящего для ситуации содержания:

В лесу расцвели ромашки, а в поле кругом васильки,

Зовут, зазывают на травку, исполнить всем танец любви.

Твои глаза, казалось мне, всё говорили о любви

И я жила в твоём огне, как баловень судьбы.

 

Но весточка пришла, я родила малышку

И я скучаю без тебя, одна рощу девчушку.

Но сердце разрывается моё, мы вместе с дочкой заодно,

Хотим тебя поцеловать и папочку обнять.

 

Мы с дочкой ждём, ты  весточку пришли,

И мы к тебе  придём, даже на край  земли.

Мы так скучаем без тебя, а я смотрю тебя во сне,

Зову тебя: « Приди ко мне, твоей возлюбленной жене».

Михаил был поражён необычайной смелостью Полины, её грамотностью и всей создавшейся ситуацией. В глубине же души он помнил о Поле и надеялся на встречу. Ему казалось, что только ей он сможет излить своё горе, и только она его поймёт. Тогда он решил уехать в деревню, чтобы в тиши заняться своим хозяйством и разобраться с собой и с Полей.

            Михаил подъехал к своей деревне, слез с брички и пошёл дальше пешком по лесу. Его окружали редкие деревья и большие поляны, поросшие высокими травами необыкновенного разнообразия и аромата запахов, и над всем этим стоял гул насекомых и оводов. Палило солнце, налетали и кусались мухи и слепни, но Михаилу казалось, что он окунулся в родной давно знакомый рай земной, где всё излучает спокойствие и торжество самой природы. Душу его переполняли радостные чувства от предвкушения встречи с давно покинутыми местами. Вспоминал о встречах с Полиной, с грустью о прошедших годах, и с чувством ревности и неопределённости думал о будущем.

            Опять его встречала почти вся деревня, но, сколько он не смотрел, Поли нигде не было. На следующий день Полина сама пришла в дом к Михаилу, с маленькой белокурой девочкой на руках. Когда Михаил увидел Полю, на него нахлынули старые воспоминания,  но теперь перед ним была взрослая женщина необычайной красоты. Они объяснились. Оказалось, что после его отъезда она забеременела. Родители отдали её замуж в другую деревню, но она любит только Мишу. Его дочку назвали Сашей. Саша побаивалась барина, но, освоившись и получив конфету, пошла к нему на руки. Михаил был счастлив. Так Полина осталась в барском доме, и на всю жизнь. Михаил пренебрёг всеми традициями и условностями. Они жили счастливо. У них ещё родился мальчик, его назвали Ваней.

            Омрачало их жизнь, то, что Полина не была разведена со своим мужем, а дети Михаила официально не были его детьми. Общество и законы Российской империи были таковы, что, несмотря на свои связи, Михаил долго не мог оформить свой брак, а своих детей, уже выросших, ему пришлось удочерить и усыновить. Полина умерла рано, и через несколько лет скончался Реченский. Саша  осталась одна с малым братом в своём имении. Соседи подыскали ей жениха, польского дворянина, управляющего богатым имением, приехавшего в Россию на заработки. Вскоре они поженились. У них родились три девочки: Галя, Маша и Тамара. Одна из них, старшая, стала моей мамой. Во время Февральской революции дед с бабушкой продали дом и землю и уехали в Сергиев Посад. Деньги вложили в заём временного правительства «Свобода». В Октябрьскую революцию всё пропало. Семья стала пролетарской.   

 
Предки.

Метрическая выписка из венчательной книги Крожского римско-Котолического приходского Костёла. № 19    1874 года апрель 24 дня в Крожском приходском р. к. костёле Викаримей Антоний Лызин при троекратном оглашении при народном Собрании 14, 21, и 23 Апреля месяца произвел Дворян Сигизмунда (Зигмунта) Поплавского холостого тридцати четырёх летнего с Павлиной Шварцевой Тридцатилетней из м-ка Крож в супруги и т. д.

 

Метрическая выписка из книги Крожскрго римско котолического Костёла. №136   1881 года 20 сентября приходского Костёла. Окрестили именем Михаил сына родившегося сего года у Дворян Сигизмунда (Зигмунда) и Павлины    Поплавских законных супругов и т. д.

№4      В 1891году, января 1 дня скончался Сигизмунд (Зигмунт) Хризостамов Поплавский от чахотки.

Вот и всё, что мне известно из документов о моём деде и его родителях.

            Когда Михаил вырос, он поехал на заработки в Россию и стал служить управляющим в одном поместье. Именно здесь он познакомился с моей бабушкой, и вскоре женился на ней. Судьба не была благосклонной к ним. В Сергиевом Посаде они жили в небольшом доме с детишками, троими дочерьми, но жизнь, казалось, была прекрасной. Грянула война, потом Февральская революция. Революцию встречали восторженно. Потом Октябрьский переворот, все деньги от продажи имения пропали. Как было жить? Кончилось тем, что во время НЭПа, дед стал производить кукол, а бабушка их наряжала. Он использовал любую возможность заработать что-нибудь для большой семьи и даже разводил кроликов. Но вскоре его лишили гражданских прав, потому что он в своём кукольном деле использовал наёмный труд. Глаза для кукол кто-то делал другой. Такая жизнь подкосила здоровье, и дед попал в больницу, где умер от рака. Бабушка с тремя детьми осталась одна без средств к существованию. Она тоже заболела, психическим расстройством. Но жизнь продолжалась. Как они жили одному богу известно.  Дети выросли, пошли работать, а вскоре и вышли замуж. Старшая сестра, моя мама, вышла замуж за  моего отца, с которым познакомилась на заводе Звёздочка, где работала. Как он там оказался я не знаю.

            Про деда по отцу, я слышал такую историю. Он был урядником где-то в Саратовской области. Когда грянул Октябрьский переворот, ему пришлось бежать, но оказалась в тюрьме его жена. Он подкупил охранника, которого знал, и устроил побег из тюрьмы своей жены. Куда делась моя бабушка по отцу, я не знаю. Дед жил в Подмосковье, у какой- то женщины. А мой отец оказался в Сергиевом Посаде. Может быть, они скрывались…
Война.

Это не рассказ о войне, а воспоминания, как калейдоскоп фрагментов оставшихся в памяти. Война началась, когда я был маленьким мальчиком, шести лет. Она застала меня  в детском саду, который выехал за город, в Расторгуево. Запомнилось как вечером нас, ребятишек, ведут строем в бомбоубежище. Мы идём по двое, держась за руки, и с опаской смотрим в небо. В небе слышен рокот самолётов и казалось, что мы даже их видим высоко. Фашистские самолёты летят бомбить Москву. Мальчик, с которым я иду рядом, вдруг говорит: «Сейчас на тебя сбросят бомбу. Твои белые нашивки очень видны». Действительно я был одет в детское морское пальтишко с блестящими белыми нашивками на воротнике и рукавах. Не на шутку испугавшись, я закрыл свои нашивки, как смог, и так добрался до бомбоубежища. Бомбоубежище представляло собой просто глубокую яму, откуда опять было видно небо и летящие самолёты. Страшновато.

На следующий день за мной приехал отец, почему-то на грузовой машине, на полуторке и увёз меня домой в Москву.

Москва запомнилась чёрным небом со светящими со всех сторон лучами прожекторов, постоянно двигающихся и перекрещивающихся, и отдаленным рокотом и вспышками.

От бомбёжек прятались в метро. Люди спускались в него, тащили с собой детей и разные вещи. Вот и я помню, как моя мама держит меня за руку, а в другой руке у неё раскладушка в виде гармошки. Таких сейчас нет. Мы едем на эскалаторе. Жуткая давка, крики, плачь. Меня берёт на руки высокий мужчина, а мама с трудом удерживает раскладушку. Внизу тоже давка. Наверное, я потом там спал.

Вскоре мы поехали в эвакуацию, на Урал. Ехали в вагоне-телятнике, спали на полу. Поезд двигался рывками, то ехал быстро, то стоял. Говорили, что за нами гнался немецкий самолёт, а впереди разбомбили поезд. Я тогда не осознавал реальной опасности, но взрослые очень нервничали. Ещё,  от нашего поезда отстал пятнадцатилетний парень. У меня началась ветрянка, всё тело и голова покрылись болячками, а я был измазан зелёнкой. Рубашка прилипала к болячкам и снималась с кровью. Через некоторое время отставший парень нашёлся, а поезд поехал спокойно, постукивая колёсами.

Приехали мы в город на Урале, где на заводе работал отец, а мама устроилась работать в столовой кассиром. Я же ходил в детский сад. Поселили нас в частном доме. Хозяин - главный энергетик, а хозяйка заместитель директора завода. Дом большой, просторный. В нашей комнате было пусто, стояли две кровати и две стопы патефонных пластинок вместо высокой тумбочки. Зачем родители притащили эти пластинки, я не знаю. Наверное, такие тогда были ценности. Пластинки были очень хорошие: фокстроты, танго, романсы. Исполняли их Козин, Юрьева, Лемешев, Козловский, Утёсов.…Всего не перечислишь. А ещё там висела тёмная тарелка, громкоговоритель, по которому мы слышали различные новости из Москвы. Новости с фронта были печальными. Наши войска героически отступали, сдавая фашистам город за городом.

Детский сад располагался довольно далеко от дома и в мокрое время, чтобы добраться, нужны были сапоги или галоши. Но ничего не было, и поэтому мне на валенки надевали и привязывали отцовские галоши 43 размера. Я в них ходил как на лыжах, и очень стеснялся девочек и мальчиков. В саду уже начал получать первые сексуальные познания. Однажды, когда дети проснулись после дневного сна, одна девочка развела губки своей драгоценной и, показывая её мне, сказала: «Смотри, это у меня капустка, а у тебя морковка». В другой раз, когда мы писали на улице с одним мальчиком, он сказал: «У тебя стоит». Я ничего не понял, но запомнил. Запоминается надолго то, что вызывает определённые эмоции. Был такой эпизод. В детский сад приезжали военные после лечения, чтобы побыть с детьми. Один мальчик подружился с офицером, на груди у которого красовался орден Красного Знамени. Они ходили вместе как влюблённые, а все им завидовали. Я тоже завидовал. К этому времени отца отправили на фронт и мне его не хватало. Когда в следующий раз приехали к нам военные, я первый побежал и бросился на шею к большому дяде с орденом на груди. Каково же было моё разочарование, когда я узнал, что орден - это гвардейский значок. Мне до сих пор стыдно, что я польстился на орден. Но я же был ребёнком.

Городок, в котором мы жили, как многие города Урала, стоял на реке, перегороженной плотиной, дававшей раньше энергию огромному заводу. Завод чадил и пыхтел как живое загадочное существо, каждый день, поглощая и выбрасывая людей из своего чрева. Всё население городка работало на завод. Рядом возвышались небольшие, но крутые горы, поросшие сверху деревьями, размещавшимися между скалистыми образованьями..

Население относилось к нам, москвичам, по-разному, но в большинстве своём считали всех нас евреями, чужими пришельцами из другого мира. Поэтому и моего отца через полгода директор завода отправил на фронт. Он же был чужак и интеллигентный человек. Вспоминаю как однажды женщина, принесшая молоко спросила маму: «Вы еврейка»? Мама, улыбнувшись, ответила: «Да». Меня это шокировало. С тех пор я отношусь к евреям с уважением. Я же побывал в их шкуре. Как-то я пришёл к реке, а там рыбачили рыбаки. Я стал смотреть. Подошёл поближе к одному парню и стал рассматривать его улов. Парень грубо что-то сказал, взял рыбину, и ударил меня ей по лицу, отгоняя меня как собаку. Я заплакал не от боли, а от унижения и обиды.

После отъезда отца на фронт, жить нам стало тяжелее, но мама не отчаивалась, меняла все, что можно на продукты: мясо, молоко, яйца, масло, отдавая взамен чай и сладости, и различные вещи которые присылала тётя Муся из Москвы. Запомнилось, как мама за молоко отдала маслёнку в виде большого рака, оранжево, красного цвета. Я помнил, как до войны она стояла на столе полная красной икры. Мне её было очень жалко.  И до сих пор я такой не видел.

 Я осваивал жизнь. Со старшими ребятами ходил на верхушку горы. Там в скалах разводили костёр и пекли картошку, которую брали в столовой, где работала мама. Зимой я научился кататься с горы на лыжах. Очень гордился тем, что однажды сумел затормозить, упав навзничь, и не доехал несколько метров до свалки металлолома. Если бы доехал, мог разбиться насмерть. Летом пропадал у реки. Меня тянуло покататься на лодке. И вот сын наших хозяев взял меня, чтобы поехать на лодке далеко в верховье реки, порыбачить. Я не умел плавать, боялся, но поехал. Впервые попробовал грести вёслами. Грести понравилось, но, глядя на тёмную воду, трусил, как бы лодка не перевернулась. Поймали немного рыбы и усталые, но довольные вернулись к своему берегу. Сын  хозяев ушёл, а я остался привязать лодку. В это время небо уже потемнело, и я радовался, что мы успели вернуться до дождя. А, вдруг перевернулись бы. Не успел я продумать, что было бы дальше, как начался сильнейший дождь с градом и порывистым ветром. Вдруг я вижу, что рыбак сидевший на волнорезе у плотины встал и пошёл по верху волнореза к плотине, по двум скользким от дождя и града скатам. Через несколько шагов, он поскользнулся и упал в реку. Он барахтался, пытался цепляться за леску, висевшую на волнорезе, и истошно кричал. В нём я узнал своего обидчика, парня ударившего меня рыбой. Не раздумывая, я поспешил ему на помощь, с трудом продвигаясь на лодке сквозь дождь, град и ветер. Когда я подъехал к нему, я не смог втащить его в лодку. Его телогрейка намокла, ни у меня не хватало сил его вытащить, ни у него, чтобы влезть в лодку. Я сказал, чтобы он держался за корму и так привёз его на берег. Посмотрел на это жалкое хныкающее зрелище, и мне стало легко. Я отомстил ему. Я, маленький мальчик, спас здорового хамоватого парня.

В 1943 году мы с мамой вернулись в Москву, но жить нам было негде. Нашу небольшую комнату заняла женщина с ребёнком. Поселились у тёти Муси и дяди Юры в маленькой комнатушке, в огромной коммунальной квартире на Сретенке. Здесь я встретил первые салюты в честь взятия Орла и Белгорода. Салют производили тогда трассирующими пулями. Всё пространство вокруг было заполнено красноватыми линиями,  состоящими, как бы, из тире.

 Пришло время поступать в школу, и меня, с некоторым опозданием, устроили в первый класс. В школе я оказался чужим и через неделю, перессорившись с кем-то, перестал ходить в школу. Регулярно, каждое утро я брал портфель и уходил из дома. Я бродил по Москве и обошёл все ближайшие кварталы. Месяца через полтора я проснулся и услышал, что пришла учительница. Всё раскрылось. Решили заниматься дома и готовить меня для поступления сразу во второй класс.

Наконец освободилась наша комната, и мы в неё въехали. Во дворе произошло моё посвящение. Старшие ребята предложили моим сверстникам стыкаться со мной до первой кровянки. Попросту мы дрались кулаками. Вначале я легко побеждал и даже за явным преимуществом, но последний мой противник, по прозвищу Кули, так ловко ударил мне в глаз, что на нём появилась красная отметина. Бои остановили, а эта иерархия силы ещё долго сохранялась.

Вскоре я пошёл учиться в свою родную школу, сразу во второй класс. По началу всё было хорошо, я был примерным учеником. Но однажды нам задали выучить наизусть стихотворение «Володя». Я не выучил его один раз, второй раз, на меня напало какое-то упрямство, и я не хотел его учить. Я тупо молчал и ничего не говорил. Где-то в глубине души скрывался неосознанный протест: уж очень хорош этот Володя, а может быть интуиция или какие-то сверхъестественные силы подсказывали, что это враньё. Ну, а поскольку речь шла о Владимире Ильиче, а я в этой ситуации представлялся дебилом, меня тут же перевели в другой класс, класс переростков. (Я до сих пор не могу объяснить своего поведения). Учительница же Зинаида Семёновна, наверное, не хотела портить классные показатели.

Класс переростков наполовину состоял из моих сверстников, а вторая половина состояла из детей улицы, уличных авторитетов, как сейчас говорят, старше нас  по возрасту и здоровее физически. Они создавали атмосферу в классе, поэтому на уроках стоял непрерывный гвалт, случались потасовки, летали предметы и бумажные пули, раздавались крики. Вспоминается, как здоровенный верзила бросал в географическую карту огромный огрызок моркови до тех пор, пока она не упала. На переменах было ещё хуже, властвовала сила, особенно доставалось слабым. Я был между слабыми и сильными. Мне удалось прекратить издевательство над двумя отличниками, худеньким евреем и маленьким татарином. Их на переменах загоняли под парту и заставляли кукарекать. В результате с евреем я подружился, и мы с ним долго сидели за одной партой. Но мне и досталось: большой парень в огромных кованых ботинках так ударил меня ботинком по копчику, что он болел даже тогда, когда я стал уже взрослым. Естественно, приспособится учиться в такой обстановке было трудно, а когда кончилась четверть, я не узнал свой табель с отметками об успеваемости.

  Целый день я был предоставлен самому себе. Мама, как и все в то время, весь день была на работе и приходила домой не раньше  десяти часов вечера, а иногда и ночью. Тогда был сталинский ночной режим работы. Утром она провожала меня в школу, успевала приготовить нам еду и уходила на работу. Я приходил из школы, кушал, часто не разогревая, приготовленную еду, потом делал уроки и гулял. Гулял, между двумя кирпичными четырёхэтажными  домами во дворе, вытоптанному так, что там не росло ни одной травинки. Верховодили на дворе старшие ребята. Не забуду как один из них, собрал несколько ребят помладше и, изображая фашиста, с дикими восклицаниями устроил казнь кошки через повешенье. Кошка извивалась и кричала. Это было ужасно. Был случай, когда один мальчишка решил попугать здорового парня и наставил на него настоящий пистолет. В ответ здоровяк достал из-за пазухи огромный маузер и сказал: «У тебя девять пуль, а у меня двадцать четыре»… Больше к ним никто не приставал.

Моё домашнее одиночество скрашивал громкоговоритель радиоточки или тарелка, как его называли. Конечно, в первую очередь по ней получали известия с фронтов, но во многом моё воспитание складывалось под воздействием детских передач, которые я непрерывно слушал. Я благодарен радио, и до сих пор люблю слушать радио.

Время было суровое. У меня появился первый, надеюсь последний, привод в милицию. Как-то парень постарше, позвал меня ловить голубей на Павелецкий вокзал. Я никогда даже не пытался их ловить, и вообще они мне были безразличны, но я с ним пошёл. И вдруг, когда мы входили на вокзал, нас остановил милиционер и куда-то повёл. Мой приятель вырвался и убежал, а милиционер ему вслед только улюлюкал и крепко меня держал. Привели меня в детскую комнату. Там ко мне относились как к преступнику. Насмотрелся я там многого. Вечером кто-то пришёл, и меня отправили домой. Продержали меня почти целый день, до десяти часов вечера. На меня оформили привод в милицию и, таким образом я был поставлен на учёт. Я про себя очень возмущался, что ни за что, ни про что меня целый день продержали в милиции. Я так поздно ещё не ходил по улицам и всего боялся, когда шёл домой.

 

В документах моей мамы я недавно наткнулся  на свои школьные характеристики. Меня потрясли некоторые слова в них. Я понял, что учителя меня не понимали. Две первые характеристики я получил за Володю - Владимира  Ильича, когда меня  наверно, как дебила перевели в класс переростков:

Характеристика ученика 2 класса «В» 525 школы.

Упрямый грубый, но умный мальчик. Дома предоставлен самому себе, много знает такого, что ему ещё рано знать, матери не слушается. На улице часто ссорится с товарищами, бывает очень злой и затрагивает даже старших, после драк плачет. На уроках ведёт себя хорошо, но иногда бросает всю работу и отказывается что-либо делать без всякой причины. На переменах бегает или читает. Учится хорошо. Костюм и тетради с книгами имеет чистые.

Кл. рук - подпись не разборчива.
Характеристика уч. 3 «А»

Способный, аккуратный ученик. Мог бы учиться лучше, но отрицательное воздействие, чему он очень быстро поддаётся, мешает этому, в своей успеваемости имеет оценки «3» и «4». Мальчик скрытный и упрямый, самолюбивый. Трусливо ведёт себя в коллективе учащихся. Мать интересуется своим сыном, часто бывает в школе. Поведение хорошее.

                Переведён в 4 класс.

                15 05 46 г          Кл. руков.

Приближался конец войны. И вот мы узнали, что поведут пленных немцев по Москве. В моей голове рисовался злой и коварный образ врага фашиста, немца. Побежали на Садовое кольцо посмотреть на немцев. Когда я увидел, как шагала колонна, как стадо баранов, жалких потрёпанных солдат, которым наш сердобольный народ давал хлеб, картошку, ещё что-то, я был разочарован. Где же эти ужасные, хвалёные гордые фашисты? Правда, в первых рядах кое-где шли с хорошей выправкой, не сгибая спин, настоящие фашисты, с некоторым презрением важно взирая  на нас, но их было мало. В общем, зрелище жалкое. Думалось: «Дяди, зачем вы к нам пришли и принесли столько горя»?

В Парке культуры имени Горького была организована выставка трофейной техники. Я её облазил, как говорят, вдоль и поперёк. Конечно, вид разбитой боевой техники не вызывает восторга, создавалось впечатление обыдённости зрелища. Но мы же сокрушили эти машины, значит у нас техника лучше. Как не странно, но больше всего меня поразил и запомнился поезд, который разрушал за собой шпалы железнодорожного пути огромнейшим, массивным крюком. Ну и коварные и изобретательные немцы!

Вот, наконец, пришёл день Победы, совершенно неожиданно и просто, хотя все его ждали. Я проснулся ночью оттого, что по тарелке громко говорил диктор Левитан о том, что фашистская Германия капитулировала! В комнате горел яркий свет. Ура, война кончилась! Я не мог понять, как это так произошло, что уже нет войны. Я снял одеяло, которым было закрыто окно для светомаскировки, встал на подоконник и стал смотреть на небо. Уже где-то играла музыка, по небу высоко, с глухим рокотом, с огнями летел самолёт. Неужели это все, правда! Неужели война кончилась! Неужели не будет светомаскировки? Неужели будет мир? Какой он? Мама на радостях, почему-то стала убираться, потом сказала, что теперь вернётся отец. Эмоции хлестали через край. Что было дальше, не помню.

Наступил день, когда должен был состояться салют в честь Победы из тридцати залпов. К салютам уже привыкли, но этот ждали с особым трепетом. Мы  поехали в гости к тёте Мусе, где собрались попраздновать взрослые. Я же, пока было светло, гулял один во дворе. Гулял, гулял, а потом влез на высокий металлический шест сделанный из водопроводной трубы и вкопанный в землю, возможно для того, чтобы там висел флаг. Вместо флага висел там я, обхватив руками и ногами ржавую трубу. Вдруг меня позвали домой, и я скатился вниз. Что случилось? Несколько секунд я стоял в оцепенении. Моё тело пронзило что-то острое и приятное, необыкновенное чувство, которого я не испытывал раньше. Я шёл домой под впечатлением нового ощущения, которое ещё долго напоминало о себе. Что же это? Это результат трения о шест, но об этом я узнал, когда стал мужчиной. А вечером состоялся салют Победы, который подвёл черту, за которой должен был наступить мир. 

Война непосредственно меня не коснулась, но оставила глубокий след в моём сознании. Я видел, как люди уходили на фронт. Любого могли послать, куда угодно, не спрашивая его ни о чём. Так было нужно. Надо беспрекословно подчиняться дисциплине. Людей посылали на смерть. Гибли миллионы. Кто имеет право посылать людей на смерть, и по какому праву? Я бы не хотел, чтобы кто-то распоряжался моей жизнью. Я хотел жить. Я хотел, чтобы мы всегда побеждали и больше никогда не отступали. Я хотел быть сильным и независимым. Во многом детские впечатления того времени определили, в дальнейшем, выбор моей профессии.

            В архиве моей мамы я нашёл письма отца.
Письма  войны.

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Крепко целую и шлю пламенный привет. Я всё ещё живу пока в Антонинах, на днях решится вопрос или я в ближайшие дни поеду в часть, а может быть и останусь на следующий заготовительный сезон. Тогда можно было бы и в гости ко мне приехать, правда, условия для поездки очень трудные и не многие могут отважиться на такое дело. Жизнь здесь дешевая и пожить здесь есть смысл. Конечно, можно только фантазировать. В действительности же дело едва ли осуществимо и вероятнее всего на днях придётся кочевать в часть. Пиши подробнее о своей жизни, о жизни близких, и вообще, что хорошего в Москве. Передай привет близким знакомым, из всех видимо только я один воюю. Пока, до свидания, крепко целую. Павел.

17.07.44..

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Писать нечего. О поляках  писать тоже особенно нечего. Живут они как у Христа за пазухой, некоторые страдают от войны, для некоторых как будто и войны нет, имеют коров, свиней, хлеб едят белый, который мы только до войны видели. Есть, конечно, беднота, которая ищет что бы купить у нашего брата. На войну у них мобилизовали всего года три, кажется. Так что мужчины все дома. Так что не поймёшь в худшем или лучшем они положении, чем мы. Я тебе уже писал, что с одной москвичкой я посылал письмо тебе, и даже обещали устроить послать с мешок пшеницы пополам с этими доставателями, но я не могу проверить, дали им эту пшеницу или нет. Поскольку ты ничего не пишешь, так видимо не только зерно, а она даже письмо тебе не передала, которое я с ней послал. Интересно, если будет время, подойди к ней и узнай, про письмо и пшеницу, и напиши мне потом.

Придётся тебе с Вовочкой подзаняться получше, а то во втором классе для него будет очень трудно, если его, конечно, ещё там оставят. Ты мне ни единого слова не напишешь про соседей….

Положению твоему конечно не позавидуешь, собирайся с силами и как ни будь ещё перетерпи злую зиму. Я думаю всё-таки эта последняя военная зима, если конечно не будет какой либо новой войны. Если жив буду, вернусь тогда опять твоя хата будет с краю - ничего не знаю. Тогда только будешь смотреть на вещи несколько иначе, не так ли? Интересно сколько же стоит портфель в коммерческом магазине, если у тебя этот вопрос стоит проблемой.

Как вы проводите вечера? Я обычно до 8-9 часов вечера сижу на работе, а прихожу после ужина в постель. Иногда, что ни будь побалагурю с поляками, но хотя мы друг друга и понимаем, но разговаривать всё время с догадками надоедает, да и темы разговоров не так легко подобрать. Сейчас у нас идёт картина Крылья Москвы, но я её видел раньше, когда ездил в вышестоящую инстанцию в командировку и поэтому это время я решил использовать на письмо. Как у вас с освещением? Я достал 3 стекла 10 за 45 злотых и теперь у меня приличное освещение на работе, у хозяев тоже ламповое освещение. Из-за керосина у нас нужды нет, так что хотя живём не в потёмках и не коптимся коптилками.

Привет всем, если хочешь получать чаще письма, то пиши быстрее. Ответ обязуюсь отвечать в течение 2-3 дней, каковы твои обязательства? Придётся нам с тобой заключить договор соцсоревнования, может быть тогда дело пойдёт лучше.   Крепко целую. Павел.

Жду от сына письмо о его успехах в учёбе

Осень 1944г.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Я уже писал в отношении того, что твоё положение хуже моего, но конечно сочувствием не поможешь и единственная надежда, что может быть это последняя зима военного времени, конечно. При всех условиях, если даже кончится война в ближайшие месяцы, то и тогда раньше весны не приходиться рассчитывать на приезд домой.

В отношении обуви  Вовочки, если купить нельзя, то возможно обменяешь на какие нибудь мои полуботинки или ботинки.

Я живу без перемен всё на одном месте. Однажды собирался писать тебе прощальное письмо т.к. мой начальник любит быстро ездить. Я поехал однажды с ним на немецкой лодочке, есть такая легковая машина и когда достигает скорость до 80 км, приходится подумывать, не последние ли минуты живёшь на белом свете. Краковское шоссе асфальтовое и  сравнительно в сносном состоянии, и на нём можно развивать любую скорость, и большинство машин движется с бешеной скоростью, даже грузовые. Ясно, движение с большой скоростью довольно рискованное дело. Поэтому я начальнику заявил, конечно, шутя, что я с ним поеду только после того, как напишу прощальное письмо.

Живём с поляками пока дружно, учимся понемногу польскому языку, так что скоро я тебе буду писать по-польски и придётся тебе полу польке искать поляк, чтобы они тебе прочитали письмо.

Цены на рынке все поднимаются, булочка очень белая, размера примерно как когда-то продавались ванильные булочки по 10 р, возможно даже меньше, стоят 10 злотых. Я получаю здесь 300 злотых полевых, так что могу по булочке покупать ежедневно. Яблоки стали 60-70 злот кг, колбаса кажется 250 или 300 злот кг, в общем я редко бываю и мало интересуюсь, кроме белых булочек и яблок т.к. мясных консервов у меня свой запас килограмма три, с полкило сала шпик. Имею, в общем, продукты, не ощущаю ни малейшего недостатка.

Живём мы в городе, где жил пан Потоцкий, самый крупный буржуй Польши. Сейчас собираемся переехать в дом его управляющего, помещение прекрасное. Сам Потоцкий говорят, удрал в Краков. Недалеко будущее, когда доберёмся и туда. Куда интересно он будет тогда кочевать.

На квартире живу я у рабочего Потоцкого, живёт он не богато, но имеет две коровы, и я ежедневно утром и вечером получал по два-три стакана молока парного, постепенно правда норма уменьшается. Сейчас пока дают по стакану утром и вечером, для разнообразия это не плохо. Всё это конечно в порядке обмена на что-либо. Правда, не прямой обмен, а так я им что-либо дам соответственно и они мне. Телогрейку я уже отдал, теперь соображаю, что мне ещё отдать.

Я ни с кем, больше не переписываюсь. Валентина писала летом с трудовых работ, вскоре я ей не ответил, а потом написал по старому московскому адресу. Ответа так и не получил. От Нюси получал одно письмо, но также своевременно не ответил, а потом затерял письмо с адресом, а, кроме того, забыл фамилию и имя её благоверного, и решил не отвечать. Сергей тоже мне не ответил.

Праздник провёл буднично, отметил его лишь тем, что с хозяином выпил пополам полученные мною 200 грамм водки. Погода здесь стоит грязная, сейчас выпал небольшой снежок, который перемешался на дороге с грязью.

В общем, пока одна грязь, и довольно прохладная погода, в хате тоже довольно прохладно, хозяева топят только плиту и утром, так что ночью довольно прохладно.

На счёт твоей крови я уже писал, что бы ты её не очень растранжиривала, она у тебя итак была холодновата или вернее она была довольно горячая, но её было маловато.

Ты написала цену на хлеб, но я так и не понял 310 руб кг как будто, но раньше ты писала как будто 40 руб, что-то большая разница.

Ну, пока, а то я и так полдня пишу это письмо, почему я долго собираюсь же писать.

Привет всем. Павел.

Может быть ноябрь 1944г.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

О поляках особенно писать нечего. Завидую, как они разгуливают, война только очень немногих затронула, а то  живут себе все дома, по воскресеньям богомольничают и гостятся, да и в будничные дни не очень то много они работают. Правда, есть и очень плохо живут, но большая часть живут сносно, но главное что свободно. Теперь, если кончится война и окажешься свободным, то просто не представляю, как буду себя чувствовать, за 2,5 года не иметь ни одного свободного дня, это не фунт изюма.

Напиши, как ты всё-таки скумекала с экипировкой Вовочки. Ты спрашиваешь, как я чувствую себя физически и морально. Физически чувствую себя не плохо, а что касается морального самочувствия, то частенько тянет к карте. Хотя чрезвычайно большие успехи, но всё же посмотришь, посмотришь, и даже при самых оптимистических взглядах, приходится убеждаться, что придётся справлять, вероятно, третью годовщину нахождения в армии, и не плохо, если бы май пришлось встречать дома. Чем ближе чувствуется конец, тем быстрее его хочется иметь..

Ну, пока, надо чего ни будь оставить для следующего письма.

 Крепко целую. Павел.

Может быть декабрь 1944г.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Я живу пока всё  той же ровной прифронтовой жизнью, пока  стоим все на месте и это нас удручает. Были некоторые надежды, что к маю, возможно, удастся быть дома, но Черчилль огорошил, обещает только развёртывание решающих боёв летом 1945 года.

Наша хозяйка молодуха, как видимо, скоро останется солдаткой, т.к. мужа уже забирают в солдаты. Ты, конечно, получила письмо, в котором я описывал свадьбу нашей хозяйки. Сейчас сижу, парюсь с отчётами, думаю к 5 января с ними разделаюсь. Сколько времени ты будешь корпеть со своим отчётом?

На улицу Разорёнова писать не надо ……

Хотя я сейчас и в более лучших условиях, чем я бы жил в Москве, но всё же я предпочёл бы жить в ней. Слишком надоела жизнь путешественника!

Если жив буду после войны могу быть этнографом украиноведом, поляковедом и дальше ещё не знаю каким ведом придётся быть. Наверно придётся побывать в Чехословакии, а может быть ещё, где-либо. Интересует посмотреть Краков, уже, наверное, до весны удастся его посмотреть, а там конечно кто его знает. Из всей крупных городов, которые я миновал, я только видел Курск, Тарнополь, Львов и Перемышль. Киев видел только из вагона, так что можно сказать, что почти я его и не видел. В Тарнополе, конечно, только одни развалины пришлось увидеть. Львов же сохранился, главным образом центр, почти полностью и город  довольно приличный. Жаль, что не видел Киева и не могу сравнить. Из всех же остальных Львов значительно выделяется. Под Воронежем, сколько времени я находился, но города тоже не удалось увидеть т.к. тогда я его объехал кругом.

Интересно конечно было бы, если такое путешествие пришлось проделать в мирной обстановке, только конечно не в такой длительный срок.

Вовочка так увлёкся учёбой, что не выберет времени черкнуть письмишко папе, он скоро вероятно будет такой грамотей, что папу будет подъучивать. Он вероятно полностью в папу удался, сейчас худищий, а потом располнеет вроде меняя не пойму о каких ты письмах Анны упоминаешь, разве они не были тогда уничтожены, кстати, я давно собирался написать что бы ты поискала мой трудовой список, возможно он ещё пригодится, а то придётся начинать свою трудовую деятельность с начала. Я бы конечно не возражал бы если вернулись те же годы, но, увы и ах, этого, к сожалению не произойдёт.

Ну пока всех благ, а то уже первый час ночи и пора на отдых. Привет всем и в частности соседям.

Целую. Павел.

У нас одно несчастье. № полевой почты где то ещё имеется такой же как у нас, к нам много идут чужих писем, а наши наверно многие идут туда. Сколько я ни старался пока не мог добиться толку, на днях ещё пошлю петицию в одно место.

Наверно декабрь 1944г

 

; Здравствуй милая Галя!

Живу я пока той же однообразной жизнью. Сейчас переехали в так называемый эсэсовский лагерь, где когда-то жили ультра мерзавцы, собирались жить они не плохо, оборудовали здания, как говорят у нас, со всеми удобствами. Правда, без центрального отопления и газа, но с электроосвещением, водопроводом и канализацией, правда, последнее, им ещё не удалось достроить. Электроосвещением мы даже пользуемся.

Вовочка пишет, что ты всё кровью торгуешь. Смотри не проторгуйся, лучше продай, что либо из вещей. Кончится война, наживём ещё, а  если потеряешь здоровье, то едва ли его восстановишь. У тебя и так был недостаток крови, а теперь, вероятно, и вовсе ледышкой будешь. Знаешь мои потребности, хотя я уже и старик стал, но силу я пока чувствую прежнюю, так что здоровье поберегай.

Ну, пока всего хорошего, привет соседям и всем, всем, всем,

Целую, Павел.

13.01.45.

; начала нет.

Каков прогноз у вас в отношении конца войны. У нас некоторые считают, что зимой должен быть конец и весной примерно быть дома, а некоторые считают, что не меньше полгода и до года. Я принадлежу к первым. Сейчас теряю некоторую уверенность, но ещё не совсем, предстоящие наступления покажут.

Как учится Вовочка, жду от него письма.

Привет всем друзьям и знакомым.

Крепко целую. Павел.

 

; Здравствуй милая Галя

Получил твоё письмо, и появилась мысль, что после четырёхлетней разлуки наступит возможность нашей встречи и следует обязательно воспользоваться, пока есть к этому возможности. Придётся пока приехать одной, устроив Вовочку у мамы, а когда устроишься здесь более- менее, тогда можно будет съездить и за ним.

Живу пока ничего, только скучно, поэтому очень жду тебя. Сейчас пишу письмо это на ходу, поэтому очень кратко и на этом кончаю.

Привет всем. Целую, Павел.

 

; Здравствуй милая Галя.

…………   Ты пишешь о новости, что мать продала дом так между прочим, а между тем эта новость сногсшибательная. Меня она крайне удивила, производить продажу в такое время, трудно придумать большего безрассудства, хотя вас там и много, но ни у кого не нашлось здравого смысла, извини за резкость. Вы потом поймёте насколько я был прав. Сейчас ни как не время для таких операций, не так уже осталось много ждать конца войны, и можно было бы как нибудь перевернуться. Я думаю, она могла бы и у тебя с успехом прожить до конца войны, места хватило бы, а прокормить уже как нибудь сообща тоже прокормили. После же войны из этой продажи можно было бы сделать что-либо дельное, а сейчас вы все это превратите, как говорят, в пшик и больше ничего. Ты даже не сочла нужным сообщить условия, но я уверен, что сейчас нельзя продать на приличных условиях. Дело, конечно, ваше, вы хозяева.   Мне просто непонятно, что, по моему мнению, вас просто околпачили (выражаясь мягко). Серёжа что-то про эту операцию ни словом не обмолвился, вероятно, это произошло без его участия. Он то, по моему мнению, в хозяйственных вопросах хоть немного, но может соображать, и хотя бы немного предвидеть, об остальных же можно сказать одно, что вы полные профаны в хозяйственных вопросах.

Посылаю тебе доверенность, только тут ещё не попади в какую нибудь ловушку, чтобы потом тебя не выставили из обменянной комнаты, получится совсем хорошо. Посылаю также справку.

Моя жизнь течёт без особых изменений, нахожусь пока в глубоком тылу, вероятно на днях двинусь вперёд, я правда два раза ездил в командировку, проезжал Краков, город довольно приличный, но мне кажется, что Львов несколько получше. Что интересного я там видел, так это немецкие укрепления. На всех дорогах и мостах в город он установил по обеим сторонам дороги железобетонные квадратные столбы, вероятно больше метра толщины и метра три-четыре высоты. С тем, чтобы, когда наши будут подходить, взрывом свалить эти столбы, так что бы они завалили проезд по улице, образовав противотанковые препятствия. Но как видимо так ему задали там перца, что очень немногие столбы были подорваны, большая же часть так и остались стоять.

Потом по дороге я много видел возвращающихся из фашисткой каторги людей разных национальностей. При чём, что интересно, так то, что они объединились в группы. Все вещи сложены на тележки, а сами всей гурьбой тянут эти тележки, при чём в большинстве случаев на тележке национальный флаг. Почти у каждого такой флажок, конечно маленького размера, пришит на груди, на рукаве или на головном уборе. Почему-то больше всего шло французов.

Ну, пока, желаю всего хорошего, привет всем. Крепко целую тебя и Вовочку.  Павел.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Получил два письма, события последних дней так благоприятно развёртываются, что всё время живёшь ожиданием, что вот, вот наступит конец нашим мытарствам, но, увы и ах, враг настолько упорный, что, вероятно, будет биться до последнего клочка и чем ближе конец, тем  больше его ждёшь.

Живу я без особых перемен, понемногу всё кочую на запад, Польшу уже миновали, сейчас уже находимся на территории Германии, как раз в том районе, куда ты собиралась поехать на работу, правда немного дальше. Скоро вероятно будем в Чехословакии, передовые наши части давно уже там. Угольный район Силезии, куда ты, вероятно, собиралась поехать, был очень богатый. Жили здесь, судя по всему, очень хорошо, но сейчас плохо только с питанием, как вообще во всех промышленных районах. До Кракова с питанием обстояло хорошо, а в Кракове и особенно в Катовицах, Гинденбурге – сердце угольного района с питанием гораздо хуже, конечно речь идёт о гражданском населении. У нас же обстоит дело не плохо и даже лучше, чем было раньше. Поэтому тебе ехать сюда я всё равно не советую, единственно что здесь возможно удалось бы увидеться, но это ещё на воде вилами писано, я, конечно, не знаю в какой район ты собиралась ехать.

В отношении продажи дома вам конечно видней, но я остаюсь при своём мнении, что хотя и высокая цена, но если перевести на реальные ценности так уже не так высоко. После войны цена может быть и ниже будет, но в переводе на реальные ценности она всё же будет выше. Следует учесть, что сейчас больше желающих продать и меньше желающих купить. После же войны будет как раз наоборот. Поэтому сейчас следует продавать при крайней к этому необходимости.

На меня ты говоришь, что я с жиру бешусь, а ты не знаю с чего бесишься, чего тебе вздумалось менять место работы. Едва ли сейчас найдётся какая ни будь разница в условиях работы. Если взаимоотношения с руководством приличные, то этим нужно и довольствоваться, остальное, по-моему, не существенно.

Я собрал вам посылку, в основном мясные консервы послал 22.4, не знаю, когда вы её получите, по получении её, немедленно мне сообщи, а то у меня почему-то мало уверенности что ты её получишь.

Теперь уже вероятно осталось не так уже много  ждать конца. Я ещё с осени наметил конец к маю мес, сейчас правда придётся немного перенести срок, но не на много, в мае должен всё таки быть конец. Возможно, даже получишь это письмо в мирной обстановке, правда, на скорое возвращение ещё надежды нет, но кончится война, тогда хотя можно рассчитывать на совместную жизнь или хотя бы на встречу. Правда, я иногда задумываюсь, как она произойдёт, будет ли она приятной или может быть произойдёт полное разочарование, во всяком случае, мне кажется, что письменные взаимоотношения наши значительно лучше чем будут в действительности, может быть за эти годы в тебе произойдёт перемена к лучшему, и сложатся другие взаимоотношения, в общем, будущее покажет, нужно ещё дожить до встречи, хотя я и пережил большую часть, но может на самом конце произойти всякая неожиданность.

Пока живу я не плохо, но состояние души не важное, может быть и с жиру как ты пишешь, но и ты пишешь, что настроение отвратительное, хотя и не похоже, что с жиру, а всё-таки видимо одиночество заедает, так же как и меня.

 На твой крепкий поцелуй я мало рассчитываю,  но если он действительно будет, то мой будет значительно крепче, не смотря на мои годы, я, почему то, ещё больше ощущаю в нём потребность, а пока мысленно крепко целую. Павел

27.04.45.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Крепко целую и поздравляю с днём окончания войны. По этому собственно случаю я решил черкнуть несколько строк, теперь уже, наверное, не так долго осталось ожидать возвращения домой.

После стольких дней даже трудно представить это событие. Живём мы в немецком городишке, в котором пока немцев нет, но по дороге уже начинают маячится, с основным видом транспорта детскими колясками.

Ну, пока, теперь уже, наверное, до скорой встречи, если не произойдёт ещё что-либо нового на востоке. Целую, Павел.

Привет всем, всем, всем.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

С моей демобилизацией крайне не ясно сейчас нас всех передают в другое хозяйство и, как видимо, поедем в район Лодзи километров 100 западнее, так что пока приедем, пока что, пройдёт с месяц, а там вести разговоры с новыми людьми, конечно, будет хуже.

К театрам я теперь вкус потерял, так что едва ли я смогу удовлетворить твои желания в этой части.

Почему ты мне не напишешь причины твоего желания уйти с работы, если есть возможность не работать, тогда понятно, если же такой возможности нет, то тогда совершенно не понятно.

С ремонтом комнаты тебе придётся соображать самой. Ожидать меня как бы не пришлось слишком долго. Возможно, что если не будет перспектив на скорое моё освобождение, придётся приехать тебе ко мне сюда в Польшу, хотя бы в гости на некоторое время. Как твоё мнение на этот счёт?

Привет всем, всем, всем.

Целую Павел.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

После долгого перерыва, наконец получил от тебя ответ. Совершенно непонятно твой стремление переменить место работы, если тебя не пугает увольнение, то ты можешь чувствовать совершенно свободно, ни кто не может вынудить тебя к действиям, которые для тебя не желательны. Но я посылаю тебе одновременно письмо, просимое тобой. Я живу без  особых перемен, живу надеждой на скорое возвращение домой, чувствую, что едва ли будет там лучше, но слишком надоело.

Пишу на ходу, поэтому на этом кончаю. Привет всем.

Целую. Павел.

Ты должна на работе заявить, что я переехал в пределы СССР, иначе тебе не поверят, что ты собираешься поехать ко мне.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

 В отношении твоего беспокойства, что я  на вражеской территории, то пока напрасно. Я ездил на сотни километров, не один раз ехал всю ночь и даже не раз ночевал в машине на дороге, и ничего пока не случилось. Сейчас мы должны подвинуться в глубь Германии к лесистым Карпатским горам, но и там пока спокойно.

К русским отношение со стороны немцев хорошее, дело в том, что здесь передаётся территория полякам, которые гонят немцев с насиженных мест и иногда наши оказываются в роли защитников немцев от поляк и поэтому немцы говорят, что лучше были бы русские, чем поляки.

Жить здесь конечно не особенно приятно, если уж слишком хорошие условия оплаты труда могут соблазнить. Дело в том, что во-первых незнание немецкого языка ставит в крайне неудобное положение, но даже если освоить язык, то общение с немцами не рекомендуются, а в некоторых случаях вообще запрещаются, а жить замкнутой жизнью не особенно приятно.

Сейчас я жду не дождусь демобилизации, о которой ни слуху, ни духу. Жду окончания демобилизации объявленных возрастов сержантского и рядового состава, тогда, может быть, и нас начнут понемногу отпускать.

После войны жёны что-то забеспокоились и начали писать письма на командира части сообщить о судьбе их мужей и даже жена командира части прислала запрос, она, конечно ,не знает что её муж и есть командир части.

Мне здесь отпустили за наличный расчёт мануфактуры 50 метров, из которой 10 метров уже украли, а больше 30 метров решил отправить посылкой тебе, а то везти будет тяжеловато. В посылке 11 метров простынного материала, 17 бельевой ткани и 5 метров плащевой прорезиненной ткани, подкладочный шёлк пока оставил, может быть, пошлю следующий раз, и, может быть, сам привезу.

Полевую почту нашу закрыли, теперь пиши на полевую почту 07235-В.

Ну, пока кончаю писать. Хорошего, понемногу.

Теперь уже наверно не так уже долго ждать свидания.

Целую. Павел.

15.07.45.

 

; Сохранилось письмо мне.

Здравствуй дорогой Вовочка!

Получил твоё письмо, благодарю, что ты не забываешь папу. Про карточку я писал не про ту, которую Вам послал, что плохо вышел, а про другую, которую я не послал. С коньками, вероятно, придётся подождать конца войны, у меня, где то валялись коньки, я не помню, целы они или нет, если были бы целы с кем нибудь обменял бы на меньшие. Молодец, что учишься не плохо нужно стараться лучше учиться. Мамину кровь ты побереги и не разрешай ей увлекаться сдачей. Можно пока обойтись и без оладий, пусть лучше продаст, что-либо из барахла, кончится война барахла легче будет приобрести, чем восстановить здоровье.

Магнит береги, когда приеду, мы из него устроим хорошую игрушку.

Ты мне откровенно напиши, сам ты писал письмо или нет, что-то очень хорошо написано и меня берёт сомнение, не мама ли тут руку приложила.

Привет маме, бабушке, дяде Серёже, тёте Тамаре, Шурику, дяде Юре, тёте Мусе и Галочке.

Целую, папа.

1944г осень-зима.

Отец вернулся домой только в 1947 году, лейтенантом с  медалью «За победу в войне 1941-1945гг».

 
Школьные годы.

Школьные годы пробежали как одно мгновение. Учёба, учёба и ёщё раз учёба, а остались в памяти совсем другие события.

;

Кончилась война, появились признаки мирного существования. В городе расчищались пустыри, что-то ремонтировали и даже строили, залечивая раны нанесённые войной. Вот и у нас в старом кирпичном четырёх этажном доме провели газ и установили батареи центрального отопления. Исчезли керосинки и керогазы, не нужно было дров или угля для отопления. Вечно сырые стены высохли, и в комнате стало тепло. Наша комната, 12,4 квадратных метра, была заставлена мебелью и вмещала: обеденный стол, этажерку, буфет, кровать родителей, шкаф для одежды и мой диван. На кухне стояло два кухонных стола, газовая плита и раковина с краном холодной воды. Одна  дверь вела в холодный стенной шкаф для продуктов, а другая в туалет с ржавыми трубами, всегда покрытые каплями воды. Из кухни выходили ещё три двери, две в комнаты и одна на лестничную клетку. Вот и все удобства. Мыться ходили в баню. Баня запомнилась парной и тем, что там часто торжественно сидели мужики, в основном татары, как будто были приставлены к своим большим членам.

;      

Как известно до 1947 года все продукты выдавались по продуктовым карточкам, по определённой норме в зависимости от типа карточек. В магазинах, мне запомнилось, был хлеб, варёная колбаса масло, красная и чёрная икра. На карточки полагались папиросы, но мама не курила, и со временем у нас накопилось множество пачек различных папирос, но в основном «Беломор-канал», которые занимали всю нижнюю часть этажерки. Я не курил, но в доме жили довольно хулиганистые ребята из простых семей, курившие и не учившиеся в школе. Вероятно, чтобы подружиться с ними, я из хвастовства, дал одному парню пачку папирос. Узнав об этом, у меня стали выпрашивать папиросы другие ребята. Мне не жалко было папирос и постепенно в этажерке их осталось меньше половины. Один мой приятель предложил пойти к столовой и начать продавать папиросы взрослым. Так и сделали, подошли к столовой и предложили здоровому рыжему парню купить у нас папиросы. Парень протянул нам пустой портсигар. Мы стали укладывать в него папиросы, радуясь, что у нас появятся деньги на мороженое. Когда портсигар стал полон, рыжий парень взял его и с силой громко его захлопнул, говоря нам: «А, ну пошли отсюда»! - повернулся и ушёл. От бессилия и обиды у меня наворачивались слёзы, и я решил больше не унижаться и не торговать. На этом, не начавшись, закончился навсегда мой бизнес. Я просто раздавал ребятам папиросы. Но всему приходит конец. Мама заглянула в этажерку и ахнула. Папиросы почти все исчезли. Решив, что я начал курить, она набросилась на меня с руганью, пытаясь меня поколотить. Я как заяц прыгнул и оказался на шкафу, занимая круговую оборону, прикрывался от ударов чемоданами, лежавшими на шкафу. Так закончилась эта папиросная эпопея. Я долго не курил, а если и закуривал, то в основном за кампанию.

;

            Летом я вместе с бабушкой жил в Загорске, где у неё был маленький домик, в котором раньше она жила. Теперь она приезжала туда на лето, и все родные приезжали к ней по воскресеньям. Дом стоял на Ново - прогонной улице, начинавшейся у Ильинской церкви, возвышавшейся на горе. В конце улица не имела дорожного покрытия, поэтому заросла травой, а на дороге лежал толстый слой пыли. В этом месте и стоял наш дом с небольшим участком земли. На участке росла большая берёза, и стоял большой бревенчатый сарай с острой крышей. Кроме этого на участке росло несколько кустов чёрной смородины, на которых почти не было ягод. У забора росла бузина, а рядом лежала куча кирпича. Остальное место занимали посадки овощей и картошки. Домик бревенчатый, пяти стенка, покрытый тёсом имел спереди две комнаты, тёмную спальню и террасу с крыльцом на улицу. Сзади располагались подсобные помещения, кухня и при ней небольшая комната. С довоенных времён эту комнатушку снимала, почти бесплатно, семья проводника на железной дороге. Робкие попытки их выселить не получались. Так они и жили до тех пор, пока дом, в последствии, был продан. В доме мебели было мало, но она была старинная, а все стулья и диван покрыты почти белыми чехлами из сурового полотна. Дом, как говорится, ничего особенного, но для меня это была отдушина, и я всегда мечтал поскорей поехать в Загорск.

;      

Когда мы жили в эвакуации на Урале, я часто вспоминал  Загорск, а самое главное у меня там был трёх колёсный детский велосипед и я мечтал о том времени, когда я смогу снова на нём покататься. Пришло это время, мы приехали в Загорск с бабушкой и моим двоюродным братом Сашёй. Первым делом нашли свои велосипеды и попытались на них кататься на улице. Но велосипеды стали очень маленькими, и мы с трудом на них помещались, мешали коленки. Мы выросли и велосипеды плохо нас слушались, тогда мой брат поднатужился, чтобы быстрее поехать, но педаль велосипеда отвалилась. Какое горе, надежды не сбывались, я остался один, и в знак солидарности, чтобы брату не было так больно и обидно, тоже поднатужился и так нажал на педаль, что она тоже отвалилась. Так было покончено с мечтой и велосипедами.

;

Загорск был для нас окном в вольность и природу. Природа, это пыльная, поросшая травой улица, где всегда гуляли соседские ребята, с которыми устраивались разные игры: в отмерялы, в лапту, в чижик, в футбол, волейбол и во всё, что можно было придумать. Но самая главная природа - это лес, куда нас бабушка водила в поход за грибами. Лес был недалеко, и мы часто туда ходили, хорошо его изучили и не боялись заблудиться. Лес это чудо, ты здесь один, все мысли сосредоточены на поиске грибов. Вот сейчас под ёлкой найду чудо гриб. Но нет. А, вот у берёзы подберёзовик, рядом по кругу ещё и ещё. Я любил побродить по лесу, но с грибами было плоховато, зато бабушка приходила домой всегда с корзиной грибов. Она собирала почти любые грибы, а потом их отмачивала, варила, жарила, солила или мариновала. Поэтому на столе у нас всегда были грибы, и я с тех пор их полюбил. На обратной дороге из леса хорошо было отдохнуть у родника по имени Гремячий, попить холодной вкусной воды и поесть земляники, которая росла здесь тогда, повыше на большой вырубке.

 ;

После войны вышло указание сдать всё оружие, которое осталось у населения, и вот к нам приехал из деревни, где раньше было имение бабушки, дядя Ваня, муж бывшей няни бабушки и привёз немецкий маузер. Дядя Ваня был высокого роста с чёрной густой бородой и настоящим мужским голосом. Говорил неторопливо, чётко чеканя слова. Он мне очень нравился. В каждый свой приезд  в Загорск на лошади, по дороге на рынок, он заезжал к нам и привозил нам молоко и мёд. Особенно вкусен был мёд в сотах. Впервые увидел, как у коня, ждавшего дядю Ваню, увеличивалась и увеличивалась колбаса и висела почти до земли. О чём он думал?

 Оказывается, во время войны мой дядя Юра подарил дяде Ване маузер, на всякий случай. Маузер, завёрнутый в материю, лежал теперь в спальне под огромной металлической кроватью с украшениями и дутыми пампушками. Маузер не давал мне покоя, уж очень хотелось на него посмотреть. И вот подвернулся случай, когда в доме остался я один и в другой комнате гостившая у нас знакомая художница Лида. Все взрослые ушли посмотреть к Лавре на празднование Троицы. Это был 1947 год и ожидался приезд иностранных делегаций, шли торжественные службы. Оставшись один в комнате, я пошёл в спальню достал свёрток и, вынув маузер, пришёл обратно в комнату. Сев на диван, я первым делом вынул обойму с патронами из маузера и положил её в сторону. Я считал себя знатоком. Теперь нечего было бояться, и я стал рассматривать маузер и представлять, как я стреляю из него. Мне хотелось, хотя бы щёлкнуть курком. Я взвёл курок и пошёл к зеркалу. Наставив маузер в зеркало, я целился в себя и любовался своим видом с оружием. Потом приставил дуло к виску, но курок почему-то не нажал, а пошёл и сел на диван. На диване опять наставлял маузер, куда только можно: в окно, в висок, в сердце, в горшок с цветами. Потом успокоился, и когда надоело кривляться, поднял маузер вверх и нажал курок… Прозвучал громкий выстрел. В ушах у меня зазвенело. Я мгновенно понял, какую я совершил ошибку. Я же слышал раньше, что один патрон досылается в ствол. Как во сне, я вложил обойму с патронами на место. За стенкой послышался голос Лиды: «Вова, что там происходит»? Я ответил: «Да, я пистонами стреляю».

«А, почему с потолка сыпется»? - спросила Лида. Я не ответил. Пуля попала в угол между потолком и стеной. Быстро убрал маузер под кровать на старое место и вышел на улицу, где гуляли ребята и играли в лапту. Я сразу спросил, слышали ли они, чего ни будь. Они ничего не слышали, а у меня звенело в ушах. В детстве мы самоуверенны и думаем, что всё знаем и умеем. Этот случай мог кончиться трагически.

Потом я узнал, что дядя Юра разобрал маузер и выбросил детали в речку. Я очень жалел об этом. Значительно позже эта история всё-таки стала, каким-то образом, известна дяде Юре. Хорошо, что так всё кончилось!

Во время войны дядя Юра, работавший в Совете Министров РСФСР, занимался эвакуацией с полей сражения наших подбитых танков и их ремонтом. Не мудрено, что у него оказался трофейный маузер. Но сдавать его он не рискнул, проще было его выбросить. Дядя Юра был для меня самым уважаемым человеком. Во время войны он был молодым капитаном, немного старше тридцати лет. Военная форма ему очень шла. Стройный и худощавый с погонами, в портупеи и, особенно, с кобурой и пистолетом он выглядел как идеальный военный, которым тогда завидовали все мальчишки. И ещё у него была машина Эмка с шофером Георгием, раньше возившим известного генерала, погибшего на фронте от мины, попавшей в его  машину. Дядя Юра имел любительские права и часто ездил на этой машине один за рулём.  Иногда он брал меня с собой, и мы целый день ездили по Москве и Подмосковью. Он заходил куда-то, а я сидел в машине.

Первую послевоенную газировку я попробовал только спустя некоторое время после события с маузером. Дядя Юра приехал с Георгием к нам в Загорск и привёз разные продукты из буфета на работе. Когда сели за стол, то  налили в небольшие стаканчики газированную воду, типа лимонада или крем соды. Из воды поднимались небольшие фонтанчики, и она даже шипела. Выпив эту воду, у меня перехватило дыхание, а выходящий газ щекотал нос. Газировка мне очень понравилась, с довоенных времен её нигде не было, и я не помнил пил ли её раньше. Но в правительственном буфете она была. Это заурядное событие или скорее, впечатление от него, запомнилось мне на всю жизнь. Теперь эту газировку я не пью.

;

Главная примечательность Загорска это Троице Сергиева Лавра, которой обязан своим рождением город, изначально называвшийся Сергиевым Посадом. Я с мальчишками забирался через проём в стене на территорию лавры, и мы обследовали её. В то время там были вдоль стен, какие-то свалки кирпичей и мусора, и мы это всё облазили. Однажды я зашёл в двухэтажное здание. Может быть, это была трапезная. Меня поразило, что там никого не было, а откуда-то сверху лились небесные звуки женского хора. Церковная обстановка ослепила меня, а какая-то отрешённость от реальности испугала меня и я потом долго боялся заходить в церкви. Зато рядом с Лаврой был парк, в стену этого парка упиралось начало нашей улицы. Здесь мы чувствовали себя прекрасно и часто гуляли, глазея на гуляющий народ и на танцы. Но до сих пор у меня перед глазами стоит мрачная картина. Пройдя от входа в парк по аллее несколько десятков метров, я увидел странно двигающегося навстречу парня. Парень был одет в пиджак с белым на выпуск воротником рубашки и широкие брюки клёш. Лицо у него было белое, рукой он держался за правый бок, из-под которой сочилась красная кровь и капала на землю. Он не шёл, а медленно переступал широко расставленными ногами и в такт с шагами стонал. Люди в испуге расступались. Когда он упал, его окружила толпа. Очевидцы рассказывали, что на танцплощадке ребята повздорили и выясняли между собой отношения. Этот парень, вернувшийся с войны солдат, решив их помирить и пошутить, вынул маленький блестящий пистолет и наставил его на ребят со словами: «А ну, хватит ругаться! Сейчас я вам»… Не успел он нажать на курок зажигалки и договорить, как прозвучал выстрел. У кого - то из ребят не выдержали нервы. Все разбежались. Потом были похороны. Хоронил весь город солдата, прошедшего всю войну и нелепо погибшего в мирное время. Когда по городу шла похоронная процессия, по радио сообщали, что умер всесоюзный староста Калинин.

;

            Каток. Без него невозможно описать нашу жизнь. Сперва мы видели как старшие мальчишки, прикрутив на валенки коньки, катались по заснеженным дорогам за машинами, зацепившись металлически крюком. Потом мы стали ходить на каток в Парк Культуры имени Горького. Во дворе мы дружили втроём. Женька, Юрка и я, была неразлучная троица на катке. Со временем к нам присоединились девочки, и мы с удовольствием катались, разрезая лёд своими ножами-норвежками. Мы катались до позднего вечера и уходили только тогда, когда играла музыка в исполнении Утёсовых «Доброй Вам ночи, дорогие мои москвичи»…

;

Наступила весна, а с ней и тёплые дни, нам хотелось выбраться из каменного мешка нашего двора без единой травинки. В майские праздники большой компанией, взяв с собой еды и вина, отправлялись на природу в Измайловский парк. Мне уже четырнадцать лет. Я одел новый хорошо отглаженный коричневый костюм, модную буклёвую кепку и мамины небольшие продолговатые часы Пензенского завода. Спрятал в карманчик брюк небольшие денежные сбережения. Приехали в парк и гурьбой ушли подальше в лес. Там праздновали, расстелив на земле скатерть, раскладывали свои припасы и садились или лежали вокруг. Выпивали по пару рюмок спиртного, быстро доедали еду и заводили, какие ни будь игры. Часто натыкались на лежащие парочки и старались незаметно понаблюдать за ними, вдруг они займутся чем-то интересным. Любопытство наше было безмерно. Но без удовлетворения. Мы, то разбредались по лесу, то собирались, то бегали друг за другом, в общем, вели себя как вольные казаки. Вдруг на меня вышла группа из пяти взрослых парней лет по восемнадцать-двадцать. Мои ребята разбежались, а меня окружили эти парни и, приставив к моим глазам лезвие от безопасной бритвы, стали лазить по моим карманам пиджака. Я знал, что в карманах у меня пусто, поэтому не сопротивлялся. Но в брючном кармашке – пистончике, у меня были деньги, и я отбивал от этого места, шарящие руки. Поскольку у меня ничего не обнаружили, кто-то из нападавших, предложил меня оставить, Воспользовавшись этим замешательством, я рванулся, чтобы убежать, но задел головой за ветку дерева и моя новая модная буклёвая кепка упала на землю. Потерю кепки, о которой давно мечтал и которую только недавно купил, я допустить не мог. Я нагнулся и протянул руку за кепкой. В следующий момент все пять парней бросились на меня как волки на добычу. Я лежал на спине, а на мне и моих руках и ногах сидели парни. Потом я почувствовал, что-то полоснуло по моей руке, и парни разбежались. Но один из них тут же вернулся, и мы обменялись кепками. Каким-то образом его кепка оказалась у меня, а моя у него. Теперь я обнаружил на месте, где были у меня часы, длинный глубокий разрез бритвой. Я понял, что когда я нагнулся, парни увидели часы на протянутой за кепкой руке, набросившись на меня, разрезали ремешок часов на руке бритвой. Когда я всё осознал, от совершённого насилия и своего бессилия мне хотелось кричать и выть. Вскоре появились мои ребята. Я стоял перед ними грязный, в новом костюме, с разорванными брюками и окровавленной рукой, но в буклёвой кепке. Нельзя прилично одеться. Мы ушли из леса, нашли медпункт. Мне забинтовали руку и послали в милицию. В милиции я всё рассказал о случившемся. Там мне дали большую иглу с суровыми нитками, и я кое-как зашил брюки, чтобы не смущать людей огромной дырой. Мы наивно считали, по своему малолетству, что сейчас же милиционеры примут меры и поймают моих обидчиков. Но самым удивительным и возмутительным было то, что нам же предложили погулять ещё по парку и поискать самим тех парней.

;

Прошёл год, и мне пришла повестка явиться к следователю. Выяснилось, что парней поймали, что я был не один пострадавший. Они в парке подходили к взрослым, приставляли бритву к глазам и те безропотно всё отдавали. Всё обходилось мирно. Это только я безрассудно им сопротивлялся, за что и получил, правда, не по заслугам. Мои часы парни продали и купили голубей, а голуби улетели. Следователь устроил очную ставку по опознанию преступников. Я уже всё забыл, да и при нападении я смотрел больше на руки чем на лица. Поэтому я сказал, что никого не узнаю. И вдруг один парень сам мне говорит: «А, помнишь, как мы с тобой обменялись кепками»? Я вспомнил. Кепка меня и подвела.

Затем был суд. Меня поразило заявление их адвоката о том, что неизвестно откуда у меня царапина на руке. После этого я на суд больше не ходил, а часы мне не вернули, да я ничего и не просил, лишь бы меня оставили в покое. Парни получили суровые наказания, и, казалось, навсегда испортили свою жизнь.

;

Вскоре пришлось ещё раз столкнуться с милицией. Мама, отец и я  поехали в гости к дяде Юре и тёте Мусе. По дороге мама у кинотеатра решила купить в палатке коробочку конфет. Когда подошла её очередь, она вдруг охнула и сказала, что у неё пропала денежная сумочка. Она только что лежала на прилавке. Тут же кто-то подтвердил, что видел парней, укравших сумку. Купили конфеты на деньги отца, и пошли в отделение милиции. Там рассказали о нашем случае. Нас успокоили, сказали, что они уже всё знают и скоро поймают воров. Оперативники внешностью и разговором были похожи на блатных. Между собой они называли уверенно клички воров и намечали план дальнейших действий. Нам ничего не оставалось, как спокойно поехать в гости. По дороге отец, почему-то развеселился и тихо посмеивался. Вечер в гостях прошёл прекрасно, и поздно вечером мы вернулись домой. Отец вошёл в комнату первым и начал хохотать до слёз. Денежная сумочка мамы лежала на диване.

;

Наш двор нельзя представить без Кима, ассирийца, как они себя называли. Ким был заядлым любителем авто мото техники. Он постоянно чинил старый немецкий мотоцикл ДКВ. Все  ребята двора считали за честь помочь, чем ни будь в ремонте мотоцикла, и может быть, покататься на нём. У него менялось много мотоциклов и машин. На мотоцикле Харлей мне довелось покататься. Он был старше, и часто водил к себе  в сарай красивых девушек. Во многом, его пристрастие к технике перешло ко мне. Мы любовались во дворе огромным Кадиллаком, на котором часто приезжал к нам его шофер, служивший в иностранном посольстве. А мы мечтали о том, что могло хотя бы двигаться на колёсах. Эта блестящая, иностранная машина была недоступным посланием из другого мира. Живут же люди!?

;

Весна. Сегодня мы с одноклассниками ходили в Третьяковскую галерею. На обратном пути рассказывали друг другу свои впечатления и незаметно дошли до Новокузнецкой улицы и остановились на трамвайной остановке, чтобы пропустить проходивший мимо трамвай. Вдруг я получаю сильный удар сбоку в районе колена. Через мгновенье я лежал на мостовой, ничего не понимая. Потом я увидел, что трамвая уже нет, а невдалеке остановился грузовик, из него вышел шофер и направился ко мне. Я встал и, несмотря на боль в колене побежал с ребятами домой. По дороге мне ребята рассказали, что они видели как меня сбил грузовик и я, проделав какой-то невообразимый кульбит, перевернувшись через голову, выскочил из под проезжавшего трамвая. Я ничего не помнил, вероятно, в этот момент мной руководили какие-то потусторонние силы, спасшие меня от верной гибели. Придя, домой в испачканном новом костюме, я заявил маме, что упал в лужу и на этом инцидент был исчерпан.

;

В школе на уроках правит разум, а вне уроков правит сила. Драки обычное явление в школе. Когда дрались двое это, казалось, нормальным. Самым же мерзким были избиения большой группой одного. Это называлось «изметелить» кого-то. После окончания уроков, обидчика поджидала «кодла» ребят, во главе с обиженным  и каким ни будь авторитетом по силе. Сперва начиналось словесное выяснение отношений, а потом толпа набрасывалась на одного и избивала, чем придётся, кто кулаками, кто портфелями. Однажды я видел, как собралась толпа, чтобы избить хулиганистого парня по кличке Арбуз, у него была большая голова и большой живот. Когда он вышел из школы и увидел толпу, то каким то гнусавым голосом захныкал, и что-то прокричав, бросился бежать. Ожидавшие ребята лениво посмотрели ему вслед, но никто не побежал за ним. Меня это удивило, оказывается можно убежать.

В школе, на перемене, в туалете мы поссорились с парнем из нашего класса, и я ему слегка наподдал под зад ногой. Через несколько дней, меня предупредили, что меня ожидают у школы, чтобы «отметелить. Что было делать? Перед толпой я беззащитен. Пойти просить помощи у учителей я не мог. Я спустился на первый этаж школы в вестибюль. Постоял раздумывая. Вот все окружающие спокойны, а меня хотят избить. Учителям нет никакого дела до того, что произойдёт за дверью школы. Мне не хотелось выходить из школы. Потом стало стыдно трусить и я, спрятав руку в карман, где у меня лежала небольшая отвёртка, вышел из школы. Снаружи стояла группа незнакомых ребят во главе с моим соучеником, а рядом стоял известный уличный авторитет ассириец Геворгизов, которого я знал, потому что ассирийцы или, как их звали, айсоры, жили в моём доме, и я с ними дружил. Быстро оценив обстановку, я не глядя, ударил в лицо наступавшего на меня соученика отвёрткой, зажатой в кулаке. Он схватился за щёку, все опешили, а я, вспомнив Арбуза, быстро побежал. За мной никто не последовал. Больше меня не пытались трогать, а мой соученик долго ходил с пробитой щекой. Я потом благодарил бога, что не попал ему в глаз.

;

В школе у нас не было девочек. Девочки и мальчики учились в разных школах. Мы подросли и нас стали интересовать девочки. Девочки были у нас во дворе, и мы всячески начали робко за ними ухаживать. Я старался погулять то с одной девочкой, то с другой. Во время гуляния мы оба стеснялись и были очень напряжены. Для девочки и для меня всё было ново, и мы не знали, как общаться. Самое главное было в том, что девочка, которая мне нравилась совершенно не отвечала взаимностью. Другая, которая мне меньше нравилась, с удовольствием со мной общалась, и мы с ней часто гуляли, но потом я стал этого стесняться. Поиск девочек продолжился за пределами двора особенно после следующих событий.

Как-то мы вчетвером стояли на лестничной клетке нашего дома между вторым и третьим этажом и болтали. С нами был парень, постарше, окончивший ремесленное училище и работавший слесарем. Слово, за слово, чтобы показать, что и мы не лыком шиты, я сказал, что у меня уже выросли волосы на моём интимном месте. Слесарь очень удивился, но через некоторое время сказал: «Не может быть, покажи». Я с гордостью расстегнул ширинку и стал показывать свои волосы. И вдруг, о, ужас, мимо нас прошли две девочки сёстры, спустившись с верхнего этажа. Я стоял так, что видел лестницу идущую вниз и не видел лестницы идущей сверху, её видел слесарь.  С этими девочками я часто гулял и дружил. Я остервенел. Значит, этот слесарь увидел, как шли девочки сверху, решив надо мной подшутить, спровоцировал мой позор. Я набросился на моего обидчика, но после небольшой потасовки мы разошлись и встали мирно рядом друг с другом. Мы стояли и молчали. И вдруг я получаю неожиданно сильнейший предательский удар в лицо. Опомнившись от удара, я набросился опять на слесаря. Он нагнулся и закрыл своё лицо, а я в бессильной злобе и невозможности провести ответный удар, обхватил его и грыз макушку на его, подстриженной под ноль голове. Слесарь был сильнее меня. Это был худощавый, жилистый рабочий парень, но я не хотел ему уступить и наше выяснение отношений или скорее драка продолжалась с перерывами в течение двух дней. Мы сходились, дрались и расходились. У нас были свои секунданты. Нас разводили родители, но мы с упрямством продолжали драться, никто не хотел уступить. Так и не выяснив отношений, мы прекратили драки. Моя физиономия была вся в синяках, а у слесаря синяков почему-то не было, но всё лицо было в кровоподтёках и ссадинах.

;

Когда у меня начали расти волосы на лице, подмышками и в других местах, я стал обращать внимание на девочек. Если до этого меня привлекал радио кружок, потом занятия боксом, гимнастикой и бегом, то теперь я стремился учиться танцам в доме пионеров и участвовать в вечеринках, непременно с девочками. Я вспоминаю, с каким упорством я пытался научиться танцевать танго и фокстрот по картинке из американского журнала, с изображением красных следов от ног на паркете в этих танцах. В это же время меня стали интересовать патефонные пластинки с американскими джазами и с музыкой в исполнении Козина, Лемешева, Козловского и других.

            Однажды у нас в квартире на кухне проводили ремонт. Красили стены и потолок бригада молодых женщин. Я сидел у себя в комнате и тихо учил уроки. Вдруг слышу, как женщины разговаривают с совсем молоденькой девочкой из их бригады про меня и, не стесняясь, уговаривали соблазнить меня. Я сперва, как бы не слышал их разговора, потом стал слушать, и их слова будоражили моё воображение, но я молчал как мышь. А в это время рабочие подзадоривали девочку: «Посмотри, парень один мается, не теряйся»! Я тихо сидел в комнате и не знал, как мне поступить. Я очень стеснялся. В конце работы, когда женщины ушли, девочка задержалась и спросила меня, нет ли у меня интересной книжки, чтобы почитать. Она стояла передо мной, и я знал, что она ко мне тянется, но я не знал, что делать. И она была в оцепенении. Я дал ей книгу «Затерянный мир» и она спокойно ушла, сказав, что вернёт книгу через два дня. Я стал ждать встречи. В моей голове строились планы близкого знакомства, и я мечтал, что она сделает первый шаг. Вот зазвонил звонок, и я открыл дверь. Передо мной стояла в нормальной одежде симпатичная девочка и протягивала мне книгу. Её глаза вопросительно и с внутренним страхом смотрели на меня. Я взял книгу, мы мгновенье постояли, смотря, друг другу в глаза и я закрыл дверь. Я проклинал себя за стеснительность. Я же слышал, чему учили рабочие женщины эту девочку. Тяжесть какой-то безвозвратной утраты ещё долго преследовала меня.

;

Неизвестно откуда появился вдруг у нас во дворе мужик - шахтёр из Прокопьевска и, почему-то я ему понравился, хотя у нас была большая разница в возрасте. Он приехал погостить у знакомых в Москве и от скуки забрёл в наш двор и разговорился со мной. Сперва он говорил, что он шахтёр и зарабатывает большие деньги. Меня это удивляло, он был инвалид и слегка прихрамывал. Потом выяснилось, что он работал электриком в шахте, но деньги, по моим меркам, всё равно получал большие. Вероятно, ему хотелось меня удивить, и он повёл меня в ресторан Балчуг. Обстановка в ресторане меня слегка удивила какой-то похожестью с белогвардейскими кабаками, которые я видел в кино. В углу бренчало пианино. Цыган с длинными волосами пиликал на скрипке, танцевали и пели неопрятные цыгане. Как будто, я попал в другой мир. Пили водку, пиво с не запомнившейся ничем примечательным закуской. Рестораны работали до четырёх утра и, естественно, домой я пришёл, когда стало светать. К моему удивлению мне не пришлось долго стучать в дверь, меня даже не ругали.  В тишине я разделся и лёг на свой диван. Как только я лёг, перед моими глазами и в голове всё закружилось и мне стало плохо. Я побежал в туалет и долго там приходил в чувство, пока последняя ресторанная еда не оставила меня. Родители молчали и не проронили ни слова, про мои приключения. Наверно они были рады, что я пришёл, всё-таки, домой. Эти впечатления от первого посещения ресторана надолго остались в моей памяти и моём подсознании.

;

У нас в классе я обратил внимание, что ребята постарше, переростки часто стали лазить под парты, если рядом стояла или сидела учительница. Оказалось, что им хотелось заглянуть ей под юбку. Потом придумали другой способ. К ноге привязывали зеркальце и, подведя под юбку, смотрели в зеркало. Мне тоже стало интересно посмотреть, а что же там скрывается. Я привязал к ноге небольшое зеркало и когда был урок французского языка сел на первую парту в правом ряду. Француженка была пышной блондинкой и пахла, какими то духами, распространяя запах на весь класс. Когда в процессе урока она подошла к моей парте, я, вытянув вперёд ногу, стал внимательно рассматривать отражение в зеркале, но кроме длинных белых штанов там не было ничего видно. Учительница, перехватив мой взгляд, посмотрела вниз и увидела зеркало на моей ноге. Я решил, что наступил конец света, стыд сковал моё тело. Но к моему удивлению она не проявила никаких эмоций, а просто мне сказала: «Убери». Чего там ребята хотели увидеть? Мне было очень стыдно, но хорошо, что никто про эту историю не узнал. Вообще, я уже говорил, что когда с нами учились переростки, в классе творилось что-то невообразимое. Стоял шум, все кричали и говорили, летали предметы по классу, стреляли из рогаток. Я не понимал, почему терпят это всё учителя. Может, они боялись этих переростков. То, что творилось на переменах трудно описать. После досрочного окончания последнего урока здоровый толстый увалень с красным жирным лицом, сидевший на последней парте, по кличке Жирный, вдруг достал свой член и на глазах у всех стал заниматься мастурбацией или по-простому, стал драчить его. Мы смотрели на него с отвращением и любопытством. Он это делал с неистовым остервенением, лицо багровело и багровело, глаза вылезали из орбит. Потом на парту испускалась струя и Жирный откидывался на спинку парты в изнеможении. После того как я это увидел, я боялся до него дотронуться и не здоровался с ним за руку. Так нас «воспитывали» в школе.

Мы в то время увлекались совсем другим. Начитавшись Канон Дойла, о Пляшущих человечках, я придумал свою азбуку и мы с моим соседом по парте, стали писать друг другу записки. У него был псевдоним - Хрен, а у меня Приемник, потому, что в радио кружке Дома пионеров я делал детекторные приёмники. Я мечтал о собственном радиоприемнике. Наши подписи выглядели примерно так:  (,2 3++) -Хрен, (:2№ 30++№;) - Приемник

;

Пришло лето, и я опять приехал в Загорск. Теперь я уже взрослый и получил паспорт. Все мои друзья тоже повзрослели, но по-прежнему мы играли на пыльной дороге в разные игры, но теперь стали чаще заигрывать с девочками и гулять в местном парке. Там мы знакомились с девочками, разговаривали с ними, пели песни. То, что мы от них действительно хотели, не умели высказать, не могли даже дать им это понять. Местом сборов моих приятелей был наш сарай, где у меня был под крышей настил. Если туда забраться по брёвнам стены, то взрослым нас не видно, а забраться им очень трудно. У меня там была постель, и я часто ночевал в ней, чтобы не беспокоить бабушку, если приходил поздно с вечерних прогулок. В то время мы увлекались пением блатных песен и песен, которые не передавали по радио, в том числе: « Мурку», «В нашу гавань заходили корабли», «Про поручика», с припевом : «Триппер, туце, туце, наце, герцен, верцен, верверсали, шишка с перцем, варварес»! И другие аналогичные. Мы не были блатными, но из своей «малины» на чердаке сарая изредка совершали набеги в соседские сады. Потом целыми днями ели яблоки и играли в карты в козла, в дурака, иногда в буру и в очко, но без денег.

;

Пришло горькое известие из деревни, умирает дядя Ваня. Бабушка, я и родственники дяди Вани поехали на лошадке запряжённой в телегу в деревню. Дороги в деревню не было, ехали через лес по лесным просекам и грязи. Двадцать километров ехали пол дня. Мою жизнь скрашивала молодая девушка ехавшая с нами. Она была очень красивая и очень женственная и общалась со мной как с ровесником. Она мне понравилась, и я мечтал о, каком ни будь, контакте с ней, но я стеснялся её и ещё не умел подойти к девушке. Да и она для меня была уже взрослая.

Приехали в глухую деревню. В необыкновенной тишине слышались только звуки жужжащих мух, слепней и других насекомых. Необыкновенно пахло полевой травой. Светило яркое солнце. В доме дяди Вани собрались взрослые и с мокрыми глазами молча смотрели друг на друга, выражая скорбные чувства. Дядя Ваня лежал на кровати и умирал, громко охая при каждом вздохе. Ситуация ужасная, ему не возможно помочь, говорили, что у него рак печени.

В доме мне нечего делать и я сперва пошёл изучать местные окрестности. Невдалеке была деревня, состоящая приблизительно из двадцати домишек. С другой стороны невдалеке виднелись остатки от бывшего барского дома, в виде ям от дома, пруда и ещё каких-то сооружений. Погода стояла жаркая, много летало насекомых, и вдруг вокруг меня стали жужжать пчёлы. Я побежал, они за мной. Я с криком побежал в дом. Пчёлы налетели на дом, ползали по окошкам и даже несколько проникли в дом. Они разлетелись оттого, что тётя Поля что-то неумело с ними сделала. Может быть, они тоже чувствовали приближение смерти хозяина.

 Когда пчёлы успокоились, я пошёл под навес, пристроенный к дому, там, на цепи сидела большая собака и очень злобно на меня лаяла. Глаза из темноты светились красными огоньками. Звали собаку Джемка. Она была похожа на овчарку, но на шее у неё был густой мех как капор у лайки. Говорили, что Джемка была помесь лайки с волком. Поначалу, я её побаивался, но постепенно она меня признала, потому что я стал её кормить.

Первую ночь я спал на чердаке, на сене. Всю ночь было слышно, как охает и мучается дядя Ваня. На следующий день он умер. Во вторую ночёвку я обнаружил на своём теле огромную вошь. Мне стало не по себе. Я слышал, что вши появляются на теле покойников. На следующий день я вместе с Люсей пошёл ночевать в деревню.

Люся собрала вокруг себя много ребят младше меня и играла с ними в их игры. Она была как королева со свитой. Она не могла не нравиться. Городская девушка в туфельках на каблуке, с красивыми ножками и фигурой, излучала красоту и здоровье и притягивала к себе не только меня, но и всех остальных. Каждый хотел ей понравиться. Наступила ночь, и мы все пошли спать  в сарай, где было сено и было постелено много тряпья, на котором  мы легли спать. Спали все в ряд как на одной кровати. Я лежал последним, рядом с Люсей и ощущал её тепло. Долго не засыпали и галдели, каждый хотел отличиться. Часто хохотали. Я же хотел обнять Люсю, но не мог даже дотронуться до неё. Я боялся, не знал, какая будет её реакция и боялся, что меня засмеют. Кто-то из пацанов, начал пукать. Все хохотали, и смеялась Люся. Тогда я в избытке чувств поднатужился и издал громкий звук. Все затихли, и никто не засмеялся. Наступила тишина. Я лежал и не знал, куда мне деться от стыда и ругал себя за эту дурацкую выходку. Все уже спали, а я прижавшись  к Люсе лежал недвижно и мечтал о ней. Если бы она знала и поняла, что творится со мной.

Вскоре мы уехали из деревни. Через некоторое время тётя Поля приехала жить к нам в Загорск и привезла с собой собаку Джемку. Тётя Поля прожила у нас не долго.

Люсю я больше не встречал, но слышал о ней, следующую историю. Она в Москве жила не далеко от дома Берии и шла мимо этого дома, когда подъехала машина и от машины до входа выстроилась шпалера солдат. Чтобы не ждать, она пробежала через шпалеру. Вскоре её нагнал майор из охраны, пожурил её и пытался с ней познакомиться и назначить свидание, но она каким то образом от него убежала. Эту историю рассказали, когда Берию расстреляли, и стала ясна причина действий майора.

 ;

Джемка стала моим лучшим другом, я с ней почти не расставался. Я её дрессировал и много гулял с ней на поводке. Она быстро научилась давать лапу и выполнять простейшие команды. Джемка была умным и хорошим учеником и другом. Когда мы ходили в лес, я пускал её без поводка, и она прекрасно меня слушалась, и я был горд этим. Она наверно была мне благодарна за то, что я с ней гулял, ведь она всю предыдущую жизнь провела на цепи. Когда я жил в Загорске, Джемка жила со мной в сарае привязанная внутри у двери на цепи. Цепь была такой длины, что не позволяла ей достигнуть только одного угла в сарае. Обычно именно там и размещались мои гости.  С одним из них чуть не  произошла большая неприятность. Мой сосед Герка, мой ровесник, пришёл ко мне и сидел в противоположном углу от собаки. Зная, что собака его не достанет, он начал её дразнить. Джемка стала рычать, лаять и бросаться на обидчика. Вдруг при очередном броске она впивается в его телогрейку, а когда она отпрянула для следующего броска, я успел броситься на неё и схватить за шкуру. Собака легла на пол и успокоилась. Оказалось, при прыжках разогнулись толстые гвозди, за которые крепилась цепь к косяку двери. А повезло ему потому, что в кармане у него оказалась записная книжка, которую и прокусила собака. Сосед легко отделался. С другим приятелем получилось чуть похуже, но славу богу, без укусов. Приехал ко мне из Москвы мой школьный товарищ Бакштейн и идёт навстречу  мне, а я стою у сарая и держу за поводок, лающую на него, Джемку. Не успел я предупредить, как собака бросилась на приятеля и достала до места, где располагается ширинка брюк. Ничего страшного не произошло, но брюки оказались разорваны по шву от переда до зада. Так она меня охраняла.

;               

У меня был взрослый велосипед, и я гонял на нём по всему Загорску. Соседка, взрослая девушка лет восемнадцати-двадцати встретила меня и попросила её прокатить до дома. Девушка, а проще Анька, была хорошо сложена с выпуклым и упругим телом взрослой женщины. У меня вдруг появилась мысль, что меня тянет к ней. Посадив её на перекладину велосипеда, поехали к дому. Я не знал о чём с ней заговорить, но, чувствуя её прикосновения возбуждался до неприличия. Она это быстро поняла и стала со мной заигрывать. Её зад тёрся об моё возбуждённое место. Я с трудом обхватывал её тело, мы падали с велосипеда, потом я её поднимал, и мы ехали дальше. Ей может быть, всё это понравилось, и она попросила ещё её покатать. Проделав ещё большой круг, падая и поднимаясь, мы вернулись домой, так и не предприняв шагов навстречу друг другу. Она поиграла со мной, а я надеялся на продолжение. Но на следующий день она как будто всё забыла и не замечала меня. Такое поведение меня смутило, я не знал как же мне себя вести.

Ещё на нашей улице жила девочка, сестра моего приятеля Люда. Она была очень симпатичной блондинкой с губками бантиком. У неё было нормальное девичье тело, а груди были больше чем у взрослых женщин, поэтому она даже ходила, чуть выпятив живот, чтобы их уравновесить. Она мне нравилась, но я стеснялся её брата и впрямую за ней не ухаживал. Потом прошёл слух, что она встречается с малым из ремесленного училища. Ремесленники жестоко избивали школьников своими ремнями с пряжками, и я, возмущаясь жестокостью и варварством, побаивался их. Люда стояла у своего дома, а я специально проезжал мимо, чтобы с ней заговорить. Она заулыбалась, увидев меня, и попросила её прокатить. Я с удовольствием согласился, и мы поехали. Я обнимал её, она смеялась, вскрикивала на ухабах, боялась, что мы вот-вот упадём. Я решительно нажимал на педали, Люда была младше меня, и я её не стеснялся. Езда нас обоих разгорячила. Выбравшись из города, остановились передохнуть в поле у копны сена. Сели на сено и тут, решившись, я обнял Люду, она не отстранилась, а как будто ждала этого. Я опрокинул её и навалился, не говоря ни единого слова, быстро нашёл заветную цель и добился своей заветной мечты. Люда лежала, не выражая никаких эмоций. Уже начало смеркаться, когда я привёз её домой. Теперь у меня появилась тайна, моя собственная девчонка. Мы от всех скрывали наши отношения. Люда тихонечко пробиралась ко мне и я приводил её в свой сарай, подсаживал её наверх и мы блаженствовали вдвоём на чердаке. Иногда, я её держал там целый день. Был случай, когда бабушка кричала, чтобы я выходил, но мы как партизаны, тихо лежали, прижавшись, друг другу, боясь, что нас обнаружат. Но всё обходилось, нас не обнаружили. Я боялся, что она может забеременеть. За день набиралась гора использованных и завязанных презервативов, и надо было их незаметно выбросить. Она ничего не боялась, а ведь ей, как я выяснил, было, всего двенадцать лет. Она говорила, что я ей понравился своими губами и длинным хвостом. Это было не правдой, наверно она сравнивала меня с её ремесленником, её ровесником, ещё не выросшим. Она мне досталась уже не девственницей. Я наслаждался её телом и запахом, исходившим от неё, и не мог оторваться от неё, в нас действовал один животный инстинкт самца и самки. Эта связь длилась почти два года. Последняя встреча у нас была холодной зимой, Я приехал в Загорск, и мы с ней провели несколько часов в не отапливаемом доме. Я никак не мог добраться до неё через огромное количество тёплой одежды. В трескучий мороз я наслаждался её безмолвной преданностью и с благоговением вспоминаю её до сих пор.

;      

Потом Люда исчезла, и брат её не говорил мне, где она. Я понял, что про наши отношения всё известно и меня боятся, чтобы я не сбил девочку с пути. Самое интересное, что по гороскопу это была самая подходящая для меня подруга жизни, но судьба не реализовалась, а бог всё сделал правильно. Мы были слишком молоды. Тогда же, когда исчезла Люда, пропала моя собака Джемка. Она часто вылезала из ошейника и бегала с другими собаками. Почувствовав свободу и впервые повстречавшись с самцами, её не возможно было удержать. После очередного побега она не вернулась. Говорили, что её застрелили. Так я остался один без двух преданных мне существ.

;

В Загорске меня оставили дома с моей маленькой двоюродной сестрой Галей. Она играла в свои игрушки, а я с тоской смотрел в окно. Погода была серая, и небо слегка хмурилось. Пахло грозой. Вдали я увидел черноту, как будто множество птиц двигалось мне навстречу. По мере приближения птицы увеличивались и превратились в различные предметы. Валенки, куски деревьев, тазы и разный хлам летели по воздуху. Я успел захлопнуть окно, поняв, что всё это летит на нас. Раздался сильный треск и большая ель, стоявшая у дома напротив, с шумом рухнула на крышу дома. Со страху сестрёнка забралась под стол. Кругом завывал ветер, и что-то стучало. Вдруг всё стихло и стало только слышно лёгкий стук дождя по крыше, который быстро затих. Я вышел на улицу и понял, что прошёл ураган. Наши ворота были распахнуты, потому что ветром сломало жердь, их закрывавшую. На крыше дома отогнулся кусок железа. Огромные толстые тополя, окружавшие наш дом, стояли на половину без ветвей. Ураган прошёл стометровой полосой и длился меньше минуты. Надо же ему было угораздить пройти через нас. Галка очень испугалась. Было очень жалко тополя и сосну у дома напротив.

;

            В Даниловском универмаге Москвы, я увидел необыкновенную продавщицу. Она меня притягивала своей свежестью и непосредственностью и выглядела как маленькая фея. Она была небольшого роста, с прекрасной фигурой балерины. Лицо милой девочки из сказочного мультфильма с чуть вздёрнутым носиком и голубыми, немного на выкате глазами, меня пленило.

У неё были светлые, чуть растрёпанные локоны на голове, а на щеках сиял нежный румянец. Я стоял как вкопанной около неё и молчал. Она спросила меня, что я хочу купить. Секция торговала женской одеждой, и мне, естественно, ничего не было нужно. Я переборол своё столбнячное состояние, и о чём-то с ней поговорил, узнал, как её зовут. С тех пор, меня тянуло зайти в этот универмаг, в секцию к Зине, так звали продавщицу. Теперь я использовал любую возможность, чтобы очутится в универмаге. Я простаивал часами у прилавка Зины. Я удивлялся, что меня никто не прогоняет, наоборот все сотрудники меня уже знали и приветливо улыбались. Так продолжалось довольно долго. Не раз ходили вместе на каток в Парк Культуры. Но у меня не было никаких надежд. У Зины был парень, который со временем стал её мужем. Она мне нравилась, но я считал её себе не ровней. На какое-то время наши судьбы разошлись.

;

            На катке я познакомился с девушкой старше меня, учившейся на первом курсе института. Её звали Ниной. Это была хорошо скроенная девушка, спортивного склада, довольно симпатичная и как говорят, своя в доску. У нас сложились с ней очень хорошие отношения. Мы много катались на катке, гуляли вместе и ходили в кино. Наконец я осмелел и зазвал Нину к себе домой, когда там никого не было. Мы были очень скованны и не знали, что нам делать. Потом я погасил свет и стал пытаться обнимать Нину. Она сидела неподвижно, как бы безучастно не реагировала на меня. Я осмелел в темноте, и запустил свои руки ей под юбку, и стал гладить ей ноги, не осмеливаясь подняться выше. Приятные впечатления и тепло женского тела возбуждали меня, пока я не ощутил под руками какие-то катушки, как будто кусочки грязи скатывались с кожи у меня под руками. Что случилось со мной, я не знаю, но больше мы не встречались, несмотря на то, что она мне нравилась.

;

            Каток была для нас отдушиной, где можно было хорошо провести время и познакомиться с девочками. Я опять знакомлюсь с девушкой старше себя, и у нас завязываются хорошие отношения. Меня стали принимать у неё в доме. Родители Ларисы были простыми людьми и принимали очень радушно. Я стал чувствовать, что меня принимают за жениха. Летом, вечерами мы забирались в какой-то сарай рядом с домом и целовались там до глубокой ночи. Уходил я оттуда шатаясь от усталости и ломоты внизу живота. Это было время, когда резко увеличилась преступность, после смерти Сталина и амнистии пятьдесят третьего года. На дороге, по которой я ходил, раздели родственника Ларисы и ткнули его в бок ножом. Здесь орудовали парни с оружием, но меня беда обходила, и я даже ни о чём не задумывался. Меня волновало одно, что никак не сдавалась Лариса и водила меня за нос. Она хотела выйти замуж, а в мои планы это не входило. Предпоследняя встреча состоялась у нас с ней после окончания школы, при подготовке к поступлению в институт.

;

В нашем дворе часто проходили баталии по хоккею с консервной банкой. Клюшки, в основном, делались из металлического прута. Играли и зимой, и летом. Я тоже любил играть в хоккей. Осенью мы собрали несколько человек и затеяли игру. Игра шла с переменным успехом, но вот счёт сравнялся и я бросился вперёд, обыграл защитников и с силой нанёс удар. Го о о ол! Мы впереди. Сзади слышу крик, оборачиваюсь и вижу парня по прозвищу Котяра, державшегося за глаз. Он подбежал к сараю, опёрся спиной на его стену и держась за глаз, хныкал. Мне ребята объяснили, что во время замаха клюшкой, я попал Котяре в лицо, который бежал за мной. Я не на шутку испугался и отвёл руку пострадавшего от глаза. Вижу глаз цел, а совсем рядом под глазом, кровоточит рана от моей клюшки. Все решили, ничего страшного, рана заживёт. Это же несчастный случай. Но дело осложнилось, хотя рана зажила,  глаз всё-таки повредился, и зрение ухудшилось на пятьдесят процентов. Меня долго преследовала мать пострадавшего, пытаясь обвинить меня в причинении вреда её сыну. Но серьёзных последствий для меня не было, я же сделал это не нарочно. Я даже не заметил своего удара Котяре под глаз. А ведь меня могли засудить. Клюшкой я больше не играл, но всё же гонял банку ногами.

;

Мой сосед по парте в школе Геннадий решил заняться стрельбой в тире. Оказалось, что можно заниматься в тире только снайперской стрельбой, потому что на все остальные виды стрельбы уже набрали достаточно народу. Снайпер стреляет в паре, и Геннадий пригласил меня к себе в пару.  Я собирался поступить в аэроклуб, но приглашение, которое должны были прислать, не приходило, и я согласился. Так учась в девятом классе, я стал заниматься снайперской стрельбой из винтовки. Стрельба мне очень нравилась, да и какой парень не любит пострелять. Когда смотришь в окуляр прицела снайперской винтовки, то отчётливо видна цель и видишь, как попадают в мишень пули. Особенно приятно, когда пули ложатся в десятку. Занятия проходили в тире, но однажды нас направили на стрельбы на полигон, на станцию Челюскинская.

Нам дали боевые винтовки и восемь боевых патронов, три пристрелочных и пять зачётных. Мы стреляли в мишени на расстоянии восемьсот метров. Стрельбы прошли для нас успешно, все отверстия от пуль нашлись, и мы довольные пошли чистить и сдавать винтовки. Я положил в специальное ложе на столе для чистки оружия свою винтовку и стал готовиться её чистить. Это происходило под длинным навесом, где стояло много столов, и у многих из них народ чистил своё оружие после стрельб. Я дождался, когда уложит свою винтовку Геннадий, чтобы вместе начать чистку. У моей винтовки оказался взведённым затвор, и я машинально хотел нажать на курок. Перед моей винтовкой было много людей, и у меня вдруг промелькнула какая-то неясная мысль, я посмотрел на Геннадия и спросил: «Стрельнуть»? Тут же ответив себе: «Нет», открыл затвор винтовки… Из винтовки со звоном вылетел неиспользованный патрон с пулей. Я побледнел, мы смотрели друг на друга с Геннадием и не могли понять, откуда взялся этот лишний патрон. На стрельбище нас внимательно контролировали и считали каждый патрон и каждую пробоину. Так эта загадка и не была отгадана. А спас меня от больших неприятностей, скорее всего, засевший глубоко в мою память давний случай с выстрелом из маузера в Загорске. Случай с нынешним патроном остался в тайне. Опять со мной мог произойти несчастный случай, возможно, даже с жертвами людей.

Ещё несколько месяцев мы ходили в тир, как вдруг его закрыли. Мы узнали, что в тире произошло ограбление, украли пистолеты, а сторожа порезали ножом. Сторож перед смертью сказал, что нападали ребята, которых он видел в тире раньше. Далее арестовали Геннадия, говорили, что в оружейной комнате нашли отпечатки его пальцев. Я начал беспокоиться, я же тоже заходил иногда в оружейную комнату, несмотря на запрет. Но жизнь продолжалась, на носу годовые экзамены, а Геннадия всё нет, а других преступников ещё не поймали. Но вот на экзамены появился Геннадий, и стала известна страшная новость. Ограбили тир ребята из десятого класса нашей школы, с украденными пистолетами они нападали на людей и их грабили. Их довольно быстро поймали, но один из них отличник шедший на золотую медаль успел застрелиться. Его нашли на даче, он нарисовал себе в районе сердца крест и выстрелил в него из украденного пистолета. В записке было написано: «Не хочу всю жизнь сидеть в тюрьме». Был суд, их осудили на разные сроки. После смерти Сталина была объявлена амнистия, и один из участников ограбления сдавал выпускные экзамены за десятый класс вместе с нашим классом, и затем поступил в институт.

;

Наконец приехал из Монголии мой двоюродный брат Саша. Теперь нам будет вдвоём веселеё. Первое чем он меня удивил, приехав из Москвы в Загорск на своём велосипеде. Я постарался от него не отставать и тоже совершил такую же поездку. Очень тяжело было подниматься в крутую гору перед Загорском.

Естественно, что жили мы с ним в нашем сарае на чердаке. Я посвятил его во все свои тайны, и мы с ним прекрасно ладили. Мы по вечерам гуляли, приходили поздно, но мы никого не беспокоили. Здесь была свобода. Люда познакомила брата с девочкой, и теперь у нас появились у обоих, возлюбленные, правда, где он встречался со своей Галей, я не знал. У нас была хорошая конспирация, но однажды мы прокололись.

Я решил похвастаться перед братом и позвал его совершить ночью набег за яблоками в дальний сад, откуда виднелись с улицы красивые яблоки. Сам то я никогда туда не лазил. Я повёл его на дело. Мы как заправские разведчики перелезли через один забор и залегли перед границей участка, где стояли деревья, усыпанные яблоками. Залаяли собаки, зажигали свет в доме, мы тихо лежали. Было страшновато, но я не подавал вида. Дождавшись, когда всё успокоилось, мы быстро подбежали к дереву, набили за пазуху яблок и вернулись к себе в сарай. Когда я зажёг керосиновую лампу, я обомлел. Лицо у Саши было красным, всё кем–то покусано. Он стал раздеваться, а в рубашке были мёртвые и живые муравьи, живот весь искусан муравьями. Саша лежал на кочке с муравьями и не проронил ни одного слова. Такой у него был характер. Он говорил, что он думал, что это мошки. После этих переживаний мы закурили самокрутки с махоркой и легли спать. Надо сказать, что я не курил, а Саша уже покуривал. Дело в том, что у него курили и мать и отец. Когда я первый раз затянулся табачным дымом махорки, у меня было сильное головокружение и тошнота, на второй раз поменьше и постепенно я стал курить, но только с братом. В качестве пепельницы мы использовали большую тарелку, в которой накапливались горой окурки. Утром мы уехали кататься на велосипедах. К обеду вернулись домой, и вошли в дом. На обеденном столе, на белой скатерти, посередине красовалась тарелка полная наших окурков. Отец Саши дядя Серёжа залез снаружи сарая по брёвнам через окно наверх и обнаружил окурки и яблоки. Нас поругали, а Саше сказали: «Вот будешь учиться в десятом классе, тогда и кури». Я в то время уже перешёл в десятый класс, а он только в девятый, поэтому меня не трогали, да и моих родителей не было.

;

 В школе я близко дружил с Гариком Бакштейном, евреем, и с Лёвой Нечаюком, украинцем. Мы ещё раньше, втроём, дали клятву, что не женимся до тридцати пяти лет. Но однажды, кто-то сказал, что в женской школе не хватает мальчиков, что бы играть мужчин. Мы пошли в школу, там играли пьессу «Разлом». Наш Лёва подошёл на роль поручика, а я в основном, сидел за партой, изображая из себя корреспондента. На сцене в классе были две девушки. Одна красивая блондинка, с вьющимися волосами, с голубыми глазами походила на ангела. Вторая очень серьёзная девушка изображала медсестру. Лицо её был смуглое, а глаза большие и коричневые. Казалось, что мне больше нравилась блондинка, но я всё время смотрел в большие глаза медсестры. И мне показалось, что они благосклонны ко мне. Так постепенно началась наша дружба, а потом и любовь с Аллой. Сперва мы гуляли по улицам, потом, допоздна стояли в подъезде и целовались до изнеможения, пока её не загоняли домой. Потом я стал приходить к ней домой, и мы опять целовались и обнимались. Потом  судорожно расцеплялись, когда кто ни будь, входил в комнату, где мы сидели. Мы были счастливы, но я хотел большего. Алла была воспитана в строгих правилах, а я везде искал плотскую любовь.

;

Мои ухаживания за Аллой постепенно превратились  в привязанность и желание постоянно находиться рядом друг с другом. Я понял, что она тоже ко мне привязалась. Может быть, она меня любит, хотя я тогда ясно не понимал значение этого слова. Мы стали проводить много времени вместе. Алла почти перестала общаться со своими закадычными подругами, очень добропорядочными девочками. Вскоре одна из них, еврейка, пригласила нас вместе на день рождения. Там был в гостях и её ухажёр, Марек, очень приятный и воспитанный парень старше нас. Меня он и вся компания пыталась воспитывать и делала это с превосходством, мол, со временем я дорасту до их уровня. Я молчал, и не знал, как ответить, но внутри появилась еле заметная обида, хотя в целом мне понравилась эта вечеринка. Потом, вдруг, эта подруга, чтобы спасти заблудшую подругу - Аллу от неотёсанного, как бы, уличного парня, пожаловалась родителям Аллы на меня.  Я не подхожу Алле, отвлекаю её от учёбы, и как бы чего не вышло, надо принять меры, по её спасению. Дома у Аллы начались скандалы с отцом, но, несмотря на его скандальный характер, Алла стояла насмерть. После этих событий Алла поругалась со своими подругами и больше вообще с ними не общалась. Я восхищался её стойкостью и ещё больше убеждался в её преданности мне, но ей не говорил об этом. У меня появлялся преданный друг, моя опора и поддержка во всех делах, вдохновлявшая меня на самосовершенствование. Может быть, пришла уже любовь, окрылявшая меня, но я этого не понимал, меня больше тянула животная страсть, страстные поцелуи.

            Скоро скандал дошёл и до меня. Когда под вечер, я был один дома и на звонок открыл дверь, передо мной стоял отец Аллы. Я был ошеломлён и не знал, как поступить. Её  отец с ходу стал говорить, переходя на крик, чтобы я оставил его Аллу в покое и не мешал ей учиться. Я тогда спокойно сказал, чтобы он по этому вопросу обратился к Алле, как она решит, так и будет. Сам же я очень обиделся и разозлился, мне хотелось ему нахамить за то, что он злобно настроился против меня, и я с силой захлопнул дверь перед его носом. Как он узнал мой адрес? Почему все настроены против меня? Я не делал ничего, без согласия Аллы. Чего было так кипятиться? Он ушёл.

            С Аллой мы по-прежнему встречались, и это противостояние с родителями нас ещё больше сближало, несмотря на то, что скандалы у неё продолжались.

Через некоторое время, наконец, поняв, что нас не сломить, я был допущен в дом, где мы с Аллой уединялись в комнате родителей, когда их не было дома, и опять целовались. Когда я долго не приходил, Алла встречала меня испепеляющим взглядом, надменно смотря на меня, с высоко поднятой головой. Я знал, теперь точно, что она меня любит, и всё кончалось опять поцелуями.

;

Я уже говорил, что увлекался кататься на конках и любил «резать» лёд норвежками. Алла знала моё пристрастие к катку и тоже стала ходить на каток. У неё был прекрасный бордовый костюм фигуристки, с короткой юбочкой, но кататься она, практически, не умела, судорожно двигая прямыми ногами, и плохо держась на ногах. Я катал её под ручку и мы так делали круг за кругом. Зрелище было комичным. Когда же она одна стояла в снегу за пределами льда, её можно было принять за прекрасную фигуристку, величественно отдыхавшую после выступления. Ребята пытались к ней подкадриться, но когда она ступала на лёд, её обаяние пропадало и они разочарованные, уезжали. Мне она нравилась и на снегу и на льду.

;

В январе 1953 года мы школьники десятого класса переживали события связанные с делом врачей. Конечно, мы восхищались доктором Томашук, раскрывшей заговор еврейских врачей. В беседах между собой мы осуждали злых врачей.

Наступил март и как гром с неба принеслась весть о том, что умер великий Сталин. Что же теперь будет, как мы сможем жить дальше, казалось, что жизнь остановится. Всё что происходило в стране, связывалось с именем Сталина. Во время войны из репродукторов мы слышали сообщения о победах и приказы Верховного главнокомандующего. Что я знаю о нём? Ничего.

Первый раз я как бы увидел Сталина или вернее почувствовал, что Сталин существует, когда в конце войны мы с дядей Юрой остановились на подмосковной дороге, чтобы сменить проколотое колесо у Эмки. Я сидел на снятом колесе и увидел несущуюся на большой скорости кавалькаду. Впереди ехала большая иностранная машина с тёмными окнами, а за ней виллисы с автоматчиками в светлых полушубках. Машины промелькнули, и за ними клубилась снежная завеса. «Сталин поехал», сказал дядя. Я был поражён.

Мы привыкли к тому, что всюду прославлялся Сталин, и мы всем ему обязаны. Победа в войне, послевоенное строительство, танки, самолёты, атомная бомба, отмена карточек, снижение цен на продукты и многое другое результат чуткого руководства товарища Сталина. Во время войны солдаты шли в бой со словами: «За Родину, за Сталина»! По приказам Сталина расстреливали отступавших наших солдат и изменников Родины. Надо умереть, но не сдаваться. Жестокость заставляла людей быть собраннее и ответственнее. Всё вокруг прославляло Сталина. Многократное восхваление внушило нам и всему миру легенду о величие Сталина. Мы все подсознательно знали, что нельзя говорить неодобрительно о Сталине и его режиме, наоборот надо их оберегать.

Однажды сквозь сон я услышал, как отец что-то говорил маме о Сталине и потом говорил о море крови заливавшей всю страну. После этого я стал считать отца не нашим человеком и боялся, что он меня опозорит. А отец, однажды назвал меня Павликом Морозовым, он чувствовал мой настрой.

У дяди Юры был трофейный радиоприёмник «Телефункен» с коротковолновым диапазоном. Когда я бывал у него в гостях, я непременно из любопытства пытался поймать радиостанцию «Голос Америки». Иногда удавалось, сквозь шум глушилок, что-то услышать. Я верил и не верил тому, что говорили о Сталине американцы. Подспудно проникали неясные мысли о терроре, жестокости и кровавости режима, но вслух я говорил: «Какие глупые американцы. Врут всё про Сталина, как будто мы поверим в эту брехню». Это было моим оправданием перед окружающими, за то, что я слушал «Голос Америки». Интересно, все слушали, но молчали. Рассказывать нельзя было.

Где-то в шестом классе к нам пришла молодая учительница, сразу расположившая к себе ребят. Она вела себя почти как наша сверстница, но исподволь воспитывала нас. Она много возила нас по музеям Москвы и часто говорила: то, что мы сейчас увидим, останется на всю жизнь, и пока мы свободны, надо ходить в музеи и театры. Потом у вас не будет времени. Она оказалась права. Вообще, она по молодости, отдавала душу своей работе. Я тоже поддался её обаянию и, не смотря на свою не активность, вдруг взялся за редактирование классной газеты. Я всецело отдался этой новой для меня работе. Организовал ребят и вот новая газета торжественно вывешена в классе. Я был счастлив и горд. В левой части газеты красовался крупный портрет Сталина очень хорошо нарисованный простым карандашом моим соседом по парте со звучной фамилией Глазунов. Я восхищался его рисунками, а он не придавал никакого значения своему таланту, и меня это удивляло. И вот теперь все смогут увидеть замечательный портрет, абсолютно похожий на те портреты, которые мы видели повсюду. Ребята толпились вокруг газеты, читали заметки, написанные ими самими, и радовались её появлению. Но, через несколько дней, в класс вошёл директор школы и, подойдя к газете, воскликнул неприятным еврейским голосом, указывая пальцем на портрет Сталина: «Снять»! В начале мы ничего не поняли. Только потом мне объяснили, что рисовать портрет Сталина могут только профессиональные художники. Я хранил снятую газету у себя дома много лет. Теперь я думаю, что этот противный тогда директор школы уберёг нас от больших неприятностей. Газет я больше не редактировал, инициатива оказалась действительно наказана.

Видел ли я Сталина? Был ли он похож на портретах и фотографиях? Я видел Сталина, стоящего на мавзолее Ленина во время первомайской демонстрации трудящихся. Наша школа в колонне Кировского района Москвы шла рядом с мавзолеем и я, как и все, радостно приветствовал товарища Сталина. Мне казалось, что именно мне он поднимал свою руку. Он был похож на себя!

Хотя Сталин был далёк от нас, он постоянно о себе напоминал. Вот вышли в свет его «Вопросы языкознания», то мы изучали его другие труды, то решения очередного съезда и его речи. Я энтузиазма особого не проявлял, но вынужден был всё это изучать. В классе со мной учился Боря, высокий худощавый блондин, сын журналиста. Сочинениями Бори часто восхищалась учительница русского языка. Я, конечно, его сочинения не читал, но его уважал. Мне запомнилось, как однажды в беседе со мной он восхищался трудами Сталина, хвалил ясность его ума и чёткость выражений, и доступность в понимании по сравнению со сложными в освоении трудами Ленина. Я плохо разбирался во всём этом, поскольку меня больше занимала техника, но то, что Сталин писал просто, раскладывая всё по пунктам, мне нравилось, и я даже старался ему подражать. Поскольку Боря был для меня авторитет, я старался найти, чем же так восхищался Борис и не находил. Ничего особенного, наверно, я не дорос ещё, думал я. А может быть, Боря говорил это, лицемеря, чтобы все верили, что он за Сталина, за Родину.

Когда мы пришли в школу нам объявили, что сегодня будет прощание с товарищем Сталиным в Колонном зале Дома союзов и занятий не будет. Учителя плакали, а мне плакать не хотелось, и я тихонечко наслюнявил себе под глазами, чтобы выглядеть огорчённым. Разбившись группами, мы пошли в Колонный Зал. Вот мы добрались до Трубной площади. Здесь уже толпа. Появились милиционеры на лошадях. С группой ребят пошли через дворы. Блудили, блудили и, в конце концов, я один попал в коридор, по которому люди медленно двигались к Колонному залу. Коридор, это пространство на тротуаре ограниченное стенами домов и грузовыми автомобилями с открытыми бортами. На машинах стояли солдаты. Стемнело, давка усиливалась, задние напирали на передних. В какой то момент я оказался спиной прижатым к открытому борту машины. Давление на меня усиливалось, и я не смог больше стоять. Откинувшись навзничь, я лёг на пол грузовика, перегнувшись в спине. Я молчал. Солдаты, увидев меня, немного оттеснили напиравших людей, и я вновь смог стоять на ногах. Меня не раздавили, но я был близок к этому.

Двигались очень медленно. Только к четырём часам утра я вошёл в Колонный зал. Мне уже всё было безразлично, я очень устал, но когда я увидел лежащего в гробу Сталина, я был поражён. Передо мной лежал совсем другой Сталин. Передо мной лежал щуплый старикашка, с редкими волосами на голове и в усах, со старческими руками и лицом. Только мундир говорил, что это Сталин. Я был разочарован. Лучше бы я не ходил смотреть на него. Открывалась первая завеса обмана.

Во время похорон Сталина меня застал траурный гудок в конце Новокузнецкой улицы. Вот также хоронили Ленина, подумалось. Когда стояли во время гудка, возникала мысль, о том, как же мы будем жить без Сталина. А потом я пошёл дальше, как и вся страна.

; Ещё одна характеристика любимого учителя математики.

Характеристика

ученика 10 класса школы №525 г Москвы

         Жигунова Владимира

Жигунов Владимир за время пребывания в школе показал себя дисциплинированным учеником, имеющим хорошие способности. По своему характеру флегматичен. В ответах бывает медлительным. Общественные поручения выполнял, но особого вкуса к общественной работе не имеет. В разговорах со старшими честен и правдив.

             Поведение: «пять»

             Прилежание: «четыре»

             Классный руководитель Мухин

 

;Рядом с моим военкоматом находился аэроклуб. Я хотел летать и подал заявление о приёме меня члены аэроклуба. Я долго ждал ответа, который должен был прийти по почте, но он не приходил. В десятом классе во время выпускных экзаменов мне пришла вдруг повестка из военкомата. Я пришёл по повестке в военкомат. В кабинете меня принимал майор, лётчик, герой Советского Союза. Он мне сказал, что я подавал заявление в аэроклуб, поэтому здесь решили направить меня учиться в армию, в лётчики. Я сказал, что уже передумал, и хочу строить самолёты, поэтому решил поступать в МАИ. Майор не стал со мной разговаривать, но мой паспорт оставил у себя. Что было делать? Я всё рассказал родителям. Оказалось, что повестку в аэроклуб я получил, но родители её выбросили, оберегая своё чадо. Потом отец пошёл в военкомат и принёс мне мой паспорт. Так я не стал лётчиком, а пошёл учиться в МАИ.

;

После окончания школы мама достала путёвки в подмосковный дом отдыха «Конаково». Поехали туда теплоходом. Это было интересное первое путешествие на теплоходе. Запомнилось, как проходили шлюзы и огромные статуи вождей Ленина и Сталина, стоявшие на разных берегах реки. Нам пришлось переждать некоторое время на пристани. В маленькой каютке с белоснежными простынями и занавесками на окне было очень уютно. Мы провели там половину дня, и потом приехали в дом отдыха.

Дом отдыха располагался недалеко от Волги. Главный корпус был старинный каменный. Рядом был разбит замечательный стариннй парк, с расходящимися веером аллеями. Днём я много играл в настольный теннис, у меня была постоянная партнёрша, прокуренная женщина значительно старше меня, творческий работник. Она быстро познакомилась со мной и водила везде меня за собой. Вечерами в парке я встречался с молоденькой женщиной, в тайне ото всех, потому что она была замужем за известным всей стране водолазом, и работала официанткой в столовой.  Я желал её, а она говорила, что она сыта этим. Меня же мучили эротические сны. Мне снилось, что я держу её в объятиях, а в самый ответственный момент, я ощущал мокрые штаны и, неудовлетворённый, просыпался.

;

После  дома отдыха нужно готовиться к экзаменам в институт. Чтобы не тратить напрасно время на поездки, я поселился на время подготовки и сдачи экзаменом в квартире дяди Юры. Это была большая двухкомнатная квартира, и я там был один. Трудно было устоять от соблазна, и я пригласил своего приятеля по двору Женьку с подругой и Ларису на вечеринку. Вечеринка удалась на славу, но мы мечтали, когда придётся идти спать. Расположились в разных комнатах. На кухню выходили, чтобы поделиться впечатлениями. У Женьки с Машей всё было налажено, и Женька скоро уснул. Я не спал, обнимал Ларису, но всё напрасно, она была неприступна. Через какое-то время я опять навалился и провалился в ней, только один раз, на мгновение. «Почему же она себя так ведёт»? - подумал я и заснул. Утром проснулись, как ни в чём не бывало. Потом сели за стол.

Вдруг звонок в дверь, мы затихли. Потом ещё и ещё. Потом стук в дверь и голос дяди Юры: «Вовка, открой»! Я построил всех перед дверью и открыл её. Все быстро проскользнули вниз. Дядя Юра стоял передо мной ошеломлённый, в болотных сапогах, в охотничьей одежде. Он нежданно-негаданно вернулся с охоты. Когда шок прошёл, мы деловито принялись за уборку, чтобы не дай бог, ничего не заметила тётя Муся, его жена. Он очень интересовался, как прошла ночь. Но я молчал, а что скажешь.

;

Пришло время сдавать экзамены в институт. Я хорошо написал сочинение, сдал математику, физику, когда ко мне подошёл молодой дядя из абитуриентов и попросил сдать за него экзамен по математике. Он был из бывших военных, шёл вне конкурса, но математику не знал и её очень боялся. Поскольку отметка для него не имела значения, я дурак, согласился за него сдать экзамен. Я был самоуверен. Мы пошли домой, переклеили фотографии с моего листка на его. Я не задумываясь, пошёл на экзамен. Я сдал математику отлично. Экзаменатор долго изучал мои документы, потому что это была первая пятёрка. А я потом подумал, что случилось бы, если бы он меня разоблачил. Но это из серии «если бы он вёз патроны». Всё прошло успешно. В знак благодарности, дядя повёл меня в ресторан «Загородный». Я был первый раз в таком ресторане на открытом воздухе. Мимо девушки возили крюшон, и я там так накрюшонился, помешав его с водкой, что не помню, как добрался домой. На следующий день предстоял следующий экзамен, а я на него не смог пойти. Пришлось доставать справку о болезни от врача. Так вот я с осложнениями, потом стал студентом МАИ. Этого дядю я видел на занятиях, значит, он тоже поступил в МАИ.

 

 
МАИ.

Наступили первые дни занятий в МАИ. Я посмотрел на своих соучеников и сел почему–то рядом с симпатичным, очень уравновешенным парнем, его звали Виталием. Он был москвичом и к тому же жил и учился в школе недалеко от меня. Мне казалось, что я давно его знаю, и, что он свой, как говорят в доску. Рядом сидел парень крупного телосложения, которого я видел раньше. Он гулял с одной девочкой в районе, где жила Алла. Я думал, что он намного старше меня. Оказалось, что его зовут Андреем и он давний друг Виталия, которого он звал Витяем. Мы все познакомились и с тех пор дружим.

            Первое с чем знакомишься в МАИ, это пятый корпус, который как бы является своеобразным инкубатором для первокурсников и второкурсников. Здесь в основном, проходила наша жизнь. Постепенно все перезнакомились, появились новые знакомые.

 Алла тоже поступила в МАИ, и теперь я часто её вижу. Наше знакомство укрепляется. Мне почему-то запомнилось, как я со стороны наблюдал, когда она шла по территории института и куда-то спешила. Она была в тёмном платье, маминых чулках и шла широким шагом с высоко поднятой головой, размахивая руками. Пятки маминых чулок вылезали, потому, что они были большого размера, платье развивалось на ветру, облегая красивую фигуру. Она шла, ничего не замечая. Я стоял, я стеснялся за неё, но ей об этом никогда не говорил.

Наступали ноябрьские праздники, прекрасный повод организовать вечеринку. Алла предложила провести вечеринку на даче, где жила её бабушка и дядя Женя. Собрали большую компанию. Каждый приглашал своих знакомых. Были даже студенты старших курсов. Ехали на дачу по Савёловской железной дороге на поезде с паровозом. Электрички там тогда не ходили. Паровоз пыхтел и шёл медленно, но мы доехали. Я приехал немного раньше с Аллой и встречал гостей. Встречал гостей и дядя Женя. Ориентиром были высокие сосны, растущие у забора. Когда приходил очередной гость и спрашивал, туда ли он попал, и показывал бутылку, дядя Женя беззвучно пропускал. Пропуском были бутылки. Вечеринку организовали в складчину. Все всё несли с собой. Собралось больше двадцати пяти человек. Масса незнакомых. Быстро организовали в одной комнате стол, на террасе танцплощадку и веселье началось. Потом начались танцы. Некоторые парочки стали удаляться по углам. Алла на мои приставания не отвечала, наоборот стала танцевать с незнакомыми старшекурсниками.  Этого вынести я не мог и пригласил миловидную девушку. Мы с ней потанцевали, а потом я увёл её на улицу. Нашли скамеечку недалеко, под самым фонарём и стали обниматься и целоваться. Оба были не трезвые. Непонятно откуда появилась девушка Тамара, она не была студенткой, а где-то работала. Уже наступила ночь, за нами приходили, звали в дом, но я упорно сидел. Стало холодно. Я взял Тамарины ножки, они были слегка пухленькие и вызывали романтические чувства. Потом я обследовал, и понял, что она была в колготках. Я стеснялся прямо здесь пойти дальше, а подходящего  места я не знал. Так мы просидели до утра. Она сидела на моих коленях верхом, обняв ногами мою спину под пиджаком, грея их. Мы друг друга обнимали и целовались. Утром, когда мы протрезвели, я её проводил на поезд, а сам, как ни в чём не бывало, пришёл на дачу и снова сел за стол продолжать. Алла вела себя, так как будто ничего не было. А я взял большую бутылку красного вина и пытался повернуть пробку, но она открылась вместе с горлышком, как будто специально горлышко надрезали. Все очень смеялись и издевались над моей богатырской силой, но бутылку мы выпили. Пустую бутылку без горла я поставил почти в конец ряда выпитых уже бутылок. Бутылками был обставлен огромный старинный буфет, размером не менее полтора метра на шестьдесят сантиметров по полу.

            Скоро началась зачетная сессия, а за ней и экзамены. Экзамены сдавались легко, пока не наступил экзамен по математике. Мы радовались, что математику у нас принимает молодой преподаватель, а не известный всем поколениям студентов своими двойками наш лектор Ялтуновский. Я пришёл на экзамен и слышу, что стоит уже девять двоек, и все учат формулировку одного математического закона. Вот ещё одна выходит и говорит, что она учила, но всё равно получила двойку, потому что забыла сказать всего одно слово. Я тоже учу злополучную формулировку. Когда я зашёл сдавать экзамен, уже стоит двенадцать двоек. Преподаватель вдруг говорит: «Ну что же вас спросить»? В это время я слышу, как за дверью хором учат этот заковыристый закон. Я говорю: «Конечно, надо спросить, что ни будь другое. Слышите, закон уже выучили наизусть». Он быстро меня поспрашивал и поставил – отлично. В математике, если ты понимаешь, даже одно слово играет роль. А мне повезло.

            Быстро пробежал второй семестр: в учёбе, ухаживании за Аллой и редких вечеринках. После сдачи экзаменов я вдруг узнаю, что моя Алла уехала отдыхать на юг в Хосту. Я не был на юге и решил тоже поехать в Хосту. Я ничего не знал о том, где остановилась Алла. В Хосте я поехал ночевать к первой попавшейся мне женщине, которая предложила мне пристанище. Я был, наверное, совсем зелёный и плохо разбирался в людях. Черты лица не совсем нормального человека этой молодой женщины поначалу меня не смутили. Мне было безразлично, я же приехал найти Аллу. Когда же я пришёл к женщине сдавшей мне комнату, оказалось, что я должен спать с ней в одной комнате. Я удивился, но не придал этому значения. Вечером, когда мы легли спать в разных сторонах комнаты, она стала мне рассказывать странную историю, про то, что здесь какие–то силы с ней что–то проделали, и она искусственно забеременела. У неё родился ребёнок, который живёт у матери. Зачем она мне это рассказывала, я не понимал. Может быть, она хочет, чтобы я её соблазнил, подумал я. Но она была старше меня, и мне она казалась не совсем нормальной. Я вскоре сбежал от неё на другую квартиру. Я ходил на пляж, искал Аллу, но так её и не нашёл. Увидел я её уже на втором курсе, когда начались занятия.

            Вообще, я знал, что Алла меня любит, и даже в этом был уверен, Я часто приходил к ней домой, и мы сидели, как ненормальные, обнявшись, и целовались, но не больше. Я часами простаивал с ней в подъезде её дома, и не мог распрощаться. Мы стояли, обнявшись, и я её опять целовал. Ей это нравилось, но её не зажигало. Она стойко держалась, её воспитание не позволяло расслабиться. Меня это раздражало, мне казалось, что если любишь, то можешь броситься в омут без оглядки. И я думал: Она  меня любит? Или хочет выйти замуж? Поэтому на её равнодушие, как мне казалось, я отвечал тем, что демонстративно заводил новых девочек, но не надолго, а возвращался к моей Алле, а она всегда меня принимала. Когда я приходил, то она меня встречала испепеляющим взглядом. Высоко подняв голову, она на меня царственно, гордо смотрела своими большими карими глазами, говорившими мне о своём презрении. Но вскоре мы обнимались и целовались.

Опять наступили ноябрьские праздники, и мы собрали большую вечеринку на квартире у Аллы. В квартире стоял большой сундук набитый всякой посудой, рюмками и бокалами, давно оставленный на сохранение одним родственником. Конечно, мы пользовались рюмками и бокалами и много их разбили из этого сундука. Веселье было на славу. Хорошо выпили. Но моя Алла мне не принадлежала, и я опять разошёлся. Закрутил девочку Марину, которая пришла со знакомым парнем, намного симпатичней меня. Потом я увёл её на улицу, и там она мне рассказала, что учится в цирковом училище. Она была очень миловидная,  небольшого роста. Фигура у неё была идеальная. Мы с ней прогуляли до полночи. И всё.

Опять сессия и вот Новый год. Новый год справляем у Андрея. У него большая трёхкомнатная квартира. Отец заместитель министра, очень приятный мягкий человек, разрешил нам попраздновать, а сам с мамой удалился. Как празднуют за столом понятно, особенно студенты. В общем, выпили прилично. Я улучил момент и, посадив Аллу на диван, обнимал её и готов был умереть от желания. Она не сопротивлялась, а только как-то вращала белками глаз, а когда я стал решительнее, просто вырвалась от меня. Сколько можно надо мной издеваться. Я пошёл танцевать и вдруг один гость влетел головой в роскошный сервант и разбил стекло. Спешно потащили гостя в ванную для протрезвления. Я взял душ и направил его на голову бедолаге. Он ничего не соображал, а как примерный мальчик с закрытыми глазами, нашёл мыло и автоматически стал намыливать голову. Общий смех перешёл в переживание, как же быть с родителями. Это событие омрачило вечеринку. На следующий день мы ухитрились заказать новое стекло и его поставить в сервант. Родители якобы ничего не заметили.

            Экзамены за третий семестр сданы, и я решил, что моё терпение кончилось, я сдаюсь, я готов жениться!

Она меня поймала и победила! Но я тоже не сдаюсь. Если она меня любит, она должна мне доверять. Мы договорились подать заявление в ЗАГС и, не дожидаясь расписки, совершить брачный акт досрочно. Она согласилась. И, вот мы едем на дачу, Забираемся в маленькую комнатушку, и совершаем то к чему давно стремились. Я, наконец, обладаю не только душой, но и телом Аллы. Мы целый день наслаждались, а к вечеру собрав бельё со следами преступления, сели в электричку и поехали в Москву. По дороге выбросили постельное бельё в Москва-реку. Всё, теперь мы муж и жена.

Вскоре мы объявили, что мы подали заявление в ЗАГС и хотим жениться. Это известие не удивило мою маму, но мой отец всё спрашивал меня, не беременна ли Алла. Кода я сказал, что не беременна, он страшно удивлялся и говорил: «Зачем же тогда жениться»? Действительно, мы были ещё очень молоды. Отец мой боялся. Его, как он говорил, женили в восемнадцать лет, а когда у него было двое детей, он разошёлся со своей первой женой. Я тоже не хотел повторения судьбы отца и надеялся, что она не повторится. Потом встречались родители, познакомились, обсудили все вопросы, связанные со свадьбой. Но судьба распорядилась по-своему. Неожиданно умирает любимая няня Аллочки, баба Дуня. Это была добрая женщина, очень хорошо ко мне относившаяся. Свадьбу отменили, а мы тихо расписались. И вот я уже сплю вместе с Аллой. Могу её обнимать. Рядом тёплое нежное женское тело. Можно делать, что угодно. Это блаженство. Блаженство и ещё раз блаженство. Но блаженство блаженством, но надо было учиться.

Мы с Аллой в студенческие зимние каникулы едем в автобусе в дом отдыха, по путёвкам от министерства культуры. Посмотрел я на публику и выбрал себе компаньона, немного постарше себя и вскоре ещё до приезда в дом отдыха образовалась тёплая кампания, наверно, единомышленников. Основа этой кампании оказался спирт, который привёз понравившийся мне компаньон в большом количестве. Просто он был начальником службы ГСМ Шереметьевского аэродрома. Мы с ним выходили на улицу, на мороз, расставляли на снегу бутылки разведённого спирта с мёдом и угощали прохожих. Так мы перезнакомились с лучшей половиной любителей медовухи и хорошо, и весело провели время в доме отдыха. Этот способ веселья был только и возможен потому, что стоял такой сильный мороз, что никто не отходил далеко от жилья. Вместо того, чтобы кататься на лыжах мы пили медовуху, благодаря складу ГСМ Шереметьевского аэродрома.

Прошли зимние каникулы, которые мы провели в доме отдыха, где мы познакомились с Назой. Отец её был главным конструктором ГАЗа, а имя дочери дал ей отец, когда завод назывался Новгородским.

Надо учиться, но какая учёба с молодой женой, да вдобавок я ещё понял, что она меня ревновала. Мне передали деловую записку от моей давней, хорошей знакомой Зины, и записка лежала у меня в кармане. Каково было моё возмущение, когда Алла стала меня спрашивать о записке. Значит, она лазила по моим карманам, она мне не доверяет. Это же последнее дело.  Это было для меня, как удар. Я в ярости её ударил. Не было никаких причин меня ревновать, я же любил свою жену. Она быстро успокоилась, как бы ничего не было. Больше я никогда не замечал, чтобы у меня шарили по карманам. Я до сих пор переживаю, что я не сдержался и тогда её ударил.

Когда мы поженились, я считал, что моя Алла такая красивая и умная, и я боялся, что не достоин её.  Хотя я её очень любил, но старался не очень это показывать, помня изречение: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Однажды, выпив спиртного, я притворившись пьяным, стал с ней откровенничать, рассказывая о своих похождениях с девочками, а потом сказал ей о том, что, если я найду женщину красивее и с лучшим характером, то уйду от неё. Идиот! Она поверила, что я спьяну говорил ей правду, и запомнила это на всю жизнь.

К чему я это говорю. В экзаменационную сессию я, наконец, провалился. Экзамен по математике принимал Ялтуновский. Мне казалось, что математику я хорошо знаю, и готовился я к экзамену недостаточное время, поэтому я не прочитал при подготовке один небольшой второстепенный раздел, как мне казалось. И вот на экзамене меня стали проверять Ялтуновский со своей женой, тоже преподавателем, по всем пройденным разделам. Экзамен длился пять часов. Они методично копали, копали, пока не докопались до того самого раздела, которого я не знал. Сразу поставили мне неуд. Нет, чтобы поставить - поср. Всё-таки, я отвечал пять часов. Вот тогда я понял, почему все студенты помнили Ялтуновского. В общем, я чуть не вылетел из института. До чего доводит любовь! Алла тоже с трудом сдала сессию.

Летом мы совершили путешествие на юг. В начале мы заехали в Киев, Побродили по Крещатику, потом зашли, пообедали в ресторане гостиницы Москва. Ели знаменитый украинский борщ и очень удивлялись стоящим на столе блюдам с бесплатными фруктами и овощами. На следующий день мы уже были в Одессе и купались в Чёрном море. Остановились с трудом, в гостинице Одесса, шикарном старинном отеле, где мы себя почувствовали не зелёными студентами, а полноценными гражданами своей страны. Нас поселили в двухкомнатный номер с огромной ванной, расположенной рядом со спальней. Номер напоминал о былой красоте: люстры на высоком потолке, тяжёлые старинные шторы и мебель были, вероятно, ещё с царских времен. Первым делом мы заказали по телефону Москву, а потом залезли в ванну. Когда зазвонила Москва, мы с восторгом сказали, что мы разговариваем из ванны в отеле. Для нас это был особый шик, кругом бедность, в то время мы жили без ванны, и ходили мыться в баню. Я впервые с женщиной в ванне, но Алла даже здесь стеснялась. Вскоре мы оказались на мягкой двуспальной кровати под одеялом и с потушенным светом. Это была, как бы, наша вторая настоящая  брачная ночь. На следующий день, из Одессы по морю на теплоходе мы переплыли в Сочи.

            В Сочи нас местная бабушка отвела на частную «квартиру». На самом деле это был маленький дом, мазанка,  с одной небольшой комнатой. Домик стоял среди зелени и каких-то построек. Людей здесь не было, и была тишина.  Вечером даже было страшновато. В комнате было чисто, типичная украинская хата, а посредине огромная мягкая кровать и на ней много подушек. Удобства все на дворе. И это, после шикарного отеля в Одессе! Но нам не нужно было много места. Хватило бы полметра ширины. Ночь, тишина, звёзды светят в оконце и рядом женское тепло, что ещё надо?

 В нашей программе было пляж, море и солнце, и посещение Самшитовой рощи в Хосте и Озера Рицы. Всё это было посвящено непрерывному фотографированию Аллы. На море, когда она стояла, она выглядела великолепно. Её стройная фигура, талия и слегка курносый носик меня вдохновляли на многочисленные фотографии. Мне даже удалось уговорить её, и я снял её голенькой. В Самшитовой роще получились прекрасные фотографии на фоне толстых и старых деревьев с множеством корней, как змеи, расползавшиеся по земле. Особенно хорошо она получилась, сидящая   на большом камне, на фоне реки и скал. Она там была в длинном сарафане с открытыми плечами. Я до сих пор восхищаюсь этими фото. А на озере Рица, кроме фотографирования, мы посетили местный ресторан и нам даже поймали форель, и тут же её поджарили. Но сидеть на одном месте мы не были намерены. Нам хотелось путешествовать и больше посмотреть и узнать.

            И вот мы на причале, где стоит большой лайнер «Адмирал Нахимов» и собирается отправиться по маршруту Сочи – Батуми. Вот туда–то нам и надо. У нас билеты в каюту четвёртого класса, другого ничего не было, но нас это не смущает. Отчалили и поплыли, (моряки не любят этого слова). Поэтому скажу, пошли по морям и волнам, по синему, Черному морю. Осмотрели корабль, вот бассейны для купания, вот верхние палубы, а вот ресторан. Всё очень понравилось. Потом пошли вниз посмотреть свою каюту. Посмотрели и ужаснулись, тесная и душная каюта производила впечатление каземата. Мы решили, что не будем спать, а проведём ночь лучше на палубе, не замёрзнем! И пошли на верхнюю палубу в ресторан. Ресторан весь блестел зеркалами, красным деревом и ярким светом. Народу - никого, мы одни. Алла почти ничего не ела, а я заказал себе на первое солянку из осетровых рыб. Когда её принесли, то необыкновенно вкусный запах распространился на весь корабль, и вкус её был такой же, как запах. Такой солянки я никогда не едал. Сытые и довольные, мы опять пошли гулять по кораблю. Когда начало смеркаться, сели на лавочку и, обнявшись, стали смотреть не берег. Уже ночью к нам подошёл молодой стриженный наголо парень и попросил закурить. Мы разговорились, он сказал, что едет из мест заключения, где сидел за хулиганство, домой в Батуми. Слово за словом, мы проговорили всю ночь, и наступило утро. Несмотря на уголовное прошлое, а сидел он за свой вспыльчивый характер, парень, его звали Юра, нам понравился, а когда он пригласил остановиться у него в доме, мы согласились. Батуми встретил нас проливным дождём.

Встретили нас дружелюбно. Вскоре собралась вся семья за столом, и мы познакомились более близко. Семья была такая: мать, два старших сына, дочь нашего возраста  и восемнадцатилетний сын, наш знакомый. Первое, что сказала мать: «Мы казанские татары, а не крымские предатели». Меня это очень удивило, какое нам было до этого дело. Потом нам рассказали, что старший сын Ахмед отсидел двадцать пять лет в тюрьме за убийство, а сын помоложе, Виктор,  отсидел двадцать лет за коммерческое преступление. Как–то становилось не по себе. Но к нам относились очень сердечно, ведь мы были ровесниками младших детей. По утрам нас поили горячим молоком с сахаром и Алла, очень привередливая в еде, даже ела их блюдо - лобио, от которого даже я отказывался. Она просто боялась отказываться, чтобы не обидеть гостеприимных хозяев. Днём, Лена, так звали дочку, знакомила нас с Батуми и водила нас на пляж. Она говорила, что одним лучше не ходить. Мы, чем могли, старались отблагодарить за гостеприимство. Ходили вместе в круглый ресторан «Интурист». Когда я оказался там, в первый раз днём, меня потрясло, что официанты были в черной одежде с бабочками, и днём играла музыка. В меню я обнаружил около тридцати знакомых и незнакомых названий грузинских вин. Мы любили, чтобы нам принесли запотевшие литровые бутыли какого-либо незнакомого вина, и пили его с удовольствием. Быстро прошла неделя, мы сдружились. Когда уезжали, то мать, провожая нас, плакала.

Вот уже третий курс. Теперь мы стали изучать предметы больше связанные с нашей специальностью. Пятый корпус почти не посещаем. Учимся больше в самолётном корпусе, где размещается деканат факультета и в главном корпусе, где располагается дирекция института.

Дома возникли первые семейные ссоры. Потом я узнал, что Алла стала на меня жаловаться родителям, что я не даю ей спать по ночам непрерывными приставаниями, и она уже меня боится. Я не понимал, как можно говорить об интимных подробностях наших взаимоотношений. Вскоре Алла забеременела. Они со своей мамой, что-то предпринимали, Алла парила в тазу ноги, и в результате всё обошлось благополучно. В то время аборты были запрещены. Алла от меня отдалялась и постоянно на меня жаловалась, находя различные причины. Если раньше я спешил к Алле, хотел поскорее прийти домой, то теперь мне не очень хотелось туда возвращаться. Когда мой соученик пригласил меня пойти на свадьбу, к его знакомому, я с радостью согласился, хотя уже давно один никуда не ходил.

            Свадьба была больше похожа на хорошую пьянку. Все напились так, что никто никого не узнавал. Путали жениха и невесту. Невеста тоже напилась, в конце концов, легла поперёк кровати и заснула. Я же встретил на этой свадьбе свою знакомую Зину, которая мне очень нравилась, и я наслаждался тем, что, открыв её грудь, целовал её нежные соски и её чудные губки. И всё. Надо ехать домой, но что я там скажу? Как свидетеля моего целомудрия, я прошу Юру поехать со мной переночевать у меня, чтобы сгладить мой поступок, который я совершил, никого не предупредив. Вопреки моему ожиданию меня отругали при Юре, но ночевать пустили. Я про себя думал, как не стыдно устраивать скандал. Можно было всё высказать потом. Я же сознавал, что я чем-то виноват. Отношения с Аллой ухудшаются. В это время как назло, из заграницы, приезжает моя старая любовь Лариса. После замужества она уже разведена и жаждет со мной встретиться. Кошка, которая пробежала между мною и моей женой, толкает меня к Ларисе. Я вспоминал, как я её добивался, а она стояла насмерть и это меня раззадоривало и разжигало любопытство. Я хотел утешения и какого-то мщения за безразличие и равнодушие жены. Встреча с Ларисой меня разочаровала, я не получил того чего ждал. Она стала доступной. Мы в начале погуляли по улицам, поговорили и пошли сразу в квартиру родителей, где без лишней суеты, легли в кровать. Я почувствовал у неё внутри холод, так и не растопившийся. Замужество не пошло ей на пользу, она подурнела, и я подумал, как я мог с ней встречаться. Зачем я сейчас с ней, ведь у меня прекрасная жена. Больше я не видел её.

            Своей женой я очень гордился, хотя её я этого не говорил. Мы не афишировали, что мы женаты и ходили на вечеринки и танцы как знакомые. То, что мы женаты, знали только наши ближайшие друзья. Не раз мне на вечере какой-нибудь студент, показывая на мою жену, говорил: - «Пойду, приглашу эту чувиху, она мне нравится. Посмотри, какие у неё ножки. Тебе она нравиться»?

«Да, ничего», тянул я.

Потом с тоской смотрел, как он приглашает мою жену на танец. Хотелось сказать: «Она моя»! После этого у меня портилось настроение, и мы вскоре уходили.

Прошёл ещё один год, мы перешли на четвёртый курс. Летом я остался один. Алла уехала на практику в Киев.

Моя же первая практика проходила в одном из механических цехов завода в Филях, где делали огромные четырёх двигательные бомбардировщики конструкции Мясищева. Работал я на фрезерном станке, и никаких эмоций у меня эта работа не вызывала. Рабочий, к которому я был прикреплён был весь чумазый, и от него всегда пахло специфическим станочным запахом и маслом. Он поправлял меня, когда у меня что-либо плохо получалось. В общем, станок я освоил. Зато рядом был цех, где обрабатывали стрингеры и лонжероны, для крыла самолёта. Крыло имеет сложный профиль, также сложно обрабатывались стрингеры и лонжероны, менялся наклон инструмента по длине. Длина была большая, и чтобы не провисал длинный ходовой винт, двигающий обрабатывающий инструмент, у него были специальные, подводимые и убирающиеся для прохода инструмента опоры. Их было много. Меня почему-то это восхищало. А ещё мы заворожено смотрели, как рулили и взлетали огромные бомбардировщики. Здесь мы получили первое представление о производстве.

            Алла приехала из Киева, где она проходила производственную практику, очень повеселевшая. Она со своей не замужней подругой, вероятно, хорошо погуляла в Киеве. По крайней мере, они об этом намекали, Алла даже надела дешёвое обручальное кольцо. А, зачем? Я только гадаю до сих пор об этом. У нас нет обручальных колец.

 Опять потянулась учёба в своём размеренном темпе. Мы уже почти взрослые, по крайней мере, мы так считали. Скрашивали нашу жизнь студенческие вечеринки. Собирались у кого-нибудь на квартире или даче, пили вино и водку, танцевали под магнитофон и, конечно, пели под гитару песни Окуджавы, Высоцкого и разные студенческие песни. У меня был большой магнитофон Днепр-10 и я его всюду возил на такси. Главным солистом песенником и гитаристом выступал Витяй, а все остальные подпевали.

Иногда, вместо последних занятий, мы во главе с Арнольдом, нашим переростком, пришедшим из армии, выходили на Ленинградское шоссе, поднимали руку, брали такси и ехали в центр. На Пушкинской площади была отличная шашлычная. Туда мы и стремились. За умеренную плату, по пять рублей с человека, можно было хорошо там посидеть. Мы съедали на закуску по белой рыбке, ели по два шашлыка из баранины и пили по полбутылке армянского коньяка три звезды.

            В то время мы любили изредка ходить в ресторан гостиницы Советская и под занавес заказывать мороженое Сюрприз. Вечером в полумраке, нам подавали на большом блюде мороженое, облитое коньяком, горящее синим пламенем.

Ещё прошёл год. Вторая практика проходила на тридцатом заводе в сборочном цеху, где собирали первые самолёты ИЛ-18, самолёты ИЛ-14 для поставок в Египет. Делали и другой военный самолёт ЯК. Я монтировал трубки для кислородной системы в десантном самолёте ИЛ–14. Однажды при монтаже очередной трубки, я почувствовал, что она как-то не так согнулась, но её уже не видно, чтобы посмотреть. Я промолчал и ужасом ждал проверок на герметичность.

Я плохо спал и мучился, вдруг я сломал эту несчастную трубку и никому ничего не сказал. На моё счастье испытания прошли нормально.

Когда я ходил по механическим цехам, меня восхищало некоторое оборудование, особенно огромные прессы, в которых сразу прессовалось множество деталей нервюр, кронштейнов, фитингов и др. Огромные штамповочные махины стояли как великаны. Почти на всём уникальном оборудовании были названия иностранных фирм, в большинстве немецких и американских. Рушились мои представления о мощи нашего государства. Мы ещё любили ходить на аэродром, и смотреть на самолёты. Некоторым  даже удавалось договориться, и их брали в контрольный полёт на самолёт. Самолёт летел над Москвой, и оттуда можно было любоваться прекрасным видом. Однажды с одной студенткой стало плохо, и она испачкала самолёт, и мне уже не довелось полетать. Больше никого не брали.

В 1956 году проходили хрущёвские реабилитации, и вскоре у нас появился в Москве реабилитированный дядя моей жены. Его звали дядя Коля. Это был высокий сухощавый старик, прямолинейный в выражениях, борец за правду, долго находившийся в ссылке. История его жизни была типична для русских интеллигентов. Во время революции он, шестнадцатилетний мальчишка, с саблей воевал с Красной армией. Потом бежал в Румынию с отступающей белой армией. Родственники выхлопотали ему разрешение, чтобы он смог вернуться домой в Москву. Но он недолго наслаждался родным домом. Скоро его с женой, когда они отдыхали в рейсе на пароходе по Волге, обвинили в заговоре. Жену расстреляли, а он оказался в лагере, где занимался заготовкой леса. В лагере ему повезло, он стал там специалистом по лесу и даже руководил работами.

Потом его перевели в Одессу, где отправляли лес за границу. Здесь он работал уже без конвоя и жил, относительно, вольготно, если можно о ссылке так сказать. Когда срок его заключения подходил к концу, его опять осудили. За что? Я читал письмо одного заключённого к его родственникам, в который сообщалась история осуждения дяди Коли. Характер у дяди Коли был не сахар, поэтому у него было много врагов и завистников. Дядя же Коля, регулярно слушал радио «Голос Америки» и рассказывал об этом знакомым, комментируя услышанное. Его недоброжелатель настрочил донос, этого было достаточно, чтобы ему увеличили срок заключения. Возвратившись из ссылки, дядя Коля не ожесточился и довольно лояльно относился к существующему режиму, его освободившего. Рассуждения его по различным вопросам не отличались от бытовавших тогда суждений в среде москвичей. Он как бы, вписался в среду, но по-прежнему, слушал Голос Америки, но теперь не болтал. Последним его резким высказыванием, в конце жизни, смутивших нас тогда, было: «А всё-таки социализм ничего не дал людям»! Нам трудно было тогда с ним согласиться, но сомнения эти слова зародили.

После практики мы с Аллой поехали на Юг в Сочи. Там отдыхали по знакомой для всех схеме: дом, пляж, море обед, и так далее. Но когда мы должны были уезжать, разразился сильнейший шторм, и стоя на берегу сочинского причала, любуясь яростью набегавшей волны, я услышал из репродуктора, что в нашей стране впервые испытана межконтинентальная, глобальная ракета. Гордостью наполнялась душа.

Пятый курс пробежал без происшествий. На экзамене, уважаемый мной профессор аэродинамик Остославский, написал мне на своей книге: «Желаю успехов в будущей инженерной деятельности».

            Все студенты должны пройти военные сборы для присвоения офицерского звания. Нашу группу почему-то разбили пополам и мне выпал жребий ехать без моих друзей. Зато я  ближе узнал многих ребят из другой группы. Нас собрали и построили на Рижском вокзале, и мы поехали электричкой на сборы в один из подмосковных аэродромов ПВО под Волоколамском. Руководителем с нами ехал преподаватель, пожилой полковник. Когда мы приехали в часть, нас отвели в баню, обрили на голо и выдали солдатскую форму. Жили в казарме в жилом посёлке, километра три от аэродрома. Командовал нами сверхсрочник старшина Вопилов. На второй день нашего пребывания, он устроил нам побудку на время, пока не погаснет зажжённая спичка. На команду: «Подъём»! мы должны были навернуть портянки, одеться и обуться. Почти все на второй раз освоили подъём, кроме одного добродушного, неповоротливого, всеми любимого, армянина Бори. Его медленные манеры никак не позволяли ему уложиться в заданное время. Звучала команда: «Отбой»! и все сперва с хохотом, а потом обозлённые, раздевались и ложились в кровать. На пятый или шестой раз наш Боря научился во время накручивать портянки. Первое время нас учили шагать и приучали к военной дисциплине, а потом, когда мы стали работать на аэродроме, помогая техникам самолётов в обслуживании их, нас уже не учили общеармейским наукам. На аэродром ходили строем, иногда как стадо баранов, под своим сопровождением. Водил нас наш студент, а здесь старший лейтенант, Арнольд. Дело техника самолета обеспечить своевременное техническое обслуживание узлов и агрегатов самолёта и поддерживать постоянную техническую и боевую готовность самолёта. Иногда полёты отменяли, где-то произошла авария, и шёл разбор. Например, где-то произошёл случай, когда самолёт при посадке разбился, попав под железку. Железка, это такое покрытие аэродромной полосы, состоящее из металлических листов, специальным образом соединяющихся между собой. Где-то в полёте открылся фонарь кабины пилота и ему оторвало голову, где-то … Слышали мы и о других авариях, но тогда об этом официально  не сообщали.

            Новые впечатления мы получили, когда начались ночные полёты. Хотя новым было только то, что темно и работаем при свете фар, но ночью всё мне казалось фантастическим и нереальным. После полётов утром, когда стало рассветать, мы были уже в казарме, в своих кроватях, в блаженном состоянии засыпания после длинного дня. Сквозь сон слышится звонок телефона. Вот в телефон дневальный что-то тихо отвечает. Начинаю прислушиваться и понимаю, случилось что-то, нас сейчас начнут будить. Потом дневальный истошно орёт: «Подъём! Тревога! Боевая тревога»! Мы все вскакиваем, быстро одеваемся и бежим на улицу. Тут же появляется грузовая машина, все бросаются в кузов, на ходу офицеры застёгивают ремни. Мы едем, висит суровая тишина. Потом один офицер говорит: «Это не учебная тревога. Может быть, началась война. Смотрите, вон летят наши бомбардировщики. Они полетели бомбить врага». Я не воспринимаю это как реальность, но у меня закрадывается сомнение: «Вдруг это правда». Опять все молчат. Вот опять аэродром. Только недавно мы отсюда уехали. Быстро лётчики садятся в самолёты и запускают двигатели. На аэродроме стоит гул, потом стихает, потому, что снижают боеготовность и лётчики выключают двигатели и открывают фонарь кабины. Мы со своим техником бросаемся к своему самолёту, чтобы, что ни будь узнать от лётчика. Он ничего не говорит, а почему-то ёрзает спиной по спинке сидения и говорит, что оно шатается. Видно, что он взволнован. Через некоторое время поступает команда, и летчик, спускается на землю и все кучками, стоя рядом с самолётами, обсуждают обстановку, ловя каждую новую крупицу информации. Вот в небе появляется самолёт МиГ–17, спарка, и как–то красиво, на все три точки, садится на полосу аэродрома. Узнаём, что прилетел Главком Покрышкин, что на южной границе, чужой самолёт нарушил наше воздушное пространство, поэтому подняли все войска ПВО. Самое главное, что тревога отменяется, и мы поедем спать. Спали как убитые, но я надолго запомнил все события той ночи и утра.

            Всё бы было хорошо, но наступил день физкультурника, омрачивший мою безмятежную жизнь. В день физкультурника, студенты переоделись: кто в спортивную форму, кто в гражданскую. Все собирались в районе стадиона. Поскольку я не участвовал в физкультурных мероприятиях, то вместе с двумя другими студентами решил съездить за территорию части в магазин. Поймали грузовик, и он подвёз нас к магазину. В магазине мы не удержались, после долгого воздержания, распили бутылку водки, закусили и пешком потопали на стадион. Пришли на стадион и стали искать своих. Настроение у нас было хорошее, душа на распашку. Вот мы втроем, радостно увидели своих и, наверно, с красными физиономиями и блаженными улыбками подходим к ним. Вдруг выбежал вперёд наш студент Арнольд в военной форме старшего лейтенанта и закричал, наверно, из лучших побуждений, чтобы мы скорее убирались отсюда. Арнольд учился со мной в группе, был большим любителем выпить, но в учёбе мы ему часто помогали, и, естественно, начальственный крик мне не понравился. Я послал его на три буквы, и мы всё трое торжественно удалились. Самое ужасное было то, что я это сказал в присутствии некоторых офицеров части.

            Когда мы пришли в казарму, срочно организовали построение, и капитан нами командовавший, назвав наши фамилии, мою, Никитина и Скалы прокричал: «Два шага вперёд»! Мы вышли из строя. Тогда капитан объявил мне наказание за самоволку и оскорбление офицера: трое суток ареста. Моим собутыльникам он объявил: один наряд вне очереди, по уборке туалета. Я даже порадовался, мне казалось, что мыть уборную, это так позорно. Тут же с меня сняли поясной ремень, и в сопровождение солдата я пошёл на гауптвахту на аэродром. В начале, я шёл впереди, а за мной с автоматом на перевес шёл солдат. Я молча шёл как преступник и не знал, что можно ожидать от солдата. Солдат заговорил первым, повесил автомат на плечо и сказал: «Не переживай», и мы пошли рядом как на прогулку. На гауптвахте дежурным офицером оказался лётчик самолёта Водопьянов, к которому я был прикреплён. Меня не обыскивали. В камере уже были подняты нары и на них лежали «заключённые». У меня оказались сигареты, и мы быстро познакомились. Всё было нормально. Я раньше слышал, что на гауптвахте могут учинить какую-нибудь шкоду, поиздеваться над человеком и был настороже. Я решил, что живым не дам совершить над собой издевательство по моему крещению. Я почти всю ночь не спал, ожидая неприятностей. Ночь прошла, никаких поползновений. Утром пришёл мой лётчик и сказал, чтобы все шли на работу, а я остался в камере. Нары опустили. Через час я попросил принести мне градусник и положил его себе подмышку. Мои переживания, бессонная ночь и желание, чтобы у меня появилась температура, сделали своё дело. Температура тридцать семь и две десятых освободила меня и перенесла в госпиталь. В госпитале прекрасные условия, офицерское питание и вокруг симпатичные медсёстры. Я из госпиталя не торопился, но вот пришёл полковник, руководивший практикой, и сказал, что меня не будут сажать больше на гауптвахту, чтобы я выходил из госпиталя. Я так и сделал, и теперь, когда на аэродром нас вёл Арнольд, под правую ногу все тихо скандировали: «Г - - но, г - - но, г - - но». Как он это выдерживал, не знаю, но только за два дня до отъезда домой, нервы его не выдержали. Он просил не поминать его лихом и уехал досрочно домой. Злость постепенно прошла, в институте диплом готовили в разных местах, я Арнольда больше не видел. Говорили, что он потом спился. Вообще он был хороший мужик, но даже малая власть людей портит. Когда человек теряет власть, он опять становится человеком. Бывает!

            Теперь все занятия позади, началась работа по подготовке дипломного проекта. Дипломный проект я делал в знаменитом КБ, где главным конструктором был Лавочкин, создатель известных самолётов времён войны. Когда он ходил по КБ со свитой, возвышаясь над всеми, я с любопытством издалека наблюдал за ним. Меня удивляло, что на фотографиях он выглядел не таким высоким, как был в жизни. Меня направили делать диплом в самом, на мой взгляд, престижном отделе общих видов. Туда даже из КБ надо было проходить по специальным пропускам. Всё для меня было ново. Поражал большой глобус стоящий посредине большого зала. Чтобы чертить чертежи дипломного проекта, я поселился в отделе крыла, среди конструкторов. Там были свободные кульманы. В качестве темы дипломного проекта я взял лёгкий истребитель перехватчик с лыжным шасси для взлёта и посадки самолёта на мягкий грунт. Идея была в том, чтобы самолёт наводился с земли, а на самолёте было бы минимально необходимое количество аппаратуры. В то время радиолокаторы самолёта были большого веса и габарита, поэтому самолёты получались тяжёлыми. Как альтернатива тяжелым перехватчикам, в КБ прорабатывалась идея лёгкого самолёта, и мне оставалось только осваивать и превращать в мой проект эти идеи и наработки. Специальной частью проекта было лыжное шасси, способное обеспечивать самолёту базирование на любом полевом аэродроме.

            В сборочном цеху опытного производства я убедился в огромных размерах современного истребителя перехватчика. Этот самолёт называли «Анаконда». Здесь же я впервые увидел зенитную, многоступенчатую ракету большой дальности. Но особенно на меня произвела огромное впечатление большая крылатая ракета, типа самолёта, с треугольным крылом и с двумя длинными жидкостными ускорителями. Вместо кабины пилота там была система управления с ориентацией по небесным звёздам. Я впервые увидел газовые рули установленные на ускорителях. Когда я разговаривал с одним рабочим цеха, он сказал: «Надоело напрасно работать. Нет никакого выхода». Я очень тогда удивился. Я не мог даже подумать, что может ничего не получаться.

            Быстро прошла практика, уже готов дипломный проект. Вот я на защите своего проекта, выступаю перед высокой комиссией под председательством заместителя Микояна, Гуревича. Когда я закончил доклад, с вопросами в основном по лыжному шасси, ко мне обратился приятный, элегантно одетый, член комиссии, Как будто это был не экзамен, а приятная беседа к обоюдному удовольствию обоих. Я встретил понимание своего проекта. Защитился я отлично. Человек, так мне понравившийся, как мне сказали, был начальник отдела шасси в КБ у Микояна, Беляков.  Будущий Генеральный конструктор этого КБ.    

            Потом я получил диплом за подписью председателя экзаменационной комиссии Микояна. Я почему-то, очень гордился этой подписью.

            Празднование окончания института начали с посещения квартиры Андрея. Я со своей женой, Андрей и Витяй со своими девочками, такая была компания. Мама Андрея радушно нас принимала, наготовила нам бутербродов, но мы, выпив несколько рюмок коньяку, поехали гулять на ВДНХ, подальше от родительских глаз. На ВДНХ мы сперва посидели в узбекском ресторане, потом в кафе мороженом. Уже прилично выпив, я вдруг предложил продолжить вечер в ресторане гостиницы «Советская». Все дружно поддержали и мы поехали в «Советскую» пить коктейли, чтобы освежиться. В баре ресторана подавали коктейли. Первым делом, мы начали себя проверять. Сможем ли мы пройти по прямой, шагая по паркету? Казалось, что мы ходили по прямой линии. Опять пили, танцевали, радовались свободе. Закончилось, как всегда, мороженым, светящимся синим пламенем в полумраке. Так горело мороженое Сюрприз, облитое коньяком. Шли домой все вместе по ночной Москве пешком, обнимались и что-то пели.

            Наступил день распределения на работу. Гурьбой стоим перед дверью, откуда выходят уже не студенты, а инженеры различных фирм. Хотя у меня было письмо о том, что меня берут на работу в КБ Ильюшина, мне предложили работу в каком-то НИИ Миноборонпрома. Ребята надо мной подшучивали: «Будешь делать патроны»! Патроны, вместо самолётов! Я  же уже почти главный конструктор самолётов, а меня хотят заставить заниматься какой-то ерундой. Возмущённый, полетел в это самое НИИ. Оказалось, что опять я должен ездить на работу, к чёрту на кулички. Место моей работы, куда я приехал, было далеко от центра, от моего дома. Вдобавок, там была грязь, и, вообще, это было тогда захолустье, Владыкино. Поругавшись с начальницей отдела кадров, почти до слёз, я понял, что попал в безвыходное положение. Что было делать? Узнав, что один  из моих родственников работает в Миноборонпроме, поехал к нему. Это был брат моего дяди Юры, худощавый интеллигентного вида черноволосый человек, хорошо одетый. Его внешность совершенно не соответствовала, его разговору. Он с удовольствием, вычурно ругался матом. Меня это удивляло. Потом я узнал, что это так принято в министерстве. «В НИИ-1 пришёл Надзе и собирается делать, вот такую дуру», широко разводя руками, сказал он. Я понял, что буду заниматься управляемой ракетой большой дальности. Это уже совсем другое дело. На следующий день я был в отделе кадров. Начальнице я сказал, что хочу работать у Надзе. «Я Вас туда и хотела направить», сказала она. Потом она мне рассказала, что знает моего отца, по работе в министерстве и поэтому на распределение отобрала именно меня. Мир тесен.  Итак, закончилась студенческая пора и началась трудовая деятельность, не так как я полагал. Опять всё не так! Никакой свободы!

 
Взлёт.

 
НИИ

В 2006 году исполнилось 60 лет со дня основания института. Как всё начиналось было напечатано в институтском календаре на 2006 год.  Начало положило постановление Кремля:

СМ СССР постановление №1017-419 от 13 мая 1946 г. Москва. Кремль.

Считая важнейшей задачей создание реактивного вооружения и организацию научно-исследовательских и экспериментальных работ в этой области, СМ Союза ССР постановляет: …создать… в министерстве сельхоз машиностроения Научно-исследовательский институт пороховых реактивных снарядов на базе ГЦКБ-1…

Председатель СМ Союза ССР        И.В.Сталин.

      Реакция на празднование юбилея была не однозначная. Появилось много новых людей, а многие «старики» были забыты. Историю пишут, в первую очередь, «сами» и о себе.

Вот как рассказывал в 60-летие института Владысев В.Е. о том как он начинал работать в НИИ-1:

«1 сентября 1957г. он был направлен из МВТУ им. Баумана в НИИ-1 для разработки и зашиты диплома. После защиты диплома он стал работать в отделе перспективных разработок у Новодворского Ю.Д.

В середине мая 1958г., в институте появился высокий лысоватый мужчина в очках. Он в расстёгнутом габардиновом пальто, в сопровождении директора Бодрова С.Я., обходил территорию. Это был Надзе А.Д. Через несколько дней Новодворского, во главе группы из пяти человек (Аверичева В.И.,Владысева В.Е., Лаврова Е.П. и Чернова Ф.Я), перевели в подчинение главного конструктора управляемых ракет Надзе А.Д.

На следующий день произошло знакомство с главным конструктором, где он поставил задачу в кратчайший срок подготовить предложения по разработке твердотопливного ракетного комплекса оперативно-тактического назначения. Для начала, нужно было через сутки каждому представить вариант габаритного чертежа одноступенчатой ракеты с определением примерного веса твердотопливного заряда и элементов конструкции, исходя из различных заданных исходных данных каждому по диаметрам заряда.

Наутро  Надзе выбирал оптимальный, на его взгляд, вариант ракеты и предлагал провести его дальнейшую проработку.

Теперь каждый прорабатывал отдельные узлы ракеты: сопловой блок в целом, различные органы управления вектором тяги, приборный отсек и компоновку аппаратуры, стыковку отсеков ракеты и форму заряда исходя из постоянства тяги двигателя. Координировал работу опытный, и всё быстро схватывающий, Новодворский. Тогда приветствовалось, когда кому-то приходило удачное, оригинальное решение, даже если это выходило за рамки персонального задания. Это решение сразу же коллективно и заинтересованно обсуждалось и, либо принималось, либо аргументировано отвергалось. Так проходил день за днём, пока главный конструктор не остановился на одном из вариантов. Теперь мы все вместе дружно составляли в одну линию три кульмана, чертили общий вид, а затем чертёж в изометрии, объёмный с вырезом одной четверти. К этому времени в группу пришли художники, которые наводили лоск чертежам, придавая красочный вид ракете. Наступало утро, чертежи складывались в баул, и Главный уезжал к руководству министерства. Этот цикл повторялся многократно, пока не вышло Решение ВПК о разработке аван-проекта ракетного комплекса Темп».
Первые впечатления.

Первый день моей работы в НИИ начался после празднования женского дня 8 марта 1959года. Через проходную я пришёл в трёх этажный корпус из красного кирпича, чем-то напоминающий монастырскую постройку. Позже, я узнал, что в этом здании раньше размещалась богадельня. Затем я оказался в зале на втором этаже, уставленном столами и островками кульманов. В этом зале размещались почти все отделы, - теоретические и конструкторские. У теоретиков сидели начальники отделов в окружении двух–трёх сотрудников. Конструкторов было побольше. Меня определили в отдел, как бы общих видов. Здесь чертили в масштабе один к пяти различные варианты ракет, и их раскрашивал художник, превращая в большие плакаты. Мне, как маёвцу, сразу поручили разрабатывать конструкцию стабилизатора – крыла.

            Главный конструктор возил плакаты в министерство для доклада. Однажды, после очередного доклада, Главный конструктор сказал художнику, показывая на плакат о дружбе народов: «Смотри, как надо раскрашивать, вот так как выглядит этот туркменский халат». С тех пор плакаты красиво раскрашивались разноцветными красками. Просто сказано, но доходчиво. Почему–то запомнилось это надолго.

В то время КБ ещё только формировалось и не имело заказа для работы. Все службы института считали нас нахлебниками и, естественно, относились к нам не дружелюбно. Мы лихорадочно рисовали разные проекты вплоть до фантастических межконтинентальных связок ракет. Выбор в то время был небольшой. Максимальный диаметр пороховой шашки для двигателя, который могла изготовить наша промышленность, был не намного больше полуметра. Так комбинируя длиной и количеством двигателей (делая связки) искался вариант первой управляемой твердотопливной ракеты. Пока ракетчики искали решение для ракеты в целом, двигателисты придумывали конструкции потребные для управления ракетой. Почти на каждом кульмане шло соревнование за лучший вариант. Тогда не знали, как управлять тягой двигателя, как лучше соединить пластиковый корпус двигателя с металлическим сопловым блоком, не знали, как поведёт пороховая шашка большого диаметра в процессе транспортировки и многое другое.

 Вообще, впечатление было, что идёт соревнование за лучшую придумку, которая может быть использована в ракете или двигателе. Поэтому не зависимо от специализации, все старались найти наилучшее конструктивное решение для решения общей задачи создания твердотопливной ракеты грунтового подвижного комплекса. Все хотели выдвинуться, показать свои способности и надеялись получить повышения по службе и зарплате. Много изобретали и писали заявки на изобретения. Начальством это поощрялось.

 Постепенно я освоился и лучше познакомился со своими коллегами. Все они были старше меня и кончали МВТУ им Баумана. Отношение ко мне было нормальное, почти как к равному. Только художник, не имевший тогда высшего образования, бывший комсомольский вожак Курило, немного выпендривался, пытаясь показать своё превосходство.

            Вскоре меня поучили субординации. Поскольку при разработке конструкций складываются творческие отношения, то по молодости, мне казалось, что все равны. Я, не стесняясь, заходил во все кабинеты. Когда же я попытался зайти к Главному конструктору, чтобы показать конструкцию стабилизатора крыла и спросил: «Можно»? Он мне ответил: «Не можно»! Шея его надулась и покраснела. Надо, наверное, было заходить со своим непосредственным начальником. Кто я? Я ещё пацан, так они думали. Я то ощущал себя уже специалистом.

            После практики в КБ Лавочкина, мне казалось, что я попал в какую–то шарашку, с  крошечным снарядным производством, состоящим почти из одного цеха, с людьми другого склада и всё моё авиационное воспитание, как бы всем этим возмущалось. Мои сокурсники по институту, когда узнавали, что я занимаюсь разработкой твёрдотопливной ракеты, пренебрежительно говорили: «О, пороховушки, это не перспективное дело». Единственным утешением было, что Главный конструктор - выпускник МАИ, и всё–таки, мы делаем управляемую ракету, хотя и пороховую, но в ней будут применяться авиационные конструкции и идеи.

День тянулся очень долго, был восьми часовой рабочий день. Я обратил внимание, что последние два три часа никто не работал, а все трепались на разные темы. Я тогда понял, что человек не выдерживает длительного умственного труда. Ему нужен отдых или смена труда. Нужен шести часовой рабочий день, всё равно никто больше не работает. Но этого не понимает, скорее не хочет понимать руководство, так проще управлять, не дорожа временем дешёвого труда рабов.

Моё первое личное знакомство с начальником, в то время, отдела двигателей Гужковым произошло с небольшого скандала. В то время все отделы были в одном общем  зале, и мне нужно было быть в курсе тех конструкторских решений, которые применяются в ракете. Естественно, я переходил на их сторону и узнавал, то, что мне было необходимо. Вдруг подходит Гужков и говорит: «Гоните в шею этого шпиона»! Я пожаловался Гоголевичу, и он, позвав Гужкова, очень профессионально, вспоминая партийную этику, отчитал моего обидчика. С тех пор мы с Гужковым были всегда в хороших отношениях, по крайней мере, внешне.

В другой раз, неожиданно мне сообщили, что я переведён в отдел двигателей в группу Солоноуца, занимавшеейся корпусами двигателей. Я был очень удивлён, со мной никто не говорил об этом и вдруг такое. Я подчинился и перешёл к Солоноуцу.  Он сидел рядом через проход между кульманами. Я думал, что меня посадят за кульман чертить какой-то новый узел. Солоноуц очень спокойно и дружелюбно со мной поговорил и попросил пойти в техническую библиотеку и поискать информацию по соединению пластмассы с металлом.

Я с удовольствием стал копаться в библиотеке. Перерыв массу журналов и литературы, я убедился, что лучшее соединение получится с помощью гайки замурованной в пластмассу и болта скрепляющего эту пластмассу с металлом. Именно так было сделано на американской ракете Полярис в креплении металлического фланца сопла к пластиковому корпусу двигателя. Наверно, я ничего нового не накопал. В то время мы так делать не умели, и просто нарезали резьбу с крупным шагом на пластмассовом корпусе и на неё навинчивали с клеем металлическую деталь, например днище. Соединение было громоздким и тяжёлым.  Меня через неделю, так же неожиданно, вернули в мой старый отдел. Наверно, перебороло моё начальство.
Рыбалка.

Постепенно я становился полноправным членом трудового коллектива. Как-то, мы решили отдохнуть все вместе. У Валентина Аверичева в семье была машина «Волга» М21 и он предложил поехать на рыбалку с ночёвкой в район Икши. Мы все загорелись и стали оформлять себе отгулы за работу в выходные дни. А у меня не было отработано ни одного выходного дня, что было делать. Я написал заявление, что работал в одно из воскресений и подписал его у одного из старых начальников. На следующий день Аверичев, Ефимов, Лавров, Владысев и я сели в машину и отправились на отдых. По дороге купили водку и закуску, потом заехали ко мне на дачу в Шереметьевку, взяли там ведро картошки. Приехали на берег реки и расположились на поляне окружённой деревьями и кустарником. Было холодновато в конце сентября. Первым делом разожгли костёр и стали варить еду на обед. Водки было очень много, незаметно наступили сумерки. Аверичев спохватился, что надо поставить рыбацкую сеть. Специальными разборными палками он поставил сеть за камыши у берега, и мы продолжили отдых. Если вначале мы вели различные беседы, в основном связанные с работой, и произносили тосты за нашу работу, то теперь, наполнившись водкой, колбасным сыром и картошкой, мы скоро повалились вповалку в машину, спать. Утром проснулись очень рано. Поляна наша была похожа на мамаево побоище, всё валялось: вещи, еда, посуда, бутылки, обувь и ещё что–то. Аверичев попугал рыбу, гоня её в свою сеть, и через некоторое время из неё вынул пойманную рыбу. Я не помню ели ли мы рыбу, но рыбалка прошла на славу и ещё голова очень болела. Эта рыбалка нас сдружила на всю жизнь.

 Вообще, нас всех всегда сплачивала водка. Важным моментом в этом деле было празднование повышений в окладе. Пропивали разницу в окладах появившуюся после повышения. Когда набиралось много «именинников», то шли в какой ни будь ресторан. Человек, с которым, хоть раз выпил, уже почти друг. Так происходит и сейчас и на всех уровнях, правда, поводы разные, но используются любые.
                Аванпроект.

Постепенно вырисовалось изделие - ракета, которую мы все создавали. Самое главное появилось реальное решение, проверенное в опытах, по органам управления ракетой. Это были кольцевые рули, вращающиеся снаружи у среза сопла и вдвигаемые в газовый поток для создания управляющей боковой силы. Их называли «дефлекторами» и выполнены они были из пластмассы, облицованной жаропрочными материалами. Двигатели со стеклопластиковыми корпусами, с вкладными зарядами из баллиститного пороха, были скреплены в связку. Связка  из четырёх двигателей   имела на каждом двигателе по два сопла. Сперва работала первая пара двигателей, потом вторая. Первая пара двигателей должна бы  отделяться, но из-за трудностей она так и не отделялась. Вторая пара на передних донышках двигателей имели по два устройства отсечки тяги, которые назывались «обнулением». Впереди двигателей были головная часть для размещения там боевого заряда, приборный отсек с системой управления и отсек с обтекателями двигателей и обнуляющими патрубками. Важной новинкой было использование на ракете восьми раскрывающихся при старте решётчатых стабилизаторов. Говорили, что наш Главный конструктор их применял раньше на противотанковых ракетах.

            Ракета размещалась на пусковой установке в контейнере, предусматривающем её термостатирование, который  возился на полуприцепе за автомобилем МАЗ-537. На полуприцепе же размещался пусковой стол с рассекателем струи  истекающих газов.

Пуск производился следующим образом: Пусковая установка становилась на позицию для стрельбы, выпускались домкраты. Затем поднимался контейнер в вертикальное положение гидроцилиндром. Ракета оставалась на пусковом столе, а контейнер опускался обратно на полуприцеп. Ракета стояла открытая. Затем «вручную» прицеливание приборами и дальше следовал пуск. Так тогда пускались и все другие ракеты.            Главный том эскизного проекта, где были все основные характеристики и чертежи ракеты формировался у нас в отделе и собирался в секретный чемодан Владысева. Уже завершался выпуск проекта. Он каждый день перед уходом с работы заранее пересчитывал имеющиеся материалы. В очередной раз, пересчитав документы, он не досчитался одного экземпляра фото с чертежом общего вида ракеты в разрезе. Все стали искать исчезнувшее фото, но оно не находилось, тогда начальник Шланг позвонил в секретный отдел и доложил о пропаже, с тем, чтобы перекрыли проходную института. Чтобы не произошла бы утечка информации. Всех поразил этот звонок, и с удвоенной энергией продолжились поиски. Неужели, правда, кто-то украл фотографию? Настроение стало ухудшаться, все мрачно шарили по всем местам. Кому могла понадобиться она? Только врагу. Неужели среди нас есть враг? Приходили в голову самые мерзкие мысли. Вдруг Владысев стал осматривать толстые книги, где он раньше  держал фотографии после склейки. Из очередной книги выпала злополучная фотография. Радость и озлобление одновременно посетили наши души. Чрезвычайное положение было отменено.

Это был не первый и не последний случай. С тех пор появилась присказка: «У нас ничего,  никогда не пропадает»! Теперь, когда пропадает какой-нибудь документ, мы не паникуем, а начинаем его методично искать, и находим!
Ракетная дорога.

Когда я начинал работать, сотрудников было мало и приходилось делать любую работу. После того как нарисовали общий вид ракеты, необходимо было определить аэродинамические характеристики ракеты и её элементов. Пришлось разрабатывать чертежи на модели для аэродинамических продувок. Я с энтузиазмом взялся за новую работу, не отвлекаясь от неё даже на разговоры и перекуры.  Основная задача - как на небольшой модели головной части разместить максимально возможное количество дренажных точек и вывести тонкие медные трубочки из них для замера давления. Я придумал хитрую схему, выпустил чертежи и сдал их в производство. Началось изготовление, меня часто вызывали в цех, То фаска не так нарисована, то непонятно как собрать модель. Пришлось в заключительной стадии самому окончить сборку. Далее пришлось ездить в ЦАГИ, и там я часто встречал своих сокурсников по МАИ. Мне нравилась эта работа, но вдруг нашли начальницу для группы моделей, а меня перебросили на новую работу. Предстояло разработать модель ракеты в масштабе один к пяти, для исследования динамики разделения ступеней на ракетном треке в Софрино. Эту работу возглавлял пожилой сотрудник, когда-то работавший с С.П.Королёвым, а моя задача была в разработке устройства для запуска модели и самой модели. Мне выделили трёх техников Митрюхина, Мышалова и Занегина. Мы стали разрабатывать чертежи. Модель разгонялась трёхступенчатым разгонным блоком, имеющим специальные захваты за рельсы, скользившие по железно-дорожному пути. Каждая ступень состояла из связки девяти реактивных двигателей диаметром более трёхсот миллиметров. За разгонный блок отвечал полигон. На последнем блоке размещалась моя пусковая установка для крепления модели и запуска её с помощью двух её реактивных      двигателей. Далее должен был срабатывать пиротехнический замок и произойти разделение ступеней. Я не был знаком профессионально с реактивными авиационными снарядами и их системами запуска, поэтому пришлось заново изучить эти проблемы по существующим чертежам. Через некоторое время чертежи всё-таки были готовы и сданы в производство. Опять цех, фаски, размеры, доводка чертежей и вот модель готова. В сборочном цеху стали определять моменты инерции модели, подвесив её на струнах, качая её, и замеряя время качания вокруг оси. Я как кудесник руководил этой операцией, хотя сам делал это впервые. И вот всё готово, материальная часть отправлена на полигон, и мы с Митрюхиным отправились за ней. Началась сборка эксперимента на полигоне. Мы с энтузиазмом взялись за работу, подчиняясь графику полигона, стараясь быстрее собрать модель, чтобы увидеть результаты нашей работы. Мы не считались со временем, когда одна из деталей однажды не собиралась, мы с ней на вечернем автобусе приехали в институт. Было поздно, начальства нет. Мы пришли в цех и упросили рабочего второй смены сделать новую деталь. Деталь была готова в двенадцатом часу, а утром с восьми часовым автобусом приехали на полигон и установили её на место. Впервые пришлось познакомиться с проверкой электрических цепей пиропатронов для запуска двигателей слабыми токами, с помощью микроамперметра работающего от фотоэлемента.

Всё было в новинку: атмосфера полигона, уважительное к нам отношение персонала, житьё в гостинице, самостоятельная жизнь. Мы почувствовали уверенность и радовались своим успехам. Скоро предстоит запуск нашей модели. На более чем двухкилометровом железнодорожном пути, горизонтальность которого выверена с помощью теодолитов, стоит наше сооружение. Звучит команда: «Пуск!». Первая ступень заработала, извергая девять языков пламени. Затем вторая и третья. Сейчас полетит модель… Вдруг очень сильный взрыв и модель кувыркаясь улетела. Что такое? Скоро выяснилось, что взорвались двигатели модели. Из корпусов двигателей вылетели сопловые блоки.

            Началось разбирательство. Когда я выпускал чертежи и говорил, что я изменил немного двигатели и перенёс место расположения пиропатрона,  начальники беззвучно подписывали чертежи. Я просил их обратить на это внимание, потому что я в этом тогда не разбирался, но, наверно и они не чувствовали этих проблем. Теперь меня обвинили в том, что я не закалил корпуса двигателей. Сколько я не говорил, что корпуса двигателей, которые я взял от небольших турбореактивных авиационных снарядов, стали значительно толще  из-за большего диаметра модели, меня не слушали. Я говорил, что это элементарно считается. Меня не слушали. Официального расчёта ведь нет. Я же был уверен, что корпус не при чём. Как доказать?

            Меня всё-таки заставили ввести в чертежи термообработку и корпуса закалили, для пущей важности. Собрали двигатель для проведения огневых испытаний на стенде, имевшемся тогда в институте. Кто-то из старых работников стенда, узнав, что произошёл взрыв, высказал предположение, что причина взрыва в мощном  пиропатроне предназначенном для работы авиационного снаряда в разряженной атмосфере. Если же взять более «мягкий» пиропатрон, то всё будет в порядке. Казалось, проблема решена, но я хотел доказать, что корпуса не при чём, и не стал менять задание на опыт с прежним пиропатроном. И вот в обед я встречаю перед столовой своего начальника, и вдруг со стороны стенда слышится оглушительный взрыв. «Что это?» - Испуганно говорит Гоголевич, - «Я же запретил тебе проводить испытание»! - вероятно на всякий случай сказал он. Я побежал на стенд. Какое же было у меня восхищение, когда я увидел целехонький двигатель. Только штанга крепления согнулась под действием боковой силы слегка наклонённого сопла к оси двигателя. Это говорило об огромном давлении, развившемся в корпусе двигателя,  а он выдержал. Я был прав! Когда определили, что давление более чем в четыре раза превышало рабочее, а далее крешер (устройство для определения максимального давления ) не был рассчитан, стало окончательно ясно, что виноват пиропатрон. Так и решилась эта проблема: заменили пиропатроны, давление пришло в норму, но перестраховались и закалку корпусов двигателей оставили.     Эта неудача, может быть, послужила причиной тому, что пришлось отказаться от разделения ступеней на настоящей ракете из-за сложности проблемы и поджимавших сроков начала лётных испытаний. Так потерялось двести километров дальности, из семисот ,ракеты Темп.

 Далее, был почти готов второй комплект для испытаний модели на ракетном треке. Решили провести второй пуск для проверки динамики отделения, теперь головной части. Пришлось разработать и быстро изготовить отделяемую головную часть и пиротехнический замок с замедлением для крепления её к модели. Тут возникли трудности с добыванием снабженцами электро-воспламенителя для замка. Я выехал в Ленинград в специальное НИИ за ними. Приехал в Ленинград, устроился в гостинице и на следующее утро пришёл в НИИ. К моему сожалению, нужных мне устройств не было, и я пошёл к конструкторам прояснить обстановку. Когда я попросил начальника отдела разработчика помочь мне достать электровоспламенители, он вдруг сказал: «Не можем пока ничем помочь, вот послушайте, в Космос человека запустили, а такой ерунды нет»!

Я остолбенел, в большом конструкторском зале на полную громкость включили радио, по которому сообщалось, что сейчас первый в мире космонавт Гагарин Юрий Алексеевич совершает виток вокруг Земли. Правда, вот обида, я не могу добыть маленькие фитюльки размером пять миллиметров, но без них моя модель не полетит.

Вскоре все проблемы решились, модель собрана на полигоне, но появились трудности из-за весенней распутицы. Железно дорожный путь искривлялся, и сколько его не нивелировали положение не улучшалось. Я занялся другими работами по ракете. Вскоре кто-то решил, что можно провести пуск модели и его провели. На этот раз всё разлетелось в пух, и прах. Я узнал, что перегрузки на разгонных тележках из-за неровности рельсов были таковы, что сто тонные болты, которыми крепились тележки к башмакам скольжения, не выдержали и разрушились. Все мои труды улетели в воздух. Потеряно драгоценное время моей жизни, но зато появился драгоценный опыт. Но куда его девать? Пригодится ли он?

Начальство задумалось о затраченных миллионах и с испугу прекратило все работы. Я же решил использовать накопленный багаж знаний  для написания диссертации и поступления для этого в аспирантуру. Мне говорили, что с моей темой ничего не получиться, начальство против. Я же, как танк, решил упрямо настоять на своём. Мой идеализм потерпел крах. На комиссии по аспирантуре мне сказали, что предлагаемая мной тема не по профилю института, и предложили поменять тему. Я отказался. Теперь меня и моих техников быстро приспособили к разным делам по выпуску чертежей, решению оперативных вопросов и проведения испытаний по ракете.
     Строго наказать.

Интересная история произошла после войны на подмосковном полигоне в Софрино. Туда с большой свитой приехал Сталин. Ему показывали разную военную технику. В том числе начали показывать один из реактивных снарядов разработки нашего института. Когда начались стрельбы, Сталин даже отступил на шаг и раскрыл широко глаза. Снаряды стали летать в разные стороны, но не туда куда нужно. Сталин попросил позвать главного конструктора. Его там не было, и тогда позвали, случайно там бывшего, инженера работавшего у нас и представили Сталину: «Вот главный конструктор». Сталин посмотрел на горе - главного конструктора и сказал: «Его надо строго наказать»! Все разъехались, а министр, который там был, не знал что предпринять. Он знал, что этот инженер ни в чём не виноват, но указание Сталина обязательно надо выполнить. Министр издал приказ, в котором было написано: «Инженера Печерского строго наказать. И этим всё кончилось. Этот  инженер всю жизнь гордился тем, что его наказал сам Сталин, и он остался жив.

            О том, как во времена Сталина соблюдалась дисциплина, как-то рассказал один из ветеранов, прошедший ту суровую школу. Сам он был жизнелюбом ,не гнушался слегка выпить коньячку или водки. Очень любил женский пол. Секретарша даже называла его хулиганом. Я не понимал почему, пока мне не рассказали, что кто-то случайно заглянул в его кабинет и увидел лежащую на его столе женщину и стоящего рядом хозяина в раздетом виде. Тогда я понял. Так вот он говорил: «Сейчас благодать, а вот при Сталине были другие порядки».

            Он работал на заводе, который кроме военной продукции выпускал фотоаппараты, кооперация плохо работала, а план необходимо выполнять. Когда поставщик объективов не смог во время их поставить, завод закупил объективы в магазине и собрал фотоаппараты, и таким образом выполнил план. Но этот трюк не прошёл, и дело приняло серьёзный оборот. Его вызвали держать ответ в кабинет Сталина. Конечно, он там получил головомойку. Но он говорил, что он думал только об одном, в какую дверь его выпустят. Говорили, что якобы были две двери. Одна вела на расстрел, а другая означала жизнь. Когда ему предложили выйти через дверь, которая означала жизнь, он облегчённо вздохнул. Такие были переживания. Ещё он рассказал, как министр лишился должности за желание выполнять план. В то время вышло постановление о том, чтобы предприятия не держали у себя на складах большие запасы. Таким образом, надо было сдать свои запасы металла на централизованный склад. Министр как хороший хозяйственник понимал, что при централизованном снабжении производство будет лихорадить, и решил схитрить. Необходимый металл с заводов он не сдал в централизованный склад, а погрузил в железнодорожные вагоны и отправил эшелон кататься по стране. Но это обнаружилось, и министр получил, как говорили, по заслугам.
                ОСИ.

Сейчас расскажу, как я участвовал в проведении первых комплексных огневых испытаниях ракеты Темп в сборе.  Но назывались они ОСИ - огневые стендовые испытания.    Основное в этих испытаниях, конечно, были огневые испытания двигателей, но одновременно проверялась вся циклограмма работы ракеты для лётных испытаний. Моя задача была отвечать за сборку ракеты и запуск электропневмоклапана, через который подавался сжатый воздух в батарею, где он разрушал ампулу с реактивом, и батарея начинала функционировать. Испытания проходили на открытой площадке в специальном стенде. Для удобства работы и обеспечения, при необходимости, температурного режима зарядов твёрдого топлива, всё сооружение было накрыто палаткой. Работы велись с раннего утра до ночи. Жила вся экспедиция вместе, специально для этого были пригнаны плацкартные железнодорожные вагоны. Я, молодой инженер, попал в компанию рабочих сборочного цеха. Это были бывалые ребята старше меня. Неизвестно, кто кем руководил, я ими или они мной, но я многое узнал из практики их работы. Но, чтобы войти к ним в доверие, пришлось с ними делить и хлеб, и кружку с водкой. У меня было впечатление, что все с утра думали только о том, где бы и что выпить. Я же был увлечён работой и многого не знал. Часов в десять вечера нас привозили в наши вагоны, и начинался ужин. Тут же, что-то варилось, доставались запасы съестного и спиртного. Я пил наравне со всеми, но держался. Через некоторое время вагон гудел и пыхтел. Вокруг бродили как тени люди из других мест, кто-то блевал с полки через окно, кто-то играл в карты, а кто-то продолжал пить. Так шёл каждый день. Всё шло по плану, но однажды, мне стало не по себе. Нас привезли после обеда, и  все потянулись по своим местам, спокойно переваривая обед. Мне нужно было проверить переносной воздухо - обогреватель, на случай необходимости обогрева ракеты. Я попросил найти его и привезти на площадку. Когда установку привезли, стали её запускать, но она долго никак не запускалась. Подождали и снова начали запускать обогреватель. Вдруг из обогревателя вырвался язык пламени. Ужас, рядом тонны пороха, обогреватель потащили подальше от ракеты, выключили электричество, огонь не прекращался. Вскоре огонь погасили, и открыли люк в обогреватель. Всё внутреннеё пространство было забито пустыми бутылками из-под водки! Значит, пили и на площадке. Тут же выбросили бутылки, и обогреватель заработал. Про эту историю никто не узнал.

Наконец настал день проведения ОСИ, всё прошло успешно! После опыта осмотрели материальную часть, я впервые нанюхался пороху, пропах им, а теперь пора ехать  домой. После двух недель отсутствия я вновь увижу жену.

Этот экзамен я выдержал. Когда мы вернулись в Москву, то Нефёдин спросил бригадира рабочих Столпника: «Ну, как он»? – имея, ввиду, меня. Столпник поднял большой палец огромной руки вверх и сказал: «Воооо»!
ВМЗ.

Моё первое знакомство с Воткинским машиностроительным заводом, который и по сей день ведёт изготовление материальной части и ракет, разработки Московского института, состоялось вскоре после вышеупомянутых событий. Меня и всю мою команду, как я говорил, приспособили к выпуску чертежей по ракете и давали самые разные поручения. И вот, когда первая партия чертежей была готова, меня командировали доставить нарочным эти чертежи на завод. Сопровождать меня и охранять с пистолетом поручили Митрюхину. Так, в отдельном купе поезда с мешками документации, я в сопровождении Митрюхина впервые приехал в город Ижевск, где нас встретила грузовая машина (видно думали, что у нас очень много груза) и мы по пыльной грунтовой, холмистой дороге поехали в город Воткинск на завод.            Привезли нас в городок похожий на деревню с рублеными чёрными домами и дореволюционными кирпичными домами, наверно зажиточных людей. Правда, многие деревянные  дома были добротно построены,  с латунными ручками на воротах и другими литыми,  явно заводскими прибамбасами. Сдав чертежи, мы пошли устраиваться на ночлег по указанному нам адресу. Поселили нас в частном доме, почти в центре города. В комнате, где было несколько кроватей, мы заняли две кровати у стен, и пошли на улицу перекусить и осмотреться. Вот центральная площадь, центральный вход на завод, а напротив  вширь и вдаль раскинулся огромный пруд. Из пруда через плотину на территорию завода вытекает речка Вотка. Раньше вода, проходя через плотину,  крутила приводные ремни заводского оборудования. Огромная гладь воды доминировала над городом, а ветер придавал этой глади морское движение, поднимая волну, бьющуюся о берега. Нас притягивала эта энергия воды, поражая своим вечным величием и мощью. Казалось, что кроме пруда, ничего интересного здесь нет. Перекусив в столовой пельменями, и нагулявшись, мы пошли спать в свою комнату. Слегка уставшие, мы сразу залегли в кровати и погасили свет. Быстро сморил сон, только всё время чесалась с дороги кожа и не давала крепко заснуть. В конце концов, сон пропал, и стали ощущаться укусы, и кто-то ползал по телу. Я включил свет. О, боже, по простыне ползали коричневые насекомые. Это кусались клопы. Что делать? У моего соседа твориться тоже самое. Тогда мы очистили кровати, отодвинули их от стен и снова легли, наблюдая за своими ощущениями, но всё было вроде хорошо, можно засыпать. Когда сон навалился сладкой истомой, опять появились клопы, но теперь они планировали с потолка и нещадно кусались. Опять свет. Опять борьба с клопами. И так прошла вся ночь. С трудом дождавшись утра, мы бегом побежали на завод, чтобы нас куда ни будь переселили. Нас переселили в гостиницу недалеко от плотины на второй этаж. Здесь мы блаженствовали и наконец хорошо выспались. Единственно, что смущало – это туалет. Когда его приходилось посещать, то со второго этажа всё падало и громко ударялось в выгребную яму на первом этаже, а эхо раздавалось по округе. Было смешно, но это было лучше, чем клопы. Первое впечатление от посещения завода - это всеобщая серость и убогость, но вдохновляла нас грандиозность планов. Ведь мы всё можем преодолеть! Теперь назад в Москву для работы над созданием нашей новой ракеты!               
Мой первый пуск.

            Первый раз еду в Капъяр на полигон, где проходят испытания нашей ракеты Темп. Тогда ещё не было моста через Волгу, поэтому ездили туда на поезде через Баскунчак. Ехать долго на поезде. В купе нас было четверо: трое бывалых прибориста, старше меня по возрасту и по должностям, Жеиихов, Зорчев, Гольцов и я молодой специалист по конструкции ракеты. Для меня всё было в новинку, но я не показывал виду и старался не отставать от старших во всём. В начале застолья, которое началось, как только тронулся поезд из Москвы, опустошили бутылки, взятые с собой в дорогу.  Но когда достали пятилитровую канистру спирта, мне стало не по себе. Пришлось придумывать всякие причины, чтобы уменьшать дозы. Я боялся, что мне станет плохо, а мои спутники, правда с красными физиономиями, были как огурчики. Не знаю почему, но ещё по институту я сделал вывод, что все прибористы, радисты и всякие электрики в большей части любили не в меру выпить. Тогда как самолётчики, ракетчики и мотористы, двигателисты всегда пили более умеренно. Мои же спутники были прибористы и славились бойцовскими качествами в искусстве пития водки и всего спиртного. В сплошном застолье быстро пролетело время, и я запомнил только, как выходили на остановках подышать свежим воздухом и как проезжали озеро Баскунчак.

            В гостиницу на второй площадке приехали, когда стемнело. Гостиница была битком набита, в комнатах стояли солдатские двухъярусные железные койки. Меня поместили в восьми местную палату. Я лёг на нижнее место одной из коек и притворился спящим. А застолье продолжилось почти до утра. Одни приходили, другие уходили, на меня никто не обращал внимания. Играли в карты - в преферанс. Некоторые заходили, наливали из графина воды, а это оказывался спирт. По всей гостинице в графинах был спирт. Кругом как тени бродили полуголые уважаемые для меня люди, в основном прибористы и механики. На следующий день я перешел в другую комнату с нормальными койками, к своим инженерам.

            И, наконец, я очутился в монтажно-испытательном корпусе, сокращённо МИК, где стояла пусковая установка, а рядом лежала ракета, а на ней верхом сидел мой начальник отдела Осадчий и прилаживал траверсу для перегрузки ракеты на пусковую установку, чтобы провести примерочные работы. Главный конструктор поручил нам составить перечень наших замечаний по пусковой установке, которую разработали наши смежники из города Волгограда. Мы постарались, облазили всю пусковую, и написали более трёхсот замечаний. Вместе с нами по пусковой лазил мужчина с массивным носом, в пальто и зимней шапке, с ушами, торчавшими в разные стороны, хотя была осень. Так я познакомился с главным конструктором пусковой установки Сергеевым. А наши замечания он почти все принял. Всё первое даётся с большим трудом, ещё нет опыта, много нестыковок между системами, много просто ошибок, поэтому было и много замечаний.

            Несколько омрачило мои впечатления от пребывания на полигоне проведённые тогда, наверное, последние ядерные испытания в атмосфере на большой высоте. Зенитная ракета с небольшим ядерным зарядом взорвалась над нашими головами, но мы этого не знали до тех пор, пока по гостинице солдаты радиометристы не стали замерять радиацию.

Больше всего было рентген в ковровых дорожках и в полыни в степи. Мы продолжали работать ни о чем, не задумываясь, тем более, что официальных разъяснений нам никто не давал. Всё узнавали из слухов. Некоторые наши сослуживцы постарше тут же уехали в Москву, а мы, молодые инженеры считали за счастье участвовать в подготовке нашей ракеты к пуску и не обращали внимания на условия жизни. Вся экспедиция, приехавшая из Москвы и дальних городов, стремилась ускорить работы, да и сверху поддавливали, поэтому работали, не считаясь со временем до позднего времени, и по воскресеньям. Военные роптали, что уже забыли свои семьи, но ничего не могли с нами поделать. А среди нас один волгоградец, Вася Царёв вспомнил о трудовом кодексе, так его, так подняли на смех, что ему не захотелось домой, и он тоже смирился. Несмотря на напряжённую работу, многие оставались не загружены, ожидая своей очереди для проведения работ. Экспедиция включала многих специалистов, грубо говоря, по каждому болту, вот они и отсиживали в гостинице большее время. Деньги никто не экономил, нужно только, чтобы работа с ракетой не задерживалась. В свободное время ходили на Солянку, ловили там рыбу и раков. Кто-то ходил в низок, так называли деревню, где можно было купить водку. На полигоне был сухой закон, поэтому кроме спирта экспедиции, предназначенного для протирки штырьков разъёмов, ничего спиртного не было. Правда, в магазине был одеколон и лосьон. Промышленность пила спирт, солдаты срочники одеколон и лосьон.

            Поначалу я не понимал, почему у всех много спирта. Когда ракета была вся собрана, стали проводить комплексные испытания всех систем, я всё понял. Для протирки разъемов выписали около десяти литров чистого спирта. Дело пошло.

            И вот ракета перегружена со стенда на пусковую установку, успешно проведены опять комплексные проверки. Всё готово для выезда на стартовую площадку, где должен производится пуск ракеты. Ракета ещё не прошла транспортных испытаний, поэтому надо всемерно исключить любые негативные последствия транспортировки. Решено ехать с минимальной скоростью. Мы  вместе с Котовым, инженером по наземному оборудованию, сели в газик и поехали. За нами пристроилась  огромная пусковая установка на базе МАЗ-537 с полуприцепом, на котором располагался контейнер с ракетой. Далее шла длинная вереница разных машин. Мы впереди задавали скорость движения для пусковой установки, следя за стрелкой спидометра, чтобы она не отклонялась выше 20 километров в час. Ехали по асфальтовой не широкой дороге. Стемнело, включили свет фар, пошёл первый снежок. Вдруг впереди выскочил заяц и побежал по дороге перед нами, трусцой, никуда не сворачивая. После монотонной езды все оживились, на крыше кабины пусковой включили прожектор, далеко освещавший дорогу зайцу. Долго он бежал, потом от страху и усталости останавливался и ложился на дорогу. В это время раздавался мощный сигнал с пусковой, и заяц вскакивал и снова бежал. Так происходило несколько раз. Потом, вероятно выбившись из сил, заяц прыгнул в сторону и лёг на обочине дороги. Сколько мы не гудели, не поворачивали прожектор на него, он не двигался, и колонна проехала мимо, дальше. Скоро появилась стартовая площадка и началась подготовка к пуску.

            Все кто непосредственно не был в пусковой команде, разместились в небольшом здании, где слушали по громкой связи как идёт подготовка к пуску, и ждали вызова, в случае чрезвычайных происшествий. Здесь вспоминали про первые три пробных пуска в нештатной комплектации, про прошлые аварии, как однажды перепутали клеммы у разъёма, и завалилась ракета, рассказывали анекдоты и всякую всячину. В начале всё шло хорошо, но потом обнаружились неисправности в аппаратуре, и стало ясно, что пуск задерживается. Уже была глубокая ночь, глаза сами закрывались. Я одет был в меховые штаны, куртку и унты. Стоя у стены, у меня ослабли колени, и я сполз на пол, а потом сидя ненадолго заснул,

            Выхожу утром к пусковой установке и вижу, ракета стоит в вертикальном положении, бункера, где расположена наземная аппаратура системы управления, открыты, рядом лежат  блоки, сиденья и копошатся прибористы. Утомлённый бессонной ночью, я присел на  мягкие сиденья, вынутые из пусковой и не заметил, как заснул. Открываю глаза, вокруг ни души, только гудит ракета переливчатыми звуками, и вот-вот полетит. По телу пробежал холодок, но, поняв, что гудят привода органов управления, а сиденья, да и меня не убрали, решил, что это ещё не пуск. Потихонечку удалился в здание.

            Объявили об эвакуации, скоро будет пуск. Всех увезли на другую площадку, смотреть на запуск ракеты. Напряжённо смотрим, и вот вспышка, ракета пошла вверх и исчезла в облаках. Слышен только громкий рокот работающих двигателей. И всё прошло. Вскакиваем в машины и скорей на старт узнать результаты и провести послепусковой осмотр. Всё хорошо. Телеметристы говорят: «Визуально, всё нормально»!

            Уже в гостинице, усталые и счастливые, отпраздновали это радостное событие по-русски. Гостиница гудела до утра. А утром всех погрузили в автобус и повезли на аэродром. Пора в Москву. Почти у каждого в кармане по бутылке спирта. Пока ждали самолёта пошли перекусить в ресторан. За  многими столами сидели посетители с фужерами с мутной белой жидкостью. Мы знали - это наши люди, в фужерах у них была смесь пива и спирта.
С.П.

Берг, молодой ещё человек, в 1949 году вместе со своим начальником  был на полигоне в Капустином Яре, где должны были проводить испытания своего изделия - ракеты. Поскольку страна была бедная, у них не было кинокамеры для съёмок процесса испытаний, и они очень горевали. Им необходима была кинокамера и вот начальник говорит: « Слушай здесь Сергей Павлович живёт в вагонах, может быть он даст, у него, наверняка, есть кинокамера». Жилья тогда не было, был только стенд для испытаний Фау-2 и все жили в  железнодорожных вагонах поезда. Берг собрался и пошёл к вагону. Подходит, стучится. Выходит какая-то баба, страшная, типа кухарки, толстая, неряшливая и говорит: «Что надо»? «Да мне бы Сергея Павловича», говорит Берг. «Ну, заходи», говорит она.  Заходит, там сидит С.П. Встретил он его приветливо, спросил, чего ему надо, расспросил, чем тот занимается. Берг всё рассказал. Но его очень удивил внешний вид С.П., какой-то затрапезный. С.П. был одет в какие-то шаровары и был похож на чернорабочего. Он  был слегка поддатенький, пьяненький. Игриво стукнув своей кухарке по попке, пригласил всех за стол. Кухарка быстро накрыла на стол. Вместе немного выпили, и потом С.П. сказал:

 «Хорошо, я дам вам кинокамеру». Он дал камеру, без всякой расписки, только сказал: «Будьте осторожны, она у меня одна, единственная». В такой обстановке создавалась ракетная техника.

            Когда разрабатывалась первая управляемая твердотопливная ракета Темп, то научным руководителем этих работ был Сергей Павлович.

            Кода С.П. первый раз приехал к нам на фирму, он попросил Главного конструктора позвать нашего сотрудника Судакова. Оказалось, что Судаков Николай Алексеевич был начальником отдела, когда С.П. работал в, так называемой, шарашке. Судакову С.П. подарил вымпел, который был на Луне. Сейчас это большая реликвия. Говоря о Судакове, С.П. сказал: «Он ко мне относился хорошо, не обижал меня».

Вначале разработки Темпа, главный конструктор вызвал Берга и попросил съездить в КБ к С.П. «Посмотри, всё, что может нам пригодиться». Приехал Берг и стал ходить по КБ и объяснять, зачем он приехал и, что ему надо. Его под разными предлогами, грубо говоря, везде пинали, и не разговаривали. Что же делать? Решил Берг пойти к С.П.

В приёмной секретарша вежливо сказала: «Пожалуйста» и он оказался в кабинете С.П. С.П. внимательно всё расспросил, очень доброжелательно, а потом снял трубку телефона и сказал: «Сейчас к вам придет Берг, покажите и расскажите ему всё, что он попросит». Когда  Берг распрощался с С.П. и пришёл в КБ, все ему говорили: «Что же ты не сказал, мы бы тебе всё показали». «Да, я же вам объяснял, вы не слушали»! - был ответ. Всё то, что хотел узнать и посмотреть Берг, он получил. Вообще подчинялись С.П. беспрекословно, но и слушать он умел.

            Люди, которые общались с С.П., говорили, что он был ужасный матершинник и любил хорошо выпить. Пил даже спирт. Говорили, что когда шёл С.П., например, по предприятию, то мат было слышно за три версты. Все знали, идёт С.П.

            Я лично не общался с С.П., но часто его видел утром, выходя из метро ВДНХ, как он ехал на работу в легковом ЗИЛе. Меня всегда удивляло, что лицо у него было красноватым.

            Вообще С.П. был простым человеком, Однажды, будучи на полигоне, я встретил С.П. перед столовой, на второй площадке. Его не пускал внутрь солдат, которого поставили почему-то. Он пускал только своих. Мы хорошо знали солдата, давно сидя в командировке. Пришлось объяснить солдату, что это свой, и он пропустил С.П.

Рассказывал шифровальщик, работавший на предприятии, что вначале появлялась красивая женщина вахтёр на проходной, если она нравилась С.П., то её переводили в КБ, Короче, вы понимаете, что он любил женщин.
Темп.

Попав на первый пуск штатного изделия я надолго оказался втянутым в полигонные испытания ракет. До этого было проведено три предварительных пуска, в которых я не участвовал.

 Я подсчитал, что провёл на полигоне больше двух с половиной лет, из общих пяти лет участия в испытаниях. Практически я был месяц в Москве и месяц на полигоне.

Работа на полигоне довольно однообразна. Имеется технологическая цепочка по подготовке изделия к пуску, которую надо качественно выполнить и для этого все работы ведутся под контролем промышленности и военных. Те, кто не задействован в операциях, свободны и могут бездельничать. Мне же приходилось сопровождать все работы, относящиеся к ракете. Были, правда, и периоды вынужденных простоев из-за необходимости доработок по результатам пусков. Первым простоем оказался период, когда пришлось по результатам пусков переделать «обнуление» для мгновенного и одновременного вскрытия отверстий для выхода газов с помощью кольцевого детонирующего заряда. Дело в том, что ранее изобретённое обнуление, выполнено было так, что удерживало крышку обнуляющего патрубка резьбовым кольцом, которое разрывалось пироустройством, и под действием давления газов крышка должна была улетать. Поскольку на двигателе было два патрубка, то один улетал, а второй либо не вылетал, либо запаздывал. Потянулись томительные дни ожидания.

Чтобы не пропадало бесцельно время, прибористы придумывали работы по комплексным испытаниям системы управления, а для этого выписывали, якобы для промывки штырьков разъёмов, восемь килограммов чистого спирта. Этого хватало надолго, людей было мало. Вообще на один пуск привозили бочку спирта и завхоз, которого звали Николай Поллитрыч, выдавал спирт на работы. Я ни разу не видел, чтобы использовали спирт по назначению. На этот раз, после очередных «комплексных испытаний» Николая Поллитрыча откомандировали в Москву. Совсем стало скучно.

Когда делать было нечего, ходили погулять на  речку Солянку или в Низок, как называли тамошнее селение. Шли мимо стенда для огневых испытаний, построенного для испытаний первой ракеты Королёва. В Низке был магазин, а в Солянке рыба и раки. В магазине покупали водку, те кто не хотел пить спирт, а в речке и в озёрцах остающихся после разлива реки ловили  рыбу, кто удочкой, а кто неводом, сделанным из тюлевой занавески. Кругом расстилалась степь. Весной она украшалась и горела небольшими красными тюльпанами.

Потом опять жизнь на площадках снова закипала, приезжала огромная экспедиция, готовили очередную ракету к пуску. Пуск. Разбор полёта. Очередные доработки и снова пуски. Так постепенно мы искали верные решения, через аварии и неудачи, с тем, чтобы ракета хорошо залетала. Существенно была доработана ракета и в последующих пусках. В конце концов, когда ввели отстрел вместе с обнулением задних днищ двигателей с помощью кольцевых детонирующих зарядов, к концу испытаний ракета хорошо залетала. Она попадала точно в цель, но после девятнадцатого пуска, работы по ракете Темп прекратили. Обидно было, все труды пропали опять даром, но полученный опыт всё же совсем не пропал, а передался в проект новой ракеты Темп-С.
Сын.

Вспоминаю с грустью первую серьёзную размолвку с женой, произошедшую на эскалаторе в метро, когда мы ехали в гости. Вдруг Алла выразила резко недовольство моими родителями и заявила, что она не хочет, чтобы они ходили к нам и приезжали на дачу. Я опешил. Такое заявление меня обидело. Я попытался объясниться, но получал упрямый ответ, что она так хочет и всё. Я замкнулся и, пытаясь про себя обдумать, что с ней случилась, ведь раньше она никогда так резко не выступала. Мы друг друга любили и хорошо понимали. Неужели они ей мешают или что-то другое. Не успел я додумать, пока мы ехали на эскалаторе, когда она выпалила: «Вообще, я забеременела, и на этот раз не буду делать аборт»! Беременела Алла уже не первый раз, и я стал пытаться объяснить, что мы ещё сами не оперились, чтобы заводить потомство. Тогда на меня посыпались упрёки, что я не хочу думать о семье, а только на уме одна работа. Действительно, мне тогда была интересна только работа и женская животная ласка. Для отцовства я ещё не созрел. Она стояла на своём. Что же делать, я молчаливо согласился, привыкая постепенно к этому новому явлению в нашей жизни.

            Шло время, Аллин животик стал округляться, я уже привык к мысли, что у меня будет ребёнок. Я надеялся, что будет мальчик, вернее я хотел, чтобы родился мальчик. Жена моя расцветала и хорошела, её не портила беременность, а наоборот, когда я видел это нежное и хрупкое создание у меня приливал избыток нежности и обожания к ней. Она стала очень сексуальна и жаждала любви. Такой жены я раньше почти не видел и, несмотря на свои обиды, я пламенно любил её. Мне казалось, что её совершенно не тяготит  её ноша, она также как всегда бегала по делам и была весела. Летом мы жили на даче и стали её готовить к появлению нового человека. Первым делом мне пришлось заняться газом. Я заказал большие газовые баллоны и установил газовую плиту в бывшем чулане. Печники перестроили большую русскую печь в небольшую печь с водяным котлом, а рабочие установили в доме батареи центрального отопления. В доме стало тепло. Стало возможным жить даже зимой. Полы я покрасил сам,  стены мы вдвоём оклеили новыми обоями, осталось оклеить потолок. Нужны кОзлы.

            Наконец, козлы были сделаны и мы с Аллой утром приступили к последней операции по встрече  нового человека - оклейке потолка. Сколько я не уговаривал жену не лезть вверх, она взгромоздилась на козлы под потолок, а я намазывал, расстеленные на полу обои и подавал их вверх.  Алла пришлёпывала небольшие куски белых обоев к потолку. Всё у нас хорошо спорилось. Я только удивлялся и восхищался Алиным энтузиазмом. Она была здесь пламенным мотором. Когда оставалось чуть пространства для оклейки, жена моя вдруг тихо и спокойно сказала: «Всё, пора ехать, у меня отходят воды». Я в ужасе, а Алла спокойно собралась, и мы пошли на электричку. Когда приехали в Москву, то увидели на остановке такси огромную очередь. Я стал метаться по очереди с просьбой нас посадить без очереди на такси, но народ на меня посматривал довольно хмуро и зло, пока не подъехал очередной таксист, который, не глядя на очередь, повёз нас в родильный дом имени Грауермана на Арбате. Мы стали жить рядом с Арбатом в Калошином переулке потому, что в преддверии рождения ребёнка, обменялись комнатами с Аллиной  тётей Шурой. Теперь  у нас  вместе с родителями двадцати восьми метровая комната.  В общем, мы успели. Скоро и благополучно доехали до родильного дома, и я сдал её туда. Сам же поехал к своим родителям и постоянно бегал к телефону автомату, чтобы узнать, как идут роды. В десять часов вечера мне сказали, что родилась девочка, такого-то веса и такой-то длины, у жены температура нормальная, всё в порядке. Я смутился, я же хотел мальчика, но судьба меня не послушала. Я помчался в родильный дом. Стараясь спрятать своё неудовлетворение, я написал поздравительную записку с самыми нежными словами поздравления жены с рождением девочки и написал там ещё, что-то про её голубые глазки, и задавал другие дурацкие вопросы. Передал записку и стал ждать ответа. Ответ пришёл: «Ты, что с ума сошёл, какие голубые глазки? Я ещё не родила». Вот это фокус, меня обманули, я рвал и метал. Через несколько минут, вышла медсестра и повела меня на второй этаж, где было родильное отделение, а мне навстречу вышла Алла в халате и с животом. Это был большой прокол для роддома, поэтому мне показали жену в нарушение всяких норм. Передо мной извинились, и я уже ночью вернулся домой. На следующий день, я как полоумный прыгал от радости, когда узнал, что у меня родился сын, весом три с половиной килограмма и длиной пятьдесят один сантиметр! Ура!

            Наконец, я привёз мою жену и моего маленького мальчика домой, где мы будем жить в комнате с родителями, которые размещались за матерчатой занавеской в тёмной части комнаты, а мы в другой части с двумя окнами. В нашей части комнаты почти ничего не было. Стоял диван, на котором мы спали с женой, стояла детская кровать, купленная в детском мире с большими волнениями и были пара стульев и письменный стол. Но для нас это не казалось ужасным, мы были счастливы, ведь вся жизнь ещё впереди! Алла очень смело орудовала с ребёнком, а я боялся даже дотронуться до малой крохи. Вскоре жена стала купать ребёнка в тазу, прямо в комнате, смело его переворачивая, и обливая водой. Я всё боялся, как бы она не оторвала его ручки. Не зря девочки играют в куклы, подумал я.

Длительные командировки отражались на семейных взаимоотношениях с жёнами. Разрывались семейные отношения из-за того, что длительные воздержания толкали мужиков на романтические связи с женщинами. Женщины тоже не святые. Многие мужики спивались дома, привыкнув к командировочной жизни. Многие после всего разводились с жёнами. Рушились семьи.

     Конечно, молодой женщине трудно одной     справляться с домашними делами без мужика, да ещё с маленьким ребёнком, но я тогда этого не понимал. Алла наняла няню, молодую деревенскую девицу для Кости и это облегчало ей жизнь. Няня плотного телосложения мне не нравилась, тем более, она во всех разговорах всегда становилась на сторону Аллы. Вдвоём с Аллой мы, если ссорились, то быстро мирились. Теперь стали возникать денежные вопросы, которые меня раньше никогда не волновали. Вся моя зарплата, когда я был в командировке, тратилась Аллой по её усмотрению. Я, естественно, не брал карманных денег, но денег не хватало.

Когда я женился, я привёз свой мотоцикл на дачу. На даче он стал причиной наших ссор с Аллой, так как я больше внимания уделял мотоциклу, чем жене. Тогда я решил мотоцикл продать. Опять неудача и разочарование!

Недавно я продал свой немецкий трофейный мотоцикл, подаренный мне дядей Юрой, и купил новую немецкую портативную пишущую машинку. Я надеялся ещё тогда, что буду на машинке что-то писать. Каково же было моё возмущение, когда после очередного приезда из командировки, я обнаружил, что машинки нет. Оказывается, Алле нужны были деньги и она её продала. Но я стерпел. Я думал, что виновата няня. Мне были не интересны домашние дела, а все мои мысли были обращены к моей работе, и я стремился поскорее уехать к любимому делу, к технике.

Незаметно подрастал сын, я с удовольствием занимался с ним, посвящал ему свободное время. Но мне казалось, что я в это время теряю драгоценное время, отрываясь от важных дел. Хотелось больше сосредоточиться на освоении своей новой профессии.

            Когда Костя достиг ясельного возраста, Алле удалось его пристроить в ясли расположенные по нашему старому местожительству, и она через половину Москвы таскала его туда. Пешком он шагать не хотел, говорил, что у него болят ножки, и усаживался на маму. В транспорте он любил обратить на себя внимание молодых тётей, так кокетливо улыбаясь, что люди с удовольствием с ним общались. Так он и жил: в яслях, в дороге, приезжая домой только спать. Алла поступила учиться в аспирантуру, и не ходила на работу, больше уделяя времени ребёнку.  Я же всё летал на полигон.

            Будучи в очередной раз на полигоне, я оказался вдвоём в номере с нашим смежником, которого я знал. Знал я его ещё с той вечеринки, которую первый раз, на первом курсе, устраивали на даче у Аллы. Он был «вооруженцем». Я уже много времени был в командировке, настроение моё ухудшалось, жалко было проходящего времени в таких не комфортных и монотонных условиях. Хотелось какого-то разнообразия. Вот, приблизительно, так я и высказал, своему соседу своё настроение. Сосед мой, года на два был старше меня, в очках, выглядел очень солидно и располагал меня к философскому настроению. Я стал рассуждать о том, что порядочные люди ездят в другие страны, за границу, живут как люди, а мы тут живём за колючей проволокой и ничего нового не видим. Всё начинает надоедать. Вдруг мой сосед меня спросил: «А, ты хочешь ездить за границу? Надо быть членом партии». Я, сказал: «Да, конечно, я согласен, тем более, что меня принимают кандидатом в члены партии». Тогда он мне дал адрес и фамилию, к кому я могу обратиться. Надо сослаться на его рекомендацию для поступления в разведывательную школу КГБ и последующей легальной работы за границей. Я был согласен на всё, чтобы выбраться отсюда и получить больше денег на новой работе для семьи. А сосед мне сказал, что сам он  не прошёл медкомиссию, из-за очков, и его просили рекомендовать других людей. Я стал с нетерпением ждать конца  командировки.

            Скоро в Москве я пошёл в приёмную КГБ. В приёмной ко мне вышел пожилой, седой мужчина, которому я и представился. Я думал, что меня попросят показать документы и будут о чём-то расспрашивать, но мне просто сказали, что ничего такого не надо, а надо пройти медкомиссию для работы в жарко влажном климате. У меня складывалось впечатление, что они всё знают или делают такой вид. Меня и жену направили в поликлинику КГБ. Я договорился, что сначала мы с женой поедем в отпуск и там отдохнём, чтобы оздоровиться перед медкомиссией.

            В отпуск мы решили ехать в Молдавию в село Чёбручи, где недавно организовывался международный молодёжный лагерь. Молдавия встретила нас теплом и солнцем. Мы устроились у двух украинцев, мужа-агронома совхоза и его жены, очень гостеприимных людей. Целый день мы проводили на Днестре и купались и загорали. Я даже научился лучше плавать, проплывая большие расстояния вдоль реки. Вечерами нам приносили из погреба полный графин красного густого вина и мы наслаждались вкусными кушаньями и вином. Вино было крепковатым, как говорили хозяева, все пьяницы ходили к ним за вином. Я узнал, что для крепости тут кладут табак, но хозяева утверждали, что у них крепкое вино от сорта винограда. Может быть, ведь тогда агроном тащил себе с полей совхоза всё, что хотел. Жена хозяина дородная женщина украинка, бывшая медсестра, научила меня готовить прекрасные кушанья из баклажан, о которых я раньше даже не подозревал. Я до сих пор готовлю баклажаны, только без мяса. Время пробежало быстро, и мы сели на теплоход и, как говорят моряки, пошли, а не поплыли, в Одессу. Искупались в море и улетели в Москву. Полёт на самолёте Ил-14 проходил спокойно до Воронежа, где мы сели, наверно, на дозаправку. Оставался час полёта до Москвы, я сидел рядом с военным лётчиком, который сидел боком, так он говорил, всю жизнь летает в гражданских самолётах. Алла сидела впереди меня. Погода на этом участке была плохая, и самолёт очень кидало то вверх, то вниз. Всех стало укачивать, кругом вылетала съеденная пища в бумажные пакеты, люди менялись и бледнели на глазах. Алла тоже сидела с пакетом. Я, помня очень давнюю свою поездку машиной с дядей Юрой на охоту, сжал живот, низко нагнувшись, чтобы меня не укачало. Удивительно, но не укачало только троих: меня, лётчика и подвыпившего мужика, проспавшего весь полёт. Шикарные женщины превратились в каких-то ощипанных куриц, и после посадки все срочно намазывались косметикой, чтобы не испугать встречавших. Прилетели, теперь можно проходить медкомиссию. Алла прошла медкомиссию успешно, а вот я оказался негодным. После приседаний, моё давление было не в норме, да ещё на ноге выступили вены, а это варикозное расширение вен. Врач, обследовавший меня, утешал: «через год придёшь опять, если чуть-чуть подлечишься». Он рассказал, что год назад он встречал Гагарина после его полёта в космос и мерил ему давление. Давление было совершенно в норме. Только потом врач понял, что Гагарин всё-таки волновался, когда посмотрел подаренную ему фотографию с автографом. На своей фотографии, Гагарин в дате своего полёта перепутал год.

Так я отдохнул в Молдавии, «оздоравливая» себя ежедневным графинчиком с вином. Потом работа меня захлестнула, мне стали повышать оклад. Варикоз и давление я не лечил, а сами они не проходили. После вступления в партию, мне уже на работе, предложили опять поступить в КГБ, но я больше не захотел надевать погоны.

В то время мы, иногда, ездили в командировку в Волгоград на завод, для согласования некоторых вопросов На заводе Баррикады разрабатывалась и изготавливалась пусковая установка. Жили мы всегда в гостинице Волгоград, в центре города.  Однажды, будучи там, мы решили с Галактионовским, в выходной день, пойти покупаться и позагорать, для чего поехали  на левый берег Волги, на пляж. На пляже мы нашли местечко, разделись, искупались и легли загорать на солнышке. Рядом лежала скромная девушка в чёрных очках, с залепленным бумагой носом, а с другой стороны располагалась шумная компания симпатичных девиц, непрерывно хохотавшая и о чём-то галдящая. Мы стали посматривать в их сторону и прислушиваться к их разговорам. Потом слово, за словом  решили «кадриться» к ним, но они не реагировали. Мы с серьёзным видом стали рассказывать, что мы только сейчас спустились с неба на собственном самолёте и командированы сюда, чтобы сажать на левом берегу Волги тополя и ёлочки, что нам нужны помощницы, красивые девушки и несли, другую чушь. Девушки по любому поводу смеялись, а на наши попытки «подкадриться», только хохотали. Мы им были неинтересны, и не было от них встречного движения к знакомству. Вдруг девушка неподвижно лежавшая рядом на спине, ожила, перевернулась на живот, сняла свои очки и бумагу и посмотрела на меня, как будто осуждала наше легкомысленное поведение. Я подумал, наверное, она учительница. Большие чёрные глаза, чёрные волосы и чуть продолговатый нос придавали её лицу какую-то необычайность и вместе с тем передавали обаяние восточных женщин. Я завороженный её взглядом, стал спрашивать, не знает ли она, когда отходят теплоходы обратно и не скучно ли ей одной. Она без всякого жеманства мне, как старому знакомому, стала рассказывать, про теплоход, и, что она здесь не одна, а просто уединилась от подруг. Дальше мы разговорились, оказывается, она слышала, что мы из Москвы приехали сажать деревья, Мы посмеялись над этим. Потом познакомились, её звали Гуля или Гульмина. Она сирота, живет с бабушкой и работает в конструкторском бюро чертёжницей. Меня это немного удивило, внешность обманчива. Чем больше мы говорили, тем больше меня гипнотизировали глаза и весь её облик, чем-то напоминавший мне мою жену. Простота общения и какая-то житейская мудрость притягивала меня к ней, и я чувствовал её благоволение ко мне. Она согласилась, чтобы мы проводили её домой. С пляжа уехали втроём, зашли в круглый ресторан на правом берегу Волги, чуть выпили в честь знакомства, проводили Гулю до дома в центре города, недалеко от нашей гостиницы.
Новость.

В то время, когда шли полигонные испытания Темпа, в институте происходили изменения по усилению его кадрами. Приехав с полигона в очередной раз, я увидел нового человека, сидящего за столом  начальника проектного отдела. Он был в очках, лицо с бесстрастным выражением, было серьёзно. В отделе стояла не свойственная ранее тишина, а на всю длину зала была постелена красная ковровая дорожка. «Блатной», подумал я. Может быть, я, был не далёк от истины. Он пришёл к нам из министерства,  но меня тогда это не интересовало. Важно, что этот отдел работал над новой ракетой. Появилось новое твёрдое топливо на основе каучука, так называемое «смесевое», из которого можно было лить заряды уже метрового диаметра. Уже проводились стендовые огневые испытания отдельных зарядов. Первоначальный этап работ по ракете Темп-С прошёл во время, когда я находился на полигоне. Незаметно для меня вышло постановление правительства, разработаны эскизный проект и чертежи на первую машину. Чертежи во многом разрабатывали «новые» люди, поэтому главные результаты опыта отработки Темпа были учтены, а в «мелочах», которых в ракетной технике не должно быть, были недоработки, приведшие потом к неудачам на первых пусках. В это время к нам пришёл начальником группы сборки ракеты, уже пожилой, бывший главный конструктор по торпедам, Тарасов во многом определивший конструкцию головной части, а также внедривший торпедное соединение её с ракетой с помощью, так называемого, клеммного кольца.  Лунёв бессменно занимался обликом приборного отсека. Ракета получилась уже больше похожая на ракету. Она была двухступенчатой, в классической компоновке: головная часть, приборный отсек, соединительный отсек, вторая ступень, рама, а за тем первая ступень с хвостовым отсеком и решётчатыми стабилизаторами. Учтён был печальный опыт «обнуления». Обнуление было размещено на цилиндрической части соплового блока второй ступени. Для этого вскрывались радиально расположенные окна с помощью детонирующих зарядов, соединённых между собой. Газы истекали радиально к оси ракеты, а отделение второй ступени происходило тормозными двигателями. На корпусах двигателей Темпа-С, наконец, появилось нормальное соединение с днищем с помощью штифто-болтового соединения. Штифт – это гайка, вклеенная в корпус.

 Ракета размещалась в обогреваемом контейнере на новой пусковой установке на базе МАЗ-543 с длиннобазовым шасси. Похожими четырёхосными пусковыми установками мы давно восхищались на полигоне при испытаниях челомеевской крылатой ракеты.  Хотя, в начале испытаний, она часто падала. Рассказывали, такую историю: Ракета перестала падать только тогда, когда один рабочий  стал лично точить разрывной болт крепления. Никто другой этого делать не мог. За достоверность истории не ручаюсь. Вообще, в качестве отступления скажу, что тогда часто пришлось видеть аварийные пуски. Но самые страшные были аварии жидкостных ракет. В небе расцветали коричневые ядовитые тучи. и медленно плыли к нам.
Кубинка.

            В средствах массовой информации прозвучало сообщение о том, что два известных военных парашютиста погибли в автокатастрофе. Действительно, они спешили и гнали в подмосковную Кубинку, на выставку военной техники, которую должен посетить Хрущёв, но не успели. Меня эти события потрясли, ведь я только что участвовал в подготовке этой выставки. Было это так.

            В сборочном цеху нашего производства собрали демонстрационный макет ракеты Темп-С. Новая ракета значительно изящнее выглядела по сравнению со старым Темпом. Все кто мог, любовались новой ракетой. Вдруг мне поступает команда выехать в Кубинку вместе с этим макетом и рабочими, собрать его там и выставить на выставке. И вот очень рано утром большой автомобиль КрАЗ, с разобранным и упакованным в ящики макетом, стоит у ворот института. Я сажусь в эту машину рядом с водителем, рабочие в УАЗик и мы уехали. Ехали довольно долго, я нервничал, всё время курил, ведь  я не знал, что меня ожидает впереди. Надо поскорее добраться. В конце концов добрались, прошли необходимые формальности и оказались на выставочной площадке. Здесь уже стояла пусковая установка Темпа на базе седельного тягача МАЗ-537, прибывшая с полигона и длиннобазовое шасси МАЗ-543 для ракеты Темп-С. Нам отвели место рядом с МАЗ-543 и рабочие довольно быстро, собрали и установили на подставках привезённый макет. Когда уже всё было готово, появилось несколько генералов, сразу двинувшихся к пусковой установке, где представитель завода изготовителя и разработчика Царёв стал демонстрировать подъём ракеты в контейнере в вертикальное положение для пуска. Затем генералы долго ходили вокруг пусковой, долго восхищались большими колёсами, заставили солдат начистить их, по-моему, гуталином. Главное, надо было  продемонстрировать колёса, говорили они. Когда я попытался заговорить, что главное здесь, это - ракета, меня попросили перенести наш макет в сторону, чтобы он не отвлекал внимание от колёс. Я понял, эти генералы наземщики, артиллеристы и стал им говорить о трудностях и моих опасениях по переносу макета в сборе на другое место. Нужны специальные ложементы. Тогда генералы скомандовали, и прибыли солдаты с палками и лопатами. Они встали попарно вдоль всей ракеты и, подсунув палки под ракету, дружно и легко подняли её на палках и мелкими шажками понесли к новому месту. Макет был лёгкий, пустой  и состоял из одной верхней оболочки, чтобы можно было оценить только внешние обводы ракеты. Дело было закончено, и мы все отправились домой. Целый день прошёл незаметно. Мы ничего не ели, а я всё время курил. Вернулся домой еле живой, почти ночью, а утром опять на работу.

            На следующий день после обеда меня вызвал директор и сказал, что на меня жалуются рабочие, потому что я их продержал целый день и не заплатил сверхурочных. Я удивился их прыткости. В то время я и не знал ни о каких сверхурочных, и мне казалась их просьба каким-то жлобством. Я же не заставлял их делать ничего насильно. Подумаешь, поработали, должны бы радоваться, что всего там насмотрелись. Но директор знал законы, рабочий класс нельзя обижать, позвонил начальнику труда и зарплаты и сказал: «Мартироз, у тебя есть фонд? Заплати рабочим». Про меня речь не шла.

            После работы, с Ефимовым во главе, мы пошли дежурить в Добровольной народной дружине (ДНД). В добровольную дружину меня он зазвал не добровольно, но вместе с тем, мы там общались и сильнее сплачивались, проводя время за различными занятиями. Вот и на этот раз мы спустились в подвал, где и было место сбора ДНД, и стали, перед обходом улиц, играть в шахматы. Двое играли на вылет с часами в пятиминутку, а остальные стояли вокруг и подсказывали ходы одни одному, другие другому. Стенка на стенку. В небольшом помещении становилось жарко от эмоций, душно от дыма сигарет. Скоро я почувствовал, что сигаретный запах меня душит. Вчерашнее непрерывное курение без еды, давало о себе знать. Мне становилось хуже и хуже, я побледнел, в глазах помутилось. На меня обратили внимание и отвели в санчасть, где положили на кушетку. Я был без сил. Врач установил, что у меня гипертонический криз, нижнее давление было сто. Вскоре меня отвезли домой на машине.  Это было первое повышение давления. Через неделю всё прошло.

            ОСИ Темпа-С прошли быстро и организованно. Рабочая бригада во главе со Столпником профессионально быстро собрала изделие, и все испытания завершились дней за шесть. Эмоций никаких, только остался запах пороха на моей одежде. Всё прошло успешно.

Сразу после выпуска  чертежей на первую машину, стало ясно, что огромное количество кабелей связывающих системы управления (СУ), измерений (СИ} и аварийного подрыва ракеты (АПР) с наземной аппаратурой через разъём расположенный в хвостовом отсеке, загромождает и утяжеляет ракету.  Нужно от них избавиться. Поэтому стали разрабатывать кабель-мачту для осуществления связи наземной аппаратуры с бортовой аппаратурой непосредственно с приборного отсека. Этой проблемой занялся Дяченко, руководивший кабельной группой. После ОСИ стало особенно ясно, что с таким тесным монтажом кабелей будет много неприятностей. Я был без дел, и эта проблема меня заинтересовала, Я стал вносить свою малую лепту в конструкцию мачты. Для начала, предложил короб мачты, где проходили кабели, сделать не прямоугольной, а нижнюю и верхнюю часть сделать по радиусу, чтобы увеличить жёсткость длинной мачты. Ещё я ввёл свои любимые анкерные гайки с винтами для скрепления коробов. (Правда, впоследствии Смирнов заменил анкеры, на винты - саморезы, чтобы уменьшить трудоёмкость.) Главный конструктор одобрил эти предложения, но нижнюю часть, прилегающую к ракете, оставил плоской. Ненадёжным местом  был механизм с чекой, выдёргивающейся ходом ракеты и освобождавшей пружину для отталкивания кабель мачты  от ракеты, после расстыковки электроразъёмов. У меня возникла идея сделать, так чтобы пружина не была бы всё время сжатой (заневоленной) в течение всего периода эксплуатации, а сжималась бы ходом ракеты, а потом, выйдя из узла крепления, отталкивала бы мачту. Я пошёл к Шлангу и поделился с ним своей идеей. Мы с ним несколько раз встречались, и он мне вдруг сказал, что будем делать проще, чтобы не изменять конструкцию узла пружины, введём дополнительный узел крепления, после выхода из которого, предварительно сжатая пружина будет отталкивать мачту. Чека в этом случае уже была не нужна. Так я «сподвиг»  Шланга на это простое решение,  которое прослужило долго и надёжно, до уничтожения этих ракет.

 Где-то, в эти времена в министерство на должность заместителя министра пришел бывший военпред из Днепропетровска Комиссарский. Вероятно, под его влиянием, у нас был назначен ведущим конструктором ракеты Смирнов.  Как истинный конструктор, он первым делом раскритиковал алюминиевую раму между ступенями, с косо поставленными стержнями, показавшую свою нежёстскость на статических испытаниях и предложил стальную состоящую из четырёх опор параллельных оси изделия, соединённых между собой крест накрест стержнями. Рама всем понравилась. Ещё одну пенку убрали. Но ему скоро надоела эта неопределённая работа. Он за всё должен отвечать, но ни прав, ни денег это не приносило.  Он ушел  с должности ведущего в начальники отдела.

        Вот тогда-то меня и назначили ведущим конструктором по Темпу-С. Я стал влезать во все вопросы, которые мне казалось, не решались. Огромную борьбу я начал по поводу применения обозначений чертежей по авиационной системе, а не обезличенной, принятой ранее в институте. В этой борьбе меня всегда поддерживал только Смирнов. Иногда мы спорили с оппонентами часами. Начальникам надоели бесконечные споры, и они пошли и спросили мнения, по этому вопросу директора. А он ответил: «Мне всё равно, были бы чертежи»! Я был разочарован, может быть, ему не так доложили, он же маёвец. Но всё-таки мы победили, поскольку схема деления изделия, определяющая состав чертежей выпускалась отделом Смирнова, предметная авиационная система обозначения чертежей привилась в институте, несмотря на противодействие архивной службы.

После работы, я как обычно, поехал домой. В метро удалось сесть, я достал газету и начал её читать. Ничего интересного, потом машинально стал читать статью о сейфах. Прочитав несколько абзацев, я вдруг вспомнил, что не сдал чемодан с закрытыми документами в архив. Я уже проехал пол пути до дома, но надо срочно возвращаться, чтобы успеть сдать чемодан пока не закрылся архив. Волнуясь за последствия моей рассеянности, я  срочно стал возвращаться на работу. Вот я вбежал в наш, открытый ещё, зал и увидел, что там ещё были некоторые сотрудники, кто-то играл в шахматы, кто-то обсуждал мировые проблемы, а на моём столе сиротливо стоял мой чемодан. Мой страх, за содеянное, прошёл и я, как ни в чём не бывало, сдал чемодан.

Косность была во всём, старые привычки с трудом преодолевались. Я, после этого случая, долго бился, чтобы были бы введены вкладыши к пропуску, и нельзя было бы выйти с территории предприятия с закрытыми документами, но придумывались разные предлоги, чтобы ничего не менять. Только значительно позже, через много лет, когда пришёл приказ из министерства,  вкладыши были введены.
Пятый пуск.

А в это время уже начались лётные испытания. Первый пуск ракеты Темп-С произошёл 14 марта 1964года неудачно, из-за пораллона, который  самовоспламенился  и не санкционировано запустил тормозной двигатель. Затем ещё 3 пуска и все неудачные. Тут и несрабатывание узла отсечки тяги двигателя, прогар днища двигателя первой ступени и лопнувшие алюминиевые трубки рулевого привода. Положение отчаянное. Я с возмущением узнал, что в министерстве угрожают директору. Его предупредили, если следующий пуск будет неудачный, его ждут большие неприятности. Когда я прочитал приказ министерства о последнем предупреждении директора перед пятым пуском, я решил, что надо всё сделать, чтобы не подкачать с пуском. Я стал постоянно ходить в цех, где шла сборка ракеты для пятого пуска, и методично обходя изделие, пытался представить работу и поведение различных узлов ракеты в полёте. Я скоро обнаружил небольшие неполадки по измерению раскрытия стабилизаторов, которые просто устранялись. Потом стал смотреть в межступенной отсек рамы. Понял,  что большой элекроразъём стоит здесь один одинёшенек с края, и при горячем разделении ступеней может возникнуть недопустимая боковая сила от струи газа. Надо для симметрии обтекания установить симметрично фальшразъём. Я проконсультировался с нашим замечательным динамиком Королём, и он меня поддержал. Тогда быстро установили на ракету этот самый фальшраъём. Позже, перед отправкой ракеты на полигон, мы вместе с директором обходили её для осмотра. Когда же остановились у межступенного отсека, директор спросил, показывая на фальшразъём: «Что это»? Я стал объяснять, ссылаясь на Короля. Директор ещё раз внимательно посмотрел, сказал: «Хренья какая-то»! и ушёл. Фальшразъём остался.

 Вскоре я отправился на полигон, на пуск пятой машины. Дорога туда была через Волгоград. В компании с сотрудниками мы прилетели в Волгоград и, чтобы переждать время до поезда на Капъяр разбрелись по городу. Я не утерпел и позвонил Гуле. Она пригласила меня к себе домой. Когда я пришёл к ней, меня очень радушно встретили, почти как родственника. Бабушка Гули с добрыми глазами и улыбкой напомнила мне няню моей Аллы – бабу Дуню своим приветливым отношением ко мне. Я с удовольствием побыл в их тёплой компании и пожалел, что маловато времени и пора уходить, чтобы ехать на полигон.

            Подготовка пятого изделия проходила напряжённо, чувствовалось волнение директора, он лично много находился в монтажно-испытательном корпусе (МИК), вечером просил меня остаться до конца работ и уезжал. Я уже привык постоянно быть у ракеты. Помню как даже сам устанавливал пиросредства на ракету, хотя у меня не было никакого специального разрешения на эту опасную операцию. Помню как перед загрузкой ракеты на пусковую установку, мы с директором вставили, что-то вроде щепки, в старый ещё механизм расстыковки разъёмов кабель мачты, чтобы чека не выдернулась раньше времени. Несмотря на все волнения, пуск прошёл успешно, и я видел как директор радовался этому в своей «пусковой рубашке», светлой тенниске. Я тоже радовался, мои труды не пропали. После пуска намечался банкет, но мы туда не пошли. Галактионский сказал: «Там на банкете будут все подхалимы крутиться вокруг директора, а нам там делать нечего, мы своё дело сделали и поедем в Волгоград». В Волгограде мы заехали к моей знакомой Гуле. Она нас познакомила со своей девичьей компанией, и все вместе отпраздновали встречу, а заодно и наш успех у кого-то в квартире. Меня с Гулей уже принимали за влюблённых.

В Москве я встретил свою действительно любимую жену, и на следующий день мы поехали в Подмосковье, чтобы навестить нашего сына, который находился в детском саду на даче. Наконец я увидел своего ребёнка, который гулял за низким заборчиком. Когда он нас увидел, он засуетился, стал нам показывать, как он умеет кататься на велосипеде. Он совсем не улыбался, да ещё назвал меня: «Дядя папа». Он был такой забитый и такой несчастный, что моё сердце не выдержало, и я сказал жене: «Всё, давай его заберём»! Мы досрочно увезли Костю из сада и привезли к себе на дачу.
Батарея.

В одну из следующих поездок на полигон случилась неприятная, но и немного комичная история. Готовилась к очередному пуску наша ракета, всё шло по плану и вот мы со Столпником, усталые и голодные, уехали после подготовки ракеты на стартовой площадке в гостиницу. Столпник купил большой батон мягкой колбасы и бутылку водки, и мы вдвоём после праведных трудов всё это проглотили. Пошли и влезли на крышу пристройки к МИКу, чтобы наблюдать за пуском ракеты и одновременно слушать репортаж по телеметрии из открытого окна, за которым сидели телеметристы. Настроение у нас расслабленное, слышим команда: «Пуск»! Вот сейчас взлетит ракета. Ждём, а ракета не взлетает. Какая-то заминка? Через несколько минут, по громкой связи, звучит команда, чтобы я и Столпник срочно приехали на старт. Наше расслабление и хмель в голове мгновенно прошли. Приехали на старт и спустились в бункер, где собралось всё начальство. Вид у всех растерянный, оказывается, отказала бортовая батарея и надо её срочно снять, чтобы ничего не испортить, выходящей из неё после запуска агрессивной жидкостью.  Решили ракету опустить, залезть сначала в приборный отсек и отключить электроразъём от батареи, идущий на все  пиросредства. Тут Столпник подсуетился и заявил, что для этой операции потребуется три литра спирта, чтобы нейтрализовать вытекающую жидкость. Поскольку было неизвестно, что произойдёт с батареей, и наша миссия считалась опасной, нам тут же, Инберг подписал требование на спирт. Мы то были уверены, что ничего опасного нам не предстоит. Наверх нас проводили как смертников, наверно, до этого все очень переволновались. Мы вдвоём вышли и отключили электро разъём, а потом Столпник снял батарею. При разборе полётов, оказалось, что была неправильно произведена распайка разъёма на батарее какой-то электромонтажницей. Нехорошей! Так она заставила всех поволноваться и сорвала пуск.
            Перемены.

Я опять на полигоне участвую в подготовке очередной ракеты к пуску. Пришло время, и ракету вывезли на старт. Рано утром длинная вереница машин и автобусов, с командированными  сюда представителями промышленности и с военными участниками подготовки ракеты на старте, растянулась по шоссе. В эту раннюю пору было туманно и пасмурно. Колонна двигалась медленно, многие дремали. Стояла тишина, никто не разговаривал, только урчали моторы. Вдруг, каким-то таинственным образом, по колонне прошёл слух, что, якобы, сняли Хрущёва. Все проснулись и с опаской стали разговаривать, не веря этому. Осторожный Инберг скомандовал: «Прекратить разговоры»! Разговоры почти прекратили, но все были в замешательстве. Верить или не верить, что случилось?

Когда приехали на старт, то я оказался в бункере, в котором уже были директор, заместитель министра и другие начальники. Тут же включили радиоприёмник и ждали когда станут передавать новости, но из приёмника лилась лёгкая музыка. Директор предположил, что наверно Хрущёв освободился от многочисленных должностей, а оставил за собой должность генсека, чтобы сосредоточиться на партийной работе. Каждый осторожно высказывался, но ни дай бог усомниться в авторитете генсека. Через несколько минут начали передавать новости, и стало ясно, что Хрущёв снят со всех постов. Все сразу забыли об этой новости и приступили к подготовке к пуску. Изделие уже стояло в вертикальном положении, и я пошёл его осмотреть. Затем залез наверх и стал через межступенной отсек осматривать переднее днище двигателя первой ступени. Вижу на переднем днище следы масла, значит, подумал я, льётся масло из рулевого привода дефлекторов второй ступени. Докладываю директору. Лёгкая паника. Стали разбираться и выяснили, что Дегтярёв, проводивший дефектоскопию заряда на переднем днище, мазал его специально маслом. Я не знал этого и опозорился, хотя меня поблагодарили за бдительность.  Дегтярёву сделали замечание, за то, что он не протёр днище после своих работ.

Когда после пуска приехали в гостиницу, на улице динамик, включённый на всю громкость, оглушал округу сообщением о Хрущёве, с обвинением его в волюнтаризме, пустозвонстве,  культе личности и в других прегрешениях. Было пасмурно, но дождя не было.
«Морава».

Наше предприятие для прямых полётов на полигон арендовало двухмоторные, пятиместные самолёты чешского производства «Морава». Вот на этом самолёте полетел директор предприятия, которое разрабатывало твёрдотопливные заряды двигателей, Жуков, и я с ним. Когда стали садиться в самолёт на аэродроме в Мячиково, Жуков сел на заднее сидение, такое же, как в такси Волга, а я расположился рядом с лётчиком спереди. Взлетели, летим низко на высоте четырёхсот метров, землю прекрасно видно. Лётчик по ходу полёта объяснял, где мы летим. Вскоре он говорит: «Вот подлетаем к Куликову полю. Хотите посмотреть»? Мы, конечно, захотели, тогда он стал облетать огромное зелёное поле, где по периферии его были какие-то насаждения и в некоторых местах стояли церкви и другие постройки. Я внимательно рассматривал это поле, пытался увидеть подробности, но получил только общее впечатление и ощутил причастность к нашей великой истории. Мне показалось, что всё здесь очень запущено. Полетели дальше. Передо мной находился, сдвоенный с  пилотским, штурвал управления самолётом, и  в разговоре, лётчик предложил  мне «порулить» им. Сперва я робко держал штурвал, пока не понял его реакцию на мои движения, а затем я всё-таки чуточку сманеврировал самолётом. Жуков сзади зашевелился. Я понял, что уж слишком разошёлся, но пилот держал штурвал и контролировал меня. Летели дальше, очень монотонно шумел двигатель, Жуков сзади дремал. Впереди засверкали молнии, эта была гроза, и пришлось её облетать. Сделав приличный крюк, пришлось садиться на какой-то полевой аэродром. Вылезли из самолёта, пока его заправляли, сходили и узнали в диспетчерской службе о погоде. Погода впереди нормальная, пошли садиться в самолёт.  Теперь Жуков захотел сидеть впереди, а я сел сзади. Стали запускать моторы, но один никак не запускался. Как-то стало грустно. Как бы на этой таратайке благополучно добраться до места. Но, почихав, мотор завёлся, и мы взлетели. Наверно, Жуковым руководило любопытство, ему тоже захотелось «порулить» и он вскоре попросил штурвал и немного поуправлял самолётом.  Долетели мы благополучно и сразу поехали на площадку, где хранились заряды двигателей. Жуков провёл проверку  документов и устроил нудный разнос солдатам, которые неправильно записывали результаты замера температуры, хранения зарядов. Меня  удивила его занудство и ворчливость, всё-таки он директор, а лезет в какие-то мелочи. Правда, потом я понял, что в ракетной технике не бывает мелочей.
Горчица.

Любимая присказка Смирнова была такая: «У меня собака горчицу ест. Надо только правильно  её преподнести», и договаривал: «Надо  просто горчицей намазать ей задницу!» Людям горчицей ничего не намажешь, но можно их чем-то лично заинтересовать и тогда они пойдут вам навстречу. Поскольку я стал ведущим конструктором, мне приходилось решать самые разнообразные вопросы, но власти формальной у меня не было и соответствующих служб тоже не было, поэтому приходилось всё делать самому. Спасательным кругом для меня стал архив, где появился комплект документации на ракету 8К14. Из этой документации я черпал информацию по вопросам эксплуатации, о партионности при изготовлении серийных изделий и другим вопросам, новым для нас. Там же я узнал о ведомостях ЗИПа (запасные части, инструмент и приспособления). После разработки новых документов, необходимо было создавать соответствующие службы. Так появился сектор ЗИПа и возглавил его Север Михайлович опытный технолог инструментальщик. Вскоре появился комплект ЗИПа с прекрасным, красивым и сверкавшим инструментом из нержавеющей стали. В то время это была большая редкость, по большей части инструмент делался из чёрной стали. Появился инструмент, надо его где-то хранить при эксплуатации в войсках. Как быть? Никто не жаждал взять на себя лишнюю обузу. Вопрос висел в воздухе, да и не царское это было дело.

Когда я был на испытаниях очередной ракеты, я встретил в МИКе Семихатова и решил его уговорить приспособить инструмент в МИП (машина испытаний и пуска), поскольку она всегда находится рядом с ракетой и пусковой установкой. В разговоре с ним я перевёл тему на инструмент и сказал, как важен он в работе, особенно это могут понять автомобилисты. Потом стал хвастаться, что у нас разработан такой замечательный инструмент, о котором можно только мечтать. После такой подготовки я предложил установить ящик с инструментом в МИПе, тогда наш прекрасный инструмент будет приходить к ним на предприятие, и они смогут приобщиться к этому совершенству. Тогда они смогут делать инструмент  потом сами, не хуже. Я даже нашёл какие-то ключи и показал Семихатову. Конечно, как человек умный и технарь, он согласился со мной и сказал, чтобы я приехал с конкретными предложениями к нему на предприятие.

После возвращения в Москву я и Север Михайлович отправились в Свердловск. Там поселились в гостинице Большой Урал, и сразу пошли на предприятие, быстро решили все вопросы, а на следующий день даже подписали решение по размещению инструмента в МИПе. Вечером устроили разрядку, которая превратилась в пьянку. В номере появилась молодая девица, Север, любитель выпить, напился в стельку. Девица прилипла ко мне, а я никак не мог от неё избавиться. Потом она нашла меня даже в Москве.

            В Москве я вручил Решение Северу, чтобы он подписал его у директора. Моя миссия окончена, теперь это его дело, а меня ждали другие дела. Север потом мне рассказал, что директор очень удивился и спросил: «Как ему это удалось?»  но Север тогда только пожал плечами. Не мог же я им сказать, что «горчица» сработала.
                Охота.

Первый раз я привёз охотничье ружьё и пошёл на охоту с Аверичевым в один из первых своих приездов в Капъяр на испытания ещё Темпа. Время было осеннее, мы ходили по степи поросшей  небольшим кустарником и камышами вокруг небольших озерец, но никого не было. Я еле поспевал за Аверичевым, так быстро он шагал, как будто отмеривал два шага за один. Пробежала ласка, а потом вдруг выскочил серый заяц. Мы не успели его даже разглядеть, не то чтоб стрельнуть из ружья, так быстро он скрылся в кустах. Все наши дальнейшие хождения были безуспешны. Устали, но разогрелись, потом с устатку погрелись в гостинице спиртом

            Запомнилась позорная для меня охота, которая произошла значительно позже, на испытаниях уже Темпа-С. Закончив работу в МИКе, мы во главе с Шебалдовым, бывалым охотником, решили поохотиться. В десять часов вечера, в темноте, выехали на ГАЗике в степь охотиться на зайцев. С ружьями сидели мы с Шебалдовым спереди, он рядом с водителем, я у двери, переднее окно было открыто, туда мы выставили свои ружья. Вскоре в свете фар, видим, сидят рядом на задних лапах на снегу, как две свечки, сразу два зайца, ослеплённые светом. Прицелились, я в своего правого, вдруг Шебалдов командует: «Ты, в левого, я в правого»! Ничего себе думаю, но времени нет, я переприцеливаюсь, звучит первый выстрел, потом мой. Машина заполнилась дымом от моего ружья, наверно, я взял старые патроны с дымным порохом. Правый заяц упал, а мой побежал прочь, то ли подраненный, то ли я в него не попал. Мы ринулись в погоню за ним, но безуспешно. На обратной дороге встретился опять, застывший перед нами заяц. Я его подстрелил. Все смеялись: «Тебе его специально привязали»! Потом Шебалдов подстрелил ещё одного зайца, Не прошло и часа, как мы уже дома. Закончилась охота. Столпник повесил зайцев в умывальнике за бра над тремя раковинами и быстро, очень умело снял шкуры. Далее сковорода на плитке и вот, часам к двенадцати, мы сидим и закусываем зайчатиной  спирт и вспоминаем все перипетии охоты. Опять все смеются тому, как я промазал и как мне потом  привязали зайца.
Под вагоном.

Самый радостный день, был день отъезда домой. Меня должен сменить в этот раз Аверичев. Он должен приехать на полустанок в степи, а я как бы должен ему передать дела и отбыть в Волгоград. В ожидании поезда, сидим в номере гостиницы и осваиваем питьё «Кровавое Мери». Надо сперва налить в стакан томатного сока, а сверху налить осторожно спирт, так чтобы ничего не смешалось. Таким образом, сперва пьёшь спирт, а потом закусываешь томатным соком. Я в Волгограде купил целый рюкзак сырокопчёного леща и меня, конечно, раскулачили. Мы сидим, поэтому и закусываем этим жирным лещом, а я ещё предвкушаю встречу с Гульминой в Волгограде. Меня всё время подзадоривал Щекотихин, говоря, что он часто видел, как поднималось у меня одеяло по утрам, и  снова подливал мне в стакан. В стакан помещается много жидкости, и к моменту отъезда все прилично наклюкались. Приехали к поезду, как раз к его остановке. Я стал переходить под поездом на его другую сторону и вдруг вижу, что с другой стороны ко мне идёт Аверичев. Мы встретились под поездом, пожали руки, как бы передали дела и беззвучно разошлись. Я то просто не мог говорить, но и он, наверно, не мог после «тяжёлой» дороги. Я с трудом добрался до полки и забылся сном.
 «Развлечения».

Когда мужики оторваны от дома и представлены сами себе, то от безделья пускаются на всякие проделки. Первая шутка, о которой я услышал, случилась с одним механиком. При сильном «поддатии», перед отъездом домой, его собутыльники положили ему в чемодан кирпич. Бедный малый тащил тяжёлый чемодан и никак не мог понять, почему он такой тяжёлый. Только когда он приехал домой, трезвый он обнаружил, какую свинью ему подложили друзья.

            В гостинице часто появлялась разная живность, обитавшая в степи. Кто-то приносил и забавлялся с тарантулами, у кого–то жил на люстре удавчик. У меня жил ёжик, которого я увёз, потом домой сыну. Кто-то ловил сусликов, а потом их привязывал около ракеты при пуске, на разных расстояниях, любопытствуя, выживет ли, кто ни будь из них. Это они подражали врачам, которые сажали в кабины пусковых машин кроликов в клетках, проверяя возможность обитания этих кабин для человека. Как-то под кроватью я увидел, прошмыгнувшую мышку. Что же было делать? Мышеловки у нас не было, и тогда я решил использовать списанные по срокам хранения пиропатроны. Их легко можно было взять у военных. Устройство было очень простое. Перед отверстием пиропатрона, из которого вылетает форс огня,  были привязаны два голых разъединённых провода, и  тут же была наживка из куска сливочного масла. Пиропатрон через этот провод подключался к карманной батарейке. Затем все ложились на свои кровати, затихали и ждали. Осмелев, мышка пыталась полакомиться маслом и замыкала провода. Неожиданно звучал громкий взрыв. Мышка, дохлая от форса огня, валялась под моей кроватью. Так мы извели всех мышей.

В выходные дни лучшим развлечением была рыбалка на Солянке или на Ахтубе. Здесь рыбу, на что только не ловили, и удочками, и перемётами,  сетками и просто иногда руками в бочажках. Раков вытаскивали целую гору, и варили вёдрами, так что потом трудно было ворочать языком. Ездили и на Волгу.

Однажды собралась большая команда во главе с Ряполовым и в новеньком микроавтобусе  РАФике отправилась в путешествие на Волгу. Взяли с собой ящик водки и стали ездить по деревням, спрашивая, нет ли у кого осетринки, нам на закуску. Сколько мы не спрашивали, все говорили, что ни у кого нет осетрины. Таких машин, в то время в этих местах ещё не видели и нас явно побаивались. За машиной бегали мальчишки. Тогда мы остановили небольшого мальчонку и спросили, где можно найти осетрины. Мальчик привёз нас к своему отцу. Тот с разными оговорками, всё-таки принёс нам большую кусину осетра, как раз на ведро. Мы, окрылённые, поехали на берег Волги к воде. Разожгли костёр, поставили на него ведро и стали варить уху с осетриной. Рядом был я и Берг. На всякий случай, я решил положить пол чайной ложки соли на ведро. Уха быстро закипела, и по берегу стал распространяться запах осетровой ухи, сверху ведра кипел толстый слой жира. Слюньки потекли. Берг не утерпел и стал пробовать уху. Когда же он только пригубил ложку, лицо его исказилось гримасой отвращения и он издал нечеловеческий вопль: «Оооойй! Жигунов пересолил»! Все стали пробовать и решили, что это есть нельзя. На меня сыпались стрелы возмущённых взглядов, я срывал важное мероприятие. Мне то было ясно, что пол ложкой соли нельзя пересолить, но меня никто не слушал. Вылили уху, налили новой воды и снова стали варить осетрину. На этот раз получилась отменная уха, с почти прежним слоем жира в ведре и замечательным вкусом. Просто рыбка уже давно была посолена, а нам её выдали за свежую. Наверно, по другому и нельзя было варить уху из солёной осетрины. Пиршество продолжалось целую ночь с перерывами на сон в копне сена и в автобусе. Рано утром, мы с Хорьковым, на месте впадения в Волгу небольшой речки, стали ловить рыбу удочкой. Червяков накопали тут же. Лов был потрясающий. Я  сзади нацеплял червяка, Хорьков забрасывал удочку и почти сразу вытягивал рыбу. Я сзади снимал рыбу, снова цеплял червяка на крючок, и всё повторялось многократно. Как будто рыба здесь сошла с ума, такой был клёв. Быстро наловили ведро рыбы и продолжили трапезу. А в это время, несколько наших людей на нашей машине уехали на промысел и оказались в гостях у кочевников, калмыков. Калмыки очень гостеприимно их встретили, пригласили в юрту и напоили «чаем с сулью» с бараньим жиром. Морщились, но пили. Об этом нам очень красочно рассказывал Володя Смирнов. Когда водка закончилась, уехали домой по гостиницам. Волга оставила неизгладимое впечатление свом величавым видом и неслыханным богатством и, одновременно, нищетой проживавших там жителей. Нас воспринимали там как пришельцев с другой планеты.

Поскольку у военных оставалось много списанных пиротехнических средств, родилась идея глушить ими рыбу на реке Ахтуба. Стали профессионально готовиться к этой операции. Достали ДУЗы у военных, смастерили устройство для их инициирования детонатором. Электрики достали длинные провода и батарею, применяемую в ракете. Столпник заготовил специальные пики, чтобы ловить всплывающую после взрыва рыбу. Когда всё было готово, экспедиция выехала на Ахтубу. Расположились по обоим берегам люди во главе со Столпником с пиками, готовые броситься в воду после взрыва. Мы боялись, что много дохлой рыбы поплывёт по реке. Я последний раз проверил наше сооружение со связкой кольцевых ДУЗов от обнуления. Затем забросил его в реку. Наше устройство с длинными проводами не удалось забросить даже до середины реки, но ничего не поделаешь, решили продолжить. Подключили батарею, и прозвучала команда: «Пуск»! Сейчас произойдёт взрыв, но что-то булькнуло в районе, куда мы бросили наше устройство и тишина. Никакой рыбы. Постояли, постояли и стали ловить рыбу на перемёт, но наверно день был несчастливый и мы уехали не солоно хлебавши. Я понял, что в воде наше сооружение  не сработало, и только значительно позже узнал, что оно и не должно было работать. Даже в игре надо было быть профессионалом. Так наша грандиозная затея провалилась.

Почему-то вспомнилось, что Царёв был первым от кого я услышал ещё на полигоне при пусках Темпа-С, что контейнер для ракеты, на пусковой установке должен быть круглым, как труба. Тогда мне это показалось нереальным, но прошло время, и его мечта реализовалась уже на Темпе-2С.
Варшава.

Проработав в командировке на полигоне почти сорок дней, я полетел в Москву за новой командировкой, чтобы хотя бы пару дней побыть дома. Утром я улетал с аэродрома, который находился прямо на полигоне. В Москву летели офицеры и их жёны, командированные специалисты от промышленности и другие люди, жившие на полигоне. При посадке в самолёт, я обратил внимание на симпатичную женщину, изящно одетую с прекрасными ножками, обутыми в короткие красные сапожки. Лицо её было с классическими, точёными чертами и выражало гордость, и, вместе с тем, в нём был лёгкий налёт нежности. В целом она казалась неприступной, шикарной, но что-то в ней было притягивающее. Я постарался сесть с ней рядом, и мне это удалось. Слово за словом, мы с ней разговорились и скоро познакомились. Она летела одна и была женой одного из начальников на полигоне. Летит она в Москву, чтобы развеяться и сделать кое-какие покупки. В начале разговор с трудом налаживался, но постепенно к концу полёта моя попутчица стала меня замечать, и мы уже откровенно и взаимно проникались симпатией и улыбки светились на наших лицах. Я осмелел, меня уже не смущало, что она жена начальника. Я ей сказал, что я прилетел на два дня в Москву, и чтобы не терять время пригласил её пойти в ресторан «Варшава» сегодня вечером. Она, к моему удивлению, с радостью согласилась. После посадки самолёта, мы разъехались по домам. Дома, приведя себя в порядок после командировки и переодевшись в праздничный костюм, я помчался на свидание. Встретились с Марией, так звали мою попутчицу по самолёту, у ресторана и пошли в ресторан. На наше счастье, оказались свободные места, мы сели за столик. Конечно, заказали джентльменский набор: коньяк, вино, красную и чёрную икру, салаты, крабы и осетровую рыбку. Сразу заказали и горячее. Закусили, после нескольких рюмок спиртного, разгорячённые, стали танцевать, близко прижимаясь телами, отчего ещё сильнее горели глаза, а мы сильнее возбуждались. Казалось, что мы слились в одно целое, и знакомы целую вечность, а не несколько часов. Мы уже откровенно целовались и обнимали друг друга. Всё стало ясно, мы готовы упасть в объятья друг друга. Прогуляв в ресторане до закрытия, вышли из него, а я не знал, куда же её везти, слишком стремительно развивались события. Пошли через Крымский мост в направлении к метро. Мост был пуст в это позднее время, пешеходов не было, изредка пролетали машины, но мы их не замечали, я был увлечён спутницей.  Остановившись у перил моста, я стал обнимать Марию с намёком на желание, прямо здесь, облегчить наше общее возбуждение и завершить его. Я уже рукой залез к ней и чувствовал влагу и возбуждение там. Она не сопротивлялась, а даже поощряла меня к дальнейшим действиям, я впился ей в губы. Она тяжело дышала, и вдруг я ощутил ужасный запах изо рта, который сначала меня шокировал, а затем моё возбуждение сникло, я от неё отпрянул. Опьянение прошло, я уже боялся к ней прикасаться. Так же, как быстро всё началось, так же, быстро всё закончилось. Распрощались, договорившись встретиться назавтра, но мы больше никогда не встречались. Потом я узнал, что запах изо рта идёт, когда перемешаешь в желудке всякую несовместимую пищу, а мы тогда чего только не мешали. Жаль, такое я упустил любовное приключение с красивой женщиной. Господь меня хранил!
Гульмина.

Гульмина всецело захватила меня, теперь я использовал любую возможность для встречи с ней. Вся её девичья кампания была со мной знакома и в любой приезд в Волгоград, я звонил любой из её девочек и получал нужную мне информацию и помощь, и личное участие в любых мероприятиях, как будто они только меня и ждали. Такая вот была дружная кампания. Такие искренние отношения и простота общения меня подкупали и ещё больше привязывали к Гуле. Я стал приезжать в Волгоград, используя любую возможность, то ли проездом из Капъяра, то ли командировку на завод Баррикады, где разрабатывалась пусковая установка. В то время, приходилось заниматься любыми  вопросами, и даже по пусковой установке в части стыковки её с ракетой. Гуля всегда меня принимала, для меня у неё никогда не было преград для встреч. Я чувствовал её искреннее отношение ко мне, я ей нравился. Обычно, я жил в гостинице Волгоград или мы вдвоём снимали, аж за семь рублей, номер люкс на втором этаже гостиницы Интурист, где мы устраивали вечеринку с Гулей и девочками. Нам, правда, было запрещено пользоваться Интуристом, но что не сделаешь ради любви. На одну ночь, Гуля уже оставляла меня ночевать у неё дома на раскладушке. Я очень смущался её бабушки, но мне оказывался такой радушный приём, что смущение быстро проходило. Мы с Гулей стали друзьями,  друг в друга влюблёнными, но она была девочка и не могла переступить через порог греха.

            Я уже не захотел обманывать жену, слишком глубоко влезала Гульмина в мою душу. Алла, возможно, почувствовала изменения происходившие во мне и отношения у нас ухудшались.  Поэтому я воспользовался очередной размолвкой с Аллой и  переехал жить к родителям в их маленькую комнатушку. Большую часть времени, в этот период, я находился в командировках. А когда был в Москве, то постоянно переписывался с Гулей, разжигая свои чувства. Жене я стал передавать алименты на сына, а она со мной не желала общаться и всячески препятствовала моему общению с сыном. Тогда я понял, как бесправны мужики,  как женщины могут быть упрямы и жестоки, используя детей в борьбе с мужиками, отнимая у детей радость общения с отцом, ещё часто и настраивая их против отца. Я урывками, когда появлялась возможность, встречался с сыном в детском саду. Вообще, я хотел быть хорошим отцом и страшно обижался, когда родственники Аллы не поддерживали меня, а говорили мне о разводе, что как решит Алла, так и будет. Я её не хотел терять. Я переживал, находясь в каком-то неопределённом, двусмысленном положении. Отдушиной была Гульмина. Когда она приехала ко мне в Москву, мне негде было её принять. Я решил поехать с ней в Загорск, где раньше у нас был дом, теперь проданный. Ностальгия по прошлому меня тянула туда. Поехали в Загорск на электричке. Конечно, в начале я повёл её в лавру, где показывал знакомые мне места. Погуляв в лавре, мы пошли в ресторан при гостинице. Я там ни разу не был, но он мне показался провинциальной забегаловкой. А нам всё равно, мы были счастливы общением друг с другом. Подкрепившись, пошли мимо пруда на гору к Ильинской церкви. По дороге я рассказывал Гульмине о достопримечательностях и о парке, примыкавшем к лавре, где ещё ребятами проводили время. От церкви начиналась моя родная Ново-прогонная улица. Ближе к её концу стоял наш небольшой старенький дом, совсем не изменившийся. Когда я остановился у дома, вышли соседи, узнавшие меня. Я представил Гульмину, как жену. Одна из них мне шепнула: «Хорошенькая»! Тут же мне рассказали о моих друзьях, никого из них не было, кроме Герки, брата моей бывшей возлюбленной. Пошли к нему, оказалось, он живёт один и, тут же, пригласил нас к себе в дом. Вскоре наступил вечер и Гера повёл нас в небольшой чулан с одной кроватью, чтобы мы устроились для ночлега. Мы же были муж и жена. Здесь прошла наша первая ночь вместе в одной кровати. Конечно, мы почти не спали. Впервые мы раздетые лежали вместе и наслаждались этим, целуясь, и обнимая друг друга. На мои призывы к настоящей любви Гуля не откликалась. Она разрешала делать всё, кроме запретного, все наши члены участвовали в лобызаниях. Я даже не мыслил о насилие, хотя от этого отделяло одно движение. Всю ночь мы занимались имитацией любви. Измучив друг друга, под утро, обессиленные,  заснули. Гуля стойко продержалась, не уронив себя. Я же был так близок к своей мечте, но не мог переступить тоже через себя, тем более помня о том, что брат жены моего двоюродного брата осуждён за изнасилование на двадцать пять лет. Конечно, у меня наступало разочарование её стойкостью и вкрадывалось подозрение, что она меня не любит, а хочет только выйти замуж, ведь ей уже много лет для девочки. Я не понимал, как можно любя, быть такой упрямой. Я же, не помышлял о новой женитьбе, у меня ведь был сын, и я не хотел его совсем потерять.

 Дальше события развиваются так как будто мне дали знать, что пора кончать нашу ссору с женой, и нужно освободиться от чар Гульмины.
Квартиры.

Хрущёвское время знаменовалось тем, что многие москвичи стали получать новые квартиры. Мои знакомые и родственники переезжали в новые районы-новостройки. Дошла очередь и до нас. Нашу квартиру решили использовать под детский сад. Жильцов постепенно выселяли в новые квартиры. Наконец, мы последние остались в огромной квартире. Напоследок, мы устраивали вечеринки, используя все пустые комнаты. В одной комнате была столовая, в другой зал для танцев, в третьей была курительная. В ней мы поставили два наших мягких кресла и журнальный столик, где лежала коробка с кубинскими сигарами, и стоял коньяк с рюмочками. Во время встреч с нашими друзьями, костяк которых состоял из Андрея, Витяя и Назы, мы радовались свободе и наслаждались возможности почувствовать себя совсем взрослыми и независимыми. Мы бродили по многочисленным комнатам, пили, танцевали, курили и любили, а среди нас уже бегал наш ребёнок Костя. Эти встречи оставили тёплые воспоминания о тех временах и об этой большой коммунальной квартире. Здесь родился мой сын, здесь прошли наши испытания верностью с Аллой, здесь появилась наша первая «собственность» - мебель: немецкий молодёжный гарнитур. Состоял он из кровати и шкафа, с синим покрытием, и красных в белую крапинку мягких кресел с круглым журнальным столиком. Отец подарил нам добротный немецкий книжный шкаф. Мы его набили книгами собраний сочинений различных авторов, которые нам приносили тогда домой, а мы только говорили, на что мы хотим подписаться. Основа коллекции наших книг осталась ещё с тех времён.

            Пришло время, и нам предложили на выбор две квартиры: одну у метро Профсоюзная, вторую, дальше в Зюзино. В Зюзино квартира была больше и казалась светлее. Я решил ехать в Зюзино, но взял с жены обещание, что мы купим обязательно машину, чтобы быстрее добираться до работы из этого далёкого района. Мои родители купили нам новую румынскую мебель, и мы зажили в новой квартире вместе с родителями жены. Когда я ходил по новому району, где мы теперь жили, казалось, что тут живут все счастливые люди. Приятно было видеть приветливые окна светлых блочных домов пятиэтажек. Когда же однажды, пришлось обходить по общественным делам квартиры, то пришлось ужаснуться бедности жителей, кроме светлых квартир у них подчас ничего не было. Наверно, все копили деньги на мебель и даже, иногда спали на полу. Теперь у нас появилось самое главное преимущество, рядом на расстоянии двухсот метров был прекрасный лес, где мы гуляли летом и катались на лыжах зимой. Пока я ездил в командировки я не очень ощущал большое расстояние до работы. Но когда командировки кончились, я ощутил всю «прелесть» дороги на работу. На работу я ездил очень долго, больше полутора часов, с четырьмя пересадком, на двух автобусах и в метро ещё с двумя пересадками. Но мы были счастливы!
Готовности.

Чем я только не занимался. Встала новая задача. Для ракеты важным параметром является её боеготовность. Боеготовность складывается из времени подготовки ракеты к пуску и пуску, в войсковых условиях эксплуатации. Если время пуска ракеты, во многом определяется временем работы аппаратуры в автоматическом режиме и практически не зависит от человеческого фактора, то есть некоторые операции выполняемые вручную боевым расчётом, и поэтому требовалось определить время отдельных операций и отработать слаженность действий расчёта. Общее время всех операций по подготовке ракеты к пуску и определяет боевую готовность. Практически, это техпроцесс, с хронометражем всех операций. Войсковой операцией являлась также стыковка боевой части к ракете, находящейся  на пусковой установке. Когда я был на полигоне в очередной раз, я собрал бригаду, и мы провели хронометраж операций по стыковке боевой части к ракете. При этом выяснили, что клеммное кольцо, которым скреплялся стык между ракетой и боевой частью, почти невозможно или очень затруднительно установить при нахождении ракеты  на пусковой установке. Тут же я понял, что требуется переделать этот стык для удобной стыковки боевой части. Когда я приехал в Москву, я сразу пошёл в кабинет  главного конструктора, и на моё счастье,  увидел там как раз тех конструкторов во главе с Болотиновым, которые были причастны к злополучному стыку. Объяснив главному, что я приехал с полигона, где занимался проверкой готовностей по стыковке боевой части, мы тут же приняли, без лишних формальностей, с моих слов, решение о доработке стыка и развороте клеммного кольца для удобной установки пироболтов его разделения. После этой доработки стыковка стала удобной. Через некоторое время, ко мне прислали молодого специалиста Соломонского, начавшего заниматься комплексными вопросами. Ему  было поручено вести работы по готовностям. Я с радостью передал всё, что у меня имелось по этому вопросу. Вскоре я убедился, что переданные мной дела, попали в хорошие руки, настолько серьёзно и скрупулёзно были систематизированы в виде сетевых графиков мои разрозненные материалы. Мне понравился этот грамотный и аккуратный парень.
             Смерть.

Мой отец после командировки в Новосибирскую область, стал часто болеть, и врачи не могли определить толком причины болезни. У отца был большой показатель, непонятного для меня слова РОЕ. Вскоре он ушёл на пенсию. Его наградили за труды значком победитель соцсоревнования МОМа. Смешно было представить моего полного, высокого отца с медленной походкой, победителем соцсоревнования. Болезнь прогрессировала, он стал попивать красные вина, типа портвейна, пил часто какую-то траву, но это, наверно, не помогало, а ещё больше усугубляло его  положение. Он стал выглядеть как паралитик, по крайней мере, очень изменилось выражение его лица, хотя он был в здравом уме, он почти не разговаривал или отвечал односложными словами. Вдруг родителям, также как и нам, предоставили новую квартиру, однокомнатную, почти рядом с нами тоже в Зюзино. Надо было видеть выражение лица моего отца, когда он приехал на новую квартиру. Это было выражение счастья и большого удивления. Широко раскрыв глаза, он не верил своему счастью. Ведь осуществилась его  мечта, пожить по-человечески. За это он безуспешно бился всю жизнь, а тут как с неба, свалился  божий дар. Весь наш дом, где жили родители, переселили в Зюзино. Переезд на новую квартиру оказался толчком к ещё большему ухудшению здоровья моего отца. Он уже не вставал с кресла, а мама кормила его как маленького с ложечки. Все движения его стали ещё медлительнее, он катастрофически терял вес, тело его стало покрываться болячками. Врачи дали направление в больницу. Я приехал к нему, чтобы помочь маме. Пришла машина из больницы, у санитаров не было даже носилок, тогда я взял отца на руки и легко со второго этажа отнёс его в машину. Раньше отец весил больше ста килограммов, а теперь я держал его на руках как малое дитя. Больше живого отца я не видел. Он скончался в больнице через несколько дней. Последним словом его было: «Вовка». Отец при жизни был нелюдимым человеком, и я не мог его часто понять. Когда я узнал о смерти, моё сердце оттаяло: «Значит, он обо мне думал», звучало во мне. Похороны проходили на Донском кладбище, на них пришли родственники мамы и её сотрудники, помогавшие в организации похорон. Прощание, я поцеловал холодный как мрамор лоб отца. Ощущение какой-то бессмыслицы. Вдруг появляется Алла с букетом цветов, демонстративно раскладывает цветы вокруг отца и гордо уходит. В моей душе мои обиды, и злость в первый момент, сменяются на чувства признательности за её поступок, и даже гордости за неё. Она показала, что нас всё-таки связывала тонкая ниточка любви, и она не хотела отрубать все концы, могущие нас примирить. Несмотря на негативное её отношения к моим родителям, она всё-таки пришла выполнить свой долг. Мне стало больно, что мы не вместе, зашевелилось первое сомнение. Мне стыдно также, что в суете, я не придавал особого значения ритуальным обычаям, и считал их каким то лицемерным деянием. Я только значительно позже увидел и поклонился урне с прахом отца, находящимся в настенном колумбарии в подвале Донского кладбища.
Примирение.

Случилось опять несчастье. Когда я в очередной раз был на полигоне, мой сын Костя на даче выпал на землю из окна и сломал себе руку. Окно было не закрыто на щеколду, и когда он облокотился на стекло, оно распахнулось. Меня как будто ударили по голове. Узнав это, я решил разорвать свои цепи. Для этого мне нужно было сделать так, чтобы Гуля меня возненавидела и поняла бы, как безнадёжна наша любовь. Возвращаясь с полигона, я опять остался ночевать у Гули и, выбрав момент, как вор, забрал у неё из ящика шкафа пачку моих писем к ней. Теперь она поймёт, что всё кончено, но сам сказать ей прямо об этом я не мог. Мы распростились, я понимал навсегда.

            В Москве, я поехал на дачу, чтобы навестить сына. Смирив свою гордыню, я приготовился принять удар разных упрёков Аллы. Она умела это делать, а я никогда не мог, да и не хотел вступать ней в споры. Она всегда была права. На даче я увидел сына с гипсом на руке и свою Аллу. Она меня встретила спокойно, рассказала историю о том, что произошло с сыном. Рассказала, как она вправляла ему руку, а он истошно орал, что рука оторвётся. Рассказала, как потом в больнице накладывали гипс. За время, когда я не видел Аллу, она очень изменилась, вероятно, наша ссора очень подействовала на неё.  Мне казалось, что она стала несчастная, обиженная. Передо мной была худенькая женщина, даже её ножки похудели0 и у меня возникла жалость к тихой, страдавшей из-за меня жене.    Без упрёков и лишних слов мы остались вдвоём, я достал свой напряжённый «нефрит», показал его жене, и мы помирились в кровати.

            Всё-таки, мне пришлось ещё раз встретиться с Гульминой несколько позже. Она мне позвонила и сказала, что приехала в Москву и остановилась в гостинице Турист недалеко от моей работы. Я поехал к ней. В номере она была одна, и мы долго не могли оторваться друг от друга. Она напоследок не решилась на соблазнение, но всё же достала мой нефрит и хотела взять его в рот, чего она никогда не делала. Я сказал: «Никогда этого не делай!»  Чувства опять нахлынули, но я помнил о своём твёрдом решении не разрушать семью. Потом мы объяснились с ней о моих письмах, а она мне сказала, что собирается выйти замуж за врача из Полтавы и уехать с ним. Она его выбрала потому, что его нефрит больше моего. Потом я узнал, что она вышла замуж, и у них родился сын Серёжа.
Дождевание.

Подходили к концу лётные испытания ракеты «Темп-С». Военные потребовали в заключение, провести проверку ракеты, в вертикальном положение, дождеванием. Директор согласился.  Началась подготовка этого процесса. Проверялись все места, куда могла попасть вода. Стоя рядом с директором, и наблюдая за работами, я довольно смело сказал ему, а не послать ли лучше военных подальше и не делать дождевание перед пуском. Директор довольно резко послал меня на три буквы, говоря мне: «Ты ничего не понимаешь»! Было впечатление, что он боится любого осложнения, и было даже обидно за его уступчивость. Его установка «ложиться» под военных не вязалась с практикой других известных главных конструкторов жидкостных ракет. Там военным давали то, что получалось, а потом на первых порах, случались аварии с большими последующими затратами на доработки. Но это было связано с необходимостью скорее оснастить армию ядерным оружием. В нашем случае, к молодой, ещё мало отличившейся фирме, военные стремились проявить максимальную требовательность, для обеспечения заданных тактико-технических характеристик. В дальнейшем, внимание к требованиям военных позволили нам создавать отличные ракеты. Директор был прав. Мне казалось, что военные придираются к нашей, такой замечательной ракете. После пробного дождевания, в отсеке обнаружили росу от перепада температур и директор вместе с Витковским и Астаховым сделали эскизы, изготовили и установили на ракету детали устройства, обеспечивающего дренаж внутренней полости отсека с атмосферой. Дождевание прошло успешно. А вот Витковский, приехав в Москву, получил повышение по службе за проявленную оперативность при дождевании.
Венец - делу конец.

 Все пожелания военных всё время выполнялись, вероятно, из-за страха испортить с ними отношения, перед заключительным этапом - принятием комплекса на вооружение. Обстановка перед этим событием военными напрягалась. Несмотря на положительные результаты испытаний, военные готовили кучи замечаний, часто надуманных, чтобы доказать несостоятельность комплекса. Запомнилось как, мною уважаемый, Долгов ругался по поводу боеготовности и управления аппаратурой. Казаков по ракете тоже готовил вопросы.  Инберг готовил разгромный доклад на Госкомиссии. Наступил день заседания государственной комиссии. Войсковая часть подготовилась, чтобы зарубить комплекс. Команды шли от Вознюка. В это время директор позвонил Устинову и рассказал ему про сложившуюся ситуацию. Произошло «чудо», через некоторое время от Вознюка пришла команда: наоборот, скорее принять комплекс на вооружение. В спешке военные подправили тексты своих выступлений и решением Госкомиссии Темп-С после проведения двадцати девяти пусков был принят на вооружение. Промышленность торжествовала!

Мне пришлось участвовать в написании отчёта Госкомиссии. Здесь я впервые столкнулся с Борисом Наумычем в деле. Тогда он оставил о себе хорошее впечатление, очень чётко отрабатывая формулировки отчёта, в отличие от моих начальников Нефёдина и Смирнова сидевших надо  мной и водивших моей рукой, но сами, не желавшие брать в руки ручки. Наумыч быстро соображал, и сам писал отдельные выводы красивым чётким почерком. Мне не нравилось, что мои начальники не умеют сами писать, и я иногда взбрыкивал, как они обо мне говорили. Между нами пробежала как будто чёрная кошка. Когда вышло постановление о принятие комплекса Темп-С на вооружение, многих наших сотрудников представили к правительственным наградам, Себя в списках на награждение я не нашёл. Меня удивило, что даже молодой Соломонский был награждён медалью. Ему, в своё время, я передал материалы по обеспечению боевых готовностей, отрабатывавшихся мной на полигоне, Я пошёл к Наумычу и спросил, почему меня не наградили. Наумыч сказал: «Ты же получил за кабель – мачту». Он имел ввиду изобретение по кабель мачте, оформленное Шлангом с кампанией. В него меня тоже не включили. Я оказался между двух лагерей. Не в той команде. Противостояние между Наумычем и Шлангом только начиналось. Пока я был на полигоне, меня обделили. Я чувствовал себя обкраденным. Я понял не важно как работаешь, важно, кто распределяет, и кому служишь. Это было первое моё разочарование. Я понял, что справедливости нет, а приспосабливаться я не умел и не хотел. Пушкинское изречение: «Береги честь смолоду», стояло передо мной, зато многие начальники стали лауреатами ленинской премии. Им было не до меня, маленькой сошки.

 
      Полёт.      
       Начало.

Чтобы понять ситуацию накануне появления проекта Темп-2С, необходимо вспомнить о конкурирующих лагерях и расстановке сил. Когда в институте появился Борис Наумыч из министерства, его поначалу серьёзно никто не воспринимал, в то же время, отдавая должное его чиновничьим навыкам. Он прекрасно разбирался в бюрократических вопросах, помнил наизусть все постановления, приказы и другие важные документы, которые не желали знать и не знали люди техники. Они даже презирали вопросы, не связанные с решением технических вопросов. Когда я встречался с ведущими специалистами, в неформальной обстановке, я слышал отрицательные отзывы о конструкторских способностях Наумыча, как будто все были настроены против него. Это была какая-то фобия. Особенно, у него не сложились отношения со Шлангом. Шланг полный мужчина, с причёской под ёжика, прекрасный конструктор с нестандартным мышлением, был возмутителем спокойствия проектных служб, предлагая новаторские решения в конструкцию узлов ракеты. Он раньше работал с директором, и тот переманил его к себе. Характер у Шланга был лидерский, и он, как танк, искал нерешённые вопросы, возглавляя группы единомышленников по их решению. Так было при создании кабель мачты для ракеты Темп-С, намного повысившей её надёжность. Так случилось и сейчас, когда пришлось «спасать» новую ракету, разработанную проектной службой во главе с Хромом. Его,  как-то в метро, когда мы ехали домой, заядлый конструктор Ефимов, учившийся с ним в ВУЗе,  причислил, презрительно, к «мастурбаторам», потому, что тот тяготел к бумажной, аналитической работе. Новую ракету предложили сделать, казалось, очень просто. К трёх ступенчатой ракете, межконтинентальной дальности, спереди пристроили управляющий двигатель с большим временем работы и четырьмя уголковыми поворотными соплами для управления ракетой во время работы второй и третьей ступеней. Как красиво: на двигателе первой ступени были применены четыре сопла, с уже отработанными органами управления – дефлекторами, а на двигателях второй и третьей ступеней стояло по одному соплу без органов управления. Красиво, то красиво, но только возникало много трудностей с созданием большого управляющего двигателя и обеспечением дальности полёта ракеты. Секретарь партбюро Якубова даже собирала партийное собрание, на котором был осуждён Хром, заведший разработку в тупик. Шланг, Галактионский, Король в содружестве с двигателистами доказали, что если установить на второй и третьей ступени органы управления с впрыском в сопло жидкости, вместо управляющего двигателя, возникшие проблемы снимаются. Предложения были приняты. Через некоторое время, Хром, обиженный, ушёл работать в ВПК. Туда его пригласил Осадчий.

Незадолго до этого Шланг, будучи с Наумычем в командировке в Капъяре, подвыпив с ним, прямо ему сказал, что тот ничего не понимает в технике и в ракетах. Они поссорились, и навсегда. В то время Шланг был заместителем у Наумыча. После этой ссоры, Наумыч отключил Шланга от дел, он просто не направлял ни одного документа ему. Шланг скучал без дела и брался самостоятельно искать нерешённые вопросы по конструкции ракеты вместе с поддерживавшими его технарями. Образовалось два, противостоящих, лагеря. Официальный, с браздами правления, во главе с Наумычем.  И оппозиционный, во главе со  Шлангом, поддерживаемый директором и старыми сотрудниками, для конкуренции с официальном блоком. Я, оказался и там, и там, но Наумыч не верил мне. Он, при случае, меня поддевал, показывая, что он начальник. У него, наверно, был комплекс неполноценности, и он во всём старался самоутвердиться. А может быть, он чувствовал свою ничтожность. Во всяком случае, он применял не джентльменские способы борьбы за власть. Он был закоренелым интриганом, ловко лавируя между директором и министерством, набирая себе молодых сторонников. Взаимоотношения Наумыча и  Шланга выносились для рассмотрения на партийные собрания,  но несмотря на внешнюю поддержку директором Шланга, положение не менялось. Может быть, директора устраивала такая ситуация, знавшего и боявшегося не дипломатичности Шланга. Когда же Шланг пытался поговорить с директором по-свойски, директор ставил его на место, говоря, что он теперь находится на другом уровне, и на откровения не шёл. Я понял, что есть личности – это Шланг и есть только начальники - это Наумыч.

Наумыч, постепенно показывал зубы. Войдя в экспертный совет по изобретательству, он стал «зарубать» все заявки на изобретения, в которые его не включали. Вообще, если в заявку не включали руководство, то шансов на получение свидетельства на изобретение и в последующем денег за внедрение, было мало. По институту быстро прошла эта весть и, как по команде, все стали включать Наумыча в заявки. Наумыч стал регулировать вопросы включения директора в заявки, якобы заботясь о его интересах, для своего оправдания. Через небольшой промежуток времени он стал заслуженным изобретателем. Первый раз обо всём этом я узнал от Смирнова, много изобретавшего. В то время мы много изобретали, на самые разнообразные темы, не всегда успешно, из-за долгой переписки и волокиты. Мы, конечно, возмущались позицией Наумыча, зная его полную неспособность к изобретательству, потому что он даже чертежи не умел читать, и я часто убеждался в этом, объясняя ему какой-то технический вопрос, иллюстрируя его рисунком чертежа. Мы мечтали, о том, чтобы можно было где-то быстро  регистрировать идеи, чтобы было ясно, кто является автором. Идеи расползались и их воровали. Авторами  часто становились те, кто умел быстрее оформить заявку. Заявки обрастали большим количеством участников, часто непричастных. Простая идея регистрации изобретений, рождённая в американском свободном обществе, обросла в нашем феодальном обществе таким количеством бюрократических формальностей, что превращалась в долгое мучение. Те, кто оформлял заявки, знают это. Вместо творчества, изобретатель должен заниматься нудной, долгой рутинной работой. В общем, «всё уходит в гудок»!
                Изобретательство.

Первое своё «изобретение» я придумал в первые годы работы, начитавшись американской информации о проведении испытаний ракет и возможности не санкционированного запуска пиропатронов двигателей твёрдого топлива. Мы, в то время не задумывались над этим вопросом. Задача была, как сделать ракету Темп, а я решил подать своё решение в виде рацпредложения. Мой пиропатрон «отпирался» подачей сжатого воздуха, убирая поршень, перекрывавший канал для выхода форса пламени. Собралась комиссия во главе с Лифшицем, который резюмировал, что предложение «тянет» на изобретение. Это не рацпредложение. Поэтому его отклонили, предложив оформить изобретение. Я тогда ещё не умел оформлять изобретения и решил не тратить время, сочтя его бесперспективным. Через много лет спустя, без предохранительных пиропатронов не обходится ни одна ракета. Только вместо сжатого воздуха, часто применявшегося в жидкостных ракетах, теперь стали тоже применять сжатые газы, только от пиропатронов. Потом мне почему-то начал часто снится по ночам сон, с плоским сопловым блоком как у малых реактивных снарядов, но у него было множество сопел, а между соплами размещались газовые рули для создания управляющих сил. Этот сон я очень явственно видел в цветном виде, с истекающими струями газа. Когда я просыпался, я понимал, что такой сопловой блок, будет тяжёлым и с большими потерями импульса тяги. Но всё же, где-то засела мысль, что появятся новые материалы и вдруг удастся создать такой двигатель, он станет коротким с высокой степенью заполнения топливом. Грёзы молодости прошли, и развитие двигателей пошло дальше эволюционным путём по научным принципам.

Первая же оформленная заявка на изобретение мной была подана на «обнуление» тяги двигателя для ракеты Темп-С. Предлагалось радиальные окна на корпусе двигателя второй ступени, вырубаемые детонирующими зарядами, использовать после их вырубки для создания осевой силы, тем самым отпадала бы необходимость в тормозных двигателях. Каково же было разочарование, когда пришёл ответ, что нечто подобное уже изобретено американцами.

Период между завершением лётных испытаний Темп-С и началом лётных испытаний Темпа-2С прошёл под знаком поисков и изобретений. Институт как бы переваривал опыт прошлых лет и настраивался в будущее. В это время стихийно складывались творческие коллективы. Весь отдел во главе с Галактионовским принимал посильное участие в изобретательстве, часто помогая Шлангу в его различных изысканиях. Тогда были заложены многие идеи впоследствии внедрённые в ракетные комплексы. Так Шланг организовал проработку порохового аккумулятора давления для быстрого выдавливания жидкости в гидроцилиндр, с целью ускоренного подъёма ракеты в вертикальное положение. Затем была проработана идея эксплуатации подвижного комплекса, для его скрытия в домиках, замаскированных под свинарники, тем более, что в армии практиковалось выращивание свиней военными для своих нужд, совмещая это с боевыми дежурствами. Зорчев как-то пришёл и рассказал, что вместе с людьми от Колесова, он подаёт заявку на изобретение «горизонтального прицеливания» ракеты, находящейся в боевом дежурстве на пусковой установке. Это предложение позволяло наводить оси гироскопов системы управления на заданную цель в горизонтальном положении, упрощая процесс пуска ракеты.

Вместе с директором были проведены работы и оформлены соответствующие изобретения по возможности размещения наших ракет на дне сибирских рек и прибрежного шельфа. Для изучения этих вопросов я ездил в Арктический институт в Ленинград, и мне там даже предложили поучаствовать в арктической экспедиции с облётом сибирских рек во время ледохода. Директор согласился с моей командировкой. Когда же  я увидел фотографию выброшенной на берег льдиной во время ледохода, которая была выше дома стоящего на берегу, мне стало всё ясно. В реках создавались мощные торосы, которые можно было ликвидировать только с помощью мощных взрывов. Я никуда не поехал, и мы ограничились получением только свидетельств об изобретениях: специальных домкратов с заглублением их с помощью турбобуров и устройств для сбрасывания льда при проведении пуска.

 Далее по поручению директора мы, как выпускники МАИ, с Галактионовским стали прорабатывать вопрос о возможности использовать в новой ракете реактивного авиационного двигателя вместо первой ступени. Поездка в ЦАГИ разбила все наши надежды. Этот проект потребовал бы таких больших воздухозаборников, что делало идею нереальной.

Ещё одним увлечением директора было желание создать гусеничную пусковую установку, но на мягком ходу, используя резиновые надувные элементы. В народе её называли «самотопом». В этой работе участвовал и мой приятель Москавчук. Был проведён большой объём работ, который в конце концов закончился изготовлением демонстрационного макета «самотопа», но не больше.

 Надо сказать, что директор давно тяготел к проблеме вездеходности. В своё время он изобрёл «воздушную подушку» и использовал её для посадки самолёта. Об этом он рассказал, когда к нему приехали энтузиасты «воздушной подушки», по-моему, из Перми. Они в его кабинете показывали  нам кинофильм по испытаниям автомобиля на воздушной подушке, с колёсами для движения. Эта машина могла ходить по пахотному полю.

Почему я это всё рассказываю? Только для того, чтобы показать атмосферу того времени. Например, когда мы узнали, что выдан патент на карандаш, у которого отсутствует задняя часть грифеля для его экономии, (ведь «огрызок» выбрасывают), мы тут же придумали аналогичное изобретение: Мыло с вкладышем внутри из дешёвого материала, типа картона. Потом оказалось, что такое мыло изобрели немцы, ещё в тридцатых годах.

Потом мы со Смирновым больше года изобретали, сперва, стерео кино камеру, а потом стерео телевидение. Для этого предлагалось в два раза увеличить частоту показа видео изображения и надевать специальные очки, синхронизированные с телевизором, в которых по очереди затемнялись поляризованные стёкла. Когда из патентной службы нам прислали из учебника рисунок кино плёнки, где стерео кадры размещались не параллельно, а последовательно, как мы и предлагали, мы не стали больше бороться, а зря. Жалко было тратить время на переписку.

Я уже рассказывал, как мы придумали двух режимный шаровой двигатель для компенсации всегда недостающей дальности стрельбы ракеты, а также для обеспечения необходимых маневров при отделении боевых блоков и ложных целей. На него мы в компании почти со всем отделом и директором получили авторское свидетельство на изобретение №51453 и стали искать варианты его использования. Так родилось предложение, оформленное в виде плакатного чертежа на ватмане, раскрашенного у художников. Суть его состояла в том, чтобы спереди ракеты размещался приборный отсек системы управления с окном для уточнения положения ракеты по звёздам системы астрокоррекции. Предполагалось, развороты боевой ступени проводить на режиме малой тяги, а доведение боевого блока до необходимой скорости на режиме большой тяги. Такие режимы обеспечивали повышенную точность. Конечно, в то время это была несбыточная мечта и существовала она  как прожект.

Но всё же. В то время Комиссарский часто к нам приезжал и, встречая того, кого он знал из исполнителей, вступал в полемику по поводу обеспечения дальности ракеты. Как говорил незабвенный Смирнов, его интересовала «Д Ю по Д Т», то есть приращение дальности в зависимости от снижения одного килограмма веса по ступеням. В то время ведущим конструктором по Темпу–2С был Галактионский, а я был его заместителем. Комиссарский встретив Галактионского, напал на него, обвиняя, что он недостаточно занимается вопросами обеспечения дальности ракеты. Чтобы как-то защитить честь мундира, мы принесли плакат с нашим предложением по применению шарового двигателя. Когда же рассказали Комиссарскому свои решения, он призадумался, а потом, сказав, что ваш двигатель взорвётся, ушёл. Наверно, он решил, что мы не дремлем, и успокоился. На этом эта история закончилась, но идея не умерла и только через много лет воплощается в жизнь для другой ракеты.

 
Сетевые графики.

Появилась новая панацея, система ПЕРТ, способная спасти неорганизованное хозяйство страны, подкинутая нам американцами, в виде сетевых графиков. Нужно было найти начальника для сектора сетевого планирования и управления (СПУ) в нашем институте. Познакомившись с азами применения сетевых графиков, я загорелся этой идеей. Наконец, установится научно обоснованный порядок, без свойственного тогда волюнтаризма в назначении сроков проведения работ. Для меня всегда была загадка, как можно было выпускать графики утверждённые Комиссией по военно-промышленным вопросам, которые никогда не выполнялись. Фактически графики определяли только объём работ, а сроки все выколачивали из исполнителей как могли. Я решил взяться за внедрение новой системы управления с помощью сетевых графиков, чтобы навести порядок в мутном и непонятном для меня деле планирования работ. Ну и конечно, немаловажным фактором для меня было повышение зарплаты, всегда нехватавшей. Так я стал начальником сектора.

Теперь предстояло научить весь институт, основным понятиям по разработке сетевых графиков. Я организовал занятия во всех заинтересованных службах. Мне приходилось разъяснять умудрённым, опытным в технике людям понятия, которые я сам только, что узнал и испытывал трудности в объяснениях вопросов, которыми иногда меня ставили в тупик. В конце концов, мы вместе все освоили эту не премудрую науку, и все приступили к составлению сетевых графиков применительно к нашей тематике. Что такое сетевой график? Это цепь событий и работ, увязанных между собой связями. Получается сеть, с началом, например, решением о начале работы, которая разрастается, разветвляется на множество отдельных работ и событий. Затем сеть сужается и заканчивается последним событием, целью всей работы. Поскольку каждая работа может быть оценена временем и другими параметрами, представляется возможным определить общее время работы, которое определяется критическим путём. Знание критического пути, в данное время, позволяет управлять работой, сосредотачивая усилия на работах критического пути, и маневрируя ресурсами работ не критических путей.

Колычев, работавший ранее на радиоэлектронной фирме, где раньше нас  приступили к освоению сетевых графиков, подсказал, что надо сделать стенд для отображения сетевого графика. Он помог в изготовлении этого стенда в нашем производстве и покупке стрелок и событий, сделанных из металла с магнитами, на его бывшей фирме. Стенд, представлял из себя, металлическую,  большую панель, покрытую молотковой эмалью, закреплённую по всей площади, одной из стен комнаты сектора. На этой панели выкладывался сетевой график, с помощью магнитных стрелок и событий, на которых отображались наименования каждого события. Наш большой график, который у нас получался, требовал больших затрат труда, выглядел как что-то совершенно заумное и непонятное, но красиво смотрелся высвечивая разные пути разноцветными стрелками. Я понял, что из этого стенда ничего у нас не получится, но пригласил директора посмотреть на него. Директор посмотрел, ничего не понял, не увидел даже наименований событий и больше даже не вспоминал про эту игрушку. Стенд, как памятник, ещё долго стоял, пока его не разобрали, а магниты не растащили на браслеты, якобы для снижения давления.

 Конечно, расчёт сетевых графиков, имеющих множество работ, нужно проводить с помощью ЭВМ, чтобы отслеживать меняющуюся ситуацию. Министр создал НИИ в отрасли. Директором стал математик, разработавший программу расчёта сетевого графика на полторы тысячи событий. Весь НИИ состоял из директора с секретарём и нескольких «специалистов» кураторов. Практической помощи от этого НИИ мы не получали, кроме примитивной программы для ЭВМ. Говорили мне потом, что этот директор от такой работы спился. Наш вычислительный центр приступил к освоению его программы. Все службы института по приказу  осваивают и составляют, непонятные пока для них, сетевые графики. Все «пищат», но делают! Первым опытом стал сетевой график подготовки и пуска на полигоне испытательного ракетного снаряда (ИРС) ракеты Темп-2С. График получился небольшой, и первый опыт с учётом его расчёта на ЭВМ прошёл успешно. Точно, в определённый графиком срок, провели пуск ИРСа.

Министр лично контролировал ход работ по Темпу-2С. Намечался его приезд в институт, поэтому он потребовал, чтобы к его приезду были бы составлены сетевые графики работ по теме. Время на серьёзное и правильное составление графиков с привлечением служб института было мало, и чтобы всё-таки выполнить приказ, мы решили своими силами сектора сделать графики. Жуков и Мышалов, мои сотрудники, начертили на кальках несколько графиков работ по отработке основных двигателей и обеспечению пуска первой ракеты. На совещание с министром в кабинете директора развесили пять длинных листов синек, испещрённых кружочками-событиями и стрелками-работами между ними. Определены были и критические пути. Под нашими синьками висели плакаты ракеты и двигателей. Директор доложил о состоянии работ, иногда, указкой показывая в направлении наших графиков. Министр с удивлением посматривал тоже иногда в сторону графиков, но ни одного вопроса по ним не задал, как будто он их не видел и не просил их составлять.

Увидев реакцию министра на сетевые графики, Галактионский предложил сделать укрупнённый сетевой график или генеральный, в котором определялись бы ключевые события и работы по созданию ракетного комплекса Темп-2С. На большом листе ватмана «нарисовали» линейный график с кружочками и стрелками, назвали его сетевым. График сделали красивым, с применением красного цвета и даже небольших картинок, а каждый пуск был отмечен красным флагом. Получился красивый, наглядный и понятный псевдо сетевой график. Вскоре состоялся визит к начальнику главка нашего министерства с графиком. График повесили на стену в кабинете начальника, и меня директор попросил его доложить. Я стал докладывать, делая упор на то, что для обеспечения события – «первый пуск ракеты», необходимо обеспечить свершение предыдущих событий сети. Начальство не адекватно реагировало. Директор не утерпел, встал и доходчиво стал объяснять: - «Прежде чем делать ракету для пуска, необходимо провести определённый объём наземной отработки систем и узлов, для обеспечения надёжности. Это требует определённого времени». Первая обкатка графика состоялась.

В то время руководство полагало, чтобы ускорить работы по созданию ракеты, а это требовала международная обстановка, надо всеми силами изготовить ракету для первого пуска. Так поступал Королёв и другие главные конструктора, заставляя смежников ускорять свои работы. Получалась такая ситуация: ракета уже готова, а система управления и другие системы запаздывали. Когда же появлялись все системы, приходилось дорабатывать ракету. Это кажущееся ускорение негативно сказывалось на надёжности и на количестве материальной части, в угоду загрузке мощностей завода. Главное было пустить, а уж потом разбираться. Это часто приводило, и приводит до сих пор к аварийным пускам.

Далее предстояло утвердить график у министра на совещании, которое намечено провести у Пилюгина. Пилюгину показали график у нас в институте накануне совещания. К вечеру решили график отправлять на фирму к Пилюгину. Был конец рабочего дня, и я вызвался доставить его на своей машине, учитывая, что я жил недалеко от этой фирмы. Договорились, и Пилюгин позвонил к своему секретарю - дежурному и сказал: «Сейчас приедет Жигунов на Жопорожце с документами для совещания, пропустите его и обеспечьте приём документов».

 Директор очень удивился и сказал мне: « Я не думал, что ты такой богатый, у тебя есть машина». Я промолчал, а про себя подумал: «Ничего себе богатство»?

Время было позднее и вместо секретаря нашего директора сидел ночной дежурный, из бывших гебистов. Через него я оформил документы, взял большой упакованный плакат и с сопровождающим пошёл садиться в свою машину. Потом подумал, зачем я буду гонять сопровождающего меня парня, туда и обратно. Я его отпустил, а сам поехал один. Мне же всё равно ехать по дороге домой. Быстро поехал по вечерней Москве, но когда стал проезжать мимо американского посольства и далее по туннелю на Садовом кольце, в меня вдруг вселилась тревога: а что будет, если случится, что ни будь со мной или с машиной? Отогнав эти мысли, я надавил на газ и поехал ещё быстрее. Подъехал к проходной института, где меня тут же пропустили внутрь, и я подъехал к инженерному корпусу, где располагался секретный отдел. Там быстро сдал свои документы. Через десять минут я был уже дома. На следующий день, с утра моя машина уже стояла у корпуса, где располагался кабинет Пилюгина. Потом за ней по очереди встали машины директора, заместителя министра и самого министра. Зрелище комичное, но совещание прошло успешно, и наш генеральный график был утверждён, хотя министр был несколько смущён, что всё уже было решено без него. Обратно график доставили позже.

Когда я появился в институте, меня ждал сюрприз. Ночной дежурный по институту или ночной директор, как их называют, «накатал на меня телегу», о том, что я нарушил порядок доставки секретных документов, поехав на своей машине, да ещё один. Я удивился, вместо благодарности, я получил по морде. Я же действовал с ведома руководства. Пошёл к Наумычу. Тот сказал, чтобы я поговорил с главным режимщиком Соколом. Конечно, я заподозрил Наумыча в очередной козне, ему ничего не стоило остановить эту кляузу, но делу был дан ход. Сокол, бывший полковник, очень разумный человек, сказал мне, чтобы я написал объяснительную записку, обосновав свой поступок моим рвением по безусловному выполнению задания. Я так и написал, и от меня отстали.

Заодно, Сокол мне рассказа пример из его жизни. Однажды к нему пришёл бдительный работник режима с бутылкой вина и стаканами, которые тот изъял с места преступления, с жалобой на пьяниц. Сокол его спросил: «Покажи, как они пили»? и придвинул к жалобщику бутылку и стакан.  Тот не задумываясь, налил в стакан вина и выпил, и тогда только понял подвох. На работе же нельзя пить. Сокол был умница, его все уважали, и я надеялся, что дело будет замято.

Значительно позже я узнал от своего приятеля по автомобильным делам и отдыху,  Ешкина, который был близок к режимным службам, что дело просто так не замяли, а была проведена тщательная проверка моего поступка. Спасло меня то, что когда устроили следственный эксперимент по поездке от нашего института до фирмы Пилюгина на время, то оказалось, что я ехал на своём Запорожце значительно быстрее, чем получалось у них на «Волге». Значит, я нигде не мог задержаться и совершить какой-то шпионский акт. Когда я сказал на это Ешкину: «Ну и чёрные души, как они могли меня даже заподозрить»! Он мне ответил: «Володя, они же уверены, что борются с врагами народа».  То есть, все мы потенциальные, подозреваемые враги народа, подумал я.

Важным событием для меня стала поездка в Миасс на фирму Макеева, где довольно серьёзно была поставлена работа по сетевым графикам. Поехали мы вдвоём с Беловзоровой. Миасс нас встретил контрастом деревянных домишек старого города, стоящих на берегу большого озера Тургояк и современного города. Мы поселились в многоэтажной, современной гостинице с рестораном. Потом, по длинной дорожке из бетонных плит дошли до предприятия. Здесь я познакомился с, уже давно работающей, системой сетевого планирования и управления. Каждой проводимой работе, присваивался номер. На отдельной карте из отделов информация о работе поступала для расчёта общего графика на ЭВМ. Результаты расчётов анализировались для принятия управляющих решений на различных уровнях. Для управления заказом в целом на высшем уровне, в Москве была организована Оперативная Руководящая Группа (ОРГ), с большими полномочиями, состоящая из заместителей министров основных отраслей, занятых разработкой заказа. Регулярно группа специалистов готовила красочный график хода работ по заказу, для рассмотрения на ОРГ, «чтобы даже ослу было бы всё понятно», как мне тут говорили. Работа здесь была поставлена солидно с большим размахом, многие специалисты были старше меня. Кроме оперативной работы, проводились исследования с помощью сетевых моделей по улучшению организации работ. Я был доволен полученной информацией, но вместе с тем, я понимал насколько кустарно и узко, без размаха ведётся работа у нас. Скрасило наше пребывание в Миассе посещение ресторана и поход на озеро Тургояк. В ресторане мы с Беловзоровой хорошо выпили и закусили. Потом весь вечер с удовольствием танцевали, хотя я боялся перейти грань и дать повод для сплетен. Беловзорова была старше меня, и не в моём вкусе, но она была умница, мы всегда находили с ней общий язык. Про неё ходили разные слухи, но я в них не верил. Директор, её ещё молодую приметил и говорил: «Дайте мне в помощь одну Беловзорову и она справится с работой всего планового отдела». Так потом и было.

Озеро Тургояк, окружённое таёжными и скалистыми берегами с чистейшей, прозрачной водой, в которой голубизной светилось небо, притягивало к себе и создавало хорошее настроение. Мы с удовольствием ходили и прыгали по камням на его берегу, наслаждаясь открывающимися красотами местных пейзажей. Дышали полной грудью свежим, как бы морским воздухом. Мы на лодке заплывали на самую середину озера и даже пили там прозрачную воду. Напитавшись новой информацией и необыкновенной энергией воды озера и природы, мы из Миасса  уехали в Москву.

Наступило время выпуска эскизного проекта Темпа-2С с новыми характеристиками и новым смежником по системе управления. Пилюгин реализовал нашу идею и сделал приборный отсек герметичным, выбросив герметичные корпуса отдельных приборов, снизив общий вес приборного отсека. Лунёв стал душой этого проекта.  На боевой ступени применены четыре вращающихся двигателя с двумя соплами обеспечивающими однократный реверс тяги, родившиеся, как более реальная альтернатива проектного отдела во главе с Васильевым, нашему шаровому доводочному двигателю. Эти двигатели обеспечивали наведения на цель боевой части и специальных средств прорыва противоракетной обороны противника. Идею развоза боевых блоков и теоретическое обоснование этого привнёс выпускник МАИ Жирухин. Двигатели второй и третьей ступеней в своих корпусах имели в районе задних днищ топливо с низкой температурой горения, откуда «холодный» газ через четыре трубы с системой регулирования вдувался в закритическую область сопел, создавая управляющие силы. Регулирование расхода газа производилось вращающейся заслонкой из тугоплавкого материала, которая называлась сапожок. Много сил этим вопросам отдавали Берг, Корнил и Павлов. Между ступенями впервые были применены сбрасываемые отсеки, рубившиеся на четыре сектора специальными детонирующими зарядами. Это стало возможным благодаря энтузиазму и упорству Ефимова, отдавшего все свои силы, а потом и жизнь этому. Конечно, во всех этих новшествах была заложена воля директора. Контейнер для обеспечения температурного режима зарядов двигателей и ракеты в целом, под руководством Карпенко стал круглым и одновременно он обеспечивал «миномётный» старт ракеты, с помощью двух пороховых аккумуляторов давления (ПАД). Миномётный старт уже «работал» у Янгеля. ПАДами занялся Тарасов. Горизонтальное прицеливание, при нахождении пусковой установки на боевом дежурстве с горизонтальным положением контейнера с ракетой, впервые было применено на Темп-2С. Комплексом в целом занялся Виноградин с Соломонским Львом. Всё было ново в проекте Темп-2С.

Впервые при выпуске эскизного проекта мне пришлось оформить по «науке» сетевые графики и предложения по срокам проведения ОКР в отдельной книге. Каждым отделом был создан сетевой график работ, закреплённых за отделом и были согласованы с заинтересованными отделами совместные события, по которым можно было связать между собой графики в общую сетевую модель всей работы. Провели расчёт всей модели на ЭВМ и получили критические пути и общий срок проведения работ до выхода на лётные испытания. Кроме этих материалов в  книгу ЭП я поместил предложения о необходимости создания Оперативной Руководящей Группы для управления разработкой комплекса Темп-2С. Я не надеялся, что к нам кто ни будь, прислушается, зная несерьёзное отношение руководства к системе сетевого планирования. Правда, Наумыч, в этот раз, сказал, что он, наконец-то, увидел, действительно, серьёзный документ. Хотя он его подписал, не читая.

Несмотря на мой пессимизм, пришло известие, что организована Межведомственная Оперативная Группа (ОРГ) по нашему комплексу во главе с заместителем министра нашего министерства Финогеем. Я был неофициально прикомандирован к молодому заместителю министра, пришедшему в министерство по просьбе министра от Пилюгина. Министр говорил Пилюгину: « С железками мы, как ни будь, разберёмся, а вот по системе управления нужен специалист приборист». Я стал много времени проводить в приёмной Финогея, помогая ему разбираться с комплексом, и готовя различные справки. Финогей говорил, что ему нравится, что у него сидят теперь два помощника. Для знакомства я пригласил его помощника Гришкина и секретаря Зину, мне понравившихся, в ресторан напротив – Софию, где мы прекрасно освоили седло барашка и подружились. В мои задачи теперь входила подготовка плана работ, повесток заседаний и решений ОРГ. Мышалов помогал мне в оформлении бумаг. Первым делом мы заказали в типографии первый лист для решений ОРГ в цветном исполнении с наименованием нашего комплекса. Зная состояние работ, я старался включить самые критичные вопросы, сдерживавшие работы по комплексу. План работ контролировался в ЦК КПСС и правительстве. Вскоре меня вызвал директор в свой кабинет, где был и Наумыч и сказал мне: «Если ты хочешь работать в министерстве, то переходи туда»! Я опешил, ничего не мог понять и стал лепетать, что я не смогу работать без директора, без института. Я действительно не желал работать в министерстве. Затем директор стал меня учить, как надо вести себя ведущему конструктору и, между прочим, сказал, что надо докладывать ему о поведении сотрудников. Я молча ушёл, оскорблённый, значит, он мне предложил быть его наушником, чего я в принципе не мог принять и стать каким-то ябедой. Я как бы, пропустил его фразу, мимо ушей, считая для себя это большим позором. После этого инцидента я понял свою оплошность. Я дал Финогею предложения по  плану работ ОРГ, включив вопрос об обеспечении максимальной дальности полёта (МПД) ракеты. ОРГ это не партийное собрание и нельзя было выносить сор из избы. Наумыч торжествовал.

Потом, для обеспечения заданной дальности, был значительно увеличен стартовый вес ракеты. Двигатель первой ступени оснащён одним центральным соплом, существенно улучшающим работу двигателя. Для управления полётом, сопло первой ступени оснастили газовыми рулями.

            Важным событием в понимании процессов создания управляемой ракетной техники стало совещание по сетевому планированию. В совещании принимали участие основные головные фирмы разработчики ракет, с участием заказчика от министерства обороны. Я был приглашён на это совещание. Выступавшие на совещании рассказывали о своём опыте внедрения сетевых графиков в свои разработки. Все сетовали на недостаточность материалов по методологии самого процесса создания ракет. Все варились в собственном соку. Особенно ярко с большим апломбом выступили представители от фирм Королёва и Макеева. Я выступал последним, от фирмы оборонной промышленности, тогда мало известной. Развесив на стене пять больших плакатов со структурными схемами состава ракеты и двигателей, я стал рассказывать о первом опыте внедрения системы ПЕРТ и тоже обратил внимание на то, что конструктора путаются в этапах создания ракеты и нужна единая терминология. Тут меня прервал председатель, седой генерал Малахов, как будто он ждал моей последней фразы, и, встав, резюмировал, что нужно разработать специальное положение.

Положение было разработано, название длинное, но сокращённо это РК-75. Положение сыграло свою положительную роль, но вместо рекомендательного оно стало обязательным для исполнения, (Военные любят порядок) а в таком деле всего невозможно предусмотреть. Военпреды всё понимают буквально и часто ставят палки в колёса по непринципиальным вопросам, увеличивая количество переписки и телеграмм. Это в первую очередь относится, на этапе опытной отработки, к требованию: «Изготовлено по РК».
                Дочь.

У Болотинова произошла трагедия. Он пригласил нас с Аллой к себе в гости, чтобы мы помогли пережить ему с женой постигшее их непоправимое горе. Их восемнадцатилетний сын в школе получил двойку по сочинению, очень расстроился и особенно боялся реакции отца. Отец был для него авторитет. Болотинов был начальником отдела со строгим характером. Семья жила в достатке, в хорошей квартире, у них была машина «Волга»-21, по тем временам, предел мечты. В женский день сын ушёл к своей девочке и долго не возвращался домой. Мама, обеспокоенная долгим отсутствием сына, не выдержала и пошла из дома на его поиски. Выйдя из квартиры, на лестничную клетку, она в ужасе увидела, что её сын лежит мёртвый с ремнём на шее, привязанным к перилам. Дикий случай, он повесился на своём ремне, в вертикальном положении. Меня Болотинов позвал к себе с женой, потому, что мы знали  его сына. Горе нельзя было даже осознать. Мы провели целый день в переживаниях и в утешениях неутешимого горя. Эти переживания настолько на меня подействовали, что я задумался: а что произойдёт, если что-либо случится с моим сыном.  Тогда я решил: нужен второй ребёнок! Тем более, что у моих друзей и брата появились вторые дети. Как только мы вернулись из гостей домой, мы оказались в постели, и я запомнил тот момент, когда произошло зарождение нового человека. У меня не было на этот счёт никаких сомнений. Действительно, скоро Алла забеременела! Теперь я уже мечтал о девочке.

Поскольку у Аллы уже появился животик, отпуск мы  собрались провести летом в Адлере, где нам забронировали домик от работы моей мамы, в более-менее благоустроенных условиях. Перед отъездом, договорились с Байковым, чтобы заехать по дороге к нему на Тамбовщину, где живут его родители, а он будет там отдыхать. Как всегда, собрали своё туристское снаряжение, нагрузили всё на багажник, а сверху положили круглый самодельный походный стол. Машина, действительно, стала похожа на броневик, да ещё спереди торчали вёсла от надувной лодки, как пулемёт. Я взял и поставил за своё сидение в машине охотничье ружьё дяди Юры, чтобы на озёрах поохотиться на уток. Сезон охоты вот-вот должен был открыться. У меня не было никаких документов, ни охотничьих, ни на ружьё, но Байков уверил меня, что там, где мы остановимся на стоянку у озера, совсем дикое место и людей вообще не бывает. Утром, рано, я, Алла, Костя и будущий ребёнок, на нашем броневике, устремились с дачи, по шоссе, по направлению в Тамбов. Когда началась тамбовская земля, и мы свернули на грунтовую дорогу, мы поняли, что такое чернозём. Стояла жаркая погода, и за нами развивался чёрный шлейф пыли. Когда мы приехали на место, в деревню, нас нельзя было узнать. Мы скорее были похожи на кочегаров или на трубочистов, чем на добропорядочных туристов из Москвы. Нас очень душевно встретили Байков и его родители, но мы, сполоснувшись, попросили нас проводить скорее на место стоянки у озера. Озеро с чистой прозрачной водой находилось среди леса и образовалось в углублении, где раньше, давно, добывали торф. Берега уже успели зарасти камышами и осокой, в которых игрались иногда рыбы. Место было изумительно красивое, тихое и пустынное. На большом пространстве, мы здесь были одни. Мы с Костей установили палатку, надули надувные матрасы, согрели чайник на бензиновом примусе, и стали ужинать за нашим круглым столом, сидя на раскладных стульях. Всё хорошо, но только, когда разгружали багажник, я обнаружил на нём трещину. От здешних дорог, при большом перегрузе, багажник не выдержал. Я решил, что утро вечера мудреней, и мы с Костей пошли по берегу ловить рыбу. Утром пока Костя спал, мы с Аллой сели на надувную лодку, заплыли на середину озера и стали ловить удочками рыбу. Сидели, сидели, а рыба не ловилась. Вдруг она как сумасшедшая заклевала, и мы не успевали менять червяков, дёргали и вытаскивали рыбу. Алла никогда не ловила рыбу, а тут ей везло. Также неожиданно, как начался, так и закончился клёв через полчаса. Сколько мы потом не сидели, поклёвок больше не было. Клёв был до шести часов. Когда Костя встал, мы позавтракали и поехали в гости к Байкову, как мы и обещали, а заодно надо было узнать, где можно отремонтировать багажник.  Байков встретил нас очень радушно. У себя в огороде, в пруду он наловил удочкой карасей на огромную сковороду, за двадцать минут. Пока он ловил карасей, мы знакомились с местным бытом. Очень понравилось, как тут делали вкусный квас из муки в большой бочке и солёные огурцы, которые засаливались тоже в бочке. В квас подливали воду, а в соленье свежие огурцы. Процесс был непрерывный. Понятно, как замечательно мы провели время в гостях с самогоном и русской обильной  закуской. Узнав, что отремонтировать багажник можно в местной МТС, и как к ней проехать, мы уже вечером отбыли на своё озеро. На  озере, одиноко, стояла наша палатка, и больше никого, но где-то близко бухала ружейная пальба. Охота ещё не открылась. Я забеспокоился, ничего себе дикое место, если рядом палят из ружей. Всю ночь и утро где-то стреляли. После обеда я поехал один к МТС, оставив Аллу и Костю одних в палатке. Ремонт багажника затянулся. Простое дело никак не получалось, то кого-то не было, то чего-то не было, то ещё что-то. Только часам к десяти я смог уехать к себе с исправным багажником. В темноте включил фары машины и стал с трудом вспоминать дорогу на озеро. Вдруг слышу рокот моторов и какой-то шум, Поехал на шум. Выезжаю на перекрёсток дорог, и вижу, на меня смотрят фарами несколько машин. Удивился, подумал с опаской, чего они тут делают? Люди около машин на меня с любопытством посмотрели, а я свернул на дорогу, ведущую к озеру, и вскоре подъехал к своей палатке. В палатке меня ждала возбуждённая Алла и рассказала, что недавно, когда они с Костей легли спать, к палатке подъехали машины. Мужчина снаружи потряс палатку, сказал, что он из рыб-охраны и спросил:  «кто находится в палатке»? Состояние Аллы можно понять. Ночь. Пустынное озеро. Она одна, беременная, с ребёнком. Вокруг чужие мужики. Намерения их неизвестны. Сначала Алла выпустила из палатки Костю и стала объяснять из палатки, что муж уехал в МТС чинить багажник и задерживается. Мужики попросили всё-таки выйти её из палатки, осмотрели внутренности палатки. Потом стали расспрашивать: не видели ли мы кого-нибудь, кто здесь стрелял и не стрелял ли я. Но уверенное поведение Аллы, наверное, их убедило, и они уехали. Я тогда понял, что они именно меня сторожили, чтобы убедиться, что я еду из МТС, и, увидев меня, успокоились. А, если бы меня остановили, то они смогли бы увидеть ружьё у меня за спинкой сиденья. Я понял, какой беды я избежал, но это из серии: «а если бы он вёз патроны»? Эти события ускорили наш отъезд на юг, и через день, распрощавшись с Байковым, мы выехали на шоссе. Ружьё, я так ни разу и не расчехлил.

Проехав по шоссе до Туапсе, мы решили заночевать на берегу моря, где располагалась дикая стоянка с многочисленными палатками. Нашли свободное место и поставили палатку недалеко от протекающего в море ручейка. Довольные удачным устройством на ночлег, мы поехали в Туапсе и сели покушать на открытой веранде ресторана. Нам принесли к еде кувшин очень вкусного напитка, и мы восхищались его необычным вкусом. А, в это время, небо потемнело, и пошёл дождь, а мы радовались, что мы сухие сидим и наслаждаемся отдыхом после дороги. Когда дождь закончился, мы сытые, поехали на свою стоянку. Приехали на стоянку и не узнали её. Ветром снесло многие палатки и нашу тоже. Наша палатка и все вещи плавали в воде, в резиновом полу палатки. Уже ночь, надо спать, а кругом вода. Пришлось собрать вещи и погрузить их на багажник, а самим лечь спать в одежде на сиденьях в машине. Я беспокоился за Аллу, но она героически всё перенесла, и благодаря этому мы смогли ранним утром уехать в Адлер.

Приехали в Адлер, и нашли женщину, которая нас должна была устроить в домик. Когда она увидела нашу машину и села в неё, она явно испытывала смущение, потому, что к ней обычно обращались люди солидные и возили её на Волгах. Вскоре нас поселили в летний домик, с кухонькой и отдельным входом. Рядом с домом был глубокий овраг, по дну которого тёк ручей не более метра в ширину, где можно было умыться. Мы быстро освоились с обстановкой и стали вести размеренный образ жизни отдыхающих, проводя основное время на пляже у моря. Я плавал с маской и ластами до полного изнеможения. Красота подводного мира завораживала и я даже не замечал как шло время, снимая кинокамерой, помещённой в подводный бокс, прекрасные пейзажи и обитателей подводного царства. Я охотился и на рыб, с пиротехническим ружьём. Улов мой был мизерный и, наверно, не съедобный, но рыбки были красивыми с разноцветной окраской. Однажды, я долго плавал с кинокамерой и, когда увидел около себя людей в лодке, хотел спросить у них, сколько времени? Сколько я не открывал рот, слов я произнести не мог. Ребята поняли, что со мной, что-то не ладно, и подцепили меня, и доставили на берег. Я так замёрз, что стал нем как рыба и дрожал. Отогревшись на солнце, я стал опять человеком и больше не плавал с маской.

По радио и телевиденью до нас дошла неприятная весть, что под Туапсе прошли ужасные ливни, и вода с гор затопила речушки, текущие в море и безжалостно смывает всё, что попадается на её пути. Как раз на нашей бывшей стоянке, где мы недавно только  промокли, теперь унесло в море более двадцати машин. Стихия разбушевалась, а нам везло, и мы продолжали свой отдых.

Тут я вспоминал о своих ночных переживаниях, когда мы однажды в Крыму проехали двадцать два километра на гору Ай Петри и решили там заночевать в машине, чтобы спустится вниз в светлое время, утром. Машина стояла на самом верху горы и всю ночь раскачивалась от налетавших порывов ветра из стороны в сторону. Было впечатление, что она может перевернуться. Высота здесь как будто не ощущалась, но когда мы там выбросили разбитый термос, то долго слышали звуки ударов его о камни. Ощущение не из приятных. Я не спал, надеясь в случае опасности спасти семью. Я понял, насколько может быть сурова стихия. Хотелось спрятаться, в какую ни будь раковину.

Как будто капризная природа решила нам показать свою силу и мощь. Погода вдруг испортилась, с гор пришли и повисли серые тучи, пошёл сильный дождь. В мгновенье всё вокруг изменилось. Алла стала нас громко звать с Костей, чтобы мы посмотрели, как наполняется наш ручей, рядом с домом. Вот он из ручейка превратился в полноводную реку. Затем, хлеща через небольшой горбатый мостик, вода стала разливаться кругом, заполняя местность вокруг нашего дома. Люди ходили босиком по щиколотку в воде. Мы тоже босиком пошли к морю. Море было серое в мутных потоках ила и грязи, выносившейся из полноводной реки. По ней плыли деревья, смытые с берегов, плыли обломки какого-то жилья и всякая всячина. Река рокотала от быстро текущей воды. Стихия шутила с нами, но всё-таки щадила нас и нашего будущего ребёнка. Алла прекрасно перенесла наши приключения и чувствовала себя хорошо. Потом нам сказали старожилы, что такого наводнения не было в этих местах пятьдесят лет. Несмотря на стихию, мы посетили свои любимые места: Самшитовую рощу, озеро Рицу, Красную поляну, Гагры, Пицунду и Сочи. Попутешествовав, мы благополучно, без приключений,  вернулись домой в Москву.
         Полёт в Волгоград. Рождение дочери.

13 декабря 1971 года назначено совещание в  Волгограде по состоянию работ по комплексу Темп-2С. Я надеялся, что меня, секретаря  оперативной группы, возьмёт с собой на аэродром рано утром председатель группы, но он сказал, чтобы я ехал с коллегами. Знай, мол, своё место, слегка обиделся я. Утром шёл снег, и я, как назло, опоздал во Внуково к посадке в самолёт, летевший спец рейсом. Самолёт стоял и ждал только меня. Я по заснеженному полю прибежал в самолёт, за мной захлопнули дверь. На меня кто-то зашикал и мы тут же взлетели. Не успели позавтракать и выпить немного спиртного как нас доставили в Волгоград на совещание, на завод. На совещании выяснилось, что сроки установленные ранее срываются. Я, собравшись с виновниками срывов сроков проведения работ, составил с ними новый график работ. Как говорил Протасов: «старый график, на фиг»! Каково же было моё удивление, когда я стал докладывать этот график директору, он вспылил, шея его покраснела, и он бросил мне график со словами: «Опять пролонгация сроков, меня это не устраивает»! Я опешил, другого пути же не было, так всегда поступали, если срывались сроки. Посовещавшись ещё в узком кругу, и, не найдя приемлемых решений, все участники совещания в этот же день сели в самолёт и вернулись в Москву. Домой я добрался к десяти часам вечера. Всю Москву занесло снегом. По глубокому снегу было трудно идти. Придя, домой, узнаю неожиданную новость. Аллу, только что, её отец отвёл пешком в роддом. Она должна родить. На этот раз я хотел, чтобы родилась девочка, и по некоторым признакам так и должно было  быть, но чем чёрт не шутит! Утром я побежал к родильному дому и узнал, что родилась девочка более четырёх килограмм. Ура! Когда пришла пора забрать Аллу и ребёнка из роддома, я на радостях заплатил медсестре, вынесшей девочку, пять рублей, как за мальчика. На Запорожце мы все приехали домой, радостные и умилённые малым существом.

            Праздновали это событие почти месяц и продолжали и в Новый год. Под столом в большой комнате стоял картонный ящик со столичной водкой, готовый к использованию и к приходу многочисленных гостей.

Вскоре я научился успокаивать девочку, когда она просыпалась и плакала. Стоило мне положить ей на лобик и глазки свою ладонь, она успокаивалась и засыпала. Я очень гордился этим достижением. Спустя много лет, я увидел по телевидению, как монахи в монастыре Китая успокаивали тигров, живущих с ними, кладя им ладонь в район «третьего глаза». После этого полосатые хищники слушались монахов беспрекословно.
      Курить можно.

Наверно первый раз я увидел Пилюгина на Научно Техническом Совете с участием главных конструкторов и Смирнитского от военных. Здесь я впервые узнал, что у нас будет СУ на базе БЦВМ с троированием каналов для повышения надёжности, потому, что изготовление плат с ЧИПами тогда ещё было плохо отработано. Каждый главный стремился, как можно больше рассказать о своих вопросах. Пилюгин встал, чтобы выступить, и сказал, что он будет говорить о своей системе по времени больше, чем все остальные, учитывая важнейшую роль его системы. Он долго как ученикам рассказывал о сложностях создания своей системы. Я сидел рядом с секретарём НТС Борисовой, чтобы ей помогать, но она вскоре мне призналась, что она не может даже понять, о чём здесь говорят, и поэтому мне пришлось писать за неё протокол этого заседания.

Однажды после аварийного пуска мне поручили организовать установку на очередное изделие телеметрическую аппаратуру для замера скорости полёта для уточнения параметров системы управления. Установку этой аппаратуры потребовал Пилюгин. Для переговоров я поехал с Ряполовым к Пилюгину, но он куда-то уехал и в его ожидании, мы целый день просидел у Лапыгина, тогда опального. Нас всячески развлекали различными разговорами. Запомнился рассказ старого ветерана, однокашника Пилюгина, как он рассказывал про первую ракету в их молодые годы. Особое внимание они уделяли полярностям рулей управления, чтобы ракета не могла полететь в другую сторону, они визуально лично убеждались, что рули отклоняются туда куда нужно. Поздно вечером мы попали к Пилюгину.

 Дело было срочное и я с Елагиновым, главным инженером, в воскресенье поехал снова к Пилюгину, чтобы подписать соответствующее решение. Время было летнее, Пилюгин уже был в своём кабинете в тенниске и дал команду собрать своих специалистов. Довольно быстро все собрались за длинным столом. Не могли только найти Радкевича. Ему наверно не хотелось в воскресенье идти на работу, как тут предполагали. Я и Елагинов сели за приставной маленький столик, на котором было написано: «Курить можно». Никто не курил. Затем Пилюгин вслух зачитал привезённое мной Решение и спросил мнение всех: есть ли возражения. Возражений не последовало. Решение было подписано. Тут я влез, говоря: «может быть можно обойтись без этой станции», Пилюгин посмотрел на меня удивлённо, обвёл взглядом своих специалистов, поднял вверх решение и задумчиво спросил их: «Может мы зря подписали это решение»? Выручил ситуацию Елагинов, он как лев бросился к Пилюгину, чтобы спасти решение, взял его из рук Пилюгина со словами: « Нет, нас устраивает это решение»! На этом инцидент был исчерпан. Мы затем доработали по телеметрии следующую машину и получили положительный результат.

По велению судьбы, я лично больше не встречался с Пилюгиным, хотя видел изредка его на совещаниях, но одним из первых узнал о его кончине. Случилось, что в парткоме официальные руководители отсутствовали и меня посадили в кресло секретаря парткома, для исполнения его обязанностей. Я не стал упираться и исправно отвечал по телефонам на разные вопросы. Утром мне позвонил Наумыч, исполнявший тогда обязанности директора, и спросил: «Ты сейчас секретарь парткома? Я замялся, начал уклончиво говорить, что меня временно сюда посадили. Тогда он мне сказал, что умер Пилюгин и сейчас к нам приедет Пименов из МГК партии, а секретарю парткома полагается его встретить у ворот института. Я побежал к воротам, они были открыты настежь, и стал ждать. Подъехала чёрная Волга, охранник отдал честь и машина, не останавливаясь, поехала к корпусу, где размещался директор. Я опешил и обиделся, что было делать? Опять козни! Я быстро пошёл к кабинету директора. Когда я вошёл в кабинет, там был Наумыч и Пименов. Наумыч представил меня, как секретаря парткома, но Пименов к этому отнёсся совершенно равнодушно и безразлично и продолжил разговор о Пилюгине, рассуждая о похоронах и где размещать некролог, как будто он сомневался, что Пилюгин достоин некролога. Меня поразила сама постановка вопроса, я уважал Пилюгина и не сомневался, что конечно некролог будет в центральных газетах. Пименов, стоя рассуждал, как будто он чего-то знал и сомневался, а потом сказал: «Наверно некролог будет всё-таки в «Правде», а мы опубликуем его в «Московской правде». Мы молча слушали его рассуждения. Потом он сказал, что я ему не нужен, и я удалился. Зачем он приезжал, я так и не понял, но я слышал, что Пилюгина недолюбливала власть за его самостоятельный характер.
ВПК

Первый большой всеобъемлющий график ВПК составлялся после выхода постановления правительства и ЦК о  разработке комплекса Темп-2С в окончательном варианте исполнения. График писали и редактировали в кабинете директора, во вновь построенном, школьного типа, здании. Нужно было написать: наименование работ, количество и срок проведения работ, заказчика и исполнителя работы. Здесь собирались все причастные к различным вопросам, как наши специалисты, так и смежники, главные конструктора. Директор сидел за своим столом на возвышавшейся «паперти». Возглавлял эту работу Комиссарский, который быстро расправлялся, вразумлением, с несогласными.  Он страницу за страницей «прочищал» график от всякой шелухи, которую каждый исполнитель пытался включить на всякий случай. Кругом бегали в машбюро и обратно наши люди, и весь наш отдел. Столпотворение было великое. Несмотря на жёсткие меры по ограничению графика он получился, довольно объёмным: двести восемьдесят листов. Когда работу почти закончили, выяснилось, что не хватает одного листа, а ведь график, естественно, был с грифом. Начались лихорадочные поиски листов по маршрутам движения. Волнение нарастало, поиски не давали результата, но вдруг Поляков находит пропавшую страницу, якобы, в мусорной корзине машбюро. Ура!   

            ВПК контролировала ход работ по нашей тематике. Приглашали нашего директора и учиняли проверку с пристрастием, тем более работать в ВПК уходили наши люди: Осадчиий, потом Хром, потом Кирягин - старший, по очереди занимая место нашего куратора. Вымещая старые обиды, они часто задавали чиновничьи вопросы по различным номерам правительственных документов, которые было невозможно запомнить, но это ставило в тупик докладчика, после чего следовала фраза: «Да, он даже не знает этого постановления»! Однажды меня, по уважительным причинам, не было на работе, и Курило подготовил справку для доклада на ВПК, чего-то в ней напутав. На ВПК произошёл скандал, и директор приехал оттуда разъярённый. На следующий день Курило принёс лист бумаги с таблицей, где кратко были расписаны все действующие правительственные документы и рассказал о происшествии. Я принёс этот лист с таблицей директору, и он ему понравился. Теперь можно было сориентироваться в этом лесу документов. Но затем вдруг директор сказал: «Давай уволим Курило»! Видно ему здорово досталось. Но потом всё обошлось. Такие совещания и доклады, с непривычки, подрывали здоровье и психику директора, и сердце его не выдержало. У него произошёл инфаркт.  Он попал в больницу, лежал там привязанный к кровати ремнями, чтобы не мог двигаться. Меня как раз только что назначили ведущим конструктором, и по-человечески я должен был бы посетить директора в больнице, но вместе с тем я боялся проявить инициативу, чтобы не показаться подхалимом. Навещал директора, в основном, Шлёнский от парткома. Встретился я с директором, только тогда, когда он выздоровел.

Вообще много приходилось общаться с нашими кураторами в ВПК, с которыми в основном складывались нормальные деловые отношения, хотя бывали и трения ведь отвечать всегда сложнее, чем спрашивать. Приятно было посещать Кремль, входя в него через ворота Спасской башни, обедать там, в столовой по низким ценам и покупать иногда дефицитные книги и другое.

Осталась в памяти последняя встреча с Осадчим, которая произошла у меня в Кремле в туалете ВПК. Мы с ним сердечно поздоровались, как старые знакомые, он улыбался своей открытой улыбкой, но когда он стал уходить, чуть переступая ногами, мне стало больно за него. После посещения Америки, он как Содовников заболел болезнью Паркинсона и вскоре умер. В памяти моей остался его светлый, улыбающийся образ.
ЦК .

Первый раз я столкнулся с работником ЦК КПСС на совещании по состоянию работ, в период, когда систему управления разрабатывал ещё Колесов. В то время создалась кризисная ситуация с системой управления, сдерживавшая движение вперёд работ по комплексу Темп-2С. Именно здесь было принято решение о снятии директора этой фирмы, героя социалистического труда Погожева, хотя многие считали его не потопляемым, а сам он вёл себя довольно независимо не соглашаясь с доводами о необходимости обеспечения заданных сроков. За столом президиума сидел человек с правильными чертами лица и чёрными сверлящими глазами с чуть кровавыми белками, говоривший тихим голосом. Я узнал, что в народе его звали Иваном Грозным за его некое сходство с этим героем, а фамилия его была Серб.

В ЦК мне приходилось изредка ездить, особенно, когда туда перешёл работать Гужков. Ему требовались документы и иллюстрации по нашим работам, и он подолгу хранил их у себя в сейфе для докладов руководству. Высокое современное здание ЦК, где располагался курирующий нас отдел, находилось на улице 25 Октября. У входа, у ажурных металлических ворот, стоял офицер и пропускал посетителей по партийным билетам, и если взносы не были своевременно заплачены, то делал замечание. Само здание было внутри, за забором. Все кабинеты внутри здания были внешне одинаковые, со скромными табличками только с фамилиями их хозяев, например, т. Соломенцев и др.

Была у меня и неприятность при посещении ЦК или попросту «прокол». Как-то меня срочно направили к Гужкову и дали новый график проведения ОСИ Темпа-2С.  Времени на подробное ознакомление не было, так как дело было срочное. Когда я приехал к Гужкову, меня сразу привели в приёмную Устинова, где сидел его помощник, плотного телосложения человек, похожий на мощного детектива. Ему и группе сотрудников я стал показывать график проведения ОСИ Т-2С в Красноармейске. Всё было хорошо, до тех пор, пока они не прочли в примечании, что работы ведутся в две смены. Я не знал, что ответить и  тогда помощник, по кремлёвке стал звонить моему директору с обвинением, что работы ведутся недостаточно интенсивно, и только в две смены. Вероятно, директора вопрос застал врасплох, тогда помощник стал звонить Пилюгину с теми же претензиями. Пилюгин отвечал, что они все уже перестали приходить домой и скоро их жёны выгонят их из домов. Но вот поступил звонок от директора, который объяснил, что мы не прочли ещё одно примечание о том, что график времени проведения работ исходил из расчёта двухсменной работы и продолжительности смены десять часов. Буря улеглась, а я понимал, что её вызвал я, не обратив внимание, на примечание. По окончании визита, тут же внизу, я позвонил Наумычу, как бы признавая свою вину в  этом дурацком деле. Спросил: «Как дальше быть»? Наумыч ответил: «Езжай в своё Зюзино и ищи там себе работу». Я серьёзно не воспринял его заявление, но нехороший осадок остался.

            Потом мне рассказали такой анекдот: «Знаешь что такое пять, четыре, три, два, один»? «Не знаешь»?! «Рассказываю: это пятилетка в четыре года, в три смены, на двух станках, за одну зарплату»!
            Госплан

Как-то я посетил Госплан по заданию Наумыча. Поднялся на свой этаж, где меня встретил симпатичный дядя. Он сразу, как-то с критическим настроем и по-отечески, стал мне объяснять, что они планируют здесь всё вплоть до иголок, и сколько надо презервативов, и паровозов и ракет. Наверно ему надоела эта работа, подумал я. Потом мне показали планы наращивания мощностей серийного производства и окончательные цифры по количеству серийных ракет на заводе. Они то мне и нужны были. Я их запомнил. Записывать ничего нельзя, эти данные тогда были особой важности. Приехав в институт, доложил Наумычу, но он заставил меня всё, то, что я узнал в Госплане, изложить письменно. Пришлось писать совершенно секретный документ особой важности. Я чуть-чуть обиделся на его недоверие, но он, наверно, был прав. Всё-таки документ был действительно важный.
       МОП.

По долгу службы в период работ по Темпу-2С очень много вопросов приходилось решать в министерстве оборонной промышленности, которое располагалось тогда на площади Маяковского с центральным входом с улицы Горького. Начну с того, что как-то зайдя в столовую, и, стоя там в очереди, я увидел пожилого, плотного, не высокого роста, мужчину с прекрасной седой шевелюрой, ходивший запросто с работником столовой, явно что-то изучавший. Я подумал, что это какой-то хозяйственник или завхоз. Так я первый раз увидел нашего министра, не зная его.

            Оказавшись в очередной раз в министерстве, я шёл по четвёртому этажу к лифту, чтобы спуститься, как вдруг меня нагнал Земцов, бывший директор нашего завода, работавший уже в министерстве. Взяв под локоть, он потащил меня на третий этаж, со словами «Идём, идём»! Я не мог ничего понять, но не сопротивлялся. С Земцовым я раньше не общался, хотя и видел его в министерстве. Откуда он меня знает? Он меня привёл в приёмную, где я успел прочесть: Первый заместитель министра Шкурков. Меня втолкнули в кабинет, где солидный дядя, похожий на рабочего партработника, разговаривал по телефону. Он спросил меня, знаю ли я о состоянии работ по проведению транспортных испытаний двигателей ракеты Темп-2С. Я рассказал, в общем, что сейчас проделано и сколько пройдено уже километров. Всё, что я рассказывал, он тут же транслировал в трубку телефона. Я понял, что он докладывал Устинову. Так мне удалось через Шкуркова «поговорить» с Устиновым. В то время военные сомневались в возможности транспортировки крупногабаритных твёрдотопливных зарядов, поэтому были организованы предварительные транспортные испытания трёх двигателей вместе, и Устинов лично контролировал ход их проведения.

Мне часто приходилось подписывать различные документы в министерстве и иногда, когда не было на месте нужных заместителей министра, меня выручал Воронин. Он подписывал даже те документы, которые не относились к его направлению. Он говорил: «я вам верю и доверяю». Кстати наши «родные» чиновники, часто пользовались тем, что нас, представителей разработчика, хорошо принимали различные службы как нашего министерства, так и других, потому, что мы отвечали на любые вопросы. А один из главных бюрократов и в последующем мой враг, Архиппов называл нас «червонными валетами»»!? Так вот Воронин, как-то, попросил меня показать ему «сетевой» график работ по Темпу-2С, для его последующего докладу министру. Целый день Воронин, сняв пиджак, изучал в своём кабинете наш псевдо сетевой генеральный график, запоминая различные подробности и мои пояснения. В конце рабочего дня Воронин повёл меня к министру. Министр очень внимательно выслушал Воронина, даже похвалил его и сказал, что надо тщательно ежедневно контролировать этот график. Тут я не выдержал и влез, говоря, что сетевые графики принято по положению обновлять два раза в месяц. Министр посмотрел на меня, строго, говоря: «Мне надо знать состояние работ ежеминутно, мне не нужен такой график, мне проще позвать Ивлиева и я сразу буду знать состояние работ». Я понял, сетевые графики у нас не приживутся, и после этого события решил больше не заниматься сетевыми графиками, переключившись в основном на работы ведущего конструктора, мне надоело бороться с ветряными мельницами. А вот как действовал Ивлиев, бывший производственник, работавший заместителем начальника Главка. Вероятно, когда его озадачивал вопросами Министр, он с Архипповым мчался к нам в институт, созывал совещание и начинал всех материть за срывы сроков, как малых детей. Потом я понял, что так он самоутверждался, а кончалось, чаще всего, это тем, что нам поручалось срочно составить очередной график выполнения сорванной работы, с которым удовлетворённые чиновники уезжали к себе в министерство. Их акция скорее походила на бандитский налёт. Разительным контрастом этому выглядел приезд к нам Воскресного, начальника отдела в министерстве, интеллигентного и доброго большого человека, похожего, наверно, на Пьера Безухова. Он садился за стол, сам брал ручку, и сам вместе с нами пытался написать необходимый график, стесняясь, кого ни будь заставить делать эту его работу. Его интеллигентной мягкостью часто пользовались, принимая это за его слабость.

            Министр часто устраивал совещания по комплексу Темп-2С, в построенном заново зале для проведения Коллегий в министерстве. Это было большое помещение без окон, с закруглённой формы углами, с перфорированными стенами и со «зрительным» залом и галёркой. Рядом со столом президиума была трибуна, оборудованная лазерной указкой, тогда новинкой.

            Министр щадил директора, после перенесённого им инфаркта, от бесконечных докладов, поэтому приглашал для докладов людей рангом пониже и устраивал им показательную порку. Причины всегда находились, либо не выполнялись сроки, либо причиной был неудачный ответ, либо неопытность. Мы с Галактионским всегда садились особняком на предпоследний ряд галерки возвышавшейся несколькими рядами над залом. Министр первый раз, посмотрев на нас, даже спросил: «Кто это»?

            Положение министра было таково, что он элементарно мог снять и уволить с работы почти любого, но он был мудрый министр и действовал воспитательными мерами разного свойства, применительно к обстановке. В узком кругу, за невыполнение сроков работ он мог презрительно назвать молодого директора или начальника помельче словом: «Засранец»! Иногда в своём кабинете он в ярости бросал нерадивому чиновнику свои очки, которые разлетались вдребезги. Эффект был ошеломляющий.

 Однажды, как ошпаренный, меня вызвал в министерство Архиппов, чтобы я помог ему подготовить задания министерствам от нашего министерства на подготовку серийного производства комплекса Темп-2С. Мне была выдана форма и моя задача заключалась в том, чтобы поставить нужные цифры по годам. Я приступил к работе. Работа была для меня не трудна, поскольку я знал состав комплекса, и нужно было аккуратно разложить, как говорится, всё по полочкам. Что вызвало такую срочность? Оказывается, Архиппов уже подготавливал аналогичную бумагу, но когда пришёл подписывать её у министра, тот, прочитав, бросил её вдоль своего длинного приставного стола и выгнал всех из кабинета. Значит, меня этот тупой чиновник вызвал как спасателя. Я не сразу это понял. Работа строилась так: я писал черновик, Архиппов по листикам сдавал материал в машбюро и приносил мне печатный материал, я каждый листик визировал, после чего визировал и он. К вечеру довольно объёмный документ был готов, и министр его подписал без замечаний. Я забыл эту историю, как самый обычный рабочий момент.

И вот я встречаю Архиппова у нас, в кабинете Наумыча. Он расцвёл в улыбке, увидев меня, и сказал Наумычу: «Как недавно мы замечательно сработали с Владимиром Павловичем. Я в ответ скромно, наверно, пренебрежительно сказал: «Подумаешь какое дело». Архиппов обиженно замолчал, потом ни с того, ни с сего, вдруг сквозь зубы процедил: «Холёный, бездельник». Я пропустил это, мимо ушей, но очень удивился. После взбучки от министра, он наверно теперь жаждал аплодисментов, а я так не оправдал его ожиданий. Мало этого теперь этот мерзавец, когда мы встречались где-либо говорил, что я бездельник, и потом, в конце концов, добился, чтобы у меня отобрали министерский пропуск-вездеход. Но я не придавал этому значения, Архиппов был значительно старше меня, да я ещё его не уважал. Мне уже министерство надоело, потому, что они сами свою работу не делали, а всё заставляли делать нас. Конечно, оправдывалась поговорка: «Что имеешь не хранишь, потерявши, плачешь». Без вездехода стало плохо. Против меня повелась наглая чиновничья компания.

Содовников часто бывал в министерстве и приходил в отдел как простой смертный, со всеми здоровался за руку и иногда приносил какие-то подарочки женщинам. Такой ласковый и приятный мужчина, совершенно не похожий на грозного и решительного директора завода. Начальником отдела министерства был Воскресный, мягкий интеллигентный человек, в отличие от его заместителя, жёсткого, с седым ёжиком на голове, грубого и туповатого, но с большим гонором Архиппова. У меня с Содовниковым были странные отношения, как будто он стеснялся со мной общаться и его просьбы о помощи заводу, в разрешении каких-то вопросов, он передавал мне через других лиц. Мне запомнился один из последних с ним разговор, сидя напротив, перед столом, за которым сидел Воскресный, Содовников задавал вопрос Воскресному о своих проблемах, а я, как бы Воскресному, отвечал, подробно, как ребёнку, объясняя технику и причины возникновения проблем. Конечно, это было немножко смешно. Содовников ведь был директор и, может быть, он, таким образом, поддерживал своё звание. Он стал дважды героем социалистического труда. А кто я?

 
Наташа. Ням, ням.

После рождения Наташи, к нашей радости примешалось огорчение, потому что у нашей девочки была над глазом опухоль, ангеома, и два красных пятна на ножке. Мы переживали, волнуясь по поводу того, что опухоль может разрастись. Для девочки такое лицо может осложнить жизнь. Врачи нас успокаивали. В начале искусственным льдом «прижгли красные пятна на ножке, и их не стало. После этого нужно было провести специальное облучение глаза в институте имени Гельмгольца. Туда было сложно попасть, но мы не теряли надежды. На моё счастье выяснилось, что директриса этого института очень хорошая знакомая нашего министра. Через Копылова, общительного человека, часто выполнявшего, кроме своей основной работы, различные поручения руководства, удалось добиться консультации в институте. После первой консультации, началось лечение облучением. Нас успокоили, что уже имеются восемнадцатилетние наблюдения за детьми, прошедшими аналогичные процедуры и не отмечаются какие-либо ухудшения здоровья. Наташе провели курс облучения глаза, и опухоль исчезла. Самый главный врач передавала привет Серёже, через Аллу, ведь именно он звонил ей, чтобы Наташу приняли в институте. Она, наверно, думала, что мы знакомые или родственники министра. Привет мы могли передать только мысленно, а от себя большую благодарность.

На следующий год летом на новом Москвиче ижевского изготовления, доставшемуся мне после первого пуска Темпа-2С, мы с нашей маленькой полуторагодовалой девочкой, для пробы, отправились в первый дальний рейс, на реку Медведицу. Впервые нас привёз на Медведицу Коля, где отдыхали его многочисленные родственники в нескольких палатках. Мы ещё ездили тогда на горбатом Запорожце. Место было замечательное, при впадении небольшой речки Рудмышки, как мы её называли, в Медведицу. На большой поляне по краям стояли палатки, а посередине горел костёр, где всегда что-то варилось, и стоял самодельный стол, за которым ели и пили. Нам с тех пор понравилось это место, с первозданной  и живописной природой, и когда была возможность, мы стремились туда съездить. Дорога туда была не простой, и часть её была почти грунтовой, поэтому туристов там было очень мало, и они не успели ещё «засорить» чистую природу. Здесь мы получили массу впечатлений от рыбалки, подводной охоты с маской, в чистейшей воде Рудмышки. Грибы и ягоды в  огромном лесу, тоже завлекали нас в эти места. С этими местами нас связывали разные приключения.

            Вот и теперь мы приехали сюда перед поездкой на Юг на двух машинах. В одной приехали: Алла, Костя, я и маленькая Натуля. В другой приехали: Наташа, двоюродная сестра Аллы, Коля, её муж и сын Дима. Мы почти всегда начинали свой отпуск в наших близлежащих лесных мест на воде, богатых рыбой, грибами, ягодами и другими дарами природы, но дожди нас прогоняли на Юг. Мы боялись за нашу малышку, не зная, как она поведёт себя в условиях кочевой жизни. Но она экзамен сдала, стоило расставить палатку как она со словами: «полятка полятка», потопала сама в палатку спать, как будто она давно жила здесь. Она была очаровательна и совсем не капризничала. Я понял, что ей всё равно, где быть, была бы только мама рядом. Наверно, она ещё в утробе мамы привыкла к кочевой жизни, поэтому так естественно она принимала наш образ жизни при путешествиях на машине.

На Юг поехали двумя машинами и в том же составе. По дороге нас восхищала наша малышка своим спокойствием и оптимизмом. Когда, при очередной остановке, мы вошли в столовую, чтобы её покормить и самим перекусить, она начала громко кричать: «Ням-ням, ням-ням, ням-ням»! Посетители столовой, поражённые этим боевым кличем нашей крохи, почтительно пропустили нас без очереди. Без умиления нельзя было смотреть, как уплетал наш ребёнок. Путешествие было долгим и разнообразным, но этот эпизод остался наиболее ярким моим воспоминанием.

 
     Пионер.

Международная ситуация с Китаем подтолкнула нас на создание ракеты Пионер средней дальности стрельбы. Она была сделана на базе ракеты Темп-2С, без третьей ступени, с тремя разделяющимися головными частями без общего обтекателя, для упрощения стыковки головок в полевых условиях. На переднем днище двигателя второй ступени были размещены устройства отсечки тяги. Когда я стал начальником отдела ведущего конструктора и занимался Темпом-2С, мне подыскали заместителя - Халкевичева, который стал заниматься Пионером. Нас посадили на втором этаже, где располагался кабинет директора, но вдали от него. Мы сидели в разных концах одной большой комнаты, напротив друг друга, а в другой такой же комнате сидели две «секретарши» и один сотрудник. Всех людей Наумыч увёл к Галактионскому, создав отдел подготовки документов. Ведущие ему были не нужны. Мы стали как бельмо в глазу. Приходили разные начальники и с интересом осматривали наши полупустые комнаты, как будто были лазутчиками в стане врага. Но постепенно к нам стали привыкать. Смущало меня, что директор дал Халкевичеву прямой местный телефон к нему. До меня доходило, что директор знает некоторые подробности моих разговоров в нашем кабинете. Неужели мне его подослали, думал я и думаю до сих пор, хотя считал, и считаю до сих пор его своим другом. Мне же директор предлагал докладывать о людях! Я то, не оправдал его надежд.
Валентин.

Ефимов был высокого роста, добродушный человек, немного медлительный целеустремлённый конструктор, постоянно за кульманом чертил варианты разных конструкций. В начале пути, именно о нём говорил директор, что он первая ласточка на повышение в должности. Его все любили за его мягкий характер, но и подтрунивали над ним, когда видели, как взлетала иногда шахматная доска над толпой окружавшей в обеденный перерыв игроков в шахматы, в блиц на вылет. Непримиримые игроки были Казанский и Ефимов. Иногда, после долгих побед, проигравший, один из них в ярости подбрасывал доску с оставшимися фигурами вверх, вызывая бурную реакцию публики.

            В те времена мы часто большой группой с жёнами и подругами на грузовом автомобиле ездили в выходные дни на отдых на Плещеево озеро. По дороге всегда пели песни, а на озере занимались рыбалкой и подводной охотой. В заключении всегда был пир со спиртным на большом покрывале, расстеленном на траве. Жили как туристы в палатках двойках по четверо, подкладывая еловый лапник по днище палаток. Конечно, эти поездки познакомили многих и подружили на всю жизнь. Ефимов был главным фанатиком подводной охоты. Он специально разработал и изготовил на производстве отличное длинное ружьё, выбрасывающее гарпун с помощью пиротехнических капсюлей жевело. Я купил себе подобное  ружьё в магазине, и сколько не стрелял в рыб, иногда в упор, гарпун летел мимо, либо из-за короткого ствола, или из-за плохого стрелка. Лучшими охотниками были Цуканов, Жидков и Ефимов с самодельными ружьями. Плещеево озеро на середине очень глубокое, так нам говорили знающие люди, а мы охотились недалеко от берега в камышах, где глубина не превышала трёх-пяти метров. Самым лучшим охотником, пожалуй, был Цуканов, который мог лечь рядом с берегом в травке, где вода не доставала до колена, и застрелить приличную рыбу.

            Корявый, начальник на нашем производстве, наладил изготовление ружей Ефимова. В день рождения Устинова, для его сына, ему от института подарили, в лакированной деревянной коробке, ружьё Ефимова. Это был фирменный подарок.

            Прошло много времени, мы с Ефимовым встречались в различных ситуациях и на работе и на отдыхе. О его вкладе в наше общее дело на работе я уже немного писал, а сейчас расскажу о наших последних встречах. Я в очередной раз дежурил на заводе руководителем бригады наших специалистов. Приехал на завод Ефимов и подселился ко мне в номер. Я был очень рад нашей встрече и буквально на следующий день после работы, мы организовали дружеский вечер с хорошим ужином, с красным вином вместо обычной водки. Я тогда уже знал, что у Ефимова не всё в порядке с сердцем и что его сестра обещала прислать из Америки ему сердечные клапаны для операции на сердце. Внешне болезнь никак не проявлялась, и Ефимов вёл себя как обычно. О чём говорят командированные? Конечно, о работе и связанных с ней проблемах. Просидели за полночь, когда вдруг мне поступил телефонный звонок с завода. Рабочие из сборочного цеха не могут состыковать две ступени ракеты с помощью соединительного отсека. Надо было ночью посылать Ефимова на сборку. Я решил послать молодого технолога, чтобы пощадить Ефимова, но мне позвонил технолог Моисеев, бывший тоже на заводе, и металлическим голосом заявил, что технолог без конструктора не поедет на сборку. Я был взбешён технологами, которые прятались всю жизнь за спины конструкторов. Ефимов, не говоря ни слова, спокойно собрался и уехал, на присланном автобусе, на завод. Приехал он в гостиницу уже утром, ступени прекрасно было состыкованы. Вскоре он уехал в Москву.

            Вернувшись в Москву с завода, я узнал, что Ефимов лёг на операцию, потому что ему пришли из Америки сердечные клапаны. Я выбрал время и поехал навестить Валентина в больнице. Мы душевно встретились, наговорились. Он не выглядел больным. В конце он мне сказал: «Ты знаешь здесь много красивых медсестёр, и, видя их, у меня почти лопаются штаны, и болит не сердце, а внизу, понимаешь какой парадокс»!

            Операция прошла неудачно, американские клапаны не заработали, и человек здоровый в расцвете сил преждевременно умер. Это был удар для всех знавших Ефимова, замечательного друга и товарища.

            На прощании, я увидел родителей Ефимова, недоумевавших, что их сын умер раньше их, а они остались и должны жить. Остались его жена и дочь, и осталась добрая память о нём.
                Жертва.

Американцам очень не нравился наш комплекс Темп-2С, его практической неуязвимостью и они добились своей цели, заключив с нами договор ОСВ-1, по которому, в том числе, мы не имели право его развёртывать. Но караван, как говорят, шёл, и был уже готов экспериментальный полк, который пришлось, вместо боевого дежурства, отдать военным для опытной эксплуатации на полигоне. Американцы долго нам предъявляли претензии, обвиняя в нарушении договорённостей, до тех пор, пока не было исключено из нархозплана серийное изготовление этого комплекса. Огромная работа коллектива была отдана в жертву американцам. Я тогда удивлялся хорошо налаженной работе американской разведки. Ведь кто-то донёс им об изменении секретного нархозплана, и утечка, скорее всего, произошла из высоких инстанций, как я думал.

            Наступило моё первое большое разочарование после долгой упорной работы, как будто я похоронил лучшего друга и начинал понимать бессмысленность нашей жизни, неизвестно от кого зависящей. За что погиб Ефимов в сорока пяти летнем возрасте, положивший свою жизнь на создание разделяющихся отсеков для ракеты? Ему посмертно даже отказал Наумыч в награде, назначенным для него орденом. Надо было живых награждать, а орденов, как и всего, не хватало! Зачем я старался, когда кругом одно равнодушие и стремление чего-то хапнуть. Может быть, во мне говорили мои корни, толкавшие меня к благородству поступков, но тогда я этого не осознавал.

Единственным утешением было то, что остался Пионер, вобравший в себя конструктивные решения Темпа-2С.

 
Костя.

            О Смирнове я много раз здесь упоминал. Это был человек с прекрасной конструкторской интуицией, с которым пройдены яркие моменты жизни. Мы были единомышленники и на работе, и в редкие часы совместного «отдыха» за бутылкой водки. Надо сказать, что он любил выпить. Несколько раз я покупал бутылку, и мы шли к нему домой. Там нас приветливо встречала его жена и двое дочурок. В комнате, где мы вели задушевные беседы, в основном на рабочие темы, висела огромная картина в золочёной раме, где девушка на балконе брала цветок от возлюбленного. Эта картина в старинном стиле, доминировала в комнате хрущёвской квартиры, как бы говоря о прошлом предков хозяина. Для меня Смирнов был вторым конструктором после Шланга, но в отличие от Шланга, которому не дали поработать из-за его характера, Смирнов был «обласкан» руководством и даже награждён орденом Ленина за Темп-2С. Его настойчивость и упорство в достижении поставленных целей приносили плоды, но и стоили больших душевных и физических сил, которые он, бывало, подкреплял водкой. Я помню наши частые встречи в курилке, на лестнице между этажами, где мы и обсуждали волнующие нас вопросы. Появились новые двигатели с корпусами из пластика цельно, мотанные с днищами, их называют «коконами».  Крепление между ступенями происходило с помощью юбок-обечаек примотанных к «коконам». Можно было традиционно разделяться по металлическому отсеку, но при этом оставался бы большой кусок отслужившей юбки на ступени, а каждый лишний килограмм веса уменьшал дальность полёта ракеты. Мы долго обсуждали эту проблему, но всё-таки я уговорил его попытаться отрубить этот кусок по пластмассе. Простой вопрос, оказался не таким простым. Решить эту задачу, рубки детонирующим зарядом стало делом чести Смирнова. Он потерял покой и сон, срез пластмассы получался не однозначным, лохматым. Было подозрение, что из-за этого произошёл аварийный пуск ракеты. В результате всё-таки было найдено и отработано правильное решение, но это далось не просто Смирнову. Рубка кабелей между ступенями с помощью пиротехнического ножа, тоже принесла много неприятностей и аварий. Беспрерывный стресс сделал свой дело и однажды Смирнов, сидя за своим столом на работе, вдруг упал со стула набок, без сознания. Выносили его из корпуса ногами вперёд.

            На похоронах на кладбище голосила мама Смирнова, верующая женщина, собираясь встретиться снова с сыном.  Мне тогда впервые показалось, что Смирнов был верующим коммунистом.
Табошары.

Про Бахиревского мне рассказывали раньше, когда он был ещё заместителем нашего министра, и сидел на нашем заводе, выколачивая изделия, которые делал завод. Замечателен он был тем, что отменно ругался и одно выражение я даже запомнил: «Ну, что ты копаешься как вошь на мокрой за-упе». Тогда это было не исключение, и многие стремились перещеголять друг друга в хлёсткости выражений. Правда, в то время мне не довелось с ним встречаться.

            Когда мы задумали применить новое топливо для третьей ступени с высокими энергетическими показателями, но довольно токсичное, директор поручил мне подготовить приказ двух министров. Я подготовил приказ и, будучи в приёмной нашего заместителя министра встретил там Комиссарского, который работал уже в ВПК. Узнав, что я там занят подписанием приказа по новому топливу, Комиссарский очень удивился и как всегда включился в полемику, а в конце сказал: «Вы сначала получите положительное заключение Минздрава о возможности применения этого топлива». Встреча с Комиссарским настроила меня на критическое отношение к новому топливу.

            На следующий день я приехал для подписания Приказа к Бахиревскому. В приёмной министра меня ждали и сразу пропустили в его кабинет. Когда я вошёл в кабинет, то увидел хозяина, разговаривающего по телефону. По теме разговора я понял, что он разговаривает с Жуковым, а нашу фирму называет: «они». Я стоял в замешательстве, надеясь, что он быстро завершит разговор. Но разговор не кончался, а «они» поносились разными словами. Я почувствовал, какие не простые взаимоотношения были на самом деле, не то, что официальные. Во мне зрел протест, мне хотелось сказать: «Я же и есть «они», и я всё понимаю». На моё счастье разговор закончился, и я положил проект приказа для подписания. Но, не тут то, было, Бахиревский отложил его и  сказал: «Нужно обязать ваше министерство: обеспечить изготовление стендового оборудования и оснастки для оборудования места для проведения испытаний двигателей с новым топливом». Я знал извечный вопрос, при разделении министерств, в их министерстве не осталось мощностей по металлообработке, и всегда мы делали для них оборудование. В связи с токсичностью топлива предполагалось проводить испытания в старых штольнях в Табошарах. Я молчал, не зная как поступить, у меня не было полномочий брать на себя такой объём работ. Тут Бахиревский сделал ход: «Ну, Вы, как инженер, как считаете»? Ах, ты меня спрашиваешь, мелькнуло в голове, и я вопреки логике событий и здравому смыслу выпалил, накопленный во мне негатив: «Вы же придумали это топливо, вам и надо самим делать оборудование»! - сказал я. Бахиревский развёл руками и я ушёл. На следующий день к Бахиревскому приехал Ивлиев, с поправленным, как того хотел министр, приказом и дело было сделано. Начались работы в Табошарах, было бессмысленно истрачено много денег, (хотя отрицательный результат тоже даёт положительный результат.) но, славу богу, нашлись здравые головы и эти работы прекратились.

 
Противостояние.

Гоголевич появился в институте переводом с предприятия, где раньше работал директор и довольно быстро стал его заместителем. О нём говорили, что на бывшем предприятии он много и очень скрупулезно занимался рассмотрением и подписанием чертежей. Перед дверью его кабинета всегда стояла длинная очередь конструкторов. Вскоре весь институт убедился в дотошности и некоторой медлительности Гоголевича. Доказательством могла служить юмористическая статья Малкина в институтской газете «Новатор», вышедшая под Новый год. Смысл статьи был в том, какие испытания должен был пройти конструктор при подписании чертежа искусственного Деда Мороза. Пройдя все службы, и удовлетворив все их противоречивые требования, конструктор облегчённо вытер пот с лысины и пришёл к Гоголевичу. Посмотрев чертёж, Гоголевич задал всего один вопрос: «А, какой ГОСТ и цвет у ниток, которыми прошиты стельки у валенок Деда Мороза»? Бедный конструктор не смог сразу ответить и поэтому Деда Мороза к сроку не успели сделать. Шутка, но в каждой шутке есть доля правды.

Этим свойством основательности Гоголевича не преминул воспользоваться Наумыч в борьбе с ним, постоянно подчёркивая директору  на задержки, происходившие, якобы, по вине Гоголевича. Наедине с директором он, скорее всего, продолжал «капать» на Гоголевича. К этому времени Наумыч опираясь на молодых специалистов, сколотил, сперва, сектор по комплексу в целом во главе с Виноградиным, а потом и отделение кураторов по комплексу.

            Виноградин, высокий молодой человек английской внешности, с прекрасными манерами и образованием был сын, якобы, руководителя из Комитета по Ленинским премиям, поэтому он стремительно стал продвигаться по службе. Трепались, что его папа помогал нашему начальству в получении Ленинских премий по Темпу-С. Нужный человек.

Структурная схема комплекса стала давлеть над ракетой. Ракета попала в подчинённое положение по отношению к комплексу, хотя именно ракета в основном определяла лицо комплекса. Получилось, что телега стала впереди лошади и человека. Всё равно, что в авиации стали бы главенствующими аэродромы с такелажными устройствами. Но с помощью власти, для создания прослойки между директором и ракетчиками это было просто сделать. Кстати, я однажды проводил с комиссией проверку работы одного оборонного НИИ с несколькими главными конструкторами. Так вот, самой большой заботой директора и секретаря парткома этого института была забота, как держать в повиновении главных конструкторов. Администраторы тоже хотят приобщиться к науке. За администрирование больших дивидендов не получишь. Это не престижно, вот и лезут администраторы разными способами в «науку».

Когда Наумыч стал тоже заместителем директора, только по НИР и ОКР, то ему приходилось контролировать ход выполнения выпуска ЭП. При докладе директору, он обычно заявлял: «Я подписал все книги, а вот Гоголевич всё ещё их не подписал». Наумыч подписывал книги, почти не глядя, а Гоголевич штудировал их от корки до корки. Директор выпустил такой непонятный приказ о распределении обязанностей между ними, что даже мы не могли его внятно понять. Верх эквилибристики директора, думали мы, но автором, скорее всего, был Наумыч, прекрасно владевшим пером. Общее правило: «Разделяй и властвуй» действовало и в нашей «империи».

            Наумыч никогда не утруждал себя серьёзной работой и техническими вопросами. Его задача была быстрее, не глядя подписать документ, что он делал виртуозно. Расписывать документы по отделениям была основная его работа. Чтобы ускорить этот процесс, он, в конце концов, стал писать только цифру отделения. Администратором он был не плохим.

Меня всегда удивляло, что, занимая такую ответственную должность, он собирал на работе, как ребёнок, значки городов, принимая их как подарки, и был заядлым болельщиком «Спартака». Часто смотрел телевизор, спрятанный в сейфе. Мне казалось, что это говорило о его несерьёзности и лёгкости. Его, какой-то дьявольской задачей была борьба за власть, и он ничем не брезговал. Недаром он мне говорил: «Ты там копошись в трюме, в машинном отделении, а мы тут будем управлять на верхней палубе этого корабля». Более откровенного цинизма я не слышал. Интриганство или, как говорят, политика была его страсть. Я сам, раскусив его,  постоянно ждал от него какой нибудь подлости. Он по институту распространил слух, что я родственник, и чуть ли не племянник, Гоголевича. Меня мои знакомые иногда спрашивали об этом. Потом Наумыч мне заявляет, что если я не родственник Гоголевича, то он со мной сработается. Я вообще не понимал, как подчинённый может не сработаться с начальником. Он, вероятно, всё судил исходя из своего интриганского характера. У меня возникала ассоциация, что в наш конструкторский коллектив незащищённых «овец», забрался «волк» со своими кровожадными замашками и будоражит весь хлев. Ему же никто не сопротивлялся, ведь он ловко использовал власть. Гоголевич тоже был не подарок, волевой, рассудительный технарь, он не терпел чиновников министерства, считая их низшей кастой, мешавшей работе. Этим тоже воспользовался Наумыч. Он с помощью своего друга Архиппова, подставил Гоголевича под Комиссарского. Произошла неприятная разборка, и с помощью Комиссарского Гоголевич стал начальником отделения по ракете. Нервы его не выдержали. Наумыч устранил основного конкурента. Став вторым лицом в империи, он охранял её, контролируя все контакты директора. Поскольку я входил иногда к директору напрямую, то меня Наумыч предупредил: «Смотри, если чего ни будь, скажешь обо мне директору».  Я никогда не мыслил ни о каких сплетнях, и меня удивляло его высказывание. Я понял это значительно позже, сложив вместе его высказывания и поступки.
«Мужик».

Когда я ещё начинал работать в институте, мы часто после работы оставались на работе и сражались в настольный теннис. Моей партнёршей по игре оказалась женщина уже не молодая, но вполне спортивная и боевая. Она курила как паровоз, даже во время игры. Я слышал, что её фамилия была Калинкина, и она была бывшей партизанкой. Играли мы с ней долго с переменным успехом. Может быть, ей нравилось играть с молодым мальчиком.  Вскоре мы остались одни, продолжая прыгать вокруг теннисного стола. Наигравшись, поскольку время было позднее, мы пошли на выход. Дверь входная не открывалась, её закрыли, как будто нас забыли. Что было делать, я не знал. Калинкина заволновалась. «Подумают, что мы с тобой специально остались и вообще бог знает, что ещё»! - сказала она и повела меня в женский туалет на первом этаже. Там она открыла окно, и через него мы благополучно вылезли     наружу и крадучись вышли через проходную из института. С тех пор у нас с ней были прекрасные отношения.

Я часто встречал Калинкину на различных испытаниях двигателей и на полигоне ещё в Капъяре. Как-то на полигоне мы стояли с Геворкяном на стартовой площадке, и вдруг появилась Калинкина, направляясь к ракете, стоявшей в вертикальном положении. В то время, да и сейчас, существовала примета, что женщина на старте - это плохая примета. Геворкян тут же закричал Калинкиной: «Зачем пришёл? Женщинам сюда нельзя, можно только мужикам»! В ответ ему, она засмеялась: «А я не женщина, а мужик»! Взяв его под руку, сказала: «Пойдём, покажу, что я мужик в юбке»! С тех пор никто не хотел сомневаться, что она мужик. Характер же ей не надо было занимать, и за словом она в карман никогда не лезла. Правда, она всё-таки встретила на полигоне человека, который усомнился в её словах. Они полюбили друг друга, и вскоре она вышла замуж за Венгерова. Они были счастливы. Но потом судьба была неумолима. Калинина преждевременно умерла, а через год позвала Венгерова к себе, и он трагически погиб на шоссе около своей машины.
МАСКИД.

Будучи в министерстве по делам, я случайно зашёл в инспекцию министра и там встретил её руководителя Владысева, перешедшего туда работать из нашего института. Конечно, встреча однокашников затянулась и вылилась в длительную беседу с расспросами и воспоминаниями. Я обратил внимание на большой табулятор, стоявший в кабинете и спросил: «Что это такое»? Владысев мне рассказал, что у него внедрена система контроля приказов. Ввод и вывод информации в системе осуществляется именно на этом устройстве. Тут же я захотел внедрить нечто похожее у себя в институте. Я взял, для примера, бланки документов и вскоре уехал, довольный, не даром, проведённым временем.

В институте мы направили в вычислительный центр, задание на разработку программы на нашу ЭВМ для обеспечения расчётов. Требовалось обеспечить простую сортировку пунктов приказов и выведение их на печать для исполнителей. Задача мне казалось несложная, но работа выполнена была с большим отставанием. Когда программу нам всё-таки сделали, и мы быстро её опробовали, то по результатам опробования выдали уточнение к заданию на  разработку программы. Ждём, ждём, не дождёмся. Стали жаловаться. Партком решил заслушать начальника ВЦ.

Вскоре состоялся партком, с докладом Тапаркова. Докладчик довольно шустро и уверенно с уральским акцентом доложил, что они разработали «машинную систему контроля исполнения документов» - МАСКИД, а мы, вроде им мешаем. На мои возмущения никто не обратил внимания, как будто их не слышали. В парткоме тогда было много пожилых членов. Выходя с парткома, я возмущённо стал говорить Наумычу, что вместо выполнения моего задания по совершенствованию программы, докладчик извратил состояние работ, и партком меня толком не выслушал. Наумыч сказал: «Никто из присутствующих, ничего не понял, а ты никого не убедил». Я был потрясён ловкостью Тапаркова.

Всё объяснилось очень просто. Тапарков присвоил себе инициативу по разработке всей системы и защитил кандидатскую диссертацию, придумав ей название МАСКИД. Ведь простенькая программа сортировки не тянула на диссертацию.

Единственным для меня утешением стало то, что позднее сотрудники его подразделения обличили Тапаркова в воровстве, и он был уволен. Сколько верёвочка не вьётся, а конец приходит!
          Заказ.

 Виноградина избрали в партком, и он возглавил производственный сектор. До сих пор мы с ним конструктивно общались, и у меня было хорошее впечатление о нём. Но вот он решил самоутвердиться и проявить инициативу по проверке приказа, в котором я был ответственен за отдельные пункты. Меня вызвали на партком и стали допрашивать. Я знал, что сроки работ по этим пунктам перенесены на более поздние сроки Решением, утверждённым высшими руководителями, и я это объяснил. Никакой реакции, а мне упрямо стали предъявлять претензии. Меня это выводило из равновесия, а я не терпел тупости и не ожидал этого от Виноградина. Вероятно, это был чей-то заказ против меня. Меня терроризировали до тех пор, пока в институт не пришло злополучное Решение. Авторитет и уважение к Виноградину во мне упали до нуля. Оказалось, что он не такой уж джентльмен. Став заместителем у Наумыча, он так же как все стремился хапнуть на дармовщинку, гулял, отбил чужую жену, стал не в меру пить, и умер этот мальчик преждевременно от цирроза печени. Не вынес он сурового испытания властью.

 
Лидер.

 О Шланге я уже упоминал, но я хочу особо отметить его роль в моём понимании творческого подхода к выполняемой работе. Шланг полный, медлительный мужчина с ярко голубыми глазами, с ёжиком на голове внушал солидную уверенность человека, имеющего большой опыт работ по конструированию различных конструкций. Он брался за решение самых насущных проблем в создании нового, и увлекал своим энтузиазмом других сотрудников. Вокруг него группировались его соратники по работе, и он был законным авторитетом. Кстати, стиль его поведения был похож на директорский, и с директором он работал ещё до работы в нашем институте. Он признавал в основном творческую конструкторскую работу и тяготился организационной административной работой. В отличие от директора он не был дипломатом, а был прямолинеен, грубоват, Он был настоящим мужиком, который в компании мог залпом выпить пол литра водки из пивной кружки, удивляя этим собутыльников. Я бы мог его сравнить с таможенником из кинофильма «Белое солнце пустыни».  Первое моё близкое знакомство с ним произошло в период написания ещё аван-проекта по Темпу. Мне, молодому инженеру, поручили написать раздел по конструкции передней части ракеты, куда входили: головная часть, приборный отсек, отсек стыка с двигателями, и четыре обтекателя, выступающих частей двигателей. Я первый раз не сразу смог быстро разобраться в конструкции и стал как-то заумно её описывать. Меня позвал Шланг и очень просто мне объяснил: «Слушай, все отсеки состоят из шпангоутов и наружной оболочки, а головная часть - это конические отсеки с передним наконечником из теплозащитного материала и задним днищем. Всё это покрыто тоже теплозащитным материалом. Внутри герметичного объёма головной части на шпангоуте закреплён «огурец» (ядерный заряд), а ещё конечно, есть некоторые тонкости». Он про эти тонкости и секреты мне тоже доходчиво рассказал. Эта простое объяснение запомнилось мне на всю жизнь и, в дальнейшем, помогало просто говорить о сложных делах.

Судьба таких людей складывается сложно. Его откровенный и прямой характер начальству не нравился. Я уже рассказывал о том, как после ссоры его с Наумычем, последний перестал направлять какие либо документы Шлангу. Он сидел в одиночестве, поддерживаемый старыми сотрудниками, вёл проработки конструкций. Когда вместо Наумыча начальником ракетного отделения стал Нефёдин, он, вероятно, под действием Наумыча не находил общего языка со Шлангом, а может быть не смог или не хотел. Кончилось эта история на очередном партийном собрании. Я в то время работал в отделе ведущего конструктора и знал об этом собрании по слухам. Меня потрясло, что на собрании встал Егорьев, и смело стал обвинять Шланга в бездействии. Только недавно Егорьев просился на работу в наш отдел из отделения, ему нужны были деньги. Егорьев был очень исполнительным сотрудником. После этого собрания его назначили на место Шланга. Шланга перевели в отделение другого направления - неуправляемых ракет. Наумыч добил Шланга. Он не долго там проработал, болел  и умер. Несмотря на то, что мне много приходилось общаться с Егорьевым, и у меня с ним до сих пор приятельские отношения, внутри, я не могу простить ему то предательство ради своей карьеры.

Егорьев учился в МАИ, был спортсменом, играл за волёйбольную команду курса и института, но учился на младшем курсе, хотя по возрасту был старше меня. Поскольку Андрей, мой друг, тоже играл в волейбол, он хорошо знал Егорьева, и впоследствии это сближало нас. Конечно, Егорьев стал героем, когда женился на одной из двух красавиц блондинок с телевидения, ездивших в автобусе с нашими сотрудниками на работу. Мы все засматривались на этих девушек, а Егорьев время не терял, и многие ему завидовали.

Первое моё столкновение с Егорьевым, заступившем на должность Шланга, произошло, когда я перешёл работать в отделение к Гоголевичу. По старой привычке у меня подписывали или визировали некоторые службы технические документы. Пришли технологи, и я подписал ТЗ на эпоксидный клей, применявшийся для приклейки датчиков. Вдруг меня вызывает Гоголевич и упрекает меня за то, что я подписал ТЗ, а надо было дополнить его требованием по уменьшению времени сушки клея до затвердевания, чтобы при изготовлении мат части на заводе можно было бы ускорить техпроцесс. Против этого спорить нельзя. Но я знал, что этого и сделать нельзя. Дураку ясно, что лучше бороться за, чем против. Я был посрамлён. Меня поставили на место. За этим стоял Егорьев, так он искренне поступил, утверждая свой авторитет. Прошло время, технологи ко мне больше не приходили, но никто не уменьшил время сушки до сих пор. Всё забылось.

Егорьв, сухощавый  человек, получил у своих сотрудников кличку Кальтенбрунер за суровость и схожесть с этим персонажем из сериала о Штирлице. Вообще, он был непредсказуем: не окончив разговор, мог бросить телефонную трубку, идти с кем ни будь и вдруг пойти в другую сторону без объяснений, панически боялся начальства, иногда подписывал документы после начальства и у него был комплекс неполноценности. Он сам об этом говорил, недооценивая себя. Ради того, чтобы выпить, был готов на всё. Часто приходил в гости на работе, если знал, что можно выпить. Однажды, он заикнулся, что надо бы сейчас выпить. Я сказал, что у меня в гараже, примыкавшем к забору института, имеется бутылка водки. Мы пришли в гараж, а стояла морозная зима, температура минус двадцать пять, тридцать градусов. Выпили бутылку водки, в горле у меня запершило от холодной водки. Потом я неделю не мог отойти от першения в горле, а Егорову, хоть бы что. Он сказал: «Закалка! У меня горло лужёное». Может быть потому, что он любил выпить на различных юбилеях, где он обязательно неплохо пел иногда дуэтом с Солоноуцем. Перед пенсией перестал совсем пить крепкие напитки, а вино всё же пил. В общем, несмотря на шероховатости, я много работал с ним по различным вопросам с удовлетворением. Всё-таки он мне был близок, потому что занимался конструкцией ракеты, да ещё он был маёвец. К сожалению, он не смог смириться с хамством молодого руководства, и, около семидесяти лет, ушёл на пенсию. Когда у нас бывают, какие ни будь ЧП, последние годы он мне звонит на работу.
Вожак.

Ерохин выпускник МАИ, бывший там активным комсомольским вожаком, быстро освоился в нашем институте и вскоре возглавил отдел смежных производств. Основной задачей его было курирование завода. Он со своим общительным характером быстро налаживал контакты со смежниками. Чтобы напитаться нужной ему информацией он часто приходил к нам, и мы ему часто помогали. На совещаниях с представителями завода он мог легко разрядить тупиковую обстановку какой либо шуткой и легко находились компромиссы. Я однажды даже был ошарашен его поведением на совещании с главным конструктором завода, когда в самый критический момент разногласий, он вдруг подвинул рюмку водки ему под руку. Я не знал, что произойдёт дальше, но всё обошлось, все рассмеялись, а потом выпили за достижение согласия. Он не стеснялся сбегать, если нужно за бутылкой или чем-то услужить. Я его воспринимал как однокашника, и мы с ним часто взаимодействовали.

 Особенно много я с ним общался, когда он стал заместителем директора по общим вопросам, которым он стал при таких обстоятельствах: Наш директор был избран в академики, и ему предстояло устроить банкет для академиков. Бывший заместитель директора не угодил директору с коньяком, для банкета, передоверив этот вопрос исполнителям. Тогда директор вызвал Ерохина, славившегося своей коммуникабельностью, и попросил организовать банкет. Банкет был организован на высшем уровне и вскоре Ерохин стал заместителем директора. Естественно, первым делом он освоил заведения отдыха. Стал ездить в Барвиху, в наш пионерский лагерь и представлять эти услуги другим. Я запомнил, как он однажды пригласил меня в лагерь на спортивный праздник в качестве члена парткома. В прекрасной даче мы перед соревнованиями провели прекрасный вечер в обществе известных спортсменов чемпионов мира по плаванию и хоккею с шайбой. Чемпионы были удивлены прекрасным приёмом, им оказанным. Потом мы с ним ездили на юбилей МАИ, где я встречался тоже с членом парткома по производственной работе Матвиенко. Везде Ерохин был желанным гостем, и все мероприятия проходили на высшем уровне. Нас много связывало, и он старался показать мне свои возможности, как бы говоря: «Смотри, я тоже не лыком шит». Для организации полётов на завод «бригады быстрого реагирования» он стал заказывать правительственный самолёт со спец. обслуживанием. Мы сидели в персональных креслах в переднем салоне и попивали заказанное спиртное. Он не только заботился о начальстве, но по старой дружбе, баловал и нас, простых смертных.

            Мне запомнился, один эпизод, в котором мы с ним оба участвовали. С завода поступила телеграмма с непонятной жалобой на меня и с восхвалением Иерусалимова, ставшего тогда ведущим конструктором по спец оснащению головной части, после его снятия с поста начальника отдела, не без участия Соломонского младшего. Из телеграммы следовало, что хорошо бы его сделать ведущим по ракете. На телеграмму тогда никто серьёзно не отреагировал, но я был в недоумении и не мог понять, откуда ноги растут, тем более, что эта обуза, кроме головной боли, мне дивидендов не приносила. Кто же плетёт интригу и зачем, я не понимал, и не придал этому значения.

            Через некоторое время, снова прошла странная телеграмма аналогичного содержания, с моей фамилией, но в  ней были перепутаны названия изделий, и смысл телеграммы искажался, и был бессмыслен. Телеграмма была подписана директором завода, а написана была явно совершенно некомпетентным человеком из отдела «головастиков». Назревал скандал, получалось по телеграмме, что мы не обеспечили выполнение своих обязательств перед заводом. Пришлась поехать в министерство, где я случайно встретил Ерохина, собиравшегося встречаться с директором завода. Я объяснил ему, какую «ляпу» - ошибку допустил завод. Он обрадовался такому козырю, забрал у меня телеграмму и мы вместе пошли искать Содовникова. Встретили его в коридоре, поздоровались и с ходу Ерохин, несмотря на то, что был младше как по возрасту, так и по рангу, показывая телеграмму, со смехом сказал директору: «Посмотри, что ты написал в телеграмме, ты же всё здесь перепутал»! Затем Ерохин объяснил, что же перепутано. На следующий день я узнал, что исполнитель этой телеграммы был уволен, это действительно был «головастик», автор двух телеграмм по мою душу, с которым по работе я не сталкивался. Больше завод не возникал. Кому же я мешаю, чтобы таким кружным путём воздействовать на меня? Только дальнейшие события помогли мне понять эту тайную интригу.

Ерохин от хорошей и нервной работы пополнел, у него увеличился животик. Когда я ему об этом говорил, то он, опираясь на спинки двух стульев, поднимал ноги и делал угол, после чего сверкал победоносно своими очками. Но всё-таки его доконала его беспокойная работа, и у него случился инфаркт. Директор сказал ему, что не сможет держать его на этой работе, потому что тот не выдержит в следующий раз, если он его пошлёт  к какой-то матери. Ерохин стал ходить с палочкой, его натура этого состояния не выдержала, и вскоре он преждевременно умер, много энергии отдав нашему делу.
                Морковка.

Директор всегда говорил, что нужна морковка в каждом деле.  И вот он придумал морковку: магические слова - систему бездоводочного проектирования. Когда я услышал первый раз от него, что он хочет создать подразделение качества, говоря, что это будут его люди, я ответил, что мы тоже его люди. Про себя подумал, что всё уже разработано для обеспечения качества, а директор просто этого не знает, но сказать этого внятно  я не смог.   Директор был увлекающийся человек, и ему понравилась Иванкова из отдела надёжности со своими идеями по качеству. Директор намучился от стрессовых ситуаций, возникавших при авариях ракет. Так была организована лаборатория качества. В то время все искали панацею для улучшения качества продукции. Создавались различные системы качества, использовали японский опыт, но на русский лад, стараясь всемерно сохранить всю систему взаимоотношений в обществе. Поскольку качество продукции в значительной степени зависит от качества чертежей и документов, первым делом был придуман коэффициент качества документации. Формализованный коэффициент, зависящий от числа ошибок и числа выпущенных чертежей, приведённых к единому формату. Ошибки в основном выявлялись при изготовлении мат части на заводе, и поначалу этот коэффициент отличался он единицы, говоря о достаточно высоком уровне ошибок. Естественно, что в соревновании за качество, бракоделов наказывали и скоро почти у всех стал коэффициент близок к единице, хотя работали по-прежнему. Теперь стали договариваться с конструкторами завода об обосновании изменений чертежей различными причинами, но не ошибками. Ошибок не стало, всё зависело как бы от объективных причин. Вообще, что заложишь, то и получишь. Институт гордился достижением высокого качества документации. Формализовать этот процесс на самом деле практически достоверно нельзя, ведь очень трудно оценить вес ошибки, одна ошибка может иногда стоить сотню ошибок.  Всё это скрывалось в сотнях документах.

            Затем началась разработка самой «системы». Для этой цели Иванкова развернула работу по выпуску около сотни стандартов предприятия по «Системе бездоводочного проектирования» (СБП). Все отделы выпускали стандарты, о том, как они работают, потому, что нового они ничего не могли написать. Всё описано в ГОСТах, ОСТах и других руководящих документах. Написание стандартов позволило лучше разобраться во взаимоотношениях подразделений и в организации их работы. Изучение существующих нормативных документов заставляло рационально вести разработку и испытание ракет. Конечно, в этом, наверно, была главная заслуга СБП. Иванкова проявила при этом хорошие организаторские и коммерческие способности, добившись премирования сотрудников за выпуск каждого стандарта. Сама она себя тоже не забывала, получая, первой в списке, за каждый стандарт в районе двухсот рублей, а их было сто. Таким образом, Иванкова обогатилась, директор получил морковку, которую он использовал даже в Академии Наук. Однажды у нас выступал Фролов и хвалил директора за внедрение СБП. Морковка действовала. Конструктора же получили головную боль и дрожь в руках при выпуске чертежей. В дальнейшем Иванкова перешла в другую кормушку, в профком, СБП забыли, а в двадцать первом веке вспомнили, когда пренебрежение к нормативным документам привело  снова к падениям ракет.

Вообще СБП стала для коллектива конструкторов как своеобразная молитва и оберег от разных напастей и ошибок. Даже сами эти слова положительно воздействовали на процесс разработки новой техники, хотя в самой системе не содержалось никаких откровений. Это было собрание нормативных, существующих документов, применительно к нашим комплексам. Люди не совершенны и часто торопясь в осуществлении своих целей, пренебрегают законами природы и порядком вещей. Природа, также как и техника не прощают ошибок. Пока не будут надёжно действовать все, даже незначительные элементы системы, система будет давать сбои в работе. Со временем эти истины забываются и люди, привыкшие к работе и прошедшие обучение опытом, теряют бдительность и совершают ошибки. Поэтому надо повторять и повторять молитву, направленную на понимание существа вещей и бытия. ПОВТОРЕНИЕ - МАТЬ УЧЕНИЯ. Привыкание к работе и её монотонность, даже у очень опытных водителей транспорта, операторов и лётчиков, может приводить к накоплению незначительных ошибок в управлении, которые могут накопиться и приводить, и приводят к авариям. Молитва должна напоминать людям об опасности забвения полученных знаний и опыта. Такой молитвой была СБП, пока её не забыли.
                Ведущие конструктора.

В начале рабочего пути я попал в группу Галактионского, бывшего военного от авиации, сухощавого черноглазого человека с орлиным носом. Я уже говорил о том, что вначале мы занимались самыми разными вопросами, практически осваивая всё заново.  Затем меня судьба разводила с Галактионским. Когда зам министра стал Комиссарский, выходец из военной приёмки в Днепропетровске, он настоял, чтобы в институте был введён институт ведущих конструкторов по темам. По Темпу-С я был после Смирнова назначен Ведущим конструктором. Об этом я уже писал. Когда начались работы по Темп-2С Галактионского назначили  Ведущим конструктором по этой теме, а меня его заместителем. Организовался большой отдел, куда входил и сектор сетевого планирования. Складывался дружный коллектив, сплачиваемый начальником в неформальной обстановке с помощью водки. Галактионский как все, кто прошёл войну любил выпить. Мы часто собирались выпить после работы, где, в основном, говорили о работе. Наумыч, вероятно, завидовал нам и откуда-то часто узнавал, где мы были, и говорил: «Опять вчера пили»? Во всех делах тогда был культ водки. Я вспоминаю, как Комиссарский сказал директору, чтобы он пригласил директоров заводов для согласования графиков изготовления мат части для ракеты и хорошенько бы их напоил. Всё так было и сделано, и графики были подписаны без замечаний, не глядя. Отдел обеспечивал все организационные вопросы и контролировал ход работ по комплексу. Не даром нас называл Архиппов червонными валетами. Галактионский по мере хода работ становился всё более влиятельным в делах, но всё-таки водка была для него доминирующим стимулом, и он не мог не пить. Естественно, его репутация давала возможность использовать его как козла отпущения. Когда Пилюгиным были сорваны сроки проведения работ, то он объявил, что ему не своевременно были выданы исходные данные. Назревал скандал, в наши дела вмешался ЦК. Тогда директор объявил выговор Галактионскому и дело было закрыто. Галактионский не протестовал, хотя был не при чём, а только разводил руками и запивал горе водкой. За это его, наверное, и держали.  Мне нравился Галактионский своими способностями по решению организационных и технических вопросов, но я не мог его остановить в пьянстве. Мы часто ездили обедать на моей машине в столовую у гостиницы Турист. Галактионский почти всегда не мог удержаться и говоря: «Скорей, скорее!» - выпивал перед обедом не полный стакан водки. Он не напивался, но старался всё время находиться под кайфом. Он перестал бояться, понимая, что все пьют, и даже стал заходить к директору, слегка пьян. Тем более, когда приезжал заместитель министра и ставил перед собой несколько стаканов, то ли с чаем, то ли с коньяком.  Но были случаи, когда Галактионскому делались замечания, наедине. Всё-таки существовала мужская солидарность. Спаивал Галактионова, часто Курило, решая при этом свои  вопросы Но, когда однажды, в моё отсутствие, Галактионский заявился к директору в непотребном виде, в присутствии посторонних людей, директор не выдержал и снял его с должности ведущего конструктора.

Что же случилось дальше? Меня назначили начальником отдела ведущего конструктора и выделили две больших комнаты на втором этаже, а всех сотрудников отобрали, разбив отдел на части. Наумычу не нужен был ведущий конструктор и мощный отдел, и он увёл всех людей в отдел подготовки документов, а сектор сетевого планирования отправил в вычислительный центр. Я остался один. Потом ко мне заместителем, ведущим по Пионеру, пришёл Халкевичев со своей секретаршей. Я тоже нашёл себе секретаршу, но Наумыч потребовал показать её фотографию. Наумычу понравилась фотография Тарасовой и она стала работать со мной. Потом позвонили из отдела кадров и сказали, что ко мне в отдел просится человек, работавший в фирме на Украине, похожей на нашу. Оказалось, что это был осетин и он попросился в отдел, надеясь, что он организован также как в Днепропетровске, но, поработав некоторое время, ушёл работать на более выгодную работу в камеру хранения вокзала. Мы были как бельмо на глазу и не вписывались в систему управления института, построенной по церковной схеме. Мы, как бы, подставляли начальников отделений. Естественно у нас было много скрытых врагов. Меня нагружали самыми разными вопросами, как будто хотели, что бы я сломался, и даже хихикали, видя, как я хожу, согнутый и озабоченный. Мы продержались два года, пока практически уже были завершены работы по Темпу-2С и Пионеру Мы стали не нужны и отдел ведущего конструктора ликвидировали, тем более, что главный поборник ведущих конструкторов Комиссарский ушёл работать в ВПК. Я стал работать начальником сектора с сохранением оклада у Гоголевича, а Халкевичев стал, по указанию директора, начальником отдела у двигателистов.

Собрался научно - технический совет (НТС) института для утверждения кандидатур на выдвижение лауреатов Ленинской и государственных премий. Якобы по просьбе директора, мне порекомендовали выступить в поддержку заместителя министра, руководителя Оперативной группы по комплексу, поскольку я  много с ним общался и знал о его работе. Я медлил, не хотелось лезть вперёд.  Когда же выступил директор и произнёс очень проникновенную речь о заслугах кандидатов, в том числе персонально о заместителе министра, а затем ещё попросил за него проголосовать положительно, все прониклись его выступлением, и я решил, что моё выступление будет лишним. Началась подготовка к голосованию, в это время вбежал опоздавший Николаев, не слышавший речь директора. Когда голосование завершилось, оказался один голос против заместителя министра. Это, конечно, был прокол. Но меня всё-таки пригласили лауреаты на банкет в ресторан при гостинице Советская. Я сидел в конце стола вместе с Егорьевым, а Наумыч при каждом удобном случае делал различные замечания. Особенно, когда я разговаривал во время его выступлений.

            Через некоторое время я по указанию руководства отделения направился в командировку к  заказчику в Перхушково. По дороге к проходной института встречаю навстречу Наумыча. Поздоровались, и я пошёл дальше. Через два дня выходит приказ директора о том, что я без его разрешения не явился в тот день на технический Совет, в связи с чем меня исключают из числа членов НТС. Я очень удивился, все знали, что я поехал в Перхушково. Теперь мне стало ясно, что это предлог и происки Наумыча. Я не исключал его коварства при недавнем голосовании. Кто проголосовал против, ведь никто не узнает. Я, конечно, не пошёл оправдываться и решил про себя: наплевать, пускай будет хуже этому НТС, тем более, что он только отнимал время от реальной работы. Псевдо учёным я становиться не собирался. Мне отбили охоту в начале моего пути. Вообще, мне казалось, что нельзя делать любую диссертацию ради диссертации, хотя возможности такие были. Потом, я помнил, как директору собрали список отчётов, которые он подписывал, практически не глядя, и включили в диссертацию. На защите «учёные» сказали: «как же такой учёный до сих пор ещё не защитил диссертацию? Пора, пора»! А ведь он был замечательным конструктором, а не учёным, но Академии конструкторов не было, и нет! Потом специально для него выделил Устинов место в Академии, и на эту должность его избрали. Так было со всеми известными конструкторами. Всё определяла и определяет должность. А чтобы не было чёрных шаров, разными способами уговаривают и ублажают академиков. Всё становится продажным. Своеобразная индустрия получения пожизненной ренты. Конечно, в Академии есть настоящие учёные, но их, по-моему, мало.
Паша.

Курский черноволосый, в очках человек небольшого роста, с глуховатым голосом был фанатиком твердотопливной техники. Он сам после испытаний лазил  внутрь отработавшего двигателя, чтобы проанализировать его работу. Он прекрасно понимал все тонкости работы теплозащитных материалов. Именно он возглавил отделение двигателей после Бродского. Он был типичным технарём, не очень придавая значение бюрократической работе. Главное для него было дело. Мне запомнился случай, как директор однажды сказал мне, что надо бы составить новый график огневых испытаний двигателей. Я удивился, что он просит подготовить график меня, а не Курского, но поскольку не был назван срок, я успокоился. Наутро мне звонит директор по прямому телефону и говорит, что он едет через полчаса к министру, и чтобы я принёс ему график огневых испытаний. Я стал заикаться, и  сказал, что я его не сделал. Он мне прокричал: «Разве я тебе не говорил»? Я ответил: «Говорили», и стал  лихорадочно рисовать на ватмане цветными линиями график. Директор каждые пять минут меня подгонял. В итоге, он уехал к министру с графиком проведения испытаний двигателей на планшетке. В это время было сложное положение с отработкой органов управления ракетой, и естественно Курский хотел подстраховаться и начал проработку более перспективных органов - поворотных сопел. Когда директор узнал, про это, то посчитал это распылением сил и отвлечением внимания от реальных задач и запретил заниматься  поворотным соплом. Но Курский, как партизан продолжил работы.  Кончилось это печально, директор (может быть по наводке) посетил отделение двигателей и увидел на кульмане чертёж поворотного сопла, после чего произошёл не лицеприятный разговор и Курский был уволен. Он ушёл на должность заместителя директора в другой НИИ. Отделение двигателей было объединено с ракетным отделением, которое уже возглавлял Гоголевич.
Юра.

Наумыч как опытный конспиратор стремился заметать за собой следы. Те, кого он использовал в своих комбинациях, и могли потом чем-то скомпрометировать его или обременить какими-то просьбами, беспощадно репрессировались или увольнялись. Например, мне рассказал Ешкин, как он расправился с Морозом, из жилищно-бытовой комиссии. Тот в порыве усердия и преданности ему обеспечил за счёт предприятия размен и получении квартиры в престижном месте. Неизвестно как он отблагодарил Мороза, но только он его уволил, чтобы «спрятать концы в воду» Он, почему-то, очень боялся, того, что узнают его прошлое, даже из детства. Его собутыльнике по бане предполагали, что его часто били в детстве и поэтому у него был его вредный характер, желание властвовать и быть «паханом». Ешкин, используя свои гебистские замашки, мог всё: организовать баню, найти девочек и подлизаться профессионально к начальству. Постепенно он втёрся в доверие к Наумычу, организуя посиделки в бане с «друзьями». Друзья развлекали Наумыча, а потом смеялись над ним, как он реагировал, например, на волейбольный мяч, попадавший ему в лоб или на другую шутку. Страдало его достоинство, и он обиженно сверкал очками. Когда я иногда удивлялся, что Ешкин так стелится перед Наумычем, в душе его, презирая, он отвечал: «Хорошо тебе, у тебя образование и положение, а кто я? Мне же нужно кормить семью».  Я понимал, что ему тяжело одному растить детей. Жена Ешкина рано умерла от рака. От Наумыча Ешкин многое получил, и дачу и машину и деньги, но постепенно начал не в меру пить и несвоевременно умер, оставив сиротами двух девочек. А я вспоминаю, как у меня на даче в юбилейный год, мы втроём с Ешкиным и Васильевым на природе напились водки с полусырыми шашлыками.  Потом прошлись в обнимку, по центральной улице и пели пьяными голосами: «За Родину, за Сталина… страна крепка и танки наши быстры… и первый маршал в бой нас поведёт». Это был наш протест на хрущёвскую «оттепель». С Ешкиным связано много воспоминаний. Мы были почти друзья. Я часто заходил к нему на работе, и мы вели задушевные беседы. Он умел ловко, профессионально разговорить человека. Я понимал, откуда у него такая способность, но почему-то его не опасался, может быть зря. Он называл меня информатором пятой категории, якобы по пяти бальной шкале, поскольку от меня он мог узнать всё в популярном виде о нашей  технике и работе, чтобы лучше ориентироваться в делах, бывая у начальства.  Он же мне рассказывал разные сплетни, о том, как начальство хапало. Трудно ведь удержаться и не позаимствовать многие вещи  бытового пользования: телевизоры, фотоаппараты, видео камеры, хрусталь и всё, что было в институте. Сперва их выписывали, а потом списывали. Воровство начиналось сверху и донизу. Только размеры были разные.

            Особо дружеские отношения с Ешкиным сложились с тех пор, когда он организовал «водно - моторное общество института» на Волге, в Новомелково, на базе своего отдела. Институт выделил ему, через Наумыча, моторные катера, а обслуживанием и эксплуатацией занимались люди отдела. Образовалась дружная кампания автомобилистов-любителей туризма. Часто в пятницу мы садились в машины с семьями и мчались по ленинградскому шоссе к Волге. По дороге иногда нас милиция загоняла в тупики или на обочины, когда в Завидово ехал отдыхать Брежнев. С дороги сгоняли довольно грубо, с помощью «палки». Мы терпели, предвкушая скорый свой отдых. На месте нас ждало разнообразное туристское оборудование, взятое безвозмездно в институте, хранившееся на базе. После устройства палаток для ночёвки, начинался главный ритуал: шашлык с вином и водкой, и задушевными разговорами на самые разные темы. Были случаи, когда мы сразу садились на катера, и устраивались на безлюдном острове, посередине Волги, конечно с последующим «ритуалом», почти до утра. Утром завтрак и водные процедуры, а потом поездки на катерах по красивейшим местам вдоль берегов, поиск ягод и грибов, а попозже безрассудное катание на водных лыжах, с неизбежными падениями и кувырканиями.

 

 

 
                Забытые.

Берг, бравший у меня книгу о стратегических ракетных комплексах, сказал, что ему книга очень не понравилась. «Почему»? - Спросил я. – «Враньё сплошное. - «Враньё? Почему враньё, ну объясните, в чём враньё»? Сперва он говорил то да сё, пятое, десятое, а потом сказал: «Очень просто, вот у Королёва Сергея Павловича, роль двигателя и двигателистов очень высокая, а вот в наших комплексах двигателистов нет». Он сам двигателист, старейший работник, ему обидно. Он, внёсший огромный вклад для развития ракетной техники, нигде не упомянут. Достаточно сказать, что, когда делалась первая ракета, и никто не знал, как управлять ей, какие должны быть органы управления, он создал дефлектор. Дефлектор это кольцевой руль, расположенный на периферии сопла двигателя, вдвигаемый в газовый поток для создания управляющей силы. Его же дефлектора стояли на ракете малой дальности Темп-С, стоявшей на вооружении. Короче, он очень обижен. Вообще, все двигателисты, работавшие в институте незаслуженно забыты.

Недавно был скорбный день. Умер молодой талантливый инженер от рака лёгких, ему ещё не было пятидесяти лет, звали его Тимур. Все охали, ахали, а Берг сказал: «Я теперь знаю, я набираю давно статистику. Больше всего умирают от рака лёгких двигателисты. По моей статистике от рака лёгких двигателистов умирают в десять раз больше, чем во всём институте. Очень просто, они на испытаниях дышат газами и всякой гадостью остающейся после испытаний, а это, безусловно, вредно для здоровья. Недавно умерло ещё несколько человек.

А ещё Берг рассказал, что он родом из Узбекистана, провёл там своё детство и после учёбы в институте остался в Москве. Его дед служил ещё в войсках Скобелева, освобождая те места. Дед учил отца, и Берг это слышал, чтобы он никогда не нанимал в работники чеченцев. Они настолько самолюбивы и горды, что нам нельзя нашим умом понять, что  именно их может обидеть. Ты даже и не поймёшь, что ты его уже оскорбил, и он тебя зарежет. Такой характер у чеченцев. Берг сказал, что наша политика по отношению к мусульманам не выдерживает никакой критики, она просто не ведётся. Мы не знаем мусульман, они нами не познаны.

 
Осечка.

Высокий статный мужчина с приятными чертами лица и густой шевелюрой сидит в мужской компании, на полигоне, за бутылкой водки и, не спеша, рассказывает военные истории, произошедшие с ним. Показав на руку, где остался шрам, Антипенко говорит: «Здесь сидят осколки». А история была такая. Шёл бой, ничего не видно и вдруг он налетел на немца, у него в руках автомат у немца тоже. Нажал на курок, но произошла осечка, и его автомат не сработал. Немец хладнокровно поднял свой автомат и произвёл выстрел. Что-то ударило, был сильный удар, но на счастье, пули попали в автомат, в круглый диск, ранили руку, в глазах засверкало, и он упал на землю и ждёт, когда немец подойдёт и в упор его застрелит. Немец, вероятно, сам испугался, решил подальше бежать. Короче, он ушёл. Через некоторое время он пришёл в себя, нашёл и подобрал валявшийся немецкий автомат, взамен своего отказавшего, разбитого и пошёл. По дороге, слышит какие - то удары, кто–то бьёт железом по железу. Он пошёл вдоль пшеничного поля и увидел, как два немца стучат по своему пулемёту, наверное, он заклинил, а они его хотели расклинить. Его ожесточение было настолько сильным, что он поднял автомат и разрядил весь магазин на этих двух немцев. Он их расстрелял и пошёл дальше. А дальше он попал под обстрел наших и немцев. Стреляли с двух сторон. Рядам разорвался снаряд нашей артиллерии. Солдата подбросило вверх, после чего он упал без памяти. Подобрали его санитары, и очнулся он уже в госпитале. Когда он посмотрел на себя в зеркало, то он себя не узнал и заплакал. Ему было всего восемнадцать лет, а лицо его было изуродовано до неузнаваемости и ещё всё было перекошено и искажено. Это был результат контузии и ощущал он себя ужасно. Но на его счастье, приехал врач полковник, который занимался лечением толи электрошоком, толи каким-то током. В результате лечения током лицо нашего солдата стало нормальным. Переживания с лечением лица были настолько острыми, что всё заслонили и про осколки в руке все забыли, и они до сих пор находятся в руке.
О войне.

       Неразбериха.

Опять зашёл разговор о Сталине. Недавно незаметно прошёл его юбилей. Петров сказал: « Да, великий Сталин, почти основатель нашего государства»! И тут же получил отпор от Иерусалимова: «Ну, Сталин, что же он основал за такое государство? При социализме можно заставить людей работать только одним способом, палкой. Практически было создано рабовладельческое государство, феодальное, где всё делалось из-под палки. Таким образом, управлялось государство. Известно, сколько положили людей ради существования этого государства.

            Затем стали вспоминать некоторые события военных лет, о том, как были оболванены люди. Мы все были оболванены. Мы думали, что наша Красная Армия самая сильная, мощная армия. Когда началась война, многие думали: «Ну, она скоро пройдёт». Когда уезжали, например, в эвакуацию говорили что не надо брать зимнюю одежду и запасов особых не делали. Война быстро закончится. Такова была вера или беспечность?

Конечно, всё оказалось не так. Немцы шли, как будто ехали на прогулку по нашей земле.

            Мать Иерусалимова работала главным бухгалтером на фабрике Красный треугольник в Ленинграде. Когда началась война и немцы подошли к Ленинграду, а наши войска уже убежали, директор фабрики скомандовал главному бухгалтеру, чтобы она раздала оставшиеся деньги рабочим. Она сказала, нет, вы мне напишите. Тогда директор написал приказ, и деньги раздали. Директор потом сказал: «Ну, теперь идите все по домам». Всех мужчин взяли в ополчение. Вскоре немцы начали наступление и на них бросили ополчение. К исходу дня всё ополчение было перемолото и разбито. Оставалось немцам только войти в ночной город, где не было войск и некому было сопротивляться. Немцы, возможно, испугались входить в ночной город или решили поужинать и передохнуть до утра. За ночь собрали разбежавшееся войско и к утру перед немцами стояли наши регулярные войска. На следующий день всех работников вызвали на фабрику, вызвали и мать Иерусалимова, и спросили: «Куда же ты дела народные деньги»?

«Как, куда, у меня был приказ», ответила она и показала подписанный директором приказ. «Да? Это ваше спасение, потому что вашего директора за паникёрство уже расстреляли» - был ответ. Потом все заработали. Была длительная и жестокая блокада.

            На ту же тему произошла история с отцом моей жены в начале войны. Отец её был с большим апломбом, занимал ранее высокие должности, имея скандальный характер и не имея высшего образования, оказался на невысокой должности инженера. Начальство его недолюбливало. Когда немцы начали стремительно наступать, подступаясь к Москве, начальник приказал срочно выехать в городок Нск, чтобы организовать эвакуацию ценного оборудования с местного предприятия. Отец вышел от начальника ошеломлённый, Ничего не известно, нет связи и как выполнить поручение он не знал. Возможно, что там идут бои, там близко линия фронта. Ясно начальник хочет его убрать. Так, думая о безысходности своего положения, он оказался на трамвайной остановке. Не выполнить приказ нельзя, иначе расстрел. С горя, он поднял свежую газету, валявшуюся на остановке. «Наверно, кто – то обронил, подумал он, и, дождавшись трамвая, сел в него и стал безучастно читать газету. Он автоматически читал газету и вдруг увидел и не поверил своим глазам. В газете было написано, что вчера наши войска в упорных боях оставили город Нск. Он читал это сообщение много раз, до тех пор, пока не пришла пора выходить из трамвая. Он спасён! Когда он появился на работе, и предъявил газету, дело обернулось печально. Своего начальника он больше не видел. Отец всю войну проработал на пуговичной фабрике, которая переквалифицировалась на выпуск снарядов и военного снаряжения.

 

В начале войны.

В начале войны, в эвакуации, молодые ребята работают на заводе, где делают снаряды. Среди них Иерусалимов.  Посёлок, в котором они жили, располагался недалеко от завода. Каждое утро от посёлка двигались кучки людей на работу. В посёлке на площади висели громкоговорители и, когда народ выходил на работу, включали радио и оттуда лились сообщения: «От Советского Информбюро. Сообщаем, что наши войска, героически сражаясь, оставили следующие города, и шло перечисление городов». Люди слушали стоя, не проронив ни одного слова. Потом, когда шли на работу, все молчали, была такая тишина, что было слышно только топот ног, раздававшийся в ушах. Так шли до завода. Когда расходились по рабочим местам, ребята начинали разговаривать. Такая была мрачная обстановка.

О начале войны рассказывает ветеран, Берг. Перед войной он студент третьего курса МВТУ сдавал экзамены. Когда началась война, студентов четвёртого и пятого курса отправили на восток в Удмуртию на Ижевские заводы и на вятские заводы, а студентов третьего курса, весь поток, отправили на трудовой фронт в район Ельни. Участок был в районе реки Десны. Строили укреп учреждения, очень тяжёлые работы, есть было нечего, работали с большим энтузиазмом. Напротив был лес, плацдарм, его весь спилили, чтобы было видно, кто здесь идёт. Проделав огромную работу, всё оказалось напрасным, потому что немцы обошли этот укреп район и пошли вперёд. Окружили  и все, практически, оказались в котле. Ужасный был выход. Люди шли неизвестно куда, ничего не видно, рядом в пятидесяти метрах раздавалась немецкая речь, лязгали гусеницы, было что-то невообразимое, никто не знал, кто и что и куда идёт. Им повезло, группа вышла к нашим, и они вышли из этого котла.

Потом он сказал: «Всё-таки, Сталин был мудрым человеком. Вскоре поступила команда, студентов третьего курса тоже отправить на Ижевский завод».       

            Так он стал работать в КБ у Шпитального. Это была огромная школа для него. Молодой студент стал работать в КБ и делать по тем временам хорошее оружие. Он говорит, что Шпитальный был достаточно крутой мужик. Работали с большим энтузиазмом, конечно, была дисциплина высочайшая, работали голодными. Приехали туда почти раздетые, голые, ничего у них не было, и всё время практически проводили на работе.

Он вспоминает, как они подрабатывали, поскольку они всегда были голодные, и им всё время хотелось есть. И  вот была такая работа. Проверка  работы автоматической винтовки. Надо было произвести из неё десять тысяч выстрелов. Одевали наушники, ложились и стреляли из винтовки десять тысяч раз! Это была сумасшедшая работа! Человек опухал, и весь обалдевал, но зато после давали хороший обед. Вот за этот обед и работали студенты в таких условиях. Вообще, работа в КБ была военной школой. Всё делалось мгновенно. Когда кто-то сказал, что вот мол, всё было по документации, что делали. Ничего подобного. Было так вот: я нарисовал, и всё делали, и никто мне не сопротивлялся. Если кто-то, не дай бог, не выполнит это задание, плохо будет тому. Вообще был такой порядок, пока не выполнишь задание, нельзя было уходить. Такая была суровая обстановка во время войны. И такую школу прошли эти люди, которые в дальнейшем практически возглавили основные работы по созданию ракетной технике. Именно первые специалисты вышли из МВТУ оставшиеся и не погибшие во время войны. Следующее поколение пришло уже значительно позже. Те кто начинал, были именно люди этого поколения, возглавлявшие в шестидесятых - восьмидесятых годах основные подразделения.

 
Лесозаготовка

Зашёл разговор, о том, что раньше, до смерти Сталина, за опоздание на работу судили людей. Ну и тут, Иерусалимов рассказал историю, как он, ещё, будучи студентом первого курса, был направлен на работы по лесозаготовке. Дело это было где-то году в сорок четвёртом. Направили его в район Подольска, где были созданы противотанковые завалы из спиленных на определенной высоте деревьев, через которые не могли пройти немецкие танки. Теперь  эти завалы надо было расчищать убирать и их использовать.  И вот студентов отправили, привезли, и они начали там работать. Пилили двуручными пилами. Установили норму, на двоих надо было напилить шесть кубометров. В первый день они с трудом напилили около четырёх кубометров и уставшие, еле передвигая ноги, пришли в столовую. Там им говорят: «Вам не полагается обед, потому как Вы не выполнили норму». Обед выдавался только тем, кто выполнил норму. Студенты хотя и ушлый народ, но обиделись и быстро смекнули, что надо узнать, а, сколько надо напилить, чтобы не судили. Им сказали, чтобы не судили, надо выработать два кубометра. Тогда решили, зачем же надрываться за этот обед, если можно пилить только два кубометра. До места их работы надо было пройти несколько километров по лесу. Пока они шли до своей делянки, они обнаружили много грибов. Стали собирать грибы. Потом обнаружили картофельное поле, охранявшееся бабкой с берданкой. Бабке пригрозили: «Иди бабка, а то ноги выдернем». Накопали картошки к грибам и стали жить припеваючи. «Норму», конечно, свою мы выполняли, а потом доставали свои четыре котелка, нас было четверо, и варили картошку с грибами. И вот по очереди ели, сперва из одного котелка, потом из другого, пока не съедали все четыре котелка. После такой еды можно было только лечь на спину и заснуть. Не спали, но дремали, отдыхая от работы. Тут же приходил специальный человек, надсмотрщик, и начинал их ругать: «Ну что же вы в такое тяжёлое военное время, лежите, отдыхаете». Но студенты знали, что надсмотрщик был сослан на эти работы за то, что был в плену. Поэтому в ответ: « А, ты то, сам хорош, зачем фашистам в плен сдался, гад»! после чего надсмотрщик нехорошо матерно ругался и уходил. Так они и жили. Утром им выдавали хлеб. В лесу собирали грибы. Копали картошку и выполняли норму, которая им позволяла избежать суда за саботаж.

 
ОРГ.

Когда я стал работать секретарём ОРГ, у меня установились хорошие деловые отношения с Финогеем. Мне нравилось, что он технарь, герой соц. Труда, быстро схватывавший новые для него вопросы. Я старался всемерно помогать ему, тем более, что я видел как он работает, превозмогая боль в районе желчного пузыря. Он был болен. Иногда он один сидел, держа руку в штанах, на желчном пузыре, а лицо его страдало. Он загружал меня различной работой, направляя мне бумаги вместе с начальником главка. Я организовывал совещания, иногда используя кабинет Министра, в его отсутствии. Для моего подбодрения, Финогей говорил мне, что я стану директором завода. Наумыч меня по-прежнему подковыривал, то говорил: «О, ты далеко пойдёшь, раз тебе доверяют ключ от кабинета Министра», то говорил, что я стану директором завода, то ему не нравилось моё лицо. Я легко справлялся с поставленными задачами, но мне не нравилась моя неопределённая роль, хотя я крутился на довольно высоком уровне. Когда я познакомился в Управлении Заказчика с Кудько при согласовании одного документа, то он мне сказал: «Я знаю, что вы влиятельный человек в министерстве, поэтому веду с вами согласование». Я был ошарашен этим заявлением, и мне захотелось уйти от всего этого в свой родной коллектив. Тем более, что, однажды, Финогей сказал мне: «Лови рыбку в мутной водичке». Я не знал как ловить рыбку, и мне претила эта фраза. Рейтинг, верней авторитет Финогея в моих глазах упал. Опять, одно и то же! Когда я увидел в институте Нефёдина, в то время, начальника ракетного отделения, я стал проситься обратно к нему на работу в родной коллектив, но он мне ответил, что он не знает даже, на какую подходящую должность можно меня назначить, исходя из моего положения. Моё настроение, наверно, всё же услышал Господь Бог.

Позже я вернулся в своё отделение. Мавр сделал своё дело. Мавр может уйти, потому, что стал не нужен.

Финогей не выдержал работы в министерстве. Я несколько раз видел, как министр выражал недовольство его работой, - слишком большой самостоятельностью, как я думал. Умных людей начальство не любит. Его перевели в НИИ на должность заместителя директора.
                Завод.

Как–то пришёл ко мне Берг, сел и мы начали вспоминать разные ситуации, связанные с командировками на завод, с авариями, которые случались в процессе отработки изделия Темп–2С. Тяжело шла отработка органов управления. Это был вдув газа в закритическую часть сопла. Всё здесь было не познано. Твёрдые частицы газа разрушали неотработанные в должной степени новые материалы, да ещё некачественное изготовление, всё это порой приводило к авариям. За качество изготовления отвечал завод. Освоение нового на заводе шло тяжело, не было опыта, да и кадры часто приходили из школы. Но честолюбивый директор избрал тактику своеобразную, вражды и нападения на разработчика. Раз не получается, значит, виноват разработчик. Надо свалить вину за плохое качество на разработчика. На заводе дежурили огромные бригады разработчиков. Регулярно прилетали на помощь бригады, как говорили, «быстрого реагирования», которым из всех столов вытаскивались кучи замечаний по корректировке документации. Так в борьбе завода и разработчика ковалось качество изготовления материальной части. Но главное - добиться безаварийных пусков.

Как–то, однажды, с изделия сняли один блок вдува газа. Когда его осмотрели и разобрали, то обнаружили огромный брак. Оказалось, что пуансон, с помощью которого прессовались детали, был больше и в результате мог произойти прогар. Наш сотрудник, который разбирался с этим блоком, на следующий день обнаружил, что бракованный блок исчез. Куда он делся? Никто ничего не говорил. То есть, его утащили. Когда зашли к главному конструктору завода и спросили его. Он сказал, что ничего не знает об этом, и вообще этого не может быть. Завод защищал честь мундира всеми способами.

 А как же выходили из сложных положений, иллюстрирует следующий эпизод. Берг уже месяц пробыл на полигоне, собирая изделие после очередной аварии, и уже собирался уезжать домой. Но однажды, проходя мимо изделия, решил потрогать блок вдува, и вдруг обнаружил: на одном из них не нажимается одна деталь, которая должна быть подпружиненной. Как раз на испытаниях был главный конструктор, и Берг пошёл и доложил ему о своём открытии. Что делать, надо фрезеровать деталь. «Сможешь это сделать? Только тихо, никому не говори», - сказал главный. «Я не фрезеровщик, но постараюсь», сказал Берг. Он незаметно снял блок, подфрезеровал нужную деталь и установил всё на место. Пуск прошёл успешно. После пуска главный конструктор достал из кармана четыреста рублей (оклад начальника отдела), пожал с благодарностью руку Бергу и вручил деньги: «Вот тебе за работу»! Так приходилось выкручиваться конструкторам, исправляя брак в работе завода, чтобы спасти своё детище.

            Надо сказать, что Содовников установил железную дисциплину на заводе. Везде где он появлялся, он был очень суров, демонстративно разгонял курильщиков или праздношатающихся, увольнял нарушителей. На заводе создалась обстановка, что люди стали бояться ходить друг к другу в гости.  Боялись, что кто-то доложит или скажет директору. Был такой случай. Один известный работник завода, часто ездивший по командировкам, вернулся из командировки и сразу пошёл в гараж и чем-то там занялся. Вдруг к нему прибегает посыльный и говорит, что его вызывает директор. Очень удивившись, сотрудник пришёл к директору.

- «Ты что же, ёлки палки, приехал и вместо того чтобы прийти на работу, сразу в гараж. А ты знаешь, кто мне это сказал»? - вскричал директор.

- Кто?

Директор назвал фамилию и вызвал его к себе. Тот в смущении признался, что это он сказал директору о гараже. Директор же всё это раскрутил. Это характеризовало его отношения к людям. Вообще, отношения были очень плохими, жестокими. Директор не терпел возражений и многих толковых людей выжил с завода. Наверно, он был хороший интриган, иначе бы не добился своей высокой должности.

            Берг дежурил на заводе, как полномочный представитель главного конструктора, возглавляя бригаду специалистов. Вопросы возникали, мелкие и быстро решались, но их было мало. Вдруг из Москвы звонит главный конструктор и директор и говорит: «Слушай, ну что же это такое, ко мне звонит министр и говорит, что вы там сидите, не решаете вопросы, безобразие»! «Ничего подобного, - отвечает Берг, у меня ведётся журнал, все вопросы решены и других нет; никаких претензий». Через некоторое время опять позвонил главный и сказал, что всё в порядке, всё нормально.

Тогда Берг пошёл к главному конструктору завода и спросил, зачем звонили в министерство, что я не решил? А тот в глаза не смотрит. Потом сказал: «Меня заставили, мне приказали доложить». Короче говоря, он позвонил в министерство и накапал.  Я подумал, может, скучно без интриг было директору, но скорее это была такая политика. Приятно моське лаять на слона.

            Завершалась работа очередной бригады, и к её руководителю подошёл главный инженер завода и сказал: «Вы хорошо поработали, дайте мне небольшой список на премирование». Список был составлен и вручён главному инженеру. Затем состоялось совещание в кабинете главного конструктора с участием директора и главного инженера завода. Когда достали список на премирование, директор схватил список и закричал: «Как, этих бездельников москвичей премировать»? Он разорвал этот список. Хотя всё, что он делал, он делал руками конструкторов, которые приезжали большими группами и сидели там безвылазно, по его же просьбе.

Я вспомнил другой случай. Когда я был на заводе, была изготовлена ракета, и был заказан железнодорожный транспорт для её отправки на полигон. Всё было готово и вдруг выясняется, что газовый руль на первой ступени ракеты отклоняется с большей силой или моментом, чем положено. Что делать? Надо всё разбирать, тогда будет сорван срок отправки ракеты. И вот главный военпред Меркулин, пожилой уже человек, не в пример нынешним, предлагает покачать руль и таким образом его как бы разработать. Я подумал и согласился. Мы вдвоём начали качать руль, и вскоре момент стал в норме. После этого были подписаны документы и произведена отправка ракеты. Правда, сердце моё побаливало, вдруг что ни будь, произойдёт в полёте. Но пуск прошёл успешно, и от сердца всё отлегло. Таких случаев было много и их всех не упомнишь, но этот мне запомнился тем, что мне вскоре позвонили и сказали, чтобы я в кассе получил премию. 

            Надо рассказать, что из тех мест хорошо был виден запуск наших ракет и, зная время пуска, директор, главный инженер и другие смотрели в заданное место на небе. Видно было, как летела последняя ступень и как обнулялась тяга, когда срабатывали встречные сопла. Я тоже смотрел вместе с ними на это действо. Берг мне рассказывал, как его ночью вытащил из гостиницы главный инженер, чтобы посмотреть на пуск. Они как дети смотрели и радовались пускам ракет. И это было естественно, ведь это был и их труд. Ракеты уезжали с завода и улетали в небо.

Ещё один эпизод о Содовникове. Как-то я рассказал, будучи в Воткинске, о том, что я узнал из журнала «За рулём»  о шипованных шинах для автомобилей. Дело было зимой, и я видел, как трудно ездить Волгам руководства по скользким дорогам. Поговорили, потрепались, и я забыл об этом. Но вдруг мне звонят в Москву и говорят, что Содовников просит меня помочь в получении чертежей на шипы для шин автомобиля. В очередной приезд в Воткинск, я привёз чертёж шипа, состоящего из стального или латунного грибка и твёрдосплавной победитовой вставки. Меня принял Содовников, поблагодарил и сказал, что они освоят производство шипов и даже мне они достанутся. Он был так доволен, что даже сказал, чтобы я заходил к нему в кабинет запросто, как заходят главные конструктора. Конечно, при необходимости, я мог и так заходить к нему в кабинет. С тех пор машины руководства завода оснащаются шипами. Эта и моя небольшая заслуга. Но вот, обещанных шипов, я не получил, так как стоимость их была слишком велика при изготовлении в условиях завода.

Директора завода сломила поездка в Америку. После поездки туда он сказал: «Да, Америка - это великий континент»! Он заявлял, что раньше он думал, что самое главное в жизни делать больше ракет. Люди, то, что они плохо жили, его это раньше не волновало. Теперь он, вероятно, понял, как он был не прав. Скоро он заболел, кажется, болезнью Паркинсона и потом вышел на пенсию. Он ходил как неприкаянный, не находил себе места. И вот наступила развязка. Я был в командировке на заводе, полномочным представителем главного конструктора, и сидел в гостинице, расположенной напротив дома, в котором жил уже бывший директор завода. Раньше в нашей гостинице должны были жить американцы, которые размещали в Воткинске свою инспекторскую группу. Я на кухне беседовал с бывшим офицером специальных войск, как он говорил, головорезов, о его бывшей службе. Он слегка выпил и говорил, что после этой службы ему ничего не стоит убить человека. Меня это поразило. Вдруг за окном послышался какой–то шум, движение, появились машины, замелькали люди, а потом пронёсся слух: «Директор застрелился»!

- «Как застрелился»? - «Действительно застрелился»?   - «Да, застрелился во Дворце культуры из пистолета».

            Как раз, по-моему, за день до этого, приехала большая бригада из Москвы во главе с главным инженером. Как будто он подгадал, и захотел застрелиться в хорошей кампании. Так мы оказались на похоронах бывшего директора. Директор заставил к себе  нас прийти.

            Через год я опять дежурил на заводе и опять участвовать в похоронах только на кладбище, расположенном в противоположном направлении от первого кладбища. Умер главный инженер Никиткин, замечательный, выдержанный интеллигентный человек и прекрасный специалист. Как будто он не хотел лежать на одном кладбище с директором. Они были разные люди.

            Вот и кончилась эра замечательных людей, отдавших душу, всю свою жизнь, заводу и ракетам.
                Награждение.

На этот раз, вероятно, меня нельзя было не наградить, поэтому меня наградили орденом Трудового Красного Знамени. Теперь мне самому пришлось столкнуться с распределением наград. В самом большом подразделении, включавшем ракетчиков и двигателистов, я был секретарём партийного бюро с правами Райкома. Уравниловка была в основе этого распределения. В зависимости от количества человек по подразделениям распределялись знаки. На первом этапе практически было невозможно оценить правильно заслуги подразделений. Настоящая делёжка развёртывалась в отделах, естественно с субъективным мнением руководства. Здесь разыгрывались своеобразные трагедии, когда из двух абсолютно равных претендентов, одному ничего не доставалось. Недаром говорят: «Пряников всегда на всех не хватало»! Например, в отделе кадров много человек получили медали, а в основных подразделениях, технари много делавшие, оставались без наград. Когда я окунулся в эти дела, я всё проклял, насмотревшись на волюнтаризм протекционизм и рвачество руководства, когда награды получали непричастные, а причастные были забыты. Верх несправедливости! Я с сожалением вспоминаю то время, как скверный сон. Я стыдился, что был причастен к этому. Главная забота начальников, чтобы самим получить, а не подчинённым. Они награждали сами себя. Награждение проходила в конференц-зале института. Вручал мне награду Финогей. На память была сделана большая фотография всех награждённых с министром. После награждения кучками расходились по ресторанам. Я оказался за столом в компании с Ешкиным, Алексеевым и др. Окунув наши награды в бокалы с водкой, мы их обмыли. Дома моя награда не произвела никакого впечатления. Когда я позвонил Зине и сказал, что я получил орден, она в ответ только расхохоталась. Оценил мою награду только мой дядя Юра, сказав, что я самый молодой награждённый такой высокой наградой. Но это было преувеличение. Когда же я позже показал жене фотографию, награждённых с министром, она сказала: «Что-то ваш Наумыч похож на родственника  министра, а ещё он похож на купчика с бабьим лицом». Вот это и вся реакция на моё награждение

 
           Спуск.
Аттестация.

Мне объявили, что назначена аттестация начальников. Я пришёл и увидел, что многие уже прошли её. Среди них были разные начальники, начальники отделов и заместители начальников отделений, и все спокойно выходили, без каких либо претензий со стороны Комиссии. Посмотрев на тех, кто уже прошёл аттестацию, я подумал, раз уж эти прошли, то мне нечего беспокоиться. Пришла моя очередь, и я вошёл в кабинет, где заседала  Комиссия. Обстановка почти «домашняя». Со всеми членами мне приходилось постоянно общаться по работе. Я считал, что меня все знают и эта аттестация просто необходимая формальность. Казалось, что так и было, после формального представления, мне Моисеев вдруг задаёт вопрос: «А, какова трудоёмкость изготовления ракеты на заводе»? Конечно, я не помнил эти цифры, да и мне они не нужны были в работе, поскольку это вопрос завода и технологов и всегда можно было получить там необходимую справку. Вместо того, чтобы так и сказать, я сказал, что не знаю, а могу сказать сколько стоит ракета на заводе. Наумыч тут же меня перебил: «Да уж не надо, а то перепутаешь ещё». Я замолчал и подумал про себя: «Хорошо, что не спросили ГОСТ ниток, которыми подшиты стельки валенок Деда Мороза». Потом очень дружелюбно выступил директор и сказал, что я хороший парень и мне надо всем интересоваться, что касается завода. На этом аттестация закончилась, но потом я узнал, что в решении комиссии появилась запись о необходимости, в последующем, проверить мои знания. Я не придал этому значения.
Две жизни.

С Инбергом я впервые познакомился на полигоне в Капустином Яре, где он был заместителем начальника отдела, а начальником был Пичуга. Инберг был интеллигентный, стройный и всегда подтянутый полковник. Пичуга большой, громкий, рубаха, полковник. Оба прошли войну и были однокашники. Инберг дослужился только до начальника отдела, в том числе из-за состояния своего здоровья, а Пичуга дослужился до больших чинов и  звёзд. Казалось, два одинаковых человека, а судьбы совершенно различные. Пичуга ничем не брезговал и быстро налаживал хорошие отношения с начальством, используя это для продвижения по службе. Например, когда он стал организовывать рыбалки для Талубко, он резко пошёл в гору. Инберг же наоборот, старался держаться подальше от начальства. Таким образом, меня очень много связывало с Инбергом. Мои первые пять лет  на полигоне, прошли в непрерывных контактах с ним. Он был дисциплинированным, пунктуальным служакой, и я восхищался его интеллигентностью и обличьем в военной форме и в начищенных сапогах.

Когда Инберг уволился из армии, по состоянию здоровья, он стал работать заместителем начальника отделения испытаний в нашем институте. А вот, когда Гоголевича разжаловали в начальника отделения, и он мне предложил перейти к нему на должность  начальника сектора, я с ним согласился, но не пошёл к директору клянчить себе должность. Вот в это время Инберг попросился на работу к Гоголевичу, его тоже одолели министерские чиновники. Так нас снова свела вместе судьба. Инберг стал работать у меня в секторе ведущим инженером, поскольку тогда был потолок для пенсионеров по зарплате. Работали мы с ним дружно и практически держали в поле своего внимания все текущие вопросы по отделению и ещё постоянно боролись с институтскими службами по вопросам качества и представления различных документов. Позднее, у Инберга, наверное, обострилась его сосудистая болезнь, он уже не мог писать. Его почерк с начальной, большой буквы постепенно уменьшался и становился настолько мелким, что его невозможно было прочесть. Он уволился из института, но прожил недолго. Позвонила его жена и позвала нас на похороны Инберга. Похороны и отпевание проходили, по настоянию его дочери, по православному обычаю, под именем Михаил, вместо имени Израиль, данному ему родителями, мечтавшими об Израиле. Когда в церкви называли нашего Инберга Михаилом, становилось как-то грустно. Мы знали от Инберга, что одна из его дочерей, после неудачной любви, сперва организовала у себя в комнате православный уголок для моления, а потом вообще ушла в монастырь. Рассказывал он это с грустью. Не уследил он за дочерью, занятый и увлечённый своей работой на износ. Так закончил свою жизнь боевой полковник-коммунист, вопреки своей воле. На поминках, мы попросили молоденькую девушку, прислуживавшую по столу, помянуть покойника, но она нам сказала, что это не положено. Матушка не велит. Значит, дочь Инберга нашла своё призвание и стала матушкой и заставила всю свою еврейскую семью подчиниться себе, своей вере. Метаморфоза, что только в жизни не бывает!

 Судьба его однокашника, - Пичуги, любителя выпить, матершинника, настоящего русского мужика, казалось, сложилась успешно, на погонах были большие звёзды. Но сын у него не удался, совсем спился и рано умер. С ним долго мучился мой полковник, работая в военном представительстве при институте. Я об этом написал. Тоже Пичуга не уследил за сыном, в погоне за работой и должностями, и тоже вскоре умер. Последний раз я видел Пичугу, стоявшего на Дмитровском шоссе, останавливающего машины. Он был в компании с двумя мужиками. Все были в штатском. Я ехал на своей большой машине домой и, узнав его, остановился, хотя почти никогда не останавливался, но виду не подал, что его знаю. Меня попросили подвезти их к Савёловскому вокзалу. Я согласился, и мы поехали. Пичуга, конечно, меня узнал, но я его не узнавал. Он говорил: «Я его знаю! Ну, скажи! Дайте ему три рубля» Он явно мучился, всё время обращался ко мне, но не мог вспомнить ни имени моего, ни фамилии. Я был невозмутим и довёз их за три рубля, как раз на бензин.

 
                Отделение.

Когда я перешёл работать к Гоголевичу, у меня было боевое настроение, мне не казалось моё положение понижением, наоборот, я стал работать с уважаемыми мной авторитетными технарями, тем более, что мне сохранили оклад начальника отдела. Правда, первое задание от Гоголевича  я получил, довольно, странное и унизительное. Он попросил лично для себя добыть путёвки для отдыха и дал мне соответствующий адрес, куда я должен был съездить. Наверно, он решил, раз я покрутился по высоким инстанциям, значит, я ему помогу. Стиснув зубы, я промолчал, и поехал за путёвками. Я себя ощущал униженным человеком, ещё никто мне не предлагал, что-либо подобное. Барское поведение начальника меня оскорбило. Когда мне Наумыч, однажды, сказал, чтобы я обеспечил Председателя Госкомиссии в чине генерала спиртным, я тогда ответил ему, что я не по этой части и пусть Курило этим занимается. Тотчас я формально съездил за путёвками, получил отказ, о чём доложил Гоголевичу. Он, может быть, почувствовал моё состояние и извинился за свою просьбу. Первый блин, как  говорится, стал комом. Постепенно я вошёл в рабочий ритм отделения. Первое ошеломление прошло. Я жаждал свержения Наумыча, этого чужеродного тела, бюрократа и интригана в нашем коллективе, принёсшего всем беду, как я думал. Я призывал умных, толковых своих начальников к сопротивлению бездарному Наумычу. Сперва меня слушали, но вскоре мои слова повисали в воздухе. В их глазах я видел только «умную» покорность. Поработав первое время, постепенно, я стал понимать, в какое я попал болото и рабство. Я привык всё схватывать на лету, когда знал предмет. Это мне часто мешало в жизни, ещё со школы, где я, первым решив задачу, подсказывал решение другим. За это я получал выговора от учителей как выскочка.  Мне стал претить туповатый стиль работы моих начальников. В то время, приходилось постоянно отслеживать ход работ отделения, потому что всё время надо было где-то отчитываться и делать доклады. Мы в секторе писали доклады по разным вопросам, затрачивая, иногда на  доклад два, три или четыре часа для его написания. Особенно много помогал Инберг. Потом я с докладом сидел у начальника, куда обязательно для помощи приглашался Нефёдин, и они вдвоём читали и правили, как говорится по слогам, на просвет доклад в течение целого дня и задавали мне вопросы. Когда я потом слушал, как зачитывает Гоголевич, откорректированный доклад, буквально каждое слово из доклада как пономарь, мне становилось стыдно, что я к этому причастен. Если Наумыч быстро всё схватывал, то Гоголевич был слишком пунктуальным и основательным, а мне он стал казаться туповатым и высокомерным. Может быть, за это его не любит Наумыч. Гоголевич, буквально заучивал то, что с апломбом читал, как будто сам этого не знал и не отступал от текста. Я был в постоянном напряжении, чтобы обеспечивать начальство информацией, влезая во все дела.

Как-то к Гоголевичу пришёл Васильев и посетовал, что из его проектного отдела хочет уйти работать в министерство толковый молодой инженер, маёвец, младший брат Соломоновского, вернувшийся к нам после службы в армии. Подумав некоторое время, перевели Соломоновского на должность ведущего или начальника группы, точно не помню, в отдел общей сборки, заниматься новым изделием.

Вдруг разнеслась новость, что Соломоновский с Николаевым написали и опубликовали открытую книгу по нашей родной ракетной технике. Все бросились в магазины покупать её. Я тоже купил эту книгу и был потрясён, когда её прочёл. Практически там был описан весь наш последний опыт работ. Ну, хорошо Николаев, он действительно участник тех событий, но при чём Соломоновский, только, только начавший работать. Я с удовольствием взял автограф у Николаева и попросил, превозмогая себя, подписать книгу Соломоновского. Я возмущался его способностям к присвоению труда всего коллектива. Позже, ходили слухи, что книгу помог напечатать его папа. Потом Николаев хвастался, что они обманули режим, написав, что книга составлена по зарубежным источникам. Хотя это была и правда, потому, что мы создавали свои конструкции с оглядкой на американские источники, нам доставлявшиеся. Книга позволила Соломоновскому быстро утвердится в институте, его зауважали, и он, как танк, пошёл вперёд, используя свои коммерсантские и комбинаторские способности по присвоению всего, что плохо лежало.

Как раз в это время нам была поручена разработка ракеты Темп-2С с разделяющимися боевыми блоками. Разработку рабочих чертежей боевых блоков поручили отделу, где начальником был Иерусалимов, который не занимался раньше рабочими чертежами, а делал только конструктивно компоновочную схему, для последующего выпуска рабочих чертежей заводом. Я почти каждый день контролировал ход работ по ракете с разделяющимися блоками, и вот наступило отставание по выпуску чертежей на блоки. Отдел Иерусалимова не справлялся, из-за отсутствия соответствующего опыта. Каждый день проводили совещания у Гоголевича. Иерусалимова «прессовали». Подливал масла в огонь и Соломоновский. В конце концов, Иерусалимов не выдержал пресса и как-то нагрубил Гоголевичу или просто послал его подальше, по-свойски, поскольку у них была небольшая разница в возрасте. Гоголевич пожаловался директору. На очередном партийном форуме директор объявил, что он Иерусалимова снял с должности. Потом на место Иерусалимова назначили Соломоновского и не спеша закончили выпуск чертежей на боевые блоки. Иерусалимова же спас Наумыч и назначил его начальником нового отдела по головным частям особого назначения, сотрудникам которого платили ещё дополнительную приличную надбавку. Наумыч любил тех, кто не ладил с Гоголевичем. Иерусалимов получил повышенную зарплату, не пыльную работу, всего двух подчинённых. Читая газеты, курил и потирал только руки. Так его наказали!
      Секретарь.

После объединения отделений, возник вопрос об объединении партийных организаций, и вот на меня выпало бремя возглавить объединённое партийное бюро. Выборы прошли успешно, поскольку я на должности ведущего много работал со всеми отделениями института, и меня все знали. Конечно, я совершенно не подходил для такой работы, тем более я не любил говорить на непонятные мне темы. Незадолго до этого, когда мы говорили с Инбергом о перспективах выбора секретаря партбюро, он мне сказал, что я не подхожу для такой работы, будучи типичным технарём, но как говорится: «пути Господни неисповедимы». Я стал секретарём, партбюро на правах Райкома, исходя из большой численности членов партии. Теперь мне полагался райкомовский оклад, но он был меньше, чем я получал и, чтобы не пропала ставка, назначили на эту освобождённую должность молодого сотрудника Абрамкова. Он стал моим заместителем и ездил в Райком, получал там зарплату, а я работал. Постепенно я входил в роль и даже как-то, на заседании партбюро, мне Смирнов, сказал, что я прекрасно справляюсь с ведением партбюро. Мне его высказывание было лестно, я знал, что оно искренне. Врать мне он бы не стал, и это придавало уверенности. Приходилось учиться партийной работе.  Много выступать, писать доклады, представительствовать в парткоме и других органах, да ещё общаться с коммунистами, собирая членские взносы. В тоже время, с меня никто не снимал рабочие обязанности по координации работ в отделении и частично по институту. Чтобы придать своей работе весомость и принести пользу общему делу, мы  с членом партбюро Смирновым решили сосредоточить внимание партийной организации на контроле за ходом производственной работы. Это мы хорошо понимали, да и начальству нужна была помощь в управлении новым большим, с разными амбициями коллективом. Если производственные вопросы шли своим чередом, с привлечением опыта Гоголевича, то вопросы, как бы, бескомпромиссного партийного  характера идеологической работы с коллективом не были гладкими из-за моего дурацкого воспитания и прямолинейного характера.

Одним моим «подвигом» стало участие в заседании жилищно-бытовой комиссии института, где распределялись квартиры. Я там был в качестве секретаря крупнейшей партийной организации. Когда объявили список кандидатов на получение квартир, то в нём я не обнаружил фамилии нуждающейся сотрудницы своего отделения. Зато появилась фамилия коменданта корпуса или просто завхоза, только недавно, поступившего на работу. Я, конечно, восстал и сагитировал присутствующих проголосовать против коменданта в пользу сотрудницы моего отделения. Я был доволен, что справедливость восторжествовала. Но вскоре я узнал, что я выступил против воли директора и принёс ему массу забот в вышестоящих инстанциях при распределении квартир. В итоге и завхоз, и моя сотрудница получили квартиры. Когда после этого события, я встретился в директорской столовой  с Наумычем, он мне сказал: «Что же ты сюда ходишь, если выступаешь против руководства»? Я ответил: «Пожалуйста, я больше не буду сюда ходить». Больше в директорскую столовую института я не ходил. Подумаешь, думал я, не хотите, чтобы я больше работал, буду стоять в очереди в столовую, как все. Правда, никто не жаждал, чтобы я больше работал!

Ещё я завёл на всю жизнь врага, когда на партбюро стали выдвигать кандидатуру Соломоновского Юрия, недавно у нас работавшего, на получение квартиры. У него была кооперативная квартира, и я считал, что новую квартиру надо дать более нуждающейся сотруднице давно у нас работавшей. Но после споров, меня начальство не поддержало, и я смирился. Но осадок остался.

Я в институте вообще практически не ходил на демонстрации на Красной площади в честь праздников, но теперь, став секретарём, мне пришлось организовывать участие сотрудников в этих мероприятиях. Когда велась подготовка к демонстрации в честь шестидесятилетия Октябрьской революции, мы были предупреждены райкомовскими работниками об особой ответственности партийцев за организацию на высоком уровне этого шествия, чтобы не допустить каких либо проколов. Особенно нельзя допустить чужих людей и пьянства в колонне, чтобы иностранцы не могли укорять и порочить нашу демонстрацию единения партии и народа. Я предупредил всех партгруппоргов отделов, чтобы ни в коем случае никто не напился бы во время демонстрации. Я знал, что у многих в карманах была припасена водка, чтобы отметить праздник после прохождения Красной площади. Такова была традиция. По началу всё шло путём, но вдруг недалеко от Красной площади мне говорят, что уже появились плохо идущие, слегка шатающиеся молодые инженеры отдела, где партгруппоргом был Постный, тихий, спокойный и разумный руководитель. Я пошёл посмотреть на этих молодцов. Действительно, вид их был совсем не боевой, они шли вдвоём, поддерживая друг друга. Я сказал, чтобы их вывели из строя и отправили бы домой. Тут же появились защитники и меня стали уговаривать, что всё будет в порядке, и ребятам не дадут оскандалиться. Тогда я сказал Постному: «Если ты обещаешь, что всё будет нормально, то под твою ответственность пускай идут дальше. Но если ты опозоришь нашу колонну, то пеняй на себя. Получишь выговор по партийной линии». Все согласились. Покрепче подхватили друзья молодых ребят, и пошли дальше. Но мы не учли бдительных очей контролёров колонн перед самой Красной площадью. Намётанным глазом наши ребятки были вычислены и выведены из колонны, а нас предупредили. Позор на мою голову!

Когда ушли с Красной площади, то от колонны стали откалываться группы и рассредоточиваться по дворам и другим местам, где можно было отметить  и выпить за праздник. Мы тоже, во главе с Гоголевичем, нашли удобный столик у станции метро Кропоткинская и тоже отметили очередную годовщину советской власти.

Я всегда не любил людей, которые не держат своего слова и конечно, после праздника собрал партбюро, где Постному был объявлен выговор. Постный очень обиделся, на его защиту встала его начальница Калинкина, ставшая влиятельной женщиной в институте, но я был непреклонен, тогда она пожаловалась директору на меня. Я знал, что директор не может меня не поддержать, поскольку инцидент вышел наружу. Так и случилось, он публично высказался с осуждением произошедшего инцидента. Но все-таки, мне казалось, что меня осудили больше, но не могли этого сказать вслух. Я проклинал свой дурацкий характер, но ничего не мог с ним поделать.

Когда Абрамков получил статус райкомовского работника, я решил поручить ему сбор денежных членских взносов с коммунистов. Взимание взносов это прерогатива секретаря, но я считал эту обузу обременительной, как говорят не царским делом возиться с деньгами, хотя, наверно, директор и обижался, что я к нему не хожу. Постепенно все привыкли к тому, что Абрамков собирал взносы и деньги сдавал в партком. Всё было хорошо, но однажды при очередной проверке в парткоме вскрылась кошмарная афёра, которую совершал Абрамков. Он присваивал себе деньги коммунистов, записывая настоящую, правильную сумму взносов в партийный билет, а в ведомость записывал уменьшенную сумму, а разницу клал в карман. Я был в шоке, потому, что этот позор бросал тень на меня и всю парторганизацию. Абрамков объяснил, что все деньги он проиграл на скачках, на ипподроме в Бегах. Я не верил в его версию и предпринял энергичные меры, чтобы его мать, работавшая в торговле, вернула деньги в партийную кассу, запугивая её уголовным делом. Мы, сгоряча, отобрали у него деньги, партийный билет и перевели в технологическую службу на исправление. Мне казалось, что мы его спасли от тюрьмы. Когда же деньги вернулись в кассу, Юрьевин мне сказал, что если бы он не вернул деньги, уголовные преследования по таким делам в партии не практикуются. Вот те раз! Мой имидж страдал, но вскоре двигателисты опять стали самостоятельными, партийные организации разделили, а меня избрали в члены парткома, заниматься производственными делами.

Я уже рассказывал об Архиппове из министерства, моего злого демона. Теперь расскажу о его сыне, с которым меня свела судьба, когда я стал работать у Гоголевича, и был секретарём партийной организации. Архиппов-сын был партгруппоргом в отделе прочности. Мне нравился этот молодой стройный и высокий, не глупый парень, немного ершистый, и я старался вовлечь его в партийную жизнь. Как раз подвернулся случай, когда мне нужно было сформировать бригаду спасателей на случай ядерной войны, для обучения на курсах гражданской обороны в Райкоме партии. Я уже прошёл курсы на должность заместителя командира по политчасти. Архиппов сразу согласился и прошёл тоже  эти курсы, а потом при каждом удобном случае говорил мне с удивлением и некоторым страхом об ужасах ядерной войны и работе спасателей, как будто всё это придумал я, потому, что я его командир. Но эти разговоры были полушутливые. Однажды группа наших сотрудников посетила выставку материалов, организованную ВИАМ. После выставки по дороге домой, я и ещё несколько человек решили пообедать в ресторане. Как полагается, сели за столик, сделали заказ с водкой. Архиппов очень оживился, он хотел убедиться, что я тоже пью водку. Он как будто этому не верил и хотел меня проверить.  Наверно, он думал, что я сделан из другого теста, раз стал секретарём парторганизации. Когда выпили по рюмашке, разговор стал более задушевный и я, захотев вспомнить былое, сказал, обращаясь к Архиппову: «А, знаешь, как мы с твоим отцом…»? - «Не надо про моего отца»! – с надрывом прервал меня он, и его голова, и весь он стали колючими как  колючки ежа. Я не понял его реакции, но удивился, подумав, что он, наверное, боится, что я скажу чего ни будь плохое, и я замолчал. Потом я узнал, что у него конфликт с отцом, очень жёстким, не терпящим возражений, человеком. «Нашла коса на камень», подумал я.

Жизнь секретаря крупной организации не бывает спокойной. Всё время возникают вопросы, требующие реакции партийной организации, поэтому часто на общих собраниях членов партии разбирались различные персональные дела. Директор входил в члены нашей партийной организации и поэтому, особенно, на первых порах, присутствовал на наших собраниях. Его присутствие в президиуме заставляло меня быть собраннее, но когда я делал какой то промах, сказав что-то не так, то меня это приводило в большое смущение, я терялся и директор входил в моё положение, подправляя меня как малое дитя. Вообще он очень горячо, с большим участием реагировал на обсуждавшиеся вопросы. Я вспоминаю, как слушалось персональное дело коммуниста, большого любителя выпить, подделавшего командировочное удостоверение, чтобы получить больше денег. Для меня было ясно, без лишних эмоций, что какой бы не был обман, он должен быть наказан и  не может быть оправдан. Но директор, сидя рядом со мной, всё время переживал каждое новое выступление, как будто полемизировал с выступающими. После расплывчатых выступлений, взял слово Гребёнков и резко назвал всё своими именами. Директор воспламенился и тоже, взяв слово, осудил нарушителя. Я понял, что он сопереживал, менялся в лице, зная отца провинившегося, пытался войти в создавшееся  положение, но долг, был долгом.

Следующим событием, взбудоражившим наш коллектив, было сообщение из органов, о том, что наш Архиппов во время отпуска был обнаружен скитавшимся по нескольким монастырям в компании подозрительных верующих. Выяснилось, что он принял православную веру и как истинный верующий,  образованный и любопытный человек хотел ближе узнать жизнь церкви. Вот как он потом нам всё объяснил: Во время отпуска, проводимого на безлюдной косе в море, он оказался в бедственном положении, была реальная угроза жизни от бушевавшего урагана и двигавшихся смерчей. В этот момент ему привиделось видение, которое его и его спутников спасло, и он дал себе клятву креститься в православие. Скандал разрастался. Даже министр принял участие в этом деле. А дело было в том, что в режимных службах не могли работать люди, замаранные враждебной религией и сомнительными связями. Нужно было уволить Архипповых. Министр дал команду не трогать Архиппова старшего. Архиппова младшего осудили на общем собрании и перевели в технологическое отделение, заниматься прочностью оснастки. Надо сказать, что на собрании Архиппов выглядел достойно и убеждённым в своей правоте. Глаза его сверкали, лицо было одухотворено, а щёки украшал благородный румянец. Наверно, он держал пост. Всё его существо выражало уверенность и упрямое смирение. Архиппов старший закончил жизнь, перейдя к нам на работу. Он ничего не делал, сидя, уткнувшись глазами в пустой стол. Жизнь его не радовала. Раньше он был очень требовательным, любил, чтобы ему  беспрекословно подчинялись. Если что, устраивал скандалы и жаловался начальству. Таким вот он был несгибаемым. А сына он упустил.
Сын.

Костя до седьмого класса учился в школе рядом с нашим домом в Зюзино. Школа была показушная по внешнему антуражу, но по учёбе особенно не блистала, поэтому Костя закончил семь классов легко и с приличными отметками. Алла, понимая, что для поступления в институт нужны хорошие знания, а не дутые отметки, перевела Костю учиться в математическую школу, в район станции метро Академическая. Прошло два года и вот получен аттестат зрелости, общий балл стал пониже, чем в старой школе. Сперва Костя ринулся поступать в высшую школу КГБ, но провалился. Об этом я уже рассказывал. Потом он решил, всё-таки по стопам родителей и стал поступать в МАИ на факультет прикладной математики. Сдал экзамены, но не хватило пол балла, с учётом конкурса аттестатов, как раз тех, которые он потерял, учась в математической школе. Что делать? Извечный вопрос. Нужно было ехать в МАИ и спасать ребёнка. Сперва я пошёл к своему директору и рассказал ему о ситуации с поступлением сына в институт. Директор как будто меня только и ждал и быстро сам набросал письмо на имя ректора МАИ от своего имени, со всеми своими регалиями. Секретарша тут же напечатала это письмо, и тут же оно было подписано. Я, окрылённый, помчался в МАИ с письмом, по своему пропуску вездеходу прошёл проходную и очутился в кабинете ректора. Он прочитал письмо и сказал: « Ваш сын проходит на все факультеты, кроме того, куда он сдавал экзамены. Куда Вы хотите»? Я, почти не задумываясь, назвал ракетный факультет. Проблема была решена! Я радостный вернулся на работу и пошёл к директору. Чувство счастья и благодарности переполняло мою душу, войдя в кабинет директора, я бросился к нему на шею и поцеловал его в щёку. Директор был растроган и тоже радовался, что «операция» прошла успешно, но наше ликование прервал, как всегда вошедший за мной Наумыч.
          Прицеп.

Когда мы были в отпуске в Крыму, то на пляже у моря я увидел пожилую пару, отдыхавшую на машине с прицепом. На прицепе с бортами была пристроена надстройка с дверью и окнами, собранная умельцем с помощью винтов и заклёпок. Идея мне очень понравилась, хотя длина прицепа была всего 1,8 метра, и в нём было тесновато. Меня уже стали тяготить поездки без минимального комфорта, да и капризы природы тоже стали беспокоить своей непредсказуемостью и возможными тяжёлыми последствиями. Мне нужен жёсткий дом. Возвратившись в Москву, я приступил к осуществлению своего плана. Для начала надо приобрести прицеп, изготавливающийся на заводе в г. Мытищи. Но оказалось это не простым делом. Я всё же поехал на завод, и там меня случайно познакомили с девушкой из отдела снабжения. Мне пришлось за ней поухаживать и, когда я сводил её в ресторан, она мне пообещала, что поможет с прицепом. Действительно она мне помогла приобрести прицеп, но потребовала ещё раз её сводить в ресторан. Я подумал, что она хочет со мной поиграть в любовь, но на самом деле её нужен был муж, как я понял после второго посещения ресторана, куда я ещё пригласил своего друга с подругой. Время провели хорошо, но продолжения не было, просто у неё был своеобразный бизнес. Прицеп есть!

Далее в хозяйственных магазинах и магазинах Пионер я купил тонкую авиационную фанеру для стен, алюминиевые уголки разных фасонов для каркасов и оргстекло для окна и дверей. Поскольку я решил сделать мой дом длинней, пришлось на работе заказать дополнительные борта для прицепа. Теперь надо было добыть огромное количество винтов и гаек, с тем, чтобы исключить клёпку, очень шумную операцию. Тут мне повезло. Муж Аллиной приятельницы принёс с завода большую коробку этих сокровищ. Не задолго до этих событий Алла подарила мне дрель. Всё было готово для работ по сооружению надстройки к прицепу, и я Москве целую зиму упорно сверлил, пилил и винтил винты и гайки в нашей спальне.  Соседи спрашивали: «Кто шумит в доме»? но не догадались, на моё счастье. Весной были готовы панели для стен и крыши. Я их погрузил на багажник машины и отвёз всё на дачу для окончательной сборки дома-прицепа.

На даче я собрал свой прицеп с домом, установил там газовую плиту на две конфорки с баллонами, оборудовал столик и спальные места, повесил занавески на заднее окно и передние двустворчатые двери. Весь дом окрасил в белый цвет, а с обоих боков нанёс по две красные полосы. Получился вполне красивый дом. Как Алла стерпела моё непрерывное занятие с ним в течение почти девяти месяцев, одному богу известно. В Москве спальня была забита деталями прицепа, и там я постоянно шумел, потом дача превратилась в большую мастерскую, и я как одержимый работал, даже тогда, когда к нам приезжали гости. Когда закончилось строительство, провели небольшие испытания, прокатившись по Подмосковью. Наконец наступил день и мы вчетвером: Алла, Наташа, Костя и я, поехали на своём Москвиче с прицепом-домом в отпуск на Юг! Прошла спортивная Олимпиада в Москве, на которой Костя работал по её обслуживанию. Он и теперь продолжал носить на шее специальный пропуск, сидя со мной рядом в машине. Пропуск производил на окружающих впечатление будто мы посланцы из другого мира, да ещё с таким прицепом! Ехать на Москвиче с прицепом было довольно трудно, особенно по холмистой дороге с длинными подъёмами (тягунами), в конце которых машина еле ехала. Теперь у нас изменилась стратегия езды, нам не надо стало торопиться, чтобы успеть заночевать в какой-то гостинице или кемпинге. Мы ехали не спеша, пока хватало сил. На ночлег останавливались на дороге рядом с грузовиками или заезжали в укромное местечко, переходили в прицеп, ужинали и ложились спать. Красота! Так, однажды, мы съехали на грунтовую дорожку и по полю поехали в направление реки, надеясь там заночевать. Когда дорожка привела нас к небольшим зарослям, и, проехав их, мы перед собой увидели, почти не двигающуюся гладь воды, окружённую деревьями, похожими на ивы и пару палаток вдоль берега. Стояла необыкновенная тишина, и это место внушало ощущение какого-то райского, затерявшегося уголка, среди суеты, окружавшего безумия городов и дорог. Пока мы готовили ужин стемнело, и Костя пошёл с фонарём босиком ходить по мелководью  реки. В тишине нет-нет да плеснётся что-то большое. Потом опять тишина. Вдруг крик Кости: «Папа иди сюда»! Я заволновался и побежал к нему, а он стоит и держит в руке рака, показывая его мне. Мы стали вдвоём ходить с фонарём и руками вытаскивали раков, приползших к берегу. Тут же сварили несколько раков и их испробовали. Утром Костя познакомился с ребятами из палаток, и они вместе заплывали подальше в реку и, ныряя, собирали раков на дне. Потом притащили на берег большую авоську раков. Нам тоже досталось. Это был Днепр недалеко от города Николаев, куда мы с сожалением по этому райскому месту потом уехали. По дороге в Николаеве милиция останавливала нас из любопытства, чтобы посмотреть на наше диво – прицеп. Мне уже надоело это и, когда в очередной раз меня стал тормозить военный патруль, я проигнорировал его и не остановился, а поехал дальше. Буквально через квартал меня догоняет патрульная машина и офицер говорит, что убежал солдат с оружием, и он должен досмотреть прицеп. Может быть это и была правда. Офицер заглянул  внутрь прицепа. Внутри было не так красиво как снаружи: голые стены без обивки, разбросанные вещи. Быстро взглянув внутрь, офицер нас отпустил. Поехали дальше, мы едем не просто на Юг, а едем мы в Крым, в Евпаторию, где уже отдыхает Марина, с которой Костя учился в школе. Ехали опять, не спеша, заезжая в разные знакомые и незнакомые места, пока не уткнулись в шлагбаум, где в будке сидел матрос. Мы остановились и стали ждать, что будет дальше. Матрос, принявший нас за своих, увидев пропуск на шее у Кости, поднял шлагбаум. Мы поехали дальше, не зная куда. Оказалось, что мы заехали на Дозунлавскую военно-морскую базу, где базировались и ремонтировались подводные лодки. Добравшись до жилого городка, испуганные, мы узнали, как же можно отсюда выбраться и благополучно приехали в Евпаторию, и остановились на одном из пляжей. Утром следующего дня была назначена встреча Кости с Мариной. Мы с Костей отцепили прицеп от машины и поехали к Марине. Алла с Наташей остались с прицепом на пляже. Теперь Костя каждый день ездил к Марине, а мы купались, гуляли и жили на пляже, до тех пор, когда мы снова собрались в дорогу и все вместе поехали домой. Обратно мы ехали через Киев. Под Киевом я увидел название Софиевка и вспомнил, как я по телевизору видел передачу про неё, которая меня тогда поразила. Если раньше мы мчались, скорее, домой, то теперь мы решили погулять в этом парке и не зря. Опять мы окунулись в необыкновенно красивую природу, искусственно созданную ещё до революции, правда, уже запущенную, но не потерявшую свою прелесть. Конечно, мы прокатились на лодке по подземной реке. Приобщившись к давним временам и нагулявшись до усталости, не спеша, поехали дальше в Москву. Когда ехали уже по кольцевой дороге, не далеко от нашей дачи, меня вдруг остановил гаишник. Я подумал, что сейчас он начнёт меня спрашивать, почему я переоборудовал прицеп или будет ещё к чему-нибудь придираться. Я вышел из машины и предъявил документы на машину и прицеп. Он посмотрел документы и пожелал мне доброго пути. Я же стоял и с ужасом чувствовал запах газа исходивший от моего прицепа. Ведь можно взорваться. Залез в прицеп и увидел газовые баллоны, разбросанные по прицепу. Осторожно их собрал, закрутил покрепче вентили, проветрил прицеп и закрепил баллоны. Может быть ,провидение помогло мне избежать больших неприятностей. Приехав на дачу, при осмотре обнаружил, что плоское дно прицепа растрескалось в одном из двух мест крепления к силовой раме прицепа и, скорей всего, от этого в дороге  сильно болтался кузов прицепа с моей надстройкой. По этой причине разлетелись мои четыре газовых баллона.  Надо было усилить эти места крепления. Самодеятельность моя и спешка, могла плохо кончиться.
Тесть.

Спешка часто плохо кончается, и прежде, чем начать говорить о дальнейших событиях, я вспомнил события, которые произошли с тестем и оружием. Говорят, что незаряженное ружьё может выстрелить. Про два случая с оружием у меня, я уже рассказывал. Вот третья история:

            Тесть, отец моей жены, когда ушёл на пенсию пошёл работать инкассатором. Таким образом, он помогал выживать семье в условиях всеобщего дефицита. Когда он собирал деньги, торговцы обеспечивали его продуктами, потому, что как он говорил, на самом деле, подвалы магазинов были полны дефицитных продуктов. Это была своеобразная валюта торговцев. Напарником у тестя был старый еврей, тоже снабжавший семью. Они долго и успешно работали без происшествий. Каждое утро они осматривали, чистили и смазывали пистолеты. Так было в очередной день. Тесть почистил свой пистолет, положил его в кобуру и первым пошёл к выходу. Когда он стал подниматься вверх по лестнице к выходу, он вспомнил, что забыл смазать курок. В спешке, достав пистолет, он взвёл курок и капнул туда масла. Пистолет выстрелил. Пуля попала напарнику в ягодицы, пробив их мягкие места. Старый еврей удрал, и пропал на долгое время. Тесть дрожал, переживал, ни как не мог понять, почему произошёл выстрел. На него завели уголовное дело. Но дело окончилось более-менее благополучно. Еврей выздоровел. Тестю пришлось оплатить бюллетень по нетрудоспособности. А уголовное дело, учитывая некоторую его комичность, закрыли, амнистировав тестя в честь дня Победы, потому, что у него была медаль. А, что было бы, если произошёл смертельный случай?

            Тесть был статным и даже красивым мужчиной, смуглый с большими чёрными глазами, абсолютно лысый, похожий на турка. Говорили, что он родился, когда его отец ездил в коляске, и ему было уже шестьдесят лет. Намекали, поэтому на турецкую внешность тестя. Алла унаследовала от него большие карие глаза и смуглость. Я, со временем, стал понимать, что именно это, в первую очередь, привлекает меня к ней. Потом я стал думать, что, наверно, в прошлой жизни я был турком или другим восточным человеком. Меня всегда магически влекли чёрные глаза и восточные женщины. С тестем с самого начала знакомства у меня сложились не простые отношения. Он, как все отцы, очень любил Аллу и ревновал её ко мне, непутёвому, невзрачному мальчишке, совершенно не подходящая пара для его дочери. У него был довольно скандальный характер. Тёща молчала, а Алла постоянно находилась с ним в состоянии войны, даже по пустякам. Я старался его не замечать. Вообще, он всегда ходил в чёрном костюме с белой рубашкой и галстуком, и дома и даже на диване. В семье был культ мужчины, его берегли и не рассказывали ему о проблемах, а иногда просто обманывали. Меня это всегда возмущало, потому, что частично это переходило и на меня. Конечно, он был хорошим семьянином и любил свою жену. Они ходили с женой как неразлучная пара и не могли жить друг без друга. Они купили кооперативную квартиру, после чего ссоры с нами стали не уместны. Живи и радуйся! Но жизнь не предсказуема. Я узнаю, что упал и скоропостижно скончался тесть, гуляя с тёщей по улице. Беда, похороны. Я помогал тёще, чем мог. Царствие ему небесное. Потом тёща, вдруг,  со слезами на глазах стала вспоминать, обращаясь ко мне: «Как же он радовался, когда вы вместе занимались перевозкой и перетаскиванием вещей при переезде в эту квартиру и вместе душевно перекуривали. Он мне об этом говорил. А ещё, спасибо тебе, что ты, помогая тащить его гроб, раздавил свои солнечные очки из Берёзки и не подал вида». Я ничего не сказал, но подумал: «Жалко, конечно, но разве можно сравнить очки, даже самые дорогие, с жизнью человека». Тёща осталась одна.

Кончилась этот период свадьбой Кости и Марины и досрочным рождением моего первого внука Димы в следующем году. Прицеп мне больше не пригодился, потому, что тоже в следующем году я купил машину ГАЗ-2402, Волга универсал, в которой, сзади передних кресел, разбиралась трех спальная кровать, размером таким же, как в прицепе.
           Волга.

Я очень хотел заиметь большую машину, чтобы удобнее было ездить в поездки на природу, которые мы любили. Купить то, что я хотел, я не мог по финансовым возможностям. Я узнал, что через профсоюз можно купить списанные машины за полцены. В общем, меня включили в списки на работе на покупку ГАЗ 2402 универсал. Через некоторое время меня пригласили в магазин «Автомобили» в Южном порту. В магазин мы поехали вместе с Васильевым Лёшей. Посмотрели, стоит одна Волга довольно затрапезного вида, а рядом иномарка красного цвета, но у неё побито заднее крыло. Лёша загорелся: «Давай возьмём, я тебе её поправлю, и даже не будет заметно, что она бита»! Я посмотрел на лобовое стекло с противосолнечным затемнением и сказал: «Где я найду такое стекло, если оно разобьётся? Я же заменил не одно стекло, мотаясь по нашим дорогам». Я стал оформлять Волгу. На следующий день, когда я приехал забирать машину, я увидел, то она стоит на домкрате с открытым капотом и задней пятой дверью. Моё желание скорее стать владельцем такой машины меня не насторожило. Они якобы осматривали машину, сказали мне. Так я купил за пол цены (двое новых Жигулей) почти семи годовалую рухлядь, отслужившую свой срок. Потом я понял, всё, что на машине представляло хоть малую ценность, поснимали умельцы в магазине. Но я не унывал, я считал, что всё можно сделать, ведь сделал же я себе прицеп упорным трудом. Я нашёл замечательного мастера на все руки, мужа нашей сотрудницы, и он проверил кузов, отрезал всю ржавчину. Затем приварил самодельные пороги, сделанные лучше, чем заводские, отремонтировал двери, заменил крылья.  Конечно, ещё пришлось много повозиться, чтобы довести машину до кондиции. К тому времени меня с трудом приняли в гаражный кооператив на работе, и мне достался  гараж, одна стена которого, был забор вокруг института. Строительство его я вспоминаю как плохой сон, потому, что председатель кооператива, маленький горбатый человек, был настолько коварен, что его все боялись, не зная, какой он сделает ход. Просто он искал любой повод, чтобы ему было бы необходимо улаживать и решать вопросы с руководством. Чтобы решить вопрос, нужны общественные деньги, а дело это тёмное. Он придумывал разные способы. Например, чтобы увеличить количество гаражей, он намечал их строить на месте залегания газовых труб и подряжался уладить этот вопрос с соответствующими службами. Когда люди об этом узнали, то взбунтовались: ведь любому мог достаться такой гараж после жеребьёвки. Таков был председатель.

В гаражах я много проводил время, пока занимался восстановлением машины. Ребята смеялись, раз я купил машину за полцены, значит, нехватает половины машины. Действительно пришлось купить и заменить много деталей. В гаражах я встречал и старых сотрудников, с которыми раньше работал. Как-то подошёл к машине Миша бывший механик и стал интересоваться сваркой. Поговорили, а потом он мне  и говорит: «А я на тебя зуб до сих пор точу, за то, что ты меня досрочно отправил из Кап Яра. Яра в Москву. Помнишь»? Я не помнил, но понял, как обижаются люди и помнят обиды всю жизнь. С его слов выходило, что после пьянки, он утром во время не появился на работе. Я подумал, что тогда я точно его выгнал, но теперь я бы так не сделал.

Первая большая поездка состоялась на речку Судогду с Умрихиными. Машина была семиместная, но залезли туда восемь человек с детьми. Поездка прошла успешно, и практически на этой машине мы постоянно ездили в эти святые места. Об этих местах я потом расскажу особо.
       Белый теплоход.

Мама по случаю добыла на работе билеты в купе, на рейс теплохода по маршруту Москва – Горький – Москва для нас с Аллой. Я с удовольствием решил совершить такой круиз, но Алла, наверно в пику маме, сказала, что она не хочет ехать. Я уже разозлился, но решил позвать с собой Наташу, она уже выросла и ей поездка будет даже полезна. Дочь тоже отказалась ехать. Какой-то заговор, но жалко было упускать такие билеты, потому что достать их было, практически, невозможно простому смертному. Я решил ехать на теплоходе с мамой. Обиделся я на своих родственников страшно и решил гульнуть на теплоходе. Купил пять бутылок лимонной водки, собрал вещи, и мы с мамой поехали в Южный порт, откуда отправлялся теплоход Григорий Пирогов. Началось новое приключение. Каюта у нас была двухместная, но только спальные места располагались в два яруса. Я залез наверх, мама разместилась внизу. Ехать можно. Это был рейсовый теплоход, питание: либо своё, либо в столовой тут же. Первое время все были на палубе и обозревали плывущие по сторонам пейзажи. Вот первая остановка в деревне Константиново. Лезем вверх по крутому берегу, конечно, чтобы посмотреть дом-музей Сергея Есенина. Я начинаю присматриваться к нашим пассажирам, ища себе собутыльников. Когда теплоход пошёл дальше, я  стал знакомиться с членами команды теплохода, предложив выпить для знакомства. Тут же появилась вобла, и произошло первое знакомство с командой, затянувшееся допоздна. Еле дошёл до каюты и с трудом забрался на верхнюю полку. Мама молчала, спала, либо делала вид, что спит. Опять первый блин, получился комом, но далее образовалась небольшая интеллигентная кампания из четырёх мужиков и одной жены, с которыми мы ходили по достопримечательностям во время стоянок теплохода и в магазины за водкой, а вечерами проводили в застольях. Природа на Оке и старинные городишки навевали прекрасное настроение, и мои домашние неприятности постепенно уходили на второй план. Места, где творил Левитан и другие художники, давали пищу для размышлений, а вечерние возлияния в дружеской компании совершенно уводили в другую среду, свободную от моих рабочих и повсеместных забот. Скоро я познакомился с капитаном и даже побыл с ним на ночной  вахте в рубке, наблюдая за ним, как он ночью управляет судном. Впечатление необычное, видны в темноте одни огни и слышен плеск воды под монотонное пыхтение мотора. «Недаром ночью на вахте всегда стоит капитан,  - говорил он мне, - потому, что ночью происходит большинство аварий». Говорили с капитаном о трудностях моряков. Я задавал разные вопросы, капитан отвечал. Мне всё было в новинку, и было интересно его слушать, потому, что я был далёк от профессии моряков или речников, а здесь была такая «домашняя» обстановка. Когда стало светать, я собрался идти спать. Напоследок капитан стал жаловаться на то, что у него даже нет радио связи с мотористом.  Я удивился, а он сказал, что не может достать кабель соответствующей длины. Я подумал и, уходя, сказал, что я ему может быть, помогу добыть нужный ему кабель. Мне понравился этот серьёзный, деловой и довольно простой капитан, располагавший чем-то к себе.  Дружба с командой корабля не прошла даром. На одной из стоянок, когда стояла жаркая погода, нашу кампанию, в знак хорошего отношения, отвезли на моторной лодке на необитаемый песчаный остров. Матросы ловили рыбу, а мы купались и загорали вдали от них. Впечатление от общения с Окой осталось надолго. Единственно, кто к нам относился не дружелюбно и даже враждебно – это был директор столовой и вот почему: В самом начале, когда я «сплачивался» с командой, с нами оказалась буфетчица столовой, любительница выпить. После этого она стала нашим лучшим другом и в любое время нас обслуживала, продавая закуски и всё, что мы просили. Мы угощали её иногда рюмкой водки. То ли у неё от этого появлялся дополнительный доход или из-за водки, или по каким-то другим причинам, этим очень был недоволен директор столовой. А может быть, он меня боялся, потому, что про меня ходили разные слухи. Когда я однажды в кампании рассказал анекдот, спросив: «Вы знаете, что такое база коммунизма? – а потом ответил, - это база, на которую забыли завезти продукты»! Наступила зловещая тишина, никто не знал, как реагировать на анекдот.  Не провокатор ли я или агент спецслужбы? Я сам даже испугался, что рассказал анекдот.

            Причалили к Мурому. Здесь Ока уже значительно шире и плещется почти морской волной. Я пошёл на экскурсию по Мурому, потом на базар. Купил дешёвой клубники по три рубля за килограмм и всю обратную дорогу осмысливал и переживал услышанные слова экскурсовода, что до революции в Муроме было двадцать шесть церквей, а осталось только четыре.

            На теплоходе меня ждал сюрприз. Прибыло много новых пассажиров и среди них две молодые женщины: одна небольшого роста, черноглазая, миловидная восточного типа, а вторая повыше, яркая блондинка. Они выделялись своей внешностью и ухоженностью из общего фона пассажиров. Я положил глаз на черноглазую, и стал с ней обмениваться взглядами. Получив благосклонный ответ глаз, я стал балагурить с этими женщинами, приглашая их в нашу компанию. Как раз я услышал через открытое окно из каюты моих собутыльников, что там уже идёт застолье. Я пригласил женщин посмотреть на моих друзей. Они с любопытством подошли со мной к открытому окну. Мужики, увидев нас, замахали руками и букетом цветов, приглашая нас к себе. Увидев ещё мужиков и женщину, мои спутницы, посомневавшись для приличия, вошли со мной в каюту. Каюта была нормальная, с двумя нижними полками и мы смогли разместиться там и стали знакомиться. Далее всё проходило как в тумане. Ночью я оказался в купе Людмилы, так звали, приглянувшуюся мне женщину. На верхней полке спала её дочка, а на нижней мы занимались любовью, я внизу она вверху. На утро Лёня рассказал, что он всю ночь провёл с блондинкой, и она так здорово занималась с ним, да ещё раком. В общем, сплошной восторг! Мы узнали, что они обе парикмахерши высокого класса. У меня не было таких знакомых и мне было интересно окунуться в новую атмосферу. Людмила производила впечатление своими очень мудрыми, житейски, и простыми манерами. Меня очаровывала её необыкновенно красивое лицо и её маленькая фигура. Мы проводили почти всё время вместе и на теплоходе и на экскурсиях, держась за руки, как малые дети. Время бежало неумолимо. Вот уже Волга и город Горький, где мы гуляем вдвоём. Я восхищаюсь псевдорусской архитектурой города и слушаю историю Людмилы. Она рано вышла замуж за военного, рано родила и окунулась в нелёгкий быт. Муж часто пьянствует, все заботы ложатся на её хрупкие плечи.

Ей уже очертенела такая жизнь, дочь подросла и она хочет, развеется, поэтому она села на теплоход. Потом шутя, сказала: «Такие женщины как я созданы для любви, а не для работы. Моё место в гареме! Ведь мой отец казах. Но моя мама, русская, вот я и вкалываю всё время». Эти откровения вызывали чувство сочувствия и нежности в душе к непростой жизни женщины. Она захватывала меня в свой душевный мир. Складывалось ощущение, что мы близко знаем друг друга уже давно, а прошло всего два дня. По Волге теплоход идёт значительно быстрей, чем по Оке и с меньшим количеством остановок. Скоро конец путешествию и мы решаем организовать банкет в столовой, договорившись с буфетчицей. После ужина, в столовой собралась тёплая наша компания, и стали отмечать приближение нашего расставания. Пили, танцевали под музыку, звучащую по местному радио и веселились. Людмила стала княжной нашего бала и была нарасхват в танцах. Предистория была такая. Людмилу пригласил танцевать, «слегка» подвыпивший дядя. В процессе танца, он от избытка чувств, схватил её на руки. Потом с песней о Стеньке Разине, побежал на палубу бросать княжну из челна в «набегавшую волну». Все со смехом побежали спасать княжну. Так титул княжны приклеился к Людмиле. По другому её никто не называл. Для меня она стала «шамаханской царицей» и была как запал, прикосновение к ней и даже звук её голоса меня воспламенял. Вечер опять закончился поздно ночью в каюте у княжны. Она была покорна и ласкова, как будто в гареме к ней пришёл господин. Всех приключений и нюансов я не буду описывать, скажу самое главное, что я воспылал к княжне самые нежные чувства. После окончания рейса теплохода, я уехал домой с мамой, но мы встретились опять уже в Москве ещё до отхода теплохода. Я проводил её на обратный рейс, уже отчаливал теплоход, а мы, взявшись за руки, бежали, чтобы не опоздать. Ждали только княжну. Теплоход дал гудок и запыхтел по воде.

Я сдержал слово и привёз капитану в очередной рейс нужный ему кабель, достав его на работе за бутылку коньяка. А вот нашу буфетчицу уволили.

С княжной нас долгое время связывала дружба и привязанность, с большими перерывами, с приливами и отливами.

С женой отношения как бы и не портились, но  чёрная кошка часто нас посещала.
                Киев.

Наступило такое новое явление или кампанейщина всеобщего обучения. Все руководящие кадры должны были пройти курсы повышения квалификации. Я решил, чтобы ничего не отвлекало от учёбы, поехать учиться на курсах при киевском политехническом институте и заодно лучше ознакомиться с Киевом. Курсы были по профилю производства, там обучались производственники, но меня туда отпустили (не всё ли равно, где учиться, лишь бы можно было бы поставить галочку, что я прошёл обучение). В Киев я поехал с начальниками транспортного и механического цехов. Учёба длилась два месяца, жили в трёх гостиницах: сперва в Москве, затем на Днепре и в конце в Жовтнева при ЦК КПУ. Я взял с собой побольше денег, чтобы ни в чём себе не отказывать, рассчитывая на абсолютную свободу. Обучение было мне интересно двумя моментами: многие преподаватели побывали за границей и делились с нами своими впечатлениями, а ещё нас познакомили с Карнеги и его методами ведения общения. Нам работникам оборонных отраслей тогда это всё было не доступно. Один преподаватель образно рассказывал, почему на Западе мало пьяных, хотя многие потребляют алкоголь. Он нарисовал на доске два сосуда-желудка с пищеводами и сказал: «Наш человек в сосуд пока не нальёт грамм семьсот-восемьсот, не успокоится, а потом отключается. Их человек может пить целый день, по капельке, так, что она не доходят до сосуда, а рассасываются по дороге и ходит он всё время под лёгким кайфом». Похоже! Когда стали рассказывать методы общения Карнеги, все наши слушатели, прожжённые производственники, привыкшие к суровому общению, да ещё с матерком, почти все в один голос кричали, что при таких манерах, встанет всё наше производство. Я же восхищался гибкому и умному подходу Карнеги к разным людям, но при нашем волюнтаризме и беспределе, где правит сила кулака, я был слишком наивен.

Когда мы жили в гостинице Москва, на Крещатике я часто видел симпатичную девицу, возглавлявшую шумную группу, гулявших там девушек. Через некоторое время, я столкнулся с ней и попытался заговорить с целью знакомства. Она на меня посмотрела, как будто на пустое место, и буркнула: «Иди к Москве, найди Софу, она будет там в десять». Меня это заинтриговало, я стал ждать в своей гостинице десяти часов вечера. Я не знал, как я найду эту Софу? Когда я вышел, я угадал и подошёл к Софе. Это была именно она. Маленькая пышка, похожая на ребёнка, смотрела на меня своими наивными тёмными выпученными глазками. Меня такая внешность слегка шокировала, но я из любопытства, сказал, от кого я к ней подошёл. Тогда она стала мне объяснять, что мы сейчас пойдем на квартиру, и я там должен заплатить хозяйке, столько, сколько она скажет, и дальше будет продолжение. Теперь я понял, что те гуляющие девицы по Крещатику, это главные проститутки, а Софа это их подмастерье, рангом пониже. Я поблагодарил Софу и ушёл, проклиная себя за эту авантюру. Мне не нужна была продажная любовь, а хотелось найти взаимную симпатию и покорить её, и получить хоть капельку настоящего женского внимания. Это было стремление к охоте на взаимную временную и свободную любовь, без каких либо обязательств. В Москве у меня была моя любимая жена, мать моих детей, главная в моём гареме. Свои увлечения женщинами я объяснял размолвками с женой и воздержанием, и изменой ей это не считал.

После осечки с Софой, у меня пропало стремление к завязыванию новых знакомств. Мы усердно учились, вечерами часто ходили в рестораны, чтобы  просто поесть, потому что с едой были трудности, и даже негде было поесть украинского, традиционного борща. Какая-то бедность и серость окружала нас. В ресторанах не было вкусных закусок, хорошей рыбы, икры. Мы старались питаться дома, и даже ухитрялись с помощью двух кипятильников варить пельмени в трёх литровой банке.

Наш спутник из транспортного цеха связался с заводом «Арсенал» и пригласил к нам в гости наших смежников по работе, разработчиков оптических приборов, знакомых мужиков. Нам стало веселее, они стали нас часто посещать и помогать в житейских вопросах, в том числе по устройству в гостиницах. Мы с ними строем ходили в рестораны, и с нами появилась одна молодая девушка, тихая, скромная с особыми взглядами на питание. Она мне нравилась, а ей нравился Серёжа, мой сосед по номеру в  гостинице. Серёжа же часто увлекался другой женщиной, заставляя меня иногда не заходить в номер и ждать завершения их свидания. После их свиданий в номере стоял омерзительный запах. Другой мой спутник Валера  мгновенно завязывал знакомства с женщинами, стоило ему с кем-то потанцевать в ресторане. Женщины сами липли к нему. Я же, безнадёжно ухаживал за молодой особой. Она без всякой взаимности с её стороны ко мне,  спокойно участвовала во всех наших мероприятиях. Она всем нравилась, но, наверно, была слишком молода для нашей большой компании.

Я говорил, что мы пожили некоторое время рядом с Днепром и могли часто в нём купаться, но условия жизни нам там не нравились. Арсенальцы устроили нас в ведомственную гостиницу при ЦК компартии Украины Жовтнева, что означало Октябрьская.

Теперь мы попали в приличные условия и я решил не жалеть денег и пожить оставшееся время в номере люкс. Оформив документы, мы втроём пошли в столовую, которая была лучше ресторанов,  которые мы посещали. В огромном зале, с потолка свисали стеклянные «сталактиты» с подсветом, придавая торжественность помещению. А самое главное, в меню был огромный выбор дефицитных продуктов, и официантками были молодые девочки-комсомолки, исключительно вежливые и внимательные. Мы впервые от души пообедали, даже с красной икрой, и решили, что теперь будем всегда обедать только здесь. Тем более, что здесь была даже водка, качественная и по нормальной цене. Теперь я жил как король. Но королю одному в шикарном номере было скучно, и вот скоро случай подвернулся. Вечером мы с Валерой вышли погулять и, зайдя за угол, решили посмотреть на обстановку в ресторане Киев. Сели за столик, в меню выбор был небольшой, но  мы сделали заказ, чтобы чуть выпить. Пока несли заказ, стали обозревать зал. Валера, намётанным глазом, обратил внимание на одну из двух молодых женщин, невдалеке, одиноко сидевших вдвоём и сходу пошёл её приглашать на танец. После танца он уже сидел со своей партнёршей за её столиком и трепался, забыв обо мне.  Я, не дождавшись, выпил, и стал знаками звать его к себе. Теперь он привёл обеих женщин за наш стол и стал нас знакомить. Пришлось заказать шампанское, и после знакомства все вместе пошли танцевать, разбившись на пары. Мне досталась Оксана, довольно симпатичная и стройная весёлая хохлушка, а Валера танцевал снова, с плотной, с большим задом и серьёзным лицом, Надеждой. Я подумал, странно, что Валере понравилась именно она, а не Оксана. Но о вкусах не спорят, и я радовался, что ему не понравилась Оксана. Она оказалась не такой уж легкомысленной хохотушкой, а работала начальником экономического отдела и занималась серьёзными делами. Я почувствовал, что мы друг другу понравились, и после ресторана пошёл провожать Оксану домой пешком. По дороге стали целоваться, а кончилось это тем, что мы оказались на широкой тахте дома у Оксаны. Она мне здесь понравилась ещё больше, Ночью я ушёл в гостиницу, потому, что не смог заснуть в чужой постели, пахнущей, как мне казалось, старым бельём. Утром еле успел на учёбу, а Валера вообще не пришёл туда. Он загулял.

Теперь я захотел пригласить Оксану к себе в номер, тем более, что время бежало быстро и скоро заканчивалась наша учёба. Номер у меня был просторный, состоял из гостиной, спальни и большого санузла с ванной, унитазом и биде. В гостиной стояла прекрасная мебель из ценных пород дерева с инкрустацией, и с гнутыми ножками. Большой набор посуды красиво смотрелся из серванта. Договорившись о встрече с Оксаной, я накрыл стол и встретил её перед гостиницей, чтобы проводить к себе в номер через охрану. Надо было завершить вечер до полуночи, как нам здесь сказали. Номер произвёл большое впечатление на мою гостью. Она всё осмотрела, даже обратила внимание на биде. После осмотра приступили к торжественной трапезе. Выпили сперва шампанского, потом помешали вино с коньяком. Оксана захмелела, и сама пошла в спальню, а я за ней. Остаток вечера мы провели в спальне, а Оксана несколько раз «принимала» биде. Наконец я понял для чего предназначено здесь биде!

Не успели разбежаться, глядь экзамены грядут. Сдали экзамены и вот мы уже на аэродроме по дороге в Москву. Я бегу к телефону и звоню Оксане, что я уже улетаю. Для Оксаны это прозвучало как гром с разорвавшегося неба, она была поражена и принимала мой неожиданный для неё отлёт как предательство и крушение её надежд на богатого, как она думала, «жениха. А так всё хорошо начиналось, но, увы, всё, когда ни будь, кончается. Продолжения с Оксаной не могло случиться. Учёбе конец.

Когда я вышел на работу, Гоголевич, с издёвкой, меня спросил: «Ну и чему ты новому в Киеве научился»? Я стал говорить о Карнеги, о новых веяниях, о том, что меня особенно поразило. Гоголевич процедил: «Ну и чтоооо»? - как бы говоря, всё это ерунда, нам надо работать, а не развлекаться. О том, как развлекался я в партийной гостинице, никому не рассказывал. Пора снова работать!
                Княжна.

В Киеве, на учёбе я познакомился с парнем из Владимира-30, закрытого городка. Звали его Иваном и он был заядлым автомобилистом. Когда я ему рассказал про свою Волгу – «сарай» и упомянул, что хочу в ней кое-какие детали  заменить, он пообещал мне помочь добыть их. Так получилось, что скоро Иван, будучи в Москве заехал ко мне домой, где мы посидели за бутылкой, вспоминая свою учёбу, и он даже заночевал у нас. Я договорился с ним, что через два дня тоже приеду к нему в гости. У меня была тайная мысль, навеянная романтическими воспоминаниями прощания с княжной. Её образ постоянно присутствовал в моих глазах, напоминая о её существовании, хотя минул почти год после расставания. Я ей звонил иногда по телефону, и мне казалось, что ничего не менялось, и она по-прежнему ко мне благосклонна. Я ей опять позвонил. Нежный и знакомый голос княжны вызывал во мне моментальное возбуждение, как будто моё тело ощущало её близость.  Я сказал, что приеду в Муром, и назначил с ней свидание. Она согласилась. Рано утром, к назначенному времени, я поехал якобы к Ивану, а сам на всех парах мчался в Муром, предвкушая радости встречи с княжной. Приехав в Муром, я отыскал парикмахерский салон, где трудилась княжна и сел к ней подстригаться. Увидев меня, она слегка смутилась, а потом с милой улыбкой стала меня стричь. На меня во всю пялили глаза её девицы-сослуживцы. Моя машина, из которой я вышел, производила на здешних людей большое впечатление, потому что тогда она там была большой редкостью. Княжну отпустили с работы, и мы с ней на глазах у всех зевак, выглядывавших из окон салона, уехали на машине. Отъехав подальше от салона, я остановил машину, обнял княжну и стал целовать её, со словами: - «Ну, здравствуй, наконец, моя княжна дорогая»! Побыв, некоторое время, в объятиях друг друга, возбуждённые нахлынувшими чувствами, мы должны были теперь излить свои души. Княжна стала быстро лепетать, как будто боялась не успеть, о событиях, прошедших почти за год в её окружении. Я откликался отдельными словами, а мы, так  не спеша, уже ездили по городу без определённого направления. У меня в голове всё время мелькала мысль: - «Что же делать дальше, куда деваться, что делать»? - свербело в моих мозгах. Ничего путного не придумав, я уговорил княжну ехать к Ивану. По дороге в каком-то кафе перекусили, а затем, когда до Владимира стало не далеко, я нашёл удобный съезд в лес, и за деревьями остановил машину. Теперь мы остались одни, скрытые листвой деревьев от шоссе и в полутёмной машине. Мы забрались в заднюю часть машины, с разложенными сиденьями, с зашторенными окнами и оказались на большой кровати. Моя голубая мечта осуществлялась. Моя маленькая наложница, как она себя называла, была полностью в моей власти после долгой разлуки. Расслабившись после долгого сидения за рулём, я отдавался чувству, захватившему моё тело и душу. Я блаженствовал, забыв обо всём, и где мы находимся, для меня перестало  существовать всё, кроме моей княжны, её глаз, ласковых губ, и смуглого тела с нежностью и безропотно отдававшемуся мне. Но блаженство и счастье, и всё кончается, и вот мы уже на машине подъехали к проходной городка, где живёт Иван. Вскоре к нам вышел Иван и, поздоровавшись, я представил его княжне. Но мои надежды на то, что княжну пустят в городок, не оправдались. Княжна стояла одиноко, молчаливо улыбаясь, грустная, похожая на цыганку в цветастом лёгком платье, развивавшемся на ветру, из-под которого виднелись её маленькие ножки в босоножках на каблуках. Я оставил её ожидать автобус в Муром. Уже через много лет она мне призналась, как она на нас обиделась и ругала  нас разными словами. А я запомнил её саркастическую улыбку, но даже не сообразил тогда, как я её обидел. Вечер закончился в гостях у Ивана, в закрытом городке.
                Судогда.

Судогда – это речка, протекающая по замечательным местам, извиваясь меж лесов и кустарников. Местные жители зовут эти места святыми. Речка впадает в Оку. Говорят,  раньше здесь была купальня, где крестили даже царя. Навёл меня на эти места Умрихин, а он узнал о них от одного жителя местной деревни, который работал у нас в институте. Им были так разрекламированы эти прелести, поэтому многие наши сотрудники ездили сюда отдыхать и ходить за грибами. Когда я первый раз приехал на Судогду, на большой полуостров, образуемый излучиной реку, и въехал на него через малюсенький перешеек, я обнаружил уже стоящую там палатку. Это были друзья Умрихина, приехавшие туда без машины. Встреча была такая душевная, что мы до темноты сидели за столом под самодельным навесом и пели и орали песни на всю округу под гитару, на которой играл Умрихин. Ребята, кстати, они были наши смежники, так повеселились, что в палатку добирались почти ползком, или скорее на карачках. Утром мы искупались, и немного позагорав, пошли в лес за грибами. Нагулялись, набрали грибов, среди них были и белые, и еле живые от усталости, но счастливые вернулись на стоянку. Когда обедали, Умрихин рассказал историю, как он однажды тут заблудился: - «Места то эти святые и поэтому, ни в коем случае, здесь нельзя ругаться. Мне надо было выйти к Оке, чтобы отплыть из этих мест в Москву на катере, который здесь ходит. Шёл, шёл я, пока мне в глаз не хлестнуло веткой и я, от неожиданности, помянул чёрта нехорошим словом. Иду дальше и чувствую, что иду не там и места мне эти не знакомы. Я уже хожу больше часа, а на всю дорогу у меня раньше уходило не больше получаса. Постоял, опять пошёл, никакого просвета. У меня начинается паника. Ничего не помогает. Тогда я начал молиться и просить прощения за свою несдержанность. Так молясь, я шёл вперёд и минут через двадцать, я вышел к Оке и успел во время дойти до остановки катера. Хотите, верьте, хотите, не верьте, но так было». - Я тогда пропустил его слова мимо ушей. Но в тот раз мы благополучно добрались домой, без приключений.

Осенью мы с Аллой и Костей поехали за грибами в эти места, чтобы рано утром опередить всех грибников. Проехали Владимир и затем свернули вправо на просёлочную дорогу, ведущую к нашим местам. Поскольку была осень, дорога неровная, образовались огромные лужи в ямах, через которые я смело ехал, зная, что грунт здесь песчано-каменистый, и мы не застрянем. Костя же перед каждой лужей кричал, что мы здесь утонем, и ужасные родители безрассудные и не думают о нашем благополучии. В общем, он всю дорогу недовольно ворчал. Как я и думал, мы нормально проехали эти лужи и другие сложные места, остался небольшой отрезок лесной дороги. Вот я съезжаю в овраг, за которым видятся наши места. Мой «Москвич» забуксовал и никак не едет наверх оврага. Я вылез из машины, уже темнеет, а по дну оврага течёт ручеёк. Положение безвыходное, мы, конечно, не утонули, но плотно застряли и без посторонней помощи не сможем выбраться. Хрен, редьки не слаще! Нас может спасти только «прохожий», как в притче о Хаджи Насретдине, только бы ещё с машиной. Уже совсем стемнело, ничего не видно, и я командую разбирать постели в машине и спать на дне оврага. Утро вечера мудренее! Утром рано я проснулся от монотонного звука работы мотора на верху оврага. Выхожу из машины и вижу знакомые лица сотрудников нашего института. Вот и появился «прохожие» и с машиной! Я показал им место, где можно переехать овраг, а потом они вытащили тросом мою машину из оврага. Теперь я думал, что это Костя наворчал нам ночёвку в овраге, смутив святые места.

Следующая история прямо не связана с этими местами, но она нам предстала именно там. Костя на последнем курсе в МАИ проходил военные сборы в лагере. Мы без него, я, Алла, Наташа, Марина и Дима поехали на своём «сарае» на Судогду, а он должен был после лагерей прибыть к нам на катере по Оке. Мы, как всегда, проводили время в поисках грибов и ягод, купались и загорали. К намеченному времени мы все приехали на причал встречать Костю. Когда он вышел, я не мог узнать своего сына. Он стал таким худым и стройным, что даже выглядел помолодевшим. Радостно встретив его, привезли на нашу стоянку и устроили праздничный пир. Когда страсти улеглись, стали его спрашивать, почему он так похудел и помолодел? «Я, просто там ничего не ел», - сказал он тихо и потом рассказал: - «Во первых, каждое утро нас заставляли бегать, а во вторых, когда я первый раз очутился в наряде на кухне и принял участие в чистке и мойке картошки, я перестал есть. Дело было в том, что картошку надо было успеть почистить и помыть к определённому сроку. Мы не успевали, поэтому в ванну складывали чищенную и не чищеную картошку и отдавали так на кухню. Увидев это, у меня пропал аппетит».

 Я подумал: «Нежного мы воспитали ребёнка».

Когда мы уезжали из этих мест на «сарае» домой, проявился  снова эффект святых мест. Мне не понравилось, как едет, машина, и я автоматически ругнулся. Когда поехали дальше то, вдруг что-то застучало в колесе. Я сколько не осматривал колёса и подвеску ничего не обнаружил. Снова еду и снова стук. Опять осматриваю – ничего. Снова еду и снова стук. Опять осматриваю – ничего. Так со стуком я выехал на асфальт шоссе. На шоссе стук пропал. Мистика! Потом я пытался объяснить это тем, что куда-то попала грязь, которая при тихой езде, перегруженной машины по неровной дороге, приводила к стуку. На шоссе грязь улетела.

Ну, а у Кости на домашних харчах скоро опять залоснились щёки.

Нам так понравилась Судогда, наш полуостров и окружающая природа, что мы не хотели  больше никуда ездить в другие места, а как приворожённые тянулись в своё  родное место. Здесь было всё, что нам было нужно: солнце, воздух и вода; лес, грибы, ягоды и общение с друзьями на природе. Машина, наш «сарай», сама туда ехала и почти каждый раз через дожди до Владимира. Судогда же нас, как по мановению волшебной палочки, встречала хорошей погодой.  В очередной раз подъезжаю к узкому перешейку, чтобы въехать на полуостров, и вижу кошмарную картину: по всему полуострову пасутся и щиплют траву коровы, а посредине стоит пастух с кнутом. Мы в шоке, постояв, начинаю медленно двигаться и останавливаюсь рядом с пастухом и молча смотрю на него из открытого окна. Он, с видом хозяина, с любопытством смотрит на меня хитрыми глазами, как бы говоря: ну, что ты мне сделаешь? Он был выше среднего роста, хорошо сложен, спортивного типа и пасёт коллективное стадо на своей земле. А кто мы, ненавистные пришельцы из далёкой Москвы. Я понимаю, что наше положение «хуже губернаторского» и надо решать вопрос мирно. Потом говорю ему, чтобы он заглянул ко мне в машину. Рядом с моим сиденьем стояло несколько бутылок водки. Заглянув в машину, он сразу всё понял. Мы договорились, и он стал угонять стадо с полуострова в лес. Ближе к вечеру, когда мы уже разобрали свои вещи и организовали своё стойбище, пастух пришёл к нам, как мы с ним договорились и стали знакомиться. Звали пастуха Дима. Он недавно женился и приехал в эти места к жене. До этого он служил в воздушно-десантных войсках. Мы с ним проговорили весь вечер и подружились. Больше он к нам не гонял коров, но сам иногда заходил. Наверно, ему было скучно в этой глуши.

В один из следующих приездов на  полуостров, Дима приехал к нам на жеребце. Привязав его к дереву, стоящего у нашей палатки, он куда-то отошёл. Я с Наташей скормил жеребцу целую буханку хлеба. Ему, явно, это нравилось, а мы восхищались им, и с удовольствием гладили его морду и шею. Нам понравился этот ласковый конь. Пришёл Дима и предложил покататься нам на коне. Я засомневался, ведь я ни разу не сидел в седле на лошади. Дима меня подбадривал, и я осмелел, и, встав ногой в стремя, легко оказался на жеребце. Конь меня хорошо слушался, и я поехал обозревать окрестности, и чтобы похвастаться перед нашими сотрудниками по институту, отдыхавшими в палатках на другом месте и удивить их. Я с ними поздоровался, чтобы они обратили на меня внимание но, они как-то не удивились. Проехав по лесной дороге, я понял, как опасно здесь ездить быстро, потому, что можно зацепиться за ветку дерева и оставить там свою голову. Почувствовав, немного коня, я совсем осмелел, посадил впереди себя Наташу. Мы, не спеша, стали ездить по тем же дорогам, по которым я уже ездил. Потом, уже у нашей палатки, я сажал в седло одну Наташу и водил жеребца по нашему полуострову. Максим, ровесник моей дочки, наблюдая за нами на коне, наверно, решил, что это простое занятие и после нас стал пытаться, вставив ногу в стремя, заскочить на коня. Но сколько он не пытался это сделать, конь не позволял ему вскочить в седло, убегая от него. Максим не понравился коню. У него не состоялся контакт с конём. Решили, что конь утомился, и попытки прекратили, да и уже темнело. А мы с Наташей чувствовали себя героями, накатавшись на коне.

На следующий день Дима пришёл к нам с этим жеребцом, запряжённым в телегу, и опять привязал к нашему дереву. Мы сели за стол и за стаканами водки вели с Димой разные беседы, совершенно, забыв про коня. Наши беседы затянулись и вдруг мы слышим сильнейший удар и хруст ломающейся древесины и видим ,как конь сорвался с места и с телегой понёсся по буеракам полуострова. Дима побежал за ним и прямо перед рекой смог схватиться за уздечку и остановить возбуждённого коня. Потом он освободил коня от телеги и тот, почувствовав свободу, помчался галопом в лес. Я ничего не мог понять, почему вдруг взбесился конь? Вчера он был такой ласковый и смирный. Дима всё объяснил. Наш жеребец, а это был жеребец, а не лошадь, почуял где-то свою лошадь-подругу, и ему надоело стоять, и он ногой сломал оглоблю, вырвался с привязи, и поскакал с гружёной телегой к своей возлюбленной. Дима, от греха подальше, отцепил телегу, чтобы не произошёл несчастный случай. Я содрогался, думая о том, как я рисковал вчера с дочерью, и вспомнил, как конь сбрасывал Максима. Хорошо, что мы с Наташей не пострадали, наверно, сохранила нас буханка хлеба и ласковое отношение к коню.

Однажды мы ехали из Гусь Хрустального и по дороге заехали к Диме, чтобы он показал, как можно от него доехать до наших мест, чтобы не делать большой крюк. Дима на Жигулях поехал нам показать другую дорогу до нашего полуострова, по лесу от посёлка Судогда, где он жил. Вначале ехали без приключений, пока не доехали до узкого объезда, заболоченной дороги. Жигули проехали, а вот мой «сарай» застрял между двух деревьев, и не туда и не сюда. Пришлось пожертвовать боковой дверью, чтобы суметь выкарабкаться из объятий деревьев, проклиная эту дорогу. На двери появилась большая вмятина. «Дальше дорога будет нормальной», - сказал нам Дима, развернулся,  и поехал домой. Мы последовали дальше, радуясь скорой возможности обустроиться на ночлег. Но наши проклятия дороге услышали, наверно, здешние духи и отомстили, чтобы мы были скромнее. Внезапно машина с громким ударом обо что-то встаёт как вкопанная. Тишина, я растерялся. Одни в дремучем лесу, что мы сможем сделать! Я помню как я плутал однажды один по лесу, пока меня не нашла Алла. Нас тут никто не найдёт. Очнувшись, еле  слышу работу мотора на малых оборотах. Нажимаю на педаль газа, никакой реакции. В голову лезут невероятные всевозможные мысли о неисправностях двигателя. Может быть, пропала мощность у мотора,  и он просто только крутится?  Мои спутники, испуганные, молча съёжились в машине. Я вышел и стал осматривать машину. Оказалось, что машина налетела балкой передней подвески на пенёк, скрытый в траве. Открываю капот и всё понимаю, от мощного удара, мотор по инерции поехал вперёд, а тяга от педали газа вышла из зацепления с заслонкой регулирования подачей бензино-воздушной смеси карбюратора, поэтому педаль газа не действовала. Мне стало легко, я предположил, что не так уж я согрешил, и меня просто здорово испугали лесные духи. Быстро поправил тягу, и мы с песнями доехали до своего места. Только потом, в Москве, я обнаружил, что мы ехали домой с незакреплённым мотором, потому что разрушились ещё  и болты крепления его к машине.
                Перестройка, Грузия.

Наконец, во главе государства появился живой человек, энергичный и даже симпатичный. Многие, и я в том числе, возлагали большие надежды на грядущие перемены. Поведение Горбачёва и его обещания внушали к нему доверие. Правда меня иногда смущала его некоторая неосведомлённость о реальной жизни. Когда он надеялся улучшить, например, качество, он предлагал ввести военпредов по качеству, и по другим практическим вопросам видна была его неосведомлённость. Среди населения стала распространяться  лекция известного ученого о жутком пьянстве в Союзе и о страшных последствиях этого. Направление его политики, в нашем, застоявшемся обществе, на первых порах, казалось смелым и правильным.  Как всегда, началась борьба с народом с повышения цен на спиртные напитки.

В это новое время, Коля решил посетить Алика в Тбилиси, с которым он работал в Гвинее во время командировки туда в геологоразведочную экспедицию. Они там вели работы по бокситам для отправки их в Союз. Алик после командировки гостил некоторое время у нас на даче, и я познакомился с его семьёй. Меня тоже приглашали посетить Тбилиси, где я ещё не был, и я вместе с Колей рано утром поехал покупать билеты на самолёт. Не тут то было, билетов в кассе не было. Вокруг сновали грузины, пытаясь купить билеты с переплатой. Я в принципе не признавал никаких переплат. Вспомнив, что я встречал в Кремле своего соученика по институту, который был помощником по аэрофлоту, я пошёл к администратору сказал, что я знаю этого человека, и что он должен ей позвонить. Сколько я ни звонил своему соученику, его телефон не отвечал. Потом меня вдруг, непонятно по чему позвали и продали нам билеты. На радостях, нам с Колей захотелось выпить, но как раз на следующий день намечалось повышение цен на водку, и её нигде не было в продаже. Начиналась же перестройка Горбачёва, и, не солоно хлебавши, мы скоро улетели в Тбилиси.  Там нас встретил на машине Алик и Серго, брат жены Алика. Мы сразу сказали, чтобы нас везли в магазин, где продавали спиртное. Недалеко от аэропорта зашли в небольшой пустой магазин, где все полки были заставлены бутылками, и не было никакого ажиотажа. Мы спросили: - «Что, на всё это повысят завтра цены»? Продавщица закивала головой, говоря: - «Да, да». Мы были потрясены. Сгоряча купили по пятнадцать бутылок чачи и коньяка и, умиротворённые, поехали домой к Алику. Приехав, домой к Алику, нас сразу усадили за стол, где сидели уже родственники и друзья. На столе были грузинские вина и коньяк, чача и ликёр. Зачем мы так много купили спиртного? Алик был русским, всю жизнь проживший Тбилиси, и говорил с очень сильным грузинским акцентом. За столом, друзья и родственники были грузинами. Разговоры велись в основном вокруг жизни в Гвинее. Алик, Динара, его жена, и Коля вспоминали разные эпизоды из их командировочной жизни, а все остальные, с интересом, слушали о заморской жизни, прерывая разговор чисто грузинскими, иногда длинными, тостами во славу хозяев. Когда застолье закончилось, и все гости разошлись, Коля никак не мог остановиться. Он вёл себя неадекватно, громко разговаривал и нёс, какую-то чушь. Попытки положить спать, только раздражали его. Такое с ним и раньше бывало, когда он принимал лишнего. Динара же стала мне выговаривать претензии за поведение Коли, говоря, что такого с ним не было в Гвинее. Она даже не могла уложить спать детей. Коля бродил по всем комнатам. Вечер был омрачён, и только поздно ночью удалось угомонить детей, гостей и хозяев. На следующее утро все проснулись, как ни в чём не бывало, а Коля даже не помнил, что с ним было. В середине дня нас повели в ресторан. Поднялись на гору по канатной дороге и обосновались на открытой веранде. Алик пригласил не только нас но и своих знакомых. Теперь пили шампанское, потом коньяк, закусывали шашлыком и закончили мороженым. Коля опять так накушался, что выглядел как заядлый алкоголик, шатаясь и бурча что-то себе под нос. Надо сказать, что Коля, вообще, выглядел очень импозантно, с густой чёрной бородой, стройный, чем то был похожий на цыгана. Одетый в модный шёлковый костюм, он после ресторана, шатаясь, задевал прохожих, но грузины только снисходительно улыбались, потому наверно, что он шёл в окружение гостей Алика. Опять мне пришлось приводить Колю в порядок. Утром следующего дня, чтобы дать отдых хозяевам, мы с Колей пошли одни погулять по Тбилиси. Сперва пошли «куда глаза глядят», бродили по улицам, заходили в магазины и таким образом знакомились с городом. Очень смущало знакомство с продавцами, когда покупали какую ни будь мелочь, то, как правило, сдачи никто не давал. Наоборот, если попросишь сдачи, тебе бросали деньги обратно, со словами: -  «На, бери бесплатно»! -  и приходилось, опустив глаза, уходить, не получив сдачи. Конечно, это мелочь, но поражало хамство грузин по отношению к русским. Грузинам сдачу давали полностью. Нагулявшись и окунувшись в местный колорит, мы решили, по проторенной дороге, подняться в фуникулёре в ресторан на горе, где мы были вчера. На этот раз сели за стол в полупустом зале, но никто не подходит, меню нет. Ждали, ждали, потом появился официант, и мы заказали свой джентльменский набор: коньяк, закуски, воду и шашлыки.  Опять ждём, уже начинает в душу как змея заползать злость, но мы сдерживаемся, неудобно скандалить. Когда нас всё-таки накормили, наше настроение поднялось, и мы благодушно позвали официанта для расчёта. Когда он назвал сумму, наше благодушие испарилось, мы были в замешательстве, но, боясь показаться жлобами и скандалистами, безропотно оплатили счёт. Он раза в три был больше того, на что мы рассчитывали. Это была уже не мелочь. Так нас «кинули» одних без поддержки наших грузин.

Но гостеприимство грузин не имеет границ, и на следующий день они повезли нас на дачу брата Динары, за сто двадцать километров от Тбилиси по долине. Дорога была интересна тем, что мы ехали мимо селений, именами которых назывались многие грузинские вина. Мы, как бы, ехали мимо грузинских вин, останавливаясь на маленьких базарчиках или у продавцов шашлыков и вина. Покупали сувениры и национальную пищу. Незаметно за разговорами и за рассмотрением достопримечательностей приехали на дачу в Вазисубани. Предварительно заехали в Цинандали и купили там парной свинины для шашлыка. Я удивился, что грузины делают шашлык из свинины. Дача  - это был двухэтажный кирпичный дом с длинным участком земли, засаженный до конца одними виноградными лозами.  Пока Серго, как мне показалось, слишком просто готовил шашлык, мы осмотрели дом. Второй этаж ещё не был отделан, а на первом этаже были приличные комнаты с простой мебелью и, самое главное, здесь было полуоткрытое помещение, где на земляном полу красовалось четыре большие крышки огромных, глиняных кувшинов для вина, вмешавших по две тонны. Нацепив свинину на шампуры и, пропустив мясо через ладонь с солью, Серго на этом закончил подготовку шашлыка к жарке. Затем он принёс сухие лозы виноградника и чиркнул спичку. Мгновенно вся лоза вспыхнула, и через несколько секунд осталось много тоненьких красных угольков. Вот на этом Серго, довольно быстро, приготовил нам шашлык. Вчетвером сели за небольшой квадратный столик, прямо на улице и приступили к ужину. Вскоре пришёл отец Серго, посмотрел на наш стол и заявил, что у нас плохой стол, нет сыра и курицы и потребовал, чтобы мы шли к нему в гости. Мы пообещали прийти к нему утром, перед отъездом, и продолжили застолье. Что может произойти, когда четыре мужика остаются одни за столом с шашлыками? Конечно. Вы правильно поняли. Опять пришлось с трудом укладывать спать, разошедшегося Колю. Потом, стукнувшись об стену и разбив голову, Коля успокоился. Утром, проснувшись все поехали к отцу Серго, дом которого стоял недалеко в этом же селе. Не успели мы зайти и поздороваться как уже был накрыт стол во дворе дома, на котором были пресловутые курица и сыр и ещё разные закуски. Когда сели за стол отец Серго, сухощавый седой старик сказал: - «Напоить их»! – показывая на нас. Я подумал, что он напрасно на это надеется, тем более, что на столе было только грузинское вино местного производства «Вазисубани». За столом сидели одни мужчины и опять мы пили под бесконечные тосты. Первым сломался Алик, который побежал в туалет, потому что ему стало плохо. Серго не пил, потому, что ему предстояло вести машину, а мы с Колей стойко держались, а я всё ждал, когда же меня «заберёт» это вино. Мне очень понравился и запомнился один тост, произнесённый стариком: «Давайте выпьем этого чудесного виноградного вина за то, чтобы, несмотря на все бури и все перипетии судьбы, мы по-прежнему с любовью ухаживали бы за виноградной лозой, как за самой любимой и пылкой женщиной». Я тогда ещё не знал, что прошла дурацкая команда – вырубать виноградники. Сколько же дури только не переживала наша страна? Пришло время, стали прощаться, нам в дорогу старик подарил и коньяк, и ликёр, который в избытке у него почему-то был. Сели в машину и я помахал на прощанье рукой, думая, про себя: «Не вышло нас напоить»! Очнулся я от звука монотонно работающего мотора. Мы отъезжали от бензоколонки в уже Тбилиси. Значит, я проспал всю обратную дорогу, длиной сто двадцать километров. Старик был частично прав.

Время нашего пребывания в Грузии подходило к концу, а у нас ещё не было билетов на самолёт до Москвы. Билетов в кассах тоже нет.  Наши грузины посадили нас в машину и стали возить по Тбилиси, заезжая то в один дом, то в другой, то в сберкассу, спрашивая о чём-то хозяев про билеты. В конце концов, нас привезли на почту, где мы, осчастливленные, купили два билета на самолёт. Перед отъездом мы зашли на рынок не далеко от дома Алика, чтобы купить и привезти в Москву фрукты. Купив фрукты, мы между собой обмолвились, что нам ещё нужно будет везти домой коньяк и чачу. Продавщица, пожилая женщина, расспросив нас о покупке коньяка, сказала, что лучше бы мы купили коньяк у неё, и дала мне телефон, по которому можно звонить из Москвы. Она сказала, что это телефон бани, и она нам пришлёт коньяк по низкой цене. Подтверждалось давнее явление: - как в Грузии сильна теневая экономика. Когда мы сели в самолёт, то оказалось, что нам продали билеты на занятые места, поэтому нас посадил в хвосте самолёта на запасные кресла. Грузия быстро перестроилась!
Дача.

Дача была построена прадедом Аллы, ещё до революции. Он работал управляющим у англичанки, мадам Леве, владелице известного винного магазина в Столешниковом переулке в Москве. У прадеда было много детей, и он скупил землю в Шереметьевке и построил несколько добротных бревенчатых домов для детей, построенных в одном стиле. Дом, принадлежавший бабушке Аллы, Елизавете Васильевне, после революции был реквизирован и опечатан, до тех пор, пока бабушка не принесла бумаги от трёх свидетелей, подтверждавших, что её отец был служащим. У этого служащего, правда, после революции, пропало в банке двести тысяч рублей золотом. Вообще же, прадед был выходцем из крестьян, родом из Эммауса Тверской губернии. Дом бабе Лизе, оставшейся вдовой с двумя детьми, после смерти её мужа от болезни на Дольнем Востоке, помогал выживать в тяжёлые времена. Она держала корову и другую живность. Большим подспорьем был большой участок земли с садом и огородом. Во время войны с фашистами в доме жили наши солдаты и бабушка с внучками. Потом солдаты отступили и стали появляться немецкие лыжники-разведчики, но вскоре немцев остановили в Лобне. Мама Аллы навещала дачу в это время, топая по рельсовым путям из Москвы пешком. Однажды, на дом немецкий лётчик, летевший в панике от Москвы, сбросил ящик зажигалок, попав в конёк крыши. Ящик раскололся, и зажигалки скатились по крутой железной крыше. Удалось погасить их, не допустив пожара. Потом опять пришли наши солдаты, но не надолго. Скоро они ушли, чтобы гнать немцев с нашей земли.

На даче, когда мы познакомились с Аллой и после женитьбы много раз организовывались студенческие празднования красных дней календаря: Нового года, Первого мая, Ноябрьских праздников. Вообще было много и других поводов для проведения вечеринок и встреч на даче. Здесь всегда было ощущение свободы и защищённости от внешнего мира. Нам никто не мешал, да и простая дачная обстановка не сковывала наши эмоции. Костяком нашей компании, ещё со студенческих времён, были Алла, Андрей, Витяй и затем Наза. В итоге, собирались большие компании со своими «половинами» и знакомыми. Дача иногда принимала только на ночёвку до 22 человек. Правда, до сих пор удивляет, как большие, Андрей со своей будущей женой Нелей, ухитрялись ночевать на маленьком сундуке. Любовь – это преодоление. Душой и организатором застолий была Алла. Нет смысла рассказывать о самих встречах – их было много, но на одной остановлюсь.

 Когда на даче появилось водяное отопление с котлом в печке и батареями, мы решили отпраздновать там Новый год. Накануне, чтобы как следует протопить печь и обеспечить замёрзший дом теплом, мы с Андреем приехали на дачу. Затопили печь. В доме холодно. Надо согреться. «Но, у нас было»! Под полом, в небольшом погребе мы нашли наливки, которые Алла настаивала на водке из разных дачных ягод. Надо же попробовать! Попробовали, согрелись. Наливка очень вкусная!   Насмотревшись на огонь, опять согрелись наливкой. На следующий день мы в блаженном настроении, тёплые встречали гостей в тёплом доме. Новый год отпраздновали на славу. Дом сотрясался от музыки и танцев. Было так хорошо, что когда  вдребезги разбилась хрустальная ваза, упавшая на пол от сотрясений, Алла была невозмутима. Один из гостей, кавказец, сказал: «Было так здорово, моя жена, даже когда сломала каблук в танце, не сказала,  что я в этом виноват»! Сама природа, сказочной красотой навевала прекрасное настроение. На  утро шёл небольшой снежок, деревья, яблони были усыпаны инеем и снегом, а вокруг лежали сугробы белейшего снега, из которого островком торчали горлышки оставшихся бутылок шампанского.

Уже позже, на даче бывали сотрудники института, где я стал работать. Особо вспоминается приезд на дачу компании во главе с Галактионским. Были там и Курило и бывший референт заместителя министра и другие любители выпить. Как положено вечером посидели за столом, выпили, обсудили все вопросы по работе и стали готовиться ко сну, но спать никто не собирался, кроме меня. Курило устроил потасовку и начал кидаться подушками, громко орал, веселя народ. В результате был разбит стеклянный абажур настольной лампы. Мне пришлось улаживать эту ситуацию. Потом, когда я стал засыпать, я услышал, что кто-то гремит на крыше. Оказалось, что Курило залез на крышу дома, обследовал чердак, а затем спрыгнул с крыши на землю. Наверно, он там спьяну искал сокровища!  В общем, ночь для меня оказалась бессонной. Ранним утром сквозь сон я услышал звук работающего автомобильного мотора. Понял, что работает мотор «Москвича». В полу сне я выбежал из дома. Оказывается, Галактионский и компания собрались поехать искупаться. Сонный, я не мог сопротивляться, просто отобрал у них ключи от «Москвича», дал ключ от «Запорожца» и повалился опять спать после бессонной ночи. Компания уехала. Дело в том, что «Москвич» мне оставил родственник Коля, уехавший за границу, и я не хотел осложнений, тем более после инцидента у работы, когда мне нацарапали на двери этой машины три известные буквы. «Запорожец» же я не жалел. Когда я отоспался и вышел к «народу», то обнаружил страждущих начать трапезу, но не было на месте купальщиков, хотя прошло уже много времени с момента их отъезда. Я заволновался. Может быть, что-то случилось? Решили сесть за стол без купальщиков. Только мы налили по первой рюмки, как появился «Запорожец», из которого с хохотом вывалилась вся компания купальщиков.  Оказалось, что они поехали к каналу и съехали к нему за станцией Хлебниково. Здесь они чуть не упали в канал с отвесного берега. Затем стали разворачиваться, и у них заглох мотор. Попытки завести мотор были не удачными. Тогда они открыли передний капот, но там двигателя не было. Поняв, что мотор находится сзади, они не смогли найти место расположения рычага для открытия капота моторного отсека. В результате они стали вручную выкатывать машину обратно на шоссе, благо, что они все были здоровые ребятишки. Купались ли они и сколько непонятно, но обратно они стали толкать машину и по шоссе. Им повезло, на пол дороге до дома встретился человек, который помог открыть капот, а затем завести мотор. После такого стресса, Курило принял слишком большую дозу спиртного и осоловевший, молча сидел красный как рак. Мы заволновались, может у него аллергия на водку, но он «выжил».

Юра Кудрявцев после вечеринки на даче вспоминал, как было здорово, какими огурчиками нас угостила баба Лиза и как она говорила: - «Так все напились и веселились, и так матерно ругались, так ругались, что я даже раньше не слышала таких слов от самых тёмных мужиков в деревне и от ямщиков».

Потом мою жизнь на даче часто скрашивал Лёша, куда мы приезжали с ним после работы, чтобы расслабиться. Расслабление часто кончалось тем, что мой Лёша напивался, как говорят «в дупель». Когда на даче ещё были наклеены обои, я решил взять с него клятву, чтобы он уменьшил степень своего опьянения. Он мне заплетающимся голосом сказал, что он не будет больше пить. Тогда я предложил ему это написать на стене. Он написал на обоях: - «Я больше не буду пить»! - и расписался. Утром я показал ему эту надпись, на, что был его ответ: - «Ну, правильно! Я пить и не буду больше,  чем вчера! - и довольный хитро захихикал. Потом произнёс свою коронную фразу: «Степень моего опьянения находилась на грани своего воздействия и своеобразно требовала своего дальнейшего продолжения»!

Когда Елизавета Васильевна не смогла проживать зимой на даче, она стала жить с нами в Москве, а дачу разделила. Передняя половина досталась её сыну, поскольку он постоянно проживал в этом доме, а задняя досталась маме Аллы, потом Алле.

Когда дом стал почти разваливаться, и одна сторона опустилась больше десяти сантиметров, оконные проёмы перекосились. Окна перестали закрываться. Дом оставался перекошенным, с незакрытыми окнами. Я решил, что пришла пора заняться ремонтом дома. Алла сперва сопротивлялась. У неё было какое-то убеждение, что дом всё равно отберут, вероятно, внушённое родителями. Я завёз, явочным порядком, полу - брус для замены балок и укрепления пола, ходившего даже под тяжестью шагов.

После закупки всех необходимых дефицитных материалов для ремонта дома на складе нашего института, я договорился с бригадой инженеров из нашего же института о начале работ на даче. Алла, под давлением обстоятельств, смирилась с мыслью, что придётся произвести затраты на ремонт дачи. Бригада инженеров, умельцев, среди которых был даже помощник заместителя министра, быстро вывесила сруб дома, и укрепила фундамент. Затем перебрала, укрепила и утеплила полы. Закончив работы со срубом, эти же ребята, вместо маленькой пристройки, где в своё время, я оборудовал кухню, построили другую, размером побольше, для размещения кухни, ванны, и туалета.

Следующим этапом я занялся ремонтом крыши дома и настилом новой железной крыши на пристройке. Когда сняли старое железо с пристройки, то на одном листе, с обратной оцинкованной стороны, я обнаружил большой круглый штамп. Там было написано: «Горные заводы графа Шувалова». Я подумал, что может быть, железо было именно с нашего Воткинского завода, и судьба подавала знак - как мир тесен.

Кровельщика я тоже нашёл в институте за умеренную плату, и он мне отремонтировал крышу и положил новую. Я с ним подружился, и он всегда помогал мне в части кровельных работ, будучи прекрасным мастером своего дела. В институте все железные крыши многочисленных строений были сделаны руками этого мастера. Потом он, запросто, приезжал ко мне на дачу, когда созревали яблоки, и не раз собирал по две сумки почти каждый год. Затем плотник, тоже из института, врезал новые окна, купленные мной и привезённые на дачу вместе с Костей. За один день он зарабатывал у меня свою месячную зарплату, правда, работу он выполнял всю «бегом» и пот с него стекал ручьём.

Когда дом приобрёл прочное основание, мы стали превращать печь в камин, с помощью двух инженеров, подрабатывающих кладкой каминов.

 Мечта о камине появилась после того, как мы с Аллой побывали в гостях у четы, жившей недалеко от нашей дачи. Муж, учёный атомщик, сын академика, тоже занимался реставрацией своей дачи, и сам сложил камин. Мы сидели с ними и блаженно смотрели на огонь, запивая самодельной смородиновой настойкой на спирту.

Когда же начали разборку нашей печи, то я с восхищением вспомнил прадеда и его печников. Мощная и высокая труба дымохода стояла автономно на двух рельсах. Концы рельсов были зацементированы в фундамент печи, а сверху было сделано металлическое основание, на котором стояла труба. Мои умельцы-печники спокойно разобрали печь, оставив трубу на своём месте, и затем выложили и подвели к трубе камин. Камин сделали большим с огромным жерлом и первые дни мы  непрерывно сидели как загипнотизированные и смотрели на огненные языки пламени,  греясь их жаром.

С этого времени я стал почти постоянно один жить на даче и работать с упорством, чтобы облагообразить дом внутри. Сперва я обдирал старые обои, которые мы раньше наклеили на чёрные брёвна стен и чёрный потолок. Работа оказалась не такая простая. Клей с трудом отмывался, и я по кусочкам как раб оттирал потолок. Только Наташа мне помогла окончательно завершить эту работу. Затем я оббил все стены досками (вагонкой), а на пол положил паркет. Получился интерьер под старину: разноцветный паркет, светлые стены и тёмный матовый потолок. На потолке у камина, я повесил на простых цепях большой ящик со стеклом в виде люстры. У камина постелил большой медный лист с небольшой чеканкой. Получилось очень уютное помещение. Конечно, у камина были соответствующие аксессуары и защитный экран от вылетающих угольков. Чтобы всё это выполнить, мне пришлось освоить многие рабочие профессии: и слесаря, и плотника и паркетчика и другие. Особо хочу рассказать, как я добыл почти бесплатно паркет. Радом с домом, где жил Костя, была свалка, и он мне сказал, что туда выбрасывали отходы от строительства. В отходах накапливались штабеля нового разнокалиберного паркета, оставшегося не использованным на стройках. Его сжигали, поэтому сторожа мне с удовольствием разрешали брать ящики с паркетом. Так я несколько раз по дороге на работу забирал эти ящики и вез их после работы на дачу. В очередной раз, погрузив паркет в машину, я вдруг услышал с верхнего этажа дома, где жил Костя, скрипучий, может искажённый, голос: - «А, воруешь! Милиция, милиция»! Мне нечего было бояться, но всё-таки стало как-то неприятно, и мы скорее уехали с грузом. Как только подъехали к повороту на Профсоюзную улицу, перед нами оказался гаишник, который потребовал открыть заднюю дверь. Увидев ящик с паркетом, он сел ко мне в машину, и мы поехали в отделение милиции. Когда я объяснил, что я взял дощечки, для поделок по дереву, начальники удивились и нас с Аллой отпустили. После такого стресса я больше на свалку не ездил, а паркета мне с лихвой хватило на полы, на даче и даже немного осталось. Паркет у меня получился разного рисунка и цвета. Дуб, ясень, белое дерево и другие сорта дерева были в моём паркете.

Надо сказать, что тёмный потолок со светлыми стенами, я увидел в болгарском журнале по реставрации старых домов. Многим это нравилось, и моё сердце радовалось этому.

Как-то полковник соблазнил меня не покупку бензопилы. На его машине мы съездили на рынок, купили бензопилу и привезли её на дачу. Естественно зашли в дом, и я стал его знакомить с домом. Дом ему понравился, но самое главное, что его поразило – это прекрасный запах дерева в доме. Я то привык и его не замечал. Пока мы смотрели дом наша собака Рич, не переставая, лаяла. Выйдя из дома, я с полковником пошёл к Ричу, чтобы его успокоить, но он не умолкал. Наоборот, он ещё громче лаял и с остервенением прыгал вверх, пытаясь перепрыгнуть через забор вольера. Мои крики собаку не успокаивали. Когда же Рич выпрыгнул так, что оказался мордой выше полковника полковник вздрогнул, а увидев огромные медвежьи лапы нашего зверя, он очень испугался и потянул меня к машине со словами: - «Скорее пойдём отсюда пока он не выпрыгнул и не сожрал меня».

Особой гордостью для меня было показать гостям надписи на досках внутри большого сарая, служившего когда-то для заготовки на зиму сена для коровы. Потом он использовался для разных нужд, и летом там спали иногда родители, иногда мы с Аллой или гости. Так вот сарай обит досками от ящиков из-под французского шампанского, привезённых из магазина мадам Леве прадедом. На досках, прекрасно сохранившихся, крупными буквами написано по-французски слово Шампань.
Конец.

            День начался как обычно. Утром Александр Дмитриевич, после завтрака, посмотрел в окно, увидел поджидавшую его машину, попрощался с женой и направился на улицу. По дороге в его голову набегали разные мысли одна за другой, связанные с наступающим рабочим днём. И вдруг, его пронзила мысль, что надо послать всё к чёртовой матери и поехать отдохнуть к Маше, тем более что она сегодня не работает. Машу устроил на работу в качестве дежурной на телефоне его заместитель, зная пристрастие шефа к женскому полу, и очень быстро она очаровала всех. Однажды, накануне праздника в комнате отдыха рядом с кабинетом Александра Дмитриевича накрыли стол, для того, чтобы отметить это событие. Приглашён был узкий круг помощников и женщины из окружения кабинета. Застолье затянулось до позднего вечера, все хотели выпить и произнести тост в честь праздника и директора, все хотели поговорить с ним, у всех были к нему вопросы. Одна Маша сидела, равнодушно на всё смотрела, ничего не понимая, и медленно напивалась. Когда стало невыносимо скучно, она тихо запела.  Наступила тишина, потом все стали подпевать. Она запела громче, энергия выпрыгивала из неё и тогда, сбросив туфли, она легко прыгнула на стол и стала танцевать между тарелками и бутылками. Она кружилась, платье развивалось и задевало лица, сидевших за столом, её ноги обнажились, представ во всей своей красе. У мужчин закипела кровь, все встали, начали хлопать ладошами в такт танца. Перед ними кружилась женщина, грудь высоко вздымалась, от неё исходил жаркий запах, она призывно хлопала в ладоши, а торс и ноги выписывали необыкновенные фигуры. Когда Маша, танцуя, приблизилась к Александру Дмитриевичу, он схватил её в охапку, опустил на пол и пошёл плясать с ней неизвестный танец, под ободряющие возгласы и аплодисменты. Затем включили музыку, и все стали танцевать под томную мелодию, нежно сжимая своих дам. Обстановка накалялась. Директор кивнул своему заместителю. Через некоторое время Маша обнаружила, что они танцуют одни. Она уже плохо понимала, что происходит, но чувствовала себя в крепких объятиях, и ей нестерпимо хотелось мужика, тем более что в неё уже стало упираться нечто твёрдое. Тогда, подумав, что годы не помеха, она решилась, и смело, стала его целовать и тянуть на мягкий диван.

            Так начался их роман. Во время её дежурства он приглашал её в комнату отдыха. Секретарше он говорил, чтобы к нему в кабинет никого не пускали, поскольку он занят. А сам наслаждался пышным телом и бесстыдными приёмами, которыми она его награждала. Каждая встреча с Машей для него была праздником. Ему казалось, что он помолодел. Он не упускал случая приехать к ней домой, привезти подарки и провести с ней, хоть часок. Маша относилась к их роману как к работе и извлекала из него свою выгоду. Уютную квартиру, которую ей дали по его указанию, она превратила в будуар. Главными в квартире стал спальный гарнитур, но и, конечно, сама Маша, которая делала всё, чтобы поражать Александра Дмитриевича всё новыми и новыми впечатлениями от любви.

              Вот и сегодня все его мысли сосредоточились на Маше. Он ехал в машине, а перед ним как бы пробегала вся его жизнь. Он всего добился: наград, премий, званий, почёта, славы, его дети-ракеты стояли на боевом дежурстве и охраняли покой нашего государства. Что дальше? Ему пошёл уже восьмой десяток лет. А, что он видел в жизни? Работа, заводы, полигоны, бесконечные совещания, отчёты и доклады министерству и правительству, редкие моменты отдыха и настоящего личного счастья и снова работа - вот, кажется, и вся жизнь. В памяти остались только яркие воспоминания о  женщинах, которых он любил. А женщин он любил всю свою жизнь. Это была своеобразная отдушина. Может быть, у него началась депрессия оттого, что он предчувствовал беду, которую принесёт, начавшаяся в стране перестройка. Ему страстно захотелось прижаться к пышной и нежной груди, подложить ладони под большой зад и целовать, целовать Машу.  Приехав на работу, Александр Дмитриевич отменил все намеченные встречи, и, сказав, что едет в академию, поехал к Маше.

            Маша, как всегда, приветливо и весело его встретила. На кухне посидели, немножко перекусили, выпили коньячку, и пошли в комнату. Сели на большой мягкий диван, перед которым стоял журнальный столик с различными напитками, и включили телевизор. По телевизору показывали новости. Александр Дмитриевич с раздражением переключил телевизор на другой канал, где звучала музыка. Выпили ещё по рюмочке. Внезапно Маша вскочила с дивана, вырываясь из его объятий. Она встала перед телевизором и медленно стала раздеваться, слегка подтанцовывая. Он воспринял её стриптиз, как вызов, и стал быстро раздеваться. Она убежала в ванную. Александр Дмитриевич с трудом влез в тесную ванную, но все попытки что-то совершить не получались. Маша сильной струёй душа помассировала своё и его тело, не забывая о самом главном. Затем, вытерев друг друга мохнатым полотенцем, не спеша, обнявшись, пошли в спальню, предвкушая, каждый своё. Спальня была не большая, всё место занимала большая кровать, стоял полумрак, потому что шторы были прикрыты. Александр Дмитриевич ни слова не говоря, схватил Машу в охапку, распластал на кровати и без лишних движений приступил к своему делу. Сперва это Машу шокировало, но постепенно она вошла в ритм и стала ему помогать. Напряжение нарастало, у неё появился голос и вот он, вырвался последний стон, но методичные движения продолжались, как будто у бегуна открылось второе дыхание. Маша уже отошла, и стала надеяться на второе пришествие. Вдруг раздался какой-то неестественный звук, что-то заклокотало, и на неё обрушилось тяжёлое недвижимое тело. В кровати стало мокро. Маша пыталась поговорить, но потом поняла, что произошло, что-то ужасное. С трудом освободившись, она пощупала пульс на безжизненной руке. Его не было. Немного пометавшись по квартире, в раздумье: что же делать, она пошла в ванну, приняла душ и затем позвонила по телефону. «Приезжайте и заберите своего начальника, похоже, что он умер»- сказала Маша абсолютно спокойным голосом, как бы докладывая о выполнении важного задания.

Вскоре появились два заместителя Александра Дмитриевича, по общим вопросам и режиму, которые одели тело, а потом «вывели и посадили» его в поджидавшую машину. Вызванная скорая помощь констатировала смерть Александра Дмитриевича. Так была спасена его репутация.

            Вскоре появилось правительственное сообщение о том, что «скоропостижно скончался выдающийся учёный и конструктор»…и ещё многое, многое.

            На следующий день была уволена с работы Маша. Как говорят, концы в воду.

          
Похороны.

            По предприятию быстро распространился слух о смерти директора. Подробности тщательно скрывались, но по большому секрету истинные события в общих чертах стали известны многим. Никто ничего не осуждал, а только удивлялся или восклицал: «Вот это да!» Вскоре началась подготовка к похоронам. Возглавил эту акцию Борис Наумович, заместитель директора, который давно жаждал превратиться в директора. Похороны всегда вызывают чувство горечи и подробное описание их неуместно, но один момент в них поразил многих участников. После прощания, которое очень торжественно и бестолково проходило в одном из клубов Москвы, все поехали в Ново девичий монастырь большой колонной. Почти всем начальникам поручили нести венки. Но самое интересное, что колонну с венками не пустили на траурный митинг или там не хватило места. И вот в отсутствие многих наиболее хорошо знавших директора коллег, Борис Наумович самозабвенно произносил речь перед толпой людей не всегда понимавших, о чём идёт речь. В своей речи он клялся, что мы все продолжим дело созданное директором. К сожалению, коллеги не услышали этой клятвы. Что это, очередная интрига или бестолковая организация? После похорон расходились с обидой на происшедшее. Собирались небольшими кучками и расходились в разные места, чтобы по русскому обычаю помянуть директора.

Так мы оказались в квартире нашего сотрудника Охотника, в маленькой кухне, где было всё необходимое для намеченного мероприятия. После нескольких рюмок, все быстро размякли и начались воспоминания о различных ситуациях, связанных с работой и директором:

Директор к нам пришёл на должность начальника СКБ от Челомея. Говорили, что Александр Дмитриевич обиделся на него и ушёл, после того как его хотели назначить заниматься наземным оборудованием. Действительно ещё в молодости он увлекался посадочным устройством для самолёта на воздушной подушке, но после в его активе были ракеты, противотанковые и знаменитая геофизическая ракета, спускаемая после запуска на парашюте. Егорьев  вспомнил, как он с директором провожал на полигоне ракету на пуск и разбивал вместе с ним бутылку шампанского об колесо пусковой установки. Каждый вспоминал эпизоды. Их было много. Вечная память нашему директору. А я подумал: «Кончилась и моя счастливая жизнь, без директора мне будет плохо, Наумыч заклюёт».   
ОСВ-2

Американцы нас переиграли. В ответ на наши ракеты малой дальности Темп-С, нацеленные на Европу, они поставили там ракеты Першинг-2 с очень малым временем подлёта до Москвы. Мы срочно стали искать ответ и буквально за девять месяцев «родили» ракету «Скорость», с уменьшенным временем подлёта, но не успели. Она делалась в спешке, путём пропорционального изменения размеров существующей ракеты и вот, когда запустили первую ракету, пуск оказался аварийным. Прогорело сопло первой ступени, потому, что неправильно подсчитали и выбрали толщину сопла. Крах. Работы остановились.

Не удалось к нашим ногам положить Европу, как об этом мечтал ранее один маршал артиллерии, хотя у нас было почти тысяча ракет Темп-С. Некомпетентность руководства страны и желание бездумно разоружаться делали своё дело.

            Фактически Договором ограничения стратегических вооружений в конце 1987 года мы обменяли американские Першинги-2 на наши ракеты малой и средней дальности – многолетний труд нашего коллектива, заложивший основы развития этого направления. Пионеры уничтожили пусками, об их высокой надёжности при этих пусках много говорили. Темпы-С же уничтожили подрывами, превратив степь в лунный пейзаж на полигоне в Капустином Яре. Об этом не распространялись. Директор не дожил до этого горестного события. Земля уходила из-под ног. Вся жизнь на работе прожита зря. Наступал конец, я ждал развития событий, как обречённый, потому, что директором стал Наумыч.

Действительно, вскоре Гоголевич был отправлен на пенсию и начальником отделения стал молодой Соломоновский. Затем, для улучшения структуры отделения, в отдел Иерусалимова, состоявшего из двух человек и оставшийся без работы после Договора, перевели мой сектор и сектор пиросредств. Соломоновский этим жестом, как бы, извинился перед Иерусалимовым за своё коварное назначение на его место ранее. До этого события, я часто заходил к Иерусалимову в его кабинет, в котором он курил как сапожник и ему в этом помогал. Я его давно знал и мы, вроде всегда, симпатизировали друг другу. Я принял реорганизацию спокойно, тем более, что мне обещали должность заместителя начальника отдела. Только Инберг возмущался, но я его успокоил. Иерусалимов переместился ко мне в комнату, и мы стали работать. Иерусалимов никогда не занимался ракетой в целом, в практическом плане, все вопросы в первое время приходилось решать мне, но он меня никуда одного не отпускал, а всюду меня сопровождал. Мне стало веселее, да и к начальникам он ходил один, я принципиально туда ходить не хотел. Постепенно меня от дел отстраняли, затем не избрали в партком, а когда напечатали новый телефонный справочник, то в нём не оказалось моей фамилии. Меня как бы не стало в институте. Меня методично уничтожали. Вероятно, прошла какая-то команда и вдруг у начальника отделения происходит моя аттестация. И тут я опять слышу из уст уже Иерусалимова, представлявшего меня, обвинение в некомпетентности. Я был потрясён его предательством, но решил не реагировать. Я воспринимал это как гнусное предательство, тем более, что я давно  работал по основным заказам, а он пришёл к нам позже и долго работал в стороне от них. Моей реакцией была ухмылка и всё. Потом меня позвал Соломоновский и, как бы извиняясь, сказал, чтобы я не обижался. Оказывается, когда я ушёл, за меня вступились: очень порядочный и независимый начальник отдела прочности Малютин и ещё кто-то из старых работников. Я вспомнил, как состряпал Наумыч прошлую аттестацию и решил, что эта  продолжение той. Наумыча ещё Шланг и другие обвиняли, мягко говоря, в некомпетентности, а теперь бумеранг вернулся ко мне.

Как-то, проговорился, или сказал нарочно, Иерусалимов, что, будучи у Наумыча, говоря обо мне, тот сказал: «Да, ты уволь его». Он не любил свидетелей своего позора. Теперь все хотели передо мной как будто оправдаться, они, мол, тут не причём.

В это время развёртывалась работа по созданию ракеты Тополь-М, в кооперации с Днепропетровской фирмой на Украине. Соломоновский развил бурную деятельность по связям в кооперации с украинцами, которым была поручена разработка первой ступени ракеты. Ведущим конструктором по ракете, Соломоновский назначил Иерусалимова. Всё то, чем раньше занимался я, теперь делал Иерусалимов, Он с удовольствием выполнял свои функции и не безуспешно.

            Незадолго до этого периода мне дали почитать рукописные лекции по астрологии, которые где-то читались нелегально. Я, прочитав лекции, стал понимать как всё взаимосвязано в природе и стал интересоваться этими проблемами. Когда появились  печатная литература по астрологии, я прочитал и изучил всё, что публиковалось. Я стал применять астрологию к жизни. Для начала, я постарался узнать по дням рождения знаки, под которыми родились знакомые мне люди. Выяснилось, что большинство начальников родились под знаками Кота (или Кролика) по восточному календарю или Льва по европейскому календарю. Сталин тоже Кот. Иерусалимов – Лев, а этот знак «пройдёт по жизни с выпущенными коготками», как о нём написано. Я начинаю понимать, что он не так прост, как я о нём думал, а под дружескими отношениями скрывается что-то. Проанализировав ситуацию, я понял, кто в своё время инициировал письма от Садовника нашему руководству, чтобы меня заменили на Иерусалимова, и почему я попал в нынешнее положение. Меня интриговали и съели Соломоновский и Иерусалимов, а науськивал их Наумыч. Теперь осуществилась их мечта. Но я был даже доволен, что свалился огромный груз с моих плеч разных забот и волнений. Я становлюсь свободным. Амбиций у меня уже не осталось.
 
         Обмен.

Поняв, что на работе мне ничего не светит, я решил заняться домашними делами, ремонтом дачи и разменом жилья. Костя требовал, чтобы ему отдали квартиру родителей Аллы, в которой он жил с моей тёщей, женой и сыном. Я не соглашался на обмен с тёщей, и решил воспользоваться ситуацией, и решить вопрос кардинально. Моей маме уже больше семидесяти пяти лет, она перестала работать, жила одна и меня это очень беспокоило. Она одна, а у меня не хватало времени больше уделять ей внимание. Я не хотел, чтобы она осталась одна, да и в случае чего, квартира могла отойти к государству. Она согласилась жить вместе с нами. Теперь мне надо было уговорить Аллу, чтобы и она согласилась жить с моей мамой. Я всегда мечтал жить большой семьёй, чтобы у детей были бабушки. Я сам в детстве ощущал нехватку тепла бабушки и мне казалось, что нам будет легче жить. В конце концов, чтобы ублажить Костю, Алла, несмотря на свою неприязнь к маме,  согласилась с моим предложением и мы начали искать вариант съезда нашей квартиры и маминой в одну побольше. Не буду рассказывать все перипетии съезда. Скажу только, что однажды Алле сотрудница принесла, снятое со столба объявление, об обмене коммунальной квартиры в центре на две отдельные квартиры. Путём тройного обмена, с некоторыми трудностями, мы въехали всё-таки в эту квартиру в Скатертном переулке напротив церкви, где венчался Пушкин и Натали. Решающим фактором обмена оказалось моё «творчество» в старой квартире, оказавшее неизгладимое впечатление на женщину, которая въезжала в нашу квартиру. Я разрисовал комнату совмещённого санузла под аквариум, с водорослями и экзотическими рыбами, перерисовав их из книги Жизнь животных. Ещё я сделал шкаф в нише, из узких планок, с красивыми, большими литыми ручками под бронзу. Именно это и близость к её новой работе нам помогло. Трудности были со стариком, и пришлось для него искать ещё одну квартиру. Мои опасения о квартире мамы были не напрасны. Когда пошли и стали оформлять её квартиру, выяснилось, что там уже была ещё прописана какая-то чужая женщина. Но потом чиновники-уголовники дело быстро замяли, и мы совершили обмен.  Мне казалось, что новая квартира - это была награда за мои мучения на работе. Квартира мне нравилась, теперь мы жили все вместе: Алла, её мама Ольга Ивановна, моя мама, Наташа и ещё я. Четыре комнаты в сталинском доме с высокими потолками, с двумя балконами, большой кухней с холодным шкафом, с раздельным санузлом – всё это разительно отличалось от убогих хрущёвских квартир.        (Говорю, «убогие» и вспоминаю как мы радовались, когда в них въезжали. Всё в жизни относительно.) Мы вернулись к нормальным человеческим условиям. Сделали ремонт коммунальной квартиры. Живи и радуйся!

 
Ереван.

Костя пришёл ко мне и показал документ, из которого следовало, что он заплатил деньги в магазине «Автомобили» в Москве за микроавтобус Ереванского автозавода ЕРАЗ, но получить его надо в Ереване. - «Папа мне больше некого попросить, поэтому я тебя прошу поехать со мной в Ереван», - заявил он. Как можно отказать сыну после такой просьбы, и я согласился. Костя

 

подготовился к поездке по-деловому. Через нашего хорошего знакомого армянина он получил адрес в Ереване хороших людей, которые смогут помочь при необходимости. Он взял с собой два меховых спальных мешка, внутрь которых поместил две канистры бензина по сорок литров каждая, и ещё он прихватил с собой подарки (дефицитное кофе в зёрнах) женщинам бухгалтерии, с которыми он договаривался о дате приезда. Я только удивлялся его способностям и наличию у него большой суммы денег. У меня в то время почти не было денег. Костя купил четыре билета в купе поезда на нас двоих, чтобы нам никто не мог мешать в нашей акции. В назначенный срок мы пронесли небольшие сумки с вещами и два «мешка» с бензином в своё купе и вскоре поезд отправился в путь. Дорога долгая, в вагоне ехало много армян. Со многими мы успели познакомиться и вели разные беседы, но почти всегда главным в них становились взаимоотношения армян и азербайджанцев. Только недавно начался конфликт между ними, и я видел, с какой непримиримой ненавистью они говорили обо всём азербайджанском, а скорее о мусульманском. Генетическая память о давно прошедшем геноциде армян, видно разжигала их страсти. На второй день дороги наши «мешки» запахли бензином от непрерывной тряски канистр. А что будет, если в купе к нам зайдёт проводница? Я вылил на них флакон одеколона и теперь у нас в купе стоял одеколоно-бензиновый запах. Проводница, заходившая к нам, пока не обратила внимания на странный запах. Я успокоился. Наконец поезд прибыл в Ереван, и нас на частной машине доставили в общежитие при автозаводе. Общежитие - это одна большая комната с множеством коек, напомнило мне «зал Чайковского» в Кап Яре, где я переспал одну ночь по приезде туда первый раз. Но это общежитие было значительно хуже и было просто настоящей ночлежкой для шоферов. Я привыкший ко всему, лёг спать, а Костя с ужасом посматривал по сторонам. Вокруг сопели, вскрикивали и храпели уставшие люди. Костя не мог заснуть. Ночью один шофер дико закричал и как сомнамбула вскочил, бурча себе что-то под нос. Посидев на кровати, он снова лёг спать. Костя, натерпевшись волнений за бессонную ночь, потребовал скорее бежать отсюда в нормальную гостиницу. Но в начале мы пошли на завод за нашим микроавтобусом, и пришли в отдел снабжения. Там нам сказали, что возникли трудности, и сейчас конвейер по сборке машин остановлен, и завод стоит, а директор в командировке. Все наши уговоры, подарки не помогали, и нам предлагали ехать назад. Костя сник, вся затея проваливалась. Мы поехали, к рекомендованным нам, местным армянам за помощью. Не буду рассказывать все подробности наших действий, но скажу, что были мобилизованы все возможности местными армянами, и с нами стали разговаривать, а чтобы мы отстали, даже пустили на завод в цех сборки. Для меня завод как родной дом, ведь мне до этого времени пришлось много раз бывать на производстве и оно меня не пугало. Сразу же пошли к начальнику сборочного цеха и стали выяснять обстановку. Обнаружили, что имеются на сборке полусобранные машины, которые нужно доукомплектовать деталями, но начальник цеха сказал, что без команды главного инженера он ничего не может сделать. Пришлось ещё походить по заводу, пока я не попал на приём к главному инженеру. Теперь, собрав все свои силы и красноречие, я с видом бывалого и делового человека стал просить о помощи нам, не забыв сказать, что я работаю в оборонке. Не знаю почему, но главный инженер позвонил начальнику сборочного цеха и разрешил собрать нам машину. Славу богу, теперь всё зависит от рабочих цеха, и мы все оставшиеся дни провели в сборочном цеху. Здесь мы тоже окунулись в волну национализма. Как-то пришел в цех начальник охраны завода и стал ругать азербайджанцев. Распалив себя, он выхватил револьвер и стал им размахивать, угрожая врагам. Я не на шутку испугался, но всё скоро улеглось. Затем мне стали внушать, что мы в России не понимаем, какая угроза надвигается от мусульман. Мне подарили две газеты, в которых были обвинения их в желании подчинить себе Россию. Эти газеты до сих пор лежат у меня в сейфе на работе. Тогда я не придавал значения этим разговорам.

Конечно, мы давно перебрались в приличную гостиницу и там принимали наших армянских гостей, много нам помогавших в общении с разными людьми на заводе. Здесь мы узнали печальную весть о скоропостижной кончине академика Сахарова, самоотверженно боровшегося как Дон Кихот с «ветряными мельницами». Сердце его не выдержало. У меня всплывала картинка, как его недавно освистывали и захлопывали депутаты в Верховном Совете.  Наши дела, тем не менее, продвигались, и мы участвовали морально в сборке нашей машины. Под конец вдруг возникли снова трудности. Начальник отдела снабжения опять начал препятствовать в получении машины. Я пришёл к нему, и был удивлён его поведением, после моего похода к главному инженеру. Вспылив, я сказал ему, наверно, как я думал тогда, самые обидные слова: - «Вы хуже азербайджанца»!           - и хлопнув дверью, ушёл. На следующий день начальник отдела снабжения заболел, говорили, что у него заболело сердце. Я тогда, по своей наивности, не мог объяснить его поведения, но сейчас я предполагаю, что с меня просто хотели получить взятку, а я никак не реагировал. Потом начальник цеха, с которым у нас сложились дружеские отношения, позвонил главному инженеру, а тот сказал, что я его обманул, но разрешил нам забрать машину. Его заявление меня тогда просто шокировано, я не понимал, в чём я его обманул. В это время приехал из командировки директор завода. Может быть, это нам помогло. Распрощавшись с нашими друзьями, мы выехали на машине из ворот завода в направлении Тбилиси. Бензин, который мы привезли, очень нам пригодился. Когда мы выехали на шоссейную дорогу, которая шла вдоль ущелья, то после наших мытарств, стали ощущать душевное спокойствие, наслаждаясь прекрасными пейзажами. Мы преодолели все препятствия, Победные чувства, наполняли нас радостью выполненного долга. Впереди показалась бензоколонка, у которой стояло несколько машин. Мы остановились и встали в очередь, чтобы, на всякий случай, дозаправиться. Пришла наша очередь, и Костя пошёл платить. Вернувшись, он обнаружил, что пистолет уже вставлен в другое заправочное отверстие, только что подъехавшей машины. На наши возмущения никто не реагировал, как будто их не было слышно. Так продолжалось до тех пор, пока мы не остались одни. Мы были беспомощны и ощутили хамство, хвалёного кавказского гостеприимства. Я вспомнил, как мы с Колей гуляли одни в пошлое посещение Тбилиси, и как нас тогда нещадно, без тени смущения, обманывали в ресторане. Настроение наше испортилось. Скорее надо добираться домой в Россию. Приехали в Тбилиси и долго искали дом Алика, а когда с трудом его нашли, обнаружили, что из двигателя капает масло, да ещё стал плохо, с трудом переключаться рычаг скоростей. Радушный приём нам понравился, вечер провели за столом, и дружно решили больше своим ходом не ехать, а найти грузовик, чтобы спокойно добраться до Москвы.

                Так и сделали, нашли большой с длинным кузовом Супер МАЗ, привёзший сюда металл и возвращавшийся обратно порожним рейсом  в Москву. Шофер запросил с нас всего двести рублей, потому что для него важно было ехать обратно не одному, а с попутчиками. Мы не поверили своим ушам и даже его ещё раз переспросили. Он спокойно повторил свою цену. Мы поехали на шоссе, нашли подходящее место для заезда нашего ЕРАЗа в кузов грузовика. Загрузились и поехали, сидя с Костей в кабине МАЗа рядом с водителем. В тёплой кабине под мерное пыхтение мотора,  ощущение такое, как будто едешь на огромном корабле. Я понял, почему наш шофер хотел ехать не один, когда мы услышали на остановках разные истории о вооружённых людях, встречающихся на шоссе, о продаже автоматов, о стрельбе. Время было смутное. В начале мы ехали по дороге в горной местности, везде продавали палёную водку и шашлыки. Затем нас остановил грузинский гаишник. Когда я спросил, вернувшегося водителя:  - «В чём дело»? – он ответил: - «Да просто попросил десять рублей и отпустил». - Кто же будет «качать права» в этой глуши, себе дороже? – подумал я. Дальше дорога стала пустыннее, спускались сумерки, и ехать было не спокойно, тем более в горах раздавались звуки грома. Когда совсем стало темно, нас остановил военный патруль. Перед нами стоял солдат с автоматом наперевес, его спину прикрывало бетонное прикрытие, а офицер проверял документы. Нас предупредили, что в горах стреляют, и мы должны быть осторожны. Страх забирался в душу, но мы смело окунались в темноту на своём могучем корабле, мощными фарами освещая дорогу. Перед Гаграми опять стали попадаться посты, но нас уже не останавливали, видя московский номер на машине. Глубокой ночью приехали на бензоколонку в Сочи, но бензина там не оказалось. Пришлось тут же заночевать. Мы с Костей спали на полу ЕРАЗа в тёплых спальных мешках, а водитель в кабине на специальном спальном месте. Утром рано я проснулся от звука работающего мотора и понял, что мы уже стоим в очереди на заправку. Дальше дорога стала спокойнее и цивилизованнее, везде видны были признаки перестройки, появилось много мест, где можно было перекусить. Пообедали мы, наконец, прилично в частном кафе, купили продукты для подкрепления в дороге и благополучно заночевали за Ростовом на стоянке в куче машин. Утром наш водитель прицепил к своей машине другую машину типа КУНГ, потерпевшую бедствие, и с таким прицепом мы мчались километров сто. Наш шофер объяснил мне, что надо помогать друг другу в беде на дороге, так его воспитала жизнь. Мне понравился наш водитель, хорошо сложенный, рассудительный парень, тридцати шести лет. Он стремился всем помочь.  Как будто боялся в чём-то отказывать кому-либо, потому что дорога, как он думал, может отомстить. Нельзя, чтобы отказ повлёк негативную реакцию, и даже негативные мысли могли навлечь несчастье. Дорога сделала его суеверным и более благородным. Ближе к Москве стало морознее, на шоссе возникла гололедица, а далее опустился туман. Уцепившись за огни, впереди идущей машины, наш корабль в темноте успешно добрался до Москвы. Нашли место, и наш ЕРАЗ выехал из кузова МАЗа. Мы распрощались с шофером, с которым успели подружиться за эти три дня волнений и приключений дороги. Костя не повёз меня домой в центр на ЕРАЗе, а довёз до ближайшего метро, и уехал к себе домой. Я успел зайти в метро до его закрытия. По дороге, я в мыслях осуждал сына, за то, что он не захотел уважить отца и довезти до дома. Одновременно я оправдывал его тем, что мой ребёнок очень устал от волнений. Я, правда, тоже устал, но я же отец.

 
Год Змеи.

Судьба, змея решала по-своему. Заболела тёща. Алла стала нервной и неадекватно относилась к моей маме, недовольная любыми её действиями. Наташа выросла,  стремилась к самостоятельности и отдалялась от нас. Мама суетилась, стараясь всех накормить. Я чувствовал в воздухе наступающую грозу непонимания между нами. Теща после смерти мужа, потеряла всякий интерес к жизни и не лечилась, несмотря на очень высокое давление. Мы с Аллой никак не могли разобраться, как нам лучше спать. Я спал головой в направление на север, в соответствии с рекомендациями книг. А она так спать не хотела и часто спала валетом. Меня поражало её немотивированное упрямство. Скоро она мне отказала в самом святом в постели, отстраняясь от меня, и как-то капризно повизгивая. Я сказал ей, что если она не хочет спать со мной, то пусть уходит на другое место. Опять капризные, бессвязные возгласы, мол, меня не тронь. Вдруг я вскипел, упёрся спиной в стену и ногами стал её выталкивать. Она сопротивлялась, тихо повизгивая. Я был в бешенстве, силы были неравные, она ушла. Я был оскорблён. Мы перестали разговаривать. Опять был год змеи! Год измен. В голову лезли всякие нехорошие мысли. Не изменяет ли мне жена?

После такого стресса мне нужна была разрядка, и я договорился с Игорем поехать на Оку. Там целое лето отдыхал в палатке его старший брат, бывший адмирал, тяготившийся московской квартирой. Поехали двумя машинами. Игорь на Жигулях с женой и с сестрой, и её ухажёром. Я на своём сарае, Волге, куда на заднее сиденье Игорь подсадил мне женщину по имени Галя. Дорога дальняя, моя спутница на заднем сиденье всё время спала. На остановках разминались. Ухажёр пил всю дорогу настойку  элеутерококка, говорил, что она очень хороша.

Приехали на высокий берег Оки, поросший берёзовым, грибным леском, оставили машины и пошли вниз к реке, где на деревянном помосте стояла палатка, висели сети, а у воды стояла лодка. Так здесь отдыхал адмирал на природе, ловя рыбу, запивая водкой из ящика, стоявшего в палатке. Об этом я узнал позже, а сразу накрыли стол, из привезённых продуктов, и отпраздновали приезд. За столом я удивился, что здесь, наверно, нет рыбоохраны, кругом ловят рыбу на разные приспособления. Адмирал рассказал: «Когда меня посетила первый раз рыбоохрана, а у меня всегда стоит ящик водки, то, конечно, мы быстро познакомились. Я сказал, что тут вижу всех, кто занимается браконьерским ловом, и если они хотят, то можно их быстро всех поймать. Помолчали рыбоохранники, помолчали, а потом говорят: «А, как же будут жить люди»? Теперь я с ними дружу» Затем я с адмиралом поехал на лодке ставить сеть. Вечером пошли наверх к машинам устраиваться спать, договорившись утром вынуть сеть и рыбу. За время поездки небольшой вечеринки успели понравиться друг другу и ближе познакомиться, поэтому пошли наверх, уже почти обнявшись. Хмель снимал все условности, тем более понимая, что нас привезли специально друг для друга. Она была одинока, а я тоже стал одиноким. Наши тела стремились соединиться, я ощущал плотное тело, разогреваемое желанием, оно меня притягивало. Лёгкое платье подчёркивало женские прелести, я видел прекрасную грудь, не маленькую, но и не большую, но очень упругую. Хмель усиливал все ощущения и когда мы поднялись наверх, то, не доходя до машины, повалились на траву немного отдышаться, держа руки друг друга. Потом, накинув на головы свою куртку, я как страус целовался на виду у всех под курткой, сплетаясь в объятиях. Мы не говорили, а просто долго лежали, пока не протрезвели. Стемнело, и я стал разбирать машину на ночлег. В соседней машине уже спали. Я разобрал задние сиденья, и получилась большая ровная двухметровая площадка - двуспальная кровать, на которую я постелил параллоновый матрас. Достал белоснежное накрахмаленное бельё, которое хрустело, когда я его разворачивал. Положив на  матрас простыню, пододеяльник и подушки предложил Гале на них лечь. Когда она увидела белоснежную кровать, после пыли дороги, она с удовольствием забралась в машину. Я захлопнул заднюю дверь и погасил свет. Мы остались вдвоём в темноте. Все стёкла в машине, кроме передних, обращённых к лесу, были зашторены тёмными занавесками. Она мне робко сказала: «Может быть не надо»? Я ответил: «Надо, надо, всё будет хорошо». Заскрипели рессоры машины. Я обнимал тело, прислушиваясь к своим ощущениям, но душа моя была не здесь, а болела за то, что творилось у меня дома. Своё бессилие в домашних делах, я вымещал здесь, в машине, оттягиваясь, как говорят на всю катушку. Рессоры проскрипели почти пол ночи. Утром я поехал с адмиралом на середину реки, вынимать сеть. Ни много, ни мало, но мы вытащили две стерлядки и несколько других рыбёшек, как раз на хорошую уху и большую сковороду жареной рыбы. Подготовив рыбу, и оставив её адмиралу для готовки, вся, приехавшая компания, пошла купаться на песчаный пляж. На другом берегу был такой красивый почти белый песок, что все захотелось туда сплавать. Мы поплавали с Галей, повалялись и позагорали  на белом  песочке и, вернувшись на свой берег, решили собираться обратно, на обед. Света со своим ухажёром сидят на песке с кислыми сонными физиономиями. Я решил, что мы им мешали спать ночью, а настойка элеутерококка не помогла. Чтобы их развеселить стал кривляться перед Светой. Я встал и стал изображать гориллу. Искривив ноги, сильно втянув живот, сжав мышцы рук и груди, выставляя вперёд свою волосатую грудь. Как ни странно Света развеселилась и стала внимательнее ко мне присматриваться. Она со мной разговорилась и шутила. Игорь лежал и охал, что у него болит спина после долгой езды на машине. Я предложил ему походить по спине, говоря, что однажды в Карелии, в таком же положение, мне одна женщина походила по позвонкам, и совершилось чудо, боль прошла. Он поверил, и я стал осторожно пяткой одной ноги нажимать вдоль позвоночника. Всё шло хорошо, и я стал нажимать посильней, как вдруг что-то хрустнуло и Игорь заорал: «Хватит»! Он сказал, что хрустнуло в груди, ведь несколько лет тому назад он попал в автомобильную аварию. Он меня ругал последними словами, а я себя чувствовал побитым, виновным в его несчастье. Напряжение снялось только после застолья на стоянке у адмирала.

Забегая вперёд, скажу, что потом все боли у Игоря прошли, наверно, косточки встали на свои места, и он ещё меня и благодарил за это «издевательство».

Насладившись природой, накупавшись, уехали в Москву. Так получилось, что я и Света жили в центре и когда все оказались у своих домов, она пересела ко мне в машину, и мы поехали вдвоём. Почему-то её ухажёр с нами не поехал. Наверно, она его отставила, а я боялся, как бы с ней чего-нибудь не случилось, потому, что она была  сильно пьяна и вела себя не адекватно. Приехали к её большому дому с вогнутым фасадом на набережной. Я пошёл с ней в её квартиру. Сели на кухне и я стал её отпаивать чаем. Вообще, вид пьяной женщины мне был неприятен. Она была торговым работником, имела шикарную по тем временам квартиру, хорошо оборудованную, да ещё вела себя как-то вызывающе. Мне всё это не нравилось. Постепенно она пришла в себя, и у неё появились виды на меня. Время было уже позднее, домой я ехать не мог, и она позвала меня в спальню, на большую двуспальную кровать. Я засомневался, ведь я недавно был с Галей и почти ощущал её тело, но мужская гордость подтолкнула меня к ней. Я уже предвкушал новое приключение. Она разобрала кровать, надела ночную рубашку и, приглашая меня, буркнула: «Иди, прими душ». Я опешил, воспользовавшись предлогом, сказав, что я устал и не хочу принимать душ, взял её на руки и покатил на кровать, как брёвнушко. Она опять пробурчала: «Тогда иди спать в другую комнату, там лежит бельё». Я ушёл спать в другую комнату, с непонятным чувством: выиграл я или проиграл? Вот и всё, наутро распрощались как чужие. Она мне дала телефон, но я его потерял. Больше я её не видел.

С Галей с тех пор я много раз встречался в самых разных ситуациях.  Она для меня всегда была палочкой выручалочкой в моей непутёвой жизни, когда я не ладил с Аллой. Но любил я только свою жену, и какие бы бури не бушевали, я всегда с ней раньше мирился.

Наш разрыв с Аллой больше всего переживала Наташа. Дома была обстановка полного молчания и непонимания, все сидели по своим комнатам. Мама готовила еду мне. Алла остальным. Всё хуже и хуже чувствовала себя тёща. Пришёл день, когда ей стало совсем плохо, она мучилась, но ничего не помогало. Я слышу у себя за стеной, как она мучается и охает, но ничего не могу сделать – там Алла. Я очень обижался на тёщу из-за её бесхребетного характера. Она всегда становилась на сторону Аллы, даже если та была не права. В этот момент я стал её жалеть и говорить, про себя: « Я Вас прощаю, я Вам всё прощаю». Вдруг за стеной всё затихло, и потом я услышал, что она умерла. Неужели она меня услышала, думал я. После похорон, когда все разъезжались по домам и по дачам, я стал прощаться с Наташей. Обняв свою печальную дочку, поцеловал и сказал: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо, не волнуйся».
              У Склифосовского.

                1.Дорогие наши доктора.

            Начну свой рассказ с того, что произошло, до того как я попал к Склифосовскому. В результате многих столкновений с жизненными ситуациями, а также ударами судьбы по моей машине другими машинами в её заднюю часть, сосуды моего организма стали говорить, что они больше так не могут жить, и начали саботаж.  Однажды, ночью я трижды терял сознание в течение нескольких минут. Врачи направили меня на обследование. Вот этот длинный путь обследований и закончился госпитализацией для обследования и, возможно, последующей операции в институте имени Склифосовского, который оставил у меня неизгладимые впечатления.

            Пошёл я в начале в поликлинику. Народу там всегда много и ждать приёма врача приходится от одного до четырёх-пяти часов. Понятно, что нервы у всех разные, поэтому у некоторых просто поднимается давление или им становится дурно, или у них плохо с сердцем, а некоторые могут, как говорят, отбросить копыта от долгого сидения и ожидания. Я пока сидел в очереди всё время думал и думал, почему же такие большие очереди в поликлиниках и придумал. Врачи, наверное, работают для дяди, которому непрерывно пишут доклады о нашем здоровье. Придёшь к врачу, а он ещё что- то  пишет. Минутку на тебя посмотрит и опять пишет, а ведь он не писатель. Короче, не могут врачи освоить писательский труд, смекалки не хватает, правда не у них, а у начальников. Чтобы дядя был доволен и не мог ни к чему придраться, направляют нас врачи по любому поводу, по большому кругу, на анализы, обследования и консультации в разные места. В тех местах работают люди тоже умные, поэтому, чтобы дядя был доволен и снятия с себя всякой ответственности, направляют они нас дальше, подальше. Какое же государство такое может выдержать? Наш народ привык сидеть, в том числе и в очередях. А, всё почему? Да потому, что за дикцию у нас никто не отвечает, как говорил один классик. Вот и блуждает наш больной и нищий народ от одного врача к другому, а те делают вид, что  их лечат, за ту зарплату, которую  платят, делая вид, что им что- то платят.

Пока я про себя всё это произносил, подошла моя очередь. Выдали мне бюллетень о нетрудоспособности и предложили лечь в больницу. Моя жена была умная женщина и очень воспротивилась этому, поскольку тогда она меня очень любила и не хотела, чтобы я стал кроликом, подопытным. «Ты же не президент, с тобой возиться не будут, да и мрут в больницах, как мухи», говорила она. Я, честно говоря, тоже не хотел стать мухой, поэтому от больницы отказался, решив обследоваться самостоятельно.

По большому блату в одной из больниц  меня осмотрели, проверили какими то приборами мне голову и сказали, что  больной, наверное, будет жить, но хорошо бы получше  заглянуть, в голову на предмет всё ли там на месте. В другой большой больнице мне и заглянули в голову. Называется эта процедура томографией. Оказалось в голове всё на месте, но много лишнего в сосудах, правда, кальция, поэтому надо бы еще просветится ультразвуком. Конечно, заплатил за эту бесплатную услугу и покатился, как колобок, искать, где бы найти этот ультразвук.

                2.В автобусе, за колбасой.

            Машина моя разбита, поэтому катиться пришлось общественным транспортом. Еду в набитом битком автобусе, дышать не чем, а тут ещё женщина кричит: «Не дышите на меня!», другая кричит: « Не ложитесь на меня!», а мужик мямлит: «Да он у меня мягкий», и никак не может всунуть мятый билет в компостер. У выходной двери автобуса стоял мужик атлетического вида и с тупым лицом, судорожно цепляясь за поручни, мешал выходу другим пассажирам. Толпа поднатужилась и атлет, как ракета, вылетел из автобуса по баллистической траектории вместе с поручнями, а шапка полетела в другую сторону, и как подбитая птица всё это рухнуло об землю. Потом толпа вынесла меня на воздух из душного автобуса и поставила, слава богу, на землю.

Нашёл ультразвук в одном очень учёном институте. Созвонился по сотовому телефону с этим институтом. Мне сказали, когда можно приехать и сколько привезти денег. Приехал, прошёл через проходную, сижу в приёмной, жду. А, меня не ждали. Передо мной кабинет ученого, из которого он всё время куда-то ходит, с очень значительным видом, наверное, себя очень любит и уважает. Помощник учёного тоже суетится. Передо мной проходят, какие то люди без очереди. Жду, жду и всё время спрашиваю, когда же меня примут. «Ждите, ждите», говорит помощник учёного. Я смотрю ему в глаза, очень выразительно, и говорю себе, что, наверное, он забыл о моём звонке, ведь учёные не коммерсанты, не от мира сего. Так вот, просидел я, пока не ушли все посетители. В конце концов, выходит из кабинета большой учёный и говорит: « А, Вы, что тут сидите? У нас обследование платное». «Я для этого и пришёл», говорю ему. Тут он меня под руки хватает и с улыбкой на устах, почти несёт в лабораторию на обследование. В лаборатории меня уложили на стол и начали чем-то в меня тыкать. Потыкали, потыкали и сказали, что дело моё плохо, кровь в голове течёт с разной скоростью и ниже нормы, поэтому необходимо в течение года сделать операцию, такую же, как сделали президенту, иначе будет поздно. Правда я не понял, о каком президенте шла речь. А для лучшего, порекомендовали пройти обследование по сканированию шеи. После страшного заключения, отдал несколько новых сотенных бумажек и покатился в свою поликлинику.

            Прихожу к врачу в поликлинике и показываю заключение, которое мне только что дали учёные. Посмотрели это заключение, повертели, покрутили, прочитали его на просвет и говорят мне, что не знают, что это такое. Посоветовали снова обратиться за разъяснениями к учёным. Ничего себе разрыв между наукой и практикой! Пришлось звонить учёным по телефону. С трудом дозвонился, спрашиваю, что это за зверь, который сканирует шею и где его можно найти. Учёный отвечает, что это всё общеизвестно,  марку аппаратуры он не помнит, и, вообще, что же он лекцию должен читать по телефону. Так я толком от него ничего не добился. Скоро он вообще стал вешать трубку, до конца не договорив. Потом думаю,  если человек хорошо знает своё дело, то ему ничего не стоит, объяснить, кому угодно  свои рекомендации, и стал снова звонить учёному, хотя моё мнение об его учёности очень заколебалось. На моё несчастье,  когда снова звонил, попал в другое место и на мой вопрос услышал нехорошее хихиканье и ответ: «А, этот…» Дали мне другой, телефон, снова дозвонился и говорю: «Пожалуйста, объясните, что мне дальше делать! Ведь я Вам деньги заплатил!» «Вы щто, колбасу покупали?»- услышал я  ответ на не совсем русском языке, как будто кто- то отмахивался от назойливой мухи. Вот, думаю, хорошо устроился, сидит в кабинете, лаборант работает, помощник деньги собирает, а он даже не соизволит объяснить, что пишет его контора.

                3.Уберите свои коленки.                Делать было нечего, поэтому направили меня на всякий случай в Боткинскую больницу, где врачи профессионалы быстро разобрались в моих проблемах и направили меня на консультацию в институт имени Склифосовского. Покатился я туда на метро.

            В метро можно иногда и посидеть. Сядешь, опустишь голову, глаза закроешь и думаешь: как бы женщина или пожилой человек не подошёл к тебе. Как бы не пришлось уступить тёплое место. Но опасность подстерегает со стороны, с которой её не ждёшь.  Модно стало ходить с дипломатами (чемоданами) с твёрдыми углами. Очень некоторым  хочется быть похожими на настоящих дипломатов, но документов нет дипломатических, поэтому дипломаты используются как хозяйственные сумки. Кстати, в дипломат входят шесть бутылок из-под водки. Так вот, когда эти дипломаты со своими дипломатами стоят рядом,  удары твёрдыми углами приходятся как раз в коленки, сидящего пассажира. Сижу я, значит, в тесном вагоне метро, мечтаю о том времени, когда закончатся мои хождения по врачам, и вдруг бац по коленке чем-то тяжёлым, а затем ещё и по второй. Ну, очень больно! Промолчал. Входит другой дипломат,  прямо ко мне подошёл и сопит надо мной. Руки у них, что ли дрожат, или ещё что, но опять мои коленки очень заболели от очередных ударов. Я, конечно, завопил от боли. «Да, у меня там кныги», сказал дипломат кавказской национальности. Зачем он мне сказал про книги? Скорее всего, там были деньги или бомбы, уж очень больно болели коленки! Напоследок меня совсем добил молодой человек похожий на студента. После моих нервных замечаний, он сказал: «А Вы уберите свои коленки!» Наверное, он был действительно очень умным  и студентом, потому, что я, тупой, до сих пор не знаю, куда их можно убрать. Может быть за спину!

                4.Мне, как раз, сюда и нужно.

В конце, концов, хотя и с разбитыми коленками, но я добрался до института Склифосовского и попал на приём для консультации к профессору. Профессор очень быстро со мной разобрался и сказал: «Проведем обследование и, если потребуется, сделаем операцию сосудов шеи». Надо сказать, что институт, люди и всё, что я там увидел, произвело на меня такое глубокое впечатление, что говорить обо всём могу только в превосходной степени. Профессор мне тоже понравился и я решил, что, несмотря на негативное отношение к больницам, лягу на обследование, а дальше посмотрим. Сразу пошёл к врачу, который записывает на госпитализацию, для своего оформления. Страх  перед больницами, перед операциями заставил меня задать глупый вопрос: «А, смертельные случаи бывают при таких операциях?» «При плановых операциях, конечно, не бывают»,    сказала мне врач и оформила мои документы. Затем дала направления на анализы крови, в том числе на СПИД и сифилис.

            Через несколько дней, она мне позвонила домой и сказала, что я могу приезжать в больницу. Тут же перечислила вещи, которые надо взять с собой. На следующий день я приехал в больницу, сдал верхние вещи в камеру хранения,  поднялся в своё отделение и оказался в своей палате.

 

                5.Палата № Х.

            Чтобы  чуть- чуть ощутить, куда я попал, надо сказать каково было первое впечатление, от увиденного. Огромная территория, заполненная различными корпусами, эстакады по которым машины скорой помощи въезжают на этажи зданий, прямо в хирургические палаты, вертолёты, подлетающие с больными и ранеными и садящиеся на специальную площадку - всё это впечатляло, и даже появилась гордость, оттого, что и мы не лыком шиты. Когда я вошёл в корпус и стал подниматься на лифте, меня приятно удивили надписи на стенах, смысл которых был в том, что здесь всё бесплатно и не надо ни за что платить. А мне говорили совсем наоборот. Лифт доставил меня в моё отделение, и я оказался в длинном коридоре, из которого шли двери в палаты. Сразу захотелось посмотреть в окна на московский пейзаж с высоты птичьего полёта, Главный корпус возвышается над близлежащей окрестностью, а я находился почти под крышей. Отыскал в центре маленький верхний золотой куполок с крестом церкви Большого Вознесения, в которой, как известно, венчался Пушкин Александр Сергеевич, а потом, чуть в стороне, и свой дом и свои окна. На душе стало легче. Москва красива и днём и вечером, когда медленно закатывается за горизонт солнце и ночью со своей цветной рекламой и освещением. Потом, я часто наблюдал ранним утром, как быстро, на глазах, поднимается огромное красное светило. Зрелище, которое каждый раз завораживает, так оно красиво!

            В палате стояло пять кроватей и холодильник. Занято было только три, и одна стала моей. Состоялось знакомство. Ивану уже сделали операцию по замене сосуда в области живота,  который связан с системой кровообращения ног, но, несмотря на это, его ноги невыносимо болят, он не может спать, и всё время просит, чтобы ему делали обезболивающие уколы наркотиками. Сестры ругаются, говоря, что он станет наркоманом, но, видя его мучения, продолжают помогать ему уколами. Михаил Николаевич только готовится к операции сосудов ноги, но ходить уже почти не может. Пётр Иванович, сухощавый старик, у которого плохо циркулирует кровь в ногах и руках, почти бездыханно лежит на кровати, не говорит и всё время спит. Четвёртым лежу я, почти здоровый, но с неправильным кровообращением в шее и голове, и робко изучаю обстановку, в которую я попал. Пока ничего утешительного. Потом, в коридоре я познакомился с Серёжей, гигантского роста, похожего на нового русского, но очень приветливого. Он мне сказал, что лежал в нашей палате, но после того как умер его сосед, перешёл в другую палату. Шея его с одной стороны имела шрам от проведенной ранее операции, а на другой стороне была заклеена повязкой, которую наложили недавно после второй операции на сонной артерии. С ним уже проделали то, что, возможно, предстояло пройти мне, и всё у него было хорошо!  Я повеселел. А после того, как он сказал, что мне очень повезло, потому что я попал туда, куда нужно к настоящим специалистам своего дела, самым лучшим хирургам, настроение моё стало прекрасным.

 

                6.Конвейер.

            На следующий день меня включили в конвейер лечебных процедур. Конвейер - это различные процедуры, которые делаются медсёстрами. Утром почти всем втыкают иголку в вену руки, в которую из бутылки, подвешенной на высоком штативе, течёт, или капает, лечебный раствор по трубочке. Это называется капельницей. Затем приносят каждому свои лекарства, кому-то делают уколы, кого-то возят на различные процедуры, делают перевязки и многое, многое другое. Между процедурами привозят завтрак, обед и ужин. Здесь многих спасает холодильник, в который родственники во время посещений складывают любимые и полезные и вкусные вещи.  Еда скромная, почти вкусная, но некоторые от неё отказываются, хотя, наверное, такая пища и нужна больным. После капельницы, лекарств и других процедур хочется спать, поэтому первое время многие, в том числе и я, проводят в сонном состоянии. Следующим утром меня будят, но я даже не могу открыть глаза, во всём теле сонная слабость. С трудом открываю глаза и вижу над собой глаза и нос, а всё остальное голубое и белое, и шприц в руке. Это сестричка пришла брать у меня кровь на анализ. Я сказал, что кровь на анализ уже сдавал, и продолжил свой сон. Действительно, перед тем как лечь в больницу я ведь сдавал кровь на различные анализы. Через некоторое время пришёл молодой человек, очень раздражённый и отчитал меня за то, что я не отдал свою кровь. Это, оказалось, был врач нашей палаты. Я пытался сказать, что я лёг сюда только на обследование, а не на операцию, и меня пока не надо к ней готовить. «Будете делать, то, что я скажу!» отрезал он. «Я же, не в Освенциме», тихо буркнул я. На следующий день мне пришлось отдать свою драгоценную кровь. Потом я подружился с сестричкой, которая отнимала у меня кровь, и мы вместе подсмеивались над этим инцидентом. Вообще сёстры и молодые и постарше  очень внимательные, даже ласковые, в чистых халатиках и шапочках и белых, белых  носочках, порхающие между больными, произвели на меня неизгладимое впечатление своим добросовестным отношением к работе. Не всё так плохо у нас, если есть такие люди, работающие за зарплату, о которой даже стыдно говорить. Постепенно я вживался в больничную атмосферу, начались беседы между собой, рассказы о наболевшем, воспоминания о прошлом, суждения о нынешних политиках и, вообще, о жизни.

 

                7.Михаил Николаевич.

Михаил Николаевич рассказал, что ему второй раз повезло с врачами. Первый раз был во время войны. Во время наступления нашей армии, молодой боец смело атаковал противника, ворвался в дом, расстреливая фашистов, и вдруг разорвался снаряд.…Очнулся в полевой госпитальной палатке, весь забинтованный с ног до груди,  тела не чувствует, как будто его и нет. Недалеко кипела вода, готовились к операции. Пилой должны были отпилить ему ногу. Вдруг в палатку вошёл маленький человек, весь белый, как дед-мороз, выслушал доклад врачей, постоял, подумал и подошёл к раненому бойцу. Взял этот дед мороз большую иглу и стал тыкать ей через бинты в ногу, которую собирались отрезать. Спрашивал бойца, чувствует ли он уколы этой иглы. Когда дело дошло до большого пальца ноги, оказалось, что он ощущает уколы, и тогда белый человек отменил операцию. Так была спасена правая нога молодого человека. Потом его отправили в тыловой госпиталь во Владикавказе. По прибытию в этот госпиталь Миша сразу попросил у совсем юной тоненькой черноглазой сестрички, чтобы она принесла ему палочку. Сестра плохо понимала по-русски, но всё-таки принесла ему веточку с дерева. Какое же было удовольствие просовывать веточку под бинты и доставать оттуда насекомых, которые им питались. Так началось лечение. Он запомнил на всю жизнь врачей: белого человека и добрую полную женщину, армянку, которая выходила и поставила его на ноги. Войну он закончил в Берлине.

              Второй раз повезло Михаилу Николаевичу здесь, в институте имени Склифосовского. На его счастье молодые хирурги должны были провести испытания своего изобретения, специального оборудования для проведения операций и чистки сосудов. Его предупредили, что операция может окончиться неудачно, но он решился, согласился стать подопытным кроликом. Как говорят, не проиграл. Операцию ему сделали на сосудах левой ноги. После операции врачи рассказали, что из сосудов извлекли почти полкилограмма всякой гадости. Операция, вероятно, была не простая. Состояние больного вначале было неважное, а рана плохо заживала. Врачи сами делали перевязки, интенсивно применяли различные процедуры, лекарства, уколы и их упорство и личная заинтересованность принесли свои плоды. Была спасена вторая нога, уже старику, бывшему солдату Михаилу Николаевичу, а молодые, но уже опытные хирурги, может быть, станут профессорами.

 

               

8.Иван.

            Ивану, простому работяге, совсем не повезло. На моих глазах развёртывалась его трагическая история. Несмотря на сделанную ему операцию, кровообращение в ногах не улучшалось, и боли не проходили. Все ночи напролёт он не спал, стал очень раздражительным и по любому поводу ругался матом.  И вот, при очередном обходе, профессор после осмотра провёл ладонью по ноге Ивана ниже колена, показав, где надо отрезать. Начиналась гангрена. Быстро, на каталке, санитары увезли Ивана на операцию. Только к ночи его привезли с забинтованной культёй. На кровать установили приспособление, которое позволяло подтянуться, чтобы сесть, очень похожее на стрелу подъёмного крана с ручкой вместо крюка. На некоторое время в палате стало тихо. Во время   посещения его женой, тихой, скромной женщиной, Иван начал мечтать вслух, о том, как вместо ноги ему сделают протез в виде ботинка, потом ему выделят бесплатно автомобиль и они, на старости лет, будут на нём ездить. Вероятно, они давно об этом мечтали. Жена, как могла его утешала и поддерживала.  Но не долго длилось это счастье. Буквально, через день продолжились боли в обеих ногах. Болела оставшаяся нога и та, которую отрезали. Опять потянулись бессонные ночи, продолжились бесконечные уколы, лекарства, процедуры. Ничего не помогало. Теперь Иван сам попросил отрезать ему вторую ногу. На этот раз всё произошло, как в ускоренном кино, и уже через час его привезли и положили на кровать без обеих ног. Остаётся только удивляться терпению, мужеству и вере в светлое будущее этого простого человека. Дай бог, чтобы ему всё-таки повезло.

                9.Милиционер.

Наконец пополнилась палата пятым больным. Это был старик лет под восемьдесят, с красной волевой командирской физиономией,  густой седой шевелюрой и совершенно слепой. Сопровождала его бабушка, которая сразу заявила, что они из МВД и сюда попали, как бы случайно. Вселение происходило буйно, от врачей чего-то требовали и в довершение, когда бывшему милиционеру поставили капельницу, он так махнул рукой, что иголка улетела к соседу. У старика плохо функционировали ноги, но, наверно, и голова, потому что он не понимал, где находится, и постоянно просил свою жену, то посадить его в кресло, то накрыть его пледом, то дать покурить, то ещё что-то. Бедная женщина объясняла, что они не дома, а в больнице. Вёл себя он как избалованный маленький ребёнок. После того как выяснилось, что здесь вылечить не смогут, а могут только отрезать ноги. Бывшего милиционера увезли.

               

10.Пётр Иванович.

После этого вдруг заговорил Пётр Иванович: « Да ему надо голову отрезать, а не ноги!» Я впервые услышал его голос, меня удивили его оригинальные рассуждения, и мы разговорились. Оказалось, что он приехал из Приморья к дочери, врачу по специальности, и она поместила его в больницу. Сам он крестьянин, много повидавший в своей жизни. Довелось ему изведать полной мерой плоды всех экспериментов, которые ставились в нашей стране над народом и, особенно,  над крестьянским народом. При царе Николае пострадали его родители. Во время войны 1914 года у  отца погиб брат, а у матери отец. Затем после победы Октябрьской революции и прихода к власти Ленина у родителей пропали все деньги, которые они получили от продажи имущества и вложили в заём « Свобода», выпущенный правительством Керенского. В детстве, уже при Сталине, он видел и ощутил, как раскулачили его отца. Сначала приходили комсомольцы и отбирали «излишки», потом отобрали всё и отправили в ссылку. Отец не выдержал всех издевательств судьбы и тяжёлого труда заболел и умер. И всё-таки их большая семья выжила, встала, как говориться, на ноги и жила  не богато, но в достатке. Затем война, унёсшая жизнь двух старших братьев и принесшая много страданий и лишений. После войны, денежная реформа 1947 года унесла все сбережения. Опять надо было начинать всё заново. Умер товарищ Сталин, начал чудить Хрущёв, правда, жизнь при нём стала полегче и посвободнее. Потом жизнь пошла лучше, но началась перестройка. Первоначальные  надежды на неё не оправдались. Ну и так далее. Ельцин и Гайдар со своими реформами, отобрали деньги, накопленные на новый дом, а Ельцин с Кириенко отняли деньги на машину с помощью очередного мошенничества, теперь называемого дефолтом. Вот и получается, что в России честным трудом всё равно не заработаешь, а если заработаешь, то отберут. Что остаётся? Только пить и воровать, да смеяться. Пьют в сельской местности повсеместно. Воруют, всё что можно и нельзя. Молодёжь стала употреблять наркотики. Убийство человека стало просто, рядовым событием. Крестьяне чуть-чуть пожили, как это не смешно, во времена правления Хрущёва и Брежнева. До этого фактически сохранялось крепостное право административное, в нынешнее время оно стало крепостным правом экономическим.  Кому такая жизнь нужна? Кириенкам, наверное. Президент наш Ельцин практически большую часть времени правит страной с койки палаты реанимации больницы, как в известной русской народной сказке Иван-дурак, лёжа на печи. Или за бутылкой. Он оказался слабаком, и как говорится не по себе срубил сук. Всем заправляют разные чиновники. В стране беспредел. Самое главное, что все, кто был у власти, хотели осчастливить страну, на словах, то есть, хотели  сделать как лучше, а получалось как всегда плохо. Это изречение Черномырдина войдёт в историю как самая яркая характеристика нашей страны в этом столетии. Правда, себя наши правители не забывали никогда и ни в чём себе не отказывали. Как можно жить, когда весь народ нищий в самой богатой стране. Верх безнравственности. Конечно, в нашем неспокойном мире, с вечной борьбой, могут возникать сложные экономические ситуации, требующие проведения денежных реформ. Хотя, американцы не делают этого, потому, что они уважают себя и свой народ. Наверное, для этого надо быть джентльменом. Действительно, реформу любую можно провести, но только честно и тогда её поймут, и поддержит народ. Ведь, если бы при реформах деньги индексировались по золотому курсу, и замораживались даже на несколько лет, то есть отдавались через эти несколько лет государством, народ мог бы жить и работать спокойнее, не прятать свои сбережения в долларах, с верой в своё будущее.  Никто никогда тогда не сказал бы, что наше государство непредсказуемое и грабительское.

            Больше послушать мне Петра Ивановича не довелось. Его выписали. Капельницы сделали своё дело, на ногах и руках пропала синева, и ему стало лучше.

               

               

11.О крестьянах замолвите слово.

После рассказов Петра Ивановича я вспомнил, о чём писал Дидро в статье «Крестьянин» помещённой в Великой французской энциклопедии XVIII в. Вот что он писал, довольно давно: «Горе стране, где крестьянин действительно беден! Это может произойти только у нации, которая сама стала бедной, у нации, прогрессирующий упадок, который стал заметен по самым своим зловещим признакам».

«Торговля деньгами создаёт только движение знаков, которые сами по себе ничего не стоят. И только земля порождает истинные богатства, ежегодно воспроизводимые, богатства, обеспечивающие государству твёрдые, независимые от моды, видимые доходы…»

«Произвольное налогообложение совершенно явно препятствует всем усилиям крестьян, уменьшает капиталы, которые они могли бы вложить в землю. Следовательно, оно подрывает корни доходов государства, распространяя возмущение и страх, оно душит всякие зародыши процветания».

«Бедность крестьян делает почти бесплодным всякое налогообложение и не даёт никаких средств, для существования государства».

Французы давно поняли эти простые, казалось бы, истины и  пользуются плодами знаний, посеянными Великими энциклопедистами. Но демократы не успели их почитать. Хорошо бы и нам понять, что надо любить свой народ и всячески создавать благоприятные условия для работы и жизни.

12.Курильщики.

            Зачем я стал Вам рассказывать про эту больницу? Дело в том, что всё это происходило в отделении сосудистой хирургии, а все больные, которых я там видел КУРИЛЬЩИКИ. Курение способствует болезням сосудов, а больные сосуды приводят к заболеванию различных органов курильщика, и я отчётливо это понял, и мне стало страшно.  Причём, несмотря на то, что им запрещено курить, многие из них продолжали курить и после операций и даже после ампутации ног, в любом месте, где придётся, в туалете, на лестнице, по закоулкам. Курить я, конечно, бросил и всех пытаюсь убедить в необходимости это сделать. А для чего я рассказывал свои страшные впечатления? Чтобы Вы бросили курить.  Когда курильщиков собирается больше двух, начинаются разговоры о политике, о разных наболевших вопросах, благо, что можно говорить обо всём. Чего я только не наслушался. Попробую рассказать о некоторых высказываниях и дискуссиях в среде курильщиков.

 

 

 

13.Мировые, глобальные проблемы.

Несмотря на неважное состояние со здоровьем, людей, умудрённых большим жизненным опытом, продолжают интересовать болезненные проблемы, которые возникли в последние годы и, особенно, в связи с распадом СССР.  Россияне как будто без войны потерпели поражение, в результате которого значительные территории  с русским населением оказались отторгнутыми от России. Это Крым и Ново Россия на Украине, Северные области в Казахстане, некоторые территории в Прибалтике, Приднестровье в Молдавии и т. п. Во время существования СССР никого это не интересовало, поскольку было одно государство, и границы были установлены без учёта, того, какое там проживало население. Теперь же русскоязычное население оказалось оторванным от своей Родины и, учитывая националистические настроения, царящие в новых независимых государствах, попали в тяжёлое, угнетённое состояние, несмотря на то, что многое сделали и делают для развития этих территорий. Этот нарыв, созданный безответственными политиками, живущими сиюминутными интересами со временем всё равно вскроется, и хорошо бы, чтобы это произошло без крови. Каков же выход?

            Многие русскоязычные люди бегут в Россию, беспокоясь о своём будущем, и это один из выходов, не в пользу экономик независимых государств. Создание русских автономий, путём проведения референдума, наиболее демократичного способа волеизъявления, может задержать русскоязычное население в этих государствах, снимет напряжённость, не повлияет разрушительно на экономику, но нереально из-за тупого национализма. Не исключено, что русские, натерпевшись унижений и нового ига, восстанут и завоюют себе независимость с оружием в руках, как когда- то, прогнав, Хан Батыя. А может быть возобладает разум, и страны с русскоязычным населением объединятся, чтобы вновь стать могучим государством, ведь вместе жить легче и спокойнее. Ни один из этих вариантов нельзя исключить. Эту головоломку, придуманную нынешними политиками, ещё долго придётся решать следующим поколениям. А зачем?

            В течение нескольких веков создавалось русскоязычное пространство в России. Это огромное достижение, которое трудно переоценить. Благодаря этому многочисленные народы смогли общаться, обмениваться знаниями и достижениями культуры, обогащая этим, друг друга. Экономическое пространство взаимно дополняющее, позволяло обеспечивать стабильность и живучесть государства. Понятно, что веник труднее сломать, чем отдельную веточку. Но, чтобы Вы не говорили, руководители независимых государств, вдохнув свободы, не хотят этого понять, как дети не хотят слушать советы родителей, умудрённых жизненным опытом. Каждый хочет пройти свой путь по своему, набивая себе свои шишки. Сейчас все хотят дружить с Америкой, которая выиграла соревнование с коммунизмом. Правда, американцы относятся к нам так же, как мы относимся к дикарям, да ещё и побаиваются нашей непредсказуемости. Ведь мы с нашей самобытностью такое сотворили со своим народом и страной, что это будет трудно исправить нескольким поколениям. России надо тоже искать свой путь. Конечно, путь дружбы  Америки и России наиболее продуктивен для обеих стран, особенно в борьбе с нарастающими национализмом, экстремизмом и другими измами во всём мире.          А может быть все эти проблемы надуманы? Ведь живут же русские эмигранты по всему миру, сохраняя русскую культуру и традиции часто не хуже чем в метрополии. Сейчас во многих странах люди вынуждены изучать английский язык, чтобы приобщиться к американской культуре, музыке, компьютерам и другой технике. Разве плохо было бы, если бы мы знали с детства ещё и английский язык. Вероятно, те, кто борются с русским языком, являются бездарными гуманитариями, поэтами, писателями, надеющимися, что их будут больше печатать на своём языке, и они смогут прославиться на национальной волне и обогатятся. Может быть, всё дело в экономике?

                14.Где наше достоинство?

От глобальных проблем переходят к насущным. Низкая зарплата, пенсии установленные, пришедшими к власти, демократами, довели население до нищеты и ущемляют достоинство человека на фоне безудержного разгула ловких нуворишей, освоивших методы ограбления своего народа и страны. Почему-то в России уровень зарплаты всегда ниже, чем в цивилизованных странах. Ещё А.М.Горький писал, что зарплата русского рабочего до революции была в пять раз меньше, чем американского. А сейчас заплата русского рабочего и даже инженера аэрокосмической промышленности в пятьдесят раз и более, ниже, чем американского. Докатились в светлое будущее! Вместе с тем, директора предприятий и номенклатура прекрасно устроились, установив себе зарплату мирового уровня. Если в советское время, зарплата директора была в три - десять раз выше средней, то сейчас она возросла в шестьдесят, сто  и значительно выше, средней. Кроме того предприятия обросли коммерческими структурами, всегда подконтрольными директору, от которых он легально и нелегально получает доход, иногда значительно больше зарплаты. Недаром директоров называют жирными котами. Коммерческие структуры, созданные на предприятиях, это практически посредники между предприятием и потребителями продукции, которую на нём можно производить. Фактически, используя людские и другие ресурсы предприятия, коммерческие структуры     присваивает прибыль этого предприятия. Как это может быть? Да очень просто. Все это знают, но делают вид, что это новое в экономике. На самом деле, это узаконенное воровство. Представьте, что вы работаете и получаете зарплату на предприятии, а кроме этого, создали своё   коммерческое предприятие. Далее вы нанимаете работников предприятия в своё родное предприятие по трудовым соглашениям с минимальными ставками и, иногда, несколько освобождённых сотрудников, которые будут получать зарплату только у вас. Все остальные ваши сотрудники получают зарплату на обоих предприятиях, а работают, обычный рабочий день. Они, якобы, так здорово работают, что успевают делать в два раза больше, чем остальные. На самом деле, учитывая, что ваше предприятие создано с ведома директора, начальники этих сотрудников закрывают глаза на то, что эти сотрудники практически не работают по основной работе. Таким образом, они фактически обворовывают всех тех, кто выполняет за них основную работу. Кроме этого воруется у коллектива стоимость помещений, оборудования, тепла, электричества, телефона, интеллектуального потенциала, ранее созданного, и многое другое, о чём сразу и не вспомнишь.  После этого, ясно, что за это вам придётся платить, и проще и надёжнее платить директору. Конечно, здесь рассказывается о самой примитивной, но типичной схеме воровства, на самом деле она может принимать самые изощрённые и изобретательные формы. А народ молчит. Что-то не слышно, чтобы выходили на демонстрации против директоров, которые во всём и виноваты. Никому не хочется связываться с директором, да и рычагов для воздействия на директоров не осталось. Лучше получать хоть какую ни будь зарплату, чем ни какой, и потом ходить по судам, в поисках правды. Правдоискателей на Руси много, но её ещё никто не нашёл. Здорово она прячется! А, кому на Руси жить стало хорошо?

                15.Какая-то номенклатура.

Номенклатуре разного ранга жить стало ещё лучше. Так вот, кто устроил все эти катаклизмы для народа, чтобы жить ещё лучше! При советской власти был феодально-номенклатурно-бюрократический строй, ограниченный партийной бюрократией, которая провозглашала, что она защищает трудящихся. Номенклатура побаивалась партии. Ей очень надоело бояться. Свершилась революция,  партию прогнали, партийцев пристроили, и понеслось.…Теперь феодальный, номенклатурный и бюрократический строй стал неограниченным. Посмотрите, как все пересели на «Мерседесы», как строят огромные виллы, как приватизируют огромную собственность, как прокручивают бюджетные деньги, используя своё служебное положение и взятки. Это называется бизнес по-русски. Поскольку номенклатура это бывшие коммунисты, значит, коммунисты все захотели стать капиталистами. Вот, в чём дело. В общем, коммунисты ушлые ребята. Сперва они ограбили царя и всех богатых, затем заставили весь народ бесплатно работать на них, пугая капитализмом, а теперь, под видом демократов, прихватывают всё, что создал народ тяжёлым трудом, чтобы самим стать капиталистами. Из всего этого следует, что номенклатура, неограниченная, грабит и ворует легально и нелегально. Не даром говорят, как хорошо быть генералом и лучше работы в мире не найдёшь. Работать за бесплатно наоборот, почему-то никто не хочет, но работают. Рассказывали и такую быль, о том, как два авиационных инженера, американец и русский, работавшие рядом на площадке и представлявшие свои боевые истребители на выставке за границей, как-то завели разговор о зарплате. Оказалось, что они, за одинаковую работу получают почти одинаковую плату. Здорово! Только американец исчислял свой заработок за час, а русский за месяц, как у нас принято. А, как вам понравится такое, что все кто связан с так называемой секретностью в оборонке, добровольно подписываются в том, что они лишаются гражданских прав, наравне с преступниками или идиотами, а иначе не смогут работать по специальности. Вот Вам и крепостное право. За секретностью, в большей части скрывают общеизвестные вещи, но надо, чтобы враг этого не знал, а заодно и свой народ. Фактически правительство не доверяет людям, которые и являются опорой государства, а их, наверное, половина страны. Но все молчат.

               

16.Опять, кто виноват?

Кто же во всём виноват? Да два козла, Горбачёв и Ельцин, потому как они оба по восточному гороскопу козы, а, наверно, они мужики, значит они козлы. Вот, что могут наделать два безмозглых  козла с многомиллионным народом. Конечно, надо уметь: обещать людям всё, глядя им в глаза и не выполнить ни одного обещания.  Потом ничего не остается, как замаливать грехи, обращаясь к богу, в которого не веришь. Бог ничего им не простит. Лицемерие - оружие номенклатуры. Правда, до них было немало зверей, но козлов, вроде не было.

Горбачёв помог капиталистам сломить советскую империю, а нам выбраться из дерьма.  Эти разговоры уже всем надоели, но всё равно продолжаются. Дело может дойти до драки или до курительной революции.

               

 

17. «Это» всех интересует.         

Много говорят в курилках об «этом» или об «этой» революции. Говорят, что, мол, некоторые церковники и, вообще, пожилые люди очень осуждают телевизионные передачи, журналы, газеты, в которых показывают такое, что глаза хочется закрыть. Безобразие! Наверное, если не нравится лучше не смотреть и не осуждать, потому что это нужно молодым, чтобы научиться лучше любить друг друга. Человечество веками, по крупицам собирало и воспевало опыт любви. Самое притягательное для  людей и животных это любовь. Так сотворил мир Бог. Так, пускай молодые люди научаться любить, и испытают всё в любви, чтобы дожить до старости и не надоесть друг другу. Возможно, что это даже укрепит семью.

            Да, говорит другой, вот я посмотрел фильм на кассете «об этом», где всё в натуре, трёхчасовой, и у меня после этого, как отрубили. Конечно, оргии не могут слишком долго длиться, во всём нужна мера, нервы не выдерживают. Зато теперь кругом много книг и лекарств, только выбирай.

            Некоторые вспоминают, как они искали в детстве хоть какую-нибудь информацию «об этом», и не находили. Достать, что–нибудь на эту тему, можно было только подпольно. И вот дожили до старости и только узнали, про это, но уже  стало поздно. В общем, любите, пока любится!

            Есть у нас хоть, что-то хорошее? Конечно. Вот мы болтаем о чём угодно и пока не боимся, что нас могут посадить в места не столь отдалённые. Мы радуемся, что нам разрешают говорить. Вот до чего мы дожили! Стало возможным купить всё, что угодно. Плохо то, что нет денег и очень трудно их заработать честным путём. А, всего-то нужно, только создать такие условия, чтобы люди могли честно работать и достойно жить. Вот так, всё просто.

                18.Почти, здоров.

            Пока я Вам рассказывал о выступлениях в курилках, жизнь в больнице шла своим чередом, работал конвейер: лечили, делали процедуры, хирурги делали операции, что-то отрезали, вырезали, кого-то выписывали почти здоровым, кого-то инвалидом, а кто-то умирал.

            Наконец, через три недели, подошла моя очередь для обследования моих сосудов. Готовили меня, как к операции. Вечером меня помыли, сделали клизму и побрили это самое место. Утром, голенького, положили на каталку, накрыли простынёй и повезли куда-то. Привезли к какой-то двери и перед ней оставили. Вокруг никого. Лежу и думаю, какой я голый и беззащитный, возили меня как покойника, а теперь и совсем забыли. Вспомнил, как уже пожилой человек, стеснялся  побрить это самое место, и не хотел идти для этого к медсестре. Соседу он говорил: « Да, тебе хорошо, у тебя, наверное, большой». После того, как сосед ему сказал, что у жеребца «этого» совсем не видно, но зато, когда надо, понимаешь? Он побрился, вернее, его побрили. В общем голым лежать неуютно.  Я, в это время, уже совсем замёрз, как вдруг, дверь отворилась, и меня туда ввезли.

            Ввезли и положили как бы на постамент, сняли простыню и начали колдовать около этого самого места. Затем воткнули в пах, в вену иглу и запустили туда какую-то жидкость, чтобы с её помощью исследовать мои сосуды. Процедура неприятная, но терпимая, тем более что результат оказался положительным. На этом закончились мои впечатления от пребывания у Склифосовского.

            Бежал я оттуда, как ошпаренный, с мечтой поскорее пойти на работу. Правда, состояние моё было не самое приятное. Я чувствовал все свои сосуды, и обострились старые болезни. Что делать? Извечный вопрос.

               

19.Как же жить?

По врачам ходить я больше не захотел. Решил обратиться к книгам, благо их стало много, на любой вкус.

            Я и раньше, таким образом, спасался. При нашем образе жизни и питании очень быстро наступает момент, когда начинают барахлить разные жизненные органы человека. Что-то вроде кризиса.  В молодости я целый год бегал от инфаркта. Очень здорово помогло, но тяжело. Когда стало лучше, бегать бросил. Интуиция подсказывала, что, что-то не так, да и знакомый врач не одобрял бег, говоря, что это бег за инфарктом. Потом это частично подтвердилось на опыте известного пропагандиста бега доктора Амосова. Он вынужден был начать жить со стимулятором сердца. Правда, многие бегают и очень довольны.

            Следующий раз, через много лет, когда наступил очередной кризис, я отдыхал на одном из пустынных островов на Волге. Жили в палатках, катались на катере, на водных лыжах, ну и ловили рыбу. Однажды вечером за кружкой водки разговорились о здоровье, и выяснилось, что есть люди, в прекрасном здравии живут по книге какого-то американца и голодают. Мне дали эту книгу, самодельную, напечатанную на машинке. Сейчас, почти в любом книжном магазине можно купить эту книгу П.Брэгга «Чудо голодания». В течение полутора лет, на сколько это можно в наших условиях, я придерживался советов книги. Эффект удивительный. Жизнь стала прекрасной, появилось здоровье и силы, хотелось жить и работать, бегать и ещё чего-то другого. Впрочем, голодание это суровое ограничение и, вероятно, подсознательно организм со временем, когда кризис проходит, начинает сопротивляться ему. Так и случилось, через полтора года одно воспоминание о голодном дне, будоражило весь организм. Пришлось прекратить голодание. Впоследствии все мои попытки начать голодание провалились.

                20.Учитесь у П.Брэгга.

И, всё- таки, я снова обратился к П.Брэггу, наивысшему для меня авторитету по проблеме здоровья.

Поль С.Брэгг в своей книге «Построение мощной нервной силы» призывает всех нас: НЕ ОТКЛАДЫВАЙТЕ ВЫПОЛНЕНИЕ ПРОГРАММЫ СОЗДАНИЯ  НЕРВНОЙ СИЛЫ.

Так начинайте же сегодня, сейчас, выполнение программы, представленной в книге. Кратко отметим главные пункты.

1.         Прекратите чрезмерные нервные траты. Созерцаниями и ясностью ума избавьтесь от беспокойств, страхов, отрицательных эмоций, которые истощают вашу нервную энергию. Противопоставьте этому вашу ясную цель и уверенность, что вы можете достичь ее.

8 часов глубокого ночного сна. И по возможности найдите время подремать после полудня.

Примите программу питания, которая сделает вас чистым и здоровым. Не употребляйте безжизненную пищу и питье, а также искусственные стимуляторы, такие как кофе, чай, табак, соль, кола, очищенный белый сахар и т. д. Ешьте преимущественно фрукты и овощи, сырые и правильно приготовленные. 24-часовое голодание каждую неделю, только с водой, лимонным соком и медом. 7 – 10-дневное голодание в различное время года избавляет ваш организм от ядов.

 

4.         Ежедневно упражняйте свое тело. Совершайте прогулки на свежем воздухе быстрым и медленным шагом, стимулируя циркуляцию.  Плавайте, танцуйте, играйте в подвижные игры. Заставляйте все 600 мускулов вашего тела действовать.

5.         Дышите глубоко. Направьте жизненно необходимый кислород в нижнюю часть легких. Кислород – самый большой нервный стимулятор.  Сырые фрукты и овощи в вашей диете наполнены кислородом, а ваши очищающие голодания увеличивают объем кислорода в вашем теле. С помощью глубокого дыхания вы очистите кровь от ядовитого углекислого газа и наполните каждую клетку тела кислородом.

6.         Ежедневные водные процедуры в теплой и холодной воде. Солнечные ванны.

7.         Держите свои эмоции под контролем. Не напрягайте ваши нервы,  хотя это достаточно трудно.

8.         Расслабляйте ваши нервы. Естественный ритм жизни - это напряжение, а затем расслабление, подобно сердцебиению. После напряженного действия вы должны автоматически расслабляться.

9.         Наслаждайтесь жизнью. Не забывайте развлекаться и забавляться. Успех, материальная обеспеченность – это хорошо. Но самое лучшее – это наслаждение жизнью. Пойте и танцуйте, свистите и напевайте про себя. Держитесь подальше от тех, кто сеет печаль и раздоры. Старый мир – это сумасшедший дом. Делайте все, чтобы он стал лучше.

 

Здесь, на мой взгляд, сформулированы основные принципы здорового образа жизни. Они здорово отличаются, от того к чему нас приучили с детства. Главное, говорили нам, это учёба, работа и ещё раз работа, а потом всё остальное. Кто-то работал за идею, кто-то за деньги, чтобы достичь благополучия. Благополучие, это, когда есть квартира, дача, машина,  жена и дети. Но главное это хорошо закусить и выпить. С детства я помню, какие обильные столы накрывали в праздники, часто даже места на столе не хватало. Ну и мы, повзрослев, продолжаем традиции. Такая вот жизнь с перееданием, частыми и обильными выпивками, курением, малоподвижным образом жизни и стрессами на работе и в жизни приводит к тем кризисам в здоровье, о которых я упоминал. Действительно, утром, в спешке, человек, что-то поел. Не успевая, как следует, пережевать пищу, запил кофе или чаем. Набив желудок, поехал на машине на работу. Желудок с не пережеванной пищей и с разбавленным желудочным соком не может усвоить эту пищу. На работе, получив определённую порцию стресса,  часто кое- как, опять наспех поев, наволновавшись, человеку не грех иногда и выпить с коллегами. На самом деле пить на работе не хорошо. На работе проходит большая часть жизни от 9 до 12, а иногда и больше часов в день. Далее опять машина и дом. День за днём проходят как в калейдоскопе. Зато дома можно как следует нажраться и отвалиться без сил на диван к телевизору, с сигаретой, а потом заснуть. И так далее. Жизнь, по-своему, увлекательная. Конечно, бывают и выходные, когда можно заняться спортом, каким-то физическим трудом, посидеть в сауне или в бане, а потом всё равно хорошо выпить и поесть шашлычка. Вероятно, это не скомпенсирует накопленного стресса и приобретённого живота. Теперь понятно, почему П. Брэгг на первое место поставил нервы, потом питание, физическую нагрузку и всё остальное. Ведь, почему-то говорят, что нервные клетки не восстанавливаются. В молодости мы этого не понимали и даже пренебрегали этими понятиями.

                21.Упражняйте и уважайте своё тело.

Прочитав ещё множество книжек, я выбрал из них наиболее приемлемый и не очень обременительный для меня способ более, менее здорового образа жизни, чтобы восстановить своё подорванное здоровье.

            Утром, проснувшись, я выпиваю, лёжа от одного до трёх стаканов кипячёной воды, в зависимости от времени года и желания. Желудку это очень нравится.  Затем делаю трёх минутный массаж лица, головы, глаз, носа, ушей  и шеи, растирая их тёплыми рукам и кое-где слегка постукивая. Затем, не спеша, встаю и приступаю к зарядке.

            История с зарядкой случилась так: Однажды, в хороший зимний день я с приятелем поехал на станцию Раздоры, где он играл в волейбол, а я болел за него и гулял по лесу. Ко мне подошла женщина и предложила купить книжки издательства «Физкультура и спорт». Книжки были дешёвые, и чтобы поддержать коммерцию, я их купил. Одна из этих книжек называлась «Гимнастика тибетских монахов». Когда дома, я её прочёл, я понял, что эта гимнастика для меня. С тех пор, я каждый день делаю гимнастику тибетских монахов. Всего пять упражнений, позволяют напрягать и расслаблять важнейшие части тела. Вот они:

            Каждое из пяти упражнений делается 21 раз. Правда, начинать надо с трёх, в первую неделю. Каждую неделю надо прибавлять по два упражнения. На десятой неделе делается 21 упражнение.

            Упражнение первое. Стоя, расставив руки в стороны на уровне плеч, вращаться вокруг своей оси, по часовой стрелке, смотря перед собой. После остановки, сложить руки ладонями друг к другу и сделать три глубоких вдоха и выдоха. Головокружение пройдёт.

            Упражнение второе. Лёжа на спине, вытянув руки вдоль тела ладонями вниз, ступни ног под прямым углом, производим глубокий вдох и одновременно поднимаем вверх голову, доставая подбородком до груди и ноги со ступнями под прямым углом и прямыми коленями. Небольшая выдержка, выдох и возвращение в исходное положение.

            Упражнение третье. Стоя на коленях, пальцы ног параллельны полу, руки на поясе, делаем глубокий вдох и отклоняем голову и тело назад вокруг поясницы. Выдержка, выдох, возвращение тела в вертикальное положение, опустить голову, руки и плечи вниз.

            Упражнение четвёртое. Сидя на полу, ладонями вперёд и вниз, опираемся на пол, сзади тела, подбородок прижат к груди. Производим глубокий вдох и поднимаем таз вверх, становясь на подошвы, а голову закидываем назад. Напрягаем живот и таз. Выдержка, выдох и возврат в исходное положение.

            Упражнение пятое. Лицом вниз, опираемся руками на ладони вытянутые вперёд и на пальцы ног, согнутые параллельно полу вперёд. Руки и ноги прямые согнуты соответственно  в кисте и в стопе. Голова закинута назад, тело прогнуто в пояснице вниз. Глубокий вдох, Голова поворачивается, так чтобы подбородок как можно сильнее прижимался к груди, таз поднимается вверх. Подошвы и пятки стоят на полу. Получается буква Л, только голова убрана внутрь. Далее выдержка, выдох и возвращение в исходное положение.

            Эти упражнения способствуют наращиванию биополя, разработке суставов и хрящей, открывают и очищают каналы желез и органов, тренируют сосуды и улучшают самочувствие.

            Через некоторое время, после того как я стал делать эти упражнения, меня многие стали спрашивать, каким образом я так изменился в лучшую сторону. Я похудел, исчезли живот и второй подбородок. Помолодело лицо. Появились силы.

            После гимнастики следуют водные процедуры и утренний туалет. Очень хорошо действует душ с циркулярной головкой, которая раскручивает струю и усиливает её действие на тело. Вот таким душем я пользуюсь, чередуя горячую и холодную воду. Сильной струёй хорошо помассировать различные точки на теле, в зависимости от потребности. Правда, иногда не успеваю, и каждый день  не принимаю душ, особенно, зимой.

            Перед завтраком хорошо выпить чистой воды с яблочным уксусом, но после еды ничего не пить в течение двух часов. Ну, наконец, завтрак, после чего поездка на работу общественным транспортом, чтобы хотя бы какое-то время походить пешком. Машину я использую в случае крайней необходимости, да и из-за бесконечных пробок на улицах Москвы, езда не доставляет уже удовольствия.

               

                22.Кушать надо с умом.    

            Поскольку я говорил о завтраке, необходимо поговорить о еде, которую мы должны есть. Если вы в свой автомобиль зальёте не тот бензин, не то масло, не ту тормозную жидкость, не тот антифриз и т. д., он либо откажет сразу, либо будет плохо работать, и потом откажет. А вы знаете, какой едой надо заправлять ваш организм? Оказывается, каждому нужна своя пища, наиболее полезная. Лучше всего это можно определить с помощью кольца привязанного к ниточке длиной 20-30 см. Надо держать двумя пальцами за ниточку, так чтобы кольцо находилось над едой, и спросить, подходит ли вам эта еда?  Кольцо будет качаться либо к вам, либо поперёк. Если к вам, значит, еда подходит, если поперёк, то наоборот. Но этот способ, довольно сложный, и не каждый сможет его освоить. Я тоже не смог, поэтому нашёл некоторые рекомендации в книгах и ими пользуюсь. Привожу некоторые рекомендации из книги Бодхи Атама «Питание по звёздам».

            Диеты по дням недели:

            ПОНЕДЕЛЬНИК.

            Следует быть осторожнее, не раздражать желудок слишком жирными блюдами, избегать солений, маринадов, алкоголя, кондитерских изделий, вообще уменьшить количество мучных изделий, не слишком солить пищу, не употреблять копчёности. Рекомендуются молочные продукты, овсяная каша, фрукты (кроме цитрусовых), ягоды (кроме кислых). Исключается всё острое, томаты, чеснок, лук.

            ВТОРНИК,

            Если вы любите еду с приправами, то вторник - ваш день. Вы можете, есть пищу с высоким содержанием белка, есть острое (если ваша диета это позволяет): лук зелёный и репчатый, чеснок, томаты, болгарский перец, соленья, маринады, а также бобовые, каши из зерновых, яйца. Не следует перегружать еду сладкими и мучными блюдами.

            СРЕДА.

            Рекомендуются овощи, особенно морковь, свёклу, цветную капусту, разнообразную зелень. Хороши в этот день различные салаты, каши с всевозможными добавками и, особенно, блюда из тыквы, также орехи, сухофрукты, соки, ягоды. В этот день лучше избегать мясной и молочной пищи или хотя бы уменьшить употребление животных белков и жиров. Лучше заменить их соевым белком, бобовыми, растительными жирами.

            ЧЕТВЕРГ.

            День свободный в выборе диеты. Не злоупотреблять сладостями и уменьшить употребление корнеплодов, особенно картофеля. В этот день хорошо провести очищение печени, употреблять желчегонные продукты, например, лимонный сок и оливковое масло. Если вы проводите еженедельно суточные голодание, то лучше всего его начинать в четверг после обеда или ужина.

            ПЯТНИЦА.

            Лучше всего есть сладкие блюда, фрукты, фруктовые соки, ягоды, мёд, орехи, овощи любые каши и мучные изделия. Следует избегать мясной и рыбной пищи, яиц, грибов, очень острых блюд. Если вы проводили суточное голодание, то выходить из него рекомендуют картофельным отваром или супом. Рецепт: вода, картофель, лук, немного соли, растительного масла и лимонного сока. Такой суп является одним из лучших средств очищения кишечника.

            СУББОТА.

            Не переедайте. Употребляйте пищу богатую кальцием и фосфором (шпинат, орехи, капуста, огурцы, яйца, сухофрукты, клубника, черника, сливы, сыр творог, грибы). Полезен лук, а вот чесноком лучше не злоупотреблять. Хороши горькие травы: тархун, рейхан. Можно включить и сладкие блюда, но не слишком много. Избегать следует острой пищи, жареных, копчёных, и сырокопчёных, а также консервированных продуктов. Будьте осторожны с алкоголем, лучше не употреблять крепких напитков.

            ВОСКРЕСЕНИЕ.

            Организм максимально активен и легко усваивает все виды пищи.

            Конечно, не надо следовать этим рекомендациям с педантизмом фанатика, желательно придерживаться, в общих чертах, прислушиваясь к голосу своего организма, и научиться ему доверять. Вот и всё!

               Кроме этого в книге приведены списки продуктов, рекомендуемых для 144 знаков зодиака, с учётом восточного гороскопа. Вот вам и инструкция чем «заправлять» разные организмы.

            Недавно я узнал, что организм усваивает пищу в соответствии с тремя суточными циклами или ритмами:

 

ПРИЁМ ПИЩИ. С 12 до 20 часов. Кушайте на здоровье, но с умом.

УСВОЕНИЕ ПИЩИ. С 20 до 4 часов. Отдыхайте.

УДАЛЕНИЕ ОТХОДОВ ШЛАКОВ И ТОКСИНОВ. С 4 до 12 часов. Отдыхайте. Пейте воду. Можно кушать только фрукты, пить соки.

Теперь ясно, почему утром не хочется есть, а при позднем ужине трудно заснуть. На всё воля божья. Делайте сами выводы. Я свои, сделал.

               

23.Грешите и кайтесь.

Но это не всё. Рекомендуется ограничить потребление соли и сахара, белого хлеба и булок, белого риса, картофеля, бананов, кукурузы. Фрукты ешьте сырые и только на голодный желудок, не менее чем за 20 минут до еды.

            Желательно раздельно питаться, но, говорят не обязательно. Хорошо бы хотя бы отучиться есть хлеб с мясом, рыбой или другими белками. О еде можно говорить бесконечно. О ней написано масса книг. Но каждый должен сам подбирать себе диету, опираясь на современные знания и прислушиваясь к своему организму. Если  что-то заболело, подберите и пейте травы вместо чая.

            Попробовав, приведенную диету, вы удивитесь, насколько разнообразнее стали питаться, а главное правильнее. Диета не очень строгая, но имеются  ограничения, которые помогают организму наилучшим способом усваивать поступающую пищу. Реализуется принцип: «Грешите и кайтесь». Кушайте и голодайте.

            Очень важно научиться расслабляться. Конечно, не водкой или вином, как многие, будучи студентами, это делали после экзаменов, чтобы освободить голову для новых знаний.

            На самом деле, необходимо помогать мозгу избавляться от лишней работы. Наш замечательный мозг управляет всем телом, каждой его частичкой и на эту работу он тратит не мало сил, чтобы всё держать под контролем. Примерно 80% своей мощности мозг затрачивает на управление мышцами лица и только около 20% на всё остальные мышцы. Значит, если расслабить мышцы лица и мышцы шеи, рук и ног, наш мозг тоже совершенно расслабиться и освободится от ненужной работы. После этого хочется спать. В таком состоянии можно заниматься аутогенной тренировкой для самовнушения самому себе, что надо бросить курить и начать вести здоровый образ жизни! Ну, хотя бы не здоровый, а приближенный к здоровому. Как же расслабиться? Рассказываю очень кратко.

            Проще всего, если лечь на спину и в начале расслабить, по очереди, руки и ноги, поднимая их немного вверх, а затем позволить им упасть под собственным весом, и так до семи раз. Потом, тоже самое проделать с головой, и приступить к расслаблению мышц, расположенных на лице.  Глаза повернуть внутрь, устремив взгляд на кончик носа, естественно своего, и затем закатить глаза вверх, стараясь посмотреть на свой затылок. Подобные упражнения делают йоги, чтобы достичь состояния медитации. Далее, начиная со лба и до подбородка, делаются различные гримасы, напрягающие и расслабляющие мышцы. Например, морщить лоб, крутить глазами, смеяться. Потом улыбаться, двигать щёки, выпячивать губы.  Наконец, вытаскивать, как можно больше язык, загнув его вниз, а ещё надо открывать шире рот и зевать. И всё до семи раз.

            С помощью такого расслабления можно в течение десяти минут отдохнуть от самой тяжёлой работы или быстрее заснуть после возбуждения. Помните, нормальный сон сбережёт ваши нервы. Привожу ещё несколько советов для скорейшего засыпания и хорошего сна. Если, лёжа в постели, вы будете задерживать дыхание и не дышать, сколько сможете выдержать, то через некоторое время сможете заснуть. Можно перед сном съедать ложку мёда или выпивать настойку пустырника, а может помогать тёплая ножная ванна. Ищите. Главное, чтобы вы хорошо высыпались. Хочу сразу же рассказать о том, как надо выходить из состояния расслабления или сна. Лёжа на спине, с закрытыми глазами, протяните руки вдоль тела и сожмите кисти в кулак. Вдохните, а затем резко одновременно откройте глаза, громко выдохните и вскиньте вверх руки, разжав кулаки и растопырив пальцы. Вспомните, как часто бывало трудно проснуться. Теперь вы сможете легко вставать после сна.

                24.Дышите и добивайтесь.

            Не могу никак остановиться. Надо чуть-чуть рассказать ещё о глубоком дыхании. Йоги это дыхание широко используют. Они его, наверное, и придумали или открыли. Я давно был знаком с подобным дыханием, и оно всегда приносило пользу. Стоило глубоко подышать, как бы направляя мысленно энергию дыхания в то место, где появилась боль, и скоро боль проходила. Дыхание это называется брюшным. Правильное брюшное дыхание происходит тогда, когда при глубоком вдохе живот почти не поднимается, а растягивается как мячик в направлении низа живота. Вот. Польза от глубокого дыхания очень большая, но мало людей могут выдержать долго его режим. Старайтесь, когда это можно, дышать глубоко. Вдыхайте на счёт 6, задержите дыхание на счёт 6 и выдыхайте на счёт 6. Счёт подбирайте наиболее подходящий для вас. Тренируйтесь! Проверяйте своё здоровье. Если вы сможете задержать своё дыхание только, на 15 сек, вы не здоровы. Если на 45 сек, вы вполне здоровы.

            Ну, стал я вполне здоровым, скажет иной читатель, а для чего? Курить нельзя, пить, и есть, почти нельзя, а женщины? Про женщин я здесь ничего плохого не говорил. Всё, что не запрещено законом, разрешено. Бог нас наделил сексуальными чувствами, а бороться с ними трудно, наверно, и не нужно.

            Много людей живут в одиночестве и теперь доподлинно известно, об этом много пишут, занимаются самоудовлетворением. Это не только молодёжь, но и взрослые. Пускай занимаются, если это им нравится. Лишь бы им было хорошо.

Но, всё-таки, хочу сказать, что йоги рекомендуют мужчинам не разбрасываться своей спермой, и в момент оргазма не допускать её выброса. Простейший способ  этого, надавливать на семенной канал в районе заднего прохода средним пальцем вместе с указательным и безымянным. Так можно добиться полного или частичного прекращения выброса спермы.  Этим вы предотвратите потерю энергии, необходимой организму.

            Наверное, человек живёт не для того, чтобы наполнять свой желудок, даже чем-то вкусным. У каждого должна быть поставлена какая-то цель, к которой надо стремиться и целеустремлённо достигать её. Психологи говорят, что надо «тупо бодаться», чтобы достичь поставленной цели. Это значит, что нельзя бросать начатое дело, если что-то не получилось. Надо его отложить, а потом  снова и снова начать его «тупо бодать». И вы добьётесь! Достижение - это тоже счастье!

               

 

25.Будьте счастливы!

Вот некоторая часть того, что я хотел вам передать из своего передового опыта. Из многих книг по крупицам собирались знания, помогающие приспособиться к этой жизни. Скорее всего, эти знания дошли до нас из глубокой древности. Всё, что пишут в книгах достойного внимания о здоровье человека, в большой части идёт из Индии, Китая и Тибета, из мест, где по преданиям и гипотезам не было потопа. До потопные знания, о которых Вы кое-что узнали, помогут вам наслаждаться жизнью и стать счастливыми в современном мире!

            Раньше иностранцы говорили советским людям: «Какие вы счастливые»! и добавляли: « что не знаете, какие вы бедные». Теперь мы знаем, что мы бедные, зато станем действительно счастливыми! Вы узнали о настоящих ценностях!

            Если вы дочитали до этого места, значит, мы вместе испытали все прелести и кошмары здравоохранения и нашей жизни. Значит, обсудили массу глобальных проблем и, чтобы не сойти с ума и не отдать концы, готовы последовать за мной и испытать мой режим жизни, а главное, хотя бы, бросить курить. По крайней мере, я на это очень надеюсь. Спасибо за это Склифосовскому!

            Я в своём опусе не пытался давать подробное наставление, как вам дальше жить. Я просто хочу вас заинтересовать и привлечь внимание к  самому себе, а не ко мне. За подробностями лучше обратиться к более толстым книгам. Чтобы начать своё оздоровление, надо иметь только желание. Я начал с зарядки и постепенно добавлял дополнительные приёмы оздоровления, по мере вхождения во вкус этого дела и пополнения своих знаний. Сейчас я прекрасно себя чувствую и наслаждаюсь жизнью. Доказательство этот рассказ, напечатанный на компьютере для Вас.

Москва.                Декабрь 1999г.               

Послесловие.

Каждый человек должен приспособиться к этой жизни, найти тот единственно правильный путь своего поведения, при котором он сможет создать для своего организма оптимальные условия существования. Надо создать инструкцию по эксплуатации своего организма. Ведь если нарушать инструкцию по эксплуатации какого либо устройства, то оно неминуемо испортится и выйдет из строя. Человек всю жизнь пытается найти эту инструкцию. В зависимости от того, как близко он подойдёт к познанию своей инструкции, тем дольше он будет жить и работать. Но большинство людей не задумываются над этим и надеются на медицину, что его испортившийся организм кто-то починит. Эта надежда призрачна, медицина не всесильна. Только сам человек способен продлить свою жизнь, но для этого он должен поработать над собой. Поняв эту простую истину, я стал изучать опыт пишущих людей по оздоровлению организма. Возможно, что многое имеется в йоге, но она мало доступна. Я использовал для своего дальнейшего оздоровления, в дополнении к тому, что я написал ранее в Склифосовском, опыт Семёновой по паразитам, опыт питания по группам крови Д Адамо, систему оздоровления по Нишу и опыт Мирзакарима Норбекова. На этих четырёх вопросах я остановлюсь, и буду писать далее, хотя этим не исчерпывается круг вопросов.

Когда я прочитал о паразитах, то меня это очень поразило.

Но суть не в этом, а как определить, что у меня тоже есть паразиты? Поэтому через Интернет я нашёл поликлинику, где за небольшую плату проводят анализ на паразитов. К моему удивлению, у меня нашлись паразиты, как сказал врач, мало. Тут же началось лечение, а на прощание я получил гранулы для лечения дома от паразитов. Это лечение основано на методе Фолля. Мне он показался гениальным. Вот, как я его понял: Все в природе вибрирует. Вибрируют паразиты, бактерии и все органы в организме. Зная резонансную частоту вибрации, можно определить в каком состоянии находится источник вибрации и есть ли он вообще. Если паразита ввести в резонанс он разрушится и рассосётся в организме. А теперь расскажу, как это выглядит реально. Я сел и положил голые столы ног и ладони рук на металлические пластины, подключённые к компьютеру. Врач нащупывает биологическую точку на пальце руки с помощью иглы, которая передаёт информацию в компьютер. В компьютер заложена информация о нескольких десятков тысяч разных объектов. Перебирая различные диапазоны вибрации, врач судит о наличии паразитов, и, давая соответствующее вибрационное излучение, их уничтожает. Кажется, как просто. Я не знаю, были ли у меня паразиты, и исчезли они совсем, но могу сказать, что я почувствовал некоторое облегчение, косвенно подтверждавшего эффективность этого метода. Кроме того, есть некоторые организмы, для которых не разработаны компьютерные программы, и с ними нельзя расправиться. Эффективность метода я почувствовал, когда заболел бронхитом и никак не мог от него избавиться. После лечения методом Фолля, я через день выздоровел.

            Если же сказать какой болит орган, то можно определить его состояние и лечить. Я посоветовал обратиться к методу Фолля одной своей знакомой, у которой диагностировали рак матки. Не знаю от чего, но после нескольких сеансов лечения по методу Фолля и небольшого хирургического вмешательства диагноз не подтвердился.

            Я уверовал в этот метод и взял его на вооружение.

Помните, что мы окружены огромным количеством паразитов, бактерий и других живых организмов, и все они хотят кушать. В конце то концов, они нас всё равно съедят, но хотелось бы, чтобы это случилось попозже.

            «Мы есть то, что мы едим», сказал великий мудрец. О важности правильного питания не стоит говорить, это все понимают, но едят всё подряд.  Я стал питаться по группам крови и мне теперь не надо думать, что же покушать. Раньше я старался, как можно больше разнообразить пищу, а оказалось, что многое из этого многообразия мне нельзя есть. Основное достоинство этой системы в том, что она направлена на поддержание иммунитета организма и снижение ожирения. Наш организм при правильном питании способен справиться со всеми невзгодами и болезнями. Для себя и друзей я составил таблицу. Эта таблица сделана по книге о питании по 4 группам крови и постоянно уточняется, поэтому целесообразно изучать первоисточник. Но это не всё. Имеется много требований по приёму пищи, но они трудновыполнимы современному человеку. Например, такие:

Кушать надо с двенадцати до двадцати часов.

Не совмещать ряд продуктов между собой ( Белки - углеводы, мясо - молоко и т.д.).

 Обеспечить баланс продуктов инь и янь.

Не запивать пищу водой (жидкостью).

Соки и фрукты есть на голодный желудок.

Есть и другие ограничения, которые я не применяю.

Приблизительную таблицу своего питания по таблице каждый может составить для себя сам.

Таким образом, я питаюсь по звездам в недельном цикле, по группе крови в части продуктов. Ем с двенадцати до двадцати часов, стремлюсь к раздельному питанию, а жидкости пью отдельно от всего. В результате такого питания, я поддерживаю своё здоровье, и даже улучшил свою внешность.

Пришла пора рассказать, как я усовершенствовал свои физические упражнения после прочтения книжки Ниши. Главная и важнейшая мысль у него  о том, как функционирует периферийная кровеносная система ног и рук, мне показалась очень близкой. Упражнение смыкание стоп и рук в районе груди обеспечивает улучшение периферийного кровообращения ног и рук и благотворно действует на весь организм. Этим упражнением я начинаю и заканчиваю день в постели, в течение, около десяти, пятнадцати минут. Вторая важная мысль, это вибрации ног и рук улучшают периферийное кровообращение. Для этого первым, что я делаю, ложусь на пол, на спину для упражнения номер два тибетских монахов. Я поднимаю вверх руки и ноги и вибрирую ими около одной минуты. Очень важная мысль, что для хорошего здоровья позвоночник должен быть прямой. Поэтому я слежу за осанкой, сплю на ровной постели и выпрямляю позвоночник при своих упражнениях. Лёжа на полу, на спине, я стремлюсь убрать зазор между полом и поясницей, между полом и шеей. И ещё я ввёл в свои упражнения хождение вибрирующей походкой  и упражнение «Рыбка», - лёжа на спине, совершаются волнообразные движения телом в боковых направлениях. И ещё одно отступление. Когда я ложусь в постель, я смотрю, чтобы мои ноги и руки были бы соединены.

            Последнее уточнение. Я пересмотрел своё отношение к психике. Я понял, какое огромное значение имеет психическое начало человека. Имеются данные, что в результате психических эмоций у человека происходит изменение химического состава крови, который может влиять на состояние различных органов. Науку о психике ещё ждут новые замечательные открытия, Искренняя вера человека может творить чудеса. Отсюда заговоры и молитвы, внушения и другая «чушь», в которую мы раньше не верили. Египетские фараоны верили, и в доказательство своих мужских достоинств, держали в руках большой каменный фаллос. Вера в хорошее, даёт хорошие результаты и наоборот. Наша психика бессознательно понимает, что если мы смеёмся, значит нам хорошо, если плачем плохо. Если нам плохо, а на лице гримаса смеха, психика думает что нам хорошо. Поэтому американцы всё время улыбаются и им хорошо, мы все ходим понурые и нам всё плохо.

Я с восторгом прочитал работу Норбекова, о его опыте дурака и как избавиться от очков. Я, по его рекомендациям, выпрямил позвоночник, расправил грудь, сделал на лице дурацкую улыбку до ушей, представляя как мне хорошо и стал читать текст без очков. И вдруг я понял, что я вижу эти буквы и читаю без очков. Я стал тренироваться и сейчас я сижу у компьютера и печатаю текст без очков. Жалко, не знаю, куда деть мои замечательные очки, которыми я поражал окружающих, вынимая миниатюрный футляр в виде авторучки. Теперь я, как идиот, всё время улыбаюсь. С помощью этой позы я легко прекращаю повышение кровяного давления у себя, и я чувствую, что мне не понадобятся никакие лекарства. Но я ещё не волшебник, я пока только учусь. На самом деле очень трудно это всё соблюдать. Человек слаб, он не машина. Как только ослабевает воля к соблюдению правил, проявляются болезни.

О воде поговорим немного. Человек почти весь состоит из воды. От того какую воду он пьёт в значительной мере зависит его здоровье. Чтобы, где бы, я не услышал об улучшении воды, я тут же пытаюсь это попробовать. Я использую фильтр для водопроводной воды, стараюсь привозить родниковую воду, можно настаивать воду на кремнии и шунгите. Зимой на улице, а летом в холодильнике, я делаю талую воду, отделяя легкоплавкую и тугоплавкую фракции. Я кладу в морозильник пластиковую бутылку с отфильтрованной и кипячёной водой, пропущенной через магнитную воронку. Через двенадцать или больше часов, я вынимаю из холодильника бутылку и ставлю её под горячую воду водопровода. Затем сливаю воду, оттаявшую с наружной части образовавшейся льдины. Потом надо вылить воду из внутренней полости льдины. Для этого я долблю в ней дырку, а проще просто её разбить молотком и потом слить воду. Хорошо намагничивать воду. Можно делать живую и мёртвую воду. Вода это жизнь, её надо беречь. В молодости я убедился, что нельзя пить не кипячёную воду, когда почувствовал нечеловеческую боль в пояснице от шедшего песочка. После этого я не пью не кипячёную воду, и всё хорошо.

О питие много идёт споров. Можно или нельзя пить крепкие спиртные напитки. Римляне говорили, что не разбавленное вино пить начали варвары, значит, они пили разбавленное вино. Я с ужасом вспоминаю, как в молодости, на полигоне, я пил не разбавленный спирт стаканами, а водку пили минимум по бутылке на брата. Как далеко мы ушли от варваров. Моя жизненная практика подсказывает, любить выпить нельзя, потому что все мои друзья и знакомые любившие выпить давно уже скончались, Да, что спорить, в рекомендациях по питанию по группам крови, ясно написано: надо избегать спиртных напитков, полученных методом перегонки. Пейте пиво, красное и белое вино, на здоровье, кому можно.

Тем, кто духовно готов и не сочтут меня навязчивым, я хочу сказать, что, прочитав одну из книг писателя Александра Свияша, я понял что Разум побеждает. Хочу следовать Разумной Жизни. По заданию этого писателя я написал себе стих:

Ода себе, любимому!         (Отрывок)

Спасибо Творец и мои Богини,

Что в год непростой Кабана,

Красивым Тельцом меня родили,

Заулыбались тогда небеса.

…………………………….

Ушли идеализации, на край Колымы,

А я, без них, живу в центре Москвы!

Я самый счастливый на этом свете,

Здоров, работаю как буйвол Яша,

Пишу стихи и прозу в Интернете,

Разумно иду по пути Свияша.

Может быть, моя писанина послужит толчком к созданию инструкции по эксплуатации человека, хотя это и смешно. Чем больше будем смеяться, тем быстрее это произойдёт. Насколько правильный мой путь вы узнаете позже.
 
                Беспредел-1.

(Как я проходил техосмотр в 1999 г. и какие грустные мысли  после этого появились.)

 1.Как хорошо всё начиналось.

В 1998 г. в Москве был введён инструментальный контроль автотранспорта для автомобилей старше 5 лет. Естественно, что большинство автолюбителей было не готово к нему, было возмущено этим, и не поехали на техосмотр. Я поступил также.

В 1999 г. мне пришлось заплатить штраф в сумме 41,75 руб., налоги  за два года по расценке 2 руб. за каждую лошадиную силу, (увеличилась с 1,2 руб.), которые составили для Волги с двигателем на 76 бензине 340 руб. и за гостехосмотр 11,73 руб. Цифры удивительные, если не смешные. Хорошо ещё, что мне, как пенсионеру, не пришлось платить за инструментальный контроль 255 руб. Далее, в сбербанке взяли пенни за то, что ГИБДД не заключил с ними договор!

Приехал на станцию инструментального контроля и был поражён новыми грандиозными сооружениями, оснащёнными импортной техникой и аппаратурой, которой за бугром проверяют их современные машины. А ещё  больше я поразился обилию здоровых мужиков, не спеша и равнодушно делающих своё дело. Сразу стало понятно, куда уходят деньги налогоплательщиков!   Пока я ждал своей очереди,  я наблюдал такую сценку: Молодой человек на импортной сверкающей машине после прохождения контроля тормозов говорил: * Не может быть, что не держат тормоза, ведь я только что прошёл ТО* (техобслуживание). Вот тут, я увидел в глазах милиционеров блеск и что- то человеческое, а один из них сказал с иронией, может быть с намёком: *Вот у меня нет денег, а у других они есть! * Далее, я ушёл,   подошла моя очередь. Без очередей наша жизнь была бы скучной!

Въехал,  и началось: вначале  проверили СО, затем начали осмотр машины со всех сторон и снизу, как будто проводили  обыск, потом проверка фар и тормозов на беговой дорожке. Вот и всё!

 

 

2.Сюрприз.               

  Когда я получил заключение, написанное на моей платёжной квитанции, кровь моя закипела от возмущения и обиды! Дело в том, что я почти два месяца наводил «марафет» своей машины и провёл все необходимые проверки и регулировки в соответствии с инструкцией завода после капитального ремонта. Я начал ругаться, без плохих выражений, а очень хотелось, и пошёл искать правду.  Вот что было написано на квитанции:

Отрегулировать замок задней, левой двери.

Светопропускание 16%, норма 70%.

Снять плёнку с заднего бампера.

Снять бегущую дорожку.

Отсутствует правый стеклоочиститель.

СН пов. 1534, норма 600.

СО х.х. 2,6%, норма 1,5%.

Неисправна система выхлопа.

Много написано, а на самом деле машина технически исправна.  Я пошёл в огромное административное здание, где сидело много начальников, нашёл одного из них и начал ему излагать свои доводы:

-я в целях безопасности, увеличил силу открывания задней, левой двери, чтобы мои пассажиры не могли выйти на проезжую часть дороги, в конце – концов, за безопасность отвечаю я!

-в целях безопасности, я приклеил на бампер светоотражающую плёнку типа шлагбаум и установил стоп- сигнал бегущая дорожка, чтобы не дали в зад!

-в целях защиты от воров, я наклеил на задние боковые стёкла моего универсала тёмную плёнку, которая для этих целей продаётся в магазинах, и таким образом, защитил багажное отделение от любопытных взглядов жуликов.

-в целях безопасности я храню правый стеклоочиститель под сиденьем, и если у меня сопрут левый,  я смогу ехать в дождь. когда выпускался с завода мой автомобиль, норма СО была 3%, а норма СН вообще не устанавливалась, а Конституция РФ в статье  54 провозглашает, что Закон обратной силы не имеет!!

- как не старался я найти неисправность системы выхлопа, я её не нашёл. Вероятно, не понравился громкий выхлоп моей Волги.

            Начальник меня вежливо выслушал и « не повернув головы ….. и чувств никаких не изведав» сказал, что у него имеются  нормативные документы, которые он не может нарушать. Поняв, что от этих клерков я ничего не добьюсь, я сказал, что поеду в Главное Управление ГИБДД, жаловаться!!! И вдруг он высказался:* Вы уж там про мелочи не говорите, а по главному, сейчас готовится решение об установлении с 2000 г. нормы СО до 3%.* Вот это,

Да-а-а!!! Но это норма уже была раньше.

3.Грустная радость.

            Покипятился я, покипятился и поехал на один из постов проверки СО, которые расплодились по всей Москве. Здесь произошло чудо! Механик покрутил винты опережения зажигания и качества смеси карбюратора, посмотрел на прибор и поднял большой палец вверх: Вооо!!! Вся процедура заняла 2 минуты. Я заплатил 100 руб. и уехал. Но, не долго я радовался: машина не ехала, стреляла и перегревалась! Поехал обратно, приехал. Механик говорит: « Вы техосмотр прошли? Нет. Тогда приезжайте после прохождения техосмотра, всё сделаю». Вот тебе и чудо! Сплошной обман!

                Поняв глупость ситуации, я ободрал с машины все плёнки, бегущую дорожку, установил правый стеклоочиститель, смазал замок левой, задней двери, обмотал стыки выхлопной системы стеклолентой, чтобы отсечь все придирки и поехал на повторный техосмотр. Техосмотр прошёл успешно, правда, разморённый милиционер ошибся в номере двигателя на талоне, устанавливаемом на ветровом стекле. Теперь боюсь, как бы не напал на меня дотошный милиционер!

                4.Надоело.

  Для чего я всё так подробно и нудно пишу об этом? Представьте себе, что по всей нашей необъятной стране постоянно ведутся аналогичные диалоги с большой армией милиционеров, чиновников, инспекций, военпредов и многих других контролёров. Они используют в своей работе бездарные нормативные документы, не отражающие реальной жизни и допускающие различные толкования. Большинство из этих документов созданы в тоталитарном государстве. Официально решить вопрос и разобраться по существу на месте невозможно. Надо либо заплатить взятку, что является самым простым, либо вступить на тропу поиска правды, что связано с огромной потерей времени и сил, поскольку чиновники умеют обороняться. Получается так, что мы все окружены посланцами военно-бюрократической системы в сапогах или просто сапогами, которые, используя прорехи в законах и правилах, грабят нас! Почему сапогами? Да потому, что большинство из них в форме и желает властвовать. Населению приходиться общаться с нижним уровнем бюрократов и естественно с соответствующим уровнем и образования. Законы пишут очень образованные чиновники, и они делают всё, чтобы спихнуть с себя любую ответственность, переложив её на плечи простого народа. Возьмём, для примера, дорожное движение. Вся страна усеяна ограничительными знаками, требования которых просто нельзя часто выполнить и которые большинство водителей игнорируют, потому что, если их выполнять, движения не будет. Вот какой прибыльный бизнес организовали сапоги! Становись у хорошего знака и собирай дань. Лучше, чем за грибами ходить! Дань собирается приличная: забыл документы- 500 руб., проехал на знак без остановки- 300 руб., превысил скорость ещё,  и так далее. Вот, скажут, что же правила не нужны? Нужны, но не для сапогов, а для водителей! Ведь сапоги фактически не отвечает за безопасность движения, а водитель отвечает за безопасность вождения автомобиля своим имуществом и своей жизнью и здоровьем и перед законом. Правила нужны, чтобы определить виновного в нанесении ущерба при аварии. Ведь, если Вы забыли документы, даже проехали на красный свет или превысили скорость движения и никому не причинили вреда, Вы не нарушили Закон! Закон нарушают те, кто установил Правила взимания штрафов с водителей, принудительную буксировку машин на платные стоянки и т.п. При этом нарушается принцип «презумпции невиновности» и  нарушаются Статьи 2, 35, и 49 Конституции РФ. Штрафы нужно отменить, техосмотр личного транспорта тоже отменить, личный состав направить на борьбу с преступностью, а посты инструментального контроля превратить в хорошие станции обслуживания. Для нашей бедной страны была бы большая польза, и сапогов бы не стало! И беспредельной коррупции не стало бы! Только за такой большой кусок будут сильно драться, ведь жалко, ведь так долго и тщательно всё выстраивали и обосновывали.

                5.Сапоги.          

            На чём основаны мои выводы? Я уже  много лет за рулём, а это большой опыт и большая статистика (неофициальная),  которые говорят, прошёл техосмотр или не прошёл, но если машина неисправна, никто на ней не поедет, ведь люди не самоубийцы. Очень часто бывают случаи, когда после техосмотра на следующий день, проявляется неисправность, и как же поедешь? Бессмысленность этой процедуры понимают почти все, кроме начальников, да и с правовой точки зрения, если хорошо подумать, она не очень корректна. Милиционеры давно это поняли и делают на этом хороший бизнес. У меня есть много знакомых автолюбителей, которые почти никогда не проходили техосмотра. Просто они находили через знакомых милиционера, платили ему и отдавали документы, после чего там оказывались штамп и талон о прохождении техосмотра. Было время, когда деньги не брали, а говорили: «Купи водки и поставь мне бутылку под стол». ??? Вообще вариантов было и есть столько, что и описать невозможно! Техосмотр - это безответственная и бесполезная операция, приводящая к коррупции, которая должна быть запрещена, чтобы оздоровить наше общество и сократить непроизводительные, бессмысленные затраты! Техосмотр- это забота хозяина транспорта!

Сапоги ведут себя, так как будто они хозяева наших машин.

6.Грустные мысли.

Теперь надо поговорить о правилах дорожного движения. Создать идеальные правила, наверное, невозможно, так как нельзя объять необъятное, говорил один известный наш классик. Сапоги же, чтобы доказать свою необходимость и значительность всё время вносят в них изменения, как бы их совершенствуют, но они всё равно не отражают реальной жизни. Только технический прогресс может оздоровить обстановку на дороге. Далее я хочу привести несколько примеров из своей практики, о том, сколько понапрасну проливается крови в буквальном и переносном смысле по вине, фактически, сапог. В начале своего пути, на  ниве автолюбительства, у меня, да и у других, часто происходили битвы, не в мою пользу, с блюстителями порядка. При въезде на перекрёсток, якобы на жёлтый свет светофора, попробуй, докажи, что ты не верблюд и, что ехал  на зелёный. Штраф всё равно плати. Беспредел. Штраф был 1 руб., но всё равно обидно. Были случаи, когда сапоги нарочно, перед машиной, неожиданно включали жёлтый свет светофора и радовались, что можно поиздеваться над водителем. После нескольких таких штрафов, я еду с моста на приличной скорости и вдруг передо мной загорается жёлтый свет, видя, что на перекрёстке стоит блюститель, резко торможу и останавливаюсь перед светофором, а через мгновенье получаю мощнейший удар в зад! Сзади идущее такси так мне врезало, что мой автомобиль прыгнул и оказался на середине перёкрёстка, хорошо, что никого не сбил. Машины разбиты, моё сиденье погнулось, шея моя до сих пор болит, а блюстителю ничего. Я подозреваю, что он подумал: «Вот, дурак, вместо того, чтобы заплатить мне мой законный рубль, теперь будет ремонтировать свою машину!» Сколько же понапрасну испорчено нервов, сколько разбито машин, сколько пролито крови и сколько сапоги положили в карман, никто не считал.

7.Светофор.

 Теперь, когда ввели мигающий зелёный свет перед включением жёлтого света светофора, практически, такие случаи исключены. Это и есть технический прогресс! Теперь будем ждать, когда введут следующее новшество: бегущую световую волну, задающую скорость движения,  чтобы исключить остановки у светофоров, а заодно и бесконечные пробки. Ждать будем долго и упорно!

Скорость и её ограничение любимая забота сапогов и если бы им дать волю, они бы довели её до нуля, чтобы стало как на кладбище, всё спокойненько. Тогда можно было бы штрафовать каждого. Какой простор для деятельности, какая забота о ближних, да и штат сотрудников можно было бы увеличить, чтобы на Земле со временем остались одни сапоги! Правда, тогда бы они заштрафовали бы друг друга и умерли бы с голоду, ведь работать они не умеют, а кушать любят, с водочкой! Останавливает, как-то, сапог машину одного хорошего человека и говорит: «Чего едешь на красный свет?» «Да? Не вижу я тут красного света». – говорит хороший человек. «А ты, что не видишь, что я к тебе лицом стою?» Посмотрел хороший человек на сапога, и вправду видит красную рожу, а из неё факел светиться, что делать, полез в карман, для объяснений.

8.Красный свет и кювет.

 Шутки, шутками, а мне, однажды было не до шуток. Отобрал у меня на улице Дмитровское шоссе автоинспектор водительское удостоверение за превышение скорости и очень вежливо направил на лекцию в воскресенье, что бы меня там вразумили. Наверное, тогда начальники были очень умные, а может, очередной эксперимент проводили. Скорость у меня была 80 км., а разрешалась только 60. Сейчас там же разрешается ехать со скоростью 80 км. в час, но многие едут значительно быстрее. Так вот, еду в воскресенье на лекцию с дачи и остановился перед светофором у железнодорожного переезда ст. Лианозово (тогда ещё не было моста). Проехала электричка и должен включиться зелёный свет, но включилась зелёная стрелка, разрешающая движение через переезд с бокового направления, я не удержался и начал движение, но через метр остановился. Подходит сапог, берёт моё временное удостоверение на вождение и, когда включился зелёный, говорит, чтобы я проехал,  остановился за переездом и пришёл к нему. Когда я остановился на сырой обочине за переездом, машину потащило, и задние колёса оказались в канаве. Пришлось её вытаскивать. Потом я забрал свои документы и поехал на лекцию, не придавая особого значения этому инциденту. На лекцию я опоздал, но всё же её прослушал, и остался ей доволен. На всю жизнь запомнил  рассказ лектора, о том, как ездят американцы в колонне, с большой скоростью, не дёргаются из ряда в ряд подобно многим нашим водителям. Когда я после лекции подал своё временное удостоверение для обмена на свои права, глаза у инспектора вылезли из орбит, и он сказал, что перешлёт их в районное отделение ГАИ. Я ничего не понимал. А вот, что было написано на моём временном удостоверении: «Въехал на перекресток, на красный свет», немного поодаль: «Проехал перекрёсток, упал в кювет». Теперь прочтите всё вместе! Когда я показал на работе эти надписи, меня спросили: «Ты, что был пьян?» По совету умных людей, я сказал, что потерял временное удостоверение, заплатил штраф и получил из ГАИ обратно свои права на вождение. Вот как из мухи можно сделать большого слона!

9.Детектив.

То была давняя история. А, вот совсем свежая. Произошла эта история в небольшом подмосковном городке. Трогаюсь от светофора довольно резко, но затем вижу впереди, на остановке стоит автобус, и из него выходят люди, поэтому притормаживаю. Естественно всё моё внимание сосредоточено на пешеходах, которые выходят из автобуса и могут попасть мне под колёса. Благополучно проехал мимо автобуса и в хорошем настроении еду дальше. Вдруг жена мне говорит: «Почему не остановился, тебя останавливал милиционер, он сбоку стоял». «Да, что ты, я его не видел!» - отвечаю ей. Настроение моё сразу испортилось, стал посматривать в зеркало заднего вида и вижу, за мной гонится машина ГАИ! Посмотрел на спидометр, чтобы не нарушать скоростной режим и еду дальше, может не за мной. Оказалось, что за мной, остановился. Дальше продолжалось всё, как в детективе по поимке бандита, правда, без стрельбы и насилия. Вместе с машиной ГАИ подъехал самосвал ЗИЛ с водителем, который выступал в роли свидетеля того, что я действительно не остановился на какой то сигнал гаишника-сапога. Сколько я не пытался объяснить, что я законопослушный гражданин не стал бы убегать, если бы видел какие то сигналы об остановке, тем более что я не нарушал правил и что, скорее всего он стоял слишком далеко на обочине дороги вместе с толпой людей. Это все равно, что, если бы он мне кукиша показывал в кармане.  Доводы мои не действовали, а я в свою очередь, отказывался подписать протокол, о том, что я не остановился на сигнал милиционера, взятку принципиально не предлагал. Обстановка накалялась и накалялась. Затем по рации был вызван наряд милиции. Приехала машина ГАЗ-69. Вокруг меня стоит уже три машины. Идёт операция по усмирению непокорного пожилого седого человека. И вот, когда меня должны были силой вытащить из машины и посадить в ГАЗ-69 не выдержали нервы у моей жены. Она стала просить этих молодцеватых сапогов прекратить это измывательство, а меня плюнуть и подписать этот злосчастный протокол. Операция длилась уже более часа. Я подчинился просьбе жены, и нас отпустили. Потом одни знакомые выручили мои права, заплатив приличный штраф в ГАИ этого города. Кто же был этим постовым, проявившим такую  необыкновенную усердность? Как он мне сам сказал, он восемь дней назад демобилизовался из армии. Одним словом - сопляк. Это пример как из комара можно сделать мамонта! Вот уж действительно, заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибёт! Такие кадры поставляет современная армия. Тупость, бескультурье, коррупция вояк, стали пищей для многих анекдотов.

10.Совсем не анекдоты.

Когда рассказывают армейские анекдоты, кажется, что всё там придумано, но на самом деле действительность превосходит фантазию. Однажды, давно я был на одном военном полигоне и познакомился с солдатами боевого расчёта, участвующими в испытаниях новой техники, но почему-то живших в землянке. После работы все собрались в землянке и слушали музыку по радиоприёмнику, смеялись, шутили и балагурили. Вдруг в приёмнике послышался какой-то треск. Старший из них с серьёзным лицом, громко командует молодому солдатику, чтобы тот взял метлу и разогнал бы помехи над землянкой, которые мешают работе приёмника! Солдат хватает метлу, бежит и начинает усердно размахивать метлой над землянкой, разгоняя помехи. Потом все высыпают за ним и начинают дико гоготать. Солдат смущён, но ничего не может понять. Вот какие шуточки были раньше! Теперь же в армии процветает дедовщина, воровство и коррупция. Воруют всё: стройматериалы, запчасти, колёса, обмундирование, песок, землю, оружие и всё, что можно и даже воруют солдат и продают их! Не отстают и генералы, которые считают, что все их подчинённые должны их ещё и обслуживать. Следующий эпизод может войти в классическое наследие армейской мудрости. Один военноначальник читал лекцию офицерам, такое тоже бывает, и вдруг все разом проснулись, после его изречения: «Дураков в армии мало, но они так ловко и здорово расставлены, что не дают нам всем жить»! Больше можно ничего не говорить.

Но разве так только в армии? Конечно не только в армии. Но, пожалуй, только в армии можно увидеть, как пульверизатором красят зелёной краской пожелтевшую траву, как сапожной щёткой и гуталином начищают колёса боевых машин и т. п., для показухи и для большого начальства. Я это видел. Конечно, то, что я здесь пишу большой секрет. Секреты, которые ни для кого не секреты, кроме своего народа, охраняет ещё одна армия невидимого фронта, в начале, в погонах, а после выхода на пенсию эта армия расползается по всем предприятиям страны, чтобы сохранять секреты, руководить нами и мешать нам работать. Но наш народ всё терпит, да и как не потерпишь, если на их стороне закон, а на нашей дырка от бублика. Как говорят в преферансе: они нас кругом описали.

В общем, эти мои не типичные наблюдения чуть-чуть показывают какие замечательные кадры выходят из армии.

            11.Как бы вы не упали в речку Миссисипи.

Следующую историю я хочу посвятить борьбе, которую ведут сапоги из ГАИ против автомобилистов, по сути, против своего народа, которые, защищая свою собственность, устанавливают на окнах автомобилей различные занавески, плёнки щитки и т.п. вещи, чтобы не было видно бандитам и жуликам, что находится в машине. Кстати, все начальники ездят в машинах с затемнёнными окнами. Во всех домах, почему-то на окнах вешают шторы. Я думаю, что их тоже интересует, что у нас в машине и как выглядит наша печень.

Так вот, еду как-то я с женой, в гости. Настроение прекрасное, я одет почти, что во фрак, жена вся из себя, глаз не оторвёшь, ну всё замечательно! Машина моя зашторена в задней части, несмотря на это с помощью щели между занавесками, а самое главное с помощью боковых зеркал обеспечивается хороший обзор назад. Смотрю, за мной идёт машина ГАИ, как будто прицепилась, явно едет за мной и ждёт, и чего- то от меня хочет. Я решил повернуть направо, но когда включил сигнал поворота, из матюгальника машины ГАИ, прозвучало требование остановиться. Остановился. Затем меня очень вежливо приглашают в машину для объяснений. Там, как правило, происходит медленное вымогательство взятки и процесс её реализации. Здорово придумали! Можно ведь долго сидеть, пока чего ни будь да высидишь. Сидишь, а служба идёт! Но тут у них ничего не получилось. Я спешил, но самое главное я узнал сапога-гаишника, который неделю назад ободрал меня, поймав меня на том, что я  забыл включить сигнал поворота. Что же он теперь придумает? «Занавесочки - то, надо снять». - Заявляет он. «Протокольчик сейчас составим». Увидев эту хитрую и слащаво вежливую физиономию лицемера и охотника за кошельками, весь мой организм затрясся от возмущения и злости. Началась словесная дуэль! Я обвинял его во взяточничестве, говорил, что правилами не оговорена ситуация со шторами в багажном отделении универсала, что я могу так загрузить машину, что все задние окна будут закрыты и для этого случая установлены боковые зеркала. Физиономия стала суровой, а ситуация опасной, и он взялся за дело. Вдруг, как из - под земли, рядом с нами, оказался свидетель, по документу, какой-то охранник. Как два стервятника они навалились на меня. Я срывал, вероятно, их планы, связанные с естественной потребности выпить. Видно было, что это бывалые профессионалы. Взятку я им не дал, подписал протокол, в котором бог весть, что было написано, и уехал, в надежде потом с ними разобраться. На прощанье охранник, сквозь зубы, мне сказал: « В другое бы время, я бы тебе кости переломал». Какое может быть настроение после такого сражения? Я вспомнил строчки припева из неоконченной песни моего приятеля, которые он написал после очередной поездки по шоссе, вдоль которого прятались сапоги с радиолокаторами для определения скорости, и стал их непрерывно повторять.

Чтобы Вы упали в речку Миссисипи,

Чтобы Вас пирайи съели на обед,

Чтобы в щелях Вашего скелета,

Поселились бы остатки наших бед!       

Повторял, повторял в такт разрывающегося в груди сердца и благополучно приехал в гости…

               

12.Занавесочки и очки.

Через некоторое время я приехал в Главное управление ГАИ. Пошёл к начальнику, но меня завернули к подполковнику. Подполковник оказался человеком толковым, думающим, согласился со мной, что существует какая то неувязка в правилах, но этот вопрос не по его специальности и направил меня к специалисту, майору. С майором вели беседу в приёмной начальника, поскольку он был очень занят. Такого шустрого и изображающего из себя идиота, милиционера, я не встречал в жизни. Говоришь ему  про белое, а он говорит, что это чёрное и наоборот. В конце концов, разговор закончился так. Я говорю: «В машине универсал можно везти большой телевизор»? Он говорит: «Да». Я говорю: «А, коробку от телевизора можно везти»? Он говорит: «Можно». Тогда я говорю: « А, если  я на коробку повешу занавески, то так можно ехать»? «Нет», говорит: «Занавески нельзя». Хоть стой, хоть падай! Пока мы с майором громко беседовали, начальник тихо, через потайной ход, грубо говоря, смотался. Можно сказать, что он позорно бежал с поля брани. А, где же офицерская честь, полковник? Майор выполнил свою боевую задачу по сохранению покоя своего начальника. Кстати эти методы по ограждению населения от начальников, широко используются и развиваются различными хозяевами кабинетов. Теперь в ГАИ стоят автоматчики и берегут покой их обитателей. А, между тем, пора бы им выйти на белый свет к народу! Понятно, что я, потеряв веру в справедливость, поехал платить штраф.

Но на этом история не закончилась. Останавливает меня на дороге, через несколько дней,  инспектор и говорит: «Вы занавесочки раздвиньте». Я в ответ говорю ему, что я их не раздвину, а  сниму совсем и, что меня за это уже оштрафовали. Он мне говорит: «Зачем же снимать, Вы же, наверное, в машине спите в поездках». Я ушам своим не поверил и воспылал почти любовью к этому инспектору. «Такого умного и мудрого милиционера я встречаю первый раз»!- восторженно сказал я ему. «Ну, теперь давайте проверим  двигатель Вашего автомобиля. Сколько он выделяет СО», - сказал он, и пошёл в свою будку, где стоял прибор для замера СО. Мне стало интересно, и я пошёл за ним и спросил, сколько он намерил и какова норма?  Он сказал, что намерил 1,5% СО, а что норма 3% СО. Когда он мне это сказал, лицо его вытянулось, стало грустным и мне стало его, даже жаль, по- человечески, придраться уже нельзя. Наверное, он специализировался на замерах СО и очень рассчитывал меня оштрафовать, поэтому так мудро рассуждал про занавески.  До сих пор думаю, какой он был. Умный или хитрый?

Если Вы ещё помните, о чём я говорил в начале своего рассказа, о том, как проходил техосмотр, то увидите разницу в цифрах нормы СО, а ведь машина всё таже. Метаморфоза! Занавески теперь, кажется, не запрещают, зато нашли новое развлечение - охотиться за машинами, у которых на стёклах установлена тёмная плёнка, американского производства, продающаяся в магазинах повсеместно. Стали очень умными, и теперь, с помощью приборов, ГАИ проверяет прозрачность стёкол автомобилей, и заставляет автолюбителей сдирать со стёкол плёнку. Нет, чтобы запретить продажу этой плёнки! Но, нет, нельзя, тогда пропадёт весь бизнес! Кстати, после того как я содрал по требованию ГАИ тёмную плёнку со стёкол, однажды, надел тёмные солнцезащитные очки и увидел, что в очках в машине стало, темней, чем было с плёнкой. Это открытие меня расстроило. Как бы ГАИ не украла моё открытие и не запретила ездить в тёмных очках! Могут начать ловить граждан в тёмных очках и проверять прибором прозрачность стёкол и собирать штрафы. Опять же, работа для НИИ.

 

13.Разбойники на дороге.

Вы не обратили  внимания на то, что в Москве увеличилась скорость движения  автотранспорта? Я обратил внимание на это и удивлялся, почему все нарушают скоростной режим, и за это не штрафуют. Наверное, не штрафуют потому, что всех не оштрафуешь, а если оштрафуешь, то Москва превратится в одну большую пробку, значительно больше пробки от шампанского! Шутить изволите? А вот, если Вы понюхаете эту пробочку от шампанского и поедете за рулём ночью по Москве с дневной скоростью, Вас ожидают сюрпризы, которые расставляют сапоги. Они привыкли ставить мины. Мины –это некоторые из четырёхсот способов отбирания лишних денег у граждан. Сапоги очень любят Остапа Бендера, великого учителя,  преуспели в изучении его наследия  и даже его умножили. Один из способов называется РЕЙДОМ. Недавно в гостях у моего приятеля я познакомился с очень милой женщиной. Она, в принципе не пьёт алкогольных напитков, но в хорошей обстановке некоторого возбуждения, не удержалась и прикоснулась к бокалу шампанского, можно сказать, почти что только понюхала пробку. Затем она любезно согласилась подвезти  меня домой. Время было ночное, улицы  почти пустые светились чистотой и мы мчались с обычной скоростью, но казалось, что  мы медленно плывём и как бы скользим по шуршащей дороге. В машине тихо играла музыка, навевая романтическое настроение, и уже вокруг начали летать амуры и бросать свои стрелы, как вдруг перед машиной, как из-под земли, вырос автоинспектор и бросился с палкой нам наперерез. Мы остановились. Оказалось, что мы превышали скорость движения. Он  объяснил нам, что поймал нас с поличным и, что всё зафиксировано с помощью аппаратуры и фотографии. «Вот сволочи, значит, они днём выключают свою аппаратуру, а ночью включают, чтобы собирать дань и грабить нас, как бандиты на большой дороге»!  Так я подумал, про себя, но не про себя самого, а внутри себя, чтобы он случайно не услышал, потому, что эти крики души могли вырваться наружу и взорвать всё вокруг. Зря я нервничал, гвоздь программы был впереди. Мою нежную, очаровательную спутницу повели на расстрел, простите, я оговорился, на медицинский контроль её трезвости, поскольку был очередной рейд, по какому то поводу и все нарушители поголовно должны проверяться на приборе, который определяет степень опьянения. Далее идёт рассказ моей спутницы в моём исполнении.

            «Привели меня в будку, а там сидят три разбойника: один врач и два гаишника, которые культурно заставили дуть в какую-то, трубку, после чего провозгласили, что у меня лёгкое опьянение. О, ужас! Я  же в этом ничего не понимаю. Мне сказали, что за это лишают водительских прав на полтора года, поэтому очень испугалась. Стала просить пощады, чтобы не расстреливали, а взяли с меня дань. «Это дорого стоит» сказали хором бандиты, «сто долларов»! Я  как подумала о своём расстреле, сразу на всё согласилась. Один бандит вывел меня в отдельную комнату, где без свидетелей я отсчитала русскими сто долларов, и меня отпустили. После этого бандиты стали ласковыми и любезными джентльменами и пожелали мне счастливого пути».

            Как бы эту историю изложили сапоги можно себе представить: «Пьяная баба ехала с хахалем на огромной скорости, могла сбить пешеходов или совершить крупную аварию с многочисленными жертвами, а мы всё это предотвратили и поэтому нас нужно наградить»! На самом то деле по ним плачет Колыма и кандалы, но они живут, и не плохо зарабатывают!

            В это время их генералы держат оборону, рассуждая, ковыряясь в носу, до какой степени пьянства можно ехать на автомобиле, хотя прекрасно знают, что их трубка реагирует на кефир, квас, чеснок и многое другое, не считающееся спиртным. Вот и ловят в основном, законопослушных не опытных граждан и наживаются, в спешке, запугивая страшными карами и отнимая драгоценное время нашей жизни. Людям некогда, вот и откупаются, чтобы не портить нервы, которые не восстанавливаются. Особенно любят давать взятки новые русские, потому, что сапоги становятся очень вежливыми и ласковыми с ними, и они начинают думать, что стали очень уважаемыми. Сапоги тоже люди, когда сыты!

            Теперь Вы понимаете как трудно людям. Вот поэтому желаю искренне глубоко уважаемым наиболее отважным водителям начать беспощадную борьбу с сапогами. Мы победим!!! Наше дело правое, победа будет за нами!

             Всё, что выше здесь написано - сущая, правда.

               

 

14.Эпилог или крыша поехала.

Теперь я Вам поведаю, что произошло со мной и моей машиной после прохождения инструментального контроля. Во-первых обокрали машину. Сняли «дворники» для очистки ветрового стекла и очистили весь салон. Во- вторых, в сумерках, в зад моего автомобиля въехал грузовик, а я оказался в институте имени Склифосовского. В - третьих проезжавший автомобиль оторвал левую заднюю дверь, которую неожиданно открыл мой пассажир, а заодно и его руку, хорошо, что не голову. В- четвёртых прогорел двигатель из- за неправильной регулировки СО. В- пятых я совсем разорился, от меня ушла жена, и я чуть не сошёл с ума! В- шестых меня чуть не посадили в тюрьму. В- седьмых я столкнулся с танком, лоб в лоб, на обгоне, из-за отказа прогоревшего двигателя, поэтому меня не стало. В-восьмых во всём виноват только я, хотя и говорил сапогам, что это может случиться из- за их надуманных требований. В- девятых они ни в чём не виноваты, никогда! Даже за проигранные войны и сражения, даже за гибель тысяч людей. В-десятых сейчас я летаю по орбите между Землёй и Луной и наблюдаю, что у Вас там происходит. Здесь хорошо, иногда ко мне залетают «Тополя», «Тополя-М» и «Старты» и приносят хорошие и плохие вести. Говорят, у Вас надвигаются ВЫБОРЫ, поэтому я срочно пишу это послание и передаю его по спец мысленному каналу для кандидатов на выборах. Если они включат в свои предвыборные программы идеи моего послания, они обязательно выиграют! Тогда взойдёт их звезда и на обломках дерьмокрадии, напишут их имена, а Россия воспрянет всё-таки ото сна! На этом я с Вами прощаюсь. Фамилию свою не помню. В детстве у меня была кличка ХРЕН.

 

Теперь Вам, надеюсь, стало ясно, что я к тому, о чём здесь написано, не имею никакого отношения. Меня в детстве звали ПРИЁМНИК, потому, что я любил делать детекторные радиоприёмники, и вот теперь этот Хрен передаёт каждую ночь, когда я сплю, свои опусы, а я их принимаю, как приёмник, и записываю. Я не писатель, не автор всего, что здесь написано, не отвечаю за всякие нехорошие мысли, выражения и словечки. Вообще, я ни за что не отвечаю! Единственная у меня просьба: «Пожалуйста, напечатайте  предвыборное послание этого Хрена, чтобы он от меня отстал, и дал мне хорошенько поспать».

Москва. 1999г

               

Для чего я жил? На старости остался один и смысл жизни пропал. Машину, которую  я очень любил, проехав расстояние равное десяти окружностям  Земли,  вложив в неё много сил и денег, я бросил и больше ездить на ней не хочу в пробках и чтобы быть свободным от пут ГАИ.  Дачу, яблони, гараж всё бросил. На работе веду себя осторожно, никуда не влезаю, без команд начальства. С друзьями и с женщинами сам не ищу встреч, но и не отказываюсь от них, когда меня приглашают.

Теперь я не пью, не курю, но обожаю женщин. Не ем с 20 до 11-12 часов, много пью воды утром, питаюсь с учётом моей 3 группы крови, готовлю себе еду, мою посуду, убираюсь. Делаю посильную гимнастику. Стараюсь не раздражаться и все обиды прощать, читаю книги и как каторжник сижу за компьютером и пишу, то прозу, то стихи. Свою писанину я нигде не печатаю, и для чего пишу, не понимаю. Абсурд! Так для чего такая жизнь? Но теперь я другой жизни и не хочу, а старую - уже не вернуть. Наверно, когда я пишу, я вспоминаю и проживаю свою прошлую жизнь и поэтому ещё живу. Как быстро уходит время! Берегите его!

 

 

 

 

 

 

 

-

 
Содержание.

 

Владимир Приёмник. 1

П о л ё т...... 1

Предисловие автора. 3

Детство и юность. 7

Истоки. 7

Предки. 13

Война. 14

Письма  войны. 24

Школьные годы. 39

МАИ. 78

Взлёт. 101

НИИ.. 101

Первые впечатления. 103

Рыбалка. 106

Аванпроект. 107

Ракетная дорога. 109

Строго наказать. 114

ОСИ. 115

ВМЗ. 117

Мой первый пуск. 119

С.П. 124

Темп. 126

Сын. 127

Новость. 136

Кубинка. 137

Пятый пуск. 142

Батарея. 145

Перемены. 146

«Морава». 147

Горчица. 148

Охота. 150

Под вагоном. 151

«Развлечения». 152

Варшава. 155

Гульмина. 157

Квартиры. 160

Готовности. 161

Смерть. 163

Примирение. 164

Дождевание. 166

Венец - делу конец. 167

Полёт. 168

Начало. 168

Изобретательство. 172

Сетевые графики. 176

Дочь. 187

Полёт в Волгоград. Рождение дочери. 193

Курить можно. 195

ВПК.. 197

ЦК . 199

Госплан. 201

МОП. 202

Наташа. Ням, ням. 206

Пионер. 209

Валентин. 209

Жертва. 212

Костя. 213

Табошары. 214

Противостояние. 216

«Мужик». 219

МАСКИД. 220

Заказ. 222

Лидер. 222

Вожак. 226

Морковка. 228

Ведущие конструктора. 231

Паша. 235

Юра. 236

Забытые. 239

Осечка. 240

О войне. 241

ОРГ. 246

Завод. 247

Награждение. 253

Спуск. 254

Аттестация. 254

Две жизни. 255

Отделение. 257

Секретарь. 260

Сын. 267

Прицеп. 268

Тесть. 273

Волга. 275

Белый теплоход. 277

Киев. 282

Княжна. 287

Судогда. 289

Перестройка, Грузия. 295

Дача. 301

Конец. 309

Похороны. 312

ОСВ-2. 314

Обмен. 317

Ереван. 318

Год Змеи. 324

У Склифосовского. 329

Беспредел-1. 365

Содержание. 381

 

 

 

 

 

   
       Владимир Приёмник

 
       
 
         
         П о л ё т

            

                Роман в 2 частях.

 

                Часть 1

 

 

 

 

 

 

               

 

 

 

 

 

 

                Москва 2008г

Автор Владимир Приёмник, публикуется на странице (http://www.stihi.ru/author.html?raketa) электронного сайта Стихи. Ру и Проза.  в Интернете,

 член «Русского литературного клуба».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

               

 

 

 

-

 

*      
                Предисловие автора.

Я с 1959 года, после окончания МАИ почти пятьдесят лет проработал в Московском институте, где являлся участником событий от зарождения твердотопливных ракет подвижных грунтовых ракетных комплексов до их становления и развития.

«Полёт» - это  роман и повесть на фоне реальных эпизодов, но не пересказ исторических событий, а свободные воспоминания наиболее интересных случаев, часто даже придуманных и не в той последовательности как они могли произойти. Естественно, сюда не смогло вместиться много событий и подробностей, учитывая особый статус работ.  Задача была направлена на описание простых людей и руководителей, участников тех событий, которых  я знал. Их имена могут случайно совпадать или не совпадать с истинными именами, и не могут быть причиной каких либо претензий. Оценка описываемых здесь событий - это субъективное мнение автора и не является истиной в последней инстанции. Особое место отводится взаимоотношениям людей на работе, в семье и различным романтическим историям. Эту книгу я посвящаю тем, кто со мной работал и преждевременно ушёл. Они как будто просят меня об этом и не дают мне покоя. Я как-то давно прочитал книжку по астрологии, и там были указания, как можно определить своё предназначение. По этой книжке получалось, что я буду писателем. Я всю жизнь посвятил технике, ракетам и никогда не увлекался литературой, поэтому решил, что астрологическая книга сплошное враньё, и забыл о ней. К сожалению, она затерялась. Но может быть, это не враньё. Я уже написал не одну книгу стихов и как неприкаянный пишу прозу. Может быть, всё правда в астрологии или же подействовали слова книжки на моё подсознание?

Владимир Приёмник литературный псевдоним Жигунова Владимира Павловича. В последнее время я увлёкся литературным творчеством. Публикуюсь в Интернете: С 2001г на сайте Стихи.ru (http://www.stihi.ru/author.html?raketa). Я публиковал также и прозу, но сайт, вероятно, кому-то не понравился и был разрушен. Псевдоним Владимир Приёмник, взят из детства для публикации в Интернете. На моём сайте, в Интернете, виставлено фото деревянных масок (мужиков-гномов), вырезанных ранее  мной..

С осени 2003г я - Владимир Приёмник печатался в литературно-художественном альманахе «Озарение», Он выпускается в городе Новокузнецке, под редакцией Ирины Малковой.  (Осень, зима, весна, лето, осень, зима, весна и т.д.). С июня 2006г он выпускается как ежемесячный литературный журнал «Страна Озарение».

В 2004 году напечатана самиздатом книга  «Стихи», объёмом более 300 страниц.

В 2005 году  издательством «Литкон Пресс» (Реглант) опубликован сборник стихотворений «Озарение» объёмом 100 страниц, ISBN 5-98258-043-0.

            В 2006 году напечатан самиздатом новый сборник стихов «Любовь и жизнь», объёмом 170 страниц и полный сборник, включающий уточнённую редакцию первой книги «Стихи»,  сборник «Любовь и жизнь» и новые стихи, то есть получилось: «Все мои стихи». Правда, после этого напечатаны  опять новые стихи, потому, что никак не могу остановиться.

Автор не писатель, и тем более не профессионал. Будьте снисходительны. Настоящая книга наиболее правильно должна была бы называться «Ракеты», но названа, так как она называется

Моё произведение «Полёт» состоит из двух частей. Здесь представлена её первая часть, практически до времени перестройки.

Я  желаю читателям счастья, любви,  приятного чтения и отдыха.

 

                Автор: Жигунов В.П.

 

 

 

 

       Жигунов В.П.   (Владимир Приёмник)

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Всем любимым!
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 
Детство и юность.
Истоки.

Давно это было. Молодой дворянин Михаил Реченский жил в Москве, учился в Университете. Родители оставили ему небольшое состояние, деревеньку с барской усадьбой и лесные угодья. Средств на жизнь ему хватало, и он увлекался женщинами и вольнодумством, с жадностью впитывая новые идеи о свободе, равенстве и братстве и новые впечатления от покорения женщин и их ласк. Он любил всё новое и передовое.

Летом он решил поехать в деревню, чтобы осуществить там преобразования и побыть на природе. Деревня называлась Ивнягово и располагалась в двадцати километрах от Сергиева Посада. Когда он туда приехал, вся деревня во главе с управляющим вышла его встречать. Михаил объявил, что приехал дать вольную крестьянам и освободить их от крепостного права. Деревня состояла из двадцати крестьянских домов и практически не приносила дохода. Немного в стороне стоял добротный дом управляющего, а далее, в лесной роще стоял барский дом с прудом. После смерти родителей там никто не жил, но за ним ухаживала прислуга. Михаил занялся делами, каждое утро он верхом на лошади объезжал свои владения – окружающий лес, изучал, как он растёт и как ведётся его вырубка. Ездил в ближайшие поместья и, как мог, развлекался с молодыми барышнями. Через некоторое время он обратил внимание на девушку с лукошком, которая ему встречалась каждое утро в лесу на одном и том же месте и собирала ягоды и грибы. Он не знал, что девушка, после того как один раз увидела барина, ходила в лес, чтобы увидеть его, и всячески привлекала его, то мурлыкала под нос песенку, то убегала, и видны были её голые пятки, то стояла на его пути. В конце концов, он заинтересовался ей и остановился, чтобы расспросить, как идёт сбор ягод и грибов и откуда она. Девушка остановилась и посмотрела вверх, на него. Перед ним стояла девочка в длинном светлом холщовом сарафане, в блузке прикрытой платком и в косынке на голове, из которой выглядывала светлая коса. Когда он увидел её голубые, широко расставленные необыкновенные глаза и розовые как у ребёнка щёки, да пухленькие губки, он оторопел. Глаза скользнули ниже, и сверху он вперился взглядом в её груди нежные и не по возрасту круглые. Он остолбенел и молчал до тех пор, пока она не улыбнулась. Разговорились, и он узнал, что её зовут Полей или по- взрослому, Полиной, что она дочь крестьянина из его деревни, то есть она его собственность. Он пожалел, что объявил об отмене крепостного права, но потом отогнал эти мысли. Спешился и попросил Полю показать, где она ищет грибы и ягоды. Она повела его в глубь леса, и они вместе нагибались за одним и тем же грибом, они касались друг друга, иногда он видел её стройную босую ножку или рядом видел её глаза, губы и чувствовал её горячее дыхание. Постепенно, у обоих прошло первое стеснение, и им показалось, что они уже давно друг друга знают. Правда, Поля побаивалась барина, для неё он был человеком из другого мира, красивый и недоступный, но очень желанный. Михаил же понимал, что эта девушка не достойна его внимания, но необыкновенная её красота и простота и наивность всё больше и больше притягивали его к ней. Несмотря на то, что он был искушенным в любви уже давно, почему–то его охватывала какая–то робость, боязнь разрушить эту искреннюю наивность. Так продолжалось довольно долго. Каждое утро она его ждала, и когда он приезжал, они долго гуляли по лесу. На прощанье он каждый раз стал целовать её маленькую пухлую ручку. Иногда он не приезжал, но она всё равно каждый день приходила в лес.

Однажды Михаилу привезли письмо из Москвы с просьбой вернуться для решения, каких–то вопросов в университете. На следующее утро он помчался в лес, там как всегда его ждала Поля и улыбалась своей обворожительной невинной улыбкой. Михаил соскочил с лошади, обнял Полину, поцеловал её в губы и посадил на лошадь. Она молчала и во всём повиновалась, а он вскочил на лошадь и погнал её дальше в лес. Так близко они ещё не были. Её тело касалось его всего. Она была у него в руках, их тела тёрлись разными местами, и это приводило их обоих в необычайное возбуждение. Он покрикивал на лошадь, Поля молчала, а лошадь как бы понимая настроение хозяина, неслась по широкой просеке, унося седоков глубже в лес. Остановились на полянке у небольшой речки. Он осторожно снял её с лошади и посадил на мягкую травку, привязал коня в тень и подсел к ней. Он обнял её,  а потом, не раздумывая, поднял подол её сарафана и увидел её обнажённую, на ней больше ничего не было. Взгляд не мог оторваться от женской красоты, возбуждение переполняло края. Всё остальное совершилось автоматически. Непонятно, что она испытывала, она молчала, прислушиваясь к себе, и улыбалась. Потом они молча лежали и смотрели в небо. Его душу переполняла необычайная нежность к этому рядом с ним лежавшему покорному существу. Поля встала первая и пошла к речке. Михаил увидел на её сарафане красное пятно и самодовольно улыбнулся, а Поля спряталась в кустах, разделась, застирала сарафан и повесила его сушиться. Потом медленно зашла в воду поплескалась, вышла, села на корягу, подстелив платок, и им же слегка прикрывшись, тихо сидела под лучами солнца. Она про себя думала о том, что же с ней будет дальше, но не найдя ответа, отгоняла нахлынувшие мысли. Вдруг с разбега в воду плюхнулся Михаил, немного проплыл, и стал возвращаться обратно с широко раскрытыми глазами, наполненными восторгом от вида прекрасной русалочки, сидящей на берегу. Он  вылез, подошёл к ней, поднял её на руки и отнёс на то же место,  где недавно они лежали.… Расстались, когда солнце стало опускаться к горизонту. На прощанье он нежно, как ребёнка поцеловал Полю в щёчку.

На следующий день он уехал. Всю дорогу перед его глазами всплывал образ Поли, и он даже ощущал необыкновенный запах её тела, напоминавший запах чистого белья. Он перебирал в памяти эпизоды их встреч и все подробности прошлого дня.

            В Москве его ждали неприятные новости. За вольнодумство и историю с освобождением крестьян от крепостного права его исключали из Университета. Как из глуши, весть о крестьянах Ивнягово могла достичь Москвы, было удивительно. Правда, несмотря на большие расстояния между деревнями и поместьями, существовало общество, которое тесно общалось между собой. События в Ивнягово взбудоражило помещиков и вероятно, кто–то пожаловался в Москву на Реченского. Миша возмутился, нагрубил начальству и уехал из Москвы в путешествие за границу.

            Реченский долго путешествовал по Европе, пока не познакомился в Париже с соотечественницей,  очень красивой милой девушкой  строгих правил, из богатой московской семьи. У них завязался роман, и вскоре Михаил и Маша решили вступить в брак. Приехали в Москву, объявили о помолвке, и для них наступили дни необыкновенной любви и обожания друг друга. Михаил совершенно потерял голову, забросил своих старых знакомых и друзей. Кроме Маши, вокруг для него ничего не существовало. Он мог часами глядеть на свою Машу и гордился её красотой, умом и воспитанием. Они вели вольную светскую жизнь. Начали готовиться к свадьбе. Наконец отменили крепостное право, появилась возможность продолжить обучение в Университете. Всё складывалось отлично. Михаил был счастлив.

            Любовные волнения, предсвадебная суета и окончание привычного спокойного ритма жизни, многочисленные балы подорвали  здоровье Маши. У неё открылась старая болезнь, и её увезли на лечение за границу. Михаил последовал за ней.

            Далее последовали такие трагические события, о которых лучше не писать. Он остался без своей возлюбленной, заболел и был близок к самоубийству. Все мечты и планы рушились, и тогда он захотел навсегда бросить  Москву и куда ни будь уехать. Он метался, не знал, что же делать и вот однажды ему передали письмо. Письмо было от Полины, из которого он узнаёт, что он уже давно отец, и что она его любит, и что её выдали замуж в другую деревню за молодого парня. В письме были стихи неизвестного автора очень подходящего для ситуации содержания:

В лесу расцвели ромашки, а в поле кругом васильки,

Зовут, зазывают на травку, исполнить всем танец любви.

Твои глаза, казалось мне, всё говорили о любви

И я жила в твоём огне, как баловень судьбы.

 

Но весточка пришла, я родила малышку

И я скучаю без тебя, одна рощу девчушку.

Но сердце разрывается моё, мы вместе с дочкой заодно,

Хотим тебя поцеловать и папочку обнять.

 

Мы с дочкой ждём, ты  весточку пришли,

И мы к тебе  придём, даже на край  земли.

Мы так скучаем без тебя, а я смотрю тебя во сне,

Зову тебя: « Приди ко мне, твоей возлюбленной жене».

Михаил был поражён необычайной смелостью Полины, её грамотностью и всей создавшейся ситуацией. В глубине же души он помнил о Поле и надеялся на встречу. Ему казалось, что только ей он сможет излить своё горе, и только она его поймёт. Тогда он решил уехать в деревню, чтобы в тиши заняться своим хозяйством и разобраться с собой и с Полей.

            Михаил подъехал к своей деревне, слез с брички и пошёл дальше пешком по лесу. Его окружали редкие деревья и большие поляны, поросшие высокими травами необыкновенного разнообразия и аромата запахов, и над всем этим стоял гул насекомых и оводов. Палило солнце, налетали и кусались мухи и слепни, но Михаилу казалось, что он окунулся в родной давно знакомый рай земной, где всё излучает спокойствие и торжество самой природы. Душу его переполняли радостные чувства от предвкушения встречи с давно покинутыми местами. Вспоминал о встречах с Полиной, с грустью о прошедших годах, и с чувством ревности и неопределённости думал о будущем.

            Опять его встречала почти вся деревня, но, сколько он не смотрел, Поли нигде не было. На следующий день Полина сама пришла в дом к Михаилу, с маленькой белокурой девочкой на руках. Когда Михаил увидел Полю, на него нахлынули старые воспоминания,  но теперь перед ним была взрослая женщина необычайной красоты. Они объяснились. Оказалось, что после его отъезда она забеременела. Родители отдали её замуж в другую деревню, но она любит только Мишу. Его дочку назвали Сашей. Саша побаивалась барина, но, освоившись и получив конфету, пошла к нему на руки. Михаил был счастлив. Так Полина осталась в барском доме, и на всю жизнь. Михаил пренебрёг всеми традициями и условностями. Они жили счастливо. У них ещё родился мальчик, его назвали Ваней.

            Омрачало их жизнь, то, что Полина не была разведена со своим мужем, а дети Михаила официально не были его детьми. Общество и законы Российской империи были таковы, что, несмотря на свои связи, Михаил долго не мог оформить свой брак, а своих детей, уже выросших, ему пришлось удочерить и усыновить. Полина умерла рано, и через несколько лет скончался Реченский. Саша  осталась одна с малым братом в своём имении. Соседи подыскали ей жениха, польского дворянина, управляющего богатым имением, приехавшего в Россию на заработки. Вскоре они поженились. У них родились три девочки: Галя, Маша и Тамара. Одна из них, старшая, стала моей мамой. Во время Февральской революции дед с бабушкой продали дом и землю и уехали в Сергиев Посад. Деньги вложили в заём временного правительства «Свобода». В Октябрьскую революцию всё пропало. Семья стала пролетарской.   

 
Предки.

Метрическая выписка из венчательной книги Крожского римско-Котолического приходского Костёла. № 19    1874 года апрель 24 дня в Крожском приходском р. к. костёле Викаримей Антоний Лызин при троекратном оглашении при народном Собрании 14, 21, и 23 Апреля месяца произвел Дворян Сигизмунда (Зигмунта) Поплавского холостого тридцати четырёх летнего с Павлиной Шварцевой Тридцатилетней из м-ка Крож в супруги и т. д.

 

Метрическая выписка из книги Крожскрго римско котолического Костёла. №136   1881 года 20 сентября приходского Костёла. Окрестили именем Михаил сына родившегося сего года у Дворян Сигизмунда (Зигмунда) и Павлины    Поплавских законных супругов и т. д.

№4      В 1891году, января 1 дня скончался Сигизмунд (Зигмунт) Хризостамов Поплавский от чахотки.

Вот и всё, что мне известно из документов о моём деде и его родителях.

            Когда Михаил вырос, он поехал на заработки в Россию и стал служить управляющим в одном поместье. Именно здесь он познакомился с моей бабушкой, и вскоре женился на ней. Судьба не была благосклонной к ним. В Сергиевом Посаде они жили в небольшом доме с детишками, троими дочерьми, но жизнь, казалось, была прекрасной. Грянула война, потом Февральская революция. Революцию встречали восторженно. Потом Октябрьский переворот, все деньги от продажи имения пропали. Как было жить? Кончилось тем, что во время НЭПа, дед стал производить кукол, а бабушка их наряжала. Он использовал любую возможность заработать что-нибудь для большой семьи и даже разводил кроликов. Но вскоре его лишили гражданских прав, потому что он в своём кукольном деле использовал наёмный труд. Глаза для кукол кто-то делал другой. Такая жизнь подкосила здоровье, и дед попал в больницу, где умер от рака. Бабушка с тремя детьми осталась одна без средств к существованию. Она тоже заболела, психическим расстройством. Но жизнь продолжалась. Как они жили одному богу известно.  Дети выросли, пошли работать, а вскоре и вышли замуж. Старшая сестра, моя мама, вышла замуж за  моего отца, с которым познакомилась на заводе Звёздочка, где работала. Как он там оказался я не знаю.

            Про деда по отцу, я слышал такую историю. Он был урядником где-то в Саратовской области. Когда грянул Октябрьский переворот, ему пришлось бежать, но оказалась в тюрьме его жена. Он подкупил охранника, которого знал, и устроил побег из тюрьмы своей жены. Куда делась моя бабушка по отцу, я не знаю. Дед жил в Подмосковье, у какой- то женщины. А мой отец оказался в Сергиевом Посаде. Может быть, они скрывались…
Война.

Это не рассказ о войне, а воспоминания, как калейдоскоп фрагментов оставшихся в памяти. Война началась, когда я был маленьким мальчиком, шести лет. Она застала меня  в детском саду, который выехал за город, в Расторгуево. Запомнилось как вечером нас, ребятишек, ведут строем в бомбоубежище. Мы идём по двое, держась за руки, и с опаской смотрим в небо. В небе слышен рокот самолётов и казалось, что мы даже их видим высоко. Фашистские самолёты летят бомбить Москву. Мальчик, с которым я иду рядом, вдруг говорит: «Сейчас на тебя сбросят бомбу. Твои белые нашивки очень видны». Действительно я был одет в детское морское пальтишко с блестящими белыми нашивками на воротнике и рукавах. Не на шутку испугавшись, я закрыл свои нашивки, как смог, и так добрался до бомбоубежища. Бомбоубежище представляло собой просто глубокую яму, откуда опять было видно небо и летящие самолёты. Страшновато.

На следующий день за мной приехал отец, почему-то на грузовой машине, на полуторке и увёз меня домой в Москву.

Москва запомнилась чёрным небом со светящими со всех сторон лучами прожекторов, постоянно двигающихся и перекрещивающихся, и отдаленным рокотом и вспышками.

От бомбёжек прятались в метро. Люди спускались в него, тащили с собой детей и разные вещи. Вот и я помню, как моя мама держит меня за руку, а в другой руке у неё раскладушка в виде гармошки. Таких сейчас нет. Мы едем на эскалаторе. Жуткая давка, крики, плачь. Меня берёт на руки высокий мужчина, а мама с трудом удерживает раскладушку. Внизу тоже давка. Наверное, я потом там спал.

Вскоре мы поехали в эвакуацию, на Урал. Ехали в вагоне-телятнике, спали на полу. Поезд двигался рывками, то ехал быстро, то стоял. Говорили, что за нами гнался немецкий самолёт, а впереди разбомбили поезд. Я тогда не осознавал реальной опасности, но взрослые очень нервничали. Ещё,  от нашего поезда отстал пятнадцатилетний парень. У меня началась ветрянка, всё тело и голова покрылись болячками, а я был измазан зелёнкой. Рубашка прилипала к болячкам и снималась с кровью. Через некоторое время отставший парень нашёлся, а поезд поехал спокойно, постукивая колёсами.

Приехали мы в город на Урале, где на заводе работал отец, а мама устроилась работать в столовой кассиром. Я же ходил в детский сад. Поселили нас в частном доме. Хозяин - главный энергетик, а хозяйка заместитель директора завода. Дом большой, просторный. В нашей комнате было пусто, стояли две кровати и две стопы патефонных пластинок вместо высокой тумбочки. Зачем родители притащили эти пластинки, я не знаю. Наверное, такие тогда были ценности. Пластинки были очень хорошие: фокстроты, танго, романсы. Исполняли их Козин, Юрьева, Лемешев, Козловский, Утёсов.…Всего не перечислишь. А ещё там висела тёмная тарелка, громкоговоритель, по которому мы слышали различные новости из Москвы. Новости с фронта были печальными. Наши войска героически отступали, сдавая фашистам город за городом.

Детский сад располагался довольно далеко от дома и в мокрое время, чтобы добраться, нужны были сапоги или галоши. Но ничего не было, и поэтому мне на валенки надевали и привязывали отцовские галоши 43 размера. Я в них ходил как на лыжах, и очень стеснялся девочек и мальчиков. В саду уже начал получать первые сексуальные познания. Однажды, когда дети проснулись после дневного сна, одна девочка развела губки своей драгоценной и, показывая её мне, сказала: «Смотри, это у меня капустка, а у тебя морковка». В другой раз, когда мы писали на улице с одним мальчиком, он сказал: «У тебя стоит». Я ничего не понял, но запомнил. Запоминается надолго то, что вызывает определённые эмоции. Был такой эпизод. В детский сад приезжали военные после лечения, чтобы побыть с детьми. Один мальчик подружился с офицером, на груди у которого красовался орден Красного Знамени. Они ходили вместе как влюблённые, а все им завидовали. Я тоже завидовал. К этому времени отца отправили на фронт и мне его не хватало. Когда в следующий раз приехали к нам военные, я первый побежал и бросился на шею к большому дяде с орденом на груди. Каково же было моё разочарование, когда я узнал, что орден - это гвардейский значок. Мне до сих пор стыдно, что я польстился на орден. Но я же был ребёнком.

Городок, в котором мы жили, как многие города Урала, стоял на реке, перегороженной плотиной, дававшей раньше энергию огромному заводу. Завод чадил и пыхтел как живое загадочное существо, каждый день, поглощая и выбрасывая людей из своего чрева. Всё население городка работало на завод. Рядом возвышались небольшие, но крутые горы, поросшие сверху деревьями, размещавшимися между скалистыми образованьями..

Население относилось к нам, москвичам, по-разному, но в большинстве своём считали всех нас евреями, чужими пришельцами из другого мира. Поэтому и моего отца через полгода директор завода отправил на фронт. Он же был чужак и интеллигентный человек. Вспоминаю как однажды женщина, принесшая молоко спросила маму: «Вы еврейка»? Мама, улыбнувшись, ответила: «Да». Меня это шокировало. С тех пор я отношусь к евреям с уважением. Я же побывал в их шкуре. Как-то я пришёл к реке, а там рыбачили рыбаки. Я стал смотреть. Подошёл поближе к одному парню и стал рассматривать его улов. Парень грубо что-то сказал, взял рыбину, и ударил меня ей по лицу, отгоняя меня как собаку. Я заплакал не от боли, а от унижения и обиды.

После отъезда отца на фронт, жить нам стало тяжелее, но мама не отчаивалась, меняла все, что можно на продукты: мясо, молоко, яйца, масло, отдавая взамен чай и сладости, и различные вещи которые присылала тётя Муся из Москвы. Запомнилось, как мама за молоко отдала маслёнку в виде большого рака, оранжево, красного цвета. Я помнил, как до войны она стояла на столе полная красной икры. Мне её было очень жалко.  И до сих пор я такой не видел.

 Я осваивал жизнь. Со старшими ребятами ходил на верхушку горы. Там в скалах разводили костёр и пекли картошку, которую брали в столовой, где работала мама. Зимой я научился кататься с горы на лыжах. Очень гордился тем, что однажды сумел затормозить, упав навзничь, и не доехал несколько метров до свалки металлолома. Если бы доехал, мог разбиться насмерть. Летом пропадал у реки. Меня тянуло покататься на лодке. И вот сын наших хозяев взял меня, чтобы поехать на лодке далеко в верховье реки, порыбачить. Я не умел плавать, боялся, но поехал. Впервые попробовал грести вёслами. Грести понравилось, но, глядя на тёмную воду, трусил, как бы лодка не перевернулась. Поймали немного рыбы и усталые, но довольные вернулись к своему берегу. Сын  хозяев ушёл, а я остался привязать лодку. В это время небо уже потемнело, и я радовался, что мы успели вернуться до дождя. А, вдруг перевернулись бы. Не успел я продумать, что было бы дальше, как начался сильнейший дождь с градом и порывистым ветром. Вдруг я вижу, что рыбак сидевший на волнорезе у плотины встал и пошёл по верху волнореза к плотине, по двум скользким от дождя и града скатам. Через несколько шагов, он поскользнулся и упал в реку. Он барахтался, пытался цепляться за леску, висевшую на волнорезе, и истошно кричал. В нём я узнал своего обидчика, парня ударившего меня рыбой. Не раздумывая, я поспешил ему на помощь, с трудом продвигаясь на лодке сквозь дождь, град и ветер. Когда я подъехал к нему, я не смог втащить его в лодку. Его телогрейка намокла, ни у меня не хватало сил его вытащить, ни у него, чтобы влезть в лодку. Я сказал, чтобы он держался за корму и так привёз его на берег. Посмотрел на это жалкое хныкающее зрелище, и мне стало легко. Я отомстил ему. Я, маленький мальчик, спас здорового хамоватого парня.

В 1943 году мы с мамой вернулись в Москву, но жить нам было негде. Нашу небольшую комнату заняла женщина с ребёнком. Поселились у тёти Муси и дяди Юры в маленькой комнатушке, в огромной коммунальной квартире на Сретенке. Здесь я встретил первые салюты в честь взятия Орла и Белгорода. Салют производили тогда трассирующими пулями. Всё пространство вокруг было заполнено красноватыми линиями,  состоящими, как бы, из тире.

 Пришло время поступать в школу, и меня, с некоторым опозданием, устроили в первый класс. В школе я оказался чужим и через неделю, перессорившись с кем-то, перестал ходить в школу. Регулярно, каждое утро я брал портфель и уходил из дома. Я бродил по Москве и обошёл все ближайшие кварталы. Месяца через полтора я проснулся и услышал, что пришла учительница. Всё раскрылось. Решили заниматься дома и готовить меня для поступления сразу во второй класс.

Наконец освободилась наша комната, и мы в неё въехали. Во дворе произошло моё посвящение. Старшие ребята предложили моим сверстникам стыкаться со мной до первой кровянки. Попросту мы дрались кулаками. Вначале я легко побеждал и даже за явным преимуществом, но последний мой противник, по прозвищу Кули, так ловко ударил мне в глаз, что на нём появилась красная отметина. Бои остановили, а эта иерархия силы ещё долго сохранялась.

Вскоре я пошёл учиться в свою родную школу, сразу во второй класс. По началу всё было хорошо, я был примерным учеником. Но однажды нам задали выучить наизусть стихотворение «Володя». Я не выучил его один раз, второй раз, на меня напало какое-то упрямство, и я не хотел его учить. Я тупо молчал и ничего не говорил. Где-то в глубине души скрывался неосознанный протест: уж очень хорош этот Володя, а может быть интуиция или какие-то сверхъестественные силы подсказывали, что это враньё. Ну, а поскольку речь шла о Владимире Ильиче, а я в этой ситуации представлялся дебилом, меня тут же перевели в другой класс, класс переростков. (Я до сих пор не могу объяснить своего поведения). Учительница же Зинаида Семёновна, наверное, не хотела портить классные показатели.

Класс переростков наполовину состоял из моих сверстников, а вторая половина состояла из детей улицы, уличных авторитетов, как сейчас говорят, старше нас  по возрасту и здоровее физически. Они создавали атмосферу в классе, поэтому на уроках стоял непрерывный гвалт, случались потасовки, летали предметы и бумажные пули, раздавались крики. Вспоминается, как здоровенный верзила бросал в географическую карту огромный огрызок моркови до тех пор, пока она не упала. На переменах было ещё хуже, властвовала сила, особенно доставалось слабым. Я был между слабыми и сильными. Мне удалось прекратить издевательство над двумя отличниками, худеньким евреем и маленьким татарином. Их на переменах загоняли под парту и заставляли кукарекать. В результате с евреем я подружился, и мы с ним долго сидели за одной партой. Но мне и досталось: большой парень в огромных кованых ботинках так ударил меня ботинком по копчику, что он болел даже тогда, когда я стал уже взрослым. Естественно, приспособится учиться в такой обстановке было трудно, а когда кончилась четверть, я не узнал свой табель с отметками об успеваемости.

  Целый день я был предоставлен самому себе. Мама, как и все в то время, весь день была на работе и приходила домой не раньше  десяти часов вечера, а иногда и ночью. Тогда был сталинский ночной режим работы. Утром она провожала меня в школу, успевала приготовить нам еду и уходила на работу. Я приходил из школы, кушал, часто не разогревая, приготовленную еду, потом делал уроки и гулял. Гулял, между двумя кирпичными четырёхэтажными  домами во дворе, вытоптанному так, что там не росло ни одной травинки. Верховодили на дворе старшие ребята. Не забуду как один из них, собрал несколько ребят помладше и, изображая фашиста, с дикими восклицаниями устроил казнь кошки через повешенье. Кошка извивалась и кричала. Это было ужасно. Был случай, когда один мальчишка решил попугать здорового парня и наставил на него настоящий пистолет. В ответ здоровяк достал из-за пазухи огромный маузер и сказал: «У тебя девять пуль, а у меня двадцать четыре»… Больше к ним никто не приставал.

Моё домашнее одиночество скрашивал громкоговоритель радиоточки или тарелка, как его называли. Конечно, в первую очередь по ней получали известия с фронтов, но во многом моё воспитание складывалось под воздействием детских передач, которые я непрерывно слушал. Я благодарен радио, и до сих пор люблю слушать радио.

Время было суровое. У меня появился первый, надеюсь последний, привод в милицию. Как-то парень постарше, позвал меня ловить голубей на Павелецкий вокзал. Я никогда даже не пытался их ловить, и вообще они мне были безразличны, но я с ним пошёл. И вдруг, когда мы входили на вокзал, нас остановил милиционер и куда-то повёл. Мой приятель вырвался и убежал, а милиционер ему вслед только улюлюкал и крепко меня держал. Привели меня в детскую комнату. Там ко мне относились как к преступнику. Насмотрелся я там многого. Вечером кто-то пришёл, и меня отправили домой. Продержали меня почти целый день, до десяти часов вечера. На меня оформили привод в милицию и, таким образом я был поставлен на учёт. Я про себя очень возмущался, что ни за что, ни про что меня целый день продержали в милиции. Я так поздно ещё не ходил по улицам и всего боялся, когда шёл домой.

 

В документах моей мамы я недавно наткнулся  на свои школьные характеристики. Меня потрясли некоторые слова в них. Я понял, что учителя меня не понимали. Две первые характеристики я получил за Володю - Владимира  Ильича, когда меня  наверно, как дебила перевели в класс переростков:

Характеристика ученика 2 класса «В» 525 школы.

Упрямый грубый, но умный мальчик. Дома предоставлен самому себе, много знает такого, что ему ещё рано знать, матери не слушается. На улице часто ссорится с товарищами, бывает очень злой и затрагивает даже старших, после драк плачет. На уроках ведёт себя хорошо, но иногда бросает всю работу и отказывается что-либо делать без всякой причины. На переменах бегает или читает. Учится хорошо. Костюм и тетради с книгами имеет чистые.

Кл. рук - подпись не разборчива.
Характеристика уч. 3 «А»

Способный, аккуратный ученик. Мог бы учиться лучше, но отрицательное воздействие, чему он очень быстро поддаётся, мешает этому, в своей успеваемости имеет оценки «3» и «4». Мальчик скрытный и упрямый, самолюбивый. Трусливо ведёт себя в коллективе учащихся. Мать интересуется своим сыном, часто бывает в школе. Поведение хорошее.

                Переведён в 4 класс.

                15 05 46 г          Кл. руков.

Приближался конец войны. И вот мы узнали, что поведут пленных немцев по Москве. В моей голове рисовался злой и коварный образ врага фашиста, немца. Побежали на Садовое кольцо посмотреть на немцев. Когда я увидел, как шагала колонна, как стадо баранов, жалких потрёпанных солдат, которым наш сердобольный народ давал хлеб, картошку, ещё что-то, я был разочарован. Где же эти ужасные, хвалёные гордые фашисты? Правда, в первых рядах кое-где шли с хорошей выправкой, не сгибая спин, настоящие фашисты, с некоторым презрением важно взирая  на нас, но их было мало. В общем, зрелище жалкое. Думалось: «Дяди, зачем вы к нам пришли и принесли столько горя»?

В Парке культуры имени Горького была организована выставка трофейной техники. Я её облазил, как говорят, вдоль и поперёк. Конечно, вид разбитой боевой техники не вызывает восторга, создавалось впечатление обыдённости зрелища. Но мы же сокрушили эти машины, значит у нас техника лучше. Как не странно, но больше всего меня поразил и запомнился поезд, который разрушал за собой шпалы железнодорожного пути огромнейшим, массивным крюком. Ну и коварные и изобретательные немцы!

Вот, наконец, пришёл день Победы, совершенно неожиданно и просто, хотя все его ждали. Я проснулся ночью оттого, что по тарелке громко говорил диктор Левитан о том, что фашистская Германия капитулировала! В комнате горел яркий свет. Ура, война кончилась! Я не мог понять, как это так произошло, что уже нет войны. Я снял одеяло, которым было закрыто окно для светомаскировки, встал на подоконник и стал смотреть на небо. Уже где-то играла музыка, по небу высоко, с глухим рокотом, с огнями летел самолёт. Неужели это все, правда! Неужели война кончилась! Неужели не будет светомаскировки? Неужели будет мир? Какой он? Мама на радостях, почему-то стала убираться, потом сказала, что теперь вернётся отец. Эмоции хлестали через край. Что было дальше, не помню.

Наступил день, когда должен был состояться салют в честь Победы из тридцати залпов. К салютам уже привыкли, но этот ждали с особым трепетом. Мы  поехали в гости к тёте Мусе, где собрались попраздновать взрослые. Я же, пока было светло, гулял один во дворе. Гулял, гулял, а потом влез на высокий металлический шест сделанный из водопроводной трубы и вкопанный в землю, возможно для того, чтобы там висел флаг. Вместо флага висел там я, обхватив руками и ногами ржавую трубу. Вдруг меня позвали домой, и я скатился вниз. Что случилось? Несколько секунд я стоял в оцепенении. Моё тело пронзило что-то острое и приятное, необыкновенное чувство, которого я не испытывал раньше. Я шёл домой под впечатлением нового ощущения, которое ещё долго напоминало о себе. Что же это? Это результат трения о шест, но об этом я узнал, когда стал мужчиной. А вечером состоялся салют Победы, который подвёл черту, за которой должен был наступить мир. 

Война непосредственно меня не коснулась, но оставила глубокий след в моём сознании. Я видел, как люди уходили на фронт. Любого могли послать, куда угодно, не спрашивая его ни о чём. Так было нужно. Надо беспрекословно подчиняться дисциплине. Людей посылали на смерть. Гибли миллионы. Кто имеет право посылать людей на смерть, и по какому праву? Я бы не хотел, чтобы кто-то распоряжался моей жизнью. Я хотел жить. Я хотел, чтобы мы всегда побеждали и больше никогда не отступали. Я хотел быть сильным и независимым. Во многом детские впечатления того времени определили, в дальнейшем, выбор моей профессии.

            В архиве моей мамы я нашёл письма отца.
Письма  войны.

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Крепко целую и шлю пламенный привет. Я всё ещё живу пока в Антонинах, на днях решится вопрос или я в ближайшие дни поеду в часть, а может быть и останусь на следующий заготовительный сезон. Тогда можно было бы и в гости ко мне приехать, правда, условия для поездки очень трудные и не многие могут отважиться на такое дело. Жизнь здесь дешевая и пожить здесь есть смысл. Конечно, можно только фантазировать. В действительности же дело едва ли осуществимо и вероятнее всего на днях придётся кочевать в часть. Пиши подробнее о своей жизни, о жизни близких, и вообще, что хорошего в Москве. Передай привет близким знакомым, из всех видимо только я один воюю. Пока, до свидания, крепко целую. Павел.

17.07.44..

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Писать нечего. О поляках  писать тоже особенно нечего. Живут они как у Христа за пазухой, некоторые страдают от войны, для некоторых как будто и войны нет, имеют коров, свиней, хлеб едят белый, который мы только до войны видели. Есть, конечно, беднота, которая ищет что бы купить у нашего брата. На войну у них мобилизовали всего года три, кажется. Так что мужчины все дома. Так что не поймёшь в худшем или лучшем они положении, чем мы. Я тебе уже писал, что с одной москвичкой я посылал письмо тебе, и даже обещали устроить послать с мешок пшеницы пополам с этими доставателями, но я не могу проверить, дали им эту пшеницу или нет. Поскольку ты ничего не пишешь, так видимо не только зерно, а она даже письмо тебе не передала, которое я с ней послал. Интересно, если будет время, подойди к ней и узнай, про письмо и пшеницу, и напиши мне потом.

Придётся тебе с Вовочкой подзаняться получше, а то во втором классе для него будет очень трудно, если его, конечно, ещё там оставят. Ты мне ни единого слова не напишешь про соседей….

Положению твоему конечно не позавидуешь, собирайся с силами и как ни будь ещё перетерпи злую зиму. Я думаю всё-таки эта последняя военная зима, если конечно не будет какой либо новой войны. Если жив буду, вернусь тогда опять твоя хата будет с краю - ничего не знаю. Тогда только будешь смотреть на вещи несколько иначе, не так ли? Интересно сколько же стоит портфель в коммерческом магазине, если у тебя этот вопрос стоит проблемой.

Как вы проводите вечера? Я обычно до 8-9 часов вечера сижу на работе, а прихожу после ужина в постель. Иногда, что ни будь побалагурю с поляками, но хотя мы друг друга и понимаем, но разговаривать всё время с догадками надоедает, да и темы разговоров не так легко подобрать. Сейчас у нас идёт картина Крылья Москвы, но я её видел раньше, когда ездил в вышестоящую инстанцию в командировку и поэтому это время я решил использовать на письмо. Как у вас с освещением? Я достал 3 стекла 10 за 45 злотых и теперь у меня приличное освещение на работе, у хозяев тоже ламповое освещение. Из-за керосина у нас нужды нет, так что хотя живём не в потёмках и не коптимся коптилками.

Привет всем, если хочешь получать чаще письма, то пиши быстрее. Ответ обязуюсь отвечать в течение 2-3 дней, каковы твои обязательства? Придётся нам с тобой заключить договор соцсоревнования, может быть тогда дело пойдёт лучше.   Крепко целую. Павел.

Жду от сына письмо о его успехах в учёбе

Осень 1944г.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Я уже писал в отношении того, что твоё положение хуже моего, но конечно сочувствием не поможешь и единственная надежда, что может быть это последняя зима военного времени, конечно. При всех условиях, если даже кончится война в ближайшие месяцы, то и тогда раньше весны не приходиться рассчитывать на приезд домой.

В отношении обуви  Вовочки, если купить нельзя, то возможно обменяешь на какие нибудь мои полуботинки или ботинки.

Я живу без перемен всё на одном месте. Однажды собирался писать тебе прощальное письмо т.к. мой начальник любит быстро ездить. Я поехал однажды с ним на немецкой лодочке, есть такая легковая машина и когда достигает скорость до 80 км, приходится подумывать, не последние ли минуты живёшь на белом свете. Краковское шоссе асфальтовое и  сравнительно в сносном состоянии, и на нём можно развивать любую скорость, и большинство машин движется с бешеной скоростью, даже грузовые. Ясно, движение с большой скоростью довольно рискованное дело. Поэтому я начальнику заявил, конечно, шутя, что я с ним поеду только после того, как напишу прощальное письмо.

Живём с поляками пока дружно, учимся понемногу польскому языку, так что скоро я тебе буду писать по-польски и придётся тебе полу польке искать поляк, чтобы они тебе прочитали письмо.

Цены на рынке все поднимаются, булочка очень белая, размера примерно как когда-то продавались ванильные булочки по 10 р, возможно даже меньше, стоят 10 злотых. Я получаю здесь 300 злотых полевых, так что могу по булочке покупать ежедневно. Яблоки стали 60-70 злот кг, колбаса кажется 250 или 300 злот кг, в общем я редко бываю и мало интересуюсь, кроме белых булочек и яблок т.к. мясных консервов у меня свой запас килограмма три, с полкило сала шпик. Имею, в общем, продукты, не ощущаю ни малейшего недостатка.

Живём мы в городе, где жил пан Потоцкий, самый крупный буржуй Польши. Сейчас собираемся переехать в дом его управляющего, помещение прекрасное. Сам Потоцкий говорят, удрал в Краков. Недалеко будущее, когда доберёмся и туда. Куда интересно он будет тогда кочевать.

На квартире живу я у рабочего Потоцкого, живёт он не богато, но имеет две коровы, и я ежедневно утром и вечером получал по два-три стакана молока парного, постепенно правда норма уменьшается. Сейчас пока дают по стакану утром и вечером, для разнообразия это не плохо. Всё это конечно в порядке обмена на что-либо. Правда, не прямой обмен, а так я им что-либо дам соответственно и они мне. Телогрейку я уже отдал, теперь соображаю, что мне ещё отдать.

Я ни с кем, больше не переписываюсь. Валентина писала летом с трудовых работ, вскоре я ей не ответил, а потом написал по старому московскому адресу. Ответа так и не получил. От Нюси получал одно письмо, но также своевременно не ответил, а потом затерял письмо с адресом, а, кроме того, забыл фамилию и имя её благоверного, и решил не отвечать. Сергей тоже мне не ответил.

Праздник провёл буднично, отметил его лишь тем, что с хозяином выпил пополам полученные мною 200 грамм водки. Погода здесь стоит грязная, сейчас выпал небольшой снежок, который перемешался на дороге с грязью.

В общем, пока одна грязь, и довольно прохладная погода, в хате тоже довольно прохладно, хозяева топят только плиту и утром, так что ночью довольно прохладно.

На счёт твоей крови я уже писал, что бы ты её не очень растранжиривала, она у тебя итак была холодновата или вернее она была довольно горячая, но её было маловато.

Ты написала цену на хлеб, но я так и не понял 310 руб кг как будто, но раньше ты писала как будто 40 руб, что-то большая разница.

Ну, пока, а то я и так полдня пишу это письмо, почему я долго собираюсь же писать.

Привет всем. Павел.

Может быть ноябрь 1944г.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

О поляках особенно писать нечего. Завидую, как они разгуливают, война только очень немногих затронула, а то  живут себе все дома, по воскресеньям богомольничают и гостятся, да и в будничные дни не очень то много они работают. Правда, есть и очень плохо живут, но большая часть живут сносно, но главное что свободно. Теперь, если кончится война и окажешься свободным, то просто не представляю, как буду себя чувствовать, за 2,5 года не иметь ни одного свободного дня, это не фунт изюма.

Напиши, как ты всё-таки скумекала с экипировкой Вовочки. Ты спрашиваешь, как я чувствую себя физически и морально. Физически чувствую себя не плохо, а что касается морального самочувствия, то частенько тянет к карте. Хотя чрезвычайно большие успехи, но всё же посмотришь, посмотришь, и даже при самых оптимистических взглядах, приходится убеждаться, что придётся справлять, вероятно, третью годовщину нахождения в армии, и не плохо, если бы май пришлось встречать дома. Чем ближе чувствуется конец, тем быстрее его хочется иметь..

Ну, пока, надо чего ни будь оставить для следующего письма.

 Крепко целую. Павел.

Может быть декабрь 1944г.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Я живу пока всё  той же ровной прифронтовой жизнью, пока  стоим все на месте и это нас удручает. Были некоторые надежды, что к маю, возможно, удастся быть дома, но Черчилль огорошил, обещает только развёртывание решающих боёв летом 1945 года.

Наша хозяйка молодуха, как видимо, скоро останется солдаткой, т.к. мужа уже забирают в солдаты. Ты, конечно, получила письмо, в котором я описывал свадьбу нашей хозяйки. Сейчас сижу, парюсь с отчётами, думаю к 5 января с ними разделаюсь. Сколько времени ты будешь корпеть со своим отчётом?

На улицу Разорёнова писать не надо ……

Хотя я сейчас и в более лучших условиях, чем я бы жил в Москве, но всё же я предпочёл бы жить в ней. Слишком надоела жизнь путешественника!

Если жив буду после войны могу быть этнографом украиноведом, поляковедом и дальше ещё не знаю каким ведом придётся быть. Наверно придётся побывать в Чехословакии, а может быть ещё, где-либо. Интересует посмотреть Краков, уже, наверное, до весны удастся его посмотреть, а там конечно кто его знает. Из всей крупных городов, которые я миновал, я только видел Курск, Тарнополь, Львов и Перемышль. Киев видел только из вагона, так что можно сказать, что почти я его и не видел. В Тарнополе, конечно, только одни развалины пришлось увидеть. Львов же сохранился, главным образом центр, почти полностью и город  довольно приличный. Жаль, что не видел Киева и не могу сравнить. Из всех же остальных Львов значительно выделяется. Под Воронежем, сколько времени я находился, но города тоже не удалось увидеть т.к. тогда я его объехал кругом.

Интересно конечно было бы, если такое путешествие пришлось проделать в мирной обстановке, только конечно не в такой длительный срок.

Вовочка так увлёкся учёбой, что не выберет времени черкнуть письмишко папе, он скоро вероятно будет такой грамотей, что папу будет подъучивать. Он вероятно полностью в папу удался, сейчас худищий, а потом располнеет вроде меняя не пойму о каких ты письмах Анны упоминаешь, разве они не были тогда уничтожены, кстати, я давно собирался написать что бы ты поискала мой трудовой список, возможно он ещё пригодится, а то придётся начинать свою трудовую деятельность с начала. Я бы конечно не возражал бы если вернулись те же годы, но, увы и ах, этого, к сожалению не произойдёт.

Ну пока всех благ, а то уже первый час ночи и пора на отдых. Привет всем и в частности соседям.

Целую. Павел.

У нас одно несчастье. № полевой почты где то ещё имеется такой же как у нас, к нам много идут чужих писем, а наши наверно многие идут туда. Сколько я ни старался пока не мог добиться толку, на днях ещё пошлю петицию в одно место.

Наверно декабрь 1944г

 

; Здравствуй милая Галя!

Живу я пока той же однообразной жизнью. Сейчас переехали в так называемый эсэсовский лагерь, где когда-то жили ультра мерзавцы, собирались жить они не плохо, оборудовали здания, как говорят у нас, со всеми удобствами. Правда, без центрального отопления и газа, но с электроосвещением, водопроводом и канализацией, правда, последнее, им ещё не удалось достроить. Электроосвещением мы даже пользуемся.

Вовочка пишет, что ты всё кровью торгуешь. Смотри не проторгуйся, лучше продай, что либо из вещей. Кончится война, наживём ещё, а  если потеряешь здоровье, то едва ли его восстановишь. У тебя и так был недостаток крови, а теперь, вероятно, и вовсе ледышкой будешь. Знаешь мои потребности, хотя я уже и старик стал, но силу я пока чувствую прежнюю, так что здоровье поберегай.

Ну, пока всего хорошего, привет соседям и всем, всем, всем,

Целую, Павел.

13.01.45.

; начала нет.

Каков прогноз у вас в отношении конца войны. У нас некоторые считают, что зимой должен быть конец и весной примерно быть дома, а некоторые считают, что не меньше полгода и до года. Я принадлежу к первым. Сейчас теряю некоторую уверенность, но ещё не совсем, предстоящие наступления покажут.

Как учится Вовочка, жду от него письма.

Привет всем друзьям и знакомым.

Крепко целую. Павел.

 

; Здравствуй милая Галя

Получил твоё письмо, и появилась мысль, что после четырёхлетней разлуки наступит возможность нашей встречи и следует обязательно воспользоваться, пока есть к этому возможности. Придётся пока приехать одной, устроив Вовочку у мамы, а когда устроишься здесь более- менее, тогда можно будет съездить и за ним.

Живу пока ничего, только скучно, поэтому очень жду тебя. Сейчас пишу письмо это на ходу, поэтому очень кратко и на этом кончаю.

Привет всем. Целую, Павел.

 

; Здравствуй милая Галя.

…………   Ты пишешь о новости, что мать продала дом так между прочим, а между тем эта новость сногсшибательная. Меня она крайне удивила, производить продажу в такое время, трудно придумать большего безрассудства, хотя вас там и много, но ни у кого не нашлось здравого смысла, извини за резкость. Вы потом поймёте насколько я был прав. Сейчас ни как не время для таких операций, не так уже осталось много ждать конца войны, и можно было бы как нибудь перевернуться. Я думаю, она могла бы и у тебя с успехом прожить до конца войны, места хватило бы, а прокормить уже как нибудь сообща тоже прокормили. После же войны из этой продажи можно было бы сделать что-либо дельное, а сейчас вы все это превратите, как говорят, в пшик и больше ничего. Ты даже не сочла нужным сообщить условия, но я уверен, что сейчас нельзя продать на приличных условиях. Дело, конечно, ваше, вы хозяева.   Мне просто непонятно, что, по моему мнению, вас просто околпачили (выражаясь мягко). Серёжа что-то про эту операцию ни словом не обмолвился, вероятно, это произошло без его участия. Он то, по моему мнению, в хозяйственных вопросах хоть немного, но может соображать, и хотя бы немного предвидеть, об остальных же можно сказать одно, что вы полные профаны в хозяйственных вопросах.

Посылаю тебе доверенность, только тут ещё не попади в какую нибудь ловушку, чтобы потом тебя не выставили из обменянной комнаты, получится совсем хорошо. Посылаю также справку.

Моя жизнь течёт без особых изменений, нахожусь пока в глубоком тылу, вероятно на днях двинусь вперёд, я правда два раза ездил в командировку, проезжал Краков, город довольно приличный, но мне кажется, что Львов несколько получше. Что интересного я там видел, так это немецкие укрепления. На всех дорогах и мостах в город он установил по обеим сторонам дороги железобетонные квадратные столбы, вероятно больше метра толщины и метра три-четыре высоты. С тем, чтобы, когда наши будут подходить, взрывом свалить эти столбы, так что бы они завалили проезд по улице, образовав противотанковые препятствия. Но как видимо так ему задали там перца, что очень немногие столбы были подорваны, большая же часть так и остались стоять.

Потом по дороге я много видел возвращающихся из фашисткой каторги людей разных национальностей. При чём, что интересно, так то, что они объединились в группы. Все вещи сложены на тележки, а сами всей гурьбой тянут эти тележки, при чём в большинстве случаев на тележке национальный флаг. Почти у каждого такой флажок, конечно маленького размера, пришит на груди, на рукаве или на головном уборе. Почему-то больше всего шло французов.

Ну, пока, желаю всего хорошего, привет всем. Крепко целую тебя и Вовочку.  Павел.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Получил два письма, события последних дней так благоприятно развёртываются, что всё время живёшь ожиданием, что вот, вот наступит конец нашим мытарствам, но, увы и ах, враг настолько упорный, что, вероятно, будет биться до последнего клочка и чем ближе конец, тем  больше его ждёшь.

Живу я без особых перемен, понемногу всё кочую на запад, Польшу уже миновали, сейчас уже находимся на территории Германии, как раз в том районе, куда ты собиралась поехать на работу, правда немного дальше. Скоро вероятно будем в Чехословакии, передовые наши части давно уже там. Угольный район Силезии, куда ты, вероятно, собиралась поехать, был очень богатый. Жили здесь, судя по всему, очень хорошо, но сейчас плохо только с питанием, как вообще во всех промышленных районах. До Кракова с питанием обстояло хорошо, а в Кракове и особенно в Катовицах, Гинденбурге – сердце угольного района с питанием гораздо хуже, конечно речь идёт о гражданском населении. У нас же обстоит дело не плохо и даже лучше, чем было раньше. Поэтому тебе ехать сюда я всё равно не советую, единственно что здесь возможно удалось бы увидеться, но это ещё на воде вилами писано, я, конечно, не знаю в какой район ты собиралась ехать.

В отношении продажи дома вам конечно видней, но я остаюсь при своём мнении, что хотя и высокая цена, но если перевести на реальные ценности так уже не так высоко. После войны цена может быть и ниже будет, но в переводе на реальные ценности она всё же будет выше. Следует учесть, что сейчас больше желающих продать и меньше желающих купить. После же войны будет как раз наоборот. Поэтому сейчас следует продавать при крайней к этому необходимости.

На меня ты говоришь, что я с жиру бешусь, а ты не знаю с чего бесишься, чего тебе вздумалось менять место работы. Едва ли сейчас найдётся какая ни будь разница в условиях работы. Если взаимоотношения с руководством приличные, то этим нужно и довольствоваться, остальное, по-моему, не существенно.

Я собрал вам посылку, в основном мясные консервы послал 22.4, не знаю, когда вы её получите, по получении её, немедленно мне сообщи, а то у меня почему-то мало уверенности что ты её получишь.

Теперь уже вероятно осталось не так уже много  ждать конца. Я ещё с осени наметил конец к маю мес, сейчас правда придётся немного перенести срок, но не на много, в мае должен всё таки быть конец. Возможно, даже получишь это письмо в мирной обстановке, правда, на скорое возвращение ещё надежды нет, но кончится война, тогда хотя можно рассчитывать на совместную жизнь или хотя бы на встречу. Правда, я иногда задумываюсь, как она произойдёт, будет ли она приятной или может быть произойдёт полное разочарование, во всяком случае, мне кажется, что письменные взаимоотношения наши значительно лучше чем будут в действительности, может быть за эти годы в тебе произойдёт перемена к лучшему, и сложатся другие взаимоотношения, в общем, будущее покажет, нужно ещё дожить до встречи, хотя я и пережил большую часть, но может на самом конце произойти всякая неожиданность.

Пока живу я не плохо, но состояние души не важное, может быть и с жиру как ты пишешь, но и ты пишешь, что настроение отвратительное, хотя и не похоже, что с жиру, а всё-таки видимо одиночество заедает, так же как и меня.

 На твой крепкий поцелуй я мало рассчитываю,  но если он действительно будет, то мой будет значительно крепче, не смотря на мои годы, я, почему то, ещё больше ощущаю в нём потребность, а пока мысленно крепко целую. Павел

27.04.45.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Крепко целую и поздравляю с днём окончания войны. По этому собственно случаю я решил черкнуть несколько строк, теперь уже, наверное, не так долго осталось ожидать возвращения домой.

После стольких дней даже трудно представить это событие. Живём мы в немецком городишке, в котором пока немцев нет, но по дороге уже начинают маячится, с основным видом транспорта детскими колясками.

Ну, пока, теперь уже, наверное, до скорой встречи, если не произойдёт ещё что-либо нового на востоке. Целую, Павел.

Привет всем, всем, всем.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

С моей демобилизацией крайне не ясно сейчас нас всех передают в другое хозяйство и, как видимо, поедем в район Лодзи километров 100 западнее, так что пока приедем, пока что, пройдёт с месяц, а там вести разговоры с новыми людьми, конечно, будет хуже.

К театрам я теперь вкус потерял, так что едва ли я смогу удовлетворить твои желания в этой части.

Почему ты мне не напишешь причины твоего желания уйти с работы, если есть возможность не работать, тогда понятно, если же такой возможности нет, то тогда совершенно не понятно.

С ремонтом комнаты тебе придётся соображать самой. Ожидать меня как бы не пришлось слишком долго. Возможно, что если не будет перспектив на скорое моё освобождение, придётся приехать тебе ко мне сюда в Польшу, хотя бы в гости на некоторое время. Как твоё мнение на этот счёт?

Привет всем, всем, всем.

Целую Павел.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

После долгого перерыва, наконец получил от тебя ответ. Совершенно непонятно твой стремление переменить место работы, если тебя не пугает увольнение, то ты можешь чувствовать совершенно свободно, ни кто не может вынудить тебя к действиям, которые для тебя не желательны. Но я посылаю тебе одновременно письмо, просимое тобой. Я живу без  особых перемен, живу надеждой на скорое возвращение домой, чувствую, что едва ли будет там лучше, но слишком надоело.

Пишу на ходу, поэтому на этом кончаю. Привет всем.

Целую. Павел.

Ты должна на работе заявить, что я переехал в пределы СССР, иначе тебе не поверят, что ты собираешься поехать ко мне.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

 В отношении твоего беспокойства, что я  на вражеской территории, то пока напрасно. Я ездил на сотни километров, не один раз ехал всю ночь и даже не раз ночевал в машине на дороге, и ничего пока не случилось. Сейчас мы должны подвинуться в глубь Германии к лесистым Карпатским горам, но и там пока спокойно.

К русским отношение со стороны немцев хорошее, дело в том, что здесь передаётся территория полякам, которые гонят немцев с насиженных мест и иногда наши оказываются в роли защитников немцев от поляк и поэтому немцы говорят, что лучше были бы русские, чем поляки.

Жить здесь конечно не особенно приятно, если уж слишком хорошие условия оплаты труда могут соблазнить. Дело в том, что во-первых незнание немецкого языка ставит в крайне неудобное положение, но даже если освоить язык, то общение с немцами не рекомендуются, а в некоторых случаях вообще запрещаются, а жить замкнутой жизнью не особенно приятно.

Сейчас я жду не дождусь демобилизации, о которой ни слуху, ни духу. Жду окончания демобилизации объявленных возрастов сержантского и рядового состава, тогда, может быть, и нас начнут понемногу отпускать.

После войны жёны что-то забеспокоились и начали писать письма на командира части сообщить о судьбе их мужей и даже жена командира части прислала запрос, она, конечно ,не знает что её муж и есть командир части.

Мне здесь отпустили за наличный расчёт мануфактуры 50 метров, из которой 10 метров уже украли, а больше 30 метров решил отправить посылкой тебе, а то везти будет тяжеловато. В посылке 11 метров простынного материала, 17 бельевой ткани и 5 метров плащевой прорезиненной ткани, подкладочный шёлк пока оставил, может быть, пошлю следующий раз, и, может быть, сам привезу.

Полевую почту нашу закрыли, теперь пиши на полевую почту 07235-В.

Ну, пока кончаю писать. Хорошего, понемногу.

Теперь уже наверно не так уже долго ждать свидания.

Целую. Павел.

15.07.45.

 

; Сохранилось письмо мне.

Здравствуй дорогой Вовочка!

Получил твоё письмо, благодарю, что ты не забываешь папу. Про карточку я писал не про ту, которую Вам послал, что плохо вышел, а про другую, которую я не послал. С коньками, вероятно, придётся подождать конца войны, у меня, где то валялись коньки, я не помню, целы они или нет, если были бы целы с кем нибудь обменял бы на меньшие. Молодец, что учишься не плохо нужно стараться лучше учиться. Мамину кровь ты побереги и не разрешай ей увлекаться сдачей. Можно пока обойтись и без оладий, пусть лучше продаст, что-либо из барахла, кончится война барахла легче будет приобрести, чем восстановить здоровье.

Магнит береги, когда приеду, мы из него устроим хорошую игрушку.

Ты мне откровенно напиши, сам ты писал письмо или нет, что-то очень хорошо написано и меня берёт сомнение, не мама ли тут руку приложила.

Привет маме, бабушке, дяде Серёже, тёте Тамаре, Шурику, дяде Юре, тёте Мусе и Галочке.

Целую, папа.

1944г осень-зима.

Отец вернулся домой только в 1947 году, лейтенантом с  медалью «За победу в войне 1941-1945гг».

 
Школьные годы.

Школьные годы пробежали как одно мгновение. Учёба, учёба и ёщё раз учёба, а остались в памяти совсем другие события.

;

Кончилась война, появились признаки мирного существования. В городе расчищались пустыри, что-то ремонтировали и даже строили, залечивая раны нанесённые войной. Вот и у нас в старом кирпичном четырёх этажном доме провели газ и установили батареи центрального отопления. Исчезли керосинки и керогазы, не нужно было дров или угля для отопления. Вечно сырые стены высохли, и в комнате стало тепло. Наша комната, 12,4 квадратных метра, была заставлена мебелью и вмещала: обеденный стол, этажерку, буфет, кровать родителей, шкаф для одежды и мой диван. На кухне стояло два кухонных стола, газовая плита и раковина с краном холодной воды. Одна  дверь вела в холодный стенной шкаф для продуктов, а другая в туалет с ржавыми трубами, всегда покрытые каплями воды. Из кухни выходили ещё три двери, две в комнаты и одна на лестничную клетку. Вот и все удобства. Мыться ходили в баню. Баня запомнилась парной и тем, что там часто торжественно сидели мужики, в основном татары, как будто были приставлены к своим большим членам.

;      

Как известно до 1947 года все продукты выдавались по продуктовым карточкам, по определённой норме в зависимости от типа карточек. В магазинах, мне запомнилось, был хлеб, варёная колбаса масло, красная и чёрная икра. На карточки полагались папиросы, но мама не курила, и со временем у нас накопилось множество пачек различных папирос, но в основном «Беломор-канал», которые занимали всю нижнюю часть этажерки. Я не курил, но в доме жили довольно хулиганистые ребята из простых семей, курившие и не учившиеся в школе. Вероятно, чтобы подружиться с ними, я из хвастовства, дал одному парню пачку папирос. Узнав об этом, у меня стали выпрашивать папиросы другие ребята. Мне не жалко было папирос и постепенно в этажерке их осталось меньше половины. Один мой приятель предложил пойти к столовой и начать продавать папиросы взрослым. Так и сделали, подошли к столовой и предложили здоровому рыжему парню купить у нас папиросы. Парень протянул нам пустой портсигар. Мы стали укладывать в него папиросы, радуясь, что у нас появятся деньги на мороженое. Когда портсигар стал полон, рыжий парень взял его и с силой громко его захлопнул, говоря нам: «А, ну пошли отсюда»! - повернулся и ушёл. От бессилия и обиды у меня наворачивались слёзы, и я решил больше не унижаться и не торговать. На этом, не начавшись, закончился навсегда мой бизнес. Я просто раздавал ребятам папиросы. Но всему приходит конец. Мама заглянула в этажерку и ахнула. Папиросы почти все исчезли. Решив, что я начал курить, она набросилась на меня с руганью, пытаясь меня поколотить. Я как заяц прыгнул и оказался на шкафу, занимая круговую оборону, прикрывался от ударов чемоданами, лежавшими на шкафу. Так закончилась эта папиросная эпопея. Я долго не курил, а если и закуривал, то в основном за кампанию.

;

            Летом я вместе с бабушкой жил в Загорске, где у неё был маленький домик, в котором раньше она жила. Теперь она приезжала туда на лето, и все родные приезжали к ней по воскресеньям. Дом стоял на Ново - прогонной улице, начинавшейся у Ильинской церкви, возвышавшейся на горе. В конце улица не имела дорожного покрытия, поэтому заросла травой, а на дороге лежал толстый слой пыли. В этом месте и стоял наш дом с небольшим участком земли. На участке росла большая берёза, и стоял большой бревенчатый сарай с острой крышей. Кроме этого на участке росло несколько кустов чёрной смородины, на которых почти не было ягод. У забора росла бузина, а рядом лежала куча кирпича. Остальное место занимали посадки овощей и картошки. Домик бревенчатый, пяти стенка, покрытый тёсом имел спереди две комнаты, тёмную спальню и террасу с крыльцом на улицу. Сзади располагались подсобные помещения, кухня и при ней небольшая комната. С довоенных времён эту комнатушку снимала, почти бесплатно, семья проводника на железной дороге. Робкие попытки их выселить не получались. Так они и жили до тех пор, пока дом, в последствии, был продан. В доме мебели было мало, но она была старинная, а все стулья и диван покрыты почти белыми чехлами из сурового полотна. Дом, как говорится, ничего особенного, но для меня это была отдушина, и я всегда мечтал поскорей поехать в Загорск.

;      

Когда мы жили в эвакуации на Урале, я часто вспоминал  Загорск, а самое главное у меня там был трёх колёсный детский велосипед и я мечтал о том времени, когда я смогу снова на нём покататься. Пришло это время, мы приехали в Загорск с бабушкой и моим двоюродным братом Сашёй. Первым делом нашли свои велосипеды и попытались на них кататься на улице. Но велосипеды стали очень маленькими, и мы с трудом на них помещались, мешали коленки. Мы выросли и велосипеды плохо нас слушались, тогда мой брат поднатужился, чтобы быстрее поехать, но педаль велосипеда отвалилась. Какое горе, надежды не сбывались, я остался один, и в знак солидарности, чтобы брату не было так больно и обидно, тоже поднатужился и так нажал на педаль, что она тоже отвалилась. Так было покончено с мечтой и велосипедами.

;

Загорск был для нас окном в вольность и природу. Природа, это пыльная, поросшая травой улица, где всегда гуляли соседские ребята, с которыми устраивались разные игры: в отмерялы, в лапту, в чижик, в футбол, волейбол и во всё, что можно было придумать. Но самая главная природа - это лес, куда нас бабушка водила в поход за грибами. Лес был недалеко, и мы часто туда ходили, хорошо его изучили и не боялись заблудиться. Лес это чудо, ты здесь один, все мысли сосредоточены на поиске грибов. Вот сейчас под ёлкой найду чудо гриб. Но нет. А, вот у берёзы подберёзовик, рядом по кругу ещё и ещё. Я любил побродить по лесу, но с грибами было плоховато, зато бабушка приходила домой всегда с корзиной грибов. Она собирала почти любые грибы, а потом их отмачивала, варила, жарила, солила или мариновала. Поэтому на столе у нас всегда были грибы, и я с тех пор их полюбил. На обратной дороге из леса хорошо было отдохнуть у родника по имени Гремячий, попить холодной вкусной воды и поесть земляники, которая росла здесь тогда, повыше на большой вырубке.

 ;

После войны вышло указание сдать всё оружие, которое осталось у населения, и вот к нам приехал из деревни, где раньше было имение бабушки, дядя Ваня, муж бывшей няни бабушки и привёз немецкий маузер. Дядя Ваня был высокого роста с чёрной густой бородой и настоящим мужским голосом. Говорил неторопливо, чётко чеканя слова. Он мне очень нравился. В каждый свой приезд  в Загорск на лошади, по дороге на рынок, он заезжал к нам и привозил нам молоко и мёд. Особенно вкусен был мёд в сотах. Впервые увидел, как у коня, ждавшего дядю Ваню, увеличивалась и увеличивалась колбаса и висела почти до земли. О чём он думал?

 Оказывается, во время войны мой дядя Юра подарил дяде Ване маузер, на всякий случай. Маузер, завёрнутый в материю, лежал теперь в спальне под огромной металлической кроватью с украшениями и дутыми пампушками. Маузер не давал мне покоя, уж очень хотелось на него посмотреть. И вот подвернулся случай, когда в доме остался я один и в другой комнате гостившая у нас знакомая художница Лида. Все взрослые ушли посмотреть к Лавре на празднование Троицы. Это был 1947 год и ожидался приезд иностранных делегаций, шли торжественные службы. Оставшись один в комнате, я пошёл в спальню достал свёрток и, вынув маузер, пришёл обратно в комнату. Сев на диван, я первым делом вынул обойму с патронами из маузера и положил её в сторону. Я считал себя знатоком. Теперь нечего было бояться, и я стал рассматривать маузер и представлять, как я стреляю из него. Мне хотелось, хотя бы щёлкнуть курком. Я взвёл курок и пошёл к зеркалу. Наставив маузер в зеркало, я целился в себя и любовался своим видом с оружием. Потом приставил дуло к виску, но курок почему-то не нажал, а пошёл и сел на диван. На диване опять наставлял маузер, куда только можно: в окно, в висок, в сердце, в горшок с цветами. Потом успокоился, и когда надоело кривляться, поднял маузер вверх и нажал курок… Прозвучал громкий выстрел. В ушах у меня зазвенело. Я мгновенно понял, какую я совершил ошибку. Я же слышал раньше, что один патрон досылается в ствол. Как во сне, я вложил обойму с патронами на место. За стенкой послышался голос Лиды: «Вова, что там происходит»? Я ответил: «Да, я пистонами стреляю».

«А, почему с потолка сыпется»? - спросила Лида. Я не ответил. Пуля попала в угол между потолком и стеной. Быстро убрал маузер под кровать на старое место и вышел на улицу, где гуляли ребята и играли в лапту. Я сразу спросил, слышали ли они, чего ни будь. Они ничего не слышали, а у меня звенело в ушах. В детстве мы самоуверенны и думаем, что всё знаем и умеем. Этот случай мог кончиться трагически.

Потом я узнал, что дядя Юра разобрал маузер и выбросил детали в речку. Я очень жалел об этом. Значительно позже эта история всё-таки стала, каким-то образом, известна дяде Юре. Хорошо, что так всё кончилось!

Во время войны дядя Юра, работавший в Совете Министров РСФСР, занимался эвакуацией с полей сражения наших подбитых танков и их ремонтом. Не мудрено, что у него оказался трофейный маузер. Но сдавать его он не рискнул, проще было его выбросить. Дядя Юра был для меня самым уважаемым человеком. Во время войны он был молодым капитаном, немного старше тридцати лет. Военная форма ему очень шла. Стройный и худощавый с погонами, в портупеи и, особенно, с кобурой и пистолетом он выглядел как идеальный военный, которым тогда завидовали все мальчишки. И ещё у него была машина Эмка с шофером Георгием, раньше возившим известного генерала, погибшего на фронте от мины, попавшей в его  машину. Дядя Юра имел любительские права и часто ездил на этой машине один за рулём.  Иногда он брал меня с собой, и мы целый день ездили по Москве и Подмосковью. Он заходил куда-то, а я сидел в машине.

Первую послевоенную газировку я попробовал только спустя некоторое время после события с маузером. Дядя Юра приехал с Георгием к нам в Загорск и привёз разные продукты из буфета на работе. Когда сели за стол, то  налили в небольшие стаканчики газированную воду, типа лимонада или крем соды. Из воды поднимались небольшие фонтанчики, и она даже шипела. Выпив эту воду, у меня перехватило дыхание, а выходящий газ щекотал нос. Газировка мне очень понравилась, с довоенных времен её нигде не было, и я не помнил пил ли её раньше. Но в правительственном буфете она была. Это заурядное событие или скорее, впечатление от него, запомнилось мне на всю жизнь. Теперь эту газировку я не пью.

;

Главная примечательность Загорска это Троице Сергиева Лавра, которой обязан своим рождением город, изначально называвшийся Сергиевым Посадом. Я с мальчишками забирался через проём в стене на территорию лавры, и мы обследовали её. В то время там были вдоль стен, какие-то свалки кирпичей и мусора, и мы это всё облазили. Однажды я зашёл в двухэтажное здание. Может быть, это была трапезная. Меня поразило, что там никого не было, а откуда-то сверху лились небесные звуки женского хора. Церковная обстановка ослепила меня, а какая-то отрешённость от реальности испугала меня и я потом долго боялся заходить в церкви. Зато рядом с Лаврой был парк, в стену этого парка упиралось начало нашей улицы. Здесь мы чувствовали себя прекрасно и часто гуляли, глазея на гуляющий народ и на танцы. Но до сих пор у меня перед глазами стоит мрачная картина. Пройдя от входа в парк по аллее несколько десятков метров, я увидел странно двигающегося навстречу парня. Парень был одет в пиджак с белым на выпуск воротником рубашки и широкие брюки клёш. Лицо у него было белое, рукой он держался за правый бок, из-под которой сочилась красная кровь и капала на землю. Он не шёл, а медленно переступал широко расставленными ногами и в такт с шагами стонал. Люди в испуге расступались. Когда он упал, его окружила толпа. Очевидцы рассказывали, что на танцплощадке ребята повздорили и выясняли между собой отношения. Этот парень, вернувшийся с войны солдат, решив их помирить и пошутить, вынул маленький блестящий пистолет и наставил его на ребят со словами: «А ну, хватит ругаться! Сейчас я вам»… Не успел он нажать на курок зажигалки и договорить, как прозвучал выстрел. У кого - то из ребят не выдержали нервы. Все разбежались. Потом были похороны. Хоронил весь город солдата, прошедшего всю войну и нелепо погибшего в мирное время. Когда по городу шла похоронная процессия, по радио сообщали, что умер всесоюзный староста Калинин.

;

            Каток. Без него невозможно описать нашу жизнь. Сперва мы видели как старшие мальчишки, прикрутив на валенки коньки, катались по заснеженным дорогам за машинами, зацепившись металлически крюком. Потом мы стали ходить на каток в Парк Культуры имени Горького. Во дворе мы дружили втроём. Женька, Юрка и я, была неразлучная троица на катке. Со временем к нам присоединились девочки, и мы с удовольствием катались, разрезая лёд своими ножами-норвежками. Мы катались до позднего вечера и уходили только тогда, когда играла музыка в исполнении Утёсовых «Доброй Вам ночи, дорогие мои москвичи»…

;

Наступила весна, а с ней и тёплые дни, нам хотелось выбраться из каменного мешка нашего двора без единой травинки. В майские праздники большой компанией, взяв с собой еды и вина, отправлялись на природу в Измайловский парк. Мне уже четырнадцать лет. Я одел новый хорошо отглаженный коричневый костюм, модную буклёвую кепку и мамины небольшие продолговатые часы Пензенского завода. Спрятал в карманчик брюк небольшие денежные сбережения. Приехали в парк и гурьбой ушли подальше в лес. Там праздновали, расстелив на земле скатерть, раскладывали свои припасы и садились или лежали вокруг. Выпивали по пару рюмок спиртного, быстро доедали еду и заводили, какие ни будь игры. Часто натыкались на лежащие парочки и старались незаметно понаблюдать за ними, вдруг они займутся чем-то интересным. Любопытство наше было безмерно. Но без удовлетворения. Мы, то разбредались по лесу, то собирались, то бегали друг за другом, в общем, вели себя как вольные казаки. Вдруг на меня вышла группа из пяти взрослых парней лет по восемнадцать-двадцать. Мои ребята разбежались, а меня окружили эти парни и, приставив к моим глазам лезвие от безопасной бритвы, стали лазить по моим карманам пиджака. Я знал, что в карманах у меня пусто, поэтому не сопротивлялся. Но в брючном кармашке – пистончике, у меня были деньги, и я отбивал от этого места, шарящие руки. Поскольку у меня ничего не обнаружили, кто-то из нападавших, предложил меня оставить, Воспользовавшись этим замешательством, я рванулся, чтобы убежать, но задел головой за ветку дерева и моя новая модная буклёвая кепка упала на землю. Потерю кепки, о которой давно мечтал и которую только недавно купил, я допустить не мог. Я нагнулся и протянул руку за кепкой. В следующий момент все пять парней бросились на меня как волки на добычу. Я лежал на спине, а на мне и моих руках и ногах сидели парни. Потом я почувствовал, что-то полоснуло по моей руке, и парни разбежались. Но один из них тут же вернулся, и мы обменялись кепками. Каким-то образом его кепка оказалась у меня, а моя у него. Теперь я обнаружил на месте, где были у меня часы, длинный глубокий разрез бритвой. Я понял, что когда я нагнулся, парни увидели часы на протянутой за кепкой руке, набросившись на меня, разрезали ремешок часов на руке бритвой. Когда я всё осознал, от совершённого насилия и своего бессилия мне хотелось кричать и выть. Вскоре появились мои ребята. Я стоял перед ними грязный, в новом костюме, с разорванными брюками и окровавленной рукой, но в буклёвой кепке. Нельзя прилично одеться. Мы ушли из леса, нашли медпункт. Мне забинтовали руку и послали в милицию. В милиции я всё рассказал о случившемся. Там мне дали большую иглу с суровыми нитками, и я кое-как зашил брюки, чтобы не смущать людей огромной дырой. Мы наивно считали, по своему малолетству, что сейчас же милиционеры примут меры и поймают моих обидчиков. Но самым удивительным и возмутительным было то, что нам же предложили погулять ещё по парку и поискать самим тех парней.

;

Прошёл год, и мне пришла повестка явиться к следователю. Выяснилось, что парней поймали, что я был не один пострадавший. Они в парке подходили к взрослым, приставляли бритву к глазам и те безропотно всё отдавали. Всё обходилось мирно. Это только я безрассудно им сопротивлялся, за что и получил, правда, не по заслугам. Мои часы парни продали и купили голубей, а голуби улетели. Следователь устроил очную ставку по опознанию преступников. Я уже всё забыл, да и при нападении я смотрел больше на руки чем на лица. Поэтому я сказал, что никого не узнаю. И вдруг один парень сам мне говорит: «А, помнишь, как мы с тобой обменялись кепками»? Я вспомнил. Кепка меня и подвела.

Затем был суд. Меня поразило заявление их адвоката о том, что неизвестно откуда у меня царапина на руке. После этого я на суд больше не ходил, а часы мне не вернули, да я ничего и не просил, лишь бы меня оставили в покое. Парни получили суровые наказания, и, казалось, навсегда испортили свою жизнь.

;

Вскоре пришлось ещё раз столкнуться с милицией. Мама, отец и я  поехали в гости к дяде Юре и тёте Мусе. По дороге мама у кинотеатра решила купить в палатке коробочку конфет. Когда подошла её очередь, она вдруг охнула и сказала, что у неё пропала денежная сумочка. Она только что лежала на прилавке. Тут же кто-то подтвердил, что видел парней, укравших сумку. Купили конфеты на деньги отца, и пошли в отделение милиции. Там рассказали о нашем случае. Нас успокоили, сказали, что они уже всё знают и скоро поймают воров. Оперативники внешностью и разговором были похожи на блатных. Между собой они называли уверенно клички воров и намечали план дальнейших действий. Нам ничего не оставалось, как спокойно поехать в гости. По дороге отец, почему-то развеселился и тихо посмеивался. Вечер в гостях прошёл прекрасно, и поздно вечером мы вернулись домой. Отец вошёл в комнату первым и начал хохотать до слёз. Денежная сумочка мамы лежала на диване.

;

Наш двор нельзя представить без Кима, ассирийца, как они себя называли. Ким был заядлым любителем авто мото техники. Он постоянно чинил старый немецкий мотоцикл ДКВ. Все  ребята двора считали за честь помочь, чем ни будь в ремонте мотоцикла, и может быть, покататься на нём. У него менялось много мотоциклов и машин. На мотоцикле Харлей мне довелось покататься. Он был старше, и часто водил к себе  в сарай красивых девушек. Во многом, его пристрастие к технике перешло ко мне. Мы любовались во дворе огромным Кадиллаком, на котором часто приезжал к нам его шофер, служивший в иностранном посольстве. А мы мечтали о том, что могло хотя бы двигаться на колёсах. Эта блестящая, иностранная машина была недоступным посланием из другого мира. Живут же люди!?

;

Весна. Сегодня мы с одноклассниками ходили в Третьяковскую галерею. На обратном пути рассказывали друг другу свои впечатления и незаметно дошли до Новокузнецкой улицы и остановились на трамвайной остановке, чтобы пропустить проходивший мимо трамвай. Вдруг я получаю сильный удар сбоку в районе колена. Через мгновенье я лежал на мостовой, ничего не понимая. Потом я увидел, что трамвая уже нет, а невдалеке остановился грузовик, из него вышел шофер и направился ко мне. Я встал и, несмотря на боль в колене побежал с ребятами домой. По дороге мне ребята рассказали, что они видели как меня сбил грузовик и я, проделав какой-то невообразимый кульбит, перевернувшись через голову, выскочил из под проезжавшего трамвая. Я ничего не помнил, вероятно, в этот момент мной руководили какие-то потусторонние силы, спасшие меня от верной гибели. Придя, домой в испачканном новом костюме, я заявил маме, что упал в лужу и на этом инцидент был исчерпан.

;

В школе на уроках правит разум, а вне уроков правит сила. Драки обычное явление в школе. Когда дрались двое это, казалось, нормальным. Самым же мерзким были избиения большой группой одного. Это называлось «изметелить» кого-то. После окончания уроков, обидчика поджидала «кодла» ребят, во главе с обиженным  и каким ни будь авторитетом по силе. Сперва начиналось словесное выяснение отношений, а потом толпа набрасывалась на одного и избивала, чем придётся, кто кулаками, кто портфелями. Однажды я видел, как собралась толпа, чтобы избить хулиганистого парня по кличке Арбуз, у него была большая голова и большой живот. Когда он вышел из школы и увидел толпу, то каким то гнусавым голосом захныкал, и что-то прокричав, бросился бежать. Ожидавшие ребята лениво посмотрели ему вслед, но никто не побежал за ним. Меня это удивило, оказывается можно убежать.

В школе, на перемене, в туалете мы поссорились с парнем из нашего класса, и я ему слегка наподдал под зад ногой. Через несколько дней, меня предупредили, что меня ожидают у школы, чтобы «отметелить. Что было делать? Перед толпой я беззащитен. Пойти просить помощи у учителей я не мог. Я спустился на первый этаж школы в вестибюль. Постоял раздумывая. Вот все окружающие спокойны, а меня хотят избить. Учителям нет никакого дела до того, что произойдёт за дверью школы. Мне не хотелось выходить из школы. Потом стало стыдно трусить и я, спрятав руку в карман, где у меня лежала небольшая отвёртка, вышел из школы. Снаружи стояла группа незнакомых ребят во главе с моим соучеником, а рядом стоял известный уличный авторитет ассириец Геворгизов, которого я знал, потому что ассирийцы или, как их звали, айсоры, жили в моём доме, и я с ними дружил. Быстро оценив обстановку, я не глядя, ударил в лицо наступавшего на меня соученика отвёрткой, зажатой в кулаке. Он схватился за щёку, все опешили, а я, вспомнив Арбуза, быстро побежал. За мной никто не последовал. Больше меня не пытались трогать, а мой соученик долго ходил с пробитой щекой. Я потом благодарил бога, что не попал ему в глаз.

;

В школе у нас не было девочек. Девочки и мальчики учились в разных школах. Мы подросли и нас стали интересовать девочки. Девочки были у нас во дворе, и мы всячески начали робко за ними ухаживать. Я старался погулять то с одной девочкой, то с другой. Во время гуляния мы оба стеснялись и были очень напряжены. Для девочки и для меня всё было ново, и мы не знали, как общаться. Самое главное было в том, что девочка, которая мне нравилась совершенно не отвечала взаимностью. Другая, которая мне меньше нравилась, с удовольствием со мной общалась, и мы с ней часто гуляли, но потом я стал этого стесняться. Поиск девочек продолжился за пределами двора особенно после следующих событий.

Как-то мы вчетвером стояли на лестничной клетке нашего дома между вторым и третьим этажом и болтали. С нами был парень, постарше, окончивший ремесленное училище и работавший слесарем. Слово, за слово, чтобы показать, что и мы не лыком шиты, я сказал, что у меня уже выросли волосы на моём интимном месте. Слесарь очень удивился, но через некоторое время сказал: «Не может быть, покажи». Я с гордостью расстегнул ширинку и стал показывать свои волосы. И вдруг, о, ужас, мимо нас прошли две девочки сёстры, спустившись с верхнего этажа. Я стоял так, что видел лестницу идущую вниз и не видел лестницы идущей сверху, её видел слесарь.  С этими девочками я часто гулял и дружил. Я остервенел. Значит, этот слесарь увидел, как шли девочки сверху, решив надо мной подшутить, спровоцировал мой позор. Я набросился на моего обидчика, но после небольшой потасовки мы разошлись и встали мирно рядом друг с другом. Мы стояли и молчали. И вдруг я получаю неожиданно сильнейший предательский удар в лицо. Опомнившись от удара, я набросился опять на слесаря. Он нагнулся и закрыл своё лицо, а я в бессильной злобе и невозможности провести ответный удар, обхватил его и грыз макушку на его, подстриженной под ноль голове. Слесарь был сильнее меня. Это был худощавый, жилистый рабочий парень, но я не хотел ему уступить и наше выяснение отношений или скорее драка продолжалась с перерывами в течение двух дней. Мы сходились, дрались и расходились. У нас были свои секунданты. Нас разводили родители, но мы с упрямством продолжали драться, никто не хотел уступить. Так и не выяснив отношений, мы прекратили драки. Моя физиономия была вся в синяках, а у слесаря синяков почему-то не было, но всё лицо было в кровоподтёках и ссадинах.

;

Когда у меня начали расти волосы на лице, подмышками и в других местах, я стал обращать внимание на девочек. Если до этого меня привлекал радио кружок, потом занятия боксом, гимнастикой и бегом, то теперь я стремился учиться танцам в доме пионеров и участвовать в вечеринках, непременно с девочками. Я вспоминаю, с каким упорством я пытался научиться танцевать танго и фокстрот по картинке из американского журнала, с изображением красных следов от ног на паркете в этих танцах. В это же время меня стали интересовать патефонные пластинки с американскими джазами и с музыкой в исполнении Козина, Лемешева, Козловского и других.

            Однажды у нас в квартире на кухне проводили ремонт. Красили стены и потолок бригада молодых женщин. Я сидел у себя в комнате и тихо учил уроки. Вдруг слышу, как женщины разговаривают с совсем молоденькой девочкой из их бригады про меня и, не стесняясь, уговаривали соблазнить меня. Я сперва, как бы не слышал их разговора, потом стал слушать, и их слова будоражили моё воображение, но я молчал как мышь. А в это время рабочие подзадоривали девочку: «Посмотри, парень один мается, не теряйся»! Я тихо сидел в комнате и не знал, как мне поступить. Я очень стеснялся. В конце работы, когда женщины ушли, девочка задержалась и спросила меня, нет ли у меня интересной книжки, чтобы почитать. Она стояла передо мной, и я знал, что она ко мне тянется, но я не знал, что делать. И она была в оцепенении. Я дал ей книгу «Затерянный мир» и она спокойно ушла, сказав, что вернёт книгу через два дня. Я стал ждать встречи. В моей голове строились планы близкого знакомства, и я мечтал, что она сделает первый шаг. Вот зазвонил звонок, и я открыл дверь. Передо мной стояла в нормальной одежде симпатичная девочка и протягивала мне книгу. Её глаза вопросительно и с внутренним страхом смотрели на меня. Я взял книгу, мы мгновенье постояли, смотря, друг другу в глаза и я закрыл дверь. Я проклинал себя за стеснительность. Я же слышал, чему учили рабочие женщины эту девочку. Тяжесть какой-то безвозвратной утраты ещё долго преследовала меня.

;

Неизвестно откуда появился вдруг у нас во дворе мужик - шахтёр из Прокопьевска и, почему-то я ему понравился, хотя у нас была большая разница в возрасте. Он приехал погостить у знакомых в Москве и от скуки забрёл в наш двор и разговорился со мной. Сперва он говорил, что он шахтёр и зарабатывает большие деньги. Меня это удивляло, он был инвалид и слегка прихрамывал. Потом выяснилось, что он работал электриком в шахте, но деньги, по моим меркам, всё равно получал большие. Вероятно, ему хотелось меня удивить, и он повёл меня в ресторан Балчуг. Обстановка в ресторане меня слегка удивила какой-то похожестью с белогвардейскими кабаками, которые я видел в кино. В углу бренчало пианино. Цыган с длинными волосами пиликал на скрипке, танцевали и пели неопрятные цыгане. Как будто, я попал в другой мир. Пили водку, пиво с не запомнившейся ничем примечательным закуской. Рестораны работали до четырёх утра и, естественно, домой я пришёл, когда стало светать. К моему удивлению мне не пришлось долго стучать в дверь, меня даже не ругали.  В тишине я разделся и лёг на свой диван. Как только я лёг, перед моими глазами и в голове всё закружилось и мне стало плохо. Я побежал в туалет и долго там приходил в чувство, пока последняя ресторанная еда не оставила меня. Родители молчали и не проронили ни слова, про мои приключения. Наверно они были рады, что я пришёл, всё-таки, домой. Эти впечатления от первого посещения ресторана надолго остались в моей памяти и моём подсознании.

;

У нас в классе я обратил внимание, что ребята постарше, переростки часто стали лазить под парты, если рядом стояла или сидела учительница. Оказалось, что им хотелось заглянуть ей под юбку. Потом придумали другой способ. К ноге привязывали зеркальце и, подведя под юбку, смотрели в зеркало. Мне тоже стало интересно посмотреть, а что же там скрывается. Я привязал к ноге небольшое зеркало и когда был урок французского языка сел на первую парту в правом ряду. Француженка была пышной блондинкой и пахла, какими то духами, распространяя запах на весь класс. Когда в процессе урока она подошла к моей парте, я, вытянув вперёд ногу, стал внимательно рассматривать отражение в зеркале, но кроме длинных белых штанов там не было ничего видно. Учительница, перехватив мой взгляд, посмотрела вниз и увидела зеркало на моей ноге. Я решил, что наступил конец света, стыд сковал моё тело. Но к моему удивлению она не проявила никаких эмоций, а просто мне сказала: «Убери». Чего там ребята хотели увидеть? Мне было очень стыдно, но хорошо, что никто про эту историю не узнал. Вообще, я уже говорил, что когда с нами учились переростки, в классе творилось что-то невообразимое. Стоял шум, все кричали и говорили, летали предметы по классу, стреляли из рогаток. Я не понимал, почему терпят это всё учителя. Может, они боялись этих переростков. То, что творилось на переменах трудно описать. После досрочного окончания последнего урока здоровый толстый увалень с красным жирным лицом, сидевший на последней парте, по кличке Жирный, вдруг достал свой член и на глазах у всех стал заниматься мастурбацией или по-простому, стал драчить его. Мы смотрели на него с отвращением и любопытством. Он это делал с неистовым остервенением, лицо багровело и багровело, глаза вылезали из орбит. Потом на парту испускалась струя и Жирный откидывался на спинку парты в изнеможении. После того как я это увидел, я боялся до него дотронуться и не здоровался с ним за руку. Так нас «воспитывали» в школе.

Мы в то время увлекались совсем другим. Начитавшись Канон Дойла, о Пляшущих человечках, я придумал свою азбуку и мы с моим соседом по парте, стали писать друг другу записки. У него был псевдоним - Хрен, а у меня Приемник, потому, что в радио кружке Дома пионеров я делал детекторные приёмники. Я мечтал о собственном радиоприемнике. Наши подписи выглядели примерно так:  (,2 3++) -Хрен, (:2№ 30++№;) - Приемник

;

Пришло лето, и я опять приехал в Загорск. Теперь я уже взрослый и получил паспорт. Все мои друзья тоже повзрослели, но по-прежнему мы играли на пыльной дороге в разные игры, но теперь стали чаще заигрывать с девочками и гулять в местном парке. Там мы знакомились с девочками, разговаривали с ними, пели песни. То, что мы от них действительно хотели, не умели высказать, не могли даже дать им это понять. Местом сборов моих приятелей был наш сарай, где у меня был под крышей настил. Если туда забраться по брёвнам стены, то взрослым нас не видно, а забраться им очень трудно. У меня там была постель, и я часто ночевал в ней, чтобы не беспокоить бабушку, если приходил поздно с вечерних прогулок. В то время мы увлекались пением блатных песен и песен, которые не передавали по радио, в том числе: « Мурку», «В нашу гавань заходили корабли», «Про поручика», с припевом : «Триппер, туце, туце, наце, герцен, верцен, верверсали, шишка с перцем, варварес»! И другие аналогичные. Мы не были блатными, но из своей «малины» на чердаке сарая изредка совершали набеги в соседские сады. Потом целыми днями ели яблоки и играли в карты в козла, в дурака, иногда в буру и в очко, но без денег.

;

Пришло горькое известие из деревни, умирает дядя Ваня. Бабушка, я и родственники дяди Вани поехали на лошадке запряжённой в телегу в деревню. Дороги в деревню не было, ехали через лес по лесным просекам и грязи. Двадцать километров ехали пол дня. Мою жизнь скрашивала молодая девушка ехавшая с нами. Она была очень красивая и очень женственная и общалась со мной как с ровесником. Она мне понравилась, и я мечтал о, каком ни будь, контакте с ней, но я стеснялся её и ещё не умел подойти к девушке. Да и она для меня была уже взрослая.

Приехали в глухую деревню. В необыкновенной тишине слышались только звуки жужжащих мух, слепней и других насекомых. Необыкновенно пахло полевой травой. Светило яркое солнце. В доме дяди Вани собрались взрослые и с мокрыми глазами молча смотрели друг на друга, выражая скорбные чувства. Дядя Ваня лежал на кровати и умирал, громко охая при каждом вздохе. Ситуация ужасная, ему не возможно помочь, говорили, что у него рак печени.

В доме мне нечего делать и я сперва пошёл изучать местные окрестности. Невдалеке была деревня, состоящая приблизительно из двадцати домишек. С другой стороны невдалеке виднелись остатки от бывшего барского дома, в виде ям от дома, пруда и ещё каких-то сооружений. Погода стояла жаркая, много летало насекомых, и вдруг вокруг меня стали жужжать пчёлы. Я побежал, они за мной. Я с криком побежал в дом. Пчёлы налетели на дом, ползали по окошкам и даже несколько проникли в дом. Они разлетелись оттого, что тётя Поля что-то неумело с ними сделала. Может быть, они тоже чувствовали приближение смерти хозяина.

 Когда пчёлы успокоились, я пошёл под навес, пристроенный к дому, там, на цепи сидела большая собака и очень злобно на меня лаяла. Глаза из темноты светились красными огоньками. Звали собаку Джемка. Она была похожа на овчарку, но на шее у неё был густой мех как капор у лайки. Говорили, что Джемка была помесь лайки с волком. Поначалу, я её побаивался, но постепенно она меня признала, потому что я стал её кормить.

Первую ночь я спал на чердаке, на сене. Всю ночь было слышно, как охает и мучается дядя Ваня. На следующий день он умер. Во вторую ночёвку я обнаружил на своём теле огромную вошь. Мне стало не по себе. Я слышал, что вши появляются на теле покойников. На следующий день я вместе с Люсей пошёл ночевать в деревню.

Люся собрала вокруг себя много ребят младше меня и играла с ними в их игры. Она была как королева со свитой. Она не могла не нравиться. Городская девушка в туфельках на каблуке, с красивыми ножками и фигурой, излучала красоту и здоровье и притягивала к себе не только меня, но и всех остальных. Каждый хотел ей понравиться. Наступила ночь, и мы все пошли спать  в сарай, где было сено и было постелено много тряпья, на котором  мы легли спать. Спали все в ряд как на одной кровати. Я лежал последним, рядом с Люсей и ощущал её тепло. Долго не засыпали и галдели, каждый хотел отличиться. Часто хохотали. Я же хотел обнять Люсю, но не мог даже дотронуться до неё. Я боялся, не знал, какая будет её реакция и боялся, что меня засмеют. Кто-то из пацанов, начал пукать. Все хохотали, и смеялась Люся. Тогда я в избытке чувств поднатужился и издал громкий звук. Все затихли, и никто не засмеялся. Наступила тишина. Я лежал и не знал, куда мне деться от стыда и ругал себя за эту дурацкую выходку. Все уже спали, а я прижавшись  к Люсе лежал недвижно и мечтал о ней. Если бы она знала и поняла, что творится со мной.

Вскоре мы уехали из деревни. Через некоторое время тётя Поля приехала жить к нам в Загорск и привезла с собой собаку Джемку. Тётя Поля прожила у нас не долго.

Люсю я больше не встречал, но слышал о ней, следующую историю. Она в Москве жила не далеко от дома Берии и шла мимо этого дома, когда подъехала машина и от машины до входа выстроилась шпалера солдат. Чтобы не ждать, она пробежала через шпалеру. Вскоре её нагнал майор из охраны, пожурил её и пытался с ней познакомиться и назначить свидание, но она каким то образом от него убежала. Эту историю рассказали, когда Берию расстреляли, и стала ясна причина действий майора.

 ;

Джемка стала моим лучшим другом, я с ней почти не расставался. Я её дрессировал и много гулял с ней на поводке. Она быстро научилась давать лапу и выполнять простейшие команды. Джемка была умным и хорошим учеником и другом. Когда мы ходили в лес, я пускал её без поводка, и она прекрасно меня слушалась, и я был горд этим. Она наверно была мне благодарна за то, что я с ней гулял, ведь она всю предыдущую жизнь провела на цепи. Когда я жил в Загорске, Джемка жила со мной в сарае привязанная внутри у двери на цепи. Цепь была такой длины, что не позволяла ей достигнуть только одного угла в сарае. Обычно именно там и размещались мои гости.  С одним из них чуть не  произошла большая неприятность. Мой сосед Герка, мой ровесник, пришёл ко мне и сидел в противоположном углу от собаки. Зная, что собака его не достанет, он начал её дразнить. Джемка стала рычать, лаять и бросаться на обидчика. Вдруг при очередном броске она впивается в его телогрейку, а когда она отпрянула для следующего броска, я успел броситься на неё и схватить за шкуру. Собака легла на пол и успокоилась. Оказалось, при прыжках разогнулись толстые гвозди, за которые крепилась цепь к косяку двери. А повезло ему потому, что в кармане у него оказалась записная книжка, которую и прокусила собака. Сосед легко отделался. С другим приятелем получилось чуть похуже, но славу богу, без укусов. Приехал ко мне из Москвы мой школьный товарищ Бакштейн и идёт навстречу  мне, а я стою у сарая и держу за поводок, лающую на него, Джемку. Не успел я предупредить, как собака бросилась на приятеля и достала до места, где располагается ширинка брюк. Ничего страшного не произошло, но брюки оказались разорваны по шву от переда до зада. Так она меня охраняла.

;               

У меня был взрослый велосипед, и я гонял на нём по всему Загорску. Соседка, взрослая девушка лет восемнадцати-двадцати встретила меня и попросила её прокатить до дома. Девушка, а проще Анька, была хорошо сложена с выпуклым и упругим телом взрослой женщины. У меня вдруг появилась мысль, что меня тянет к ней. Посадив её на перекладину велосипеда, поехали к дому. Я не знал о чём с ней заговорить, но, чувствуя её прикосновения возбуждался до неприличия. Она это быстро поняла и стала со мной заигрывать. Её зад тёрся об моё возбуждённое место. Я с трудом обхватывал её тело, мы падали с велосипеда, потом я её поднимал, и мы ехали дальше. Ей может быть, всё это понравилось, и она попросила ещё её покатать. Проделав ещё большой круг, падая и поднимаясь, мы вернулись домой, так и не предприняв шагов навстречу друг другу. Она поиграла со мной, а я надеялся на продолжение. Но на следующий день она как будто всё забыла и не замечала меня. Такое поведение меня смутило, я не знал как же мне себя вести.

Ещё на нашей улице жила девочка, сестра моего приятеля Люда. Она была очень симпатичной блондинкой с губками бантиком. У неё было нормальное девичье тело, а груди были больше чем у взрослых женщин, поэтому она даже ходила, чуть выпятив живот, чтобы их уравновесить. Она мне нравилась, но я стеснялся её брата и впрямую за ней не ухаживал. Потом прошёл слух, что она встречается с малым из ремесленного училища. Ремесленники жестоко избивали школьников своими ремнями с пряжками, и я, возмущаясь жестокостью и варварством, побаивался их. Люда стояла у своего дома, а я специально проезжал мимо, чтобы с ней заговорить. Она заулыбалась, увидев меня, и попросила её прокатить. Я с удовольствием согласился, и мы поехали. Я обнимал её, она смеялась, вскрикивала на ухабах, боялась, что мы вот-вот упадём. Я решительно нажимал на педали, Люда была младше меня, и я её не стеснялся. Езда нас обоих разгорячила. Выбравшись из города, остановились передохнуть в поле у копны сена. Сели на сено и тут, решившись, я обнял Люду, она не отстранилась, а как будто ждала этого. Я опрокинул её и навалился, не говоря ни единого слова, быстро нашёл заветную цель и добился своей заветной мечты. Люда лежала, не выражая никаких эмоций. Уже начало смеркаться, когда я привёз её домой. Теперь у меня появилась тайна, моя собственная девчонка. Мы от всех скрывали наши отношения. Люда тихонечко пробиралась ко мне и я приводил её в свой сарай, подсаживал её наверх и мы блаженствовали вдвоём на чердаке. Иногда, я её держал там целый день. Был случай, когда бабушка кричала, чтобы я выходил, но мы как партизаны, тихо лежали, прижавшись, друг другу, боясь, что нас обнаружат. Но всё обходилось, нас не обнаружили. Я боялся, что она может забеременеть. За день набиралась гора использованных и завязанных презервативов, и надо было их незаметно выбросить. Она ничего не боялась, а ведь ей, как я выяснил, было, всего двенадцать лет. Она говорила, что я ей понравился своими губами и длинным хвостом. Это было не правдой, наверно она сравнивала меня с её ремесленником, её ровесником, ещё не выросшим. Она мне досталась уже не девственницей. Я наслаждался её телом и запахом, исходившим от неё, и не мог оторваться от неё, в нас действовал один животный инстинкт самца и самки. Эта связь длилась почти два года. Последняя встреча у нас была холодной зимой, Я приехал в Загорск, и мы с ней провели несколько часов в не отапливаемом доме. Я никак не мог добраться до неё через огромное количество тёплой одежды. В трескучий мороз я наслаждался её безмолвной преданностью и с благоговением вспоминаю её до сих пор.

;      

Потом Люда исчезла, и брат её не говорил мне, где она. Я понял, что про наши отношения всё известно и меня боятся, чтобы я не сбил девочку с пути. Самое интересное, что по гороскопу это была самая подходящая для меня подруга жизни, но судьба не реализовалась, а бог всё сделал правильно. Мы были слишком молоды. Тогда же, когда исчезла Люда, пропала моя собака Джемка. Она часто вылезала из ошейника и бегала с другими собаками. Почувствовав свободу и впервые повстречавшись с самцами, её не возможно было удержать. После очередного побега она не вернулась. Говорили, что её застрелили. Так я остался один без двух преданных мне существ.

;

В Загорске меня оставили дома с моей маленькой двоюродной сестрой Галей. Она играла в свои игрушки, а я с тоской смотрел в окно. Погода была серая, и небо слегка хмурилось. Пахло грозой. Вдали я увидел черноту, как будто множество птиц двигалось мне навстречу. По мере приближения птицы увеличивались и превратились в различные предметы. Валенки, куски деревьев, тазы и разный хлам летели по воздуху. Я успел захлопнуть окно, поняв, что всё это летит на нас. Раздался сильный треск и большая ель, стоявшая у дома напротив, с шумом рухнула на крышу дома. Со страху сестрёнка забралась под стол. Кругом завывал ветер, и что-то стучало. Вдруг всё стихло и стало только слышно лёгкий стук дождя по крыше, который быстро затих. Я вышел на улицу и понял, что прошёл ураган. Наши ворота были распахнуты, потому что ветром сломало жердь, их закрывавшую. На крыше дома отогнулся кусок железа. Огромные толстые тополя, окружавшие наш дом, стояли на половину без ветвей. Ураган прошёл стометровой полосой и длился меньше минуты. Надо же ему было угораздить пройти через нас. Галка очень испугалась. Было очень жалко тополя и сосну у дома напротив.

;

            В Даниловском универмаге Москвы, я увидел необыкновенную продавщицу. Она меня притягивала своей свежестью и непосредственностью и выглядела как маленькая фея. Она была небольшого роста, с прекрасной фигурой балерины. Лицо милой девочки из сказочного мультфильма с чуть вздёрнутым носиком и голубыми, немного на выкате глазами, меня пленило.

У неё были светлые, чуть растрёпанные локоны на голове, а на щеках сиял нежный румянец. Я стоял как вкопанной около неё и молчал. Она спросила меня, что я хочу купить. Секция торговала женской одеждой, и мне, естественно, ничего не было нужно. Я переборол своё столбнячное состояние, и о чём-то с ней поговорил, узнал, как её зовут. С тех пор, меня тянуло зайти в этот универмаг, в секцию к Зине, так звали продавщицу. Теперь я использовал любую возможность, чтобы очутится в универмаге. Я простаивал часами у прилавка Зины. Я удивлялся, что меня никто не прогоняет, наоборот все сотрудники меня уже знали и приветливо улыбались. Так продолжалось довольно долго. Не раз ходили вместе на каток в Парк Культуры. Но у меня не было никаких надежд. У Зины был парень, который со временем стал её мужем. Она мне нравилась, но я считал её себе не ровней. На какое-то время наши судьбы разошлись.

;

            На катке я познакомился с девушкой старше меня, учившейся на первом курсе института. Её звали Ниной. Это была хорошо скроенная девушка, спортивного склада, довольно симпатичная и как говорят, своя в доску. У нас сложились с ней очень хорошие отношения. Мы много катались на катке, гуляли вместе и ходили в кино. Наконец я осмелел и зазвал Нину к себе домой, когда там никого не было. Мы были очень скованны и не знали, что нам делать. Потом я погасил свет и стал пытаться обнимать Нину. Она сидела неподвижно, как бы безучастно не реагировала на меня. Я осмелел в темноте, и запустил свои руки ей под юбку, и стал гладить ей ноги, не осмеливаясь подняться выше. Приятные впечатления и тепло женского тела возбуждали меня, пока я не ощутил под руками какие-то катушки, как будто кусочки грязи скатывались с кожи у меня под руками. Что случилось со мной, я не знаю, но больше мы не встречались, несмотря на то, что она мне нравилась.

;

            Каток была для нас отдушиной, где можно было хорошо провести время и познакомиться с девочками. Я опять знакомлюсь с девушкой старше себя, и у нас завязываются хорошие отношения. Меня стали принимать у неё в доме. Родители Ларисы были простыми людьми и принимали очень радушно. Я стал чувствовать, что меня принимают за жениха. Летом, вечерами мы забирались в какой-то сарай рядом с домом и целовались там до глубокой ночи. Уходил я оттуда шатаясь от усталости и ломоты внизу живота. Это было время, когда резко увеличилась преступность, после смерти Сталина и амнистии пятьдесят третьего года. На дороге, по которой я ходил, раздели родственника Ларисы и ткнули его в бок ножом. Здесь орудовали парни с оружием, но меня беда обходила, и я даже ни о чём не задумывался. Меня волновало одно, что никак не сдавалась Лариса и водила меня за нос. Она хотела выйти замуж, а в мои планы это не входило. Предпоследняя встреча состоялась у нас с ней после окончания школы, при подготовке к поступлению в институт.

;

В нашем дворе часто проходили баталии по хоккею с консервной банкой. Клюшки, в основном, делались из металлического прута. Играли и зимой, и летом. Я тоже любил играть в хоккей. Осенью мы собрали несколько человек и затеяли игру. Игра шла с переменным успехом, но вот счёт сравнялся и я бросился вперёд, обыграл защитников и с силой нанёс удар. Го о о ол! Мы впереди. Сзади слышу крик, оборачиваюсь и вижу парня по прозвищу Котяра, державшегося за глаз. Он подбежал к сараю, опёрся спиной на его стену и держась за глаз, хныкал. Мне ребята объяснили, что во время замаха клюшкой, я попал Котяре в лицо, который бежал за мной. Я не на шутку испугался и отвёл руку пострадавшего от глаза. Вижу глаз цел, а совсем рядом под глазом, кровоточит рана от моей клюшки. Все решили, ничего страшного, рана заживёт. Это же несчастный случай. Но дело осложнилось, хотя рана зажила,  глаз всё-таки повредился, и зрение ухудшилось на пятьдесят процентов. Меня долго преследовала мать пострадавшего, пытаясь обвинить меня в причинении вреда её сыну. Но серьёзных последствий для меня не было, я же сделал это не нарочно. Я даже не заметил своего удара Котяре под глаз. А ведь меня могли засудить. Клюшкой я больше не играл, но всё же гонял банку ногами.

;

Мой сосед по парте в школе Геннадий решил заняться стрельбой в тире. Оказалось, что можно заниматься в тире только снайперской стрельбой, потому что на все остальные виды стрельбы уже набрали достаточно народу. Снайпер стреляет в паре, и Геннадий пригласил меня к себе в пару.  Я собирался поступить в аэроклуб, но приглашение, которое должны были прислать, не приходило, и я согласился. Так учась в девятом классе, я стал заниматься снайперской стрельбой из винтовки. Стрельба мне очень нравилась, да и какой парень не любит пострелять. Когда смотришь в окуляр прицела снайперской винтовки, то отчётливо видна цель и видишь, как попадают в мишень пули. Особенно приятно, когда пули ложатся в десятку. Занятия проходили в тире, но однажды нас направили на стрельбы на полигон, на станцию Челюскинская.

Нам дали боевые винтовки и восемь боевых патронов, три пристрелочных и пять зачётных. Мы стреляли в мишени на расстоянии восемьсот метров. Стрельбы прошли для нас успешно, все отверстия от пуль нашлись, и мы довольные пошли чистить и сдавать винтовки. Я положил в специальное ложе на столе для чистки оружия свою винтовку и стал готовиться её чистить. Это происходило под длинным навесом, где стояло много столов, и у многих из них народ чистил своё оружие после стрельб. Я дождался, когда уложит свою винтовку Геннадий, чтобы вместе начать чистку. У моей винтовки оказался взведённым затвор, и я машинально хотел нажать на курок. Перед моей винтовкой было много людей, и у меня вдруг промелькнула какая-то неясная мысль, я посмотрел на Геннадия и спросил: «Стрельнуть»? Тут же ответив себе: «Нет», открыл затвор винтовки… Из винтовки со звоном вылетел неиспользованный патрон с пулей. Я побледнел, мы смотрели друг на друга с Геннадием и не могли понять, откуда взялся этот лишний патрон. На стрельбище нас внимательно контролировали и считали каждый патрон и каждую пробоину. Так эта загадка и не была отгадана. А спас меня от больших неприятностей, скорее всего, засевший глубоко в мою память давний случай с выстрелом из маузера в Загорске. Случай с нынешним патроном остался в тайне. Опять со мной мог произойти несчастный случай, возможно, даже с жертвами людей.

Ещё несколько месяцев мы ходили в тир, как вдруг его закрыли. Мы узнали, что в тире произошло ограбление, украли пистолеты, а сторожа порезали ножом. Сторож перед смертью сказал, что нападали ребята, которых он видел в тире раньше. Далее арестовали Геннадия, говорили, что в оружейной комнате нашли отпечатки его пальцев. Я начал беспокоиться, я же тоже заходил иногда в оружейную комнату, несмотря на запрет. Но жизнь продолжалась, на носу годовые экзамены, а Геннадия всё нет, а других преступников ещё не поймали. Но вот на экзамены появился Геннадий, и стала известна страшная новость. Ограбили тир ребята из десятого класса нашей школы, с украденными пистолетами они нападали на людей и их грабили. Их довольно быстро поймали, но один из них отличник шедший на золотую медаль успел застрелиться. Его нашли на даче, он нарисовал себе в районе сердца крест и выстрелил в него из украденного пистолета. В записке было написано: «Не хочу всю жизнь сидеть в тюрьме». Был суд, их осудили на разные сроки. После смерти Сталина была объявлена амнистия, и один из участников ограбления сдавал выпускные экзамены за десятый класс вместе с нашим классом, и затем поступил в институт.

;

Наконец приехал из Монголии мой двоюродный брат Саша. Теперь нам будет вдвоём веселеё. Первое чем он меня удивил, приехав из Москвы в Загорск на своём велосипеде. Я постарался от него не отставать и тоже совершил такую же поездку. Очень тяжело было подниматься в крутую гору перед Загорском.

Естественно, что жили мы с ним в нашем сарае на чердаке. Я посвятил его во все свои тайны, и мы с ним прекрасно ладили. Мы по вечерам гуляли, приходили поздно, но мы никого не беспокоили. Здесь была свобода. Люда познакомила брата с девочкой, и теперь у нас появились у обоих, возлюбленные, правда, где он встречался со своей Галей, я не знал. У нас была хорошая конспирация, но однажды мы прокололись.

Я решил похвастаться перед братом и позвал его совершить ночью набег за яблоками в дальний сад, откуда виднелись с улицы красивые яблоки. Сам то я никогда туда не лазил. Я повёл его на дело. Мы как заправские разведчики перелезли через один забор и залегли перед границей участка, где стояли деревья, усыпанные яблоками. Залаяли собаки, зажигали свет в доме, мы тихо лежали. Было страшновато, но я не подавал вида. Дождавшись, когда всё успокоилось, мы быстро подбежали к дереву, набили за пазуху яблок и вернулись к себе в сарай. Когда я зажёг керосиновую лампу, я обомлел. Лицо у Саши было красным, всё кем–то покусано. Он стал раздеваться, а в рубашке были мёртвые и живые муравьи, живот весь искусан муравьями. Саша лежал на кочке с муравьями и не проронил ни одного слова. Такой у него был характер. Он говорил, что он думал, что это мошки. После этих переживаний мы закурили самокрутки с махоркой и легли спать. Надо сказать, что я не курил, а Саша уже покуривал. Дело в том, что у него курили и мать и отец. Когда я первый раз затянулся табачным дымом махорки, у меня было сильное головокружение и тошнота, на второй раз поменьше и постепенно я стал курить, но только с братом. В качестве пепельницы мы использовали большую тарелку, в которой накапливались горой окурки. Утром мы уехали кататься на велосипедах. К обеду вернулись домой, и вошли в дом. На обеденном столе, на белой скатерти, посередине красовалась тарелка полная наших окурков. Отец Саши дядя Серёжа залез снаружи сарая по брёвнам через окно наверх и обнаружил окурки и яблоки. Нас поругали, а Саше сказали: «Вот будешь учиться в десятом классе, тогда и кури». Я в то время уже перешёл в десятый класс, а он только в девятый, поэтому меня не трогали, да и моих родителей не было.

;

 В школе я близко дружил с Гариком Бакштейном, евреем, и с Лёвой Нечаюком, украинцем. Мы ещё раньше, втроём, дали клятву, что не женимся до тридцати пяти лет. Но однажды, кто-то сказал, что в женской школе не хватает мальчиков, что бы играть мужчин. Мы пошли в школу, там играли пьессу «Разлом». Наш Лёва подошёл на роль поручика, а я в основном, сидел за партой, изображая из себя корреспондента. На сцене в классе были две девушки. Одна красивая блондинка, с вьющимися волосами, с голубыми глазами походила на ангела. Вторая очень серьёзная девушка изображала медсестру. Лицо её был смуглое, а глаза большие и коричневые. Казалось, что мне больше нравилась блондинка, но я всё время смотрел в большие глаза медсестры. И мне показалось, что они благосклонны ко мне. Так постепенно началась наша дружба, а потом и любовь с Аллой. Сперва мы гуляли по улицам, потом, допоздна стояли в подъезде и целовались до изнеможения, пока её не загоняли домой. Потом я стал приходить к ней домой, и мы опять целовались и обнимались. Потом  судорожно расцеплялись, когда кто ни будь, входил в комнату, где мы сидели. Мы были счастливы, но я хотел большего. Алла была воспитана в строгих правилах, а я везде искал плотскую любовь.

;

Мои ухаживания за Аллой постепенно превратились  в привязанность и желание постоянно находиться рядом друг с другом. Я понял, что она тоже ко мне привязалась. Может быть, она меня любит, хотя я тогда ясно не понимал значение этого слова. Мы стали проводить много времени вместе. Алла почти перестала общаться со своими закадычными подругами, очень добропорядочными девочками. Вскоре одна из них, еврейка, пригласила нас вместе на день рождения. Там был в гостях и её ухажёр, Марек, очень приятный и воспитанный парень старше нас. Меня он и вся компания пыталась воспитывать и делала это с превосходством, мол, со временем я дорасту до их уровня. Я молчал, и не знал, как ответить, но внутри появилась еле заметная обида, хотя в целом мне понравилась эта вечеринка. Потом, вдруг, эта подруга, чтобы спасти заблудшую подругу - Аллу от неотёсанного, как бы, уличного парня, пожаловалась родителям Аллы на меня.  Я не подхожу Алле, отвлекаю её от учёбы, и как бы чего не вышло, надо принять меры, по её спасению. Дома у Аллы начались скандалы с отцом, но, несмотря на его скандальный характер, Алла стояла насмерть. После этих событий Алла поругалась со своими подругами и больше вообще с ними не общалась. Я восхищался её стойкостью и ещё больше убеждался в её преданности мне, но ей не говорил об этом. У меня появлялся преданный друг, моя опора и поддержка во всех делах, вдохновлявшая меня на самосовершенствование. Может быть, пришла уже любовь, окрылявшая меня, но я этого не понимал, меня больше тянула животная страсть, страстные поцелуи.

            Скоро скандал дошёл и до меня. Когда под вечер, я был один дома и на звонок открыл дверь, передо мной стоял отец Аллы. Я был ошеломлён и не знал, как поступить. Её  отец с ходу стал говорить, переходя на крик, чтобы я оставил его Аллу в покое и не мешал ей учиться. Я тогда спокойно сказал, чтобы он по этому вопросу обратился к Алле, как она решит, так и будет. Сам же я очень обиделся и разозлился, мне хотелось ему нахамить за то, что он злобно настроился против меня, и я с силой захлопнул дверь перед его носом. Как он узнал мой адрес? Почему все настроены против меня? Я не делал ничего, без согласия Аллы. Чего было так кипятиться? Он ушёл.

            С Аллой мы по-прежнему встречались, и это противостояние с родителями нас ещё больше сближало, несмотря на то, что скандалы у неё продолжались.

Через некоторое время, наконец, поняв, что нас не сломить, я был допущен в дом, где мы с Аллой уединялись в комнате родителей, когда их не было дома, и опять целовались. Когда я долго не приходил, Алла встречала меня испепеляющим взглядом, надменно смотря на меня, с высоко поднятой головой. Я знал, теперь точно, что она меня любит, и всё кончалось опять поцелуями.

;

Я уже говорил, что увлекался кататься на конках и любил «резать» лёд норвежками. Алла знала моё пристрастие к катку и тоже стала ходить на каток. У неё был прекрасный бордовый костюм фигуристки, с короткой юбочкой, но кататься она, практически, не умела, судорожно двигая прямыми ногами, и плохо держась на ногах. Я катал её под ручку и мы так делали круг за кругом. Зрелище было комичным. Когда же она одна стояла в снегу за пределами льда, её можно было принять за прекрасную фигуристку, величественно отдыхавшую после выступления. Ребята пытались к ней подкадриться, но когда она ступала на лёд, её обаяние пропадало и они разочарованные, уезжали. Мне она нравилась и на снегу и на льду.

;

В январе 1953 года мы школьники десятого класса переживали события связанные с делом врачей. Конечно, мы восхищались доктором Томашук, раскрывшей заговор еврейских врачей. В беседах между собой мы осуждали злых врачей.

Наступил март и как гром с неба принеслась весть о том, что умер великий Сталин. Что же теперь будет, как мы сможем жить дальше, казалось, что жизнь остановится. Всё что происходило в стране, связывалось с именем Сталина. Во время войны из репродукторов мы слышали сообщения о победах и приказы Верховного главнокомандующего. Что я знаю о нём? Ничего.

Первый раз я как бы увидел Сталина или вернее почувствовал, что Сталин существует, когда в конце войны мы с дядей Юрой остановились на подмосковной дороге, чтобы сменить проколотое колесо у Эмки. Я сидел на снятом колесе и увидел несущуюся на большой скорости кавалькаду. Впереди ехала большая иностранная машина с тёмными окнами, а за ней виллисы с автоматчиками в светлых полушубках. Машины промелькнули, и за ними клубилась снежная завеса. «Сталин поехал», сказал дядя. Я был поражён.

Мы привыкли к тому, что всюду прославлялся Сталин, и мы всем ему обязаны. Победа в войне, послевоенное строительство, танки, самолёты, атомная бомба, отмена карточек, снижение цен на продукты и многое другое результат чуткого руководства товарища Сталина. Во время войны солдаты шли в бой со словами: «За Родину, за Сталина»! По приказам Сталина расстреливали отступавших наших солдат и изменников Родины. Надо умереть, но не сдаваться. Жестокость заставляла людей быть собраннее и ответственнее. Всё вокруг прославляло Сталина. Многократное восхваление внушило нам и всему миру легенду о величие Сталина. Мы все подсознательно знали, что нельзя говорить неодобрительно о Сталине и его режиме, наоборот надо их оберегать.

Однажды сквозь сон я услышал, как отец что-то говорил маме о Сталине и потом говорил о море крови заливавшей всю страну. После этого я стал считать отца не нашим человеком и боялся, что он меня опозорит. А отец, однажды назвал меня Павликом Морозовым, он чувствовал мой настрой.

У дяди Юры был трофейный радиоприёмник «Телефункен» с коротковолновым диапазоном. Когда я бывал у него в гостях, я непременно из любопытства пытался поймать радиостанцию «Голос Америки». Иногда удавалось, сквозь шум глушилок, что-то услышать. Я верил и не верил тому, что говорили о Сталине американцы. Подспудно проникали неясные мысли о терроре, жестокости и кровавости режима, но вслух я говорил: «Какие глупые американцы. Врут всё про Сталина, как будто мы поверим в эту брехню». Это было моим оправданием перед окружающими, за то, что я слушал «Голос Америки». Интересно, все слушали, но молчали. Рассказывать нельзя было.

Где-то в шестом классе к нам пришла молодая учительница, сразу расположившая к себе ребят. Она вела себя почти как наша сверстница, но исподволь воспитывала нас. Она много возила нас по музеям Москвы и часто говорила: то, что мы сейчас увидим, останется на всю жизнь, и пока мы свободны, надо ходить в музеи и театры. Потом у вас не будет времени. Она оказалась права. Вообще, она по молодости, отдавала душу своей работе. Я тоже поддался её обаянию и, не смотря на свою не активность, вдруг взялся за редактирование классной газеты. Я всецело отдался этой новой для меня работе. Организовал ребят и вот новая газета торжественно вывешена в классе. Я был счастлив и горд. В левой части газеты красовался крупный портрет Сталина очень хорошо нарисованный простым карандашом моим соседом по парте со звучной фамилией Глазунов. Я восхищался его рисунками, а он не придавал никакого значения своему таланту, и меня это удивляло. И вот теперь все смогут увидеть замечательный портрет, абсолютно похожий на те портреты, которые мы видели повсюду. Ребята толпились вокруг газеты, читали заметки, написанные ими самими, и радовались её появлению. Но, через несколько дней, в класс вошёл директор школы и, подойдя к газете, воскликнул неприятным еврейским голосом, указывая пальцем на портрет Сталина: «Снять»! В начале мы ничего не поняли. Только потом мне объяснили, что рисовать портрет Сталина могут только профессиональные художники. Я хранил снятую газету у себя дома много лет. Теперь я думаю, что этот противный тогда директор школы уберёг нас от больших неприятностей. Газет я больше не редактировал, инициатива оказалась действительно наказана.

Видел ли я Сталина? Был ли он похож на портретах и фотографиях? Я видел Сталина, стоящего на мавзолее Ленина во время первомайской демонстрации трудящихся. Наша школа в колонне Кировского района Москвы шла рядом с мавзолеем и я, как и все, радостно приветствовал товарища Сталина. Мне казалось, что именно мне он поднимал свою руку. Он был похож на себя!

Хотя Сталин был далёк от нас, он постоянно о себе напоминал. Вот вышли в свет его «Вопросы языкознания», то мы изучали его другие труды, то решения очередного съезда и его речи. Я энтузиазма особого не проявлял, но вынужден был всё это изучать. В классе со мной учился Боря, высокий худощавый блондин, сын журналиста. Сочинениями Бори часто восхищалась учительница русского языка. Я, конечно, его сочинения не читал, но его уважал. Мне запомнилось, как однажды в беседе со мной он восхищался трудами Сталина, хвалил ясность его ума и чёткость выражений, и доступность в понимании по сравнению со сложными в освоении трудами Ленина. Я плохо разбирался во всём этом, поскольку меня больше занимала техника, но то, что Сталин писал просто, раскладывая всё по пунктам, мне нравилось, и я даже старался ему подражать. Поскольку Боря был для меня авторитет, я старался найти, чем же так восхищался Борис и не находил. Ничего особенного, наверно, я не дорос ещё, думал я. А может быть, Боря говорил это, лицемеря, чтобы все верили, что он за Сталина, за Родину.

Когда мы пришли в школу нам объявили, что сегодня будет прощание с товарищем Сталиным в Колонном зале Дома союзов и занятий не будет. Учителя плакали, а мне плакать не хотелось, и я тихонечко наслюнявил себе под глазами, чтобы выглядеть огорчённым. Разбившись группами, мы пошли в Колонный Зал. Вот мы добрались до Трубной площади. Здесь уже толпа. Появились милиционеры на лошадях. С группой ребят пошли через дворы. Блудили, блудили и, в конце концов, я один попал в коридор, по которому люди медленно двигались к Колонному залу. Коридор, это пространство на тротуаре ограниченное стенами домов и грузовыми автомобилями с открытыми бортами. На машинах стояли солдаты. Стемнело, давка усиливалась, задние напирали на передних. В какой то момент я оказался спиной прижатым к открытому борту машины. Давление на меня усиливалось, и я не смог больше стоять. Откинувшись навзничь, я лёг на пол грузовика, перегнувшись в спине. Я молчал. Солдаты, увидев меня, немного оттеснили напиравших людей, и я вновь смог стоять на ногах. Меня не раздавили, но я был близок к этому.

Двигались очень медленно. Только к четырём часам утра я вошёл в Колонный зал. Мне уже всё было безразлично, я очень устал, но когда я увидел лежащего в гробу Сталина, я был поражён. Передо мной лежал совсем другой Сталин. Передо мной лежал щуплый старикашка, с редкими волосами на голове и в усах, со старческими руками и лицом. Только мундир говорил, что это Сталин. Я был разочарован. Лучше бы я не ходил смотреть на него. Открывалась первая завеса обмана.

Во время похорон Сталина меня застал траурный гудок в конце Новокузнецкой улицы. Вот также хоронили Ленина, подумалось. Когда стояли во время гудка, возникала мысль, о том, как же мы будем жить без Сталина. А потом я пошёл дальше, как и вся страна.

; Ещё одна характеристика любимого учителя математики.

Характеристика

ученика 10 класса школы №525 г Москвы

         Жигунова Владимира

Жигунов Владимир за время пребывания в школе показал себя дисциплинированным учеником, имеющим хорошие способности. По своему характеру флегматичен. В ответах бывает медлительным. Общественные поручения выполнял, но особого вкуса к общественной работе не имеет. В разговорах со старшими честен и правдив.

             Поведение: «пять»

             Прилежание: «четыре»

             Классный руководитель Мухин

 

;Рядом с моим военкоматом находился аэроклуб. Я хотел летать и подал заявление о приёме меня члены аэроклуба. Я долго ждал ответа, который должен был прийти по почте, но он не приходил. В десятом классе во время выпускных экзаменов мне пришла вдруг повестка из военкомата. Я пришёл по повестке в военкомат. В кабинете меня принимал майор, лётчик, герой Советского Союза. Он мне сказал, что я подавал заявление в аэроклуб, поэтому здесь решили направить меня учиться в армию, в лётчики. Я сказал, что уже передумал, и хочу строить самолёты, поэтому решил поступать в МАИ. Майор не стал со мной разговаривать, но мой паспорт оставил у себя. Что было делать? Я всё рассказал родителям. Оказалось, что повестку в аэроклуб я получил, но родители её выбросили, оберегая своё чадо. Потом отец пошёл в военкомат и принёс мне мой паспорт. Так я не стал лётчиком, а пошёл учиться в МАИ.

;

После окончания школы мама достала путёвки в подмосковный дом отдыха «Конаково». Поехали туда теплоходом. Это было интересное первое путешествие на теплоходе. Запомнилось, как проходили шлюзы и огромные статуи вождей Ленина и Сталина, стоявшие на разных берегах реки. Нам пришлось переждать некоторое время на пристани. В маленькой каютке с белоснежными простынями и занавесками на окне было очень уютно. Мы провели там половину дня, и потом приехали в дом отдыха.

Дом отдыха располагался недалеко от Волги. Главный корпус был старинный каменный. Рядом был разбит замечательный стариннй парк, с расходящимися веером аллеями. Днём я много играл в настольный теннис, у меня была постоянная партнёрша, прокуренная женщина значительно старше меня, творческий работник. Она быстро познакомилась со мной и водила везде меня за собой. Вечерами в парке я встречался с молоденькой женщиной, в тайне ото всех, потому что она была замужем за известным всей стране водолазом, и работала официанткой в столовой.  Я желал её, а она говорила, что она сыта этим. Меня же мучили эротические сны. Мне снилось, что я держу её в объятиях, а в самый ответственный момент, я ощущал мокрые штаны и, неудовлетворённый, просыпался.

;

После  дома отдыха нужно готовиться к экзаменам в институт. Чтобы не тратить напрасно время на поездки, я поселился на время подготовки и сдачи экзаменом в квартире дяди Юры. Это была большая двухкомнатная квартира, и я там был один. Трудно было устоять от соблазна, и я пригласил своего приятеля по двору Женьку с подругой и Ларису на вечеринку. Вечеринка удалась на славу, но мы мечтали, когда придётся идти спать. Расположились в разных комнатах. На кухню выходили, чтобы поделиться впечатлениями. У Женьки с Машей всё было налажено, и Женька скоро уснул. Я не спал, обнимал Ларису, но всё напрасно, она была неприступна. Через какое-то время я опять навалился и провалился в ней, только один раз, на мгновение. «Почему же она себя так ведёт»? - подумал я и заснул. Утром проснулись, как ни в чём не бывало. Потом сели за стол.

Вдруг звонок в дверь, мы затихли. Потом ещё и ещё. Потом стук в дверь и голос дяди Юры: «Вовка, открой»! Я построил всех перед дверью и открыл её. Все быстро проскользнули вниз. Дядя Юра стоял передо мной ошеломлённый, в болотных сапогах, в охотничьей одежде. Он нежданно-негаданно вернулся с охоты. Когда шок прошёл, мы деловито принялись за уборку, чтобы не дай бог, ничего не заметила тётя Муся, его жена. Он очень интересовался, как прошла ночь. Но я молчал, а что скажешь.

;

Пришло время сдавать экзамены в институт. Я хорошо написал сочинение, сдал математику, физику, когда ко мне подошёл молодой дядя из абитуриентов и попросил сдать за него экзамен по математике. Он был из бывших военных, шёл вне конкурса, но математику не знал и её очень боялся. Поскольку отметка для него не имела значения, я дурак, согласился за него сдать экзамен. Я был самоуверен. Мы пошли домой, переклеили фотографии с моего листка на его. Я не задумываясь, пошёл на экзамен. Я сдал математику отлично. Экзаменатор долго изучал мои документы, потому что это была первая пятёрка. А я потом подумал, что случилось бы, если бы он меня разоблачил. Но это из серии «если бы он вёз патроны». Всё прошло успешно. В знак благодарности, дядя повёл меня в ресторан «Загородный». Я был первый раз в таком ресторане на открытом воздухе. Мимо девушки возили крюшон, и я там так накрюшонился, помешав его с водкой, что не помню, как добрался домой. На следующий день предстоял следующий экзамен, а я на него не смог пойти. Пришлось доставать справку о болезни от врача. Так вот я с осложнениями, потом стал студентом МАИ. Этого дядю я видел на занятиях, значит, он тоже поступил в МАИ.

 

 
МАИ.

Наступили первые дни занятий в МАИ. Я посмотрел на своих соучеников и сел почему–то рядом с симпатичным, очень уравновешенным парнем, его звали Виталием. Он был москвичом и к тому же жил и учился в школе недалеко от меня. Мне казалось, что я давно его знаю, и, что он свой, как говорят в доску. Рядом сидел парень крупного телосложения, которого я видел раньше. Он гулял с одной девочкой в районе, где жила Алла. Я думал, что он намного старше меня. Оказалось, что его зовут Андреем и он давний друг Виталия, которого он звал Витяем. Мы все познакомились и с тех пор дружим.

            Первое с чем знакомишься в МАИ, это пятый корпус, который как бы является своеобразным инкубатором для первокурсников и второкурсников. Здесь в основном, проходила наша жизнь. Постепенно все перезнакомились, появились новые знакомые.

 Алла тоже поступила в МАИ, и теперь я часто её вижу. Наше знакомство укрепляется. Мне почему-то запомнилось, как я со стороны наблюдал, когда она шла по территории института и куда-то спешила. Она была в тёмном платье, маминых чулках и шла широким шагом с высоко поднятой головой, размахивая руками. Пятки маминых чулок вылезали, потому, что они были большого размера, платье развивалось на ветру, облегая красивую фигуру. Она шла, ничего не замечая. Я стоял, я стеснялся за неё, но ей об этом никогда не говорил.

Наступали ноябрьские праздники, прекрасный повод организовать вечеринку. Алла предложила провести вечеринку на даче, где жила её бабушка и дядя Женя. Собрали большую компанию. Каждый приглашал своих знакомых. Были даже студенты старших курсов. Ехали на дачу по Савёловской железной дороге на поезде с паровозом. Электрички там тогда не ходили. Паровоз пыхтел и шёл медленно, но мы доехали. Я приехал немного раньше с Аллой и встречал гостей. Встречал гостей и дядя Женя. Ориентиром были высокие сосны, растущие у забора. Когда приходил очередной гость и спрашивал, туда ли он попал, и показывал бутылку, дядя Женя беззвучно пропускал. Пропуском были бутылки. Вечеринку организовали в складчину. Все всё несли с собой. Собралось больше двадцати пяти человек. Масса незнакомых. Быстро организовали в одной комнате стол, на террасе танцплощадку и веселье началось. Потом начались танцы. Некоторые парочки стали удаляться по углам. Алла на мои приставания не отвечала, наоборот стала танцевать с незнакомыми старшекурсниками.  Этого вынести я не мог и пригласил миловидную девушку. Мы с ней потанцевали, а потом я увёл её на улицу. Нашли скамеечку недалеко, под самым фонарём и стали обниматься и целоваться. Оба были не трезвые. Непонятно откуда появилась девушка Тамара, она не была студенткой, а где-то работала. Уже наступила ночь, за нами приходили, звали в дом, но я упорно сидел. Стало холодно. Я взял Тамарины ножки, они были слегка пухленькие и вызывали романтические чувства. Потом я обследовал, и понял, что она была в колготках. Я стеснялся прямо здесь пойти дальше, а подходящего  места я не знал. Так мы просидели до утра. Она сидела на моих коленях верхом, обняв ногами мою спину под пиджаком, грея их. Мы друг друга обнимали и целовались. Утром, когда мы протрезвели, я её проводил на поезд, а сам, как ни в чём не бывало, пришёл на дачу и снова сел за стол продолжать. Алла вела себя, так как будто ничего не было. А я взял большую бутылку красного вина и пытался повернуть пробку, но она открылась вместе с горлышком, как будто специально горлышко надрезали. Все очень смеялись и издевались над моей богатырской силой, но бутылку мы выпили. Пустую бутылку без горла я поставил почти в конец ряда выпитых уже бутылок. Бутылками был обставлен огромный старинный буфет, размером не менее полтора метра на шестьдесят сантиметров по полу.

            Скоро началась зачетная сессия, а за ней и экзамены. Экзамены сдавались легко, пока не наступил экзамен по математике. Мы радовались, что математику у нас принимает молодой преподаватель, а не известный всем поколениям студентов своими двойками наш лектор Ялтуновский. Я пришёл на экзамен и слышу, что стоит уже девять двоек, и все учат формулировку одного математического закона. Вот ещё одна выходит и говорит, что она учила, но всё равно получила двойку, потому что забыла сказать всего одно слово. Я тоже учу злополучную формулировку. Когда я зашёл сдавать экзамен, уже стоит двенадцать двоек. Преподаватель вдруг говорит: «Ну что же вас спросить»? В это время я слышу, как за дверью хором учат этот заковыристый закон. Я говорю: «Конечно, надо спросить, что ни будь другое. Слышите, закон уже выучили наизусть». Он быстро меня поспрашивал и поставил – отлично. В математике, если ты понимаешь, даже одно слово играет роль. А мне повезло.

            Быстро пробежал второй семестр: в учёбе, ухаживании за Аллой и редких вечеринках. После сдачи экзаменов я вдруг узнаю, что моя Алла уехала отдыхать на юг в Хосту. Я не был на юге и решил тоже поехать в Хосту. Я ничего не знал о том, где остановилась Алла. В Хосте я поехал ночевать к первой попавшейся мне женщине, которая предложила мне пристанище. Я был, наверное, совсем зелёный и плохо разбирался в людях. Черты лица не совсем нормального человека этой молодой женщины поначалу меня не смутили. Мне было безразлично, я же приехал найти Аллу. Когда же я пришёл к женщине сдавшей мне комнату, оказалось, что я должен спать с ней в одной комнате. Я удивился, но не придал этому значения. Вечером, когда мы легли спать в разных сторонах комнаты, она стала мне рассказывать странную историю, про то, что здесь какие–то силы с ней что–то проделали, и она искусственно забеременела. У неё родился ребёнок, который живёт у матери. Зачем она мне это рассказывала, я не понимал. Может быть, она хочет, чтобы я её соблазнил, подумал я. Но она была старше меня, и мне она казалась не совсем нормальной. Я вскоре сбежал от неё на другую квартиру. Я ходил на пляж, искал Аллу, но так её и не нашёл. Увидел я её уже на втором курсе, когда начались занятия.

            Вообще, я знал, что Алла меня любит, и даже в этом был уверен, Я часто приходил к ней домой, и мы сидели, как ненормальные, обнявшись, и целовались, но не больше. Я часами простаивал с ней в подъезде её дома, и не мог распрощаться. Мы стояли, обнявшись, и я её опять целовал. Ей это нравилось, но её не зажигало. Она стойко держалась, её воспитание не позволяло расслабиться. Меня это раздражало, мне казалось, что если любишь, то можешь броситься в омут без оглядки. И я думал: Она  меня любит? Или хочет выйти замуж? Поэтому на её равнодушие, как мне казалось, я отвечал тем, что демонстративно заводил новых девочек, но не надолго, а возвращался к моей Алле, а она всегда меня принимала. Когда я приходил, то она меня встречала испепеляющим взглядом. Высоко подняв голову, она на меня царственно, гордо смотрела своими большими карими глазами, говорившими мне о своём презрении. Но вскоре мы обнимались и целовались.

Опять наступили ноябрьские праздники, и мы собрали большую вечеринку на квартире у Аллы. В квартире стоял большой сундук набитый всякой посудой, рюмками и бокалами, давно оставленный на сохранение одним родственником. Конечно, мы пользовались рюмками и бокалами и много их разбили из этого сундука. Веселье было на славу. Хорошо выпили. Но моя Алла мне не принадлежала, и я опять разошёлся. Закрутил девочку Марину, которая пришла со знакомым парнем, намного симпатичней меня. Потом я увёл её на улицу, и там она мне рассказала, что учится в цирковом училище. Она была очень миловидная,  небольшого роста. Фигура у неё была идеальная. Мы с ней прогуляли до полночи. И всё.

Опять сессия и вот Новый год. Новый год справляем у Андрея. У него большая трёхкомнатная квартира. Отец заместитель министра, очень приятный мягкий человек, разрешил нам попраздновать, а сам с мамой удалился. Как празднуют за столом понятно, особенно студенты. В общем, выпили прилично. Я улучил момент и, посадив Аллу на диван, обнимал её и готов был умереть от желания. Она не сопротивлялась, а только как-то вращала белками глаз, а когда я стал решительнее, просто вырвалась от меня. Сколько можно надо мной издеваться. Я пошёл танцевать и вдруг один гость влетел головой в роскошный сервант и разбил стекло. Спешно потащили гостя в ванную для протрезвления. Я взял душ и направил его на голову бедолаге. Он ничего не соображал, а как примерный мальчик с закрытыми глазами, нашёл мыло и автоматически стал намыливать голову. Общий смех перешёл в переживание, как же быть с родителями. Это событие омрачило вечеринку. На следующий день мы ухитрились заказать новое стекло и его поставить в сервант. Родители якобы ничего не заметили.

            Экзамены за третий семестр сданы, и я решил, что моё терпение кончилось, я сдаюсь, я готов жениться!

Она меня поймала и победила! Но я тоже не сдаюсь. Если она меня любит, она должна мне доверять. Мы договорились подать заявление в ЗАГС и, не дожидаясь расписки, совершить брачный акт досрочно. Она согласилась. И, вот мы едем на дачу, Забираемся в маленькую комнатушку, и совершаем то к чему давно стремились. Я, наконец, обладаю не только душой, но и телом Аллы. Мы целый день наслаждались, а к вечеру собрав бельё со следами преступления, сели в электричку и поехали в Москву. По дороге выбросили постельное бельё в Москва-реку. Всё, теперь мы муж и жена.

Вскоре мы объявили, что мы подали заявление в ЗАГС и хотим жениться. Это известие не удивило мою маму, но мой отец всё спрашивал меня, не беременна ли Алла. Кода я сказал, что не беременна, он страшно удивлялся и говорил: «Зачем же тогда жениться»? Действительно, мы были ещё очень молоды. Отец мой боялся. Его, как он говорил, женили в восемнадцать лет, а когда у него было двое детей, он разошёлся со своей первой женой. Я тоже не хотел повторения судьбы отца и надеялся, что она не повторится. Потом встречались родители, познакомились, обсудили все вопросы, связанные со свадьбой. Но судьба распорядилась по-своему. Неожиданно умирает любимая няня Аллочки, баба Дуня. Это была добрая женщина, очень хорошо ко мне относившаяся. Свадьбу отменили, а мы тихо расписались. И вот я уже сплю вместе с Аллой. Могу её обнимать. Рядом тёплое нежное женское тело. Можно делать, что угодно. Это блаженство. Блаженство и ещё раз блаженство. Но блаженство блаженством, но надо было учиться.

Мы с Аллой в студенческие зимние каникулы едем в автобусе в дом отдыха, по путёвкам от министерства культуры. Посмотрел я на публику и выбрал себе компаньона, немного постарше себя и вскоре ещё до приезда в дом отдыха образовалась тёплая кампания, наверно, единомышленников. Основа этой кампании оказался спирт, который привёз понравившийся мне компаньон в большом количестве. Просто он был начальником службы ГСМ Шереметьевского аэродрома. Мы с ним выходили на улицу, на мороз, расставляли на снегу бутылки разведённого спирта с мёдом и угощали прохожих. Так мы перезнакомились с лучшей половиной любителей медовухи и хорошо, и весело провели время в доме отдыха. Этот способ веселья был только и возможен потому, что стоял такой сильный мороз, что никто не отходил далеко от жилья. Вместо того, чтобы кататься на лыжах мы пили медовуху, благодаря складу ГСМ Шереметьевского аэродрома.

Прошли зимние каникулы, которые мы провели в доме отдыха, где мы познакомились с Назой. Отец её был главным конструктором ГАЗа, а имя дочери дал ей отец, когда завод назывался Новгородским.

Надо учиться, но какая учёба с молодой женой, да вдобавок я ещё понял, что она меня ревновала. Мне передали деловую записку от моей давней, хорошей знакомой Зины, и записка лежала у меня в кармане. Каково было моё возмущение, когда Алла стала меня спрашивать о записке. Значит, она лазила по моим карманам, она мне не доверяет. Это же последнее дело.  Это было для меня, как удар. Я в ярости её ударил. Не было никаких причин меня ревновать, я же любил свою жену. Она быстро успокоилась, как бы ничего не было. Больше я никогда не замечал, чтобы у меня шарили по карманам. Я до сих пор переживаю, что я не сдержался и тогда её ударил.

Когда мы поженились, я считал, что моя Алла такая красивая и умная, и я боялся, что не достоин её.  Хотя я её очень любил, но старался не очень это показывать, помня изречение: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Однажды, выпив спиртного, я притворившись пьяным, стал с ней откровенничать, рассказывая о своих похождениях с девочками, а потом сказал ей о том, что, если я найду женщину красивее и с лучшим характером, то уйду от неё. Идиот! Она поверила, что я спьяну говорил ей правду, и запомнила это на всю жизнь.

К чему я это говорю. В экзаменационную сессию я, наконец, провалился. Экзамен по математике принимал Ялтуновский. Мне казалось, что математику я хорошо знаю, и готовился я к экзамену недостаточное время, поэтому я не прочитал при подготовке один небольшой второстепенный раздел, как мне казалось. И вот на экзамене меня стали проверять Ялтуновский со своей женой, тоже преподавателем, по всем пройденным разделам. Экзамен длился пять часов. Они методично копали, копали, пока не докопались до того самого раздела, которого я не знал. Сразу поставили мне неуд. Нет, чтобы поставить - поср. Всё-таки, я отвечал пять часов. Вот тогда я понял, почему все студенты помнили Ялтуновского. В общем, я чуть не вылетел из института. До чего доводит любовь! Алла тоже с трудом сдала сессию.

Летом мы совершили путешествие на юг. В начале мы заехали в Киев, Побродили по Крещатику, потом зашли, пообедали в ресторане гостиницы Москва. Ели знаменитый украинский борщ и очень удивлялись стоящим на столе блюдам с бесплатными фруктами и овощами. На следующий день мы уже были в Одессе и купались в Чёрном море. Остановились с трудом, в гостинице Одесса, шикарном старинном отеле, где мы себя почувствовали не зелёными студентами, а полноценными гражданами своей страны. Нас поселили в двухкомнатный номер с огромной ванной, расположенной рядом со спальней. Номер напоминал о былой красоте: люстры на высоком потолке, тяжёлые старинные шторы и мебель были, вероятно, ещё с царских времен. Первым делом мы заказали по телефону Москву, а потом залезли в ванну. Когда зазвонила Москва, мы с восторгом сказали, что мы разговариваем из ванны в отеле. Для нас это был особый шик, кругом бедность, в то время мы жили без ванны, и ходили мыться в баню. Я впервые с женщиной в ванне, но Алла даже здесь стеснялась. Вскоре мы оказались на мягкой двуспальной кровати под одеялом и с потушенным светом. Это была, как бы, наша вторая настоящая  брачная ночь. На следующий день, из Одессы по морю на теплоходе мы переплыли в Сочи.

            В Сочи нас местная бабушка отвела на частную «квартиру». На самом деле это был маленький дом, мазанка,  с одной небольшой комнатой. Домик стоял среди зелени и каких-то построек. Людей здесь не было, и была тишина.  Вечером даже было страшновато. В комнате было чисто, типичная украинская хата, а посредине огромная мягкая кровать и на ней много подушек. Удобства все на дворе. И это, после шикарного отеля в Одессе! Но нам не нужно было много места. Хватило бы полметра ширины. Ночь, тишина, звёзды светят в оконце и рядом женское тепло, что ещё надо?

 В нашей программе было пляж, море и солнце, и посещение Самшитовой рощи в Хосте и Озера Рицы. Всё это было посвящено непрерывному фотографированию Аллы. На море, когда она стояла, она выглядела великолепно. Её стройная фигура, талия и слегка курносый носик меня вдохновляли на многочисленные фотографии. Мне даже удалось уговорить её, и я снял её голенькой. В Самшитовой роще получились прекрасные фотографии на фоне толстых и старых деревьев с множеством корней, как змеи, расползавшиеся по земле. Особенно хорошо она получилась, сидящая   на большом камне, на фоне реки и скал. Она там была в длинном сарафане с открытыми плечами. Я до сих пор восхищаюсь этими фото. А на озере Рица, кроме фотографирования, мы посетили местный ресторан и нам даже поймали форель, и тут же её поджарили. Но сидеть на одном месте мы не были намерены. Нам хотелось путешествовать и больше посмотреть и узнать.

            И вот мы на причале, где стоит большой лайнер «Адмирал Нахимов» и собирается отправиться по маршруту Сочи – Батуми. Вот туда–то нам и надо. У нас билеты в каюту четвёртого класса, другого ничего не было, но нас это не смущает. Отчалили и поплыли, (моряки не любят этого слова). Поэтому скажу, пошли по морям и волнам, по синему, Черному морю. Осмотрели корабль, вот бассейны для купания, вот верхние палубы, а вот ресторан. Всё очень понравилось. Потом пошли вниз посмотреть свою каюту. Посмотрели и ужаснулись, тесная и душная каюта производила впечатление каземата. Мы решили, что не будем спать, а проведём ночь лучше на палубе, не замёрзнем! И пошли на верхнюю палубу в ресторан. Ресторан весь блестел зеркалами, красным деревом и ярким светом. Народу - никого, мы одни. Алла почти ничего не ела, а я заказал себе на первое солянку из осетровых рыб. Когда её принесли, то необыкновенно вкусный запах распространился на весь корабль, и вкус её был такой же, как запах. Такой солянки я никогда не едал. Сытые и довольные, мы опять пошли гулять по кораблю. Когда начало смеркаться, сели на лавочку и, обнявшись, стали смотреть не берег. Уже ночью к нам подошёл молодой стриженный наголо парень и попросил закурить. Мы разговорились, он сказал, что едет из мест заключения, где сидел за хулиганство, домой в Батуми. Слово за словом, мы проговорили всю ночь, и наступило утро. Несмотря на уголовное прошлое, а сидел он за свой вспыльчивый характер, парень, его звали Юра, нам понравился, а когда он пригласил остановиться у него в доме, мы согласились. Батуми встретил нас проливным дождём.

Встретили нас дружелюбно. Вскоре собралась вся семья за столом, и мы познакомились более близко. Семья была такая: мать, два старших сына, дочь нашего возраста  и восемнадцатилетний сын, наш знакомый. Первое, что сказала мать: «Мы казанские татары, а не крымские предатели». Меня это очень удивило, какое нам было до этого дело. Потом нам рассказали, что старший сын Ахмед отсидел двадцать пять лет в тюрьме за убийство, а сын помоложе, Виктор,  отсидел двадцать лет за коммерческое преступление. Как–то становилось не по себе. Но к нам относились очень сердечно, ведь мы были ровесниками младших детей. По утрам нас поили горячим молоком с сахаром и Алла, очень привередливая в еде, даже ела их блюдо - лобио, от которого даже я отказывался. Она просто боялась отказываться, чтобы не обидеть гостеприимных хозяев. Днём, Лена, так звали дочку, знакомила нас с Батуми и водила нас на пляж. Она говорила, что одним лучше не ходить. Мы, чем могли, старались отблагодарить за гостеприимство. Ходили вместе в круглый ресторан «Интурист». Когда я оказался там, в первый раз днём, меня потрясло, что официанты были в черной одежде с бабочками, и днём играла музыка. В меню я обнаружил около тридцати знакомых и незнакомых названий грузинских вин. Мы любили, чтобы нам принесли запотевшие литровые бутыли какого-либо незнакомого вина, и пили его с удовольствием. Быстро прошла неделя, мы сдружились. Когда уезжали, то мать, провожая нас, плакала.

Вот уже третий курс. Теперь мы стали изучать предметы больше связанные с нашей специальностью. Пятый корпус почти не посещаем. Учимся больше в самолётном корпусе, где размещается деканат факультета и в главном корпусе, где располагается дирекция института.

Дома возникли первые семейные ссоры. Потом я узнал, что Алла стала на меня жаловаться родителям, что я не даю ей спать по ночам непрерывными приставаниями, и она уже меня боится. Я не понимал, как можно говорить об интимных подробностях наших взаимоотношений. Вскоре Алла забеременела. Они со своей мамой, что-то предпринимали, Алла парила в тазу ноги, и в результате всё обошлось благополучно. В то время аборты были запрещены. Алла от меня отдалялась и постоянно на меня жаловалась, находя различные причины. Если раньше я спешил к Алле, хотел поскорее прийти домой, то теперь мне не очень хотелось туда возвращаться. Когда мой соученик пригласил меня пойти на свадьбу, к его знакомому, я с радостью согласился, хотя уже давно один никуда не ходил.

            Свадьба была больше похожа на хорошую пьянку. Все напились так, что никто никого не узнавал. Путали жениха и невесту. Невеста тоже напилась, в конце концов, легла поперёк кровати и заснула. Я же встретил на этой свадьбе свою знакомую Зину, которая мне очень нравилась, и я наслаждался тем, что, открыв её грудь, целовал её нежные соски и её чудные губки. И всё. Надо ехать домой, но что я там скажу? Как свидетеля моего целомудрия, я прошу Юру поехать со мной переночевать у меня, чтобы сгладить мой поступок, который я совершил, никого не предупредив. Вопреки моему ожиданию меня отругали при Юре, но ночевать пустили. Я про себя думал, как не стыдно устраивать скандал. Можно было всё высказать потом. Я же сознавал, что я чем-то виноват. Отношения с Аллой ухудшаются. В это время как назло, из заграницы, приезжает моя старая любовь Лариса. После замужества она уже разведена и жаждет со мной встретиться. Кошка, которая пробежала между мною и моей женой, толкает меня к Ларисе. Я вспоминал, как я её добивался, а она стояла насмерть и это меня раззадоривало и разжигало любопытство. Я хотел утешения и какого-то мщения за безразличие и равнодушие жены. Встреча с Ларисой меня разочаровала, я не получил того чего ждал. Она стала доступной. Мы в начале погуляли по улицам, поговорили и пошли сразу в квартиру родителей, где без лишней суеты, легли в кровать. Я почувствовал у неё внутри холод, так и не растопившийся. Замужество не пошло ей на пользу, она подурнела, и я подумал, как я мог с ней встречаться. Зачем я сейчас с ней, ведь у меня прекрасная жена. Больше я не видел её.

            Своей женой я очень гордился, хотя её я этого не говорил. Мы не афишировали, что мы женаты и ходили на вечеринки и танцы как знакомые. То, что мы женаты, знали только наши ближайшие друзья. Не раз мне на вечере какой-нибудь студент, показывая на мою жену, говорил: - «Пойду, приглашу эту чувиху, она мне нравится. Посмотри, какие у неё ножки. Тебе она нравиться»?

«Да, ничего», тянул я.

Потом с тоской смотрел, как он приглашает мою жену на танец. Хотелось сказать: «Она моя»! После этого у меня портилось настроение, и мы вскоре уходили.

Прошёл ещё один год, мы перешли на четвёртый курс. Летом я остался один. Алла уехала на практику в Киев.

Моя же первая практика проходила в одном из механических цехов завода в Филях, где делали огромные четырёх двигательные бомбардировщики конструкции Мясищева. Работал я на фрезерном станке, и никаких эмоций у меня эта работа не вызывала. Рабочий, к которому я был прикреплён был весь чумазый, и от него всегда пахло специфическим станочным запахом и маслом. Он поправлял меня, когда у меня что-либо плохо получалось. В общем, станок я освоил. Зато рядом был цех, где обрабатывали стрингеры и лонжероны, для крыла самолёта. Крыло имеет сложный профиль, также сложно обрабатывались стрингеры и лонжероны, менялся наклон инструмента по длине. Длина была большая, и чтобы не провисал длинный ходовой винт, двигающий обрабатывающий инструмент, у него были специальные, подводимые и убирающиеся для прохода инструмента опоры. Их было много. Меня почему-то это восхищало. А ещё мы заворожено смотрели, как рулили и взлетали огромные бомбардировщики. Здесь мы получили первое представление о производстве.

            Алла приехала из Киева, где она проходила производственную практику, очень повеселевшая. Она со своей не замужней подругой, вероятно, хорошо погуляла в Киеве. По крайней мере, они об этом намекали, Алла даже надела дешёвое обручальное кольцо. А, зачем? Я только гадаю до сих пор об этом. У нас нет обручальных колец.

 Опять потянулась учёба в своём размеренном темпе. Мы уже почти взрослые, по крайней мере, мы так считали. Скрашивали нашу жизнь студенческие вечеринки. Собирались у кого-нибудь на квартире или даче, пили вино и водку, танцевали под магнитофон и, конечно, пели под гитару песни Окуджавы, Высоцкого и разные студенческие песни. У меня был большой магнитофон Днепр-10 и я его всюду возил на такси. Главным солистом песенником и гитаристом выступал Витяй, а все остальные подпевали.

Иногда, вместо последних занятий, мы во главе с Арнольдом, нашим переростком, пришедшим из армии, выходили на Ленинградское шоссе, поднимали руку, брали такси и ехали в центр. На Пушкинской площади была отличная шашлычная. Туда мы и стремились. За умеренную плату, по пять рублей с человека, можно было хорошо там посидеть. Мы съедали на закуску по белой рыбке, ели по два шашлыка из баранины и пили по полбутылке армянского коньяка три звезды.

            В то время мы любили изредка ходить в ресторан гостиницы Советская и под занавес заказывать мороженое Сюрприз. Вечером в полумраке, нам подавали на большом блюде мороженое, облитое коньяком, горящее синим пламенем.

Ещё прошёл год. Вторая практика проходила на тридцатом заводе в сборочном цеху, где собирали первые самолёты ИЛ-18, самолёты ИЛ-14 для поставок в Египет. Делали и другой военный самолёт ЯК. Я монтировал трубки для кислородной системы в десантном самолёте ИЛ–14. Однажды при монтаже очередной трубки, я почувствовал, что она как-то не так согнулась, но её уже не видно, чтобы посмотреть. Я промолчал и ужасом ждал проверок на герметичность.

Я плохо спал и мучился, вдруг я сломал эту несчастную трубку и никому ничего не сказал. На моё счастье испытания прошли нормально.

Когда я ходил по механическим цехам, меня восхищало некоторое оборудование, особенно огромные прессы, в которых сразу прессовалось множество деталей нервюр, кронштейнов, фитингов и др. Огромные штамповочные махины стояли как великаны. Почти на всём уникальном оборудовании были названия иностранных фирм, в большинстве немецких и американских. Рушились мои представления о мощи нашего государства. Мы ещё любили ходить на аэродром, и смотреть на самолёты. Некоторым  даже удавалось договориться, и их брали в контрольный полёт на самолёт. Самолёт летел над Москвой, и оттуда можно было любоваться прекрасным видом. Однажды с одной студенткой стало плохо, и она испачкала самолёт, и мне уже не довелось полетать. Больше никого не брали.

В 1956 году проходили хрущёвские реабилитации, и вскоре у нас появился в Москве реабилитированный дядя моей жены. Его звали дядя Коля. Это был высокий сухощавый старик, прямолинейный в выражениях, борец за правду, долго находившийся в ссылке. История его жизни была типична для русских интеллигентов. Во время революции он, шестнадцатилетний мальчишка, с саблей воевал с Красной армией. Потом бежал в Румынию с отступающей белой армией. Родственники выхлопотали ему разрешение, чтобы он смог вернуться домой в Москву. Но он недолго наслаждался родным домом. Скоро его с женой, когда они отдыхали в рейсе на пароходе по Волге, обвинили в заговоре. Жену расстреляли, а он оказался в лагере, где занимался заготовкой леса. В лагере ему повезло, он стал там специалистом по лесу и даже руководил работами.

Потом его перевели в Одессу, где отправляли лес за границу. Здесь он работал уже без конвоя и жил, относительно, вольготно, если можно о ссылке так сказать. Когда срок его заключения подходил к концу, его опять осудили. За что? Я читал письмо одного заключённого к его родственникам, в который сообщалась история осуждения дяди Коли. Характер у дяди Коли был не сахар, поэтому у него было много врагов и завистников. Дядя же Коля, регулярно слушал радио «Голос Америки» и рассказывал об этом знакомым, комментируя услышанное. Его недоброжелатель настрочил донос, этого было достаточно, чтобы ему увеличили срок заключения. Возвратившись из ссылки, дядя Коля не ожесточился и довольно лояльно относился к существующему режиму, его освободившего. Рассуждения его по различным вопросам не отличались от бытовавших тогда суждений в среде москвичей. Он как бы, вписался в среду, но по-прежнему, слушал Голос Америки, но теперь не болтал. Последним его резким высказыванием, в конце жизни, смутивших нас тогда, было: «А всё-таки социализм ничего не дал людям»! Нам трудно было тогда с ним согласиться, но сомнения эти слова зародили.

После практики мы с Аллой поехали на Юг в Сочи. Там отдыхали по знакомой для всех схеме: дом, пляж, море обед, и так далее. Но когда мы должны были уезжать, разразился сильнейший шторм, и стоя на берегу сочинского причала, любуясь яростью набегавшей волны, я услышал из репродуктора, что в нашей стране впервые испытана межконтинентальная, глобальная ракета. Гордостью наполнялась душа.

Пятый курс пробежал без происшествий. На экзамене, уважаемый мной профессор аэродинамик Остославский, написал мне на своей книге: «Желаю успехов в будущей инженерной деятельности».

            Все студенты должны пройти военные сборы для присвоения офицерского звания. Нашу группу почему-то разбили пополам и мне выпал жребий ехать без моих друзей. Зато я  ближе узнал многих ребят из другой группы. Нас собрали и построили на Рижском вокзале, и мы поехали электричкой на сборы в один из подмосковных аэродромов ПВО под Волоколамском. Руководителем с нами ехал преподаватель, пожилой полковник. Когда мы приехали в часть, нас отвели в баню, обрили на голо и выдали солдатскую форму. Жили в казарме в жилом посёлке, километра три от аэродрома. Командовал нами сверхсрочник старшина Вопилов. На второй день нашего пребывания, он устроил нам побудку на время, пока не погаснет зажжённая спичка. На команду: «Подъём»! мы должны были навернуть портянки, одеться и обуться. Почти все на второй раз освоили подъём, кроме одного добродушного, неповоротливого, всеми любимого, армянина Бори. Его медленные манеры никак не позволяли ему уложиться в заданное время. Звучала команда: «Отбой»! и все сперва с хохотом, а потом обозлённые, раздевались и ложились в кровать. На пятый или шестой раз наш Боря научился во время накручивать портянки. Первое время нас учили шагать и приучали к военной дисциплине, а потом, когда мы стали работать на аэродроме, помогая техникам самолётов в обслуживании их, нас уже не учили общеармейским наукам. На аэродром ходили строем, иногда как стадо баранов, под своим сопровождением. Водил нас наш студент, а здесь старший лейтенант, Арнольд. Дело техника самолета обеспечить своевременное техническое обслуживание узлов и агрегатов самолёта и поддерживать постоянную техническую и боевую готовность самолёта. Иногда полёты отменяли, где-то произошла авария, и шёл разбор. Например, где-то произошёл случай, когда самолёт при посадке разбился, попав под железку. Железка, это такое покрытие аэродромной полосы, состоящее из металлических листов, специальным образом соединяющихся между собой. Где-то в полёте открылся фонарь кабины пилота и ему оторвало голову, где-то … Слышали мы и о других авариях, но тогда об этом официально  не сообщали.

            Новые впечатления мы получили, когда начались ночные полёты. Хотя новым было только то, что темно и работаем при свете фар, но ночью всё мне казалось фантастическим и нереальным. После полётов утром, когда стало рассветать, мы были уже в казарме, в своих кроватях, в блаженном состоянии засыпания после длинного дня. Сквозь сон слышится звонок телефона. Вот в телефон дневальный что-то тихо отвечает. Начинаю прислушиваться и понимаю, случилось что-то, нас сейчас начнут будить. Потом дневальный истошно орёт: «Подъём! Тревога! Боевая тревога»! Мы все вскакиваем, быстро одеваемся и бежим на улицу. Тут же появляется грузовая машина, все бросаются в кузов, на ходу офицеры застёгивают ремни. Мы едем, висит суровая тишина. Потом один офицер говорит: «Это не учебная тревога. Может быть, началась война. Смотрите, вон летят наши бомбардировщики. Они полетели бомбить врага». Я не воспринимаю это как реальность, но у меня закрадывается сомнение: «Вдруг это правда». Опять все молчат. Вот опять аэродром. Только недавно мы отсюда уехали. Быстро лётчики садятся в самолёты и запускают двигатели. На аэродроме стоит гул, потом стихает, потому, что снижают боеготовность и лётчики выключают двигатели и открывают фонарь кабины. Мы со своим техником бросаемся к своему самолёту, чтобы, что ни будь узнать от лётчика. Он ничего не говорит, а почему-то ёрзает спиной по спинке сидения и говорит, что оно шатается. Видно, что он взволнован. Через некоторое время поступает команда, и летчик, спускается на землю и все кучками, стоя рядом с самолётами, обсуждают обстановку, ловя каждую новую крупицу информации. Вот в небе появляется самолёт МиГ–17, спарка, и как–то красиво, на все три точки, садится на полосу аэродрома. Узнаём, что прилетел Главком Покрышкин, что на южной границе, чужой самолёт нарушил наше воздушное пространство, поэтому подняли все войска ПВО. Самое главное, что тревога отменяется, и мы поедем спать. Спали как убитые, но я надолго запомнил все события той ночи и утра.

            Всё бы было хорошо, но наступил день физкультурника, омрачивший мою безмятежную жизнь. В день физкультурника, студенты переоделись: кто в спортивную форму, кто в гражданскую. Все собирались в районе стадиона. Поскольку я не участвовал в физкультурных мероприятиях, то вместе с двумя другими студентами решил съездить за территорию части в магазин. Поймали грузовик, и он подвёз нас к магазину. В магазине мы не удержались, после долгого воздержания, распили бутылку водки, закусили и пешком потопали на стадион. Пришли на стадион и стали искать своих. Настроение у нас было хорошее, душа на распашку. Вот мы втроем, радостно увидели своих и, наверно, с красными физиономиями и блаженными улыбками подходим к ним. Вдруг выбежал вперёд наш студент Арнольд в военной форме старшего лейтенанта и закричал, наверно, из лучших побуждений, чтобы мы скорее убирались отсюда. Арнольд учился со мной в группе, был большим любителем выпить, но в учёбе мы ему часто помогали, и, естественно, начальственный крик мне не понравился. Я послал его на три буквы, и мы всё трое торжественно удалились. Самое ужасное было то, что я это сказал в присутствии некоторых офицеров части.

            Когда мы пришли в казарму, срочно организовали построение, и капитан нами командовавший, назвав наши фамилии, мою, Никитина и Скалы прокричал: «Два шага вперёд»! Мы вышли из строя. Тогда капитан объявил мне наказание за самоволку и оскорбление офицера: трое суток ареста. Моим собутыльникам он объявил: один наряд вне очереди, по уборке туалета. Я даже порадовался, мне казалось, что мыть уборную, это так позорно. Тут же с меня сняли поясной ремень, и в сопровождение солдата я пошёл на гауптвахту на аэродром. В начале, я шёл впереди, а за мной с автоматом на перевес шёл солдат. Я молча шёл как преступник и не знал, что можно ожидать от солдата. Солдат заговорил первым, повесил автомат на плечо и сказал: «Не переживай», и мы пошли рядом как на прогулку. На гауптвахте дежурным офицером оказался лётчик самолёта Водопьянов, к которому я был прикреплён. Меня не обыскивали. В камере уже были подняты нары и на них лежали «заключённые». У меня оказались сигареты, и мы быстро познакомились. Всё было нормально. Я раньше слышал, что на гауптвахте могут учинить какую-нибудь шкоду, поиздеваться над человеком и был настороже. Я решил, что живым не дам совершить над собой издевательство по моему крещению. Я почти всю ночь не спал, ожидая неприятностей. Ночь прошла, никаких поползновений. Утром пришёл мой лётчик и сказал, чтобы все шли на работу, а я остался в камере. Нары опустили. Через час я попросил принести мне градусник и положил его себе подмышку. Мои переживания, бессонная ночь и желание, чтобы у меня появилась температура, сделали своё дело. Температура тридцать семь и две десятых освободила меня и перенесла в госпиталь. В госпитале прекрасные условия, офицерское питание и вокруг симпатичные медсёстры. Я из госпиталя не торопился, но вот пришёл полковник, руководивший практикой, и сказал, что меня не будут сажать больше на гауптвахту, чтобы я выходил из госпиталя. Я так и сделал, и теперь, когда на аэродром нас вёл Арнольд, под правую ногу все тихо скандировали: «Г - - но, г - - но, г - - но». Как он это выдерживал, не знаю, но только за два дня до отъезда домой, нервы его не выдержали. Он просил не поминать его лихом и уехал досрочно домой. Злость постепенно прошла, в институте диплом готовили в разных местах, я Арнольда больше не видел. Говорили, что он потом спился. Вообще он был хороший мужик, но даже малая власть людей портит. Когда человек теряет власть, он опять становится человеком. Бывает!

            Теперь все занятия позади, началась работа по подготовке дипломного проекта. Дипломный проект я делал в знаменитом КБ, где главным конструктором был Лавочкин, создатель известных самолётов времён войны. Когда он ходил по КБ со свитой, возвышаясь над всеми, я с любопытством издалека наблюдал за ним. Меня удивляло, что на фотографиях он выглядел не таким высоким, как был в жизни. Меня направили делать диплом в самом, на мой взгляд, престижном отделе общих видов. Туда даже из КБ надо было проходить по специальным пропускам. Всё для меня было ново. Поражал большой глобус стоящий посредине большого зала. Чтобы чертить чертежи дипломного проекта, я поселился в отделе крыла, среди конструкторов. Там были свободные кульманы. В качестве темы дипломного проекта я взял лёгкий истребитель перехватчик с лыжным шасси для взлёта и посадки самолёта на мягкий грунт. Идея была в том, чтобы самолёт наводился с земли, а на самолёте было бы минимально необходимое количество аппаратуры. В то время радиолокаторы самолёта были большого веса и габарита, поэтому самолёты получались тяжёлыми. Как альтернатива тяжелым перехватчикам, в КБ прорабатывалась идея лёгкого самолёта, и мне оставалось только осваивать и превращать в мой проект эти идеи и наработки. Специальной частью проекта было лыжное шасси, способное обеспечивать самолёту базирование на любом полевом аэродроме.

            В сборочном цеху опытного производства я убедился в огромных размерах современного истребителя перехватчика. Этот самолёт называли «Анаконда». Здесь же я впервые увидел зенитную, многоступенчатую ракету большой дальности. Но особенно на меня произвела огромное впечатление большая крылатая ракета, типа самолёта, с треугольным крылом и с двумя длинными жидкостными ускорителями. Вместо кабины пилота там была система управления с ориентацией по небесным звёздам. Я впервые увидел газовые рули установленные на ускорителях. Когда я разговаривал с одним рабочим цеха, он сказал: «Надоело напрасно работать. Нет никакого выхода». Я очень тогда удивился. Я не мог даже подумать, что может ничего не получаться.

            Быстро прошла практика, уже готов дипломный проект. Вот я на защите своего проекта, выступаю перед высокой комиссией под председательством заместителя Микояна, Гуревича. Когда я закончил доклад, с вопросами в основном по лыжному шасси, ко мне обратился приятный, элегантно одетый, член комиссии, Как будто это был не экзамен, а приятная беседа к обоюдному удовольствию обоих. Я встретил понимание своего проекта. Защитился я отлично. Человек, так мне понравившийся, как мне сказали, был начальник отдела шасси в КБ у Микояна, Беляков.  Будущий Генеральный конструктор этого КБ.    

            Потом я получил диплом за подписью председателя экзаменационной комиссии Микояна. Я почему-то, очень гордился этой подписью.

            Празднование окончания института начали с посещения квартиры Андрея. Я со своей женой, Андрей и Витяй со своими девочками, такая была компания. Мама Андрея радушно нас принимала, наготовила нам бутербродов, но мы, выпив несколько рюмок коньяку, поехали гулять на ВДНХ, подальше от родительских глаз. На ВДНХ мы сперва посидели в узбекском ресторане, потом в кафе мороженом. Уже прилично выпив, я вдруг предложил продолжить вечер в ресторане гостиницы «Советская». Все дружно поддержали и мы поехали в «Советскую» пить коктейли, чтобы освежиться. В баре ресторана подавали коктейли. Первым делом, мы начали себя проверять. Сможем ли мы пройти по прямой, шагая по паркету? Казалось, что мы ходили по прямой линии. Опять пили, танцевали, радовались свободе. Закончилось, как всегда, мороженым, светящимся синим пламенем в полумраке. Так горело мороженое Сюрприз, облитое коньяком. Шли домой все вместе по ночной Москве пешком, обнимались и что-то пели.

            Наступил день распределения на работу. Гурьбой стоим перед дверью, откуда выходят уже не студенты, а инженеры различных фирм. Хотя у меня было письмо о том, что меня берут на работу в КБ Ильюшина, мне предложили работу в каком-то НИИ Миноборонпрома. Ребята надо мной подшучивали: «Будешь делать патроны»! Патроны, вместо самолётов! Я  же уже почти главный конструктор самолётов, а меня хотят заставить заниматься какой-то ерундой. Возмущённый, полетел в это самое НИИ. Оказалось, что опять я должен ездить на работу, к чёрту на кулички. Место моей работы, куда я приехал, было далеко от центра, от моего дома. Вдобавок, там была грязь, и, вообще, это было тогда захолустье, Владыкино. Поругавшись с начальницей отдела кадров, почти до слёз, я понял, что попал в безвыходное положение. Что было делать? Узнав, что один  из моих родственников работает в Миноборонпроме, поехал к нему. Это был брат моего дяди Юры, худощавый интеллигентного вида черноволосый человек, хорошо одетый. Его внешность совершенно не соответствовала, его разговору. Он с удовольствием, вычурно ругался матом. Меня это удивляло. Потом я узнал, что это так принято в министерстве. «В НИИ-1 пришёл Надзе и собирается делать, вот такую дуру», широко разводя руками, сказал он. Я понял, что буду заниматься управляемой ракетой большой дальности. Это уже совсем другое дело. На следующий день я был в отделе кадров. Начальнице я сказал, что хочу работать у Надзе. «Я Вас туда и хотела направить», сказала она. Потом она мне рассказала, что знает моего отца, по работе в министерстве и поэтому на распределение отобрала именно меня. Мир тесен.  Итак, закончилась студенческая пора и началась трудовая деятельность, не так как я полагал. Опять всё не так! Никакой свободы!

 
Взлёт.

 
НИИ

В 2006 году исполнилось 60 лет со дня основания института. Как всё начиналось было напечатано в институтском календаре на 2006 год.  Начало положило постановление Кремля:

СМ СССР постановление №1017-419 от 13 мая 1946 г. Москва. Кремль.

Считая важнейшей задачей создание реактивного вооружения и организацию научно-исследовательских и экспериментальных работ в этой области, СМ Союза ССР постановляет: …создать… в министерстве сельхоз машиностроения Научно-исследовательский институт пороховых реактивных снарядов на базе ГЦКБ-1…

Председатель СМ Союза ССР        И.В.Сталин.

      Реакция на празднование юбилея была не однозначная. Появилось много новых людей, а многие «старики» были забыты. Историю пишут, в первую очередь, «сами» и о себе.

Вот как рассказывал в 60-летие института Владысев В.Е. о том как он начинал работать в НИИ-1:

«1 сентября 1957г. он был направлен из МВТУ им. Баумана в НИИ-1 для разработки и зашиты диплома. После защиты диплома он стал работать в отделе перспективных разработок у Новодворского Ю.Д.

В середине мая 1958г., в институте появился высокий лысоватый мужчина в очках. Он в расстёгнутом габардиновом пальто, в сопровождении директора Бодрова С.Я., обходил территорию. Это был Надзе А.Д. Через несколько дней Новодворского, во главе группы из пяти человек (Аверичева В.И.,Владысева В.Е., Лаврова Е.П. и Чернова Ф.Я), перевели в подчинение главного конструктора управляемых ракет Надзе А.Д.

На следующий день произошло знакомство с главным конструктором, где он поставил задачу в кратчайший срок подготовить предложения по разработке твердотопливного ракетного комплекса оперативно-тактического назначения. Для начала, нужно было через сутки каждому представить вариант габаритного чертежа одноступенчатой ракеты с определением примерного веса твердотопливного заряда и элементов конструкции, исходя из различных заданных исходных данных каждому по диаметрам заряда.

Наутро  Надзе выбирал оптимальный, на его взгляд, вариант ракеты и предлагал провести его дальнейшую проработку.

Теперь каждый прорабатывал отдельные узлы ракеты: сопловой блок в целом, различные органы управления вектором тяги, приборный отсек и компоновку аппаратуры, стыковку отсеков ракеты и форму заряда исходя из постоянства тяги двигателя. Координировал работу опытный, и всё быстро схватывающий, Новодворский. Тогда приветствовалось, когда кому-то приходило удачное, оригинальное решение, даже если это выходило за рамки персонального задания. Это решение сразу же коллективно и заинтересованно обсуждалось и, либо принималось, либо аргументировано отвергалось. Так проходил день за днём, пока главный конструктор не остановился на одном из вариантов. Теперь мы все вместе дружно составляли в одну линию три кульмана, чертили общий вид, а затем чертёж в изометрии, объёмный с вырезом одной четверти. К этому времени в группу пришли художники, которые наводили лоск чертежам, придавая красочный вид ракете. Наступало утро, чертежи складывались в баул, и Главный уезжал к руководству министерства. Этот цикл повторялся многократно, пока не вышло Решение ВПК о разработке аван-проекта ракетного комплекса Темп».
Первые впечатления.

Первый день моей работы в НИИ начался после празднования женского дня 8 марта 1959года. Через проходную я пришёл в трёх этажный корпус из красного кирпича, чем-то напоминающий монастырскую постройку. Позже, я узнал, что в этом здании раньше размещалась богадельня. Затем я оказался в зале на втором этаже, уставленном столами и островками кульманов. В этом зале размещались почти все отделы, - теоретические и конструкторские. У теоретиков сидели начальники отделов в окружении двух–трёх сотрудников. Конструкторов было побольше. Меня определили в отдел, как бы общих видов. Здесь чертили в масштабе один к пяти различные варианты ракет, и их раскрашивал художник, превращая в большие плакаты. Мне, как маёвцу, сразу поручили разрабатывать конструкцию стабилизатора – крыла.

            Главный конструктор возил плакаты в министерство для доклада. Однажды, после очередного доклада, Главный конструктор сказал художнику, показывая на плакат о дружбе народов: «Смотри, как надо раскрашивать, вот так как выглядит этот туркменский халат». С тех пор плакаты красиво раскрашивались разноцветными красками. Просто сказано, но доходчиво. Почему–то запомнилось это надолго.

В то время КБ ещё только формировалось и не имело заказа для работы. Все службы института считали нас нахлебниками и, естественно, относились к нам не дружелюбно. Мы лихорадочно рисовали разные проекты вплоть до фантастических межконтинентальных связок ракет. Выбор в то время был небольшой. Максимальный диаметр пороховой шашки для двигателя, который могла изготовить наша промышленность, был не намного больше полуметра. Так комбинируя длиной и количеством двигателей (делая связки) искался вариант первой управляемой твердотопливной ракеты. Пока ракетчики искали решение для ракеты в целом, двигателисты придумывали конструкции потребные для управления ракетой. Почти на каждом кульмане шло соревнование за лучший вариант. Тогда не знали, как управлять тягой двигателя, как лучше соединить пластиковый корпус двигателя с металлическим сопловым блоком, не знали, как поведёт пороховая шашка большого диаметра в процессе транспортировки и многое другое.

 Вообще, впечатление было, что идёт соревнование за лучшую придумку, которая может быть использована в ракете или двигателе. Поэтому не зависимо от специализации, все старались найти наилучшее конструктивное решение для решения общей задачи создания твердотопливной ракеты грунтового подвижного комплекса. Все хотели выдвинуться, показать свои способности и надеялись получить повышения по службе и зарплате. Много изобретали и писали заявки на изобретения. Начальством это поощрялось.

 Постепенно я освоился и лучше познакомился со своими коллегами. Все они были старше меня и кончали МВТУ им Баумана. Отношение ко мне было нормальное, почти как к равному. Только художник, не имевший тогда высшего образования, бывший комсомольский вожак Курило, немного выпендривался, пытаясь показать своё превосходство.

            Вскоре меня поучили субординации. Поскольку при разработке конструкций складываются творческие отношения, то по молодости, мне казалось, что все равны. Я, не стесняясь, заходил во все кабинеты. Когда же я попытался зайти к Главному конструктору, чтобы показать конструкцию стабилизатора крыла и спросил: «Можно»? Он мне ответил: «Не можно»! Шея его надулась и покраснела. Надо, наверное, было заходить со своим непосредственным начальником. Кто я? Я ещё пацан, так они думали. Я то ощущал себя уже специалистом.

            После практики в КБ Лавочкина, мне казалось, что я попал в какую–то шарашку, с  крошечным снарядным производством, состоящим почти из одного цеха, с людьми другого склада и всё моё авиационное воспитание, как бы всем этим возмущалось. Мои сокурсники по институту, когда узнавали, что я занимаюсь разработкой твёрдотопливной ракеты, пренебрежительно говорили: «О, пороховушки, это не перспективное дело». Единственным утешением было, что Главный конструктор - выпускник МАИ, и всё–таки, мы делаем управляемую ракету, хотя и пороховую, но в ней будут применяться авиационные конструкции и идеи.

День тянулся очень долго, был восьми часовой рабочий день. Я обратил внимание, что последние два три часа никто не работал, а все трепались на разные темы. Я тогда понял, что человек не выдерживает длительного умственного труда. Ему нужен отдых или смена труда. Нужен шести часовой рабочий день, всё равно никто больше не работает. Но этого не понимает, скорее не хочет понимать руководство, так проще управлять, не дорожа временем дешёвого труда рабов.

Моё первое личное знакомство с начальником, в то время, отдела двигателей Гужковым произошло с небольшого скандала. В то время все отделы были в одном общем  зале, и мне нужно было быть в курсе тех конструкторских решений, которые применяются в ракете. Естественно, я переходил на их сторону и узнавал, то, что мне было необходимо. Вдруг подходит Гужков и говорит: «Гоните в шею этого шпиона»! Я пожаловался Гоголевичу, и он, позвав Гужкова, очень профессионально, вспоминая партийную этику, отчитал моего обидчика. С тех пор мы с Гужковым были всегда в хороших отношениях, по крайней мере, внешне.

В другой раз, неожиданно мне сообщили, что я переведён в отдел двигателей в группу Солоноуца, занимавшеейся корпусами двигателей. Я был очень удивлён, со мной никто не говорил об этом и вдруг такое. Я подчинился и перешёл к Солоноуцу.  Он сидел рядом через проход между кульманами. Я думал, что меня посадят за кульман чертить какой-то новый узел. Солоноуц очень спокойно и дружелюбно со мной поговорил и попросил пойти в техническую библиотеку и поискать информацию по соединению пластмассы с металлом.

Я с удовольствием стал копаться в библиотеке. Перерыв массу журналов и литературы, я убедился, что лучшее соединение получится с помощью гайки замурованной в пластмассу и болта скрепляющего эту пластмассу с металлом. Именно так было сделано на американской ракете Полярис в креплении металлического фланца сопла к пластиковому корпусу двигателя. Наверно, я ничего нового не накопал. В то время мы так делать не умели, и просто нарезали резьбу с крупным шагом на пластмассовом корпусе и на неё навинчивали с клеем металлическую деталь, например днище. Соединение было громоздким и тяжёлым.  Меня через неделю, так же неожиданно, вернули в мой старый отдел. Наверно, перебороло моё начальство.
Рыбалка.

Постепенно я становился полноправным членом трудового коллектива. Как-то, мы решили отдохнуть все вместе. У Валентина Аверичева в семье была машина «Волга» М21 и он предложил поехать на рыбалку с ночёвкой в район Икши. Мы все загорелись и стали оформлять себе отгулы за работу в выходные дни. А у меня не было отработано ни одного выходного дня, что было делать. Я написал заявление, что работал в одно из воскресений и подписал его у одного из старых начальников. На следующий день Аверичев, Ефимов, Лавров, Владысев и я сели в машину и отправились на отдых. По дороге купили водку и закуску, потом заехали ко мне на дачу в Шереметьевку, взяли там ведро картошки. Приехали на берег реки и расположились на поляне окружённой деревьями и кустарником. Было холодновато в конце сентября. Первым делом разожгли костёр и стали варить еду на обед. Водки было очень много, незаметно наступили сумерки. Аверичев спохватился, что надо поставить рыбацкую сеть. Специальными разборными палками он поставил сеть за камыши у берега, и мы продолжили отдых. Если вначале мы вели различные беседы, в основном связанные с работой, и произносили тосты за нашу работу, то теперь, наполнившись водкой, колбасным сыром и картошкой, мы скоро повалились вповалку в машину, спать. Утром проснулись очень рано. Поляна наша была похожа на мамаево побоище, всё валялось: вещи, еда, посуда, бутылки, обувь и ещё что–то. Аверичев попугал рыбу, гоня её в свою сеть, и через некоторое время из неё вынул пойманную рыбу. Я не помню ели ли мы рыбу, но рыбалка прошла на славу и ещё голова очень болела. Эта рыбалка нас сдружила на всю жизнь.

 Вообще, нас всех всегда сплачивала водка. Важным моментом в этом деле было празднование повышений в окладе. Пропивали разницу в окладах появившуюся после повышения. Когда набиралось много «именинников», то шли в какой ни будь ресторан. Человек, с которым, хоть раз выпил, уже почти друг. Так происходит и сейчас и на всех уровнях, правда, поводы разные, но используются любые.
                Аванпроект.

Постепенно вырисовалось изделие - ракета, которую мы все создавали. Самое главное появилось реальное решение, проверенное в опытах, по органам управления ракетой. Это были кольцевые рули, вращающиеся снаружи у среза сопла и вдвигаемые в газовый поток для создания управляющей боковой силы. Их называли «дефлекторами» и выполнены они были из пластмассы, облицованной жаропрочными материалами. Двигатели со стеклопластиковыми корпусами, с вкладными зарядами из баллиститного пороха, были скреплены в связку. Связка  из четырёх двигателей   имела на каждом двигателе по два сопла. Сперва работала первая пара двигателей, потом вторая. Первая пара двигателей должна бы  отделяться, но из-за трудностей она так и не отделялась. Вторая пара на передних донышках двигателей имели по два устройства отсечки тяги, которые назывались «обнулением». Впереди двигателей были головная часть для размещения там боевого заряда, приборный отсек с системой управления и отсек с обтекателями двигателей и обнуляющими патрубками. Важной новинкой было использование на ракете восьми раскрывающихся при старте решётчатых стабилизаторов. Говорили, что наш Главный конструктор их применял раньше на противотанковых ракетах.

            Ракета размещалась на пусковой установке в контейнере, предусматривающем её термостатирование, который  возился на полуприцепе за автомобилем МАЗ-537. На полуприцепе же размещался пусковой стол с рассекателем струи  истекающих газов.

Пуск производился следующим образом: Пусковая установка становилась на позицию для стрельбы, выпускались домкраты. Затем поднимался контейнер в вертикальное положение гидроцилиндром. Ракета оставалась на пусковом столе, а контейнер опускался обратно на полуприцеп. Ракета стояла открытая. Затем «вручную» прицеливание приборами и дальше следовал пуск. Так тогда пускались и все другие ракеты.            Главный том эскизного проекта, где были все основные характеристики и чертежи ракеты формировался у нас в отделе и собирался в секретный чемодан Владысева. Уже завершался выпуск проекта. Он каждый день перед уходом с работы заранее пересчитывал имеющиеся материалы. В очередной раз, пересчитав документы, он не досчитался одного экземпляра фото с чертежом общего вида ракеты в разрезе. Все стали искать исчезнувшее фото, но оно не находилось, тогда начальник Шланг позвонил в секретный отдел и доложил о пропаже, с тем, чтобы перекрыли проходную института. Чтобы не произошла бы утечка информации. Всех поразил этот звонок, и с удвоенной энергией продолжились поиски. Неужели, правда, кто-то украл фотографию? Настроение стало ухудшаться, все мрачно шарили по всем местам. Кому могла понадобиться она? Только врагу. Неужели среди нас есть враг? Приходили в голову самые мерзкие мысли. Вдруг Владысев стал осматривать толстые книги, где он раньше  держал фотографии после склейки. Из очередной книги выпала злополучная фотография. Радость и озлобление одновременно посетили наши души. Чрезвычайное положение было отменено.

Это был не первый и не последний случай. С тех пор появилась присказка: «У нас ничего,  никогда не пропадает»! Теперь, когда пропадает какой-нибудь документ, мы не паникуем, а начинаем его методично искать, и находим!
Ракетная дорога.

Когда я начинал работать, сотрудников было мало и приходилось делать любую работу. После того как нарисовали общий вид ракеты, необходимо было определить аэродинамические характеристики ракеты и её элементов. Пришлось разрабатывать чертежи на модели для аэродинамических продувок. Я с энтузиазмом взялся за новую работу, не отвлекаясь от неё даже на разговоры и перекуры.  Основная задача - как на небольшой модели головной части разместить максимально возможное количество дренажных точек и вывести тонкие медные трубочки из них для замера давления. Я придумал хитрую схему, выпустил чертежи и сдал их в производство. Началось изготовление, меня часто вызывали в цех, То фаска не так нарисована, то непонятно как собрать модель. Пришлось в заключительной стадии самому окончить сборку. Далее пришлось ездить в ЦАГИ, и там я часто встречал своих сокурсников по МАИ. Мне нравилась эта работа, но вдруг нашли начальницу для группы моделей, а меня перебросили на новую работу. Предстояло разработать модель ракеты в масштабе один к пяти, для исследования динамики разделения ступеней на ракетном треке в Софрино. Эту работу возглавлял пожилой сотрудник, когда-то работавший с С.П.Королёвым, а моя задача была в разработке устройства для запуска модели и самой модели. Мне выделили трёх техников Митрюхина, Мышалова и Занегина. Мы стали разрабатывать чертежи. Модель разгонялась трёхступенчатым разгонным блоком, имеющим специальные захваты за рельсы, скользившие по железно-дорожному пути. Каждая ступень состояла из связки девяти реактивных двигателей диаметром более трёхсот миллиметров. За разгонный блок отвечал полигон. На последнем блоке размещалась моя пусковая установка для крепления модели и запуска её с помощью двух её реактивных      двигателей. Далее должен был срабатывать пиротехнический замок и произойти разделение ступеней. Я не был знаком профессионально с реактивными авиационными снарядами и их системами запуска, поэтому пришлось заново изучить эти проблемы по существующим чертежам. Через некоторое время чертежи всё-таки были готовы и сданы в производство. Опять цех, фаски, размеры, доводка чертежей и вот модель готова. В сборочном цеху стали определять моменты инерции модели, подвесив её на струнах, качая её, и замеряя время качания вокруг оси. Я как кудесник руководил этой операцией, хотя сам делал это впервые. И вот всё готово, материальная часть отправлена на полигон, и мы с Митрюхиным отправились за ней. Началась сборка эксперимента на полигоне. Мы с энтузиазмом взялись за работу, подчиняясь графику полигона, стараясь быстрее собрать модель, чтобы увидеть результаты нашей работы. Мы не считались со временем, когда одна из деталей однажды не собиралась, мы с ней на вечернем автобусе приехали в институт. Было поздно, начальства нет. Мы пришли в цех и упросили рабочего второй смены сделать новую деталь. Деталь была готова в двенадцатом часу, а утром с восьми часовым автобусом приехали на полигон и установили её на место. Впервые пришлось познакомиться с проверкой электрических цепей пиропатронов для запуска двигателей слабыми токами, с помощью микроамперметра работающего от фотоэлемента.

Всё было в новинку: атмосфера полигона, уважительное к нам отношение персонала, житьё в гостинице, самостоятельная жизнь. Мы почувствовали уверенность и радовались своим успехам. Скоро предстоит запуск нашей модели. На более чем двухкилометровом железнодорожном пути, горизонтальность которого выверена с помощью теодолитов, стоит наше сооружение. Звучит команда: «Пуск!». Первая ступень заработала, извергая девять языков пламени. Затем вторая и третья. Сейчас полетит модель… Вдруг очень сильный взрыв и модель кувыркаясь улетела. Что такое? Скоро выяснилось, что взорвались двигатели модели. Из корпусов двигателей вылетели сопловые блоки.

            Началось разбирательство. Когда я выпускал чертежи и говорил, что я изменил немного двигатели и перенёс место расположения пиропатрона,  начальники беззвучно подписывали чертежи. Я просил их обратить на это внимание, потому что я в этом тогда не разбирался, но, наверно и они не чувствовали этих проблем. Теперь меня обвинили в том, что я не закалил корпуса двигателей. Сколько я не говорил, что корпуса двигателей, которые я взял от небольших турбореактивных авиационных снарядов, стали значительно толще  из-за большего диаметра модели, меня не слушали. Я говорил, что это элементарно считается. Меня не слушали. Официального расчёта ведь нет. Я же был уверен, что корпус не при чём. Как доказать?

            Меня всё-таки заставили ввести в чертежи термообработку и корпуса закалили, для пущей важности. Собрали двигатель для проведения огневых испытаний на стенде, имевшемся тогда в институте. Кто-то из старых работников стенда, узнав, что произошёл взрыв, высказал предположение, что причина взрыва в мощном  пиропатроне предназначенном для работы авиационного снаряда в разряженной атмосфере. Если же взять более «мягкий» пиропатрон, то всё будет в порядке. Казалось, проблема решена, но я хотел доказать, что корпуса не при чём, и не стал менять задание на опыт с прежним пиропатроном. И вот в обед я встречаю перед столовой своего начальника, и вдруг со стороны стенда слышится оглушительный взрыв. «Что это?» - Испуганно говорит Гоголевич, - «Я же запретил тебе проводить испытание»! - вероятно на всякий случай сказал он. Я побежал на стенд. Какое же было у меня восхищение, когда я увидел целехонький двигатель. Только штанга крепления согнулась под действием боковой силы слегка наклонённого сопла к оси двигателя. Это говорило об огромном давлении, развившемся в корпусе двигателя,  а он выдержал. Я был прав! Когда определили, что давление более чем в четыре раза превышало рабочее, а далее крешер (устройство для определения максимального давления ) не был рассчитан, стало окончательно ясно, что виноват пиропатрон. Так и решилась эта проблема: заменили пиропатроны, давление пришло в норму, но перестраховались и закалку корпусов двигателей оставили.     Эта неудача, может быть, послужила причиной тому, что пришлось отказаться от разделения ступеней на настоящей ракете из-за сложности проблемы и поджимавших сроков начала лётных испытаний. Так потерялось двести километров дальности, из семисот ,ракеты Темп.

 Далее, был почти готов второй комплект для испытаний модели на ракетном треке. Решили провести второй пуск для проверки динамики отделения, теперь головной части. Пришлось разработать и быстро изготовить отделяемую головную часть и пиротехнический замок с замедлением для крепления её к модели. Тут возникли трудности с добыванием снабженцами электро-воспламенителя для замка. Я выехал в Ленинград в специальное НИИ за ними. Приехал в Ленинград, устроился в гостинице и на следующее утро пришёл в НИИ. К моему сожалению, нужных мне устройств не было, и я пошёл к конструкторам прояснить обстановку. Когда я попросил начальника отдела разработчика помочь мне достать электровоспламенители, он вдруг сказал: «Не можем пока ничем помочь, вот послушайте, в Космос человека запустили, а такой ерунды нет»!

Я остолбенел, в большом конструкторском зале на полную громкость включили радио, по которому сообщалось, что сейчас первый в мире космонавт Гагарин Юрий Алексеевич совершает виток вокруг Земли. Правда, вот обида, я не могу добыть маленькие фитюльки размером пять миллиметров, но без них моя модель не полетит.

Вскоре все проблемы решились, модель собрана на полигоне, но появились трудности из-за весенней распутицы. Железно дорожный путь искривлялся, и сколько его не нивелировали положение не улучшалось. Я занялся другими работами по ракете. Вскоре кто-то решил, что можно провести пуск модели и его провели. На этот раз всё разлетелось в пух, и прах. Я узнал, что перегрузки на разгонных тележках из-за неровности рельсов были таковы, что сто тонные болты, которыми крепились тележки к башмакам скольжения, не выдержали и разрушились. Все мои труды улетели в воздух. Потеряно драгоценное время моей жизни, но зато появился драгоценный опыт. Но куда его девать? Пригодится ли он?

Начальство задумалось о затраченных миллионах и с испугу прекратило все работы. Я же решил использовать накопленный багаж знаний  для написания диссертации и поступления для этого в аспирантуру. Мне говорили, что с моей темой ничего не получиться, начальство против. Я же, как танк, решил упрямо настоять на своём. Мой идеализм потерпел крах. На комиссии по аспирантуре мне сказали, что предлагаемая мной тема не по профилю института, и предложили поменять тему. Я отказался. Теперь меня и моих техников быстро приспособили к разным делам по выпуску чертежей, решению оперативных вопросов и проведения испытаний по ракете.
     Строго наказать.

Интересная история произошла после войны на подмосковном полигоне в Софрино. Туда с большой свитой приехал Сталин. Ему показывали разную военную технику. В том числе начали показывать один из реактивных снарядов разработки нашего института. Когда начались стрельбы, Сталин даже отступил на шаг и раскрыл широко глаза. Снаряды стали летать в разные стороны, но не туда куда нужно. Сталин попросил позвать главного конструктора. Его там не было, и тогда позвали, случайно там бывшего, инженера работавшего у нас и представили Сталину: «Вот главный конструктор». Сталин посмотрел на горе - главного конструктора и сказал: «Его надо строго наказать»! Все разъехались, а министр, который там был, не знал что предпринять. Он знал, что этот инженер ни в чём не виноват, но указание Сталина обязательно надо выполнить. Министр издал приказ, в котором было написано: «Инженера Печерского строго наказать. И этим всё кончилось. Этот  инженер всю жизнь гордился тем, что его наказал сам Сталин, и он остался жив.

            О том, как во времена Сталина соблюдалась дисциплина, как-то рассказал один из ветеранов, прошедший ту суровую школу. Сам он был жизнелюбом ,не гнушался слегка выпить коньячку или водки. Очень любил женский пол. Секретарша даже называла его хулиганом. Я не понимал почему, пока мне не рассказали, что кто-то случайно заглянул в его кабинет и увидел лежащую на его столе женщину и стоящего рядом хозяина в раздетом виде. Тогда я понял. Так вот он говорил: «Сейчас благодать, а вот при Сталине были другие порядки».

            Он работал на заводе, который кроме военной продукции выпускал фотоаппараты, кооперация плохо работала, а план необходимо выполнять. Когда поставщик объективов не смог во время их поставить, завод закупил объективы в магазине и собрал фотоаппараты, и таким образом выполнил план. Но этот трюк не прошёл, и дело приняло серьёзный оборот. Его вызвали держать ответ в кабинет Сталина. Конечно, он там получил головомойку. Но он говорил, что он думал только об одном, в какую дверь его выпустят. Говорили, что якобы были две двери. Одна вела на расстрел, а другая означала жизнь. Когда ему предложили выйти через дверь, которая означала жизнь, он облегчённо вздохнул. Такие были переживания. Ещё он рассказал, как министр лишился должности за желание выполнять план. В то время вышло постановление о том, чтобы предприятия не держали у себя на складах большие запасы. Таким образом, надо было сдать свои запасы металла на централизованный склад. Министр как хороший хозяйственник понимал, что при централизованном снабжении производство будет лихорадить, и решил схитрить. Необходимый металл с заводов он не сдал в централизованный склад, а погрузил в железнодорожные вагоны и отправил эшелон кататься по стране. Но это обнаружилось, и министр получил, как говорили, по заслугам.
                ОСИ.

Сейчас расскажу, как я участвовал в проведении первых комплексных огневых испытаниях ракеты Темп в сборе.  Но назывались они ОСИ - огневые стендовые испытания.    Основное в этих испытаниях, конечно, были огневые испытания двигателей, но одновременно проверялась вся циклограмма работы ракеты для лётных испытаний. Моя задача была отвечать за сборку ракеты и запуск электропневмоклапана, через который подавался сжатый воздух в батарею, где он разрушал ампулу с реактивом, и батарея начинала функционировать. Испытания проходили на открытой площадке в специальном стенде. Для удобства работы и обеспечения, при необходимости, температурного режима зарядов твёрдого топлива, всё сооружение было накрыто палаткой. Работы велись с раннего утра до ночи. Жила вся экспедиция вместе, специально для этого были пригнаны плацкартные железнодорожные вагоны. Я, молодой инженер, попал в компанию рабочих сборочного цеха. Это были бывалые ребята старше меня. Неизвестно, кто кем руководил, я ими или они мной, но я многое узнал из практики их работы. Но, чтобы войти к ним в доверие, пришлось с ними делить и хлеб, и кружку с водкой. У меня было впечатление, что все с утра думали только о том, где бы и что выпить. Я же был увлечён работой и многого не знал. Часов в десять вечера нас привозили в наши вагоны, и начинался ужин. Тут же, что-то варилось, доставались запасы съестного и спиртного. Я пил наравне со всеми, но держался. Через некоторое время вагон гудел и пыхтел. Вокруг бродили как тени люди из других мест, кто-то блевал с полки через окно, кто-то играл в карты, а кто-то продолжал пить. Так шёл каждый день. Всё шло по плану, но однажды, мне стало не по себе. Нас привезли после обеда, и  все потянулись по своим местам, спокойно переваривая обед. Мне нужно было проверить переносной воздухо - обогреватель, на случай необходимости обогрева ракеты. Я попросил найти его и привезти на площадку. Когда установку привезли, стали её запускать, но она долго никак не запускалась. Подождали и снова начали запускать обогреватель. Вдруг из обогревателя вырвался язык пламени. Ужас, рядом тонны пороха, обогреватель потащили подальше от ракеты, выключили электричество, огонь не прекращался. Вскоре огонь погасили, и открыли люк в обогреватель. Всё внутреннеё пространство было забито пустыми бутылками из-под водки! Значит, пили и на площадке. Тут же выбросили бутылки, и обогреватель заработал. Про эту историю никто не узнал.

Наконец настал день проведения ОСИ, всё прошло успешно! После опыта осмотрели материальную часть, я впервые нанюхался пороху, пропах им, а теперь пора ехать  домой. После двух недель отсутствия я вновь увижу жену.

Этот экзамен я выдержал. Когда мы вернулись в Москву, то Нефёдин спросил бригадира рабочих Столпника: «Ну, как он»? – имея, ввиду, меня. Столпник поднял большой палец огромной руки вверх и сказал: «Воооо»!
ВМЗ.

Моё первое знакомство с Воткинским машиностроительным заводом, который и по сей день ведёт изготовление материальной части и ракет, разработки Московского института, состоялось вскоре после вышеупомянутых событий. Меня и всю мою команду, как я говорил, приспособили к выпуску чертежей по ракете и давали самые разные поручения. И вот, когда первая партия чертежей была готова, меня командировали доставить нарочным эти чертежи на завод. Сопровождать меня и охранять с пистолетом поручили Митрюхину. Так, в отдельном купе поезда с мешками документации, я в сопровождении Митрюхина впервые приехал в город Ижевск, где нас встретила грузовая машина (видно думали, что у нас очень много груза) и мы по пыльной грунтовой, холмистой дороге поехали в город Воткинск на завод.            Привезли нас в городок похожий на деревню с рублеными чёрными домами и дореволюционными кирпичными домами, наверно зажиточных людей. Правда, многие деревянные  дома были добротно построены,  с латунными ручками на воротах и другими литыми,  явно заводскими прибамбасами. Сдав чертежи, мы пошли устраиваться на ночлег по указанному нам адресу. Поселили нас в частном доме, почти в центре города. В комнате, где было несколько кроватей, мы заняли две кровати у стен, и пошли на улицу перекусить и осмотреться. Вот центральная площадь, центральный вход на завод, а напротив  вширь и вдаль раскинулся огромный пруд. Из пруда через плотину на территорию завода вытекает речка Вотка. Раньше вода, проходя через плотину,  крутила приводные ремни заводского оборудования. Огромная гладь воды доминировала над городом, а ветер придавал этой глади морское движение, поднимая волну, бьющуюся о берега. Нас притягивала эта энергия воды, поражая своим вечным величием и мощью. Казалось, что кроме пруда, ничего интересного здесь нет. Перекусив в столовой пельменями, и нагулявшись, мы пошли спать в свою комнату. Слегка уставшие, мы сразу залегли в кровати и погасили свет. Быстро сморил сон, только всё время чесалась с дороги кожа и не давала крепко заснуть. В конце концов, сон пропал, и стали ощущаться укусы, и кто-то ползал по телу. Я включил свет. О, боже, по простыне ползали коричневые насекомые. Это кусались клопы. Что делать? У моего соседа твориться тоже самое. Тогда мы очистили кровати, отодвинули их от стен и снова легли, наблюдая за своими ощущениями, но всё было вроде хорошо, можно засыпать. Когда сон навалился сладкой истомой, опять появились клопы, но теперь они планировали с потолка и нещадно кусались. Опять свет. Опять борьба с клопами. И так прошла вся ночь. С трудом дождавшись утра, мы бегом побежали на завод, чтобы нас куда ни будь переселили. Нас переселили в гостиницу недалеко от плотины на второй этаж. Здесь мы блаженствовали и наконец хорошо выспались. Единственно, что смущало – это туалет. Когда его приходилось посещать, то со второго этажа всё падало и громко ударялось в выгребную яму на первом этаже, а эхо раздавалось по округе. Было смешно, но это было лучше, чем клопы. Первое впечатление от посещения завода - это всеобщая серость и убогость, но вдохновляла нас грандиозность планов. Ведь мы всё можем преодолеть! Теперь назад в Москву для работы над созданием нашей новой ракеты!               
Мой первый пуск.

            Первый раз еду в Капъяр на полигон, где проходят испытания нашей ракеты Темп. Тогда ещё не было моста через Волгу, поэтому ездили туда на поезде через Баскунчак. Ехать долго на поезде. В купе нас было четверо: трое бывалых прибориста, старше меня по возрасту и по должностям, Жеиихов, Зорчев, Гольцов и я молодой специалист по конструкции ракеты. Для меня всё было в новинку, но я не показывал виду и старался не отставать от старших во всём. В начале застолья, которое началось, как только тронулся поезд из Москвы, опустошили бутылки, взятые с собой в дорогу.  Но когда достали пятилитровую канистру спирта, мне стало не по себе. Пришлось придумывать всякие причины, чтобы уменьшать дозы. Я боялся, что мне станет плохо, а мои спутники, правда с красными физиономиями, были как огурчики. Не знаю почему, но ещё по институту я сделал вывод, что все прибористы, радисты и всякие электрики в большей части любили не в меру выпить. Тогда как самолётчики, ракетчики и мотористы, двигателисты всегда пили более умеренно. Мои же спутники были прибористы и славились бойцовскими качествами в искусстве пития водки и всего спиртного. В сплошном застолье быстро пролетело время, и я запомнил только, как выходили на остановках подышать свежим воздухом и как проезжали озеро Баскунчак.

            В гостиницу на второй площадке приехали, когда стемнело. Гостиница была битком набита, в комнатах стояли солдатские двухъярусные железные койки. Меня поместили в восьми местную палату. Я лёг на нижнее место одной из коек и притворился спящим. А застолье продолжилось почти до утра. Одни приходили, другие уходили, на меня никто не обращал внимания. Играли в карты - в преферанс. Некоторые заходили, наливали из графина воды, а это оказывался спирт. По всей гостинице в графинах был спирт. Кругом как тени бродили полуголые уважаемые для меня люди, в основном прибористы и механики. На следующий день я перешел в другую комнату с нормальными койками, к своим инженерам.

            И, наконец, я очутился в монтажно-испытательном корпусе, сокращённо МИК, где стояла пусковая установка, а рядом лежала ракета, а на ней верхом сидел мой начальник отдела Осадчий и прилаживал траверсу для перегрузки ракеты на пусковую установку, чтобы провести примерочные работы. Главный конструктор поручил нам составить перечень наших замечаний по пусковой установке, которую разработали наши смежники из города Волгограда. Мы постарались, облазили всю пусковую, и написали более трёхсот замечаний. Вместе с нами по пусковой лазил мужчина с массивным носом, в пальто и зимней шапке, с ушами, торчавшими в разные стороны, хотя была осень. Так я познакомился с главным конструктором пусковой установки Сергеевым. А наши замечания он почти все принял. Всё первое даётся с большим трудом, ещё нет опыта, много нестыковок между системами, много просто ошибок, поэтому было и много замечаний.

            Несколько омрачило мои впечатления от пребывания на полигоне проведённые тогда, наверное, последние ядерные испытания в атмосфере на большой высоте. Зенитная ракета с небольшим ядерным зарядом взорвалась над нашими головами, но мы этого не знали до тех пор, пока по гостинице солдаты радиометристы не стали замерять радиацию.

Больше всего было рентген в ковровых дорожках и в полыни в степи. Мы продолжали работать ни о чем, не задумываясь, тем более, что официальных разъяснений нам никто не давал. Всё узнавали из слухов. Некоторые наши сослуживцы постарше тут же уехали в Москву, а мы, молодые инженеры считали за счастье участвовать в подготовке нашей ракеты к пуску и не обращали внимания на условия жизни. Вся экспедиция, приехавшая из Москвы и дальних городов, стремилась ускорить работы, да и сверху поддавливали, поэтому работали, не считаясь со временем до позднего времени, и по воскресеньям. Военные роптали, что уже забыли свои семьи, но ничего не могли с нами поделать. А среди нас один волгоградец, Вася Царёв вспомнил о трудовом кодексе, так его, так подняли на смех, что ему не захотелось домой, и он тоже смирился. Несмотря на напряжённую работу, многие оставались не загружены, ожидая своей очереди для проведения работ. Экспедиция включала многих специалистов, грубо говоря, по каждому болту, вот они и отсиживали в гостинице большее время. Деньги никто не экономил, нужно только, чтобы работа с ракетой не задерживалась. В свободное время ходили на Солянку, ловили там рыбу и раков. Кто-то ходил в низок, так называли деревню, где можно было купить водку. На полигоне был сухой закон, поэтому кроме спирта экспедиции, предназначенного для протирки штырьков разъёмов, ничего спиртного не было. Правда, в магазине был одеколон и лосьон. Промышленность пила спирт, солдаты срочники одеколон и лосьон.

            Поначалу я не понимал, почему у всех много спирта. Когда ракета была вся собрана, стали проводить комплексные испытания всех систем, я всё понял. Для протирки разъемов выписали около десяти литров чистого спирта. Дело пошло.

            И вот ракета перегружена со стенда на пусковую установку, успешно проведены опять комплексные проверки. Всё готово для выезда на стартовую площадку, где должен производится пуск ракеты. Ракета ещё не прошла транспортных испытаний, поэтому надо всемерно исключить любые негативные последствия транспортировки. Решено ехать с минимальной скоростью. Мы  вместе с Котовым, инженером по наземному оборудованию, сели в газик и поехали. За нами пристроилась  огромная пусковая установка на базе МАЗ-537 с полуприцепом, на котором располагался контейнер с ракетой. Далее шла длинная вереница разных машин. Мы впереди задавали скорость движения для пусковой установки, следя за стрелкой спидометра, чтобы она не отклонялась выше 20 километров в час. Ехали по асфальтовой не широкой дороге. Стемнело, включили свет фар, пошёл первый снежок. Вдруг впереди выскочил заяц и побежал по дороге перед нами, трусцой, никуда не сворачивая. После монотонной езды все оживились, на крыше кабины пусковой включили прожектор, далеко освещавший дорогу зайцу. Долго он бежал, потом от страху и усталости останавливался и ложился на дорогу. В это время раздавался мощный сигнал с пусковой, и заяц вскакивал и снова бежал. Так происходило несколько раз. Потом, вероятно выбившись из сил, заяц прыгнул в сторону и лёг на обочине дороги. Сколько мы не гудели, не поворачивали прожектор на него, он не двигался, и колонна проехала мимо, дальше. Скоро появилась стартовая площадка и началась подготовка к пуску.

            Все кто непосредственно не был в пусковой команде, разместились в небольшом здании, где слушали по громкой связи как идёт подготовка к пуску, и ждали вызова, в случае чрезвычайных происшествий. Здесь вспоминали про первые три пробных пуска в нештатной комплектации, про прошлые аварии, как однажды перепутали клеммы у разъёма, и завалилась ракета, рассказывали анекдоты и всякую всячину. В начале всё шло хорошо, но потом обнаружились неисправности в аппаратуре, и стало ясно, что пуск задерживается. Уже была глубокая ночь, глаза сами закрывались. Я одет был в меховые штаны, куртку и унты. Стоя у стены, у меня ослабли колени, и я сполз на пол, а потом сидя ненадолго заснул,

            Выхожу утром к пусковой установке и вижу, ракета стоит в вертикальном положении, бункера, где расположена наземная аппаратура системы управления, открыты, рядом лежат  блоки, сиденья и копошатся прибористы. Утомлённый бессонной ночью, я присел на  мягкие сиденья, вынутые из пусковой и не заметил, как заснул. Открываю глаза, вокруг ни души, только гудит ракета переливчатыми звуками, и вот-вот полетит. По телу пробежал холодок, но, поняв, что гудят привода органов управления, а сиденья, да и меня не убрали, решил, что это ещё не пуск. Потихонечку удалился в здание.

            Объявили об эвакуации, скоро будет пуск. Всех увезли на другую площадку, смотреть на запуск ракеты. Напряжённо смотрим, и вот вспышка, ракета пошла вверх и исчезла в облаках. Слышен только громкий рокот работающих двигателей. И всё прошло. Вскакиваем в машины и скорей на старт узнать результаты и провести послепусковой осмотр. Всё хорошо. Телеметристы говорят: «Визуально, всё нормально»!

            Уже в гостинице, усталые и счастливые, отпраздновали это радостное событие по-русски. Гостиница гудела до утра. А утром всех погрузили в автобус и повезли на аэродром. Пора в Москву. Почти у каждого в кармане по бутылке спирта. Пока ждали самолёта пошли перекусить в ресторан. За  многими столами сидели посетители с фужерами с мутной белой жидкостью. Мы знали - это наши люди, в фужерах у них была смесь пива и спирта.
С.П.

Берг, молодой ещё человек, в 1949 году вместе со своим начальником  был на полигоне в Капустином Яре, где должны были проводить испытания своего изделия - ракеты. Поскольку страна была бедная, у них не было кинокамеры для съёмок процесса испытаний, и они очень горевали. Им необходима была кинокамера и вот начальник говорит: « Слушай здесь Сергей Павлович живёт в вагонах, может быть он даст, у него, наверняка, есть кинокамера». Жилья тогда не было, был только стенд для испытаний Фау-2 и все жили в  железнодорожных вагонах поезда. Берг собрался и пошёл к вагону. Подходит, стучится. Выходит какая-то баба, страшная, типа кухарки, толстая, неряшливая и говорит: «Что надо»? «Да мне бы Сергея Павловича», говорит Берг. «Ну, заходи», говорит она.  Заходит, там сидит С.П. Встретил он его приветливо, спросил, чего ему надо, расспросил, чем тот занимается. Берг всё рассказал. Но его очень удивил внешний вид С.П., какой-то затрапезный. С.П. был одет в какие-то шаровары и был похож на чернорабочего. Он  был слегка поддатенький, пьяненький. Игриво стукнув своей кухарке по попке, пригласил всех за стол. Кухарка быстро накрыла на стол. Вместе немного выпили, и потом С.П. сказал:

 «Хорошо, я дам вам кинокамеру». Он дал камеру, без всякой расписки, только сказал: «Будьте осторожны, она у меня одна, единственная». В такой обстановке создавалась ракетная техника.

            Когда разрабатывалась первая управляемая твердотопливная ракета Темп, то научным руководителем этих работ был Сергей Павлович.

            Кода С.П. первый раз приехал к нам на фирму, он попросил Главного конструктора позвать нашего сотрудника Судакова. Оказалось, что Судаков Николай Алексеевич был начальником отдела, когда С.П. работал в, так называемой, шарашке. Судакову С.П. подарил вымпел, который был на Луне. Сейчас это большая реликвия. Говоря о Судакове, С.П. сказал: «Он ко мне относился хорошо, не обижал меня».

Вначале разработки Темпа, главный конструктор вызвал Берга и попросил съездить в КБ к С.П. «Посмотри, всё, что может нам пригодиться». Приехал Берг и стал ходить по КБ и объяснять, зачем он приехал и, что ему надо. Его под разными предлогами, грубо говоря, везде пинали, и не разговаривали. Что же делать? Решил Берг пойти к С.П.

В приёмной секретарша вежливо сказала: «Пожалуйста» и он оказался в кабинете С.П. С.П. внимательно всё расспросил, очень доброжелательно, а потом снял трубку телефона и сказал: «Сейчас к вам придет Берг, покажите и расскажите ему всё, что он попросит». Когда  Берг распрощался с С.П. и пришёл в КБ, все ему говорили: «Что же ты не сказал, мы бы тебе всё показали». «Да, я же вам объяснял, вы не слушали»! - был ответ. Всё то, что хотел узнать и посмотреть Берг, он получил. Вообще подчинялись С.П. беспрекословно, но и слушать он умел.

            Люди, которые общались с С.П., говорили, что он был ужасный матершинник и любил хорошо выпить. Пил даже спирт. Говорили, что когда шёл С.П., например, по предприятию, то мат было слышно за три версты. Все знали, идёт С.П.

            Я лично не общался с С.П., но часто его видел утром, выходя из метро ВДНХ, как он ехал на работу в легковом ЗИЛе. Меня всегда удивляло, что лицо у него было красноватым.

            Вообще С.П. был простым человеком, Однажды, будучи на полигоне, я встретил С.П. перед столовой, на второй площадке. Его не пускал внутрь солдат, которого поставили почему-то. Он пускал только своих. Мы хорошо знали солдата, давно сидя в командировке. Пришлось объяснить солдату, что это свой, и он пропустил С.П.

Рассказывал шифровальщик, работавший на предприятии, что вначале появлялась красивая женщина вахтёр на проходной, если она нравилась С.П., то её переводили в КБ, Короче, вы понимаете, что он любил женщин.
Темп.

Попав на первый пуск штатного изделия я надолго оказался втянутым в полигонные испытания ракет. До этого было проведено три предварительных пуска, в которых я не участвовал.

 Я подсчитал, что провёл на полигоне больше двух с половиной лет, из общих пяти лет участия в испытаниях. Практически я был месяц в Москве и месяц на полигоне.

Работа на полигоне довольно однообразна. Имеется технологическая цепочка по подготовке изделия к пуску, которую надо качественно выполнить и для этого все работы ведутся под контролем промышленности и военных. Те, кто не задействован в операциях, свободны и могут бездельничать. Мне же приходилось сопровождать все работы, относящиеся к ракете. Были, правда, и периоды вынужденных простоев из-за необходимости доработок по результатам пусков. Первым простоем оказался период, когда пришлось по результатам пусков переделать «обнуление» для мгновенного и одновременного вскрытия отверстий для выхода газов с помощью кольцевого детонирующего заряда. Дело в том, что ранее изобретённое обнуление, выполнено было так, что удерживало крышку обнуляющего патрубка резьбовым кольцом, которое разрывалось пироустройством, и под действием давления газов крышка должна была улетать. Поскольку на двигателе было два патрубка, то один улетал, а второй либо не вылетал, либо запаздывал. Потянулись томительные дни ожидания.

Чтобы не пропадало бесцельно время, прибористы придумывали работы по комплексным испытаниям системы управления, а для этого выписывали, якобы для промывки штырьков разъёмов, восемь килограммов чистого спирта. Этого хватало надолго, людей было мало. Вообще на один пуск привозили бочку спирта и завхоз, которого звали Николай Поллитрыч, выдавал спирт на работы. Я ни разу не видел, чтобы использовали спирт по назначению. На этот раз, после очередных «комплексных испытаний» Николая Поллитрыча откомандировали в Москву. Совсем стало скучно.

Когда делать было нечего, ходили погулять на  речку Солянку или в Низок, как называли тамошнее селение. Шли мимо стенда для огневых испытаний, построенного для испытаний первой ракеты Королёва. В Низке был магазин, а в Солянке рыба и раки. В магазине покупали водку, те кто не хотел пить спирт, а в речке и в озёрцах остающихся после разлива реки ловили  рыбу, кто удочкой, а кто неводом, сделанным из тюлевой занавески. Кругом расстилалась степь. Весной она украшалась и горела небольшими красными тюльпанами.

Потом опять жизнь на площадках снова закипала, приезжала огромная экспедиция, готовили очередную ракету к пуску. Пуск. Разбор полёта. Очередные доработки и снова пуски. Так постепенно мы искали верные решения, через аварии и неудачи, с тем, чтобы ракета хорошо залетала. Существенно была доработана ракета и в последующих пусках. В конце концов, когда ввели отстрел вместе с обнулением задних днищ двигателей с помощью кольцевых детонирующих зарядов, к концу испытаний ракета хорошо залетала. Она попадала точно в цель, но после девятнадцатого пуска, работы по ракете Темп прекратили. Обидно было, все труды пропали опять даром, но полученный опыт всё же совсем не пропал, а передался в проект новой ракеты Темп-С.
Сын.

Вспоминаю с грустью первую серьёзную размолвку с женой, произошедшую на эскалаторе в метро, когда мы ехали в гости. Вдруг Алла выразила резко недовольство моими родителями и заявила, что она не хочет, чтобы они ходили к нам и приезжали на дачу. Я опешил. Такое заявление меня обидело. Я попытался объясниться, но получал упрямый ответ, что она так хочет и всё. Я замкнулся и, пытаясь про себя обдумать, что с ней случилась, ведь раньше она никогда так резко не выступала. Мы друг друга любили и хорошо понимали. Неужели они ей мешают или что-то другое. Не успел я додумать, пока мы ехали на эскалаторе, когда она выпалила: «Вообще, я забеременела, и на этот раз не буду делать аборт»! Беременела Алла уже не первый раз, и я стал пытаться объяснить, что мы ещё сами не оперились, чтобы заводить потомство. Тогда на меня посыпались упрёки, что я не хочу думать о семье, а только на уме одна работа. Действительно, мне тогда была интересна только работа и женская животная ласка. Для отцовства я ещё не созрел. Она стояла на своём. Что же делать, я молчаливо согласился, привыкая постепенно к этому новому явлению в нашей жизни.

            Шло время, Аллин животик стал округляться, я уже привык к мысли, что у меня будет ребёнок. Я надеялся, что будет мальчик, вернее я хотел, чтобы родился мальчик. Жена моя расцветала и хорошела, её не портила беременность, а наоборот, когда я видел это нежное и хрупкое создание у меня приливал избыток нежности и обожания к ней. Она стала очень сексуальна и жаждала любви. Такой жены я раньше почти не видел и, несмотря на свои обиды, я пламенно любил её. Мне казалось, что её совершенно не тяготит  её ноша, она также как всегда бегала по делам и была весела. Летом мы жили на даче и стали её готовить к появлению нового человека. Первым делом мне пришлось заняться газом. Я заказал большие газовые баллоны и установил газовую плиту в бывшем чулане. Печники перестроили большую русскую печь в небольшую печь с водяным котлом, а рабочие установили в доме батареи центрального отопления. В доме стало тепло. Стало возможным жить даже зимой. Полы я покрасил сам,  стены мы вдвоём оклеили новыми обоями, осталось оклеить потолок. Нужны кОзлы.

            Наконец, козлы были сделаны и мы с Аллой утром приступили к последней операции по встрече  нового человека - оклейке потолка. Сколько я не уговаривал жену не лезть вверх, она взгромоздилась на козлы под потолок, а я намазывал, расстеленные на полу обои и подавал их вверх.  Алла пришлёпывала небольшие куски белых обоев к потолку. Всё у нас хорошо спорилось. Я только удивлялся и восхищался Алиным энтузиазмом. Она была здесь пламенным мотором. Когда оставалось чуть пространства для оклейки, жена моя вдруг тихо и спокойно сказала: «Всё, пора ехать, у меня отходят воды». Я в ужасе, а Алла спокойно собралась, и мы пошли на электричку. Когда приехали в Москву, то увидели на остановке такси огромную очередь. Я стал метаться по очереди с просьбой нас посадить без очереди на такси, но народ на меня посматривал довольно хмуро и зло, пока не подъехал очередной таксист, который, не глядя на очередь, повёз нас в родильный дом имени Грауермана на Арбате. Мы стали жить рядом с Арбатом в Калошином переулке потому, что в преддверии рождения ребёнка, обменялись комнатами с Аллиной  тётей Шурой. Теперь  у нас  вместе с родителями двадцати восьми метровая комната.  В общем, мы успели. Скоро и благополучно доехали до родильного дома, и я сдал её туда. Сам же поехал к своим родителям и постоянно бегал к телефону автомату, чтобы узнать, как идут роды. В десять часов вечера мне сказали, что родилась девочка, такого-то веса и такой-то длины, у жены температура нормальная, всё в порядке. Я смутился, я же хотел мальчика, но судьба меня не послушала. Я помчался в родильный дом. Стараясь спрятать своё неудовлетворение, я написал поздравительную записку с самыми нежными словами поздравления жены с рождением девочки и написал там ещё, что-то про её голубые глазки, и задавал другие дурацкие вопросы. Передал записку и стал ждать ответа. Ответ пришёл: «Ты, что с ума сошёл, какие голубые глазки? Я ещё не родила». Вот это фокус, меня обманули, я рвал и метал. Через несколько минут, вышла медсестра и повела меня на второй этаж, где было родильное отделение, а мне навстречу вышла Алла в халате и с животом. Это был большой прокол для роддома, поэтому мне показали жену в нарушение всяких норм. Передо мной извинились, и я уже ночью вернулся домой. На следующий день, я как полоумный прыгал от радости, когда узнал, что у меня родился сын, весом три с половиной килограмма и длиной пятьдесят один сантиметр! Ура!

            Наконец, я привёз мою жену и моего маленького мальчика домой, где мы будем жить в комнате с родителями, которые размещались за матерчатой занавеской в тёмной части комнаты, а мы в другой части с двумя окнами. В нашей части комнаты почти ничего не было. Стоял диван, на котором мы спали с женой, стояла детская кровать, купленная в детском мире с большими волнениями и были пара стульев и письменный стол. Но для нас это не казалось ужасным, мы были счастливы, ведь вся жизнь ещё впереди! Алла очень смело орудовала с ребёнком, а я боялся даже дотронуться до малой крохи. Вскоре жена стала купать ребёнка в тазу, прямо в комнате, смело его переворачивая, и обливая водой. Я всё боялся, как бы она не оторвала его ручки. Не зря девочки играют в куклы, подумал я.

Длительные командировки отражались на семейных взаимоотношениях с жёнами. Разрывались семейные отношения из-за того, что длительные воздержания толкали мужиков на романтические связи с женщинами. Женщины тоже не святые. Многие мужики спивались дома, привыкнув к командировочной жизни. Многие после всего разводились с жёнами. Рушились семьи.

     Конечно, молодой женщине трудно одной     справляться с домашними делами без мужика, да ещё с маленьким ребёнком, но я тогда этого не понимал. Алла наняла няню, молодую деревенскую девицу для Кости и это облегчало ей жизнь. Няня плотного телосложения мне не нравилась, тем более, она во всех разговорах всегда становилась на сторону Аллы. Вдвоём с Аллой мы, если ссорились, то быстро мирились. Теперь стали возникать денежные вопросы, которые меня раньше никогда не волновали. Вся моя зарплата, когда я был в командировке, тратилась Аллой по её усмотрению. Я, естественно, не брал карманных денег, но денег не хватало.

Когда я женился, я привёз свой мотоцикл на дачу. На даче он стал причиной наших ссор с Аллой, так как я больше внимания уделял мотоциклу, чем жене. Тогда я решил мотоцикл продать. Опять неудача и разочарование!

Недавно я продал свой немецкий трофейный мотоцикл, подаренный мне дядей Юрой, и купил новую немецкую портативную пишущую машинку. Я надеялся ещё тогда, что буду на машинке что-то писать. Каково же было моё возмущение, когда после очередного приезда из командировки, я обнаружил, что машинки нет. Оказывается, Алле нужны были деньги и она её продала. Но я стерпел. Я думал, что виновата няня. Мне были не интересны домашние дела, а все мои мысли были обращены к моей работе, и я стремился поскорее уехать к любимому делу, к технике.

Незаметно подрастал сын, я с удовольствием занимался с ним, посвящал ему свободное время. Но мне казалось, что я в это время теряю драгоценное время, отрываясь от важных дел. Хотелось больше сосредоточиться на освоении своей новой профессии.

            Когда Костя достиг ясельного возраста, Алле удалось его пристроить в ясли расположенные по нашему старому местожительству, и она через половину Москвы таскала его туда. Пешком он шагать не хотел, говорил, что у него болят ножки, и усаживался на маму. В транспорте он любил обратить на себя внимание молодых тётей, так кокетливо улыбаясь, что люди с удовольствием с ним общались. Так он и жил: в яслях, в дороге, приезжая домой только спать. Алла поступила учиться в аспирантуру, и не ходила на работу, больше уделяя времени ребёнку.  Я же всё летал на полигон.

            Будучи в очередной раз на полигоне, я оказался вдвоём в номере с нашим смежником, которого я знал. Знал я его ещё с той вечеринки, которую первый раз, на первом курсе, устраивали на даче у Аллы. Он был «вооруженцем». Я уже много времени был в командировке, настроение моё ухудшалось, жалко было проходящего времени в таких не комфортных и монотонных условиях. Хотелось какого-то разнообразия. Вот, приблизительно, так я и высказал, своему соседу своё настроение. Сосед мой, года на два был старше меня, в очках, выглядел очень солидно и располагал меня к философскому настроению. Я стал рассуждать о том, что порядочные люди ездят в другие страны, за границу, живут как люди, а мы тут живём за колючей проволокой и ничего нового не видим. Всё начинает надоедать. Вдруг мой сосед меня спросил: «А, ты хочешь ездить за границу? Надо быть членом партии». Я, сказал: «Да, конечно, я согласен, тем более, что меня принимают кандидатом в члены партии». Тогда он мне дал адрес и фамилию, к кому я могу обратиться. Надо сослаться на его рекомендацию для поступления в разведывательную школу КГБ и последующей легальной работы за границей. Я был согласен на всё, чтобы выбраться отсюда и получить больше денег на новой работе для семьи. А сосед мне сказал, что сам он  не прошёл медкомиссию, из-за очков, и его просили рекомендовать других людей. Я стал с нетерпением ждать конца  командировки.

            Скоро в Москве я пошёл в приёмную КГБ. В приёмной ко мне вышел пожилой, седой мужчина, которому я и представился. Я думал, что меня попросят показать документы и будут о чём-то расспрашивать, но мне просто сказали, что ничего такого не надо, а надо пройти медкомиссию для работы в жарко влажном климате. У меня складывалось впечатление, что они всё знают или делают такой вид. Меня и жену направили в поликлинику КГБ. Я договорился, что сначала мы с женой поедем в отпуск и там отдохнём, чтобы оздоровиться перед медкомиссией.

            В отпуск мы решили ехать в Молдавию в село Чёбручи, где недавно организовывался международный молодёжный лагерь. Молдавия встретила нас теплом и солнцем. Мы устроились у двух украинцев, мужа-агронома совхоза и его жены, очень гостеприимных людей. Целый день мы проводили на Днестре и купались и загорали. Я даже научился лучше плавать, проплывая большие расстояния вдоль реки. Вечерами нам приносили из погреба полный графин красного густого вина и мы наслаждались вкусными кушаньями и вином. Вино было крепковатым, как говорили хозяева, все пьяницы ходили к ним за вином. Я узнал, что для крепости тут кладут табак, но хозяева утверждали, что у них крепкое вино от сорта винограда. Может быть, ведь тогда агроном тащил себе с полей совхоза всё, что хотел. Жена хозяина дородная женщина украинка, бывшая медсестра, научила меня готовить прекрасные кушанья из баклажан, о которых я раньше даже не подозревал. Я до сих пор готовлю баклажаны, только без мяса. Время пробежало быстро, и мы сели на теплоход и, как говорят моряки, пошли, а не поплыли, в Одессу. Искупались в море и улетели в Москву. Полёт на самолёте Ил-14 проходил спокойно до Воронежа, где мы сели, наверно, на дозаправку. Оставался час полёта до Москвы, я сидел рядом с военным лётчиком, который сидел боком, так он говорил, всю жизнь летает в гражданских самолётах. Алла сидела впереди меня. Погода на этом участке была плохая, и самолёт очень кидало то вверх, то вниз. Всех стало укачивать, кругом вылетала съеденная пища в бумажные пакеты, люди менялись и бледнели на глазах. Алла тоже сидела с пакетом. Я, помня очень давнюю свою поездку машиной с дядей Юрой на охоту, сжал живот, низко нагнувшись, чтобы меня не укачало. Удивительно, но не укачало только троих: меня, лётчика и подвыпившего мужика, проспавшего весь полёт. Шикарные женщины превратились в каких-то ощипанных куриц, и после посадки все срочно намазывались косметикой, чтобы не испугать встречавших. Прилетели, теперь можно проходить медкомиссию. Алла прошла медкомиссию успешно, а вот я оказался негодным. После приседаний, моё давление было не в норме, да ещё на ноге выступили вены, а это варикозное расширение вен. Врач, обследовавший меня, утешал: «через год придёшь опять, если чуть-чуть подлечишься». Он рассказал, что год назад он встречал Гагарина после его полёта в космос и мерил ему давление. Давление было совершенно в норме. Только потом врач понял, что Гагарин всё-таки волновался, когда посмотрел подаренную ему фотографию с автографом. На своей фотографии, Гагарин в дате своего полёта перепутал год.

Так я отдохнул в Молдавии, «оздоравливая» себя ежедневным графинчиком с вином. Потом работа меня захлестнула, мне стали повышать оклад. Варикоз и давление я не лечил, а сами они не проходили. После вступления в партию, мне уже на работе, предложили опять поступить в КГБ, но я больше не захотел надевать погоны.

В то время мы, иногда, ездили в командировку в Волгоград на завод, для согласования некоторых вопросов На заводе Баррикады разрабатывалась и изготавливалась пусковая установка. Жили мы всегда в гостинице Волгоград, в центре города.  Однажды, будучи там, мы решили с Галактионовским, в выходной день, пойти покупаться и позагорать, для чего поехали  на левый берег Волги, на пляж. На пляже мы нашли местечко, разделись, искупались и легли загорать на солнышке. Рядом лежала скромная девушка в чёрных очках, с залепленным бумагой носом, а с другой стороны располагалась шумная компания симпатичных девиц, непрерывно хохотавшая и о чём-то галдящая. Мы стали посматривать в их сторону и прислушиваться к их разговорам. Потом слово, за словом  решили «кадриться» к ним, но они не реагировали. Мы с серьёзным видом стали рассказывать, что мы только сейчас спустились с неба на собственном самолёте и командированы сюда, чтобы сажать на левом берегу Волги тополя и ёлочки, что нам нужны помощницы, красивые девушки и несли, другую чушь. Девушки по любому поводу смеялись, а на наши попытки «подкадриться», только хохотали. Мы им были неинтересны, и не было от них встречного движения к знакомству. Вдруг девушка неподвижно лежавшая рядом на спине, ожила, перевернулась на живот, сняла свои очки и бумагу и посмотрела на меня, как будто осуждала наше легкомысленное поведение. Я подумал, наверное, она учительница. Большие чёрные глаза, чёрные волосы и чуть продолговатый нос придавали её лицу какую-то необычайность и вместе с тем передавали обаяние восточных женщин. Я завороженный её взглядом, стал спрашивать, не знает ли она, когда отходят теплоходы обратно и не скучно ли ей одной. Она без всякого жеманства мне, как старому знакомому, стала рассказывать, про теплоход, и, что она здесь не одна, а просто уединилась от подруг. Дальше мы разговорились, оказывается, она слышала, что мы из Москвы приехали сажать деревья, Мы посмеялись над этим. Потом познакомились, её звали Гуля или Гульмина. Она сирота, живет с бабушкой и работает в конструкторском бюро чертёжницей. Меня это немного удивило, внешность обманчива. Чем больше мы говорили, тем больше меня гипнотизировали глаза и весь её облик, чем-то напоминавший мне мою жену. Простота общения и какая-то житейская мудрость притягивала меня к ней, и я чувствовал её благоволение ко мне. Она согласилась, чтобы мы проводили её домой. С пляжа уехали втроём, зашли в круглый ресторан на правом берегу Волги, чуть выпили в честь знакомства, проводили Гулю до дома в центре города, недалеко от нашей гостиницы.
Новость.

В то время, когда шли полигонные испытания Темпа, в институте происходили изменения по усилению его кадрами. Приехав с полигона в очередной раз, я увидел нового человека, сидящего за столом  начальника проектного отдела. Он был в очках, лицо с бесстрастным выражением, было серьёзно. В отделе стояла не свойственная ранее тишина, а на всю длину зала была постелена красная ковровая дорожка. «Блатной», подумал я. Может быть, я, был не далёк от истины. Он пришёл к нам из министерства,  но меня тогда это не интересовало. Важно, что этот отдел работал над новой ракетой. Появилось новое твёрдое топливо на основе каучука, так называемое «смесевое», из которого можно было лить заряды уже метрового диаметра. Уже проводились стендовые огневые испытания отдельных зарядов. Первоначальный этап работ по ракете Темп-С прошёл во время, когда я находился на полигоне. Незаметно для меня вышло постановление правительства, разработаны эскизный проект и чертежи на первую машину. Чертежи во многом разрабатывали «новые» люди, поэтому главные результаты опыта отработки Темпа были учтены, а в «мелочах», которых в ракетной технике не должно быть, были недоработки, приведшие потом к неудачам на первых пусках. В это время к нам пришёл начальником группы сборки ракеты, уже пожилой, бывший главный конструктор по торпедам, Тарасов во многом определивший конструкцию головной части, а также внедривший торпедное соединение её с ракетой с помощью, так называемого, клеммного кольца.  Лунёв бессменно занимался обликом приборного отсека. Ракета получилась уже больше похожая на ракету. Она была двухступенчатой, в классической компоновке: головная часть, приборный отсек, соединительный отсек, вторая ступень, рама, а за тем первая ступень с хвостовым отсеком и решётчатыми стабилизаторами. Учтён был печальный опыт «обнуления». Обнуление было размещено на цилиндрической части соплового блока второй ступени. Для этого вскрывались радиально расположенные окна с помощью детонирующих зарядов, соединённых между собой. Газы истекали радиально к оси ракеты, а отделение второй ступени происходило тормозными двигателями. На корпусах двигателей Темпа-С, наконец, появилось нормальное соединение с днищем с помощью штифто-болтового соединения. Штифт – это гайка, вклеенная в корпус.

 Ракета размещалась в обогреваемом контейнере на новой пусковой установке на базе МАЗ-543 с длиннобазовым шасси. Похожими четырёхосными пусковыми установками мы давно восхищались на полигоне при испытаниях челомеевской крылатой ракеты.  Хотя, в начале испытаний, она часто падала. Рассказывали, такую историю: Ракета перестала падать только тогда, когда один рабочий  стал лично точить разрывной болт крепления. Никто другой этого делать не мог. За достоверность истории не ручаюсь. Вообще, в качестве отступления скажу, что тогда часто пришлось видеть аварийные пуски. Но самые страшные были аварии жидкостных ракет. В небе расцветали коричневые ядовитые тучи. и медленно плыли к нам.
Кубинка.

            В средствах массовой информации прозвучало сообщение о том, что два известных военных парашютиста погибли в автокатастрофе. Действительно, они спешили и гнали в подмосковную Кубинку, на выставку военной техники, которую должен посетить Хрущёв, но не успели. Меня эти события потрясли, ведь я только что участвовал в подготовке этой выставки. Было это так.

            В сборочном цеху нашего производства собрали демонстрационный макет ракеты Темп-С. Новая ракета значительно изящнее выглядела по сравнению со старым Темпом. Все кто мог, любовались новой ракетой. Вдруг мне поступает команда выехать в Кубинку вместе с этим макетом и рабочими, собрать его там и выставить на выставке. И вот очень рано утром большой автомобиль КрАЗ, с разобранным и упакованным в ящики макетом, стоит у ворот института. Я сажусь в эту машину рядом с водителем, рабочие в УАЗик и мы уехали. Ехали довольно долго, я нервничал, всё время курил, ведь  я не знал, что меня ожидает впереди. Надо поскорее добраться. В конце концов добрались, прошли необходимые формальности и оказались на выставочной площадке. Здесь уже стояла пусковая установка Темпа на базе седельного тягача МАЗ-537, прибывшая с полигона и длиннобазовое шасси МАЗ-543 для ракеты Темп-С. Нам отвели место рядом с МАЗ-543 и рабочие довольно быстро, собрали и установили на подставках привезённый макет. Когда уже всё было готово, появилось несколько генералов, сразу двинувшихся к пусковой установке, где представитель завода изготовителя и разработчика Царёв стал демонстрировать подъём ракеты в контейнере в вертикальное положение для пуска. Затем генералы долго ходили вокруг пусковой, долго восхищались большими колёсами, заставили солдат начистить их, по-моему, гуталином. Главное, надо было  продемонстрировать колёса, говорили они. Когда я попытался заговорить, что главное здесь, это - ракета, меня попросили перенести наш макет в сторону, чтобы он не отвлекал внимание от колёс. Я понял, эти генералы наземщики, артиллеристы и стал им говорить о трудностях и моих опасениях по переносу макета в сборе на другое место. Нужны специальные ложементы. Тогда генералы скомандовали, и прибыли солдаты с палками и лопатами. Они встали попарно вдоль всей ракеты и, подсунув палки под ракету, дружно и легко подняли её на палках и мелкими шажками понесли к новому месту. Макет был лёгкий, пустой  и состоял из одной верхней оболочки, чтобы можно было оценить только внешние обводы ракеты. Дело было закончено, и мы все отправились домой. Целый день прошёл незаметно. Мы ничего не ели, а я всё время курил. Вернулся домой еле живой, почти ночью, а утром опять на работу.

            На следующий день после обеда меня вызвал директор и сказал, что на меня жалуются рабочие, потому что я их продержал целый день и не заплатил сверхурочных. Я удивился их прыткости. В то время я и не знал ни о каких сверхурочных, и мне казалась их просьба каким-то жлобством. Я же не заставлял их делать ничего насильно. Подумаешь, поработали, должны бы радоваться, что всего там насмотрелись. Но директор знал законы, рабочий класс нельзя обижать, позвонил начальнику труда и зарплаты и сказал: «Мартироз, у тебя есть фонд? Заплати рабочим». Про меня речь не шла.

            После работы, с Ефимовым во главе, мы пошли дежурить в Добровольной народной дружине (ДНД). В добровольную дружину меня он зазвал не добровольно, но вместе с тем, мы там общались и сильнее сплачивались, проводя время за различными занятиями. Вот и на этот раз мы спустились в подвал, где и было место сбора ДНД, и стали, перед обходом улиц, играть в шахматы. Двое играли на вылет с часами в пятиминутку, а остальные стояли вокруг и подсказывали ходы одни одному, другие другому. Стенка на стенку. В небольшом помещении становилось жарко от эмоций, душно от дыма сигарет. Скоро я почувствовал, что сигаретный запах меня душит. Вчерашнее непрерывное курение без еды, давало о себе знать. Мне становилось хуже и хуже, я побледнел, в глазах помутилось. На меня обратили внимание и отвели в санчасть, где положили на кушетку. Я был без сил. Врач установил, что у меня гипертонический криз, нижнее давление было сто. Вскоре меня отвезли домой на машине.  Это было первое повышение давления. Через неделю всё прошло.

            ОСИ Темпа-С прошли быстро и организованно. Рабочая бригада во главе со Столпником профессионально быстро собрала изделие, и все испытания завершились дней за шесть. Эмоций никаких, только остался запах пороха на моей одежде. Всё прошло успешно.

Сразу после выпуска  чертежей на первую машину, стало ясно, что огромное количество кабелей связывающих системы управления (СУ), измерений (СИ} и аварийного подрыва ракеты (АПР) с наземной аппаратурой через разъём расположенный в хвостовом отсеке, загромождает и утяжеляет ракету.  Нужно от них избавиться. Поэтому стали разрабатывать кабель-мачту для осуществления связи наземной аппаратуры с бортовой аппаратурой непосредственно с приборного отсека. Этой проблемой занялся Дяченко, руководивший кабельной группой. После ОСИ стало особенно ясно, что с таким тесным монтажом кабелей будет много неприятностей. Я был без дел, и эта проблема меня заинтересовала, Я стал вносить свою малую лепту в конструкцию мачты. Для начала, предложил короб мачты, где проходили кабели, сделать не прямоугольной, а нижнюю и верхнюю часть сделать по радиусу, чтобы увеличить жёсткость длинной мачты. Ещё я ввёл свои любимые анкерные гайки с винтами для скрепления коробов. (Правда, впоследствии Смирнов заменил анкеры, на винты - саморезы, чтобы уменьшить трудоёмкость.) Главный конструктор одобрил эти предложения, но нижнюю часть, прилегающую к ракете, оставил плоской. Ненадёжным местом  был механизм с чекой, выдёргивающейся ходом ракеты и освобождавшей пружину для отталкивания кабель мачты  от ракеты, после расстыковки электроразъёмов. У меня возникла идея сделать, так чтобы пружина не была бы всё время сжатой (заневоленной) в течение всего периода эксплуатации, а сжималась бы ходом ракеты, а потом, выйдя из узла крепления, отталкивала бы мачту. Я пошёл к Шлангу и поделился с ним своей идеей. Мы с ним несколько раз встречались, и он мне вдруг сказал, что будем делать проще, чтобы не изменять конструкцию узла пружины, введём дополнительный узел крепления, после выхода из которого, предварительно сжатая пружина будет отталкивать мачту. Чека в этом случае уже была не нужна. Так я «сподвиг»  Шланга на это простое решение,  которое прослужило долго и надёжно, до уничтожения этих ракет.

 Где-то, в эти времена в министерство на должность заместителя министра пришел бывший военпред из Днепропетровска Комиссарский. Вероятно, под его влиянием, у нас был назначен ведущим конструктором ракеты Смирнов.  Как истинный конструктор, он первым делом раскритиковал алюминиевую раму между ступенями, с косо поставленными стержнями, показавшую свою нежёстскость на статических испытаниях и предложил стальную состоящую из четырёх опор параллельных оси изделия, соединённых между собой крест накрест стержнями. Рама всем понравилась. Ещё одну пенку убрали. Но ему скоро надоела эта неопределённая работа. Он за всё должен отвечать, но ни прав, ни денег это не приносило.  Он ушел  с должности ведущего в начальники отдела.

        Вот тогда-то меня и назначили ведущим конструктором по Темпу-С. Я стал влезать во все вопросы, которые мне казалось, не решались. Огромную борьбу я начал по поводу применения обозначений чертежей по авиационной системе, а не обезличенной, принятой ранее в институте. В этой борьбе меня всегда поддерживал только Смирнов. Иногда мы спорили с оппонентами часами. Начальникам надоели бесконечные споры, и они пошли и спросили мнения, по этому вопросу директора. А он ответил: «Мне всё равно, были бы чертежи»! Я был разочарован, может быть, ему не так доложили, он же маёвец. Но всё-таки мы победили, поскольку схема деления изделия, определяющая состав чертежей выпускалась отделом Смирнова, предметная авиационная система обозначения чертежей привилась в институте, несмотря на противодействие архивной службы.

После работы, я как обычно, поехал домой. В метро удалось сесть, я достал газету и начал её читать. Ничего интересного, потом машинально стал читать статью о сейфах. Прочитав несколько абзацев, я вдруг вспомнил, что не сдал чемодан с закрытыми документами в архив. Я уже проехал пол пути до дома, но надо срочно возвращаться, чтобы успеть сдать чемодан пока не закрылся архив. Волнуясь за последствия моей рассеянности, я  срочно стал возвращаться на работу. Вот я вбежал в наш, открытый ещё, зал и увидел, что там ещё были некоторые сотрудники, кто-то играл в шахматы, кто-то обсуждал мировые проблемы, а на моём столе сиротливо стоял мой чемодан. Мой страх, за содеянное, прошёл и я, как ни в чём не бывало, сдал чемодан.

Косность была во всём, старые привычки с трудом преодолевались. Я, после этого случая, долго бился, чтобы были бы введены вкладыши к пропуску, и нельзя было бы выйти с территории предприятия с закрытыми документами, но придумывались разные предлоги, чтобы ничего не менять. Только значительно позже, через много лет, когда пришёл приказ из министерства,  вкладыши были введены.
Пятый пуск.

А в это время уже начались лётные испытания. Первый пуск ракеты Темп-С произошёл 14 марта 1964года неудачно, из-за пораллона, который  самовоспламенился  и не санкционировано запустил тормозной двигатель. Затем ещё 3 пуска и все неудачные. Тут и несрабатывание узла отсечки тяги двигателя, прогар днища двигателя первой ступени и лопнувшие алюминиевые трубки рулевого привода. Положение отчаянное. Я с возмущением узнал, что в министерстве угрожают директору. Его предупредили, если следующий пуск будет неудачный, его ждут большие неприятности. Когда я прочитал приказ министерства о последнем предупреждении директора перед пятым пуском, я решил, что надо всё сделать, чтобы не подкачать с пуском. Я стал постоянно ходить в цех, где шла сборка ракеты для пятого пуска, и методично обходя изделие, пытался представить работу и поведение различных узлов ракеты в полёте. Я скоро обнаружил небольшие неполадки по измерению раскрытия стабилизаторов, которые просто устранялись. Потом стал смотреть в межступенной отсек рамы. Понял,  что большой элекроразъём стоит здесь один одинёшенек с края, и при горячем разделении ступеней может возникнуть недопустимая боковая сила от струи газа. Надо для симметрии обтекания установить симметрично фальшразъём. Я проконсультировался с нашим замечательным динамиком Королём, и он меня поддержал. Тогда быстро установили на ракету этот самый фальшраъём. Позже, перед отправкой ракеты на полигон, мы вместе с директором обходили её для осмотра. Когда же остановились у межступенного отсека, директор спросил, показывая на фальшразъём: «Что это»? Я стал объяснять, ссылаясь на Короля. Директор ещё раз внимательно посмотрел, сказал: «Хренья какая-то»! и ушёл. Фальшразъём остался.

 Вскоре я отправился на полигон, на пуск пятой машины. Дорога туда была через Волгоград. В компании с сотрудниками мы прилетели в Волгоград и, чтобы переждать время до поезда на Капъяр разбрелись по городу. Я не утерпел и позвонил Гуле. Она пригласила меня к себе домой. Когда я пришёл к ней, меня очень радушно встретили, почти как родственника. Бабушка Гули с добрыми глазами и улыбкой напомнила мне няню моей Аллы – бабу Дуню своим приветливым отношением ко мне. Я с удовольствием побыл в их тёплой компании и пожалел, что маловато времени и пора уходить, чтобы ехать на полигон.

            Подготовка пятого изделия проходила напряжённо, чувствовалось волнение директора, он лично много находился в монтажно-испытательном корпусе (МИК), вечером просил меня остаться до конца работ и уезжал. Я уже привык постоянно быть у ракеты. Помню как даже сам устанавливал пиросредства на ракету, хотя у меня не было никакого специального разрешения на эту опасную операцию. Помню как перед загрузкой ракеты на пусковую установку, мы с директором вставили, что-то вроде щепки, в старый ещё механизм расстыковки разъёмов кабель мачты, чтобы чека не выдернулась раньше времени. Несмотря на все волнения, пуск прошёл успешно, и я видел как директор радовался этому в своей «пусковой рубашке», светлой тенниске. Я тоже радовался, мои труды не пропали. После пуска намечался банкет, но мы туда не пошли. Галактионский сказал: «Там на банкете будут все подхалимы крутиться вокруг директора, а нам там делать нечего, мы своё дело сделали и поедем в Волгоград». В Волгограде мы заехали к моей знакомой Гуле. Она нас познакомила со своей девичьей компанией, и все вместе отпраздновали встречу, а заодно и наш успех у кого-то в квартире. Меня с Гулей уже принимали за влюблённых.

В Москве я встретил свою действительно любимую жену, и на следующий день мы поехали в Подмосковье, чтобы навестить нашего сына, который находился в детском саду на даче. Наконец я увидел своего ребёнка, который гулял за низким заборчиком. Когда он нас увидел, он засуетился, стал нам показывать, как он умеет кататься на велосипеде. Он совсем не улыбался, да ещё назвал меня: «Дядя папа». Он был такой забитый и такой несчастный, что моё сердце не выдержало, и я сказал жене: «Всё, давай его заберём»! Мы досрочно увезли Костю из сада и привезли к себе на дачу.
Батарея.

В одну из следующих поездок на полигон случилась неприятная, но и немного комичная история. Готовилась к очередному пуску наша ракета, всё шло по плану и вот мы со Столпником, усталые и голодные, уехали после подготовки ракеты на стартовой площадке в гостиницу. Столпник купил большой батон мягкой колбасы и бутылку водки, и мы вдвоём после праведных трудов всё это проглотили. Пошли и влезли на крышу пристройки к МИКу, чтобы наблюдать за пуском ракеты и одновременно слушать репортаж по телеметрии из открытого окна, за которым сидели телеметристы. Настроение у нас расслабленное, слышим команда: «Пуск»! Вот сейчас взлетит ракета. Ждём, а ракета не взлетает. Какая-то заминка? Через несколько минут, по громкой связи, звучит команда, чтобы я и Столпник срочно приехали на старт. Наше расслабление и хмель в голове мгновенно прошли. Приехали на старт и спустились в бункер, где собралось всё начальство. Вид у всех растерянный, оказывается, отказала бортовая батарея и надо её срочно снять, чтобы ничего не испортить, выходящей из неё после запуска агрессивной жидкостью.  Решили ракету опустить, залезть сначала в приборный отсек и отключить электроразъём от батареи, идущий на все  пиросредства. Тут Столпник подсуетился и заявил, что для этой операции потребуется три литра спирта, чтобы нейтрализовать вытекающую жидкость. Поскольку было неизвестно, что произойдёт с батареей, и наша миссия считалась опасной, нам тут же, Инберг подписал требование на спирт. Мы то были уверены, что ничего опасного нам не предстоит. Наверх нас проводили как смертников, наверно, до этого все очень переволновались. Мы вдвоём вышли и отключили электро разъём, а потом Столпник снял батарею. При разборе полётов, оказалось, что была неправильно произведена распайка разъёма на батарее какой-то электромонтажницей. Нехорошей! Так она заставила всех поволноваться и сорвала пуск.
            Перемены.

Я опять на полигоне участвую в подготовке очередной ракеты к пуску. Пришло время, и ракету вывезли на старт. Рано утром длинная вереница машин и автобусов, с командированными  сюда представителями промышленности и с военными участниками подготовки ракеты на старте, растянулась по шоссе. В эту раннюю пору было туманно и пасмурно. Колонна двигалась медленно, многие дремали. Стояла тишина, никто не разговаривал, только урчали моторы. Вдруг, каким-то таинственным образом, по колонне прошёл слух, что, якобы, сняли Хрущёва. Все проснулись и с опаской стали разговаривать, не веря этому. Осторожный Инберг скомандовал: «Прекратить разговоры»! Разговоры почти прекратили, но все были в замешательстве. Верить или не верить, что случилось?

Когда приехали на старт, то я оказался в бункере, в котором уже были директор, заместитель министра и другие начальники. Тут же включили радиоприёмник и ждали когда станут передавать новости, но из приёмника лилась лёгкая музыка. Директор предположил, что наверно Хрущёв освободился от многочисленных должностей, а оставил за собой должность генсека, чтобы сосредоточиться на партийной работе. Каждый осторожно высказывался, но ни дай бог усомниться в авторитете генсека. Через несколько минут начали передавать новости, и стало ясно, что Хрущёв снят со всех постов. Все сразу забыли об этой новости и приступили к подготовке к пуску. Изделие уже стояло в вертикальном положении, и я пошёл его осмотреть. Затем залез наверх и стал через межступенной отсек осматривать переднее днище двигателя первой ступени. Вижу на переднем днище следы масла, значит, подумал я, льётся масло из рулевого привода дефлекторов второй ступени. Докладываю директору. Лёгкая паника. Стали разбираться и выяснили, что Дегтярёв, проводивший дефектоскопию заряда на переднем днище, мазал его специально маслом. Я не знал этого и опозорился, хотя меня поблагодарили за бдительность.  Дегтярёву сделали замечание, за то, что он не протёр днище после своих работ.

Когда после пуска приехали в гостиницу, на улице динамик, включённый на всю громкость, оглушал округу сообщением о Хрущёве, с обвинением его в волюнтаризме, пустозвонстве,  культе личности и в других прегрешениях. Было пасмурно, но дождя не было.
«Морава».

Наше предприятие для прямых полётов на полигон арендовало двухмоторные, пятиместные самолёты чешского производства «Морава». Вот на этом самолёте полетел директор предприятия, которое разрабатывало твёрдотопливные заряды двигателей, Жуков, и я с ним. Когда стали садиться в самолёт на аэродроме в Мячиково, Жуков сел на заднее сидение, такое же, как в такси Волга, а я расположился рядом с лётчиком спереди. Взлетели, летим низко на высоте четырёхсот метров, землю прекрасно видно. Лётчик по ходу полёта объяснял, где мы летим. Вскоре он говорит: «Вот подлетаем к Куликову полю. Хотите посмотреть»? Мы, конечно, захотели, тогда он стал облетать огромное зелёное поле, где по периферии его были какие-то насаждения и в некоторых местах стояли церкви и другие постройки. Я внимательно рассматривал это поле, пытался увидеть подробности, но получил только общее впечатление и ощутил причастность к нашей великой истории. Мне показалось, что всё здесь очень запущено. Полетели дальше. Передо мной находился, сдвоенный с  пилотским, штурвал управления самолётом, и  в разговоре, лётчик предложил  мне «порулить» им. Сперва я робко держал штурвал, пока не понял его реакцию на мои движения, а затем я всё-таки чуточку сманеврировал самолётом. Жуков сзади зашевелился. Я понял, что уж слишком разошёлся, но пилот держал штурвал и контролировал меня. Летели дальше, очень монотонно шумел двигатель, Жуков сзади дремал. Впереди засверкали молнии, эта была гроза, и пришлось её облетать. Сделав приличный крюк, пришлось садиться на какой-то полевой аэродром. Вылезли из самолёта, пока его заправляли, сходили и узнали в диспетчерской службе о погоде. Погода впереди нормальная, пошли садиться в самолёт.  Теперь Жуков захотел сидеть впереди, а я сел сзади. Стали запускать моторы, но один никак не запускался. Как-то стало грустно. Как бы на этой таратайке благополучно добраться до места. Но, почихав, мотор завёлся, и мы взлетели. Наверно, Жуковым руководило любопытство, ему тоже захотелось «порулить» и он вскоре попросил штурвал и немного поуправлял самолётом.  Долетели мы благополучно и сразу поехали на площадку, где хранились заряды двигателей. Жуков провёл проверку  документов и устроил нудный разнос солдатам, которые неправильно записывали результаты замера температуры, хранения зарядов. Меня  удивила его занудство и ворчливость, всё-таки он директор, а лезет в какие-то мелочи. Правда, потом я понял, что в ракетной технике не бывает мелочей.
Горчица.

Любимая присказка Смирнова была такая: «У меня собака горчицу ест. Надо только правильно  её преподнести», и договаривал: «Надо  просто горчицей намазать ей задницу!» Людям горчицей ничего не намажешь, но можно их чем-то лично заинтересовать и тогда они пойдут вам навстречу. Поскольку я стал ведущим конструктором, мне приходилось решать самые разнообразные вопросы, но власти формальной у меня не было и соответствующих служб тоже не было, поэтому приходилось всё делать самому. Спасательным кругом для меня стал архив, где появился комплект документации на ракету 8К14. Из этой документации я черпал информацию по вопросам эксплуатации, о партионности при изготовлении серийных изделий и другим вопросам, новым для нас. Там же я узнал о ведомостях ЗИПа (запасные части, инструмент и приспособления). После разработки новых документов, необходимо было создавать соответствующие службы. Так появился сектор ЗИПа и возглавил его Север Михайлович опытный технолог инструментальщик. Вскоре появился комплект ЗИПа с прекрасным, красивым и сверкавшим инструментом из нержавеющей стали. В то время это была большая редкость, по большей части инструмент делался из чёрной стали. Появился инструмент, надо его где-то хранить при эксплуатации в войсках. Как быть? Никто не жаждал взять на себя лишнюю обузу. Вопрос висел в воздухе, да и не царское это было дело.

Когда я был на испытаниях очередной ракеты, я встретил в МИКе Семихатова и решил его уговорить приспособить инструмент в МИП (машина испытаний и пуска), поскольку она всегда находится рядом с ракетой и пусковой установкой. В разговоре с ним я перевёл тему на инструмент и сказал, как важен он в работе, особенно это могут понять автомобилисты. Потом стал хвастаться, что у нас разработан такой замечательный инструмент, о котором можно только мечтать. После такой подготовки я предложил установить ящик с инструментом в МИПе, тогда наш прекрасный инструмент будет приходить к ним на предприятие, и они смогут приобщиться к этому совершенству. Тогда они смогут делать инструмент  потом сами, не хуже. Я даже нашёл какие-то ключи и показал Семихатову. Конечно, как человек умный и технарь, он согласился со мной и сказал, чтобы я приехал с конкретными предложениями к нему на предприятие.

После возвращения в Москву я и Север Михайлович отправились в Свердловск. Там поселились в гостинице Большой Урал, и сразу пошли на предприятие, быстро решили все вопросы, а на следующий день даже подписали решение по размещению инструмента в МИПе. Вечером устроили разрядку, которая превратилась в пьянку. В номере появилась молодая девица, Север, любитель выпить, напился в стельку. Девица прилипла ко мне, а я никак не мог от неё избавиться. Потом она нашла меня даже в Москве.

            В Москве я вручил Решение Северу, чтобы он подписал его у директора. Моя миссия окончена, теперь это его дело, а меня ждали другие дела. Север потом мне рассказал, что директор очень удивился и спросил: «Как ему это удалось?»  но Север тогда только пожал плечами. Не мог же я им сказать, что «горчица» сработала.
                Охота.

Первый раз я привёз охотничье ружьё и пошёл на охоту с Аверичевым в один из первых своих приездов в Капъяр на испытания ещё Темпа. Время было осеннее, мы ходили по степи поросшей  небольшим кустарником и камышами вокруг небольших озерец, но никого не было. Я еле поспевал за Аверичевым, так быстро он шагал, как будто отмеривал два шага за один. Пробежала ласка, а потом вдруг выскочил серый заяц. Мы не успели его даже разглядеть, не то чтоб стрельнуть из ружья, так быстро он скрылся в кустах. Все наши дальнейшие хождения были безуспешны. Устали, но разогрелись, потом с устатку погрелись в гостинице спиртом

            Запомнилась позорная для меня охота, которая произошла значительно позже, на испытаниях уже Темпа-С. Закончив работу в МИКе, мы во главе с Шебалдовым, бывалым охотником, решили поохотиться. В десять часов вечера, в темноте, выехали на ГАЗике в степь охотиться на зайцев. С ружьями сидели мы с Шебалдовым спереди, он рядом с водителем, я у двери, переднее окно было открыто, туда мы выставили свои ружья. Вскоре в свете фар, видим, сидят рядом на задних лапах на снегу, как две свечки, сразу два зайца, ослеплённые светом. Прицелились, я в своего правого, вдруг Шебалдов командует: «Ты, в левого, я в правого»! Ничего себе думаю, но времени нет, я переприцеливаюсь, звучит первый выстрел, потом мой. Машина заполнилась дымом от моего ружья, наверно, я взял старые патроны с дымным порохом. Правый заяц упал, а мой побежал прочь, то ли подраненный, то ли я в него не попал. Мы ринулись в погоню за ним, но безуспешно. На обратной дороге встретился опять, застывший перед нами заяц. Я его подстрелил. Все смеялись: «Тебе его специально привязали»! Потом Шебалдов подстрелил ещё одного зайца, Не прошло и часа, как мы уже дома. Закончилась охота. Столпник повесил зайцев в умывальнике за бра над тремя раковинами и быстро, очень умело снял шкуры. Далее сковорода на плитке и вот, часам к двенадцати, мы сидим и закусываем зайчатиной  спирт и вспоминаем все перипетии охоты. Опять все смеются тому, как я промазал и как мне потом  привязали зайца.
Под вагоном.

Самый радостный день, был день отъезда домой. Меня должен сменить в этот раз Аверичев. Он должен приехать на полустанок в степи, а я как бы должен ему передать дела и отбыть в Волгоград. В ожидании поезда, сидим в номере гостиницы и осваиваем питьё «Кровавое Мери». Надо сперва налить в стакан томатного сока, а сверху налить осторожно спирт, так чтобы ничего не смешалось. Таким образом, сперва пьёшь спирт, а потом закусываешь томатным соком. Я в Волгограде купил целый рюкзак сырокопчёного леща и меня, конечно, раскулачили. Мы сидим, поэтому и закусываем этим жирным лещом, а я ещё предвкушаю встречу с Гульминой в Волгограде. Меня всё время подзадоривал Щекотихин, говоря, что он часто видел, как поднималось у меня одеяло по утрам, и  снова подливал мне в стакан. В стакан помещается много жидкости, и к моменту отъезда все прилично наклюкались. Приехали к поезду, как раз к его остановке. Я стал переходить под поездом на его другую сторону и вдруг вижу, что с другой стороны ко мне идёт Аверичев. Мы встретились под поездом, пожали руки, как бы передали дела и беззвучно разошлись. Я то просто не мог говорить, но и он, наверно, не мог после «тяжёлой» дороги. Я с трудом добрался до полки и забылся сном.
 «Развлечения».

Когда мужики оторваны от дома и представлены сами себе, то от безделья пускаются на всякие проделки. Первая шутка, о которой я услышал, случилась с одним механиком. При сильном «поддатии», перед отъездом домой, его собутыльники положили ему в чемодан кирпич. Бедный малый тащил тяжёлый чемодан и никак не мог понять, почему он такой тяжёлый. Только когда он приехал домой, трезвый он обнаружил, какую свинью ему подложили друзья.

            В гостинице часто появлялась разная живность, обитавшая в степи. Кто-то приносил и забавлялся с тарантулами, у кого–то жил на люстре удавчик. У меня жил ёжик, которого я увёз, потом домой сыну. Кто-то ловил сусликов, а потом их привязывал около ракеты при пуске, на разных расстояниях, любопытствуя, выживет ли, кто ни будь из них. Это они подражали врачам, которые сажали в кабины пусковых машин кроликов в клетках, проверяя возможность обитания этих кабин для человека. Как-то под кроватью я увидел, прошмыгнувшую мышку. Что же было делать? Мышеловки у нас не было, и тогда я решил использовать списанные по срокам хранения пиропатроны. Их легко можно было взять у военных. Устройство было очень простое. Перед отверстием пиропатрона, из которого вылетает форс огня,  были привязаны два голых разъединённых провода, и  тут же была наживка из куска сливочного масла. Пиропатрон через этот провод подключался к карманной батарейке. Затем все ложились на свои кровати, затихали и ждали. Осмелев, мышка пыталась полакомиться маслом и замыкала провода. Неожиданно звучал громкий взрыв. Мышка, дохлая от форса огня, валялась под моей кроватью. Так мы извели всех мышей.

В выходные дни лучшим развлечением была рыбалка на Солянке или на Ахтубе. Здесь рыбу, на что только не ловили, и удочками, и перемётами,  сетками и просто иногда руками в бочажках. Раков вытаскивали целую гору, и варили вёдрами, так что потом трудно было ворочать языком. Ездили и на Волгу.

Однажды собралась большая команда во главе с Ряполовым и в новеньком микроавтобусе  РАФике отправилась в путешествие на Волгу. Взяли с собой ящик водки и стали ездить по деревням, спрашивая, нет ли у кого осетринки, нам на закуску. Сколько мы не спрашивали, все говорили, что ни у кого нет осетрины. Таких машин, в то время в этих местах ещё не видели и нас явно побаивались. За машиной бегали мальчишки. Тогда мы остановили небольшого мальчонку и спросили, где можно найти осетрины. Мальчик привёз нас к своему отцу. Тот с разными оговорками, всё-таки принёс нам большую кусину осетра, как раз на ведро. Мы, окрылённые, поехали на берег Волги к воде. Разожгли костёр, поставили на него ведро и стали варить уху с осетриной. Рядом был я и Берг. На всякий случай, я решил положить пол чайной ложки соли на ведро. Уха быстро закипела, и по берегу стал распространяться запах осетровой ухи, сверху ведра кипел толстый слой жира. Слюньки потекли. Берг не утерпел и стал пробовать уху. Когда же он только пригубил ложку, лицо его исказилось гримасой отвращения и он издал нечеловеческий вопль: «Оооойй! Жигунов пересолил»! Все стали пробовать и решили, что это есть нельзя. На меня сыпались стрелы возмущённых взглядов, я срывал важное мероприятие. Мне то было ясно, что пол ложкой соли нельзя пересолить, но меня никто не слушал. Вылили уху, налили новой воды и снова стали варить осетрину. На этот раз получилась отменная уха, с почти прежним слоем жира в ведре и замечательным вкусом. Просто рыбка уже давно была посолена, а нам её выдали за свежую. Наверно, по другому и нельзя было варить уху из солёной осетрины. Пиршество продолжалось целую ночь с перерывами на сон в копне сена и в автобусе. Рано утром, мы с Хорьковым, на месте впадения в Волгу небольшой речки, стали ловить рыбу удочкой. Червяков накопали тут же. Лов был потрясающий. Я  сзади нацеплял червяка, Хорьков забрасывал удочку и почти сразу вытягивал рыбу. Я сзади снимал рыбу, снова цеплял червяка на крючок, и всё повторялось многократно. Как будто рыба здесь сошла с ума, такой был клёв. Быстро наловили ведро рыбы и продолжили трапезу. А в это время, несколько наших людей на нашей машине уехали на промысел и оказались в гостях у кочевников, калмыков. Калмыки очень гостеприимно их встретили, пригласили в юрту и напоили «чаем с сулью» с бараньим жиром. Морщились, но пили. Об этом нам очень красочно рассказывал Володя Смирнов. Когда водка закончилась, уехали домой по гостиницам. Волга оставила неизгладимое впечатление свом величавым видом и неслыханным богатством и, одновременно, нищетой проживавших там жителей. Нас воспринимали там как пришельцев с другой планеты.

Поскольку у военных оставалось много списанных пиротехнических средств, родилась идея глушить ими рыбу на реке Ахтуба. Стали профессионально готовиться к этой операции. Достали ДУЗы у военных, смастерили устройство для их инициирования детонатором. Электрики достали длинные провода и батарею, применяемую в ракете. Столпник заготовил специальные пики, чтобы ловить всплывающую после взрыва рыбу. Когда всё было готово, экспедиция выехала на Ахтубу. Расположились по обоим берегам люди во главе со Столпником с пиками, готовые броситься в воду после взрыва. Мы боялись, что много дохлой рыбы поплывёт по реке. Я последний раз проверил наше сооружение со связкой кольцевых ДУЗов от обнуления. Затем забросил его в реку. Наше устройство с длинными проводами не удалось забросить даже до середины реки, но ничего не поделаешь, решили продолжить. Подключили батарею, и прозвучала команда: «Пуск»! Сейчас произойдёт взрыв, но что-то булькнуло в районе, куда мы бросили наше устройство и тишина. Никакой рыбы. Постояли, постояли и стали ловить рыбу на перемёт, но наверно день был несчастливый и мы уехали не солоно хлебавши. Я понял, что в воде наше сооружение  не сработало, и только значительно позже узнал, что оно и не должно было работать. Даже в игре надо было быть профессионалом. Так наша грандиозная затея провалилась.

Почему-то вспомнилось, что Царёв был первым от кого я услышал ещё на полигоне при пусках Темпа-С, что контейнер для ракеты, на пусковой установке должен быть круглым, как труба. Тогда мне это показалось нереальным, но прошло время, и его мечта реализовалась уже на Темпе-2С.
Варшава.

Проработав в командировке на полигоне почти сорок дней, я полетел в Москву за новой командировкой, чтобы хотя бы пару дней побыть дома. Утром я улетал с аэродрома, который находился прямо на полигоне. В Москву летели офицеры и их жёны, командированные специалисты от промышленности и другие люди, жившие на полигоне. При посадке в самолёт, я обратил внимание на симпатичную женщину, изящно одетую с прекрасными ножками, обутыми в короткие красные сапожки. Лицо её было с классическими, точёными чертами и выражало гордость, и, вместе с тем, в нём был лёгкий налёт нежности. В целом она казалась неприступной, шикарной, но что-то в ней было притягивающее. Я постарался сесть с ней рядом, и мне это удалось. Слово за словом, мы с ней разговорились и скоро познакомились. Она летела одна и была женой одного из начальников на полигоне. Летит она в Москву, чтобы развеяться и сделать кое-какие покупки. В начале разговор с трудом налаживался, но постепенно к концу полёта моя попутчица стала меня замечать, и мы уже откровенно и взаимно проникались симпатией и улыбки светились на наших лицах. Я осмелел, меня уже не смущало, что она жена начальника. Я ей сказал, что я прилетел на два дня в Москву, и чтобы не терять время пригласил её пойти в ресторан «Варшава» сегодня вечером. Она, к моему удивлению, с радостью согласилась. После посадки самолёта, мы разъехались по домам. Дома, приведя себя в порядок после командировки и переодевшись в праздничный костюм, я помчался на свидание. Встретились с Марией, так звали мою попутчицу по самолёту, у ресторана и пошли в ресторан. На наше счастье, оказались свободные места, мы сели за столик. Конечно, заказали джентльменский набор: коньяк, вино, красную и чёрную икру, салаты, крабы и осетровую рыбку. Сразу заказали и горячее. Закусили, после нескольких рюмок спиртного, разгорячённые, стали танцевать, близко прижимаясь телами, отчего ещё сильнее горели глаза, а мы сильнее возбуждались. Казалось, что мы слились в одно целое, и знакомы целую вечность, а не несколько часов. Мы уже откровенно целовались и обнимали друг друга. Всё стало ясно, мы готовы упасть в объятья друг друга. Прогуляв в ресторане до закрытия, вышли из него, а я не знал, куда же её везти, слишком стремительно развивались события. Пошли через Крымский мост в направлении к метро. Мост был пуст в это позднее время, пешеходов не было, изредка пролетали машины, но мы их не замечали, я был увлечён спутницей.  Остановившись у перил моста, я стал обнимать Марию с намёком на желание, прямо здесь, облегчить наше общее возбуждение и завершить его. Я уже рукой залез к ней и чувствовал влагу и возбуждение там. Она не сопротивлялась, а даже поощряла меня к дальнейшим действиям, я впился ей в губы. Она тяжело дышала, и вдруг я ощутил ужасный запах изо рта, который сначала меня шокировал, а затем моё возбуждение сникло, я от неё отпрянул. Опьянение прошло, я уже боялся к ней прикасаться. Так же, как быстро всё началось, так же, быстро всё закончилось. Распрощались, договорившись встретиться назавтра, но мы больше никогда не встречались. Потом я узнал, что запах изо рта идёт, когда перемешаешь в желудке всякую несовместимую пищу, а мы тогда чего только не мешали. Жаль, такое я упустил любовное приключение с красивой женщиной. Господь меня хранил!
Гульмина.

Гульмина всецело захватила меня, теперь я использовал любую возможность для встречи с ней. Вся её девичья кампания была со мной знакома и в любой приезд в Волгоград, я звонил любой из её девочек и получал нужную мне информацию и помощь, и личное участие в любых мероприятиях, как будто они только меня и ждали. Такая вот была дружная кампания. Такие искренние отношения и простота общения меня подкупали и ещё больше привязывали к Гуле. Я стал приезжать в Волгоград, используя любую возможность, то ли проездом из Капъяра, то ли командировку на завод Баррикады, где разрабатывалась пусковая установка. В то время, приходилось заниматься любыми  вопросами, и даже по пусковой установке в части стыковки её с ракетой. Гуля всегда меня принимала, для меня у неё никогда не было преград для встреч. Я чувствовал её искреннее отношение ко мне, я ей нравился. Обычно, я жил в гостинице Волгоград или мы вдвоём снимали, аж за семь рублей, номер люкс на втором этаже гостиницы Интурист, где мы устраивали вечеринку с Гулей и девочками. Нам, правда, было запрещено пользоваться Интуристом, но что не сделаешь ради любви. На одну ночь, Гуля уже оставляла меня ночевать у неё дома на раскладушке. Я очень смущался её бабушки, но мне оказывался такой радушный приём, что смущение быстро проходило. Мы с Гулей стали друзьями,  друг в друга влюблёнными, но она была девочка и не могла переступить через порог греха.

            Я уже не захотел обманывать жену, слишком глубоко влезала Гульмина в мою душу. Алла, возможно, почувствовала изменения происходившие во мне и отношения у нас ухудшались.  Поэтому я воспользовался очередной размолвкой с Аллой и  переехал жить к родителям в их маленькую комнатушку. Большую часть времени, в этот период, я находился в командировках. А когда был в Москве, то постоянно переписывался с Гулей, разжигая свои чувства. Жене я стал передавать алименты на сына, а она со мной не желала общаться и всячески препятствовала моему общению с сыном. Тогда я понял, как бесправны мужики,  как женщины могут быть упрямы и жестоки, используя детей в борьбе с мужиками, отнимая у детей радость общения с отцом, ещё часто и настраивая их против отца. Я урывками, когда появлялась возможность, встречался с сыном в детском саду. Вообще, я хотел быть хорошим отцом и страшно обижался, когда родственники Аллы не поддерживали меня, а говорили мне о разводе, что как решит Алла, так и будет. Я её не хотел терять. Я переживал, находясь в каком-то неопределённом, двусмысленном положении. Отдушиной была Гульмина. Когда она приехала ко мне в Москву, мне негде было её принять. Я решил поехать с ней в Загорск, где раньше у нас был дом, теперь проданный. Ностальгия по прошлому меня тянула туда. Поехали в Загорск на электричке. Конечно, в начале я повёл её в лавру, где показывал знакомые мне места. Погуляв в лавре, мы пошли в ресторан при гостинице. Я там ни разу не был, но он мне показался провинциальной забегаловкой. А нам всё равно, мы были счастливы общением друг с другом. Подкрепившись, пошли мимо пруда на гору к Ильинской церкви. По дороге я рассказывал Гульмине о достопримечательностях и о парке, примыкавшем к лавре, где ещё ребятами проводили время. От церкви начиналась моя родная Ново-прогонная улица. Ближе к её концу стоял наш небольшой старенький дом, совсем не изменившийся. Когда я остановился у дома, вышли соседи, узнавшие меня. Я представил Гульмину, как жену. Одна из них мне шепнула: «Хорошенькая»! Тут же мне рассказали о моих друзьях, никого из них не было, кроме Герки, брата моей бывшей возлюбленной. Пошли к нему, оказалось, он живёт один и, тут же, пригласил нас к себе в дом. Вскоре наступил вечер и Гера повёл нас в небольшой чулан с одной кроватью, чтобы мы устроились для ночлега. Мы же были муж и жена. Здесь прошла наша первая ночь вместе в одной кровати. Конечно, мы почти не спали. Впервые мы раздетые лежали вместе и наслаждались этим, целуясь, и обнимая друг друга. На мои призывы к настоящей любви Гуля не откликалась. Она разрешала делать всё, кроме запретного, все наши члены участвовали в лобызаниях. Я даже не мыслил о насилие, хотя от этого отделяло одно движение. Всю ночь мы занимались имитацией любви. Измучив друг друга, под утро, обессиленные,  заснули. Гуля стойко продержалась, не уронив себя. Я же был так близок к своей мечте, но не мог переступить тоже через себя, тем более помня о том, что брат жены моего двоюродного брата осуждён за изнасилование на двадцать пять лет. Конечно, у меня наступало разочарование её стойкостью и вкрадывалось подозрение, что она меня не любит, а хочет только выйти замуж, ведь ей уже много лет для девочки. Я не понимал, как можно любя, быть такой упрямой. Я же, не помышлял о новой женитьбе, у меня ведь был сын, и я не хотел его совсем потерять.

 Дальше события развиваются так как будто мне дали знать, что пора кончать нашу ссору с женой, и нужно освободиться от чар Гульмины.
Квартиры.

Хрущёвское время знаменовалось тем, что многие москвичи стали получать новые квартиры. Мои знакомые и родственники переезжали в новые районы-новостройки. Дошла очередь и до нас. Нашу квартиру решили использовать под детский сад. Жильцов постепенно выселяли в новые квартиры. Наконец, мы последние остались в огромной квартире. Напоследок, мы устраивали вечеринки, используя все пустые комнаты. В одной комнате была столовая, в другой зал для танцев, в третьей была курительная. В ней мы поставили два наших мягких кресла и журнальный столик, где лежала коробка с кубинскими сигарами, и стоял коньяк с рюмочками. Во время встреч с нашими друзьями, костяк которых состоял из Андрея, Витяя и Назы, мы радовались свободе и наслаждались возможности почувствовать себя совсем взрослыми и независимыми. Мы бродили по многочисленным комнатам, пили, танцевали, курили и любили, а среди нас уже бегал наш ребёнок Костя. Эти встречи оставили тёплые воспоминания о тех временах и об этой большой коммунальной квартире. Здесь родился мой сын, здесь прошли наши испытания верностью с Аллой, здесь появилась наша первая «собственность» - мебель: немецкий молодёжный гарнитур. Состоял он из кровати и шкафа, с синим покрытием, и красных в белую крапинку мягких кресел с круглым журнальным столиком. Отец подарил нам добротный немецкий книжный шкаф. Мы его набили книгами собраний сочинений различных авторов, которые нам приносили тогда домой, а мы только говорили, на что мы хотим подписаться. Основа коллекции наших книг осталась ещё с тех времён.

            Пришло время, и нам предложили на выбор две квартиры: одну у метро Профсоюзная, вторую, дальше в Зюзино. В Зюзино квартира была больше и казалась светлее. Я решил ехать в Зюзино, но взял с жены обещание, что мы купим обязательно машину, чтобы быстрее добираться до работы из этого далёкого района. Мои родители купили нам новую румынскую мебель, и мы зажили в новой квартире вместе с родителями жены. Когда я ходил по новому району, где мы теперь жили, казалось, что тут живут все счастливые люди. Приятно было видеть приветливые окна светлых блочных домов пятиэтажек. Когда же однажды, пришлось обходить по общественным делам квартиры, то пришлось ужаснуться бедности жителей, кроме светлых квартир у них подчас ничего не было. Наверно, все копили деньги на мебель и даже, иногда спали на полу. Теперь у нас появилось самое главное преимущество, рядом на расстоянии двухсот метров был прекрасный лес, где мы гуляли летом и катались на лыжах зимой. Пока я ездил в командировки я не очень ощущал большое расстояние до работы. Но когда командировки кончились, я ощутил всю «прелесть» дороги на работу. На работу я ездил очень долго, больше полутора часов, с четырьмя пересадком, на двух автобусах и в метро ещё с двумя пересадками. Но мы были счастливы!
Готовности.

Чем я только не занимался. Встала новая задача. Для ракеты важным параметром является её боеготовность. Боеготовность складывается из времени подготовки ракеты к пуску и пуску, в войсковых условиях эксплуатации. Если время пуска ракеты, во многом определяется временем работы аппаратуры в автоматическом режиме и практически не зависит от человеческого фактора, то есть некоторые операции выполняемые вручную боевым расчётом, и поэтому требовалось определить время отдельных операций и отработать слаженность действий расчёта. Общее время всех операций по подготовке ракеты к пуску и определяет боевую готовность. Практически, это техпроцесс, с хронометражем всех операций. Войсковой операцией являлась также стыковка боевой части к ракете, находящейся  на пусковой установке. Когда я был на полигоне в очередной раз, я собрал бригаду, и мы провели хронометраж операций по стыковке боевой части к ракете. При этом выяснили, что клеммное кольцо, которым скреплялся стык между ракетой и боевой частью, почти невозможно или очень затруднительно установить при нахождении ракеты  на пусковой установке. Тут же я понял, что требуется переделать этот стык для удобной стыковки боевой части. Когда я приехал в Москву, я сразу пошёл в кабинет  главного конструктора, и на моё счастье,  увидел там как раз тех конструкторов во главе с Болотиновым, которые были причастны к злополучному стыку. Объяснив главному, что я приехал с полигона, где занимался проверкой готовностей по стыковке боевой части, мы тут же приняли, без лишних формальностей, с моих слов, решение о доработке стыка и развороте клеммного кольца для удобной установки пироболтов его разделения. После этой доработки стыковка стала удобной. Через некоторое время, ко мне прислали молодого специалиста Соломонского, начавшего заниматься комплексными вопросами. Ему  было поручено вести работы по готовностям. Я с радостью передал всё, что у меня имелось по этому вопросу. Вскоре я убедился, что переданные мной дела, попали в хорошие руки, настолько серьёзно и скрупулёзно были систематизированы в виде сетевых графиков мои разрозненные материалы. Мне понравился этот грамотный и аккуратный парень.
             Смерть.

Мой отец после командировки в Новосибирскую область, стал часто болеть, и врачи не могли определить толком причины болезни. У отца был большой показатель, непонятного для меня слова РОЕ. Вскоре он ушёл на пенсию. Его наградили за труды значком победитель соцсоревнования МОМа. Смешно было представить моего полного, высокого отца с медленной походкой, победителем соцсоревнования. Болезнь прогрессировала, он стал попивать красные вина, типа портвейна, пил часто какую-то траву, но это, наверно, не помогало, а ещё больше усугубляло его  положение. Он стал выглядеть как паралитик, по крайней мере, очень изменилось выражение его лица, хотя он был в здравом уме, он почти не разговаривал или отвечал односложными словами. Вдруг родителям, также как и нам, предоставили новую квартиру, однокомнатную, почти рядом с нами тоже в Зюзино. Надо было видеть выражение лица моего отца, когда он приехал на новую квартиру. Это было выражение счастья и большого удивления. Широко раскрыв глаза, он не верил своему счастью. Ведь осуществилась его  мечта, пожить по-человечески. За это он безуспешно бился всю жизнь, а тут как с неба, свалился  божий дар. Весь наш дом, где жили родители, переселили в Зюзино. Переезд на новую квартиру оказался толчком к ещё большему ухудшению здоровья моего отца. Он уже не вставал с кресла, а мама кормила его как маленького с ложечки. Все движения его стали ещё медлительнее, он катастрофически терял вес, тело его стало покрываться болячками. Врачи дали направление в больницу. Я приехал к нему, чтобы помочь маме. Пришла машина из больницы, у санитаров не было даже носилок, тогда я взял отца на руки и легко со второго этажа отнёс его в машину. Раньше отец весил больше ста килограммов, а теперь я держал его на руках как малое дитя. Больше живого отца я не видел. Он скончался в больнице через несколько дней. Последним словом его было: «Вовка». Отец при жизни был нелюдимым человеком, и я не мог его часто понять. Когда я узнал о смерти, моё сердце оттаяло: «Значит, он обо мне думал», звучало во мне. Похороны проходили на Донском кладбище, на них пришли родственники мамы и её сотрудники, помогавшие в организации похорон. Прощание, я поцеловал холодный как мрамор лоб отца. Ощущение какой-то бессмыслицы. Вдруг появляется Алла с букетом цветов, демонстративно раскладывает цветы вокруг отца и гордо уходит. В моей душе мои обиды, и злость в первый момент, сменяются на чувства признательности за её поступок, и даже гордости за неё. Она показала, что нас всё-таки связывала тонкая ниточка любви, и она не хотела отрубать все концы, могущие нас примирить. Несмотря на негативное её отношения к моим родителям, она всё-таки пришла выполнить свой долг. Мне стало больно, что мы не вместе, зашевелилось первое сомнение. Мне стыдно также, что в суете, я не придавал особого значения ритуальным обычаям, и считал их каким то лицемерным деянием. Я только значительно позже увидел и поклонился урне с прахом отца, находящимся в настенном колумбарии в подвале Донского кладбища.
Примирение.

Случилось опять несчастье. Когда я в очередной раз был на полигоне, мой сын Костя на даче выпал на землю из окна и сломал себе руку. Окно было не закрыто на щеколду, и когда он облокотился на стекло, оно распахнулось. Меня как будто ударили по голове. Узнав это, я решил разорвать свои цепи. Для этого мне нужно было сделать так, чтобы Гуля меня возненавидела и поняла бы, как безнадёжна наша любовь. Возвращаясь с полигона, я опять остался ночевать у Гули и, выбрав момент, как вор, забрал у неё из ящика шкафа пачку моих писем к ней. Теперь она поймёт, что всё кончено, но сам сказать ей прямо об этом я не мог. Мы распростились, я понимал навсегда.

            В Москве, я поехал на дачу, чтобы навестить сына. Смирив свою гордыню, я приготовился принять удар разных упрёков Аллы. Она умела это делать, а я никогда не мог, да и не хотел вступать ней в споры. Она всегда была права. На даче я увидел сына с гипсом на руке и свою Аллу. Она меня встретила спокойно, рассказала историю о том, что произошло с сыном. Рассказала, как она вправляла ему руку, а он истошно орал, что рука оторвётся. Рассказала, как потом в больнице накладывали гипс. За время, когда я не видел Аллу, она очень изменилась, вероятно, наша ссора очень подействовала на неё.  Мне казалось, что она стала несчастная, обиженная. Передо мной была худенькая женщина, даже её ножки похудели0 и у меня возникла жалость к тихой, страдавшей из-за меня жене.    Без упрёков и лишних слов мы остались вдвоём, я достал свой напряжённый «нефрит», показал его жене, и мы помирились в кровати.

            Всё-таки, мне пришлось ещё раз встретиться с Гульминой несколько позже. Она мне позвонила и сказала, что приехала в Москву и остановилась в гостинице Турист недалеко от моей работы. Я поехал к ней. В номере она была одна, и мы долго не могли оторваться друг от друга. Она напоследок не решилась на соблазнение, но всё же достала мой нефрит и хотела взять его в рот, чего она никогда не делала. Я сказал: «Никогда этого не делай!»  Чувства опять нахлынули, но я помнил о своём твёрдом решении не разрушать семью. Потом мы объяснились с ней о моих письмах, а она мне сказала, что собирается выйти замуж за врача из Полтавы и уехать с ним. Она его выбрала потому, что его нефрит больше моего. Потом я узнал, что она вышла замуж, и у них родился сын Серёжа.
Дождевание.

Подходили к концу лётные испытания ракеты «Темп-С». Военные потребовали в заключение, провести проверку ракеты, в вертикальном положение, дождеванием. Директор согласился.  Началась подготовка этого процесса. Проверялись все места, куда могла попасть вода. Стоя рядом с директором, и наблюдая за работами, я довольно смело сказал ему, а не послать ли лучше военных подальше и не делать дождевание перед пуском. Директор довольно резко послал меня на три буквы, говоря мне: «Ты ничего не понимаешь»! Было впечатление, что он боится любого осложнения, и было даже обидно за его уступчивость. Его установка «ложиться» под военных не вязалась с практикой других известных главных конструкторов жидкостных ракет. Там военным давали то, что получалось, а потом на первых порах, случались аварии с большими последующими затратами на доработки. Но это было связано с необходимостью скорее оснастить армию ядерным оружием. В нашем случае, к молодой, ещё мало отличившейся фирме, военные стремились проявить максимальную требовательность, для обеспечения заданных тактико-технических характеристик. В дальнейшем, внимание к требованиям военных позволили нам создавать отличные ракеты. Директор был прав. Мне казалось, что военные придираются к нашей, такой замечательной ракете. После пробного дождевания, в отсеке обнаружили росу от перепада температур и директор вместе с Витковским и Астаховым сделали эскизы, изготовили и установили на ракету детали устройства, обеспечивающего дренаж внутренней полости отсека с атмосферой. Дождевание прошло успешно. А вот Витковский, приехав в Москву, получил повышение по службе за проявленную оперативность при дождевании.
Венец - делу конец.

 Все пожелания военных всё время выполнялись, вероятно, из-за страха испортить с ними отношения, перед заключительным этапом - принятием комплекса на вооружение. Обстановка перед этим событием военными напрягалась. Несмотря на положительные результаты испытаний, военные готовили кучи замечаний, часто надуманных, чтобы доказать несостоятельность комплекса. Запомнилось как, мною уважаемый, Долгов ругался по поводу боеготовности и управления аппаратурой. Казаков по ракете тоже готовил вопросы.  Инберг готовил разгромный доклад на Госкомиссии. Наступил день заседания государственной комиссии. Войсковая часть подготовилась, чтобы зарубить комплекс. Команды шли от Вознюка. В это время директор позвонил Устинову и рассказал ему про сложившуюся ситуацию. Произошло «чудо», через некоторое время от Вознюка пришла команда: наоборот, скорее принять комплекс на вооружение. В спешке военные подправили тексты своих выступлений и решением Госкомиссии Темп-С после проведения двадцати девяти пусков был принят на вооружение. Промышленность торжествовала!

Мне пришлось участвовать в написании отчёта Госкомиссии. Здесь я впервые столкнулся с Борисом Наумычем в деле. Тогда он оставил о себе хорошее впечатление, очень чётко отрабатывая формулировки отчёта, в отличие от моих начальников Нефёдина и Смирнова сидевших надо  мной и водивших моей рукой, но сами, не желавшие брать в руки ручки. Наумыч быстро соображал, и сам писал отдельные выводы красивым чётким почерком. Мне не нравилось, что мои начальники не умеют сами писать, и я иногда взбрыкивал, как они обо мне говорили. Между нами пробежала как будто чёрная кошка. Когда вышло постановление о принятие комплекса Темп-С на вооружение, многих наших сотрудников представили к правительственным наградам, Себя в списках на награждение я не нашёл. Меня удивило, что даже молодой Соломонский был награждён медалью. Ему, в своё время, я передал материалы по обеспечению боевых готовностей, отрабатывавшихся мной на полигоне, Я пошёл к Наумычу и спросил, почему меня не наградили. Наумыч сказал: «Ты же получил за кабель – мачту». Он имел ввиду изобретение по кабель мачте, оформленное Шлангом с кампанией. В него меня тоже не включили. Я оказался между двух лагерей. Не в той команде. Противостояние между Наумычем и Шлангом только начиналось. Пока я был на полигоне, меня обделили. Я чувствовал себя обкраденным. Я понял не важно как работаешь, важно, кто распределяет, и кому служишь. Это было первое моё разочарование. Я понял, что справедливости нет, а приспосабливаться я не умел и не хотел. Пушкинское изречение: «Береги честь смолоду», стояло передо мной, зато многие начальники стали лауреатами ленинской премии. Им было не до меня, маленькой сошки.

 
      Полёт.      
       Начало.

Чтобы понять ситуацию накануне появления проекта Темп-2С, необходимо вспомнить о конкурирующих лагерях и расстановке сил. Когда в институте появился Борис Наумыч из министерства, его поначалу серьёзно никто не воспринимал, в то же время, отдавая должное его чиновничьим навыкам. Он прекрасно разбирался в бюрократических вопросах, помнил наизусть все постановления, приказы и другие важные документы, которые не желали знать и не знали люди техники. Они даже презирали вопросы, не связанные с решением технических вопросов. Когда я встречался с ведущими специалистами, в неформальной обстановке, я слышал отрицательные отзывы о конструкторских способностях Наумыча, как будто все были настроены против него. Это была какая-то фобия. Особенно, у него не сложились отношения со Шлангом. Шланг полный мужчина, с причёской под ёжика, прекрасный конструктор с нестандартным мышлением, был возмутителем спокойствия проектных служб, предлагая новаторские решения в конструкцию узлов ракеты. Он раньше работал с директором, и тот переманил его к себе. Характер у Шланга был лидерский, и он, как танк, искал нерешённые вопросы, возглавляя группы единомышленников по их решению. Так было при создании кабель мачты для ракеты Темп-С, намного повысившей её надёжность. Так случилось и сейчас, когда пришлось «спасать» новую ракету, разработанную проектной службой во главе с Хромом. Его,  как-то в метро, когда мы ехали домой, заядлый конструктор Ефимов, учившийся с ним в ВУЗе,  причислил, презрительно, к «мастурбаторам», потому, что тот тяготел к бумажной, аналитической работе. Новую ракету предложили сделать, казалось, очень просто. К трёх ступенчатой ракете, межконтинентальной дальности, спереди пристроили управляющий двигатель с большим временем работы и четырьмя уголковыми поворотными соплами для управления ракетой во время работы второй и третьей ступеней. Как красиво: на двигателе первой ступени были применены четыре сопла, с уже отработанными органами управления – дефлекторами, а на двигателях второй и третьей ступеней стояло по одному соплу без органов управления. Красиво, то красиво, но только возникало много трудностей с созданием большого управляющего двигателя и обеспечением дальности полёта ракеты. Секретарь партбюро Якубова даже собирала партийное собрание, на котором был осуждён Хром, заведший разработку в тупик. Шланг, Галактионский, Король в содружестве с двигателистами доказали, что если установить на второй и третьей ступени органы управления с впрыском в сопло жидкости, вместо управляющего двигателя, возникшие проблемы снимаются. Предложения были приняты. Через некоторое время, Хром, обиженный, ушёл работать в ВПК. Туда его пригласил Осадчий.

Незадолго до этого Шланг, будучи с Наумычем в командировке в Капъяре, подвыпив с ним, прямо ему сказал, что тот ничего не понимает в технике и в ракетах. Они поссорились, и навсегда. В то время Шланг был заместителем у Наумыча. После этой ссоры, Наумыч отключил Шланга от дел, он просто не направлял ни одного документа ему. Шланг скучал без дела и брался самостоятельно искать нерешённые вопросы по конструкции ракеты вместе с поддерживавшими его технарями. Образовалось два, противостоящих, лагеря. Официальный, с браздами правления, во главе с Наумычем.  И оппозиционный, во главе со  Шлангом, поддерживаемый директором и старыми сотрудниками, для конкуренции с официальном блоком. Я, оказался и там, и там, но Наумыч не верил мне. Он, при случае, меня поддевал, показывая, что он начальник. У него, наверно, был комплекс неполноценности, и он во всём старался самоутвердиться. А может быть, он чувствовал свою ничтожность. Во всяком случае, он применял не джентльменские способы борьбы за власть. Он был закоренелым интриганом, ловко лавируя между директором и министерством, набирая себе молодых сторонников. Взаимоотношения Наумыча и  Шланга выносились для рассмотрения на партийные собрания,  но несмотря на внешнюю поддержку директором Шланга, положение не менялось. Может быть, директора устраивала такая ситуация, знавшего и боявшегося не дипломатичности Шланга. Когда же Шланг пытался поговорить с директором по-свойски, директор ставил его на место, говоря, что он теперь находится на другом уровне, и на откровения не шёл. Я понял, что есть личности – это Шланг и есть только начальники - это Наумыч.

Наумыч, постепенно показывал зубы. Войдя в экспертный совет по изобретательству, он стал «зарубать» все заявки на изобретения, в которые его не включали. Вообще, если в заявку не включали руководство, то шансов на получение свидетельства на изобретение и в последующем денег за внедрение, было мало. По институту быстро прошла эта весть и, как по команде, все стали включать Наумыча в заявки. Наумыч стал регулировать вопросы включения директора в заявки, якобы заботясь о его интересах, для своего оправдания. Через небольшой промежуток времени он стал заслуженным изобретателем. Первый раз обо всём этом я узнал от Смирнова, много изобретавшего. В то время мы много изобретали, на самые разнообразные темы, не всегда успешно, из-за долгой переписки и волокиты. Мы, конечно, возмущались позицией Наумыча, зная его полную неспособность к изобретательству, потому что он даже чертежи не умел читать, и я часто убеждался в этом, объясняя ему какой-то технический вопрос, иллюстрируя его рисунком чертежа. Мы мечтали, о том, чтобы можно было где-то быстро  регистрировать идеи, чтобы было ясно, кто является автором. Идеи расползались и их воровали. Авторами  часто становились те, кто умел быстрее оформить заявку. Заявки обрастали большим количеством участников, часто непричастных. Простая идея регистрации изобретений, рождённая в американском свободном обществе, обросла в нашем феодальном обществе таким количеством бюрократических формальностей, что превращалась в долгое мучение. Те, кто оформлял заявки, знают это. Вместо творчества, изобретатель должен заниматься нудной, долгой рутинной работой. В общем, «всё уходит в гудок»!
                Изобретательство.

Первое своё «изобретение» я придумал в первые годы работы, начитавшись американской информации о проведении испытаний ракет и возможности не санкционированного запуска пиропатронов двигателей твёрдого топлива. Мы, в то время не задумывались над этим вопросом. Задача была, как сделать ракету Темп, а я решил подать своё решение в виде рацпредложения. Мой пиропатрон «отпирался» подачей сжатого воздуха, убирая поршень, перекрывавший канал для выхода форса пламени. Собралась комиссия во главе с Лифшицем, который резюмировал, что предложение «тянет» на изобретение. Это не рацпредложение. Поэтому его отклонили, предложив оформить изобретение. Я тогда ещё не умел оформлять изобретения и решил не тратить время, сочтя его бесперспективным. Через много лет спустя, без предохранительных пиропатронов не обходится ни одна ракета. Только вместо сжатого воздуха, часто применявшегося в жидкостных ракетах, теперь стали тоже применять сжатые газы, только от пиропатронов. Потом мне почему-то начал часто снится по ночам сон, с плоским сопловым блоком как у малых реактивных снарядов, но у него было множество сопел, а между соплами размещались газовые рули для создания управляющих сил. Этот сон я очень явственно видел в цветном виде, с истекающими струями газа. Когда я просыпался, я понимал, что такой сопловой блок, будет тяжёлым и с большими потерями импульса тяги. Но всё же, где-то засела мысль, что появятся новые материалы и вдруг удастся создать такой двигатель, он станет коротким с высокой степенью заполнения топливом. Грёзы молодости прошли, и развитие двигателей пошло дальше эволюционным путём по научным принципам.

Первая же оформленная заявка на изобретение мной была подана на «обнуление» тяги двигателя для ракеты Темп-С. Предлагалось радиальные окна на корпусе двигателя второй ступени, вырубаемые детонирующими зарядами, использовать после их вырубки для создания осевой силы, тем самым отпадала бы необходимость в тормозных двигателях. Каково же было разочарование, когда пришёл ответ, что нечто подобное уже изобретено американцами.

Период между завершением лётных испытаний Темп-С и началом лётных испытаний Темпа-2С прошёл под знаком поисков и изобретений. Институт как бы переваривал опыт прошлых лет и настраивался в будущее. В это время стихийно складывались творческие коллективы. Весь отдел во главе с Галактионовским принимал посильное участие в изобретательстве, часто помогая Шлангу в его различных изысканиях. Тогда были заложены многие идеи впоследствии внедрённые в ракетные комплексы. Так Шланг организовал проработку порохового аккумулятора давления для быстрого выдавливания жидкости в гидроцилиндр, с целью ускоренного подъёма ракеты в вертикальное положение. Затем была проработана идея эксплуатации подвижного комплекса, для его скрытия в домиках, замаскированных под свинарники, тем более, что в армии практиковалось выращивание свиней военными для своих нужд, совмещая это с боевыми дежурствами. Зорчев как-то пришёл и рассказал, что вместе с людьми от Колесова, он подаёт заявку на изобретение «горизонтального прицеливания» ракеты, находящейся в боевом дежурстве на пусковой установке. Это предложение позволяло наводить оси гироскопов системы управления на заданную цель в горизонтальном положении, упрощая процесс пуска ракеты.

Вместе с директором были проведены работы и оформлены соответствующие изобретения по возможности размещения наших ракет на дне сибирских рек и прибрежного шельфа. Для изучения этих вопросов я ездил в Арктический институт в Ленинград, и мне там даже предложили поучаствовать в арктической экспедиции с облётом сибирских рек во время ледохода. Директор согласился с моей командировкой. Когда же  я увидел фотографию выброшенной на берег льдиной во время ледохода, которая была выше дома стоящего на берегу, мне стало всё ясно. В реках создавались мощные торосы, которые можно было ликвидировать только с помощью мощных взрывов. Я никуда не поехал, и мы ограничились получением только свидетельств об изобретениях: специальных домкратов с заглублением их с помощью турбобуров и устройств для сбрасывания льда при проведении пуска.

 Далее по поручению директора мы, как выпускники МАИ, с Галактионовским стали прорабатывать вопрос о возможности использовать в новой ракете реактивного авиационного двигателя вместо первой ступени. Поездка в ЦАГИ разбила все наши надежды. Этот проект потребовал бы таких больших воздухозаборников, что делало идею нереальной.

Ещё одним увлечением директора было желание создать гусеничную пусковую установку, но на мягком ходу, используя резиновые надувные элементы. В народе её называли «самотопом». В этой работе участвовал и мой приятель Москавчук. Был проведён большой объём работ, который в конце концов закончился изготовлением демонстрационного макета «самотопа», но не больше.

 Надо сказать, что директор давно тяготел к проблеме вездеходности. В своё время он изобрёл «воздушную подушку» и использовал её для посадки самолёта. Об этом он рассказал, когда к нему приехали энтузиасты «воздушной подушки», по-моему, из Перми. Они в его кабинете показывали  нам кинофильм по испытаниям автомобиля на воздушной подушке, с колёсами для движения. Эта машина могла ходить по пахотному полю.

Почему я это всё рассказываю? Только для того, чтобы показать атмосферу того времени. Например, когда мы узнали, что выдан патент на карандаш, у которого отсутствует задняя часть грифеля для его экономии, (ведь «огрызок» выбрасывают), мы тут же придумали аналогичное изобретение: Мыло с вкладышем внутри из дешёвого материала, типа картона. Потом оказалось, что такое мыло изобрели немцы, ещё в тридцатых годах.

Потом мы со Смирновым больше года изобретали, сперва, стерео кино камеру, а потом стерео телевидение. Для этого предлагалось в два раза увеличить частоту показа видео изображения и надевать специальные очки, синхронизированные с телевизором, в которых по очереди затемнялись поляризованные стёкла. Когда из патентной службы нам прислали из учебника рисунок кино плёнки, где стерео кадры размещались не параллельно, а последовательно, как мы и предлагали, мы не стали больше бороться, а зря. Жалко было тратить время на переписку.

Я уже рассказывал, как мы придумали двух режимный шаровой двигатель для компенсации всегда недостающей дальности стрельбы ракеты, а также для обеспечения необходимых маневров при отделении боевых блоков и ложных целей. На него мы в компании почти со всем отделом и директором получили авторское свидетельство на изобретение №51453 и стали искать варианты его использования. Так родилось предложение, оформленное в виде плакатного чертежа на ватмане, раскрашенного у художников. Суть его состояла в том, чтобы спереди ракеты размещался приборный отсек системы управления с окном для уточнения положения ракеты по звёздам системы астрокоррекции. Предполагалось, развороты боевой ступени проводить на режиме малой тяги, а доведение боевого блока до необходимой скорости на режиме большой тяги. Такие режимы обеспечивали повышенную точность. Конечно, в то время это была несбыточная мечта и существовала она  как прожект.

Но всё же. В то время Комиссарский часто к нам приезжал и, встречая того, кого он знал из исполнителей, вступал в полемику по поводу обеспечения дальности ракеты. Как говорил незабвенный Смирнов, его интересовала «Д Ю по Д Т», то есть приращение дальности в зависимости от снижения одного килограмма веса по ступеням. В то время ведущим конструктором по Темпу–2С был Галактионский, а я был его заместителем. Комиссарский встретив Галактионского, напал на него, обвиняя, что он недостаточно занимается вопросами обеспечения дальности ракеты. Чтобы как-то защитить честь мундира, мы принесли плакат с нашим предложением по применению шарового двигателя. Когда же рассказали Комиссарскому свои решения, он призадумался, а потом, сказав, что ваш двигатель взорвётся, ушёл. Наверно, он решил, что мы не дремлем, и успокоился. На этом эта история закончилась, но идея не умерла и только через много лет воплощается в жизнь для другой ракеты.

 
Сетевые графики.

Появилась новая панацея, система ПЕРТ, способная спасти неорганизованное хозяйство страны, подкинутая нам американцами, в виде сетевых графиков. Нужно было найти начальника для сектора сетевого планирования и управления (СПУ) в нашем институте. Познакомившись с азами применения сетевых графиков, я загорелся этой идеей. Наконец, установится научно обоснованный порядок, без свойственного тогда волюнтаризма в назначении сроков проведения работ. Для меня всегда была загадка, как можно было выпускать графики утверждённые Комиссией по военно-промышленным вопросам, которые никогда не выполнялись. Фактически графики определяли только объём работ, а сроки все выколачивали из исполнителей как могли. Я решил взяться за внедрение новой системы управления с помощью сетевых графиков, чтобы навести порядок в мутном и непонятном для меня деле планирования работ. Ну и конечно, немаловажным фактором для меня было повышение зарплаты, всегда нехватавшей. Так я стал начальником сектора.

Теперь предстояло научить весь институт, основным понятиям по разработке сетевых графиков. Я организовал занятия во всех заинтересованных службах. Мне приходилось разъяснять умудрённым, опытным в технике людям понятия, которые я сам только, что узнал и испытывал трудности в объяснениях вопросов, которыми иногда меня ставили в тупик. В конце концов, мы вместе все освоили эту не премудрую науку, и все приступили к составлению сетевых графиков применительно к нашей тематике. Что такое сетевой график? Это цепь событий и работ, увязанных между собой связями. Получается сеть, с началом, например, решением о начале работы, которая разрастается, разветвляется на множество отдельных работ и событий. Затем сеть сужается и заканчивается последним событием, целью всей работы. Поскольку каждая работа может быть оценена временем и другими параметрами, представляется возможным определить общее время работы, которое определяется критическим путём. Знание критического пути, в данное время, позволяет управлять работой, сосредотачивая усилия на работах критического пути, и маневрируя ресурсами работ не критических путей.

Колычев, работавший ранее на радиоэлектронной фирме, где раньше нас  приступили к освоению сетевых графиков, подсказал, что надо сделать стенд для отображения сетевого графика. Он помог в изготовлении этого стенда в нашем производстве и покупке стрелок и событий, сделанных из металла с магнитами, на его бывшей фирме. Стенд, представлял из себя, металлическую,  большую панель, покрытую молотковой эмалью, закреплённую по всей площади, одной из стен комнаты сектора. На этой панели выкладывался сетевой график, с помощью магнитных стрелок и событий, на которых отображались наименования каждого события. Наш большой график, который у нас получался, требовал больших затрат труда, выглядел как что-то совершенно заумное и непонятное, но красиво смотрелся высвечивая разные пути разноцветными стрелками. Я понял, что из этого стенда ничего у нас не получится, но пригласил директора посмотреть на него. Директор посмотрел, ничего не понял, не увидел даже наименований событий и больше даже не вспоминал про эту игрушку. Стенд, как памятник, ещё долго стоял, пока его не разобрали, а магниты не растащили на браслеты, якобы для снижения давления.

 Конечно, расчёт сетевых графиков, имеющих множество работ, нужно проводить с помощью ЭВМ, чтобы отслеживать меняющуюся ситуацию. Министр создал НИИ в отрасли. Директором стал математик, разработавший программу расчёта сетевого графика на полторы тысячи событий. Весь НИИ состоял из директора с секретарём и нескольких «специалистов» кураторов. Практической помощи от этого НИИ мы не получали, кроме примитивной программы для ЭВМ. Говорили мне потом, что этот директор от такой работы спился. Наш вычислительный центр приступил к освоению его программы. Все службы института по приказу  осваивают и составляют, непонятные пока для них, сетевые графики. Все «пищат», но делают! Первым опытом стал сетевой график подготовки и пуска на полигоне испытательного ракетного снаряда (ИРС) ракеты Темп-2С. График получился небольшой, и первый опыт с учётом его расчёта на ЭВМ прошёл успешно. Точно, в определённый графиком срок, провели пуск ИРСа.

Министр лично контролировал ход работ по Темпу-2С. Намечался его приезд в институт, поэтому он потребовал, чтобы к его приезду были бы составлены сетевые графики работ по теме. Время на серьёзное и правильное составление графиков с привлечением служб института было мало, и чтобы всё-таки выполнить приказ, мы решили своими силами сектора сделать графики. Жуков и Мышалов, мои сотрудники, начертили на кальках несколько графиков работ по отработке основных двигателей и обеспечению пуска первой ракеты. На совещание с министром в кабинете директора развесили пять длинных листов синек, испещрённых кружочками-событиями и стрелками-работами между ними. Определены были и критические пути. Под нашими синьками висели плакаты ракеты и двигателей. Директор доложил о состоянии работ, иногда, указкой показывая в направлении наших графиков. Министр с удивлением посматривал тоже иногда в сторону графиков, но ни одного вопроса по ним не задал, как будто он их не видел и не просил их составлять.

Увидев реакцию министра на сетевые графики, Галактионский предложил сделать укрупнённый сетевой график или генеральный, в котором определялись бы ключевые события и работы по созданию ракетного комплекса Темп-2С. На большом листе ватмана «нарисовали» линейный график с кружочками и стрелками, назвали его сетевым. График сделали красивым, с применением красного цвета и даже небольших картинок, а каждый пуск был отмечен красным флагом. Получился красивый, наглядный и понятный псевдо сетевой график. Вскоре состоялся визит к начальнику главка нашего министерства с графиком. График повесили на стену в кабинете начальника, и меня директор попросил его доложить. Я стал докладывать, делая упор на то, что для обеспечения события – «первый пуск ракеты», необходимо обеспечить свершение предыдущих событий сети. Начальство не адекватно реагировало. Директор не утерпел, встал и доходчиво стал объяснять: - «Прежде чем делать ракету для пуска, необходимо провести определённый объём наземной отработки систем и узлов, для обеспечения надёжности. Это требует определённого времени». Первая обкатка графика состоялась.

В то время руководство полагало, чтобы ускорить работы по созданию ракеты, а это требовала международная обстановка, надо всеми силами изготовить ракету для первого пуска. Так поступал Королёв и другие главные конструктора, заставляя смежников ускорять свои работы. Получалась такая ситуация: ракета уже готова, а система управления и другие системы запаздывали. Когда же появлялись все системы, приходилось дорабатывать ракету. Это кажущееся ускорение негативно сказывалось на надёжности и на количестве материальной части, в угоду загрузке мощностей завода. Главное было пустить, а уж потом разбираться. Это часто приводило, и приводит до сих пор к аварийным пускам.

Далее предстояло утвердить график у министра на совещании, которое намечено провести у Пилюгина. Пилюгину показали график у нас в институте накануне совещания. К вечеру решили график отправлять на фирму к Пилюгину. Был конец рабочего дня, и я вызвался доставить его на своей машине, учитывая, что я жил недалеко от этой фирмы. Договорились, и Пилюгин позвонил к своему секретарю - дежурному и сказал: «Сейчас приедет Жигунов на Жопорожце с документами для совещания, пропустите его и обеспечьте приём документов».

 Директор очень удивился и сказал мне: « Я не думал, что ты такой богатый, у тебя есть машина». Я промолчал, а про себя подумал: «Ничего себе богатство»?

Время было позднее и вместо секретаря нашего директора сидел ночной дежурный, из бывших гебистов. Через него я оформил документы, взял большой упакованный плакат и с сопровождающим пошёл садиться в свою машину. Потом подумал, зачем я буду гонять сопровождающего меня парня, туда и обратно. Я его отпустил, а сам поехал один. Мне же всё равно ехать по дороге домой. Быстро поехал по вечерней Москве, но когда стал проезжать мимо американского посольства и далее по туннелю на Садовом кольце, в меня вдруг вселилась тревога: а что будет, если случится, что ни будь со мной или с машиной? Отогнав эти мысли, я надавил на газ и поехал ещё быстрее. Подъехал к проходной института, где меня тут же пропустили внутрь, и я подъехал к инженерному корпусу, где располагался секретный отдел. Там быстро сдал свои документы. Через десять минут я был уже дома. На следующий день, с утра моя машина уже стояла у корпуса, где располагался кабинет Пилюгина. Потом за ней по очереди встали машины директора, заместителя министра и самого министра. Зрелище комичное, но совещание прошло успешно, и наш генеральный график был утверждён, хотя министр был несколько смущён, что всё уже было решено без него. Обратно график доставили позже.

Когда я появился в институте, меня ждал сюрприз. Ночной дежурный по институту или ночной директор, как их называют, «накатал на меня телегу», о том, что я нарушил порядок доставки секретных документов, поехав на своей машине, да ещё один. Я удивился, вместо благодарности, я получил по морде. Я же действовал с ведома руководства. Пошёл к Наумычу. Тот сказал, чтобы я поговорил с главным режимщиком Соколом. Конечно, я заподозрил Наумыча в очередной козне, ему ничего не стоило остановить эту кляузу, но делу был дан ход. Сокол, бывший полковник, очень разумный человек, сказал мне, чтобы я написал объяснительную записку, обосновав свой поступок моим рвением по безусловному выполнению задания. Я так и написал, и от меня отстали.

Заодно, Сокол мне рассказа пример из его жизни. Однажды к нему пришёл бдительный работник режима с бутылкой вина и стаканами, которые тот изъял с места преступления, с жалобой на пьяниц. Сокол его спросил: «Покажи, как они пили»? и придвинул к жалобщику бутылку и стакан.  Тот не задумываясь, налил в стакан вина и выпил, и тогда только понял подвох. На работе же нельзя пить. Сокол был умница, его все уважали, и я надеялся, что дело будет замято.

Значительно позже я узнал от своего приятеля по автомобильным делам и отдыху,  Ешкина, который был близок к режимным службам, что дело просто так не замяли, а была проведена тщательная проверка моего поступка. Спасло меня то, что когда устроили следственный эксперимент по поездке от нашего института до фирмы Пилюгина на время, то оказалось, что я ехал на своём Запорожце значительно быстрее, чем получалось у них на «Волге». Значит, я нигде не мог задержаться и совершить какой-то шпионский акт. Когда я сказал на это Ешкину: «Ну и чёрные души, как они могли меня даже заподозрить»! Он мне ответил: «Володя, они же уверены, что борются с врагами народа».  То есть, все мы потенциальные, подозреваемые враги народа, подумал я.

Важным событием для меня стала поездка в Миасс на фирму Макеева, где довольно серьёзно была поставлена работа по сетевым графикам. Поехали мы вдвоём с Беловзоровой. Миасс нас встретил контрастом деревянных домишек старого города, стоящих на берегу большого озера Тургояк и современного города. Мы поселились в многоэтажной, современной гостинице с рестораном. Потом, по длинной дорожке из бетонных плит дошли до предприятия. Здесь я познакомился с, уже давно работающей, системой сетевого планирования и управления. Каждой проводимой работе, присваивался номер. На отдельной карте из отделов информация о работе поступала для расчёта общего графика на ЭВМ. Результаты расчётов анализировались для принятия управляющих решений на различных уровнях. Для управления заказом в целом на высшем уровне, в Москве была организована Оперативная Руководящая Группа (ОРГ), с большими полномочиями, состоящая из заместителей министров основных отраслей, занятых разработкой заказа. Регулярно группа специалистов готовила красочный график хода работ по заказу, для рассмотрения на ОРГ, «чтобы даже ослу было бы всё понятно», как мне тут говорили. Работа здесь была поставлена солидно с большим размахом, многие специалисты были старше меня. Кроме оперативной работы, проводились исследования с помощью сетевых моделей по улучшению организации работ. Я был доволен полученной информацией, но вместе с тем, я понимал насколько кустарно и узко, без размаха ведётся работа у нас. Скрасило наше пребывание в Миассе посещение ресторана и поход на озеро Тургояк. В ресторане мы с Беловзоровой хорошо выпили и закусили. Потом весь вечер с удовольствием танцевали, хотя я боялся перейти грань и дать повод для сплетен. Беловзорова была старше меня, и не в моём вкусе, но она была умница, мы всегда находили с ней общий язык. Про неё ходили разные слухи, но я в них не верил. Директор, её ещё молодую приметил и говорил: «Дайте мне в помощь одну Беловзорову и она справится с работой всего планового отдела». Так потом и было.

Озеро Тургояк, окружённое таёжными и скалистыми берегами с чистейшей, прозрачной водой, в которой голубизной светилось небо, притягивало к себе и создавало хорошее настроение. Мы с удовольствием ходили и прыгали по камням на его берегу, наслаждаясь открывающимися красотами местных пейзажей. Дышали полной грудью свежим, как бы морским воздухом. Мы на лодке заплывали на самую середину озера и даже пили там прозрачную воду. Напитавшись новой информацией и необыкновенной энергией воды озера и природы, мы из Миасса  уехали в Москву.

Наступило время выпуска эскизного проекта Темпа-2С с новыми характеристиками и новым смежником по системе управления. Пилюгин реализовал нашу идею и сделал приборный отсек герметичным, выбросив герметичные корпуса отдельных приборов, снизив общий вес приборного отсека. Лунёв стал душой этого проекта.  На боевой ступени применены четыре вращающихся двигателя с двумя соплами обеспечивающими однократный реверс тяги, родившиеся, как более реальная альтернатива проектного отдела во главе с Васильевым, нашему шаровому доводочному двигателю. Эти двигатели обеспечивали наведения на цель боевой части и специальных средств прорыва противоракетной обороны противника. Идею развоза боевых блоков и теоретическое обоснование этого привнёс выпускник МАИ Жирухин. Двигатели второй и третьей ступеней в своих корпусах имели в районе задних днищ топливо с низкой температурой горения, откуда «холодный» газ через четыре трубы с системой регулирования вдувался в закритическую область сопел, создавая управляющие силы. Регулирование расхода газа производилось вращающейся заслонкой из тугоплавкого материала, которая называлась сапожок. Много сил этим вопросам отдавали Берг, Корнил и Павлов. Между ступенями впервые были применены сбрасываемые отсеки, рубившиеся на четыре сектора специальными детонирующими зарядами. Это стало возможным благодаря энтузиазму и упорству Ефимова, отдавшего все свои силы, а потом и жизнь этому. Конечно, во всех этих новшествах была заложена воля директора. Контейнер для обеспечения температурного режима зарядов двигателей и ракеты в целом, под руководством Карпенко стал круглым и одновременно он обеспечивал «миномётный» старт ракеты, с помощью двух пороховых аккумуляторов давления (ПАД). Миномётный старт уже «работал» у Янгеля. ПАДами занялся Тарасов. Горизонтальное прицеливание, при нахождении пусковой установки на боевом дежурстве с горизонтальным положением контейнера с ракетой, впервые было применено на Темп-2С. Комплексом в целом занялся Виноградин с Соломонским Львом. Всё было ново в проекте Темп-2С.

Впервые при выпуске эскизного проекта мне пришлось оформить по «науке» сетевые графики и предложения по срокам проведения ОКР в отдельной книге. Каждым отделом был создан сетевой график работ, закреплённых за отделом и были согласованы с заинтересованными отделами совместные события, по которым можно было связать между собой графики в общую сетевую модель всей работы. Провели расчёт всей модели на ЭВМ и получили критические пути и общий срок проведения работ до выхода на лётные испытания. Кроме этих материалов в  книгу ЭП я поместил предложения о необходимости создания Оперативной Руководящей Группы для управления разработкой комплекса Темп-2С. Я не надеялся, что к нам кто ни будь, прислушается, зная несерьёзное отношение руководства к системе сетевого планирования. Правда, Наумыч, в этот раз, сказал, что он, наконец-то, увидел, действительно, серьёзный документ. Хотя он его подписал, не читая.

Несмотря на мой пессимизм, пришло известие, что организована Межведомственная Оперативная Группа (ОРГ) по нашему комплексу во главе с заместителем министра нашего министерства Финогеем. Я был неофициально прикомандирован к молодому заместителю министра, пришедшему в министерство по просьбе министра от Пилюгина. Министр говорил Пилюгину: « С железками мы, как ни будь, разберёмся, а вот по системе управления нужен специалист приборист». Я стал много времени проводить в приёмной Финогея, помогая ему разбираться с комплексом, и готовя различные справки. Финогей говорил, что ему нравится, что у него сидят теперь два помощника. Для знакомства я пригласил его помощника Гришкина и секретаря Зину, мне понравившихся, в ресторан напротив – Софию, где мы прекрасно освоили седло барашка и подружились. В мои задачи теперь входила подготовка плана работ, повесток заседаний и решений ОРГ. Мышалов помогал мне в оформлении бумаг. Первым делом мы заказали в типографии первый лист для решений ОРГ в цветном исполнении с наименованием нашего комплекса. Зная состояние работ, я старался включить самые критичные вопросы, сдерживавшие работы по комплексу. План работ контролировался в ЦК КПСС и правительстве. Вскоре меня вызвал директор в свой кабинет, где был и Наумыч и сказал мне: «Если ты хочешь работать в министерстве, то переходи туда»! Я опешил, ничего не мог понять и стал лепетать, что я не смогу работать без директора, без института. Я действительно не желал работать в министерстве. Затем директор стал меня учить, как надо вести себя ведущему конструктору и, между прочим, сказал, что надо докладывать ему о поведении сотрудников. Я молча ушёл, оскорблённый, значит, он мне предложил быть его наушником, чего я в принципе не мог принять и стать каким-то ябедой. Я как бы, пропустил его фразу, мимо ушей, считая для себя это большим позором. После этого инцидента я понял свою оплошность. Я дал Финогею предложения по  плану работ ОРГ, включив вопрос об обеспечении максимальной дальности полёта (МПД) ракеты. ОРГ это не партийное собрание и нельзя было выносить сор из избы. Наумыч торжествовал.

Потом, для обеспечения заданной дальности, был значительно увеличен стартовый вес ракеты. Двигатель первой ступени оснащён одним центральным соплом, существенно улучшающим работу двигателя. Для управления полётом, сопло первой ступени оснастили газовыми рулями.

            Важным событием в понимании процессов создания управляемой ракетной техники стало совещание по сетевому планированию. В совещании принимали участие основные головные фирмы разработчики ракет, с участием заказчика от министерства обороны. Я был приглашён на это совещание. Выступавшие на совещании рассказывали о своём опыте внедрения сетевых графиков в свои разработки. Все сетовали на недостаточность материалов по методологии самого процесса создания ракет. Все варились в собственном соку. Особенно ярко с большим апломбом выступили представители от фирм Королёва и Макеева. Я выступал последним, от фирмы оборонной промышленности, тогда мало известной. Развесив на стене пять больших плакатов со структурными схемами состава ракеты и двигателей, я стал рассказывать о первом опыте внедрения системы ПЕРТ и тоже обратил внимание на то, что конструктора путаются в этапах создания ракеты и нужна единая терминология. Тут меня прервал председатель, седой генерал Малахов, как будто он ждал моей последней фразы, и, встав, резюмировал, что нужно разработать специальное положение.

Положение было разработано, название длинное, но сокращённо это РК-75. Положение сыграло свою положительную роль, но вместо рекомендательного оно стало обязательным для исполнения, (Военные любят порядок) а в таком деле всего невозможно предусмотреть. Военпреды всё понимают буквально и часто ставят палки в колёса по непринципиальным вопросам, увеличивая количество переписки и телеграмм. Это в первую очередь относится, на этапе опытной отработки, к требованию: «Изготовлено по РК».
                Дочь.

У Болотинова произошла трагедия. Он пригласил нас с Аллой к себе в гости, чтобы мы помогли пережить ему с женой постигшее их непоправимое горе. Их восемнадцатилетний сын в школе получил двойку по сочинению, очень расстроился и особенно боялся реакции отца. Отец был для него авторитет. Болотинов был начальником отдела со строгим характером. Семья жила в достатке, в хорошей квартире, у них была машина «Волга»-21, по тем временам, предел мечты. В женский день сын ушёл к своей девочке и долго не возвращался домой. Мама, обеспокоенная долгим отсутствием сына, не выдержала и пошла из дома на его поиски. Выйдя из квартиры, на лестничную клетку, она в ужасе увидела, что её сын лежит мёртвый с ремнём на шее, привязанным к перилам. Дикий случай, он повесился на своём ремне, в вертикальном положении. Меня Болотинов позвал к себе с женой, потому, что мы знали  его сына. Горе нельзя было даже осознать. Мы провели целый день в переживаниях и в утешениях неутешимого горя. Эти переживания настолько на меня подействовали, что я задумался: а что произойдёт, если что-либо случится с моим сыном.  Тогда я решил: нужен второй ребёнок! Тем более, что у моих друзей и брата появились вторые дети. Как только мы вернулись из гостей домой, мы оказались в постели, и я запомнил тот момент, когда произошло зарождение нового человека. У меня не было на этот счёт никаких сомнений. Действительно, скоро Алла забеременела! Теперь я уже мечтал о девочке.

Поскольку у Аллы уже появился животик, отпуск мы  собрались провести летом в Адлере, где нам забронировали домик от работы моей мамы, в более-менее благоустроенных условиях. Перед отъездом, договорились с Байковым, чтобы заехать по дороге к нему на Тамбовщину, где живут его родители, а он будет там отдыхать. Как всегда, собрали своё туристское снаряжение, нагрузили всё на багажник, а сверху положили круглый самодельный походный стол. Машина, действительно, стала похожа на броневик, да ещё спереди торчали вёсла от надувной лодки, как пулемёт. Я взял и поставил за своё сидение в машине охотничье ружьё дяди Юры, чтобы на озёрах поохотиться на уток. Сезон охоты вот-вот должен был открыться. У меня не было никаких документов, ни охотничьих, ни на ружьё, но Байков уверил меня, что там, где мы остановимся на стоянку у озера, совсем дикое место и людей вообще не бывает. Утром, рано, я, Алла, Костя и будущий ребёнок, на нашем броневике, устремились с дачи, по шоссе, по направлению в Тамбов. Когда началась тамбовская земля, и мы свернули на грунтовую дорогу, мы поняли, что такое чернозём. Стояла жаркая погода, и за нами развивался чёрный шлейф пыли. Когда мы приехали на место, в деревню, нас нельзя было узнать. Мы скорее были похожи на кочегаров или на трубочистов, чем на добропорядочных туристов из Москвы. Нас очень душевно встретили Байков и его родители, но мы, сполоснувшись, попросили нас проводить скорее на место стоянки у озера. Озеро с чистой прозрачной водой находилось среди леса и образовалось в углублении, где раньше, давно, добывали торф. Берега уже успели зарасти камышами и осокой, в которых игрались иногда рыбы. Место было изумительно красивое, тихое и пустынное. На большом пространстве, мы здесь были одни. Мы с Костей установили палатку, надули надувные матрасы, согрели чайник на бензиновом примусе, и стали ужинать за нашим круглым столом, сидя на раскладных стульях. Всё хорошо, но только, когда разгружали багажник, я обнаружил на нём трещину. От здешних дорог, при большом перегрузе, багажник не выдержал. Я решил, что утро вечера мудреней, и мы с Костей пошли по берегу ловить рыбу. Утром пока Костя спал, мы с Аллой сели на надувную лодку, заплыли на середину озера и стали ловить удочками рыбу. Сидели, сидели, а рыба не ловилась. Вдруг она как сумасшедшая заклевала, и мы не успевали менять червяков, дёргали и вытаскивали рыбу. Алла никогда не ловила рыбу, а тут ей везло. Также неожиданно, как начался, так и закончился клёв через полчаса. Сколько мы потом не сидели, поклёвок больше не было. Клёв был до шести часов. Когда Костя встал, мы позавтракали и поехали в гости к Байкову, как мы и обещали, а заодно надо было узнать, где можно отремонтировать багажник.  Байков встретил нас очень радушно. У себя в огороде, в пруду он наловил удочкой карасей на огромную сковороду, за двадцать минут. Пока он ловил карасей, мы знакомились с местным бытом. Очень понравилось, как тут делали вкусный квас из муки в большой бочке и солёные огурцы, которые засаливались тоже в бочке. В квас подливали воду, а в соленье свежие огурцы. Процесс был непрерывный. Понятно, как замечательно мы провели время в гостях с самогоном и русской обильной  закуской. Узнав, что отремонтировать багажник можно в местной МТС, и как к ней проехать, мы уже вечером отбыли на своё озеро. На  озере, одиноко, стояла наша палатка, и больше никого, но где-то близко бухала ружейная пальба. Охота ещё не открылась. Я забеспокоился, ничего себе дикое место, если рядом палят из ружей. Всю ночь и утро где-то стреляли. После обеда я поехал один к МТС, оставив Аллу и Костю одних в палатке. Ремонт багажника затянулся. Простое дело никак не получалось, то кого-то не было, то чего-то не было, то ещё что-то. Только часам к десяти я смог уехать к себе с исправным багажником. В темноте включил фары машины и стал с трудом вспоминать дорогу на озеро. Вдруг слышу рокот моторов и какой-то шум, Поехал на шум. Выезжаю на перекрёсток дорог, и вижу, на меня смотрят фарами несколько машин. Удивился, подумал с опаской, чего они тут делают? Люди около машин на меня с любопытством посмотрели, а я свернул на дорогу, ведущую к озеру, и вскоре подъехал к своей палатке. В палатке меня ждала возбуждённая Алла и рассказала, что недавно, когда они с Костей легли спать, к палатке подъехали машины. Мужчина снаружи потряс палатку, сказал, что он из рыб-охраны и спросил:  «кто находится в палатке»? Состояние Аллы можно понять. Ночь. Пустынное озеро. Она одна, беременная, с ребёнком. Вокруг чужие мужики. Намерения их неизвестны. Сначала Алла выпустила из палатки Костю и стала объяснять из палатки, что муж уехал в МТС чинить багажник и задерживается. Мужики попросили всё-таки выйти её из палатки, осмотрели внутренности палатки. Потом стали расспрашивать: не видели ли мы кого-нибудь, кто здесь стрелял и не стрелял ли я. Но уверенное поведение Аллы, наверное, их убедило, и они уехали. Я тогда понял, что они именно меня сторожили, чтобы убедиться, что я еду из МТС, и, увидев меня, успокоились. А, если бы меня остановили, то они смогли бы увидеть ружьё у меня за спинкой сиденья. Я понял, какой беды я избежал, но это из серии: «а если бы он вёз патроны»? Эти события ускорили наш отъезд на юг, и через день, распрощавшись с Байковым, мы выехали на шоссе. Ружьё, я так ни разу и не расчехлил.

Проехав по шоссе до Туапсе, мы решили заночевать на берегу моря, где располагалась дикая стоянка с многочисленными палатками. Нашли свободное место и поставили палатку недалеко от протекающего в море ручейка. Довольные удачным устройством на ночлег, мы поехали в Туапсе и сели покушать на открытой веранде ресторана. Нам принесли к еде кувшин очень вкусного напитка, и мы восхищались его необычным вкусом. А, в это время, небо потемнело, и пошёл дождь, а мы радовались, что мы сухие сидим и наслаждаемся отдыхом после дороги. Когда дождь закончился, мы сытые, поехали на свою стоянку. Приехали на стоянку и не узнали её. Ветром снесло многие палатки и нашу тоже. Наша палатка и все вещи плавали в воде, в резиновом полу палатки. Уже ночь, надо спать, а кругом вода. Пришлось собрать вещи и погрузить их на багажник, а самим лечь спать в одежде на сиденьях в машине. Я беспокоился за Аллу, но она героически всё перенесла, и благодаря этому мы смогли ранним утром уехать в Адлер.

Приехали в Адлер, и нашли женщину, которая нас должна была устроить в домик. Когда она увидела нашу машину и села в неё, она явно испытывала смущение, потому, что к ней обычно обращались люди солидные и возили её на Волгах. Вскоре нас поселили в летний домик, с кухонькой и отдельным входом. Рядом с домом был глубокий овраг, по дну которого тёк ручей не более метра в ширину, где можно было умыться. Мы быстро освоились с обстановкой и стали вести размеренный образ жизни отдыхающих, проводя основное время на пляже у моря. Я плавал с маской и ластами до полного изнеможения. Красота подводного мира завораживала и я даже не замечал как шло время, снимая кинокамерой, помещённой в подводный бокс, прекрасные пейзажи и обитателей подводного царства. Я охотился и на рыб, с пиротехническим ружьём. Улов мой был мизерный и, наверно, не съедобный, но рыбки были красивыми с разноцветной окраской. Однажды, я долго плавал с кинокамерой и, когда увидел около себя людей в лодке, хотел спросить у них, сколько времени? Сколько я не открывал рот, слов я произнести не мог. Ребята поняли, что со мной, что-то не ладно, и подцепили меня, и доставили на берег. Я так замёрз, что стал нем как рыба и дрожал. Отогревшись на солнце, я стал опять человеком и больше не плавал с маской.

По радио и телевиденью до нас дошла неприятная весть, что под Туапсе прошли ужасные ливни, и вода с гор затопила речушки, текущие в море и безжалостно смывает всё, что попадается на её пути. Как раз на нашей бывшей стоянке, где мы недавно только  промокли, теперь унесло в море более двадцати машин. Стихия разбушевалась, а нам везло, и мы продолжали свой отдых.

Тут я вспоминал о своих ночных переживаниях, когда мы однажды в Крыму проехали двадцать два километра на гору Ай Петри и решили там заночевать в машине, чтобы спустится вниз в светлое время, утром. Машина стояла на самом верху горы и всю ночь раскачивалась от налетавших порывов ветра из стороны в сторону. Было впечатление, что она может перевернуться. Высота здесь как будто не ощущалась, но когда мы там выбросили разбитый термос, то долго слышали звуки ударов его о камни. Ощущение не из приятных. Я не спал, надеясь в случае опасности спасти семью. Я понял, насколько может быть сурова стихия. Хотелось спрятаться, в какую ни будь раковину.

Как будто капризная природа решила нам показать свою силу и мощь. Погода вдруг испортилась, с гор пришли и повисли серые тучи, пошёл сильный дождь. В мгновенье всё вокруг изменилось. Алла стала нас громко звать с Костей, чтобы мы посмотрели, как наполняется наш ручей, рядом с домом. Вот он из ручейка превратился в полноводную реку. Затем, хлеща через небольшой горбатый мостик, вода стала разливаться кругом, заполняя местность вокруг нашего дома. Люди ходили босиком по щиколотку в воде. Мы тоже босиком пошли к морю. Море было серое в мутных потоках ила и грязи, выносившейся из полноводной реки. По ней плыли деревья, смытые с берегов, плыли обломки какого-то жилья и всякая всячина. Река рокотала от быстро текущей воды. Стихия шутила с нами, но всё-таки щадила нас и нашего будущего ребёнка. Алла прекрасно перенесла наши приключения и чувствовала себя хорошо. Потом нам сказали старожилы, что такого наводнения не было в этих местах пятьдесят лет. Несмотря на стихию, мы посетили свои любимые места: Самшитовую рощу, озеро Рицу, Красную поляну, Гагры, Пицунду и Сочи. Попутешествовав, мы благополучно, без приключений,  вернулись домой в Москву.
         Полёт в Волгоград. Рождение дочери.

13 декабря 1971 года назначено совещание в  Волгограде по состоянию работ по комплексу Темп-2С. Я надеялся, что меня, секретаря  оперативной группы, возьмёт с собой на аэродром рано утром председатель группы, но он сказал, чтобы я ехал с коллегами. Знай, мол, своё место, слегка обиделся я. Утром шёл снег, и я, как назло, опоздал во Внуково к посадке в самолёт, летевший спец рейсом. Самолёт стоял и ждал только меня. Я по заснеженному полю прибежал в самолёт, за мной захлопнули дверь. На меня кто-то зашикал и мы тут же взлетели. Не успели позавтракать и выпить немного спиртного как нас доставили в Волгоград на совещание, на завод. На совещании выяснилось, что сроки установленные ранее срываются. Я, собравшись с виновниками срывов сроков проведения работ, составил с ними новый график работ. Как говорил Протасов: «старый график, на фиг»! Каково же было моё удивление, когда я стал докладывать этот график директору, он вспылил, шея его покраснела, и он бросил мне график со словами: «Опять пролонгация сроков, меня это не устраивает»! Я опешил, другого пути же не было, так всегда поступали, если срывались сроки. Посовещавшись ещё в узком кругу, и, не найдя приемлемых решений, все участники совещания в этот же день сели в самолёт и вернулись в Москву. Домой я добрался к десяти часам вечера. Всю Москву занесло снегом. По глубокому снегу было трудно идти. Придя, домой, узнаю неожиданную новость. Аллу, только что, её отец отвёл пешком в роддом. Она должна родить. На этот раз я хотел, чтобы родилась девочка, и по некоторым признакам так и должно было  быть, но чем чёрт не шутит! Утром я побежал к родильному дому и узнал, что родилась девочка более четырёх килограмм. Ура! Когда пришла пора забрать Аллу и ребёнка из роддома, я на радостях заплатил медсестре, вынесшей девочку, пять рублей, как за мальчика. На Запорожце мы все приехали домой, радостные и умилённые малым существом.

            Праздновали это событие почти месяц и продолжали и в Новый год. Под столом в большой комнате стоял картонный ящик со столичной водкой, готовый к использованию и к приходу многочисленных гостей.

Вскоре я научился успокаивать девочку, когда она просыпалась и плакала. Стоило мне положить ей на лобик и глазки свою ладонь, она успокаивалась и засыпала. Я очень гордился этим достижением. Спустя много лет, я увидел по телевидению, как монахи в монастыре Китая успокаивали тигров, живущих с ними, кладя им ладонь в район «третьего глаза». После этого полосатые хищники слушались монахов беспрекословно.
      Курить можно.

Наверно первый раз я увидел Пилюгина на Научно Техническом Совете с участием главных конструкторов и Смирнитского от военных. Здесь я впервые узнал, что у нас будет СУ на базе БЦВМ с троированием каналов для повышения надёжности, потому, что изготовление плат с ЧИПами тогда ещё было плохо отработано. Каждый главный стремился, как можно больше рассказать о своих вопросах. Пилюгин встал, чтобы выступить, и сказал, что он будет говорить о своей системе по времени больше, чем все остальные, учитывая важнейшую роль его системы. Он долго как ученикам рассказывал о сложностях создания своей системы. Я сидел рядом с секретарём НТС Борисовой, чтобы ей помогать, но она вскоре мне призналась, что она не может даже понять, о чём здесь говорят, и поэтому мне пришлось писать за неё протокол этого заседания.

Однажды после аварийного пуска мне поручили организовать установку на очередное изделие телеметрическую аппаратуру для замера скорости полёта для уточнения параметров системы управления. Установку этой аппаратуры потребовал Пилюгин. Для переговоров я поехал с Ряполовым к Пилюгину, но он куда-то уехал и в его ожидании, мы целый день просидел у Лапыгина, тогда опального. Нас всячески развлекали различными разговорами. Запомнился рассказ старого ветерана, однокашника Пилюгина, как он рассказывал про первую ракету в их молодые годы. Особое внимание они уделяли полярностям рулей управления, чтобы ракета не могла полететь в другую сторону, они визуально лично убеждались, что рули отклоняются туда куда нужно. Поздно вечером мы попали к Пилюгину.

 Дело было срочное и я с Елагиновым, главным инженером, в воскресенье поехал снова к Пилюгину, чтобы подписать соответствующее решение. Время было летнее, Пилюгин уже был в своём кабинете в тенниске и дал команду собрать своих специалистов. Довольно быстро все собрались за длинным столом. Не могли только найти Радкевича. Ему наверно не хотелось в воскресенье идти на работу, как тут предполагали. Я и Елагинов сели за приставной маленький столик, на котором было написано: «Курить можно». Никто не курил. Затем Пилюгин вслух зачитал привезённое мной Решение и спросил мнение всех: есть ли возражения. Возражений не последовало. Решение было подписано. Тут я влез, говоря: «может быть можно обойтись без этой станции», Пилюгин посмотрел на меня удивлённо, обвёл взглядом своих специалистов, поднял вверх решение и задумчиво спросил их: «Может мы зря подписали это решение»? Выручил ситуацию Елагинов, он как лев бросился к Пилюгину, чтобы спасти решение, взял его из рук Пилюгина со словами: « Нет, нас устраивает это решение»! На этом инцидент был исчерпан. Мы затем доработали по телеметрии следующую машину и получили положительный результат.

По велению судьбы, я лично больше не встречался с Пилюгиным, хотя видел изредка его на совещаниях, но одним из первых узнал о его кончине. Случилось, что в парткоме официальные руководители отсутствовали и меня посадили в кресло секретаря парткома, для исполнения его обязанностей. Я не стал упираться и исправно отвечал по телефонам на разные вопросы. Утром мне позвонил Наумыч, исполнявший тогда обязанности директора, и спросил: «Ты сейчас секретарь парткома? Я замялся, начал уклончиво говорить, что меня временно сюда посадили. Тогда он мне сказал, что умер Пилюгин и сейчас к нам приедет Пименов из МГК партии, а секретарю парткома полагается его встретить у ворот института. Я побежал к воротам, они были открыты настежь, и стал ждать. Подъехала чёрная Волга, охранник отдал честь и машина, не останавливаясь, поехала к корпусу, где размещался директор. Я опешил и обиделся, что было делать? Опять козни! Я быстро пошёл к кабинету директора. Когда я вошёл в кабинет, там был Наумыч и Пименов. Наумыч представил меня, как секретаря парткома, но Пименов к этому отнёсся совершенно равнодушно и безразлично и продолжил разговор о Пилюгине, рассуждая о похоронах и где размещать некролог, как будто он сомневался, что Пилюгин достоин некролога. Меня поразила сама постановка вопроса, я уважал Пилюгина и не сомневался, что конечно некролог будет в центральных газетах. Пименов, стоя рассуждал, как будто он чего-то знал и сомневался, а потом сказал: «Наверно некролог будет всё-таки в «Правде», а мы опубликуем его в «Московской правде». Мы молча слушали его рассуждения. Потом он сказал, что я ему не нужен, и я удалился. Зачем он приезжал, я так и не понял, но я слышал, что Пилюгина недолюбливала власть за его самостоятельный характер.
ВПК

Первый большой всеобъемлющий график ВПК составлялся после выхода постановления правительства и ЦК о  разработке комплекса Темп-2С в окончательном варианте исполнения. График писали и редактировали в кабинете директора, во вновь построенном, школьного типа, здании. Нужно было написать: наименование работ, количество и срок проведения работ, заказчика и исполнителя работы. Здесь собирались все причастные к различным вопросам, как наши специалисты, так и смежники, главные конструктора. Директор сидел за своим столом на возвышавшейся «паперти». Возглавлял эту работу Комиссарский, который быстро расправлялся, вразумлением, с несогласными.  Он страницу за страницей «прочищал» график от всякой шелухи, которую каждый исполнитель пытался включить на всякий случай. Кругом бегали в машбюро и обратно наши люди, и весь наш отдел. Столпотворение было великое. Несмотря на жёсткие меры по ограничению графика он получился, довольно объёмным: двести восемьдесят листов. Когда работу почти закончили, выяснилось, что не хватает одного листа, а ведь график, естественно, был с грифом. Начались лихорадочные поиски листов по маршрутам движения. Волнение нарастало, поиски не давали результата, но вдруг Поляков находит пропавшую страницу, якобы, в мусорной корзине машбюро. Ура!   

            ВПК контролировала ход работ по нашей тематике. Приглашали нашего директора и учиняли проверку с пристрастием, тем более работать в ВПК уходили наши люди: Осадчиий, потом Хром, потом Кирягин - старший, по очереди занимая место нашего куратора. Вымещая старые обиды, они часто задавали чиновничьи вопросы по различным номерам правительственных документов, которые было невозможно запомнить, но это ставило в тупик докладчика, после чего следовала фраза: «Да, он даже не знает этого постановления»! Однажды меня, по уважительным причинам, не было на работе, и Курило подготовил справку для доклада на ВПК, чего-то в ней напутав. На ВПК произошёл скандал, и директор приехал оттуда разъярённый. На следующий день Курило принёс лист бумаги с таблицей, где кратко были расписаны все действующие правительственные документы и рассказал о происшествии. Я принёс этот лист с таблицей директору, и он ему понравился. Теперь можно было сориентироваться в этом лесу документов. Но затем вдруг директор сказал: «Давай уволим Курило»! Видно ему здорово досталось. Но потом всё обошлось. Такие совещания и доклады, с непривычки, подрывали здоровье и психику директора, и сердце его не выдержало. У него произошёл инфаркт.  Он попал в больницу, лежал там привязанный к кровати ремнями, чтобы не мог двигаться. Меня как раз только что назначили ведущим конструктором, и по-человечески я должен был бы посетить директора в больнице, но вместе с тем я боялся проявить инициативу, чтобы не показаться подхалимом. Навещал директора, в основном, Шлёнский от парткома. Встретился я с директором, только тогда, когда он выздоровел.

Вообще много приходилось общаться с нашими кураторами в ВПК, с которыми в основном складывались нормальные деловые отношения, хотя бывали и трения ведь отвечать всегда сложнее, чем спрашивать. Приятно было посещать Кремль, входя в него через ворота Спасской башни, обедать там, в столовой по низким ценам и покупать иногда дефицитные книги и другое.

Осталась в памяти последняя встреча с Осадчим, которая произошла у меня в Кремле в туалете ВПК. Мы с ним сердечно поздоровались, как старые знакомые, он улыбался своей открытой улыбкой, но когда он стал уходить, чуть переступая ногами, мне стало больно за него. После посещения Америки, он как Содовников заболел болезнью Паркинсона и вскоре умер. В памяти моей остался его светлый, улыбающийся образ.
ЦК .

Первый раз я столкнулся с работником ЦК КПСС на совещании по состоянию работ, в период, когда систему управления разрабатывал ещё Колесов. В то время создалась кризисная ситуация с системой управления, сдерживавшая движение вперёд работ по комплексу Темп-2С. Именно здесь было принято решение о снятии директора этой фирмы, героя социалистического труда Погожева, хотя многие считали его не потопляемым, а сам он вёл себя довольно независимо не соглашаясь с доводами о необходимости обеспечения заданных сроков. За столом президиума сидел человек с правильными чертами лица и чёрными сверлящими глазами с чуть кровавыми белками, говоривший тихим голосом. Я узнал, что в народе его звали Иваном Грозным за его некое сходство с этим героем, а фамилия его была Серб.

В ЦК мне приходилось изредка ездить, особенно, когда туда перешёл работать Гужков. Ему требовались документы и иллюстрации по нашим работам, и он подолгу хранил их у себя в сейфе для докладов руководству. Высокое современное здание ЦК, где располагался курирующий нас отдел, находилось на улице 25 Октября. У входа, у ажурных металлических ворот, стоял офицер и пропускал посетителей по партийным билетам, и если взносы не были своевременно заплачены, то делал замечание. Само здание было внутри, за забором. Все кабинеты внутри здания были внешне одинаковые, со скромными табличками только с фамилиями их хозяев, например, т. Соломенцев и др.

Была у меня и неприятность при посещении ЦК или попросту «прокол». Как-то меня срочно направили к Гужкову и дали новый график проведения ОСИ Темпа-2С.  Времени на подробное ознакомление не было, так как дело было срочное. Когда я приехал к Гужкову, меня сразу привели в приёмную Устинова, где сидел его помощник, плотного телосложения человек, похожий на мощного детектива. Ему и группе сотрудников я стал показывать график проведения ОСИ Т-2С в Красноармейске. Всё было хорошо, до тех пор, пока они не прочли в примечании, что работы ведутся в две смены. Я не знал, что ответить и  тогда помощник, по кремлёвке стал звонить моему директору с обвинением, что работы ведутся недостаточно интенсивно, и только в две смены. Вероятно, директора вопрос застал врасплох, тогда помощник стал звонить Пилюгину с теми же претензиями. Пилюгин отвечал, что они все уже перестали приходить домой и скоро их жёны выгонят их из домов. Но вот поступил звонок от директора, который объяснил, что мы не прочли ещё одно примечание о том, что график времени проведения работ исходил из расчёта двухсменной работы и продолжительности смены десять часов. Буря улеглась, а я понимал, что её вызвал я, не обратив внимание, на примечание. По окончании визита, тут же внизу, я позвонил Наумычу, как бы признавая свою вину в  этом дурацком деле. Спросил: «Как дальше быть»? Наумыч ответил: «Езжай в своё Зюзино и ищи там себе работу». Я серьёзно не воспринял его заявление, но нехороший осадок остался.

            Потом мне рассказали такой анекдот: «Знаешь что такое пять, четыре, три, два, один»? «Не знаешь»?! «Рассказываю: это пятилетка в четыре года, в три смены, на двух станках, за одну зарплату»!
            Госплан

Как-то я посетил Госплан по заданию Наумыча. Поднялся на свой этаж, где меня встретил симпатичный дядя. Он сразу, как-то с критическим настроем и по-отечески, стал мне объяснять, что они планируют здесь всё вплоть до иголок, и сколько надо презервативов, и паровозов и ракет. Наверно ему надоела эта работа, подумал я. Потом мне показали планы наращивания мощностей серийного производства и окончательные цифры по количеству серийных ракет на заводе. Они то мне и нужны были. Я их запомнил. Записывать ничего нельзя, эти данные тогда были особой важности. Приехав в институт, доложил Наумычу, но он заставил меня всё, то, что я узнал в Госплане, изложить письменно. Пришлось писать совершенно секретный документ особой важности. Я чуть-чуть обиделся на его недоверие, но он, наверно, был прав. Всё-таки документ был действительно важный.
       МОП.

По долгу службы в период работ по Темпу-2С очень много вопросов приходилось решать в министерстве оборонной промышленности, которое располагалось тогда на площади Маяковского с центральным входом с улицы Горького. Начну с того, что как-то зайдя в столовую, и, стоя там в очереди, я увидел пожилого, плотного, не высокого роста, мужчину с прекрасной седой шевелюрой, ходивший запросто с работником столовой, явно что-то изучавший. Я подумал, что это какой-то хозяйственник или завхоз. Так я первый раз увидел нашего министра, не зная его.

            Оказавшись в очередной раз в министерстве, я шёл по четвёртому этажу к лифту, чтобы спуститься, как вдруг меня нагнал Земцов, бывший директор нашего завода, работавший уже в министерстве. Взяв под локоть, он потащил меня на третий этаж, со словами «Идём, идём»! Я не мог ничего понять, но не сопротивлялся. С Земцовым я раньше не общался, хотя и видел его в министерстве. Откуда он меня знает? Он меня привёл в приёмную, где я успел прочесть: Первый заместитель министра Шкурков. Меня втолкнули в кабинет, где солидный дядя, похожий на рабочего партработника, разговаривал по телефону. Он спросил меня, знаю ли я о состоянии работ по проведению транспортных испытаний двигателей ракеты Темп-2С. Я рассказал, в общем, что сейчас проделано и сколько пройдено уже километров. Всё, что я рассказывал, он тут же транслировал в трубку телефона. Я понял, что он докладывал Устинову. Так мне удалось через Шкуркова «поговорить» с Устиновым. В то время военные сомневались в возможности транспортировки крупногабаритных твёрдотопливных зарядов, поэтому были организованы предварительные транспортные испытания трёх двигателей вместе, и Устинов лично контролировал ход их проведения.

Мне часто приходилось подписывать различные документы в министерстве и иногда, когда не было на месте нужных заместителей министра, меня выручал Воронин. Он подписывал даже те документы, которые не относились к его направлению. Он говорил: «я вам верю и доверяю». Кстати наши «родные» чиновники, часто пользовались тем, что нас, представителей разработчика, хорошо принимали различные службы как нашего министерства, так и других, потому, что мы отвечали на любые вопросы. А один из главных бюрократов и в последующем мой враг, Архиппов называл нас «червонными валетами»»!? Так вот Воронин, как-то, попросил меня показать ему «сетевой» график работ по Темпу-2С, для его последующего докладу министру. Целый день Воронин, сняв пиджак, изучал в своём кабинете наш псевдо сетевой генеральный график, запоминая различные подробности и мои пояснения. В конце рабочего дня Воронин повёл меня к министру. Министр очень внимательно выслушал Воронина, даже похвалил его и сказал, что надо тщательно ежедневно контролировать этот график. Тут я не выдержал и влез, говоря, что сетевые графики принято по положению обновлять два раза в месяц. Министр посмотрел на меня, строго, говоря: «Мне надо знать состояние работ ежеминутно, мне не нужен такой график, мне проще позвать Ивлиева и я сразу буду знать состояние работ». Я понял, сетевые графики у нас не приживутся, и после этого события решил больше не заниматься сетевыми графиками, переключившись в основном на работы ведущего конструктора, мне надоело бороться с ветряными мельницами. А вот как действовал Ивлиев, бывший производственник, работавший заместителем начальника Главка. Вероятно, когда его озадачивал вопросами Министр, он с Архипповым мчался к нам в институт, созывал совещание и начинал всех материть за срывы сроков, как малых детей. Потом я понял, что так он самоутверждался, а кончалось, чаще всего, это тем, что нам поручалось срочно составить очередной график выполнения сорванной работы, с которым удовлетворённые чиновники уезжали к себе в министерство. Их акция скорее походила на бандитский налёт. Разительным контрастом этому выглядел приезд к нам Воскресного, начальника отдела в министерстве, интеллигентного и доброго большого человека, похожего, наверно, на Пьера Безухова. Он садился за стол, сам брал ручку, и сам вместе с нами пытался написать необходимый график, стесняясь, кого ни будь заставить делать эту его работу. Его интеллигентной мягкостью часто пользовались, принимая это за его слабость.

            Министр часто устраивал совещания по комплексу Темп-2С, в построенном заново зале для проведения Коллегий в министерстве. Это было большое помещение без окон, с закруглённой формы углами, с перфорированными стенами и со «зрительным» залом и галёркой. Рядом со столом президиума была трибуна, оборудованная лазерной указкой, тогда новинкой.

            Министр щадил директора, после перенесённого им инфаркта, от бесконечных докладов, поэтому приглашал для докладов людей рангом пониже и устраивал им показательную порку. Причины всегда находились, либо не выполнялись сроки, либо причиной был неудачный ответ, либо неопытность. Мы с Галактионским всегда садились особняком на предпоследний ряд галерки возвышавшейся несколькими рядами над залом. Министр первый раз, посмотрев на нас, даже спросил: «Кто это»?

            Положение министра было таково, что он элементарно мог снять и уволить с работы почти любого, но он был мудрый министр и действовал воспитательными мерами разного свойства, применительно к обстановке. В узком кругу, за невыполнение сроков работ он мог презрительно назвать молодого директора или начальника помельче словом: «Засранец»! Иногда в своём кабинете он в ярости бросал нерадивому чиновнику свои очки, которые разлетались вдребезги. Эффект был ошеломляющий.

 Однажды, как ошпаренный, меня вызвал в министерство Архиппов, чтобы я помог ему подготовить задания министерствам от нашего министерства на подготовку серийного производства комплекса Темп-2С. Мне была выдана форма и моя задача заключалась в том, чтобы поставить нужные цифры по годам. Я приступил к работе. Работа была для меня не трудна, поскольку я знал состав комплекса, и нужно было аккуратно разложить, как говорится, всё по полочкам. Что вызвало такую срочность? Оказывается, Архиппов уже подготавливал аналогичную бумагу, но когда пришёл подписывать её у министра, тот, прочитав, бросил её вдоль своего длинного приставного стола и выгнал всех из кабинета. Значит, меня этот тупой чиновник вызвал как спасателя. Я не сразу это понял. Работа строилась так: я писал черновик, Архиппов по листикам сдавал материал в машбюро и приносил мне печатный материал, я каждый листик визировал, после чего визировал и он. К вечеру довольно объёмный документ был готов, и министр его подписал без замечаний. Я забыл эту историю, как самый обычный рабочий момент.

И вот я встречаю Архиппова у нас, в кабинете Наумыча. Он расцвёл в улыбке, увидев меня, и сказал Наумычу: «Как недавно мы замечательно сработали с Владимиром Павловичем. Я в ответ скромно, наверно, пренебрежительно сказал: «Подумаешь какое дело». Архиппов обиженно замолчал, потом ни с того, ни с сего, вдруг сквозь зубы процедил: «Холёный, бездельник». Я пропустил это, мимо ушей, но очень удивился. После взбучки от министра, он наверно теперь жаждал аплодисментов, а я так не оправдал его ожиданий. Мало этого теперь этот мерзавец, когда мы встречались где-либо говорил, что я бездельник, и потом, в конце концов, добился, чтобы у меня отобрали министерский пропуск-вездеход. Но я не придавал этому значения, Архиппов был значительно старше меня, да я ещё его не уважал. Мне уже министерство надоело, потому, что они сами свою работу не делали, а всё заставляли делать нас. Конечно, оправдывалась поговорка: «Что имеешь не хранишь, потерявши, плачешь». Без вездехода стало плохо. Против меня повелась наглая чиновничья компания.

Содовников часто бывал в министерстве и приходил в отдел как простой смертный, со всеми здоровался за руку и иногда приносил какие-то подарочки женщинам. Такой ласковый и приятный мужчина, совершенно не похожий на грозного и решительного директора завода. Начальником отдела министерства был Воскресный, мягкий интеллигентный человек, в отличие от его заместителя, жёсткого, с седым ёжиком на голове, грубого и туповатого, но с большим гонором Архиппова. У меня с Содовниковым были странные отношения, как будто он стеснялся со мной общаться и его просьбы о помощи заводу, в разрешении каких-то вопросов, он передавал мне через других лиц. Мне запомнился один из последних с ним разговор, сидя напротив, перед столом, за которым сидел Воскресный, Содовников задавал вопрос Воскресному о своих проблемах, а я, как бы Воскресному, отвечал, подробно, как ребёнку, объясняя технику и причины возникновения проблем. Конечно, это было немножко смешно. Содовников ведь был директор и, может быть, он, таким образом, поддерживал своё звание. Он стал дважды героем социалистического труда. А кто я?

 
Наташа. Ням, ням.

После рождения Наташи, к нашей радости примешалось огорчение, потому что у нашей девочки была над глазом опухоль, ангеома, и два красных пятна на ножке. Мы переживали, волнуясь по поводу того, что опухоль может разрастись. Для девочки такое лицо может осложнить жизнь. Врачи нас успокаивали. В начале искусственным льдом «прижгли красные пятна на ножке, и их не стало. После этого нужно было провести специальное облучение глаза в институте имени Гельмгольца. Туда было сложно попасть, но мы не теряли надежды. На моё счастье выяснилось, что директриса этого института очень хорошая знакомая нашего министра. Через Копылова, общительного человека, часто выполнявшего, кроме своей основной работы, различные поручения руководства, удалось добиться консультации в институте. После первой консультации, началось лечение облучением. Нас успокоили, что уже имеются восемнадцатилетние наблюдения за детьми, прошедшими аналогичные процедуры и не отмечаются какие-либо ухудшения здоровья. Наташе провели курс облучения глаза, и опухоль исчезла. Самый главный врач передавала привет Серёже, через Аллу, ведь именно он звонил ей, чтобы Наташу приняли в институте. Она, наверно, думала, что мы знакомые или родственники министра. Привет мы могли передать только мысленно, а от себя большую благодарность.

На следующий год летом на новом Москвиче ижевского изготовления, доставшемуся мне после первого пуска Темпа-2С, мы с нашей маленькой полуторагодовалой девочкой, для пробы, отправились в первый дальний рейс, на реку Медведицу. Впервые нас привёз на Медведицу Коля, где отдыхали его многочисленные родственники в нескольких палатках. Мы ещё ездили тогда на горбатом Запорожце. Место было замечательное, при впадении небольшой речки Рудмышки, как мы её называли, в Медведицу. На большой поляне по краям стояли палатки, а посередине горел костёр, где всегда что-то варилось, и стоял самодельный стол, за которым ели и пили. Нам с тех пор понравилось это место, с первозданной  и живописной природой, и когда была возможность, мы стремились туда съездить. Дорога туда была не простой, и часть её была почти грунтовой, поэтому туристов там было очень мало, и они не успели ещё «засорить» чистую природу. Здесь мы получили массу впечатлений от рыбалки, подводной охоты с маской, в чистейшей воде Рудмышки. Грибы и ягоды в  огромном лесу, тоже завлекали нас в эти места. С этими местами нас связывали разные приключения.

            Вот и теперь мы приехали сюда перед поездкой на Юг на двух машинах. В одной приехали: Алла, Костя, я и маленькая Натуля. В другой приехали: Наташа, двоюродная сестра Аллы, Коля, её муж и сын Дима. Мы почти всегда начинали свой отпуск в наших близлежащих лесных мест на воде, богатых рыбой, грибами, ягодами и другими дарами природы, но дожди нас прогоняли на Юг. Мы боялись за нашу малышку, не зная, как она поведёт себя в условиях кочевой жизни. Но она экзамен сдала, стоило расставить палатку как она со словами: «полятка полятка», потопала сама в палатку спать, как будто она давно жила здесь. Она была очаровательна и совсем не капризничала. Я понял, что ей всё равно, где быть, была бы только мама рядом. Наверно, она ещё в утробе мамы привыкла к кочевой жизни, поэтому так естественно она принимала наш образ жизни при путешествиях на машине.

На Юг поехали двумя машинами и в том же составе. По дороге нас восхищала наша малышка своим спокойствием и оптимизмом. Когда, при очередной остановке, мы вошли в столовую, чтобы её покормить и самим перекусить, она начала громко кричать: «Ням-ням, ням-ням, ням-ням»! Посетители столовой, поражённые этим боевым кличем нашей крохи, почтительно пропустили нас без очереди. Без умиления нельзя было смотреть, как уплетал наш ребёнок. Путешествие было долгим и разнообразным, но этот эпизод остался наиболее ярким моим воспоминанием.

 
     Пионер.

Международная ситуация с Китаем подтолкнула нас на создание ракеты Пионер средней дальности стрельбы. Она была сделана на базе ракеты Темп-2С, без третьей ступени, с тремя разделяющимися головными частями без общего обтекателя, для упрощения стыковки головок в полевых условиях. На переднем днище двигателя второй ступени были размещены устройства отсечки тяги. Когда я стал начальником отдела ведущего конструктора и занимался Темпом-2С, мне подыскали заместителя - Халкевичева, который стал заниматься Пионером. Нас посадили на втором этаже, где располагался кабинет директора, но вдали от него. Мы сидели в разных концах одной большой комнаты, напротив друг друга, а в другой такой же комнате сидели две «секретарши» и один сотрудник. Всех людей Наумыч увёл к Галактионскому, создав отдел подготовки документов. Ведущие ему были не нужны. Мы стали как бельмо в глазу. Приходили разные начальники и с интересом осматривали наши полупустые комнаты, как будто были лазутчиками в стане врага. Но постепенно к нам стали привыкать. Смущало меня, что директор дал Халкевичеву прямой местный телефон к нему. До меня доходило, что директор знает некоторые подробности моих разговоров в нашем кабинете. Неужели мне его подослали, думал я и думаю до сих пор, хотя считал, и считаю до сих пор его своим другом. Мне же директор предлагал докладывать о людях! Я то, не оправдал его надежд.
Валентин.

Ефимов был высокого роста, добродушный человек, немного медлительный целеустремлённый конструктор, постоянно за кульманом чертил варианты разных конструкций. В начале пути, именно о нём говорил директор, что он первая ласточка на повышение в должности. Его все любили за его мягкий характер, но и подтрунивали над ним, когда видели, как взлетала иногда шахматная доска над толпой окружавшей в обеденный перерыв игроков в шахматы, в блиц на вылет. Непримиримые игроки были Казанский и Ефимов. Иногда, после долгих побед, проигравший, один из них в ярости подбрасывал доску с оставшимися фигурами вверх, вызывая бурную реакцию публики.

            В те времена мы часто большой группой с жёнами и подругами на грузовом автомобиле ездили в выходные дни на отдых на Плещеево озеро. По дороге всегда пели песни, а на озере занимались рыбалкой и подводной охотой. В заключении всегда был пир со спиртным на большом покрывале, расстеленном на траве. Жили как туристы в палатках двойках по четверо, подкладывая еловый лапник по днище палаток. Конечно, эти поездки познакомили многих и подружили на всю жизнь. Ефимов был главным фанатиком подводной охоты. Он специально разработал и изготовил на производстве отличное длинное ружьё, выбрасывающее гарпун с помощью пиротехнических капсюлей жевело. Я купил себе подобное  ружьё в магазине, и сколько не стрелял в рыб, иногда в упор, гарпун летел мимо, либо из-за короткого ствола, или из-за плохого стрелка. Лучшими охотниками были Цуканов, Жидков и Ефимов с самодельными ружьями. Плещеево озеро на середине очень глубокое, так нам говорили знающие люди, а мы охотились недалеко от берега в камышах, где глубина не превышала трёх-пяти метров. Самым лучшим охотником, пожалуй, был Цуканов, который мог лечь рядом с берегом в травке, где вода не доставала до колена, и застрелить приличную рыбу.

            Корявый, начальник на нашем производстве, наладил изготовление ружей Ефимова. В день рождения Устинова, для его сына, ему от института подарили, в лакированной деревянной коробке, ружьё Ефимова. Это был фирменный подарок.

            Прошло много времени, мы с Ефимовым встречались в различных ситуациях и на работе и на отдыхе. О его вкладе в наше общее дело на работе я уже немного писал, а сейчас расскажу о наших последних встречах. Я в очередной раз дежурил на заводе руководителем бригады наших специалистов. Приехал на завод Ефимов и подселился ко мне в номер. Я был очень рад нашей встрече и буквально на следующий день после работы, мы организовали дружеский вечер с хорошим ужином, с красным вином вместо обычной водки. Я тогда уже знал, что у Ефимова не всё в порядке с сердцем и что его сестра обещала прислать из Америки ему сердечные клапаны для операции на сердце. Внешне болезнь никак не проявлялась, и Ефимов вёл себя как обычно. О чём говорят командированные? Конечно, о работе и связанных с ней проблемах. Просидели за полночь, когда вдруг мне поступил телефонный звонок с завода. Рабочие из сборочного цеха не могут состыковать две ступени ракеты с помощью соединительного отсека. Надо было ночью посылать Ефимова на сборку. Я решил послать молодого технолога, чтобы пощадить Ефимова, но мне позвонил технолог Моисеев, бывший тоже на заводе, и металлическим голосом заявил, что технолог без конструктора не поедет на сборку. Я был взбешён технологами, которые прятались всю жизнь за спины конструкторов. Ефимов, не говоря ни слова, спокойно собрался и уехал, на присланном автобусе, на завод. Приехал он в гостиницу уже утром, ступени прекрасно было состыкованы. Вскоре он уехал в Москву.

            Вернувшись в Москву с завода, я узнал, что Ефимов лёг на операцию, потому что ему пришли из Америки сердечные клапаны. Я выбрал время и поехал навестить Валентина в больнице. Мы душевно встретились, наговорились. Он не выглядел больным. В конце он мне сказал: «Ты знаешь здесь много красивых медсестёр, и, видя их, у меня почти лопаются штаны, и болит не сердце, а внизу, понимаешь какой парадокс»!

            Операция прошла неудачно, американские клапаны не заработали, и человек здоровый в расцвете сил преждевременно умер. Это был удар для всех знавших Ефимова, замечательного друга и товарища.

            На прощании, я увидел родителей Ефимова, недоумевавших, что их сын умер раньше их, а они остались и должны жить. Остались его жена и дочь, и осталась добрая память о нём.
                Жертва.

Американцам очень не нравился наш комплекс Темп-2С, его практической неуязвимостью и они добились своей цели, заключив с нами договор ОСВ-1, по которому, в том числе, мы не имели право его развёртывать. Но караван, как говорят, шёл, и был уже готов экспериментальный полк, который пришлось, вместо боевого дежурства, отдать военным для опытной эксплуатации на полигоне. Американцы долго нам предъявляли претензии, обвиняя в нарушении договорённостей, до тех пор, пока не было исключено из нархозплана серийное изготовление этого комплекса. Огромная работа коллектива была отдана в жертву американцам. Я тогда удивлялся хорошо налаженной работе американской разведки. Ведь кто-то донёс им об изменении секретного нархозплана, и утечка, скорее всего, произошла из высоких инстанций, как я думал.

            Наступило моё первое большое разочарование после долгой упорной работы, как будто я похоронил лучшего друга и начинал понимать бессмысленность нашей жизни, неизвестно от кого зависящей. За что погиб Ефимов в сорока пяти летнем возрасте, положивший свою жизнь на создание разделяющихся отсеков для ракеты? Ему посмертно даже отказал Наумыч в награде, назначенным для него орденом. Надо было живых награждать, а орденов, как и всего, не хватало! Зачем я старался, когда кругом одно равнодушие и стремление чего-то хапнуть. Может быть, во мне говорили мои корни, толкавшие меня к благородству поступков, но тогда я этого не осознавал.

Единственным утешением было то, что остался Пионер, вобравший в себя конструктивные решения Темпа-2С.

 
Костя.

            О Смирнове я много раз здесь упоминал. Это был человек с прекрасной конструкторской интуицией, с которым пройдены яркие моменты жизни. Мы были единомышленники и на работе, и в редкие часы совместного «отдыха» за бутылкой водки. Надо сказать, что он любил выпить. Несколько раз я покупал бутылку, и мы шли к нему домой. Там нас приветливо встречала его жена и двое дочурок. В комнате, где мы вели задушевные беседы, в основном на рабочие темы, висела огромная картина в золочёной раме, где девушка на балконе брала цветок от возлюбленного. Эта картина в старинном стиле, доминировала в комнате хрущёвской квартиры, как бы говоря о прошлом предков хозяина. Для меня Смирнов был вторым конструктором после Шланга, но в отличие от Шланга, которому не дали поработать из-за его характера, Смирнов был «обласкан» руководством и даже награждён орденом Ленина за Темп-2С. Его настойчивость и упорство в достижении поставленных целей приносили плоды, но и стоили больших душевных и физических сил, которые он, бывало, подкреплял водкой. Я помню наши частые встречи в курилке, на лестнице между этажами, где мы и обсуждали волнующие нас вопросы. Появились новые двигатели с корпусами из пластика цельно, мотанные с днищами, их называют «коконами».  Крепление между ступенями происходило с помощью юбок-обечаек примотанных к «коконам». Можно было традиционно разделяться по металлическому отсеку, но при этом оставался бы большой кусок отслужившей юбки на ступени, а каждый лишний килограмм веса уменьшал дальность полёта ракеты. Мы долго обсуждали эту проблему, но всё-таки я уговорил его попытаться отрубить этот кусок по пластмассе. Простой вопрос, оказался не таким простым. Решить эту задачу, рубки детонирующим зарядом стало делом чести Смирнова. Он потерял покой и сон, срез пластмассы получался не однозначным, лохматым. Было подозрение, что из-за этого произошёл аварийный пуск ракеты. В результате всё-таки было найдено и отработано правильное решение, но это далось не просто Смирнову. Рубка кабелей между ступенями с помощью пиротехнического ножа, тоже принесла много неприятностей и аварий. Беспрерывный стресс сделал свой дело и однажды Смирнов, сидя за своим столом на работе, вдруг упал со стула набок, без сознания. Выносили его из корпуса ногами вперёд.

            На похоронах на кладбище голосила мама Смирнова, верующая женщина, собираясь встретиться снова с сыном.  Мне тогда впервые показалось, что Смирнов был верующим коммунистом.
Табошары.

Про Бахиревского мне рассказывали раньше, когда он был ещё заместителем нашего министра, и сидел на нашем заводе, выколачивая изделия, которые делал завод. Замечателен он был тем, что отменно ругался и одно выражение я даже запомнил: «Ну, что ты копаешься как вошь на мокрой за-упе». Тогда это было не исключение, и многие стремились перещеголять друг друга в хлёсткости выражений. Правда, в то время мне не довелось с ним встречаться.

            Когда мы задумали применить новое топливо для третьей ступени с высокими энергетическими показателями, но довольно токсичное, директор поручил мне подготовить приказ двух министров. Я подготовил приказ и, будучи в приёмной нашего заместителя министра встретил там Комиссарского, который работал уже в ВПК. Узнав, что я там занят подписанием приказа по новому топливу, Комиссарский очень удивился и как всегда включился в полемику, а в конце сказал: «Вы сначала получите положительное заключение Минздрава о возможности применения этого топлива». Встреча с Комиссарским настроила меня на критическое отношение к новому топливу.

            На следующий день я приехал для подписания Приказа к Бахиревскому. В приёмной министра меня ждали и сразу пропустили в его кабинет. Когда я вошёл в кабинет, то увидел хозяина, разговаривающего по телефону. По теме разговора я понял, что он разговаривает с Жуковым, а нашу фирму называет: «они». Я стоял в замешательстве, надеясь, что он быстро завершит разговор. Но разговор не кончался, а «они» поносились разными словами. Я почувствовал, какие не простые взаимоотношения были на самом деле, не то, что официальные. Во мне зрел протест, мне хотелось сказать: «Я же и есть «они», и я всё понимаю». На моё счастье разговор закончился, и я положил проект приказа для подписания. Но, не тут то, было, Бахиревский отложил его и  сказал: «Нужно обязать ваше министерство: обеспечить изготовление стендового оборудования и оснастки для оборудования места для проведения испытаний двигателей с новым топливом». Я знал извечный вопрос, при разделении министерств, в их министерстве не осталось мощностей по металлообработке, и всегда мы делали для них оборудование. В связи с токсичностью топлива предполагалось проводить испытания в старых штольнях в Табошарах. Я молчал, не зная как поступить, у меня не было полномочий брать на себя такой объём работ. Тут Бахиревский сделал ход: «Ну, Вы, как инженер, как считаете»? Ах, ты меня спрашиваешь, мелькнуло в голове, и я вопреки логике событий и здравому смыслу выпалил, накопленный во мне негатив: «Вы же придумали это топливо, вам и надо самим делать оборудование»! - сказал я. Бахиревский развёл руками и я ушёл. На следующий день к Бахиревскому приехал Ивлиев, с поправленным, как того хотел министр, приказом и дело было сделано. Начались работы в Табошарах, было бессмысленно истрачено много денег, (хотя отрицательный результат тоже даёт положительный результат.) но, славу богу, нашлись здравые головы и эти работы прекратились.

 
Противостояние.

Гоголевич появился в институте переводом с предприятия, где раньше работал директор и довольно быстро стал его заместителем. О нём говорили, что на бывшем предприятии он много и очень скрупулезно занимался рассмотрением и подписанием чертежей. Перед дверью его кабинета всегда стояла длинная очередь конструкторов. Вскоре весь институт убедился в дотошности и некоторой медлительности Гоголевича. Доказательством могла служить юмористическая статья Малкина в институтской газете «Новатор», вышедшая под Новый год. Смысл статьи был в том, какие испытания должен был пройти конструктор при подписании чертежа искусственного Деда Мороза. Пройдя все службы, и удовлетворив все их противоречивые требования, конструктор облегчённо вытер пот с лысины и пришёл к Гоголевичу. Посмотрев чертёж, Гоголевич задал всего один вопрос: «А, какой ГОСТ и цвет у ниток, которыми прошиты стельки у валенок Деда Мороза»? Бедный конструктор не смог сразу ответить и поэтому Деда Мороза к сроку не успели сделать. Шутка, но в каждой шутке есть доля правды.

Этим свойством основательности Гоголевича не преминул воспользоваться Наумыч в борьбе с ним, постоянно подчёркивая директору  на задержки, происходившие, якобы, по вине Гоголевича. Наедине с директором он, скорее всего, продолжал «капать» на Гоголевича. К этому времени Наумыч опираясь на молодых специалистов, сколотил, сперва, сектор по комплексу в целом во главе с Виноградиным, а потом и отделение кураторов по комплексу.

            Виноградин, высокий молодой человек английской внешности, с прекрасными манерами и образованием был сын, якобы, руководителя из Комитета по Ленинским премиям, поэтому он стремительно стал продвигаться по службе. Трепались, что его папа помогал нашему начальству в получении Ленинских премий по Темпу-С. Нужный человек.

Структурная схема комплекса стала давлеть над ракетой. Ракета попала в подчинённое положение по отношению к комплексу, хотя именно ракета в основном определяла лицо комплекса. Получилось, что телега стала впереди лошади и человека. Всё равно, что в авиации стали бы главенствующими аэродромы с такелажными устройствами. Но с помощью власти, для создания прослойки между директором и ракетчиками это было просто сделать. Кстати, я однажды проводил с комиссией проверку работы одного оборонного НИИ с несколькими главными конструкторами. Так вот, самой большой заботой директора и секретаря парткома этого института была забота, как держать в повиновении главных конструкторов. Администраторы тоже хотят приобщиться к науке. За администрирование больших дивидендов не получишь. Это не престижно, вот и лезут администраторы разными способами в «науку».

Когда Наумыч стал тоже заместителем директора, только по НИР и ОКР, то ему приходилось контролировать ход выполнения выпуска ЭП. При докладе директору, он обычно заявлял: «Я подписал все книги, а вот Гоголевич всё ещё их не подписал». Наумыч подписывал книги, почти не глядя, а Гоголевич штудировал их от корки до корки. Директор выпустил такой непонятный приказ о распределении обязанностей между ними, что даже мы не могли его внятно понять. Верх эквилибристики директора, думали мы, но автором, скорее всего, был Наумыч, прекрасно владевшим пером. Общее правило: «Разделяй и властвуй» действовало и в нашей «империи».

            Наумыч никогда не утруждал себя серьёзной работой и техническими вопросами. Его задача была быстрее, не глядя подписать документ, что он делал виртуозно. Расписывать документы по отделениям была основная его работа. Чтобы ускорить этот процесс, он, в конце концов, стал писать только цифру отделения. Администратором он был не плохим.

Меня всегда удивляло, что, занимая такую ответственную должность, он собирал на работе, как ребёнок, значки городов, принимая их как подарки, и был заядлым болельщиком «Спартака». Часто смотрел телевизор, спрятанный в сейфе. Мне казалось, что это говорило о его несерьёзности и лёгкости. Его, какой-то дьявольской задачей была борьба за власть, и он ничем не брезговал. Недаром он мне говорил: «Ты там копошись в трюме, в машинном отделении, а мы тут будем управлять на верхней палубе этого корабля». Более откровенного цинизма я не слышал. Интриганство или, как говорят, политика была его страсть. Я сам, раскусив его,  постоянно ждал от него какой нибудь подлости. Он по институту распространил слух, что я родственник, и чуть ли не племянник, Гоголевича. Меня мои знакомые иногда спрашивали об этом. Потом Наумыч мне заявляет, что если я не родственник Гоголевича, то он со мной сработается. Я вообще не понимал, как подчинённый может не сработаться с начальником. Он, вероятно, всё судил исходя из своего интриганского характера. У меня возникала ассоциация, что в наш конструкторский коллектив незащищённых «овец», забрался «волк» со своими кровожадными замашками и будоражит весь хлев. Ему же никто не сопротивлялся, ведь он ловко использовал власть. Гоголевич тоже был не подарок, волевой, рассудительный технарь, он не терпел чиновников министерства, считая их низшей кастой, мешавшей работе. Этим тоже воспользовался Наумыч. Он с помощью своего друга Архиппова, подставил Гоголевича под Комиссарского. Произошла неприятная разборка, и с помощью Комиссарского Гоголевич стал начальником отделения по ракете. Нервы его не выдержали. Наумыч устранил основного конкурента. Став вторым лицом в империи, он охранял её, контролируя все контакты директора. Поскольку я входил иногда к директору напрямую, то меня Наумыч предупредил: «Смотри, если чего ни будь, скажешь обо мне директору».  Я никогда не мыслил ни о каких сплетнях, и меня удивляло его высказывание. Я понял это значительно позже, сложив вместе его высказывания и поступки.
«Мужик».

Когда я ещё начинал работать в институте, мы часто после работы оставались на работе и сражались в настольный теннис. Моей партнёршей по игре оказалась женщина уже не молодая, но вполне спортивная и боевая. Она курила как паровоз, даже во время игры. Я слышал, что её фамилия была Калинкина, и она была бывшей партизанкой. Играли мы с ней долго с переменным успехом. Может быть, ей нравилось играть с молодым мальчиком.  Вскоре мы остались одни, продолжая прыгать вокруг теннисного стола. Наигравшись, поскольку время было позднее, мы пошли на выход. Дверь входная не открывалась, её закрыли, как будто нас забыли. Что было делать, я не знал. Калинкина заволновалась. «Подумают, что мы с тобой специально остались и вообще бог знает, что ещё»! - сказала она и повела меня в женский туалет на первом этаже. Там она открыла окно, и через него мы благополучно вылезли     наружу и крадучись вышли через проходную из института. С тех пор у нас с ней были прекрасные отношения.

Я часто встречал Калинкину на различных испытаниях двигателей и на полигоне ещё в Капъяре. Как-то на полигоне мы стояли с Геворкяном на стартовой площадке, и вдруг появилась Калинкина, направляясь к ракете, стоявшей в вертикальном положении. В то время, да и сейчас, существовала примета, что женщина на старте - это плохая примета. Геворкян тут же закричал Калинкиной: «Зачем пришёл? Женщинам сюда нельзя, можно только мужикам»! В ответ ему, она засмеялась: «А я не женщина, а мужик»! Взяв его под руку, сказала: «Пойдём, покажу, что я мужик в юбке»! С тех пор никто не хотел сомневаться, что она мужик. Характер же ей не надо было занимать, и за словом она в карман никогда не лезла. Правда, она всё-таки встретила на полигоне человека, который усомнился в её словах. Они полюбили друг друга, и вскоре она вышла замуж за Венгерова. Они были счастливы. Но потом судьба была неумолима. Калинина преждевременно умерла, а через год позвала Венгерова к себе, и он трагически погиб на шоссе около своей машины.
МАСКИД.

Будучи в министерстве по делам, я случайно зашёл в инспекцию министра и там встретил её руководителя Владысева, перешедшего туда работать из нашего института. Конечно, встреча однокашников затянулась и вылилась в длительную беседу с расспросами и воспоминаниями. Я обратил внимание на большой табулятор, стоявший в кабинете и спросил: «Что это такое»? Владысев мне рассказал, что у него внедрена система контроля приказов. Ввод и вывод информации в системе осуществляется именно на этом устройстве. Тут же я захотел внедрить нечто похожее у себя в институте. Я взял, для примера, бланки документов и вскоре уехал, довольный, не даром, проведённым временем.

В институте мы направили в вычислительный центр, задание на разработку программы на нашу ЭВМ для обеспечения расчётов. Требовалось обеспечить простую сортировку пунктов приказов и выведение их на печать для исполнителей. Задача мне казалось несложная, но работа выполнена была с большим отставанием. Когда программу нам всё-таки сделали, и мы быстро её опробовали, то по результатам опробования выдали уточнение к заданию на  разработку программы. Ждём, ждём, не дождёмся. Стали жаловаться. Партком решил заслушать начальника ВЦ.

Вскоре состоялся партком, с докладом Тапаркова. Докладчик довольно шустро и уверенно с уральским акцентом доложил, что они разработали «машинную систему контроля исполнения документов» - МАСКИД, а мы, вроде им мешаем. На мои возмущения никто не обратил внимания, как будто их не слышали. В парткоме тогда было много пожилых членов. Выходя с парткома, я возмущённо стал говорить Наумычу, что вместо выполнения моего задания по совершенствованию программы, докладчик извратил состояние работ, и партком меня толком не выслушал. Наумыч сказал: «Никто из присутствующих, ничего не понял, а ты никого не убедил». Я был потрясён ловкостью Тапаркова.

Всё объяснилось очень просто. Тапарков присвоил себе инициативу по разработке всей системы и защитил кандидатскую диссертацию, придумав ей название МАСКИД. Ведь простенькая программа сортировки не тянула на диссертацию.

Единственным для меня утешением стало то, что позднее сотрудники его подразделения обличили Тапаркова в воровстве, и он был уволен. Сколько верёвочка не вьётся, а конец приходит!
          Заказ.

 Виноградина избрали в партком, и он возглавил производственный сектор. До сих пор мы с ним конструктивно общались, и у меня было хорошее впечатление о нём. Но вот он решил самоутвердиться и проявить инициативу по проверке приказа, в котором я был ответственен за отдельные пункты. Меня вызвали на партком и стали допрашивать. Я знал, что сроки работ по этим пунктам перенесены на более поздние сроки Решением, утверждённым высшими руководителями, и я это объяснил. Никакой реакции, а мне упрямо стали предъявлять претензии. Меня это выводило из равновесия, а я не терпел тупости и не ожидал этого от Виноградина. Вероятно, это был чей-то заказ против меня. Меня терроризировали до тех пор, пока в институт не пришло злополучное Решение. Авторитет и уважение к Виноградину во мне упали до нуля. Оказалось, что он не такой уж джентльмен. Став заместителем у Наумыча, он так же как все стремился хапнуть на дармовщинку, гулял, отбил чужую жену, стал не в меру пить, и умер этот мальчик преждевременно от цирроза печени. Не вынес он сурового испытания властью.

 
Лидер.

 О Шланге я уже упоминал, но я хочу особо отметить его роль в моём понимании творческого подхода к выполняемой работе. Шланг полный, медлительный мужчина с ярко голубыми глазами, с ёжиком на голове внушал солидную уверенность человека, имеющего большой опыт работ по конструированию различных конструкций. Он брался за решение самых насущных проблем в создании нового, и увлекал своим энтузиазмом других сотрудников. Вокруг него группировались его соратники по работе, и он был законным авторитетом. Кстати, стиль его поведения был похож на директорский, и с директором он работал ещё до работы в нашем институте. Он признавал в основном творческую конструкторскую работу и тяготился организационной административной работой. В отличие от директора он не был дипломатом, а был прямолинеен, грубоват, Он был настоящим мужиком, который в компании мог залпом выпить пол литра водки из пивной кружки, удивляя этим собутыльников. Я бы мог его сравнить с таможенником из кинофильма «Белое солнце пустыни».  Первое моё близкое знакомство с ним произошло в период написания ещё аван-проекта по Темпу. Мне, молодому инженеру, поручили написать раздел по конструкции передней части ракеты, куда входили: головная часть, приборный отсек, отсек стыка с двигателями, и четыре обтекателя, выступающих частей двигателей. Я первый раз не сразу смог быстро разобраться в конструкции и стал как-то заумно её описывать. Меня позвал Шланг и очень просто мне объяснил: «Слушай, все отсеки состоят из шпангоутов и наружной оболочки, а головная часть - это конические отсеки с передним наконечником из теплозащитного материала и задним днищем. Всё это покрыто тоже теплозащитным материалом. Внутри герметичного объёма головной части на шпангоуте закреплён «огурец» (ядерный заряд), а ещё конечно, есть некоторые тонкости». Он про эти тонкости и секреты мне тоже доходчиво рассказал. Эта простое объяснение запомнилось мне на всю жизнь и, в дальнейшем, помогало просто говорить о сложных делах.

Судьба таких людей складывается сложно. Его откровенный и прямой характер начальству не нравился. Я уже рассказывал о том, как после ссоры его с Наумычем, последний перестал направлять какие либо документы Шлангу. Он сидел в одиночестве, поддерживаемый старыми сотрудниками, вёл проработки конструкций. Когда вместо Наумыча начальником ракетного отделения стал Нефёдин, он, вероятно, под действием Наумыча не находил общего языка со Шлангом, а может быть не смог или не хотел. Кончилось эта история на очередном партийном собрании. Я в то время работал в отделе ведущего конструктора и знал об этом собрании по слухам. Меня потрясло, что на собрании встал Егорьев, и смело стал обвинять Шланга в бездействии. Только недавно Егорьев просился на работу в наш отдел из отделения, ему нужны были деньги. Егорьев был очень исполнительным сотрудником. После этого собрания его назначили на место Шланга. Шланга перевели в отделение другого направления - неуправляемых ракет. Наумыч добил Шланга. Он не долго там проработал, болел  и умер. Несмотря на то, что мне много приходилось общаться с Егорьевым, и у меня с ним до сих пор приятельские отношения, внутри, я не могу простить ему то предательство ради своей карьеры.

Егорьев учился в МАИ, был спортсменом, играл за волёйбольную команду курса и института, но учился на младшем курсе, хотя по возрасту был старше меня. Поскольку Андрей, мой друг, тоже играл в волейбол, он хорошо знал Егорьева, и впоследствии это сближало нас. Конечно, Егорьев стал героем, когда женился на одной из двух красавиц блондинок с телевидения, ездивших в автобусе с нашими сотрудниками на работу. Мы все засматривались на этих девушек, а Егорьев время не терял, и многие ему завидовали.

Первое моё столкновение с Егорьевым, заступившем на должность Шланга, произошло, когда я перешёл работать в отделение к Гоголевичу. По старой привычке у меня подписывали или визировали некоторые службы технические документы. Пришли технологи, и я подписал ТЗ на эпоксидный клей, применявшийся для приклейки датчиков. Вдруг меня вызывает Гоголевич и упрекает меня за то, что я подписал ТЗ, а надо было дополнить его требованием по уменьшению времени сушки клея до затвердевания, чтобы при изготовлении мат части на заводе можно было бы ускорить техпроцесс. Против этого спорить нельзя. Но я знал, что этого и сделать нельзя. Дураку ясно, что лучше бороться за, чем против. Я был посрамлён. Меня поставили на место. За этим стоял Егорьев, так он искренне поступил, утверждая свой авторитет. Прошло время, технологи ко мне больше не приходили, но никто не уменьшил время сушки до сих пор. Всё забылось.

Егорьв, сухощавый  человек, получил у своих сотрудников кличку Кальтенбрунер за суровость и схожесть с этим персонажем из сериала о Штирлице. Вообще, он был непредсказуем: не окончив разговор, мог бросить телефонную трубку, идти с кем ни будь и вдруг пойти в другую сторону без объяснений, панически боялся начальства, иногда подписывал документы после начальства и у него был комплекс неполноценности. Он сам об этом говорил, недооценивая себя. Ради того, чтобы выпить, был готов на всё. Часто приходил в гости на работе, если знал, что можно выпить. Однажды, он заикнулся, что надо бы сейчас выпить. Я сказал, что у меня в гараже, примыкавшем к забору института, имеется бутылка водки. Мы пришли в гараж, а стояла морозная зима, температура минус двадцать пять, тридцать градусов. Выпили бутылку водки, в горле у меня запершило от холодной водки. Потом я неделю не мог отойти от першения в горле, а Егорову, хоть бы что. Он сказал: «Закалка! У меня горло лужёное». Может быть потому, что он любил выпить на различных юбилеях, где он обязательно неплохо пел иногда дуэтом с Солоноуцем. Перед пенсией перестал совсем пить крепкие напитки, а вино всё же пил. В общем, несмотря на шероховатости, я много работал с ним по различным вопросам с удовлетворением. Всё-таки он мне был близок, потому что занимался конструкцией ракеты, да ещё он был маёвец. К сожалению, он не смог смириться с хамством молодого руководства, и, около семидесяти лет, ушёл на пенсию. Когда у нас бывают, какие ни будь ЧП, последние годы он мне звонит на работу.
Вожак.

Ерохин выпускник МАИ, бывший там активным комсомольским вожаком, быстро освоился в нашем институте и вскоре возглавил отдел смежных производств. Основной задачей его было курирование завода. Он со своим общительным характером быстро налаживал контакты со смежниками. Чтобы напитаться нужной ему информацией он часто приходил к нам, и мы ему часто помогали. На совещаниях с представителями завода он мог легко разрядить тупиковую обстановку какой либо шуткой и легко находились компромиссы. Я однажды даже был ошарашен его поведением на совещании с главным конструктором завода, когда в самый критический момент разногласий, он вдруг подвинул рюмку водки ему под руку. Я не знал, что произойдёт дальше, но всё обошлось, все рассмеялись, а потом выпили за достижение согласия. Он не стеснялся сбегать, если нужно за бутылкой или чем-то услужить. Я его воспринимал как однокашника, и мы с ним часто взаимодействовали.

 Особенно много я с ним общался, когда он стал заместителем директора по общим вопросам, которым он стал при таких обстоятельствах: Наш директор был избран в академики, и ему предстояло устроить банкет для академиков. Бывший заместитель директора не угодил директору с коньяком, для банкета, передоверив этот вопрос исполнителям. Тогда директор вызвал Ерохина, славившегося своей коммуникабельностью, и попросил организовать банкет. Банкет был организован на высшем уровне и вскоре Ерохин стал заместителем директора. Естественно, первым делом он освоил заведения отдыха. Стал ездить в Барвиху, в наш пионерский лагерь и представлять эти услуги другим. Я запомнил, как он однажды пригласил меня в лагерь на спортивный праздник в качестве члена парткома. В прекрасной даче мы перед соревнованиями провели прекрасный вечер в обществе известных спортсменов чемпионов мира по плаванию и хоккею с шайбой. Чемпионы были удивлены прекрасным приёмом, им оказанным. Потом мы с ним ездили на юбилей МАИ, где я встречался тоже с членом парткома по производственной работе Матвиенко. Везде Ерохин был желанным гостем, и все мероприятия проходили на высшем уровне. Нас много связывало, и он старался показать мне свои возможности, как бы говоря: «Смотри, я тоже не лыком шит». Для организации полётов на завод «бригады быстрого реагирования» он стал заказывать правительственный самолёт со спец. обслуживанием. Мы сидели в персональных креслах в переднем салоне и попивали заказанное спиртное. Он не только заботился о начальстве, но по старой дружбе, баловал и нас, простых смертных.

            Мне запомнился, один эпизод, в котором мы с ним оба участвовали. С завода поступила телеграмма с непонятной жалобой на меня и с восхвалением Иерусалимова, ставшего тогда ведущим конструктором по спец оснащению головной части, после его снятия с поста начальника отдела, не без участия Соломонского младшего. Из телеграммы следовало, что хорошо бы его сделать ведущим по ракете. На телеграмму тогда никто серьёзно не отреагировал, но я был в недоумении и не мог понять, откуда ноги растут, тем более, что эта обуза, кроме головной боли, мне дивидендов не приносила. Кто же плетёт интригу и зачем, я не понимал, и не придал этому значения.

            Через некоторое время, снова прошла странная телеграмма аналогичного содержания, с моей фамилией, но в  ней были перепутаны названия изделий, и смысл телеграммы искажался, и был бессмыслен. Телеграмма была подписана директором завода, а написана была явно совершенно некомпетентным человеком из отдела «головастиков». Назревал скандал, получалось по телеграмме, что мы не обеспечили выполнение своих обязательств перед заводом. Пришлась поехать в министерство, где я случайно встретил Ерохина, собиравшегося встречаться с директором завода. Я объяснил ему, какую «ляпу» - ошибку допустил завод. Он обрадовался такому козырю, забрал у меня телеграмму и мы вместе пошли искать Содовникова. Встретили его в коридоре, поздоровались и с ходу Ерохин, несмотря на то, что был младше как по возрасту, так и по рангу, показывая телеграмму, со смехом сказал директору: «Посмотри, что ты написал в телеграмме, ты же всё здесь перепутал»! Затем Ерохин объяснил, что же перепутано. На следующий день я узнал, что исполнитель этой телеграммы был уволен, это действительно был «головастик», автор двух телеграмм по мою душу, с которым по работе я не сталкивался. Больше завод не возникал. Кому же я мешаю, чтобы таким кружным путём воздействовать на меня? Только дальнейшие события помогли мне понять эту тайную интригу.

Ерохин от хорошей и нервной работы пополнел, у него увеличился животик. Когда я ему об этом говорил, то он, опираясь на спинки двух стульев, поднимал ноги и делал угол, после чего сверкал победоносно своими очками. Но всё-таки его доконала его беспокойная работа, и у него случился инфаркт. Директор сказал ему, что не сможет держать его на этой работе, потому что тот не выдержит в следующий раз, если он его пошлёт  к какой-то матери. Ерохин стал ходить с палочкой, его натура этого состояния не выдержала, и вскоре он преждевременно умер, много энергии отдав нашему делу.
                Морковка.

Директор всегда говорил, что нужна морковка в каждом деле.  И вот он придумал морковку: магические слова - систему бездоводочного проектирования. Когда я услышал первый раз от него, что он хочет создать подразделение качества, говоря, что это будут его люди, я ответил, что мы тоже его люди. Про себя подумал, что всё уже разработано для обеспечения качества, а директор просто этого не знает, но сказать этого внятно  я не смог.   Директор был увлекающийся человек, и ему понравилась Иванкова из отдела надёжности со своими идеями по качеству. Директор намучился от стрессовых ситуаций, возникавших при авариях ракет. Так была организована лаборатория качества. В то время все искали панацею для улучшения качества продукции. Создавались различные системы качества, использовали японский опыт, но на русский лад, стараясь всемерно сохранить всю систему взаимоотношений в обществе. Поскольку качество продукции в значительной степени зависит от качества чертежей и документов, первым делом был придуман коэффициент качества документации. Формализованный коэффициент, зависящий от числа ошибок и числа выпущенных чертежей, приведённых к единому формату. Ошибки в основном выявлялись при изготовлении мат части на заводе, и поначалу этот коэффициент отличался он единицы, говоря о достаточно высоком уровне ошибок. Естественно, что в соревновании за качество, бракоделов наказывали и скоро почти у всех стал коэффициент близок к единице, хотя работали по-прежнему. Теперь стали договариваться с конструкторами завода об обосновании изменений чертежей различными причинами, но не ошибками. Ошибок не стало, всё зависело как бы от объективных причин. Вообще, что заложишь, то и получишь. Институт гордился достижением высокого качества документации. Формализовать этот процесс на самом деле практически достоверно нельзя, ведь очень трудно оценить вес ошибки, одна ошибка может иногда стоить сотню ошибок.  Всё это скрывалось в сотнях документах.

            Затем началась разработка самой «системы». Для этой цели Иванкова развернула работу по выпуску около сотни стандартов предприятия по «Системе бездоводочного проектирования» (СБП). Все отделы выпускали стандарты, о том, как они работают, потому, что нового они ничего не могли написать. Всё описано в ГОСТах, ОСТах и других руководящих документах. Написание стандартов позволило лучше разобраться во взаимоотношениях подразделений и в организации их работы. Изучение существующих нормативных документов заставляло рационально вести разработку и испытание ракет. Конечно, в этом, наверно, была главная заслуга СБП. Иванкова проявила при этом хорошие организаторские и коммерческие способности, добившись премирования сотрудников за выпуск каждого стандарта. Сама она себя тоже не забывала, получая, первой в списке, за каждый стандарт в районе двухсот рублей, а их было сто. Таким образом, Иванкова обогатилась, директор получил морковку, которую он использовал даже в Академии Наук. Однажды у нас выступал Фролов и хвалил директора за внедрение СБП. Морковка действовала. Конструктора же получили головную боль и дрожь в руках при выпуске чертежей. В дальнейшем Иванкова перешла в другую кормушку, в профком, СБП забыли, а в двадцать первом веке вспомнили, когда пренебрежение к нормативным документам привело  снова к падениям ракет.

Вообще СБП стала для коллектива конструкторов как своеобразная молитва и оберег от разных напастей и ошибок. Даже сами эти слова положительно воздействовали на процесс разработки новой техники, хотя в самой системе не содержалось никаких откровений. Это было собрание нормативных, существующих документов, применительно к нашим комплексам. Люди не совершенны и часто торопясь в осуществлении своих целей, пренебрегают законами природы и порядком вещей. Природа, также как и техника не прощают ошибок. Пока не будут надёжно действовать все, даже незначительные элементы системы, система будет давать сбои в работе. Со временем эти истины забываются и люди, привыкшие к работе и прошедшие обучение опытом, теряют бдительность и совершают ошибки. Поэтому надо повторять и повторять молитву, направленную на понимание существа вещей и бытия. ПОВТОРЕНИЕ - МАТЬ УЧЕНИЯ. Привыкание к работе и её монотонность, даже у очень опытных водителей транспорта, операторов и лётчиков, может приводить к накоплению незначительных ошибок в управлении, которые могут накопиться и приводить, и приводят к авариям. Молитва должна напоминать людям об опасности забвения полученных знаний и опыта. Такой молитвой была СБП, пока её не забыли.
                Ведущие конструктора.

В начале рабочего пути я попал в группу Галактионского, бывшего военного от авиации, сухощавого черноглазого человека с орлиным носом. Я уже говорил о том, что вначале мы занимались самыми разными вопросами, практически осваивая всё заново.  Затем меня судьба разводила с Галактионским. Когда зам министра стал Комиссарский, выходец из военной приёмки в Днепропетровске, он настоял, чтобы в институте был введён институт ведущих конструкторов по темам. По Темпу-С я был после Смирнова назначен Ведущим конструктором. Об этом я уже писал. Когда начались работы по Темп-2С Галактионского назначили  Ведущим конструктором по этой теме, а меня его заместителем. Организовался большой отдел, куда входил и сектор сетевого планирования. Складывался дружный коллектив, сплачиваемый начальником в неформальной обстановке с помощью водки. Галактионский как все, кто прошёл войну любил выпить. Мы часто собирались выпить после работы, где, в основном, говорили о работе. Наумыч, вероятно, завидовал нам и откуда-то часто узнавал, где мы были, и говорил: «Опять вчера пили»? Во всех делах тогда был культ водки. Я вспоминаю, как Комиссарский сказал директору, чтобы он пригласил директоров заводов для согласования графиков изготовления мат части для ракеты и хорошенько бы их напоил. Всё так было и сделано, и графики были подписаны без замечаний, не глядя. Отдел обеспечивал все организационные вопросы и контролировал ход работ по комплексу. Не даром нас называл Архиппов червонными валетами. Галактионский по мере хода работ становился всё более влиятельным в делах, но всё-таки водка была для него доминирующим стимулом, и он не мог не пить. Естественно, его репутация давала возможность использовать его как козла отпущения. Когда Пилюгиным были сорваны сроки проведения работ, то он объявил, что ему не своевременно были выданы исходные данные. Назревал скандал, в наши дела вмешался ЦК. Тогда директор объявил выговор Галактионскому и дело было закрыто. Галактионский не протестовал, хотя был не при чём, а только разводил руками и запивал горе водкой. За это его, наверное, и держали.  Мне нравился Галактионский своими способностями по решению организационных и технических вопросов, но я не мог его остановить в пьянстве. Мы часто ездили обедать на моей машине в столовую у гостиницы Турист. Галактионский почти всегда не мог удержаться и говоря: «Скорей, скорее!» - выпивал перед обедом не полный стакан водки. Он не напивался, но старался всё время находиться под кайфом. Он перестал бояться, понимая, что все пьют, и даже стал заходить к директору, слегка пьян. Тем более, когда приезжал заместитель министра и ставил перед собой несколько стаканов, то ли с чаем, то ли с коньяком.  Но были случаи, когда Галактионскому делались замечания, наедине. Всё-таки существовала мужская солидарность. Спаивал Галактионова, часто Курило, решая при этом свои  вопросы Но, когда однажды, в моё отсутствие, Галактионский заявился к директору в непотребном виде, в присутствии посторонних людей, директор не выдержал и снял его с должности ведущего конструктора.

Что же случилось дальше? Меня назначили начальником отдела ведущего конструктора и выделили две больших комнаты на втором этаже, а всех сотрудников отобрали, разбив отдел на части. Наумычу не нужен был ведущий конструктор и мощный отдел, и он увёл всех людей в отдел подготовки документов, а сектор сетевого планирования отправил в вычислительный центр. Я остался один. Потом ко мне заместителем, ведущим по Пионеру, пришёл Халкевичев со своей секретаршей. Я тоже нашёл себе секретаршу, но Наумыч потребовал показать её фотографию. Наумычу понравилась фотография Тарасовой и она стала работать со мной. Потом позвонили из отдела кадров и сказали, что ко мне в отдел просится человек, работавший в фирме на Украине, похожей на нашу. Оказалось, что это был осетин и он попросился в отдел, надеясь, что он организован также как в Днепропетровске, но, поработав некоторое время, ушёл работать на более выгодную работу в камеру хранения вокзала. Мы были как бельмо на глазу и не вписывались в систему управления института, построенной по церковной схеме. Мы, как бы, подставляли начальников отделений. Естественно у нас было много скрытых врагов. Меня нагружали самыми разными вопросами, как будто хотели, что бы я сломался, и даже хихикали, видя, как я хожу, согнутый и озабоченный. Мы продержались два года, пока практически уже были завершены работы по Темпу-2С и Пионеру Мы стали не нужны и отдел ведущего конструктора ликвидировали, тем более, что главный поборник ведущих конструкторов Комиссарский ушёл работать в ВПК. Я стал работать начальником сектора с сохранением оклада у Гоголевича, а Халкевичев стал, по указанию директора, начальником отдела у двигателистов.

Собрался научно - технический совет (НТС) института для утверждения кандидатур на выдвижение лауреатов Ленинской и государственных премий. Якобы по просьбе директора, мне порекомендовали выступить в поддержку заместителя министра, руководителя Оперативной группы по комплексу, поскольку я  много с ним общался и знал о его работе. Я медлил, не хотелось лезть вперёд.  Когда же выступил директор и произнёс очень проникновенную речь о заслугах кандидатов, в том числе персонально о заместителе министра, а затем ещё попросил за него проголосовать положительно, все прониклись его выступлением, и я решил, что моё выступление будет лишним. Началась подготовка к голосованию, в это время вбежал опоздавший Николаев, не слышавший речь директора. Когда голосование завершилось, оказался один голос против заместителя министра. Это, конечно, был прокол. Но меня всё-таки пригласили лауреаты на банкет в ресторан при гостинице Советская. Я сидел в конце стола вместе с Егорьевым, а Наумыч при каждом удобном случае делал различные замечания. Особенно, когда я разговаривал во время его выступлений.

            Через некоторое время я по указанию руководства отделения направился в командировку к  заказчику в Перхушково. По дороге к проходной института встречаю навстречу Наумыча. Поздоровались, и я пошёл дальше. Через два дня выходит приказ директора о том, что я без его разрешения не явился в тот день на технический Совет, в связи с чем меня исключают из числа членов НТС. Я очень удивился, все знали, что я поехал в Перхушково. Теперь мне стало ясно, что это предлог и происки Наумыча. Я не исключал его коварства при недавнем голосовании. Кто проголосовал против, ведь никто не узнает. Я, конечно, не пошёл оправдываться и решил про себя: наплевать, пускай будет хуже этому НТС, тем более, что он только отнимал время от реальной работы. Псевдо учёным я становиться не собирался. Мне отбили охоту в начале моего пути. Вообще, мне казалось, что нельзя делать любую диссертацию ради диссертации, хотя возможности такие были. Потом, я помнил, как директору собрали список отчётов, которые он подписывал, практически не глядя, и включили в диссертацию. На защите «учёные» сказали: «как же такой учёный до сих пор ещё не защитил диссертацию? Пора, пора»! А ведь он был замечательным конструктором, а не учёным, но Академии конструкторов не было, и нет! Потом специально для него выделил Устинов место в Академии, и на эту должность его избрали. Так было со всеми известными конструкторами. Всё определяла и определяет должность. А чтобы не было чёрных шаров, разными способами уговаривают и ублажают академиков. Всё становится продажным. Своеобразная индустрия получения пожизненной ренты. Конечно, в Академии есть настоящие учёные, но их, по-моему, мало.
Паша.

Курский черноволосый, в очках человек небольшого роста, с глуховатым голосом был фанатиком твердотопливной техники. Он сам после испытаний лазил  внутрь отработавшего двигателя, чтобы проанализировать его работу. Он прекрасно понимал все тонкости работы теплозащитных материалов. Именно он возглавил отделение двигателей после Бродского. Он был типичным технарём, не очень придавая значение бюрократической работе. Главное для него было дело. Мне запомнился случай, как директор однажды сказал мне, что надо бы составить новый график огневых испытаний двигателей. Я удивился, что он просит подготовить график меня, а не Курского, но поскольку не был назван срок, я успокоился. Наутро мне звонит директор по прямому телефону и говорит, что он едет через полчаса к министру, и чтобы я принёс ему график огневых испытаний. Я стал заикаться, и  сказал, что я его не сделал. Он мне прокричал: «Разве я тебе не говорил»? Я ответил: «Говорили», и стал  лихорадочно рисовать на ватмане цветными линиями график. Директор каждые пять минут меня подгонял. В итоге, он уехал к министру с графиком проведения испытаний двигателей на планшетке. В это время было сложное положение с отработкой органов управления ракетой, и естественно Курский хотел подстраховаться и начал проработку более перспективных органов - поворотных сопел. Когда директор узнал, про это, то посчитал это распылением сил и отвлечением внимания от реальных задач и запретил заниматься  поворотным соплом. Но Курский, как партизан продолжил работы.  Кончилось это печально, директор (может быть по наводке) посетил отделение двигателей и увидел на кульмане чертёж поворотного сопла, после чего произошёл не лицеприятный разговор и Курский был уволен. Он ушёл на должность заместителя директора в другой НИИ. Отделение двигателей было объединено с ракетным отделением, которое уже возглавлял Гоголевич.
Юра.

Наумыч как опытный конспиратор стремился заметать за собой следы. Те, кого он использовал в своих комбинациях, и могли потом чем-то скомпрометировать его или обременить какими-то просьбами, беспощадно репрессировались или увольнялись. Например, мне рассказал Ешкин, как он расправился с Морозом, из жилищно-бытовой комиссии. Тот в порыве усердия и преданности ему обеспечил за счёт предприятия размен и получении квартиры в престижном месте. Неизвестно как он отблагодарил Мороза, но только он его уволил, чтобы «спрятать концы в воду» Он, почему-то, очень боялся, того, что узнают его прошлое, даже из детства. Его собутыльнике по бане предполагали, что его часто били в детстве и поэтому у него был его вредный характер, желание властвовать и быть «паханом». Ешкин, используя свои гебистские замашки, мог всё: организовать баню, найти девочек и подлизаться профессионально к начальству. Постепенно он втёрся в доверие к Наумычу, организуя посиделки в бане с «друзьями». Друзья развлекали Наумыча, а потом смеялись над ним, как он реагировал, например, на волейбольный мяч, попадавший ему в лоб или на другую шутку. Страдало его достоинство, и он обиженно сверкал очками. Когда я иногда удивлялся, что Ешкин так стелится перед Наумычем, в душе его, презирая, он отвечал: «Хорошо тебе, у тебя образование и положение, а кто я? Мне же нужно кормить семью».  Я понимал, что ему тяжело одному растить детей. Жена Ешкина рано умерла от рака. От Наумыча Ешкин многое получил, и дачу и машину и деньги, но постепенно начал не в меру пить и несвоевременно умер, оставив сиротами двух девочек. А я вспоминаю, как у меня на даче в юбилейный год, мы втроём с Ешкиным и Васильевым на природе напились водки с полусырыми шашлыками.  Потом прошлись в обнимку, по центральной улице и пели пьяными голосами: «За Родину, за Сталина… страна крепка и танки наши быстры… и первый маршал в бой нас поведёт». Это был наш протест на хрущёвскую «оттепель». С Ешкиным связано много воспоминаний. Мы были почти друзья. Я часто заходил к нему на работе, и мы вели задушевные беседы. Он умел ловко, профессионально разговорить человека. Я понимал, откуда у него такая способность, но почему-то его не опасался, может быть зря. Он называл меня информатором пятой категории, якобы по пяти бальной шкале, поскольку от меня он мог узнать всё в популярном виде о нашей  технике и работе, чтобы лучше ориентироваться в делах, бывая у начальства.  Он же мне рассказывал разные сплетни, о том, как начальство хапало. Трудно ведь удержаться и не позаимствовать многие вещи  бытового пользования: телевизоры, фотоаппараты, видео камеры, хрусталь и всё, что было в институте. Сперва их выписывали, а потом списывали. Воровство начиналось сверху и донизу. Только размеры были разные.

            Особо дружеские отношения с Ешкиным сложились с тех пор, когда он организовал «водно - моторное общество института» на Волге, в Новомелково, на базе своего отдела. Институт выделил ему, через Наумыча, моторные катера, а обслуживанием и эксплуатацией занимались люди отдела. Образовалась дружная кампания автомобилистов-любителей туризма. Часто в пятницу мы садились в машины с семьями и мчались по ленинградскому шоссе к Волге. По дороге иногда нас милиция загоняла в тупики или на обочины, когда в Завидово ехал отдыхать Брежнев. С дороги сгоняли довольно грубо, с помощью «палки». Мы терпели, предвкушая скорый свой отдых. На месте нас ждало разнообразное туристское оборудование, взятое безвозмездно в институте, хранившееся на базе. После устройства палаток для ночёвки, начинался главный ритуал: шашлык с вином и водкой, и задушевными разговорами на самые разные темы. Были случаи, когда мы сразу садились на катера, и устраивались на безлюдном острове, посередине Волги, конечно с последующим «ритуалом», почти до утра. Утром завтрак и водные процедуры, а потом поездки на катерах по красивейшим местам вдоль берегов, поиск ягод и грибов, а попозже безрассудное катание на водных лыжах, с неизбежными падениями и кувырканиями.

 

 

 
                Забытые.

Берг, бравший у меня книгу о стратегических ракетных комплексах, сказал, что ему книга очень не понравилась. «Почему»? - Спросил я. – «Враньё сплошное. - «Враньё? Почему враньё, ну объясните, в чём враньё»? Сперва он говорил то да сё, пятое, десятое, а потом сказал: «Очень просто, вот у Королёва Сергея Павловича, роль двигателя и двигателистов очень высокая, а вот в наших комплексах двигателистов нет». Он сам двигателист, старейший работник, ему обидно. Он, внёсший огромный вклад для развития ракетной техники, нигде не упомянут. Достаточно сказать, что, когда делалась первая ракета, и никто не знал, как управлять ей, какие должны быть органы управления, он создал дефлектор. Дефлектор это кольцевой руль, расположенный на периферии сопла двигателя, вдвигаемый в газовый поток для создания управляющей силы. Его же дефлектора стояли на ракете малой дальности Темп-С, стоявшей на вооружении. Короче, он очень обижен. Вообще, все двигателисты, работавшие в институте незаслуженно забыты.

Недавно был скорбный день. Умер молодой талантливый инженер от рака лёгких, ему ещё не было пятидесяти лет, звали его Тимур. Все охали, ахали, а Берг сказал: «Я теперь знаю, я набираю давно статистику. Больше всего умирают от рака лёгких двигателисты. По моей статистике от рака лёгких двигателистов умирают в десять раз больше, чем во всём институте. Очень просто, они на испытаниях дышат газами и всякой гадостью остающейся после испытаний, а это, безусловно, вредно для здоровья. Недавно умерло ещё несколько человек.

А ещё Берг рассказал, что он родом из Узбекистана, провёл там своё детство и после учёбы в институте остался в Москве. Его дед служил ещё в войсках Скобелева, освобождая те места. Дед учил отца, и Берг это слышал, чтобы он никогда не нанимал в работники чеченцев. Они настолько самолюбивы и горды, что нам нельзя нашим умом понять, что  именно их может обидеть. Ты даже и не поймёшь, что ты его уже оскорбил, и он тебя зарежет. Такой характер у чеченцев. Берг сказал, что наша политика по отношению к мусульманам не выдерживает никакой критики, она просто не ведётся. Мы не знаем мусульман, они нами не познаны.

 
Осечка.

Высокий статный мужчина с приятными чертами лица и густой шевелюрой сидит в мужской компании, на полигоне, за бутылкой водки и, не спеша, рассказывает военные истории, произошедшие с ним. Показав на руку, где остался шрам, Антипенко говорит: «Здесь сидят осколки». А история была такая. Шёл бой, ничего не видно и вдруг он налетел на немца, у него в руках автомат у немца тоже. Нажал на курок, но произошла осечка, и его автомат не сработал. Немец хладнокровно поднял свой автомат и произвёл выстрел. Что-то ударило, был сильный удар, но на счастье, пули попали в автомат, в круглый диск, ранили руку, в глазах засверкало, и он упал на землю и ждёт, когда немец подойдёт и в упор его застрелит. Немец, вероятно, сам испугался, решил подальше бежать. Короче, он ушёл. Через некоторое время он пришёл в себя, нашёл и подобрал валявшийся немецкий автомат, взамен своего отказавшего, разбитого и пошёл. По дороге, слышит какие - то удары, кто–то бьёт железом по железу. Он пошёл вдоль пшеничного поля и увидел, как два немца стучат по своему пулемёту, наверное, он заклинил, а они его хотели расклинить. Его ожесточение было настолько сильным, что он поднял автомат и разрядил весь магазин на этих двух немцев. Он их расстрелял и пошёл дальше. А дальше он попал под обстрел наших и немцев. Стреляли с двух сторон. Рядам разорвался снаряд нашей артиллерии. Солдата подбросило вверх, после чего он упал без памяти. Подобрали его санитары, и очнулся он уже в госпитале. Когда он посмотрел на себя в зеркало, то он себя не узнал и заплакал. Ему было всего восемнадцать лет, а лицо его было изуродовано до неузнаваемости и ещё всё было перекошено и искажено. Это был результат контузии и ощущал он себя ужасно. Но на его счастье, приехал врач полковник, который занимался лечением толи электрошоком, толи каким-то током. В результате лечения током лицо нашего солдата стало нормальным. Переживания с лечением лица были настолько острыми, что всё заслонили и про осколки в руке все забыли, и они до сих пор находятся в руке.
О войне.

       Неразбериха.

Опять зашёл разговор о Сталине. Недавно незаметно прошёл его юбилей. Петров сказал: « Да, великий Сталин, почти основатель нашего государства»! И тут же получил отпор от Иерусалимова: «Ну, Сталин, что же он основал за такое государство? При социализме можно заставить людей работать только одним способом, палкой. Практически было создано рабовладельческое государство, феодальное, где всё делалось из-под палки. Таким образом, управлялось государство. Известно, сколько положили людей ради существования этого государства.

            Затем стали вспоминать некоторые события военных лет, о том, как были оболванены люди. Мы все были оболванены. Мы думали, что наша Красная Армия самая сильная, мощная армия. Когда началась война, многие думали: «Ну, она скоро пройдёт». Когда уезжали, например, в эвакуацию говорили что не надо брать зимнюю одежду и запасов особых не делали. Война быстро закончится. Такова была вера или беспечность?

Конечно, всё оказалось не так. Немцы шли, как будто ехали на прогулку по нашей земле.

            Мать Иерусалимова работала главным бухгалтером на фабрике Красный треугольник в Ленинграде. Когда началась война и немцы подошли к Ленинграду, а наши войска уже убежали, директор фабрики скомандовал главному бухгалтеру, чтобы она раздала оставшиеся деньги рабочим. Она сказала, нет, вы мне напишите. Тогда директор написал приказ, и деньги раздали. Директор потом сказал: «Ну, теперь идите все по домам». Всех мужчин взяли в ополчение. Вскоре немцы начали наступление и на них бросили ополчение. К исходу дня всё ополчение было перемолото и разбито. Оставалось немцам только войти в ночной город, где не было войск и некому было сопротивляться. Немцы, возможно, испугались входить в ночной город или решили поужинать и передохнуть до утра. За ночь собрали разбежавшееся войско и к утру перед немцами стояли наши регулярные войска. На следующий день всех работников вызвали на фабрику, вызвали и мать Иерусалимова, и спросили: «Куда же ты дела народные деньги»?

«Как, куда, у меня был приказ», ответила она и показала подписанный директором приказ. «Да? Это ваше спасение, потому что вашего директора за паникёрство уже расстреляли» - был ответ. Потом все заработали. Была длительная и жестокая блокада.

            На ту же тему произошла история с отцом моей жены в начале войны. Отец её был с большим апломбом, занимал ранее высокие должности, имея скандальный характер и не имея высшего образования, оказался на невысокой должности инженера. Начальство его недолюбливало. Когда немцы начали стремительно наступать, подступаясь к Москве, начальник приказал срочно выехать в городок Нск, чтобы организовать эвакуацию ценного оборудования с местного предприятия. Отец вышел от начальника ошеломлённый, Ничего не известно, нет связи и как выполнить поручение он не знал. Возможно, что там идут бои, там близко линия фронта. Ясно начальник хочет его убрать. Так, думая о безысходности своего положения, он оказался на трамвайной остановке. Не выполнить приказ нельзя, иначе расстрел. С горя, он поднял свежую газету, валявшуюся на остановке. «Наверно, кто – то обронил, подумал он, и, дождавшись трамвая, сел в него и стал безучастно читать газету. Он автоматически читал газету и вдруг увидел и не поверил своим глазам. В газете было написано, что вчера наши войска в упорных боях оставили город Нск. Он читал это сообщение много раз, до тех пор, пока не пришла пора выходить из трамвая. Он спасён! Когда он появился на работе, и предъявил газету, дело обернулось печально. Своего начальника он больше не видел. Отец всю войну проработал на пуговичной фабрике, которая переквалифицировалась на выпуск снарядов и военного снаряжения.

 

В начале войны.

В начале войны, в эвакуации, молодые ребята работают на заводе, где делают снаряды. Среди них Иерусалимов.  Посёлок, в котором они жили, располагался недалеко от завода. Каждое утро от посёлка двигались кучки людей на работу. В посёлке на площади висели громкоговорители и, когда народ выходил на работу, включали радио и оттуда лились сообщения: «От Советского Информбюро. Сообщаем, что наши войска, героически сражаясь, оставили следующие города, и шло перечисление городов». Люди слушали стоя, не проронив ни одного слова. Потом, когда шли на работу, все молчали, была такая тишина, что было слышно только топот ног, раздававшийся в ушах. Так шли до завода. Когда расходились по рабочим местам, ребята начинали разговаривать. Такая была мрачная обстановка.

О начале войны рассказывает ветеран, Берг. Перед войной он студент третьего курса МВТУ сдавал экзамены. Когда началась война, студентов четвёртого и пятого курса отправили на восток в Удмуртию на Ижевские заводы и на вятские заводы, а студентов третьего курса, весь поток, отправили на трудовой фронт в район Ельни. Участок был в районе реки Десны. Строили укреп учреждения, очень тяжёлые работы, есть было нечего, работали с большим энтузиазмом. Напротив был лес, плацдарм, его весь спилили, чтобы было видно, кто здесь идёт. Проделав огромную работу, всё оказалось напрасным, потому что немцы обошли этот укреп район и пошли вперёд. Окружили  и все, практически, оказались в котле. Ужасный был выход. Люди шли неизвестно куда, ничего не видно, рядом в пятидесяти метрах раздавалась немецкая речь, лязгали гусеницы, было что-то невообразимое, никто не знал, кто и что и куда идёт. Им повезло, группа вышла к нашим, и они вышли из этого котла.

Потом он сказал: «Всё-таки, Сталин был мудрым человеком. Вскоре поступила команда, студентов третьего курса тоже отправить на Ижевский завод».       

            Так он стал работать в КБ у Шпитального. Это была огромная школа для него. Молодой студент стал работать в КБ и делать по тем временам хорошее оружие. Он говорит, что Шпитальный был достаточно крутой мужик. Работали с большим энтузиазмом, конечно, была дисциплина высочайшая, работали голодными. Приехали туда почти раздетые, голые, ничего у них не было, и всё время практически проводили на работе.

Он вспоминает, как они подрабатывали, поскольку они всегда были голодные, и им всё время хотелось есть. И  вот была такая работа. Проверка  работы автоматической винтовки. Надо было произвести из неё десять тысяч выстрелов. Одевали наушники, ложились и стреляли из винтовки десять тысяч раз! Это была сумасшедшая работа! Человек опухал, и весь обалдевал, но зато после давали хороший обед. Вот за этот обед и работали студенты в таких условиях. Вообще, работа в КБ была военной школой. Всё делалось мгновенно. Когда кто-то сказал, что вот мол, всё было по документации, что делали. Ничего подобного. Было так вот: я нарисовал, и всё делали, и никто мне не сопротивлялся. Если кто-то, не дай бог, не выполнит это задание, плохо будет тому. Вообще был такой порядок, пока не выполнишь задание, нельзя было уходить. Такая была суровая обстановка во время войны. И такую школу прошли эти люди, которые в дальнейшем практически возглавили основные работы по созданию ракетной технике. Именно первые специалисты вышли из МВТУ оставшиеся и не погибшие во время войны. Следующее поколение пришло уже значительно позже. Те кто начинал, были именно люди этого поколения, возглавлявшие в шестидесятых - восьмидесятых годах основные подразделения.

 
Лесозаготовка

Зашёл разговор, о том, что раньше, до смерти Сталина, за опоздание на работу судили людей. Ну и тут, Иерусалимов рассказал историю, как он, ещё, будучи студентом первого курса, был направлен на работы по лесозаготовке. Дело это было где-то году в сорок четвёртом. Направили его в район Подольска, где были созданы противотанковые завалы из спиленных на определенной высоте деревьев, через которые не могли пройти немецкие танки. Теперь  эти завалы надо было расчищать убирать и их использовать.  И вот студентов отправили, привезли, и они начали там работать. Пилили двуручными пилами. Установили норму, на двоих надо было напилить шесть кубометров. В первый день они с трудом напилили около четырёх кубометров и уставшие, еле передвигая ноги, пришли в столовую. Там им говорят: «Вам не полагается обед, потому как Вы не выполнили норму». Обед выдавался только тем, кто выполнил норму. Студенты хотя и ушлый народ, но обиделись и быстро смекнули, что надо узнать, а, сколько надо напилить, чтобы не судили. Им сказали, чтобы не судили, надо выработать два кубометра. Тогда решили, зачем же надрываться за этот обед, если можно пилить только два кубометра. До места их работы надо было пройти несколько километров по лесу. Пока они шли до своей делянки, они обнаружили много грибов. Стали собирать грибы. Потом обнаружили картофельное поле, охранявшееся бабкой с берданкой. Бабке пригрозили: «Иди бабка, а то ноги выдернем». Накопали картошки к грибам и стали жить припеваючи. «Норму», конечно, свою мы выполняли, а потом доставали свои четыре котелка, нас было четверо, и варили картошку с грибами. И вот по очереди ели, сперва из одного котелка, потом из другого, пока не съедали все четыре котелка. После такой еды можно было только лечь на спину и заснуть. Не спали, но дремали, отдыхая от работы. Тут же приходил специальный человек, надсмотрщик, и начинал их ругать: «Ну что же вы в такое тяжёлое военное время, лежите, отдыхаете». Но студенты знали, что надсмотрщик был сослан на эти работы за то, что был в плену. Поэтому в ответ: « А, ты то, сам хорош, зачем фашистам в плен сдался, гад»! после чего надсмотрщик нехорошо матерно ругался и уходил. Так они и жили. Утром им выдавали хлеб. В лесу собирали грибы. Копали картошку и выполняли норму, которая им позволяла избежать суда за саботаж.

 
ОРГ.

Когда я стал работать секретарём ОРГ, у меня установились хорошие деловые отношения с Финогеем. Мне нравилось, что он технарь, герой соц. Труда, быстро схватывавший новые для него вопросы. Я старался всемерно помогать ему, тем более, что я видел как он работает, превозмогая боль в районе желчного пузыря. Он был болен. Иногда он один сидел, держа руку в штанах, на желчном пузыре, а лицо его страдало. Он загружал меня различной работой, направляя мне бумаги вместе с начальником главка. Я организовывал совещания, иногда используя кабинет Министра, в его отсутствии. Для моего подбодрения, Финогей говорил мне, что я стану директором завода. Наумыч меня по-прежнему подковыривал, то говорил: «О, ты далеко пойдёшь, раз тебе доверяют ключ от кабинета Министра», то говорил, что я стану директором завода, то ему не нравилось моё лицо. Я легко справлялся с поставленными задачами, но мне не нравилась моя неопределённая роль, хотя я крутился на довольно высоком уровне. Когда я познакомился в Управлении Заказчика с Кудько при согласовании одного документа, то он мне сказал: «Я знаю, что вы влиятельный человек в министерстве, поэтому веду с вами согласование». Я был ошарашен этим заявлением, и мне захотелось уйти от всего этого в свой родной коллектив. Тем более, что, однажды, Финогей сказал мне: «Лови рыбку в мутной водичке». Я не знал как ловить рыбку, и мне претила эта фраза. Рейтинг, верней авторитет Финогея в моих глазах упал. Опять, одно и то же! Когда я увидел в институте Нефёдина, в то время, начальника ракетного отделения, я стал проситься обратно к нему на работу в родной коллектив, но он мне ответил, что он не знает даже, на какую подходящую должность можно меня назначить, исходя из моего положения. Моё настроение, наверно, всё же услышал Господь Бог.

Позже я вернулся в своё отделение. Мавр сделал своё дело. Мавр может уйти, потому, что стал не нужен.

Финогей не выдержал работы в министерстве. Я несколько раз видел, как министр выражал недовольство его работой, - слишком большой самостоятельностью, как я думал. Умных людей начальство не любит. Его перевели в НИИ на должность заместителя директора.
                Завод.

Как–то пришёл ко мне Берг, сел и мы начали вспоминать разные ситуации, связанные с командировками на завод, с авариями, которые случались в процессе отработки изделия Темп–2С. Тяжело шла отработка органов управления. Это был вдув газа в закритическую часть сопла. Всё здесь было не познано. Твёрдые частицы газа разрушали неотработанные в должной степени новые материалы, да ещё некачественное изготовление, всё это порой приводило к авариям. За качество изготовления отвечал завод. Освоение нового на заводе шло тяжело, не было опыта, да и кадры часто приходили из школы. Но честолюбивый директор избрал тактику своеобразную, вражды и нападения на разработчика. Раз не получается, значит, виноват разработчик. Надо свалить вину за плохое качество на разработчика. На заводе дежурили огромные бригады разработчиков. Регулярно прилетали на помощь бригады, как говорили, «быстрого реагирования», которым из всех столов вытаскивались кучи замечаний по корректировке документации. Так в борьбе завода и разработчика ковалось качество изготовления материальной части. Но главное - добиться безаварийных пусков.

Как–то, однажды, с изделия сняли один блок вдува газа. Когда его осмотрели и разобрали, то обнаружили огромный брак. Оказалось, что пуансон, с помощью которого прессовались детали, был больше и в результате мог произойти прогар. Наш сотрудник, который разбирался с этим блоком, на следующий день обнаружил, что бракованный блок исчез. Куда он делся? Никто ничего не говорил. То есть, его утащили. Когда зашли к главному конструктору завода и спросили его. Он сказал, что ничего не знает об этом, и вообще этого не может быть. Завод защищал честь мундира всеми способами.

 А как же выходили из сложных положений, иллюстрирует следующий эпизод. Берг уже месяц пробыл на полигоне, собирая изделие после очередной аварии, и уже собирался уезжать домой. Но однажды, проходя мимо изделия, решил потрогать блок вдува, и вдруг обнаружил: на одном из них не нажимается одна деталь, которая должна быть подпружиненной. Как раз на испытаниях был главный конструктор, и Берг пошёл и доложил ему о своём открытии. Что делать, надо фрезеровать деталь. «Сможешь это сделать? Только тихо, никому не говори», - сказал главный. «Я не фрезеровщик, но постараюсь», сказал Берг. Он незаметно снял блок, подфрезеровал нужную деталь и установил всё на место. Пуск прошёл успешно. После пуска главный конструктор достал из кармана четыреста рублей (оклад начальника отдела), пожал с благодарностью руку Бергу и вручил деньги: «Вот тебе за работу»! Так приходилось выкручиваться конструкторам, исправляя брак в работе завода, чтобы спасти своё детище.

            Надо сказать, что Содовников установил железную дисциплину на заводе. Везде где он появлялся, он был очень суров, демонстративно разгонял курильщиков или праздношатающихся, увольнял нарушителей. На заводе создалась обстановка, что люди стали бояться ходить друг к другу в гости.  Боялись, что кто-то доложит или скажет директору. Был такой случай. Один известный работник завода, часто ездивший по командировкам, вернулся из командировки и сразу пошёл в гараж и чем-то там занялся. Вдруг к нему прибегает посыльный и говорит, что его вызывает директор. Очень удивившись, сотрудник пришёл к директору.

- «Ты что же, ёлки палки, приехал и вместо того чтобы прийти на работу, сразу в гараж. А ты знаешь, кто мне это сказал»? - вскричал директор.

- Кто?

Директор назвал фамилию и вызвал его к себе. Тот в смущении признался, что это он сказал директору о гараже. Директор же всё это раскрутил. Это характеризовало его отношения к людям. Вообще, отношения были очень плохими, жестокими. Директор не терпел возражений и многих толковых людей выжил с завода. Наверно, он был хороший интриган, иначе бы не добился своей высокой должности.

            Берг дежурил на заводе, как полномочный представитель главного конструктора, возглавляя бригаду специалистов. Вопросы возникали, мелкие и быстро решались, но их было мало. Вдруг из Москвы звонит главный конструктор и директор и говорит: «Слушай, ну что же это такое, ко мне звонит министр и говорит, что вы там сидите, не решаете вопросы, безобразие»! «Ничего подобного, - отвечает Берг, у меня ведётся журнал, все вопросы решены и других нет; никаких претензий». Через некоторое время опять позвонил главный и сказал, что всё в порядке, всё нормально.

Тогда Берг пошёл к главному конструктору завода и спросил, зачем звонили в министерство, что я не решил? А тот в глаза не смотрит. Потом сказал: «Меня заставили, мне приказали доложить». Короче говоря, он позвонил в министерство и накапал.  Я подумал, может, скучно без интриг было директору, но скорее это была такая политика. Приятно моське лаять на слона.

            Завершалась работа очередной бригады, и к её руководителю подошёл главный инженер завода и сказал: «Вы хорошо поработали, дайте мне небольшой список на премирование». Список был составлен и вручён главному инженеру. Затем состоялось совещание в кабинете главного конструктора с участием директора и главного инженера завода. Когда достали список на премирование, директор схватил список и закричал: «Как, этих бездельников москвичей премировать»? Он разорвал этот список. Хотя всё, что он делал, он делал руками конструкторов, которые приезжали большими группами и сидели там безвылазно, по его же просьбе.

Я вспомнил другой случай. Когда я был на заводе, была изготовлена ракета, и был заказан железнодорожный транспорт для её отправки на полигон. Всё было готово и вдруг выясняется, что газовый руль на первой ступени ракеты отклоняется с большей силой или моментом, чем положено. Что делать? Надо всё разбирать, тогда будет сорван срок отправки ракеты. И вот главный военпред Меркулин, пожилой уже человек, не в пример нынешним, предлагает покачать руль и таким образом его как бы разработать. Я подумал и согласился. Мы вдвоём начали качать руль, и вскоре момент стал в норме. После этого были подписаны документы и произведена отправка ракеты. Правда, сердце моё побаливало, вдруг что ни будь, произойдёт в полёте. Но пуск прошёл успешно, и от сердца всё отлегло. Таких случаев было много и их всех не упомнишь, но этот мне запомнился тем, что мне вскоре позвонили и сказали, чтобы я в кассе получил премию. 

            Надо рассказать, что из тех мест хорошо был виден запуск наших ракет и, зная время пуска, директор, главный инженер и другие смотрели в заданное место на небе. Видно было, как летела последняя ступень и как обнулялась тяга, когда срабатывали встречные сопла. Я тоже смотрел вместе с ними на это действо. Берг мне рассказывал, как его ночью вытащил из гостиницы главный инженер, чтобы посмотреть на пуск. Они как дети смотрели и радовались пускам ракет. И это было естественно, ведь это был и их труд. Ракеты уезжали с завода и улетали в небо.

Ещё один эпизод о Содовникове. Как-то я рассказал, будучи в Воткинске, о том, что я узнал из журнала «За рулём»  о шипованных шинах для автомобилей. Дело было зимой, и я видел, как трудно ездить Волгам руководства по скользким дорогам. Поговорили, потрепались, и я забыл об этом. Но вдруг мне звонят в Москву и говорят, что Содовников просит меня помочь в получении чертежей на шипы для шин автомобиля. В очередной приезд в Воткинск, я привёз чертёж шипа, состоящего из стального или латунного грибка и твёрдосплавной победитовой вставки. Меня принял Содовников, поблагодарил и сказал, что они освоят производство шипов и даже мне они достанутся. Он был так доволен, что даже сказал, чтобы я заходил к нему в кабинет запросто, как заходят главные конструктора. Конечно, при необходимости, я мог и так заходить к нему в кабинет. С тех пор машины руководства завода оснащаются шипами. Эта и моя небольшая заслуга. Но вот, обещанных шипов, я не получил, так как стоимость их была слишком велика при изготовлении в условиях завода.

Директора завода сломила поездка в Америку. После поездки туда он сказал: «Да, Америка - это великий континент»! Он заявлял, что раньше он думал, что самое главное в жизни делать больше ракет. Люди, то, что они плохо жили, его это раньше не волновало. Теперь он, вероятно, понял, как он был не прав. Скоро он заболел, кажется, болезнью Паркинсона и потом вышел на пенсию. Он ходил как неприкаянный, не находил себе места. И вот наступила развязка. Я был в командировке на заводе, полномочным представителем главного конструктора, и сидел в гостинице, расположенной напротив дома, в котором жил уже бывший директор завода. Раньше в нашей гостинице должны были жить американцы, которые размещали в Воткинске свою инспекторскую группу. Я на кухне беседовал с бывшим офицером специальных войск, как он говорил, головорезов, о его бывшей службе. Он слегка выпил и говорил, что после этой службы ему ничего не стоит убить человека. Меня это поразило. Вдруг за окном послышался какой–то шум, движение, появились машины, замелькали люди, а потом пронёсся слух: «Директор застрелился»!

- «Как застрелился»? - «Действительно застрелился»?   - «Да, застрелился во Дворце культуры из пистолета».

            Как раз, по-моему, за день до этого, приехала большая бригада из Москвы во главе с главным инженером. Как будто он подгадал, и захотел застрелиться в хорошей кампании. Так мы оказались на похоронах бывшего директора. Директор заставил к себе  нас прийти.

            Через год я опять дежурил на заводе и опять участвовать в похоронах только на кладбище, расположенном в противоположном направлении от первого кладбища. Умер главный инженер Никиткин, замечательный, выдержанный интеллигентный человек и прекрасный специалист. Как будто он не хотел лежать на одном кладбище с директором. Они были разные люди.

            Вот и кончилась эра замечательных людей, отдавших душу, всю свою жизнь, заводу и ракетам.
                Награждение.

На этот раз, вероятно, меня нельзя было не наградить, поэтому меня наградили орденом Трудового Красного Знамени. Теперь мне самому пришлось столкнуться с распределением наград. В самом большом подразделении, включавшем ракетчиков и двигателистов, я был секретарём партийного бюро с правами Райкома. Уравниловка была в основе этого распределения. В зависимости от количества человек по подразделениям распределялись знаки. На первом этапе практически было невозможно оценить правильно заслуги подразделений. Настоящая делёжка развёртывалась в отделах, естественно с субъективным мнением руководства. Здесь разыгрывались своеобразные трагедии, когда из двух абсолютно равных претендентов, одному ничего не доставалось. Недаром говорят: «Пряников всегда на всех не хватало»! Например, в отделе кадров много человек получили медали, а в основных подразделениях, технари много делавшие, оставались без наград. Когда я окунулся в эти дела, я всё проклял, насмотревшись на волюнтаризм протекционизм и рвачество руководства, когда награды получали непричастные, а причастные были забыты. Верх несправедливости! Я с сожалением вспоминаю то время, как скверный сон. Я стыдился, что был причастен к этому. Главная забота начальников, чтобы самим получить, а не подчинённым. Они награждали сами себя. Награждение проходила в конференц-зале института. Вручал мне награду Финогей. На память была сделана большая фотография всех награждённых с министром. После награждения кучками расходились по ресторанам. Я оказался за столом в компании с Ешкиным, Алексеевым и др. Окунув наши награды в бокалы с водкой, мы их обмыли. Дома моя награда не произвела никакого впечатления. Когда я позвонил Зине и сказал, что я получил орден, она в ответ только расхохоталась. Оценил мою награду только мой дядя Юра, сказав, что я самый молодой награждённый такой высокой наградой. Но это было преувеличение. Когда же я позже показал жене фотографию, награждённых с министром, она сказала: «Что-то ваш Наумыч похож на родственника  министра, а ещё он похож на купчика с бабьим лицом». Вот это и вся реакция на моё награждение

 
           Спуск.
Аттестация.

Мне объявили, что назначена аттестация начальников. Я пришёл и увидел, что многие уже прошли её. Среди них были разные начальники, начальники отделов и заместители начальников отделений, и все спокойно выходили, без каких либо претензий со стороны Комиссии. Посмотрев на тех, кто уже прошёл аттестацию, я подумал, раз уж эти прошли, то мне нечего беспокоиться. Пришла моя очередь, и я вошёл в кабинет, где заседала  Комиссия. Обстановка почти «домашняя». Со всеми членами мне приходилось постоянно общаться по работе. Я считал, что меня все знают и эта аттестация просто необходимая формальность. Казалось, что так и было, после формального представления, мне Моисеев вдруг задаёт вопрос: «А, какова трудоёмкость изготовления ракеты на заводе»? Конечно, я не помнил эти цифры, да и мне они не нужны были в работе, поскольку это вопрос завода и технологов и всегда можно было получить там необходимую справку. Вместо того, чтобы так и сказать, я сказал, что не знаю, а могу сказать сколько стоит ракета на заводе. Наумыч тут же меня перебил: «Да уж не надо, а то перепутаешь ещё». Я замолчал и подумал про себя: «Хорошо, что не спросили ГОСТ ниток, которыми подшиты стельки валенок Деда Мороза». Потом очень дружелюбно выступил директор и сказал, что я хороший парень и мне надо всем интересоваться, что касается завода. На этом аттестация закончилась, но потом я узнал, что в решении комиссии появилась запись о необходимости, в последующем, проверить мои знания. Я не придал этому значения.
Две жизни.

С Инбергом я впервые познакомился на полигоне в Капустином Яре, где он был заместителем начальника отдела, а начальником был Пичуга. Инберг был интеллигентный, стройный и всегда подтянутый полковник. Пичуга большой, громкий, рубаха, полковник. Оба прошли войну и были однокашники. Инберг дослужился только до начальника отдела, в том числе из-за состояния своего здоровья, а Пичуга дослужился до больших чинов и  звёзд. Казалось, два одинаковых человека, а судьбы совершенно различные. Пичуга ничем не брезговал и быстро налаживал хорошие отношения с начальством, используя это для продвижения по службе. Например, когда он стал организовывать рыбалки для Талубко, он резко пошёл в гору. Инберг же наоборот, старался держаться подальше от начальства. Таким образом, меня очень много связывало с Инбергом. Мои первые пять лет  на полигоне, прошли в непрерывных контактах с ним. Он был дисциплинированным, пунктуальным служакой, и я восхищался его интеллигентностью и обличьем в военной форме и в начищенных сапогах.

Когда Инберг уволился из армии, по состоянию здоровья, он стал работать заместителем начальника отделения испытаний в нашем институте. А вот, когда Гоголевича разжаловали в начальника отделения, и он мне предложил перейти к нему на должность  начальника сектора, я с ним согласился, но не пошёл к директору клянчить себе должность. Вот в это время Инберг попросился на работу к Гоголевичу, его тоже одолели министерские чиновники. Так нас снова свела вместе судьба. Инберг стал работать у меня в секторе ведущим инженером, поскольку тогда был потолок для пенсионеров по зарплате. Работали мы с ним дружно и практически держали в поле своего внимания все текущие вопросы по отделению и ещё постоянно боролись с институтскими службами по вопросам качества и представления различных документов. Позднее, у Инберга, наверное, обострилась его сосудистая болезнь, он уже не мог писать. Его почерк с начальной, большой буквы постепенно уменьшался и становился настолько мелким, что его невозможно было прочесть. Он уволился из института, но прожил недолго. Позвонила его жена и позвала нас на похороны Инберга. Похороны и отпевание проходили, по настоянию его дочери, по православному обычаю, под именем Михаил, вместо имени Израиль, данному ему родителями, мечтавшими об Израиле. Когда в церкви называли нашего Инберга Михаилом, становилось как-то грустно. Мы знали от Инберга, что одна из его дочерей, после неудачной любви, сперва организовала у себя в комнате православный уголок для моления, а потом вообще ушла в монастырь. Рассказывал он это с грустью. Не уследил он за дочерью, занятый и увлечённый своей работой на износ. Так закончил свою жизнь боевой полковник-коммунист, вопреки своей воле. На поминках, мы попросили молоденькую девушку, прислуживавшую по столу, помянуть покойника, но она нам сказала, что это не положено. Матушка не велит. Значит, дочь Инберга нашла своё призвание и стала матушкой и заставила всю свою еврейскую семью подчиниться себе, своей вере. Метаморфоза, что только в жизни не бывает!

 Судьба его однокашника, - Пичуги, любителя выпить, матершинника, настоящего русского мужика, казалось, сложилась успешно, на погонах были большие звёзды. Но сын у него не удался, совсем спился и рано умер. С ним долго мучился мой полковник, работая в военном представительстве при институте. Я об этом написал. Тоже Пичуга не уследил за сыном, в погоне за работой и должностями, и тоже вскоре умер. Последний раз я видел Пичугу, стоявшего на Дмитровском шоссе, останавливающего машины. Он был в компании с двумя мужиками. Все были в штатском. Я ехал на своей большой машине домой и, узнав его, остановился, хотя почти никогда не останавливался, но виду не подал, что его знаю. Меня попросили подвезти их к Савёловскому вокзалу. Я согласился, и мы поехали. Пичуга, конечно, меня узнал, но я его не узнавал. Он говорил: «Я его знаю! Ну, скажи! Дайте ему три рубля» Он явно мучился, всё время обращался ко мне, но не мог вспомнить ни имени моего, ни фамилии. Я был невозмутим и довёз их за три рубля, как раз на бензин.

 
                Отделение.

Когда я перешёл работать к Гоголевичу, у меня было боевое настроение, мне не казалось моё положение понижением, наоборот, я стал работать с уважаемыми мной авторитетными технарями, тем более, что мне сохранили оклад начальника отдела. Правда, первое задание от Гоголевича  я получил, довольно, странное и унизительное. Он попросил лично для себя добыть путёвки для отдыха и дал мне соответствующий адрес, куда я должен был съездить. Наверно, он решил, раз я покрутился по высоким инстанциям, значит, я ему помогу. Стиснув зубы, я промолчал, и поехал за путёвками. Я себя ощущал униженным человеком, ещё никто мне не предлагал, что-либо подобное. Барское поведение начальника меня оскорбило. Когда мне Наумыч, однажды, сказал, чтобы я обеспечил Председателя Госкомиссии в чине генерала спиртным, я тогда ответил ему, что я не по этой части и пусть Курило этим занимается. Тотчас я формально съездил за путёвками, получил отказ, о чём доложил Гоголевичу. Он, может быть, почувствовал моё состояние и извинился за свою просьбу. Первый блин, как  говорится, стал комом. Постепенно я вошёл в рабочий ритм отделения. Первое ошеломление прошло. Я жаждал свержения Наумыча, этого чужеродного тела, бюрократа и интригана в нашем коллективе, принёсшего всем беду, как я думал. Я призывал умных, толковых своих начальников к сопротивлению бездарному Наумычу. Сперва меня слушали, но вскоре мои слова повисали в воздухе. В их глазах я видел только «умную» покорность. Поработав первое время, постепенно, я стал понимать, в какое я попал болото и рабство. Я привык всё схватывать на лету, когда знал предмет. Это мне часто мешало в жизни, ещё со школы, где я, первым решив задачу, подсказывал решение другим. За это я получал выговора от учителей как выскочка.  Мне стал претить туповатый стиль работы моих начальников. В то время, приходилось постоянно отслеживать ход работ отделения, потому что всё время надо было где-то отчитываться и делать доклады. Мы в секторе писали доклады по разным вопросам, затрачивая, иногда на  доклад два, три или четыре часа для его написания. Особенно много помогал Инберг. Потом я с докладом сидел у начальника, куда обязательно для помощи приглашался Нефёдин, и они вдвоём читали и правили, как говорится по слогам, на просвет доклад в течение целого дня и задавали мне вопросы. Когда я потом слушал, как зачитывает Гоголевич, откорректированный доклад, буквально каждое слово из доклада как пономарь, мне становилось стыдно, что я к этому причастен. Если Наумыч быстро всё схватывал, то Гоголевич был слишком пунктуальным и основательным, а мне он стал казаться туповатым и высокомерным. Может быть, за это его не любит Наумыч. Гоголевич, буквально заучивал то, что с апломбом читал, как будто сам этого не знал и не отступал от текста. Я был в постоянном напряжении, чтобы обеспечивать начальство информацией, влезая во все дела.

Как-то к Гоголевичу пришёл Васильев и посетовал, что из его проектного отдела хочет уйти работать в министерство толковый молодой инженер, маёвец, младший брат Соломоновского, вернувшийся к нам после службы в армии. Подумав некоторое время, перевели Соломоновского на должность ведущего или начальника группы, точно не помню, в отдел общей сборки, заниматься новым изделием.

Вдруг разнеслась новость, что Соломоновский с Николаевым написали и опубликовали открытую книгу по нашей родной ракетной технике. Все бросились в магазины покупать её. Я тоже купил эту книгу и был потрясён, когда её прочёл. Практически там был описан весь наш последний опыт работ. Ну, хорошо Николаев, он действительно участник тех событий, но при чём Соломоновский, только, только начавший работать. Я с удовольствием взял автограф у Николаева и попросил, превозмогая себя, подписать книгу Соломоновского. Я возмущался его способностям к присвоению труда всего коллектива. Позже, ходили слухи, что книгу помог напечатать его папа. Потом Николаев хвастался, что они обманули режим, написав, что книга составлена по зарубежным источникам. Хотя это была и правда, потому, что мы создавали свои конструкции с оглядкой на американские источники, нам доставлявшиеся. Книга позволила Соломоновскому быстро утвердится в институте, его зауважали, и он, как танк, пошёл вперёд, используя свои коммерсантские и комбинаторские способности по присвоению всего, что плохо лежало.

Как раз в это время нам была поручена разработка ракеты Темп-2С с разделяющимися боевыми блоками. Разработку рабочих чертежей боевых блоков поручили отделу, где начальником был Иерусалимов, который не занимался раньше рабочими чертежами, а делал только конструктивно компоновочную схему, для последующего выпуска рабочих чертежей заводом. Я почти каждый день контролировал ход работ по ракете с разделяющимися блоками, и вот наступило отставание по выпуску чертежей на блоки. Отдел Иерусалимова не справлялся, из-за отсутствия соответствующего опыта. Каждый день проводили совещания у Гоголевича. Иерусалимова «прессовали». Подливал масла в огонь и Соломоновский. В конце концов, Иерусалимов не выдержал пресса и как-то нагрубил Гоголевичу или просто послал его подальше, по-свойски, поскольку у них была небольшая разница в возрасте. Гоголевич пожаловался директору. На очередном партийном форуме директор объявил, что он Иерусалимова снял с должности. Потом на место Иерусалимова назначили Соломоновского и не спеша закончили выпуск чертежей на боевые блоки. Иерусалимова же спас Наумыч и назначил его начальником нового отдела по головным частям особого назначения, сотрудникам которого платили ещё дополнительную приличную надбавку. Наумыч любил тех, кто не ладил с Гоголевичем. Иерусалимов получил повышенную зарплату, не пыльную работу, всего двух подчинённых. Читая газеты, курил и потирал только руки. Так его наказали!
      Секретарь.

После объединения отделений, возник вопрос об объединении партийных организаций, и вот на меня выпало бремя возглавить объединённое партийное бюро. Выборы прошли успешно, поскольку я на должности ведущего много работал со всеми отделениями института, и меня все знали. Конечно, я совершенно не подходил для такой работы, тем более я не любил говорить на непонятные мне темы. Незадолго до этого, когда мы говорили с Инбергом о перспективах выбора секретаря партбюро, он мне сказал, что я не подхожу для такой работы, будучи типичным технарём, но как говорится: «пути Господни неисповедимы». Я стал секретарём, партбюро на правах Райкома, исходя из большой численности членов партии. Теперь мне полагался райкомовский оклад, но он был меньше, чем я получал и, чтобы не пропала ставка, назначили на эту освобождённую должность молодого сотрудника Абрамкова. Он стал моим заместителем и ездил в Райком, получал там зарплату, а я работал. Постепенно я входил в роль и даже как-то, на заседании партбюро, мне Смирнов, сказал, что я прекрасно справляюсь с ведением партбюро. Мне его высказывание было лестно, я знал, что оно искренне. Врать мне он бы не стал, и это придавало уверенности. Приходилось учиться партийной работе.  Много выступать, писать доклады, представительствовать в парткоме и других органах, да ещё общаться с коммунистами, собирая членские взносы. В тоже время, с меня никто не снимал рабочие обязанности по координации работ в отделении и частично по институту. Чтобы придать своей работе весомость и принести пользу общему делу, мы  с членом партбюро Смирновым решили сосредоточить внимание партийной организации на контроле за ходом производственной работы. Это мы хорошо понимали, да и начальству нужна была помощь в управлении новым большим, с разными амбициями коллективом. Если производственные вопросы шли своим чередом, с привлечением опыта Гоголевича, то вопросы, как бы, бескомпромиссного партийного  характера идеологической работы с коллективом не были гладкими из-за моего дурацкого воспитания и прямолинейного характера.

Одним моим «подвигом» стало участие в заседании жилищно-бытовой комиссии института, где распределялись квартиры. Я там был в качестве секретаря крупнейшей партийной организации. Когда объявили список кандидатов на получение квартир, то в нём я не обнаружил фамилии нуждающейся сотрудницы своего отделения. Зато появилась фамилия коменданта корпуса или просто завхоза, только недавно, поступившего на работу. Я, конечно, восстал и сагитировал присутствующих проголосовать против коменданта в пользу сотрудницы моего отделения. Я был доволен, что справедливость восторжествовала. Но вскоре я узнал, что я выступил против воли директора и принёс ему массу забот в вышестоящих инстанциях при распределении квартир. В итоге и завхоз, и моя сотрудница получили квартиры. Когда после этого события, я встретился в директорской столовой  с Наумычем, он мне сказал: «Что же ты сюда ходишь, если выступаешь против руководства»? Я ответил: «Пожалуйста, я больше не буду сюда ходить». Больше в директорскую столовую института я не ходил. Подумаешь, думал я, не хотите, чтобы я больше работал, буду стоять в очереди в столовую, как все. Правда, никто не жаждал, чтобы я больше работал!

Ещё я завёл на всю жизнь врага, когда на партбюро стали выдвигать кандидатуру Соломоновского Юрия, недавно у нас работавшего, на получение квартиры. У него была кооперативная квартира, и я считал, что новую квартиру надо дать более нуждающейся сотруднице давно у нас работавшей. Но после споров, меня начальство не поддержало, и я смирился. Но осадок остался.

Я в институте вообще практически не ходил на демонстрации на Красной площади в честь праздников, но теперь, став секретарём, мне пришлось организовывать участие сотрудников в этих мероприятиях. Когда велась подготовка к демонстрации в честь шестидесятилетия Октябрьской революции, мы были предупреждены райкомовскими работниками об особой ответственности партийцев за организацию на высоком уровне этого шествия, чтобы не допустить каких либо проколов. Особенно нельзя допустить чужих людей и пьянства в колонне, чтобы иностранцы не могли укорять и порочить нашу демонстрацию единения партии и народа. Я предупредил всех партгруппоргов отделов, чтобы ни в коем случае никто не напился бы во время демонстрации. Я знал, что у многих в карманах была припасена водка, чтобы отметить праздник после прохождения Красной площади. Такова была традиция. По началу всё шло путём, но вдруг недалеко от Красной площади мне говорят, что уже появились плохо идущие, слегка шатающиеся молодые инженеры отдела, где партгруппоргом был Постный, тихий, спокойный и разумный руководитель. Я пошёл посмотреть на этих молодцов. Действительно, вид их был совсем не боевой, они шли вдвоём, поддерживая друг друга. Я сказал, чтобы их вывели из строя и отправили бы домой. Тут же появились защитники и меня стали уговаривать, что всё будет в порядке, и ребятам не дадут оскандалиться. Тогда я сказал Постному: «Если ты обещаешь, что всё будет нормально, то под твою ответственность пускай идут дальше. Но если ты опозоришь нашу колонну, то пеняй на себя. Получишь выговор по партийной линии». Все согласились. Покрепче подхватили друзья молодых ребят, и пошли дальше. Но мы не учли бдительных очей контролёров колонн перед самой Красной площадью. Намётанным глазом наши ребятки были вычислены и выведены из колонны, а нас предупредили. Позор на мою голову!

Когда ушли с Красной площади, то от колонны стали откалываться группы и рассредоточиваться по дворам и другим местам, где можно было отметить  и выпить за праздник. Мы тоже, во главе с Гоголевичем, нашли удобный столик у станции метро Кропоткинская и тоже отметили очередную годовщину советской власти.

Я всегда не любил людей, которые не держат своего слова и конечно, после праздника собрал партбюро, где Постному был объявлен выговор. Постный очень обиделся, на его защиту встала его начальница Калинкина, ставшая влиятельной женщиной в институте, но я был непреклонен, тогда она пожаловалась директору на меня. Я знал, что директор не может меня не поддержать, поскольку инцидент вышел наружу. Так и случилось, он публично высказался с осуждением произошедшего инцидента. Но все-таки, мне казалось, что меня осудили больше, но не могли этого сказать вслух. Я проклинал свой дурацкий характер, но ничего не мог с ним поделать.

Когда Абрамков получил статус райкомовского работника, я решил поручить ему сбор денежных членских взносов с коммунистов. Взимание взносов это прерогатива секретаря, но я считал эту обузу обременительной, как говорят не царским делом возиться с деньгами, хотя, наверно, директор и обижался, что я к нему не хожу. Постепенно все привыкли к тому, что Абрамков собирал взносы и деньги сдавал в партком. Всё было хорошо, но однажды при очередной проверке в парткоме вскрылась кошмарная афёра, которую совершал Абрамков. Он присваивал себе деньги коммунистов, записывая настоящую, правильную сумму взносов в партийный билет, а в ведомость записывал уменьшенную сумму, а разницу клал в карман. Я был в шоке, потому, что этот позор бросал тень на меня и всю парторганизацию. Абрамков объяснил, что все деньги он проиграл на скачках, на ипподроме в Бегах. Я не верил в его версию и предпринял энергичные меры, чтобы его мать, работавшая в торговле, вернула деньги в партийную кассу, запугивая её уголовным делом. Мы, сгоряча, отобрали у него деньги, партийный билет и перевели в технологическую службу на исправление. Мне казалось, что мы его спасли от тюрьмы. Когда же деньги вернулись в кассу, Юрьевин мне сказал, что если бы он не вернул деньги, уголовные преследования по таким делам в партии не практикуются. Вот те раз! Мой имидж страдал, но вскоре двигателисты опять стали самостоятельными, партийные организации разделили, а меня избрали в члены парткома, заниматься производственными делами.

Я уже рассказывал об Архиппове из министерства, моего злого демона. Теперь расскажу о его сыне, с которым меня свела судьба, когда я стал работать у Гоголевича, и был секретарём партийной организации. Архиппов-сын был партгруппоргом в отделе прочности. Мне нравился этот молодой стройный и высокий, не глупый парень, немного ершистый, и я старался вовлечь его в партийную жизнь. Как раз подвернулся случай, когда мне нужно было сформировать бригаду спасателей на случай ядерной войны, для обучения на курсах гражданской обороны в Райкоме партии. Я уже прошёл курсы на должность заместителя командира по политчасти. Архиппов сразу согласился и прошёл тоже  эти курсы, а потом при каждом удобном случае говорил мне с удивлением и некоторым страхом об ужасах ядерной войны и работе спасателей, как будто всё это придумал я, потому, что я его командир. Но эти разговоры были полушутливые. Однажды группа наших сотрудников посетила выставку материалов, организованную ВИАМ. После выставки по дороге домой, я и ещё несколько человек решили пообедать в ресторане. Как полагается, сели за столик, сделали заказ с водкой. Архиппов очень оживился, он хотел убедиться, что я тоже пью водку. Он как будто этому не верил и хотел меня проверить.  Наверно, он думал, что я сделан из другого теста, раз стал секретарём парторганизации. Когда выпили по рюмашке, разговор стал более задушевный и я, захотев вспомнить былое, сказал, обращаясь к Архиппову: «А, знаешь, как мы с твоим отцом…»? - «Не надо про моего отца»! – с надрывом прервал меня он, и его голова, и весь он стали колючими как  колючки ежа. Я не понял его реакции, но удивился, подумав, что он, наверное, боится, что я скажу чего ни будь плохое, и я замолчал. Потом я узнал, что у него конфликт с отцом, очень жёстким, не терпящим возражений, человеком. «Нашла коса на камень», подумал я.

Жизнь секретаря крупной организации не бывает спокойной. Всё время возникают вопросы, требующие реакции партийной организации, поэтому часто на общих собраниях членов партии разбирались различные персональные дела. Директор входил в члены нашей партийной организации и поэтому, особенно, на первых порах, присутствовал на наших собраниях. Его присутствие в президиуме заставляло меня быть собраннее, но когда я делал какой то промах, сказав что-то не так, то меня это приводило в большое смущение, я терялся и директор входил в моё положение, подправляя меня как малое дитя. Вообще он очень горячо, с большим участием реагировал на обсуждавшиеся вопросы. Я вспоминаю, как слушалось персональное дело коммуниста, большого любителя выпить, подделавшего командировочное удостоверение, чтобы получить больше денег. Для меня было ясно, без лишних эмоций, что какой бы не был обман, он должен быть наказан и  не может быть оправдан. Но директор, сидя рядом со мной, всё время переживал каждое новое выступление, как будто полемизировал с выступающими. После расплывчатых выступлений, взял слово Гребёнков и резко назвал всё своими именами. Директор воспламенился и тоже, взяв слово, осудил нарушителя. Я понял, что он сопереживал, менялся в лице, зная отца провинившегося, пытался войти в создавшееся  положение, но долг, был долгом.

Следующим событием, взбудоражившим наш коллектив, было сообщение из органов, о том, что наш Архиппов во время отпуска был обнаружен скитавшимся по нескольким монастырям в компании подозрительных верующих. Выяснилось, что он принял православную веру и как истинный верующий,  образованный и любопытный человек хотел ближе узнать жизнь церкви. Вот как он потом нам всё объяснил: Во время отпуска, проводимого на безлюдной косе в море, он оказался в бедственном положении, была реальная угроза жизни от бушевавшего урагана и двигавшихся смерчей. В этот момент ему привиделось видение, которое его и его спутников спасло, и он дал себе клятву креститься в православие. Скандал разрастался. Даже министр принял участие в этом деле. А дело было в том, что в режимных службах не могли работать люди, замаранные враждебной религией и сомнительными связями. Нужно было уволить Архипповых. Министр дал команду не трогать Архиппова старшего. Архиппова младшего осудили на общем собрании и перевели в технологическое отделение, заниматься прочностью оснастки. Надо сказать, что на собрании Архиппов выглядел достойно и убеждённым в своей правоте. Глаза его сверкали, лицо было одухотворено, а щёки украшал благородный румянец. Наверно, он держал пост. Всё его существо выражало уверенность и упрямое смирение. Архиппов старший закончил жизнь, перейдя к нам на работу. Он ничего не делал, сидя, уткнувшись глазами в пустой стол. Жизнь его не радовала. Раньше он был очень требовательным, любил, чтобы ему  беспрекословно подчинялись. Если что, устраивал скандалы и жаловался начальству. Таким вот он был несгибаемым. А сына он упустил.
Сын.

Костя до седьмого класса учился в школе рядом с нашим домом в Зюзино. Школа была показушная по внешнему антуражу, но по учёбе особенно не блистала, поэтому Костя закончил семь классов легко и с приличными отметками. Алла, понимая, что для поступления в институт нужны хорошие знания, а не дутые отметки, перевела Костю учиться в математическую школу, в район станции метро Академическая. Прошло два года и вот получен аттестат зрелости, общий балл стал пониже, чем в старой школе. Сперва Костя ринулся поступать в высшую школу КГБ, но провалился. Об этом я уже рассказывал. Потом он решил, всё-таки по стопам родителей и стал поступать в МАИ на факультет прикладной математики. Сдал экзамены, но не хватило пол балла, с учётом конкурса аттестатов, как раз тех, которые он потерял, учась в математической школе. Что делать? Извечный вопрос. Нужно было ехать в МАИ и спасать ребёнка. Сперва я пошёл к своему директору и рассказал ему о ситуации с поступлением сына в институт. Директор как будто меня только и ждал и быстро сам набросал письмо на имя ректора МАИ от своего имени, со всеми своими регалиями. Секретарша тут же напечатала это письмо, и тут же оно было подписано. Я, окрылённый, помчался в МАИ с письмом, по своему пропуску вездеходу прошёл проходную и очутился в кабинете ректора. Он прочитал письмо и сказал: « Ваш сын проходит на все факультеты, кроме того, куда он сдавал экзамены. Куда Вы хотите»? Я, почти не задумываясь, назвал ракетный факультет. Проблема была решена! Я радостный вернулся на работу и пошёл к директору. Чувство счастья и благодарности переполняло мою душу, войдя в кабинет директора, я бросился к нему на шею и поцеловал его в щёку. Директор был растроган и тоже радовался, что «операция» прошла успешно, но наше ликование прервал, как всегда вошедший за мной Наумыч.
          Прицеп.

Когда мы были в отпуске в Крыму, то на пляже у моря я увидел пожилую пару, отдыхавшую на машине с прицепом. На прицепе с бортами была пристроена надстройка с дверью и окнами, собранная умельцем с помощью винтов и заклёпок. Идея мне очень понравилась, хотя длина прицепа была всего 1,8 метра, и в нём было тесновато. Меня уже стали тяготить поездки без минимального комфорта, да и капризы природы тоже стали беспокоить своей непредсказуемостью и возможными тяжёлыми последствиями. Мне нужен жёсткий дом. Возвратившись в Москву, я приступил к осуществлению своего плана. Для начала надо приобрести прицеп, изготавливающийся на заводе в г. Мытищи. Но оказалось это не простым делом. Я всё же поехал на завод, и там меня случайно познакомили с девушкой из отдела снабжения. Мне пришлось за ней поухаживать и, когда я сводил её в ресторан, она мне пообещала, что поможет с прицепом. Действительно она мне помогла приобрести прицеп, но потребовала ещё раз её сводить в ресторан. Я подумал, что она хочет со мной поиграть в любовь, но на самом деле её нужен был муж, как я понял после второго посещения ресторана, куда я ещё пригласил своего друга с подругой. Время провели хорошо, но продолжения не было, просто у неё был своеобразный бизнес. Прицеп есть!

Далее в хозяйственных магазинах и магазинах Пионер я купил тонкую авиационную фанеру для стен, алюминиевые уголки разных фасонов для каркасов и оргстекло для окна и дверей. Поскольку я решил сделать мой дом длинней, пришлось на работе заказать дополнительные борта для прицепа. Теперь надо было добыть огромное количество винтов и гаек, с тем, чтобы исключить клёпку, очень шумную операцию. Тут мне повезло. Муж Аллиной приятельницы принёс с завода большую коробку этих сокровищ. Не задолго до этих событий Алла подарила мне дрель. Всё было готово для работ по сооружению надстройки к прицепу, и я Москве целую зиму упорно сверлил, пилил и винтил винты и гайки в нашей спальне.  Соседи спрашивали: «Кто шумит в доме»? но не догадались, на моё счастье. Весной были готовы панели для стен и крыши. Я их погрузил на багажник машины и отвёз всё на дачу для окончательной сборки дома-прицепа.

На даче я собрал свой прицеп с домом, установил там газовую плиту на две конфорки с баллонами, оборудовал столик и спальные места, повесил занавески на заднее окно и передние двустворчатые двери. Весь дом окрасил в белый цвет, а с обоих боков нанёс по две красные полосы. Получился вполне красивый дом. Как Алла стерпела моё непрерывное занятие с ним в течение почти девяти месяцев, одному богу известно. В Москве спальня была забита деталями прицепа, и там я постоянно шумел, потом дача превратилась в большую мастерскую, и я как одержимый работал, даже тогда, когда к нам приезжали гости. Когда закончилось строительство, провели небольшие испытания, прокатившись по Подмосковью. Наконец наступил день и мы вчетвером: Алла, Наташа, Костя и я, поехали на своём Москвиче с прицепом-домом в отпуск на Юг! Прошла спортивная Олимпиада в Москве, на которой Костя работал по её обслуживанию. Он и теперь продолжал носить на шее специальный пропуск, сидя со мной рядом в машине. Пропуск производил на окружающих впечатление будто мы посланцы из другого мира, да ещё с таким прицепом! Ехать на Москвиче с прицепом было довольно трудно, особенно по холмистой дороге с длинными подъёмами (тягунами), в конце которых машина еле ехала. Теперь у нас изменилась стратегия езды, нам не надо стало торопиться, чтобы успеть заночевать в какой-то гостинице или кемпинге. Мы ехали не спеша, пока хватало сил. На ночлег останавливались на дороге рядом с грузовиками или заезжали в укромное местечко, переходили в прицеп, ужинали и ложились спать. Красота! Так, однажды, мы съехали на грунтовую дорожку и по полю поехали в направление реки, надеясь там заночевать. Когда дорожка привела нас к небольшим зарослям, и, проехав их, мы перед собой увидели, почти не двигающуюся гладь воды, окружённую деревьями, похожими на ивы и пару палаток вдоль берега. Стояла необыкновенная тишина, и это место внушало ощущение какого-то райского, затерявшегося уголка, среди суеты, окружавшего безумия городов и дорог. Пока мы готовили ужин стемнело, и Костя пошёл с фонарём босиком ходить по мелководью  реки. В тишине нет-нет да плеснётся что-то большое. Потом опять тишина. Вдруг крик Кости: «Папа иди сюда»! Я заволновался и побежал к нему, а он стоит и держит в руке рака, показывая его мне. Мы стали вдвоём ходить с фонарём и руками вытаскивали раков, приползших к берегу. Тут же сварили несколько раков и их испробовали. Утром Костя познакомился с ребятами из палаток, и они вместе заплывали подальше в реку и, ныряя, собирали раков на дне. Потом притащили на берег большую авоську раков. Нам тоже досталось. Это был Днепр недалеко от города Николаев, куда мы с сожалением по этому райскому месту потом уехали. По дороге в Николаеве милиция останавливала нас из любопытства, чтобы посмотреть на наше диво – прицеп. Мне уже надоело это и, когда в очередной раз меня стал тормозить военный патруль, я проигнорировал его и не остановился, а поехал дальше. Буквально через квартал меня догоняет патрульная машина и офицер говорит, что убежал солдат с оружием, и он должен досмотреть прицеп. Может быть это и была правда. Офицер заглянул  внутрь прицепа. Внутри было не так красиво как снаружи: голые стены без обивки, разбросанные вещи. Быстро взглянув внутрь, офицер нас отпустил. Поехали дальше, мы едем не просто на Юг, а едем мы в Крым, в Евпаторию, где уже отдыхает Марина, с которой Костя учился в школе. Ехали опять, не спеша, заезжая в разные знакомые и незнакомые места, пока не уткнулись в шлагбаум, где в будке сидел матрос. Мы остановились и стали ждать, что будет дальше. Матрос, принявший нас за своих, увидев пропуск на шее у Кости, поднял шлагбаум. Мы поехали дальше, не зная куда. Оказалось, что мы заехали на Дозунлавскую военно-морскую базу, где базировались и ремонтировались подводные лодки. Добравшись до жилого городка, испуганные, мы узнали, как же можно отсюда выбраться и благополучно приехали в Евпаторию, и остановились на одном из пляжей. Утром следующего дня была назначена встреча Кости с Мариной. Мы с Костей отцепили прицеп от машины и поехали к Марине. Алла с Наташей остались с прицепом на пляже. Теперь Костя каждый день ездил к Марине, а мы купались, гуляли и жили на пляже, до тех пор, когда мы снова собрались в дорогу и все вместе поехали домой. Обратно мы ехали через Киев. Под Киевом я увидел название Софиевка и вспомнил, как я по телевизору видел передачу про неё, которая меня тогда поразила. Если раньше мы мчались, скорее, домой, то теперь мы решили погулять в этом парке и не зря. Опять мы окунулись в необыкновенно красивую природу, искусственно созданную ещё до революции, правда, уже запущенную, но не потерявшую свою прелесть. Конечно, мы прокатились на лодке по подземной реке. Приобщившись к давним временам и нагулявшись до усталости, не спеша, поехали дальше в Москву. Когда ехали уже по кольцевой дороге, не далеко от нашей дачи, меня вдруг остановил гаишник. Я подумал, что сейчас он начнёт меня спрашивать, почему я переоборудовал прицеп или будет ещё к чему-нибудь придираться. Я вышел из машины и предъявил документы на машину и прицеп. Он посмотрел документы и пожелал мне доброго пути. Я же стоял и с ужасом чувствовал запах газа исходивший от моего прицепа. Ведь можно взорваться. Залез в прицеп и увидел газовые баллоны, разбросанные по прицепу. Осторожно их собрал, закрутил покрепче вентили, проветрил прицеп и закрепил баллоны. Может быть ,провидение помогло мне избежать больших неприятностей. Приехав на дачу, при осмотре обнаружил, что плоское дно прицепа растрескалось в одном из двух мест крепления к силовой раме прицепа и, скорей всего, от этого в дороге  сильно болтался кузов прицепа с моей надстройкой. По этой причине разлетелись мои четыре газовых баллона.  Надо было усилить эти места крепления. Самодеятельность моя и спешка, могла плохо кончиться.
Тесть.

Спешка часто плохо кончается, и прежде, чем начать говорить о дальнейших событиях, я вспомнил события, которые произошли с тестем и оружием. Говорят, что незаряженное ружьё может выстрелить. Про два случая с оружием у меня, я уже рассказывал. Вот третья история:

            Тесть, отец моей жены, когда ушёл на пенсию пошёл работать инкассатором. Таким образом, он помогал выживать семье в условиях всеобщего дефицита. Когда он собирал деньги, торговцы обеспечивали его продуктами, потому, что как он говорил, на самом деле, подвалы магазинов были полны дефицитных продуктов. Это была своеобразная валюта торговцев. Напарником у тестя был старый еврей, тоже снабжавший семью. Они долго и успешно работали без происшествий. Каждое утро они осматривали, чистили и смазывали пистолеты. Так было в очередной день. Тесть почистил свой пистолет, положил его в кобуру и первым пошёл к выходу. Когда он стал подниматься вверх по лестнице к выходу, он вспомнил, что забыл смазать курок. В спешке, достав пистолет, он взвёл курок и капнул туда масла. Пистолет выстрелил. Пуля попала напарнику в ягодицы, пробив их мягкие места. Старый еврей удрал, и пропал на долгое время. Тесть дрожал, переживал, ни как не мог понять, почему произошёл выстрел. На него завели уголовное дело. Но дело окончилось более-менее благополучно. Еврей выздоровел. Тестю пришлось оплатить бюллетень по нетрудоспособности. А уголовное дело, учитывая некоторую его комичность, закрыли, амнистировав тестя в честь дня Победы, потому, что у него была медаль. А, что было бы, если произошёл смертельный случай?

            Тесть был статным и даже красивым мужчиной, смуглый с большими чёрными глазами, абсолютно лысый, похожий на турка. Говорили, что он родился, когда его отец ездил в коляске, и ему было уже шестьдесят лет. Намекали, поэтому на турецкую внешность тестя. Алла унаследовала от него большие карие глаза и смуглость. Я, со временем, стал понимать, что именно это, в первую очередь, привлекает меня к ней. Потом я стал думать, что, наверно, в прошлой жизни я был турком или другим восточным человеком. Меня всегда магически влекли чёрные глаза и восточные женщины. С тестем с самого начала знакомства у меня сложились не простые отношения. Он, как все отцы, очень любил Аллу и ревновал её ко мне, непутёвому, невзрачному мальчишке, совершенно не подходящая пара для его дочери. У него был довольно скандальный характер. Тёща молчала, а Алла постоянно находилась с ним в состоянии войны, даже по пустякам. Я старался его не замечать. Вообще, он всегда ходил в чёрном костюме с белой рубашкой и галстуком, и дома и даже на диване. В семье был культ мужчины, его берегли и не рассказывали ему о проблемах, а иногда просто обманывали. Меня это всегда возмущало, потому, что частично это переходило и на меня. Конечно, он был хорошим семьянином и любил свою жену. Они ходили с женой как неразлучная пара и не могли жить друг без друга. Они купили кооперативную квартиру, после чего ссоры с нами стали не уместны. Живи и радуйся! Но жизнь не предсказуема. Я узнаю, что упал и скоропостижно скончался тесть, гуляя с тёщей по улице. Беда, похороны. Я помогал тёще, чем мог. Царствие ему небесное. Потом тёща, вдруг,  со слезами на глазах стала вспоминать, обращаясь ко мне: «Как же он радовался, когда вы вместе занимались перевозкой и перетаскиванием вещей при переезде в эту квартиру и вместе душевно перекуривали. Он мне об этом говорил. А ещё, спасибо тебе, что ты, помогая тащить его гроб, раздавил свои солнечные очки из Берёзки и не подал вида». Я ничего не сказал, но подумал: «Жалко, конечно, но разве можно сравнить очки, даже самые дорогие, с жизнью человека». Тёща осталась одна.

Кончилась этот период свадьбой Кости и Марины и досрочным рождением моего первого внука Димы в следующем году. Прицеп мне больше не пригодился, потому, что тоже в следующем году я купил машину ГАЗ-2402, Волга универсал, в которой, сзади передних кресел, разбиралась трех спальная кровать, размером таким же, как в прицепе.
           Волга.

Я очень хотел заиметь большую машину, чтобы удобнее было ездить в поездки на природу, которые мы любили. Купить то, что я хотел, я не мог по финансовым возможностям. Я узнал, что через профсоюз можно купить списанные машины за полцены. В общем, меня включили в списки на работе на покупку ГАЗ 2402 универсал. Через некоторое время меня пригласили в магазин «Автомобили» в Южном порту. В магазин мы поехали вместе с Васильевым Лёшей. Посмотрели, стоит одна Волга довольно затрапезного вида, а рядом иномарка красного цвета, но у неё побито заднее крыло. Лёша загорелся: «Давай возьмём, я тебе её поправлю, и даже не будет заметно, что она бита»! Я посмотрел на лобовое стекло с противосолнечным затемнением и сказал: «Где я найду такое стекло, если оно разобьётся? Я же заменил не одно стекло, мотаясь по нашим дорогам». Я стал оформлять Волгу. На следующий день, когда я приехал забирать машину, я увидел, то она стоит на домкрате с открытым капотом и задней пятой дверью. Моё желание скорее стать владельцем такой машины меня не насторожило. Они якобы осматривали машину, сказали мне. Так я купил за пол цены (двое новых Жигулей) почти семи годовалую рухлядь, отслужившую свой срок. Потом я понял, всё, что на машине представляло хоть малую ценность, поснимали умельцы в магазине. Но я не унывал, я считал, что всё можно сделать, ведь сделал же я себе прицеп упорным трудом. Я нашёл замечательного мастера на все руки, мужа нашей сотрудницы, и он проверил кузов, отрезал всю ржавчину. Затем приварил самодельные пороги, сделанные лучше, чем заводские, отремонтировал двери, заменил крылья.  Конечно, ещё пришлось много повозиться, чтобы довести машину до кондиции. К тому времени меня с трудом приняли в гаражный кооператив на работе, и мне достался  гараж, одна стена которого, был забор вокруг института. Строительство его я вспоминаю как плохой сон, потому, что председатель кооператива, маленький горбатый человек, был настолько коварен, что его все боялись, не зная, какой он сделает ход. Просто он искал любой повод, чтобы ему было бы необходимо улаживать и решать вопросы с руководством. Чтобы решить вопрос, нужны общественные деньги, а дело это тёмное. Он придумывал разные способы. Например, чтобы увеличить количество гаражей, он намечал их строить на месте залегания газовых труб и подряжался уладить этот вопрос с соответствующими службами. Когда люди об этом узнали, то взбунтовались: ведь любому мог достаться такой гараж после жеребьёвки. Таков был председатель.

В гаражах я много проводил время, пока занимался восстановлением машины. Ребята смеялись, раз я купил машину за полцены, значит, нехватает половины машины. Действительно пришлось купить и заменить много деталей. В гаражах я встречал и старых сотрудников, с которыми раньше работал. Как-то подошёл к машине Миша бывший механик и стал интересоваться сваркой. Поговорили, а потом он мне  и говорит: «А я на тебя зуб до сих пор точу, за то, что ты меня досрочно отправил из Кап Яра. Яра в Москву. Помнишь»? Я не помнил, но понял, как обижаются люди и помнят обиды всю жизнь. С его слов выходило, что после пьянки, он утром во время не появился на работе. Я подумал, что тогда я точно его выгнал, но теперь я бы так не сделал.

Первая большая поездка состоялась на речку Судогду с Умрихиными. Машина была семиместная, но залезли туда восемь человек с детьми. Поездка прошла успешно, и практически на этой машине мы постоянно ездили в эти святые места. Об этих местах я потом расскажу особо.
       Белый теплоход.

Мама по случаю добыла на работе билеты в купе, на рейс теплохода по маршруту Москва – Горький – Москва для нас с Аллой. Я с удовольствием решил совершить такой круиз, но Алла, наверно в пику маме, сказала, что она не хочет ехать. Я уже разозлился, но решил позвать с собой Наташу, она уже выросла и ей поездка будет даже полезна. Дочь тоже отказалась ехать. Какой-то заговор, но жалко было упускать такие билеты, потому что достать их было, практически, невозможно простому смертному. Я решил ехать на теплоходе с мамой. Обиделся я на своих родственников страшно и решил гульнуть на теплоходе. Купил пять бутылок лимонной водки, собрал вещи, и мы с мамой поехали в Южный порт, откуда отправлялся теплоход Григорий Пирогов. Началось новое приключение. Каюта у нас была двухместная, но только спальные места располагались в два яруса. Я залез наверх, мама разместилась внизу. Ехать можно. Это был рейсовый теплоход, питание: либо своё, либо в столовой тут же. Первое время все были на палубе и обозревали плывущие по сторонам пейзажи. Вот первая остановка в деревне Константиново. Лезем вверх по крутому берегу, конечно, чтобы посмотреть дом-музей Сергея Есенина. Я начинаю присматриваться к нашим пассажирам, ища себе собутыльников. Когда теплоход пошёл дальше, я  стал знакомиться с членами команды теплохода, предложив выпить для знакомства. Тут же появилась вобла, и произошло первое знакомство с командой, затянувшееся допоздна. Еле дошёл до каюты и с трудом забрался на верхнюю полку. Мама молчала, спала, либо делала вид, что спит. Опять первый блин, получился комом, но далее образовалась небольшая интеллигентная кампания из четырёх мужиков и одной жены, с которыми мы ходили по достопримечательностям во время стоянок теплохода и в магазины за водкой, а вечерами проводили в застольях. Природа на Оке и старинные городишки навевали прекрасное настроение, и мои домашние неприятности постепенно уходили на второй план. Места, где творил Левитан и другие художники, давали пищу для размышлений, а вечерние возлияния в дружеской компании совершенно уводили в другую среду, свободную от моих рабочих и повсеместных забот. Скоро я познакомился с капитаном и даже побыл с ним на ночной  вахте в рубке, наблюдая за ним, как он ночью управляет судном. Впечатление необычное, видны в темноте одни огни и слышен плеск воды под монотонное пыхтение мотора. «Недаром ночью на вахте всегда стоит капитан,  - говорил он мне, - потому, что ночью происходит большинство аварий». Говорили с капитаном о трудностях моряков. Я задавал разные вопросы, капитан отвечал. Мне всё было в новинку, и было интересно его слушать, потому, что я был далёк от профессии моряков или речников, а здесь была такая «домашняя» обстановка. Когда стало светать, я собрался идти спать. Напоследок капитан стал жаловаться на то, что у него даже нет радио связи с мотористом.  Я удивился, а он сказал, что не может достать кабель соответствующей длины. Я подумал и, уходя, сказал, что я ему может быть, помогу добыть нужный ему кабель. Мне понравился этот серьёзный, деловой и довольно простой капитан, располагавший чем-то к себе.  Дружба с командой корабля не прошла даром. На одной из стоянок, когда стояла жаркая погода, нашу кампанию, в знак хорошего отношения, отвезли на моторной лодке на необитаемый песчаный остров. Матросы ловили рыбу, а мы купались и загорали вдали от них. Впечатление от общения с Окой осталось надолго. Единственно, кто к нам относился не дружелюбно и даже враждебно – это был директор столовой и вот почему: В самом начале, когда я «сплачивался» с командой, с нами оказалась буфетчица столовой, любительница выпить. После этого она стала нашим лучшим другом и в любое время нас обслуживала, продавая закуски и всё, что мы просили. Мы угощали её иногда рюмкой водки. То ли у неё от этого появлялся дополнительный доход или из-за водки, или по каким-то другим причинам, этим очень был недоволен директор столовой. А может быть, он меня боялся, потому, что про меня ходили разные слухи. Когда я однажды в кампании рассказал анекдот, спросив: «Вы знаете, что такое база коммунизма? – а потом ответил, - это база, на которую забыли завезти продукты»! Наступила зловещая тишина, никто не знал, как реагировать на анекдот.  Не провокатор ли я или агент спецслужбы? Я сам даже испугался, что рассказал анекдот.

            Причалили к Мурому. Здесь Ока уже значительно шире и плещется почти морской волной. Я пошёл на экскурсию по Мурому, потом на базар. Купил дешёвой клубники по три рубля за килограмм и всю обратную дорогу осмысливал и переживал услышанные слова экскурсовода, что до революции в Муроме было двадцать шесть церквей, а осталось только четыре.

            На теплоходе меня ждал сюрприз. Прибыло много новых пассажиров и среди них две молодые женщины: одна небольшого роста, черноглазая, миловидная восточного типа, а вторая повыше, яркая блондинка. Они выделялись своей внешностью и ухоженностью из общего фона пассажиров. Я положил глаз на черноглазую, и стал с ней обмениваться взглядами. Получив благосклонный ответ глаз, я стал балагурить с этими женщинами, приглашая их в нашу компанию. Как раз я услышал через открытое окно из каюты моих собутыльников, что там уже идёт застолье. Я пригласил женщин посмотреть на моих друзей. Они с любопытством подошли со мной к открытому окну. Мужики, увидев нас, замахали руками и букетом цветов, приглашая нас к себе. Увидев ещё мужиков и женщину, мои спутницы, посомневавшись для приличия, вошли со мной в каюту. Каюта была нормальная, с двумя нижними полками и мы смогли разместиться там и стали знакомиться. Далее всё проходило как в тумане. Ночью я оказался в купе Людмилы, так звали, приглянувшуюся мне женщину. На верхней полке спала её дочка, а на нижней мы занимались любовью, я внизу она вверху. На утро Лёня рассказал, что он всю ночь провёл с блондинкой, и она так здорово занималась с ним, да ещё раком. В общем, сплошной восторг! Мы узнали, что они обе парикмахерши высокого класса. У меня не было таких знакомых и мне было интересно окунуться в новую атмосферу. Людмила производила впечатление своими очень мудрыми, житейски, и простыми манерами. Меня очаровывала её необыкновенно красивое лицо и её маленькая фигура. Мы проводили почти всё время вместе и на теплоходе и на экскурсиях, держась за руки, как малые дети. Время бежало неумолимо. Вот уже Волга и город Горький, где мы гуляем вдвоём. Я восхищаюсь псевдорусской архитектурой города и слушаю историю Людмилы. Она рано вышла замуж за военного, рано родила и окунулась в нелёгкий быт. Муж часто пьянствует, все заботы ложатся на её хрупкие плечи.

Ей уже очертенела такая жизнь, дочь подросла и она хочет, развеется, поэтому она села на теплоход. Потом шутя, сказала: «Такие женщины как я созданы для любви, а не для работы. Моё место в гареме! Ведь мой отец казах. Но моя мама, русская, вот я и вкалываю всё время». Эти откровения вызывали чувство сочувствия и нежности в душе к непростой жизни женщины. Она захватывала меня в свой душевный мир. Складывалось ощущение, что мы близко знаем друг друга уже давно, а прошло всего два дня. По Волге теплоход идёт значительно быстрей, чем по Оке и с меньшим количеством остановок. Скоро конец путешествию и мы решаем организовать банкет в столовой, договорившись с буфетчицей. После ужина, в столовой собралась тёплая наша компания, и стали отмечать приближение нашего расставания. Пили, танцевали под музыку, звучащую по местному радио и веселились. Людмила стала княжной нашего бала и была нарасхват в танцах. Предистория была такая. Людмилу пригласил танцевать, «слегка» подвыпивший дядя. В процессе танца, он от избытка чувств, схватил её на руки. Потом с песней о Стеньке Разине, побежал на палубу бросать княжну из челна в «набегавшую волну». Все со смехом побежали спасать княжну. Так титул княжны приклеился к Людмиле. По другому её никто не называл. Для меня она стала «шамаханской царицей» и была как запал, прикосновение к ней и даже звук её голоса меня воспламенял. Вечер опять закончился поздно ночью в каюте у княжны. Она была покорна и ласкова, как будто в гареме к ней пришёл господин. Всех приключений и нюансов я не буду описывать, скажу самое главное, что я воспылал к княжне самые нежные чувства. После окончания рейса теплохода, я уехал домой с мамой, но мы встретились опять уже в Москве ещё до отхода теплохода. Я проводил её на обратный рейс, уже отчаливал теплоход, а мы, взявшись за руки, бежали, чтобы не опоздать. Ждали только княжну. Теплоход дал гудок и запыхтел по воде.

Я сдержал слово и привёз капитану в очередной рейс нужный ему кабель, достав его на работе за бутылку коньяка. А вот нашу буфетчицу уволили.

С княжной нас долгое время связывала дружба и привязанность, с большими перерывами, с приливами и отливами.

С женой отношения как бы и не портились, но  чёрная кошка часто нас посещала.
                Киев.

Наступило такое новое явление или кампанейщина всеобщего обучения. Все руководящие кадры должны были пройти курсы повышения квалификации. Я решил, чтобы ничего не отвлекало от учёбы, поехать учиться на курсах при киевском политехническом институте и заодно лучше ознакомиться с Киевом. Курсы были по профилю производства, там обучались производственники, но меня туда отпустили (не всё ли равно, где учиться, лишь бы можно было бы поставить галочку, что я прошёл обучение). В Киев я поехал с начальниками транспортного и механического цехов. Учёба длилась два месяца, жили в трёх гостиницах: сперва в Москве, затем на Днепре и в конце в Жовтнева при ЦК КПУ. Я взял с собой побольше денег, чтобы ни в чём себе не отказывать, рассчитывая на абсолютную свободу. Обучение было мне интересно двумя моментами: многие преподаватели побывали за границей и делились с нами своими впечатлениями, а ещё нас познакомили с Карнеги и его методами ведения общения. Нам работникам оборонных отраслей тогда это всё было не доступно. Один преподаватель образно рассказывал, почему на Западе мало пьяных, хотя многие потребляют алкоголь. Он нарисовал на доске два сосуда-желудка с пищеводами и сказал: «Наш человек в сосуд пока не нальёт грамм семьсот-восемьсот, не успокоится, а потом отключается. Их человек может пить целый день, по капельке, так, что она не доходят до сосуда, а рассасываются по дороге и ходит он всё время под лёгким кайфом». Похоже! Когда стали рассказывать методы общения Карнеги, все наши слушатели, прожжённые производственники, привыкшие к суровому общению, да ещё с матерком, почти все в один голос кричали, что при таких манерах, встанет всё наше производство. Я же восхищался гибкому и умному подходу Карнеги к разным людям, но при нашем волюнтаризме и беспределе, где правит сила кулака, я был слишком наивен.

Когда мы жили в гостинице Москва, на Крещатике я часто видел симпатичную девицу, возглавлявшую шумную группу, гулявших там девушек. Через некоторое время, я столкнулся с ней и попытался заговорить с целью знакомства. Она на меня посмотрела, как будто на пустое место, и буркнула: «Иди к Москве, найди Софу, она будет там в десять». Меня это заинтриговало, я стал ждать в своей гостинице десяти часов вечера. Я не знал, как я найду эту Софу? Когда я вышел, я угадал и подошёл к Софе. Это была именно она. Маленькая пышка, похожая на ребёнка, смотрела на меня своими наивными тёмными выпученными глазками. Меня такая внешность слегка шокировала, но я из любопытства, сказал, от кого я к ней подошёл. Тогда она стала мне объяснять, что мы сейчас пойдем на квартиру, и я там должен заплатить хозяйке, столько, сколько она скажет, и дальше будет продолжение. Теперь я понял, что те гуляющие девицы по Крещатику, это главные проститутки, а Софа это их подмастерье, рангом пониже. Я поблагодарил Софу и ушёл, проклиная себя за эту авантюру. Мне не нужна была продажная любовь, а хотелось найти взаимную симпатию и покорить её, и получить хоть капельку настоящего женского внимания. Это было стремление к охоте на взаимную временную и свободную любовь, без каких либо обязательств. В Москве у меня была моя любимая жена, мать моих детей, главная в моём гареме. Свои увлечения женщинами я объяснял размолвками с женой и воздержанием, и изменой ей это не считал.

После осечки с Софой, у меня пропало стремление к завязыванию новых знакомств. Мы усердно учились, вечерами часто ходили в рестораны, чтобы  просто поесть, потому что с едой были трудности, и даже негде было поесть украинского, традиционного борща. Какая-то бедность и серость окружала нас. В ресторанах не было вкусных закусок, хорошей рыбы, икры. Мы старались питаться дома, и даже ухитрялись с помощью двух кипятильников варить пельмени в трёх литровой банке.

Наш спутник из транспортного цеха связался с заводом «Арсенал» и пригласил к нам в гости наших смежников по работе, разработчиков оптических приборов, знакомых мужиков. Нам стало веселее, они стали нас часто посещать и помогать в житейских вопросах, в том числе по устройству в гостиницах. Мы с ними строем ходили в рестораны, и с нами появилась одна молодая девушка, тихая, скромная с особыми взглядами на питание. Она мне нравилась, а ей нравился Серёжа, мой сосед по номеру в  гостинице. Серёжа же часто увлекался другой женщиной, заставляя меня иногда не заходить в номер и ждать завершения их свидания. После их свиданий в номере стоял омерзительный запах. Другой мой спутник Валера  мгновенно завязывал знакомства с женщинами, стоило ему с кем-то потанцевать в ресторане. Женщины сами липли к нему. Я же, безнадёжно ухаживал за молодой особой. Она без всякой взаимности с её стороны ко мне,  спокойно участвовала во всех наших мероприятиях. Она всем нравилась, но, наверно, была слишком молода для нашей большой компании.

Я говорил, что мы пожили некоторое время рядом с Днепром и могли часто в нём купаться, но условия жизни нам там не нравились. Арсенальцы устроили нас в ведомственную гостиницу при ЦК компартии Украины Жовтнева, что означало Октябрьская.

Теперь мы попали в приличные условия и я решил не жалеть денег и пожить оставшееся время в номере люкс. Оформив документы, мы втроём пошли в столовую, которая была лучше ресторанов,  которые мы посещали. В огромном зале, с потолка свисали стеклянные «сталактиты» с подсветом, придавая торжественность помещению. А самое главное, в меню был огромный выбор дефицитных продуктов, и официантками были молодые девочки-комсомолки, исключительно вежливые и внимательные. Мы впервые от души пообедали, даже с красной икрой, и решили, что теперь будем всегда обедать только здесь. Тем более, что здесь была даже водка, качественная и по нормальной цене. Теперь я жил как король. Но королю одному в шикарном номере было скучно, и вот скоро случай подвернулся. Вечером мы с Валерой вышли погулять и, зайдя за угол, решили посмотреть на обстановку в ресторане Киев. Сели за столик, в меню выбор был небольшой, но  мы сделали заказ, чтобы чуть выпить. Пока несли заказ, стали обозревать зал. Валера, намётанным глазом, обратил внимание на одну из двух молодых женщин, невдалеке, одиноко сидевших вдвоём и сходу пошёл её приглашать на танец. После танца он уже сидел со своей партнёршей за её столиком и трепался, забыв обо мне.  Я, не дождавшись, выпил, и стал знаками звать его к себе. Теперь он привёл обеих женщин за наш стол и стал нас знакомить. Пришлось заказать шампанское, и после знакомства все вместе пошли танцевать, разбившись на пары. Мне досталась Оксана, довольно симпатичная и стройная весёлая хохлушка, а Валера танцевал снова, с плотной, с большим задом и серьёзным лицом, Надеждой. Я подумал, странно, что Валере понравилась именно она, а не Оксана. Но о вкусах не спорят, и я радовался, что ему не понравилась Оксана. Она оказалась не такой уж легкомысленной хохотушкой, а работала начальником экономического отдела и занималась серьёзными делами. Я почувствовал, что мы друг другу понравились, и после ресторана пошёл провожать Оксану домой пешком. По дороге стали целоваться, а кончилось это тем, что мы оказались на широкой тахте дома у Оксаны. Она мне здесь понравилась ещё больше, Ночью я ушёл в гостиницу, потому, что не смог заснуть в чужой постели, пахнущей, как мне казалось, старым бельём. Утром еле успел на учёбу, а Валера вообще не пришёл туда. Он загулял.

Теперь я захотел пригласить Оксану к себе в номер, тем более, что время бежало быстро и скоро заканчивалась наша учёба. Номер у меня был просторный, состоял из гостиной, спальни и большого санузла с ванной, унитазом и биде. В гостиной стояла прекрасная мебель из ценных пород дерева с инкрустацией, и с гнутыми ножками. Большой набор посуды красиво смотрелся из серванта. Договорившись о встрече с Оксаной, я накрыл стол и встретил её перед гостиницей, чтобы проводить к себе в номер через охрану. Надо было завершить вечер до полуночи, как нам здесь сказали. Номер произвёл большое впечатление на мою гостью. Она всё осмотрела, даже обратила внимание на биде. После осмотра приступили к торжественной трапезе. Выпили сперва шампанского, потом помешали вино с коньяком. Оксана захмелела, и сама пошла в спальню, а я за ней. Остаток вечера мы провели в спальне, а Оксана несколько раз «принимала» биде. Наконец я понял для чего предназначено здесь биде!

Не успели разбежаться, глядь экзамены грядут. Сдали экзамены и вот мы уже на аэродроме по дороге в Москву. Я бегу к телефону и звоню Оксане, что я уже улетаю. Для Оксаны это прозвучало как гром с разорвавшегося неба, она была поражена и принимала мой неожиданный для неё отлёт как предательство и крушение её надежд на богатого, как она думала, «жениха. А так всё хорошо начиналось, но, увы, всё, когда ни будь, кончается. Продолжения с Оксаной не могло случиться. Учёбе конец.

Когда я вышел на работу, Гоголевич, с издёвкой, меня спросил: «Ну и чему ты новому в Киеве научился»? Я стал говорить о Карнеги, о новых веяниях, о том, что меня особенно поразило. Гоголевич процедил: «Ну и чтоооо»? - как бы говоря, всё это ерунда, нам надо работать, а не развлекаться. О том, как развлекался я в партийной гостинице, никому не рассказывал. Пора снова работать!
                Княжна.

В Киеве, на учёбе я познакомился с парнем из Владимира-30, закрытого городка. Звали его Иваном и он был заядлым автомобилистом. Когда я ему рассказал про свою Волгу – «сарай» и упомянул, что хочу в ней кое-какие детали  заменить, он пообещал мне помочь добыть их. Так получилось, что скоро Иван, будучи в Москве заехал ко мне домой, где мы посидели за бутылкой, вспоминая свою учёбу, и он даже заночевал у нас. Я договорился с ним, что через два дня тоже приеду к нему в гости. У меня была тайная мысль, навеянная романтическими воспоминаниями прощания с княжной. Её образ постоянно присутствовал в моих глазах, напоминая о её существовании, хотя минул почти год после расставания. Я ей звонил иногда по телефону, и мне казалось, что ничего не менялось, и она по-прежнему ко мне благосклонна. Я ей опять позвонил. Нежный и знакомый голос княжны вызывал во мне моментальное возбуждение, как будто моё тело ощущало её близость.  Я сказал, что приеду в Муром, и назначил с ней свидание. Она согласилась. Рано утром, к назначенному времени, я поехал якобы к Ивану, а сам на всех парах мчался в Муром, предвкушая радости встречи с княжной. Приехав в Муром, я отыскал парикмахерский салон, где трудилась княжна и сел к ней подстригаться. Увидев меня, она слегка смутилась, а потом с милой улыбкой стала меня стричь. На меня во всю пялили глаза её девицы-сослуживцы. Моя машина, из которой я вышел, производила на здешних людей большое впечатление, потому что тогда она там была большой редкостью. Княжну отпустили с работы, и мы с ней на глазах у всех зевак, выглядывавших из окон салона, уехали на машине. Отъехав подальше от салона, я остановил машину, обнял княжну и стал целовать её, со словами: - «Ну, здравствуй, наконец, моя княжна дорогая»! Побыв, некоторое время, в объятиях друг друга, возбуждённые нахлынувшими чувствами, мы должны были теперь излить свои души. Княжна стала быстро лепетать, как будто боялась не успеть, о событиях, прошедших почти за год в её окружении. Я откликался отдельными словами, а мы, так  не спеша, уже ездили по городу без определённого направления. У меня в голове всё время мелькала мысль: - «Что же делать дальше, куда деваться, что делать»? - свербело в моих мозгах. Ничего путного не придумав, я уговорил княжну ехать к Ивану. По дороге в каком-то кафе перекусили, а затем, когда до Владимира стало не далеко, я нашёл удобный съезд в лес, и за деревьями остановил машину. Теперь мы остались одни, скрытые листвой деревьев от шоссе и в полутёмной машине. Мы забрались в заднюю часть машины, с разложенными сиденьями, с зашторенными окнами и оказались на большой кровати. Моя голубая мечта осуществлялась. Моя маленькая наложница, как она себя называла, была полностью в моей власти после долгой разлуки. Расслабившись после долгого сидения за рулём, я отдавался чувству, захватившему моё тело и душу. Я блаженствовал, забыв обо всём, и где мы находимся, для меня перестало  существовать всё, кроме моей княжны, её глаз, ласковых губ, и смуглого тела с нежностью и безропотно отдававшемуся мне. Но блаженство и счастье, и всё кончается, и вот мы уже на машине подъехали к проходной городка, где живёт Иван. Вскоре к нам вышел Иван и, поздоровавшись, я представил его княжне. Но мои надежды на то, что княжну пустят в городок, не оправдались. Княжна стояла одиноко, молчаливо улыбаясь, грустная, похожая на цыганку в цветастом лёгком платье, развивавшемся на ветру, из-под которого виднелись её маленькие ножки в босоножках на каблуках. Я оставил её ожидать автобус в Муром. Уже через много лет она мне призналась, как она на нас обиделась и ругала  нас разными словами. А я запомнил её саркастическую улыбку, но даже не сообразил тогда, как я её обидел. Вечер закончился в гостях у Ивана, в закрытом городке.
                Судогда.

Судогда – это речка, протекающая по замечательным местам, извиваясь меж лесов и кустарников. Местные жители зовут эти места святыми. Речка впадает в Оку. Говорят,  раньше здесь была купальня, где крестили даже царя. Навёл меня на эти места Умрихин, а он узнал о них от одного жителя местной деревни, который работал у нас в институте. Им были так разрекламированы эти прелести, поэтому многие наши сотрудники ездили сюда отдыхать и ходить за грибами. Когда я первый раз приехал на Судогду, на большой полуостров, образуемый излучиной реку, и въехал на него через малюсенький перешеек, я обнаружил уже стоящую там палатку. Это были друзья Умрихина, приехавшие туда без машины. Встреча была такая душевная, что мы до темноты сидели за столом под самодельным навесом и пели и орали песни на всю округу под гитару, на которой играл Умрихин. Ребята, кстати, они были наши смежники, так повеселились, что в палатку добирались почти ползком, или скорее на карачках. Утром мы искупались, и немного позагорав, пошли в лес за грибами. Нагулялись, набрали грибов, среди них были и белые, и еле живые от усталости, но счастливые вернулись на стоянку. Когда обедали, Умрихин рассказал историю, как он однажды тут заблудился: - «Места то эти святые и поэтому, ни в коем случае, здесь нельзя ругаться. Мне надо было выйти к Оке, чтобы отплыть из этих мест в Москву на катере, который здесь ходит. Шёл, шёл я, пока мне в глаз не хлестнуло веткой и я, от неожиданности, помянул чёрта нехорошим словом. Иду дальше и чувствую, что иду не там и места мне эти не знакомы. Я уже хожу больше часа, а на всю дорогу у меня раньше уходило не больше получаса. Постоял, опять пошёл, никакого просвета. У меня начинается паника. Ничего не помогает. Тогда я начал молиться и просить прощения за свою несдержанность. Так молясь, я шёл вперёд и минут через двадцать, я вышел к Оке и успел во время дойти до остановки катера. Хотите, верьте, хотите, не верьте, но так было». - Я тогда пропустил его слова мимо ушей. Но в тот раз мы благополучно добрались домой, без приключений.

Осенью мы с Аллой и Костей поехали за грибами в эти места, чтобы рано утром опередить всех грибников. Проехали Владимир и затем свернули вправо на просёлочную дорогу, ведущую к нашим местам. Поскольку была осень, дорога неровная, образовались огромные лужи в ямах, через которые я смело ехал, зная, что грунт здесь песчано-каменистый, и мы не застрянем. Костя же перед каждой лужей кричал, что мы здесь утонем, и ужасные родители безрассудные и не думают о нашем благополучии. В общем, он всю дорогу недовольно ворчал. Как я и думал, мы нормально проехали эти лужи и другие сложные места, остался небольшой отрезок лесной дороги. Вот я съезжаю в овраг, за которым видятся наши места. Мой «Москвич» забуксовал и никак не едет наверх оврага. Я вылез из машины, уже темнеет, а по дну оврага течёт ручеёк. Положение безвыходное, мы, конечно, не утонули, но плотно застряли и без посторонней помощи не сможем выбраться. Хрен, редьки не слаще! Нас может спасти только «прохожий», как в притче о Хаджи Насретдине, только бы ещё с машиной. Уже совсем стемнело, ничего не видно, и я командую разбирать постели в машине и спать на дне оврага. Утро вечера мудренее! Утром рано я проснулся от монотонного звука работы мотора на верху оврага. Выхожу из машины и вижу знакомые лица сотрудников нашего института. Вот и появился «прохожие» и с машиной! Я показал им место, где можно переехать овраг, а потом они вытащили тросом мою машину из оврага. Теперь я думал, что это Костя наворчал нам ночёвку в овраге, смутив святые места.

Следующая история прямо не связана с этими местами, но она нам предстала именно там. Костя на последнем курсе в МАИ проходил военные сборы в лагере. Мы без него, я, Алла, Наташа, Марина и Дима поехали на своём «сарае» на Судогду, а он должен был после лагерей прибыть к нам на катере по Оке. Мы, как всегда, проводили время в поисках грибов и ягод, купались и загорали. К намеченному времени мы все приехали на причал встречать Костю. Когда он вышел, я не мог узнать своего сына. Он стал таким худым и стройным, что даже выглядел помолодевшим. Радостно встретив его, привезли на нашу стоянку и устроили праздничный пир. Когда страсти улеглись, стали его спрашивать, почему он так похудел и помолодел? «Я, просто там ничего не ел», - сказал он тихо и потом рассказал: - «Во первых, каждое утро нас заставляли бегать, а во вторых, когда я первый раз очутился в наряде на кухне и принял участие в чистке и мойке картошки, я перестал есть. Дело было в том, что картошку надо было успеть почистить и помыть к определённому сроку. Мы не успевали, поэтому в ванну складывали чищенную и не чищеную картошку и отдавали так на кухню. Увидев это, у меня пропал аппетит».

 Я подумал: «Нежного мы воспитали ребёнка».

Когда мы уезжали из этих мест на «сарае» домой, проявился  снова эффект святых мест. Мне не понравилось, как едет, машина, и я автоматически ругнулся. Когда поехали дальше то, вдруг что-то застучало в колесе. Я сколько не осматривал колёса и подвеску ничего не обнаружил. Снова еду и снова стук. Опять осматриваю – ничего. Снова еду и снова стук. Опять осматриваю – ничего. Так со стуком я выехал на асфальт шоссе. На шоссе стук пропал. Мистика! Потом я пытался объяснить это тем, что куда-то попала грязь, которая при тихой езде, перегруженной машины по неровной дороге, приводила к стуку. На шоссе грязь улетела.

Ну, а у Кости на домашних харчах скоро опять залоснились щёки.

Нам так понравилась Судогда, наш полуостров и окружающая природа, что мы не хотели  больше никуда ездить в другие места, а как приворожённые тянулись в своё  родное место. Здесь было всё, что нам было нужно: солнце, воздух и вода; лес, грибы, ягоды и общение с друзьями на природе. Машина, наш «сарай», сама туда ехала и почти каждый раз через дожди до Владимира. Судогда же нас, как по мановению волшебной палочки, встречала хорошей погодой.  В очередной раз подъезжаю к узкому перешейку, чтобы въехать на полуостров, и вижу кошмарную картину: по всему полуострову пасутся и щиплют траву коровы, а посредине стоит пастух с кнутом. Мы в шоке, постояв, начинаю медленно двигаться и останавливаюсь рядом с пастухом и молча смотрю на него из открытого окна. Он, с видом хозяина, с любопытством смотрит на меня хитрыми глазами, как бы говоря: ну, что ты мне сделаешь? Он был выше среднего роста, хорошо сложен, спортивного типа и пасёт коллективное стадо на своей земле. А кто мы, ненавистные пришельцы из далёкой Москвы. Я понимаю, что наше положение «хуже губернаторского» и надо решать вопрос мирно. Потом говорю ему, чтобы он заглянул ко мне в машину. Рядом с моим сиденьем стояло несколько бутылок водки. Заглянув в машину, он сразу всё понял. Мы договорились, и он стал угонять стадо с полуострова в лес. Ближе к вечеру, когда мы уже разобрали свои вещи и организовали своё стойбище, пастух пришёл к нам, как мы с ним договорились и стали знакомиться. Звали пастуха Дима. Он недавно женился и приехал в эти места к жене. До этого он служил в воздушно-десантных войсках. Мы с ним проговорили весь вечер и подружились. Больше он к нам не гонял коров, но сам иногда заходил. Наверно, ему было скучно в этой глуши.

В один из следующих приездов на  полуостров, Дима приехал к нам на жеребце. Привязав его к дереву, стоящего у нашей палатки, он куда-то отошёл. Я с Наташей скормил жеребцу целую буханку хлеба. Ему, явно, это нравилось, а мы восхищались им, и с удовольствием гладили его морду и шею. Нам понравился этот ласковый конь. Пришёл Дима и предложил покататься нам на коне. Я засомневался, ведь я ни разу не сидел в седле на лошади. Дима меня подбадривал, и я осмелел, и, встав ногой в стремя, легко оказался на жеребце. Конь меня хорошо слушался, и я поехал обозревать окрестности, и чтобы похвастаться перед нашими сотрудниками по институту, отдыхавшими в палатках на другом месте и удивить их. Я с ними поздоровался, чтобы они обратили на меня внимание но, они как-то не удивились. Проехав по лесной дороге, я понял, как опасно здесь ездить быстро, потому, что можно зацепиться за ветку дерева и оставить там свою голову. Почувствовав, немного коня, я совсем осмелел, посадил впереди себя Наташу. Мы, не спеша, стали ездить по тем же дорогам, по которым я уже ездил. Потом, уже у нашей палатки, я сажал в седло одну Наташу и водил жеребца по нашему полуострову. Максим, ровесник моей дочки, наблюдая за нами на коне, наверно, решил, что это простое занятие и после нас стал пытаться, вставив ногу в стремя, заскочить на коня. Но сколько он не пытался это сделать, конь не позволял ему вскочить в седло, убегая от него. Максим не понравился коню. У него не состоялся контакт с конём. Решили, что конь утомился, и попытки прекратили, да и уже темнело. А мы с Наташей чувствовали себя героями, накатавшись на коне.

На следующий день Дима пришёл к нам с этим жеребцом, запряжённым в телегу, и опять привязал к нашему дереву. Мы сели за стол и за стаканами водки вели с Димой разные беседы, совершенно, забыв про коня. Наши беседы затянулись и вдруг мы слышим сильнейший удар и хруст ломающейся древесины и видим ,как конь сорвался с места и с телегой понёсся по буеракам полуострова. Дима побежал за ним и прямо перед рекой смог схватиться за уздечку и остановить возбуждённого коня. Потом он освободил коня от телеги и тот, почувствовав свободу, помчался галопом в лес. Я ничего не мог понять, почему вдруг взбесился конь? Вчера он был такой ласковый и смирный. Дима всё объяснил. Наш жеребец, а это был жеребец, а не лошадь, почуял где-то свою лошадь-подругу, и ему надоело стоять, и он ногой сломал оглоблю, вырвался с привязи, и поскакал с гружёной телегой к своей возлюбленной. Дима, от греха подальше, отцепил телегу, чтобы не произошёл несчастный случай. Я содрогался, думая о том, как я рисковал вчера с дочерью, и вспомнил, как конь сбрасывал Максима. Хорошо, что мы с Наташей не пострадали, наверно, сохранила нас буханка хлеба и ласковое отношение к коню.

Однажды мы ехали из Гусь Хрустального и по дороге заехали к Диме, чтобы он показал, как можно от него доехать до наших мест, чтобы не делать большой крюк. Дима на Жигулях поехал нам показать другую дорогу до нашего полуострова, по лесу от посёлка Судогда, где он жил. Вначале ехали без приключений, пока не доехали до узкого объезда, заболоченной дороги. Жигули проехали, а вот мой «сарай» застрял между двух деревьев, и не туда и не сюда. Пришлось пожертвовать боковой дверью, чтобы суметь выкарабкаться из объятий деревьев, проклиная эту дорогу. На двери появилась большая вмятина. «Дальше дорога будет нормальной», - сказал нам Дима, развернулся,  и поехал домой. Мы последовали дальше, радуясь скорой возможности обустроиться на ночлег. Но наши проклятия дороге услышали, наверно, здешние духи и отомстили, чтобы мы были скромнее. Внезапно машина с громким ударом обо что-то встаёт как вкопанная. Тишина, я растерялся. Одни в дремучем лесу, что мы сможем сделать! Я помню как я плутал однажды один по лесу, пока меня не нашла Алла. Нас тут никто не найдёт. Очнувшись, еле  слышу работу мотора на малых оборотах. Нажимаю на педаль газа, никакой реакции. В голову лезут невероятные всевозможные мысли о неисправностях двигателя. Может быть, пропала мощность у мотора,  и он просто только крутится?  Мои спутники, испуганные, молча съёжились в машине. Я вышел и стал осматривать машину. Оказалось, что машина налетела балкой передней подвески на пенёк, скрытый в траве. Открываю капот и всё понимаю, от мощного удара, мотор по инерции поехал вперёд, а тяга от педали газа вышла из зацепления с заслонкой регулирования подачей бензино-воздушной смеси карбюратора, поэтому педаль газа не действовала. Мне стало легко, я предположил, что не так уж я согрешил, и меня просто здорово испугали лесные духи. Быстро поправил тягу, и мы с песнями доехали до своего места. Только потом, в Москве, я обнаружил, что мы ехали домой с незакреплённым мотором, потому что разрушились ещё  и болты крепления его к машине.
                Перестройка, Грузия.

Наконец, во главе государства появился живой человек, энергичный и даже симпатичный. Многие, и я в том числе, возлагали большие надежды на грядущие перемены. Поведение Горбачёва и его обещания внушали к нему доверие. Правда меня иногда смущала его некоторая неосведомлённость о реальной жизни. Когда он надеялся улучшить, например, качество, он предлагал ввести военпредов по качеству, и по другим практическим вопросам видна была его неосведомлённость. Среди населения стала распространяться  лекция известного ученого о жутком пьянстве в Союзе и о страшных последствиях этого. Направление его политики, в нашем, застоявшемся обществе, на первых порах, казалось смелым и правильным.  Как всегда, началась борьба с народом с повышения цен на спиртные напитки.

В это новое время, Коля решил посетить Алика в Тбилиси, с которым он работал в Гвинее во время командировки туда в геологоразведочную экспедицию. Они там вели работы по бокситам для отправки их в Союз. Алик после командировки гостил некоторое время у нас на даче, и я познакомился с его семьёй. Меня тоже приглашали посетить Тбилиси, где я ещё не был, и я вместе с Колей рано утром поехал покупать билеты на самолёт. Не тут то было, билетов в кассе не было. Вокруг сновали грузины, пытаясь купить билеты с переплатой. Я в принципе не признавал никаких переплат. Вспомнив, что я встречал в Кремле своего соученика по институту, который был помощником по аэрофлоту, я пошёл к администратору сказал, что я знаю этого человека, и что он должен ей позвонить. Сколько я ни звонил своему соученику, его телефон не отвечал. Потом меня вдруг, непонятно по чему позвали и продали нам билеты. На радостях, нам с Колей захотелось выпить, но как раз на следующий день намечалось повышение цен на водку, и её нигде не было в продаже. Начиналась же перестройка Горбачёва, и, не солоно хлебавши, мы скоро улетели в Тбилиси.  Там нас встретил на машине Алик и Серго, брат жены Алика. Мы сразу сказали, чтобы нас везли в магазин, где продавали спиртное. Недалеко от аэропорта зашли в небольшой пустой магазин, где все полки были заставлены бутылками, и не было никакого ажиотажа. Мы спросили: - «Что, на всё это повысят завтра цены»? Продавщица закивала головой, говоря: - «Да, да». Мы были потрясены. Сгоряча купили по пятнадцать бутылок чачи и коньяка и, умиротворённые, поехали домой к Алику. Приехав, домой к Алику, нас сразу усадили за стол, где сидели уже родственники и друзья. На столе были грузинские вина и коньяк, чача и ликёр. Зачем мы так много купили спиртного? Алик был русским, всю жизнь проживший Тбилиси, и говорил с очень сильным грузинским акцентом. За столом, друзья и родственники были грузинами. Разговоры велись в основном вокруг жизни в Гвинее. Алик, Динара, его жена, и Коля вспоминали разные эпизоды из их командировочной жизни, а все остальные, с интересом, слушали о заморской жизни, прерывая разговор чисто грузинскими, иногда длинными, тостами во славу хозяев. Когда застолье закончилось, и все гости разошлись, Коля никак не мог остановиться. Он вёл себя неадекватно, громко разговаривал и нёс, какую-то чушь. Попытки положить спать, только раздражали его. Такое с ним и раньше бывало, когда он принимал лишнего. Динара же стала мне выговаривать претензии за поведение Коли, говоря, что такого с ним не было в Гвинее. Она даже не могла уложить спать детей. Коля бродил по всем комнатам. Вечер был омрачён, и только поздно ночью удалось угомонить детей, гостей и хозяев. На следующее утро все проснулись, как ни в чём не бывало, а Коля даже не помнил, что с ним было. В середине дня нас повели в ресторан. Поднялись на гору по канатной дороге и обосновались на открытой веранде. Алик пригласил не только нас но и своих знакомых. Теперь пили шампанское, потом коньяк, закусывали шашлыком и закончили мороженым. Коля опять так накушался, что выглядел как заядлый алкоголик, шатаясь и бурча что-то себе под нос. Надо сказать, что Коля, вообще, выглядел очень импозантно, с густой чёрной бородой, стройный, чем то был похожий на цыгана. Одетый в модный шёлковый костюм, он после ресторана, шатаясь, задевал прохожих, но грузины только снисходительно улыбались, потому наверно, что он шёл в окружение гостей Алика. Опять мне пришлось приводить Колю в порядок. Утром следующего дня, чтобы дать отдых хозяевам, мы с Колей пошли одни погулять по Тбилиси. Сперва пошли «куда глаза глядят», бродили по улицам, заходили в магазины и таким образом знакомились с городом. Очень смущало знакомство с продавцами, когда покупали какую ни будь мелочь, то, как правило, сдачи никто не давал. Наоборот, если попросишь сдачи, тебе бросали деньги обратно, со словами: -  «На, бери бесплатно»! -  и приходилось, опустив глаза, уходить, не получив сдачи. Конечно, это мелочь, но поражало хамство грузин по отношению к русским. Грузинам сдачу давали полностью. Нагулявшись и окунувшись в местный колорит, мы решили, по проторенной дороге, подняться в фуникулёре в ресторан на горе, где мы были вчера. На этот раз сели за стол в полупустом зале, но никто не подходит, меню нет. Ждали, ждали, потом появился официант, и мы заказали свой джентльменский набор: коньяк, закуски, воду и шашлыки.  Опять ждём, уже начинает в душу как змея заползать злость, но мы сдерживаемся, неудобно скандалить. Когда нас всё-таки накормили, наше настроение поднялось, и мы благодушно позвали официанта для расчёта. Когда он назвал сумму, наше благодушие испарилось, мы были в замешательстве, но, боясь показаться жлобами и скандалистами, безропотно оплатили счёт. Он раза в три был больше того, на что мы рассчитывали. Это была уже не мелочь. Так нас «кинули» одних без поддержки наших грузин.

Но гостеприимство грузин не имеет границ, и на следующий день они повезли нас на дачу брата Динары, за сто двадцать километров от Тбилиси по долине. Дорога была интересна тем, что мы ехали мимо селений, именами которых назывались многие грузинские вина. Мы, как бы, ехали мимо грузинских вин, останавливаясь на маленьких базарчиках или у продавцов шашлыков и вина. Покупали сувениры и национальную пищу. Незаметно за разговорами и за рассмотрением достопримечательностей приехали на дачу в Вазисубани. Предварительно заехали в Цинандали и купили там парной свинины для шашлыка. Я удивился, что грузины делают шашлык из свинины. Дача  - это был двухэтажный кирпичный дом с длинным участком земли, засаженный до конца одними виноградными лозами.  Пока Серго, как мне показалось, слишком просто готовил шашлык, мы осмотрели дом. Второй этаж ещё не был отделан, а на первом этаже были приличные комнаты с простой мебелью и, самое главное, здесь было полуоткрытое помещение, где на земляном полу красовалось четыре большие крышки огромных, глиняных кувшинов для вина, вмешавших по две тонны. Нацепив свинину на шампуры и, пропустив мясо через ладонь с солью, Серго на этом закончил подготовку шашлыка к жарке. Затем он принёс сухие лозы виноградника и чиркнул спичку. Мгновенно вся лоза вспыхнула, и через несколько секунд осталось много тоненьких красных угольков. Вот на этом Серго, довольно быстро, приготовил нам шашлык. Вчетвером сели за небольшой квадратный столик, прямо на улице и приступили к ужину. Вскоре пришёл отец Серго, посмотрел на наш стол и заявил, что у нас плохой стол, нет сыра и курицы и потребовал, чтобы мы шли к нему в гости. Мы пообещали прийти к нему утром, перед отъездом, и продолжили застолье. Что может произойти, когда четыре мужика остаются одни за столом с шашлыками? Конечно. Вы правильно поняли. Опять пришлось с трудом укладывать спать, разошедшегося Колю. Потом, стукнувшись об стену и разбив голову, Коля успокоился. Утром, проснувшись все поехали к отцу Серго, дом которого стоял недалеко в этом же селе. Не успели мы зайти и поздороваться как уже был накрыт стол во дворе дома, на котором были пресловутые курица и сыр и ещё разные закуски. Когда сели за стол отец Серго, сухощавый седой старик сказал: - «Напоить их»! – показывая на нас. Я подумал, что он напрасно на это надеется, тем более, что на столе было только грузинское вино местного производства «Вазисубани». За столом сидели одни мужчины и опять мы пили под бесконечные тосты. Первым сломался Алик, который побежал в туалет, потому что ему стало плохо. Серго не пил, потому, что ему предстояло вести машину, а мы с Колей стойко держались, а я всё ждал, когда же меня «заберёт» это вино. Мне очень понравился и запомнился один тост, произнесённый стариком: «Давайте выпьем этого чудесного виноградного вина за то, чтобы, несмотря на все бури и все перипетии судьбы, мы по-прежнему с любовью ухаживали бы за виноградной лозой, как за самой любимой и пылкой женщиной». Я тогда ещё не знал, что прошла дурацкая команда – вырубать виноградники. Сколько же дури только не переживала наша страна? Пришло время, стали прощаться, нам в дорогу старик подарил и коньяк, и ликёр, который в избытке у него почему-то был. Сели в машину и я помахал на прощанье рукой, думая, про себя: «Не вышло нас напоить»! Очнулся я от звука монотонно работающего мотора. Мы отъезжали от бензоколонки в уже Тбилиси. Значит, я проспал всю обратную дорогу, длиной сто двадцать километров. Старик был частично прав.

Время нашего пребывания в Грузии подходило к концу, а у нас ещё не было билетов на самолёт до Москвы. Билетов в кассах тоже нет.  Наши грузины посадили нас в машину и стали возить по Тбилиси, заезжая то в один дом, то в другой, то в сберкассу, спрашивая о чём-то хозяев про билеты. В конце концов, нас привезли на почту, где мы, осчастливленные, купили два билета на самолёт. Перед отъездом мы зашли на рынок не далеко от дома Алика, чтобы купить и привезти в Москву фрукты. Купив фрукты, мы между собой обмолвились, что нам ещё нужно будет везти домой коньяк и чачу. Продавщица, пожилая женщина, расспросив нас о покупке коньяка, сказала, что лучше бы мы купили коньяк у неё, и дала мне телефон, по которому можно звонить из Москвы. Она сказала, что это телефон бани, и она нам пришлёт коньяк по низкой цене. Подтверждалось давнее явление: - как в Грузии сильна теневая экономика. Когда мы сели в самолёт, то оказалось, что нам продали билеты на занятые места, поэтому нас посадил в хвосте самолёта на запасные кресла. Грузия быстро перестроилась!
Дача.

Дача была построена прадедом Аллы, ещё до революции. Он работал управляющим у англичанки, мадам Леве, владелице известного винного магазина в Столешниковом переулке в Москве. У прадеда было много детей, и он скупил землю в Шереметьевке и построил несколько добротных бревенчатых домов для детей, построенных в одном стиле. Дом, принадлежавший бабушке Аллы, Елизавете Васильевне, после революции был реквизирован и опечатан, до тех пор, пока бабушка не принесла бумаги от трёх свидетелей, подтверждавших, что её отец был служащим. У этого служащего, правда, после революции, пропало в банке двести тысяч рублей золотом. Вообще же, прадед был выходцем из крестьян, родом из Эммауса Тверской губернии. Дом бабе Лизе, оставшейся вдовой с двумя детьми, после смерти её мужа от болезни на Дольнем Востоке, помогал выживать в тяжёлые времена. Она держала корову и другую живность. Большим подспорьем был большой участок земли с садом и огородом. Во время войны с фашистами в доме жили наши солдаты и бабушка с внучками. Потом солдаты отступили и стали появляться немецкие лыжники-разведчики, но вскоре немцев остановили в Лобне. Мама Аллы навещала дачу в это время, топая по рельсовым путям из Москвы пешком. Однажды, на дом немецкий лётчик, летевший в панике от Москвы, сбросил ящик зажигалок, попав в конёк крыши. Ящик раскололся, и зажигалки скатились по крутой железной крыше. Удалось погасить их, не допустив пожара. Потом опять пришли наши солдаты, но не надолго. Скоро они ушли, чтобы гнать немцев с нашей земли.

На даче, когда мы познакомились с Аллой и после женитьбы много раз организовывались студенческие празднования красных дней календаря: Нового года, Первого мая, Ноябрьских праздников. Вообще было много и других поводов для проведения вечеринок и встреч на даче. Здесь всегда было ощущение свободы и защищённости от внешнего мира. Нам никто не мешал, да и простая дачная обстановка не сковывала наши эмоции. Костяком нашей компании, ещё со студенческих времён, были Алла, Андрей, Витяй и затем Наза. В итоге, собирались большие компании со своими «половинами» и знакомыми. Дача иногда принимала только на ночёвку до 22 человек. Правда, до сих пор удивляет, как большие, Андрей со своей будущей женой Нелей, ухитрялись ночевать на маленьком сундуке. Любовь – это преодоление. Душой и организатором застолий была Алла. Нет смысла рассказывать о самих встречах – их было много, но на одной остановлюсь.

 Когда на даче появилось водяное отопление с котлом в печке и батареями, мы решили отпраздновать там Новый год. Накануне, чтобы как следует протопить печь и обеспечить замёрзший дом теплом, мы с Андреем приехали на дачу. Затопили печь. В доме холодно. Надо согреться. «Но, у нас было»! Под полом, в небольшом погребе мы нашли наливки, которые Алла настаивала на водке из разных дачных ягод. Надо же попробовать! Попробовали, согрелись. Наливка очень вкусная!   Насмотревшись на огонь, опять согрелись наливкой. На следующий день мы в блаженном настроении, тёплые встречали гостей в тёплом доме. Новый год отпраздновали на славу. Дом сотрясался от музыки и танцев. Было так хорошо, что когда  вдребезги разбилась хрустальная ваза, упавшая на пол от сотрясений, Алла была невозмутима. Один из гостей, кавказец, сказал: «Было так здорово, моя жена, даже когда сломала каблук в танце, не сказала,  что я в этом виноват»! Сама природа, сказочной красотой навевала прекрасное настроение. На  утро шёл небольшой снежок, деревья, яблони были усыпаны инеем и снегом, а вокруг лежали сугробы белейшего снега, из которого островком торчали горлышки оставшихся бутылок шампанского.

Уже позже, на даче бывали сотрудники института, где я стал работать. Особо вспоминается приезд на дачу компании во главе с Галактионским. Были там и Курило и бывший референт заместителя министра и другие любители выпить. Как положено вечером посидели за столом, выпили, обсудили все вопросы по работе и стали готовиться ко сну, но спать никто не собирался, кроме меня. Курило устроил потасовку и начал кидаться подушками, громко орал, веселя народ. В результате был разбит стеклянный абажур настольной лампы. Мне пришлось улаживать эту ситуацию. Потом, когда я стал засыпать, я услышал, что кто-то гремит на крыше. Оказалось, что Курило залез на крышу дома, обследовал чердак, а затем спрыгнул с крыши на землю. Наверно, он там спьяну искал сокровища!  В общем, ночь для меня оказалась бессонной. Ранним утром сквозь сон я услышал звук работающего автомобильного мотора. Понял, что работает мотор «Москвича». В полу сне я выбежал из дома. Оказывается, Галактионский и компания собрались поехать искупаться. Сонный, я не мог сопротивляться, просто отобрал у них ключи от «Москвича», дал ключ от «Запорожца» и повалился опять спать после бессонной ночи. Компания уехала. Дело в том, что «Москвич» мне оставил родственник Коля, уехавший за границу, и я не хотел осложнений, тем более после инцидента у работы, когда мне нацарапали на двери этой машины три известные буквы. «Запорожец» же я не жалел. Когда я отоспался и вышел к «народу», то обнаружил страждущих начать трапезу, но не было на месте купальщиков, хотя прошло уже много времени с момента их отъезда. Я заволновался. Может быть, что-то случилось? Решили сесть за стол без купальщиков. Только мы налили по первой рюмки, как появился «Запорожец», из которого с хохотом вывалилась вся компания купальщиков.  Оказалось, что они поехали к каналу и съехали к нему за станцией Хлебниково. Здесь они чуть не упали в канал с отвесного берега. Затем стали разворачиваться, и у них заглох мотор. Попытки завести мотор были не удачными. Тогда они открыли передний капот, но там двигателя не было. Поняв, что мотор находится сзади, они не смогли найти место расположения рычага для открытия капота моторного отсека. В результате они стали вручную выкатывать машину обратно на шоссе, благо, что они все были здоровые ребятишки. Купались ли они и сколько непонятно, но обратно они стали толкать машину и по шоссе. Им повезло, на пол дороге до дома встретился человек, который помог открыть капот, а затем завести мотор. После такого стресса, Курило принял слишком большую дозу спиртного и осоловевший, молча сидел красный как рак. Мы заволновались, может у него аллергия на водку, но он «выжил».

Юра Кудрявцев после вечеринки на даче вспоминал, как было здорово, какими огурчиками нас угостила баба Лиза и как она говорила: - «Так все напились и веселились, и так матерно ругались, так ругались, что я даже раньше не слышала таких слов от самых тёмных мужиков в деревне и от ямщиков».

Потом мою жизнь на даче часто скрашивал Лёша, куда мы приезжали с ним после работы, чтобы расслабиться. Расслабление часто кончалось тем, что мой Лёша напивался, как говорят «в дупель». Когда на даче ещё были наклеены обои, я решил взять с него клятву, чтобы он уменьшил степень своего опьянения. Он мне заплетающимся голосом сказал, что он не будет больше пить. Тогда я предложил ему это написать на стене. Он написал на обоях: - «Я больше не буду пить»! - и расписался. Утром я показал ему эту надпись, на, что был его ответ: - «Ну, правильно! Я пить и не буду больше,  чем вчера! - и довольный хитро захихикал. Потом произнёс свою коронную фразу: «Степень моего опьянения находилась на грани своего воздействия и своеобразно требовала своего дальнейшего продолжения»!

Когда Елизавета Васильевна не смогла проживать зимой на даче, она стала жить с нами в Москве, а дачу разделила. Передняя половина досталась её сыну, поскольку он постоянно проживал в этом доме, а задняя досталась маме Аллы, потом Алле.

Когда дом стал почти разваливаться, и одна сторона опустилась больше десяти сантиметров, оконные проёмы перекосились. Окна перестали закрываться. Дом оставался перекошенным, с незакрытыми окнами. Я решил, что пришла пора заняться ремонтом дома. Алла сперва сопротивлялась. У неё было какое-то убеждение, что дом всё равно отберут, вероятно, внушённое родителями. Я завёз, явочным порядком, полу - брус для замены балок и укрепления пола, ходившего даже под тяжестью шагов.

После закупки всех необходимых дефицитных материалов для ремонта дома на складе нашего института, я договорился с бригадой инженеров из нашего же института о начале работ на даче. Алла, под давлением обстоятельств, смирилась с мыслью, что придётся произвести затраты на ремонт дачи. Бригада инженеров, умельцев, среди которых был даже помощник заместителя министра, быстро вывесила сруб дома, и укрепила фундамент. Затем перебрала, укрепила и утеплила полы. Закончив работы со срубом, эти же ребята, вместо маленькой пристройки, где в своё время, я оборудовал кухню, построили другую, размером побольше, для размещения кухни, ванны, и туалета.

Следующим этапом я занялся ремонтом крыши дома и настилом новой железной крыши на пристройке. Когда сняли старое железо с пристройки, то на одном листе, с обратной оцинкованной стороны, я обнаружил большой круглый штамп. Там было написано: «Горные заводы графа Шувалова». Я подумал, что может быть, железо было именно с нашего Воткинского завода, и судьба подавала знак - как мир тесен.

Кровельщика я тоже нашёл в институте за умеренную плату, и он мне отремонтировал крышу и положил новую. Я с ним подружился, и он всегда помогал мне в части кровельных работ, будучи прекрасным мастером своего дела. В институте все железные крыши многочисленных строений были сделаны руками этого мастера. Потом он, запросто, приезжал ко мне на дачу, когда созревали яблоки, и не раз собирал по две сумки почти каждый год. Затем плотник, тоже из института, врезал новые окна, купленные мной и привезённые на дачу вместе с Костей. За один день он зарабатывал у меня свою месячную зарплату, правда, работу он выполнял всю «бегом» и пот с него стекал ручьём.

Когда дом приобрёл прочное основание, мы стали превращать печь в камин, с помощью двух инженеров, подрабатывающих кладкой каминов.

 Мечта о камине появилась после того, как мы с Аллой побывали в гостях у четы, жившей недалеко от нашей дачи. Муж, учёный атомщик, сын академика, тоже занимался реставрацией своей дачи, и сам сложил камин. Мы сидели с ними и блаженно смотрели на огонь, запивая самодельной смородиновой настойкой на спирту.

Когда же начали разборку нашей печи, то я с восхищением вспомнил прадеда и его печников. Мощная и высокая труба дымохода стояла автономно на двух рельсах. Концы рельсов были зацементированы в фундамент печи, а сверху было сделано металлическое основание, на котором стояла труба. Мои умельцы-печники спокойно разобрали печь, оставив трубу на своём месте, и затем выложили и подвели к трубе камин. Камин сделали большим с огромным жерлом и первые дни мы  непрерывно сидели как загипнотизированные и смотрели на огненные языки пламени,  греясь их жаром.

С этого времени я стал почти постоянно один жить на даче и работать с упорством, чтобы облагообразить дом внутри. Сперва я обдирал старые обои, которые мы раньше наклеили на чёрные брёвна стен и чёрный потолок. Работа оказалась не такая простая. Клей с трудом отмывался, и я по кусочкам как раб оттирал потолок. Только Наташа мне помогла окончательно завершить эту работу. Затем я оббил все стены досками (вагонкой), а на пол положил паркет. Получился интерьер под старину: разноцветный паркет, светлые стены и тёмный матовый потолок. На потолке у камина, я повесил на простых цепях большой ящик со стеклом в виде люстры. У камина постелил большой медный лист с небольшой чеканкой. Получилось очень уютное помещение. Конечно, у камина были соответствующие аксессуары и защитный экран от вылетающих угольков. Чтобы всё это выполнить, мне пришлось освоить многие рабочие профессии: и слесаря, и плотника и паркетчика и другие. Особо хочу рассказать, как я добыл почти бесплатно паркет. Радом с домом, где жил Костя, была свалка, и он мне сказал, что туда выбрасывали отходы от строительства. В отходах накапливались штабеля нового разнокалиберного паркета, оставшегося не использованным на стройках. Его сжигали, поэтому сторожа мне с удовольствием разрешали брать ящики с паркетом. Так я несколько раз по дороге на работу забирал эти ящики и вез их после работы на дачу. В очередной раз, погрузив паркет в машину, я вдруг услышал с верхнего этажа дома, где жил Костя, скрипучий, может искажённый, голос: - «А, воруешь! Милиция, милиция»! Мне нечего было бояться, но всё-таки стало как-то неприятно, и мы скорее уехали с грузом. Как только подъехали к повороту на Профсоюзную улицу, перед нами оказался гаишник, который потребовал открыть заднюю дверь. Увидев ящик с паркетом, он сел ко мне в машину, и мы поехали в отделение милиции. Когда я объяснил, что я взял дощечки, для поделок по дереву, начальники удивились и нас с Аллой отпустили. После такого стресса я больше на свалку не ездил, а паркета мне с лихвой хватило на полы, на даче и даже немного осталось. Паркет у меня получился разного рисунка и цвета. Дуб, ясень, белое дерево и другие сорта дерева были в моём паркете.

Надо сказать, что тёмный потолок со светлыми стенами, я увидел в болгарском журнале по реставрации старых домов. Многим это нравилось, и моё сердце радовалось этому.

Как-то полковник соблазнил меня не покупку бензопилы. На его машине мы съездили на рынок, купили бензопилу и привезли её на дачу. Естественно зашли в дом, и я стал его знакомить с домом. Дом ему понравился, но самое главное, что его поразило – это прекрасный запах дерева в доме. Я то привык и его не замечал. Пока мы смотрели дом наша собака Рич, не переставая, лаяла. Выйдя из дома, я с полковником пошёл к Ричу, чтобы его успокоить, но он не умолкал. Наоборот, он ещё громче лаял и с остервенением прыгал вверх, пытаясь перепрыгнуть через забор вольера. Мои крики собаку не успокаивали. Когда же Рич выпрыгнул так, что оказался мордой выше полковника полковник вздрогнул, а увидев огромные медвежьи лапы нашего зверя, он очень испугался и потянул меня к машине со словами: - «Скорее пойдём отсюда пока он не выпрыгнул и не сожрал меня».

Особой гордостью для меня было показать гостям надписи на досках внутри большого сарая, служившего когда-то для заготовки на зиму сена для коровы. Потом он использовался для разных нужд, и летом там спали иногда родители, иногда мы с Аллой или гости. Так вот сарай обит досками от ящиков из-под французского шампанского, привезённых из магазина мадам Леве прадедом. На досках, прекрасно сохранившихся, крупными буквами написано по-французски слово Шампань.
Конец.

            День начался как обычно. Утром Александр Дмитриевич, после завтрака, посмотрел в окно, увидел поджидавшую его машину, попрощался с женой и направился на улицу. По дороге в его голову набегали разные мысли одна за другой, связанные с наступающим рабочим днём. И вдруг, его пронзила мысль, что надо послать всё к чёртовой матери и поехать отдохнуть к Маше, тем более что она сегодня не работает. Машу устроил на работу в качестве дежурной на телефоне его заместитель, зная пристрастие шефа к женскому полу, и очень быстро она очаровала всех. Однажды, накануне праздника в комнате отдыха рядом с кабинетом Александра Дмитриевича накрыли стол, для того, чтобы отметить это событие. Приглашён был узкий круг помощников и женщины из окружения кабинета. Застолье затянулось до позднего вечера, все хотели выпить и произнести тост в честь праздника и директора, все хотели поговорить с ним, у всех были к нему вопросы. Одна Маша сидела, равнодушно на всё смотрела, ничего не понимая, и медленно напивалась. Когда стало невыносимо скучно, она тихо запела.  Наступила тишина, потом все стали подпевать. Она запела громче, энергия выпрыгивала из неё и тогда, сбросив туфли, она легко прыгнула на стол и стала танцевать между тарелками и бутылками. Она кружилась, платье развивалось и задевало лица, сидевших за столом, её ноги обнажились, представ во всей своей красе. У мужчин закипела кровь, все встали, начали хлопать ладошами в такт танца. Перед ними кружилась женщина, грудь высоко вздымалась, от неё исходил жаркий запах, она призывно хлопала в ладоши, а торс и ноги выписывали необыкновенные фигуры. Когда Маша, танцуя, приблизилась к Александру Дмитриевичу, он схватил её в охапку, опустил на пол и пошёл плясать с ней неизвестный танец, под ободряющие возгласы и аплодисменты. Затем включили музыку, и все стали танцевать под томную мелодию, нежно сжимая своих дам. Обстановка накалялась. Директор кивнул своему заместителю. Через некоторое время Маша обнаружила, что они танцуют одни. Она уже плохо понимала, что происходит, но чувствовала себя в крепких объятиях, и ей нестерпимо хотелось мужика, тем более что в неё уже стало упираться нечто твёрдое. Тогда, подумав, что годы не помеха, она решилась, и смело, стала его целовать и тянуть на мягкий диван.

            Так начался их роман. Во время её дежурства он приглашал её в комнату отдыха. Секретарше он говорил, чтобы к нему в кабинет никого не пускали, поскольку он занят. А сам наслаждался пышным телом и бесстыдными приёмами, которыми она его награждала. Каждая встреча с Машей для него была праздником. Ему казалось, что он помолодел. Он не упускал случая приехать к ней домой, привезти подарки и провести с ней, хоть часок. Маша относилась к их роману как к работе и извлекала из него свою выгоду. Уютную квартиру, которую ей дали по его указанию, она превратила в будуар. Главными в квартире стал спальный гарнитур, но и, конечно, сама Маша, которая делала всё, чтобы поражать Александра Дмитриевича всё новыми и новыми впечатлениями от любви.

              Вот и сегодня все его мысли сосредоточились на Маше. Он ехал в машине, а перед ним как бы пробегала вся его жизнь. Он всего добился: наград, премий, званий, почёта, славы, его дети-ракеты стояли на боевом дежурстве и охраняли покой нашего государства. Что дальше? Ему пошёл уже восьмой десяток лет. А, что он видел в жизни? Работа, заводы, полигоны, бесконечные совещания, отчёты и доклады министерству и правительству, редкие моменты отдыха и настоящего личного счастья и снова работа - вот, кажется, и вся жизнь. В памяти остались только яркие воспоминания о  женщинах, которых он любил. А женщин он любил всю свою жизнь. Это была своеобразная отдушина. Может быть, у него началась депрессия оттого, что он предчувствовал беду, которую принесёт, начавшаяся в стране перестройка. Ему страстно захотелось прижаться к пышной и нежной груди, подложить ладони под большой зад и целовать, целовать Машу.  Приехав на работу, Александр Дмитриевич отменил все намеченные встречи, и, сказав, что едет в академию, поехал к Маше.

            Маша, как всегда, приветливо и весело его встретила. На кухне посидели, немножко перекусили, выпили коньячку, и пошли в комнату. Сели на большой мягкий диван, перед которым стоял журнальный столик с различными напитками, и включили телевизор. По телевизору показывали новости. Александр Дмитриевич с раздражением переключил телевизор на другой канал, где звучала музыка. Выпили ещё по рюмочке. Внезапно Маша вскочила с дивана, вырываясь из его объятий. Она встала перед телевизором и медленно стала раздеваться, слегка подтанцовывая. Он воспринял её стриптиз, как вызов, и стал быстро раздеваться. Она убежала в ванную. Александр Дмитриевич с трудом влез в тесную ванную, но все попытки что-то совершить не получались. Маша сильной струёй душа помассировала своё и его тело, не забывая о самом главном. Затем, вытерев друг друга мохнатым полотенцем, не спеша, обнявшись, пошли в спальню, предвкушая, каждый своё. Спальня была не большая, всё место занимала большая кровать, стоял полумрак, потому что шторы были прикрыты. Александр Дмитриевич ни слова не говоря, схватил Машу в охапку, распластал на кровати и без лишних движений приступил к своему делу. Сперва это Машу шокировало, но постепенно она вошла в ритм и стала ему помогать. Напряжение нарастало, у неё появился голос и вот он, вырвался последний стон, но методичные движения продолжались, как будто у бегуна открылось второе дыхание. Маша уже отошла, и стала надеяться на второе пришествие. Вдруг раздался какой-то неестественный звук, что-то заклокотало, и на неё обрушилось тяжёлое недвижимое тело. В кровати стало мокро. Маша пыталась поговорить, но потом поняла, что произошло, что-то ужасное. С трудом освободившись, она пощупала пульс на безжизненной руке. Его не было. Немного пометавшись по квартире, в раздумье: что же делать, она пошла в ванну, приняла душ и затем позвонила по телефону. «Приезжайте и заберите своего начальника, похоже, что он умер»- сказала Маша абсолютно спокойным голосом, как бы докладывая о выполнении важного задания.

Вскоре появились два заместителя Александра Дмитриевича, по общим вопросам и режиму, которые одели тело, а потом «вывели и посадили» его в поджидавшую машину. Вызванная скорая помощь констатировала смерть Александра Дмитриевича. Так была спасена его репутация.

            Вскоре появилось правительственное сообщение о том, что «скоропостижно скончался выдающийся учёный и конструктор»…и ещё многое, многое.

            На следующий день была уволена с работы Маша. Как говорят, концы в воду.

          
Похороны.

            По предприятию быстро распространился слух о смерти директора. Подробности тщательно скрывались, но по большому секрету истинные события в общих чертах стали известны многим. Никто ничего не осуждал, а только удивлялся или восклицал: «Вот это да!» Вскоре началась подготовка к похоронам. Возглавил эту акцию Борис Наумович, заместитель директора, который давно жаждал превратиться в директора. Похороны всегда вызывают чувство горечи и подробное описание их неуместно, но один момент в них поразил многих участников. После прощания, которое очень торжественно и бестолково проходило в одном из клубов Москвы, все поехали в Ново девичий монастырь большой колонной. Почти всем начальникам поручили нести венки. Но самое интересное, что колонну с венками не пустили на траурный митинг или там не хватило места. И вот в отсутствие многих наиболее хорошо знавших директора коллег, Борис Наумович самозабвенно произносил речь перед толпой людей не всегда понимавших, о чём идёт речь. В своей речи он клялся, что мы все продолжим дело созданное директором. К сожалению, коллеги не услышали этой клятвы. Что это, очередная интрига или бестолковая организация? После похорон расходились с обидой на происшедшее. Собирались небольшими кучками и расходились в разные места, чтобы по русскому обычаю помянуть директора.

Так мы оказались в квартире нашего сотрудника Охотника, в маленькой кухне, где было всё необходимое для намеченного мероприятия. После нескольких рюмок, все быстро размякли и начались воспоминания о различных ситуациях, связанных с работой и директором:

Директор к нам пришёл на должность начальника СКБ от Челомея. Говорили, что Александр Дмитриевич обиделся на него и ушёл, после того как его хотели назначить заниматься наземным оборудованием. Действительно ещё в молодости он увлекался посадочным устройством для самолёта на воздушной подушке, но после в его активе были ракеты, противотанковые и знаменитая геофизическая ракета, спускаемая после запуска на парашюте. Егорьев  вспомнил, как он с директором провожал на полигоне ракету на пуск и разбивал вместе с ним бутылку шампанского об колесо пусковой установки. Каждый вспоминал эпизоды. Их было много. Вечная память нашему директору. А я подумал: «Кончилась и моя счастливая жизнь, без директора мне будет плохо, Наумыч заклюёт».   
ОСВ-2

Американцы нас переиграли. В ответ на наши ракеты малой дальности Темп-С, нацеленные на Европу, они поставили там ракеты Першинг-2 с очень малым временем подлёта до Москвы. Мы срочно стали искать ответ и буквально за девять месяцев «родили» ракету «Скорость», с уменьшенным временем подлёта, но не успели. Она делалась в спешке, путём пропорционального изменения размеров существующей ракеты и вот, когда запустили первую ракету, пуск оказался аварийным. Прогорело сопло первой ступени, потому, что неправильно подсчитали и выбрали толщину сопла. Крах. Работы остановились.

Не удалось к нашим ногам положить Европу, как об этом мечтал ранее один маршал артиллерии, хотя у нас было почти тысяча ракет Темп-С. Некомпетентность руководства страны и желание бездумно разоружаться делали своё дело.

            Фактически Договором ограничения стратегических вооружений в конце 1987 года мы обменяли американские Першинги-2 на наши ракеты малой и средней дальности – многолетний труд нашего коллектива, заложивший основы развития этого направления. Пионеры уничтожили пусками, об их высокой надёжности при этих пусках много говорили. Темпы-С же уничтожили подрывами, превратив степь в лунный пейзаж на полигоне в Капустином Яре. Об этом не распространялись. Директор не дожил до этого горестного события. Земля уходила из-под ног. Вся жизнь на работе прожита зря. Наступал конец, я ждал развития событий, как обречённый, потому, что директором стал Наумыч.

Действительно, вскоре Гоголевич был отправлен на пенсию и начальником отделения стал молодой Соломоновский. Затем, для улучшения структуры отделения, в отдел Иерусалимова, состоявшего из двух человек и оставшийся без работы после Договора, перевели мой сектор и сектор пиросредств. Соломоновский этим жестом, как бы, извинился перед Иерусалимовым за своё коварное назначение на его место ранее. До этого события, я часто заходил к Иерусалимову в его кабинет, в котором он курил как сапожник и ему в этом помогал. Я его давно знал и мы, вроде всегда, симпатизировали друг другу. Я принял реорганизацию спокойно, тем более, что мне обещали должность заместителя начальника отдела. Только Инберг возмущался, но я его успокоил. Иерусалимов переместился ко мне в комнату, и мы стали работать. Иерусалимов никогда не занимался ракетой в целом, в практическом плане, все вопросы в первое время приходилось решать мне, но он меня никуда одного не отпускал, а всюду меня сопровождал. Мне стало веселее, да и к начальникам он ходил один, я принципиально туда ходить не хотел. Постепенно меня от дел отстраняли, затем не избрали в партком, а когда напечатали новый телефонный справочник, то в нём не оказалось моей фамилии. Меня как бы не стало в институте. Меня методично уничтожали. Вероятно, прошла какая-то команда и вдруг у начальника отделения происходит моя аттестация. И тут я опять слышу из уст уже Иерусалимова, представлявшего меня, обвинение в некомпетентности. Я был потрясён его предательством, но решил не реагировать. Я воспринимал это как гнусное предательство, тем более, что я давно  работал по основным заказам, а он пришёл к нам позже и долго работал в стороне от них. Моей реакцией была ухмылка и всё. Потом меня позвал Соломоновский и, как бы извиняясь, сказал, чтобы я не обижался. Оказывается, когда я ушёл, за меня вступились: очень порядочный и независимый начальник отдела прочности Малютин и ещё кто-то из старых работников. Я вспомнил, как состряпал Наумыч прошлую аттестацию и решил, что эта  продолжение той. Наумыча ещё Шланг и другие обвиняли, мягко говоря, в некомпетентности, а теперь бумеранг вернулся ко мне.

Как-то, проговорился, или сказал нарочно, Иерусалимов, что, будучи у Наумыча, говоря обо мне, тот сказал: «Да, ты уволь его». Он не любил свидетелей своего позора. Теперь все хотели передо мной как будто оправдаться, они, мол, тут не причём.

В это время развёртывалась работа по созданию ракеты Тополь-М, в кооперации с Днепропетровской фирмой на Украине. Соломоновский развил бурную деятельность по связям в кооперации с украинцами, которым была поручена разработка первой ступени ракеты. Ведущим конструктором по ракете, Соломоновский назначил Иерусалимова. Всё то, чем раньше занимался я, теперь делал Иерусалимов, Он с удовольствием выполнял свои функции и не безуспешно.

            Незадолго до этого периода мне дали почитать рукописные лекции по астрологии, которые где-то читались нелегально. Я, прочитав лекции, стал понимать как всё взаимосвязано в природе и стал интересоваться этими проблемами. Когда появились  печатная литература по астрологии, я прочитал и изучил всё, что публиковалось. Я стал применять астрологию к жизни. Для начала, я постарался узнать по дням рождения знаки, под которыми родились знакомые мне люди. Выяснилось, что большинство начальников родились под знаками Кота (или Кролика) по восточному календарю или Льва по европейскому календарю. Сталин тоже Кот. Иерусалимов – Лев, а этот знак «пройдёт по жизни с выпущенными коготками», как о нём написано. Я начинаю понимать, что он не так прост, как я о нём думал, а под дружескими отношениями скрывается что-то. Проанализировав ситуацию, я понял, кто в своё время инициировал письма от Садовника нашему руководству, чтобы меня заменили на Иерусалимова, и почему я попал в нынешнее положение. Меня интриговали и съели Соломоновский и Иерусалимов, а науськивал их Наумыч. Теперь осуществилась их мечта. Но я был даже доволен, что свалился огромный груз с моих плеч разных забот и волнений. Я становлюсь свободным. Амбиций у меня уже не осталось.
 
         Обмен.

Поняв, что на работе мне ничего не светит, я решил заняться домашними делами, ремонтом дачи и разменом жилья. Костя требовал, чтобы ему отдали квартиру родителей Аллы, в которой он жил с моей тёщей, женой и сыном. Я не соглашался на обмен с тёщей, и решил воспользоваться ситуацией, и решить вопрос кардинально. Моей маме уже больше семидесяти пяти лет, она перестала работать, жила одна и меня это очень беспокоило. Она одна, а у меня не хватало времени больше уделять ей внимание. Я не хотел, чтобы она осталась одна, да и в случае чего, квартира могла отойти к государству. Она согласилась жить вместе с нами. Теперь мне надо было уговорить Аллу, чтобы и она согласилась жить с моей мамой. Я всегда мечтал жить большой семьёй, чтобы у детей были бабушки. Я сам в детстве ощущал нехватку тепла бабушки и мне казалось, что нам будет легче жить. В конце концов, чтобы ублажить Костю, Алла, несмотря на свою неприязнь к маме,  согласилась с моим предложением и мы начали искать вариант съезда нашей квартиры и маминой в одну побольше. Не буду рассказывать все перипетии съезда. Скажу только, что однажды Алле сотрудница принесла, снятое со столба объявление, об обмене коммунальной квартиры в центре на две отдельные квартиры. Путём тройного обмена, с некоторыми трудностями, мы въехали всё-таки в эту квартиру в Скатертном переулке напротив церкви, где венчался Пушкин и Натали. Решающим фактором обмена оказалось моё «творчество» в старой квартире, оказавшее неизгладимое впечатление на женщину, которая въезжала в нашу квартиру. Я разрисовал комнату совмещённого санузла под аквариум, с водорослями и экзотическими рыбами, перерисовав их из книги Жизнь животных. Ещё я сделал шкаф в нише, из узких планок, с красивыми, большими литыми ручками под бронзу. Именно это и близость к её новой работе нам помогло. Трудности были со стариком, и пришлось для него искать ещё одну квартиру. Мои опасения о квартире мамы были не напрасны. Когда пошли и стали оформлять её квартиру, выяснилось, что там уже была ещё прописана какая-то чужая женщина. Но потом чиновники-уголовники дело быстро замяли, и мы совершили обмен.  Мне казалось, что новая квартира - это была награда за мои мучения на работе. Квартира мне нравилась, теперь мы жили все вместе: Алла, её мама Ольга Ивановна, моя мама, Наташа и ещё я. Четыре комнаты в сталинском доме с высокими потолками, с двумя балконами, большой кухней с холодным шкафом, с раздельным санузлом – всё это разительно отличалось от убогих хрущёвских квартир.        (Говорю, «убогие» и вспоминаю как мы радовались, когда в них въезжали. Всё в жизни относительно.) Мы вернулись к нормальным человеческим условиям. Сделали ремонт коммунальной квартиры. Живи и радуйся!

 
Ереван.

Костя пришёл ко мне и показал документ, из которого следовало, что он заплатил деньги в магазине «Автомобили» в Москве за микроавтобус Ереванского автозавода ЕРАЗ, но получить его надо в Ереване. - «Папа мне больше некого попросить, поэтому я тебя прошу поехать со мной в Ереван», - заявил он. Как можно отказать сыну после такой просьбы, и я согласился. Костя

 

подготовился к поездке по-деловому. Через нашего хорошего знакомого армянина он получил адрес в Ереване хороших людей, которые смогут помочь при необходимости. Он взял с собой два меховых спальных мешка, внутрь которых поместил две канистры бензина по сорок литров каждая, и ещё он прихватил с собой подарки (дефицитное кофе в зёрнах) женщинам бухгалтерии, с которыми он договаривался о дате приезда. Я только удивлялся его способностям и наличию у него большой суммы денег. У меня в то время почти не было денег. Костя купил четыре билета в купе поезда на нас двоих, чтобы нам никто не мог мешать в нашей акции. В назначенный срок мы пронесли небольшие сумки с вещами и два «мешка» с бензином в своё купе и вскоре поезд отправился в путь. Дорога долгая, в вагоне ехало много армян. Со многими мы успели познакомиться и вели разные беседы, но почти всегда главным в них становились взаимоотношения армян и азербайджанцев. Только недавно начался конфликт между ними, и я видел, с какой непримиримой ненавистью они говорили обо всём азербайджанском, а скорее о мусульманском. Генетическая память о давно прошедшем геноциде армян, видно разжигала их страсти. На второй день дороги наши «мешки» запахли бензином от непрерывной тряски канистр. А что будет, если в купе к нам зайдёт проводница? Я вылил на них флакон одеколона и теперь у нас в купе стоял одеколоно-бензиновый запах. Проводница, заходившая к нам, пока не обратила внимания на странный запах. Я успокоился. Наконец поезд прибыл в Ереван, и нас на частной машине доставили в общежитие при автозаводе. Общежитие - это одна большая комната с множеством коек, напомнило мне «зал Чайковского» в Кап Яре, где я переспал одну ночь по приезде туда первый раз. Но это общежитие было значительно хуже и было просто настоящей ночлежкой для шоферов. Я привыкший ко всему, лёг спать, а Костя с ужасом посматривал по сторонам. Вокруг сопели, вскрикивали и храпели уставшие люди. Костя не мог заснуть. Ночью один шофер дико закричал и как сомнамбула вскочил, бурча себе что-то под нос. Посидев на кровати, он снова лёг спать. Костя, натерпевшись волнений за бессонную ночь, потребовал скорее бежать отсюда в нормальную гостиницу. Но в начале мы пошли на завод за нашим микроавтобусом, и пришли в отдел снабжения. Там нам сказали, что возникли трудности, и сейчас конвейер по сборке машин остановлен, и завод стоит, а директор в командировке. Все наши уговоры, подарки не помогали, и нам предлагали ехать назад. Костя сник, вся затея проваливалась. Мы поехали, к рекомендованным нам, местным армянам за помощью. Не буду рассказывать все подробности наших действий, но скажу, что были мобилизованы все возможности местными армянами, и с нами стали разговаривать, а чтобы мы отстали, даже пустили на завод в цех сборки. Для меня завод как родной дом, ведь мне до этого времени пришлось много раз бывать на производстве и оно меня не пугало. Сразу же пошли к начальнику сборочного цеха и стали выяснять обстановку. Обнаружили, что имеются на сборке полусобранные машины, которые нужно доукомплектовать деталями, но начальник цеха сказал, что без команды главного инженера он ничего не может сделать. Пришлось ещё походить по заводу, пока я не попал на приём к главному инженеру. Теперь, собрав все свои силы и красноречие, я с видом бывалого и делового человека стал просить о помощи нам, не забыв сказать, что я работаю в оборонке. Не знаю почему, но главный инженер позвонил начальнику сборочного цеха и разрешил собрать нам машину. Славу богу, теперь всё зависит от рабочих цеха, и мы все оставшиеся дни провели в сборочном цеху. Здесь мы тоже окунулись в волну национализма. Как-то пришел в цех начальник охраны завода и стал ругать азербайджанцев. Распалив себя, он выхватил револьвер и стал им размахивать, угрожая врагам. Я не на шутку испугался, но всё скоро улеглось. Затем мне стали внушать, что мы в России не понимаем, какая угроза надвигается от мусульман. Мне подарили две газеты, в которых были обвинения их в желании подчинить себе Россию. Эти газеты до сих пор лежат у меня в сейфе на работе. Тогда я не придавал значения этим разговорам.

Конечно, мы давно перебрались в приличную гостиницу и там принимали наших армянских гостей, много нам помогавших в общении с разными людьми на заводе. Здесь мы узнали печальную весть о скоропостижной кончине академика Сахарова, самоотверженно боровшегося как Дон Кихот с «ветряными мельницами». Сердце его не выдержало. У меня всплывала картинка, как его недавно освистывали и захлопывали депутаты в Верховном Совете.  Наши дела, тем не менее, продвигались, и мы участвовали морально в сборке нашей машины. Под конец вдруг возникли снова трудности. Начальник отдела снабжения опять начал препятствовать в получении машины. Я пришёл к нему, и был удивлён его поведением, после моего похода к главному инженеру. Вспылив, я сказал ему, наверно, как я думал тогда, самые обидные слова: - «Вы хуже азербайджанца»!           - и хлопнув дверью, ушёл. На следующий день начальник отдела снабжения заболел, говорили, что у него заболело сердце. Я тогда, по своей наивности, не мог объяснить его поведения, но сейчас я предполагаю, что с меня просто хотели получить взятку, а я никак не реагировал. Потом начальник цеха, с которым у нас сложились дружеские отношения, позвонил главному инженеру, а тот сказал, что я его обманул, но разрешил нам забрать машину. Его заявление меня тогда просто шокировано, я не понимал, в чём я его обманул. В это время приехал из командировки директор завода. Может быть, это нам помогло. Распрощавшись с нашими друзьями, мы выехали на машине из ворот завода в направлении Тбилиси. Бензин, который мы привезли, очень нам пригодился. Когда мы выехали на шоссейную дорогу, которая шла вдоль ущелья, то после наших мытарств, стали ощущать душевное спокойствие, наслаждаясь прекрасными пейзажами. Мы преодолели все препятствия, Победные чувства, наполняли нас радостью выполненного долга. Впереди показалась бензоколонка, у которой стояло несколько машин. Мы остановились и встали в очередь, чтобы, на всякий случай, дозаправиться. Пришла наша очередь, и Костя пошёл платить. Вернувшись, он обнаружил, что пистолет уже вставлен в другое заправочное отверстие, только что подъехавшей машины. На наши возмущения никто не реагировал, как будто их не было слышно. Так продолжалось до тех пор, пока мы не остались одни. Мы были беспомощны и ощутили хамство, хвалёного кавказского гостеприимства. Я вспомнил, как мы с Колей гуляли одни в пошлое посещение Тбилиси, и как нас тогда нещадно, без тени смущения, обманывали в ресторане. Настроение наше испортилось. Скорее надо добираться домой в Россию. Приехали в Тбилиси и долго искали дом Алика, а когда с трудом его нашли, обнаружили, что из двигателя капает масло, да ещё стал плохо, с трудом переключаться рычаг скоростей. Радушный приём нам понравился, вечер провели за столом, и дружно решили больше своим ходом не ехать, а найти грузовик, чтобы спокойно добраться до Москвы.

                Так и сделали, нашли большой с длинным кузовом Супер МАЗ, привёзший сюда металл и возвращавшийся обратно порожним рейсом  в Москву. Шофер запросил с нас всего двести рублей, потому что для него важно было ехать обратно не одному, а с попутчиками. Мы не поверили своим ушам и даже его ещё раз переспросили. Он спокойно повторил свою цену. Мы поехали на шоссе, нашли подходящее место для заезда нашего ЕРАЗа в кузов грузовика. Загрузились и поехали, сидя с Костей в кабине МАЗа рядом с водителем. В тёплой кабине под мерное пыхтение мотора,  ощущение такое, как будто едешь на огромном корабле. Я понял, почему наш шофер хотел ехать не один, когда мы услышали на остановках разные истории о вооружённых людях, встречающихся на шоссе, о продаже автоматов, о стрельбе. Время было смутное. В начале мы ехали по дороге в горной местности, везде продавали палёную водку и шашлыки. Затем нас остановил грузинский гаишник. Когда я спросил, вернувшегося водителя:  - «В чём дело»? – он ответил: - «Да просто попросил десять рублей и отпустил». - Кто же будет «качать права» в этой глуши, себе дороже? – подумал я. Дальше дорога стала пустыннее, спускались сумерки, и ехать было не спокойно, тем более в горах раздавались звуки грома. Когда совсем стало темно, нас остановил военный патруль. Перед нами стоял солдат с автоматом наперевес, его спину прикрывало бетонное прикрытие, а офицер проверял документы. Нас предупредили, что в горах стреляют, и мы должны быть осторожны. Страх забирался в душу, но мы смело окунались в темноту на своём могучем корабле, мощными фарами освещая дорогу. Перед Гаграми опять стали попадаться посты, но нас уже не останавливали, видя московский номер на машине. Глубокой ночью приехали на бензоколонку в Сочи, но бензина там не оказалось. Пришлось тут же заночевать. Мы с Костей спали на полу ЕРАЗа в тёплых спальных мешках, а водитель в кабине на специальном спальном месте. Утром рано я проснулся от звука работающего мотора и понял, что мы уже стоим в очереди на заправку. Дальше дорога стала спокойнее и цивилизованнее, везде видны были признаки перестройки, появилось много мест, где можно было перекусить. Пообедали мы, наконец, прилично в частном кафе, купили продукты для подкрепления в дороге и благополучно заночевали за Ростовом на стоянке в куче машин. Утром наш водитель прицепил к своей машине другую машину типа КУНГ, потерпевшую бедствие, и с таким прицепом мы мчались километров сто. Наш шофер объяснил мне, что надо помогать друг другу в беде на дороге, так его воспитала жизнь. Мне понравился наш водитель, хорошо сложенный, рассудительный парень, тридцати шести лет. Он стремился всем помочь.  Как будто боялся в чём-то отказывать кому-либо, потому что дорога, как он думал, может отомстить. Нельзя, чтобы отказ повлёк негативную реакцию, и даже негативные мысли могли навлечь несчастье. Дорога сделала его суеверным и более благородным. Ближе к Москве стало морознее, на шоссе возникла гололедица, а далее опустился туман. Уцепившись за огни, впереди идущей машины, наш корабль в темноте успешно добрался до Москвы. Нашли место, и наш ЕРАЗ выехал из кузова МАЗа. Мы распрощались с шофером, с которым успели подружиться за эти три дня волнений и приключений дороги. Костя не повёз меня домой в центр на ЕРАЗе, а довёз до ближайшего метро, и уехал к себе домой. Я успел зайти в метро до его закрытия. По дороге, я в мыслях осуждал сына, за то, что он не захотел уважить отца и довезти до дома. Одновременно я оправдывал его тем, что мой ребёнок очень устал от волнений. Я, правда, тоже устал, но я же отец.

 
Год Змеи.

Судьба, змея решала по-своему. Заболела тёща. Алла стала нервной и неадекватно относилась к моей маме, недовольная любыми её действиями. Наташа выросла,  стремилась к самостоятельности и отдалялась от нас. Мама суетилась, стараясь всех накормить. Я чувствовал в воздухе наступающую грозу непонимания между нами. Теща после смерти мужа, потеряла всякий интерес к жизни и не лечилась, несмотря на очень высокое давление. Мы с Аллой никак не могли разобраться, как нам лучше спать. Я спал головой в направление на север, в соответствии с рекомендациями книг. А она так спать не хотела и часто спала валетом. Меня поражало её немотивированное упрямство. Скоро она мне отказала в самом святом в постели, отстраняясь от меня, и как-то капризно повизгивая. Я сказал ей, что если она не хочет спать со мной, то пусть уходит на другое место. Опять капризные, бессвязные возгласы, мол, меня не тронь. Вдруг я вскипел, упёрся спиной в стену и ногами стал её выталкивать. Она сопротивлялась, тихо повизгивая. Я был в бешенстве, силы были неравные, она ушла. Я был оскорблён. Мы перестали разговаривать. Опять был год змеи! Год измен. В голову лезли всякие нехорошие мысли. Не изменяет ли мне жена?

После такого стресса мне нужна была разрядка, и я договорился с Игорем поехать на Оку. Там целое лето отдыхал в палатке его старший брат, бывший адмирал, тяготившийся московской квартирой. Поехали двумя машинами. Игорь на Жигулях с женой и с сестрой, и её ухажёром. Я на своём сарае, Волге, куда на заднее сиденье Игорь подсадил мне женщину по имени Галя. Дорога дальняя, моя спутница на заднем сиденье всё время спала. На остановках разминались. Ухажёр пил всю дорогу настойку  элеутерококка, говорил, что она очень хороша.

Приехали на высокий берег Оки, поросший берёзовым, грибным леском, оставили машины и пошли вниз к реке, где на деревянном помосте стояла палатка, висели сети, а у воды стояла лодка. Так здесь отдыхал адмирал на природе, ловя рыбу, запивая водкой из ящика, стоявшего в палатке. Об этом я узнал позже, а сразу накрыли стол, из привезённых продуктов, и отпраздновали приезд. За столом я удивился, что здесь, наверно, нет рыбоохраны, кругом ловят рыбу на разные приспособления. Адмирал рассказал: «Когда меня посетила первый раз рыбоохрана, а у меня всегда стоит ящик водки, то, конечно, мы быстро познакомились. Я сказал, что тут вижу всех, кто занимается браконьерским ловом, и если они хотят, то можно их быстро всех поймать. Помолчали рыбоохранники, помолчали, а потом говорят: «А, как же будут жить люди»? Теперь я с ними дружу» Затем я с адмиралом поехал на лодке ставить сеть. Вечером пошли наверх к машинам устраиваться спать, договорившись утром вынуть сеть и рыбу. За время поездки небольшой вечеринки успели понравиться друг другу и ближе познакомиться, поэтому пошли наверх, уже почти обнявшись. Хмель снимал все условности, тем более понимая, что нас привезли специально друг для друга. Она была одинока, а я тоже стал одиноким. Наши тела стремились соединиться, я ощущал плотное тело, разогреваемое желанием, оно меня притягивало. Лёгкое платье подчёркивало женские прелести, я видел прекрасную грудь, не маленькую, но и не большую, но очень упругую. Хмель усиливал все ощущения и когда мы поднялись наверх, то, не доходя до машины, повалились на траву немного отдышаться, держа руки друг друга. Потом, накинув на головы свою куртку, я как страус целовался на виду у всех под курткой, сплетаясь в объятиях. Мы не говорили, а просто долго лежали, пока не протрезвели. Стемнело, и я стал разбирать машину на ночлег. В соседней машине уже спали. Я разобрал задние сиденья, и получилась большая ровная двухметровая площадка - двуспальная кровать, на которую я постелил параллоновый матрас. Достал белоснежное накрахмаленное бельё, которое хрустело, когда я его разворачивал. Положив на  матрас простыню, пододеяльник и подушки предложил Гале на них лечь. Когда она увидела белоснежную кровать, после пыли дороги, она с удовольствием забралась в машину. Я захлопнул заднюю дверь и погасил свет. Мы остались вдвоём в темноте. Все стёкла в машине, кроме передних, обращённых к лесу, были зашторены тёмными занавесками. Она мне робко сказала: «Может быть не надо»? Я ответил: «Надо, надо, всё будет хорошо». Заскрипели рессоры машины. Я обнимал тело, прислушиваясь к своим ощущениям, но душа моя была не здесь, а болела за то, что творилось у меня дома. Своё бессилие в домашних делах, я вымещал здесь, в машине, оттягиваясь, как говорят на всю катушку. Рессоры проскрипели почти пол ночи. Утром я поехал с адмиралом на середину реки, вынимать сеть. Ни много, ни мало, но мы вытащили две стерлядки и несколько других рыбёшек, как раз на хорошую уху и большую сковороду жареной рыбы. Подготовив рыбу, и оставив её адмиралу для готовки, вся, приехавшая компания, пошла купаться на песчаный пляж. На другом берегу был такой красивый почти белый песок, что все захотелось туда сплавать. Мы поплавали с Галей, повалялись и позагорали  на белом  песочке и, вернувшись на свой берег, решили собираться обратно, на обед. Света со своим ухажёром сидят на песке с кислыми сонными физиономиями. Я решил, что мы им мешали спать ночью, а настойка элеутерококка не помогла. Чтобы их развеселить стал кривляться перед Светой. Я встал и стал изображать гориллу. Искривив ноги, сильно втянув живот, сжав мышцы рук и груди, выставляя вперёд свою волосатую грудь. Как ни странно Света развеселилась и стала внимательнее ко мне присматриваться. Она со мной разговорилась и шутила. Игорь лежал и охал, что у него болит спина после долгой езды на машине. Я предложил ему походить по спине, говоря, что однажды в Карелии, в таком же положение, мне одна женщина походила по позвонкам, и совершилось чудо, боль прошла. Он поверил, и я стал осторожно пяткой одной ноги нажимать вдоль позвоночника. Всё шло хорошо, и я стал нажимать посильней, как вдруг что-то хрустнуло и Игорь заорал: «Хватит»! Он сказал, что хрустнуло в груди, ведь несколько лет тому назад он попал в автомобильную аварию. Он меня ругал последними словами, а я себя чувствовал побитым, виновным в его несчастье. Напряжение снялось только после застолья на стоянке у адмирала.

Забегая вперёд, скажу, что потом все боли у Игоря прошли, наверно, косточки встали на свои места, и он ещё меня и благодарил за это «издевательство».

Насладившись природой, накупавшись, уехали в Москву. Так получилось, что я и Света жили в центре и когда все оказались у своих домов, она пересела ко мне в машину, и мы поехали вдвоём. Почему-то её ухажёр с нами не поехал. Наверно, она его отставила, а я боялся, как бы с ней чего-нибудь не случилось, потому, что она была  сильно пьяна и вела себя не адекватно. Приехали к её большому дому с вогнутым фасадом на набережной. Я пошёл с ней в её квартиру. Сели на кухне и я стал её отпаивать чаем. Вообще, вид пьяной женщины мне был неприятен. Она была торговым работником, имела шикарную по тем временам квартиру, хорошо оборудованную, да ещё вела себя как-то вызывающе. Мне всё это не нравилось. Постепенно она пришла в себя, и у неё появились виды на меня. Время было уже позднее, домой я ехать не мог, и она позвала меня в спальню, на большую двуспальную кровать. Я засомневался, ведь я недавно был с Галей и почти ощущал её тело, но мужская гордость подтолкнула меня к ней. Я уже предвкушал новое приключение. Она разобрала кровать, надела ночную рубашку и, приглашая меня, буркнула: «Иди, прими душ». Я опешил, воспользовавшись предлогом, сказав, что я устал и не хочу принимать душ, взял её на руки и покатил на кровать, как брёвнушко. Она опять пробурчала: «Тогда иди спать в другую комнату, там лежит бельё». Я ушёл спать в другую комнату, с непонятным чувством: выиграл я или проиграл? Вот и всё, наутро распрощались как чужие. Она мне дала телефон, но я его потерял. Больше я её не видел.

С Галей с тех пор я много раз встречался в самых разных ситуациях.  Она для меня всегда была палочкой выручалочкой в моей непутёвой жизни, когда я не ладил с Аллой. Но любил я только свою жену, и какие бы бури не бушевали, я всегда с ней раньше мирился.

Наш разрыв с Аллой больше всего переживала Наташа. Дома была обстановка полного молчания и непонимания, все сидели по своим комнатам. Мама готовила еду мне. Алла остальным. Всё хуже и хуже чувствовала себя тёща. Пришёл день, когда ей стало совсем плохо, она мучилась, но ничего не помогало. Я слышу у себя за стеной, как она мучается и охает, но ничего не могу сделать – там Алла. Я очень обижался на тёщу из-за её бесхребетного характера. Она всегда становилась на сторону Аллы, даже если та была не права. В этот момент я стал её жалеть и говорить, про себя: « Я Вас прощаю, я Вам всё прощаю». Вдруг за стеной всё затихло, и потом я услышал, что она умерла. Неужели она меня услышала, думал я. После похорон, когда все разъезжались по домам и по дачам, я стал прощаться с Наташей. Обняв свою печальную дочку, поцеловал и сказал: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо, не волнуйся».
              У Склифосовского.

                1.Дорогие наши доктора.

            Начну свой рассказ с того, что произошло, до того как я попал к Склифосовскому. В результате многих столкновений с жизненными ситуациями, а также ударами судьбы по моей машине другими машинами в её заднюю часть, сосуды моего организма стали говорить, что они больше так не могут жить, и начали саботаж.  Однажды, ночью я трижды терял сознание в течение нескольких минут. Врачи направили меня на обследование. Вот этот длинный путь обследований и закончился госпитализацией для обследования и, возможно, последующей операции в институте имени Склифосовского, который оставил у меня неизгладимые впечатления.

            Пошёл я в начале в поликлинику. Народу там всегда много и ждать приёма врача приходится от одного до четырёх-пяти часов. Понятно, что нервы у всех разные, поэтому у некоторых просто поднимается давление или им становится дурно, или у них плохо с сердцем, а некоторые могут, как говорят, отбросить копыта от долгого сидения и ожидания. Я пока сидел в очереди всё время думал и думал, почему же такие большие очереди в поликлиниках и придумал. Врачи, наверное, работают для дяди, которому непрерывно пишут доклады о нашем здоровье. Придёшь к врачу, а он ещё что- то  пишет. Минутку на тебя посмотрит и опять пишет, а ведь он не писатель. Короче, не могут врачи освоить писательский труд, смекалки не хватает, правда не у них, а у начальников. Чтобы дядя был доволен и не мог ни к чему придраться, направляют нас врачи по любому поводу, по большому кругу, на анализы, обследования и консультации в разные места. В тех местах работают люди тоже умные, поэтому, чтобы дядя был доволен и снятия с себя всякой ответственности, направляют они нас дальше, подальше. Какое же государство такое может выдержать? Наш народ привык сидеть, в том числе и в очередях. А, всё почему? Да потому, что за дикцию у нас никто не отвечает, как говорил один классик. Вот и блуждает наш больной и нищий народ от одного врача к другому, а те делают вид, что  их лечат, за ту зарплату, которую  платят, делая вид, что им что- то платят.

Пока я про себя всё это произносил, подошла моя очередь. Выдали мне бюллетень о нетрудоспособности и предложили лечь в больницу. Моя жена была умная женщина и очень воспротивилась этому, поскольку тогда она меня очень любила и не хотела, чтобы я стал кроликом, подопытным. «Ты же не президент, с тобой возиться не будут, да и мрут в больницах, как мухи», говорила она. Я, честно говоря, тоже не хотел стать мухой, поэтому от больницы отказался, решив обследоваться самостоятельно.

По большому блату в одной из больниц  меня осмотрели, проверили какими то приборами мне голову и сказали, что  больной, наверное, будет жить, но хорошо бы получше  заглянуть, в голову на предмет всё ли там на месте. В другой большой больнице мне и заглянули в голову. Называется эта процедура томографией. Оказалось в голове всё на месте, но много лишнего в сосудах, правда, кальция, поэтому надо бы еще просветится ультразвуком. Конечно, заплатил за эту бесплатную услугу и покатился, как колобок, искать, где бы найти этот ультразвук.

                2.В автобусе, за колбасой.

            Машина моя разбита, поэтому катиться пришлось общественным транспортом. Еду в набитом битком автобусе, дышать не чем, а тут ещё женщина кричит: «Не дышите на меня!», другая кричит: « Не ложитесь на меня!», а мужик мямлит: «Да он у меня мягкий», и никак не может всунуть мятый билет в компостер. У выходной двери автобуса стоял мужик атлетического вида и с тупым лицом, судорожно цепляясь за поручни, мешал выходу другим пассажирам. Толпа поднатужилась и атлет, как ракета, вылетел из автобуса по баллистической траектории вместе с поручнями, а шапка полетела в другую сторону, и как подбитая птица всё это рухнуло об землю. Потом толпа вынесла меня на воздух из душного автобуса и поставила, слава богу, на землю.

Нашёл ультразвук в одном очень учёном институте. Созвонился по сотовому телефону с этим институтом. Мне сказали, когда можно приехать и сколько привезти денег. Приехал, прошёл через проходную, сижу в приёмной, жду. А, меня не ждали. Передо мной кабинет ученого, из которого он всё время куда-то ходит, с очень значительным видом, наверное, себя очень любит и уважает. Помощник учёного тоже суетится. Передо мной проходят, какие то люди без очереди. Жду, жду и всё время спрашиваю, когда же меня примут. «Ждите, ждите», говорит помощник учёного. Я смотрю ему в глаза, очень выразительно, и говорю себе, что, наверное, он забыл о моём звонке, ведь учёные не коммерсанты, не от мира сего. Так вот, просидел я, пока не ушли все посетители. В конце концов, выходит из кабинета большой учёный и говорит: « А, Вы, что тут сидите? У нас обследование платное». «Я для этого и пришёл», говорю ему. Тут он меня под руки хватает и с улыбкой на устах, почти несёт в лабораторию на обследование. В лаборатории меня уложили на стол и начали чем-то в меня тыкать. Потыкали, потыкали и сказали, что дело моё плохо, кровь в голове течёт с разной скоростью и ниже нормы, поэтому необходимо в течение года сделать операцию, такую же, как сделали президенту, иначе будет поздно. Правда я не понял, о каком президенте шла речь. А для лучшего, порекомендовали пройти обследование по сканированию шеи. После страшного заключения, отдал несколько новых сотенных бумажек и покатился в свою поликлинику.

            Прихожу к врачу в поликлинике и показываю заключение, которое мне только что дали учёные. Посмотрели это заключение, повертели, покрутили, прочитали его на просвет и говорят мне, что не знают, что это такое. Посоветовали снова обратиться за разъяснениями к учёным. Ничего себе разрыв между наукой и практикой! Пришлось звонить учёным по телефону. С трудом дозвонился, спрашиваю, что это за зверь, который сканирует шею и где его можно найти. Учёный отвечает, что это всё общеизвестно,  марку аппаратуры он не помнит, и, вообще, что же он лекцию должен читать по телефону. Так я толком от него ничего не добился. Скоро он вообще стал вешать трубку, до конца не договорив. Потом думаю,  если человек хорошо знает своё дело, то ему ничего не стоит, объяснить, кому угодно  свои рекомендации, и стал снова звонить учёному, хотя моё мнение об его учёности очень заколебалось. На моё несчастье,  когда снова звонил, попал в другое место и на мой вопрос услышал нехорошее хихиканье и ответ: «А, этот…» Дали мне другой, телефон, снова дозвонился и говорю: «Пожалуйста, объясните, что мне дальше делать! Ведь я Вам деньги заплатил!» «Вы щто, колбасу покупали?»- услышал я  ответ на не совсем русском языке, как будто кто- то отмахивался от назойливой мухи. Вот, думаю, хорошо устроился, сидит в кабинете, лаборант работает, помощник деньги собирает, а он даже не соизволит объяснить, что пишет его контора.

                3.Уберите свои коленки.                Делать было нечего, поэтому направили меня на всякий случай в Боткинскую больницу, где врачи профессионалы быстро разобрались в моих проблемах и направили меня на консультацию в институт имени Склифосовского. Покатился я туда на метро.

            В метро можно иногда и посидеть. Сядешь, опустишь голову, глаза закроешь и думаешь: как бы женщина или пожилой человек не подошёл к тебе. Как бы не пришлось уступить тёплое место. Но опасность подстерегает со стороны, с которой её не ждёшь.  Модно стало ходить с дипломатами (чемоданами) с твёрдыми углами. Очень некоторым  хочется быть похожими на настоящих дипломатов, но документов нет дипломатических, поэтому дипломаты используются как хозяйственные сумки. Кстати, в дипломат входят шесть бутылок из-под водки. Так вот, когда эти дипломаты со своими дипломатами стоят рядом,  удары твёрдыми углами приходятся как раз в коленки, сидящего пассажира. Сижу я, значит, в тесном вагоне метро, мечтаю о том времени, когда закончатся мои хождения по врачам, и вдруг бац по коленке чем-то тяжёлым, а затем ещё и по второй. Ну, очень больно! Промолчал. Входит другой дипломат,  прямо ко мне подошёл и сопит надо мной. Руки у них, что ли дрожат, или ещё что, но опять мои коленки очень заболели от очередных ударов. Я, конечно, завопил от боли. «Да, у меня там кныги», сказал дипломат кавказской национальности. Зачем он мне сказал про книги? Скорее всего, там были деньги или бомбы, уж очень больно болели коленки! Напоследок меня совсем добил молодой человек похожий на студента. После моих нервных замечаний, он сказал: «А Вы уберите свои коленки!» Наверное, он был действительно очень умным  и студентом, потому, что я, тупой, до сих пор не знаю, куда их можно убрать. Может быть за спину!

                4.Мне, как раз, сюда и нужно.

В конце, концов, хотя и с разбитыми коленками, но я добрался до института Склифосовского и попал на приём для консультации к профессору. Профессор очень быстро со мной разобрался и сказал: «Проведем обследование и, если потребуется, сделаем операцию сосудов шеи». Надо сказать, что институт, люди и всё, что я там увидел, произвело на меня такое глубокое впечатление, что говорить обо всём могу только в превосходной степени. Профессор мне тоже понравился и я решил, что, несмотря на негативное отношение к больницам, лягу на обследование, а дальше посмотрим. Сразу пошёл к врачу, который записывает на госпитализацию, для своего оформления. Страх  перед больницами, перед операциями заставил меня задать глупый вопрос: «А, смертельные случаи бывают при таких операциях?» «При плановых операциях, конечно, не бывают»,    сказала мне врач и оформила мои документы. Затем дала направления на анализы крови, в том числе на СПИД и сифилис.

            Через несколько дней, она мне позвонила домой и сказала, что я могу приезжать в больницу. Тут же перечислила вещи, которые надо взять с собой. На следующий день я приехал в больницу, сдал верхние вещи в камеру хранения,  поднялся в своё отделение и оказался в своей палате.

 

                5.Палата № Х.

            Чтобы  чуть- чуть ощутить, куда я попал, надо сказать каково было первое впечатление, от увиденного. Огромная территория, заполненная различными корпусами, эстакады по которым машины скорой помощи въезжают на этажи зданий, прямо в хирургические палаты, вертолёты, подлетающие с больными и ранеными и садящиеся на специальную площадку - всё это впечатляло, и даже появилась гордость, оттого, что и мы не лыком шиты. Когда я вошёл в корпус и стал подниматься на лифте, меня приятно удивили надписи на стенах, смысл которых был в том, что здесь всё бесплатно и не надо ни за что платить. А мне говорили совсем наоборот. Лифт доставил меня в моё отделение, и я оказался в длинном коридоре, из которого шли двери в палаты. Сразу захотелось посмотреть в окна на московский пейзаж с высоты птичьего полёта, Главный корпус возвышается над близлежащей окрестностью, а я находился почти под крышей. Отыскал в центре маленький верхний золотой куполок с крестом церкви Большого Вознесения, в которой, как известно, венчался Пушкин Александр Сергеевич, а потом, чуть в стороне, и свой дом и свои окна. На душе стало легче. Москва красива и днём и вечером, когда медленно закатывается за горизонт солнце и ночью со своей цветной рекламой и освещением. Потом, я часто наблюдал ранним утром, как быстро, на глазах, поднимается огромное красное светило. Зрелище, которое каждый раз завораживает, так оно красиво!

            В палате стояло пять кроватей и холодильник. Занято было только три, и одна стала моей. Состоялось знакомство. Ивану уже сделали операцию по замене сосуда в области живота,  который связан с системой кровообращения ног, но, несмотря на это, его ноги невыносимо болят, он не может спать, и всё время просит, чтобы ему делали обезболивающие уколы наркотиками. Сестры ругаются, говоря, что он станет наркоманом, но, видя его мучения, продолжают помогать ему уколами. Михаил Николаевич только готовится к операции сосудов ноги, но ходить уже почти не может. Пётр Иванович, сухощавый старик, у которого плохо циркулирует кровь в ногах и руках, почти бездыханно лежит на кровати, не говорит и всё время спит. Четвёртым лежу я, почти здоровый, но с неправильным кровообращением в шее и голове, и робко изучаю обстановку, в которую я попал. Пока ничего утешительного. Потом, в коридоре я познакомился с Серёжей, гигантского роста, похожего на нового русского, но очень приветливого. Он мне сказал, что лежал в нашей палате, но после того как умер его сосед, перешёл в другую палату. Шея его с одной стороны имела шрам от проведенной ранее операции, а на другой стороне была заклеена повязкой, которую наложили недавно после второй операции на сонной артерии. С ним уже проделали то, что, возможно, предстояло пройти мне, и всё у него было хорошо!  Я повеселел. А после того, как он сказал, что мне очень повезло, потому что я попал туда, куда нужно к настоящим специалистам своего дела, самым лучшим хирургам, настроение моё стало прекрасным.

 

                6.Конвейер.

            На следующий день меня включили в конвейер лечебных процедур. Конвейер - это различные процедуры, которые делаются медсёстрами. Утром почти всем втыкают иголку в вену руки, в которую из бутылки, подвешенной на высоком штативе, течёт, или капает, лечебный раствор по трубочке. Это называется капельницей. Затем приносят каждому свои лекарства, кому-то делают уколы, кого-то возят на различные процедуры, делают перевязки и многое, многое другое. Между процедурами привозят завтрак, обед и ужин. Здесь многих спасает холодильник, в который родственники во время посещений складывают любимые и полезные и вкусные вещи.  Еда скромная, почти вкусная, но некоторые от неё отказываются, хотя, наверное, такая пища и нужна больным. После капельницы, лекарств и других процедур хочется спать, поэтому первое время многие, в том числе и я, проводят в сонном состоянии. Следующим утром меня будят, но я даже не могу открыть глаза, во всём теле сонная слабость. С трудом открываю глаза и вижу над собой глаза и нос, а всё остальное голубое и белое, и шприц в руке. Это сестричка пришла брать у меня кровь на анализ. Я сказал, что кровь на анализ уже сдавал, и продолжил свой сон. Действительно, перед тем как лечь в больницу я ведь сдавал кровь на различные анализы. Через некоторое время пришёл молодой человек, очень раздражённый и отчитал меня за то, что я не отдал свою кровь. Это, оказалось, был врач нашей палаты. Я пытался сказать, что я лёг сюда только на обследование, а не на операцию, и меня пока не надо к ней готовить. «Будете делать, то, что я скажу!» отрезал он. «Я же, не в Освенциме», тихо буркнул я. На следующий день мне пришлось отдать свою драгоценную кровь. Потом я подружился с сестричкой, которая отнимала у меня кровь, и мы вместе подсмеивались над этим инцидентом. Вообще сёстры и молодые и постарше  очень внимательные, даже ласковые, в чистых халатиках и шапочках и белых, белых  носочках, порхающие между больными, произвели на меня неизгладимое впечатление своим добросовестным отношением к работе. Не всё так плохо у нас, если есть такие люди, работающие за зарплату, о которой даже стыдно говорить. Постепенно я вживался в больничную атмосферу, начались беседы между собой, рассказы о наболевшем, воспоминания о прошлом, суждения о нынешних политиках и, вообще, о жизни.

 

                7.Михаил Николаевич.

Михаил Николаевич рассказал, что ему второй раз повезло с врачами. Первый раз был во время войны. Во время наступления нашей армии, молодой боец смело атаковал противника, ворвался в дом, расстреливая фашистов, и вдруг разорвался снаряд.…Очнулся в полевой госпитальной палатке, весь забинтованный с ног до груди,  тела не чувствует, как будто его и нет. Недалеко кипела вода, готовились к операции. Пилой должны были отпилить ему ногу. Вдруг в палатку вошёл маленький человек, весь белый, как дед-мороз, выслушал доклад врачей, постоял, подумал и подошёл к раненому бойцу. Взял этот дед мороз большую иглу и стал тыкать ей через бинты в ногу, которую собирались отрезать. Спрашивал бойца, чувствует ли он уколы этой иглы. Когда дело дошло до большого пальца ноги, оказалось, что он ощущает уколы, и тогда белый человек отменил операцию. Так была спасена правая нога молодого человека. Потом его отправили в тыловой госпиталь во Владикавказе. По прибытию в этот госпиталь Миша сразу попросил у совсем юной тоненькой черноглазой сестрички, чтобы она принесла ему палочку. Сестра плохо понимала по-русски, но всё-таки принесла ему веточку с дерева. Какое же было удовольствие просовывать веточку под бинты и доставать оттуда насекомых, которые им питались. Так началось лечение. Он запомнил на всю жизнь врачей: белого человека и добрую полную женщину, армянку, которая выходила и поставила его на ноги. Войну он закончил в Берлине.

              Второй раз повезло Михаилу Николаевичу здесь, в институте имени Склифосовского. На его счастье молодые хирурги должны были провести испытания своего изобретения, специального оборудования для проведения операций и чистки сосудов. Его предупредили, что операция может окончиться неудачно, но он решился, согласился стать подопытным кроликом. Как говорят, не проиграл. Операцию ему сделали на сосудах левой ноги. После операции врачи рассказали, что из сосудов извлекли почти полкилограмма всякой гадости. Операция, вероятно, была не простая. Состояние больного вначале было неважное, а рана плохо заживала. Врачи сами делали перевязки, интенсивно применяли различные процедуры, лекарства, уколы и их упорство и личная заинтересованность принесли свои плоды. Была спасена вторая нога, уже старику, бывшему солдату Михаилу Николаевичу, а молодые, но уже опытные хирурги, может быть, станут профессорами.

 

               

8.Иван.

            Ивану, простому работяге, совсем не повезло. На моих глазах развёртывалась его трагическая история. Несмотря на сделанную ему операцию, кровообращение в ногах не улучшалось, и боли не проходили. Все ночи напролёт он не спал, стал очень раздражительным и по любому поводу ругался матом.  И вот, при очередном обходе, профессор после осмотра провёл ладонью по ноге Ивана ниже колена, показав, где надо отрезать. Начиналась гангрена. Быстро, на каталке, санитары увезли Ивана на операцию. Только к ночи его привезли с забинтованной культёй. На кровать установили приспособление, которое позволяло подтянуться, чтобы сесть, очень похожее на стрелу подъёмного крана с ручкой вместо крюка. На некоторое время в палате стало тихо. Во время   посещения его женой, тихой, скромной женщиной, Иван начал мечтать вслух, о том, как вместо ноги ему сделают протез в виде ботинка, потом ему выделят бесплатно автомобиль и они, на старости лет, будут на нём ездить. Вероятно, они давно об этом мечтали. Жена, как могла его утешала и поддерживала.  Но не долго длилось это счастье. Буквально, через день продолжились боли в обеих ногах. Болела оставшаяся нога и та, которую отрезали. Опять потянулись бессонные ночи, продолжились бесконечные уколы, лекарства, процедуры. Ничего не помогало. Теперь Иван сам попросил отрезать ему вторую ногу. На этот раз всё произошло, как в ускоренном кино, и уже через час его привезли и положили на кровать без обеих ног. Остаётся только удивляться терпению, мужеству и вере в светлое будущее этого простого человека. Дай бог, чтобы ему всё-таки повезло.

                9.Милиционер.

Наконец пополнилась палата пятым больным. Это был старик лет под восемьдесят, с красной волевой командирской физиономией,  густой седой шевелюрой и совершенно слепой. Сопровождала его бабушка, которая сразу заявила, что они из МВД и сюда попали, как бы случайно. Вселение происходило буйно, от врачей чего-то требовали и в довершение, когда бывшему милиционеру поставили капельницу, он так махнул рукой, что иголка улетела к соседу. У старика плохо функционировали ноги, но, наверно, и голова, потому что он не понимал, где находится, и постоянно просил свою жену, то посадить его в кресло, то накрыть его пледом, то дать покурить, то ещё что-то. Бедная женщина объясняла, что они не дома, а в больнице. Вёл себя он как избалованный маленький ребёнок. После того как выяснилось, что здесь вылечить не смогут, а могут только отрезать ноги. Бывшего милиционера увезли.

               

10.Пётр Иванович.

После этого вдруг заговорил Пётр Иванович: « Да ему надо голову отрезать, а не ноги!» Я впервые услышал его голос, меня удивили его оригинальные рассуждения, и мы разговорились. Оказалось, что он приехал из Приморья к дочери, врачу по специальности, и она поместила его в больницу. Сам он крестьянин, много повидавший в своей жизни. Довелось ему изведать полной мерой плоды всех экспериментов, которые ставились в нашей стране над народом и, особенно,  над крестьянским народом. При царе Николае пострадали его родители. Во время войны 1914 года у  отца погиб брат, а у матери отец. Затем после победы Октябрьской революции и прихода к власти Ленина у родителей пропали все деньги, которые они получили от продажи имущества и вложили в заём « Свобода», выпущенный правительством Керенского. В детстве, уже при Сталине, он видел и ощутил, как раскулачили его отца. Сначала приходили комсомольцы и отбирали «излишки», потом отобрали всё и отправили в ссылку. Отец не выдержал всех издевательств судьбы и тяжёлого труда заболел и умер. И всё-таки их большая семья выжила, встала, как говориться, на ноги и жила  не богато, но в достатке. Затем война, унёсшая жизнь двух старших братьев и принесшая много страданий и лишений. После войны, денежная реформа 1947 года унесла все сбережения. Опять надо было начинать всё заново. Умер товарищ Сталин, начал чудить Хрущёв, правда, жизнь при нём стала полегче и посвободнее. Потом жизнь пошла лучше, но началась перестройка. Первоначальные  надежды на неё не оправдались. Ну и так далее. Ельцин и Гайдар со своими реформами, отобрали деньги, накопленные на новый дом, а Ельцин с Кириенко отняли деньги на машину с помощью очередного мошенничества, теперь называемого дефолтом. Вот и получается, что в России честным трудом всё равно не заработаешь, а если заработаешь, то отберут. Что остаётся? Только пить и воровать, да смеяться. Пьют в сельской местности повсеместно. Воруют, всё что можно и нельзя. Молодёжь стала употреблять наркотики. Убийство человека стало просто, рядовым событием. Крестьяне чуть-чуть пожили, как это не смешно, во времена правления Хрущёва и Брежнева. До этого фактически сохранялось крепостное право административное, в нынешнее время оно стало крепостным правом экономическим.  Кому такая жизнь нужна? Кириенкам, наверное. Президент наш Ельцин практически большую часть времени правит страной с койки палаты реанимации больницы, как в известной русской народной сказке Иван-дурак, лёжа на печи. Или за бутылкой. Он оказался слабаком, и как говорится не по себе срубил сук. Всем заправляют разные чиновники. В стране беспредел. Самое главное, что все, кто был у власти, хотели осчастливить страну, на словах, то есть, хотели  сделать как лучше, а получалось как всегда плохо. Это изречение Черномырдина войдёт в историю как самая яркая характеристика нашей страны в этом столетии. Правда, себя наши правители не забывали никогда и ни в чём себе не отказывали. Как можно жить, когда весь народ нищий в самой богатой стране. Верх безнравственности. Конечно, в нашем неспокойном мире, с вечной борьбой, могут возникать сложные экономические ситуации, требующие проведения денежных реформ. Хотя, американцы не делают этого, потому, что они уважают себя и свой народ. Наверное, для этого надо быть джентльменом. Действительно, реформу любую можно провести, но только честно и тогда её поймут, и поддержит народ. Ведь, если бы при реформах деньги индексировались по золотому курсу, и замораживались даже на несколько лет, то есть отдавались через эти несколько лет государством, народ мог бы жить и работать спокойнее, не прятать свои сбережения в долларах, с верой в своё будущее.  Никто никогда тогда не сказал бы, что наше государство непредсказуемое и грабительское.

            Больше послушать мне Петра Ивановича не довелось. Его выписали. Капельницы сделали своё дело, на ногах и руках пропала синева, и ему стало лучше.

               

               

11.О крестьянах замолвите слово.

После рассказов Петра Ивановича я вспомнил, о чём писал Дидро в статье «Крестьянин» помещённой в Великой французской энциклопедии XVIII в. Вот что он писал, довольно давно: «Горе стране, где крестьянин действительно беден! Это может произойти только у нации, которая сама стала бедной, у нации, прогрессирующий упадок, который стал заметен по самым своим зловещим признакам».

«Торговля деньгами создаёт только движение знаков, которые сами по себе ничего не стоят. И только земля порождает истинные богатства, ежегодно воспроизводимые, богатства, обеспечивающие государству твёрдые, независимые от моды, видимые доходы…»

«Произвольное налогообложение совершенно явно препятствует всем усилиям крестьян, уменьшает капиталы, которые они могли бы вложить в землю. Следовательно, оно подрывает корни доходов государства, распространяя возмущение и страх, оно душит всякие зародыши процветания».

«Бедность крестьян делает почти бесплодным всякое налогообложение и не даёт никаких средств, для существования государства».

Французы давно поняли эти простые, казалось бы, истины и  пользуются плодами знаний, посеянными Великими энциклопедистами. Но демократы не успели их почитать. Хорошо бы и нам понять, что надо любить свой народ и всячески создавать благоприятные условия для работы и жизни.

12.Курильщики.

            Зачем я стал Вам рассказывать про эту больницу? Дело в том, что всё это происходило в отделении сосудистой хирургии, а все больные, которых я там видел КУРИЛЬЩИКИ. Курение способствует болезням сосудов, а больные сосуды приводят к заболеванию различных органов курильщика, и я отчётливо это понял, и мне стало страшно.  Причём, несмотря на то, что им запрещено курить, многие из них продолжали курить и после операций и даже после ампутации ног, в любом месте, где придётся, в туалете, на лестнице, по закоулкам. Курить я, конечно, бросил и всех пытаюсь убедить в необходимости это сделать. А для чего я рассказывал свои страшные впечатления? Чтобы Вы бросили курить.  Когда курильщиков собирается больше двух, начинаются разговоры о политике, о разных наболевших вопросах, благо, что можно говорить обо всём. Чего я только не наслушался. Попробую рассказать о некоторых высказываниях и дискуссиях в среде курильщиков.

 

 

 

13.Мировые, глобальные проблемы.

Несмотря на неважное состояние со здоровьем, людей, умудрённых большим жизненным опытом, продолжают интересовать болезненные проблемы, которые возникли в последние годы и, особенно, в связи с распадом СССР.  Россияне как будто без войны потерпели поражение, в результате которого значительные территории  с русским населением оказались отторгнутыми от России. Это Крым и Ново Россия на Украине, Северные области в Казахстане, некоторые территории в Прибалтике, Приднестровье в Молдавии и т. п. Во время существования СССР никого это не интересовало, поскольку было одно государство, и границы были установлены без учёта, того, какое там проживало население. Теперь же русскоязычное население оказалось оторванным от своей Родины и, учитывая националистические настроения, царящие в новых независимых государствах, попали в тяжёлое, угнетённое состояние, несмотря на то, что многое сделали и делают для развития этих территорий. Этот нарыв, созданный безответственными политиками, живущими сиюминутными интересами со временем всё равно вскроется, и хорошо бы, чтобы это произошло без крови. Каков же выход?

            Многие русскоязычные люди бегут в Россию, беспокоясь о своём будущем, и это один из выходов, не в пользу экономик независимых государств. Создание русских автономий, путём проведения референдума, наиболее демократичного способа волеизъявления, может задержать русскоязычное население в этих государствах, снимет напряжённость, не повлияет разрушительно на экономику, но нереально из-за тупого национализма. Не исключено, что русские, натерпевшись унижений и нового ига, восстанут и завоюют себе независимость с оружием в руках, как когда- то, прогнав, Хан Батыя. А может быть возобладает разум, и страны с русскоязычным населением объединятся, чтобы вновь стать могучим государством, ведь вместе жить легче и спокойнее. Ни один из этих вариантов нельзя исключить. Эту головоломку, придуманную нынешними политиками, ещё долго придётся решать следующим поколениям. А зачем?

            В течение нескольких веков создавалось русскоязычное пространство в России. Это огромное достижение, которое трудно переоценить. Благодаря этому многочисленные народы смогли общаться, обмениваться знаниями и достижениями культуры, обогащая этим, друг друга. Экономическое пространство взаимно дополняющее, позволяло обеспечивать стабильность и живучесть государства. Понятно, что веник труднее сломать, чем отдельную веточку. Но, чтобы Вы не говорили, руководители независимых государств, вдохнув свободы, не хотят этого понять, как дети не хотят слушать советы родителей, умудрённых жизненным опытом. Каждый хочет пройти свой путь по своему, набивая себе свои шишки. Сейчас все хотят дружить с Америкой, которая выиграла соревнование с коммунизмом. Правда, американцы относятся к нам так же, как мы относимся к дикарям, да ещё и побаиваются нашей непредсказуемости. Ведь мы с нашей самобытностью такое сотворили со своим народом и страной, что это будет трудно исправить нескольким поколениям. России надо тоже искать свой путь. Конечно, путь дружбы  Америки и России наиболее продуктивен для обеих стран, особенно в борьбе с нарастающими национализмом, экстремизмом и другими измами во всём мире.          А может быть все эти проблемы надуманы? Ведь живут же русские эмигранты по всему миру, сохраняя русскую культуру и традиции часто не хуже чем в метрополии. Сейчас во многих странах люди вынуждены изучать английский язык, чтобы приобщиться к американской культуре, музыке, компьютерам и другой технике. Разве плохо было бы, если бы мы знали с детства ещё и английский язык. Вероятно, те, кто борются с русским языком, являются бездарными гуманитариями, поэтами, писателями, надеющимися, что их будут больше печатать на своём языке, и они смогут прославиться на национальной волне и обогатятся. Может быть, всё дело в экономике?

                14.Где наше достоинство?

От глобальных проблем переходят к насущным. Низкая зарплата, пенсии установленные, пришедшими к власти, демократами, довели население до нищеты и ущемляют достоинство человека на фоне безудержного разгула ловких нуворишей, освоивших методы ограбления своего народа и страны. Почему-то в России уровень зарплаты всегда ниже, чем в цивилизованных странах. Ещё А.М.Горький писал, что зарплата русского рабочего до революции была в пять раз меньше, чем американского. А сейчас заплата русского рабочего и даже инженера аэрокосмической промышленности в пятьдесят раз и более, ниже, чем американского. Докатились в светлое будущее! Вместе с тем, директора предприятий и номенклатура прекрасно устроились, установив себе зарплату мирового уровня. Если в советское время, зарплата директора была в три - десять раз выше средней, то сейчас она возросла в шестьдесят, сто  и значительно выше, средней. Кроме того предприятия обросли коммерческими структурами, всегда подконтрольными директору, от которых он легально и нелегально получает доход, иногда значительно больше зарплаты. Недаром директоров называют жирными котами. Коммерческие структуры, созданные на предприятиях, это практически посредники между предприятием и потребителями продукции, которую на нём можно производить. Фактически, используя людские и другие ресурсы предприятия, коммерческие структуры     присваивает прибыль этого предприятия. Как это может быть? Да очень просто. Все это знают, но делают вид, что это новое в экономике. На самом деле, это узаконенное воровство. Представьте, что вы работаете и получаете зарплату на предприятии, а кроме этого, создали своё   коммерческое предприятие. Далее вы нанимаете работников предприятия в своё родное предприятие по трудовым соглашениям с минимальными ставками и, иногда, несколько освобождённых сотрудников, которые будут получать зарплату только у вас. Все остальные ваши сотрудники получают зарплату на обоих предприятиях, а работают, обычный рабочий день. Они, якобы, так здорово работают, что успевают делать в два раза больше, чем остальные. На самом деле, учитывая, что ваше предприятие создано с ведома директора, начальники этих сотрудников закрывают глаза на то, что эти сотрудники практически не работают по основной работе. Таким образом, они фактически обворовывают всех тех, кто выполняет за них основную работу. Кроме этого воруется у коллектива стоимость помещений, оборудования, тепла, электричества, телефона, интеллектуального потенциала, ранее созданного, и многое другое, о чём сразу и не вспомнишь.  После этого, ясно, что за это вам придётся платить, и проще и надёжнее платить директору. Конечно, здесь рассказывается о самой примитивной, но типичной схеме воровства, на самом деле она может принимать самые изощрённые и изобретательные формы. А народ молчит. Что-то не слышно, чтобы выходили на демонстрации против директоров, которые во всём и виноваты. Никому не хочется связываться с директором, да и рычагов для воздействия на директоров не осталось. Лучше получать хоть какую ни будь зарплату, чем ни какой, и потом ходить по судам, в поисках правды. Правдоискателей на Руси много, но её ещё никто не нашёл. Здорово она прячется! А, кому на Руси жить стало хорошо?

                15.Какая-то номенклатура.

Номенклатуре разного ранга жить стало ещё лучше. Так вот, кто устроил все эти катаклизмы для народа, чтобы жить ещё лучше! При советской власти был феодально-номенклатурно-бюрократический строй, ограниченный партийной бюрократией, которая провозглашала, что она защищает трудящихся. Номенклатура побаивалась партии. Ей очень надоело бояться. Свершилась революция,  партию прогнали, партийцев пристроили, и понеслось.…Теперь феодальный, номенклатурный и бюрократический строй стал неограниченным. Посмотрите, как все пересели на «Мерседесы», как строят огромные виллы, как приватизируют огромную собственность, как прокручивают бюджетные деньги, используя своё служебное положение и взятки. Это называется бизнес по-русски. Поскольку номенклатура это бывшие коммунисты, значит, коммунисты все захотели стать капиталистами. Вот, в чём дело. В общем, коммунисты ушлые ребята. Сперва они ограбили царя и всех богатых, затем заставили весь народ бесплатно работать на них, пугая капитализмом, а теперь, под видом демократов, прихватывают всё, что создал народ тяжёлым трудом, чтобы самим стать капиталистами. Из всего этого следует, что номенклатура, неограниченная, грабит и ворует легально и нелегально. Не даром говорят, как хорошо быть генералом и лучше работы в мире не найдёшь. Работать за бесплатно наоборот, почему-то никто не хочет, но работают. Рассказывали и такую быль, о том, как два авиационных инженера, американец и русский, работавшие рядом на площадке и представлявшие свои боевые истребители на выставке за границей, как-то завели разговор о зарплате. Оказалось, что они, за одинаковую работу получают почти одинаковую плату. Здорово! Только американец исчислял свой заработок за час, а русский за месяц, как у нас принято. А, как вам понравится такое, что все кто связан с так называемой секретностью в оборонке, добровольно подписываются в том, что они лишаются гражданских прав, наравне с преступниками или идиотами, а иначе не смогут работать по специальности. Вот Вам и крепостное право. За секретностью, в большей части скрывают общеизвестные вещи, но надо, чтобы враг этого не знал, а заодно и свой народ. Фактически правительство не доверяет людям, которые и являются опорой государства, а их, наверное, половина страны. Но все молчат.

               

16.Опять, кто виноват?

Кто же во всём виноват? Да два козла, Горбачёв и Ельцин, потому как они оба по восточному гороскопу козы, а, наверно, они мужики, значит они козлы. Вот, что могут наделать два безмозглых  козла с многомиллионным народом. Конечно, надо уметь: обещать людям всё, глядя им в глаза и не выполнить ни одного обещания.  Потом ничего не остается, как замаливать грехи, обращаясь к богу, в которого не веришь. Бог ничего им не простит. Лицемерие - оружие номенклатуры. Правда, до них было немало зверей, но козлов, вроде не было.

Горбачёв помог капиталистам сломить советскую империю, а нам выбраться из дерьма.  Эти разговоры уже всем надоели, но всё равно продолжаются. Дело может дойти до драки или до курительной революции.

               

 

17. «Это» всех интересует.         

Много говорят в курилках об «этом» или об «этой» революции. Говорят, что, мол, некоторые церковники и, вообще, пожилые люди очень осуждают телевизионные передачи, журналы, газеты, в которых показывают такое, что глаза хочется закрыть. Безобразие! Наверное, если не нравится лучше не смотреть и не осуждать, потому что это нужно молодым, чтобы научиться лучше любить друг друга. Человечество веками, по крупицам собирало и воспевало опыт любви. Самое притягательное для  людей и животных это любовь. Так сотворил мир Бог. Так, пускай молодые люди научаться любить, и испытают всё в любви, чтобы дожить до старости и не надоесть друг другу. Возможно, что это даже укрепит семью.

            Да, говорит другой, вот я посмотрел фильм на кассете «об этом», где всё в натуре, трёхчасовой, и у меня после этого, как отрубили. Конечно, оргии не могут слишком долго длиться, во всём нужна мера, нервы не выдерживают. Зато теперь кругом много книг и лекарств, только выбирай.

            Некоторые вспоминают, как они искали в детстве хоть какую-нибудь информацию «об этом», и не находили. Достать, что–нибудь на эту тему, можно было только подпольно. И вот дожили до старости и только узнали, про это, но уже  стало поздно. В общем, любите, пока любится!

            Есть у нас хоть, что-то хорошее? Конечно. Вот мы болтаем о чём угодно и пока не боимся, что нас могут посадить в места не столь отдалённые. Мы радуемся, что нам разрешают говорить. Вот до чего мы дожили! Стало возможным купить всё, что угодно. Плохо то, что нет денег и очень трудно их заработать честным путём. А, всего-то нужно, только создать такие условия, чтобы люди могли честно работать и достойно жить. Вот так, всё просто.

                18.Почти, здоров.

            Пока я Вам рассказывал о выступлениях в курилках, жизнь в больнице шла своим чередом, работал конвейер: лечили, делали процедуры, хирурги делали операции, что-то отрезали, вырезали, кого-то выписывали почти здоровым, кого-то инвалидом, а кто-то умирал.

            Наконец, через три недели, подошла моя очередь для обследования моих сосудов. Готовили меня, как к операции. Вечером меня помыли, сделали клизму и побрили это самое место. Утром, голенького, положили на каталку, накрыли простынёй и повезли куда-то. Привезли к какой-то двери и перед ней оставили. Вокруг никого. Лежу и думаю, какой я голый и беззащитный, возили меня как покойника, а теперь и совсем забыли. Вспомнил, как уже пожилой человек, стеснялся  побрить это самое место, и не хотел идти для этого к медсестре. Соседу он говорил: « Да, тебе хорошо, у тебя, наверное, большой». После того, как сосед ему сказал, что у жеребца «этого» совсем не видно, но зато, когда надо, понимаешь? Он побрился, вернее, его побрили. В общем голым лежать неуютно.  Я, в это время, уже совсем замёрз, как вдруг, дверь отворилась, и меня туда ввезли.

            Ввезли и положили как бы на постамент, сняли простыню и начали колдовать около этого самого места. Затем воткнули в пах, в вену иглу и запустили туда какую-то жидкость, чтобы с её помощью исследовать мои сосуды. Процедура неприятная, но терпимая, тем более что результат оказался положительным. На этом закончились мои впечатления от пребывания у Склифосовского.

            Бежал я оттуда, как ошпаренный, с мечтой поскорее пойти на работу. Правда, состояние моё было не самое приятное. Я чувствовал все свои сосуды, и обострились старые болезни. Что делать? Извечный вопрос.

               

19.Как же жить?

По врачам ходить я больше не захотел. Решил обратиться к книгам, благо их стало много, на любой вкус.

            Я и раньше, таким образом, спасался. При нашем образе жизни и питании очень быстро наступает момент, когда начинают барахлить разные жизненные органы человека. Что-то вроде кризиса.  В молодости я целый год бегал от инфаркта. Очень здорово помогло, но тяжело. Когда стало лучше, бегать бросил. Интуиция подсказывала, что, что-то не так, да и знакомый врач не одобрял бег, говоря, что это бег за инфарктом. Потом это частично подтвердилось на опыте известного пропагандиста бега доктора Амосова. Он вынужден был начать жить со стимулятором сердца. Правда, многие бегают и очень довольны.

            Следующий раз, через много лет, когда наступил очередной кризис, я отдыхал на одном из пустынных островов на Волге. Жили в палатках, катались на катере, на водных лыжах, ну и ловили рыбу. Однажды вечером за кружкой водки разговорились о здоровье, и выяснилось, что есть люди, в прекрасном здравии живут по книге какого-то американца и голодают. Мне дали эту книгу, самодельную, напечатанную на машинке. Сейчас, почти в любом книжном магазине можно купить эту книгу П.Брэгга «Чудо голодания». В течение полутора лет, на сколько это можно в наших условиях, я придерживался советов книги. Эффект удивительный. Жизнь стала прекрасной, появилось здоровье и силы, хотелось жить и работать, бегать и ещё чего-то другого. Впрочем, голодание это суровое ограничение и, вероятно, подсознательно организм со временем, когда кризис проходит, начинает сопротивляться ему. Так и случилось, через полтора года одно воспоминание о голодном дне, будоражило весь организм. Пришлось прекратить голодание. Впоследствии все мои попытки начать голодание провалились.

                20.Учитесь у П.Брэгга.

И, всё- таки, я снова обратился к П.Брэггу, наивысшему для меня авторитету по проблеме здоровья.

Поль С.Брэгг в своей книге «Построение мощной нервной силы» призывает всех нас: НЕ ОТКЛАДЫВАЙТЕ ВЫПОЛНЕНИЕ ПРОГРАММЫ СОЗДАНИЯ  НЕРВНОЙ СИЛЫ.

Так начинайте же сегодня, сейчас, выполнение программы, представленной в книге. Кратко отметим главные пункты.

1.         Прекратите чрезмерные нервные траты. Созерцаниями и ясностью ума избавьтесь от беспокойств, страхов, отрицательных эмоций, которые истощают вашу нервную энергию. Противопоставьте этому вашу ясную цель и уверенность, что вы можете достичь ее.

8 часов глубокого ночного сна. И по возможности найдите время подремать после полудня.

Примите программу питания, которая сделает вас чистым и здоровым. Не употребляйте безжизненную пищу и питье, а также искусственные стимуляторы, такие как кофе, чай, табак, соль, кола, очищенный белый сахар и т. д. Ешьте преимущественно фрукты и овощи, сырые и правильно приготовленные. 24-часовое голодание каждую неделю, только с водой, лимонным соком и медом. 7 – 10-дневное голодание в различное время года избавляет ваш организм от ядов.

 

4.         Ежедневно упражняйте свое тело. Совершайте прогулки на свежем воздухе быстрым и медленным шагом, стимулируя циркуляцию.  Плавайте, танцуйте, играйте в подвижные игры. Заставляйте все 600 мускулов вашего тела действовать.

5.         Дышите глубоко. Направьте жизненно необходимый кислород в нижнюю часть легких. Кислород – самый большой нервный стимулятор.  Сырые фрукты и овощи в вашей диете наполнены кислородом, а ваши очищающие голодания увеличивают объем кислорода в вашем теле. С помощью глубокого дыхания вы очистите кровь от ядовитого углекислого газа и наполните каждую клетку тела кислородом.

6.         Ежедневные водные процедуры в теплой и холодной воде. Солнечные ванны.

7.         Держите свои эмоции под контролем. Не напрягайте ваши нервы,  хотя это достаточно трудно.

8.         Расслабляйте ваши нервы. Естественный ритм жизни - это напряжение, а затем расслабление, подобно сердцебиению. После напряженного действия вы должны автоматически расслабляться.

9.         Наслаждайтесь жизнью. Не забывайте развлекаться и забавляться. Успех, материальная обеспеченность – это хорошо. Но самое лучшее – это наслаждение жизнью. Пойте и танцуйте, свистите и напевайте про себя. Держитесь подальше от тех, кто сеет печаль и раздоры. Старый мир – это сумасшедший дом. Делайте все, чтобы он стал лучше.

 

Здесь, на мой взгляд, сформулированы основные принципы здорового образа жизни. Они здорово отличаются, от того к чему нас приучили с детства. Главное, говорили нам, это учёба, работа и ещё раз работа, а потом всё остальное. Кто-то работал за идею, кто-то за деньги, чтобы достичь благополучия. Благополучие, это, когда есть квартира, дача, машина,  жена и дети. Но главное это хорошо закусить и выпить. С детства я помню, какие обильные столы накрывали в праздники, часто даже места на столе не хватало. Ну и мы, повзрослев, продолжаем традиции. Такая вот жизнь с перееданием, частыми и обильными выпивками, курением, малоподвижным образом жизни и стрессами на работе и в жизни приводит к тем кризисам в здоровье, о которых я упоминал. Действительно, утром, в спешке, человек, что-то поел. Не успевая, как следует, пережевать пищу, запил кофе или чаем. Набив желудок, поехал на машине на работу. Желудок с не пережеванной пищей и с разбавленным желудочным соком не может усвоить эту пищу. На работе, получив определённую порцию стресса,  часто кое- как, опять наспех поев, наволновавшись, человеку не грех иногда и выпить с коллегами. На самом деле пить на работе не хорошо. На работе проходит большая часть жизни от 9 до 12, а иногда и больше часов в день. Далее опять машина и дом. День за днём проходят как в калейдоскопе. Зато дома можно как следует нажраться и отвалиться без сил на диван к телевизору, с сигаретой, а потом заснуть. И так далее. Жизнь, по-своему, увлекательная. Конечно, бывают и выходные, когда можно заняться спортом, каким-то физическим трудом, посидеть в сауне или в бане, а потом всё равно хорошо выпить и поесть шашлычка. Вероятно, это не скомпенсирует накопленного стресса и приобретённого живота. Теперь понятно, почему П. Брэгг на первое место поставил нервы, потом питание, физическую нагрузку и всё остальное. Ведь, почему-то говорят, что нервные клетки не восстанавливаются. В молодости мы этого не понимали и даже пренебрегали этими понятиями.

                21.Упражняйте и уважайте своё тело.

Прочитав ещё множество книжек, я выбрал из них наиболее приемлемый и не очень обременительный для меня способ более, менее здорового образа жизни, чтобы восстановить своё подорванное здоровье.

            Утром, проснувшись, я выпиваю, лёжа от одного до трёх стаканов кипячёной воды, в зависимости от времени года и желания. Желудку это очень нравится.  Затем делаю трёх минутный массаж лица, головы, глаз, носа, ушей  и шеи, растирая их тёплыми рукам и кое-где слегка постукивая. Затем, не спеша, встаю и приступаю к зарядке.

            История с зарядкой случилась так: Однажды, в хороший зимний день я с приятелем поехал на станцию Раздоры, где он играл в волейбол, а я болел за него и гулял по лесу. Ко мне подошла женщина и предложила купить книжки издательства «Физкультура и спорт». Книжки были дешёвые, и чтобы поддержать коммерцию, я их купил. Одна из этих книжек называлась «Гимнастика тибетских монахов». Когда дома, я её прочёл, я понял, что эта гимнастика для меня. С тех пор, я каждый день делаю гимнастику тибетских монахов. Всего пять упражнений, позволяют напрягать и расслаблять важнейшие части тела. Вот они:

            Каждое из пяти упражнений делается 21 раз. Правда, начинать надо с трёх, в первую неделю. Каждую неделю надо прибавлять по два упражнения. На десятой неделе делается 21 упражнение.

            Упражнение первое. Стоя, расставив руки в стороны на уровне плеч, вращаться вокруг своей оси, по часовой стрелке, смотря перед собой. После остановки, сложить руки ладонями друг к другу и сделать три глубоких вдоха и выдоха. Головокружение пройдёт.

            Упражнение второе. Лёжа на спине, вытянув руки вдоль тела ладонями вниз, ступни ног под прямым углом, производим глубокий вдох и одновременно поднимаем вверх голову, доставая подбородком до груди и ноги со ступнями под прямым углом и прямыми коленями. Небольшая выдержка, выдох и возвращение в исходное положение.

            Упражнение третье. Стоя на коленях, пальцы ног параллельны полу, руки на поясе, делаем глубокий вдох и отклоняем голову и тело назад вокруг поясницы. Выдержка, выдох, возвращение тела в вертикальное положение, опустить голову, руки и плечи вниз.

            Упражнение четвёртое. Сидя на полу, ладонями вперёд и вниз, опираемся на пол, сзади тела, подбородок прижат к груди. Производим глубокий вдох и поднимаем таз вверх, становясь на подошвы, а голову закидываем назад. Напрягаем живот и таз. Выдержка, выдох и возврат в исходное положение.

            Упражнение пятое. Лицом вниз, опираемся руками на ладони вытянутые вперёд и на пальцы ног, согнутые параллельно полу вперёд. Руки и ноги прямые согнуты соответственно  в кисте и в стопе. Голова закинута назад, тело прогнуто в пояснице вниз. Глубокий вдох, Голова поворачивается, так чтобы подбородок как можно сильнее прижимался к груди, таз поднимается вверх. Подошвы и пятки стоят на полу. Получается буква Л, только голова убрана внутрь. Далее выдержка, выдох и возвращение в исходное положение.

            Эти упражнения способствуют наращиванию биополя, разработке суставов и хрящей, открывают и очищают каналы желез и органов, тренируют сосуды и улучшают самочувствие.

            Через некоторое время, после того как я стал делать эти упражнения, меня многие стали спрашивать, каким образом я так изменился в лучшую сторону. Я похудел, исчезли живот и второй подбородок. Помолодело лицо. Появились силы.

            После гимнастики следуют водные процедуры и утренний туалет. Очень хорошо действует душ с циркулярной головкой, которая раскручивает струю и усиливает её действие на тело. Вот таким душем я пользуюсь, чередуя горячую и холодную воду. Сильной струёй хорошо помассировать различные точки на теле, в зависимости от потребности. Правда, иногда не успеваю, и каждый день  не принимаю душ, особенно, зимой.

            Перед завтраком хорошо выпить чистой воды с яблочным уксусом, но после еды ничего не пить в течение двух часов. Ну, наконец, завтрак, после чего поездка на работу общественным транспортом, чтобы хотя бы какое-то время походить пешком. Машину я использую в случае крайней необходимости, да и из-за бесконечных пробок на улицах Москвы, езда не доставляет уже удовольствия.

               

                22.Кушать надо с умом.    

            Поскольку я говорил о завтраке, необходимо поговорить о еде, которую мы должны есть. Если вы в свой автомобиль зальёте не тот бензин, не то масло, не ту тормозную жидкость, не тот антифриз и т. д., он либо откажет сразу, либо будет плохо работать, и потом откажет. А вы знаете, какой едой надо заправлять ваш организм? Оказывается, каждому нужна своя пища, наиболее полезная. Лучше всего это можно определить с помощью кольца привязанного к ниточке длиной 20-30 см. Надо держать двумя пальцами за ниточку, так чтобы кольцо находилось над едой, и спросить, подходит ли вам эта еда?  Кольцо будет качаться либо к вам, либо поперёк. Если к вам, значит, еда подходит, если поперёк, то наоборот. Но этот способ, довольно сложный, и не каждый сможет его освоить. Я тоже не смог, поэтому нашёл некоторые рекомендации в книгах и ими пользуюсь. Привожу некоторые рекомендации из книги Бодхи Атама «Питание по звёздам».

            Диеты по дням недели:

            ПОНЕДЕЛЬНИК.

            Следует быть осторожнее, не раздражать желудок слишком жирными блюдами, избегать солений, маринадов, алкоголя, кондитерских изделий, вообще уменьшить количество мучных изделий, не слишком солить пищу, не употреблять копчёности. Рекомендуются молочные продукты, овсяная каша, фрукты (кроме цитрусовых), ягоды (кроме кислых). Исключается всё острое, томаты, чеснок, лук.

            ВТОРНИК,

            Если вы любите еду с приправами, то вторник - ваш день. Вы можете, есть пищу с высоким содержанием белка, есть острое (если ваша диета это позволяет): лук зелёный и репчатый, чеснок, томаты, болгарский перец, соленья, маринады, а также бобовые, каши из зерновых, яйца. Не следует перегружать еду сладкими и мучными блюдами.

            СРЕДА.

            Рекомендуются овощи, особенно морковь, свёклу, цветную капусту, разнообразную зелень. Хороши в этот день различные салаты, каши с всевозможными добавками и, особенно, блюда из тыквы, также орехи, сухофрукты, соки, ягоды. В этот день лучше избегать мясной и молочной пищи или хотя бы уменьшить употребление животных белков и жиров. Лучше заменить их соевым белком, бобовыми, растительными жирами.

            ЧЕТВЕРГ.

            День свободный в выборе диеты. Не злоупотреблять сладостями и уменьшить употребление корнеплодов, особенно картофеля. В этот день хорошо провести очищение печени, употреблять желчегонные продукты, например, лимонный сок и оливковое масло. Если вы проводите еженедельно суточные голодание, то лучше всего его начинать в четверг после обеда или ужина.

            ПЯТНИЦА.

            Лучше всего есть сладкие блюда, фрукты, фруктовые соки, ягоды, мёд, орехи, овощи любые каши и мучные изделия. Следует избегать мясной и рыбной пищи, яиц, грибов, очень острых блюд. Если вы проводили суточное голодание, то выходить из него рекомендуют картофельным отваром или супом. Рецепт: вода, картофель, лук, немного соли, растительного масла и лимонного сока. Такой суп является одним из лучших средств очищения кишечника.

            СУББОТА.

            Не переедайте. Употребляйте пищу богатую кальцием и фосфором (шпинат, орехи, капуста, огурцы, яйца, сухофрукты, клубника, черника, сливы, сыр творог, грибы). Полезен лук, а вот чесноком лучше не злоупотреблять. Хороши горькие травы: тархун, рейхан. Можно включить и сладкие блюда, но не слишком много. Избегать следует острой пищи, жареных, копчёных, и сырокопчёных, а также консервированных продуктов. Будьте осторожны с алкоголем, лучше не употреблять крепких напитков.

            ВОСКРЕСЕНИЕ.

            Организм максимально активен и легко усваивает все виды пищи.

            Конечно, не надо следовать этим рекомендациям с педантизмом фанатика, желательно придерживаться, в общих чертах, прислушиваясь к голосу своего организма, и научиться ему доверять. Вот и всё!

               Кроме этого в книге приведены списки продуктов, рекомендуемых для 144 знаков зодиака, с учётом восточного гороскопа. Вот вам и инструкция чем «заправлять» разные организмы.

            Недавно я узнал, что организм усваивает пищу в соответствии с тремя суточными циклами или ритмами:

 

ПРИЁМ ПИЩИ. С 12 до 20 часов. Кушайте на здоровье, но с умом.

УСВОЕНИЕ ПИЩИ. С 20 до 4 часов. Отдыхайте.

УДАЛЕНИЕ ОТХОДОВ ШЛАКОВ И ТОКСИНОВ. С 4 до 12 часов. Отдыхайте. Пейте воду. Можно кушать только фрукты, пить соки.

Теперь ясно, почему утром не хочется есть, а при позднем ужине трудно заснуть. На всё воля божья. Делайте сами выводы. Я свои, сделал.

               

23.Грешите и кайтесь.

Но это не всё. Рекомендуется ограничить потребление соли и сахара, белого хлеба и булок, белого риса, картофеля, бананов, кукурузы. Фрукты ешьте сырые и только на голодный желудок, не менее чем за 20 минут до еды.

            Желательно раздельно питаться, но, говорят не обязательно. Хорошо бы хотя бы отучиться есть хлеб с мясом, рыбой или другими белками. О еде можно говорить бесконечно. О ней написано масса книг. Но каждый должен сам подбирать себе диету, опираясь на современные знания и прислушиваясь к своему организму. Если  что-то заболело, подберите и пейте травы вместо чая.

            Попробовав, приведенную диету, вы удивитесь, насколько разнообразнее стали питаться, а главное правильнее. Диета не очень строгая, но имеются  ограничения, которые помогают организму наилучшим способом усваивать поступающую пищу. Реализуется принцип: «Грешите и кайтесь». Кушайте и голодайте.

            Очень важно научиться расслабляться. Конечно, не водкой или вином, как многие, будучи студентами, это делали после экзаменов, чтобы освободить голову для новых знаний.

            На самом деле, необходимо помогать мозгу избавляться от лишней работы. Наш замечательный мозг управляет всем телом, каждой его частичкой и на эту работу он тратит не мало сил, чтобы всё держать под контролем. Примерно 80% своей мощности мозг затрачивает на управление мышцами лица и только около 20% на всё остальные мышцы. Значит, если расслабить мышцы лица и мышцы шеи, рук и ног, наш мозг тоже совершенно расслабиться и освободится от ненужной работы. После этого хочется спать. В таком состоянии можно заниматься аутогенной тренировкой для самовнушения самому себе, что надо бросить курить и начать вести здоровый образ жизни! Ну, хотя бы не здоровый, а приближенный к здоровому. Как же расслабиться? Рассказываю очень кратко.

            Проще всего, если лечь на спину и в начале расслабить, по очереди, руки и ноги, поднимая их немного вверх, а затем позволить им упасть под собственным весом, и так до семи раз. Потом, тоже самое проделать с головой, и приступить к расслаблению мышц, расположенных на лице.  Глаза повернуть внутрь, устремив взгляд на кончик носа, естественно своего, и затем закатить глаза вверх, стараясь посмотреть на свой затылок. Подобные упражнения делают йоги, чтобы достичь состояния медитации. Далее, начиная со лба и до подбородка, делаются различные гримасы, напрягающие и расслабляющие мышцы. Например, морщить лоб, крутить глазами, смеяться. Потом улыбаться, двигать щёки, выпячивать губы.  Наконец, вытаскивать, как можно больше язык, загнув его вниз, а ещё надо открывать шире рот и зевать. И всё до семи раз.

            С помощью такого расслабления можно в течение десяти минут отдохнуть от самой тяжёлой работы или быстрее заснуть после возбуждения. Помните, нормальный сон сбережёт ваши нервы. Привожу ещё несколько советов для скорейшего засыпания и хорошего сна. Если, лёжа в постели, вы будете задерживать дыхание и не дышать, сколько сможете выдержать, то через некоторое время сможете заснуть. Можно перед сном съедать ложку мёда или выпивать настойку пустырника, а может помогать тёплая ножная ванна. Ищите. Главное, чтобы вы хорошо высыпались. Хочу сразу же рассказать о том, как надо выходить из состояния расслабления или сна. Лёжа на спине, с закрытыми глазами, протяните руки вдоль тела и сожмите кисти в кулак. Вдохните, а затем резко одновременно откройте глаза, громко выдохните и вскиньте вверх руки, разжав кулаки и растопырив пальцы. Вспомните, как часто бывало трудно проснуться. Теперь вы сможете легко вставать после сна.

                24.Дышите и добивайтесь.

            Не могу никак остановиться. Надо чуть-чуть рассказать ещё о глубоком дыхании. Йоги это дыхание широко используют. Они его, наверное, и придумали или открыли. Я давно был знаком с подобным дыханием, и оно всегда приносило пользу. Стоило глубоко подышать, как бы направляя мысленно энергию дыхания в то место, где появилась боль, и скоро боль проходила. Дыхание это называется брюшным. Правильное брюшное дыхание происходит тогда, когда при глубоком вдохе живот почти не поднимается, а растягивается как мячик в направлении низа живота. Вот. Польза от глубокого дыхания очень большая, но мало людей могут выдержать долго его режим. Старайтесь, когда это можно, дышать глубоко. Вдыхайте на счёт 6, задержите дыхание на счёт 6 и выдыхайте на счёт 6. Счёт подбирайте наиболее подходящий для вас. Тренируйтесь! Проверяйте своё здоровье. Если вы сможете задержать своё дыхание только, на 15 сек, вы не здоровы. Если на 45 сек, вы вполне здоровы.

            Ну, стал я вполне здоровым, скажет иной читатель, а для чего? Курить нельзя, пить, и есть, почти нельзя, а женщины? Про женщин я здесь ничего плохого не говорил. Всё, что не запрещено законом, разрешено. Бог нас наделил сексуальными чувствами, а бороться с ними трудно, наверно, и не нужно.

            Много людей живут в одиночестве и теперь доподлинно известно, об этом много пишут, занимаются самоудовлетворением. Это не только молодёжь, но и взрослые. Пускай занимаются, если это им нравится. Лишь бы им было хорошо.

Но, всё-таки, хочу сказать, что йоги рекомендуют мужчинам не разбрасываться своей спермой, и в момент оргазма не допускать её выброса. Простейший способ  этого, надавливать на семенной канал в районе заднего прохода средним пальцем вместе с указательным и безымянным. Так можно добиться полного или частичного прекращения выброса спермы.  Этим вы предотвратите потерю энергии, необходимой организму.

            Наверное, человек живёт не для того, чтобы наполнять свой желудок, даже чем-то вкусным. У каждого должна быть поставлена какая-то цель, к которой надо стремиться и целеустремлённо достигать её. Психологи говорят, что надо «тупо бодаться», чтобы достичь поставленной цели. Это значит, что нельзя бросать начатое дело, если что-то не получилось. Надо его отложить, а потом  снова и снова начать его «тупо бодать». И вы добьётесь! Достижение - это тоже счастье!

               

 

25.Будьте счастливы!

Вот некоторая часть того, что я хотел вам передать из своего передового опыта. Из многих книг по крупицам собирались знания, помогающие приспособиться к этой жизни. Скорее всего, эти знания дошли до нас из глубокой древности. Всё, что пишут в книгах достойного внимания о здоровье человека, в большой части идёт из Индии, Китая и Тибета, из мест, где по преданиям и гипотезам не было потопа. До потопные знания, о которых Вы кое-что узнали, помогут вам наслаждаться жизнью и стать счастливыми в современном мире!

            Раньше иностранцы говорили советским людям: «Какие вы счастливые»! и добавляли: « что не знаете, какие вы бедные». Теперь мы знаем, что мы бедные, зато станем действительно счастливыми! Вы узнали о настоящих ценностях!

            Если вы дочитали до этого места, значит, мы вместе испытали все прелести и кошмары здравоохранения и нашей жизни. Значит, обсудили массу глобальных проблем и, чтобы не сойти с ума и не отдать концы, готовы последовать за мной и испытать мой режим жизни, а главное, хотя бы, бросить курить. По крайней мере, я на это очень надеюсь. Спасибо за это Склифосовскому!

            Я в своём опусе не пытался давать подробное наставление, как вам дальше жить. Я просто хочу вас заинтересовать и привлечь внимание к  самому себе, а не ко мне. За подробностями лучше обратиться к более толстым книгам. Чтобы начать своё оздоровление, надо иметь только желание. Я начал с зарядки и постепенно добавлял дополнительные приёмы оздоровления, по мере вхождения во вкус этого дела и пополнения своих знаний. Сейчас я прекрасно себя чувствую и наслаждаюсь жизнью. Доказательство этот рассказ, напечатанный на компьютере для Вас.

Москва.                Декабрь 1999г.               

Послесловие.

Каждый человек должен приспособиться к этой жизни, найти тот единственно правильный путь своего поведения, при котором он сможет создать для своего организма оптимальные условия существования. Надо создать инструкцию по эксплуатации своего организма. Ведь если нарушать инструкцию по эксплуатации какого либо устройства, то оно неминуемо испортится и выйдет из строя. Человек всю жизнь пытается найти эту инструкцию. В зависимости от того, как близко он подойдёт к познанию своей инструкции, тем дольше он будет жить и работать. Но большинство людей не задумываются над этим и надеются на медицину, что его испортившийся организм кто-то починит. Эта надежда призрачна, медицина не всесильна. Только сам человек способен продлить свою жизнь, но для этого он должен поработать над собой. Поняв эту простую истину, я стал изучать опыт пишущих людей по оздоровлению организма. Возможно, что многое имеется в йоге, но она мало доступна. Я использовал для своего дальнейшего оздоровления, в дополнении к тому, что я написал ранее в Склифосовском, опыт Семёновой по паразитам, опыт питания по группам крови Д Адамо, систему оздоровления по Нишу и опыт Мирзакарима Норбекова. На этих четырёх вопросах я остановлюсь, и буду писать далее, хотя этим не исчерпывается круг вопросов.

Когда я прочитал о паразитах, то меня это очень поразило.

Но суть не в этом, а как определить, что у меня тоже есть паразиты? Поэтому через Интернет я нашёл поликлинику, где за небольшую плату проводят анализ на паразитов. К моему удивлению, у меня нашлись паразиты, как сказал врач, мало. Тут же началось лечение, а на прощание я получил гранулы для лечения дома от паразитов. Это лечение основано на методе Фолля. Мне он показался гениальным. Вот, как я его понял: Все в природе вибрирует. Вибрируют паразиты, бактерии и все органы в организме. Зная резонансную частоту вибрации, можно определить в каком состоянии находится источник вибрации и есть ли он вообще. Если паразита ввести в резонанс он разрушится и рассосётся в организме. А теперь расскажу, как это выглядит реально. Я сел и положил голые столы ног и ладони рук на металлические пластины, подключённые к компьютеру. Врач нащупывает биологическую точку на пальце руки с помощью иглы, которая передаёт информацию в компьютер. В компьютер заложена информация о нескольких десятков тысяч разных объектов. Перебирая различные диапазоны вибрации, врач судит о наличии паразитов, и, давая соответствующее вибрационное излучение, их уничтожает. Кажется, как просто. Я не знаю, были ли у меня паразиты, и исчезли они совсем, но могу сказать, что я почувствовал некоторое облегчение, косвенно подтверждавшего эффективность этого метода. Кроме того, есть некоторые организмы, для которых не разработаны компьютерные программы, и с ними нельзя расправиться. Эффективность метода я почувствовал, когда заболел бронхитом и никак не мог от него избавиться. После лечения методом Фолля, я через день выздоровел.

            Если же сказать какой болит орган, то можно определить его состояние и лечить. Я посоветовал обратиться к методу Фолля одной своей знакомой, у которой диагностировали рак матки. Не знаю от чего, но после нескольких сеансов лечения по методу Фолля и небольшого хирургического вмешательства диагноз не подтвердился.

            Я уверовал в этот метод и взял его на вооружение.

Помните, что мы окружены огромным количеством паразитов, бактерий и других живых организмов, и все они хотят кушать. В конце то концов, они нас всё равно съедят, но хотелось бы, чтобы это случилось попозже.

            «Мы есть то, что мы едим», сказал великий мудрец. О важности правильного питания не стоит говорить, это все понимают, но едят всё подряд.  Я стал питаться по группам крови и мне теперь не надо думать, что же покушать. Раньше я старался, как можно больше разнообразить пищу, а оказалось, что многое из этого многообразия мне нельзя есть. Основное достоинство этой системы в том, что она направлена на поддержание иммунитета организма и снижение ожирения. Наш организм при правильном питании способен справиться со всеми невзгодами и болезнями. Для себя и друзей я составил таблицу. Эта таблица сделана по книге о питании по 4 группам крови и постоянно уточняется, поэтому целесообразно изучать первоисточник. Но это не всё. Имеется много требований по приёму пищи, но они трудновыполнимы современному человеку. Например, такие:

Кушать надо с двенадцати до двадцати часов.

Не совмещать ряд продуктов между собой ( Белки - углеводы, мясо - молоко и т.д.).

 Обеспечить баланс продуктов инь и янь.

Не запивать пищу водой (жидкостью).

Соки и фрукты есть на голодный желудок.

Есть и другие ограничения, которые я не применяю.

Приблизительную таблицу своего питания по таблице каждый может составить для себя сам.

Таким образом, я питаюсь по звездам в недельном цикле, по группе крови в части продуктов. Ем с двенадцати до двадцати часов, стремлюсь к раздельному питанию, а жидкости пью отдельно от всего. В результате такого питания, я поддерживаю своё здоровье, и даже улучшил свою внешность.

Пришла пора рассказать, как я усовершенствовал свои физические упражнения после прочтения книжки Ниши. Главная и важнейшая мысль у него  о том, как функционирует периферийная кровеносная система ног и рук, мне показалась очень близкой. Упражнение смыкание стоп и рук в районе груди обеспечивает улучшение периферийного кровообращения ног и рук и благотворно действует на весь организм. Этим упражнением я начинаю и заканчиваю день в постели, в течение, около десяти, пятнадцати минут. Вторая важная мысль, это вибрации ног и рук улучшают периферийное кровообращение. Для этого первым, что я делаю, ложусь на пол, на спину для упражнения номер два тибетских монахов. Я поднимаю вверх руки и ноги и вибрирую ими около одной минуты. Очень важная мысль, что для хорошего здоровья позвоночник должен быть прямой. Поэтому я слежу за осанкой, сплю на ровной постели и выпрямляю позвоночник при своих упражнениях. Лёжа на полу, на спине, я стремлюсь убрать зазор между полом и поясницей, между полом и шеей. И ещё я ввёл в свои упражнения хождение вибрирующей походкой  и упражнение «Рыбка», - лёжа на спине, совершаются волнообразные движения телом в боковых направлениях. И ещё одно отступление. Когда я ложусь в постель, я смотрю, чтобы мои ноги и руки были бы соединены.

            Последнее уточнение. Я пересмотрел своё отношение к психике. Я понял, какое огромное значение имеет психическое начало человека. Имеются данные, что в результате психических эмоций у человека происходит изменение химического состава крови, который может влиять на состояние различных органов. Науку о психике ещё ждут новые замечательные открытия, Искренняя вера человека может творить чудеса. Отсюда заговоры и молитвы, внушения и другая «чушь», в которую мы раньше не верили. Египетские фараоны верили, и в доказательство своих мужских достоинств, держали в руках большой каменный фаллос. Вера в хорошее, даёт хорошие результаты и наоборот. Наша психика бессознательно понимает, что если мы смеёмся, значит нам хорошо, если плачем плохо. Если нам плохо, а на лице гримаса смеха, психика думает что нам хорошо. Поэтому американцы всё время улыбаются и им хорошо, мы все ходим понурые и нам всё плохо.

Я с восторгом прочитал работу Норбекова, о его опыте дурака и как избавиться от очков. Я, по его рекомендациям, выпрямил позвоночник, расправил грудь, сделал на лице дурацкую улыбку до ушей, представляя как мне хорошо и стал читать текст без очков. И вдруг я понял, что я вижу эти буквы и читаю без очков. Я стал тренироваться и сейчас я сижу у компьютера и печатаю текст без очков. Жалко, не знаю, куда деть мои замечательные очки, которыми я поражал окружающих, вынимая миниатюрный футляр в виде авторучки. Теперь я, как идиот, всё время улыбаюсь. С помощью этой позы я легко прекращаю повышение кровяного давления у себя, и я чувствую, что мне не понадобятся никакие лекарства. Но я ещё не волшебник, я пока только учусь. На самом деле очень трудно это всё соблюдать. Человек слаб, он не машина. Как только ослабевает воля к соблюдению правил, проявляются болезни.

О воде поговорим немного. Человек почти весь состоит из воды. От того какую воду он пьёт в значительной мере зависит его здоровье. Чтобы, где бы, я не услышал об улучшении воды, я тут же пытаюсь это попробовать. Я использую фильтр для водопроводной воды, стараюсь привозить родниковую воду, можно настаивать воду на кремнии и шунгите. Зимой на улице, а летом в холодильнике, я делаю талую воду, отделяя легкоплавкую и тугоплавкую фракции. Я кладу в морозильник пластиковую бутылку с отфильтрованной и кипячёной водой, пропущенной через магнитную воронку. Через двенадцать или больше часов, я вынимаю из холодильника бутылку и ставлю её под горячую воду водопровода. Затем сливаю воду, оттаявшую с наружной части образовавшейся льдины. Потом надо вылить воду из внутренней полости льдины. Для этого я долблю в ней дырку, а проще просто её разбить молотком и потом слить воду. Хорошо намагничивать воду. Можно делать живую и мёртвую воду. Вода это жизнь, её надо беречь. В молодости я убедился, что нельзя пить не кипячёную воду, когда почувствовал нечеловеческую боль в пояснице от шедшего песочка. После этого я не пью не кипячёную воду, и всё хорошо.

О питие много идёт споров. Можно или нельзя пить крепкие спиртные напитки. Римляне говорили, что не разбавленное вино пить начали варвары, значит, они пили разбавленное вино. Я с ужасом вспоминаю, как в молодости, на полигоне, я пил не разбавленный спирт стаканами, а водку пили минимум по бутылке на брата. Как далеко мы ушли от варваров. Моя жизненная практика подсказывает, любить выпить нельзя, потому что все мои друзья и знакомые любившие выпить давно уже скончались, Да, что спорить, в рекомендациях по питанию по группам крови, ясно написано: надо избегать спиртных напитков, полученных методом перегонки. Пейте пиво, красное и белое вино, на здоровье, кому можно.

Тем, кто духовно готов и не сочтут меня навязчивым, я хочу сказать, что, прочитав одну из книг писателя Александра Свияша, я понял что Разум побеждает. Хочу следовать Разумной Жизни. По заданию этого писателя я написал себе стих:

Ода себе, любимому!         (Отрывок)

Спасибо Творец и мои Богини,

Что в год непростой Кабана,

Красивым Тельцом меня родили,

Заулыбались тогда небеса.

…………………………….

Ушли идеализации, на край Колымы,

А я, без них, живу в центре Москвы!

Я самый счастливый на этом свете,

Здоров, работаю как буйвол Яша,

Пишу стихи и прозу в Интернете,

Разумно иду по пути Свияша.

Может быть, моя писанина послужит толчком к созданию инструкции по эксплуатации человека, хотя это и смешно. Чем больше будем смеяться, тем быстрее это произойдёт. Насколько правильный мой путь вы узнаете позже.
 
                Беспредел-1.

(Как я проходил техосмотр в 1999 г. и какие грустные мысли  после этого появились.)

 1.Как хорошо всё начиналось.

В 1998 г. в Москве был введён инструментальный контроль автотранспорта для автомобилей старше 5 лет. Естественно, что большинство автолюбителей было не готово к нему, было возмущено этим, и не поехали на техосмотр. Я поступил также.

В 1999 г. мне пришлось заплатить штраф в сумме 41,75 руб., налоги  за два года по расценке 2 руб. за каждую лошадиную силу, (увеличилась с 1,2 руб.), которые составили для Волги с двигателем на 76 бензине 340 руб. и за гостехосмотр 11,73 руб. Цифры удивительные, если не смешные. Хорошо ещё, что мне, как пенсионеру, не пришлось платить за инструментальный контроль 255 руб. Далее, в сбербанке взяли пенни за то, что ГИБДД не заключил с ними договор!

Приехал на станцию инструментального контроля и был поражён новыми грандиозными сооружениями, оснащёнными импортной техникой и аппаратурой, которой за бугром проверяют их современные машины. А ещё  больше я поразился обилию здоровых мужиков, не спеша и равнодушно делающих своё дело. Сразу стало понятно, куда уходят деньги налогоплательщиков!   Пока я ждал своей очереди,  я наблюдал такую сценку: Молодой человек на импортной сверкающей машине после прохождения контроля тормозов говорил: * Не может быть, что не держат тормоза, ведь я только что прошёл ТО* (техобслуживание). Вот тут, я увидел в глазах милиционеров блеск и что- то человеческое, а один из них сказал с иронией, может быть с намёком: *Вот у меня нет денег, а у других они есть! * Далее, я ушёл,   подошла моя очередь. Без очередей наша жизнь была бы скучной!

Въехал,  и началось: вначале  проверили СО, затем начали осмотр машины со всех сторон и снизу, как будто проводили  обыск, потом проверка фар и тормозов на беговой дорожке. Вот и всё!

 

 

2.Сюрприз.               

  Когда я получил заключение, написанное на моей платёжной квитанции, кровь моя закипела от возмущения и обиды! Дело в том, что я почти два месяца наводил «марафет» своей машины и провёл все необходимые проверки и регулировки в соответствии с инструкцией завода после капитального ремонта. Я начал ругаться, без плохих выражений, а очень хотелось, и пошёл искать правду.  Вот что было написано на квитанции:

Отрегулировать замок задней, левой двери.

Светопропускание 16%, норма 70%.

Снять плёнку с заднего бампера.

Снять бегущую дорожку.

Отсутствует правый стеклоочиститель.

СН пов. 1534, норма 600.

СО х.х. 2,6%, норма 1,5%.

Неисправна система выхлопа.

Много написано, а на самом деле машина технически исправна.  Я пошёл в огромное административное здание, где сидело много начальников, нашёл одного из них и начал ему излагать свои доводы:

-я в целях безопасности, увеличил силу открывания задней, левой двери, чтобы мои пассажиры не могли выйти на проезжую часть дороги, в конце – концов, за безопасность отвечаю я!

-в целях безопасности, я приклеил на бампер светоотражающую плёнку типа шлагбаум и установил стоп- сигнал бегущая дорожка, чтобы не дали в зад!

-в целях защиты от воров, я наклеил на задние боковые стёкла моего универсала тёмную плёнку, которая для этих целей продаётся в магазинах, и таким образом, защитил багажное отделение от любопытных взглядов жуликов.

-в целях безопасности я храню правый стеклоочиститель под сиденьем, и если у меня сопрут левый,  я смогу ехать в дождь. когда выпускался с завода мой автомобиль, норма СО была 3%, а норма СН вообще не устанавливалась, а Конституция РФ в статье  54 провозглашает, что Закон обратной силы не имеет!!

- как не старался я найти неисправность системы выхлопа, я её не нашёл. Вероятно, не понравился громкий выхлоп моей Волги.

            Начальник меня вежливо выслушал и « не повернув головы ….. и чувств никаких не изведав» сказал, что у него имеются  нормативные документы, которые он не может нарушать. Поняв, что от этих клерков я ничего не добьюсь, я сказал, что поеду в Главное Управление ГИБДД, жаловаться!!! И вдруг он высказался:* Вы уж там про мелочи не говорите, а по главному, сейчас готовится решение об установлении с 2000 г. нормы СО до 3%.* Вот это,

Да-а-а!!! Но это норма уже была раньше.

3.Грустная радость.

            Покипятился я, покипятился и поехал на один из постов проверки СО, которые расплодились по всей Москве. Здесь произошло чудо! Механик покрутил винты опережения зажигания и качества смеси карбюратора, посмотрел на прибор и поднял большой палец вверх: Вооо!!! Вся процедура заняла 2 минуты. Я заплатил 100 руб. и уехал. Но, не долго я радовался: машина не ехала, стреляла и перегревалась! Поехал обратно, приехал. Механик говорит: « Вы техосмотр прошли? Нет. Тогда приезжайте после прохождения техосмотра, всё сделаю». Вот тебе и чудо! Сплошной обман!

                Поняв глупость ситуации, я ободрал с машины все плёнки, бегущую дорожку, установил правый стеклоочиститель, смазал замок левой, задней двери, обмотал стыки выхлопной системы стеклолентой, чтобы отсечь все придирки и поехал на повторный техосмотр. Техосмотр прошёл успешно, правда, разморённый милиционер ошибся в номере двигателя на талоне, устанавливаемом на ветровом стекле. Теперь боюсь, как бы не напал на меня дотошный милиционер!

                4.Надоело.

  Для чего я всё так подробно и нудно пишу об этом? Представьте себе, что по всей нашей необъятной стране постоянно ведутся аналогичные диалоги с большой армией милиционеров, чиновников, инспекций, военпредов и многих других контролёров. Они используют в своей работе бездарные нормативные документы, не отражающие реальной жизни и допускающие различные толкования. Большинство из этих документов созданы в тоталитарном государстве. Официально решить вопрос и разобраться по существу на месте невозможно. Надо либо заплатить взятку, что является самым простым, либо вступить на тропу поиска правды, что связано с огромной потерей времени и сил, поскольку чиновники умеют обороняться. Получается так, что мы все окружены посланцами военно-бюрократической системы в сапогах или просто сапогами, которые, используя прорехи в законах и правилах, грабят нас! Почему сапогами? Да потому, что большинство из них в форме и желает властвовать. Населению приходиться общаться с нижним уровнем бюрократов и естественно с соответствующим уровнем и образования. Законы пишут очень образованные чиновники, и они делают всё, чтобы спихнуть с себя любую ответственность, переложив её на плечи простого народа. Возьмём, для примера, дорожное движение. Вся страна усеяна ограничительными знаками, требования которых просто нельзя часто выполнить и которые большинство водителей игнорируют, потому что, если их выполнять, движения не будет. Вот какой прибыльный бизнес организовали сапоги! Становись у хорошего знака и собирай дань. Лучше, чем за грибами ходить! Дань собирается приличная: забыл документы- 500 руб., проехал на знак без остановки- 300 руб., превысил скорость ещё,  и так далее. Вот, скажут, что же правила не нужны? Нужны, но не для сапогов, а для водителей! Ведь сапоги фактически не отвечает за безопасность движения, а водитель отвечает за безопасность вождения автомобиля своим имуществом и своей жизнью и здоровьем и перед законом. Правила нужны, чтобы определить виновного в нанесении ущерба при аварии. Ведь, если Вы забыли документы, даже проехали на красный свет или превысили скорость движения и никому не причинили вреда, Вы не нарушили Закон! Закон нарушают те, кто установил Правила взимания штрафов с водителей, принудительную буксировку машин на платные стоянки и т.п. При этом нарушается принцип «презумпции невиновности» и  нарушаются Статьи 2, 35, и 49 Конституции РФ. Штрафы нужно отменить, техосмотр личного транспорта тоже отменить, личный состав направить на борьбу с преступностью, а посты инструментального контроля превратить в хорошие станции обслуживания. Для нашей бедной страны была бы большая польза, и сапогов бы не стало! И беспредельной коррупции не стало бы! Только за такой большой кусок будут сильно драться, ведь жалко, ведь так долго и тщательно всё выстраивали и обосновывали.

                5.Сапоги.          

            На чём основаны мои выводы? Я уже  много лет за рулём, а это большой опыт и большая статистика (неофициальная),  которые говорят, прошёл техосмотр или не прошёл, но если машина неисправна, никто на ней не поедет, ведь люди не самоубийцы. Очень часто бывают случаи, когда после техосмотра на следующий день, проявляется неисправность, и как же поедешь? Бессмысленность этой процедуры понимают почти все, кроме начальников, да и с правовой точки зрения, если хорошо подумать, она не очень корректна. Милиционеры давно это поняли и делают на этом хороший бизнес. У меня есть много знакомых автолюбителей, которые почти никогда не проходили техосмотра. Просто они находили через знакомых милиционера, платили ему и отдавали документы, после чего там оказывались штамп и талон о прохождении техосмотра. Было время, когда деньги не брали, а говорили: «Купи водки и поставь мне бутылку под стол». ??? Вообще вариантов было и есть столько, что и описать невозможно! Техосмотр - это безответственная и бесполезная операция, приводящая к коррупции, которая должна быть запрещена, чтобы оздоровить наше общество и сократить непроизводительные, бессмысленные затраты! Техосмотр- это забота хозяина транспорта!

Сапоги ведут себя, так как будто они хозяева наших машин.

6.Грустные мысли.

Теперь надо поговорить о правилах дорожного движения. Создать идеальные правила, наверное, невозможно, так как нельзя объять необъятное, говорил один известный наш классик. Сапоги же, чтобы доказать свою необходимость и значительность всё время вносят в них изменения, как бы их совершенствуют, но они всё равно не отражают реальной жизни. Только технический прогресс может оздоровить обстановку на дороге. Далее я хочу привести несколько примеров из своей практики, о том, сколько понапрасну проливается крови в буквальном и переносном смысле по вине, фактически, сапог. В начале своего пути, на  ниве автолюбительства, у меня, да и у других, часто происходили битвы, не в мою пользу, с блюстителями порядка. При въезде на перекрёсток, якобы на жёлтый свет светофора, попробуй, докажи, что ты не верблюд и, что ехал  на зелёный. Штраф всё равно плати. Беспредел. Штраф был 1 руб., но всё равно обидно. Были случаи, когда сапоги нарочно, перед машиной, неожиданно включали жёлтый свет светофора и радовались, что можно поиздеваться над водителем. После нескольких таких штрафов, я еду с моста на приличной скорости и вдруг передо мной загорается жёлтый свет, видя, что на перекрёстке стоит блюститель, резко торможу и останавливаюсь перед светофором, а через мгновенье получаю мощнейший удар в зад! Сзади идущее такси так мне врезало, что мой автомобиль прыгнул и оказался на середине перёкрёстка, хорошо, что никого не сбил. Машины разбиты, моё сиденье погнулось, шея моя до сих пор болит, а блюстителю ничего. Я подозреваю, что он подумал: «Вот, дурак, вместо того, чтобы заплатить мне мой законный рубль, теперь будет ремонтировать свою машину!» Сколько же понапрасну испорчено нервов, сколько разбито машин, сколько пролито крови и сколько сапоги положили в карман, никто не считал.

7.Светофор.

 Теперь, когда ввели мигающий зелёный свет перед включением жёлтого света светофора, практически, такие случаи исключены. Это и есть технический прогресс! Теперь будем ждать, когда введут следующее новшество: бегущую световую волну, задающую скорость движения,  чтобы исключить остановки у светофоров, а заодно и бесконечные пробки. Ждать будем долго и упорно!

Скорость и её ограничение любимая забота сапогов и если бы им дать волю, они бы довели её до нуля, чтобы стало как на кладбище, всё спокойненько. Тогда можно было бы штрафовать каждого. Какой простор для деятельности, какая забота о ближних, да и штат сотрудников можно было бы увеличить, чтобы на Земле со временем остались одни сапоги! Правда, тогда бы они заштрафовали бы друг друга и умерли бы с голоду, ведь работать они не умеют, а кушать любят, с водочкой! Останавливает, как-то, сапог машину одного хорошего человека и говорит: «Чего едешь на красный свет?» «Да? Не вижу я тут красного света». – говорит хороший человек. «А ты, что не видишь, что я к тебе лицом стою?» Посмотрел хороший человек на сапога, и вправду видит красную рожу, а из неё факел светиться, что делать, полез в карман, для объяснений.

8.Красный свет и кювет.

 Шутки, шутками, а мне, однажды было не до шуток. Отобрал у меня на улице Дмитровское шоссе автоинспектор водительское удостоверение за превышение скорости и очень вежливо направил на лекцию в воскресенье, что бы меня там вразумили. Наверное, тогда начальники были очень умные, а может, очередной эксперимент проводили. Скорость у меня была 80 км., а разрешалась только 60. Сейчас там же разрешается ехать со скоростью 80 км. в час, но многие едут значительно быстрее. Так вот, еду в воскресенье на лекцию с дачи и остановился перед светофором у железнодорожного переезда ст. Лианозово (тогда ещё не было моста). Проехала электричка и должен включиться зелёный свет, но включилась зелёная стрелка, разрешающая движение через переезд с бокового направления, я не удержался и начал движение, но через метр остановился. Подходит сапог, берёт моё временное удостоверение на вождение и, когда включился зелёный, говорит, чтобы я проехал,  остановился за переездом и пришёл к нему. Когда я остановился на сырой обочине за переездом, машину потащило, и задние колёса оказались в канаве. Пришлось её вытаскивать. Потом я забрал свои документы и поехал на лекцию, не придавая особого значения этому инциденту. На лекцию я опоздал, но всё же её прослушал, и остался ей доволен. На всю жизнь запомнил  рассказ лектора, о том, как ездят американцы в колонне, с большой скоростью, не дёргаются из ряда в ряд подобно многим нашим водителям. Когда я после лекции подал своё временное удостоверение для обмена на свои права, глаза у инспектора вылезли из орбит, и он сказал, что перешлёт их в районное отделение ГАИ. Я ничего не понимал. А вот, что было написано на моём временном удостоверении: «Въехал на перекресток, на красный свет», немного поодаль: «Проехал перекрёсток, упал в кювет». Теперь прочтите всё вместе! Когда я показал на работе эти надписи, меня спросили: «Ты, что был пьян?» По совету умных людей, я сказал, что потерял временное удостоверение, заплатил штраф и получил из ГАИ обратно свои права на вождение. Вот как из мухи можно сделать большого слона!

9.Детектив.

То была давняя история. А, вот совсем свежая. Произошла эта история в небольшом подмосковном городке. Трогаюсь от светофора довольно резко, но затем вижу впереди, на остановке стоит автобус, и из него выходят люди, поэтому притормаживаю. Естественно всё моё внимание сосредоточено на пешеходах, которые выходят из автобуса и могут попасть мне под колёса. Благополучно проехал мимо автобуса и в хорошем настроении еду дальше. Вдруг жена мне говорит: «Почему не остановился, тебя останавливал милиционер, он сбоку стоял». «Да, что ты, я его не видел!» - отвечаю ей. Настроение моё сразу испортилось, стал посматривать в зеркало заднего вида и вижу, за мной гонится машина ГАИ! Посмотрел на спидометр, чтобы не нарушать скоростной режим и еду дальше, может не за мной. Оказалось, что за мной, остановился. Дальше продолжалось всё, как в детективе по поимке бандита, правда, без стрельбы и насилия. Вместе с машиной ГАИ подъехал самосвал ЗИЛ с водителем, который выступал в роли свидетеля того, что я действительно не остановился на какой то сигнал гаишника-сапога. Сколько я не пытался объяснить, что я законопослушный гражданин не стал бы убегать, если бы видел какие то сигналы об остановке, тем более что я не нарушал правил и что, скорее всего он стоял слишком далеко на обочине дороги вместе с толпой людей. Это все равно, что, если бы он мне кукиша показывал в кармане.  Доводы мои не действовали, а я в свою очередь, отказывался подписать протокол, о том, что я не остановился на сигнал милиционера, взятку принципиально не предлагал. Обстановка накалялась и накалялась. Затем по рации был вызван наряд милиции. Приехала машина ГАЗ-69. Вокруг меня стоит уже три машины. Идёт операция по усмирению непокорного пожилого седого человека. И вот, когда меня должны были силой вытащить из машины и посадить в ГАЗ-69 не выдержали нервы у моей жены. Она стала просить этих молодцеватых сапогов прекратить это измывательство, а меня плюнуть и подписать этот злосчастный протокол. Операция длилась уже более часа. Я подчинился просьбе жены, и нас отпустили. Потом одни знакомые выручили мои права, заплатив приличный штраф в ГАИ этого города. Кто же был этим постовым, проявившим такую  необыкновенную усердность? Как он мне сам сказал, он восемь дней назад демобилизовался из армии. Одним словом - сопляк. Это пример как из комара можно сделать мамонта! Вот уж действительно, заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибёт! Такие кадры поставляет современная армия. Тупость, бескультурье, коррупция вояк, стали пищей для многих анекдотов.

10.Совсем не анекдоты.

Когда рассказывают армейские анекдоты, кажется, что всё там придумано, но на самом деле действительность превосходит фантазию. Однажды, давно я был на одном военном полигоне и познакомился с солдатами боевого расчёта, участвующими в испытаниях новой техники, но почему-то живших в землянке. После работы все собрались в землянке и слушали музыку по радиоприёмнику, смеялись, шутили и балагурили. Вдруг в приёмнике послышался какой-то треск. Старший из них с серьёзным лицом, громко командует молодому солдатику, чтобы тот взял метлу и разогнал бы помехи над землянкой, которые мешают работе приёмника! Солдат хватает метлу, бежит и начинает усердно размахивать метлой над землянкой, разгоняя помехи. Потом все высыпают за ним и начинают дико гоготать. Солдат смущён, но ничего не может понять. Вот какие шуточки были раньше! Теперь же в армии процветает дедовщина, воровство и коррупция. Воруют всё: стройматериалы, запчасти, колёса, обмундирование, песок, землю, оружие и всё, что можно и даже воруют солдат и продают их! Не отстают и генералы, которые считают, что все их подчинённые должны их ещё и обслуживать. Следующий эпизод может войти в классическое наследие армейской мудрости. Один военноначальник читал лекцию офицерам, такое тоже бывает, и вдруг все разом проснулись, после его изречения: «Дураков в армии мало, но они так ловко и здорово расставлены, что не дают нам всем жить»! Больше можно ничего не говорить.

Но разве так только в армии? Конечно не только в армии. Но, пожалуй, только в армии можно увидеть, как пульверизатором красят зелёной краской пожелтевшую траву, как сапожной щёткой и гуталином начищают колёса боевых машин и т. п., для показухи и для большого начальства. Я это видел. Конечно, то, что я здесь пишу большой секрет. Секреты, которые ни для кого не секреты, кроме своего народа, охраняет ещё одна армия невидимого фронта, в начале, в погонах, а после выхода на пенсию эта армия расползается по всем предприятиям страны, чтобы сохранять секреты, руководить нами и мешать нам работать. Но наш народ всё терпит, да и как не потерпишь, если на их стороне закон, а на нашей дырка от бублика. Как говорят в преферансе: они нас кругом описали.

В общем, эти мои не типичные наблюдения чуть-чуть показывают какие замечательные кадры выходят из армии.

            11.Как бы вы не упали в речку Миссисипи.

Следующую историю я хочу посвятить борьбе, которую ведут сапоги из ГАИ против автомобилистов, по сути, против своего народа, которые, защищая свою собственность, устанавливают на окнах автомобилей различные занавески, плёнки щитки и т.п. вещи, чтобы не было видно бандитам и жуликам, что находится в машине. Кстати, все начальники ездят в машинах с затемнёнными окнами. Во всех домах, почему-то на окнах вешают шторы. Я думаю, что их тоже интересует, что у нас в машине и как выглядит наша печень.

Так вот, еду как-то я с женой, в гости. Настроение прекрасное, я одет почти, что во фрак, жена вся из себя, глаз не оторвёшь, ну всё замечательно! Машина моя зашторена в задней части, несмотря на это с помощью щели между занавесками, а самое главное с помощью боковых зеркал обеспечивается хороший обзор назад. Смотрю, за мной идёт машина ГАИ, как будто прицепилась, явно едет за мной и ждёт, и чего- то от меня хочет. Я решил повернуть направо, но когда включил сигнал поворота, из матюгальника машины ГАИ, прозвучало требование остановиться. Остановился. Затем меня очень вежливо приглашают в машину для объяснений. Там, как правило, происходит медленное вымогательство взятки и процесс её реализации. Здорово придумали! Можно ведь долго сидеть, пока чего ни будь да высидишь. Сидишь, а служба идёт! Но тут у них ничего не получилось. Я спешил, но самое главное я узнал сапога-гаишника, который неделю назад ободрал меня, поймав меня на том, что я  забыл включить сигнал поворота. Что же он теперь придумает? «Занавесочки - то, надо снять». - Заявляет он. «Протокольчик сейчас составим». Увидев эту хитрую и слащаво вежливую физиономию лицемера и охотника за кошельками, весь мой организм затрясся от возмущения и злости. Началась словесная дуэль! Я обвинял его во взяточничестве, говорил, что правилами не оговорена ситуация со шторами в багажном отделении универсала, что я могу так загрузить машину, что все задние окна будут закрыты и для этого случая установлены боковые зеркала. Физиономия стала суровой, а ситуация опасной, и он взялся за дело. Вдруг, как из - под земли, рядом с нами, оказался свидетель, по документу, какой-то охранник. Как два стервятника они навалились на меня. Я срывал, вероятно, их планы, связанные с естественной потребности выпить. Видно было, что это бывалые профессионалы. Взятку я им не дал, подписал протокол, в котором бог весть, что было написано, и уехал, в надежде потом с ними разобраться. На прощанье охранник, сквозь зубы, мне сказал: « В другое бы время, я бы тебе кости переломал». Какое может быть настроение после такого сражения? Я вспомнил строчки припева из неоконченной песни моего приятеля, которые он написал после очередной поездки по шоссе, вдоль которого прятались сапоги с радиолокаторами для определения скорости, и стал их непрерывно повторять.

Чтобы Вы упали в речку Миссисипи,

Чтобы Вас пирайи съели на обед,

Чтобы в щелях Вашего скелета,

Поселились бы остатки наших бед!       

Повторял, повторял в такт разрывающегося в груди сердца и благополучно приехал в гости…

               

12.Занавесочки и очки.

Через некоторое время я приехал в Главное управление ГАИ. Пошёл к начальнику, но меня завернули к подполковнику. Подполковник оказался человеком толковым, думающим, согласился со мной, что существует какая то неувязка в правилах, но этот вопрос не по его специальности и направил меня к специалисту, майору. С майором вели беседу в приёмной начальника, поскольку он был очень занят. Такого шустрого и изображающего из себя идиота, милиционера, я не встречал в жизни. Говоришь ему  про белое, а он говорит, что это чёрное и наоборот. В конце концов, разговор закончился так. Я говорю: «В машине универсал можно везти большой телевизор»? Он говорит: «Да». Я говорю: «А, коробку от телевизора можно везти»? Он говорит: «Можно». Тогда я говорю: « А, если  я на коробку повешу занавески, то так можно ехать»? «Нет», говорит: «Занавески нельзя». Хоть стой, хоть падай! Пока мы с майором громко беседовали, начальник тихо, через потайной ход, грубо говоря, смотался. Можно сказать, что он позорно бежал с поля брани. А, где же офицерская честь, полковник? Майор выполнил свою боевую задачу по сохранению покоя своего начальника. Кстати эти методы по ограждению населения от начальников, широко используются и развиваются различными хозяевами кабинетов. Теперь в ГАИ стоят автоматчики и берегут покой их обитателей. А, между тем, пора бы им выйти на белый свет к народу! Понятно, что я, потеряв веру в справедливость, поехал платить штраф.

Но на этом история не закончилась. Останавливает меня на дороге, через несколько дней,  инспектор и говорит: «Вы занавесочки раздвиньте». Я в ответ говорю ему, что я их не раздвину, а  сниму совсем и, что меня за это уже оштрафовали. Он мне говорит: «Зачем же снимать, Вы же, наверное, в машине спите в поездках». Я ушам своим не поверил и воспылал почти любовью к этому инспектору. «Такого умного и мудрого милиционера я встречаю первый раз»!- восторженно сказал я ему. «Ну, теперь давайте проверим  двигатель Вашего автомобиля. Сколько он выделяет СО», - сказал он, и пошёл в свою будку, где стоял прибор для замера СО. Мне стало интересно, и я пошёл за ним и спросил, сколько он намерил и какова норма?  Он сказал, что намерил 1,5% СО, а что норма 3% СО. Когда он мне это сказал, лицо его вытянулось, стало грустным и мне стало его, даже жаль, по- человечески, придраться уже нельзя. Наверное, он специализировался на замерах СО и очень рассчитывал меня оштрафовать, поэтому так мудро рассуждал про занавески.  До сих пор думаю, какой он был. Умный или хитрый?

Если Вы ещё помните, о чём я говорил в начале своего рассказа, о том, как проходил техосмотр, то увидите разницу в цифрах нормы СО, а ведь машина всё таже. Метаморфоза! Занавески теперь, кажется, не запрещают, зато нашли новое развлечение - охотиться за машинами, у которых на стёклах установлена тёмная плёнка, американского производства, продающаяся в магазинах повсеместно. Стали очень умными, и теперь, с помощью приборов, ГАИ проверяет прозрачность стёкол автомобилей, и заставляет автолюбителей сдирать со стёкол плёнку. Нет, чтобы запретить продажу этой плёнки! Но, нет, нельзя, тогда пропадёт весь бизнес! Кстати, после того как я содрал по требованию ГАИ тёмную плёнку со стёкол, однажды, надел тёмные солнцезащитные очки и увидел, что в очках в машине стало, темней, чем было с плёнкой. Это открытие меня расстроило. Как бы ГАИ не украла моё открытие и не запретила ездить в тёмных очках! Могут начать ловить граждан в тёмных очках и проверять прибором прозрачность стёкол и собирать штрафы. Опять же, работа для НИИ.

 

13.Разбойники на дороге.

Вы не обратили  внимания на то, что в Москве увеличилась скорость движения  автотранспорта? Я обратил внимание на это и удивлялся, почему все нарушают скоростной режим, и за это не штрафуют. Наверное, не штрафуют потому, что всех не оштрафуешь, а если оштрафуешь, то Москва превратится в одну большую пробку, значительно больше пробки от шампанского! Шутить изволите? А вот, если Вы понюхаете эту пробочку от шампанского и поедете за рулём ночью по Москве с дневной скоростью, Вас ожидают сюрпризы, которые расставляют сапоги. Они привыкли ставить мины. Мины –это некоторые из четырёхсот способов отбирания лишних денег у граждан. Сапоги очень любят Остапа Бендера, великого учителя,  преуспели в изучении его наследия  и даже его умножили. Один из способов называется РЕЙДОМ. Недавно в гостях у моего приятеля я познакомился с очень милой женщиной. Она, в принципе не пьёт алкогольных напитков, но в хорошей обстановке некоторого возбуждения, не удержалась и прикоснулась к бокалу шампанского, можно сказать, почти что только понюхала пробку. Затем она любезно согласилась подвезти  меня домой. Время было ночное, улицы  почти пустые светились чистотой и мы мчались с обычной скоростью, но казалось, что  мы медленно плывём и как бы скользим по шуршащей дороге. В машине тихо играла музыка, навевая романтическое настроение, и уже вокруг начали летать амуры и бросать свои стрелы, как вдруг перед машиной, как из-под земли, вырос автоинспектор и бросился с палкой нам наперерез. Мы остановились. Оказалось, что мы превышали скорость движения. Он  объяснил нам, что поймал нас с поличным и, что всё зафиксировано с помощью аппаратуры и фотографии. «Вот сволочи, значит, они днём выключают свою аппаратуру, а ночью включают, чтобы собирать дань и грабить нас, как бандиты на большой дороге»!  Так я подумал, про себя, но не про себя самого, а внутри себя, чтобы он случайно не услышал, потому, что эти крики души могли вырваться наружу и взорвать всё вокруг. Зря я нервничал, гвоздь программы был впереди. Мою нежную, очаровательную спутницу повели на расстрел, простите, я оговорился, на медицинский контроль её трезвости, поскольку был очередной рейд, по какому то поводу и все нарушители поголовно должны проверяться на приборе, который определяет степень опьянения. Далее идёт рассказ моей спутницы в моём исполнении.

            «Привели меня в будку, а там сидят три разбойника: один врач и два гаишника, которые культурно заставили дуть в какую-то, трубку, после чего провозгласили, что у меня лёгкое опьянение. О, ужас! Я  же в этом ничего не понимаю. Мне сказали, что за это лишают водительских прав на полтора года, поэтому очень испугалась. Стала просить пощады, чтобы не расстреливали, а взяли с меня дань. «Это дорого стоит» сказали хором бандиты, «сто долларов»! Я  как подумала о своём расстреле, сразу на всё согласилась. Один бандит вывел меня в отдельную комнату, где без свидетелей я отсчитала русскими сто долларов, и меня отпустили. После этого бандиты стали ласковыми и любезными джентльменами и пожелали мне счастливого пути».

            Как бы эту историю изложили сапоги можно себе представить: «Пьяная баба ехала с хахалем на огромной скорости, могла сбить пешеходов или совершить крупную аварию с многочисленными жертвами, а мы всё это предотвратили и поэтому нас нужно наградить»! На самом то деле по ним плачет Колыма и кандалы, но они живут, и не плохо зарабатывают!

            В это время их генералы держат оборону, рассуждая, ковыряясь в носу, до какой степени пьянства можно ехать на автомобиле, хотя прекрасно знают, что их трубка реагирует на кефир, квас, чеснок и многое другое, не считающееся спиртным. Вот и ловят в основном, законопослушных не опытных граждан и наживаются, в спешке, запугивая страшными карами и отнимая драгоценное время нашей жизни. Людям некогда, вот и откупаются, чтобы не портить нервы, которые не восстанавливаются. Особенно любят давать взятки новые русские, потому, что сапоги становятся очень вежливыми и ласковыми с ними, и они начинают думать, что стали очень уважаемыми. Сапоги тоже люди, когда сыты!

            Теперь Вы понимаете как трудно людям. Вот поэтому желаю искренне глубоко уважаемым наиболее отважным водителям начать беспощадную борьбу с сапогами. Мы победим!!! Наше дело правое, победа будет за нами!

             Всё, что выше здесь написано - сущая, правда.

               

 

14.Эпилог или крыша поехала.

Теперь я Вам поведаю, что произошло со мной и моей машиной после прохождения инструментального контроля. Во-первых обокрали машину. Сняли «дворники» для очистки ветрового стекла и очистили весь салон. Во- вторых, в сумерках, в зад моего автомобиля въехал грузовик, а я оказался в институте имени Склифосовского. В - третьих проезжавший автомобиль оторвал левую заднюю дверь, которую неожиданно открыл мой пассажир, а заодно и его руку, хорошо, что не голову. В- четвёртых прогорел двигатель из- за неправильной регулировки СО. В- пятых я совсем разорился, от меня ушла жена, и я чуть не сошёл с ума! В- шестых меня чуть не посадили в тюрьму. В- седьмых я столкнулся с танком, лоб в лоб, на обгоне, из-за отказа прогоревшего двигателя, поэтому меня не стало. В-восьмых во всём виноват только я, хотя и говорил сапогам, что это может случиться из- за их надуманных требований. В- девятых они ни в чём не виноваты, никогда! Даже за проигранные войны и сражения, даже за гибель тысяч людей. В-десятых сейчас я летаю по орбите между Землёй и Луной и наблюдаю, что у Вас там происходит. Здесь хорошо, иногда ко мне залетают «Тополя», «Тополя-М» и «Старты» и приносят хорошие и плохие вести. Говорят, у Вас надвигаются ВЫБОРЫ, поэтому я срочно пишу это послание и передаю его по спец мысленному каналу для кандидатов на выборах. Если они включат в свои предвыборные программы идеи моего послания, они обязательно выиграют! Тогда взойдёт их звезда и на обломках дерьмокрадии, напишут их имена, а Россия воспрянет всё-таки ото сна! На этом я с Вами прощаюсь. Фамилию свою не помню. В детстве у меня была кличка ХРЕН.

 

Теперь Вам, надеюсь, стало ясно, что я к тому, о чём здесь написано, не имею никакого отношения. Меня в детстве звали ПРИЁМНИК, потому, что я любил делать детекторные радиоприёмники, и вот теперь этот Хрен передаёт каждую ночь, когда я сплю, свои опусы, а я их принимаю, как приёмник, и записываю. Я не писатель, не автор всего, что здесь написано, не отвечаю за всякие нехорошие мысли, выражения и словечки. Вообще, я ни за что не отвечаю! Единственная у меня просьба: «Пожалуйста, напечатайте  предвыборное послание этого Хрена, чтобы он от меня отстал, и дал мне хорошенько поспать».

Москва. 1999г

               

Для чего я жил? На старости остался один и смысл жизни пропал. Машину, которую  я очень любил, проехав расстояние равное десяти окружностям  Земли,  вложив в неё много сил и денег, я бросил и больше ездить на ней не хочу в пробках и чтобы быть свободным от пут ГАИ.  Дачу, яблони, гараж всё бросил. На работе веду себя осторожно, никуда не влезаю, без команд начальства. С друзьями и с женщинами сам не ищу встреч, но и не отказываюсь от них, когда меня приглашают.

Теперь я не пью, не курю, но обожаю женщин. Не ем с 20 до 11-12 часов, много пью воды утром, питаюсь с учётом моей 3 группы крови, готовлю себе еду, мою посуду, убираюсь. Делаю посильную гимнастику. Стараюсь не раздражаться и все обиды прощать, читаю книги и как каторжник сижу за компьютером и пишу, то прозу, то стихи. Свою писанину я нигде не печатаю, и для чего пишу, не понимаю. Абсурд! Так для чего такая жизнь? Но теперь я другой жизни и не хочу, а старую - уже не вернуть. Наверно, когда я пишу, я вспоминаю и проживаю свою прошлую жизнь и поэтому ещё живу. Как быстро уходит время! Берегите его!

 

 

 

 

 

 

 

-

 
Содержание.

 

Владимир Приёмник. 1

П о л ё т...... 1

Предисловие автора. 3

Детство и юность. 7

Истоки. 7

Предки. 13

Война. 14

Письма  войны. 24

Школьные годы. 39

МАИ. 78

Взлёт. 101

НИИ.. 101

Первые впечатления. 103

Рыбалка. 106

Аванпроект. 107

Ракетная дорога. 109

Строго наказать. 114

ОСИ. 115

ВМЗ. 117

Мой первый пуск. 119

С.П. 124

Темп. 126

Сын. 127

Новость. 136

Кубинка. 137

Пятый пуск. 142

Батарея. 145

Перемены. 146

«Морава». 147

Горчица. 148

Охота. 150

Под вагоном. 151

«Развлечения». 152

Варшава. 155

Гульмина. 157

Квартиры. 160

Готовности. 161

Смерть. 163

Примирение. 164

Дождевание. 166

Венец - делу конец. 167

Полёт. 168

Начало. 168

Изобретательство. 172

Сетевые графики. 176

Дочь. 187

Полёт в Волгоград. Рождение дочери. 193

Курить можно. 195

ВПК.. 197

ЦК . 199

Госплан. 201

МОП. 202

Наташа. Ням, ням. 206

Пионер. 209

Валентин. 209

Жертва. 212

Костя. 213

Табошары. 214

Противостояние. 216

«Мужик». 219

МАСКИД. 220

Заказ. 222

Лидер. 222

Вожак. 226

Морковка. 228

Ведущие конструктора. 231

Паша. 235

Юра. 236

Забытые. 239

Осечка. 240

О войне. 241

ОРГ. 246

Завод. 247

Награждение. 253

Спуск. 254

Аттестация. 254

Две жизни. 255

Отделение. 257

Секретарь. 260

Сын. 267

Прицеп. 268

Тесть. 273

Волга. 275

Белый теплоход. 277

Киев. 282

Княжна. 287

Судогда. 289

Перестройка, Грузия. 295

Дача. 301

Конец. 309

Похороны. 312

ОСВ-2. 314

Обмен. 317

Ереван. 318

Год Змеи. 324

У Склифосовского. 329

Беспредел-1. 365

Содержание. 381

 

 

 

 

 

   
       Владимир Приёмник

 
       
 
         
         П о л ё т

            

                Роман в 2 частях.

 

                Часть 1

 

 

 

 

 

 

               

 

 

 

 

 

 

                Москва 2008г

Автор Владимир Приёмник, публикуется на странице (http://www.stihi.ru/author.html?raketa) электронного сайта Стихи. Ру и Проза.  в Интернете,

 член «Русского литературного клуба».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

               

 

 

 

-

 

*      
                Предисловие автора.

Я с 1959 года, после окончания МАИ почти пятьдесят лет проработал в Московском институте, где являлся участником событий от зарождения твердотопливных ракет подвижных грунтовых ракетных комплексов до их становления и развития.

«Полёт» - это  роман и повесть на фоне реальных эпизодов, но не пересказ исторических событий, а свободные воспоминания наиболее интересных случаев, часто даже придуманных и не в той последовательности как они могли произойти. Естественно, сюда не смогло вместиться много событий и подробностей, учитывая особый статус работ.  Задача была направлена на описание простых людей и руководителей, участников тех событий, которых  я знал. Их имена могут случайно совпадать или не совпадать с истинными именами, и не могут быть причиной каких либо претензий. Оценка описываемых здесь событий - это субъективное мнение автора и не является истиной в последней инстанции. Особое место отводится взаимоотношениям людей на работе, в семье и различным романтическим историям. Эту книгу я посвящаю тем, кто со мной работал и преждевременно ушёл. Они как будто просят меня об этом и не дают мне покоя. Я как-то давно прочитал книжку по астрологии, и там были указания, как можно определить своё предназначение. По этой книжке получалось, что я буду писателем. Я всю жизнь посвятил технике, ракетам и никогда не увлекался литературой, поэтому решил, что астрологическая книга сплошное враньё, и забыл о ней. К сожалению, она затерялась. Но может быть, это не враньё. Я уже написал не одну книгу стихов и как неприкаянный пишу прозу. Может быть, всё правда в астрологии или же подействовали слова книжки на моё подсознание?

Владимир Приёмник литературный псевдоним Жигунова Владимира Павловича. В последнее время я увлёкся литературным творчеством. Публикуюсь в Интернете: С 2001г на сайте Стихи.ru (http://www.stihi.ru/author.html?raketa). Я публиковал также и прозу, но сайт, вероятно, кому-то не понравился и был разрушен. Псевдоним Владимир Приёмник, взят из детства для публикации в Интернете. На моём сайте, в Интернете, виставлено фото деревянных масок (мужиков-гномов), вырезанных ранее  мной..

С осени 2003г я - Владимир Приёмник печатался в литературно-художественном альманахе «Озарение», Он выпускается в городе Новокузнецке, под редакцией Ирины Малковой.  (Осень, зима, весна, лето, осень, зима, весна и т.д.). С июня 2006г он выпускается как ежемесячный литературный журнал «Страна Озарение».

В 2004 году напечатана самиздатом книга  «Стихи», объёмом более 300 страниц.

В 2005 году  издательством «Литкон Пресс» (Реглант) опубликован сборник стихотворений «Озарение» объёмом 100 страниц, ISBN 5-98258-043-0.

            В 2006 году напечатан самиздатом новый сборник стихов «Любовь и жизнь», объёмом 170 страниц и полный сборник, включающий уточнённую редакцию первой книги «Стихи»,  сборник «Любовь и жизнь» и новые стихи, то есть получилось: «Все мои стихи». Правда, после этого напечатаны  опять новые стихи, потому, что никак не могу остановиться.

Автор не писатель, и тем более не профессионал. Будьте снисходительны. Настоящая книга наиболее правильно должна была бы называться «Ракеты», но названа, так как она называется

Моё произведение «Полёт» состоит из двух частей. Здесь представлена её первая часть, практически до времени перестройки.

Я  желаю читателям счастья, любви,  приятного чтения и отдыха.

 

                Автор: Жигунов В.П.

 

 

 

 

       Жигунов В.П.   (Владимир Приёмник)

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Всем любимым!
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 
Детство и юность.
Истоки.

Давно это было. Молодой дворянин Михаил Реченский жил в Москве, учился в Университете. Родители оставили ему небольшое состояние, деревеньку с барской усадьбой и лесные угодья. Средств на жизнь ему хватало, и он увлекался женщинами и вольнодумством, с жадностью впитывая новые идеи о свободе, равенстве и братстве и новые впечатления от покорения женщин и их ласк. Он любил всё новое и передовое.

Летом он решил поехать в деревню, чтобы осуществить там преобразования и побыть на природе. Деревня называлась Ивнягово и располагалась в двадцати километрах от Сергиева Посада. Когда он туда приехал, вся деревня во главе с управляющим вышла его встречать. Михаил объявил, что приехал дать вольную крестьянам и освободить их от крепостного права. Деревня состояла из двадцати крестьянских домов и практически не приносила дохода. Немного в стороне стоял добротный дом управляющего, а далее, в лесной роще стоял барский дом с прудом. После смерти родителей там никто не жил, но за ним ухаживала прислуга. Михаил занялся делами, каждое утро он верхом на лошади объезжал свои владения – окружающий лес, изучал, как он растёт и как ведётся его вырубка. Ездил в ближайшие поместья и, как мог, развлекался с молодыми барышнями. Через некоторое время он обратил внимание на девушку с лукошком, которая ему встречалась каждое утро в лесу на одном и том же месте и собирала ягоды и грибы. Он не знал, что девушка, после того как один раз увидела барина, ходила в лес, чтобы увидеть его, и всячески привлекала его, то мурлыкала под нос песенку, то убегала, и видны были её голые пятки, то стояла на его пути. В конце концов, он заинтересовался ей и остановился, чтобы расспросить, как идёт сбор ягод и грибов и откуда она. Девушка остановилась и посмотрела вверх, на него. Перед ним стояла девочка в длинном светлом холщовом сарафане, в блузке прикрытой платком и в косынке на голове, из которой выглядывала светлая коса. Когда он увидел её голубые, широко расставленные необыкновенные глаза и розовые как у ребёнка щёки, да пухленькие губки, он оторопел. Глаза скользнули ниже, и сверху он вперился взглядом в её груди нежные и не по возрасту круглые. Он остолбенел и молчал до тех пор, пока она не улыбнулась. Разговорились, и он узнал, что её зовут Полей или по- взрослому, Полиной, что она дочь крестьянина из его деревни, то есть она его собственность. Он пожалел, что объявил об отмене крепостного права, но потом отогнал эти мысли. Спешился и попросил Полю показать, где она ищет грибы и ягоды. Она повела его в глубь леса, и они вместе нагибались за одним и тем же грибом, они касались друг друга, иногда он видел её стройную босую ножку или рядом видел её глаза, губы и чувствовал её горячее дыхание. Постепенно, у обоих прошло первое стеснение, и им показалось, что они уже давно друг друга знают. Правда, Поля побаивалась барина, для неё он был человеком из другого мира, красивый и недоступный, но очень желанный. Михаил же понимал, что эта девушка не достойна его внимания, но необыкновенная её красота и простота и наивность всё больше и больше притягивали его к ней. Несмотря на то, что он был искушенным в любви уже давно, почему–то его охватывала какая–то робость, боязнь разрушить эту искреннюю наивность. Так продолжалось довольно долго. Каждое утро она его ждала, и когда он приезжал, они долго гуляли по лесу. На прощанье он каждый раз стал целовать её маленькую пухлую ручку. Иногда он не приезжал, но она всё равно каждый день приходила в лес.

Однажды Михаилу привезли письмо из Москвы с просьбой вернуться для решения, каких–то вопросов в университете. На следующее утро он помчался в лес, там как всегда его ждала Поля и улыбалась своей обворожительной невинной улыбкой. Михаил соскочил с лошади, обнял Полину, поцеловал её в губы и посадил на лошадь. Она молчала и во всём повиновалась, а он вскочил на лошадь и погнал её дальше в лес. Так близко они ещё не были. Её тело касалось его всего. Она была у него в руках, их тела тёрлись разными местами, и это приводило их обоих в необычайное возбуждение. Он покрикивал на лошадь, Поля молчала, а лошадь как бы понимая настроение хозяина, неслась по широкой просеке, унося седоков глубже в лес. Остановились на полянке у небольшой речки. Он осторожно снял её с лошади и посадил на мягкую травку, привязал коня в тень и подсел к ней. Он обнял её,  а потом, не раздумывая, поднял подол её сарафана и увидел её обнажённую, на ней больше ничего не было. Взгляд не мог оторваться от женской красоты, возбуждение переполняло края. Всё остальное совершилось автоматически. Непонятно, что она испытывала, она молчала, прислушиваясь к себе, и улыбалась. Потом они молча лежали и смотрели в небо. Его душу переполняла необычайная нежность к этому рядом с ним лежавшему покорному существу. Поля встала первая и пошла к речке. Михаил увидел на её сарафане красное пятно и самодовольно улыбнулся, а Поля спряталась в кустах, разделась, застирала сарафан и повесила его сушиться. Потом медленно зашла в воду поплескалась, вышла, села на корягу, подстелив платок, и им же слегка прикрывшись, тихо сидела под лучами солнца. Она про себя думала о том, что же с ней будет дальше, но не найдя ответа, отгоняла нахлынувшие мысли. Вдруг с разбега в воду плюхнулся Михаил, немного проплыл, и стал возвращаться обратно с широко раскрытыми глазами, наполненными восторгом от вида прекрасной русалочки, сидящей на берегу. Он  вылез, подошёл к ней, поднял её на руки и отнёс на то же место,  где недавно они лежали.… Расстались, когда солнце стало опускаться к горизонту. На прощанье он нежно, как ребёнка поцеловал Полю в щёчку.

На следующий день он уехал. Всю дорогу перед его глазами всплывал образ Поли, и он даже ощущал необыкновенный запах её тела, напоминавший запах чистого белья. Он перебирал в памяти эпизоды их встреч и все подробности прошлого дня.

            В Москве его ждали неприятные новости. За вольнодумство и историю с освобождением крестьян от крепостного права его исключали из Университета. Как из глуши, весть о крестьянах Ивнягово могла достичь Москвы, было удивительно. Правда, несмотря на большие расстояния между деревнями и поместьями, существовало общество, которое тесно общалось между собой. События в Ивнягово взбудоражило помещиков и вероятно, кто–то пожаловался в Москву на Реченского. Миша возмутился, нагрубил начальству и уехал из Москвы в путешествие за границу.

            Реченский долго путешествовал по Европе, пока не познакомился в Париже с соотечественницей,  очень красивой милой девушкой  строгих правил, из богатой московской семьи. У них завязался роман, и вскоре Михаил и Маша решили вступить в брак. Приехали в Москву, объявили о помолвке, и для них наступили дни необыкновенной любви и обожания друг друга. Михаил совершенно потерял голову, забросил своих старых знакомых и друзей. Кроме Маши, вокруг для него ничего не существовало. Он мог часами глядеть на свою Машу и гордился её красотой, умом и воспитанием. Они вели вольную светскую жизнь. Начали готовиться к свадьбе. Наконец отменили крепостное право, появилась возможность продолжить обучение в Университете. Всё складывалось отлично. Михаил был счастлив.

            Любовные волнения, предсвадебная суета и окончание привычного спокойного ритма жизни, многочисленные балы подорвали  здоровье Маши. У неё открылась старая болезнь, и её увезли на лечение за границу. Михаил последовал за ней.

            Далее последовали такие трагические события, о которых лучше не писать. Он остался без своей возлюбленной, заболел и был близок к самоубийству. Все мечты и планы рушились, и тогда он захотел навсегда бросить  Москву и куда ни будь уехать. Он метался, не знал, что же делать и вот однажды ему передали письмо. Письмо было от Полины, из которого он узнаёт, что он уже давно отец, и что она его любит, и что её выдали замуж в другую деревню за молодого парня. В письме были стихи неизвестного автора очень подходящего для ситуации содержания:

В лесу расцвели ромашки, а в поле кругом васильки,

Зовут, зазывают на травку, исполнить всем танец любви.

Твои глаза, казалось мне, всё говорили о любви

И я жила в твоём огне, как баловень судьбы.

 

Но весточка пришла, я родила малышку

И я скучаю без тебя, одна рощу девчушку.

Но сердце разрывается моё, мы вместе с дочкой заодно,

Хотим тебя поцеловать и папочку обнять.

 

Мы с дочкой ждём, ты  весточку пришли,

И мы к тебе  придём, даже на край  земли.

Мы так скучаем без тебя, а я смотрю тебя во сне,

Зову тебя: « Приди ко мне, твоей возлюбленной жене».

Михаил был поражён необычайной смелостью Полины, её грамотностью и всей создавшейся ситуацией. В глубине же души он помнил о Поле и надеялся на встречу. Ему казалось, что только ей он сможет излить своё горе, и только она его поймёт. Тогда он решил уехать в деревню, чтобы в тиши заняться своим хозяйством и разобраться с собой и с Полей.

            Михаил подъехал к своей деревне, слез с брички и пошёл дальше пешком по лесу. Его окружали редкие деревья и большие поляны, поросшие высокими травами необыкновенного разнообразия и аромата запахов, и над всем этим стоял гул насекомых и оводов. Палило солнце, налетали и кусались мухи и слепни, но Михаилу казалось, что он окунулся в родной давно знакомый рай земной, где всё излучает спокойствие и торжество самой природы. Душу его переполняли радостные чувства от предвкушения встречи с давно покинутыми местами. Вспоминал о встречах с Полиной, с грустью о прошедших годах, и с чувством ревности и неопределённости думал о будущем.

            Опять его встречала почти вся деревня, но, сколько он не смотрел, Поли нигде не было. На следующий день Полина сама пришла в дом к Михаилу, с маленькой белокурой девочкой на руках. Когда Михаил увидел Полю, на него нахлынули старые воспоминания,  но теперь перед ним была взрослая женщина необычайной красоты. Они объяснились. Оказалось, что после его отъезда она забеременела. Родители отдали её замуж в другую деревню, но она любит только Мишу. Его дочку назвали Сашей. Саша побаивалась барина, но, освоившись и получив конфету, пошла к нему на руки. Михаил был счастлив. Так Полина осталась в барском доме, и на всю жизнь. Михаил пренебрёг всеми традициями и условностями. Они жили счастливо. У них ещё родился мальчик, его назвали Ваней.

            Омрачало их жизнь, то, что Полина не была разведена со своим мужем, а дети Михаила официально не были его детьми. Общество и законы Российской империи были таковы, что, несмотря на свои связи, Михаил долго не мог оформить свой брак, а своих детей, уже выросших, ему пришлось удочерить и усыновить. Полина умерла рано, и через несколько лет скончался Реченский. Саша  осталась одна с малым братом в своём имении. Соседи подыскали ей жениха, польского дворянина, управляющего богатым имением, приехавшего в Россию на заработки. Вскоре они поженились. У них родились три девочки: Галя, Маша и Тамара. Одна из них, старшая, стала моей мамой. Во время Февральской революции дед с бабушкой продали дом и землю и уехали в Сергиев Посад. Деньги вложили в заём временного правительства «Свобода». В Октябрьскую революцию всё пропало. Семья стала пролетарской.   

 
Предки.

Метрическая выписка из венчательной книги Крожского римско-Котолического приходского Костёла. № 19    1874 года апрель 24 дня в Крожском приходском р. к. костёле Викаримей Антоний Лызин при троекратном оглашении при народном Собрании 14, 21, и 23 Апреля месяца произвел Дворян Сигизмунда (Зигмунта) Поплавского холостого тридцати четырёх летнего с Павлиной Шварцевой Тридцатилетней из м-ка Крож в супруги и т. д.

 

Метрическая выписка из книги Крожскрго римско котолического Костёла. №136   1881 года 20 сентября приходского Костёла. Окрестили именем Михаил сына родившегося сего года у Дворян Сигизмунда (Зигмунда) и Павлины    Поплавских законных супругов и т. д.

№4      В 1891году, января 1 дня скончался Сигизмунд (Зигмунт) Хризостамов Поплавский от чахотки.

Вот и всё, что мне известно из документов о моём деде и его родителях.

            Когда Михаил вырос, он поехал на заработки в Россию и стал служить управляющим в одном поместье. Именно здесь он познакомился с моей бабушкой, и вскоре женился на ней. Судьба не была благосклонной к ним. В Сергиевом Посаде они жили в небольшом доме с детишками, троими дочерьми, но жизнь, казалось, была прекрасной. Грянула война, потом Февральская революция. Революцию встречали восторженно. Потом Октябрьский переворот, все деньги от продажи имения пропали. Как было жить? Кончилось тем, что во время НЭПа, дед стал производить кукол, а бабушка их наряжала. Он использовал любую возможность заработать что-нибудь для большой семьи и даже разводил кроликов. Но вскоре его лишили гражданских прав, потому что он в своём кукольном деле использовал наёмный труд. Глаза для кукол кто-то делал другой. Такая жизнь подкосила здоровье, и дед попал в больницу, где умер от рака. Бабушка с тремя детьми осталась одна без средств к существованию. Она тоже заболела, психическим расстройством. Но жизнь продолжалась. Как они жили одному богу известно.  Дети выросли, пошли работать, а вскоре и вышли замуж. Старшая сестра, моя мама, вышла замуж за  моего отца, с которым познакомилась на заводе Звёздочка, где работала. Как он там оказался я не знаю.

            Про деда по отцу, я слышал такую историю. Он был урядником где-то в Саратовской области. Когда грянул Октябрьский переворот, ему пришлось бежать, но оказалась в тюрьме его жена. Он подкупил охранника, которого знал, и устроил побег из тюрьмы своей жены. Куда делась моя бабушка по отцу, я не знаю. Дед жил в Подмосковье, у какой- то женщины. А мой отец оказался в Сергиевом Посаде. Может быть, они скрывались…
Война.

Это не рассказ о войне, а воспоминания, как калейдоскоп фрагментов оставшихся в памяти. Война началась, когда я был маленьким мальчиком, шести лет. Она застала меня  в детском саду, который выехал за город, в Расторгуево. Запомнилось как вечером нас, ребятишек, ведут строем в бомбоубежище. Мы идём по двое, держась за руки, и с опаской смотрим в небо. В небе слышен рокот самолётов и казалось, что мы даже их видим высоко. Фашистские самолёты летят бомбить Москву. Мальчик, с которым я иду рядом, вдруг говорит: «Сейчас на тебя сбросят бомбу. Твои белые нашивки очень видны». Действительно я был одет в детское морское пальтишко с блестящими белыми нашивками на воротнике и рукавах. Не на шутку испугавшись, я закрыл свои нашивки, как смог, и так добрался до бомбоубежища. Бомбоубежище представляло собой просто глубокую яму, откуда опять было видно небо и летящие самолёты. Страшновато.

На следующий день за мной приехал отец, почему-то на грузовой машине, на полуторке и увёз меня домой в Москву.

Москва запомнилась чёрным небом со светящими со всех сторон лучами прожекторов, постоянно двигающихся и перекрещивающихся, и отдаленным рокотом и вспышками.

От бомбёжек прятались в метро. Люди спускались в него, тащили с собой детей и разные вещи. Вот и я помню, как моя мама держит меня за руку, а в другой руке у неё раскладушка в виде гармошки. Таких сейчас нет. Мы едем на эскалаторе. Жуткая давка, крики, плачь. Меня берёт на руки высокий мужчина, а мама с трудом удерживает раскладушку. Внизу тоже давка. Наверное, я потом там спал.

Вскоре мы поехали в эвакуацию, на Урал. Ехали в вагоне-телятнике, спали на полу. Поезд двигался рывками, то ехал быстро, то стоял. Говорили, что за нами гнался немецкий самолёт, а впереди разбомбили поезд. Я тогда не осознавал реальной опасности, но взрослые очень нервничали. Ещё,  от нашего поезда отстал пятнадцатилетний парень. У меня началась ветрянка, всё тело и голова покрылись болячками, а я был измазан зелёнкой. Рубашка прилипала к болячкам и снималась с кровью. Через некоторое время отставший парень нашёлся, а поезд поехал спокойно, постукивая колёсами.

Приехали мы в город на Урале, где на заводе работал отец, а мама устроилась работать в столовой кассиром. Я же ходил в детский сад. Поселили нас в частном доме. Хозяин - главный энергетик, а хозяйка заместитель директора завода. Дом большой, просторный. В нашей комнате было пусто, стояли две кровати и две стопы патефонных пластинок вместо высокой тумбочки. Зачем родители притащили эти пластинки, я не знаю. Наверное, такие тогда были ценности. Пластинки были очень хорошие: фокстроты, танго, романсы. Исполняли их Козин, Юрьева, Лемешев, Козловский, Утёсов.…Всего не перечислишь. А ещё там висела тёмная тарелка, громкоговоритель, по которому мы слышали различные новости из Москвы. Новости с фронта были печальными. Наши войска героически отступали, сдавая фашистам город за городом.

Детский сад располагался довольно далеко от дома и в мокрое время, чтобы добраться, нужны были сапоги или галоши. Но ничего не было, и поэтому мне на валенки надевали и привязывали отцовские галоши 43 размера. Я в них ходил как на лыжах, и очень стеснялся девочек и мальчиков. В саду уже начал получать первые сексуальные познания. Однажды, когда дети проснулись после дневного сна, одна девочка развела губки своей драгоценной и, показывая её мне, сказала: «Смотри, это у меня капустка, а у тебя морковка». В другой раз, когда мы писали на улице с одним мальчиком, он сказал: «У тебя стоит». Я ничего не понял, но запомнил. Запоминается надолго то, что вызывает определённые эмоции. Был такой эпизод. В детский сад приезжали военные после лечения, чтобы побыть с детьми. Один мальчик подружился с офицером, на груди у которого красовался орден Красного Знамени. Они ходили вместе как влюблённые, а все им завидовали. Я тоже завидовал. К этому времени отца отправили на фронт и мне его не хватало. Когда в следующий раз приехали к нам военные, я первый побежал и бросился на шею к большому дяде с орденом на груди. Каково же было моё разочарование, когда я узнал, что орден - это гвардейский значок. Мне до сих пор стыдно, что я польстился на орден. Но я же был ребёнком.

Городок, в котором мы жили, как многие города Урала, стоял на реке, перегороженной плотиной, дававшей раньше энергию огромному заводу. Завод чадил и пыхтел как живое загадочное существо, каждый день, поглощая и выбрасывая людей из своего чрева. Всё население городка работало на завод. Рядом возвышались небольшие, но крутые горы, поросшие сверху деревьями, размещавшимися между скалистыми образованьями..

Население относилось к нам, москвичам, по-разному, но в большинстве своём считали всех нас евреями, чужими пришельцами из другого мира. Поэтому и моего отца через полгода директор завода отправил на фронт. Он же был чужак и интеллигентный человек. Вспоминаю как однажды женщина, принесшая молоко спросила маму: «Вы еврейка»? Мама, улыбнувшись, ответила: «Да». Меня это шокировало. С тех пор я отношусь к евреям с уважением. Я же побывал в их шкуре. Как-то я пришёл к реке, а там рыбачили рыбаки. Я стал смотреть. Подошёл поближе к одному парню и стал рассматривать его улов. Парень грубо что-то сказал, взял рыбину, и ударил меня ей по лицу, отгоняя меня как собаку. Я заплакал не от боли, а от унижения и обиды.

После отъезда отца на фронт, жить нам стало тяжелее, но мама не отчаивалась, меняла все, что можно на продукты: мясо, молоко, яйца, масло, отдавая взамен чай и сладости, и различные вещи которые присылала тётя Муся из Москвы. Запомнилось, как мама за молоко отдала маслёнку в виде большого рака, оранжево, красного цвета. Я помнил, как до войны она стояла на столе полная красной икры. Мне её было очень жалко.  И до сих пор я такой не видел.

 Я осваивал жизнь. Со старшими ребятами ходил на верхушку горы. Там в скалах разводили костёр и пекли картошку, которую брали в столовой, где работала мама. Зимой я научился кататься с горы на лыжах. Очень гордился тем, что однажды сумел затормозить, упав навзничь, и не доехал несколько метров до свалки металлолома. Если бы доехал, мог разбиться насмерть. Летом пропадал у реки. Меня тянуло покататься на лодке. И вот сын наших хозяев взял меня, чтобы поехать на лодке далеко в верховье реки, порыбачить. Я не умел плавать, боялся, но поехал. Впервые попробовал грести вёслами. Грести понравилось, но, глядя на тёмную воду, трусил, как бы лодка не перевернулась. Поймали немного рыбы и усталые, но довольные вернулись к своему берегу. Сын  хозяев ушёл, а я остался привязать лодку. В это время небо уже потемнело, и я радовался, что мы успели вернуться до дождя. А, вдруг перевернулись бы. Не успел я продумать, что было бы дальше, как начался сильнейший дождь с градом и порывистым ветром. Вдруг я вижу, что рыбак сидевший на волнорезе у плотины встал и пошёл по верху волнореза к плотине, по двум скользким от дождя и града скатам. Через несколько шагов, он поскользнулся и упал в реку. Он барахтался, пытался цепляться за леску, висевшую на волнорезе, и истошно кричал. В нём я узнал своего обидчика, парня ударившего меня рыбой. Не раздумывая, я поспешил ему на помощь, с трудом продвигаясь на лодке сквозь дождь, град и ветер. Когда я подъехал к нему, я не смог втащить его в лодку. Его телогрейка намокла, ни у меня не хватало сил его вытащить, ни у него, чтобы влезть в лодку. Я сказал, чтобы он держался за корму и так привёз его на берег. Посмотрел на это жалкое хныкающее зрелище, и мне стало легко. Я отомстил ему. Я, маленький мальчик, спас здорового хамоватого парня.

В 1943 году мы с мамой вернулись в Москву, но жить нам было негде. Нашу небольшую комнату заняла женщина с ребёнком. Поселились у тёти Муси и дяди Юры в маленькой комнатушке, в огромной коммунальной квартире на Сретенке. Здесь я встретил первые салюты в честь взятия Орла и Белгорода. Салют производили тогда трассирующими пулями. Всё пространство вокруг было заполнено красноватыми линиями,  состоящими, как бы, из тире.

 Пришло время поступать в школу, и меня, с некоторым опозданием, устроили в первый класс. В школе я оказался чужим и через неделю, перессорившись с кем-то, перестал ходить в школу. Регулярно, каждое утро я брал портфель и уходил из дома. Я бродил по Москве и обошёл все ближайшие кварталы. Месяца через полтора я проснулся и услышал, что пришла учительница. Всё раскрылось. Решили заниматься дома и готовить меня для поступления сразу во второй класс.

Наконец освободилась наша комната, и мы в неё въехали. Во дворе произошло моё посвящение. Старшие ребята предложили моим сверстникам стыкаться со мной до первой кровянки. Попросту мы дрались кулаками. Вначале я легко побеждал и даже за явным преимуществом, но последний мой противник, по прозвищу Кули, так ловко ударил мне в глаз, что на нём появилась красная отметина. Бои остановили, а эта иерархия силы ещё долго сохранялась.

Вскоре я пошёл учиться в свою родную школу, сразу во второй класс. По началу всё было хорошо, я был примерным учеником. Но однажды нам задали выучить наизусть стихотворение «Володя». Я не выучил его один раз, второй раз, на меня напало какое-то упрямство, и я не хотел его учить. Я тупо молчал и ничего не говорил. Где-то в глубине души скрывался неосознанный протест: уж очень хорош этот Володя, а может быть интуиция или какие-то сверхъестественные силы подсказывали, что это враньё. Ну, а поскольку речь шла о Владимире Ильиче, а я в этой ситуации представлялся дебилом, меня тут же перевели в другой класс, класс переростков. (Я до сих пор не могу объяснить своего поведения). Учительница же Зинаида Семёновна, наверное, не хотела портить классные показатели.

Класс переростков наполовину состоял из моих сверстников, а вторая половина состояла из детей улицы, уличных авторитетов, как сейчас говорят, старше нас  по возрасту и здоровее физически. Они создавали атмосферу в классе, поэтому на уроках стоял непрерывный гвалт, случались потасовки, летали предметы и бумажные пули, раздавались крики. Вспоминается, как здоровенный верзила бросал в географическую карту огромный огрызок моркови до тех пор, пока она не упала. На переменах было ещё хуже, властвовала сила, особенно доставалось слабым. Я был между слабыми и сильными. Мне удалось прекратить издевательство над двумя отличниками, худеньким евреем и маленьким татарином. Их на переменах загоняли под парту и заставляли кукарекать. В результате с евреем я подружился, и мы с ним долго сидели за одной партой. Но мне и досталось: большой парень в огромных кованых ботинках так ударил меня ботинком по копчику, что он болел даже тогда, когда я стал уже взрослым. Естественно, приспособится учиться в такой обстановке было трудно, а когда кончилась четверть, я не узнал свой табель с отметками об успеваемости.

  Целый день я был предоставлен самому себе. Мама, как и все в то время, весь день была на работе и приходила домой не раньше  десяти часов вечера, а иногда и ночью. Тогда был сталинский ночной режим работы. Утром она провожала меня в школу, успевала приготовить нам еду и уходила на работу. Я приходил из школы, кушал, часто не разогревая, приготовленную еду, потом делал уроки и гулял. Гулял, между двумя кирпичными четырёхэтажными  домами во дворе, вытоптанному так, что там не росло ни одной травинки. Верховодили на дворе старшие ребята. Не забуду как один из них, собрал несколько ребят помладше и, изображая фашиста, с дикими восклицаниями устроил казнь кошки через повешенье. Кошка извивалась и кричала. Это было ужасно. Был случай, когда один мальчишка решил попугать здорового парня и наставил на него настоящий пистолет. В ответ здоровяк достал из-за пазухи огромный маузер и сказал: «У тебя девять пуль, а у меня двадцать четыре»… Больше к ним никто не приставал.

Моё домашнее одиночество скрашивал громкоговоритель радиоточки или тарелка, как его называли. Конечно, в первую очередь по ней получали известия с фронтов, но во многом моё воспитание складывалось под воздействием детских передач, которые я непрерывно слушал. Я благодарен радио, и до сих пор люблю слушать радио.

Время было суровое. У меня появился первый, надеюсь последний, привод в милицию. Как-то парень постарше, позвал меня ловить голубей на Павелецкий вокзал. Я никогда даже не пытался их ловить, и вообще они мне были безразличны, но я с ним пошёл. И вдруг, когда мы входили на вокзал, нас остановил милиционер и куда-то повёл. Мой приятель вырвался и убежал, а милиционер ему вслед только улюлюкал и крепко меня держал. Привели меня в детскую комнату. Там ко мне относились как к преступнику. Насмотрелся я там многого. Вечером кто-то пришёл, и меня отправили домой. Продержали меня почти целый день, до десяти часов вечера. На меня оформили привод в милицию и, таким образом я был поставлен на учёт. Я про себя очень возмущался, что ни за что, ни про что меня целый день продержали в милиции. Я так поздно ещё не ходил по улицам и всего боялся, когда шёл домой.

 

В документах моей мамы я недавно наткнулся  на свои школьные характеристики. Меня потрясли некоторые слова в них. Я понял, что учителя меня не понимали. Две первые характеристики я получил за Володю - Владимира  Ильича, когда меня  наверно, как дебила перевели в класс переростков:

Характеристика ученика 2 класса «В» 525 школы.

Упрямый грубый, но умный мальчик. Дома предоставлен самому себе, много знает такого, что ему ещё рано знать, матери не слушается. На улице часто ссорится с товарищами, бывает очень злой и затрагивает даже старших, после драк плачет. На уроках ведёт себя хорошо, но иногда бросает всю работу и отказывается что-либо делать без всякой причины. На переменах бегает или читает. Учится хорошо. Костюм и тетради с книгами имеет чистые.

Кл. рук - подпись не разборчива.
Характеристика уч. 3 «А»

Способный, аккуратный ученик. Мог бы учиться лучше, но отрицательное воздействие, чему он очень быстро поддаётся, мешает этому, в своей успеваемости имеет оценки «3» и «4». Мальчик скрытный и упрямый, самолюбивый. Трусливо ведёт себя в коллективе учащихся. Мать интересуется своим сыном, часто бывает в школе. Поведение хорошее.

                Переведён в 4 класс.

                15 05 46 г          Кл. руков.

Приближался конец войны. И вот мы узнали, что поведут пленных немцев по Москве. В моей голове рисовался злой и коварный образ врага фашиста, немца. Побежали на Садовое кольцо посмотреть на немцев. Когда я увидел, как шагала колонна, как стадо баранов, жалких потрёпанных солдат, которым наш сердобольный народ давал хлеб, картошку, ещё что-то, я был разочарован. Где же эти ужасные, хвалёные гордые фашисты? Правда, в первых рядах кое-где шли с хорошей выправкой, не сгибая спин, настоящие фашисты, с некоторым презрением важно взирая  на нас, но их было мало. В общем, зрелище жалкое. Думалось: «Дяди, зачем вы к нам пришли и принесли столько горя»?

В Парке культуры имени Горького была организована выставка трофейной техники. Я её облазил, как говорят, вдоль и поперёк. Конечно, вид разбитой боевой техники не вызывает восторга, создавалось впечатление обыдённости зрелища. Но мы же сокрушили эти машины, значит у нас техника лучше. Как не странно, но больше всего меня поразил и запомнился поезд, который разрушал за собой шпалы железнодорожного пути огромнейшим, массивным крюком. Ну и коварные и изобретательные немцы!

Вот, наконец, пришёл день Победы, совершенно неожиданно и просто, хотя все его ждали. Я проснулся ночью оттого, что по тарелке громко говорил диктор Левитан о том, что фашистская Германия капитулировала! В комнате горел яркий свет. Ура, война кончилась! Я не мог понять, как это так произошло, что уже нет войны. Я снял одеяло, которым было закрыто окно для светомаскировки, встал на подоконник и стал смотреть на небо. Уже где-то играла музыка, по небу высоко, с глухим рокотом, с огнями летел самолёт. Неужели это все, правда! Неужели война кончилась! Неужели не будет светомаскировки? Неужели будет мир? Какой он? Мама на радостях, почему-то стала убираться, потом сказала, что теперь вернётся отец. Эмоции хлестали через край. Что было дальше, не помню.

Наступил день, когда должен был состояться салют в честь Победы из тридцати залпов. К салютам уже привыкли, но этот ждали с особым трепетом. Мы  поехали в гости к тёте Мусе, где собрались попраздновать взрослые. Я же, пока было светло, гулял один во дворе. Гулял, гулял, а потом влез на высокий металлический шест сделанный из водопроводной трубы и вкопанный в землю, возможно для того, чтобы там висел флаг. Вместо флага висел там я, обхватив руками и ногами ржавую трубу. Вдруг меня позвали домой, и я скатился вниз. Что случилось? Несколько секунд я стоял в оцепенении. Моё тело пронзило что-то острое и приятное, необыкновенное чувство, которого я не испытывал раньше. Я шёл домой под впечатлением нового ощущения, которое ещё долго напоминало о себе. Что же это? Это результат трения о шест, но об этом я узнал, когда стал мужчиной. А вечером состоялся салют Победы, который подвёл черту, за которой должен был наступить мир. 

Война непосредственно меня не коснулась, но оставила глубокий след в моём сознании. Я видел, как люди уходили на фронт. Любого могли послать, куда угодно, не спрашивая его ни о чём. Так было нужно. Надо беспрекословно подчиняться дисциплине. Людей посылали на смерть. Гибли миллионы. Кто имеет право посылать людей на смерть, и по какому праву? Я бы не хотел, чтобы кто-то распоряжался моей жизнью. Я хотел жить. Я хотел, чтобы мы всегда побеждали и больше никогда не отступали. Я хотел быть сильным и независимым. Во многом детские впечатления того времени определили, в дальнейшем, выбор моей профессии.

            В архиве моей мамы я нашёл письма отца.
Письма  войны.

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Крепко целую и шлю пламенный привет. Я всё ещё живу пока в Антонинах, на днях решится вопрос или я в ближайшие дни поеду в часть, а может быть и останусь на следующий заготовительный сезон. Тогда можно было бы и в гости ко мне приехать, правда, условия для поездки очень трудные и не многие могут отважиться на такое дело. Жизнь здесь дешевая и пожить здесь есть смысл. Конечно, можно только фантазировать. В действительности же дело едва ли осуществимо и вероятнее всего на днях придётся кочевать в часть. Пиши подробнее о своей жизни, о жизни близких, и вообще, что хорошего в Москве. Передай привет близким знакомым, из всех видимо только я один воюю. Пока, до свидания, крепко целую. Павел.

17.07.44..

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Писать нечего. О поляках  писать тоже особенно нечего. Живут они как у Христа за пазухой, некоторые страдают от войны, для некоторых как будто и войны нет, имеют коров, свиней, хлеб едят белый, который мы только до войны видели. Есть, конечно, беднота, которая ищет что бы купить у нашего брата. На войну у них мобилизовали всего года три, кажется. Так что мужчины все дома. Так что не поймёшь в худшем или лучшем они положении, чем мы. Я тебе уже писал, что с одной москвичкой я посылал письмо тебе, и даже обещали устроить послать с мешок пшеницы пополам с этими доставателями, но я не могу проверить, дали им эту пшеницу или нет. Поскольку ты ничего не пишешь, так видимо не только зерно, а она даже письмо тебе не передала, которое я с ней послал. Интересно, если будет время, подойди к ней и узнай, про письмо и пшеницу, и напиши мне потом.

Придётся тебе с Вовочкой подзаняться получше, а то во втором классе для него будет очень трудно, если его, конечно, ещё там оставят. Ты мне ни единого слова не напишешь про соседей….

Положению твоему конечно не позавидуешь, собирайся с силами и как ни будь ещё перетерпи злую зиму. Я думаю всё-таки эта последняя военная зима, если конечно не будет какой либо новой войны. Если жив буду, вернусь тогда опять твоя хата будет с краю - ничего не знаю. Тогда только будешь смотреть на вещи несколько иначе, не так ли? Интересно сколько же стоит портфель в коммерческом магазине, если у тебя этот вопрос стоит проблемой.

Как вы проводите вечера? Я обычно до 8-9 часов вечера сижу на работе, а прихожу после ужина в постель. Иногда, что ни будь побалагурю с поляками, но хотя мы друг друга и понимаем, но разговаривать всё время с догадками надоедает, да и темы разговоров не так легко подобрать. Сейчас у нас идёт картина Крылья Москвы, но я её видел раньше, когда ездил в вышестоящую инстанцию в командировку и поэтому это время я решил использовать на письмо. Как у вас с освещением? Я достал 3 стекла 10 за 45 злотых и теперь у меня приличное освещение на работе, у хозяев тоже ламповое освещение. Из-за керосина у нас нужды нет, так что хотя живём не в потёмках и не коптимся коптилками.

Привет всем, если хочешь получать чаще письма, то пиши быстрее. Ответ обязуюсь отвечать в течение 2-3 дней, каковы твои обязательства? Придётся нам с тобой заключить договор соцсоревнования, может быть тогда дело пойдёт лучше.   Крепко целую. Павел.

Жду от сына письмо о его успехах в учёбе

Осень 1944г.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Я уже писал в отношении того, что твоё положение хуже моего, но конечно сочувствием не поможешь и единственная надежда, что может быть это последняя зима военного времени, конечно. При всех условиях, если даже кончится война в ближайшие месяцы, то и тогда раньше весны не приходиться рассчитывать на приезд домой.

В отношении обуви  Вовочки, если купить нельзя, то возможно обменяешь на какие нибудь мои полуботинки или ботинки.

Я живу без перемен всё на одном месте. Однажды собирался писать тебе прощальное письмо т.к. мой начальник любит быстро ездить. Я поехал однажды с ним на немецкой лодочке, есть такая легковая машина и когда достигает скорость до 80 км, приходится подумывать, не последние ли минуты живёшь на белом свете. Краковское шоссе асфальтовое и  сравнительно в сносном состоянии, и на нём можно развивать любую скорость, и большинство машин движется с бешеной скоростью, даже грузовые. Ясно, движение с большой скоростью довольно рискованное дело. Поэтому я начальнику заявил, конечно, шутя, что я с ним поеду только после того, как напишу прощальное письмо.

Живём с поляками пока дружно, учимся понемногу польскому языку, так что скоро я тебе буду писать по-польски и придётся тебе полу польке искать поляк, чтобы они тебе прочитали письмо.

Цены на рынке все поднимаются, булочка очень белая, размера примерно как когда-то продавались ванильные булочки по 10 р, возможно даже меньше, стоят 10 злотых. Я получаю здесь 300 злотых полевых, так что могу по булочке покупать ежедневно. Яблоки стали 60-70 злот кг, колбаса кажется 250 или 300 злот кг, в общем я редко бываю и мало интересуюсь, кроме белых булочек и яблок т.к. мясных консервов у меня свой запас килограмма три, с полкило сала шпик. Имею, в общем, продукты, не ощущаю ни малейшего недостатка.

Живём мы в городе, где жил пан Потоцкий, самый крупный буржуй Польши. Сейчас собираемся переехать в дом его управляющего, помещение прекрасное. Сам Потоцкий говорят, удрал в Краков. Недалеко будущее, когда доберёмся и туда. Куда интересно он будет тогда кочевать.

На квартире живу я у рабочего Потоцкого, живёт он не богато, но имеет две коровы, и я ежедневно утром и вечером получал по два-три стакана молока парного, постепенно правда норма уменьшается. Сейчас пока дают по стакану утром и вечером, для разнообразия это не плохо. Всё это конечно в порядке обмена на что-либо. Правда, не прямой обмен, а так я им что-либо дам соответственно и они мне. Телогрейку я уже отдал, теперь соображаю, что мне ещё отдать.

Я ни с кем, больше не переписываюсь. Валентина писала летом с трудовых работ, вскоре я ей не ответил, а потом написал по старому московскому адресу. Ответа так и не получил. От Нюси получал одно письмо, но также своевременно не ответил, а потом затерял письмо с адресом, а, кроме того, забыл фамилию и имя её благоверного, и решил не отвечать. Сергей тоже мне не ответил.

Праздник провёл буднично, отметил его лишь тем, что с хозяином выпил пополам полученные мною 200 грамм водки. Погода здесь стоит грязная, сейчас выпал небольшой снежок, который перемешался на дороге с грязью.

В общем, пока одна грязь, и довольно прохладная погода, в хате тоже довольно прохладно, хозяева топят только плиту и утром, так что ночью довольно прохладно.

На счёт твоей крови я уже писал, что бы ты её не очень растранжиривала, она у тебя итак была холодновата или вернее она была довольно горячая, но её было маловато.

Ты написала цену на хлеб, но я так и не понял 310 руб кг как будто, но раньше ты писала как будто 40 руб, что-то большая разница.

Ну, пока, а то я и так полдня пишу это письмо, почему я долго собираюсь же писать.

Привет всем. Павел.

Может быть ноябрь 1944г.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

О поляках особенно писать нечего. Завидую, как они разгуливают, война только очень немногих затронула, а то  живут себе все дома, по воскресеньям богомольничают и гостятся, да и в будничные дни не очень то много они работают. Правда, есть и очень плохо живут, но большая часть живут сносно, но главное что свободно. Теперь, если кончится война и окажешься свободным, то просто не представляю, как буду себя чувствовать, за 2,5 года не иметь ни одного свободного дня, это не фунт изюма.

Напиши, как ты всё-таки скумекала с экипировкой Вовочки. Ты спрашиваешь, как я чувствую себя физически и морально. Физически чувствую себя не плохо, а что касается морального самочувствия, то частенько тянет к карте. Хотя чрезвычайно большие успехи, но всё же посмотришь, посмотришь, и даже при самых оптимистических взглядах, приходится убеждаться, что придётся справлять, вероятно, третью годовщину нахождения в армии, и не плохо, если бы май пришлось встречать дома. Чем ближе чувствуется конец, тем быстрее его хочется иметь..

Ну, пока, надо чего ни будь оставить для следующего письма.

 Крепко целую. Павел.

Может быть декабрь 1944г.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Я живу пока всё  той же ровной прифронтовой жизнью, пока  стоим все на месте и это нас удручает. Были некоторые надежды, что к маю, возможно, удастся быть дома, но Черчилль огорошил, обещает только развёртывание решающих боёв летом 1945 года.

Наша хозяйка молодуха, как видимо, скоро останется солдаткой, т.к. мужа уже забирают в солдаты. Ты, конечно, получила письмо, в котором я описывал свадьбу нашей хозяйки. Сейчас сижу, парюсь с отчётами, думаю к 5 января с ними разделаюсь. Сколько времени ты будешь корпеть со своим отчётом?

На улицу Разорёнова писать не надо ……

Хотя я сейчас и в более лучших условиях, чем я бы жил в Москве, но всё же я предпочёл бы жить в ней. Слишком надоела жизнь путешественника!

Если жив буду после войны могу быть этнографом украиноведом, поляковедом и дальше ещё не знаю каким ведом придётся быть. Наверно придётся побывать в Чехословакии, а может быть ещё, где-либо. Интересует посмотреть Краков, уже, наверное, до весны удастся его посмотреть, а там конечно кто его знает. Из всей крупных городов, которые я миновал, я только видел Курск, Тарнополь, Львов и Перемышль. Киев видел только из вагона, так что можно сказать, что почти я его и не видел. В Тарнополе, конечно, только одни развалины пришлось увидеть. Львов же сохранился, главным образом центр, почти полностью и город  довольно приличный. Жаль, что не видел Киева и не могу сравнить. Из всех же остальных Львов значительно выделяется. Под Воронежем, сколько времени я находился, но города тоже не удалось увидеть т.к. тогда я его объехал кругом.

Интересно конечно было бы, если такое путешествие пришлось проделать в мирной обстановке, только конечно не в такой длительный срок.

Вовочка так увлёкся учёбой, что не выберет времени черкнуть письмишко папе, он скоро вероятно будет такой грамотей, что папу будет подъучивать. Он вероятно полностью в папу удался, сейчас худищий, а потом располнеет вроде меняя не пойму о каких ты письмах Анны упоминаешь, разве они не были тогда уничтожены, кстати, я давно собирался написать что бы ты поискала мой трудовой список, возможно он ещё пригодится, а то придётся начинать свою трудовую деятельность с начала. Я бы конечно не возражал бы если вернулись те же годы, но, увы и ах, этого, к сожалению не произойдёт.

Ну пока всех благ, а то уже первый час ночи и пора на отдых. Привет всем и в частности соседям.

Целую. Павел.

У нас одно несчастье. № полевой почты где то ещё имеется такой же как у нас, к нам много идут чужих писем, а наши наверно многие идут туда. Сколько я ни старался пока не мог добиться толку, на днях ещё пошлю петицию в одно место.

Наверно декабрь 1944г

 

; Здравствуй милая Галя!

Живу я пока той же однообразной жизнью. Сейчас переехали в так называемый эсэсовский лагерь, где когда-то жили ультра мерзавцы, собирались жить они не плохо, оборудовали здания, как говорят у нас, со всеми удобствами. Правда, без центрального отопления и газа, но с электроосвещением, водопроводом и канализацией, правда, последнее, им ещё не удалось достроить. Электроосвещением мы даже пользуемся.

Вовочка пишет, что ты всё кровью торгуешь. Смотри не проторгуйся, лучше продай, что либо из вещей. Кончится война, наживём ещё, а  если потеряешь здоровье, то едва ли его восстановишь. У тебя и так был недостаток крови, а теперь, вероятно, и вовсе ледышкой будешь. Знаешь мои потребности, хотя я уже и старик стал, но силу я пока чувствую прежнюю, так что здоровье поберегай.

Ну, пока всего хорошего, привет соседям и всем, всем, всем,

Целую, Павел.

13.01.45.

; начала нет.

Каков прогноз у вас в отношении конца войны. У нас некоторые считают, что зимой должен быть конец и весной примерно быть дома, а некоторые считают, что не меньше полгода и до года. Я принадлежу к первым. Сейчас теряю некоторую уверенность, но ещё не совсем, предстоящие наступления покажут.

Как учится Вовочка, жду от него письма.

Привет всем друзьям и знакомым.

Крепко целую. Павел.

 

; Здравствуй милая Галя

Получил твоё письмо, и появилась мысль, что после четырёхлетней разлуки наступит возможность нашей встречи и следует обязательно воспользоваться, пока есть к этому возможности. Придётся пока приехать одной, устроив Вовочку у мамы, а когда устроишься здесь более- менее, тогда можно будет съездить и за ним.

Живу пока ничего, только скучно, поэтому очень жду тебя. Сейчас пишу письмо это на ходу, поэтому очень кратко и на этом кончаю.

Привет всем. Целую, Павел.

 

; Здравствуй милая Галя.

…………   Ты пишешь о новости, что мать продала дом так между прочим, а между тем эта новость сногсшибательная. Меня она крайне удивила, производить продажу в такое время, трудно придумать большего безрассудства, хотя вас там и много, но ни у кого не нашлось здравого смысла, извини за резкость. Вы потом поймёте насколько я был прав. Сейчас ни как не время для таких операций, не так уже осталось много ждать конца войны, и можно было бы как нибудь перевернуться. Я думаю, она могла бы и у тебя с успехом прожить до конца войны, места хватило бы, а прокормить уже как нибудь сообща тоже прокормили. После же войны из этой продажи можно было бы сделать что-либо дельное, а сейчас вы все это превратите, как говорят, в пшик и больше ничего. Ты даже не сочла нужным сообщить условия, но я уверен, что сейчас нельзя продать на приличных условиях. Дело, конечно, ваше, вы хозяева.   Мне просто непонятно, что, по моему мнению, вас просто околпачили (выражаясь мягко). Серёжа что-то про эту операцию ни словом не обмолвился, вероятно, это произошло без его участия. Он то, по моему мнению, в хозяйственных вопросах хоть немного, но может соображать, и хотя бы немного предвидеть, об остальных же можно сказать одно, что вы полные профаны в хозяйственных вопросах.

Посылаю тебе доверенность, только тут ещё не попади в какую нибудь ловушку, чтобы потом тебя не выставили из обменянной комнаты, получится совсем хорошо. Посылаю также справку.

Моя жизнь течёт без особых изменений, нахожусь пока в глубоком тылу, вероятно на днях двинусь вперёд, я правда два раза ездил в командировку, проезжал Краков, город довольно приличный, но мне кажется, что Львов несколько получше. Что интересного я там видел, так это немецкие укрепления. На всех дорогах и мостах в город он установил по обеим сторонам дороги железобетонные квадратные столбы, вероятно больше метра толщины и метра три-четыре высоты. С тем, чтобы, когда наши будут подходить, взрывом свалить эти столбы, так что бы они завалили проезд по улице, образовав противотанковые препятствия. Но как видимо так ему задали там перца, что очень немногие столбы были подорваны, большая же часть так и остались стоять.

Потом по дороге я много видел возвращающихся из фашисткой каторги людей разных национальностей. При чём, что интересно, так то, что они объединились в группы. Все вещи сложены на тележки, а сами всей гурьбой тянут эти тележки, при чём в большинстве случаев на тележке национальный флаг. Почти у каждого такой флажок, конечно маленького размера, пришит на груди, на рукаве или на головном уборе. Почему-то больше всего шло французов.

Ну, пока, желаю всего хорошего, привет всем. Крепко целую тебя и Вовочку.  Павел.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Получил два письма, события последних дней так благоприятно развёртываются, что всё время живёшь ожиданием, что вот, вот наступит конец нашим мытарствам, но, увы и ах, враг настолько упорный, что, вероятно, будет биться до последнего клочка и чем ближе конец, тем  больше его ждёшь.

Живу я без особых перемен, понемногу всё кочую на запад, Польшу уже миновали, сейчас уже находимся на территории Германии, как раз в том районе, куда ты собиралась поехать на работу, правда немного дальше. Скоро вероятно будем в Чехословакии, передовые наши части давно уже там. Угольный район Силезии, куда ты, вероятно, собиралась поехать, был очень богатый. Жили здесь, судя по всему, очень хорошо, но сейчас плохо только с питанием, как вообще во всех промышленных районах. До Кракова с питанием обстояло хорошо, а в Кракове и особенно в Катовицах, Гинденбурге – сердце угольного района с питанием гораздо хуже, конечно речь идёт о гражданском населении. У нас же обстоит дело не плохо и даже лучше, чем было раньше. Поэтому тебе ехать сюда я всё равно не советую, единственно что здесь возможно удалось бы увидеться, но это ещё на воде вилами писано, я, конечно, не знаю в какой район ты собиралась ехать.

В отношении продажи дома вам конечно видней, но я остаюсь при своём мнении, что хотя и высокая цена, но если перевести на реальные ценности так уже не так высоко. После войны цена может быть и ниже будет, но в переводе на реальные ценности она всё же будет выше. Следует учесть, что сейчас больше желающих продать и меньше желающих купить. После же войны будет как раз наоборот. Поэтому сейчас следует продавать при крайней к этому необходимости.

На меня ты говоришь, что я с жиру бешусь, а ты не знаю с чего бесишься, чего тебе вздумалось менять место работы. Едва ли сейчас найдётся какая ни будь разница в условиях работы. Если взаимоотношения с руководством приличные, то этим нужно и довольствоваться, остальное, по-моему, не существенно.

Я собрал вам посылку, в основном мясные консервы послал 22.4, не знаю, когда вы её получите, по получении её, немедленно мне сообщи, а то у меня почему-то мало уверенности что ты её получишь.

Теперь уже вероятно осталось не так уже много  ждать конца. Я ещё с осени наметил конец к маю мес, сейчас правда придётся немного перенести срок, но не на много, в мае должен всё таки быть конец. Возможно, даже получишь это письмо в мирной обстановке, правда, на скорое возвращение ещё надежды нет, но кончится война, тогда хотя можно рассчитывать на совместную жизнь или хотя бы на встречу. Правда, я иногда задумываюсь, как она произойдёт, будет ли она приятной или может быть произойдёт полное разочарование, во всяком случае, мне кажется, что письменные взаимоотношения наши значительно лучше чем будут в действительности, может быть за эти годы в тебе произойдёт перемена к лучшему, и сложатся другие взаимоотношения, в общем, будущее покажет, нужно ещё дожить до встречи, хотя я и пережил большую часть, но может на самом конце произойти всякая неожиданность.

Пока живу я не плохо, но состояние души не важное, может быть и с жиру как ты пишешь, но и ты пишешь, что настроение отвратительное, хотя и не похоже, что с жиру, а всё-таки видимо одиночество заедает, так же как и меня.

 На твой крепкий поцелуй я мало рассчитываю,  но если он действительно будет, то мой будет значительно крепче, не смотря на мои годы, я, почему то, ещё больше ощущаю в нём потребность, а пока мысленно крепко целую. Павел

27.04.45.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

Крепко целую и поздравляю с днём окончания войны. По этому собственно случаю я решил черкнуть несколько строк, теперь уже, наверное, не так долго осталось ожидать возвращения домой.

После стольких дней даже трудно представить это событие. Живём мы в немецком городишке, в котором пока немцев нет, но по дороге уже начинают маячится, с основным видом транспорта детскими колясками.

Ну, пока, теперь уже, наверное, до скорой встречи, если не произойдёт ещё что-либо нового на востоке. Целую, Павел.

Привет всем, всем, всем.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

С моей демобилизацией крайне не ясно сейчас нас всех передают в другое хозяйство и, как видимо, поедем в район Лодзи километров 100 западнее, так что пока приедем, пока что, пройдёт с месяц, а там вести разговоры с новыми людьми, конечно, будет хуже.

К театрам я теперь вкус потерял, так что едва ли я смогу удовлетворить твои желания в этой части.

Почему ты мне не напишешь причины твоего желания уйти с работы, если есть возможность не работать, тогда понятно, если же такой возможности нет, то тогда совершенно не понятно.

С ремонтом комнаты тебе придётся соображать самой. Ожидать меня как бы не пришлось слишком долго. Возможно, что если не будет перспектив на скорое моё освобождение, придётся приехать тебе ко мне сюда в Польшу, хотя бы в гости на некоторое время. Как твоё мнение на этот счёт?

Привет всем, всем, всем.

Целую Павел.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

После долгого перерыва, наконец получил от тебя ответ. Совершенно непонятно твой стремление переменить место работы, если тебя не пугает увольнение, то ты можешь чувствовать совершенно свободно, ни кто не может вынудить тебя к действиям, которые для тебя не желательны. Но я посылаю тебе одновременно письмо, просимое тобой. Я живу без  особых перемен, живу надеждой на скорое возвращение домой, чувствую, что едва ли будет там лучше, но слишком надоело.

Пишу на ходу, поэтому на этом кончаю. Привет всем.

Целую. Павел.

Ты должна на работе заявить, что я переехал в пределы СССР, иначе тебе не поверят, что ты собираешься поехать ко мне.

 

; Здравствуйте милые Галя и Вовочка!

 В отношении твоего беспокойства, что я  на вражеской территории, то пока напрасно. Я ездил на сотни километров, не один раз ехал всю ночь и даже не раз ночевал в машине на дороге, и ничего пока не случилось. Сейчас мы должны подвинуться в глубь Германии к лесистым Карпатским горам, но и там пока спокойно.

К русским отношение со стороны немцев хорошее, дело в том, что здесь передаётся территория полякам, которые гонят немцев с насиженных мест и иногда наши оказываются в роли защитников немцев от поляк и поэтому немцы говорят, что лучше были бы русские, чем поляки.

Жить здесь конечно не особенно приятно, если уж слишком хорошие условия оплаты труда могут соблазнить. Дело в том, что во-первых незнание немецкого языка ставит в крайне неудобное положение, но даже если освоить язык, то общение с немцами не рекомендуются, а в некоторых случаях вообще запрещаются, а жить замкнутой жизнью не особенно приятно.

Сейчас я жду не дождусь демобилизации, о которой ни слуху, ни духу. Жду окончания демобилизации объявленных возрастов сержантского и рядового состава, тогда, может быть, и нас начнут понемногу отпускать.

После войны жёны что-то забеспокоились и начали писать письма на командира части сообщить о судьбе их мужей и даже жена командира части прислала запрос, она, конечно ,не знает что её муж и есть командир части.

Мне здесь отпустили за наличный расчёт мануфактуры 50 метров, из которой 10 метров уже украли, а больше 30 метров решил отправить посылкой тебе, а то везти будет тяжеловато. В посылке 11 метров простынного материала, 17 бельевой ткани и 5 метров плащевой прорезиненной ткани, подкладочный шёлк пока оставил, может быть, пошлю следующий раз, и, может быть, сам привезу.

Полевую почту нашу закрыли, теперь пиши на полевую почту 07235-В.

Ну, пока кончаю писать. Хорошего, понемногу.

Теперь уже наверно не так уже долго ждать свидания.

Целую. Павел.

15.07.45.

 

; Сохранилось письмо мне.

Здравствуй дорогой Вовочка!

Получил твоё письмо, благодарю, что ты не забываешь папу. Про карточку я писал не про ту, которую Вам послал, что плохо вышел, а про другую, которую я не послал. С коньками, вероятно, придётся подождать конца войны, у меня, где то валялись коньки, я не помню, целы они или нет, если были бы целы с кем нибудь обменял бы на меньшие. Молодец, что учишься не плохо нужно стараться лучше учиться. Мамину кровь ты побереги и не разрешай ей увлекаться сдачей. Можно пока обойтись и без оладий, пусть лучше продаст, что-либо из барахла, кончится война барахла легче будет приобрести, чем восстановить здоровье.

Магнит береги, когда приеду, мы из него устроим хорошую игрушку.

Ты мне откровенно напиши, сам ты писал письмо или нет, что-то очень хорошо написано и меня берёт сомнение, не мама ли тут руку приложила.

Привет маме, бабушке, дяде Серёже, тёте Тамаре, Шурику, дяде Юре, тёте Мусе и Галочке.

Целую, папа.

1944г осень-зима.

Отец вернулся домой только в 1947 году, лейтенантом с  медалью «За победу в войне 1941-1945гг».

 
Школьные годы.

Школьные годы пробежали как одно мгновение. Учёба, учёба и ёщё раз учёба, а остались в памяти совсем другие события.

;

Кончилась война, появились признаки мирного существования. В городе расчищались пустыри, что-то ремонтировали и даже строили, залечивая раны нанесённые войной. Вот и у нас в старом кирпичном четырёх этажном доме провели газ и установили батареи центрального отопления. Исчезли керосинки и керогазы, не нужно было дров или угля для отопления. Вечно сырые стены высохли, и в комнате стало тепло. Наша комната, 12,4 квадратных метра, была заставлена мебелью и вмещала: обеденный стол, этажерку, буфет, кровать родителей, шкаф для одежды и мой диван. На кухне стояло два кухонных стола, газовая плита и раковина с краном холодной воды. Одна  дверь вела в холодный стенной шкаф для продуктов, а другая в туалет с ржавыми трубами, всегда покрытые каплями воды. Из кухни выходили ещё три двери, две в комнаты и одна на лестничную клетку. Вот и все удобства. Мыться ходили в баню. Баня запомнилась парной и тем, что там часто торжественно сидели мужики, в основном татары, как будто были приставлены к своим большим членам.

;      

Как известно до 1947 года все продукты выдавались по продуктовым карточкам, по определённой норме в зависимости от типа карточек. В магазинах, мне запомнилось, был хлеб, варёная колбаса масло, красная и чёрная икра. На карточки полагались папиросы, но мама не курила, и со временем у нас накопилось множество пачек различных папирос, но в основном «Беломор-канал», которые занимали всю нижнюю часть этажерки. Я не курил, но в доме жили довольно хулиганистые ребята из простых семей, курившие и не учившиеся в школе. Вероятно, чтобы подружиться с ними, я из хвастовства, дал одному парню пачку папирос. Узнав об этом, у меня стали выпрашивать папиросы другие ребята. Мне не жалко было папирос и постепенно в этажерке их осталось меньше половины. Один мой приятель предложил пойти к столовой и начать продавать папиросы взрослым. Так и сделали, подошли к столовой и предложили здоровому рыжему парню купить у нас папиросы. Парень протянул нам пустой портсигар. Мы стали укладывать в него папиросы, радуясь, что у нас появятся деньги на мороженое. Когда портсигар стал полон, рыжий парень взял его и с силой громко его захлопнул, говоря нам: «А, ну пошли отсюда»! - повернулся и ушёл. От бессилия и обиды у меня наворачивались слёзы, и я решил больше не унижаться и не торговать. На этом, не начавшись, закончился навсегда мой бизнес. Я просто раздавал ребятам папиросы. Но всему приходит конец. Мама заглянула в этажерку и ахнула. Папиросы почти все исчезли. Решив, что я начал курить, она набросилась на меня с руганью, пытаясь меня поколотить. Я как заяц прыгнул и оказался на шкафу, занимая круговую оборону, прикрывался от ударов чемоданами, лежавшими на шкафу. Так закончилась эта папиросная эпопея. Я долго не курил, а если и закуривал, то в основном за кампанию.

;

            Летом я вместе с бабушкой жил в Загорске, где у неё был маленький домик, в котором раньше она жила. Теперь она приезжала туда на лето, и все родные приезжали к ней по воскресеньям. Дом стоял на Ново - прогонной улице, начинавшейся у Ильинской церкви, возвышавшейся на горе. В конце улица не имела дорожного покрытия, поэтому заросла травой, а на дороге лежал толстый слой пыли. В этом месте и стоял наш дом с небольшим участком земли. На участке росла большая берёза, и стоял большой бревенчатый сарай с острой крышей. Кроме этого на участке росло несколько кустов чёрной смородины, на которых почти не было ягод. У забора росла бузина, а рядом лежала куча кирпича. Остальное место занимали посадки овощей и картошки. Домик бревенчатый, пяти стенка, покрытый тёсом имел спереди две комнаты, тёмную спальню и террасу с крыльцом на улицу. Сзади располагались подсобные помещения, кухня и при ней небольшая комната. С довоенных времён эту комнатушку снимала, почти бесплатно, семья проводника на железной дороге. Робкие попытки их выселить не получались. Так они и жили до тех пор, пока дом, в последствии, был продан. В доме мебели было мало, но она была старинная, а все стулья и диван покрыты почти белыми чехлами из сурового полотна. Дом, как говорится, ничего особенного, но для меня это была отдушина, и я всегда мечтал поскорей поехать в Загорск.

;      

Когда мы жили в эвакуации на Урале, я часто вспоминал  Загорск, а самое главное у меня там был трёх колёсный детский велосипед и я мечтал о том времени, когда я смогу снова на нём покататься. Пришло это время, мы приехали в Загорск с бабушкой и моим двоюродным братом Сашёй. Первым делом нашли свои велосипеды и попытались на них кататься на улице. Но велосипеды стали очень маленькими, и мы с трудом на них помещались, мешали коленки. Мы выросли и велосипеды плохо нас слушались, тогда мой брат поднатужился, чтобы быстрее поехать, но педаль велосипеда отвалилась. Какое горе, надежды не сбывались, я остался один, и в знак солидарности, чтобы брату не было так больно и обидно, тоже поднатужился и так нажал на педаль, что она тоже отвалилась. Так было покончено с мечтой и велосипедами.

;

Загорск был для нас окном в вольность и природу. Природа, это пыльная, поросшая травой улица, где всегда гуляли соседские ребята, с которыми устраивались разные игры: в отмерялы, в лапту, в чижик, в футбол, волейбол и во всё, что можно было придумать. Но самая главная природа - это лес, куда нас бабушка водила в поход за грибами. Лес был недалеко, и мы часто туда ходили, хорошо его изучили и не боялись заблудиться. Лес это чудо, ты здесь один, все мысли сосредоточены на поиске грибов. Вот сейчас под ёлкой найду чудо гриб. Но нет. А, вот у берёзы подберёзовик, рядом по кругу ещё и ещё. Я любил побродить по лесу, но с грибами было плоховато, зато бабушка приходила домой всегда с корзиной грибов. Она собирала почти любые грибы, а потом их отмачивала, варила, жарила, солила или мариновала. Поэтому на столе у нас всегда были грибы, и я с тех пор их полюбил. На обратной дороге из леса хорошо было отдохнуть у родника по имени Гремячий, попить холодной вкусной воды и поесть земляники, которая росла здесь тогда, повыше на большой вырубке.

 ;

После войны вышло указание сдать всё оружие, которое осталось у населения, и вот к нам приехал из деревни, где раньше было имение бабушки, дядя Ваня, муж бывшей няни бабушки и привёз немецкий маузер. Дядя Ваня был высокого роста с чёрной густой бородой и настоящим мужским голосом. Говорил неторопливо, чётко чеканя слова. Он мне очень нравился. В каждый свой приезд  в Загорск на лошади, по дороге на рынок, он заезжал к нам и привозил нам молоко и мёд. Особенно вкусен был мёд в сотах. Впервые увидел, как у коня, ждавшего дядю Ваню, увеличивалась и увеличивалась колбаса и висела почти до земли. О чём он думал?

 Оказывается, во время войны мой дядя Юра подарил дяде Ване маузер, на всякий случай. Маузер, завёрнутый в материю, лежал теперь в спальне под огромной металлической кроватью с украшениями и дутыми пампушками. Маузер не давал мне покоя, уж очень хотелось на него посмотреть. И вот подвернулся случай, когда в доме остался я один и в другой комнате гостившая у нас знакомая художница Лида. Все взрослые ушли посмотреть к Лавре на празднование Троицы. Это был 1947 год и ожидался приезд иностранных делегаций, шли торжественные службы. Оставшись один в комнате, я пошёл в спальню достал свёрток и, вынув маузер, пришёл обратно в комнату. Сев на диван, я первым делом вынул обойму с патронами из маузера и положил её в сторону. Я считал себя знатоком. Теперь нечего было бояться, и я стал рассматривать маузер и представлять, как я стреляю из него. Мне хотелось, хотя бы щёлкнуть курком. Я взвёл курок и пошёл к зеркалу. Наставив маузер в зеркало, я целился в себя и любовался своим видом с оружием. Потом приставил дуло к виску, но курок почему-то не нажал, а пошёл и сел на диван. На диване опять наставлял маузер, куда только можно: в окно, в висок, в сердце, в горшок с цветами. Потом успокоился, и когда надоело кривляться, поднял маузер вверх и нажал курок… Прозвучал громкий выстрел. В ушах у меня зазвенело. Я мгновенно понял, какую я совершил ошибку. Я же слышал раньше, что один патрон досылается в ствол. Как во сне, я вложил обойму с патронами на место. За стенкой послышался голос Лиды: «Вова, что там происходит»? Я ответил: «Да, я пистонами стреляю».

«А, почему с потолка сыпется»? - спросила Лида. Я не ответил. Пуля попала в угол между потолком и стеной. Быстро убрал маузер под кровать на старое место и вышел на улицу, где гуляли ребята и играли в лапту. Я сразу спросил, слышали ли они, чего ни будь. Они ничего не слышали, а у меня звенело в ушах. В детстве мы самоуверенны и думаем, что всё знаем и умеем. Этот случай мог кончиться трагически.

Потом я узнал, что дядя Юра разобрал маузер и выбросил детали в речку. Я очень жалел об этом. Значительно позже эта история всё-таки стала, каким-то образом, известна дяде Юре. Хорошо, что так всё кончилось!

Во время войны дядя Юра, работавший в Совете Министров РСФСР, занимался эвакуацией с полей сражения наших подбитых танков и их ремонтом. Не мудрено, что у него оказался трофейный маузер. Но сдавать его он не рискнул, проще было его выбросить. Дядя Юра был для меня самым уважаемым человеком. Во время войны он был молодым капитаном, немного старше тридцати лет. Военная форма ему очень шла. Стройный и худощавый с погонами, в портупеи и, особенно, с кобурой и пистолетом он выглядел как идеальный военный, которым тогда завидовали все мальчишки. И ещё у него была машина Эмка с шофером Георгием, раньше возившим известного генерала, погибшего на фронте от мины, попавшей в его  машину. Дядя Юра имел любительские права и часто ездил на этой машине один за рулём.  Иногда он брал меня с собой, и мы целый день ездили по Москве и Подмосковью. Он заходил куда-то, а я сидел в машине.

Первую послевоенную газировку я попробовал только спустя некоторое время после события с маузером. Дядя Юра приехал с Георгием к нам в Загорск и привёз разные продукты из буфета на работе. Когда сели за стол, то  налили в небольшие стаканчики газированную воду, типа лимонада или крем соды. Из воды поднимались небольшие фонтанчики, и она даже шипела. Выпив эту воду, у меня перехватило дыхание, а выходящий газ щекотал нос. Газировка мне очень понравилась, с довоенных времен её нигде не было, и я не помнил пил ли её раньше. Но в правительственном буфете она была. Это заурядное событие или скорее, впечатление от него, запомнилось мне на всю жизнь. Теперь эту газировку я не пью.

;

Главная примечательность Загорска это Троице Сергиева Лавра, которой обязан своим рождением город, изначально называвшийся Сергиевым Посадом. Я с мальчишками забирался через проём в стене на территорию лавры, и мы обследовали её. В то время там были вдоль стен, какие-то свалки кирпичей и мусора, и мы это всё облазили. Однажды я зашёл в двухэтажное здание. Может быть, это была трапезная. Меня поразило, что там никого не было, а откуда-то сверху лились небесные звуки женского хора. Церковная обстановка ослепила меня, а какая-то отрешённость от реальности испугала меня и я потом долго боялся заходить в церкви. Зато рядом с Лаврой был парк, в стену этого парка упиралось начало нашей улицы. Здесь мы чувствовали себя прекрасно и часто гуляли, глазея на гуляющий народ и на танцы. Но до сих пор у меня перед глазами стоит мрачная картина. Пройдя от входа в парк по аллее несколько десятков метров, я увидел странно двигающегося навстречу парня. Парень был одет в пиджак с белым на выпуск воротником рубашки и широкие брюки клёш. Лицо у него было белое, рукой он держался за правый бок, из-под которой сочилась красная кровь и капала на землю. Он не шёл, а медленно переступал широко расставленными ногами и в такт с шагами стонал. Люди в испуге расступались. Когда он упал, его окружила толпа. Очевидцы рассказывали, что на танцплощадке ребята повздорили и выясняли между собой отношения. Этот парень, вернувшийся с войны солдат, решив их помирить и пошутить, вынул маленький блестящий пистолет и наставил его на ребят со словами: «А ну, хватит ругаться! Сейчас я вам»… Не успел он нажать на курок зажигалки и договорить, как прозвучал выстрел. У кого - то из ребят не выдержали нервы. Все разбежались. Потом были похороны. Хоронил весь город солдата, прошедшего всю войну и нелепо погибшего в мирное время. Когда по городу шла похоронная процессия, по радио сообщали, что умер всесоюзный староста Калинин.

;

            Каток. Без него невозможно описать нашу жизнь. Сперва мы видели как старшие мальчишки, прикрутив на валенки коньки, катались по заснеженным дорогам за машинами, зацепившись металлически крюком. Потом мы стали ходить на каток в Парк Культуры имени Горького. Во дворе мы дружили втроём. Женька, Юрка и я, была неразлучная троица на катке. Со временем к нам присоединились девочки, и мы с удовольствием катались, разрезая лёд своими ножами-норвежками. Мы катались до позднего вечера и уходили только тогда, когда играла музыка в исполнении Утёсовых «Доброй Вам ночи, дорогие мои москвичи»…

;

Наступила весна, а с ней и тёплые дни, нам хотелось выбраться из каменного мешка нашего двора без единой травинки. В майские праздники большой компанией, взяв с собой еды и вина, отправлялись на природу в Измайловский парк. Мне уже четырнадцать лет. Я одел новый хорошо отглаженный коричневый костюм, модную буклёвую кепку и мамины небольшие продолговатые часы Пензенского завода. Спрятал в карманчик брюк небольшие денежные сбережения. Приехали в парк и гурьбой ушли подальше в лес. Там праздновали, расстелив на земле скатерть, раскладывали свои припасы и садились или лежали вокруг. Выпивали по пару рюмок спиртного, быстро доедали еду и заводили, какие ни будь игры. Часто натыкались на лежащие парочки и старались незаметно понаблюдать за ними, вдруг они займутся чем-то интересным. Любопытство наше было безмерно. Но без удовлетворения. Мы, то разбредались по лесу, то собирались, то бегали друг за другом, в общем, вели себя как вольные казаки. Вдруг на меня вышла группа из пяти взрослых парней лет по восемнадцать-двадцать. Мои ребята разбежались, а меня окружили эти парни и, приставив к моим глазам лезвие от безопасной бритвы, стали лазить по моим карманам пиджака. Я знал, что в карманах у меня пусто, поэтому не сопротивлялся. Но в брючном кармашке – пистончике, у меня были деньги, и я отбивал от этого места, шарящие руки. Поскольку у меня ничего не обнаружили, кто-то из нападавших, предложил меня оставить, Воспользовавшись этим замешательством, я рванулся, чтобы убежать, но задел головой за ветку дерева и моя новая модная буклёвая кепка упала на землю. Потерю кепки, о которой давно мечтал и которую только недавно купил, я допустить не мог. Я нагнулся и протянул руку за кепкой. В следующий момент все пять парней бросились на меня как волки на добычу. Я лежал на спине, а на мне и моих руках и ногах сидели парни. Потом я почувствовал, что-то полоснуло по моей руке, и парни разбежались. Но один из них тут же вернулся, и мы обменялись кепками. Каким-то образом его кепка оказалась у меня, а моя у него. Теперь я обнаружил на месте, где были у меня часы, длинный глубокий разрез бритвой. Я понял, что когда я нагнулся, парни увидели часы на протянутой за кепкой руке, набросившись на меня, разрезали ремешок часов на руке бритвой. Когда я всё осознал, от совершённого насилия и своего бессилия мне хотелось кричать и выть. Вскоре появились мои ребята. Я стоял перед ними грязный, в новом костюме, с разорванными брюками и окровавленной рукой, но в буклёвой кепке. Нельзя прилично одеться. Мы ушли из леса, нашли медпункт. Мне забинтовали руку и послали в милицию. В милиции я всё рассказал о случившемся. Там мне дали большую иглу с суровыми нитками, и я кое-как зашил брюки, чтобы не смущать людей огромной дырой. Мы наивно считали, по своему малолетству, что сейчас же милиционеры примут меры и поймают моих обидчиков. Но самым удивительным и возмутительным было то, что нам же предложили погулять ещё по парку и поискать самим тех парней.

;

Прошёл год, и мне пришла повестка явиться к следователю. Выяснилось, что парней поймали, что я был не один пострадавший. Они в парке подходили к взрослым, приставляли бритву к глазам и те безропотно всё отдавали. Всё обходилось мирно. Это только я безрассудно им сопротивлялся, за что и получил, правда, не по заслугам. Мои часы парни продали и купили голубей, а голуби улетели. Следователь устроил очную ставку по опознанию преступников. Я уже всё забыл, да и при нападении я смотрел больше на руки чем на лица. Поэтому я сказал, что никого не узнаю. И вдруг один парень сам мне говорит: «А, помнишь, как мы с тобой обменялись кепками»? Я вспомнил. Кепка меня и подвела.

Затем был суд. Меня поразило заявление их адвоката о том, что неизвестно откуда у меня царапина на руке. После этого я на суд больше не ходил, а часы мне не вернули, да я ничего и не просил, лишь бы меня оставили в покое. Парни получили суровые наказания, и, казалось, навсегда испортили свою жизнь.

;

Вскоре пришлось ещё раз столкнуться с милицией. Мама, отец и я  поехали в гости к дяде Юре и тёте Мусе. По дороге мама у кинотеатра решила купить в палатке коробочку конфет. Когда подошла её очередь, она вдруг охнула и сказала, что у неё пропала денежная сумочка. Она только что лежала на прилавке. Тут же кто-то подтвердил, что видел парней, укравших сумку. Купили конфеты на деньги отца, и пошли в отделение милиции. Там рассказали о нашем случае. Нас успокоили, сказали, что они уже всё знают и скоро поймают воров. Оперативники внешностью и разговором были похожи на блатных. Между собой они называли уверенно клички воров и намечали план дальнейших действий. Нам ничего не оставалось, как спокойно поехать в гости. По дороге отец, почему-то развеселился и тихо посмеивался. Вечер в гостях прошёл прекрасно, и поздно вечером мы вернулись домой. Отец вошёл в комнату первым и начал хохотать до слёз. Денежная сумочка мамы лежала на диване.

;

Наш двор нельзя представить без Кима, ассирийца, как они себя называли. Ким был заядлым любителем авто мото техники. Он постоянно чинил старый немецкий мотоцикл ДКВ. Все  ребята двора считали за честь помочь, чем ни будь в ремонте мотоцикла, и может быть, покататься на нём. У него менялось много мотоциклов и машин. На мотоцикле Харлей мне довелось покататься. Он был старше, и часто водил к себе  в сарай красивых девушек. Во многом, его пристрастие к технике перешло ко мне. Мы любовались во дворе огромным Кадиллаком, на котором часто приезжал к нам его шофер, служивший в иностранном посольстве. А мы мечтали о том, что могло хотя бы двигаться на колёсах. Эта блестящая, иностранная машина была недоступным посланием из другого мира. Живут же люди!?

;

Весна. Сегодня мы с одноклассниками ходили в Третьяковскую галерею. На обратном пути рассказывали друг другу свои впечатления и незаметно дошли до Новокузнецкой улицы и остановились на трамвайной остановке, чтобы пропустить проходивший мимо трамвай. Вдруг я получаю сильный удар сбоку в районе колена. Через мгновенье я лежал на мостовой, ничего не понимая. Потом я увидел, что трамвая уже нет, а невдалеке остановился грузовик, из него вышел шофер и направился ко мне. Я встал и, несмотря на боль в колене побежал с ребятами домой. По дороге мне ребята рассказали, что они видели как меня сбил грузовик и я, проделав какой-то невообразимый кульбит, перевернувшись через голову, выскочил из под проезжавшего трамвая. Я ничего не помнил, вероятно, в этот момент мной руководили какие-то потусторонние силы, спасшие меня от верной гибели. Придя, домой в испачканном новом костюме, я заявил маме, что упал в лужу и на этом инцидент был исчерпан.

;

В школе на уроках правит разум, а вне уроков правит сила. Драки обычное явление в школе. Когда дрались двое это, казалось, нормальным. Самым же мерзким были избиения большой группой одного. Это называлось «изметелить» кого-то. После окончания уроков, обидчика поджидала «кодла» ребят, во главе с обиженным  и каким ни будь авторитетом по силе. Сперва начиналось словесное выяснение отношений, а потом толпа набрасывалась на одного и избивала, чем придётся, кто кулаками, кто портфелями. Однажды я видел, как собралась толпа, чтобы избить хулиганистого парня по кличке Арбуз, у него была большая голова и большой живот. Когда он вышел из школы и увидел толпу, то каким то гнусавым голосом захныкал, и что-то прокричав, бросился бежать. Ожидавшие ребята лениво посмотрели ему вслед, но никто не побежал за ним. Меня это удивило, оказывается можно убежать.

В школе, на перемене, в туалете мы поссорились с парнем из нашего класса, и я ему слегка наподдал под зад ногой. Через несколько дней, меня предупредили, что меня ожидают у школы, чтобы «отметелить. Что было делать? Перед толпой я беззащитен. Пойти просить помощи у учителей я не мог. Я спустился на первый этаж школы в вестибюль. Постоял раздумывая. Вот все окружающие спокойны, а меня хотят избить. Учителям нет никакого дела до того, что произойдёт за дверью школы. Мне не хотелось выходить из школы. Потом стало стыдно трусить и я, спрятав руку в карман, где у меня лежала небольшая отвёртка, вышел из школы. Снаружи стояла группа незнакомых ребят во главе с моим соучеником, а рядом стоял известный уличный авторитет ассириец Геворгизов, которого я знал, потому что ассирийцы или, как их звали, айсоры, жили в моём доме, и я с ними дружил. Быстро оценив обстановку, я не глядя, ударил в лицо наступавшего на меня соученика отвёрткой, зажатой в кулаке. Он схватился за щёку, все опешили, а я, вспомнив Арбуза, быстро побежал. За мной никто не последовал. Больше меня не пытались трогать, а мой соученик долго ходил с пробитой щекой. Я потом благодарил бога, что не попал ему в глаз.

;

В школе у нас не было девочек. Девочки и мальчики учились в разных школах. Мы подросли и нас стали интересовать девочки. Девочки были у нас во дворе, и мы всячески начали робко за ними ухаживать. Я старался погулять то с одной девочкой, то с другой. Во время гуляния мы оба стеснялись и были очень напряжены. Для девочки и для меня всё было ново, и мы не знали, как общаться. Самое главное было в том, что девочка, которая мне нравилась совершенно не отвечала взаимностью. Другая, которая мне меньше нравилась, с удовольствием со мной общалась, и мы с ней часто гуляли, но потом я стал этого стесняться. Поиск девочек продолжился за пределами двора особенно после следующих событий.

Как-то мы вчетвером стояли на лестничной клетке нашего дома между вторым и третьим этажом и болтали. С нами был парень, постарше, окончивший ремесленное училище и работавший слесарем. Слово, за слово, чтобы показать, что и мы не лыком шиты, я сказал, что у меня уже выросли волосы на моём интимном месте. Слесарь очень удивился, но через некоторое время сказал: «Не может быть, покажи». Я с гордостью расстегнул ширинку и стал показывать свои волосы. И вдруг, о, ужас, мимо нас прошли две девочки сёстры, спустившись с верхнего этажа. Я стоял так, что видел лестницу идущую вниз и не видел лестницы идущей сверху, её видел слесарь.  С этими девочками я часто гулял и дружил. Я остервенел. Значит, этот слесарь увидел, как шли девочки сверху, решив надо мной подшутить, спровоцировал мой позор. Я набросился на моего обидчика, но после небольшой потасовки мы разошлись и встали мирно рядом друг с другом. Мы стояли и молчали. И вдруг я получаю неожиданно сильнейший предательский удар в лицо. Опомнившись от удара, я набросился опять на слесаря. Он нагнулся и закрыл своё лицо, а я в бессильной злобе и невозможности провести ответный удар, обхватил его и грыз макушку на его, подстриженной под ноль голове. Слесарь был сильнее меня. Это был худощавый, жилистый рабочий парень, но я не хотел ему уступить и наше выяснение отношений или скорее драка продолжалась с перерывами в течение двух дней. Мы сходились, дрались и расходились. У нас были свои секунданты. Нас разводили родители, но мы с упрямством продолжали драться, никто не хотел уступить. Так и не выяснив отношений, мы прекратили драки. Моя физиономия была вся в синяках, а у слесаря синяков почему-то не было, но всё лицо было в кровоподтёках и ссадинах.

;

Когда у меня начали расти волосы на лице, подмышками и в других местах, я стал обращать внимание на девочек. Если до этого меня привлекал радио кружок, потом занятия боксом, гимнастикой и бегом, то теперь я стремился учиться танцам в доме пионеров и участвовать в вечеринках, непременно с девочками. Я вспоминаю, с каким упорством я пытался научиться танцевать танго и фокстрот по картинке из американского журнала, с изображением красных следов от ног на паркете в этих танцах. В это же время меня стали интересовать патефонные пластинки с американскими джазами и с музыкой в исполнении Козина, Лемешева, Козловского и других.

            Однажды у нас в квартире на кухне проводили ремонт. Красили стены и потолок бригада молодых женщин. Я сидел у себя в комнате и тихо учил уроки. Вдруг слышу, как женщины разговаривают с совсем молоденькой девочкой из их бригады про меня и, не стесняясь, уговаривали соблазнить меня. Я сперва, как бы не слышал их разговора, потом стал слушать, и их слова будоражили моё воображение, но я молчал как мышь. А в это время рабочие подзадоривали девочку: «Посмотри, парень один мается, не теряйся»! Я тихо сидел в комнате и не знал, как мне поступить. Я очень стеснялся. В конце работы, когда женщины ушли, девочка задержалась и спросила меня, нет ли у меня интересной книжки, чтобы почитать. Она стояла передо мной, и я знал, что она ко мне тянется, но я не знал, что делать. И она была в оцепенении. Я дал ей книгу «Затерянный мир» и она спокойно ушла, сказав, что вернёт книгу через два дня. Я стал ждать встречи. В моей голове строились планы близкого знакомства, и я мечтал, что она сделает первый шаг. Вот зазвонил звонок, и я открыл дверь. Передо мной стояла в нормальной одежде симпатичная девочка и протягивала мне книгу. Её глаза вопросительно и с внутренним страхом смотрели на меня. Я взял книгу, мы мгновенье постояли, смотря, друг другу в глаза и я закрыл дверь. Я проклинал себя за стеснительность. Я же слышал, чему учили рабочие женщины эту девочку. Тяжесть какой-то безвозвратной утраты ещё долго преследовала меня.

;

Неизвестно откуда появился вдруг у нас во дворе мужик - шахтёр из Прокопьевска и, почему-то я ему понравился, хотя у нас была большая разница в возрасте. Он приехал погостить у знакомых в Москве и от скуки забрёл в наш двор и разговорился со мной. Сперва он говорил, что он шахтёр и зарабатывает большие деньги. Меня это удивляло, он был инвалид и слегка прихрамывал. Потом выяснилось, что он работал электриком в шахте, но деньги, по моим меркам, всё равно получал большие. Вероятно, ему хотелось меня удивить, и он повёл меня в ресторан Балчуг. Обстановка в ресторане меня слегка удивила какой-то похожестью с белогвардейскими кабаками, которые я видел в кино. В углу бренчало пианино. Цыган с длинными волосами пиликал на скрипке, танцевали и пели неопрятные цыгане. Как будто, я попал в другой мир. Пили водку, пиво с не запомнившейся ничем примечательным закуской. Рестораны работали до четырёх утра и, естественно, домой я пришёл, когда стало светать. К моему удивлению мне не пришлось долго стучать в дверь, меня даже не ругали.  В тишине я разделся и лёг на свой диван. Как только я лёг, перед моими глазами и в голове всё закружилось и мне стало плохо. Я побежал в туалет и долго там приходил в чувство, пока последняя ресторанная еда не оставила меня. Родители молчали и не проронили ни слова, про мои приключения. Наверно они были рады, что я пришёл, всё-таки, домой. Эти впечатления от первого посещения ресторана надолго остались в моей памяти и моём подсознании.

;

У нас в классе я обратил внимание, что ребята постарше, переростки часто стали лазить под парты, если рядом стояла или сидела учительница. Оказалось, что им хотелось заглянуть ей под юбку. Потом придумали другой способ. К ноге привязывали зеркальце и, подведя под юбку, смотрели в зеркало. Мне тоже стало интересно посмотреть, а что же там скрывается. Я привязал к ноге небольшое зеркало и когда был урок французского языка сел на первую парту в правом ряду. Француженка была пышной блондинкой и пахла, какими то духами, распространяя запах на весь класс. Когда в процессе урока она подошла к моей парте, я, вытянув вперёд ногу, стал внимательно рассматривать отражение в зеркале, но кроме длинных белых штанов там не было ничего видно. Учительница, перехватив мой взгляд, посмотрела вниз и увидела зеркало на моей ноге. Я решил, что наступил конец света, стыд сковал моё тело. Но к моему удивлению она не проявила никаких эмоций, а просто мне сказала: «Убери». Чего там ребята хотели увидеть? Мне было очень стыдно, но хорошо, что никто про эту историю не узнал. Вообще, я уже говорил, что когда с нами учились переростки, в классе творилось что-то невообразимое. Стоял шум, все кричали и говорили, летали предметы по классу, стреляли из рогаток. Я не понимал, почему терпят это всё учителя. Может, они боялись этих переростков. То, что творилось на переменах трудно описать. После досрочного окончания последнего урока здоровый толстый увалень с красным жирным лицом, сидевший на последней парте, по кличке Жирный, вдруг достал свой член и на глазах у всех стал заниматься мастурбацией или по-простому, стал драчить его. Мы смотрели на него с отвращением и любопытством. Он это делал с неистовым остервенением, лицо багровело и багровело, глаза вылезали из орбит. Потом на парту испускалась струя и Жирный откидывался на спинку парты в изнеможении. После того как я это увидел, я боялся до него дотронуться и не здоровался с ним за руку. Так нас «воспитывали» в школе.

Мы в то время увлекались совсем другим. Начитавшись Канон Дойла, о Пляшущих человечках, я придумал свою азбуку и мы с моим соседом по парте, стали писать друг другу записки. У него был псевдоним - Хрен, а у меня Приемник, потому, что в радио кружке Дома пионеров я делал детекторные приёмники. Я мечтал о собственном радиоприемнике. Наши подписи выглядели примерно так:  (,2 3++) -Хрен, (:2№ 30++№;) - Приемник

;

Пришло лето, и я опять приехал в Загорск. Теперь я уже взрослый и получил паспорт. Все мои друзья тоже повзрослели, но по-прежнему мы играли на пыльной дороге в разные игры, но теперь стали чаще заигрывать с девочками и гулять в местном парке. Там мы знакомились с девочками, разговаривали с ними, пели песни. То, что мы от них действительно хотели, не умели высказать, не могли даже дать им это понять. Местом сборов моих приятелей был наш сарай, где у меня был под крышей настил. Если туда забраться по брёвнам стены, то взрослым нас не видно, а забраться им очень трудно. У меня там была постель, и я часто ночевал в ней, чтобы не беспокоить бабушку, если приходил поздно с вечерних прогулок. В то время мы увлекались пением блатных песен и песен, которые не передавали по радио, в том числе: « Мурку», «В нашу гавань заходили корабли», «Про поручика», с припевом : «Триппер, туце, туце, наце, герцен, верцен, верверсали, шишка с перцем, варварес»! И другие аналогичные. Мы не были блатными, но из своей «малины» на чердаке сарая изредка совершали набеги в соседские сады. Потом целыми днями ели яблоки и играли в карты в козла, в дурака, иногда в буру и в очко, но без денег.

;

Пришло горькое известие из деревни, умирает дядя Ваня. Бабушка, я и родственники дяди Вани поехали на лошадке запряжённой в телегу в деревню. Дороги в деревню не было, ехали через лес по лесным просекам и грязи. Двадцать километров ехали пол дня. Мою жизнь скрашивала молодая девушка ехавшая с нами. Она была очень красивая и очень женственная и общалась со мной как с ровесником. Она мне понравилась, и я мечтал о, каком ни будь, контакте с ней, но я стеснялся её и ещё не умел подойти к девушке. Да и она для меня была уже взрослая.

Приехали в глухую деревню. В необыкновенной тишине слышались только звуки жужжащих мух, слепней и других насекомых. Необыкновенно пахло полевой травой. Светило яркое солнце. В доме дяди Вани собрались взрослые и с мокрыми глазами молча смотрели друг на друга, выражая скорбные чувства. Дядя Ваня лежал на кровати и умирал, громко охая при каждом вздохе. Ситуация ужасная, ему не возможно помочь, говорили, что у него рак печени.

В доме мне нечего делать и я сперва пошёл изучать местные окрестности. Невдалеке была деревня, состоящая приблизительно из двадцати домишек. С другой стороны невдалеке виднелись остатки от бывшего барского дома, в виде ям от дома, пруда и ещё каких-то сооружений. Погода стояла жаркая, много летало насекомых, и вдруг вокруг меня стали жужжать пчёлы. Я побежал, они за мной. Я с криком побежал в дом. Пчёлы налетели на дом, ползали по окошкам и даже несколько проникли в дом. Они разлетелись оттого, что тётя Поля что-то неумело с ними сделала. Может быть, они тоже чувствовали приближение смерти хозяина.

 Когда пчёлы успокоились, я пошёл под навес, пристроенный к дому, там, на цепи сидела большая собака и очень злобно на меня лаяла. Глаза из темноты светились красными огоньками. Звали собаку Джемка. Она была похожа на овчарку, но на шее у неё был густой мех как капор у лайки. Говорили, что Джемка была помесь лайки с волком. Поначалу, я её побаивался, но постепенно она меня признала, потому что я стал её кормить.

Первую ночь я спал на чердаке, на сене. Всю ночь было слышно, как охает и мучается дядя Ваня. На следующий день он умер. Во вторую ночёвку я обнаружил на своём теле огромную вошь. Мне стало не по себе. Я слышал, что вши появляются на теле покойников. На следующий день я вместе с Люсей пошёл ночевать в деревню.

Люся собрала вокруг себя много ребят младше меня и играла с ними в их игры. Она была как королева со свитой. Она не могла не нравиться. Городская девушка в туфельках на каблуке, с красивыми ножками и фигурой, излучала красоту и здоровье и притягивала к себе не только меня, но и всех остальных. Каждый хотел ей понравиться. Наступила ночь, и мы все пошли спать  в сарай, где было сено и было постелено много тряпья, на котором  мы легли спать. Спали все в ряд как на одной кровати. Я лежал последним, рядом с Люсей и ощущал её тепло. Долго не засыпали и галдели, каждый хотел отличиться. Часто хохотали. Я же хотел обнять Люсю, но не мог даже дотронуться до неё. Я боялся, не знал, какая будет её реакция и боялся, что меня засмеют. Кто-то из пацанов, начал пукать. Все хохотали, и смеялась Люся. Тогда я в избытке чувств поднатужился и издал громкий звук. Все затихли, и никто не засмеялся. Наступила тишина. Я лежал и не знал, куда мне деться от стыда и ругал себя за эту дурацкую выходку. Все уже спали, а я прижавшись  к Люсе лежал недвижно и мечтал о ней. Если бы она знала и поняла, что творится со мной.

Вскоре мы уехали из деревни. Через некоторое время тётя Поля приехала жить к нам в Загорск и привезла с собой собаку Джемку. Тётя Поля прожила у нас не долго.

Люсю я больше не встречал, но слышал о ней, следующую историю. Она в Москве жила не далеко от дома Берии и шла мимо этого дома, когда подъехала машина и от машины до входа выстроилась шпалера солдат. Чтобы не ждать, она пробежала через шпалеру. Вскоре её нагнал майор из охраны, пожурил её и пытался с ней познакомиться и назначить свидание, но она каким то образом от него убежала. Эту историю рассказали, когда Берию расстреляли, и стала ясна причина действий майора.

 ;

Джемка стала моим лучшим другом, я с ней почти не расставался. Я её дрессировал и много гулял с ней на поводке. Она быстро научилась давать лапу и выполнять простейшие команды. Джемка была умным и хорошим учеником и другом. Когда мы ходили в лес, я пускал её без поводка, и она прекрасно меня слушалась, и я был горд этим. Она наверно была мне благодарна за то, что я с ней гулял, ведь она всю предыдущую жизнь провела на цепи. Когда я жил в Загорске, Джемка жила со мной в сарае привязанная внутри у двери на цепи. Цепь была такой длины, что не позволяла ей достигнуть только одного угла в сарае. Обычно именно там и размещались мои гости.  С одним из них чуть не  произошла большая неприятность. Мой сосед Герка, мой ровесник, пришёл ко мне и сидел в противоположном углу от собаки. Зная, что собака его не достанет, он начал её дразнить. Джемка стала рычать, лаять и бросаться на обидчика. Вдруг при очередном броске она впивается в его телогрейку, а когда она отпрянула для следующего броска, я успел броситься на неё и схватить за шкуру. Собака легла на пол и успокоилась. Оказалось, при прыжках разогнулись толстые гвозди, за которые крепилась цепь к косяку двери. А повезло ему потому, что в кармане у него оказалась записная книжка, которую и прокусила собака. Сосед легко отделался. С другим приятелем получилось чуть похуже, но славу богу, без укусов. Приехал ко мне из Москвы мой школьный товарищ Бакштейн и идёт навстречу  мне, а я стою у сарая и держу за поводок, лающую на него, Джемку. Не успел я предупредить, как собака бросилась на приятеля и достала до места, где располагается ширинка брюк. Ничего страшного не произошло, но брюки оказались разорваны по шву от переда до зада. Так она меня охраняла.

;               

У меня был взрослый велосипед, и я гонял на нём по всему Загорску. Соседка, взрослая девушка лет восемнадцати-двадцати встретила меня и попросила её прокатить до дома. Девушка, а проще Анька, была хорошо сложена с выпуклым и упругим телом взрослой женщины. У меня вдруг появилась мысль, что меня тянет к ней. Посадив её на перекладину велосипеда, поехали к дому. Я не знал о чём с ней заговорить, но, чувствуя её прикосновения возбуждался до неприличия. Она это быстро поняла и стала со мной заигрывать. Её зад тёрся об моё возбуждённое место. Я с трудом обхватывал её тело, мы падали с велосипеда, потом я её поднимал, и мы ехали дальше. Ей может быть, всё это понравилось, и она попросила ещё её покатать. Проделав ещё большой круг, падая и поднимаясь, мы вернулись домой, так и не предприняв шагов навстречу друг другу. Она поиграла со мной, а я надеялся на продолжение. Но на следующий день она как будто всё забыла и не замечала меня. Такое поведение меня смутило, я не знал как же мне себя вести.

Ещё на нашей улице жила девочка, сестра моего приятеля Люда. Она была очень симпатичной блондинкой с губками бантиком. У неё было нормальное девичье тело, а груди были больше чем у взрослых женщин, поэтому она даже ходила, чуть выпятив живот, чтобы их уравновесить. Она мне нравилась, но я стеснялся её брата и впрямую за ней не ухаживал. Потом прошёл слух, что она встречается с малым из ремесленного училища. Ремесленники жестоко избивали школьников своими ремнями с пряжками, и я, возмущаясь жестокостью и варварством, побаивался их. Люда стояла у своего дома, а я специально проезжал мимо, чтобы с ней заговорить. Она заулыбалась, увидев меня, и попросила её прокатить. Я с удовольствием согласился, и мы поехали. Я обнимал её, она смеялась, вскрикивала на ухабах, боялась, что мы вот-вот упадём. Я решительно нажимал на педали, Люда была младше меня, и я её не стеснялся. Езда нас обоих разгорячила. Выбравшись из города, остановились передохнуть в поле у копны сена. Сели на сено и тут, решившись, я обнял Люду, она не отстранилась, а как будто ждала этого. Я опрокинул её и навалился, не говоря ни единого слова, быстро нашёл заветную цель и добился своей заветной мечты. Люда лежала, не выражая никаких эмоций. Уже начало смеркаться, когда я привёз её домой. Теперь у меня появилась тайна, моя собственная девчонка. Мы от всех скрывали наши отношения. Люда тихонечко пробиралась ко мне и я приводил её в свой сарай, подсаживал её наверх и мы блаженствовали вдвоём на чердаке. Иногда, я её держал там целый день. Был случай, когда бабушка кричала, чтобы я выходил, но мы как партизаны, тихо лежали, прижавшись, друг другу, боясь, что нас обнаружат. Но всё обходилось, нас не обнаружили. Я боялся, что она может забеременеть. За день набиралась гора использованных и завязанных презервативов, и надо было их незаметно выбросить. Она ничего не боялась, а ведь ей, как я выяснил, было, всего двенадцать лет. Она говорила, что я ей понравился своими губами и длинным хвостом. Это было не правдой, наверно она сравнивала меня с её ремесленником, её ровесником, ещё не выросшим. Она мне досталась уже не девственницей. Я наслаждался её телом и запахом, исходившим от неё, и не мог оторваться от неё, в нас действовал один животный инстинкт самца и самки. Эта связь длилась почти два года. Последняя встреча у нас была холодной зимой, Я приехал в Загорск, и мы с ней провели несколько часов в не отапливаемом доме. Я никак не мог добраться до неё через огромное количество тёплой одежды. В трескучий мороз я наслаждался её безмолвной преданностью и с благоговением вспоминаю её до сих пор.

;      

Потом Люда исчезла, и брат её не говорил мне, где она. Я понял, что про наши отношения всё известно и меня боятся, чтобы я не сбил девочку с пути. Самое интересное, что по гороскопу это была самая подходящая для меня подруга жизни, но судьба не реализовалась, а бог всё сделал правильно. Мы были слишком молоды. Тогда же, когда исчезла Люда, пропала моя собака Джемка. Она часто вылезала из ошейника и бегала с другими собаками. Почувствовав свободу и впервые повстречавшись с самцами, её не возможно было удержать. После очередного побега она не вернулась. Говорили, что её застрелили. Так я остался один без двух преданных мне существ.

;

В Загорске меня оставили дома с моей маленькой двоюродной сестрой Галей. Она играла в свои игрушки, а я с тоской смотрел в окно. Погода была серая, и небо слегка хмурилось. Пахло грозой. Вдали я увидел черноту, как будто множество птиц двигалось мне навстречу. По мере приближения птицы увеличивались и превратились в различные предметы. Валенки, куски деревьев, тазы и разный хлам летели по воздуху. Я успел захлопнуть окно, поняв, что всё это летит на нас. Раздался сильный треск и большая ель, стоявшая у дома напротив, с шумом рухнула на крышу дома. Со страху сестрёнка забралась под стол. Кругом завывал ветер, и что-то стучало. Вдруг всё стихло и стало только слышно лёгкий стук дождя по крыше, который быстро затих. Я вышел на улицу и понял, что прошёл ураган. Наши ворота были распахнуты, потому что ветром сломало жердь, их закрывавшую. На крыше дома отогнулся кусок железа. Огромные толстые тополя, окружавшие наш дом, стояли на половину без ветвей. Ураган прошёл стометровой полосой и длился меньше минуты. Надо же ему было угораздить пройти через нас. Галка очень испугалась. Было очень жалко тополя и сосну у дома напротив.

;

            В Даниловском универмаге Москвы, я увидел необыкновенную продавщицу. Она меня притягивала своей свежестью и непосредственностью и выглядела как маленькая фея. Она была небольшого роста, с прекрасной фигурой балерины. Лицо милой девочки из сказочного мультфильма с чуть вздёрнутым носиком и голубыми, немного на выкате глазами, меня пленило.

У неё были светлые, чуть растрёпанные локоны на голове, а на щеках сиял нежный румянец. Я стоял как вкопанной около неё и молчал. Она спросила меня, что я хочу купить. Секция торговала женской одеждой, и мне, естественно, ничего не было нужно. Я переборол своё столбнячное состояние, и о чём-то с ней поговорил, узнал, как её зовут. С тех пор, меня тянуло зайти в этот универмаг, в секцию к Зине, так звали продавщицу. Теперь я использовал любую возможность, чтобы очутится в универмаге. Я простаивал часами у прилавка Зины. Я удивлялся, что меня никто не прогоняет, наоборот все сотрудники меня уже знали и приветливо улыбались. Так продолжалось довольно долго. Не раз ходили вместе на каток в Парк Культуры. Но у меня не было никаких надежд. У Зины был парень, который со временем стал её мужем. Она мне нравилась, но я считал её себе не ровней. На какое-то время наши судьбы разошлись.

;

            На катке я познакомился с девушкой старше меня, учившейся на первом курсе института. Её звали Ниной. Это была хорошо скроенная девушка, спортивного склада, довольно симпатичная и как говорят, своя в доску. У нас сложились с ней очень хорошие отношения. Мы много катались на катке, гуляли вместе и ходили в кино. Наконец я осмелел и зазвал Нину к себе домой, когда там никого не было. Мы были очень скованны и не знали, что нам делать. Потом я погасил свет и стал пытаться обнимать Нину. Она сидела неподвижно, как бы безучастно не реагировала на меня. Я осмелел в темноте, и запустил свои руки ей под юбку, и стал гладить ей ноги, не осмеливаясь подняться выше. Приятные впечатления и тепло женского тела возбуждали меня, пока я не ощутил под руками какие-то катушки, как будто кусочки грязи скатывались с кожи у меня под руками. Что случилось со мной, я не знаю, но больше мы не встречались, несмотря на то, что она мне нравилась.

;

            Каток была для нас отдушиной, где можно было хорошо провести время и познакомиться с девочками. Я опять знакомлюсь с девушкой старше себя, и у нас завязываются хорошие отношения. Меня стали принимать у неё в доме. Родители Ларисы были простыми людьми и принимали очень радушно. Я стал чувствовать, что меня принимают за жениха. Летом, вечерами мы забирались в какой-то сарай рядом с домом и целовались там до глубокой ночи. Уходил я оттуда шатаясь от усталости и ломоты внизу живота. Это было время, когда резко увеличилась преступность, после смерти Сталина и амнистии пятьдесят третьего года. На дороге, по которой я ходил, раздели родственника Ларисы и ткнули его в бок ножом. Здесь орудовали парни с оружием, но меня беда обходила, и я даже ни о чём не задумывался. Меня волновало одно, что никак не сдавалась Лариса и водила меня за нос. Она хотела выйти замуж, а в мои планы это не входило. Предпоследняя встреча состоялась у нас с ней после окончания школы, при подготовке к поступлению в институт.

;

В нашем дворе часто проходили баталии по хоккею с консервной банкой. Клюшки, в основном, делались из металлического прута. Играли и зимой, и летом. Я тоже любил играть в хоккей. Осенью мы собрали несколько человек и затеяли игру. Игра шла с переменным успехом, но вот счёт сравнялся и я бросился вперёд, обыграл защитников и с силой нанёс удар. Го о о ол! Мы впереди. Сзади слышу крик, оборачиваюсь и вижу парня по прозвищу Котяра, державшегося за глаз. Он подбежал к сараю, опёрся спиной на его стену и держась за глаз, хныкал. Мне ребята объяснили, что во время замаха клюшкой, я попал Котяре в лицо, который бежал за мной. Я не на шутку испугался и отвёл руку пострадавшего от глаза. Вижу глаз цел, а совсем рядом под глазом, кровоточит рана от моей клюшки. Все решили, ничего страшного, рана заживёт. Это же несчастный случай. Но дело осложнилось, хотя рана зажила,  глаз всё-таки повредился, и зрение ухудшилось на пятьдесят процентов. Меня долго преследовала мать пострадавшего, пытаясь обвинить меня в причинении вреда её сыну. Но серьёзных последствий для меня не было, я же сделал это не нарочно. Я даже не заметил своего удара Котяре под глаз. А ведь меня могли засудить. Клюшкой я больше не играл, но всё же гонял банку ногами.

;

Мой сосед по парте в школе Геннадий решил заняться стрельбой в тире. Оказалось, что можно заниматься в тире только снайперской стрельбой, потому что на все остальные виды стрельбы уже набрали достаточно народу. Снайпер стреляет в паре, и Геннадий пригласил меня к себе в пару.  Я собирался поступить в аэроклуб, но приглашение, которое должны были прислать, не приходило, и я согласился. Так учась в девятом классе, я стал заниматься снайперской стрельбой из винтовки. Стрельба мне очень нравилась, да и какой парень не любит пострелять. Когда смотришь в окуляр прицела снайперской винтовки, то отчётливо видна цель и видишь, как попадают в мишень пули. Особенно приятно, когда пули ложатся в десятку. Занятия проходили в тире, но однажды нас направили на стрельбы на полигон, на станцию Челюскинская.

Нам дали боевые винтовки и восемь боевых патронов, три пристрелочных и пять зачётных. Мы стреляли в мишени на расстоянии восемьсот метров. Стрельбы прошли для нас успешно, все отверстия от пуль нашлись, и мы довольные пошли чистить и сдавать винтовки. Я положил в специальное ложе на столе для чистки оружия свою винтовку и стал готовиться её чистить. Это происходило под длинным навесом, где стояло много столов, и у многих из них народ чистил своё оружие после стрельб. Я дождался, когда уложит свою винтовку Геннадий, чтобы вместе начать чистку. У моей винтовки оказался взведённым затвор, и я машинально хотел нажать на курок. Перед моей винтовкой было много людей, и у меня вдруг промелькнула какая-то неясная мысль, я посмотрел на Геннадия и спросил: «Стрельнуть»? Тут же ответив себе: «Нет», открыл затвор винтовки… Из винтовки со звоном вылетел неиспользованный патрон с пулей. Я побледнел, мы смотрели друг на друга с Геннадием и не могли понять, откуда взялся этот лишний патрон. На стрельбище нас внимательно контролировали и считали каждый патрон и каждую пробоину. Так эта загадка и не была отгадана. А спас меня от больших неприятностей, скорее всего, засевший глубоко в мою память давний случай с выстрелом из маузера в Загорске. Случай с нынешним патроном остался в тайне. Опять со мной мог произойти несчастный случай, возможно, даже с жертвами людей.

Ещё несколько месяцев мы ходили в тир, как вдруг его закрыли. Мы узнали, что в тире произошло ограбление, украли пистолеты, а сторожа порезали ножом. Сторож перед смертью сказал, что нападали ребята, которых он видел в тире раньше. Далее арестовали Геннадия, говорили, что в оружейной комнате нашли отпечатки его пальцев. Я начал беспокоиться, я же тоже заходил иногда в оружейную комнату, несмотря на запрет. Но жизнь продолжалась, на носу годовые экзамены, а Геннадия всё нет, а других преступников ещё не поймали. Но вот на экзамены появился Геннадий, и стала известна страшная новость. Ограбили тир ребята из десятого класса нашей школы, с украденными пистолетами они нападали на людей и их грабили. Их довольно быстро поймали, но один из них отличник шедший на золотую медаль успел застрелиться. Его нашли на даче, он нарисовал себе в районе сердца крест и выстрелил в него из украденного пистолета. В записке было написано: «Не хочу всю жизнь сидеть в тюрьме». Был суд, их осудили на разные сроки. После смерти Сталина была объявлена амнистия, и один из участников ограбления сдавал выпускные экзамены за десятый класс вместе с нашим классом, и затем поступил в институт.

;

Наконец приехал из Монголии мой двоюродный брат Саша. Теперь нам будет вдвоём веселеё. Первое чем он меня удивил, приехав из Москвы в Загорск на своём велосипеде. Я постарался от него не отставать и тоже совершил такую же поездку. Очень тяжело было подниматься в крутую гору перед Загорском.

Естественно, что жили мы с ним в нашем сарае на чердаке. Я посвятил его во все свои тайны, и мы с ним прекрасно ладили. Мы по вечерам гуляли, приходили поздно, но мы никого не беспокоили. Здесь была свобода. Люда познакомила брата с девочкой, и теперь у нас появились у обоих, возлюбленные, правда, где он встречался со своей Галей, я не знал. У нас была хорошая конспирация, но однажды мы прокололись.

Я решил похвастаться перед братом и позвал его совершить ночью набег за яблоками в дальний сад, откуда виднелись с улицы красивые яблоки. Сам то я никогда туда не лазил. Я повёл его на дело. Мы как заправские разведчики перелезли через один забор и залегли перед границей участка, где стояли деревья, усыпанные яблоками. Залаяли собаки, зажигали свет в доме, мы тихо лежали. Было страшновато, но я не подавал вида. Дождавшись, когда всё успокоилось, мы быстро подбежали к дереву, набили за пазуху яблок и вернулись к себе в сарай. Когда я зажёг керосиновую лампу, я обомлел. Лицо у Саши было красным, всё кем–то покусано. Он стал раздеваться, а в рубашке были мёртвые и живые муравьи, живот весь искусан муравьями. Саша лежал на кочке с муравьями и не проронил ни одного слова. Такой у него был характер. Он говорил, что он думал, что это мошки. После этих переживаний мы закурили самокрутки с махоркой и легли спать. Надо сказать, что я не курил, а Саша уже покуривал. Дело в том, что у него курили и мать и отец. Когда я первый раз затянулся табачным дымом махорки, у меня было сильное головокружение и тошнота, на второй раз поменьше и постепенно я стал курить, но только с братом. В качестве пепельницы мы использовали большую тарелку, в которой накапливались горой окурки. Утром мы уехали кататься на велосипедах. К обеду вернулись домой, и вошли в дом. На обеденном столе, на белой скатерти, посередине красовалась тарелка полная наших окурков. Отец Саши дядя Серёжа залез снаружи сарая по брёвнам через окно наверх и обнаружил окурки и яблоки. Нас поругали, а Саше сказали: «Вот будешь учиться в десятом классе, тогда и кури». Я в то время уже перешёл в десятый класс, а он только в девятый, поэтому меня не трогали, да и моих родителей не было.

;

 В школе я близко дружил с Гариком Бакштейном, евреем, и с Лёвой Нечаюком, украинцем. Мы ещё раньше, втроём, дали клятву, что не женимся до тридцати пяти лет. Но однажды, кто-то сказал, что в женской школе не хватает мальчиков, что бы играть мужчин. Мы пошли в школу, там играли пьессу «Разлом». Наш Лёва подошёл на роль поручика, а я в основном, сидел за партой, изображая из себя корреспондента. На сцене в классе были две девушки. Одна красивая блондинка, с вьющимися волосами, с голубыми глазами походила на ангела. Вторая очень серьёзная девушка изображала медсестру. Лицо её был смуглое, а глаза большие и коричневые. Казалось, что мне больше нравилась блондинка, но я всё время смотрел в большие глаза медсестры. И мне показалось, что они благосклонны ко мне. Так постепенно началась наша дружба, а потом и любовь с Аллой. Сперва мы гуляли по улицам, потом, допоздна стояли в подъезде и целовались до изнеможения, пока её не загоняли домой. Потом я стал приходить к ней домой, и мы опять целовались и обнимались. Потом  судорожно расцеплялись, когда кто ни будь, входил в комнату, где мы сидели. Мы были счастливы, но я хотел большего. Алла была воспитана в строгих правилах, а я везде искал плотскую любовь.

;

Мои ухаживания за Аллой постепенно превратились  в привязанность и желание постоянно находиться рядом друг с другом. Я понял, что она тоже ко мне привязалась. Может быть, она меня любит, хотя я тогда ясно не понимал значение этого слова. Мы стали проводить много времени вместе. Алла почти перестала общаться со своими закадычными подругами, очень добропорядочными девочками. Вскоре одна из них, еврейка, пригласила нас вместе на день рождения. Там был в гостях и её ухажёр, Марек, очень приятный и воспитанный парень старше нас. Меня он и вся компания пыталась воспитывать и делала это с превосходством, мол, со временем я дорасту до их уровня. Я молчал, и не знал, как ответить, но внутри появилась еле заметная обида, хотя в целом мне понравилась эта вечеринка. Потом, вдруг, эта подруга, чтобы спасти заблудшую подругу - Аллу от неотёсанного, как бы, уличного парня, пожаловалась родителям Аллы на меня.  Я не подхожу Алле, отвлекаю её от учёбы, и как бы чего не вышло, надо принять меры, по её спасению. Дома у Аллы начались скандалы с отцом, но, несмотря на его скандальный характер, Алла стояла насмерть. После этих событий Алла поругалась со своими подругами и больше вообще с ними не общалась. Я восхищался её стойкостью и ещё больше убеждался в её преданности мне, но ей не говорил об этом. У меня появлялся преданный друг, моя опора и поддержка во всех делах, вдохновлявшая меня на самосовершенствование. Может быть, пришла уже любовь, окрылявшая меня, но я этого не понимал, меня больше тянула животная страсть, страстные поцелуи.

            Скоро скандал дошёл и до меня. Когда под вечер, я был один дома и на звонок открыл дверь, передо мной стоял отец Аллы. Я был ошеломлён и не знал, как поступить. Её  отец с ходу стал говорить, переходя на крик, чтобы я оставил его Аллу в покое и не мешал ей учиться. Я тогда спокойно сказал, чтобы он по этому вопросу обратился к Алле, как она решит, так и будет. Сам же я очень обиделся и разозлился, мне хотелось ему нахамить за то, что он злобно настроился против меня, и я с силой захлопнул дверь перед его носом. Как он узнал мой адрес? Почему все настроены против меня? Я не делал ничего, без согласия Аллы. Чего было так кипятиться? Он ушёл.

            С Аллой мы по-прежнему встречались, и это противостояние с родителями нас ещё больше сближало, несмотря на то, что скандалы у неё продолжались.

Через некоторое время, наконец, поняв, что нас не сломить, я был допущен в дом, где мы с Аллой уединялись в комнате родителей, когда их не было дома, и опять целовались. Когда я долго не приходил, Алла встречала меня испепеляющим взглядом, надменно смотря на меня, с высоко поднятой головой. Я знал, теперь точно, что она меня любит, и всё кончалось опять поцелуями.

;

Я уже говорил, что увлекался кататься на конках и любил «резать» лёд норвежками. Алла знала моё пристрастие к катку и тоже стала ходить на каток. У неё был прекрасный бордовый костюм фигуристки, с короткой юбочкой, но кататься она, практически, не умела, судорожно двигая прямыми ногами, и плохо держась на ногах. Я катал её под ручку и мы так делали круг за кругом. Зрелище было комичным. Когда же она одна стояла в снегу за пределами льда, её можно было принять за прекрасную фигуристку, величественно отдыхавшую после выступления. Ребята пытались к ней подкадриться, но когда она ступала на лёд, её обаяние пропадало и они разочарованные, уезжали. Мне она нравилась и на снегу и на льду.

;

В январе 1953 года мы школьники десятого класса переживали события связанные с делом врачей. Конечно, мы восхищались доктором Томашук, раскрывшей заговор еврейских врачей. В беседах между собой мы осуждали злых врачей.

Наступил март и как гром с неба принеслась весть о том, что умер великий Сталин. Что же теперь будет, как мы сможем жить дальше, казалось, что жизнь остановится. Всё что происходило в стране, связывалось с именем Сталина. Во время войны из репродукторов мы слышали сообщения о победах и приказы Верховного главнокомандующего. Что я знаю о нём? Ничего.

Первый раз я как бы увидел Сталина или вернее почувствовал, что Сталин существует, когда в конце войны мы с дядей Юрой остановились на подмосковной дороге, чтобы сменить проколотое колесо у Эмки. Я сидел на снятом колесе и увидел несущуюся на большой скорости кавалькаду. Впереди ехала большая иностранная машина с тёмными окнами, а за ней виллисы с автоматчиками в светлых полушубках. Машины промелькнули, и за ними клубилась снежная завеса. «Сталин поехал», сказал дядя. Я был поражён.

Мы привыкли к тому, что всюду прославлялся Сталин, и мы всем ему обязаны. Победа в войне, послевоенное строительство, танки, самолёты, атомная бомба, отмена карточек, снижение цен на продукты и многое другое результат чуткого руководства товарища Сталина. Во время войны солдаты шли в бой со словами: «За Родину, за Сталина»! По приказам Сталина расстреливали отступавших наших солдат и изменников Родины. Надо умереть, но не сдаваться. Жестокость заставляла людей быть собраннее и ответственнее. Всё вокруг прославляло Сталина. Многократное восхваление внушило нам и всему миру легенду о величие Сталина. Мы все подсознательно знали, что нельзя говорить неодобрительно о Сталине и его режиме, наоборот надо их оберегать.

Однажды сквозь сон я услышал, как отец что-то говорил маме о Сталине и потом говорил о море крови заливавшей всю страну. После этого я стал считать отца не нашим человеком и боялся, что он меня опозорит. А отец, однажды назвал меня Павликом Морозовым, он чувствовал мой настрой.

У дяди Юры был трофейный радиоприёмник «Телефункен» с коротковолновым диапазоном. Когда я бывал у него в гостях, я непременно из любопытства пытался поймать радиостанцию «Голос Америки». Иногда удавалось, сквозь шум глушилок, что-то услышать. Я верил и не верил тому, что говорили о Сталине американцы. Подспудно проникали неясные мысли о терроре, жестокости и кровавости режима, но вслух я говорил: «Какие глупые американцы. Врут всё про Сталина, как будто мы поверим в эту брехню». Это было моим оправданием перед окружающими, за то, что я слушал «Голос Америки». Интересно, все слушали, но молчали. Рассказывать нельзя было.

Где-то в шестом классе к нам пришла молодая учительница, сразу расположившая к себе ребят. Она вела себя почти как наша сверстница, но исподволь воспитывала нас. Она много возила нас по музеям Москвы и часто говорила: то, что мы сейчас увидим, останется на всю жизнь, и пока мы свободны, надо ходить в музеи и театры. Потом у вас не будет времени. Она оказалась права. Вообще, она по молодости, отдавала душу своей работе. Я тоже поддался её обаянию и, не смотря на свою не активность, вдруг взялся за редактирование классной газеты. Я всецело отдался этой новой для меня работе. Организовал ребят и вот новая газета торжественно вывешена в классе. Я был счастлив и горд. В левой части газеты красовался крупный портрет Сталина очень хорошо нарисованный простым карандашом моим соседом по парте со звучной фамилией Глазунов. Я восхищался его рисунками, а он не придавал никакого значения своему таланту, и меня это удивляло. И вот теперь все смогут увидеть замечательный портрет, абсолютно похожий на те портреты, которые мы видели повсюду. Ребята толпились вокруг газеты, читали заметки, написанные ими самими, и радовались её появлению. Но, через несколько дней, в класс вошёл директор школы и, подойдя к газете, воскликнул неприятным еврейским голосом, указывая пальцем на портрет Сталина: «Снять»! В начале мы ничего не поняли. Только потом мне объяснили, что рисовать портрет Сталина могут только профессиональные художники. Я хранил снятую газету у себя дома много лет. Теперь я думаю, что этот противный тогда директор школы уберёг нас от больших неприятностей. Газет я больше не редактировал, инициатива оказалась действительно наказана.

Видел ли я Сталина? Был ли он похож на портретах и фотографиях? Я видел Сталина, стоящего на мавзолее Ленина во время первомайской демонстрации трудящихся. Наша школа в колонне Кировского района Москвы шла рядом с мавзолеем и я, как и все, радостно приветствовал товарища Сталина. Мне казалось, что именно мне он поднимал свою руку. Он был похож на себя!

Хотя Сталин был далёк от нас, он постоянно о себе напоминал. Вот вышли в свет его «Вопросы языкознания», то мы изучали его другие труды, то решения очередного съезда и его речи. Я энтузиазма особого не проявлял, но вынужден был всё это изучать. В классе со мной учился Боря, высокий худощавый блондин, сын журналиста. Сочинениями Бори часто восхищалась учительница русского языка. Я, конечно, его сочинения не читал, но его уважал. Мне запомнилось, как однажды в беседе со мной он восхищался трудами Сталина, хвалил ясность его ума и чёткость выражений, и доступность в понимании по сравнению со сложными в освоении трудами Ленина. Я плохо разбирался во всём этом, поскольку меня больше занимала техника, но то, что Сталин писал просто, раскладывая всё по пунктам, мне нравилось, и я даже старался ему подражать. Поскольку Боря был для меня авторитет, я старался найти, чем же так восхищался Борис и не находил. Ничего особенного, наверно, я не дорос ещё, думал я. А может быть, Боря говорил это, лицемеря, чтобы все верили, что он за Сталина, за Родину.

Когда мы пришли в школу нам объявили, что сегодня будет прощание с товарищем Сталиным в Колонном зале Дома союзов и занятий не будет. Учителя плакали, а мне плакать не хотелось, и я тихонечко наслюнявил себе под глазами, чтобы выглядеть огорчённым. Разбившись группами, мы пошли в Колонный Зал. Вот мы добрались до Трубной площади. Здесь уже толпа. Появились милиционеры на лошадях. С группой ребят пошли через дворы. Блудили, блудили и, в конце концов, я один попал в коридор, по которому люди медленно двигались к Колонному залу. Коридор, это пространство на тротуаре ограниченное стенами домов и грузовыми автомобилями с открытыми бортами. На машинах стояли солдаты. Стемнело, давка усиливалась, задние напирали на передних. В какой то момент я оказался спиной прижатым к открытому борту машины. Давление на меня усиливалось, и я не смог больше стоять. Откинувшись навзничь, я лёг на пол грузовика, перегнувшись в спине. Я молчал. Солдаты, увидев меня, немного оттеснили напиравших людей, и я вновь смог стоять на ногах. Меня не раздавили, но я был близок к этому.

Двигались очень медленно. Только к четырём часам утра я вошёл в Колонный зал. Мне уже всё было безразлично, я очень устал, но когда я увидел лежащего в гробу Сталина, я был поражён. Передо мной лежал совсем другой Сталин. Передо мной лежал щуплый старикашка, с редкими волосами на голове и в усах, со старческими руками и лицом. Только мундир говорил, что это Сталин. Я был разочарован. Лучше бы я не ходил смотреть на него. Открывалась первая завеса обмана.

Во время похорон Сталина меня застал траурный гудок в конце Новокузнецкой улицы. Вот также хоронили Ленина, подумалось. Когда стояли во время гудка, возникала мысль, о том, как же мы будем жить без Сталина. А потом я пошёл дальше, как и вся страна.

; Ещё одна характеристика любимого учителя математики.

Характеристика

ученика 10 класса школы №525 г Москвы

         Жигунова Владимира

Жигунов Владимир за время пребывания в школе показал себя дисциплинированным учеником, имеющим хорошие способности. По своему характеру флегматичен. В ответах бывает медлительным. Общественные поручения выполнял, но особого вкуса к общественной работе не имеет. В разговорах со старшими честен и правдив.

             Поведение: «пять»

             Прилежание: «четыре»

             Классный руководитель Мухин

 

;Рядом с моим военкоматом находился аэроклуб. Я хотел летать и подал заявление о приёме меня члены аэроклуба. Я долго ждал ответа, который должен был прийти по почте, но он не приходил. В десятом классе во время выпускных экзаменов мне пришла вдруг повестка из военкомата. Я пришёл по повестке в военкомат. В кабинете меня принимал майор, лётчик, герой Советского Союза. Он мне сказал, что я подавал заявление в аэроклуб, поэтому здесь решили направить меня учиться в армию, в лётчики. Я сказал, что уже передумал, и хочу строить самолёты, поэтому решил поступать в МАИ. Майор не стал со мной разговаривать, но мой паспорт оставил у себя. Что было делать? Я всё рассказал родителям. Оказалось, что повестку в аэроклуб я получил, но родители её выбросили, оберегая своё чадо. Потом отец пошёл в военкомат и принёс мне мой паспорт. Так я не стал лётчиком, а пошёл учиться в МАИ.

;

После окончания школы мама достала путёвки в подмосковный дом отдыха «Конаково». Поехали туда теплоходом. Это было интересное первое путешествие на теплоходе. Запомнилось, как проходили шлюзы и огромные статуи вождей Ленина и Сталина, стоявшие на разных берегах реки. Нам пришлось переждать некоторое время на пристани. В маленькой каютке с белоснежными простынями и занавесками на окне было очень уютно. Мы провели там половину дня, и потом приехали в дом отдыха.

Дом отдыха располагался недалеко от Волги. Главный корпус был старинный каменный. Рядом был разбит замечательный стариннй парк, с расходящимися веером аллеями. Днём я много играл в настольный теннис, у меня была постоянная партнёрша, прокуренная женщина значительно старше меня, творческий работник. Она быстро познакомилась со мной и водила везде меня за собой. Вечерами в парке я встречался с молоденькой женщиной, в тайне ото всех, потому что она была замужем за известным всей стране водолазом, и работала официанткой в столовой.  Я желал её, а она говорила, что она сыта этим. Меня же мучили эротические сны. Мне снилось, что я держу её в объятиях, а в самый ответственный момент, я ощущал мокрые штаны и, неудовлетворённый, просыпался.

;

После  дома отдыха нужно готовиться к экзаменам в институт. Чтобы не тратить напрасно время на поездки, я поселился на время подготовки и сдачи экзаменом в квартире дяди Юры. Это была большая двухкомнатная квартира, и я там был один. Трудно было устоять от соблазна, и я пригласил своего приятеля по двору Женьку с подругой и Ларису на вечеринку. Вечеринка удалась на славу, но мы мечтали, когда придётся идти спать. Расположились в разных комнатах. На кухню выходили, чтобы поделиться впечатлениями. У Женьки с Машей всё было налажено, и Женька скоро уснул. Я не спал, обнимал Ларису, но всё напрасно, она была неприступна. Через какое-то время я опять навалился и провалился в ней, только один раз, на мгновение. «Почему же она себя так ведёт»? - подумал я и заснул. Утром проснулись, как ни в чём не бывало. Потом сели за стол.

Вдруг звонок в дверь, мы затихли. Потом ещё и ещё. Потом стук в дверь и голос дяди Юры: «Вовка, открой»! Я построил всех перед дверью и открыл её. Все быстро проскользнули вниз. Дядя Юра стоял передо мной ошеломлённый, в болотных сапогах, в охотничьей одежде. Он нежданно-негаданно вернулся с охоты. Когда шок прошёл, мы деловито принялись за уборку, чтобы не дай бог, ничего не заметила тётя Муся, его жена. Он очень интересовался, как прошла ночь. Но я молчал, а что скажешь.

;

Пришло время сдавать экзамены в институт. Я хорошо написал сочинение, сдал математику, физику, когда ко мне подошёл молодой дядя из абитуриентов и попросил сдать за него экзамен по математике. Он был из бывших военных, шёл вне конкурса, но математику не знал и её очень боялся. Поскольку отметка для него не имела значения, я дурак, согласился за него сдать экзамен. Я был самоуверен. Мы пошли домой, переклеили фотографии с моего листка на его. Я не задумываясь, пошёл на экзамен. Я сдал математику отлично. Экзаменатор долго изучал мои документы, потому что это была первая пятёрка. А я потом подумал, что случилось бы, если бы он меня разоблачил. Но это из серии «если бы он вёз патроны». Всё прошло успешно. В знак благодарности, дядя повёл меня в ресторан «Загородный». Я был первый раз в таком ресторане на открытом воздухе. Мимо девушки возили крюшон, и я там так накрюшонился, помешав его с водкой, что не помню, как добрался домой. На следующий день предстоял следующий экзамен, а я на него не смог пойти. Пришлось доставать справку о болезни от врача. Так вот я с осложнениями, потом стал студентом МАИ. Этого дядю я видел на занятиях, значит, он тоже поступил в МАИ.

 

 
МАИ.

Наступили первые дни занятий в МАИ. Я посмотрел на своих соучеников и сел почему–то рядом с симпатичным, очень уравновешенным парнем, его звали Виталием. Он был москвичом и к тому же жил и учился в школе недалеко от меня. Мне казалось, что я давно его знаю, и, что он свой, как говорят в доску. Рядом сидел парень крупного телосложения, которого я видел раньше. Он гулял с одной девочкой в районе, где жила Алла. Я думал, что он намного старше меня. Оказалось, что его зовут Андреем и он давний друг Виталия, которого он звал Витяем. Мы все познакомились и с тех пор дружим.

            Первое с чем знакомишься в МАИ, это пятый корпус, который как бы является своеобразным инкубатором для первокурсников и второкурсников. Здесь в основном, проходила наша жизнь. Постепенно все перезнакомились, появились новые знакомые.

 Алла тоже поступила в МАИ, и теперь я часто её вижу. Наше знакомство укрепляется. Мне почему-то запомнилось, как я со стороны наблюдал, когда она шла по территории института и куда-то спешила. Она была в тёмном платье, маминых чулках и шла широким шагом с высоко поднятой головой, размахивая руками. Пятки маминых чулок вылезали, потому, что они были большого размера, платье развивалось на ветру, облегая красивую фигуру. Она шла, ничего не замечая. Я стоял, я стеснялся за неё, но ей об этом никогда не говорил.

Наступали ноябрьские праздники, прекрасный повод организовать вечеринку. Алла предложила провести вечеринку на даче, где жила её бабушка и дядя Женя. Собрали большую компанию. Каждый приглашал своих знакомых. Были даже студенты старших курсов. Ехали на дачу по Савёловской железной дороге на поезде с паровозом. Электрички там тогда не ходили. Паровоз пыхтел и шёл медленно, но мы доехали. Я приехал немного раньше с Аллой и встречал гостей. Встречал гостей и дядя Женя. Ориентиром были высокие сосны, растущие у забора. Когда приходил очередной гость и спрашивал, туда ли он попал, и показывал бутылку, дядя Женя беззвучно пропускал. Пропуском были бутылки. Вечеринку организовали в складчину. Все всё несли с собой. Собралось больше двадцати пяти человек. Масса незнакомых. Быстро организовали в одной комнате стол, на террасе танцплощадку и веселье началось. Потом начались танцы. Некоторые парочки стали удаляться по углам. Алла на мои приставания не отвечала, наоборот стала танцевать с незнакомыми старшекурсниками.  Этого вынести я не мог и пригласил миловидную девушку. Мы с ней потанцевали, а потом я увёл её на улицу. Нашли скамеечку недалеко, под самым фонарём и стали обниматься и целоваться. Оба были не трезвые. Непонятно откуда появилась девушка Тамара, она не была студенткой, а где-то работала. Уже наступила ночь, за нами приходили, звали в дом, но я упорно сидел. Стало холодно. Я взял Тамарины ножки, они были слегка пухленькие и вызывали романтические чувства. Потом я обследовал, и понял, что она была в колготках. Я стеснялся прямо здесь пойти дальше, а подходящего  места я не знал. Так мы просидели до утра. Она сидела на моих коленях верхом, обняв ногами мою спину под пиджаком, грея их. Мы друг друга обнимали и целовались. Утром, когда мы протрезвели, я её проводил на поезд, а сам, как ни в чём не бывало, пришёл на дачу и снова сел за стол продолжать. Алла вела себя, так как будто ничего не было. А я взял большую бутылку красного вина и пытался повернуть пробку, но она открылась вместе с горлышком, как будто специально горлышко надрезали. Все очень смеялись и издевались над моей богатырской силой, но бутылку мы выпили. Пустую бутылку без горла я поставил почти в конец ряда выпитых уже бутылок. Бутылками был обставлен огромный старинный буфет, размером не менее полтора метра на шестьдесят сантиметров по полу.

            Скоро началась зачетная сессия, а за ней и экзамены. Экзамены сдавались легко, пока не наступил экзамен по математике. Мы радовались, что математику у нас принимает молодой преподаватель, а не известный всем поколениям студентов своими двойками наш лектор Ялтуновский. Я пришёл на экзамен и слышу, что стоит уже девять двоек, и все учат формулировку одного математического закона. Вот ещё одна выходит и говорит, что она учила, но всё равно получила двойку, потому что забыла сказать всего одно слово. Я тоже учу злополучную формулировку. Когда я зашёл сдавать экзамен, уже стоит двенадцать двоек. Преподаватель вдруг говорит: «Ну что же вас спросить»? В это время я слышу, как за дверью хором учат этот заковыристый закон. Я говорю: «Конечно, надо спросить, что ни будь другое. Слышите, закон уже выучили наизусть». Он быстро меня поспрашивал и поставил – отлично. В математике, если ты понимаешь, даже одно слово играет роль. А мне повезло.

            Быстро пробежал второй семестр: в учёбе, ухаживании за Аллой и редких вечеринках. После сдачи экзаменов я вдруг узнаю, что моя Алла уехала отдыхать на юг в Хосту. Я не был на юге и решил тоже поехать в Хосту. Я ничего не знал о том, где остановилась Алла. В Хосте я поехал ночевать к первой попавшейся мне женщине, которая предложила мне пристанище. Я был, наверное, совсем зелёный и плохо разбирался в людях. Черты лица не совсем нормального человека этой молодой женщины поначалу меня не смутили. Мне было безразлично, я же приехал найти Аллу. Когда же я пришёл к женщине сдавшей мне комнату, оказалось, что я должен спать с ней в одной комнате. Я удивился, но не придал этому значения. Вечером, когда мы легли спать в разных сторонах комнаты, она стала мне рассказывать странную историю, про то, что здесь какие–то силы с ней что–то проделали, и она искусственно забеременела. У неё родился ребёнок, который живёт у матери. Зачем она мне это рассказывала, я не понимал. Может быть, она хочет, чтобы я её соблазнил, подумал я. Но она была старше меня, и мне она казалась не совсем нормальной. Я вскоре сбежал от неё на другую квартиру. Я ходил на пляж, искал Аллу, но так её и не нашёл. Увидел я её уже на втором курсе, когда начались занятия.

            Вообще, я знал, что Алла меня любит, и даже в этом был уверен, Я часто приходил к ней домой, и мы сидели, как ненормальные, обнявшись, и целовались, но не больше. Я часами простаивал с ней в подъезде её дома, и не мог распрощаться. Мы стояли, обнявшись, и я её опять целовал. Ей это нравилось, но её не зажигало. Она стойко держалась, её воспитание не позволяло расслабиться. Меня это раздражало, мне казалось, что если любишь, то можешь броситься в омут без оглядки. И я думал: Она  меня любит? Или хочет выйти замуж? Поэтому на её равнодушие, как мне казалось, я отвечал тем, что демонстративно заводил новых девочек, но не надолго, а возвращался к моей Алле, а она всегда меня принимала. Когда я приходил, то она меня встречала испепеляющим взглядом. Высоко подняв голову, она на меня царственно, гордо смотрела своими большими карими глазами, говорившими мне о своём презрении. Но вскоре мы обнимались и целовались.

Опять наступили ноябрьские праздники, и мы собрали большую вечеринку на квартире у Аллы. В квартире стоял большой сундук набитый всякой посудой, рюмками и бокалами, давно оставленный на сохранение одним родственником. Конечно, мы пользовались рюмками и бокалами и много их разбили из этого сундука. Веселье было на славу. Хорошо выпили. Но моя Алла мне не принадлежала, и я опять разошёлся. Закрутил девочку Марину, которая пришла со знакомым парнем, намного симпатичней меня. Потом я увёл её на улицу, и там она мне рассказала, что учится в цирковом училище. Она была очень миловидная,  небольшого роста. Фигура у неё была идеальная. Мы с ней прогуляли до полночи. И всё.

Опять сессия и вот Новый год. Новый год справляем у Андрея. У него большая трёхкомнатная квартира. Отец заместитель министра, очень приятный мягкий человек, разрешил нам попраздновать, а сам с мамой удалился. Как празднуют за столом понятно, особенно студенты. В общем, выпили прилично. Я улучил момент и, посадив Аллу на диван, обнимал её и готов был умереть от желания. Она не сопротивлялась, а только как-то вращала белками глаз, а когда я стал решительнее, просто вырвалась от меня. Сколько можно надо мной издеваться. Я пошёл танцевать и вдруг один гость влетел головой в роскошный сервант и разбил стекло. Спешно потащили гостя в ванную для протрезвления. Я взял душ и направил его на голову бедолаге. Он ничего не соображал, а как примерный мальчик с закрытыми глазами, нашёл мыло и автоматически стал намыливать голову. Общий смех перешёл в переживание, как же быть с родителями. Это событие омрачило вечеринку. На следующий день мы ухитрились заказать новое стекло и его поставить в сервант. Родители якобы ничего не заметили.

            Экзамены за третий семестр сданы, и я решил, что моё терпение кончилось, я сдаюсь, я готов жениться!

Она меня поймала и победила! Но я тоже не сдаюсь. Если она меня любит, она должна мне доверять. Мы договорились подать заявление в ЗАГС и, не дожидаясь расписки, совершить брачный акт досрочно. Она согласилась. И, вот мы едем на дачу, Забираемся в маленькую комнатушку, и совершаем то к чему давно стремились. Я, наконец, обладаю не только душой, но и телом Аллы. Мы целый день наслаждались, а к вечеру собрав бельё со следами преступления, сели в электричку и поехали в Москву. По дороге выбросили постельное бельё в Москва-реку. Всё, теперь мы муж и жена.

Вскоре мы объявили, что мы подали заявление в ЗАГС и хотим жениться. Это известие не удивило мою маму, но мой отец всё спрашивал меня, не беременна ли Алла. Кода я сказал, что не беременна, он страшно удивлялся и говорил: «Зачем же тогда жениться»? Действительно, мы были ещё очень молоды. Отец мой боялся. Его, как он говорил, женили в восемнадцать лет, а когда у него было двое детей, он разошёлся со своей первой женой. Я тоже не хотел повторения судьбы отца и надеялся, что она не повторится. Потом встречались родители, познакомились, обсудили все вопросы, связанные со свадьбой. Но судьба распорядилась по-своему. Неожиданно умирает любимая няня Аллочки, баба Дуня. Это была добрая женщина, очень хорошо ко мне относившаяся. Свадьбу отменили, а мы тихо расписались. И вот я уже сплю вместе с Аллой. Могу её обнимать. Рядом тёплое нежное женское тело. Можно делать, что угодно. Это блаженство. Блаженство и ещё раз блаженство. Но блаженство блаженством, но надо было учиться.

Мы с Аллой в студенческие зимние каникулы едем в автобусе в дом отдыха, по путёвкам от министерства культуры. Посмотрел я на публику и выбрал себе компаньона, немного постарше себя и вскоре ещё до приезда в дом отдыха образовалась тёплая кампания, наверно, единомышленников. Основа этой кампании оказался спирт, который привёз понравившийся мне компаньон в большом количестве. Просто он был начальником службы ГСМ Шереметьевского аэродрома. Мы с ним выходили на улицу, на мороз, расставляли на снегу бутылки разведённого спирта с мёдом и угощали прохожих. Так мы перезнакомились с лучшей половиной любителей медовухи и хорошо, и весело провели время в доме отдыха. Этот способ веселья был только и возможен потому, что стоял такой сильный мороз, что никто не отходил далеко от жилья. Вместо того, чтобы кататься на лыжах мы пили медовуху, благодаря складу ГСМ Шереметьевского аэродрома.

Прошли зимние каникулы, которые мы провели в доме отдыха, где мы познакомились с Назой. Отец её был главным конструктором ГАЗа, а имя дочери дал ей отец, когда завод назывался Новгородским.

Надо учиться, но какая учёба с молодой женой, да вдобавок я ещё понял, что она меня ревновала. Мне передали деловую записку от моей давней, хорошей знакомой Зины, и записка лежала у меня в кармане. Каково было моё возмущение, когда Алла стала меня спрашивать о записке. Значит, она лазила по моим карманам, она мне не доверяет. Это же последнее дело.  Это было для меня, как удар. Я в ярости её ударил. Не было никаких причин меня ревновать, я же любил свою жену. Она быстро успокоилась, как бы ничего не было. Больше я никогда не замечал, чтобы у меня шарили по карманам. Я до сих пор переживаю, что я не сдержался и тогда её ударил.

Когда мы поженились, я считал, что моя Алла такая красивая и умная, и я боялся, что не достоин её.  Хотя я её очень любил, но старался не очень это показывать, помня изречение: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Однажды, выпив спиртного, я притворившись пьяным, стал с ней откровенничать, рассказывая о своих похождениях с девочками, а потом сказал ей о том, что, если я найду женщину красивее и с лучшим характером, то уйду от неё. Идиот! Она поверила, что я спьяну говорил ей правду, и запомнила это на всю жизнь.

К чему я это говорю. В экзаменационную сессию я, наконец, провалился. Экзамен по математике принимал Ялтуновский. Мне казалось, что математику я хорошо знаю, и готовился я к экзамену недостаточное время, поэтому я не прочитал при подготовке один небольшой второстепенный раздел, как мне казалось. И вот на экзамене меня стали проверять Ялтуновский со своей женой, тоже преподавателем, по всем пройденным разделам. Экзамен длился пять часов. Они методично копали, копали, пока не докопались до того самого раздела, которого я не знал. Сразу поставили мне неуд. Нет, чтобы поставить - поср. Всё-таки, я отвечал пять часов. Вот тогда я понял, почему все студенты помнили Ялтуновского. В общем, я чуть не вылетел из института. До чего доводит любовь! Алла тоже с трудом сдала сессию.

Летом мы совершили путешествие на юг. В начале мы заехали в Киев, Побродили по Крещатику, потом зашли, пообедали в ресторане гостиницы Москва. Ели знаменитый украинский борщ и очень удивлялись стоящим на столе блюдам с бесплатными фруктами и овощами. На следующий день мы уже были в Одессе и купались в Чёрном море. Остановились с трудом, в гостинице Одесса, шикарном старинном отеле, где мы себя почувствовали не зелёными студентами, а полноценными гражданами своей страны. Нас поселили в двухкомнатный номер с огромной ванной, расположенной рядом со спальней. Номер напоминал о былой красоте: люстры на высоком потолке, тяжёлые старинные шторы и мебель были, вероятно, ещё с царских времен. Первым делом мы заказали по телефону Москву, а потом залезли в ванну. Когда зазвонила Москва, мы с восторгом сказали, что мы разговариваем из ванны в отеле. Для нас это был особый шик, кругом бедность, в то время мы жили без ванны, и ходили мыться в баню. Я впервые с женщиной в ванне, но Алла даже здесь стеснялась. Вскоре мы оказались на мягкой двуспальной кровати под одеялом и с потушенным светом. Это была, как бы, наша вторая настоящая  брачная ночь. На следующий день, из Одессы по морю на теплоходе мы переплыли в Сочи.

            В Сочи нас местная бабушка отвела на частную «квартиру». На самом деле это был маленький дом, мазанка,  с одной небольшой комнатой. Домик стоял среди зелени и каких-то построек. Людей здесь не было, и была тишина.  Вечером даже было страшновато. В комнате было чисто, типичная украинская хата, а посредине огромная мягкая кровать и на ней много подушек. Удобства все на дворе. И это, после шикарного отеля в Одессе! Но нам не нужно было много места. Хватило бы полметра ширины. Ночь, тишина, звёзды светят в оконце и рядом женское тепло, что ещё надо?

 В нашей программе было пляж, море и солнце, и посещение Самшитовой рощи в Хосте и Озера Рицы. Всё это было посвящено непрерывному фотографированию Аллы. На море, когда она стояла, она выглядела великолепно. Её стройная фигура, талия и слегка курносый носик меня вдохновляли на многочисленные фотографии. Мне даже удалось уговорить её, и я снял её голенькой. В Самшитовой роще получились прекрасные фотографии на фоне толстых и старых деревьев с множеством корней, как змеи, расползавшиеся по земле. Особенно хорошо она получилась, сидящая   на большом камне, на фоне реки и скал. Она там была в длинном сарафане с открытыми плечами. Я до сих пор восхищаюсь этими фото. А на озере Рица, кроме фотографирования, мы посетили местный ресторан и нам даже поймали форель, и тут же её поджарили. Но сидеть на одном месте мы не были намерены. Нам хотелось путешествовать и больше посмотреть и узнать.

            И вот мы на причале, где стоит большой лайнер «Адмирал Нахимов» и собирается отправиться по маршруту Сочи – Батуми. Вот туда–то нам и надо. У нас билеты в каюту четвёртого класса, другого ничего не было, но нас это не смущает. Отчалили и поплыли, (моряки не любят этого слова). Поэтому скажу, пошли по морям и волнам, по синему, Черному морю. Осмотрели корабль, вот бассейны для купания, вот верхние палубы, а вот ресторан. Всё очень понравилось. Потом пошли вниз посмотреть свою каюту. Посмотрели и ужаснулись, тесная и душная каюта производила впечатление каземата. Мы решили, что не будем спать, а проведём ночь лучше на палубе, не замёрзнем! И пошли на верхнюю палубу в ресторан. Ресторан весь блестел зеркалами, красным деревом и ярким светом. Народу - никого, мы одни. Алла почти ничего не ела, а я заказал себе на первое солянку из осетровых рыб. Когда её принесли, то необыкновенно вкусный запах распространился на весь корабль, и вкус её был такой же, как запах. Такой солянки я никогда не едал. Сытые и довольные, мы опять пошли гулять по кораблю. Когда начало смеркаться, сели на лавочку и, обнявшись, стали смотреть не берег. Уже ночью к нам подошёл молодой стриженный наголо парень и попросил закурить. Мы разговорились, он сказал, что едет из мест заключения, где сидел за хулиганство, домой в Батуми. Слово за словом, мы проговорили всю ночь, и наступило утро. Несмотря на уголовное прошлое, а сидел он за свой вспыльчивый характер, парень, его звали Юра, нам понравился, а когда он пригласил остановиться у него в доме, мы согласились. Батуми встретил нас проливным дождём.

Встретили нас дружелюбно. Вскоре собралась вся семья за столом, и мы познакомились более близко. Семья была такая: мать, два старших сына, дочь нашего возраста  и восемнадцатилетний сын, наш знакомый. Первое, что сказала мать: «Мы казанские татары, а не крымские предатели». Меня это очень удивило, какое нам было до этого дело. Потом нам рассказали, что старший сын Ахмед отсидел двадцать пять лет в тюрьме за убийство, а сын помоложе, Виктор,  отсидел двадцать лет за коммерческое преступление. Как–то становилось не по себе. Но к нам относились очень сердечно, ведь мы были ровесниками младших детей. По утрам нас поили горячим молоком с сахаром и Алла, очень привередливая в еде, даже ела их блюдо - лобио, от которого даже я отказывался. Она просто боялась отказываться, чтобы не обидеть гостеприимных хозяев. Днём, Лена, так звали дочку, знакомила нас с Батуми и водила нас на пляж. Она говорила, что одним лучше не ходить. Мы, чем могли, старались отблагодарить за гостеприимство. Ходили вместе в круглый ресторан «Интурист». Когда я оказался там, в первый раз днём, меня потрясло, что официанты были в черной одежде с бабочками, и днём играла музыка. В меню я обнаружил около тридцати знакомых и незнакомых названий грузинских вин. Мы любили, чтобы нам принесли запотевшие литровые бутыли какого-либо незнакомого вина, и пили его с удовольствием. Быстро прошла неделя, мы сдружились. Когда уезжали, то мать, провожая нас, плакала.

Вот уже третий курс. Теперь мы стали изучать предметы больше связанные с нашей специальностью. Пятый корпус почти не посещаем. Учимся больше в самолётном корпусе, где размещается деканат факультета и в главном корпусе, где располагается дирекция института.

Дома возникли первые семейные ссоры. Потом я узнал, что Алла стала на меня жаловаться родителям, что я не даю ей спать по ночам непрерывными приставаниями, и она уже меня боится. Я не понимал, как можно говорить об интимных подробностях наших взаимоотношений. Вскоре Алла забеременела. Они со своей мамой, что-то предпринимали, Алла парила в тазу ноги, и в результате всё обошлось благополучно. В то время аборты были запрещены. Алла от меня отдалялась и постоянно на меня жаловалась, находя различные причины. Если раньше я спешил к Алле, хотел поскорее прийти домой, то теперь мне не очень хотелось туда возвращаться. Когда мой соученик пригласил меня пойти на свадьбу, к его знакомому, я с радостью согласился, хотя уже давно один никуда не ходил.

            Свадьба была больше похожа на хорошую пьянку. Все напились так, что никто никого не узнавал. Путали жениха и невесту. Невеста тоже напилась, в конце концов, легла поперёк кровати и заснула. Я же встретил на этой свадьбе свою знакомую Зину, которая мне очень нравилась, и я наслаждался тем, что, открыв её грудь, целовал её нежные соски и её чудные губки. И всё. Надо ехать домой, но что я там скажу? Как свидетеля моего целомудрия, я прошу Юру поехать со мной переночевать у меня, чтобы сгладить мой поступок, который я совершил, никого не предупредив. Вопреки моему ожиданию меня отругали при Юре, но ночевать пустили. Я про себя думал, как не стыдно устраивать скандал. Можно было всё высказать потом. Я же сознавал, что я чем-то виноват. Отношения с Аллой ухудшаются. В это время как назло, из заграницы, приезжает моя старая любовь Лариса. После замужества она уже разведена и жаждет со мной встретиться. Кошка, которая пробежала между мною и моей женой, толкает меня к Ларисе. Я вспоминал, как я её добивался, а она стояла насмерть и это меня раззадоривало и разжигало любопытство. Я хотел утешения и какого-то мщения за безразличие и равнодушие жены. Встреча с Ларисой меня разочаровала, я не получил того чего ждал. Она стала доступной. Мы в начале погуляли по улицам, поговорили и пошли сразу в квартиру родителей, где без лишней суеты, легли в кровать. Я почувствовал у неё внутри холод, так и не растопившийся. Замужество не пошло ей на пользу, она подурнела, и я подумал, как я мог с ней встречаться. Зачем я сейчас с ней, ведь у меня прекрасная жена. Больше я не видел её.

            Своей женой я очень гордился, хотя её я этого не говорил. Мы не афишировали, что мы женаты и ходили на вечеринки и танцы как знакомые. То, что мы женаты, знали только наши ближайшие друзья. Не раз мне на вечере какой-нибудь студент, показывая на мою жену, говорил: - «Пойду, приглашу эту чувиху, она мне нравится. Посмотри, какие у неё ножки. Тебе она нравиться»?

«Да, ничего», тянул я.

Потом с тоской смотрел, как он приглашает мою жену на танец. Хотелось сказать: «Она моя»! После этого у меня портилось настроение, и мы вскоре уходили.

Прошёл ещё один год, мы перешли на четвёртый курс. Летом я остался один. Алла уехала на практику в Киев.

Моя же первая практика проходила в одном из механических цехов завода в Филях, где делали огромные четырёх двигательные бомбардировщики конструкции Мясищева. Работал я на фрезерном станке, и никаких эмоций у меня эта работа не вызывала. Рабочий, к которому я был прикреплён был весь чумазый, и от него всегда пахло специфическим станочным запахом и маслом. Он поправлял меня, когда у меня что-либо плохо получалось. В общем, станок я освоил. Зато рядом был цех, где обрабатывали стрингеры и лонжероны, для крыла самолёта. Крыло имеет сложный профиль, также сложно обрабатывались стрингеры и лонжероны, менялся наклон инструмента по длине. Длина была большая, и чтобы не провисал длинный ходовой винт, двигающий обрабатывающий инструмент, у него были специальные, подводимые и убирающиеся для прохода инструмента опоры. Их было много. Меня почему-то это восхищало. А ещё мы заворожено смотрели, как рулили и взлетали огромные бомбардировщики. Здесь мы получили первое представление о производстве.

            Алла приехала из Киева, где она проходила производственную практику, очень повеселевшая. Она со своей не замужней подругой, вероятно, хорошо погуляла в Киеве. По крайней мере, они об этом намекали, Алла даже надела дешёвое обручальное кольцо. А, зачем? Я только гадаю до сих пор об этом. У нас нет обручальных колец.

 Опять потянулась учёба в своём размеренном темпе. Мы уже почти взрослые, по крайней мере, мы так считали. Скрашивали нашу жизнь студенческие вечеринки. Собирались у кого-нибудь на квартире или даче, пили вино и водку, танцевали под магнитофон и, конечно, пели под гитару песни Окуджавы, Высоцкого и разные студенческие песни. У меня был большой магнитофон Днепр-10 и я его всюду возил на такси. Главным солистом песенником и гитаристом выступал Витяй, а все остальные подпевали.

Иногда, вместо последних занятий, мы во главе с Арнольдом, нашим переростком, пришедшим из армии, выходили на Ленинградское шоссе, поднимали руку, брали такси и ехали в центр. На Пушкинской площади была отличная шашлычная. Туда мы и стремились. За умеренную плату, по пять рублей с человека, можно было хорошо там посидеть. Мы съедали на закуску по белой рыбке, ели по два шашлыка из баранины и пили по полбутылке армянского коньяка три звезды.

            В то время мы любили изредка ходить в ресторан гостиницы Советская и под занавес заказывать мороженое Сюрприз. Вечером в полумраке, нам подавали на большом блюде мороженое, облитое коньяком, горящее синим пламенем.

Ещё прошёл год. Вторая практика проходила на тридцатом заводе в сборочном цеху, где собирали первые самолёты ИЛ-18, самолёты ИЛ-14 для поставок в Египет. Делали и другой военный самолёт ЯК. Я монтировал трубки для кислородной системы в десантном самолёте ИЛ–14. Однажды при монтаже очередной трубки, я почувствовал, что она как-то не так согнулась, но её уже не видно, чтобы посмотреть. Я промолчал и ужасом ждал проверок на герметичность.

Я плохо спал и мучился, вдруг я сломал эту несчастную трубку и никому ничего не сказал. На моё счастье испытания прошли нормально.

Когда я ходил по механическим цехам, меня восхищало некоторое оборудование, особенно огромные прессы, в которых сразу прессовалось множество деталей нервюр, кронштейнов, фитингов и др. Огромные штамповочные махины стояли как великаны. Почти на всём уникальном оборудовании были названия иностранных фирм, в большинстве немецких и американских. Рушились мои представления о мощи нашего государства. Мы ещё любили ходить на аэродром, и смотреть на самолёты. Некоторым  даже удавалось договориться, и их брали в контрольный полёт на самолёт. Самолёт летел над Москвой, и оттуда можно было любоваться прекрасным видом. Однажды с одной студенткой стало плохо, и она испачкала самолёт, и мне уже не довелось полетать. Больше никого не брали.

В 1956 году проходили хрущёвские реабилитации, и вскоре у нас появился в Москве реабилитированный дядя моей жены. Его звали дядя Коля. Это был высокий сухощавый старик, прямолинейный в выражениях, борец за правду, долго находившийся в ссылке. История его жизни была типична для русских интеллигентов. Во время революции он, шестнадцатилетний мальчишка, с саблей воевал с Красной армией. Потом бежал в Румынию с отступающей белой армией. Родственники выхлопотали ему разрешение, чтобы он смог вернуться домой в Москву. Но он недолго наслаждался родным домом. Скоро его с женой, когда они отдыхали в рейсе на пароходе по Волге, обвинили в заговоре. Жену расстреляли, а он оказался в лагере, где занимался заготовкой леса. В лагере ему повезло, он стал там специалистом по лесу и даже руководил работами.

Потом его перевели в Одессу, где отправляли лес за границу. Здесь он работал уже без конвоя и жил, относительно, вольготно, если можно о ссылке так сказать. Когда срок его заключения подходил к концу, его опять осудили. За что? Я читал письмо одного заключённого к его родственникам, в который сообщалась история осуждения дяди Коли. Характер у дяди Коли был не сахар, поэтому у него было много врагов и завистников. Дядя же Коля, регулярно слушал радио «Голос Америки» и рассказывал об этом знакомым, комментируя услышанное. Его недоброжелатель настрочил донос, этого было достаточно, чтобы ему увеличили срок заключения. Возвратившись из ссылки, дядя Коля не ожесточился и довольно лояльно относился к существующему режиму, его освободившего. Рассуждения его по различным вопросам не отличались от бытовавших тогда суждений в среде москвичей. Он как бы, вписался в среду, но по-прежнему, слушал Голос Америки, но теперь не болтал. Последним его резким высказыванием, в конце жизни, смутивших нас тогда, было: «А всё-таки социализм ничего не дал людям»! Нам трудно было тогда с ним согласиться, но сомнения эти слова зародили.

После практики мы с Аллой поехали на Юг в Сочи. Там отдыхали по знакомой для всех схеме: дом, пляж, море обед, и так далее. Но когда мы должны были уезжать, разразился сильнейший шторм, и стоя на берегу сочинского причала, любуясь яростью набегавшей волны, я услышал из репродуктора, что в нашей стране впервые испытана межконтинентальная, глобальная ракета. Гордостью наполнялась душа.

Пятый курс пробежал без происшествий. На экзамене, уважаемый мной профессор аэродинамик Остославский, написал мне на своей книге: «Желаю успехов в будущей инженерной деятельности».

            Все студенты должны пройти военные сборы для присвоения офицерского звания. Нашу группу почему-то разбили пополам и мне выпал жребий ехать без моих друзей. Зато я  ближе узнал многих ребят из другой группы. Нас собрали и построили на Рижском вокзале, и мы поехали электричкой на сборы в один из подмосковных аэродромов ПВО под Волоколамском. Руководителем с нами ехал преподаватель, пожилой полковник. Когда мы приехали в часть, нас отвели в баню, обрили на голо и выдали солдатскую форму. Жили в казарме в жилом посёлке, километра три от аэродрома. Командовал нами сверхсрочник старшина Вопилов. На второй день нашего пребывания, он устроил нам побудку на время, пока не погаснет зажжённая спичка. На команду: «Подъём»! мы должны были навернуть портянки, одеться и обуться. Почти все на второй раз освоили подъём, кроме одного добродушного, неповоротливого, всеми любимого, армянина Бори. Его медленные манеры никак не позволяли ему уложиться в заданное время. Звучала команда: «Отбой»! и все сперва с хохотом, а потом обозлённые, раздевались и ложились в кровать. На пятый или шестой раз наш Боря научился во время накручивать портянки. Первое время нас учили шагать и приучали к военной дисциплине, а потом, когда мы стали работать на аэродроме, помогая техникам самолётов в обслуживании их, нас уже не учили общеармейским наукам. На аэродром ходили строем, иногда как стадо баранов, под своим сопровождением. Водил нас наш студент, а здесь старший лейтенант, Арнольд. Дело техника самолета обеспечить своевременное техническое обслуживание узлов и агрегатов самолёта и поддерживать постоянную техническую и боевую готовность самолёта. Иногда полёты отменяли, где-то произошла авария, и шёл разбор. Например, где-то произошёл случай, когда самолёт при посадке разбился, попав под железку. Железка, это такое покрытие аэродромной полосы, состоящее из металлических листов, специальным образом соединяющихся между собой. Где-то в полёте открылся фонарь кабины пилота и ему оторвало голову, где-то … Слышали мы и о других авариях, но тогда об этом официально  не сообщали.

            Новые впечатления мы получили, когда начались ночные полёты. Хотя новым было только то, что темно и работаем при свете фар, но ночью всё мне казалось фантастическим и нереальным. После полётов утром, когда стало рассветать, мы были уже в казарме, в своих кроватях, в блаженном состоянии засыпания после длинного дня. Сквозь сон слышится звонок телефона. Вот в телефон дневальный что-то тихо отвечает. Начинаю прислушиваться и понимаю, случилось что-то, нас сейчас начнут будить. Потом дневальный истошно орёт: «Подъём! Тревога! Боевая тревога»! Мы все вскакиваем, быстро одеваемся и бежим на улицу. Тут же появляется грузовая машина, все бросаются в кузов, на ходу офицеры застёгивают ремни. Мы едем, висит суровая тишина. Потом один офицер говорит: «Это не учебная тревога. Может быть, началась война. Смотрите, вон летят наши бомбардировщики. Они полетели бомбить врага». Я не воспринимаю это как реальность, но у меня закрадывается сомнение: «Вдруг это правда». Опять все молчат. Вот опять аэродром. Только недавно мы отсюда уехали. Быстро лётчики садятся в самолёты и запускают двигатели. На аэродроме стоит гул, потом стихает, потому, что снижают боеготовность и лётчики выключают двигатели и открывают фонарь кабины. Мы со своим техником бросаемся к своему самолёту, чтобы, что ни будь узнать от лётчика. Он ничего не говорит, а почему-то ёрзает спиной по спинке сидения и говорит, что оно шатается. Видно, что он взволнован. Через некоторое время поступает команда, и летчик, спускается на землю и все кучками, стоя рядом с самолётами, обсуждают обстановку, ловя каждую новую крупицу информации. Вот в небе появляется самолёт МиГ–17, спарка, и как–то красиво, на все три точки, садится на полосу аэродрома. Узнаём, что прилетел Главком Покрышкин, что на южной границе, чужой самолёт нарушил наше воздушное пространство, поэтому подняли все войска ПВО. Самое главное, что тревога отменяется, и мы поедем спать. Спали как убитые, но я надолго запомнил все события той ночи и утра.

            Всё бы было хорошо, но наступил день физкультурника, омрачивший мою безмятежную жизнь. В день физкультурника, студенты переоделись: кто в спортивную форму, кто в гражданскую. Все собирались в районе стадиона. Поскольку я не участвовал в физкультурных мероприятиях, то вместе с двумя другими студентами решил съездить за территорию части в магазин. Поймали грузовик, и он подвёз нас к магазину. В магазине мы не удержались, после долгого воздержания, распили бутылку водки, закусили и пешком потопали на стадион. Пришли на стадион и стали искать своих. Настроение у нас было хорошее, душа на распашку. Вот мы втроем, радостно увидели своих и, наверно, с красными физиономиями и блаженными улыбками подходим к ним. Вдруг выбежал вперёд наш студент Арнольд в военной форме старшего лейтенанта и закричал, наверно, из лучших побуждений, чтобы мы скорее убирались отсюда. Арнольд учился со мной в группе, был большим любителем выпить, но в учёбе мы ему часто помогали, и, естественно, начальственный крик мне не понравился. Я послал его на три буквы, и мы всё трое торжественно удалились. Самое ужасное было то, что я это сказал в присутствии некоторых офицеров части.

            Когда мы пришли в казарму, срочно организовали построение, и капитан нами командовавший, назвав наши фамилии, мою, Никитина и Скалы прокричал: «Два шага вперёд»! Мы вышли из строя. Тогда капитан объявил мне наказание за самоволку и оскорбление офицера: трое суток ареста. Моим собутыльникам он объявил: один наряд вне очереди, по уборке туалета. Я даже порадовался, мне казалось, что мыть уборную, это так позорно. Тут же с меня сняли поясной ремень, и в сопровождение солдата я пошёл на гауптвахту на аэродром. В начале, я шёл впереди, а за мной с автоматом на перевес шёл солдат. Я молча шёл как преступник и не знал, что можно ожидать от солдата. Солдат заговорил первым, повесил автомат на плечо и сказал: «Не переживай», и мы пошли рядом как на прогулку. На гауптвахте дежурным офицером оказался лётчик самолёта Водопьянов, к которому я был прикреплён. Меня не обыскивали. В камере уже были подняты нары и на них лежали «заключённые». У меня оказались сигареты, и мы быстро познакомились. Всё было нормально. Я раньше слышал, что на гауптвахте могут учинить какую-нибудь шкоду, поиздеваться над человеком и был настороже. Я решил, что живым не дам совершить над собой издевательство по моему крещению. Я почти всю ночь не спал, ожидая неприятностей. Ночь прошла, никаких поползновений. Утром пришёл мой лётчик и сказал, чтобы все шли на работу, а я остался в камере. Нары опустили. Через час я попросил принести мне градусник и положил его себе подмышку. Мои переживания, бессонная ночь и желание, чтобы у меня появилась температура, сделали своё дело. Температура тридцать семь и две десятых освободила меня и перенесла в госпиталь. В госпитале прекрасные условия, офицерское питание и вокруг симпатичные медсёстры. Я из госпиталя не торопился, но вот пришёл полковник, руководивший практикой, и сказал, что меня не будут сажать больше на гауптвахту, чтобы я выходил из госпиталя. Я так и сделал, и теперь, когда на аэродром нас вёл Арнольд, под правую ногу все тихо скандировали: «Г - - но, г - - но, г - - но». Как он это выдерживал, не знаю, но только за два дня до отъезда домой, нервы его не выдержали. Он просил не поминать его лихом и уехал досрочно домой. Злость постепенно прошла, в институте диплом готовили в разных местах, я Арнольда больше не видел. Говорили, что он потом спился. Вообще он был хороший мужик, но даже малая власть людей портит. Когда человек теряет власть, он опять становится человеком. Бывает!

            Теперь все занятия позади, началась работа по подготовке дипломного проекта. Дипломный проект я делал в знаменитом КБ, где главным конструктором был Лавочкин, создатель известных самолётов времён войны. Когда он ходил по КБ со свитой, возвышаясь над всеми, я с любопытством издалека наблюдал за ним. Меня удивляло, что на фотографиях он выглядел не таким высоким, как был в жизни. Меня направили делать диплом в самом, на мой взгляд, престижном отделе общих видов. Туда даже из КБ надо было проходить по специальным пропускам. Всё для меня было ново. Поражал большой глобус стоящий посредине большого зала. Чтобы чертить чертежи дипломного проекта, я поселился в отделе крыла, среди конструкторов. Там были свободные кульманы. В качестве темы дипломного проекта я взял лёгкий истребитель перехватчик с лыжным шасси для взлёта и посадки самолёта на мягкий грунт. Идея была в том, чтобы самолёт наводился с земли, а на самолёте было бы минимально необходимое количество аппаратуры. В то время радиолокаторы самолёта были большого веса и габарита, поэтому самолёты получались тяжёлыми. Как альтернатива тяжелым перехватчикам, в КБ прорабатывалась идея лёгкого самолёта, и мне оставалось только осваивать и превращать в мой проект эти идеи и наработки. Специальной частью проекта было лыжное шасси, способное обеспечивать самолёту базирование на любом полевом аэродроме.

            В сборочном цеху опытного производства я убедился в огромных размерах современного истребителя перехватчика. Этот самолёт называли «Анаконда». Здесь же я впервые увидел зенитную, многоступенчатую ракету большой дальности. Но особенно на меня произвела огромное впечатление большая крылатая ракета, типа самолёта, с треугольным крылом и с двумя длинными жидкостными ускорителями. Вместо кабины пилота там была система управления с ориентацией по небесным звёздам. Я впервые увидел газовые рули установленные на ускорителях. Когда я разговаривал с одним рабочим цеха, он сказал: «Надоело напрасно работать. Нет никакого выхода». Я очень тогда удивился. Я не мог даже подумать, что может ничего не получаться.

            Быстро прошла практика, уже готов дипломный проект. Вот я на защите своего проекта, выступаю перед высокой комиссией под председательством заместителя Микояна, Гуревича. Когда я закончил доклад, с вопросами в основном по лыжному шасси, ко мне обратился приятный, элегантно одетый, член комиссии, Как будто это был не экзамен, а приятная беседа к обоюдному удовольствию обоих. Я встретил понимание своего проекта. Защитился я отлично. Человек, так мне понравившийся, как мне сказали, был начальник отдела шасси в КБ у Микояна, Беляков.  Будущий Генеральный конструктор этого КБ.    

            Потом я получил диплом за подписью председателя экзаменационной комиссии Микояна. Я почему-то, очень гордился этой подписью.

            Празднование окончания института начали с посещения квартиры Андрея. Я со своей женой, Андрей и Витяй со своими девочками, такая была компания. Мама Андрея радушно нас принимала, наготовила нам бутербродов, но мы, выпив несколько рюмок коньяку, поехали гулять на ВДНХ, подальше от родительских глаз. На ВДНХ мы сперва посидели в узбекском ресторане, потом в кафе мороженом. Уже прилично выпив, я вдруг предложил продолжить вечер в ресторане гостиницы «Советская». Все дружно поддержали и мы поехали в «Советскую» пить коктейли, чтобы освежиться. В баре ресторана подавали коктейли. Первым делом, мы начали себя проверять. Сможем ли мы пройти по прямой, шагая по паркету? Казалось, что мы ходили по прямой линии. Опять пили, танцевали, радовались свободе. Закончилось, как всегда, мороженым, светящимся синим пламенем в полумраке. Так горело мороженое Сюрприз, облитое коньяком. Шли домой все вместе по ночной Москве пешком, обнимались и что-то пели.

            Наступил день распределения на работу. Гурьбой стоим перед дверью, откуда выходят уже не студенты, а инженеры различных фирм. Хотя у меня было письмо о том, что меня берут на работу в КБ Ильюшина, мне предложили работу в каком-то НИИ Миноборонпрома. Ребята надо мной подшучивали: «Будешь делать патроны»! Патроны, вместо самолётов! Я  же уже почти главный конструктор самолётов, а меня хотят заставить заниматься какой-то ерундой. Возмущённый, полетел в это самое НИИ. Оказалось, что опять я должен ездить на работу, к чёрту на кулички. Место моей работы, куда я приехал, было далеко от центра, от моего дома. Вдобавок, там была грязь, и, вообще, это было тогда захолустье, Владыкино. Поругавшись с начальницей отдела кадров, почти до слёз, я понял, что попал в безвыходное положение. Что было делать? Узнав, что один  из моих родственников работает в Миноборонпроме, поехал к нему. Это был брат моего дяди Юры, худощавый интеллигентного вида черноволосый человек, хорошо одетый. Его внешность совершенно не соответствовала, его разговору. Он с удовольствием, вычурно ругался матом. Меня это удивляло. Потом я узнал, что это так принято в министерстве. «В НИИ-1 пришёл Надзе и собирается делать, вот такую дуру», широко разводя руками, сказал он. Я понял, что буду заниматься управляемой ракетой большой дальности. Это уже совсем другое дело. На следующий день я был в отделе кадров. Начальнице я сказал, что хочу работать у Надзе. «Я Вас туда и хотела направить», сказала она. Потом она мне рассказала, что знает моего отца, по работе в министерстве и поэтому на распределение отобрала именно меня. Мир тесен.  Итак, закончилась студенческая пора и началась трудовая деятельность, не так как я полагал. Опять всё не так! Никакой свободы!

 
Взлёт.

 
НИИ

В 2006 году исполнилось 60 лет со дня основания института. Как всё начиналось было напечатано в институтском календаре на 2006 год.  Начало положило постановление Кремля:

СМ СССР постановление №1017-419 от 13 мая 1946 г. Москва. Кремль.

Считая важнейшей задачей создание реактивного вооружения и организацию научно-исследовательских и экспериментальных работ в этой области, СМ Союза ССР постановляет: …создать… в министерстве сельхоз машиностроения Научно-исследовательский институт пороховых реактивных снарядов на базе ГЦКБ-1…

Председатель СМ Союза ССР        И.В.Сталин.

      Реакция на празднование юбилея была не однозначная. Появилось много новых людей, а многие «старики» были забыты. Историю пишут, в первую очередь, «сами» и о себе.

Вот как рассказывал в 60-летие института Владысев В.Е. о том как он начинал работать в НИИ-1:

«1 сентября 1957г. он был направлен из МВТУ им. Баумана в НИИ-1 для разработки и зашиты диплома. После защиты диплома он стал работать в отделе перспективных разработок у Новодворского Ю.Д.

В середине мая 1958г., в институте появился высокий лысоватый мужчина в очках. Он в расстёгнутом габардиновом пальто, в сопровождении директора Бодрова С.Я., обходил территорию. Это был Надзе А.Д. Через несколько дней Новодворского, во главе группы из пяти человек (Аверичева В.И.,Владысева В.Е., Лаврова Е.П. и Чернова Ф.Я), перевели в подчинение главного конструктора управляемых ракет Надзе А.Д.

На следующий день произошло знакомство с главным конструктором, где он поставил задачу в кратчайший срок подготовить предложения по разработке твердотопливного ракетного комплекса оперативно-тактического назначения. Для начала, нужно было через сутки каждому представить вариант габаритного чертежа одноступенчатой ракеты с определением примерного веса твердотопливного заряда и элементов конструкции, исходя из различных заданных исходных данных каждому по диаметрам заряда.

Наутро  Надзе выбирал оптимальный, на его взгляд, вариант ракеты и предлагал провести его дальнейшую проработку.

Теперь каждый прорабатывал отдельные узлы ракеты: сопловой блок в целом, различные органы управления вектором тяги, приборный отсек и компоновку аппаратуры, стыковку отсеков ракеты и форму заряда исходя из постоянства тяги двигателя. Координировал работу опытный, и всё быстро схватывающий, Новодворский. Тогда приветствовалось, когда кому-то приходило удачное, оригинальное решение, даже если это выходило за рамки персонального задания. Это решение сразу же коллективно и заинтересованно обсуждалось и, либо принималось, либо аргументировано отвергалось. Так проходил день за днём, пока главный конструктор не остановился на одном из вариантов. Теперь мы все вместе дружно составляли в одну линию три кульмана, чертили общий вид, а затем чертёж в изометрии, объёмный с вырезом одной четверти. К этому времени в группу пришли художники, которые наводили лоск чертежам, придавая красочный вид ракете. Наступало утро, чертежи складывались в баул, и Главный уезжал к руководству министерства. Этот цикл повторялся многократно, пока не вышло Решение ВПК о разработке аван-проекта ракетного комплекса Темп».
Первые впечатления.

Первый день моей работы в НИИ начался после празднования женского дня 8 марта 1959года. Через проходную я пришёл в трёх этажный корпус из красного кирпича, чем-то напоминающий монастырскую постройку. Позже, я узнал, что в этом здании раньше размещалась богадельня. Затем я оказался в зале на втором этаже, уставленном столами и островками кульманов. В этом зале размещались почти все отделы, - теоретические и конструкторские. У теоретиков сидели начальники отделов в окружении двух–трёх сотрудников. Конструкторов было побольше. Меня определили в отдел, как бы общих видов. Здесь чертили в масштабе один к пяти различные варианты ракет, и их раскрашивал художник, превращая в большие плакаты. Мне, как маёвцу, сразу поручили разрабатывать конструкцию стабилизатора – крыла.

            Главный конструктор возил плакаты в министерство для доклада. Однажды, после очередного доклада, Главный конструктор сказал художнику, показывая на плакат о дружбе народов: «Смотри, как надо раскрашивать, вот так как выглядит этот туркменский халат». С тех пор плакаты красиво раскрашивались разноцветными красками. Просто сказано, но доходчиво. Почему–то запомнилось это надолго.

В то время КБ ещё только формировалось и не имело заказа для работы. Все службы института считали нас нахлебниками и, естественно, относились к нам не дружелюбно. Мы лихорадочно рисовали разные проекты вплоть до фантастических межконтинентальных связок ракет. Выбор в то время был небольшой. Максимальный диаметр пороховой шашки для двигателя, который могла изготовить наша промышленность, был не намного больше полуметра. Так комбинируя длиной и количеством двигателей (делая связки) искался вариант первой управляемой твердотопливной ракеты. Пока ракетчики искали решение для ракеты в целом, двигателисты придумывали конструкции потребные для управления ракетой. Почти на каждом кульмане шло соревнование за лучший вариант. Тогда не знали, как управлять тягой двигателя, как лучше соединить пластиковый корпус двигателя с металлическим сопловым блоком, не знали, как поведёт пороховая шашка большого диаметра в процессе транспортировки и многое другое.

 Вообще, впечатление было, что идёт соревнование за лучшую придумку, которая может быть использована в ракете или двигателе. Поэтому не зависимо от специализации, все старались найти наилучшее конструктивное решение для решения общей задачи создания твердотопливной ракеты грунтового подвижного комплекса. Все хотели выдвинуться, показать свои способности и надеялись получить повышения по службе и зарплате. Много изобретали и писали заявки на изобретения. Начальством это поощрялось.

 Постепенно я освоился и лучше познакомился со своими коллегами. Все они были старше меня и кончали МВТУ им Баумана. Отношение ко мне было нормальное, почти как к равному. Только художник, не имевший тогда высшего образования, бывший комсомольский вожак Курило, немного выпендривался, пытаясь показать своё превосходство.

            Вскоре меня поучили субординации. Поскольку при разработке конструкций складываются творческие отношения, то по молодости, мне казалось, что все равны. Я, не стесняясь, заходил во все кабинеты. Когда же я попытался зайти к Главному конструктору, чтобы показать конструкцию стабилизатора крыла и спросил: «Можно»? Он мне ответил: «Не можно»! Шея его надулась и покраснела. Надо, наверное, было заходить со своим непосредственным начальником. Кто я? Я ещё пацан, так они думали. Я то ощущал себя уже специалистом.

            После практики в КБ Лавочкина, мне казалось, что я попал в какую–то шарашку, с  крошечным снарядным производством, состоящим почти из одного цеха, с людьми другого склада и всё моё авиационное воспитание, как бы всем этим возмущалось. Мои сокурсники по институту, когда узнавали, что я занимаюсь разработкой твёрдотопливной ракеты, пренебрежительно говорили: «О, пороховушки, это не перспективное дело». Единственным утешением было, что Главный конструктор - выпускник МАИ, и всё–таки, мы делаем управляемую ракету, хотя и пороховую, но в ней будут применяться авиационные конструкции и идеи.

День тянулся очень долго, был восьми часовой рабочий день. Я обратил внимание, что последние два три часа никто не работал, а все трепались на разные темы. Я тогда понял, что человек не выдерживает длительного умственного труда. Ему нужен отдых или смена труда. Нужен шести часовой рабочий день, всё равно никто больше не работает. Но этого не понимает, скорее не хочет понимать руководство, так проще управлять, не дорожа временем дешёвого труда рабов.

Моё первое личное знакомство с начальником, в то время, отдела двигателей Гужковым произошло с небольшого скандала. В то время все отделы были в одном общем  зале, и мне нужно было быть в курсе тех конструкторских решений, которые применяются в ракете. Естественно, я переходил на их сторону и узнавал, то, что мне было необходимо. Вдруг подходит Гужков и говорит: «Гоните в шею этого шпиона»! Я пожаловался Гоголевичу, и он, позвав Гужкова, очень профессионально, вспоминая партийную этику, отчитал моего обидчика. С тех пор мы с Гужковым были всегда в хороших отношениях, по крайней мере, внешне.

В другой раз, неожиданно мне сообщили, что я переведён в отдел двигателей в группу Солоноуца, занимавшеейся корпусами двигателей. Я был очень удивлён, со мной никто не говорил об этом и вдруг такое. Я подчинился и перешёл к Солоноуцу.  Он сидел рядом через проход между кульманами. Я думал, что меня посадят за кульман чертить какой-то новый узел. Солоноуц очень спокойно и дружелюбно со мной поговорил и попросил пойти в техническую библиотеку и поискать информацию по соединению пластмассы с металлом.

Я с удовольствием стал копаться в библиотеке. Перерыв массу журналов и литературы, я убедился, что лучшее соединение получится с помощью гайки замурованной в пластмассу и болта скрепляющего эту пластмассу с металлом. Именно так было сделано на американской ракете Полярис в креплении металлического фланца сопла к пластиковому корпусу двигателя. Наверно, я ничего нового не накопал. В то время мы так делать не умели, и просто нарезали резьбу с крупным шагом на пластмассовом корпусе и на неё навинчивали с клеем металлическую деталь, например днище. Соединение было громоздким и тяжёлым.  Меня через неделю, так же неожиданно, вернули в мой старый отдел. Наверно, перебороло моё начальство.
Рыбалка.

Постепенно я становился полноправным членом трудового коллектива. Как-то, мы решили отдохнуть все вместе. У Валентина Аверичева в семье была машина «Волга» М21 и он предложил поехать на рыбалку с ночёвкой в район Икши. Мы все загорелись и стали оформлять себе отгулы за работу в выходные дни. А у меня не было отработано ни одного выходного дня, что было делать. Я написал заявление, что работал в одно из воскресений и подписал его у одного из старых начальников. На следующий день Аверичев, Ефимов, Лавров, Владысев и я сели в машину и отправились на отдых. По дороге купили водку и закуску, потом заехали ко мне на дачу в Шереметьевку, взяли там ведро картошки. Приехали на берег реки и расположились на поляне окружённой деревьями и кустарником. Было холодновато в конце сентября. Первым делом разожгли костёр и стали варить еду на обед. Водки было очень много, незаметно наступили сумерки. Аверичев спохватился, что надо поставить рыбацкую сеть. Специальными разборными палками он поставил сеть за камыши у берега, и мы продолжили отдых. Если вначале мы вели различные беседы, в основном связанные с работой, и произносили тосты за нашу работу, то теперь, наполнившись водкой, колбасным сыром и картошкой, мы скоро повалились вповалку в машину, спать. Утром проснулись очень рано. Поляна наша была похожа на мамаево побоище, всё валялось: вещи, еда, посуда, бутылки, обувь и ещё что–то. Аверичев попугал рыбу, гоня её в свою сеть, и через некоторое время из неё вынул пойманную рыбу. Я не помню ели ли мы рыбу, но рыбалка прошла на славу и ещё голова очень болела. Эта рыбалка нас сдружила на всю жизнь.

 Вообще, нас всех всегда сплачивала водка. Важным моментом в этом деле было празднование повышений в окладе. Пропивали разницу в окладах появившуюся после повышения. Когда набиралось много «именинников», то шли в какой ни будь ресторан. Человек, с которым, хоть раз выпил, уже почти друг. Так происходит и сейчас и на всех уровнях, правда, поводы разные, но используются любые.
                Аванпроект.

Постепенно вырисовалось изделие - ракета, которую мы все создавали. Самое главное появилось реальное решение, проверенное в опытах, по органам управления ракетой. Это были кольцевые рули, вращающиеся снаружи у среза сопла и вдвигаемые в газовый поток для создания управляющей боковой силы. Их называли «дефлекторами» и выполнены они были из пластмассы, облицованной жаропрочными материалами. Двигатели со стеклопластиковыми корпусами, с вкладными зарядами из баллиститного пороха, были скреплены в связку. Связка  из четырёх двигателей   имела на каждом двигателе по два сопла. Сперва работала первая пара двигателей, потом вторая. Первая пара двигателей должна бы  отделяться, но из-за трудностей она так и не отделялась. Вторая пара на передних донышках двигателей имели по два устройства отсечки тяги, которые назывались «обнулением». Впереди двигателей были головная часть для размещения там боевого заряда, приборный отсек с системой управления и отсек с обтекателями двигателей и обнуляющими патрубками. Важной новинкой было использование на ракете восьми раскрывающихся при старте решётчатых стабилизаторов. Говорили, что наш Главный конструктор их применял раньше на противотанковых ракетах.

            Ракета размещалась на пусковой установке в контейнере, предусматривающем её термостатирование, который  возился на полуприцепе за автомобилем МАЗ-537. На полуприцепе же размещался пусковой стол с рассекателем струи  истекающих газов.

Пуск производился следующим образом: Пусковая установка становилась на позицию для стрельбы, выпускались домкраты. Затем поднимался контейнер в вертикальное положение гидроцилиндром. Ракета оставалась на пусковом столе, а контейнер опускался обратно на полуприцеп. Ракета стояла открытая. Затем «вручную» прицеливание приборами и дальше следовал пуск. Так тогда пускались и все другие ракеты.            Главный том эскизного проекта, где были все основные характеристики и чертежи ракеты формировался у нас в отделе и собирался в секретный чемодан Владысева. Уже завершался выпуск проекта. Он каждый день перед уходом с работы заранее пересчитывал имеющиеся материалы. В очередной раз, пересчитав документы, он не досчитался одного экземпляра фото с чертежом общего вида ракеты в разрезе. Все стали искать исчезнувшее фото, но оно не находилось, тогда начальник Шланг позвонил в секретный отдел и доложил о пропаже, с тем, чтобы перекрыли проходную института. Чтобы не произошла бы утечка информации. Всех поразил этот звонок, и с удвоенной энергией продолжились поиски. Неужели, правда, кто-то украл фотографию? Настроение стало ухудшаться, все мрачно шарили по всем местам. Кому могла понадобиться она? Только врагу. Неужели среди нас есть враг? Приходили в голову самые мерзкие мысли. Вдруг Владысев стал осматривать толстые книги, где он раньше  держал фотографии после склейки. Из очередной книги выпала злополучная фотография. Радость и озлобление одновременно посетили наши души. Чрезвычайное положение было отменено.

Это был не первый и не последний случай. С тех пор появилась присказка: «У нас ничего,  никогда не пропадает»! Теперь, когда пропадает какой-нибудь документ, мы не паникуем, а начинаем его методично искать, и находим!
Ракетная дорога.

Когда я начинал работать, сотрудников было мало и приходилось делать любую работу. После того как нарисовали общий вид ракеты, необходимо было определить аэродинамические характеристики ракеты и её элементов. Пришлось разрабатывать чертежи на модели для аэродинамических продувок. Я с энтузиазмом взялся за новую работу, не отвлекаясь от неё даже на разговоры и перекуры.  Основная задача - как на небольшой модели головной части разместить максимально возможное количество дренажных точек и вывести тонкие медные трубочки из них для замера давления. Я придумал хитрую схему, выпустил чертежи и сдал их в производство. Началось изготовление, меня часто вызывали в цех, То фаска не так нарисована, то непонятно как собрать модель. Пришлось в заключительной стадии самому окончить сборку. Далее пришлось ездить в ЦАГИ, и там я часто встречал своих сокурсников по МАИ. Мне нравилась эта работа, но вдруг нашли начальницу для группы моделей, а меня перебросили на новую работу. Предстояло разработать модель ракеты в масштабе один к пяти, для исследования динамики разделения ступеней на ракетном треке в Софрино. Эту работу возглавлял пожилой сотрудник, когда-то работавший с С.П.Королёвым, а моя задача была в разработке устройства для запуска модели и самой модели. Мне выделили трёх техников Митрюхина, Мышалова и Занегина. Мы стали разрабатывать чертежи. Модель разгонялась трёхступенчатым разгонным блоком, имеющим специальные захваты за рельсы, скользившие по железно-дорожному пути. Каждая ступень состояла из связки девяти реактивных двигателей диаметром более трёхсот миллиметров. За разгонный блок отвечал полигон. На последнем блоке размещалась моя пусковая установка для крепления модели и запуска её с помощью двух её реактивных      двигателей. Далее должен был срабатывать пиротехнический замок и произойти разделение ступеней. Я не был знаком профессионально с реактивными авиационными снарядами и их системами запуска, поэтому пришлось заново изучить эти проблемы по существующим чертежам. Через некоторое время чертежи всё-таки были готовы и сданы в производство. Опять цех, фаски, размеры, доводка чертежей и вот модель готова. В сборочном цеху стали определять моменты инерции модели, подвесив её на струнах, качая её, и замеряя время качания вокруг оси. Я как кудесник руководил этой операцией, хотя сам делал это впервые. И вот всё готово, материальная часть отправлена на полигон, и мы с Митрюхиным отправились за ней. Началась сборка эксперимента на полигоне. Мы с энтузиазмом взялись за работу, подчиняясь графику полигона, стараясь быстрее собрать модель, чтобы увидеть результаты нашей работы. Мы не считались со временем, когда одна из деталей однажды не собиралась, мы с ней на вечернем автобусе приехали в институт. Было поздно, начальства нет. Мы пришли в цех и упросили рабочего второй смены сделать новую деталь. Деталь была готова в двенадцатом часу, а утром с восьми часовым автобусом приехали на полигон и установили её на место. Впервые пришлось познакомиться с проверкой электрических цепей пиропатронов для запуска двигателей слабыми токами, с помощью микроамперметра работающего от фотоэлемента.

Всё было в новинку: атмосфера полигона, уважительное к нам отношение персонала, житьё в гостинице, самостоятельная жизнь. Мы почувствовали уверенность и радовались своим успехам. Скоро предстоит запуск нашей модели. На более чем двухкилометровом железнодорожном пути, горизонтальность которого выверена с помощью теодолитов, стоит наше сооружение. Звучит команда: «Пуск!». Первая ступень заработала, извергая девять языков пламени. Затем вторая и третья. Сейчас полетит модель… Вдруг очень сильный взрыв и модель кувыркаясь улетела. Что такое? Скоро выяснилось, что взорвались двигатели модели. Из корпусов двигателей вылетели сопловые блоки.

            Началось разбирательство. Когда я выпускал чертежи и говорил, что я изменил немного двигатели и перенёс место расположения пиропатрона,  начальники беззвучно подписывали чертежи. Я просил их обратить на это внимание, потому что я в этом тогда не разбирался, но, наверно и они не чувствовали этих проблем. Теперь меня обвинили в том, что я не закалил корпуса двигателей. Сколько я не говорил, что корпуса двигателей, которые я взял от небольших турбореактивных авиационных снарядов, стали значительно толще  из-за большего диаметра модели, меня не слушали. Я говорил, что это элементарно считается. Меня не слушали. Официального расчёта ведь нет. Я же был уверен, что корпус не при чём. Как доказать?

            Меня всё-таки заставили ввести в чертежи термообработку и корпуса закалили, для пущей важности. Собрали двигатель для проведения огневых испытаний на стенде, имевшемся тогда в институте. Кто-то из старых работников стенда, узнав, что произошёл взрыв, высказал предположение, что причина взрыва в мощном  пиропатроне предназначенном для работы авиационного снаряда в разряженной атмосфере. Если же взять более «мягкий» пиропатрон, то всё будет в порядке. Казалось, проблема решена, но я хотел доказать, что корпуса не при чём, и не стал менять задание на опыт с прежним пиропатроном. И вот в обед я встречаю перед столовой своего начальника, и вдруг со стороны стенда слышится оглушительный взрыв. «Что это?» - Испуганно говорит Гоголевич, - «Я же запретил тебе проводить испытание»! - вероятно на всякий случай сказал он. Я побежал на стенд. Какое же было у меня восхищение, когда я увидел целехонький двигатель. Только штанга крепления согнулась под действием боковой силы слегка наклонённого сопла к оси двигателя. Это говорило об огромном давлении, развившемся в корпусе двигателя,  а он выдержал. Я был прав! Когда определили, что давление более чем в четыре раза превышало рабочее, а далее крешер (устройство для определения максимального давления ) не был рассчитан, стало окончательно ясно, что виноват пиропатрон. Так и решилась эта проблема: заменили пиропатроны, давление пришло в норму, но перестраховались и закалку корпусов двигателей оставили.     Эта неудача, может быть, послужила причиной тому, что пришлось отказаться от разделения ступеней на настоящей ракете из-за сложности проблемы и поджимавших сроков начала лётных испытаний. Так потерялось двести километров дальности, из семисот ,ракеты Темп.

 Далее, был почти готов второй комплект для испытаний модели на ракетном треке. Решили провести второй пуск для проверки динамики отделения, теперь головной части. Пришлось разработать и быстро изготовить отделяемую головную часть и пиротехнический замок с замедлением для крепления её к модели. Тут возникли трудности с добыванием снабженцами электро-воспламенителя для замка. Я выехал в Ленинград в специальное НИИ за ними. Приехал в Ленинград, устроился в гостинице и на следующее утро пришёл в НИИ. К моему сожалению, нужных мне устройств не было, и я пошёл к конструкторам прояснить обстановку. Когда я попросил начальника отдела разработчика помочь мне достать электровоспламенители, он вдруг сказал: «Не можем пока ничем помочь, вот послушайте, в Космос человека запустили, а такой ерунды нет»!

Я остолбенел, в большом конструкторском зале на полную громкость включили радио, по которому сообщалось, что сейчас первый в мире космонавт Гагарин Юрий Алексеевич совершает виток вокруг Земли. Правда, вот обида, я не могу добыть маленькие фитюльки размером пять миллиметров, но без них моя модель не полетит.

Вскоре все проблемы решились, модель собрана на полигоне, но появились трудности из-за весенней распутицы. Железно дорожный путь искривлялся, и сколько его не нивелировали положение не улучшалось. Я занялся другими работами по ракете. Вскоре кто-то решил, что можно провести пуск модели и его провели. На этот раз всё разлетелось в пух, и прах. Я узнал, что перегрузки на разгонных тележках из-за неровности рельсов были таковы, что сто тонные болты, которыми крепились тележки к башмакам скольжения, не выдержали и разрушились. Все мои труды улетели в воздух. Потеряно драгоценное время моей жизни, но зато появился драгоценный опыт. Но куда его девать? Пригодится ли он?

Начальство задумалось о затраченных миллионах и с испугу прекратило все работы. Я же решил использовать накопленный багаж знаний  для написания диссертации и поступления для этого в аспирантуру. Мне говорили, что с моей темой ничего не получиться, начальство против. Я же, как танк, решил упрямо настоять на своём. Мой идеализм потерпел крах. На комиссии по аспирантуре мне сказали, что предлагаемая мной тема не по профилю института, и предложили поменять тему. Я отказался. Теперь меня и моих техников быстро приспособили к разным делам по выпуску чертежей, решению оперативных вопросов и проведения испытаний по ракете.
     Строго наказать.

Интересная история произошла после войны на подмосковном полигоне в Софрино. Туда с большой свитой приехал Сталин. Ему показывали разную военную технику. В том числе начали показывать один из реактивных снарядов разработки нашего института. Когда начались стрельбы, Сталин даже отступил на шаг и раскрыл широко глаза. Снаряды стали летать в разные стороны, но не туда куда нужно. Сталин попросил позвать главного конструктора. Его там не было, и тогда позвали, случайно там бывшего, инженера работавшего у нас и представили Сталину: «Вот главный конструктор». Сталин посмотрел на горе - главного конструктора и сказал: «Его надо строго наказать»! Все разъехались, а министр, который там был, не знал что предпринять. Он знал, что этот инженер ни в чём не виноват, но указание Сталина обязательно надо выполнить. Министр издал приказ, в котором было написано: «Инженера Печерского строго наказать. И этим всё кончилось. Этот  инженер всю жизнь гордился тем, что его наказал сам Сталин, и он остался жив.

            О том, как во времена Сталина соблюдалась дисциплина, как-то рассказал один из ветеранов, прошедший ту суровую школу. Сам он был жизнелюбом ,не гнушался слегка выпить коньячку или водки. Очень любил женский пол. Секретарша даже называла его хулиганом. Я не понимал почему, пока мне не рассказали, что кто-то случайно заглянул в его кабинет и увидел лежащую на его столе женщину и стоящего рядом хозяина в раздетом виде. Тогда я понял. Так вот он говорил: «Сейчас благодать, а вот при Сталине были другие порядки».

            Он работал на заводе, который кроме военной продукции выпускал фотоаппараты, кооперация плохо работала, а план необходимо выполнять. Когда поставщик объективов не смог во время их поставить, завод закупил объективы в магазине и собрал фотоаппараты, и таким образом выполнил план. Но этот трюк не прошёл, и дело приняло серьёзный оборот. Его вызвали держать ответ в кабинет Сталина. Конечно, он там получил головомойку. Но он говорил, что он думал только об одном, в какую дверь его выпустят. Говорили, что якобы были две двери. Одна вела на расстрел, а другая означала жизнь. Когда ему предложили выйти через дверь, которая означала жизнь, он облегчённо вздохнул. Такие были переживания. Ещё он рассказал, как министр лишился должности за желание выполнять план. В то время вышло постановление о том, чтобы предприятия не держали у себя на складах большие запасы. Таким образом, надо было сдать свои запасы металла на централизованный склад. Министр как хороший хозяйственник понимал, что при централизованном снабжении производство будет лихорадить, и решил схитрить. Необходимый металл с заводов он не сдал в централизованный склад, а погрузил в железнодорожные вагоны и отправил эшелон кататься по стране. Но это обнаружилось, и министр получил, как говорили, по заслугам.
                ОСИ.

Сейчас расскажу, как я участвовал в проведении первых комплексных огневых испытаниях ракеты Темп в сборе.  Но назывались они ОСИ - огневые стендовые испытания.    Основное в этих испытаниях, конечно, были огневые испытания двигателей, но одновременно проверялась вся циклограмма работы ракеты для лётных испытаний. Моя задача была отвечать за сборку ракеты и запуск электропневмоклапана, через который подавался сжатый воздух в батарею, где он разрушал ампулу с реактивом, и батарея начинала функционировать. Испытания проходили на открытой площадке в специальном стенде. Для удобства работы и обеспечения, при необходимости, температурного режима зарядов твёрдого топлива, всё сооружение было накрыто палаткой. Работы велись с раннего утра до ночи. Жила вся экспедиция вместе, специально для этого были пригнаны плацкартные железнодорожные вагоны. Я, молодой инженер, попал в компанию рабочих сборочного цеха. Это были бывалые ребята старше меня. Неизвестно, кто кем руководил, я ими или они мной, но я многое узнал из практики их работы. Но, чтобы войти к ним в доверие, пришлось с ними делить и хлеб, и кружку с водкой. У меня было впечатление, что все с утра думали только о том, где бы и что выпить. Я же был увлечён работой и многого не знал. Часов в десять вечера нас привозили в наши вагоны, и начинался ужин. Тут же, что-то варилось, доставались запасы съестного и спиртного. Я пил наравне со всеми, но держался. Через некоторое время вагон гудел и пыхтел. Вокруг бродили как тени люди из других мест, кто-то блевал с полки через окно, кто-то играл в карты, а кто-то продолжал пить. Так шёл каждый день. Всё шло по плану, но однажды, мне стало не по себе. Нас привезли после обеда, и  все потянулись по своим местам, спокойно переваривая обед. Мне нужно было проверить переносной воздухо - обогреватель, на случай необходимости обогрева ракеты. Я попросил найти его и привезти на площадку. Когда установку привезли, стали её запускать, но она долго никак не запускалась. Подождали и снова начали запускать обогреватель. Вдруг из обогревателя вырвался язык пламени. Ужас, рядом тонны пороха, обогреватель потащили подальше от ракеты, выключили электричество, огонь не прекращался. Вскоре огонь погасили, и открыли люк в обогреватель. Всё внутреннеё пространство было забито пустыми бутылками из-под водки! Значит, пили и на площадке. Тут же выбросили бутылки, и обогреватель заработал. Про эту историю никто не узнал.

Наконец настал день проведения ОСИ, всё прошло успешно! После опыта осмотрели материальную часть, я впервые нанюхался пороху, пропах им, а теперь пора ехать  домой. После двух недель отсутствия я вновь увижу жену.

Этот экзамен я выдержал. Когда мы вернулись в Москву, то Нефёдин спросил бригадира рабочих Столпника: «Ну, как он»? – имея, ввиду, меня. Столпник поднял большой палец огромной руки вверх и сказал: «Воооо»!
ВМЗ.

Моё первое знакомство с Воткинским машиностроительным заводом, который и по сей день ведёт изготовление материальной части и ракет, разработки Московского института, состоялось вскоре после вышеупомянутых событий. Меня и всю мою команду, как я говорил, приспособили к выпуску чертежей по ракете и давали самые разные поручения. И вот, когда первая партия чертежей была готова, меня командировали доставить нарочным эти чертежи на завод. Сопровождать меня и охранять с пистолетом поручили Митрюхину. Так, в отдельном купе поезда с мешками документации, я в сопровождении Митрюхина впервые приехал в город Ижевск, где нас встретила грузовая машина (видно думали, что у нас очень много груза) и мы по пыльной грунтовой, холмистой дороге поехали в город Воткинск на завод.            Привезли нас в городок похожий на деревню с рублеными чёрными домами и дореволюционными кирпичными домами, наверно зажиточных людей. Правда, многие деревянные  дома были добротно построены,  с латунными ручками на воротах и другими литыми,  явно заводскими прибамбасами. Сдав чертежи, мы пошли устраиваться на ночлег по указанному нам адресу. Поселили нас в частном доме, почти в центре города. В комнате, где было несколько кроватей, мы заняли две кровати у стен, и пошли на улицу перекусить и осмотреться. Вот центральная площадь, центральный вход на завод, а напротив  вширь и вдаль раскинулся огромный пруд. Из пруда через плотину на территорию завода вытекает речка Вотка. Раньше вода, проходя через плотину,  крутила приводные ремни заводского оборудования. Огромная гладь воды доминировала над городом, а ветер придавал этой глади морское движение, поднимая волну, бьющуюся о берега. Нас притягивала эта энергия воды, поражая своим вечным величием и мощью. Казалось, что кроме пруда, ничего интересного здесь нет. Перекусив в столовой пельменями, и нагулявшись, мы пошли спать в свою комнату. Слегка уставшие, мы сразу залегли в кровати и погасили свет. Быстро сморил сон, только всё время чесалась с дороги кожа и не давала крепко заснуть. В конце концов, сон пропал, и стали ощущаться укусы, и кто-то ползал по телу. Я включил свет. О, боже, по простыне ползали коричневые насекомые. Это кусались клопы. Что делать? У моего соседа твориться тоже самое. Тогда мы очистили кровати, отодвинули их от стен и снова легли, наблюдая за своими ощущениями, но всё было вроде хорошо, можно засыпать. Когда сон навалился сладкой истомой, опять появились клопы, но теперь они планировали с потолка и нещадно кусались. Опять свет. Опять борьба с клопами. И так прошла вся ночь. С трудом дождавшись утра, мы бегом побежали на завод, чтобы нас куда ни будь переселили. Нас переселили в гостиницу недалеко от плотины на второй этаж. Здесь мы блаженствовали и наконец хорошо выспались. Единственно, что смущало – это туалет. Когда его приходилось посещать, то со второго этажа всё падало и громко ударялось в выгребную яму на первом этаже, а эхо раздавалось по округе. Было смешно, но это было лучше, чем клопы. Первое впечатление от посещения завода - это всеобщая серость и убогость, но вдохновляла нас грандиозность планов. Ведь мы всё можем преодолеть! Теперь назад в Москву для работы над созданием нашей новой ракеты!               
Мой первый пуск.

            Первый раз еду в Капъяр на полигон, где проходят испытания нашей ракеты Темп. Тогда ещё не было моста через Волгу, поэтому ездили туда на поезде через Баскунчак. Ехать долго на поезде. В купе нас было четверо: трое бывалых прибориста, старше меня по возрасту и по должностям, Жеиихов, Зорчев, Гольцов и я молодой специалист по конструкции ракеты. Для меня всё было в новинку, но я не показывал виду и старался не отставать от старших во всём. В начале застолья, которое началось, как только тронулся поезд из Москвы, опустошили бутылки, взятые с собой в дорогу.  Но когда достали пятилитровую канистру спирта, мне стало не по себе. Пришлось придумывать всякие причины, чтобы уменьшать дозы. Я боялся, что мне станет плохо, а мои спутники, правда с красными физиономиями, были как огурчики. Не знаю почему, но ещё по институту я сделал вывод, что все прибористы, радисты и всякие электрики в большей части любили не в меру выпить. Тогда как самолётчики, ракетчики и мотористы, двигателисты всегда пили более умеренно. Мои же спутники были прибористы и славились бойцовскими качествами в искусстве пития водки и всего спиртного. В сплошном застолье быстро пролетело время, и я запомнил только, как выходили на остановках подышать свежим воздухом и как проезжали озеро Баскунчак.

            В гостиницу на второй площадке приехали, когда стемнело. Гостиница была битком набита, в комнатах стояли солдатские двухъярусные железные койки. Меня поместили в восьми местную палату. Я лёг на нижнее место одной из коек и притворился спящим. А застолье продолжилось почти до утра. Одни приходили, другие уходили, на меня никто не обращал внимания. Играли в карты - в преферанс. Некоторые заходили, наливали из графина воды, а это оказывался спирт. По всей гостинице в графинах был спирт. Кругом как тени бродили полуголые уважаемые для меня люди, в основном прибористы и механики. На следующий день я перешел в другую комнату с нормальными койками, к своим инженерам.

            И, наконец, я очутился в монтажно-испытательном корпусе, сокращённо МИК, где стояла пусковая установка, а рядом лежала ракета, а на ней верхом сидел мой начальник отдела Осадчий и прилаживал траверсу для перегрузки ракеты на пусковую установку, чтобы провести примерочные работы. Главный конструктор поручил нам составить перечень наших замечаний по пусковой установке, которую разработали наши смежники из города Волгограда. Мы постарались, облазили всю пусковую, и написали более трёхсот замечаний. Вместе с нами по пусковой лазил мужчина с массивным носом, в пальто и зимней шапке, с ушами, торчавшими в разные стороны, хотя была осень. Так я познакомился с главным конструктором пусковой установки Сергеевым. А наши замечания он почти все принял. Всё первое даётся с большим трудом, ещё нет опыта, много нестыковок между системами, много просто ошибок, поэтому было и много замечаний.

            Несколько омрачило мои впечатления от пребывания на полигоне проведённые тогда, наверное, последние ядерные испытания в атмосфере на большой высоте. Зенитная ракета с небольшим ядерным зарядом взорвалась над нашими головами, но мы этого не знали до тех пор, пока по гостинице солдаты радиометристы не стали замерять радиацию.

Больше всего было рентген в ковровых дорожках и в полыни в степи. Мы продолжали работать ни о чем, не задумываясь, тем более, что официальных разъяснений нам никто не давал. Всё узнавали из слухов. Некоторые наши сослуживцы постарше тут же уехали в Москву, а мы, молодые инженеры считали за счастье участвовать в подготовке нашей ракеты к пуску и не обращали внимания на условия жизни. Вся экспедиция, приехавшая из Москвы и дальних городов, стремилась ускорить работы, да и сверху поддавливали, поэтому работали, не считаясь со временем до позднего времени, и по воскресеньям. Военные роптали, что уже забыли свои семьи, но ничего не могли с нами поделать. А среди нас один волгоградец, Вася Царёв вспомнил о трудовом кодексе, так его, так подняли на смех, что ему не захотелось домой, и он тоже смирился. Несмотря на напряжённую работу, многие оставались не загружены, ожидая своей очереди для проведения работ. Экспедиция включала многих специалистов, грубо говоря, по каждому болту, вот они и отсиживали в гостинице большее время. Деньги никто не экономил, нужно только, чтобы работа с ракетой не задерживалась. В свободное время ходили на Солянку, ловили там рыбу и раков. Кто-то ходил в низок, так называли деревню, где можно было купить водку. На полигоне был сухой закон, поэтому кроме спирта экспедиции, предназначенного для протирки штырьков разъёмов, ничего спиртного не было. Правда, в магазине был одеколон и лосьон. Промышленность пила спирт, солдаты срочники одеколон и лосьон.

            Поначалу я не понимал, почему у всех много спирта. Когда ракета была вся собрана, стали проводить комплексные испытания всех систем, я всё понял. Для протирки разъемов выписали около десяти литров чистого спирта. Дело пошло.

            И вот ракета перегружена со стенда на пусковую установку, успешно проведены опять комплексные проверки. Всё готово для выезда на стартовую площадку, где должен производится пуск ракеты. Ракета ещё не прошла транспортных испытаний, поэтому надо всемерно исключить любые негативные последствия транспортировки. Решено ехать с минимальной скоростью. Мы  вместе с Котовым, инженером по наземному оборудованию, сели в газик и поехали. За нами пристроилась  огромная пусковая установка на базе МАЗ-537 с полуприцепом, на котором располагался контейнер с ракетой. Далее шла длинная вереница разных машин. Мы впереди задавали скорость движения для пусковой установки, следя за стрелкой спидометра, чтобы она не отклонялась выше 20 километров в час. Ехали по асфальтовой не широкой дороге. Стемнело, включили свет фар, пошёл первый снежок. Вдруг впереди выскочил заяц и побежал по дороге перед нами, трусцой, никуда не сворачивая. После монотонной езды все оживились, на крыше кабины пусковой включили прожектор, далеко освещавший дорогу зайцу. Долго он бежал, потом от страху и усталости останавливался и ложился на дорогу. В это время раздавался мощный сигнал с пусковой, и заяц вскакивал и снова бежал. Так происходило несколько раз. Потом, вероятно выбившись из сил, заяц прыгнул в сторону и лёг на обочине дороги. Сколько мы не гудели, не поворачивали прожектор на него, он не двигался, и колонна проехала мимо, дальше. Скоро появилась стартовая площадка и началась подготовка к пуску.

            Все кто непосредственно не был в пусковой команде, разместились в небольшом здании, где слушали по громкой связи как идёт подготовка к пуску, и ждали вызова, в случае чрезвычайных происшествий. Здесь вспоминали про первые три пробных пуска в нештатной комплектации, про прошлые аварии, как однажды перепутали клеммы у разъёма, и завалилась ракета, рассказывали анекдоты и всякую всячину. В начале всё шло хорошо, но потом обнаружились неисправности в аппаратуре, и стало ясно, что пуск задерживается. Уже была глубокая ночь, глаза сами закрывались. Я одет был в меховые штаны, куртку и унты. Стоя у стены, у меня ослабли колени, и я сполз на пол, а потом сидя ненадолго заснул,

            Выхожу утром к пусковой установке и вижу, ракета стоит в вертикальном положении, бункера, где расположена наземная аппаратура системы управления, открыты, рядом лежат  блоки, сиденья и копошатся прибористы. Утомлённый бессонной ночью, я присел на  мягкие сиденья, вынутые из пусковой и не заметил, как заснул. Открываю глаза, вокруг ни души, только гудит ракета переливчатыми звуками, и вот-вот полетит. По телу пробежал холодок, но, поняв, что гудят привода органов управления, а сиденья, да и меня не убрали, решил, что это ещё не пуск. Потихонечку удалился в здание.

            Объявили об эвакуации, скоро будет пуск. Всех увезли на другую площадку, смотреть на запуск ракеты. Напряжённо смотрим, и вот вспышка, ракета пошла вверх и исчезла в облаках. Слышен только громкий рокот работающих двигателей. И всё прошло. Вскакиваем в машины и скорей на старт узнать результаты и провести послепусковой осмотр. Всё хорошо. Телеметристы говорят: «Визуально, всё нормально»!

            Уже в гостинице, усталые и счастливые, отпраздновали это радостное событие по-русски. Гостиница гудела до утра. А утром всех погрузили в автобус и повезли на аэродром. Пора в Москву. Почти у каждого в кармане по бутылке спирта. Пока ждали самолёта пошли перекусить в ресторан. За  многими столами сидели посетители с фужерами с мутной белой жидкостью. Мы знали - это наши люди, в фужерах у них была смесь пива и спирта.
С.П.

Берг, молодой ещё человек, в 1949 году вместе со своим начальником  был на полигоне в Капустином Яре, где должны были проводить испытания своего изделия - ракеты. Поскольку страна была бедная, у них не было кинокамеры для съёмок процесса испытаний, и они очень горевали. Им необходима была кинокамера и вот начальник говорит: « Слушай здесь Сергей Павлович живёт в вагонах, может быть он даст, у него, наверняка, есть кинокамера». Жилья тогда не было, был только стенд для испытаний Фау-2 и все жили в  железнодорожных вагонах поезда. Берг собрался и пошёл к вагону. Подходит, стучится. Выходит какая-то баба, страшная, типа кухарки, толстая, неряшливая и говорит: «Что надо»? «Да мне бы Сергея Павловича», говорит Берг. «Ну, заходи», говорит она.  Заходит, там сидит С.П. Встретил он его приветливо, спросил, чего ему надо, расспросил, чем тот занимается. Берг всё рассказал. Но его очень удивил внешний вид С.П., какой-то затрапезный. С.П. был одет в какие-то шаровары и был похож на чернорабочего. Он  был слегка поддатенький, пьяненький. Игриво стукнув своей кухарке по попке, пригласил всех за стол. Кухарка быстро накрыла на стол. Вместе немного выпили, и потом С.П. сказал:

 «Хорошо, я дам вам кинокамеру». Он дал камеру, без всякой расписки, только сказал: «Будьте осторожны, она у меня одна, единственная». В такой обстановке создавалась ракетная техника.

            Когда разрабатывалась первая управляемая твердотопливная ракета Темп, то научным руководителем этих работ был Сергей Павлович.

            Кода С.П. первый раз приехал к нам на фирму, он попросил Главного конструктора позвать нашего сотрудника Судакова. Оказалось, что Судаков Николай Алексеевич был начальником отдела, когда С.П. работал в, так называемой, шарашке. Судакову С.П. подарил вымпел, который был на Луне. Сейчас это большая реликвия. Говоря о Судакове, С.П. сказал: «Он ко мне относился хорошо, не обижал меня».

Вначале разработки Темпа, главный конструктор вызвал Берга и попросил съездить в КБ к С.П. «Посмотри, всё, что может нам пригодиться». Приехал Берг и стал ходить по КБ и объяснять, зачем он приехал и, что ему надо. Его под разными предлогами, грубо говоря, везде пинали, и не разговаривали. Что же делать? Решил Берг пойти к С.П.

В приёмной секретарша вежливо сказала: «Пожалуйста» и он оказался в кабинете С.П. С.П. внимательно всё расспросил, очень доброжелательно, а потом снял трубку телефона и сказал: «Сейчас к вам придет Берг, покажите и расскажите ему всё, что он попросит». Когда  Берг распрощался с С.П. и пришёл в КБ, все ему говорили: «Что же ты не сказал, мы бы тебе всё показали». «Да, я же вам объяснял, вы не слушали»! - был ответ. Всё то, что хотел узнать и посмотреть Берг, он получил. Вообще подчинялись С.П. беспрекословно, но и слушать он умел.

            Люди, которые общались с С.П., говорили, что он был ужасный матершинник и любил хорошо выпить. Пил даже спирт. Говорили, что когда шёл С.П., например, по предприятию, то мат было слышно за три версты. Все знали, идёт С.П.

            Я лично не общался с С.П., но часто его видел утром, выходя из метро ВДНХ, как он ехал на работу в легковом ЗИЛе. Меня всегда удивляло, что лицо у него было красноватым.

            Вообще С.П. был простым человеком, Однажды, будучи на полигоне, я встретил С.П. перед столовой, на второй площадке. Его не пускал внутрь солдат, которого поставили почему-то. Он пускал только своих. Мы хорошо знали солдата, давно сидя в командировке. Пришлось объяснить солдату, что это свой, и он пропустил С.П.

Рассказывал шифровальщик, работавший на предприятии, что вначале появлялась красивая женщина вахтёр на проходной, если она нравилась С.П., то её переводили в КБ, Короче, вы понимаете, что он любил женщин.
Темп.

Попав на первый пуск штатного изделия я надолго оказался втянутым в полигонные испытания ракет. До этого было проведено три предварительных пуска, в которых я не участвовал.

 Я подсчитал, что провёл на полигоне больше двух с половиной лет, из общих пяти лет участия в испытаниях. Практически я был месяц в Москве и месяц на полигоне.

Работа на полигоне довольно однообразна. Имеется технологическая цепочка по подготовке изделия к пуску, которую надо качественно выполнить и для этого все работы ведутся под контролем промышленности и военных. Те, кто не задействован в операциях, свободны и могут бездельничать. Мне же приходилось сопровождать все работы, относящиеся к ракете. Были, правда, и периоды вынужденных простоев из-за необходимости доработок по результатам пусков. Первым простоем оказался период, когда пришлось по результатам пусков переделать «обнуление» для мгновенного и одновременного вскрытия отверстий для выхода газов с помощью кольцевого детонирующего заряда. Дело в том, что ранее изобретённое обнуление, выполнено было так, что удерживало крышку обнуляющего патрубка резьбовым кольцом, которое разрывалось пироустройством, и под действием давления газов крышка должна была улетать. Поскольку на двигателе было два патрубка, то один улетал, а второй либо не вылетал, либо запаздывал. Потянулись томительные дни ожидания.

Чтобы не пропадало бесцельно время, прибористы придумывали работы по комплексным испытаниям системы управления, а для этого выписывали, якобы для промывки штырьков разъёмов, восемь килограммов чистого спирта. Этого хватало надолго, людей было мало. Вообще на один пуск привозили бочку спирта и завхоз, которого звали Николай Поллитрыч, выдавал спирт на работы. Я ни разу не видел, чтобы использовали спирт по назначению. На этот раз, после очередных «комплексных испытаний» Николая Поллитрыча откомандировали в Москву. Совсем стало скучно.

Когда делать было нечего, ходили погулять на  речку Солянку или в Низок, как называли тамошнее селение. Шли мимо стенда для огневых испытаний, построенного для испытаний первой ракеты Королёва. В Низке был магазин, а в Солянке рыба и раки. В магазине покупали водку, те кто не хотел пить спирт, а в речке и в озёрцах остающихся после разлива реки ловили  рыбу, кто удочкой, а кто неводом, сделанным из тюлевой занавески. Кругом расстилалась степь. Весной она украшалась и горела небольшими красными тюльпанами.

Потом опять жизнь на площадках снова закипала, приезжала огромная экспедиция, готовили очередную ракету к пуску. Пуск. Разбор полёта. Очередные доработки и снова пуски. Так постепенно мы искали верные решения, через аварии и неудачи, с тем, чтобы ракета хорошо залетала. Существенно была доработана ракета и в последующих пусках. В конце концов, когда ввели отстрел вместе с обнулением задних днищ двигателей с помощью кольцевых детонирующих зарядов, к концу испытаний ракета хорошо залетала. Она попадала точно в цель, но после девятнадцатого пуска, работы по ракете Темп прекратили. Обидно было, все труды пропали опять даром, но полученный опыт всё же совсем не пропал, а передался в проект новой ракеты Темп-С.
Сын.

Вспоминаю с грустью первую серьёзную размолвку с женой, произошедшую на эскалаторе в метро, когда мы ехали в гости. Вдруг Алла выразила резко недовольство моими родителями и заявила, что она не хочет, чтобы они ходили к нам и приезжали на дачу. Я опешил. Такое заявление меня обидело. Я попытался объясниться, но получал упрямый ответ, что она так хочет и всё. Я замкнулся и, пытаясь про себя обдумать, что с ней случилась, ведь раньше она никогда так резко не выступала. Мы друг друга любили и хорошо понимали. Неужели они ей мешают или что-то другое. Не успел я додумать, пока мы ехали на эскалаторе, когда она выпалила: «Вообще, я забеременела, и на этот раз не буду делать аборт»! Беременела Алла уже не первый раз, и я стал пытаться объяснить, что мы ещё сами не оперились, чтобы заводить потомство. Тогда на меня посыпались упрёки, что я не хочу думать о семье, а только на уме одна работа. Действительно, мне тогда была интересна только работа и женская животная ласка. Для отцовства я ещё не созрел. Она стояла на своём. Что же делать, я молчаливо согласился, привыкая постепенно к этому новому явлению в нашей жизни.

            Шло время, Аллин животик стал округляться, я уже привык к мысли, что у меня будет ребёнок. Я надеялся, что будет мальчик, вернее я хотел, чтобы родился мальчик. Жена моя расцветала и хорошела, её не портила беременность, а наоборот, когда я видел это нежное и хрупкое создание у меня приливал избыток нежности и обожания к ней. Она стала очень сексуальна и жаждала любви. Такой жены я раньше почти не видел и, несмотря на свои обиды, я пламенно любил её. Мне казалось, что её совершенно не тяготит  её ноша, она также как всегда бегала по делам и была весела. Летом мы жили на даче и стали её готовить к появлению нового человека. Первым делом мне пришлось заняться газом. Я заказал большие газовые баллоны и установил газовую плиту в бывшем чулане. Печники перестроили большую русскую печь в небольшую печь с водяным котлом, а рабочие установили в доме батареи центрального отопления. В доме стало тепло. Стало возможным жить даже зимой. Полы я покрасил сам,  стены мы вдвоём оклеили новыми обоями, осталось оклеить потолок. Нужны кОзлы.

            Наконец, козлы были сделаны и мы с Аллой утром приступили к последней операции по встрече  нового человека - оклейке потолка. Сколько я не уговаривал жену не лезть вверх, она взгромоздилась на козлы под потолок, а я намазывал, расстеленные на полу обои и подавал их вверх.  Алла пришлёпывала небольшие куски белых обоев к потолку. Всё у нас хорошо спорилось. Я только удивлялся и восхищался Алиным энтузиазмом. Она была здесь пламенным мотором. Когда оставалось чуть пространства для оклейки, жена моя вдруг тихо и спокойно сказала: «Всё, пора ехать, у меня отходят воды». Я в ужасе, а Алла спокойно собралась, и мы пошли на электричку. Когда приехали в Москву, то увидели на остановке такси огромную очередь. Я стал метаться по очереди с просьбой нас посадить без очереди на такси, но народ на меня посматривал довольно хмуро и зло, пока не подъехал очередной таксист, который, не глядя на очередь, повёз нас в родильный дом имени Грауермана на Арбате. Мы стали жить рядом с Арбатом в Калошином переулке потому, что в преддверии рождения ребёнка, обменялись комнатами с Аллиной  тётей Шурой. Теперь  у нас  вместе с родителями двадцати восьми метровая комната.  В общем, мы успели. Скоро и благополучно доехали до родильного дома, и я сдал её туда. Сам же поехал к своим родителям и постоянно бегал к телефону автомату, чтобы узнать, как идут роды. В десять часов вечера мне сказали, что родилась девочка, такого-то веса и такой-то длины, у жены температура нормальная, всё в порядке. Я смутился, я же хотел мальчика, но судьба меня не послушала. Я помчался в родильный дом. Стараясь спрятать своё неудовлетворение, я написал поздравительную записку с самыми нежными словами поздравления жены с рождением девочки и написал там ещё, что-то про её голубые глазки, и задавал другие дурацкие вопросы. Передал записку и стал ждать ответа. Ответ пришёл: «Ты, что с ума сошёл, какие голубые глазки? Я ещё не родила». Вот это фокус, меня обманули, я рвал и метал. Через несколько минут, вышла медсестра и повела меня на второй этаж, где было родильное отделение, а мне навстречу вышла Алла в халате и с животом. Это был большой прокол для роддома, поэтому мне показали жену в нарушение всяких норм. Передо мной извинились, и я уже ночью вернулся домой. На следующий день, я как полоумный прыгал от радости, когда узнал, что у меня родился сын, весом три с половиной килограмма и длиной пятьдесят один сантиметр! Ура!

            Наконец, я привёз мою жену и моего маленького мальчика домой, где мы будем жить в комнате с родителями, которые размещались за матерчатой занавеской в тёмной части комнаты, а мы в другой части с двумя окнами. В нашей части комнаты почти ничего не было. Стоял диван, на котором мы спали с женой, стояла детская кровать, купленная в детском мире с большими волнениями и были пара стульев и письменный стол. Но для нас это не казалось ужасным, мы были счастливы, ведь вся жизнь ещё впереди! Алла очень смело орудовала с ребёнком, а я боялся даже дотронуться до малой крохи. Вскоре жена стала купать ребёнка в тазу, прямо в комнате, смело его переворачивая, и обливая водой. Я всё боялся, как бы она не оторвала его ручки. Не зря девочки играют в куклы, подумал я.

Длительные командировки отражались на семейных взаимоотношениях с жёнами. Разрывались семейные отношения из-за того, что длительные воздержания толкали мужиков на романтические связи с женщинами. Женщины тоже не святые. Многие мужики спивались дома, привыкнув к командировочной жизни. Многие после всего разводились с жёнами. Рушились семьи.

     Конечно, молодой женщине трудно одной     справляться с домашними делами без мужика, да ещё с маленьким ребёнком, но я тогда этого не понимал. Алла наняла няню, молодую деревенскую девицу для Кости и это облегчало ей жизнь. Няня плотного телосложения мне не нравилась, тем более, она во всех разговорах всегда становилась на сторону Аллы. Вдвоём с Аллой мы, если ссорились, то быстро мирились. Теперь стали возникать денежные вопросы, которые меня раньше никогда не волновали. Вся моя зарплата, когда я был в командировке, тратилась Аллой по её усмотрению. Я, естественно, не брал карманных денег, но денег не хватало.

Когда я женился, я привёз свой мотоцикл на дачу. На даче он стал причиной наших ссор с Аллой, так как я больше внимания уделял мотоциклу, чем жене. Тогда я решил мотоцикл продать. Опять неудача и разочарование!

Недавно я продал свой немецкий трофейный мотоцикл, подаренный мне дядей Юрой, и купил новую немецкую портативную пишущую машинку. Я надеялся ещё тогда, что буду на машинке что-то писать. Каково же было моё возмущение, когда после очередного приезда из командировки, я обнаружил, что машинки нет. Оказывается, Алле нужны были деньги и она её продала. Но я стерпел. Я думал, что виновата няня. Мне были не интересны домашние дела, а все мои мысли были обращены к моей работе, и я стремился поскорее уехать к любимому делу, к технике.

Незаметно подрастал сын, я с удовольствием занимался с ним, посвящал ему свободное время. Но мне казалось, что я в это время теряю драгоценное время, отрываясь от важных дел. Хотелось больше сосредоточиться на освоении своей новой профессии.

            Когда Костя достиг ясельного возраста, Алле удалось его пристроить в ясли расположенные по нашему старому местожительству, и она через половину Москвы таскала его туда. Пешком он шагать не хотел, говорил, что у него болят ножки, и усаживался на маму. В транспорте он любил обратить на себя внимание молодых тётей, так кокетливо улыбаясь, что люди с удовольствием с ним общались. Так он и жил: в яслях, в дороге, приезжая домой только спать. Алла поступила учиться в аспирантуру, и не ходила на работу, больше уделяя времени ребёнку.  Я же всё летал на полигон.

            Будучи в очередной раз на полигоне, я оказался вдвоём в номере с нашим смежником, которого я знал. Знал я его ещё с той вечеринки, которую первый раз, на первом курсе, устраивали на даче у Аллы. Он был «вооруженцем». Я уже много времени был в командировке, настроение моё ухудшалось, жалко было проходящего времени в таких не комфортных и монотонных условиях. Хотелось какого-то разнообразия. Вот, приблизительно, так я и высказал, своему соседу своё настроение. Сосед мой, года на два был старше меня, в очках, выглядел очень солидно и располагал меня к философскому настроению. Я стал рассуждать о том, что порядочные люди ездят в другие страны, за границу, живут как люди, а мы тут живём за колючей проволокой и ничего нового не видим. Всё начинает надоедать. Вдруг мой сосед меня спросил: «А, ты хочешь ездить за границу? Надо быть членом партии». Я, сказал: «Да, конечно, я согласен, тем более, что меня принимают кандидатом в члены партии». Тогда он мне дал адрес и фамилию, к кому я могу обратиться. Надо сослаться на его рекомендацию для поступления в разведывательную школу КГБ и последующей легальной работы за границей. Я был согласен на всё, чтобы выбраться отсюда и получить больше денег на новой работе для семьи. А сосед мне сказал, что сам он  не прошёл медкомиссию, из-за очков, и его просили рекомендовать других людей. Я стал с нетерпением ждать конца  командировки.

            Скоро в Москве я пошёл в приёмную КГБ. В приёмной ко мне вышел пожилой, седой мужчина, которому я и представился. Я думал, что меня попросят показать документы и будут о чём-то расспрашивать, но мне просто сказали, что ничего такого не надо, а надо пройти медкомиссию для работы в жарко влажном климате. У меня складывалось впечатление, что они всё знают или делают такой вид. Меня и жену направили в поликлинику КГБ. Я договорился, что сначала мы с женой поедем в отпуск и там отдохнём, чтобы оздоровиться перед медкомиссией.

            В отпуск мы решили ехать в Молдавию в село Чёбручи, где недавно организовывался международный молодёжный лагерь. Молдавия встретила нас теплом и солнцем. Мы устроились у двух украинцев, мужа-агронома совхоза и его жены, очень гостеприимных людей. Целый день мы проводили на Днестре и купались и загорали. Я даже научился лучше плавать, проплывая большие расстояния вдоль реки. Вечерами нам приносили из погреба полный графин красного густого вина и мы наслаждались вкусными кушаньями и вином. Вино было крепковатым, как говорили хозяева, все пьяницы ходили к ним за вином. Я узнал, что для крепости тут кладут табак, но хозяева утверждали, что у них крепкое вино от сорта винограда. Может быть, ведь тогда агроном тащил себе с полей совхоза всё, что хотел. Жена хозяина дородная женщина украинка, бывшая медсестра, научила меня готовить прекрасные кушанья из баклажан, о которых я раньше даже не подозревал. Я до сих пор готовлю баклажаны, только без мяса. Время пробежало быстро, и мы сели на теплоход и, как говорят моряки, пошли, а не поплыли, в Одессу. Искупались в море и улетели в Москву. Полёт на самолёте Ил-14 проходил спокойно до Воронежа, где мы сели, наверно, на дозаправку. Оставался час полёта до Москвы, я сидел рядом с военным лётчиком, который сидел боком, так он говорил, всю жизнь летает в гражданских самолётах. Алла сидела впереди меня. Погода на этом участке была плохая, и самолёт очень кидало то вверх, то вниз. Всех стало укачивать, кругом вылетала съеденная пища в бумажные пакеты, люди менялись и бледнели на глазах. Алла тоже сидела с пакетом. Я, помня очень давнюю свою поездку машиной с дядей Юрой на охоту, сжал живот, низко нагнувшись, чтобы меня не укачало. Удивительно, но не укачало только троих: меня, лётчика и подвыпившего мужика, проспавшего весь полёт. Шикарные женщины превратились в каких-то ощипанных куриц, и после посадки все срочно намазывались косметикой, чтобы не испугать встречавших. Прилетели, теперь можно проходить медкомиссию. Алла прошла медкомиссию успешно, а вот я оказался негодным. После приседаний, моё давление было не в норме, да ещё на ноге выступили вены, а это варикозное расширение вен. Врач, обследовавший меня, утешал: «через год придёшь опять, если чуть-чуть подлечишься». Он рассказал, что год назад он встречал Гагарина после его полёта в космос и мерил ему давление. Давление было совершенно в норме. Только потом врач понял, что Гагарин всё-таки волновался, когда посмотрел подаренную ему фотографию с автографом. На своей фотографии, Гагарин в дате своего полёта перепутал год.

Так я отдохнул в Молдавии, «оздоравливая» себя ежедневным графинчиком с вином. Потом работа меня захлестнула, мне стали повышать оклад. Варикоз и давление я не лечил, а сами они не проходили. После вступления в партию, мне уже на работе, предложили опять поступить в КГБ, но я больше не захотел надевать погоны.

В то время мы, иногда, ездили в командировку в Волгоград на завод, для согласования некоторых вопросов На заводе Баррикады разрабатывалась и изготавливалась пусковая установка. Жили мы всегда в гостинице Волгоград, в центре города.  Однажды, будучи там, мы решили с Галактионовским, в выходной день, пойти покупаться и позагорать, для чего поехали  на левый берег Волги, на пляж. На пляже мы нашли местечко, разделись, искупались и легли загорать на солнышке. Рядом лежала скромная девушка в чёрных очках, с залепленным бумагой носом, а с другой стороны располагалась шумная компания симпатичных девиц, непрерывно хохотавшая и о чём-то галдящая. Мы стали посматривать в их сторону и прислушиваться к их разговорам. Потом слово, за словом  решили «кадриться» к ним, но они не реагировали. Мы с серьёзным видом стали рассказывать, что мы только сейчас спустились с неба на собственном самолёте и командированы сюда, чтобы сажать на левом берегу Волги тополя и ёлочки, что нам нужны помощницы, красивые девушки и несли, другую чушь. Девушки по любому поводу смеялись, а на наши попытки «подкадриться», только хохотали. Мы им были неинтересны, и не было от них встречного движения к знакомству. Вдруг девушка неподвижно лежавшая рядом на спине, ожила, перевернулась на живот, сняла свои очки и бумагу и посмотрела на меня, как будто осуждала наше легкомысленное поведение. Я подумал, наверное, она учительница. Большие чёрные глаза, чёрные волосы и чуть продолговатый нос придавали её лицу какую-то необычайность и вместе с тем передавали обаяние восточных женщин. Я завороженный её взглядом, стал спрашивать, не знает ли она, когда отходят теплоходы обратно и не скучно ли ей одной. Она без всякого жеманства мне, как старому знакомому, стала рассказывать, про теплоход, и, что она здесь не одна, а просто уединилась от подруг. Дальше мы разговорились, оказывается, она слышала, что мы из Москвы приехали сажать деревья, Мы посмеялись над этим. Потом познакомились, её звали Гуля или Гульмина. Она сирота, живет с бабушкой и работает в конструкторском бюро чертёжницей. Меня это немного удивило, внешность обманчива. Чем больше мы говорили, тем больше меня гипнотизировали глаза и весь её облик, чем-то напоминавший мне мою жену. Простота общения и какая-то житейская мудрость притягивала меня к ней, и я чувствовал её благоволение ко мне. Она согласилась, чтобы мы проводили её домой. С пляжа уехали втроём, зашли в круглый ресторан на правом берегу Волги, чуть выпили в честь знакомства, проводили Гулю до дома в центре города, недалеко от нашей гостиницы.
Новость.

В то время, когда шли полигонные испытания Темпа, в институте происходили изменения по усилению его кадрами. Приехав с полигона в очередной раз, я увидел нового человека, сидящего за столом  начальника проектного отдела. Он был в очках, лицо с бесстрастным выражением, было серьёзно. В отделе стояла не свойственная ранее тишина, а на всю длину зала была постелена красная ковровая дорожка. «Блатной», подумал я. Может быть, я, был не далёк от истины. Он пришёл к нам из министерства,  но меня тогда это не интересовало. Важно, что этот отдел работал над новой ракетой. Появилось новое твёрдое топливо на основе каучука, так называемое «смесевое», из которого можно было лить заряды уже метрового диаметра. Уже проводились стендовые огневые испытания отдельных зарядов. Первоначальный этап работ по ракете Темп-С прошёл во время, когда я находился на полигоне. Незаметно для меня вышло постановление правительства, разработаны эскизный проект и чертежи на первую машину. Чертежи во многом разрабатывали «новые» люди, поэтому главные результаты опыта отработки Темпа были учтены, а в «мелочах», которых в ракетной технике не должно быть, были недоработки, приведшие потом к неудачам на первых пусках. В это время к нам пришёл начальником группы сборки ракеты, уже пожилой, бывший главный конструктор по торпедам, Тарасов во многом определивший конструкцию головной части, а также внедривший торпедное соединение её с ракетой с помощью, так называемого, клеммного кольца.  Лунёв бессменно занимался обликом приборного отсека. Ракета получилась уже больше похожая на ракету. Она была двухступенчатой, в классической компоновке: головная часть, приборный отсек, соединительный отсек, вторая ступень, рама, а за тем первая ступень с хвостовым отсеком и решётчатыми стабилизаторами. Учтён был печальный опыт «обнуления». Обнуление было размещено на цилиндрической части соплового блока второй ступени. Для этого вскрывались радиально расположенные окна с помощью детонирующих зарядов, соединённых между собой. Газы истекали радиально к оси ракеты, а отделение второй ступени происходило тормозными двигателями. На корпусах двигателей Темпа-С, наконец, появилось нормальное соединение с днищем с помощью штифто-болтового соединения. Штифт – это гайка, вклеенная в корпус.

 Ракета размещалась в обогреваемом контейнере на новой пусковой установке на базе МАЗ-543 с длиннобазовым шасси. Похожими четырёхосными пусковыми установками мы давно восхищались на полигоне при испытаниях челомеевской крылатой ракеты.  Хотя, в начале испытаний, она часто падала. Рассказывали, такую историю: Ракета перестала падать только тогда, когда один рабочий  стал лично точить разрывной болт крепления. Никто другой этого делать не мог. За достоверность истории не ручаюсь. Вообще, в качестве отступления скажу, что тогда часто пришлось видеть аварийные пуски. Но самые страшные были аварии жидкостных ракет. В небе расцветали коричневые ядовитые тучи. и медленно плыли к нам.
Кубинка.

            В средствах массовой информации прозвучало сообщение о том, что два известных военных парашютиста погибли в автокатастрофе. Действительно, они спешили и гнали в подмосковную Кубинку, на выставку военной техники, которую должен посетить Хрущёв, но не успели. Меня эти события потрясли, ведь я только что участвовал в подготовке этой выставки. Было это так.

            В сборочном цеху нашего производства собрали демонстрационный макет ракеты Темп-С. Новая ракета значительно изящнее выглядела по сравнению со старым Темпом. Все кто мог, любовались новой ракетой. Вдруг мне поступает команда выехать в Кубинку вместе с этим макетом и рабочими, собрать его там и выставить на выставке. И вот очень рано утром большой автомобиль КрАЗ, с разобранным и упакованным в ящики макетом, стоит у ворот института. Я сажусь в эту машину рядом с водителем, рабочие в УАЗик и мы уехали. Ехали довольно долго, я нервничал, всё время курил, ведь  я не знал, что меня ожидает впереди. Надо поскорее добраться. В конце концов добрались, прошли необходимые формальности и оказались на выставочной площадке. Здесь уже стояла пусковая установка Темпа на базе седельного тягача МАЗ-537, прибывшая с полигона и длиннобазовое шасси МАЗ-543 для ракеты Темп-С. Нам отвели место рядом с МАЗ-543 и рабочие довольно быстро, собрали и установили на подставках привезённый макет. Когда уже всё было готово, появилось несколько генералов, сразу двинувшихся к пусковой установке, где представитель завода изготовителя и разработчика Царёв стал демонстрировать подъём ракеты в контейнере в вертикальное положение для пуска. Затем генералы долго ходили вокруг пусковой, долго восхищались большими колёсами, заставили солдат начистить их, по-моему, гуталином. Главное, надо было  продемонстрировать колёса, говорили они. Когда я попытался заговорить, что главное здесь, это - ракета, меня попросили перенести наш макет в сторону, чтобы он не отвлекал внимание от колёс. Я понял, эти генералы наземщики, артиллеристы и стал им говорить о трудностях и моих опасениях по переносу макета в сборе на другое место. Нужны специальные ложементы. Тогда генералы скомандовали, и прибыли солдаты с палками и лопатами. Они встали попарно вдоль всей ракеты и, подсунув палки под ракету, дружно и легко подняли её на палках и мелкими шажками понесли к новому месту. Макет был лёгкий, пустой  и состоял из одной верхней оболочки, чтобы можно было оценить только внешние обводы ракеты. Дело было закончено, и мы все отправились домой. Целый день прошёл незаметно. Мы ничего не ели, а я всё время курил. Вернулся домой еле живой, почти ночью, а утром опять на работу.

            На следующий день после обеда меня вызвал директор и сказал, что на меня жалуются рабочие, потому что я их продержал целый день и не заплатил сверхурочных. Я удивился их прыткости. В то время я и не знал ни о каких сверхурочных, и мне казалась их просьба каким-то жлобством. Я же не заставлял их делать ничего насильно. Подумаешь, поработали, должны бы радоваться, что всего там насмотрелись. Но директор знал законы, рабочий класс нельзя обижать, позвонил начальнику труда и зарплаты и сказал: «Мартироз, у тебя есть фонд? Заплати рабочим». Про меня речь не шла.

            После работы, с Ефимовым во главе, мы пошли дежурить в Добровольной народной дружине (ДНД). В добровольную дружину меня он зазвал не добровольно, но вместе с тем, мы там общались и сильнее сплачивались, проводя время за различными занятиями. Вот и на этот раз мы спустились в подвал, где и было место сбора ДНД, и стали, перед обходом улиц, играть в шахматы. Двое играли на вылет с часами в пятиминутку, а остальные стояли вокруг и подсказывали ходы одни одному, другие другому. Стенка на стенку. В небольшом помещении становилось жарко от эмоций, душно от дыма сигарет. Скоро я почувствовал, что сигаретный запах меня душит. Вчерашнее непрерывное курение без еды, давало о себе знать. Мне становилось хуже и хуже, я побледнел, в глазах помутилось. На меня обратили внимание и отвели в санчасть, где положили на кушетку. Я был без сил. Врач установил, что у меня гипертонический криз, нижнее давление было сто. Вскоре меня отвезли домой на машине.  Это было первое повышение давления. Через неделю всё прошло.

            ОСИ Темпа-С прошли быстро и организованно. Рабочая бригада во главе со Столпником профессионально быстро собрала изделие, и все испытания завершились дней за шесть. Эмоций никаких, только остался запах пороха на моей одежде. Всё прошло успешно.

Сразу после выпуска  чертежей на первую машину, стало ясно, что огромное количество кабелей связывающих системы управления (СУ), измерений (СИ} и аварийного подрыва ракеты (АПР) с наземной аппаратурой через разъём расположенный в хвостовом отсеке, загромождает и утяжеляет ракету.  Нужно от них избавиться. Поэтому стали разрабатывать кабель-мачту для осуществления связи наземной аппаратуры с бортовой аппаратурой непосредственно с приборного отсека. Этой проблемой занялся Дяченко, руководивший кабельной группой. После ОСИ стало особенно ясно, что с таким тесным монтажом кабелей будет много неприятностей. Я был без дел, и эта проблема меня заинтересовала, Я стал вносить свою малую лепту в конструкцию мачты. Для начала, предложил короб мачты, где проходили кабели, сделать не прямоугольной, а нижнюю и верхнюю часть сделать по радиусу, чтобы увеличить жёсткость длинной мачты. Ещё я ввёл свои любимые анкерные гайки с винтами для скрепления коробов. (Правда, впоследствии Смирнов заменил анкеры, на винты - саморезы, чтобы уменьшить трудоёмкость.) Главный конструктор одобрил эти предложения, но нижнюю часть, прилегающую к ракете, оставил плоской. Ненадёжным местом  был механизм с чекой, выдёргивающейся ходом ракеты и освобождавшей пружину для отталкивания кабель мачты  от ракеты, после расстыковки электроразъёмов. У меня возникла идея сделать, так чтобы пружина не была бы всё время сжатой (заневоленной) в течение всего периода эксплуатации, а сжималась бы ходом ракеты, а потом, выйдя из узла крепления, отталкивала бы мачту. Я пошёл к Шлангу и поделился с ним своей идеей. Мы с ним несколько раз встречались, и он мне вдруг сказал, что будем делать проще, чтобы не изменять конструкцию узла пружины, введём дополнительный узел крепления, после выхода из которого, предварительно сжатая пружина будет отталкивать мачту. Чека в этом случае уже была не нужна. Так я «сподвиг»  Шланга на это простое решение,  которое прослужило долго и надёжно, до уничтожения этих ракет.

 Где-то, в эти времена в министерство на должность заместителя министра пришел бывший военпред из Днепропетровска Комиссарский. Вероятно, под его влиянием, у нас был назначен ведущим конструктором ракеты Смирнов.  Как истинный конструктор, он первым делом раскритиковал алюминиевую раму между ступенями, с косо поставленными стержнями, показавшую свою нежёстскость на статических испытаниях и предложил стальную состоящую из четырёх опор параллельных оси изделия, соединённых между собой крест накрест стержнями. Рама всем понравилась. Ещё одну пенку убрали. Но ему скоро надоела эта неопределённая работа. Он за всё должен отвечать, но ни прав, ни денег это не приносило.  Он ушел  с должности ведущего в начальники отдела.

        Вот тогда-то меня и назначили ведущим конструктором по Темпу-С. Я стал влезать во все вопросы, которые мне казалось, не решались. Огромную борьбу я начал по поводу применения обозначений чертежей по авиационной системе, а не обезличенной, принятой ранее в институте. В этой борьбе меня всегда поддерживал только Смирнов. Иногда мы спорили с оппонентами часами. Начальникам надоели бесконечные споры, и они пошли и спросили мнения, по этому вопросу директора. А он ответил: «Мне всё равно, были бы чертежи»! Я был разочарован, может быть, ему не так доложили, он же маёвец. Но всё-таки мы победили, поскольку схема деления изделия, определяющая состав чертежей выпускалась отделом Смирнова, предметная авиационная система обозначения чертежей привилась в институте, несмотря на противодействие архивной службы.

После работы, я как обычно, поехал домой. В метро удалось сесть, я достал газету и начал её читать. Ничего интересного, потом машинально стал читать статью о сейфах. Прочитав несколько абзацев, я вдруг вспомнил, что не сдал чемодан с закрытыми документами в архив. Я уже проехал пол пути до дома, но надо срочно возвращаться, чтобы успеть сдать чемодан пока не закрылся архив. Волнуясь за последствия моей рассеянности, я  срочно стал возвращаться на работу. Вот я вбежал в наш, открытый ещё, зал и увидел, что там ещё были некоторые сотрудники, кто-то играл в шахматы, кто-то обсуждал мировые проблемы, а на моём столе сиротливо стоял мой чемодан. Мой страх, за содеянное, прошёл и я, как ни в чём не бывало, сдал чемодан.

Косность была во всём, старые привычки с трудом преодолевались. Я, после этого случая, долго бился, чтобы были бы введены вкладыши к пропуску, и нельзя было бы выйти с территории предприятия с закрытыми документами, но придумывались разные предлоги, чтобы ничего не менять. Только значительно позже, через много лет, когда пришёл приказ из министерства,  вкладыши были введены.
Пятый пуск.

А в это время уже начались лётные испытания. Первый пуск ракеты Темп-С произошёл 14 марта 1964года неудачно, из-за пораллона, который  самовоспламенился  и не санкционировано запустил тормозной двигатель. Затем ещё 3 пуска и все неудачные. Тут и несрабатывание узла отсечки тяги двигателя, прогар днища двигателя первой ступени и лопнувшие алюминиевые трубки рулевого привода. Положение отчаянное. Я с возмущением узнал, что в министерстве угрожают директору. Его предупредили, если следующий пуск будет неудачный, его ждут большие неприятности. Когда я прочитал приказ министерства о последнем предупреждении директора перед пятым пуском, я решил, что надо всё сделать, чтобы не подкачать с пуском. Я стал постоянно ходить в цех, где шла сборка ракеты для пятого пуска, и методично обходя изделие, пытался представить работу и поведение различных узлов ракеты в полёте. Я скоро обнаружил небольшие неполадки по измерению раскрытия стабилизаторов, которые просто устранялись. Потом стал смотреть в межступенной отсек рамы. Понял,  что большой элекроразъём стоит здесь один одинёшенек с края, и при горячем разделении ступеней может возникнуть недопустимая боковая сила от струи газа. Надо для симметрии обтекания установить симметрично фальшразъём. Я проконсультировался с нашим замечательным динамиком Королём, и он меня поддержал. Тогда быстро установили на ракету этот самый фальшраъём. Позже, перед отправкой ракеты на полигон, мы вместе с директором обходили её для осмотра. Когда же остановились у межступенного отсека, директор спросил, показывая на фальшразъём: «Что это»? Я стал объяснять, ссылаясь на Короля. Директор ещё раз внимательно посмотрел, сказал: «Хренья какая-то»! и ушёл. Фальшразъём остался.

 Вскоре я отправился на полигон, на пуск пятой машины. Дорога туда была через Волгоград. В компании с сотрудниками мы прилетели в Волгоград и, чтобы переждать время до поезда на Капъяр разбрелись по городу. Я не утерпел и позвонил Гуле. Она пригласила меня к себе домой. Когда я пришёл к ней, меня очень радушно встретили, почти как родственника. Бабушка Гули с добрыми глазами и улыбкой напомнила мне няню моей Аллы – бабу Дуню своим приветливым отношением ко мне. Я с удовольствием побыл в их тёплой компании и пожалел, что маловато времени и пора уходить, чтобы ехать на полигон.

            Подготовка пятого изделия проходила напряжённо, чувствовалось волнение директора, он лично много находился в монтажно-испытательном корпусе (МИК), вечером просил меня остаться до конца работ и уезжал. Я уже привык постоянно быть у ракеты. Помню как даже сам устанавливал пиросредства на ракету, хотя у меня не было никакого специального разрешения на эту опасную операцию. Помню как перед загрузкой ракеты на пусковую установку, мы с директором вставили, что-то вроде щепки, в старый ещё механизм расстыковки разъёмов кабель мачты, чтобы чека не выдернулась раньше времени. Несмотря на все волнения, пуск прошёл успешно, и я видел как директор радовался этому в своей «пусковой рубашке», светлой тенниске. Я тоже радовался, мои труды не пропали. После пуска намечался банкет, но мы туда не пошли. Галактионский сказал: «Там на банкете будут все подхалимы крутиться вокруг директора, а нам там делать нечего, мы своё дело сделали и поедем в Волгоград». В Волгограде мы заехали к моей знакомой Гуле. Она нас познакомила со своей девичьей компанией, и все вместе отпраздновали встречу, а заодно и наш успех у кого-то в квартире. Меня с Гулей уже принимали за влюблённых.

В Москве я встретил свою действительно любимую жену, и на следующий день мы поехали в Подмосковье, чтобы навестить нашего сына, который находился в детском саду на даче. Наконец я увидел своего ребёнка, который гулял за низким заборчиком. Когда он нас увидел, он засуетился, стал нам показывать, как он умеет кататься на велосипеде. Он совсем не улыбался, да ещё назвал меня: «Дядя папа». Он был такой забитый и такой несчастный, что моё сердце не выдержало, и я сказал жене: «Всё, давай его заберём»! Мы досрочно увезли Костю из сада и привезли к себе на дачу.
Батарея.

В одну из следующих поездок на полигон случилась неприятная, но и немного комичная история. Готовилась к очередному пуску наша ракета, всё шло по плану и вот мы со Столпником, усталые и голодные, уехали после подготовки ракеты на стартовой площадке в гостиницу. Столпник купил большой батон мягкой колбасы и бутылку водки, и мы вдвоём после праведных трудов всё это проглотили. Пошли и влезли на крышу пристройки к МИКу, чтобы наблюдать за пуском ракеты и одновременно слушать репортаж по телеметрии из открытого окна, за которым сидели телеметристы. Настроение у нас расслабленное, слышим команда: «Пуск»! Вот сейчас взлетит ракета. Ждём, а ракета не взлетает. Какая-то заминка? Через несколько минут, по громкой связи, звучит команда, чтобы я и Столпник срочно приехали на старт. Наше расслабление и хмель в голове мгновенно прошли. Приехали на старт и спустились в бункер, где собралось всё начальство. Вид у всех растерянный, оказывается, отказала бортовая батарея и надо её срочно снять, чтобы ничего не испортить, выходящей из неё после запуска агрессивной жидкостью.  Решили ракету опустить, залезть сначала в приборный отсек и отключить электроразъём от батареи, идущий на все  пиросредства. Тут Столпник подсуетился и заявил, что для этой операции потребуется три литра спирта, чтобы нейтрализовать вытекающую жидкость. Поскольку было неизвестно, что произойдёт с батареей, и наша миссия считалась опасной, нам тут же, Инберг подписал требование на спирт. Мы то были уверены, что ничего опасного нам не предстоит. Наверх нас проводили как смертников, наверно, до этого все очень переволновались. Мы вдвоём вышли и отключили электро разъём, а потом Столпник снял батарею. При разборе полётов, оказалось, что была неправильно произведена распайка разъёма на батарее какой-то электромонтажницей. Нехорошей! Так она заставила всех поволноваться и сорвала пуск.
            Перемены.

Я опять на полигоне участвую в подготовке очередной ракеты к пуску. Пришло время, и ракету вывезли на старт. Рано утром длинная вереница машин и автобусов, с командированными  сюда представителями промышленности и с военными участниками подготовки ракеты на старте, растянулась по шоссе. В эту раннюю пору было туманно и пасмурно. Колонна двигалась медленно, многие дремали. Стояла тишина, никто не разговаривал, только урчали моторы. Вдруг, каким-то таинственным образом, по колонне прошёл слух, что, якобы, сняли Хрущёва. Все проснулись и с опаской стали разговаривать, не веря этому. Осторожный Инберг скомандовал: «Прекратить разговоры»! Разговоры почти прекратили, но все были в замешательстве. Верить или не верить, что случилось?

Когда приехали на старт, то я оказался в бункере, в котором уже были директор, заместитель министра и другие начальники. Тут же включили радиоприёмник и ждали когда станут передавать новости, но из приёмника лилась лёгкая музыка. Директор предположил, что наверно Хрущёв освободился от многочисленных должностей, а оставил за собой должность генсека, чтобы сосредоточиться на партийной работе. Каждый осторожно высказывался, но ни дай бог усомниться в авторитете генсека. Через несколько минут начали передавать новости, и стало ясно, что Хрущёв снят со всех постов. Все сразу забыли об этой новости и приступили к подготовке к пуску. Изделие уже стояло в вертикальном положении, и я пошёл его осмотреть. Затем залез наверх и стал через межступенной отсек осматривать переднее днище двигателя первой ступени. Вижу на переднем днище следы масла, значит, подумал я, льётся масло из рулевого привода дефлекторов второй ступени. Докладываю директору. Лёгкая паника. Стали разбираться и выяснили, что Дегтярёв, проводивший дефектоскопию заряда на переднем днище, мазал его специально маслом. Я не знал этого и опозорился, хотя меня поблагодарили за бдительность.  Дегтярёву сделали замечание, за то, что он не протёр днище после своих работ.

Когда после пуска приехали в гостиницу, на улице динамик, включённый на всю громкость, оглушал округу сообщением о Хрущёве, с обвинением его в волюнтаризме, пустозвонстве,  культе личности и в других прегрешениях. Было пасмурно, но дождя не было.
«Морава».

Наше предприятие для прямых полётов на полигон арендовало двухмоторные, пятиместные самолёты чешского производства «Морава». Вот на этом самолёте полетел директор предприятия, которое разрабатывало твёрдотопливные заряды двигателей, Жуков, и я с ним. Когда стали садиться в самолёт на аэродроме в Мячиково, Жуков сел на заднее сидение, такое же, как в такси Волга, а я расположился рядом с лётчиком спереди. Взлетели, летим низко на высоте четырёхсот метров, землю прекрасно видно. Лётчик по ходу полёта объяснял, где мы летим. Вскоре он говорит: «Вот подлетаем к Куликову полю. Хотите посмотреть»? Мы, конечно, захотели, тогда он стал облетать огромное зелёное поле, где по периферии его были какие-то насаждения и в некоторых местах стояли церкви и другие постройки. Я внимательно рассматривал это поле, пытался увидеть подробности, но получил только общее впечатление и ощутил причастность к нашей великой истории. Мне показалось, что всё здесь очень запущено. Полетели дальше. Передо мной находился, сдвоенный с  пилотским, штурвал управления самолётом, и  в разговоре, лётчик предложил  мне «порулить» им. Сперва я робко держал штурвал, пока не понял его реакцию на мои движения, а затем я всё-таки чуточку сманеврировал самолётом. Жуков сзади зашевелился. Я понял, что уж слишком разошёлся, но пилот держал штурвал и контролировал меня. Летели дальше, очень монотонно шумел двигатель, Жуков сзади дремал. Впереди засверкали молнии, эта была гроза, и пришлось её облетать. Сделав приличный крюк, пришлось садиться на какой-то полевой аэродром. Вылезли из самолёта, пока его заправляли, сходили и узнали в диспетчерской службе о погоде. Погода впереди нормальная, пошли садиться в самолёт.  Теперь Жуков захотел сидеть впереди, а я сел сзади. Стали запускать моторы, но один никак не запускался. Как-то стало грустно. Как бы на этой таратайке благополучно добраться до места. Но, почихав, мотор завёлся, и мы взлетели. Наверно, Жуковым руководило любопытство, ему тоже захотелось «порулить» и он вскоре попросил штурвал и немного поуправлял самолётом.  Долетели мы благополучно и сразу поехали на площадку, где хранились заряды двигателей. Жуков провёл проверку  документов и устроил нудный разнос солдатам, которые неправильно записывали результаты замера температуры, хранения зарядов. Меня  удивила его занудство и ворчливость, всё-таки он директор, а лезет в какие-то мелочи. Правда, потом я понял, что в ракетной технике не бывает мелочей.
Горчица.

Любимая присказка Смирнова была такая: «У меня собака горчицу ест. Надо только правильно  её преподнести», и договаривал: «Надо  просто горчицей намазать ей задницу!» Людям горчицей ничего не намажешь, но можно их чем-то лично заинтересовать и тогда они пойдут вам навстречу. Поскольку я стал ведущим конструктором, мне приходилось решать самые разнообразные вопросы, но власти формальной у меня не было и соответствующих служб тоже не было, поэтому приходилось всё делать самому. Спасательным кругом для меня стал архив, где появился комплект документации на ракету 8К14. Из этой документации я черпал информацию по вопросам эксплуатации, о партионности при изготовлении серийных изделий и другим вопросам, новым для нас. Там же я узнал о ведомостях ЗИПа (запасные части, инструмент и приспособления). После разработки новых документов, необходимо было создавать соответствующие службы. Так появился сектор ЗИПа и возглавил его Север Михайлович опытный технолог инструментальщик. Вскоре появился комплект ЗИПа с прекрасным, красивым и сверкавшим инструментом из нержавеющей стали. В то время это была большая редкость, по большей части инструмент делался из чёрной стали. Появился инструмент, надо его где-то хранить при эксплуатации в войсках. Как быть? Никто не жаждал взять на себя лишнюю обузу. Вопрос висел в воздухе, да и не царское это было дело.

Когда я был на испытаниях очередной ракеты, я встретил в МИКе Семихатова и решил его уговорить приспособить инструмент в МИП (машина испытаний и пуска), поскольку она всегда находится рядом с ракетой и пусковой установкой. В разговоре с ним я перевёл тему на инструмент и сказал, как важен он в работе, особенно это могут понять автомобилисты. Потом стал хвастаться, что у нас разработан такой замечательный инструмент, о котором можно только мечтать. После такой подготовки я предложил установить ящик с инструментом в МИПе, тогда наш прекрасный инструмент будет приходить к ним на предприятие, и они смогут приобщиться к этому совершенству. Тогда они смогут делать инструмент  потом сами, не хуже. Я даже нашёл какие-то ключи и показал Семихатову. Конечно, как человек умный и технарь, он согласился со мной и сказал, чтобы я приехал с конкретными предложениями к нему на предприятие.

После возвращения в Москву я и Север Михайлович отправились в Свердловск. Там поселились в гостинице Большой Урал, и сразу пошли на предприятие, быстро решили все вопросы, а на следующий день даже подписали решение по размещению инструмента в МИПе. Вечером устроили разрядку, которая превратилась в пьянку. В номере появилась молодая девица, Север, любитель выпить, напился в стельку. Девица прилипла ко мне, а я никак не мог от неё избавиться. Потом она нашла меня даже в Москве.

            В Москве я вручил Решение Северу, чтобы он подписал его у директора. Моя миссия окончена, теперь это его дело, а меня ждали другие дела. Север потом мне рассказал, что директор очень удивился и спросил: «Как ему это удалось?»  но Север тогда только пожал плечами. Не мог же я им сказать, что «горчица» сработала.
                Охота.

Первый раз я привёз охотничье ружьё и пошёл на охоту с Аверичевым в один из первых своих приездов в Капъяр на испытания ещё Темпа. Время было осеннее, мы ходили по степи поросшей  небольшим кустарником и камышами вокруг небольших озерец, но никого не было. Я еле поспевал за Аверичевым, так быстро он шагал, как будто отмеривал два шага за один. Пробежала ласка, а потом вдруг выскочил серый заяц. Мы не успели его даже разглядеть, не то чтоб стрельнуть из ружья, так быстро он скрылся в кустах. Все наши дальнейшие хождения были безуспешны. Устали, но разогрелись, потом с устатку погрелись в гостинице спиртом

            Запомнилась позорная для меня охота, которая произошла значительно позже, на испытаниях уже Темпа-С. Закончив работу в МИКе, мы во главе с Шебалдовым, бывалым охотником, решили поохотиться. В десять часов вечера, в темноте, выехали на ГАЗике в степь охотиться на зайцев. С ружьями сидели мы с Шебалдовым спереди, он рядом с водителем, я у двери, переднее окно было открыто, туда мы выставили свои ружья. Вскоре в свете фар, видим, сидят рядом на задних лапах на снегу, как две свечки, сразу два зайца, ослеплённые светом. Прицелились, я в своего правого, вдруг Шебалдов командует: «Ты, в левого, я в правого»! Ничего себе думаю, но времени нет, я переприцеливаюсь, звучит первый выстрел, потом мой. Машина заполнилась дымом от моего ружья, наверно, я взял старые патроны с дымным порохом. Правый заяц упал, а мой побежал прочь, то ли подраненный, то ли я в него не попал. Мы ринулись в погоню за ним, но безуспешно. На обратной дороге встретился опять, застывший перед нами заяц. Я его подстрелил. Все смеялись: «Тебе его специально привязали»! Потом Шебалдов подстрелил ещё одного зайца, Не прошло и часа, как мы уже дома. Закончилась охота. Столпник повесил зайцев в умывальнике за бра над тремя раковинами и быстро, очень умело снял шкуры. Далее сковорода на плитке и вот, часам к двенадцати, мы сидим и закусываем зайчатиной  спирт и вспоминаем все перипетии охоты. Опять все смеются тому, как я промазал и как мне потом  привязали зайца.
Под вагоном.

Самый радостный день, был день отъезда домой. Меня должен сменить в этот раз Аверичев. Он должен приехать на полустанок в степи, а я как бы должен ему передать дела и отбыть в Волгоград. В ожидании поезда, сидим в номере гостиницы и осваиваем питьё «Кровавое Мери». Надо сперва налить в стакан томатного сока, а сверху налить осторожно спирт, так чтобы ничего не смешалось. Таким образом, сперва пьёшь спирт, а потом закусываешь томатным соком. Я в Волгограде купил целый рюкзак сырокопчёного леща и меня, конечно, раскулачили. Мы сидим, поэтому и закусываем этим жирным лещом, а я ещё предвкушаю встречу с Гульминой в Волгограде. Меня всё время подзадоривал Щекотихин, говоря, что он часто видел, как поднималось у меня одеяло по утрам, и  снова подливал мне в стакан. В стакан помещается много жидкости, и к моменту отъезда все прилично наклюкались. Приехали к поезду, как раз к его остановке. Я стал переходить под поездом на его другую сторону и вдруг вижу, что с другой стороны ко мне идёт Аверичев. Мы встретились под поездом, пожали руки, как бы передали дела и беззвучно разошлись. Я то просто не мог говорить, но и он, наверно, не мог после «тяжёлой» дороги. Я с трудом добрался до полки и забылся сном.
 «Развлечения».

Когда мужики оторваны от дома и представлены сами себе, то от безделья пускаются на всякие проделки. Первая шутка, о которой я услышал, случилась с одним механиком. При сильном «поддатии», перед отъездом домой, его собутыльники положили ему в чемодан кирпич. Бедный малый тащил тяжёлый чемодан и никак не мог понять, почему он такой тяжёлый. Только когда он приехал домой, трезвый он обнаружил, какую свинью ему подложили друзья.

            В гостинице часто появлялась разная живность, обитавшая в степи. Кто-то приносил и забавлялся с тарантулами, у кого–то жил на люстре удавчик. У меня жил ёжик, которого я увёз, потом домой сыну. Кто-то ловил сусликов, а потом их привязывал около ракеты при пуске, на разных расстояниях, любопытствуя, выживет ли, кто ни будь из них. Это они подражали врачам, которые сажали в кабины пусковых машин кроликов в клетках, проверяя возможность обитания этих кабин для человека. Как-то под кроватью я увидел, прошмыгнувшую мышку. Что же было делать? Мышеловки у нас не было, и тогда я решил использовать списанные по срокам хранения пиропатроны. Их легко можно было взять у военных. Устройство было очень простое. Перед отверстием пиропатрона, из которого вылетает форс огня,  были привязаны два голых разъединённых провода, и  тут же была наживка из куска сливочного масла. Пиропатрон через этот провод подключался к карманной батарейке. Затем все ложились на свои кровати, затихали и ждали. Осмелев, мышка пыталась полакомиться маслом и замыкала провода. Неожиданно звучал громкий взрыв. Мышка, дохлая от форса огня, валялась под моей кроватью. Так мы извели всех мышей.

В выходные дни лучшим развлечением была рыбалка на Солянке или на Ахтубе. Здесь рыбу, на что только не ловили, и удочками, и перемётами,  сетками и просто иногда руками в бочажках. Раков вытаскивали целую гору, и варили вёдрами, так что потом трудно было ворочать языком. Ездили и на Волгу.

Однажды собралась большая команда во главе с Ряполовым и в новеньком микроавтобусе  РАФике отправилась в путешествие на Волгу. Взяли с собой ящик водки и стали ездить по деревням, спрашивая, нет ли у кого осетринки, нам на закуску. Сколько мы не спрашивали, все говорили, что ни у кого нет осетрины. Таких машин, в то время в этих местах ещё не видели и нас явно побаивались. За машиной бегали мальчишки. Тогда мы остановили небольшого мальчонку и спросили, где можно найти осетрины. Мальчик привёз нас к своему отцу. Тот с разными оговорками, всё-таки принёс нам большую кусину осетра, как раз на ведро. Мы, окрылённые, поехали на берег Волги к воде. Разожгли костёр, поставили на него ведро и стали варить уху с осетриной. Рядом был я и Берг. На всякий случай, я решил положить пол чайной ложки соли на ведро. Уха быстро закипела, и по берегу стал распространяться запах осетровой ухи, сверху ведра кипел толстый слой жира. Слюньки потекли. Берг не утерпел и стал пробовать уху. Когда же он только пригубил ложку, лицо его исказилось гримасой отвращения и он издал нечеловеческий вопль: «Оооойй! Жигунов пересолил»! Все стали пробовать и решили, что это есть нельзя. На меня сыпались стрелы возмущённых взглядов, я срывал важное мероприятие. Мне то было ясно, что пол ложкой соли нельзя пересолить, но меня никто не слушал. Вылили уху, налили новой воды и снова стали варить осетрину. На этот раз получилась отменная уха, с почти прежним слоем жира в ведре и замечательным вкусом. Просто рыбка уже давно была посолена, а нам её выдали за свежую. Наверно, по другому и нельзя было варить уху из солёной осетрины. Пиршество продолжалось целую ночь с перерывами на сон в копне сена и в автобусе. Рано утром, мы с Хорьковым, на месте впадения в Волгу небольшой речки, стали ловить рыбу удочкой. Червяков накопали тут же. Лов был потрясающий. Я  сзади нацеплял червяка, Хорьков забрасывал удочку и почти сразу вытягивал рыбу. Я сзади снимал рыбу, снова цеплял червяка на крючок, и всё повторялось многократно. Как будто рыба здесь сошла с ума, такой был клёв. Быстро наловили ведро рыбы и продолжили трапезу. А в это время, несколько наших людей на нашей машине уехали на промысел и оказались в гостях у кочевников, калмыков. Калмыки очень гостеприимно их встретили, пригласили в юрту и напоили «чаем с сулью» с бараньим жиром. Морщились, но пили. Об этом нам очень красочно рассказывал Володя Смирнов. Когда водка закончилась, уехали домой по гостиницам. Волга оставила неизгладимое впечатление свом величавым видом и неслыханным богатством и, одновременно, нищетой проживавших там жителей. Нас воспринимали там как пришельцев с другой планеты.

Поскольку у военных оставалось много списанных пиротехнических средств, родилась идея глушить ими рыбу на реке Ахтуба. Стали профессионально готовиться к этой операции. Достали ДУЗы у военных, смастерили устройство для их инициирования детонатором. Электрики достали длинные провода и батарею, применяемую в ракете. Столпник заготовил специальные пики, чтобы ловить всплывающую после взрыва рыбу. Когда всё было готово, экспедиция выехала на Ахтубу. Расположились по обоим берегам люди во главе со Столпником с пиками, готовые броситься в воду после взрыва. Мы боялись, что много дохлой рыбы поплывёт по реке. Я последний раз проверил наше сооружение со связкой кольцевых ДУЗов от обнуления. Затем забросил его в реку. Наше устройство с длинными проводами не удалось забросить даже до середины реки, но ничего не поделаешь, решили продолжить. Подключили батарею, и прозвучала команда: «Пуск»! Сейчас произойдёт взрыв, но что-то булькнуло в районе, куда мы бросили наше устройство и тишина. Никакой рыбы. Постояли, постояли и стали ловить рыбу на перемёт, но наверно день был несчастливый и мы уехали не солоно хлебавши. Я понял, что в воде наше сооружение  не сработало, и только значительно позже узнал, что оно и не должно было работать. Даже в игре надо было быть профессионалом. Так наша грандиозная затея провалилась.

Почему-то вспомнилось, что Царёв был первым от кого я услышал ещё на полигоне при пусках Темпа-С, что контейнер для ракеты, на пусковой установке должен быть круглым, как труба. Тогда мне это показалось нереальным, но прошло время, и его мечта реализовалась уже на Темпе-2С.
Варшава.

Проработав в командировке на полигоне почти сорок дней, я полетел в Москву за новой командировкой, чтобы хотя бы пару дней побыть дома. Утром я улетал с аэродрома, который находился прямо на полигоне. В Москву летели офицеры и их жёны, командированные специалисты от промышленности и другие люди, жившие на полигоне. При посадке в самолёт, я обратил внимание на симпатичную женщину, изящно одетую с прекрасными ножками, обутыми в короткие красные сапожки. Лицо её было с классическими, точёными чертами и выражало гордость, и, вместе с тем, в нём был лёгкий налёт нежности. В целом она казалась неприступной, шикарной, но что-то в ней было притягивающее. Я постарался сесть с ней рядом, и мне это удалось. Слово за словом, мы с ней разговорились и скоро познакомились. Она летела одна и была женой одного из начальников на полигоне. Летит она в Москву, чтобы развеяться и сделать кое-какие покупки. В начале разговор с трудом налаживался, но постепенно к концу полёта моя попутчица стала меня замечать, и мы уже откровенно и взаимно проникались симпатией и улыбки светились на наших лицах. Я осмелел, меня уже не смущало, что она жена начальника. Я ей сказал, что я прилетел на два дня в Москву, и чтобы не терять время пригласил её пойти в ресторан «Варшава» сегодня вечером. Она, к моему удивлению, с радостью согласилась. После посадки самолёта, мы разъехались по домам. Дома, приведя себя в порядок после командировки и переодевшись в праздничный костюм, я помчался на свидание. Встретились с Марией, так звали мою попутчицу по самолёту, у ресторана и пошли в ресторан. На наше счастье, оказались свободные места, мы сели за столик. Конечно, заказали джентльменский набор: коньяк, вино, красную и чёрную икру, салаты, крабы и осетровую рыбку. Сразу заказали и горячее. Закусили, после нескольких рюмок спиртного, разгорячённые, стали танцевать, близко прижимаясь телами, отчего ещё сильнее горели глаза, а мы сильнее возбуждались. Казалось, что мы слились в одно целое, и знакомы целую вечность, а не несколько часов. Мы уже откровенно целовались и обнимали друг друга. Всё стало ясно, мы готовы упасть в объятья друг друга. Прогуляв в ресторане до закрытия, вышли из него, а я не знал, куда же её везти, слишком стремительно развивались события. Пошли через Крымский мост в направлении к метро. Мост был пуст в это позднее время, пешеходов не было, изредка пролетали машины, но мы их не замечали, я был увлечён спутницей.  Остановившись у перил моста, я стал обнимать Марию с намёком на желание, прямо здесь, облегчить наше общее возбуждение и завершить его. Я уже рукой залез к ней и чувствовал влагу и возбуждение там. Она не сопротивлялась, а даже поощряла меня к дальнейшим действиям, я впился ей в губы. Она тяжело дышала, и вдруг я ощутил ужасный запах изо рта, который сначала меня шокировал, а затем моё возбуждение сникло, я от неё отпрянул. Опьянение прошло, я уже боялся к ней прикасаться. Так же, как быстро всё началось, так же, быстро всё закончилось. Распрощались, договорившись встретиться назавтра, но мы больше никогда не встречались. Потом я узнал, что запах изо рта идёт, когда перемешаешь в желудке всякую несовместимую пищу, а мы тогда чего только не мешали. Жаль, такое я упустил любовное приключение с красивой женщиной. Господь меня хранил!
Гульмина.

Гульмина всецело захватила меня, теперь я использовал любую возможность для встречи с ней. Вся её девичья кампания была со мной знакома и в любой приезд в Волгоград, я звонил любой из её девочек и получал нужную мне информацию и помощь, и личное участие в любых мероприятиях, как будто они только меня и ждали. Такая вот была дружная кампания. Такие искренние отношения и простота общения меня подкупали и ещё больше привязывали к Гуле. Я стал приезжать в Волгоград, используя любую возможность, то ли проездом из Капъяра, то ли командировку на завод Баррикады, где разрабатывалась пусковая установка. В то время, приходилось заниматься любыми  вопросами, и даже по пусковой установке в части стыковки её с ракетой. Гуля всегда меня принимала, для меня у неё никогда не было преград для встреч. Я чувствовал её искреннее отношение ко мне, я ей нравился. Обычно, я жил в гостинице Волгоград или мы вдвоём снимали, аж за семь рублей, номер люкс на втором этаже гостиницы Интурист, где мы устраивали вечеринку с Гулей и девочками. Нам, правда, было запрещено пользоваться Интуристом, но что не сделаешь ради любви. На одну ночь, Гуля уже оставляла меня ночевать у неё дома на раскладушке. Я очень смущался её бабушки, но мне оказывался такой радушный приём, что смущение быстро проходило. Мы с Гулей стали друзьями,  друг в друга влюблёнными, но она была девочка и не могла переступить через порог греха.

            Я уже не захотел обманывать жену, слишком глубоко влезала Гульмина в мою душу. Алла, возможно, почувствовала изменения происходившие во мне и отношения у нас ухудшались.  Поэтому я воспользовался очередной размолвкой с Аллой и  переехал жить к родителям в их маленькую комнатушку. Большую часть времени, в этот период, я находился в командировках. А когда был в Москве, то постоянно переписывался с Гулей, разжигая свои чувства. Жене я стал передавать алименты на сына, а она со мной не желала общаться и всячески препятствовала моему общению с сыном. Тогда я понял, как бесправны мужики,  как женщины могут быть упрямы и жестоки, используя детей в борьбе с мужиками, отнимая у детей радость общения с отцом, ещё часто и настраивая их против отца. Я урывками, когда появлялась возможность, встречался с сыном в детском саду. Вообще, я хотел быть хорошим отцом и страшно обижался, когда родственники Аллы не поддерживали меня, а говорили мне о разводе, что как решит Алла, так и будет. Я её не хотел терять. Я переживал, находясь в каком-то неопределённом, двусмысленном положении. Отдушиной была Гульмина. Когда она приехала ко мне в Москву, мне негде было её принять. Я решил поехать с ней в Загорск, где раньше у нас был дом, теперь проданный. Ностальгия по прошлому меня тянула туда. Поехали в Загорск на электричке. Конечно, в начале я повёл её в лавру, где показывал знакомые мне места. Погуляв в лавре, мы пошли в ресторан при гостинице. Я там ни разу не был, но он мне показался провинциальной забегаловкой. А нам всё равно, мы были счастливы общением друг с другом. Подкрепившись, пошли мимо пруда на гору к Ильинской церкви. По дороге я рассказывал Гульмине о достопримечательностях и о парке, примыкавшем к лавре, где ещё ребятами проводили время. От церкви начиналась моя родная Ново-прогонная улица. Ближе к её концу стоял наш небольшой старенький дом, совсем не изменившийся. Когда я остановился у дома, вышли соседи, узнавшие меня. Я представил Гульмину, как жену. Одна из них мне шепнула: «Хорошенькая»! Тут же мне рассказали о моих друзьях, никого из них не было, кроме Герки, брата моей бывшей возлюбленной. Пошли к нему, оказалось, он живёт один и, тут же, пригласил нас к себе в дом. Вскоре наступил вечер и Гера повёл нас в небольшой чулан с одной кроватью, чтобы мы устроились для ночлега. Мы же были муж и жена. Здесь прошла наша первая ночь вместе в одной кровати. Конечно, мы почти не спали. Впервые мы раздетые лежали вместе и наслаждались этим, целуясь, и обнимая друг друга. На мои призывы к настоящей любви Гуля не откликалась. Она разрешала делать всё, кроме запретного, все наши члены участвовали в лобызаниях. Я даже не мыслил о насилие, хотя от этого отделяло одно движение. Всю ночь мы занимались имитацией любви. Измучив друг друга, под утро, обессиленные,  заснули. Гуля стойко продержалась, не уронив себя. Я же был так близок к своей мечте, но не мог переступить тоже через себя, тем более помня о том, что брат жены моего двоюродного брата осуждён за изнасилование на двадцать пять лет. Конечно, у меня наступало разочарование её стойкостью и вкрадывалось подозрение, что она меня не любит, а хочет только выйти замуж, ведь ей уже много лет для девочки. Я не понимал, как можно любя, быть такой упрямой. Я же, не помышлял о новой женитьбе, у меня ведь был сын, и я не хотел его совсем потерять.

 Дальше события развиваются так как будто мне дали знать, что пора кончать нашу ссору с женой, и нужно освободиться от чар Гульмины.
Квартиры.

Хрущёвское время знаменовалось тем, что многие москвичи стали получать новые квартиры. Мои знакомые и родственники переезжали в новые районы-новостройки. Дошла очередь и до нас. Нашу квартиру решили использовать под детский сад. Жильцов постепенно выселяли в новые квартиры. Наконец, мы последние остались в огромной квартире. Напоследок, мы устраивали вечеринки, используя все пустые комнаты. В одной комнате была столовая, в другой зал для танцев, в третьей была курительная. В ней мы поставили два наших мягких кресла и журнальный столик, где лежала коробка с кубинскими сигарами, и стоял коньяк с рюмочками. Во время встреч с нашими друзьями, костяк которых состоял из Андрея, Витяя и Назы, мы радовались свободе и наслаждались возможности почувствовать себя совсем взрослыми и независимыми. Мы бродили по многочисленным комнатам, пили, танцевали, курили и любили, а среди нас уже бегал наш ребёнок Костя. Эти встречи оставили тёплые воспоминания о тех временах и об этой большой коммунальной квартире. Здесь родился мой сын, здесь прошли наши испытания верностью с Аллой, здесь появилась наша первая «собственность» - мебель: немецкий молодёжный гарнитур. Состоял он из кровати и шкафа, с синим покрытием, и красных в белую крапинку мягких кресел с круглым журнальным столиком. Отец подарил нам добротный немецкий книжный шкаф. Мы его набили книгами собраний сочинений различных авторов, которые нам приносили тогда домой, а мы только говорили, на что мы хотим подписаться. Основа коллекции наших книг осталась ещё с тех времён.

            Пришло время, и нам предложили на выбор две квартиры: одну у метро Профсоюзная, вторую, дальше в Зюзино. В Зюзино квартира была больше и казалась светлее. Я решил ехать в Зюзино, но взял с жены обещание, что мы купим обязательно машину, чтобы быстрее добираться до работы из этого далёкого района. Мои родители купили нам новую румынскую мебель, и мы зажили в новой квартире вместе с родителями жены. Когда я ходил по новому району, где мы теперь жили, казалось, что тут живут все счастливые люди. Приятно было видеть приветливые окна светлых блочных домов пятиэтажек. Когда же однажды, пришлось обходить по общественным делам квартиры, то пришлось ужаснуться бедности жителей, кроме светлых квартир у них подчас ничего не было. Наверно, все копили деньги на мебель и даже, иногда спали на полу. Теперь у нас появилось самое главное преимущество, рядом на расстоянии двухсот метров был прекрасный лес, где мы гуляли летом и катались на лыжах зимой. Пока я ездил в командировки я не очень ощущал большое расстояние до работы. Но когда командировки кончились, я ощутил всю «прелесть» дороги на работу. На работу я ездил очень долго, больше полутора часов, с четырьмя пересадком, на двух автобусах и в метро ещё с двумя пересадками. Но мы были счастливы!
Готовности.

Чем я только не занимался. Встала новая задача. Для ракеты важным параметром является её боеготовность. Боеготовность складывается из времени подготовки ракеты к пуску и пуску, в войсковых условиях эксплуатации. Если время пуска ракеты, во многом определяется временем работы аппаратуры в автоматическом режиме и практически не зависит от человеческого фактора, то есть некоторые операции выполняемые вручную боевым расчётом, и поэтому требовалось определить время отдельных операций и отработать слаженность действий расчёта. Общее время всех операций по подготовке ракеты к пуску и определяет боевую готовность. Практически, это техпроцесс, с хронометражем всех операций. Войсковой операцией являлась также стыковка боевой части к ракете, находящейся  на пусковой установке. Когда я был на полигоне в очередной раз, я собрал бригаду, и мы провели хронометраж операций по стыковке боевой части к ракете. При этом выяснили, что клеммное кольцо, которым скреплялся стык между ракетой и боевой частью, почти невозможно или очень затруднительно установить при нахождении ракеты  на пусковой установке. Тут же я понял, что требуется переделать этот стык для удобной стыковки боевой части. Когда я приехал в Москву, я сразу пошёл в кабинет  главного конструктора, и на моё счастье,  увидел там как раз тех конструкторов во главе с Болотиновым, которые были причастны к злополучному стыку. Объяснив главному, что я приехал с полигона, где занимался проверкой готовностей по стыковке боевой части, мы тут же приняли, без лишних формальностей, с моих слов, решение о доработке стыка и развороте клеммного кольца для удобной установки пироболтов его разделения. После этой доработки стыковка стала удобной. Через некоторое время, ко мне прислали молодого специалиста Соломонского, начавшего заниматься комплексными вопросами. Ему  было поручено вести работы по готовностям. Я с радостью передал всё, что у меня имелось по этому вопросу. Вскоре я убедился, что переданные мной дела, попали в хорошие руки, настолько серьёзно и скрупулёзно были систематизированы в виде сетевых графиков мои разрозненные материалы. Мне понравился этот грамотный и аккуратный парень.
             Смерть.

Мой отец после командировки в Новосибирскую область, стал часто болеть, и врачи не могли определить толком причины болезни. У отца был большой показатель, непонятного для меня слова РОЕ. Вскоре он ушёл на пенсию. Его наградили за труды значком победитель соцсоревнования МОМа. Смешно было представить моего полного, высокого отца с медленной походкой, победителем соцсоревнования. Болезнь прогрессировала, он стал попивать красные вина, типа портвейна, пил часто какую-то траву, но это, наверно, не помогало, а ещё больше усугубляло его  положение. Он стал выглядеть как паралитик, по крайней мере, очень изменилось выражение его лица, хотя он был в здравом уме, он почти не разговаривал или отвечал односложными словами. Вдруг родителям, также как и нам, предоставили новую квартиру, однокомнатную, почти рядом с нами тоже в Зюзино. Надо было видеть выражение лица моего отца, когда он приехал на новую квартиру. Это было выражение счастья и большого удивления. Широко раскрыв глаза, он не верил своему счастью. Ведь осуществилась его  мечта, пожить по-человечески. За это он безуспешно бился всю жизнь, а тут как с неба, свалился  божий дар. Весь наш дом, где жили родители, переселили в Зюзино. Переезд на новую квартиру оказался толчком к ещё большему ухудшению здоровья моего отца. Он уже не вставал с кресла, а мама кормила его как маленького с ложечки. Все движения его стали ещё медлительнее, он катастрофически терял вес, тело его стало покрываться болячками. Врачи дали направление в больницу. Я приехал к нему, чтобы помочь маме. Пришла машина из больницы, у санитаров не было даже носилок, тогда я взял отца на руки и легко со второго этажа отнёс его в машину. Раньше отец весил больше ста килограммов, а теперь я держал его на руках как малое дитя. Больше живого отца я не видел. Он скончался в больнице через несколько дней. Последним словом его было: «Вовка». Отец при жизни был нелюдимым человеком, и я не мог его часто понять. Когда я узнал о смерти, моё сердце оттаяло: «Значит, он обо мне думал», звучало во мне. Похороны проходили на Донском кладбище, на них пришли родственники мамы и её сотрудники, помогавшие в организации похорон. Прощание, я поцеловал холодный как мрамор лоб отца. Ощущение какой-то бессмыслицы. Вдруг появляется Алла с букетом цветов, демонстративно раскладывает цветы вокруг отца и гордо уходит. В моей душе мои обиды, и злость в первый момент, сменяются на чувства признательности за её поступок, и даже гордости за неё. Она показала, что нас всё-таки связывала тонкая ниточка любви, и она не хотела отрубать все концы, могущие нас примирить. Несмотря на негативное её отношения к моим родителям, она всё-таки пришла выполнить свой долг. Мне стало больно, что мы не вместе, зашевелилось первое сомнение. Мне стыдно также, что в суете, я не придавал особого значения ритуальным обычаям, и считал их каким то лицемерным деянием. Я только значительно позже увидел и поклонился урне с прахом отца, находящимся в настенном колумбарии в подвале Донского кладбища.
Примирение.

Случилось опять несчастье. Когда я в очередной раз был на полигоне, мой сын Костя на даче выпал на землю из окна и сломал себе руку. Окно было не закрыто на щеколду, и когда он облокотился на стекло, оно распахнулось. Меня как будто ударили по голове. Узнав это, я решил разорвать свои цепи. Для этого мне нужно было сделать так, чтобы Гуля меня возненавидела и поняла бы, как безнадёжна наша любовь. Возвращаясь с полигона, я опять остался ночевать у Гули и, выбрав момент, как вор, забрал у неё из ящика шкафа пачку моих писем к ней. Теперь она поймёт, что всё кончено, но сам сказать ей прямо об этом я не мог. Мы распростились, я понимал навсегда.

            В Москве, я поехал на дачу, чтобы навестить сына. Смирив свою гордыню, я приготовился принять удар разных упрёков Аллы. Она умела это делать, а я никогда не мог, да и не хотел вступать ней в споры. Она всегда была права. На даче я увидел сына с гипсом на руке и свою Аллу. Она меня встретила спокойно, рассказала историю о том, что произошло с сыном. Рассказала, как она вправляла ему руку, а он истошно орал, что рука оторвётся. Рассказала, как потом в больнице накладывали гипс. За время, когда я не видел Аллу, она очень изменилась, вероятно, наша ссора очень подействовала на неё.  Мне казалось, что она стала несчастная, обиженная. Передо мной была худенькая женщина, даже её ножки похудели0 и у меня возникла жалость к тихой, страдавшей из-за меня жене.    Без упрёков и лишних слов мы остались вдвоём, я достал свой напряжённый «нефрит», показал его жене, и мы помирились в кровати.

            Всё-таки, мне пришлось ещё раз встретиться с Гульминой несколько позже. Она мне позвонила и сказала, что приехала в Москву и остановилась в гостинице Турист недалеко от моей работы. Я поехал к ней. В номере она была одна, и мы долго не могли оторваться друг от друга. Она напоследок не решилась на соблазнение, но всё же достала мой нефрит и хотела взять его в рот, чего она никогда не делала. Я сказал: «Никогда этого не делай!»  Чувства опять нахлынули, но я помнил о своём твёрдом решении не разрушать семью. Потом мы объяснились с ней о моих письмах, а она мне сказала, что собирается выйти замуж за врача из Полтавы и уехать с ним. Она его выбрала потому, что его нефрит больше моего. Потом я узнал, что она вышла замуж, и у них родился сын Серёжа.
Дождевание.

Подходили к концу лётные испытания ракеты «Темп-С». Военные потребовали в заключение, провести проверку ракеты, в вертикальном положение, дождеванием. Директор согласился.  Началась подготовка этого процесса. Проверялись все места, куда могла попасть вода. Стоя рядом с директором, и наблюдая за работами, я довольно смело сказал ему, а не послать ли лучше военных подальше и не делать дождевание перед пуском. Директор довольно резко послал меня на три буквы, говоря мне: «Ты ничего не понимаешь»! Было впечатление, что он боится любого осложнения, и было даже обидно за его уступчивость. Его установка «ложиться» под военных не вязалась с практикой других известных главных конструкторов жидкостных ракет. Там военным давали то, что получалось, а потом на первых порах, случались аварии с большими последующими затратами на доработки. Но это было связано с необходимостью скорее оснастить армию ядерным оружием. В нашем случае, к молодой, ещё мало отличившейся фирме, военные стремились проявить максимальную требовательность, для обеспечения заданных тактико-технических характеристик. В дальнейшем, внимание к требованиям военных позволили нам создавать отличные ракеты. Директор был прав. Мне казалось, что военные придираются к нашей, такой замечательной ракете. После пробного дождевания, в отсеке обнаружили росу от перепада температур и директор вместе с Витковским и Астаховым сделали эскизы, изготовили и установили на ракету детали устройства, обеспечивающего дренаж внутренней полости отсека с атмосферой. Дождевание прошло успешно. А вот Витковский, приехав в Москву, получил повышение по службе за проявленную оперативность при дождевании.
Венец - делу конец.

 Все пожелания военных всё время выполнялись, вероятно, из-за страха испортить с ними отношения, перед заключительным этапом - принятием комплекса на вооружение. Обстановка перед этим событием военными напрягалась. Несмотря на положительные результаты испытаний, военные готовили кучи замечаний, часто надуманных, чтобы доказать несостоятельность комплекса. Запомнилось как, мною уважаемый, Долгов ругался по поводу боеготовности и управления аппаратурой. Казаков по ракете тоже готовил вопросы.  Инберг готовил разгромный доклад на Госкомиссии. Наступил день заседания государственной комиссии. Войсковая часть подготовилась, чтобы зарубить комплекс. Команды шли от Вознюка. В это время директор позвонил Устинову и рассказал ему про сложившуюся ситуацию. Произошло «чудо», через некоторое время от Вознюка пришла команда: наоборот, скорее принять комплекс на вооружение. В спешке военные подправили тексты своих выступлений и решением Госкомиссии Темп-С после проведения двадцати девяти пусков был принят на вооружение. Промышленность торжествовала!

Мне пришлось участвовать в написании отчёта Госкомиссии. Здесь я впервые столкнулся с Борисом Наумычем в деле. Тогда он оставил о себе хорошее впечатление, очень чётко отрабатывая формулировки отчёта, в отличие от моих начальников Нефёдина и Смирнова сидевших надо  мной и водивших моей рукой, но сами, не желавшие брать в руки ручки. Наумыч быстро соображал, и сам писал отдельные выводы красивым чётким почерком. Мне не нравилось, что мои начальники не умеют сами писать, и я иногда взбрыкивал, как они обо мне говорили. Между нами пробежала как будто чёрная кошка. Когда вышло постановление о принятие комплекса Темп-С на вооружение, многих наших сотрудников представили к правительственным наградам, Себя в списках на награждение я не нашёл. Меня удивило, что даже молодой Соломонский был награждён медалью. Ему, в своё время, я передал материалы по обеспечению боевых готовностей, отрабатывавшихся мной на полигоне, Я пошёл к Наумычу и спросил, почему меня не наградили. Наумыч сказал: «Ты же получил за кабель – мачту». Он имел ввиду изобретение по кабель мачте, оформленное Шлангом с кампанией. В него меня тоже не включили. Я оказался между двух лагерей. Не в той команде. Противостояние между Наумычем и Шлангом только начиналось. Пока я был на полигоне, меня обделили. Я чувствовал себя обкраденным. Я понял не важно как работаешь, важно, кто распределяет, и кому служишь. Это было первое моё разочарование. Я понял, что справедливости нет, а приспосабливаться я не умел и не хотел. Пушкинское изречение: «Береги честь смолоду», стояло передо мной, зато многие начальники стали лауреатами ленинской премии. Им было не до меня, маленькой сошки.

 
      Полёт.      
       Начало.

Чтобы понять ситуацию накануне появления проекта Темп-2С, необходимо вспомнить о конкурирующих лагерях и расстановке сил. Когда в институте появился Борис Наумыч из министерства, его поначалу серьёзно никто не воспринимал, в то же время, отдавая должное его чиновничьим навыкам. Он прекрасно разбирался в бюрократических вопросах, помнил наизусть все постановления, приказы и другие важные документы, которые не желали знать и не знали люди техники. Они даже презирали вопросы, не связанные с решением технических вопросов. Когда я встречался с ведущими специалистами, в неформальной обстановке, я слышал отрицательные отзывы о конструкторских способностях Наумыча, как будто все были настроены против него. Это была какая-то фобия. Особенно, у него не сложились отношения со Шлангом. Шланг полный мужчина, с причёской под ёжика, прекрасный конструктор с нестандартным мышлением, был возмутителем спокойствия проектных служб, предлагая новаторские решения в конструкцию узлов ракеты. Он раньше работал с директором, и тот переманил его к себе. Характер у Шланга был лидерский, и он, как танк, искал нерешённые вопросы, возглавляя группы единомышленников по их решению. Так было при создании кабель мачты для ракеты Темп-С, намного повысившей её надёжность. Так случилось и сейчас, когда пришлось «спасать» новую ракету, разработанную проектной службой во главе с Хромом. Его,  как-то в метро, когда мы ехали домой, заядлый конструктор Ефимов, учившийся с ним в ВУЗе,  причислил, презрительно, к «мастурбаторам», потому, что тот тяготел к бумажной, аналитической работе. Новую ракету предложили сделать, казалось, очень просто. К трёх ступенчатой ракете, межконтинентальной дальности, спереди пристроили управляющий двигатель с большим временем работы и четырьмя уголковыми поворотными соплами для управления ракетой во время работы второй и третьей ступеней. Как красиво: на двигателе первой ступени были применены четыре сопла, с уже отработанными органами управления – дефлекторами, а на двигателях второй и третьей ступеней стояло по одному соплу без органов управления. Красиво, то красиво, но только возникало много трудностей с созданием большого управляющего двигателя и обеспечением дальности полёта ракеты. Секретарь партбюро Якубова даже собирала партийное собрание, на котором был осуждён Хром, заведший разработку в тупик. Шланг, Галактионский, Король в содружестве с двигателистами доказали, что если установить на второй и третьей ступени органы управления с впрыском в сопло жидкости, вместо управляющего двигателя, возникшие проблемы снимаются. Предложения были приняты. Через некоторое время, Хром, обиженный, ушёл работать в ВПК. Туда его пригласил Осадчий.

Незадолго до этого Шланг, будучи с Наумычем в командировке в Капъяре, подвыпив с ним, прямо ему сказал, что тот ничего не понимает в технике и в ракетах. Они поссорились, и навсегда. В то время Шланг был заместителем у Наумыча. После этой ссоры, Наумыч отключил Шланга от дел, он просто не направлял ни одного документа ему. Шланг скучал без дела и брался самостоятельно искать нерешённые вопросы по конструкции ракеты вместе с поддерживавшими его технарями. Образовалось два, противостоящих, лагеря. Официальный, с браздами правления, во главе с Наумычем.  И оппозиционный, во главе со  Шлангом, поддерживаемый директором и старыми сотрудниками, для конкуренции с официальном блоком. Я, оказался и там, и там, но Наумыч не верил мне. Он, при случае, меня поддевал, показывая, что он начальник. У него, наверно, был комплекс неполноценности, и он во всём старался самоутвердиться. А может быть, он чувствовал свою ничтожность. Во всяком случае, он применял не джентльменские способы борьбы за власть. Он был закоренелым интриганом, ловко лавируя между директором и министерством, набирая себе молодых сторонников. Взаимоотношения Наумыча и  Шланга выносились для рассмотрения на партийные собрания,  но несмотря на внешнюю поддержку директором Шланга, положение не менялось. Может быть, директора устраивала такая ситуация, знавшего и боявшегося не дипломатичности Шланга. Когда же Шланг пытался поговорить с директором по-свойски, директор ставил его на место, говоря, что он теперь находится на другом уровне, и на откровения не шёл. Я понял, что есть личности – это Шланг и есть только начальники - это Наумыч.

Наумыч, постепенно показывал зубы. Войдя в экспертный совет по изобретательству, он стал «зарубать» все заявки на изобретения, в которые его не включали. Вообще, если в заявку не включали руководство, то шансов на получение свидетельства на изобретение и в последующем денег за внедрение, было мало. По институту быстро прошла эта весть и, как по команде, все стали включать Наумыча в заявки. Наумыч стал регулировать вопросы включения директора в заявки, якобы заботясь о его интересах, для своего оправдания. Через небольшой промежуток времени он стал заслуженным изобретателем. Первый раз обо всём этом я узнал от Смирнова, много изобретавшего. В то время мы много изобретали, на самые разнообразные темы, не всегда успешно, из-за долгой переписки и волокиты. Мы, конечно, возмущались позицией Наумыча, зная его полную неспособность к изобретательству, потому что он даже чертежи не умел читать, и я часто убеждался в этом, объясняя ему какой-то технический вопрос, иллюстрируя его рисунком чертежа. Мы мечтали, о том, чтобы можно было где-то быстро  регистрировать идеи, чтобы было ясно, кто является автором. Идеи расползались и их воровали. Авторами  часто становились те, кто умел быстрее оформить заявку. Заявки обрастали большим количеством участников, часто непричастных. Простая идея регистрации изобретений, рождённая в американском свободном обществе, обросла в нашем феодальном обществе таким количеством бюрократических формальностей, что превращалась в долгое мучение. Те, кто оформлял заявки, знают это. Вместо творчества, изобретатель должен заниматься нудной, долгой рутинной работой. В общем, «всё уходит в гудок»!
                Изобретательство.

Первое своё «изобретение» я придумал в первые годы работы, начитавшись американской информации о проведении испытаний ракет и возможности не санкционированного запуска пиропатронов двигателей твёрдого топлива. Мы, в то время не задумывались над этим вопросом. Задача была, как сделать ракету Темп, а я решил подать своё решение в виде рацпредложения. Мой пиропатрон «отпирался» подачей сжатого воздуха, убирая поршень, перекрывавший канал для выхода форса пламени. Собралась комиссия во главе с Лифшицем, который резюмировал, что предложение «тянет» на изобретение. Это не рацпредложение. Поэтому его отклонили, предложив оформить изобретение. Я тогда ещё не умел оформлять изобретения и решил не тратить время, сочтя его бесперспективным. Через много лет спустя, без предохранительных пиропатронов не обходится ни одна ракета. Только вместо сжатого воздуха, часто применявшегося в жидкостных ракетах, теперь стали тоже применять сжатые газы, только от пиропатронов. Потом мне почему-то начал часто снится по ночам сон, с плоским сопловым блоком как у малых реактивных снарядов, но у него было множество сопел, а между соплами размещались газовые рули для создания управляющих сил. Этот сон я очень явственно видел в цветном виде, с истекающими струями газа. Когда я просыпался, я понимал, что такой сопловой блок, будет тяжёлым и с большими потерями импульса тяги. Но всё же, где-то засела мысль, что появятся новые материалы и вдруг удастся создать такой двигатель, он станет коротким с высокой степенью заполнения топливом. Грёзы молодости прошли, и развитие двигателей пошло дальше эволюционным путём по научным принципам.

Первая же оформленная заявка на изобретение мной была подана на «обнуление» тяги двигателя для ракеты Темп-С. Предлагалось радиальные окна на корпусе двигателя второй ступени, вырубаемые детонирующими зарядами, использовать после их вырубки для создания осевой силы, тем самым отпадала бы необходимость в тормозных двигателях. Каково же было разочарование, когда пришёл ответ, что нечто подобное уже изобретено американцами.

Период между завершением лётных испытаний Темп-С и началом лётных испытаний Темпа-2С прошёл под знаком поисков и изобретений. Институт как бы переваривал опыт прошлых лет и настраивался в будущее. В это время стихийно складывались творческие коллективы. Весь отдел во главе с Галактионовским принимал посильное участие в изобретательстве, часто помогая Шлангу в его различных изысканиях. Тогда были заложены многие идеи впоследствии внедрённые в ракетные комплексы. Так Шланг организовал проработку порохового аккумулятора давления для быстрого выдавливания жидкости в гидроцилиндр, с целью ускоренного подъёма ракеты в вертикальное положение. Затем была проработана идея эксплуатации подвижного комплекса, для его скрытия в домиках, замаскированных под свинарники, тем более, что в армии практиковалось выращивание свиней военными для своих нужд, совмещая это с боевыми дежурствами. Зорчев как-то пришёл и рассказал, что вместе с людьми от Колесова, он подаёт заявку на изобретение «горизонтального прицеливания» ракеты, находящейся в боевом дежурстве на пусковой установке. Это предложение позволяло наводить оси гироскопов системы управления на заданную цель в горизонтальном положении, упрощая процесс пуска ракеты.

Вместе с директором были проведены работы и оформлены соответствующие изобретения по возможности размещения наших ракет на дне сибирских рек и прибрежного шельфа. Для изучения этих вопросов я ездил в Арктический институт в Ленинград, и мне там даже предложили поучаствовать в арктической экспедиции с облётом сибирских рек во время ледохода. Директор согласился с моей командировкой. Когда же  я увидел фотографию выброшенной на берег льдиной во время ледохода, которая была выше дома стоящего на берегу, мне стало всё ясно. В реках создавались мощные торосы, которые можно было ликвидировать только с помощью мощных взрывов. Я никуда не поехал, и мы ограничились получением только свидетельств об изобретениях: специальных домкратов с заглублением их с помощью турбобуров и устройств для сбрасывания льда при проведении пуска.

 Далее по поручению директора мы, как выпускники МАИ, с Галактионовским стали прорабатывать вопрос о возможности использовать в новой ракете реактивного авиационного двигателя вместо первой ступени. Поездка в ЦАГИ разбила все наши надежды. Этот проект потребовал бы таких больших воздухозаборников, что делало идею нереальной.

Ещё одним увлечением директора было желание создать гусеничную пусковую установку, но на мягком ходу, используя резиновые надувные элементы. В народе её называли «самотопом». В этой работе участвовал и мой приятель Москавчук. Был проведён большой объём работ, который в конце концов закончился изготовлением демонстрационного макета «самотопа», но не больше.

 Надо сказать, что директор давно тяготел к проблеме вездеходности. В своё время он изобрёл «воздушную подушку» и использовал её для посадки самолёта. Об этом он рассказал, когда к нему приехали энтузиасты «воздушной подушки», по-моему, из Перми. Они в его кабинете показывали  нам кинофильм по испытаниям автомобиля на воздушной подушке, с колёсами для движения. Эта машина могла ходить по пахотному полю.

Почему я это всё рассказываю? Только для того, чтобы показать атмосферу того времени. Например, когда мы узнали, что выдан патент на карандаш, у которого отсутствует задняя часть грифеля для его экономии, (ведь «огрызок» выбрасывают), мы тут же придумали аналогичное изобретение: Мыло с вкладышем внутри из дешёвого материала, типа картона. Потом оказалось, что такое мыло изобрели немцы, ещё в тридцатых годах.

Потом мы со Смирновым больше года изобретали, сперва, стерео кино камеру, а потом стерео телевидение. Для этого предлагалось в два раза увеличить частоту показа видео изображения и надевать специальные очки, синхронизированные с телевизором, в которых по очереди затемнялись поляризованные стёкла. Когда из патентной службы нам прислали из учебника рисунок кино плёнки, где стерео кадры размещались не параллельно, а последовательно, как мы и предлагали, мы не стали больше бороться, а зря. Жалко было тратить время на переписку.

Я уже рассказывал, как мы придумали двух режимный шаровой двигатель для компенсации всегда недостающей дальности стрельбы ракеты, а также для обеспечения необходимых маневров при отделении боевых блоков и ложных целей. На него мы в компании почти со всем отделом и директором получили авторское свидетельство на изобретение №51453 и стали искать варианты его использования. Так родилось предложение, оформленное в виде плакатного чертежа на ватмане, раскрашенного у художников. Суть его состояла в том, чтобы спереди ракеты размещался приборный отсек системы управления с окном для уточнения положения ракеты по звёздам системы астрокоррекции. Предполагалось, развороты боевой ступени проводить на режиме малой тяги, а доведение боевого блока до необходимой скорости на режиме большой тяги. Такие режимы обеспечивали повышенную точность. Конечно, в то время это была несбыточная мечта и существовала она  как прожект.

Но всё же. В то время Комиссарский часто к нам приезжал и, встречая того, кого он знал из исполнителей, вступал в полемику по поводу обеспечения дальности ракеты. Как говорил незабвенный Смирнов, его интересовала «Д Ю по Д Т», то есть приращение дальности в зависимости от снижения одного килограмма веса по ступеням. В то время ведущим конструктором по Темпу–2С был Галактионский, а я был его заместителем. Комиссарский встретив Галактионского, напал на него, обвиняя, что он недостаточно занимается вопросами обеспечения дальности ракеты. Чтобы как-то защитить честь мундира, мы принесли плакат с нашим предложением по применению шарового двигателя. Когда же рассказали Комиссарскому свои решения, он призадумался, а потом, сказав, что ваш двигатель взорвётся, ушёл. Наверно, он решил, что мы не дремлем, и успокоился. На этом эта история закончилась, но идея не умерла и только через много лет воплощается в жизнь для другой ракеты.

 
Сетевые графики.

Появилась новая панацея, система ПЕРТ, способная спасти неорганизованное хозяйство страны, подкинутая нам американцами, в виде сетевых графиков. Нужно было найти начальника для сектора сетевого планирования и управления (СПУ) в нашем институте. Познакомившись с азами применения сетевых графиков, я загорелся этой идеей. Наконец, установится научно обоснованный порядок, без свойственного тогда волюнтаризма в назначении сроков проведения работ. Для меня всегда была загадка, как можно было выпускать графики утверждённые Комиссией по военно-промышленным вопросам, которые никогда не выполнялись. Фактически графики определяли только объём работ, а сроки все выколачивали из исполнителей как могли. Я решил взяться за внедрение новой системы управления с помощью сетевых графиков, чтобы навести порядок в мутном и непонятном для меня деле планирования работ. Ну и конечно, немаловажным фактором для меня было повышение зарплаты, всегда нехватавшей. Так я стал начальником сектора.

Теперь предстояло научить весь институт, основным понятиям по разработке сетевых графиков. Я организовал занятия во всех заинтересованных службах. Мне приходилось разъяснять умудрённым, опытным в технике людям понятия, которые я сам только, что узнал и испытывал трудности в объяснениях вопросов, которыми иногда меня ставили в тупик. В конце концов, мы вместе все освоили эту не премудрую науку, и все приступили к составлению сетевых графиков применительно к нашей тематике. Что такое сетевой график? Это цепь событий и работ, увязанных между собой связями. Получается сеть, с началом, например, решением о начале работы, которая разрастается, разветвляется на множество отдельных работ и событий. Затем сеть сужается и заканчивается последним событием, целью всей работы. Поскольку каждая работа может быть оценена временем и другими параметрами, представляется возможным определить общее время работы, которое определяется критическим путём. Знание критического пути, в данное время, позволяет управлять работой, сосредотачивая усилия на работах критического пути, и маневрируя ресурсами работ не критических путей.

Колычев, работавший ранее на радиоэлектронной фирме, где раньше нас  приступили к освоению сетевых графиков, подсказал, что надо сделать стенд для отображения сетевого графика. Он помог в изготовлении этого стенда в нашем производстве и покупке стрелок и событий, сделанных из металла с магнитами, на его бывшей фирме. Стенд, представлял из себя, металлическую,  большую панель, покрытую молотковой эмалью, закреплённую по всей площади, одной из стен комнаты сектора. На этой панели выкладывался сетевой график, с помощью магнитных стрелок и событий, на которых отображались наименования каждого события. Наш большой график, который у нас получался, требовал больших затрат труда, выглядел как что-то совершенно заумное и непонятное, но красиво смотрелся высвечивая разные пути разноцветными стрелками. Я понял, что из этого стенда ничего у нас не получится, но пригласил директора посмотреть на него. Директор посмотрел, ничего не понял, не увидел даже наименований событий и больше даже не вспоминал про эту игрушку. Стенд, как памятник, ещё долго стоял, пока его не разобрали, а магниты не растащили на браслеты, якобы для снижения давления.

 Конечно, расчёт сетевых графиков, имеющих множество работ, нужно проводить с помощью ЭВМ, чтобы отслеживать меняющуюся ситуацию. Министр создал НИИ в отрасли. Директором стал математик, разработавший программу расчёта сетевого графика на полторы тысячи событий. Весь НИИ состоял из директора с секретарём и нескольких «специалистов» кураторов. Практической помощи от этого НИИ мы не получали, кроме примитивной программы для ЭВМ. Говорили мне потом, что этот директор от такой работы спился. Наш вычислительный центр приступил к освоению его программы. Все службы института по приказу  осваивают и составляют, непонятные пока для них, сетевые графики. Все «пищат», но делают! Первым опытом стал сетевой график подготовки и пуска на полигоне испытательного ракетного снаряда (ИРС) ракеты Темп-2С. График получился небольшой, и первый опыт с учётом его расчёта на ЭВМ прошёл успешно. Точно, в определённый графиком срок, провели пуск ИРСа.

Министр лично контролировал ход работ по Темпу-2С. Намечался его приезд в институт, поэтому он потребовал, чтобы к его приезду были бы составлены сетевые графики работ по теме. Время на серьёзное и правильное составление графиков с привлечением служб института было мало, и чтобы всё-таки выполнить приказ, мы решили своими силами сектора сделать графики. Жуков и Мышалов, мои сотрудники, начертили на кальках несколько графиков работ по отработке основных двигателей и обеспечению пуска первой ракеты. На совещание с министром в кабинете директора развесили пять длинных листов синек, испещрённых кружочками-событиями и стрелками-работами между ними. Определены были и критические пути. Под нашими синьками висели плакаты ракеты и двигателей. Директор доложил о состоянии работ, иногда, указкой показывая в направлении наших графиков. Министр с удивлением посматривал тоже иногда в сторону графиков, но ни одного вопроса по ним не задал, как будто он их не видел и не просил их составлять.

Увидев реакцию министра на сетевые графики, Галактионский предложил сделать укрупнённый сетевой график или генеральный, в котором определялись бы ключевые события и работы по созданию ракетного комплекса Темп-2С. На большом листе ватмана «нарисовали» линейный график с кружочками и стрелками, назвали его сетевым. График сделали красивым, с применением красного цвета и даже небольших картинок, а каждый пуск был отмечен красным флагом. Получился красивый, наглядный и понятный псевдо сетевой график. Вскоре состоялся визит к начальнику главка нашего министерства с графиком. График повесили на стену в кабинете начальника, и меня директор попросил его доложить. Я стал докладывать, делая упор на то, что для обеспечения события – «первый пуск ракеты», необходимо обеспечить свершение предыдущих событий сети. Начальство не адекватно реагировало. Директор не утерпел, встал и доходчиво стал объяснять: - «Прежде чем делать ракету для пуска, необходимо провести определённый объём наземной отработки систем и узлов, для обеспечения надёжности. Это требует определённого времени». Первая обкатка графика состоялась.

В то время руководство полагало, чтобы ускорить работы по созданию ракеты, а это требовала международная обстановка, надо всеми силами изготовить ракету для первого пуска. Так поступал Королёв и другие главные конструктора, заставляя смежников ускорять свои работы. Получалась такая ситуация: ракета уже готова, а система управления и другие системы запаздывали. Когда же появлялись все системы, приходилось дорабатывать ракету. Это кажущееся ускорение негативно сказывалось на надёжности и на количестве материальной части, в угоду загрузке мощностей завода. Главное было пустить, а уж потом разбираться. Это часто приводило, и приводит до сих пор к аварийным пускам.

Далее предстояло утвердить график у министра на совещании, которое намечено провести у Пилюгина. Пилюгину показали график у нас в институте накануне совещания. К вечеру решили график отправлять на фирму к Пилюгину. Был конец рабочего дня, и я вызвался доставить его на своей машине, учитывая, что я жил недалеко от этой фирмы. Договорились, и Пилюгин позвонил к своему секретарю - дежурному и сказал: «Сейчас приедет Жигунов на Жопорожце с документами для совещания, пропустите его и обеспечьте приём документов».

 Директор очень удивился и сказал мне: « Я не думал, что ты такой богатый, у тебя есть машина». Я промолчал, а про себя подумал: «Ничего себе богатство»?

Время было позднее и вместо секретаря нашего директора сидел ночной дежурный, из бывших гебистов. Через него я оформил документы, взял большой упакованный плакат и с сопровождающим пошёл садиться в свою машину. Потом подумал, зачем я буду гонять сопровождающего меня парня, туда и обратно. Я его отпустил, а сам поехал один. Мне же всё равно ехать по дороге домой. Быстро поехал по вечерней Москве, но когда стал проезжать мимо американского посольства и далее по туннелю на Садовом кольце, в меня вдруг вселилась тревога: а что будет, если случится, что ни будь со мной или с машиной? Отогнав эти мысли, я надавил на газ и поехал ещё быстрее. Подъехал к проходной института, где меня тут же пропустили внутрь, и я подъехал к инженерному корпусу, где располагался секретный отдел. Там быстро сдал свои документы. Через десять минут я был уже дома. На следующий день, с утра моя машина уже стояла у корпуса, где располагался кабинет Пилюгина. Потом за ней по очереди встали машины директора, заместителя министра и самого министра. Зрелище комичное, но совещание прошло успешно, и наш генеральный график был утверждён, хотя министр был несколько смущён, что всё уже было решено без него. Обратно график доставили позже.

Когда я появился в институте, меня ждал сюрприз. Ночной дежурный по институту или ночной директор, как их называют, «накатал на меня телегу», о том, что я нарушил порядок доставки секретных документов, поехав на своей машине, да ещё один. Я удивился, вместо благодарности, я получил по морде. Я же действовал с ведома руководства. Пошёл к Наумычу. Тот сказал, чтобы я поговорил с главным режимщиком Соколом. Конечно, я заподозрил Наумыча в очередной козне, ему ничего не стоило остановить эту кляузу, но делу был дан ход. Сокол, бывший полковник, очень разумный человек, сказал мне, чтобы я написал объяснительную записку, обосновав свой поступок моим рвением по безусловному выполнению задания. Я так и написал, и от меня отстали.

Заодно, Сокол мне рассказа пример из его жизни. Однажды к нему пришёл бдительный работник режима с бутылкой вина и стаканами, которые тот изъял с места преступления, с жалобой на пьяниц. Сокол его спросил: «Покажи, как они пили»? и придвинул к жалобщику бутылку и стакан.  Тот не задумываясь, налил в стакан вина и выпил, и тогда только понял подвох. На работе же нельзя пить. Сокол был умница, его все уважали, и я надеялся, что дело будет замято.

Значительно позже я узнал от своего приятеля по автомобильным делам и отдыху,  Ешкина, который был близок к режимным службам, что дело просто так не замяли, а была проведена тщательная проверка моего поступка. Спасло меня то, что когда устроили следственный эксперимент по поездке от нашего института до фирмы Пилюгина на время, то оказалось, что я ехал на своём Запорожце значительно быстрее, чем получалось у них на «Волге». Значит, я нигде не мог задержаться и совершить какой-то шпионский акт. Когда я сказал на это Ешкину: «Ну и чёрные души, как они могли меня даже заподозрить»! Он мне ответил: «Володя, они же уверены, что борются с врагами народа».  То есть, все мы потенциальные, подозреваемые враги народа, подумал я.

Важным событием для меня стала поездка в Миасс на фирму Макеева, где довольно серьёзно была поставлена работа по сетевым графикам. Поехали мы вдвоём с Беловзоровой. Миасс нас встретил контрастом деревянных домишек старого города, стоящих на берегу большого озера Тургояк и современного города. Мы поселились в многоэтажной, современной гостинице с рестораном. Потом, по длинной дорожке из бетонных плит дошли до предприятия. Здесь я познакомился с, уже давно работающей, системой сетевого планирования и управления. Каждой проводимой работе, присваивался номер. На отдельной карте из отделов информация о работе поступала для расчёта общего графика на ЭВМ. Результаты расчётов анализировались для принятия управляющих решений на различных уровнях. Для управления заказом в целом на высшем уровне, в Москве была организована Оперативная Руководящая Группа (ОРГ), с большими полномочиями, состоящая из заместителей министров основных отраслей, занятых разработкой заказа. Регулярно группа специалистов готовила красочный график хода работ по заказу, для рассмотрения на ОРГ, «чтобы даже ослу было бы всё понятно», как мне тут говорили. Работа здесь была поставлена солидно с большим размахом, многие специалисты были старше меня. Кроме оперативной работы, проводились исследования с помощью сетевых моделей по улучшению организации работ. Я был доволен полученной информацией, но вместе с тем, я понимал насколько кустарно и узко, без размаха ведётся работа у нас. Скрасило наше пребывание в Миассе посещение ресторана и поход на озеро Тургояк. В ресторане мы с Беловзоровой хорошо выпили и закусили. Потом весь вечер с удовольствием танцевали, хотя я боялся перейти грань и дать повод для сплетен. Беловзорова была старше меня, и не в моём вкусе, но она была умница, мы всегда находили с ней общий язык. Про неё ходили разные слухи, но я в них не верил. Директор, её ещё молодую приметил и говорил: «Дайте мне в помощь одну Беловзорову и она справится с работой всего планового отдела». Так потом и было.

Озеро Тургояк, окружённое таёжными и скалистыми берегами с чистейшей, прозрачной водой, в которой голубизной светилось небо, притягивало к себе и создавало хорошее настроение. Мы с удовольствием ходили и прыгали по камням на его берегу, наслаждаясь открывающимися красотами местных пейзажей. Дышали полной грудью свежим, как бы морским воздухом. Мы на лодке заплывали на самую середину озера и даже пили там прозрачную воду. Напитавшись новой информацией и необыкновенной энергией воды озера и природы, мы из Миасса  уехали в Москву.

Наступило время выпуска эскизного проекта Темпа-2С с новыми характеристиками и новым смежником по системе управления. Пилюгин реализовал нашу идею и сделал приборный отсек герметичным, выбросив герметичные корпуса отдельных приборов, снизив общий вес приборного отсека. Лунёв стал душой этого проекта.  На боевой ступени применены четыре вращающихся двигателя с двумя соплами обеспечивающими однократный реверс тяги, родившиеся, как более реальная альтернатива проектного отдела во главе с Васильевым, нашему шаровому доводочному двигателю. Эти двигатели обеспечивали наведения на цель боевой части и специальных средств прорыва противоракетной обороны противника. Идею развоза боевых блоков и теоретическое обоснование этого привнёс выпускник МАИ Жирухин. Двигатели второй и третьей ступеней в своих корпусах имели в районе задних днищ топливо с низкой температурой горения, откуда «холодный» газ через четыре трубы с системой регулирования вдувался в закритическую область сопел, создавая управляющие силы. Регулирование расхода газа производилось вращающейся заслонкой из тугоплавкого материала, которая называлась сапожок. Много сил этим вопросам отдавали Берг, Корнил и Павлов. Между ступенями впервые были применены сбрасываемые отсеки, рубившиеся на четыре сектора специальными детонирующими зарядами. Это стало возможным благодаря энтузиазму и упорству Ефимова, отдавшего все свои силы, а потом и жизнь этому. Конечно, во всех этих новшествах была заложена воля директора. Контейнер для обеспечения температурного режима зарядов двигателей и ракеты в целом, под руководством Карпенко стал круглым и одновременно он обеспечивал «миномётный» старт ракеты, с помощью двух пороховых аккумуляторов давления (ПАД). Миномётный старт уже «работал» у Янгеля. ПАДами занялся Тарасов. Горизонтальное прицеливание, при нахождении пусковой установки на боевом дежурстве с горизонтальным положением контейнера с ракетой, впервые было применено на Темп-2С. Комплексом в целом занялся Виноградин с Соломонским Львом. Всё было ново в проекте Темп-2С.

Впервые при выпуске эскизного проекта мне пришлось оформить по «науке» сетевые графики и предложения по срокам проведения ОКР в отдельной книге. Каждым отделом был создан сетевой график работ, закреплённых за отделом и были согласованы с заинтересованными отделами совместные события, по которым можно было связать между собой графики в общую сетевую модель всей работы. Провели расчёт всей модели на ЭВМ и получили критические пути и общий срок проведения работ до выхода на лётные испытания. Кроме этих материалов в  книгу ЭП я поместил предложения о необходимости создания Оперативной Руководящей Группы для управления разработкой комплекса Темп-2С. Я не надеялся, что к нам кто ни будь, прислушается, зная несерьёзное отношение руководства к системе сетевого планирования. Правда, Наумыч, в этот раз, сказал, что он, наконец-то, увидел, действительно, серьёзный документ. Хотя он его подписал, не читая.

Несмотря на мой пессимизм, пришло известие, что организована Межведомственная Оперативная Группа (ОРГ) по нашему комплексу во главе с заместителем министра нашего министерства Финогеем. Я был неофициально прикомандирован к молодому заместителю министра, пришедшему в министерство по просьбе министра от Пилюгина. Министр говорил Пилюгину: « С железками мы, как ни будь, разберёмся, а вот по системе управления нужен специалист приборист». Я стал много времени проводить в приёмной Финогея, помогая ему разбираться с комплексом, и готовя различные справки. Финогей говорил, что ему нравится, что у него сидят теперь два помощника. Для знакомства я пригласил его помощника Гришкина и секретаря Зину, мне понравившихся, в ресторан напротив – Софию, где мы прекрасно освоили седло барашка и подружились. В мои задачи теперь входила подготовка плана работ, повесток заседаний и решений ОРГ. Мышалов помогал мне в оформлении бумаг. Первым делом мы заказали в типографии первый лист для решений ОРГ в цветном исполнении с наименованием нашего комплекса. Зная состояние работ, я старался включить самые критичные вопросы, сдерживавшие работы по комплексу. План работ контролировался в ЦК КПСС и правительстве. Вскоре меня вызвал директор в свой кабинет, где был и Наумыч и сказал мне: «Если ты хочешь работать в министерстве, то переходи туда»! Я опешил, ничего не мог понять и стал лепетать, что я не смогу работать без директора, без института. Я действительно не желал работать в министерстве. Затем директор стал меня учить, как надо вести себя ведущему конструктору и, между прочим, сказал, что надо докладывать ему о поведении сотрудников. Я молча ушёл, оскорблённый, значит, он мне предложил быть его наушником, чего я в принципе не мог принять и стать каким-то ябедой. Я как бы, пропустил его фразу, мимо ушей, считая для себя это большим позором. После этого инцидента я понял свою оплошность. Я дал Финогею предложения по  плану работ ОРГ, включив вопрос об обеспечении максимальной дальности полёта (МПД) ракеты. ОРГ это не партийное собрание и нельзя было выносить сор из избы. Наумыч торжествовал.

Потом, для обеспечения заданной дальности, был значительно увеличен стартовый вес ракеты. Двигатель первой ступени оснащён одним центральным соплом, существенно улучшающим работу двигателя. Для управления полётом, сопло первой ступени оснастили газовыми рулями.

            Важным событием в понимании процессов создания управляемой ракетной техники стало совещание по сетевому планированию. В совещании принимали участие основные головные фирмы разработчики ракет, с участием заказчика от министерства обороны. Я был приглашён на это совещание. Выступавшие на совещании рассказывали о своём опыте внедрения сетевых графиков в свои разработки. Все сетовали на недостаточность материалов по методологии самого процесса создания ракет. Все варились в собственном соку. Особенно ярко с большим апломбом выступили представители от фирм Королёва и Макеева. Я выступал последним, от фирмы оборонной промышленности, тогда мало известной. Развесив на стене пять больших плакатов со структурными схемами состава ракеты и двигателей, я стал рассказывать о первом опыте внедрения системы ПЕРТ и тоже обратил внимание на то, что конструктора путаются в этапах создания ракеты и нужна единая терминология. Тут меня прервал председатель, седой генерал Малахов, как будто он ждал моей последней фразы, и, встав, резюмировал, что нужно разработать специальное положение.

Положение было разработано, название длинное, но сокращённо это РК-75. Положение сыграло свою положительную роль, но вместо рекомендательного оно стало обязательным для исполнения, (Военные любят порядок) а в таком деле всего невозможно предусмотреть. Военпреды всё понимают буквально и часто ставят палки в колёса по непринципиальным вопросам, увеличивая количество переписки и телеграмм. Это в первую очередь относится, на этапе опытной отработки, к требованию: «Изготовлено по РК».
                Дочь.

У Болотинова произошла трагедия. Он пригласил нас с Аллой к себе в гости, чтобы мы помогли пережить ему с женой постигшее их непоправимое горе. Их восемнадцатилетний сын в школе получил двойку по сочинению, очень расстроился и особенно боялся реакции отца. Отец был для него авторитет. Болотинов был начальником отдела со строгим характером. Семья жила в достатке, в хорошей квартире, у них была машина «Волга»-21, по тем временам, предел мечты. В женский день сын ушёл к своей девочке и долго не возвращался домой. Мама, обеспокоенная долгим отсутствием сына, не выдержала и пошла из дома на его поиски. Выйдя из квартиры, на лестничную клетку, она в ужасе увидела, что её сын лежит мёртвый с ремнём на шее, привязанным к перилам. Дикий случай, он повесился на своём ремне, в вертикальном положении. Меня Болотинов позвал к себе с женой, потому, что мы знали  его сына. Горе нельзя было даже осознать. Мы провели целый день в переживаниях и в утешениях неутешимого горя. Эти переживания настолько на меня подействовали, что я задумался: а что произойдёт, если что-либо случится с моим сыном.  Тогда я решил: нужен второй ребёнок! Тем более, что у моих друзей и брата появились вторые дети. Как только мы вернулись из гостей домой, мы оказались в постели, и я запомнил тот момент, когда произошло зарождение нового человека. У меня не было на этот счёт никаких сомнений. Действительно, скоро Алла забеременела! Теперь я уже мечтал о девочке.

Поскольку у Аллы уже появился животик, отпуск мы  собрались провести летом в Адлере, где нам забронировали домик от работы моей мамы, в более-менее благоустроенных условиях. Перед отъездом, договорились с Байковым, чтобы заехать по дороге к нему на Тамбовщину, где живут его родители, а он будет там отдыхать. Как всегда, собрали своё туристское снаряжение, нагрузили всё на багажник, а сверху положили круглый самодельный походный стол. Машина, действительно, стала похожа на броневик, да ещё спереди торчали вёсла от надувной лодки, как пулемёт. Я взял и поставил за своё сидение в машине охотничье ружьё дяди Юры, чтобы на озёрах поохотиться на уток. Сезон охоты вот-вот должен был открыться. У меня не было никаких документов, ни охотничьих, ни на ружьё, но Байков уверил меня, что там, где мы остановимся на стоянку у озера, совсем дикое место и людей вообще не бывает. Утром, рано, я, Алла, Костя и будущий ребёнок, на нашем броневике, устремились с дачи, по шоссе, по направлению в Тамбов. Когда началась тамбовская земля, и мы свернули на грунтовую дорогу, мы поняли, что такое чернозём. Стояла жаркая погода, и за нами развивался чёрный шлейф пыли. Когда мы приехали на место, в деревню, нас нельзя было узнать. Мы скорее были похожи на кочегаров или на трубочистов, чем на добропорядочных туристов из Москвы. Нас очень душевно встретили Байков и его родители, но мы, сполоснувшись, попросили нас проводить скорее на место стоянки у озера. Озеро с чистой прозрачной водой находилось среди леса и образовалось в углублении, где раньше, давно, добывали торф. Берега уже успели зарасти камышами и осокой, в которых игрались иногда рыбы. Место было изумительно красивое, тихое и пустынное. На большом пространстве, мы здесь были одни. Мы с Костей установили палатку, надули надувные матрасы, согрели чайник на бензиновом примусе, и стали ужинать за нашим круглым столом, сидя на раскладных стульях. Всё хорошо, но только, когда разгружали багажник, я обнаружил на нём трещину. От здешних дорог, при большом перегрузе, багажник не выдержал. Я решил, что утро вечера мудреней, и мы с Костей пошли по берегу ловить рыбу. Утром пока Костя спал, мы с Аллой сели на надувную лодку, заплыли на середину озера и стали ловить удочками рыбу. Сидели, сидели, а рыба не ловилась. Вдруг она как сумасшедшая заклевала, и мы не успевали менять червяков, дёргали и вытаскивали рыбу. Алла никогда не ловила рыбу, а тут ей везло. Также неожиданно, как начался, так и закончился клёв через полчаса. Сколько мы потом не сидели, поклёвок больше не было. Клёв был до шести часов. Когда Костя встал, мы позавтракали и поехали в гости к Байкову, как мы и обещали, а заодно надо было узнать, где можно отремонтировать багажник.  Байков встретил нас очень радушно. У себя в огороде, в пруду он наловил удочкой карасей на огромную сковороду, за двадцать минут. Пока он ловил карасей, мы знакомились с местным бытом. Очень понравилось, как тут делали вкусный квас из муки в большой бочке и солёные огурцы, которые засаливались тоже в бочке. В квас подливали воду, а в соленье свежие огурцы. Процесс был непрерывный. Понятно, как замечательно мы провели время в гостях с самогоном и русской обильной  закуской. Узнав, что отремонтировать багажник можно в местной МТС, и как к ней проехать, мы уже вечером отбыли на своё озеро. На  озере, одиноко, стояла наша палатка, и больше никого, но где-то близко бухала ружейная пальба. Охота ещё не открылась. Я забеспокоился, ничего себе дикое место, если рядом палят из ружей. Всю ночь и утро где-то стреляли. После обеда я поехал один к МТС, оставив Аллу и Костю одних в палатке. Ремонт багажника затянулся. Простое дело никак не получалось, то кого-то не было, то чего-то не было, то ещё что-то. Только часам к десяти я смог уехать к себе с исправным багажником. В темноте включил фары машины и стал с трудом вспоминать дорогу на озеро. Вдруг слышу рокот моторов и какой-то шум, Поехал на шум. Выезжаю на перекрёсток дорог, и вижу, на меня смотрят фарами несколько машин. Удивился, подумал с опаской, чего они тут делают? Люди около машин на меня с любопытством посмотрели, а я свернул на дорогу, ведущую к озеру, и вскоре подъехал к своей палатке. В палатке меня ждала возбуждённая Алла и рассказала, что недавно, когда они с Костей легли спать, к палатке подъехали машины. Мужчина снаружи потряс палатку, сказал, что он из рыб-охраны и спросил:  «кто находится в палатке»? Состояние Аллы можно понять. Ночь. Пустынное озеро. Она одна, беременная, с ребёнком. Вокруг чужие мужики. Намерения их неизвестны. Сначала Алла выпустила из палатки Костю и стала объяснять из палатки, что муж уехал в МТС чинить багажник и задерживается. Мужики попросили всё-таки выйти её из палатки, осмотрели внутренности палатки. Потом стали расспрашивать: не видели ли мы кого-нибудь, кто здесь стрелял и не стрелял ли я. Но уверенное поведение Аллы, наверное, их убедило, и они уехали. Я тогда понял, что они именно меня сторожили, чтобы убедиться, что я еду из МТС, и, увидев меня, успокоились. А, если бы меня остановили, то они смогли бы увидеть ружьё у меня за спинкой сиденья. Я понял, какой беды я избежал, но это из серии: «а если бы он вёз патроны»? Эти события ускорили наш отъезд на юг, и через день, распрощавшись с Байковым, мы выехали на шоссе. Ружьё, я так ни разу и не расчехлил.

Проехав по шоссе до Туапсе, мы решили заночевать на берегу моря, где располагалась дикая стоянка с многочисленными палатками. Нашли свободное место и поставили палатку недалеко от протекающего в море ручейка. Довольные удачным устройством на ночлег, мы поехали в Туапсе и сели покушать на открытой веранде ресторана. Нам принесли к еде кувшин очень вкусного напитка, и мы восхищались его необычным вкусом. А, в это время, небо потемнело, и пошёл дождь, а мы радовались, что мы сухие сидим и наслаждаемся отдыхом после дороги. Когда дождь закончился, мы сытые, поехали на свою стоянку. Приехали на стоянку и не узнали её. Ветром снесло многие палатки и нашу тоже. Наша палатка и все вещи плавали в воде, в резиновом полу палатки. Уже ночь, надо спать, а кругом вода. Пришлось собрать вещи и погрузить их на багажник, а самим лечь спать в одежде на сиденьях в машине. Я беспокоился за Аллу, но она героически всё перенесла, и благодаря этому мы смогли ранним утром уехать в Адлер.

Приехали в Адлер, и нашли женщину, которая нас должна была устроить в домик. Когда она увидела нашу машину и села в неё, она явно испытывала смущение, потому, что к ней обычно обращались люди солидные и возили её на Волгах. Вскоре нас поселили в летний домик, с кухонькой и отдельным входом. Рядом с домом был глубокий овраг, по дну которого тёк ручей не более метра в ширину, где можно было умыться. Мы быстро освоились с обстановкой и стали вести размеренный образ жизни отдыхающих, проводя основное время на пляже у моря. Я плавал с маской и ластами до полного изнеможения. Красота подводного мира завораживала и я даже не замечал как шло время, снимая кинокамерой, помещённой в подводный бокс, прекрасные пейзажи и обитателей подводного царства. Я охотился и на рыб, с пиротехническим ружьём. Улов мой был мизерный и, наверно, не съедобный, но рыбки были красивыми с разноцветной окраской. Однажды, я долго плавал с кинокамерой и, когда увидел около себя людей в лодке, хотел спросить у них, сколько времени? Сколько я не открывал рот, слов я произнести не мог. Ребята поняли, что со мной, что-то не ладно, и подцепили меня, и доставили на берег. Я так замёрз, что стал нем как рыба и дрожал. Отогревшись на солнце, я стал опять человеком и больше не плавал с маской.

По радио и телевиденью до нас дошла неприятная весть, что под Туапсе прошли ужасные ливни, и вода с гор затопила речушки, текущие в море и безжалостно смывает всё, что попадается на её пути. Как раз на нашей бывшей стоянке, где мы недавно только  промокли, теперь унесло в море более двадцати машин. Стихия разбушевалась, а нам везло, и мы продолжали свой отдых.

Тут я вспоминал о своих ночных переживаниях, когда мы однажды в Крыму проехали двадцать два километра на гору Ай Петри и решили там заночевать в машине, чтобы спустится вниз в светлое время, утром. Машина стояла на самом верху горы и всю ночь раскачивалась от налетавших порывов ветра из стороны в сторону. Было впечатление, что она может перевернуться. Высота здесь как будто не ощущалась, но когда мы там выбросили разбитый термос, то долго слышали звуки ударов его о камни. Ощущение не из приятных. Я не спал, надеясь в случае опасности спасти семью. Я понял, насколько может быть сурова стихия. Хотелось спрятаться, в какую ни будь раковину.

Как будто капризная природа решила нам показать свою силу и мощь. Погода вдруг испортилась, с гор пришли и повисли серые тучи, пошёл сильный дождь. В мгновенье всё вокруг изменилось. Алла стала нас громко звать с Костей, чтобы мы посмотрели, как наполняется наш ручей, рядом с домом. Вот он из ручейка превратился в полноводную реку. Затем, хлеща через небольшой горбатый мостик, вода стала разливаться кругом, заполняя местность вокруг нашего дома. Люди ходили босиком по щиколотку в воде. Мы тоже босиком пошли к морю. Море было серое в мутных потоках ила и грязи, выносившейся из полноводной реки. По ней плыли деревья, смытые с берегов, плыли обломки какого-то жилья и всякая всячина. Река рокотала от быстро текущей воды. Стихия шутила с нами, но всё-таки щадила нас и нашего будущего ребёнка. Алла прекрасно перенесла наши приключения и чувствовала себя хорошо. Потом нам сказали старожилы, что такого наводнения не было в этих местах пятьдесят лет. Несмотря на стихию, мы посетили свои любимые места: Самшитовую рощу, озеро Рицу, Красную поляну, Гагры, Пицунду и Сочи. Попутешествовав, мы благополучно, без приключений,  вернулись домой в Москву.
         Полёт в Волгоград. Рождение дочери.

13 декабря 1971 года назначено совещание в  Волгограде по состоянию работ по комплексу Темп-2С. Я надеялся, что меня, секретаря  оперативной группы, возьмёт с собой на аэродром рано утром председатель группы, но он сказал, чтобы я ехал с коллегами. Знай, мол, своё место, слегка обиделся я. Утром шёл снег, и я, как назло, опоздал во Внуково к посадке в самолёт, летевший спец рейсом. Самолёт стоял и ждал только меня. Я по заснеженному полю прибежал в самолёт, за мной захлопнули дверь. На меня кто-то зашикал и мы тут же взлетели. Не успели позавтракать и выпить немного спиртного как нас доставили в Волгоград на совещание, на завод. На совещании выяснилось, что сроки установленные ранее срываются. Я, собравшись с виновниками срывов сроков проведения работ, составил с ними новый график работ. Как говорил Протасов: «старый график, на фиг»! Каково же было моё удивление, когда я стал докладывать этот график директору, он вспылил, шея его покраснела, и он бросил мне график со словами: «Опять пролонгация сроков, меня это не устраивает»! Я опешил, другого пути же не было, так всегда поступали, если срывались сроки. Посовещавшись ещё в узком кругу, и, не найдя приемлемых решений, все участники совещания в этот же день сели в самолёт и вернулись в Москву. Домой я добрался к десяти часам вечера. Всю Москву занесло снегом. По глубокому снегу было трудно идти. Придя, домой, узнаю неожиданную новость. Аллу, только что, её отец отвёл пешком в роддом. Она должна родить. На этот раз я хотел, чтобы родилась девочка, и по некоторым признакам так и должно было  быть, но чем чёрт не шутит! Утром я побежал к родильному дому и узнал, что родилась девочка более четырёх килограмм. Ура! Когда пришла пора забрать Аллу и ребёнка из роддома, я на радостях заплатил медсестре, вынесшей девочку, пять рублей, как за мальчика. На Запорожце мы все приехали домой, радостные и умилённые малым существом.

            Праздновали это событие почти месяц и продолжали и в Новый год. Под столом в большой комнате стоял картонный ящик со столичной водкой, готовый к использованию и к приходу многочисленных гостей.

Вскоре я научился успокаивать девочку, когда она просыпалась и плакала. Стоило мне положить ей на лобик и глазки свою ладонь, она успокаивалась и засыпала. Я очень гордился этим достижением. Спустя много лет, я увидел по телевидению, как монахи в монастыре Китая успокаивали тигров, живущих с ними, кладя им ладонь в район «третьего глаза». После этого полосатые хищники слушались монахов беспрекословно.
      Курить можно.

Наверно первый раз я увидел Пилюгина на Научно Техническом Совете с участием главных конструкторов и Смирнитского от военных. Здесь я впервые узнал, что у нас будет СУ на базе БЦВМ с троированием каналов для повышения надёжности, потому, что изготовление плат с ЧИПами тогда ещё было плохо отработано. Каждый главный стремился, как можно больше рассказать о своих вопросах. Пилюгин встал, чтобы выступить, и сказал, что он будет говорить о своей системе по времени больше, чем все остальные, учитывая важнейшую роль его системы. Он долго как ученикам рассказывал о сложностях создания своей системы. Я сидел рядом с секретарём НТС Борисовой, чтобы ей помогать, но она вскоре мне призналась, что она не может даже понять, о чём здесь говорят, и поэтому мне пришлось писать за неё протокол этого заседания.

Однажды после аварийного пуска мне поручили организовать установку на очередное изделие телеметрическую аппаратуру для замера скорости полёта для уточнения параметров системы управления. Установку этой аппаратуры потребовал Пилюгин. Для переговоров я поехал с Ряполовым к Пилюгину, но он куда-то уехал и в его ожидании, мы целый день просидел у Лапыгина, тогда опального. Нас всячески развлекали различными разговорами. Запомнился рассказ старого ветерана, однокашника Пилюгина, как он рассказывал про первую ракету в их молодые годы. Особое внимание они уделяли полярностям рулей управления, чтобы ракета не могла полететь в другую сторону, они визуально лично убеждались, что рули отклоняются туда куда нужно. Поздно вечером мы попали к Пилюгину.

 Дело было срочное и я с Елагиновым, главным инженером, в воскресенье поехал снова к Пилюгину, чтобы подписать соответствующее решение. Время было летнее, Пилюгин уже был в своём кабинете в тенниске и дал команду собрать своих специалистов. Довольно быстро все собрались за длинным столом. Не могли только найти Радкевича. Ему наверно не хотелось в воскресенье идти на работу, как тут предполагали. Я и Елагинов сели за приставной маленький столик, на котором было написано: «Курить можно». Никто не курил. Затем Пилюгин вслух зачитал привезённое мной Решение и спросил мнение всех: есть ли возражения. Возражений не последовало. Решение было подписано. Тут я влез, говоря: «может быть можно обойтись без этой станции», Пилюгин посмотрел на меня удивлённо, обвёл взглядом своих специалистов, поднял вверх решение и задумчиво спросил их: «Может мы зря подписали это решение»? Выручил ситуацию Елагинов, он как лев бросился к Пилюгину, чтобы спасти решение, взял его из рук Пилюгина со словами: « Нет, нас устраивает это решение»! На этом инцидент был исчерпан. Мы затем доработали по телеметрии следующую машину и получили положительный результат.

По велению судьбы, я лично больше не встречался с Пилюгиным, хотя видел изредка его на совещаниях, но одним из первых узнал о его кончине. Случилось, что в парткоме официальные руководители отсутствовали и меня посадили в кресло секретаря парткома, для исполнения его обязанностей. Я не стал упираться и исправно отвечал по телефонам на разные вопросы. Утром мне позвонил Наумыч, исполнявший тогда обязанности директора, и спросил: «Ты сейчас секретарь парткома? Я замялся, начал уклончиво говорить, что меня временно сюда посадили. Тогда он мне сказал, что умер Пилюгин и сейчас к нам приедет Пименов из МГК партии, а секретарю парткома полагается его встретить у ворот института. Я побежал к воротам, они были открыты настежь, и стал ждать. Подъехала чёрная Волга, охранник отдал честь и машина, не останавливаясь, поехала к корпусу, где размещался директор. Я опешил и обиделся, что было делать? Опять козни! Я быстро пошёл к кабинету директора. Когда я вошёл в кабинет, там был Наумыч и Пименов. Наумыч представил меня, как секретаря парткома, но Пименов к этому отнёсся совершенно равнодушно и безразлично и продолжил разговор о Пилюгине, рассуждая о похоронах и где размещать некролог, как будто он сомневался, что Пилюгин достоин некролога. Меня поразила сама постановка вопроса, я уважал Пилюгина и не сомневался, что конечно некролог будет в центральных газетах. Пименов, стоя рассуждал, как будто он чего-то знал и сомневался, а потом сказал: «Наверно некролог будет всё-таки в «Правде», а мы опубликуем его в «Московской правде». Мы молча слушали его рассуждения. Потом он сказал, что я ему не нужен, и я удалился. Зачем он приезжал, я так и не понял, но я слышал, что Пилюгина недолюбливала власть за его самостоятельный характер.
ВПК

Первый большой всеобъемлющий график ВПК составлялся после выхода постановления правительства и ЦК о  разработке комплекса Темп-2С в окончательном варианте исполнения. График писали и редактировали в кабинете директора, во вновь построенном, школьного типа, здании. Нужно было написать: наименование работ, количество и срок проведения работ, заказчика и исполнителя работы. Здесь собирались все причастные к различным вопросам, как наши специалисты, так и смежники, главные конструктора. Директор сидел за своим столом на возвышавшейся «паперти». Возглавлял эту работу Комиссарский, который быстро расправлялся, вразумлением, с несогласными.  Он страницу за страницей «прочищал» график от всякой шелухи, которую каждый исполнитель пытался включить на всякий случай. Кругом бегали в машбюро и обратно наши люди, и весь наш отдел. Столпотворение было великое. Несмотря на жёсткие меры по ограничению графика он получился, довольно объёмным: двести восемьдесят листов. Когда работу почти закончили, выяснилось, что не хватает одного листа, а ведь график, естественно, был с грифом. Начались лихорадочные поиски листов по маршрутам движения. Волнение нарастало, поиски не давали результата, но вдруг Поляков находит пропавшую страницу, якобы, в мусорной корзине машбюро. Ура!   

            ВПК контролировала ход работ по нашей тематике. Приглашали нашего директора и учиняли проверку с пристрастием, тем более работать в ВПК уходили наши люди: Осадчиий, потом Хром, потом Кирягин - старший, по очереди занимая место нашего куратора. Вымещая старые обиды, они часто задавали чиновничьи вопросы по различным номерам правительственных документов, которые было невозможно запомнить, но это ставило в тупик докладчика, после чего следовала фраза: «Да, он даже не знает этого постановления»! Однажды меня, по уважительным причинам, не было на работе, и Курило подготовил справку для доклада на ВПК, чего-то в ней напутав. На ВПК произошёл скандал, и директор приехал оттуда разъярённый. На следующий день Курило принёс лист бумаги с таблицей, где кратко были расписаны все действующие правительственные документы и рассказал о происшествии. Я принёс этот лист с таблицей директору, и он ему понравился. Теперь можно было сориентироваться в этом лесу документов. Но затем вдруг директор сказал: «Давай уволим Курило»! Видно ему здорово досталось. Но потом всё обошлось. Такие совещания и доклады, с непривычки, подрывали здоровье и психику директора, и сердце его не выдержало. У него произошёл инфаркт.  Он попал в больницу, лежал там привязанный к кровати ремнями, чтобы не мог двигаться. Меня как раз только что назначили ведущим конструктором, и по-человечески я должен был бы посетить директора в больнице, но вместе с тем я боялся проявить инициативу, чтобы не показаться подхалимом. Навещал директора, в основном, Шлёнский от парткома. Встретился я с директором, только тогда, когда он выздоровел.

Вообще много приходилось общаться с нашими кураторами в ВПК, с которыми в основном складывались нормальные деловые отношения, хотя бывали и трения ведь отвечать всегда сложнее, чем спрашивать. Приятно было посещать Кремль, входя в него через ворота Спасской башни, обедать там, в столовой по низким ценам и покупать иногда дефицитные книги и другое.

Осталась в памяти последняя встреча с Осадчим, которая произошла у меня в Кремле в туалете ВПК. Мы с ним сердечно поздоровались, как старые знакомые, он улыбался своей открытой улыбкой, но когда он стал уходить, чуть переступая ногами, мне стало больно за него. После посещения Америки, он как Содовников заболел болезнью Паркинсона и вскоре умер. В памяти моей остался его светлый, улыбающийся образ.
ЦК .

Первый раз я столкнулся с работником ЦК КПСС на совещании по состоянию работ, в период, когда систему управления разрабатывал ещё Колесов. В то время создалась кризисная ситуация с системой управления, сдерживавшая движение вперёд работ по комплексу Темп-2С. Именно здесь было принято решение о снятии директора этой фирмы, героя социалистического труда Погожева, хотя многие считали его не потопляемым, а сам он вёл себя довольно независимо не соглашаясь с доводами о необходимости обеспечения заданных сроков. За столом президиума сидел человек с правильными чертами лица и чёрными сверлящими глазами с чуть кровавыми белками, говоривший тихим голосом. Я узнал, что в народе его звали Иваном Грозным за его некое сходство с этим героем, а фамилия его была Серб.

В ЦК мне приходилось изредка ездить, особенно, когда туда перешёл работать Гужков. Ему требовались документы и иллюстрации по нашим работам, и он подолгу хранил их у себя в сейфе для докладов руководству. Высокое современное здание ЦК, где располагался курирующий нас отдел, находилось на улице 25 Октября. У входа, у ажурных металлических ворот, стоял офицер и пропускал посетителей по партийным билетам, и если взносы не были своевременно заплачены, то делал замечание. Само здание было внутри, за забором. Все кабинеты внутри здания были внешне одинаковые, со скромными табличками только с фамилиями их хозяев, например, т. Соломенцев и др.

Была у меня и неприятность при посещении ЦК или попросту «прокол». Как-то меня срочно направили к Гужкову и дали новый график проведения ОСИ Темпа-2С.  Времени на подробное ознакомление не было, так как дело было срочное. Когда я приехал к Гужкову, меня сразу привели в приёмную Устинова, где сидел его помощник, плотного телосложения человек, похожий на мощного детектива. Ему и группе сотрудников я стал показывать график проведения ОСИ Т-2С в Красноармейске. Всё было хорошо, до тех пор, пока они не прочли в примечании, что работы ведутся в две смены. Я не знал, что ответить и  тогда помощник, по кремлёвке стал звонить моему директору с обвинением, что работы ведутся недостаточно интенсивно, и только в две смены. Вероятно, директора вопрос застал врасплох, тогда помощник стал звонить Пилюгину с теми же претензиями. Пилюгин отвечал, что они все уже перестали приходить домой и скоро их жёны выгонят их из домов. Но вот поступил звонок от директора, который объяснил, что мы не прочли ещё одно примечание о том, что график времени проведения работ исходил из расчёта двухсменной работы и продолжительности смены десять часов. Буря улеглась, а я понимал, что её вызвал я, не обратив внимание, на примечание. По окончании визита, тут же внизу, я позвонил Наумычу, как бы признавая свою вину в  этом дурацком деле. Спросил: «Как дальше быть»? Наумыч ответил: «Езжай в своё Зюзино и ищи там себе работу». Я серьёзно не воспринял его заявление, но нехороший осадок остался.

            Потом мне рассказали такой анекдот: «Знаешь что такое пять, четыре, три, два, один»? «Не знаешь»?! «Рассказываю: это пятилетка в четыре года, в три смены, на двух станках, за одну зарплату»!
            Госплан

Как-то я посетил Госплан по заданию Наумыча. Поднялся на свой этаж, где меня встретил симпатичный дядя. Он сразу, как-то с критическим настроем и по-отечески, стал мне объяснять, что они планируют здесь всё вплоть до иголок, и сколько надо презервативов, и паровозов и ракет. Наверно ему надоела эта работа, подумал я. Потом мне показали планы наращивания мощностей серийного производства и окончательные цифры по количеству серийных ракет на заводе. Они то мне и нужны были. Я их запомнил. Записывать ничего нельзя, эти данные тогда были особой важности. Приехав в институт, доложил Наумычу, но он заставил меня всё, то, что я узнал в Госплане, изложить письменно. Пришлось писать совершенно секретный документ особой важности. Я чуть-чуть обиделся на его недоверие, но он, наверно, был прав. Всё-таки документ был действительно важный.
       МОП.

По долгу службы в период работ по Темпу-2С очень много вопросов приходилось решать в министерстве оборонной промышленности, которое располагалось тогда на площади Маяковского с центральным входом с улицы Горького. Начну с того, что как-то зайдя в столовую, и, стоя там в очереди, я увидел пожилого, плотного, не высокого роста, мужчину с прекрасной седой шевелюрой, ходивший запросто с работником столовой, явно что-то изучавший. Я подумал, что это какой-то хозяйственник или завхоз. Так я первый раз увидел нашего министра, не зная его.

            Оказавшись в очередной раз в министерстве, я шёл по четвёртому этажу к лифту, чтобы спуститься, как вдруг меня нагнал Земцов, бывший директор нашего завода, работавший уже в министерстве. Взяв под локоть, он потащил меня на третий этаж, со словами «Идём, идём»! Я не мог ничего понять, но не сопротивлялся. С Земцовым я раньше не общался, хотя и видел его в министерстве. Откуда он меня знает? Он меня привёл в приёмную, где я успел прочесть: Первый заместитель министра Шкурков. Меня втолкнули в кабинет, где солидный дядя, похожий на рабочего партработника, разговаривал по телефону. Он спросил меня, знаю ли я о состоянии работ по проведению транспортных испытаний двигателей ракеты Темп-2С. Я рассказал, в общем, что сейчас проделано и сколько пройдено уже километров. Всё, что я рассказывал, он тут же транслировал в трубку телефона. Я понял, что он докладывал Устинову. Так мне удалось через Шкуркова «поговорить» с Устиновым. В то время военные сомневались в возможности транспортировки крупногабаритных твёрдотопливных зарядов, поэтому были организованы предварительные транспортные испытания трёх двигателей вместе, и Устинов лично контролировал ход их проведения.

Мне часто приходилось подписывать различные документы в министерстве и иногда, когда не было на месте нужных заместителей министра, меня выручал Воронин. Он подписывал даже те документы, которые не относились к его направлению. Он говорил: «я вам верю и доверяю». Кстати наши «родные» чиновники, часто пользовались тем, что нас, представителей разработчика, хорошо принимали различные службы как нашего министерства, так и других, потому, что мы отвечали на любые вопросы. А один из главных бюрократов и в последующем мой враг, Архиппов называл нас «червонными валетами»»!? Так вот Воронин, как-то, попросил меня показать ему «сетевой» график работ по Темпу-2С, для его последующего докладу министру. Целый день Воронин, сняв пиджак, изучал в своём кабинете наш псевдо сетевой генеральный график, запоминая различные подробности и мои пояснения. В конце рабочего дня Воронин повёл меня к министру. Министр очень внимательно выслушал Воронина, даже похвалил его и сказал, что надо тщательно ежедневно контролировать этот график. Тут я не выдержал и влез, говоря, что сетевые графики принято по положению обновлять два раза в месяц. Министр посмотрел на меня, строго, говоря: «Мне надо знать состояние работ ежеминутно, мне не нужен такой график, мне проще позвать Ивлиева и я сразу буду знать состояние работ». Я понял, сетевые графики у нас не приживутся, и после этого события решил больше не заниматься сетевыми графиками, переключившись в основном на работы ведущего конструктора, мне надоело бороться с ветряными мельницами. А вот как действовал Ивлиев, бывший производственник, работавший заместителем начальника Главка. Вероятно, когда его озадачивал вопросами Министр, он с Архипповым мчался к нам в институт, созывал совещание и начинал всех материть за срывы сроков, как малых детей. Потом я понял, что так он самоутверждался, а кончалось, чаще всего, это тем, что нам поручалось срочно составить очередной график выполнения сорванной работы, с которым удовлетворённые чиновники уезжали к себе в министерство. Их акция скорее походила на бандитский налёт. Разительным контрастом этому выглядел приезд к нам Воскресного, начальника отдела в министерстве, интеллигентного и доброго большого человека, похожего, наверно, на Пьера Безухова. Он садился за стол, сам брал ручку, и сам вместе с нами пытался написать необходимый график, стесняясь, кого ни будь заставить делать эту его работу. Его интеллигентной мягкостью часто пользовались, принимая это за его слабость.

            Министр часто устраивал совещания по комплексу Темп-2С, в построенном заново зале для проведения Коллегий в министерстве. Это было большое помещение без окон, с закруглённой формы углами, с перфорированными стенами и со «зрительным» залом и галёркой. Рядом со столом президиума была трибуна, оборудованная лазерной указкой, тогда новинкой.

            Министр щадил директора, после перенесённого им инфаркта, от бесконечных докладов, поэтому приглашал для докладов людей рангом пониже и устраивал им показательную порку. Причины всегда находились, либо не выполнялись сроки, либо причиной был неудачный ответ, либо неопытность. Мы с Галактионским всегда садились особняком на предпоследний ряд галерки возвышавшейся несколькими рядами над залом. Министр первый раз, посмотрев на нас, даже спросил: «Кто это»?

            Положение министра было таково, что он элементарно мог снять и уволить с работы почти любого, но он был мудрый министр и действовал воспитательными мерами разного свойства, применительно к обстановке. В узком кругу, за невыполнение сроков работ он мог презрительно назвать молодого директора или начальника помельче словом: «Засранец»! Иногда в своём кабинете он в ярости бросал нерадивому чиновнику свои очки, которые разлетались вдребезги. Эффект был ошеломляющий.

 Однажды, как ошпаренный, меня вызвал в министерство Архиппов, чтобы я помог ему подготовить задания министерствам от нашего министерства на подготовку серийного производства комплекса Темп-2С. Мне была выдана форма и моя задача заключалась в том, чтобы поставить нужные цифры по годам. Я приступил к работе. Работа была для меня не трудна, поскольку я знал состав комплекса, и нужно было аккуратно разложить, как говорится, всё по полочкам. Что вызвало такую срочность? Оказывается, Архиппов уже подготавливал аналогичную бумагу, но когда пришёл подписывать её у министра, тот, прочитав, бросил её вдоль своего длинного приставного стола и выгнал всех из кабинета. Значит, меня этот тупой чиновник вызвал как спасателя. Я не сразу это понял. Работа строилась так: я писал черновик, Архиппов по листикам сдавал материал в машбюро и приносил мне печатный материал, я каждый листик визировал, после чего визировал и он. К вечеру довольно объёмный документ был готов, и министр его подписал без замечаний. Я забыл эту историю, как самый обычный рабочий момент.

И вот я встречаю Архиппова у нас, в кабинете Наумыча. Он расцвёл в улыбке, увидев меня, и сказал Наумычу: «Как недавно мы замечательно сработали с Владимиром Павловичем. Я в ответ скромно, наверно, пренебрежительно сказал: «Подумаешь какое дело». Архиппов обиженно замолчал, потом ни с того, ни с сего, вдруг сквозь зубы процедил: «Холёный, бездельник». Я пропустил это, мимо ушей, но очень удивился. После взбучки от министра, он наверно теперь жаждал аплодисментов, а я так не оправдал его ожиданий. Мало этого теперь этот мерзавец, когда мы встречались где-либо говорил, что я бездельник, и потом, в конце концов, добился, чтобы у меня отобрали министерский пропуск-вездеход. Но я не придавал этому значения, Архиппов был значительно старше меня, да я ещё его не уважал. Мне уже министерство надоело, потому, что они сами свою работу не делали, а всё заставляли делать нас. Конечно, оправдывалась поговорка: «Что имеешь не хранишь, потерявши, плачешь». Без вездехода стало плохо. Против меня повелась наглая чиновничья компания.

Содовников часто бывал в министерстве и приходил в отдел как простой смертный, со всеми здоровался за руку и иногда приносил какие-то подарочки женщинам. Такой ласковый и приятный мужчина, совершенно не похожий на грозного и решительного директора завода. Начальником отдела министерства был Воскресный, мягкий интеллигентный человек, в отличие от его заместителя, жёсткого, с седым ёжиком на голове, грубого и туповатого, но с большим гонором Архиппова. У меня с Содовниковым были странные отношения, как будто он стеснялся со мной общаться и его просьбы о помощи заводу, в разрешении каких-то вопросов, он передавал мне через других лиц. Мне запомнился один из последних с ним разговор, сидя напротив, перед столом, за которым сидел Воскресный, Содовников задавал вопрос Воскресному о своих проблемах, а я, как бы Воскресному, отвечал, подробно, как ребёнку, объясняя технику и причины возникновения проблем. Конечно, это было немножко смешно. Содовников ведь был директор и, может быть, он, таким образом, поддерживал своё звание. Он стал дважды героем социалистического труда. А кто я?

 
Наташа. Ням, ням.

После рождения Наташи, к нашей радости примешалось огорчение, потому что у нашей девочки была над глазом опухоль, ангеома, и два красных пятна на ножке. Мы переживали, волнуясь по поводу того, что опухоль может разрастись. Для девочки такое лицо может осложнить жизнь. Врачи нас успокаивали. В начале искусственным льдом «прижгли красные пятна на ножке, и их не стало. После этого нужно было провести специальное облучение глаза в институте имени Гельмгольца. Туда было сложно попасть, но мы не теряли надежды. На моё счастье выяснилось, что директриса этого института очень хорошая знакомая нашего министра. Через Копылова, общительного человека, часто выполнявшего, кроме своей основной работы, различные поручения руководства, удалось добиться консультации в институте. После первой консультации, началось лечение облучением. Нас успокоили, что уже имеются восемнадцатилетние наблюдения за детьми, прошедшими аналогичные процедуры и не отмечаются какие-либо ухудшения здоровья. Наташе провели курс облучения глаза, и опухоль исчезла. Самый главный врач передавала привет Серёже, через Аллу, ведь именно он звонил ей, чтобы Наташу приняли в институте. Она, наверно, думала, что мы знакомые или родственники министра. Привет мы могли передать только мысленно, а от себя большую благодарность.

На следующий год летом на новом Москвиче ижевского изготовления, доставшемуся мне после первого пуска Темпа-2С, мы с нашей маленькой полуторагодовалой девочкой, для пробы, отправились в первый дальний рейс, на реку Медведицу. Впервые нас привёз на Медведицу Коля, где отдыхали его многочисленные родственники в нескольких палатках. Мы ещё ездили тогда на горбатом Запорожце. Место было замечательное, при впадении небольшой речки Рудмышки, как мы её называли, в Медведицу. На большой поляне по краям стояли палатки, а посередине горел костёр, где всегда что-то варилось, и стоял самодельный стол, за которым ели и пили. Нам с тех пор понравилось это место, с первозданной  и живописной природой, и когда была возможность, мы стремились туда съездить. Дорога туда была не простой, и часть её была почти грунтовой, поэтому туристов там было очень мало, и они не успели ещё «засорить» чистую природу. Здесь мы получили массу впечатлений от рыбалки, подводной охоты с маской, в чистейшей воде Рудмышки. Грибы и ягоды в  огромном лесу, тоже завлекали нас в эти места. С этими местами нас связывали разные приключения.

            Вот и теперь мы приехали сюда перед поездкой на Юг на двух машинах. В одной приехали: Алла, Костя, я и маленькая Натуля. В другой приехали: Наташа, двоюродная сестра Аллы, Коля, её муж и сын Дима. Мы почти всегда начинали свой отпуск в наших близлежащих лесных мест на воде, богатых рыбой, грибами, ягодами и другими дарами природы, но дожди нас прогоняли на Юг. Мы боялись за нашу малышку, не зная, как она поведёт себя в условиях кочевой жизни. Но она экзамен сдала, стоило расставить палатку как она со словами: «полятка полятка», потопала сама в палатку спать, как будто она давно жила здесь. Она была очаровательна и совсем не капризничала. Я понял, что ей всё равно, где быть, была бы только мама рядом. Наверно, она ещё в утробе мамы привыкла к кочевой жизни, поэтому так естественно она принимала наш образ жизни при путешествиях на машине.

На Юг поехали двумя машинами и в том же составе. По дороге нас восхищала наша малышка своим спокойствием и оптимизмом. Когда, при очередной остановке, мы вошли в столовую, чтобы её покормить и самим перекусить, она начала громко кричать: «Ням-ням, ням-ням, ням-ням»! Посетители столовой, поражённые этим боевым кличем нашей крохи, почтительно пропустили нас без очереди. Без умиления нельзя было смотреть, как уплетал наш ребёнок. Путешествие было долгим и разнообразным, но этот эпизод остался наиболее ярким моим воспоминанием.

 
     Пионер.

Международная ситуация с Китаем подтолкнула нас на создание ракеты Пионер средней дальности стрельбы. Она была сделана на базе ракеты Темп-2С, без третьей ступени, с тремя разделяющимися головными частями без общего обтекателя, для упрощения стыковки головок в полевых условиях. На переднем днище двигателя второй ступени были размещены устройства отсечки тяги. Когда я стал начальником отдела ведущего конструктора и занимался Темпом-2С, мне подыскали заместителя - Халкевичева, который стал заниматься Пионером. Нас посадили на втором этаже, где располагался кабинет директора, но вдали от него. Мы сидели в разных концах одной большой комнаты, напротив друг друга, а в другой такой же комнате сидели две «секретарши» и один сотрудник. Всех людей Наумыч увёл к Галактионскому, создав отдел подготовки документов. Ведущие ему были не нужны. Мы стали как бельмо в глазу. Приходили разные начальники и с интересом осматривали наши полупустые комнаты, как будто были лазутчиками в стане врага. Но постепенно к нам стали привыкать. Смущало меня, что директор дал Халкевичеву прямой местный телефон к нему. До меня доходило, что директор знает некоторые подробности моих разговоров в нашем кабинете. Неужели мне его подослали, думал я и думаю до сих пор, хотя считал, и считаю до сих пор его своим другом. Мне же директор предлагал докладывать о людях! Я то, не оправдал его надежд.
Валентин.

Ефимов был высокого роста, добродушный человек, немного медлительный целеустремлённый конструктор, постоянно за кульманом чертил варианты разных конструкций. В начале пути, именно о нём говорил директор, что он первая ласточка на повышение в должности. Его все любили за его мягкий характер, но и подтрунивали над ним, когда видели, как взлетала иногда шахматная доска над толпой окружавшей в обеденный перерыв игроков в шахматы, в блиц на вылет. Непримиримые игроки были Казанский и Ефимов. Иногда, после долгих побед, проигравший, один из них в ярости подбрасывал доску с оставшимися фигурами вверх, вызывая бурную реакцию публики.

            В те времена мы часто большой группой с жёнами и подругами на грузовом автомобиле ездили в выходные дни на отдых на Плещеево озеро. По дороге всегда пели песни, а на озере занимались рыбалкой и подводной охотой. В заключении всегда был пир со спиртным на большом покрывале, расстеленном на траве. Жили как туристы в палатках двойках по четверо, подкладывая еловый лапник по днище палаток. Конечно, эти поездки познакомили многих и подружили на всю жизнь. Ефимов был главным фанатиком подводной охоты. Он специально разработал и изготовил на производстве отличное длинное ружьё, выбрасывающее гарпун с помощью пиротехнических капсюлей жевело. Я купил себе подобное  ружьё в магазине, и сколько не стрелял в рыб, иногда в упор, гарпун летел мимо, либо из-за короткого ствола, или из-за плохого стрелка. Лучшими охотниками были Цуканов, Жидков и Ефимов с самодельными ружьями. Плещеево озеро на середине очень глубокое, так нам говорили знающие люди, а мы охотились недалеко от берега в камышах, где глубина не превышала трёх-пяти метров. Самым лучшим охотником, пожалуй, был Цуканов, который мог лечь рядом с берегом в травке, где вода не доставала до колена, и застрелить приличную рыбу.

            Корявый, начальник на нашем производстве, наладил изготовление ружей Ефимова. В день рождения Устинова, для его сына, ему от института подарили, в лакированной деревянной коробке, ружьё Ефимова. Это был фирменный подарок.

            Прошло много времени, мы с Ефимовым встречались в различных ситуациях и на работе и на отдыхе. О его вкладе в наше общее дело на работе я уже немного писал, а сейчас расскажу о наших последних встречах. Я в очередной раз дежурил на заводе руководителем бригады наших специалистов. Приехал на завод Ефимов и подселился ко мне в номер. Я был очень рад нашей встрече и буквально на следующий день после работы, мы организовали дружеский вечер с хорошим ужином, с красным вином вместо обычной водки. Я тогда уже знал, что у Ефимова не всё в порядке с сердцем и что его сестра обещала прислать из Америки ему сердечные клапаны для операции на сердце. Внешне болезнь никак не проявлялась, и Ефимов вёл себя как обычно. О чём говорят командированные? Конечно, о работе и связанных с ней проблемах. Просидели за полночь, когда вдруг мне поступил телефонный звонок с завода. Рабочие из сборочного цеха не могут состыковать две ступени ракеты с помощью соединительного отсека. Надо было ночью посылать Ефимова на сборку. Я решил послать молодого технолога, чтобы пощадить Ефимова, но мне позвонил технолог Моисеев, бывший тоже на заводе, и металлическим голосом заявил, что технолог без конструктора не поедет на сборку. Я был взбешён технологами, которые прятались всю жизнь за спины конструкторов. Ефимов, не говоря ни слова, спокойно собрался и уехал, на присланном автобусе, на завод. Приехал он в гостиницу уже утром, ступени прекрасно было состыкованы. Вскоре он уехал в Москву.

            Вернувшись в Москву с завода, я узнал, что Ефимов лёг на операцию, потому что ему пришли из Америки сердечные клапаны. Я выбрал время и поехал навестить Валентина в больнице. Мы душевно встретились, наговорились. Он не выглядел больным. В конце он мне сказал: «Ты знаешь здесь много красивых медсестёр, и, видя их, у меня почти лопаются штаны, и болит не сердце, а внизу, понимаешь какой парадокс»!

            Операция прошла неудачно, американские клапаны не заработали, и человек здоровый в расцвете сил преждевременно умер. Это был удар для всех знавших Ефимова, замечательного друга и товарища.

            На прощании, я увидел родителей Ефимова, недоумевавших, что их сын умер раньше их, а они остались и должны жить. Остались его жена и дочь, и осталась добрая память о нём.
                Жертва.

Американцам очень не нравился наш комплекс Темп-2С, его практической неуязвимостью и они добились своей цели, заключив с нами договор ОСВ-1, по которому, в том числе, мы не имели право его развёртывать. Но караван, как говорят, шёл, и был уже готов экспериментальный полк, который пришлось, вместо боевого дежурства, отдать военным для опытной эксплуатации на полигоне. Американцы долго нам предъявляли претензии, обвиняя в нарушении договорённостей, до тех пор, пока не было исключено из нархозплана серийное изготовление этого комплекса. Огромная работа коллектива была отдана в жертву американцам. Я тогда удивлялся хорошо налаженной работе американской разведки. Ведь кто-то донёс им об изменении секретного нархозплана, и утечка, скорее всего, произошла из высоких инстанций, как я думал.

            Наступило моё первое большое разочарование после долгой упорной работы, как будто я похоронил лучшего друга и начинал понимать бессмысленность нашей жизни, неизвестно от кого зависящей. За что погиб Ефимов в сорока пяти летнем возрасте, положивший свою жизнь на создание разделяющихся отсеков для ракеты? Ему посмертно даже отказал Наумыч в награде, назначенным для него орденом. Надо было живых награждать, а орденов, как и всего, не хватало! Зачем я старался, когда кругом одно равнодушие и стремление чего-то хапнуть. Может быть, во мне говорили мои корни, толкавшие меня к благородству поступков, но тогда я этого не осознавал.

Единственным утешением было то, что остался Пионер, вобравший в себя конструктивные решения Темпа-2С.

 
Костя.

            О Смирнове я много раз здесь упоминал. Это был человек с прекрасной конструкторской интуицией, с которым пройдены яркие моменты жизни. Мы были единомышленники и на работе, и в редкие часы совместного «отдыха» за бутылкой водки. Надо сказать, что он любил выпить. Несколько раз я покупал бутылку, и мы шли к нему домой. Там нас приветливо встречала его жена и двое дочурок. В комнате, где мы вели задушевные беседы, в основном на рабочие темы, висела огромная картина в золочёной раме, где девушка на балконе брала цветок от возлюбленного. Эта картина в старинном стиле, доминировала в комнате хрущёвской квартиры, как бы говоря о прошлом предков хозяина. Для меня Смирнов был вторым конструктором после Шланга, но в отличие от Шланга, которому не дали поработать из-за его характера, Смирнов был «обласкан» руководством и даже награждён орденом Ленина за Темп-2С. Его настойчивость и упорство в достижении поставленных целей приносили плоды, но и стоили больших душевных и физических сил, которые он, бывало, подкреплял водкой. Я помню наши частые встречи в курилке, на лестнице между этажами, где мы и обсуждали волнующие нас вопросы. Появились новые двигатели с корпусами из пластика цельно, мотанные с днищами, их называют «коконами».  Крепление между ступенями происходило с помощью юбок-обечаек примотанных к «коконам». Можно было традиционно разделяться по металлическому отсеку, но при этом оставался бы большой кусок отслужившей юбки на ступени, а каждый лишний килограмм веса уменьшал дальность полёта ракеты. Мы долго обсуждали эту проблему, но всё-таки я уговорил его попытаться отрубить этот кусок по пластмассе. Простой вопрос, оказался не таким простым. Решить эту задачу, рубки детонирующим зарядом стало делом чести Смирнова. Он потерял покой и сон, срез пластмассы получался не однозначным, лохматым. Было подозрение, что из-за этого произошёл аварийный пуск ракеты. В результате всё-таки было найдено и отработано правильное решение, но это далось не просто Смирнову. Рубка кабелей между ступенями с помощью пиротехнического ножа, тоже принесла много неприятностей и аварий. Беспрерывный стресс сделал свой дело и однажды Смирнов, сидя за своим столом на работе, вдруг упал со стула набок, без сознания. Выносили его из корпуса ногами вперёд.

            На похоронах на кладбище голосила мама Смирнова, верующая женщина, собираясь встретиться снова с сыном.  Мне тогда впервые показалось, что Смирнов был верующим коммунистом.
Табошары.

Про Бахиревского мне рассказывали раньше, когда он был ещё заместителем нашего министра, и сидел на нашем заводе, выколачивая изделия, которые делал завод. Замечателен он был тем, что отменно ругался и одно выражение я даже запомнил: «Ну, что ты копаешься как вошь на мокрой за-упе». Тогда это было не исключение, и многие стремились перещеголять друг друга в хлёсткости выражений. Правда, в то время мне не довелось с ним встречаться.

            Когда мы задумали применить новое топливо для третьей ступени с высокими энергетическими показателями, но довольно токсичное, директор поручил мне подготовить приказ двух министров. Я подготовил приказ и, будучи в приёмной нашего заместителя министра встретил там Комиссарского, который работал уже в ВПК. Узнав, что я там занят подписанием приказа по новому топливу, Комиссарский очень удивился и как всегда включился в полемику, а в конце сказал: «Вы сначала получите положительное заключение Минздрава о возможности применения этого топлива». Встреча с Комиссарским настроила меня на критическое отношение к новому топливу.

            На следующий день я приехал для подписания Приказа к Бахиревскому. В приёмной министра меня ждали и сразу пропустили в его кабинет. Когда я вошёл в кабинет, то увидел хозяина, разговаривающего по телефону. По теме разговора я понял, что он разговаривает с Жуковым, а нашу фирму называет: «они». Я стоял в замешательстве, надеясь, что он быстро завершит разговор. Но разговор не кончался, а «они» поносились разными словами. Я почувствовал, какие не простые взаимоотношения были на самом деле, не то, что официальные. Во мне зрел протест, мне хотелось сказать: «Я же и есть «они», и я всё понимаю». На моё счастье разговор закончился, и я положил проект приказа для подписания. Но, не тут то, было, Бахиревский отложил его и  сказал: «Нужно обязать ваше министерство: обеспечить изготовление стендового оборудования и оснастки для оборудования места для проведения испытаний двигателей с новым топливом». Я знал извечный вопрос, при разделении министерств, в их министерстве не осталось мощностей по металлообработке, и всегда мы делали для них оборудование. В связи с токсичностью топлива предполагалось проводить испытания в старых штольнях в Табошарах. Я молчал, не зная как поступить, у меня не было полномочий брать на себя такой объём работ. Тут Бахиревский сделал ход: «Ну, Вы, как инженер, как считаете»? Ах, ты меня спрашиваешь, мелькнуло в голове, и я вопреки логике событий и здравому смыслу выпалил, накопленный во мне негатив: «Вы же придумали это топливо, вам и надо самим делать оборудование»! - сказал я. Бахиревский развёл руками и я ушёл. На следующий день к Бахиревскому приехал Ивлиев, с поправленным, как того хотел министр, приказом и дело было сделано. Начались работы в Табошарах, было бессмысленно истрачено много денег, (хотя отрицательный результат тоже даёт положительный результат.) но, славу богу, нашлись здравые головы и эти работы прекратились.

 
Противостояние.

Гоголевич появился в институте переводом с предприятия, где раньше работал директор и довольно быстро стал его заместителем. О нём говорили, что на бывшем предприятии он много и очень скрупулезно занимался рассмотрением и подписанием чертежей. Перед дверью его кабинета всегда стояла длинная очередь конструкторов. Вскоре весь институт убедился в дотошности и некоторой медлительности Гоголевича. Доказательством могла служить юмористическая статья Малкина в институтской газете «Новатор», вышедшая под Новый год. Смысл статьи был в том, какие испытания должен был пройти конструктор при подписании чертежа искусственного Деда Мороза. Пройдя все службы, и удовлетворив все их противоречивые требования, конструктор облегчённо вытер пот с лысины и пришёл к Гоголевичу. Посмотрев чертёж, Гоголевич задал всего один вопрос: «А, какой ГОСТ и цвет у ниток, которыми прошиты стельки у валенок Деда Мороза»? Бедный конструктор не смог сразу ответить и поэтому Деда Мороза к сроку не успели сделать. Шутка, но в каждой шутке есть доля правды.

Этим свойством основательности Гоголевича не преминул воспользоваться Наумыч в борьбе с ним, постоянно подчёркивая директору  на задержки, происходившие, якобы, по вине Гоголевича. Наедине с директором он, скорее всего, продолжал «капать» на Гоголевича. К этому времени Наумыч опираясь на молодых специалистов, сколотил, сперва, сектор по комплексу в целом во главе с Виноградиным, а потом и отделение кураторов по комплексу.

            Виноградин, высокий молодой человек английской внешности, с прекрасными манерами и образованием был сын, якобы, руководителя из Комитета по Ленинским премиям, поэтому он стремительно стал продвигаться по службе. Трепались, что его папа помогал нашему начальству в получении Ленинских премий по Темпу-С. Нужный человек.

Структурная схема комплекса стала давлеть над ракетой. Ракета попала в подчинённое положение по отношению к комплексу, хотя именно ракета в основном определяла лицо комплекса. Получилось, что телега стала впереди лошади и человека. Всё равно, что в авиации стали бы главенствующими аэродромы с такелажными устройствами. Но с помощью власти, для создания прослойки между директором и ракетчиками это было просто сделать. Кстати, я однажды проводил с комиссией проверку работы одного оборонного НИИ с несколькими главными конструкторами. Так вот, самой большой заботой директора и секретаря парткома этого института была забота, как держать в повиновении главных конструкторов. Администраторы тоже хотят приобщиться к науке. За администрирование больших дивидендов не получишь. Это не престижно, вот и лезут администраторы разными способами в «науку».

Когда Наумыч стал тоже заместителем директора, только по НИР и ОКР, то ему приходилось контролировать ход выполнения выпуска ЭП. При докладе директору, он обычно заявлял: «Я подписал все книги, а вот Гоголевич всё ещё их не подписал». Наумыч подписывал книги, почти не глядя, а Гоголевич штудировал их от корки до корки. Директор выпустил такой непонятный приказ о распределении обязанностей между ними, что даже мы не могли его внятно понять. Верх эквилибристики директора, думали мы, но автором, скорее всего, был Наумыч, прекрасно владевшим пером. Общее правило: «Разделяй и властвуй» действовало и в нашей «империи».

            Наумыч никогда не утруждал себя серьёзной работой и техническими вопросами. Его задача была быстрее, не глядя подписать документ, что он делал виртуозно. Расписывать документы по отделениям была основная его работа. Чтобы ускорить этот процесс, он, в конце концов, стал писать только цифру отделения. Администратором он был не плохим.

Меня всегда удивляло, что, занимая такую ответственную должность, он собирал на работе, как ребёнок, значки городов, принимая их как подарки, и был заядлым болельщиком «Спартака». Часто смотрел телевизор, спрятанный в сейфе. Мне казалось, что это говорило о его несерьёзности и лёгкости. Его, какой-то дьявольской задачей была борьба за власть, и он ничем не брезговал. Недаром он мне говорил: «Ты там копошись в трюме, в машинном отделении, а мы тут будем управлять на верхней палубе этого корабля». Более откровенного цинизма я не слышал. Интриганство или, как говорят, политика была его страсть. Я сам, раскусив его,  постоянно ждал от него какой нибудь подлости. Он по институту распространил слух, что я родственник, и чуть ли не племянник, Гоголевича. Меня мои знакомые иногда спрашивали об этом. Потом Наумыч мне заявляет, что если я не родственник Гоголевича, то он со мной сработается. Я вообще не понимал, как подчинённый может не сработаться с начальником. Он, вероятно, всё судил исходя из своего интриганского характера. У меня возникала ассоциация, что в наш конструкторский коллектив незащищённых «овец», забрался «волк» со своими кровожадными замашками и будоражит весь хлев. Ему же никто не сопротивлялся, ведь он ловко использовал власть. Гоголевич тоже был не подарок, волевой, рассудительный технарь, он не терпел чиновников министерства, считая их низшей кастой, мешавшей работе. Этим тоже воспользовался Наумыч. Он с помощью своего друга Архиппова, подставил Гоголевича под Комиссарского. Произошла неприятная разборка, и с помощью Комиссарского Гоголевич стал начальником отделения по ракете. Нервы его не выдержали. Наумыч устранил основного конкурента. Став вторым лицом в империи, он охранял её, контролируя все контакты директора. Поскольку я входил иногда к директору напрямую, то меня Наумыч предупредил: «Смотри, если чего ни будь, скажешь обо мне директору».  Я никогда не мыслил ни о каких сплетнях, и меня удивляло его высказывание. Я понял это значительно позже, сложив вместе его высказывания и поступки.
«Мужик».

Когда я ещё начинал работать в институте, мы часто после работы оставались на работе и сражались в настольный теннис. Моей партнёршей по игре оказалась женщина уже не молодая, но вполне спортивная и боевая. Она курила как паровоз, даже во время игры. Я слышал, что её фамилия была Калинкина, и она была бывшей партизанкой. Играли мы с ней долго с переменным успехом. Может быть, ей нравилось играть с молодым мальчиком.  Вскоре мы остались одни, продолжая прыгать вокруг теннисного стола. Наигравшись, поскольку время было позднее, мы пошли на выход. Дверь входная не открывалась, её закрыли, как будто нас забыли. Что было делать, я не знал. Калинкина заволновалась. «Подумают, что мы с тобой специально остались и вообще бог знает, что ещё»! - сказала она и повела меня в женский туалет на первом этаже. Там она открыла окно, и через него мы благополучно вылезли     наружу и крадучись вышли через проходную из института. С тех пор у нас с ней были прекрасные отношения.

Я часто встречал Калинкину на различных испытаниях двигателей и на полигоне ещё в Капъяре. Как-то на полигоне мы стояли с Геворкяном на стартовой площадке, и вдруг появилась Калинкина, направляясь к ракете, стоявшей в вертикальном положении. В то время, да и сейчас, существовала примета, что женщина на старте - это плохая примета. Геворкян тут же закричал Калинкиной: «Зачем пришёл? Женщинам сюда нельзя, можно только мужикам»! В ответ ему, она засмеялась: «А я не женщина, а мужик»! Взяв его под руку, сказала: «Пойдём, покажу, что я мужик в юбке»! С тех пор никто не хотел сомневаться, что она мужик. Характер же ей не надо было занимать, и за словом она в карман никогда не лезла. Правда, она всё-таки встретила на полигоне человека, который усомнился в её словах. Они полюбили друг друга, и вскоре она вышла замуж за Венгерова. Они были счастливы. Но потом судьба была неумолима. Калинина преждевременно умерла, а через год позвала Венгерова к себе, и он трагически погиб на шоссе около своей машины.
МАСКИД.

Будучи в министерстве по делам, я случайно зашёл в инспекцию министра и там встретил её руководителя Владысева, перешедшего туда работать из нашего института. Конечно, встреча однокашников затянулась и вылилась в длительную беседу с расспросами и воспоминаниями. Я обратил внимание на большой табулятор, стоявший в кабинете и спросил: «Что это такое»? Владысев мне рассказал, что у него внедрена система контроля приказов. Ввод и вывод информации в системе осуществляется именно на этом устройстве. Тут же я захотел внедрить нечто похожее у себя в институте. Я взял, для примера, бланки документов и вскоре уехал, довольный, не даром, проведённым временем.

В институте мы направили в вычислительный центр, задание на разработку программы на нашу ЭВМ для обеспечения расчётов. Требовалось обеспечить простую сортировку пунктов приказов и выведение их на печать для исполнителей. Задача мне казалось несложная, но работа выполнена была с большим отставанием. Когда программу нам всё-таки сделали, и мы быстро её опробовали, то по результатам опробования выдали уточнение к заданию на  разработку программы. Ждём, ждём, не дождёмся. Стали жаловаться. Партком решил заслушать начальника ВЦ.

Вскоре состоялся партком, с докладом Тапаркова. Докладчик довольно шустро и уверенно с уральским акцентом доложил, что они разработали «машинную систему контроля исполнения документов» - МАСКИД, а мы, вроде им мешаем. На мои возмущения никто не обратил внимания, как будто их не слышали. В парткоме тогда было много пожилых членов. Выходя с парткома, я возмущённо стал говорить Наумычу, что вместо выполнения моего задания по совершенствованию программы, докладчик извратил состояние работ, и партком меня толком не выслушал. Наумыч сказал: «Никто из присутствующих, ничего не понял, а ты никого не убедил». Я был потрясён ловкостью Тапаркова.

Всё объяснилось очень просто. Тапарков присвоил себе инициативу по разработке всей системы и защитил кандидатскую диссертацию, придумав ей название МАСКИД. Ведь простенькая программа сортировки не тянула на диссертацию.

Единственным для меня утешением стало то, что позднее сотрудники его подразделения обличили Тапаркова в воровстве, и он был уволен. Сколько верёвочка не вьётся, а конец приходит!
          Заказ.

 Виноградина избрали в партком, и он возглавил производственный сектор. До сих пор мы с ним конструктивно общались, и у меня было хорошее впечатление о нём. Но вот он решил самоутвердиться и проявить инициативу по проверке приказа, в котором я был ответственен за отдельные пункты. Меня вызвали на партком и стали допрашивать. Я знал, что сроки работ по этим пунктам перенесены на более поздние сроки Решением, утверждённым высшими руководителями, и я это объяснил. Никакой реакции, а мне упрямо стали предъявлять претензии. Меня это выводило из равновесия, а я не терпел тупости и не ожидал этого от Виноградина. Вероятно, это был чей-то заказ против меня. Меня терроризировали до тех пор, пока в институт не пришло злополучное Решение. Авторитет и уважение к Виноградину во мне упали до нуля. Оказалось, что он не такой уж джентльмен. Став заместителем у Наумыча, он так же как все стремился хапнуть на дармовщинку, гулял, отбил чужую жену, стал не в меру пить, и умер этот мальчик преждевременно от цирроза печени. Не вынес он сурового испытания властью.

 
Лидер.

 О Шланге я уже упоминал, но я хочу особо отметить его роль в моём понимании творческого подхода к выполняемой работе. Шланг полный, медлительный мужчина с ярко голубыми глазами, с ёжиком на голове внушал солидную уверенность человека, имеющего большой опыт работ по конструированию различных конструкций. Он брался за решение самых насущных проблем в создании нового, и увлекал своим энтузиазмом других сотрудников. Вокруг него группировались его соратники по работе, и он был законным авторитетом. Кстати, стиль его поведения был похож на директорский, и с директором он работал ещё до работы в нашем институте. Он признавал в основном творческую конструкторскую работу и тяготился организационной административной работой. В отличие от директора он не был дипломатом, а был прямолинеен, грубоват, Он был настоящим мужиком, который в компании мог залпом выпить пол литра водки из пивной кружки, удивляя этим собутыльников. Я бы мог его сравнить с таможенником из кинофильма «Белое солнце пустыни».  Первое моё близкое знакомство с ним произошло в период написания ещё аван-проекта по Темпу. Мне, молодому инженеру, поручили написать раздел по конструкции передней части ракеты, куда входили: головная часть, приборный отсек, отсек стыка с двигателями, и четыре обтекателя, выступающих частей двигателей. Я первый раз не сразу смог быстро разобраться в конструкции и стал как-то заумно её описывать. Меня позвал Шланг и очень просто мне объяснил: «Слушай, все отсеки состоят из шпангоутов и наружной оболочки, а головная часть - это конические отсеки с передним наконечником из теплозащитного материала и задним днищем. Всё это покрыто тоже теплозащитным материалом. Внутри герметичного объёма головной части на шпангоуте закреплён «огурец» (ядерный заряд), а ещё конечно, есть некоторые тонкости». Он про эти тонкости и секреты мне тоже доходчиво рассказал. Эта простое объяснение запомнилось мне на всю жизнь и, в дальнейшем, помогало просто говорить о сложных делах.

Судьба таких людей складывается сложно. Его откровенный и прямой характер начальству не нравился. Я уже рассказывал о том, как после ссоры его с Наумычем, последний перестал направлять какие либо документы Шлангу. Он сидел в одиночестве, поддерживаемый старыми сотрудниками, вёл проработки конструкций. Когда вместо Наумыча начальником ракетного отделения стал Нефёдин, он, вероятно, под действием Наумыча не находил общего языка со Шлангом, а может быть не смог или не хотел. Кончилось эта история на очередном партийном собрании. Я в то время работал в отделе ведущего конструктора и знал об этом собрании по слухам. Меня потрясло, что на собрании встал Егорьев, и смело стал обвинять Шланга в бездействии. Только недавно Егорьев просился на работу в наш отдел из отделения, ему нужны были деньги. Егорьев был очень исполнительным сотрудником. После этого собрания его назначили на место Шланга. Шланга перевели в отделение другого направления - неуправляемых ракет. Наумыч добил Шланга. Он не долго там проработал, болел  и умер. Несмотря на то, что мне много приходилось общаться с Егорьевым, и у меня с ним до сих пор приятельские отношения, внутри, я не могу простить ему то предательство ради своей карьеры.

Егорьев учился в МАИ, был спортсменом, играл за волёйбольную команду курса и института, но учился на младшем курсе, хотя по возрасту был старше меня. Поскольку Андрей, мой друг, тоже играл в волейбол, он хорошо знал Егорьева, и впоследствии это сближало нас. Конечно, Егорьев стал героем, когда женился на одной из двух красавиц блондинок с телевидения, ездивших в автобусе с нашими сотрудниками на работу. Мы все засматривались на этих девушек, а Егорьев время не терял, и многие ему завидовали.

Первое моё столкновение с Егорьевым, заступившем на должность Шланга, произошло, когда я перешёл работать в отделение к Гоголевичу. По старой привычке у меня подписывали или визировали некоторые службы технические документы. Пришли технологи, и я подписал ТЗ на эпоксидный клей, применявшийся для приклейки датчиков. Вдруг меня вызывает Гоголевич и упрекает меня за то, что я подписал ТЗ, а надо было дополнить его требованием по уменьшению времени сушки клея до затвердевания, чтобы при изготовлении мат части на заводе можно было бы ускорить техпроцесс. Против этого спорить нельзя. Но я знал, что этого и сделать нельзя. Дураку ясно, что лучше бороться за, чем против. Я был посрамлён. Меня поставили на место. За этим стоял Егорьев, так он искренне поступил, утверждая свой авторитет. Прошло время, технологи ко мне больше не приходили, но никто не уменьшил время сушки до сих пор. Всё забылось.

Егорьв, сухощавый  человек, получил у своих сотрудников кличку Кальтенбрунер за суровость и схожесть с этим персонажем из сериала о Штирлице. Вообще, он был непредсказуем: не окончив разговор, мог бросить телефонную трубку, идти с кем ни будь и вдруг пойти в другую сторону без объяснений, панически боялся начальства, иногда подписывал документы после начальства и у него был комплекс неполноценности. Он сам об этом говорил, недооценивая себя. Ради того, чтобы выпить, был готов на всё. Часто приходил в гости на работе, если знал, что можно выпить. Однажды, он заикнулся, что надо бы сейчас выпить. Я сказал, что у меня в гараже, примыкавшем к забору института, имеется бутылка водки. Мы пришли в гараж, а стояла морозная зима, температура минус двадцать пять, тридцать градусов. Выпили бутылку водки, в горле у меня запершило от холодной водки. Потом я неделю не мог отойти от першения в горле, а Егорову, хоть бы что. Он сказал: «Закалка! У меня горло лужёное». Может быть потому, что он любил выпить на различных юбилеях, где он обязательно неплохо пел иногда дуэтом с Солоноуцем. Перед пенсией перестал совсем пить крепкие напитки, а вино всё же пил. В общем, несмотря на шероховатости, я много работал с ним по различным вопросам с удовлетворением. Всё-таки он мне был близок, потому что занимался конструкцией ракеты, да ещё он был маёвец. К сожалению, он не смог смириться с хамством молодого руководства, и, около семидесяти лет, ушёл на пенсию. Когда у нас бывают, какие ни будь ЧП, последние годы он мне звонит на работу.
Вожак.

Ерохин выпускник МАИ, бывший там активным комсомольским вожаком, быстро освоился в нашем институте и вскоре возглавил отдел смежных производств. Основной задачей его было курирование завода. Он со своим общительным характером быстро налаживал контакты со смежниками. Чтобы напитаться нужной ему информацией он часто приходил к нам, и мы ему часто помогали. На совещаниях с представителями завода он мог легко разрядить тупиковую обстановку какой либо шуткой и легко находились компромиссы. Я однажды даже был ошарашен его поведением на совещании с главным конструктором завода, когда в самый критический момент разногласий, он вдруг подвинул рюмку водки ему под руку. Я не знал, что произойдёт дальше, но всё обошлось, все рассмеялись, а потом выпили за достижение согласия. Он не стеснялся сбегать, если нужно за бутылкой или чем-то услужить. Я его воспринимал как однокашника, и мы с ним часто взаимодействовали.

 Особенно много я с ним общался, когда он стал заместителем директора по общим вопросам, которым он стал при таких обстоятельствах: Наш директор был избран в академики, и ему предстояло устроить банкет для академиков. Бывший заместитель директора не угодил директору с коньяком, для банкета, передоверив этот вопрос исполнителям. Тогда директор вызвал Ерохина, славившегося своей коммуникабельностью, и попросил организовать банкет. Банкет был организован на высшем уровне и вскоре Ерохин стал заместителем директора. Естественно, первым делом он освоил заведения отдыха. Стал ездить в Барвиху, в наш пионерский лагерь и представлять эти услуги другим. Я запомнил, как он однажды пригласил меня в лагерь на спортивный праздник в качестве члена парткома. В прекрасной даче мы перед соревнованиями провели прекрасный вечер в обществе известных спортсменов чемпионов мира по плаванию и хоккею с шайбой. Чемпионы были удивлены прекрасным приёмом, им оказанным. Потом мы с ним ездили на юбилей МАИ, где я встречался тоже с членом парткома по производственной работе Матвиенко. Везде Ерохин был желанным гостем, и все мероприятия проходили на высшем уровне. Нас много связывало, и он старался показать мне свои возможности, как бы говоря: «Смотри, я тоже не лыком шит». Для организации полётов на завод «бригады быстрого реагирования» он стал заказывать правительственный самолёт со спец. обслуживанием. Мы сидели в персональных креслах в переднем салоне и попивали заказанное спиртное. Он не только заботился о начальстве, но по старой дружбе, баловал и нас, простых смертных.

            Мне запомнился, один эпизод, в котором мы с ним оба участвовали. С завода поступила телеграмма с непонятной жалобой на меня и с восхвалением Иерусалимова, ставшего тогда ведущим конструктором по спец оснащению головной части, после его снятия с поста начальника отдела, не без участия Соломонского младшего. Из телеграммы следовало, что хорошо бы его сделать ведущим по ракете. На телеграмму тогда никто серьёзно не отреагировал, но я был в недоумении и не мог понять, откуда ноги растут, тем более, что эта обуза, кроме головной боли, мне дивидендов не приносила. Кто же плетёт интригу и зачем, я не понимал, и не придал этому значения.

            Через некоторое время, снова прошла странная телеграмма аналогичного содержания, с моей фамилией, но в  ней были перепутаны названия изделий, и смысл телеграммы искажался, и был бессмыслен. Телеграмма была подписана директором завода, а написана была явно совершенно некомпетентным человеком из отдела «головастиков». Назревал скандал, получалось по телеграмме, что мы не обеспечили выполнение своих обязательств перед заводом. Пришлась поехать в министерство, где я случайно встретил Ерохина, собиравшегося встречаться с директором завода. Я объяснил ему, какую «ляпу» - ошибку допустил завод. Он обрадовался такому козырю, забрал у меня телеграмму и мы вместе пошли искать Содовникова. Встретили его в коридоре, поздоровались и с ходу Ерохин, несмотря на то, что был младше как по возрасту, так и по рангу, показывая телеграмму, со смехом сказал директору: «Посмотри, что ты написал в телеграмме, ты же всё здесь перепутал»! Затем Ерохин объяснил, что же перепутано. На следующий день я узнал, что исполнитель этой телеграммы был уволен, это действительно был «головастик», автор двух телеграмм по мою душу, с которым по работе я не сталкивался. Больше завод не возникал. Кому же я мешаю, чтобы таким кружным путём воздействовать на меня? Только дальнейшие события помогли мне понять эту тайную интригу.

Ерохин от хорошей и нервной работы пополнел, у него увеличился животик. Когда я ему об этом говорил, то он, опираясь на спинки двух стульев, поднимал ноги и делал угол, после чего сверкал победоносно своими очками. Но всё-таки его доконала его беспокойная работа, и у него случился инфаркт. Директор сказал ему, что не сможет держать его на этой работе, потому что тот не выдержит в следующий раз, если он его пошлёт  к какой-то матери. Ерохин стал ходить с палочкой, его натура этого состояния не выдержала, и вскоре он преждевременно умер, много энергии отдав нашему делу.
                Морковка.

Директор всегда говорил, что нужна морковка в каждом деле.  И вот он придумал морковку: магические слова - систему бездоводочного проектирования. Когда я услышал первый раз от него, что он хочет создать подразделение качества, говоря, что это будут его люди, я ответил, что мы тоже его люди. Про себя подумал, что всё уже разработано для обеспечения качества, а директор просто этого не знает, но сказать этого внятно  я не смог.   Директор был увлекающийся человек, и ему понравилась Иванкова из отдела надёжности со своими идеями по качеству. Директор намучился от стрессовых ситуаций, возникавших при авариях ракет. Так была организована лаборатория качества. В то время все искали панацею для улучшения качества продукции. Создавались различные системы качества, использовали японский опыт, но на русский лад, стараясь всемерно сохранить всю систему взаимоотношений в обществе. Поскольку качество продукции в значительной степени зависит от качества чертежей и документов, первым делом был придуман коэффициент качества документации. Формализованный коэффициент, зависящий от числа ошибок и числа выпущенных чертежей, приведённых к единому формату. Ошибки в основном выявлялись при изготовлении мат части на заводе, и поначалу этот коэффициент отличался он единицы, говоря о достаточно высоком уровне ошибок. Естественно, что в соревновании за качество, бракоделов наказывали и скоро почти у всех стал коэффициент близок к единице, хотя работали по-прежнему. Теперь стали договариваться с конструкторами завода об обосновании изменений чертежей различными причинами, но не ошибками. Ошибок не стало, всё зависело как бы от объективных причин. Вообще, что заложишь, то и получишь. Институт гордился достижением высокого качества документации. Формализовать этот процесс на самом деле практически достоверно нельзя, ведь очень трудно оценить вес ошибки, одна ошибка может иногда стоить сотню ошибок.  Всё это скрывалось в сотнях документах.

            Затем началась разработка самой «системы». Для этой цели Иванкова развернула работу по выпуску около сотни стандартов предприятия по «Системе бездоводочного проектирования» (СБП). Все отделы выпускали стандарты, о том, как они работают, потому, что нового они ничего не могли написать. Всё описано в ГОСТах, ОСТах и других руководящих документах. Написание стандартов позволило лучше разобраться во взаимоотношениях подразделений и в организации их работы. Изучение существующих нормативных документов заставляло рационально вести разработку и испытание ракет. Конечно, в этом, наверно, была главная заслуга СБП. Иванкова проявила при этом хорошие организаторские и коммерческие способности, добившись премирования сотрудников за выпуск каждого стандарта. Сама она себя тоже не забывала, получая, первой в списке, за каждый стандарт в районе двухсот рублей, а их было сто. Таким образом, Иванкова обогатилась, директор получил морковку, которую он использовал даже в Академии Наук. Однажды у нас выступал Фролов и хвалил директора за внедрение СБП. Морковка действовала. Конструктора же получили головную боль и дрожь в руках при выпуске чертежей. В дальнейшем Иванкова перешла в другую кормушку, в профком, СБП забыли, а в двадцать первом веке вспомнили, когда пренебрежение к нормативным документам привело  снова к падениям ракет.

Вообще СБП стала для коллектива конструкторов как своеобразная молитва и оберег от разных напастей и ошибок. Даже сами эти слова положительно воздействовали на процесс разработки новой техники, хотя в самой системе не содержалось никаких откровений. Это было собрание нормативных, существующих документов, применительно к нашим комплексам. Люди не совершенны и часто торопясь в осуществлении своих целей, пренебрегают законами природы и порядком вещей. Природа, также как и техника не прощают ошибок. Пока не будут надёжно действовать все, даже незначительные элементы системы, система будет давать сбои в работе. Со временем эти истины забываются и люди, привыкшие к работе и прошедшие обучение опытом, теряют бдительность и совершают ошибки. Поэтому надо повторять и повторять молитву, направленную на понимание существа вещей и бытия. ПОВТОРЕНИЕ - МАТЬ УЧЕНИЯ. Привыкание к работе и её монотонность, даже у очень опытных водителей транспорта, операторов и лётчиков, может приводить к накоплению незначительных ошибок в управлении, которые могут накопиться и приводить, и приводят к авариям. Молитва должна напоминать людям об опасности забвения полученных знаний и опыта. Такой молитвой была СБП, пока её не забыли.
                Ведущие конструктора.

В начале рабочего пути я попал в группу Галактионского, бывшего военного от авиации, сухощавого черноглазого человека с орлиным носом. Я уже говорил о том, что вначале мы занимались самыми разными вопросами, практически осваивая всё заново.  Затем меня судьба разводила с Галактионским. Когда зам министра стал Комиссарский, выходец из военной приёмки в Днепропетровске, он настоял, чтобы в институте был введён институт ведущих конструкторов по темам. По Темпу-С я был после Смирнова назначен Ведущим конструктором. Об этом я уже писал. Когда начались работы по Темп-2С Галактионского назначили  Ведущим конструктором по этой теме, а меня его заместителем. Организовался большой отдел, куда входил и сектор сетевого планирования. Складывался дружный коллектив, сплачиваемый начальником в неформальной обстановке с помощью водки. Галактионский как все, кто прошёл войну любил выпить. Мы часто собирались выпить после работы, где, в основном, говорили о работе. Наумыч, вероятно, завидовал нам и откуда-то часто узнавал, где мы были, и говорил: «Опять вчера пили»? Во всех делах тогда был культ водки. Я вспоминаю, как Комиссарский сказал директору, чтобы он пригласил директоров заводов для согласования графиков изготовления мат части для ракеты и хорошенько бы их напоил. Всё так было и сделано, и графики были подписаны без замечаний, не глядя. Отдел обеспечивал все организационные вопросы и контролировал ход работ по комплексу. Не даром нас называл Архиппов червонными валетами. Галактионский по мере хода работ становился всё более влиятельным в делах, но всё-таки водка была для него доминирующим стимулом, и он не мог не пить. Естественно, его репутация давала возможность использовать его как козла отпущения. Когда Пилюгиным были сорваны сроки проведения работ, то он объявил, что ему не своевременно были выданы исходные данные. Назревал скандал, в наши дела вмешался ЦК. Тогда директор объявил выговор Галактионскому и дело было закрыто. Галактионский не протестовал, хотя был не при чём, а только разводил руками и запивал горе водкой. За это его, наверное, и держали.  Мне нравился Галактионский своими способностями по решению организационных и технических вопросов, но я не мог его остановить в пьянстве. Мы часто ездили обедать на моей машине в столовую у гостиницы Турист. Галактионский почти всегда не мог удержаться и говоря: «Скорей, скорее!» - выпивал перед обедом не полный стакан водки. Он не напивался, но старался всё время находиться под кайфом. Он перестал бояться, понимая, что все пьют, и даже стал заходить к директору, слегка пьян. Тем более, когда приезжал заместитель министра и ставил перед собой несколько стаканов, то ли с чаем, то ли с коньяком.  Но были случаи, когда Галактионскому делались замечания, наедине. Всё-таки существовала мужская солидарность. Спаивал Галактионова, часто Курило, решая при этом свои  вопросы Но, когда однажды, в моё отсутствие, Галактионский заявился к директору в непотребном виде, в присутствии посторонних людей, директор не выдержал и снял его с должности ведущего конструктора.

Что же случилось дальше? Меня назначили начальником отдела ведущего конструктора и выделили две больших комнаты на втором этаже, а всех сотрудников отобрали, разбив отдел на части. Наумычу не нужен был ведущий конструктор и мощный отдел, и он увёл всех людей в отдел подготовки документов, а сектор сетевого планирования отправил в вычислительный центр. Я остался один. Потом ко мне заместителем, ведущим по Пионеру, пришёл Халкевичев со своей секретаршей. Я тоже нашёл себе секретаршу, но Наумыч потребовал показать её фотографию. Наумычу понравилась фотография Тарасовой и она стала работать со мной. Потом позвонили из отдела кадров и сказали, что ко мне в отдел просится человек, работавший в фирме на Украине, похожей на нашу. Оказалось, что это был осетин и он попросился в отдел, надеясь, что он организован также как в Днепропетровске, но, поработав некоторое время, ушёл работать на более выгодную работу в камеру хранения вокзала. Мы были как бельмо на глазу и не вписывались в систему управления института, построенной по церковной схеме. Мы, как бы, подставляли начальников отделений. Естественно у нас было много скрытых врагов. Меня нагружали самыми разными вопросами, как будто хотели, что бы я сломался, и даже хихикали, видя, как я хожу, согнутый и озабоченный. Мы продержались два года, пока практически уже были завершены работы по Темпу-2С и Пионеру Мы стали не нужны и отдел ведущего конструктора ликвидировали, тем более, что главный поборник ведущих конструкторов Комиссарский ушёл работать в ВПК. Я стал работать начальником сектора с сохранением оклада у Гоголевича, а Халкевичев стал, по указанию директора, начальником отдела у двигателистов.

Собрался научно - технический совет (НТС) института для утверждения кандидатур на выдвижение лауреатов Ленинской и государственных премий. Якобы по просьбе директора, мне порекомендовали выступить в поддержку заместителя министра, руководителя Оперативной группы по комплексу, поскольку я  много с ним общался и знал о его работе. Я медлил, не хотелось лезть вперёд.  Когда же выступил директор и произнёс очень проникновенную речь о заслугах кандидатов, в том числе персонально о заместителе министра, а затем ещё попросил за него проголосовать положительно, все прониклись его выступлением, и я решил, что моё выступление будет лишним. Началась подготовка к голосованию, в это время вбежал опоздавший Николаев, не слышавший речь директора. Когда голосование завершилось, оказался один голос против заместителя министра. Это, конечно, был прокол. Но меня всё-таки пригласили лауреаты на банкет в ресторан при гостинице Советская. Я сидел в конце стола вместе с Егорьевым, а Наумыч при каждом удобном случае делал различные замечания. Особенно, когда я разговаривал во время его выступлений.

            Через некоторое время я по указанию руководства отделения направился в командировку к  заказчику в Перхушково. По дороге к проходной института встречаю навстречу Наумыча. Поздоровались, и я пошёл дальше. Через два дня выходит приказ директора о том, что я без его разрешения не явился в тот день на технический Совет, в связи с чем меня исключают из числа членов НТС. Я очень удивился, все знали, что я поехал в Перхушково. Теперь мне стало ясно, что это предлог и происки Наумыча. Я не исключал его коварства при недавнем голосовании. Кто проголосовал против, ведь никто не узнает. Я, конечно, не пошёл оправдываться и решил про себя: наплевать, пускай будет хуже этому НТС, тем более, что он только отнимал время от реальной работы. Псевдо учёным я становиться не собирался. Мне отбили охоту в начале моего пути. Вообще, мне казалось, что нельзя делать любую диссертацию ради диссертации, хотя возможности такие были. Потом, я помнил, как директору собрали список отчётов, которые он подписывал, практически не глядя, и включили в диссертацию. На защите «учёные» сказали: «как же такой учёный до сих пор ещё не защитил диссертацию? Пора, пора»! А ведь он был замечательным конструктором, а не учёным, но Академии конструкторов не было, и нет! Потом специально для него выделил Устинов место в Академии, и на эту должность его избрали. Так было со всеми известными конструкторами. Всё определяла и определяет должность. А чтобы не было чёрных шаров, разными способами уговаривают и ублажают академиков. Всё становится продажным. Своеобразная индустрия получения пожизненной ренты. Конечно, в Академии есть настоящие учёные, но их, по-моему, мало.
Паша.

Курский черноволосый, в очках человек небольшого роста, с глуховатым голосом был фанатиком твердотопливной техники. Он сам после испытаний лазил  внутрь отработавшего двигателя, чтобы проанализировать его работу. Он прекрасно понимал все тонкости работы теплозащитных материалов. Именно он возглавил отделение двигателей после Бродского. Он был типичным технарём, не очень придавая значение бюрократической работе. Главное для него было дело. Мне запомнился случай, как директор однажды сказал мне, что надо бы составить новый график огневых испытаний двигателей. Я удивился, что он просит подготовить график меня, а не Курского, но поскольку не был назван срок, я успокоился. Наутро мне звонит директор по прямому телефону и говорит, что он едет через полчаса к министру, и чтобы я принёс ему график огневых испытаний. Я стал заикаться, и  сказал, что я его не сделал. Он мне прокричал: «Разве я тебе не говорил»? Я ответил: «Говорили», и стал  лихорадочно рисовать на ватмане цветными линиями график. Директор каждые пять минут меня подгонял. В итоге, он уехал к министру с графиком проведения испытаний двигателей на планшетке. В это время было сложное положение с отработкой органов управления ракетой, и естественно Курский хотел подстраховаться и начал проработку более перспективных органов - поворотных сопел. Когда директор узнал, про это, то посчитал это распылением сил и отвлечением внимания от реальных задач и запретил заниматься  поворотным соплом. Но Курский, как партизан продолжил работы.  Кончилось это печально, директор (может быть по наводке) посетил отделение двигателей и увидел на кульмане чертёж поворотного сопла, после чего произошёл не лицеприятный разговор и Курский был уволен. Он ушёл на должность заместителя директора в другой НИИ. Отделение двигателей было объединено с ракетным отделением, которое уже возглавлял Гоголевич.
Юра.

Наумыч как опытный конспиратор стремился заметать за собой следы. Те, кого он использовал в своих комбинациях, и могли потом чем-то скомпрометировать его или обременить какими-то просьбами, беспощадно репрессировались или увольнялись. Например, мне рассказал Ешкин, как он расправился с Морозом, из жилищно-бытовой комиссии. Тот в порыве усердия и преданности ему обеспечил за счёт предприятия размен и получении квартиры в престижном месте. Неизвестно как он отблагодарил Мороза, но только он его уволил, чтобы «спрятать концы в воду» Он, почему-то, очень боялся, того, что узнают его прошлое, даже из детства. Его собутыльнике по бане предполагали, что его часто били в детстве и поэтому у него был его вредный характер, желание властвовать и быть «паханом». Ешкин, используя свои гебистские замашки, мог всё: организовать баню, найти девочек и подлизаться профессионально к начальству. Постепенно он втёрся в доверие к Наумычу, организуя посиделки в бане с «друзьями». Друзья развлекали Наумыча, а потом смеялись над ним, как он реагировал, например, на волейбольный мяч, попадавший ему в лоб или на другую шутку. Страдало его достоинство, и он обиженно сверкал очками. Когда я иногда удивлялся, что Ешкин так стелится перед Наумычем, в душе его, презирая, он отвечал: «Хорошо тебе, у тебя образование и положение, а кто я? Мне же нужно кормить семью».  Я понимал, что ему тяжело одному растить детей. Жена Ешкина рано умерла от рака. От Наумыча Ешкин многое получил, и дачу и машину и деньги, но постепенно начал не в меру пить и несвоевременно умер, оставив сиротами двух девочек. А я вспоминаю, как у меня на даче в юбилейный год, мы втроём с Ешкиным и Васильевым на природе напились водки с полусырыми шашлыками.  Потом прошлись в обнимку, по центральной улице и пели пьяными голосами: «За Родину, за Сталина… страна крепка и танки наши быстры… и первый маршал в бой нас поведёт». Это был наш протест на хрущёвскую «оттепель». С Ешкиным связано много воспоминаний. Мы были почти друзья. Я часто заходил к нему на работе, и мы вели задушевные беседы. Он умел ловко, профессионально разговорить человека. Я понимал, откуда у него такая способность, но почему-то его не опасался, может быть зря. Он называл меня информатором пятой категории, якобы по пяти бальной шкале, поскольку от меня он мог узнать всё в популярном виде о нашей  технике и работе, чтобы лучше ориентироваться в делах, бывая у начальства.  Он же мне рассказывал разные сплетни, о том, как начальство хапало. Трудно ведь удержаться и не позаимствовать многие вещи  бытового пользования: телевизоры, фотоаппараты, видео камеры, хрусталь и всё, что было в институте. Сперва их выписывали, а потом списывали. Воровство начиналось сверху и донизу. Только размеры были разные.

            Особо дружеские отношения с Ешкиным сложились с тех пор, когда он организовал «водно - моторное общество института» на Волге, в Новомелково, на базе своего отдела. Институт выделил ему, через Наумыча, моторные катера, а обслуживанием и эксплуатацией занимались люди отдела. Образовалась дружная кампания автомобилистов-любителей туризма. Часто в пятницу мы садились в машины с семьями и мчались по ленинградскому шоссе к Волге. По дороге иногда нас милиция загоняла в тупики или на обочины, когда в Завидово ехал отдыхать Брежнев. С дороги сгоняли довольно грубо, с помощью «палки». Мы терпели, предвкушая скорый свой отдых. На месте нас ждало разнообразное туристское оборудование, взятое безвозмездно в институте, хранившееся на базе. После устройства палаток для ночёвки, начинался главный ритуал: шашлык с вином и водкой, и задушевными разговорами на самые разные темы. Были случаи, когда мы сразу садились на катера, и устраивались на безлюдном острове, посередине Волги, конечно с последующим «ритуалом», почти до утра. Утром завтрак и водные процедуры, а потом поездки на катерах по красивейшим местам вдоль берегов, поиск ягод и грибов, а попозже безрассудное катание на водных лыжах, с неизбежными падениями и кувырканиями.

 

 

 
                Забытые.

Берг, бравший у меня книгу о стратегических ракетных комплексах, сказал, что ему книга очень не понравилась. «Почему»? - Спросил я. – «Враньё сплошное. - «Враньё? Почему враньё, ну объясните, в чём враньё»? Сперва он говорил то да сё, пятое, десятое, а потом сказал: «Очень просто, вот у Королёва Сергея Павловича, роль двигателя и двигателистов очень высокая, а вот в наших комплексах двигателистов нет». Он сам двигателист, старейший работник, ему обидно. Он, внёсший огромный вклад для развития ракетной техники, нигде не упомянут. Достаточно сказать, что, когда делалась первая ракета, и никто не знал, как управлять ей, какие должны быть органы управления, он создал дефлектор. Дефлектор это кольцевой руль, расположенный на периферии сопла двигателя, вдвигаемый в газовый поток для создания управляющей силы. Его же дефлектора стояли на ракете малой дальности Темп-С, стоявшей на вооружении. Короче, он очень обижен. Вообще, все двигателисты, работавшие в институте незаслуженно забыты.

Недавно был скорбный день. Умер молодой талантливый инженер от рака лёгких, ему ещё не было пятидесяти лет, звали его Тимур. Все охали, ахали, а Берг сказал: «Я теперь знаю, я набираю давно статистику. Больше всего умирают от рака лёгких двигателисты. По моей статистике от рака лёгких двигателистов умирают в десять раз больше, чем во всём институте. Очень просто, они на испытаниях дышат газами и всякой гадостью остающейся после испытаний, а это, безусловно, вредно для здоровья. Недавно умерло ещё несколько человек.

А ещё Берг рассказал, что он родом из Узбекистана, провёл там своё детство и после учёбы в институте остался в Москве. Его дед служил ещё в войсках Скобелева, освобождая те места. Дед учил отца, и Берг это слышал, чтобы он никогда не нанимал в работники чеченцев. Они настолько самолюбивы и горды, что нам нельзя нашим умом понять, что  именно их может обидеть. Ты даже и не поймёшь, что ты его уже оскорбил, и он тебя зарежет. Такой характер у чеченцев. Берг сказал, что наша политика по отношению к мусульманам не выдерживает никакой критики, она просто не ведётся. Мы не знаем мусульман, они нами не познаны.

 
Осечка.

Высокий статный мужчина с приятными чертами лица и густой шевелюрой сидит в мужской компании, на полигоне, за бутылкой водки и, не спеша, рассказывает военные истории, произошедшие с ним. Показав на руку, где остался шрам, Антипенко говорит: «Здесь сидят осколки». А история была такая. Шёл бой, ничего не видно и вдруг он налетел на немца, у него в руках автомат у немца тоже. Нажал на курок, но произошла осечка, и его автомат не сработал. Немец хладнокровно поднял свой автомат и произвёл выстрел. Что-то ударило, был сильный удар, но на счастье, пули попали в автомат, в круглый диск, ранили руку, в глазах засверкало, и он упал на землю и ждёт, когда немец подойдёт и в упор его застрелит. Немец, вероятно, сам испугался, решил подальше бежать. Короче, он ушёл. Через некоторое время он пришёл в себя, нашёл и подобрал валявшийся немецкий автомат, взамен своего отказавшего, разбитого и пошёл. По дороге, слышит какие - то удары, кто–то бьёт железом по железу. Он пошёл вдоль пшеничного поля и увидел, как два немца стучат по своему пулемёту, наверное, он заклинил, а они его хотели расклинить. Его ожесточение было настолько сильным, что он поднял автомат и разрядил весь магазин на этих двух немцев. Он их расстрелял и пошёл дальше. А дальше он попал под обстрел наших и немцев. Стреляли с двух сторон. Рядам разорвался снаряд нашей артиллерии. Солдата подбросило вверх, после чего он упал без памяти. Подобрали его санитары, и очнулся он уже в госпитале. Когда он посмотрел на себя в зеркало, то он себя не узнал и заплакал. Ему было всего восемнадцать лет, а лицо его было изуродовано до неузнаваемости и ещё всё было перекошено и искажено. Это был результат контузии и ощущал он себя ужасно. Но на его счастье, приехал врач полковник, который занимался лечением толи электрошоком, толи каким-то током. В результате лечения током лицо нашего солдата стало нормальным. Переживания с лечением лица были настолько острыми, что всё заслонили и про осколки в руке все забыли, и они до сих пор находятся в руке.
О войне.

       Неразбериха.

Опять зашёл разговор о Сталине. Недавно незаметно прошёл его юбилей. Петров сказал: « Да, великий Сталин, почти основатель нашего государства»! И тут же получил отпор от Иерусалимова: «Ну, Сталин, что же он основал за такое государство? При социализме можно заставить людей работать только одним способом, палкой. Практически было создано рабовладельческое государство, феодальное, где всё делалось из-под палки. Таким образом, управлялось государство. Известно, сколько положили людей ради существования этого государства.

            Затем стали вспоминать некоторые события военных лет, о том, как были оболванены люди. Мы все были оболванены. Мы думали, что наша Красная Армия самая сильная, мощная армия. Когда началась война, многие думали: «Ну, она скоро пройдёт». Когда уезжали, например, в эвакуацию говорили что не надо брать зимнюю одежду и запасов особых не делали. Война быстро закончится. Такова была вера или беспечность?

Конечно, всё оказалось не так. Немцы шли, как будто ехали на прогулку по нашей земле.

            Мать Иерусалимова работала главным бухгалтером на фабрике Красный треугольник в Ленинграде. Когда началась война и немцы подошли к Ленинграду, а наши войска уже убежали, директор фабрики скомандовал главному бухгалтеру, чтобы она раздала оставшиеся деньги рабочим. Она сказала, нет, вы мне напишите. Тогда директор написал приказ, и деньги раздали. Директор потом сказал: «Ну, теперь идите все по домам». Всех мужчин взяли в ополчение. Вскоре немцы начали наступление и на них бросили ополчение. К исходу дня всё ополчение было перемолото и разбито. Оставалось немцам только войти в ночной город, где не было войск и некому было сопротивляться. Немцы, возможно, испугались входить в ночной город или решили поужинать и передохнуть до утра. За ночь собрали разбежавшееся войско и к утру перед немцами стояли наши регулярные войска. На следующий день всех работников вызвали на фабрику, вызвали и мать Иерусалимова, и спросили: «Куда же ты дела народные деньги»?

«Как, куда, у меня был приказ», ответила она и показала подписанный директором приказ. «Да? Это ваше спасение, потому что вашего директора за паникёрство уже расстреляли» - был ответ. Потом все заработали. Была длительная и жестокая блокада.

            На ту же тему произошла история с отцом моей жены в начале войны. Отец её был с большим апломбом, занимал ранее высокие должности, имея скандальный характер и не имея высшего образования, оказался на невысокой должности инженера. Начальство его недолюбливало. Когда немцы начали стремительно наступать, подступаясь к Москве, начальник приказал срочно выехать в городок Нск, чтобы организовать эвакуацию ценного оборудования с местного предприятия. Отец вышел от начальника ошеломлённый, Ничего не известно, нет связи и как выполнить поручение он не знал. Возможно, что там идут бои, там близко линия фронта. Ясно начальник хочет его убрать. Так, думая о безысходности своего положения, он оказался на трамвайной остановке. Не выполнить приказ нельзя, иначе расстрел. С горя, он поднял свежую газету, валявшуюся на остановке. «Наверно, кто – то обронил, подумал он, и, дождавшись трамвая, сел в него и стал безучастно читать газету. Он автоматически читал газету и вдруг увидел и не поверил своим глазам. В газете было написано, что вчера наши войска в упорных боях оставили город Нск. Он читал это сообщение много раз, до тех пор, пока не пришла пора выходить из трамвая. Он спасён! Когда он появился на работе, и предъявил газету, дело обернулось печально. Своего начальника он больше не видел. Отец всю войну проработал на пуговичной фабрике, которая переквалифицировалась на выпуск снарядов и военного снаряжения.

 

В начале войны.

В начале войны, в эвакуации, молодые ребята работают на заводе, где делают снаряды. Среди них Иерусалимов.  Посёлок, в котором они жили, располагался недалеко от завода. Каждое утро от посёлка двигались кучки людей на работу. В посёлке на площади висели громкоговорители и, когда народ выходил на работу, включали радио и оттуда лились сообщения: «От Советского Информбюро. Сообщаем, что наши войска, героически сражаясь, оставили следующие города, и шло перечисление городов». Люди слушали стоя, не проронив ни одного слова. Потом, когда шли на работу, все молчали, была такая тишина, что было слышно только топот ног, раздававшийся в ушах. Так шли до завода. Когда расходились по рабочим местам, ребята начинали разговаривать. Такая была мрачная обстановка.

О начале войны рассказывает ветеран, Берг. Перед войной он студент третьего курса МВТУ сдавал экзамены. Когда началась война, студентов четвёртого и пятого курса отправили на восток в Удмуртию на Ижевские заводы и на вятские заводы, а студентов третьего курса, весь поток, отправили на трудовой фронт в район Ельни. Участок был в районе реки Десны. Строили укреп учреждения, очень тяжёлые работы, есть было нечего, работали с большим энтузиазмом. Напротив был лес, плацдарм, его весь спилили, чтобы было видно, кто здесь идёт. Проделав огромную работу, всё оказалось напрасным, потому что немцы обошли этот укреп район и пошли вперёд. Окружили  и все, практически, оказались в котле. Ужасный был выход. Люди шли неизвестно куда, ничего не видно, рядом в пятидесяти метрах раздавалась немецкая речь, лязгали гусеницы, было что-то невообразимое, никто не знал, кто и что и куда идёт. Им повезло, группа вышла к нашим, и они вышли из этого котла.

Потом он сказал: «Всё-таки, Сталин был мудрым человеком. Вскоре поступила команда, студентов третьего курса тоже отправить на Ижевский завод».       

            Так он стал работать в КБ у Шпитального. Это была огромная школа для него. Молодой студент стал работать в КБ и делать по тем временам хорошее оружие. Он говорит, что Шпитальный был достаточно крутой мужик. Работали с большим энтузиазмом, конечно, была дисциплина высочайшая, работали голодными. Приехали туда почти раздетые, голые, ничего у них не было, и всё время практически проводили на работе.

Он вспоминает, как они подрабатывали, поскольку они всегда были голодные, и им всё время хотелось есть. И  вот была такая работа. Проверка  работы автоматической винтовки. Надо было произвести из неё десять тысяч выстрелов. Одевали наушники, ложились и стреляли из винтовки десять тысяч раз! Это была сумасшедшая работа! Человек опухал, и весь обалдевал, но зато после давали хороший обед. Вот за этот обед и работали студенты в таких условиях. Вообще, работа в КБ была военной школой. Всё делалось мгновенно. Когда кто-то сказал, что вот мол, всё было по документации, что делали. Ничего подобного. Было так вот: я нарисовал, и всё делали, и никто мне не сопротивлялся. Если кто-то, не дай бог, не выполнит это задание, плохо будет тому. Вообще был такой порядок, пока не выполнишь задание, нельзя было уходить. Такая была суровая обстановка во время войны. И такую школу прошли эти люди, которые в дальнейшем практически возглавили основные работы по созданию ракетной технике. Именно первые специалисты вышли из МВТУ оставшиеся и не погибшие во время войны. Следующее поколение пришло уже значительно позже. Те кто начинал, были именно люди этого поколения, возглавлявшие в шестидесятых - восьмидесятых годах основные подразделения.

 
Лесозаготовка

Зашёл разговор, о том, что раньше, до смерти Сталина, за опоздание на работу судили людей. Ну и тут, Иерусалимов рассказал историю, как он, ещё, будучи студентом первого курса, был направлен на работы по лесозаготовке. Дело это было где-то году в сорок четвёртом. Направили его в район Подольска, где были созданы противотанковые завалы из спиленных на определенной высоте деревьев, через которые не могли пройти немецкие танки. Теперь  эти завалы надо было расчищать убирать и их использовать.  И вот студентов отправили, привезли, и они начали там работать. Пилили двуручными пилами. Установили норму, на двоих надо было напилить шесть кубометров. В первый день они с трудом напилили около четырёх кубометров и уставшие, еле передвигая ноги, пришли в столовую. Там им говорят: «Вам не полагается обед, потому как Вы не выполнили норму». Обед выдавался только тем, кто выполнил норму. Студенты хотя и ушлый народ, но обиделись и быстро смекнули, что надо узнать, а, сколько надо напилить, чтобы не судили. Им сказали, чтобы не судили, надо выработать два кубометра. Тогда решили, зачем же надрываться за этот обед, если можно пилить только два кубометра. До места их работы надо было пройти несколько километров по лесу. Пока они шли до своей делянки, они обнаружили много грибов. Стали собирать грибы. Потом обнаружили картофельное поле, охранявшееся бабкой с берданкой. Бабке пригрозили: «Иди бабка, а то ноги выдернем». Накопали картошки к грибам и стали жить припеваючи. «Норму», конечно, свою мы выполняли, а потом доставали свои четыре котелка, нас было четверо, и варили картошку с грибами. И вот по очереди ели, сперва из одного котелка, потом из другого, пока не съедали все четыре котелка. После такой еды можно было только лечь на спину и заснуть. Не спали, но дремали, отдыхая от работы. Тут же приходил специальный человек, надсмотрщик, и начинал их ругать: «Ну что же вы в такое тяжёлое военное время, лежите, отдыхаете». Но студенты знали, что надсмотрщик был сослан на эти работы за то, что был в плену. Поэтому в ответ: « А, ты то, сам хорош, зачем фашистам в плен сдался, гад»! после чего надсмотрщик нехорошо матерно ругался и уходил. Так они и жили. Утром им выдавали хлеб. В лесу собирали грибы. Копали картошку и выполняли норму, которая им позволяла избежать суда за саботаж.

 
ОРГ.

Когда я стал работать секретарём ОРГ, у меня установились хорошие деловые отношения с Финогеем. Мне нравилось, что он технарь, герой соц. Труда, быстро схватывавший новые для него вопросы. Я старался всемерно помогать ему, тем более, что я видел как он работает, превозмогая боль в районе желчного пузыря. Он был болен. Иногда он один сидел, держа руку в штанах, на желчном пузыре, а лицо его страдало. Он загружал меня различной работой, направляя мне бумаги вместе с начальником главка. Я организовывал совещания, иногда используя кабинет Министра, в его отсутствии. Для моего подбодрения, Финогей говорил мне, что я стану директором завода. Наумыч меня по-прежнему подковыривал, то говорил: «О, ты далеко пойдёшь, раз тебе доверяют ключ от кабинета Министра», то говорил, что я стану директором завода, то ему не нравилось моё лицо. Я легко справлялся с поставленными задачами, но мне не нравилась моя неопределённая роль, хотя я крутился на довольно высоком уровне. Когда я познакомился в Управлении Заказчика с Кудько при согласовании одного документа, то он мне сказал: «Я знаю, что вы влиятельный человек в министерстве, поэтому веду с вами согласование». Я был ошарашен этим заявлением, и мне захотелось уйти от всего этого в свой родной коллектив. Тем более, что, однажды, Финогей сказал мне: «Лови рыбку в мутной водичке». Я не знал как ловить рыбку, и мне претила эта фраза. Рейтинг, верней авторитет Финогея в моих глазах упал. Опять, одно и то же! Когда я увидел в институте Нефёдина, в то время, начальника ракетного отделения, я стал проситься обратно к нему на работу в родной коллектив, но он мне ответил, что он не знает даже, на какую подходящую должность можно меня назначить, исходя из моего положения. Моё настроение, наверно, всё же услышал Господь Бог.

Позже я вернулся в своё отделение. Мавр сделал своё дело. Мавр может уйти, потому, что стал не нужен.

Финогей не выдержал работы в министерстве. Я несколько раз видел, как министр выражал недовольство его работой, - слишком большой самостоятельностью, как я думал. Умных людей начальство не любит. Его перевели в НИИ на должность заместителя директора.
                Завод.

Как–то пришёл ко мне Берг, сел и мы начали вспоминать разные ситуации, связанные с командировками на завод, с авариями, которые случались в процессе отработки изделия Темп–2С. Тяжело шла отработка органов управления. Это был вдув газа в закритическую часть сопла. Всё здесь было не познано. Твёрдые частицы газа разрушали неотработанные в должной степени новые материалы, да ещё некачественное изготовление, всё это порой приводило к авариям. За качество изготовления отвечал завод. Освоение нового на заводе шло тяжело, не было опыта, да и кадры часто приходили из школы. Но честолюбивый директор избрал тактику своеобразную, вражды и нападения на разработчика. Раз не получается, значит, виноват разработчик. Надо свалить вину за плохое качество на разработчика. На заводе дежурили огромные бригады разработчиков. Регулярно прилетали на помощь бригады, как говорили, «быстрого реагирования», которым из всех столов вытаскивались кучи замечаний по корректировке документации. Так в борьбе завода и разработчика ковалось качество изготовления материальной части. Но главное - добиться безаварийных пусков.

Как–то, однажды, с изделия сняли один блок вдува газа. Когда его осмотрели и разобрали, то обнаружили огромный брак. Оказалось, что пуансон, с помощью которого прессовались детали, был больше и в результате мог произойти прогар. Наш сотрудник, который разбирался с этим блоком, на следующий день обнаружил, что бракованный блок исчез. Куда он делся? Никто ничего не говорил. То есть, его утащили. Когда зашли к главному конструктору завода и спросили его. Он сказал, что ничего не знает об этом, и вообще этого не может быть. Завод защищал честь мундира всеми способами.

 А как же выходили из сложных положений, иллюстрирует следующий эпизод. Берг уже месяц пробыл на полигоне, собирая изделие после очередной аварии, и уже собирался уезжать домой. Но однажды, проходя мимо изделия, решил потрогать блок вдува, и вдруг обнаружил: на одном из них не нажимается одна деталь, которая должна быть подпружиненной. Как раз на испытаниях был главный конструктор, и Берг пошёл и доложил ему о своём открытии. Что делать, надо фрезеровать деталь. «Сможешь это сделать? Только тихо, никому не говори», - сказал главный. «Я не фрезеровщик, но постараюсь», сказал Берг. Он незаметно снял блок, подфрезеровал нужную деталь и установил всё на место. Пуск прошёл успешно. После пуска главный конструктор достал из кармана четыреста рублей (оклад начальника отдела), пожал с благодарностью руку Бергу и вручил деньги: «Вот тебе за работу»! Так приходилось выкручиваться конструкторам, исправляя брак в работе завода, чтобы спасти своё детище.

            Надо сказать, что Содовников установил железную дисциплину на заводе. Везде где он появлялся, он был очень суров, демонстративно разгонял курильщиков или праздношатающихся, увольнял нарушителей. На заводе создалась обстановка, что люди стали бояться ходить друг к другу в гости.  Боялись, что кто-то доложит или скажет директору. Был такой случай. Один известный работник завода, часто ездивший по командировкам, вернулся из командировки и сразу пошёл в гараж и чем-то там занялся. Вдруг к нему прибегает посыльный и говорит, что его вызывает директор. Очень удивившись, сотрудник пришёл к директору.

- «Ты что же, ёлки палки, приехал и вместо того чтобы прийти на работу, сразу в гараж. А ты знаешь, кто мне это сказал»? - вскричал директор.

- Кто?

Директор назвал фамилию и вызвал его к себе. Тот в смущении признался, что это он сказал директору о гараже. Директор же всё это раскрутил. Это характеризовало его отношения к людям. Вообще, отношения были очень плохими, жестокими. Директор не терпел возражений и многих толковых людей выжил с завода. Наверно, он был хороший интриган, иначе бы не добился своей высокой должности.

            Берг дежурил на заводе, как полномочный представитель главного конструктора, возглавляя бригаду специалистов. Вопросы возникали, мелкие и быстро решались, но их было мало. Вдруг из Москвы звонит главный конструктор и директор и говорит: «Слушай, ну что же это такое, ко мне звонит министр и говорит, что вы там сидите, не решаете вопросы, безобразие»! «Ничего подобного, - отвечает Берг, у меня ведётся журнал, все вопросы решены и других нет; никаких претензий». Через некоторое время опять позвонил главный и сказал, что всё в порядке, всё нормально.

Тогда Берг пошёл к главному конструктору завода и спросил, зачем звонили в министерство, что я не решил? А тот в глаза не смотрит. Потом сказал: «Меня заставили, мне приказали доложить». Короче говоря, он позвонил в министерство и накапал.  Я подумал, может, скучно без интриг было директору, но скорее это была такая политика. Приятно моське лаять на слона.

            Завершалась работа очередной бригады, и к её руководителю подошёл главный инженер завода и сказал: «Вы хорошо поработали, дайте мне небольшой список на премирование». Список был составлен и вручён главному инженеру. Затем состоялось совещание в кабинете главного конструктора с участием директора и главного инженера завода. Когда достали список на премирование, директор схватил список и закричал: «Как, этих бездельников москвичей премировать»? Он разорвал этот список. Хотя всё, что он делал, он делал руками конструкторов, которые приезжали большими группами и сидели там безвылазно, по его же просьбе.

Я вспомнил другой случай. Когда я был на заводе, была изготовлена ракета, и был заказан железнодорожный транспорт для её отправки на полигон. Всё было готово и вдруг выясняется, что газовый руль на первой ступени ракеты отклоняется с большей силой или моментом, чем положено. Что делать? Надо всё разбирать, тогда будет сорван срок отправки ракеты. И вот главный военпред Меркулин, пожилой уже человек, не в пример нынешним, предлагает покачать руль и таким образом его как бы разработать. Я подумал и согласился. Мы вдвоём начали качать руль, и вскоре момент стал в норме. После этого были подписаны документы и произведена отправка ракеты. Правда, сердце моё побаливало, вдруг что ни будь, произойдёт в полёте. Но пуск прошёл успешно, и от сердца всё отлегло. Таких случаев было много и их всех не упомнишь, но этот мне запомнился тем, что мне вскоре позвонили и сказали, чтобы я в кассе получил премию. 

            Надо рассказать, что из тех мест хорошо был виден запуск наших ракет и, зная время пуска, директор, главный инженер и другие смотрели в заданное место на небе. Видно было, как летела последняя ступень и как обнулялась тяга, когда срабатывали встречные сопла. Я тоже смотрел вместе с ними на это действо. Берг мне рассказывал, как его ночью вытащил из гостиницы главный инженер, чтобы посмотреть на пуск. Они как дети смотрели и радовались пускам ракет. И это было естественно, ведь это был и их труд. Ракеты уезжали с завода и улетали в небо.

Ещё один эпизод о Содовникове. Как-то я рассказал, будучи в Воткинске, о том, что я узнал из журнала «За рулём»  о шипованных шинах для автомобилей. Дело было зимой, и я видел, как трудно ездить Волгам руководства по скользким дорогам. Поговорили, потрепались, и я забыл об этом. Но вдруг мне звонят в Москву и говорят, что Содовников просит меня помочь в получении чертежей на шипы для шин автомобиля. В очередной приезд в Воткинск, я привёз чертёж шипа, состоящего из стального или латунного грибка и твёрдосплавной победитовой вставки. Меня принял Содовников, поблагодарил и сказал, что они освоят производство шипов и даже мне они достанутся. Он был так доволен, что даже сказал, чтобы я заходил к нему в кабинет запросто, как заходят главные конструктора. Конечно, при необходимости, я мог и так заходить к нему в кабинет. С тех пор машины руководства завода оснащаются шипами. Эта и моя небольшая заслуга. Но вот, обещанных шипов, я не получил, так как стоимость их была слишком велика при изготовлении в условиях завода.

Директора завода сломила поездка в Америку. После поездки туда он сказал: «Да, Америка - это великий континент»! Он заявлял, что раньше он думал, что самое главное в жизни делать больше ракет. Люди, то, что они плохо жили, его это раньше не волновало. Теперь он, вероятно, понял, как он был не прав. Скоро он заболел, кажется, болезнью Паркинсона и потом вышел на пенсию. Он ходил как неприкаянный, не находил себе места. И вот наступила развязка. Я был в командировке на заводе, полномочным представителем главного конструктора, и сидел в гостинице, расположенной напротив дома, в котором жил уже бывший директор завода. Раньше в нашей гостинице должны были жить американцы, которые размещали в Воткинске свою инспекторскую группу. Я на кухне беседовал с бывшим офицером специальных войск, как он говорил, головорезов, о его бывшей службе. Он слегка выпил и говорил, что после этой службы ему ничего не стоит убить человека. Меня это поразило. Вдруг за окном послышался какой–то шум, движение, появились машины, замелькали люди, а потом пронёсся слух: «Директор застрелился»!

- «Как застрелился»? - «Действительно застрелился»?   - «Да, застрелился во Дворце культуры из пистолета».

            Как раз, по-моему, за день до этого, приехала большая бригада из Москвы во главе с главным инженером. Как будто он подгадал, и захотел застрелиться в хорошей кампании. Так мы оказались на похоронах бывшего директора. Директор заставил к себе  нас прийти.

            Через год я опять дежурил на заводе и опять участвовать в похоронах только на кладбище, расположенном в противоположном направлении от первого кладбища. Умер главный инженер Никиткин, замечательный, выдержанный интеллигентный человек и прекрасный специалист. Как будто он не хотел лежать на одном кладбище с директором. Они были разные люди.

            Вот и кончилась эра замечательных людей, отдавших душу, всю свою жизнь, заводу и ракетам.
                Награждение.

На этот раз, вероятно, меня нельзя было не наградить, поэтому меня наградили орденом Трудового Красного Знамени. Теперь мне самому пришлось столкнуться с распределением наград. В самом большом подразделении, включавшем ракетчиков и двигателистов, я был секретарём партийного бюро с правами Райкома. Уравниловка была в основе этого распределения. В зависимости от количества человек по подразделениям распределялись знаки. На первом этапе практически было невозможно оценить правильно заслуги подразделений. Настоящая делёжка развёртывалась в отделах, естественно с субъективным мнением руководства. Здесь разыгрывались своеобразные трагедии, когда из двух абсолютно равных претендентов, одному ничего не доставалось. Недаром говорят: «Пряников всегда на всех не хватало»! Например, в отделе кадров много человек получили медали, а в основных подразделениях, технари много делавшие, оставались без наград. Когда я окунулся в эти дела, я всё проклял, насмотревшись на волюнтаризм протекционизм и рвачество руководства, когда награды получали непричастные, а причастные были забыты. Верх несправедливости! Я с сожалением вспоминаю то время, как скверный сон. Я стыдился, что был причастен к этому. Главная забота начальников, чтобы самим получить, а не подчинённым. Они награждали сами себя. Награждение проходила в конференц-зале института. Вручал мне награду Финогей. На память была сделана большая фотография всех награждённых с министром. После награждения кучками расходились по ресторанам. Я оказался за столом в компании с Ешкиным, Алексеевым и др. Окунув наши награды в бокалы с водкой, мы их обмыли. Дома моя награда не произвела никакого впечатления. Когда я позвонил Зине и сказал, что я получил орден, она в ответ только расхохоталась. Оценил мою награду только мой дядя Юра, сказав, что я самый молодой награждённый такой высокой наградой. Но это было преувеличение. Когда же я позже показал жене фотографию, награждённых с министром, она сказала: «Что-то ваш Наумыч похож на родственника  министра, а ещё он похож на купчика с бабьим лицом». Вот это и вся реакция на моё награждение

 
           Спуск.
Аттестация.

Мне объявили, что назначена аттестация начальников. Я пришёл и увидел, что многие уже прошли её. Среди них были разные начальники, начальники отделов и заместители начальников отделений, и все спокойно выходили, без каких либо претензий со стороны Комиссии. Посмотрев на тех, кто уже прошёл аттестацию, я подумал, раз уж эти прошли, то мне нечего беспокоиться. Пришла моя очередь, и я вошёл в кабинет, где заседала  Комиссия. Обстановка почти «домашняя». Со всеми членами мне приходилось постоянно общаться по работе. Я считал, что меня все знают и эта аттестация просто необходимая формальность. Казалось, что так и было, после формального представления, мне Моисеев вдруг задаёт вопрос: «А, какова трудоёмкость изготовления ракеты на заводе»? Конечно, я не помнил эти цифры, да и мне они не нужны были в работе, поскольку это вопрос завода и технологов и всегда можно было получить там необходимую справку. Вместо того, чтобы так и сказать, я сказал, что не знаю, а могу сказать сколько стоит ракета на заводе. Наумыч тут же меня перебил: «Да уж не надо, а то перепутаешь ещё». Я замолчал и подумал про себя: «Хорошо, что не спросили ГОСТ ниток, которыми подшиты стельки валенок Деда Мороза». Потом очень дружелюбно выступил директор и сказал, что я хороший парень и мне надо всем интересоваться, что касается завода. На этом аттестация закончилась, но потом я узнал, что в решении комиссии появилась запись о необходимости, в последующем, проверить мои знания. Я не придал этому значения.
Две жизни.

С Инбергом я впервые познакомился на полигоне в Капустином Яре, где он был заместителем начальника отдела, а начальником был Пичуга. Инберг был интеллигентный, стройный и всегда подтянутый полковник. Пичуга большой, громкий, рубаха, полковник. Оба прошли войну и были однокашники. Инберг дослужился только до начальника отдела, в том числе из-за состояния своего здоровья, а Пичуга дослужился до больших чинов и  звёзд. Казалось, два одинаковых человека, а судьбы совершенно различные. Пичуга ничем не брезговал и быстро налаживал хорошие отношения с начальством, используя это для продвижения по службе. Например, когда он стал организовывать рыбалки для Талубко, он резко пошёл в гору. Инберг же наоборот, старался держаться подальше от начальства. Таким образом, меня очень много связывало с Инбергом. Мои первые пять лет  на полигоне, прошли в непрерывных контактах с ним. Он был дисциплинированным, пунктуальным служакой, и я восхищался его интеллигентностью и обличьем в военной форме и в начищенных сапогах.

Когда Инберг уволился из армии, по состоянию здоровья, он стал работать заместителем начальника отделения испытаний в нашем институте. А вот, когда Гоголевича разжаловали в начальника отделения, и он мне предложил перейти к нему на должность  начальника сектора, я с ним согласился, но не пошёл к директору клянчить себе должность. Вот в это время Инберг попросился на работу к Гоголевичу, его тоже одолели министерские чиновники. Так нас снова свела вместе судьба. Инберг стал работать у меня в секторе ведущим инженером, поскольку тогда был потолок для пенсионеров по зарплате. Работали мы с ним дружно и практически держали в поле своего внимания все текущие вопросы по отделению и ещё постоянно боролись с институтскими службами по вопросам качества и представления различных документов. Позднее, у Инберга, наверное, обострилась его сосудистая болезнь, он уже не мог писать. Его почерк с начальной, большой буквы постепенно уменьшался и становился настолько мелким, что его невозможно было прочесть. Он уволился из института, но прожил недолго. Позвонила его жена и позвала нас на похороны Инберга. Похороны и отпевание проходили, по настоянию его дочери, по православному обычаю, под именем Михаил, вместо имени Израиль, данному ему родителями, мечтавшими об Израиле. Когда в церкви называли нашего Инберга Михаилом, становилось как-то грустно. Мы знали от Инберга, что одна из его дочерей, после неудачной любви, сперва организовала у себя в комнате православный уголок для моления, а потом вообще ушла в монастырь. Рассказывал он это с грустью. Не уследил он за дочерью, занятый и увлечённый своей работой на износ. Так закончил свою жизнь боевой полковник-коммунист, вопреки своей воле. На поминках, мы попросили молоденькую девушку, прислуживавшую по столу, помянуть покойника, но она нам сказала, что это не положено. Матушка не велит. Значит, дочь Инберга нашла своё призвание и стала матушкой и заставила всю свою еврейскую семью подчиниться себе, своей вере. Метаморфоза, что только в жизни не бывает!

 Судьба его однокашника, - Пичуги, любителя выпить, матершинника, настоящего русского мужика, казалось, сложилась успешно, на погонах были большие звёзды. Но сын у него не удался, совсем спился и рано умер. С ним долго мучился мой полковник, работая в военном представительстве при институте. Я об этом написал. Тоже Пичуга не уследил за сыном, в погоне за работой и должностями, и тоже вскоре умер. Последний раз я видел Пичугу, стоявшего на Дмитровском шоссе, останавливающего машины. Он был в компании с двумя мужиками. Все были в штатском. Я ехал на своей большой машине домой и, узнав его, остановился, хотя почти никогда не останавливался, но виду не подал, что его знаю. Меня попросили подвезти их к Савёловскому вокзалу. Я согласился, и мы поехали. Пичуга, конечно, меня узнал, но я его не узнавал. Он говорил: «Я его знаю! Ну, скажи! Дайте ему три рубля» Он явно мучился, всё время обращался ко мне, но не мог вспомнить ни имени моего, ни фамилии. Я был невозмутим и довёз их за три рубля, как раз на бензин.

 
                Отделение.

Когда я перешёл работать к Гоголевичу, у меня было боевое настроение, мне не казалось моё положение понижением, наоборот, я стал работать с уважаемыми мной авторитетными технарями, тем более, что мне сохранили оклад начальника отдела. Правда, первое задание от Гоголевича  я получил, довольно, странное и унизительное. Он попросил лично для себя добыть путёвки для отдыха и дал мне соответствующий адрес, куда я должен был съездить. Наверно, он решил, раз я покрутился по высоким инстанциям, значит, я ему помогу. Стиснув зубы, я промолчал, и поехал за путёвками. Я себя ощущал униженным человеком, ещё никто мне не предлагал, что-либо подобное. Барское поведение начальника меня оскорбило. Когда мне Наумыч, однажды, сказал, чтобы я обеспечил Председателя Госкомиссии в чине генерала спиртным, я тогда ответил ему, что я не по этой части и пусть Курило этим занимается. Тотчас я формально съездил за путёвками, получил отказ, о чём доложил Гоголевичу. Он, может быть, почувствовал моё состояние и извинился за свою просьбу. Первый блин, как  говорится, стал комом. Постепенно я вошёл в рабочий ритм отделения. Первое ошеломление прошло. Я жаждал свержения Наумыча, этого чужеродного тела, бюрократа и интригана в нашем коллективе, принёсшего всем беду, как я думал. Я призывал умных, толковых своих начальников к сопротивлению бездарному Наумычу. Сперва меня слушали, но вскоре мои слова повисали в воздухе. В их глазах я видел только «умную» покорность. Поработав первое время, постепенно, я стал понимать, в какое я попал болото и рабство. Я привык всё схватывать на лету, когда знал предмет. Это мне часто мешало в жизни, ещё со школы, где я, первым решив задачу, подсказывал решение другим. За это я получал выговора от учителей как выскочка.  Мне стал претить туповатый стиль работы моих начальников. В то время, приходилось постоянно отслеживать ход работ отделения, потому что всё время надо было где-то отчитываться и делать доклады. Мы в секторе писали доклады по разным вопросам, затрачивая, иногда на  доклад два, три или четыре часа для его написания. Особенно много помогал Инберг. Потом я с докладом сидел у начальника, куда обязательно для помощи приглашался Нефёдин, и они вдвоём читали и правили, как говорится по слогам, на просвет доклад в течение целого дня и задавали мне вопросы. Когда я потом слушал, как зачитывает Гоголевич, откорректированный доклад, буквально каждое слово из доклада как пономарь, мне становилось стыдно, что я к этому причастен. Если Наумыч быстро всё схватывал, то Гоголевич был слишком пунктуальным и основательным, а мне он стал казаться туповатым и высокомерным. Может быть, за это его не любит Наумыч. Гоголевич, буквально заучивал то, что с апломбом читал, как будто сам этого не знал и не отступал от текста. Я был в постоянном напряжении, чтобы обеспечивать начальство информацией, влезая во все дела.

Как-то к Гоголевичу пришёл Васильев и посетовал, что из его проектного отдела хочет уйти работать в министерство толковый молодой инженер, маёвец, младший брат Соломоновского, вернувшийся к нам после службы в армии. Подумав некоторое время, перевели Соломоновского на должность ведущего или начальника группы, точно не помню, в отдел общей сборки, заниматься новым изделием.

Вдруг разнеслась новость, что Соломоновский с Николаевым написали и опубликовали открытую книгу по нашей родной ракетной технике. Все бросились в магазины покупать её. Я тоже купил эту книгу и был потрясён, когда её прочёл. Практически там был описан весь наш последний опыт работ. Ну, хорошо Николаев, он действительно участник тех событий, но при чём Соломоновский, только, только начавший работать. Я с удовольствием взял автограф у Николаева и попросил, превозмогая себя, подписать книгу Соломоновского. Я возмущался его способностям к присвоению труда всего коллектива. Позже, ходили слухи, что книгу помог напечатать его папа. Потом Николаев хвастался, что они обманули режим, написав, что книга составлена по зарубежным источникам. Хотя это была и правда, потому, что мы создавали свои конструкции с оглядкой на американские источники, нам доставлявшиеся. Книга позволила Соломоновскому быстро утвердится в институте, его зауважали, и он, как танк, пошёл вперёд, используя свои коммерсантские и комбинаторские способности по присвоению всего, что плохо лежало.

Как раз в это время нам была поручена разработка ракеты Темп-2С с разделяющимися боевыми блоками. Разработку рабочих чертежей боевых блоков поручили отделу, где начальником был Иерусалимов, который не занимался раньше рабочими чертежами, а делал только конструктивно компоновочную схему, для последующего выпуска рабочих чертежей заводом. Я почти каждый день контролировал ход работ по ракете с разделяющимися блоками, и вот наступило отставание по выпуску чертежей на блоки. Отдел Иерусалимова не справлялся, из-за отсутствия соответствующего опыта. Каждый день проводили совещания у Гоголевича. Иерусалимова «прессовали». Подливал масла в огонь и Соломоновский. В конце концов, Иерусалимов не выдержал пресса и как-то нагрубил Гоголевичу или просто послал его подальше, по-свойски, поскольку у них была небольшая разница в возрасте. Гоголевич пожаловался директору. На очередном партийном форуме директор объявил, что он Иерусалимова снял с должности. Потом на место Иерусалимова назначили Соломоновского и не спеша закончили выпуск чертежей на боевые блоки. Иерусалимова же спас Наумыч и назначил его начальником нового отдела по головным частям особого назначения, сотрудникам которого платили ещё дополнительную приличную надбавку. Наумыч любил тех, кто не ладил с Гоголевичем. Иерусалимов получил повышенную зарплату, не пыльную работу, всего двух подчинённых. Читая газеты, курил и потирал только руки. Так его наказали!
      Секретарь.

После объединения отделений, возник вопрос об объединении партийных организаций, и вот на меня выпало бремя возглавить объединённое партийное бюро. Выборы прошли успешно, поскольку я на должности ведущего много работал со всеми отделениями института, и меня все знали. Конечно, я совершенно не подходил для такой работы, тем более я не любил говорить на непонятные мне темы. Незадолго до этого, когда мы говорили с Инбергом о перспективах выбора секретаря партбюро, он мне сказал, что я не подхожу для такой работы, будучи типичным технарём, но как говорится: «пути Господни неисповедимы». Я стал секретарём, партбюро на правах Райкома, исходя из большой численности членов партии. Теперь мне полагался райкомовский оклад, но он был меньше, чем я получал и, чтобы не пропала ставка, назначили на эту освобождённую должность молодого сотрудника Абрамкова. Он стал моим заместителем и ездил в Райком, получал там зарплату, а я работал. Постепенно я входил в роль и даже как-то, на заседании партбюро, мне Смирнов, сказал, что я прекрасно справляюсь с ведением партбюро. Мне его высказывание было лестно, я знал, что оно искренне. Врать мне он бы не стал, и это придавало уверенности. Приходилось учиться партийной работе.  Много выступать, писать доклады, представительствовать в парткоме и других органах, да ещё общаться с коммунистами, собирая членские взносы. В тоже время, с меня никто не снимал рабочие обязанности по координации работ в отделении и частично по институту. Чтобы придать своей работе весомость и принести пользу общему делу, мы  с членом партбюро Смирновым решили сосредоточить внимание партийной организации на контроле за ходом производственной работы. Это мы хорошо понимали, да и начальству нужна была помощь в управлении новым большим, с разными амбициями коллективом. Если производственные вопросы шли своим чередом, с привлечением опыта Гоголевича, то вопросы, как бы, бескомпромиссного партийного  характера идеологической работы с коллективом не были гладкими из-за моего дурацкого воспитания и прямолинейного характера.

Одним моим «подвигом» стало участие в заседании жилищно-бытовой комиссии института, где распределялись квартиры. Я там был в качестве секретаря крупнейшей партийной организации. Когда объявили список кандидатов на получение квартир, то в нём я не обнаружил фамилии нуждающейся сотрудницы своего отделения. Зато появилась фамилия коменданта корпуса или просто завхоза, только недавно, поступившего на работу. Я, конечно, восстал и сагитировал присутствующих проголосовать против коменданта в пользу сотрудницы моего отделения. Я был доволен, что справедливость восторжествовала. Но вскоре я узнал, что я выступил против воли директора и принёс ему массу забот в вышестоящих инстанциях при распределении квартир. В итоге и завхоз, и моя сотрудница получили квартиры. Когда после этого события, я встретился в директорской столовой  с Наумычем, он мне сказал: «Что же ты сюда ходишь, если выступаешь против руководства»? Я ответил: «Пожалуйста, я больше не буду сюда ходить». Больше в директорскую столовую института я не ходил. Подумаешь, думал я, не хотите, чтобы я больше работал, буду стоять в очереди в столовую, как все. Правда, никто не жаждал, чтобы я больше работал!

Ещё я завёл на всю жизнь врага, когда на партбюро стали выдвигать кандидатуру Соломоновского Юрия, недавно у нас работавшего, на получение квартиры. У него была кооперативная квартира, и я считал, что новую квартиру надо дать более нуждающейся сотруднице давно у нас работавшей. Но после споров, меня начальство не поддержало, и я смирился. Но осадок остался.

Я в институте вообще практически не ходил на демонстрации на Красной площади в честь праздников, но теперь, став секретарём, мне пришлось организовывать участие сотрудников в этих мероприятиях. Когда велась подготовка к демонстрации в честь шестидесятилетия Октябрьской революции, мы были предупреждены райкомовскими работниками об особой ответственности партийцев за организацию на высоком уровне этого шествия, чтобы не допустить каких либо проколов. Особенно нельзя допустить чужих людей и пьянства в колонне, чтобы иностранцы не могли укорять и порочить нашу демонстрацию единения партии и народа. Я предупредил всех партгруппоргов отделов, чтобы ни в коем случае никто не напился бы во время демонстрации. Я знал, что у многих в карманах была припасена водка, чтобы отметить праздник после прохождения Красной площади. Такова была традиция. По началу всё шло путём, но вдруг недалеко от Красной площади мне говорят, что уже появились плохо идущие, слегка шатающиеся молодые инженеры отдела, где партгруппоргом был Постный, тихий, спокойный и разумный руководитель. Я пошёл посмотреть на этих молодцов. Действительно, вид их был совсем не боевой, они шли вдвоём, поддерживая друг друга. Я сказал, чтобы их вывели из строя и отправили бы домой. Тут же появились защитники и меня стали уговаривать, что всё будет в порядке, и ребятам не дадут оскандалиться. Тогда я сказал Постному: «Если ты обещаешь, что всё будет нормально, то под твою ответственность пускай идут дальше. Но если ты опозоришь нашу колонну, то пеняй на себя. Получишь выговор по партийной линии». Все согласились. Покрепче подхватили друзья молодых ребят, и пошли дальше. Но мы не учли бдительных очей контролёров колонн перед самой Красной площадью. Намётанным глазом наши ребятки были вычислены и выведены из колонны, а нас предупредили. Позор на мою голову!

Когда ушли с Красной площади, то от колонны стали откалываться группы и рассредоточиваться по дворам и другим местам, где можно было отметить  и выпить за праздник. Мы тоже, во главе с Гоголевичем, нашли удобный столик у станции метро Кропоткинская и тоже отметили очередную годовщину советской власти.

Я всегда не любил людей, которые не держат своего слова и конечно, после праздника собрал партбюро, где Постному был объявлен выговор. Постный очень обиделся, на его защиту встала его начальница Калинкина, ставшая влиятельной женщиной в институте, но я был непреклонен, тогда она пожаловалась директору на меня. Я знал, что директор не может меня не поддержать, поскольку инцидент вышел наружу. Так и случилось, он публично высказался с осуждением произошедшего инцидента. Но все-таки, мне казалось, что меня осудили больше, но не могли этого сказать вслух. Я проклинал свой дурацкий характер, но ничего не мог с ним поделать.

Когда Абрамков получил статус райкомовского работника, я решил поручить ему сбор денежных членских взносов с коммунистов. Взимание взносов это прерогатива секретаря, но я считал эту обузу обременительной, как говорят не царским делом возиться с деньгами, хотя, наверно, директор и обижался, что я к нему не хожу. Постепенно все привыкли к тому, что Абрамков собирал взносы и деньги сдавал в партком. Всё было хорошо, но однажды при очередной проверке в парткоме вскрылась кошмарная афёра, которую совершал Абрамков. Он присваивал себе деньги коммунистов, записывая настоящую, правильную сумму взносов в партийный билет, а в ведомость записывал уменьшенную сумму, а разницу клал в карман. Я был в шоке, потому, что этот позор бросал тень на меня и всю парторганизацию. Абрамков объяснил, что все деньги он проиграл на скачках, на ипподроме в Бегах. Я не верил в его версию и предпринял энергичные меры, чтобы его мать, работавшая в торговле, вернула деньги в партийную кассу, запугивая её уголовным делом. Мы, сгоряча, отобрали у него деньги, партийный билет и перевели в технологическую службу на исправление. Мне казалось, что мы его спасли от тюрьмы. Когда же деньги вернулись в кассу, Юрьевин мне сказал, что если бы он не вернул деньги, уголовные преследования по таким делам в партии не практикуются. Вот те раз! Мой имидж страдал, но вскоре двигателисты опять стали самостоятельными, партийные организации разделили, а меня избрали в члены парткома, заниматься производственными делами.

Я уже рассказывал об Архиппове из министерства, моего злого демона. Теперь расскажу о его сыне, с которым меня свела судьба, когда я стал работать у Гоголевича, и был секретарём партийной организации. Архиппов-сын был партгруппоргом в отделе прочности. Мне нравился этот молодой стройный и высокий, не глупый парень, немного ершистый, и я старался вовлечь его в партийную жизнь. Как раз подвернулся случай, когда мне нужно было сформировать бригаду спасателей на случай ядерной войны, для обучения на курсах гражданской обороны в Райкоме партии. Я уже прошёл курсы на должность заместителя командира по политчасти. Архиппов сразу согласился и прошёл тоже  эти курсы, а потом при каждом удобном случае говорил мне с удивлением и некоторым страхом об ужасах ядерной войны и работе спасателей, как будто всё это придумал я, потому, что я его командир. Но эти разговоры были полушутливые. Однажды группа наших сотрудников посетила выставку материалов, организованную ВИАМ. После выставки по дороге домой, я и ещё несколько человек решили пообедать в ресторане. Как полагается, сели за столик, сделали заказ с водкой. Архиппов очень оживился, он хотел убедиться, что я тоже пью водку. Он как будто этому не верил и хотел меня проверить.  Наверно, он думал, что я сделан из другого теста, раз стал секретарём парторганизации. Когда выпили по рюмашке, разговор стал более задушевный и я, захотев вспомнить былое, сказал, обращаясь к Архиппову: «А, знаешь, как мы с твоим отцом…»? - «Не надо про моего отца»! – с надрывом прервал меня он, и его голова, и весь он стали колючими как  колючки ежа. Я не понял его реакции, но удивился, подумав, что он, наверное, боится, что я скажу чего ни будь плохое, и я замолчал. Потом я узнал, что у него конфликт с отцом, очень жёстким, не терпящим возражений, человеком. «Нашла коса на камень», подумал я.

Жизнь секретаря крупной организации не бывает спокойной. Всё время возникают вопросы, требующие реакции партийной организации, поэтому часто на общих собраниях членов партии разбирались различные персональные дела. Директор входил в члены нашей партийной организации и поэтому, особенно, на первых порах, присутствовал на наших собраниях. Его присутствие в президиуме заставляло меня быть собраннее, но когда я делал какой то промах, сказав что-то не так, то меня это приводило в большое смущение, я терялся и директор входил в моё положение, подправляя меня как малое дитя. Вообще он очень горячо, с большим участием реагировал на обсуждавшиеся вопросы. Я вспоминаю, как слушалось персональное дело коммуниста, большого любителя выпить, подделавшего командировочное удостоверение, чтобы получить больше денег. Для меня было ясно, без лишних эмоций, что какой бы не был обман, он должен быть наказан и  не может быть оправдан. Но директор, сидя рядом со мной, всё время переживал каждое новое выступление, как будто полемизировал с выступающими. После расплывчатых выступлений, взял слово Гребёнков и резко назвал всё своими именами. Директор воспламенился и тоже, взяв слово, осудил нарушителя. Я понял, что он сопереживал, менялся в лице, зная отца провинившегося, пытался войти в создавшееся  положение, но долг, был долгом.

Следующим событием, взбудоражившим наш коллектив, было сообщение из органов, о том, что наш Архиппов во время отпуска был обнаружен скитавшимся по нескольким монастырям в компании подозрительных верующих. Выяснилось, что он принял православную веру и как истинный верующий,  образованный и любопытный человек хотел ближе узнать жизнь церкви. Вот как он потом нам всё объяснил: Во время отпуска, проводимого на безлюдной косе в море, он оказался в бедственном положении, была реальная угроза жизни от бушевавшего урагана и двигавшихся смерчей. В этот момент ему привиделось видение, которое его и его спутников спасло, и он дал себе клятву креститься в православие. Скандал разрастался. Даже министр принял участие в этом деле. А дело было в том, что в режимных службах не могли работать люди, замаранные враждебной религией и сомнительными связями. Нужно было уволить Архипповых. Министр дал команду не трогать Архиппова старшего. Архиппова младшего осудили на общем собрании и перевели в технологическое отделение, заниматься прочностью оснастки. Надо сказать, что на собрании Архиппов выглядел достойно и убеждённым в своей правоте. Глаза его сверкали, лицо было одухотворено, а щёки украшал благородный румянец. Наверно, он держал пост. Всё его существо выражало уверенность и упрямое смирение. Архиппов старший закончил жизнь, перейдя к нам на работу. Он ничего не делал, сидя, уткнувшись глазами в пустой стол. Жизнь его не радовала. Раньше он был очень требовательным, любил, чтобы ему  беспрекословно подчинялись. Если что, устраивал скандалы и жаловался начальству. Таким вот он был несгибаемым. А сына он упустил.
Сын.

Костя до седьмого класса учился в школе рядом с нашим домом в Зюзино. Школа была показушная по внешнему антуражу, но по учёбе особенно не блистала, поэтому Костя закончил семь классов легко и с приличными отметками. Алла, понимая, что для поступления в институт нужны хорошие знания, а не дутые отметки, перевела Костю учиться в математическую школу, в район станции метро Академическая. Прошло два года и вот получен аттестат зрелости, общий балл стал пониже, чем в старой школе. Сперва Костя ринулся поступать в высшую школу КГБ, но провалился. Об этом я уже рассказывал. Потом он решил, всё-таки по стопам родителей и стал поступать в МАИ на факультет прикладной математики. Сдал экзамены, но не хватило пол балла, с учётом конкурса аттестатов, как раз тех, которые он потерял, учась в математической школе. Что делать? Извечный вопрос. Нужно было ехать в МАИ и спасать ребёнка. Сперва я пошёл к своему директору и рассказал ему о ситуации с поступлением сына в институт. Директор как будто меня только и ждал и быстро сам набросал письмо на имя ректора МАИ от своего имени, со всеми своими регалиями. Секретарша тут же напечатала это письмо, и тут же оно было подписано. Я, окрылённый, помчался в МАИ с письмом, по своему пропуску вездеходу прошёл проходную и очутился в кабинете ректора. Он прочитал письмо и сказал: « Ваш сын проходит на все факультеты, кроме того, куда он сдавал экзамены. Куда Вы хотите»? Я, почти не задумываясь, назвал ракетный факультет. Проблема была решена! Я радостный вернулся на работу и пошёл к директору. Чувство счастья и благодарности переполняло мою душу, войдя в кабинет директора, я бросился к нему на шею и поцеловал его в щёку. Директор был растроган и тоже радовался, что «операция» прошла успешно, но наше ликование прервал, как всегда вошедший за мной Наумыч.
          Прицеп.

Когда мы были в отпуске в Крыму, то на пляже у моря я увидел пожилую пару, отдыхавшую на машине с прицепом. На прицепе с бортами была пристроена надстройка с дверью и окнами, собранная умельцем с помощью винтов и заклёпок. Идея мне очень понравилась, хотя длина прицепа была всего 1,8 метра, и в нём было тесновато. Меня уже стали тяготить поездки без минимального комфорта, да и капризы природы тоже стали беспокоить своей непредсказуемостью и возможными тяжёлыми последствиями. Мне нужен жёсткий дом. Возвратившись в Москву, я приступил к осуществлению своего плана. Для начала надо приобрести прицеп, изготавливающийся на заводе в г. Мытищи. Но оказалось это не простым делом. Я всё же поехал на завод, и там меня случайно познакомили с девушкой из отдела снабжения. Мне пришлось за ней поухаживать и, когда я сводил её в ресторан, она мне пообещала, что поможет с прицепом. Действительно она мне помогла приобрести прицеп, но потребовала ещё раз её сводить в ресторан. Я подумал, что она хочет со мной поиграть в любовь, но на самом деле её нужен был муж, как я понял после второго посещения ресторана, куда я ещё пригласил своего друга с подругой. Время провели хорошо, но продолжения не было, просто у неё был своеобразный бизнес. Прицеп есть!

Далее в хозяйственных магазинах и магазинах Пионер я купил тонкую авиационную фанеру для стен, алюминиевые уголки разных фасонов для каркасов и оргстекло для окна и дверей. Поскольку я решил сделать мой дом длинней, пришлось на работе заказать дополнительные борта для прицепа. Теперь надо было добыть огромное количество винтов и гаек, с тем, чтобы исключить клёпку, очень шумную операцию. Тут мне повезло. Муж Аллиной приятельницы принёс с завода большую коробку этих сокровищ. Не задолго до этих событий Алла подарила мне дрель. Всё было готово для работ по сооружению надстройки к прицепу, и я Москве целую зиму упорно сверлил, пилил и винтил винты и гайки в нашей спальне.  Соседи спрашивали: «Кто шумит в доме»? но не догадались, на моё счастье. Весной были готовы панели для стен и крыши. Я их погрузил на багажник машины и отвёз всё на дачу для окончательной сборки дома-прицепа.

На даче я собрал свой прицеп с домом, установил там газовую плиту на две конфорки с баллонами, оборудовал столик и спальные места, повесил занавески на заднее окно и передние двустворчатые двери. Весь дом окрасил в белый цвет, а с обоих боков нанёс по две красные полосы. Получился вполне красивый дом. Как Алла стерпела моё непрерывное занятие с ним в течение почти девяти месяцев, одному богу известно. В Москве спальня была забита деталями прицепа, и там я постоянно шумел, потом дача превратилась в большую мастерскую, и я как одержимый работал, даже тогда, когда к нам приезжали гости. Когда закончилось строительство, провели небольшие испытания, прокатившись по Подмосковью. Наконец наступил день и мы вчетвером: Алла, Наташа, Костя и я, поехали на своём Москвиче с прицепом-домом в отпуск на Юг! Прошла спортивная Олимпиада в Москве, на которой Костя работал по её обслуживанию. Он и теперь продолжал носить на шее специальный пропуск, сидя со мной рядом в машине. Пропуск производил на окружающих впечатление будто мы посланцы из другого мира, да ещё с таким прицепом! Ехать на Москвиче с прицепом было довольно трудно, особенно по холмистой дороге с длинными подъёмами (тягунами), в конце которых машина еле ехала. Теперь у нас изменилась стратегия езды, нам не надо стало торопиться, чтобы успеть заночевать в какой-то гостинице или кемпинге. Мы ехали не спеша, пока хватало сил. На ночлег останавливались на дороге рядом с грузовиками или заезжали в укромное местечко, переходили в прицеп, ужинали и ложились спать. Красота! Так, однажды, мы съехали на грунтовую дорожку и по полю поехали в направление реки, надеясь там заночевать. Когда дорожка привела нас к небольшим зарослям, и, проехав их, мы перед собой увидели, почти не двигающуюся гладь воды, окружённую деревьями, похожими на ивы и пару палаток вдоль берега. Стояла необыкновенная тишина, и это место внушало ощущение какого-то райского, затерявшегося уголка, среди суеты, окружавшего безумия городов и дорог. Пока мы готовили ужин стемнело, и Костя пошёл с фонарём босиком ходить по мелководью  реки. В тишине нет-нет да плеснётся что-то большое. Потом опять тишина. Вдруг крик Кости: «Папа иди сюда»! Я заволновался и побежал к нему, а он стоит и держит в руке рака, показывая его мне. Мы стали вдвоём ходить с фонарём и руками вытаскивали раков, приползших к берегу. Тут же сварили несколько раков и их испробовали. Утром Костя познакомился с ребятами из палаток, и они вместе заплывали подальше в реку и, ныряя, собирали раков на дне. Потом притащили на берег большую авоську раков. Нам тоже досталось. Это был Днепр недалеко от города Николаев, куда мы с сожалением по этому райскому месту потом уехали. По дороге в Николаеве милиция останавливала нас из любопытства, чтобы посмотреть на наше диво – прицеп. Мне уже надоело это и, когда в очередной раз меня стал тормозить военный патруль, я проигнорировал его и не остановился, а поехал дальше. Буквально через квартал меня догоняет патрульная машина и офицер говорит, что убежал солдат с оружием, и он должен досмотреть прицеп. Может быть это и была правда. Офицер заглянул  внутрь прицепа. Внутри было не так красиво как снаружи: голые стены без обивки, разбросанные вещи. Быстро взглянув внутрь, офицер нас отпустил. Поехали дальше, мы едем не просто на Юг, а едем мы в Крым, в Евпаторию, где уже отдыхает Марина, с которой Костя учился в школе. Ехали опять, не спеша, заезжая в разные знакомые и незнакомые места, пока не уткнулись в шлагбаум, где в будке сидел матрос. Мы остановились и стали ждать, что будет дальше. Матрос, принявший нас за своих, увидев пропуск на шее у Кости, поднял шлагбаум. Мы поехали дальше, не зная куда. Оказалось, что мы заехали на Дозунлавскую военно-морскую базу, где базировались и ремонтировались подводные лодки. Добравшись до жилого городка, испуганные, мы узнали, как же можно отсюда выбраться и благополучно приехали в Евпаторию, и остановились на одном из пляжей. Утром следующего дня была назначена встреча Кости с Мариной. Мы с Костей отцепили прицеп от машины и поехали к Марине. Алла с Наташей остались с прицепом на пляже. Теперь Костя каждый день ездил к Марине, а мы купались, гуляли и жили на пляже, до тех пор, когда мы снова собрались в дорогу и все вместе поехали домой. Обратно мы ехали через Киев. Под Киевом я увидел название Софиевка и вспомнил, как я по телевизору видел передачу про неё, которая меня тогда поразила. Если раньше мы мчались, скорее, домой, то теперь мы решили погулять в этом парке и не зря. Опять мы окунулись в необыкновенно красивую природу, искусственно созданную ещё до революции, правда, уже запущенную, но не потерявшую свою прелесть. Конечно, мы прокатились на лодке по подземной реке. Приобщившись к давним временам и нагулявшись до усталости, не спеша, поехали дальше в Москву. Когда ехали уже по кольцевой дороге, не далеко от нашей дачи, меня вдруг остановил гаишник. Я подумал, что сейчас он начнёт меня спрашивать, почему я переоборудовал прицеп или будет ещё к чему-нибудь придираться. Я вышел из машины и предъявил документы на машину и прицеп. Он посмотрел документы и пожелал мне доброго пути. Я же стоял и с ужасом чувствовал запах газа исходивший от моего прицепа. Ведь можно взорваться. Залез в прицеп и увидел газовые баллоны, разбросанные по прицепу. Осторожно их собрал, закрутил покрепче вентили, проветрил прицеп и закрепил баллоны. Может быть ,провидение помогло мне избежать больших неприятностей. Приехав на дачу, при осмотре обнаружил, что плоское дно прицепа растрескалось в одном из двух мест крепления к силовой раме прицепа и, скорей всего, от этого в дороге  сильно болтался кузов прицепа с моей надстройкой. По этой причине разлетелись мои четыре газовых баллона.  Надо было усилить эти места крепления. Самодеятельность моя и спешка, могла плохо кончиться.
Тесть.

Спешка часто плохо кончается, и прежде, чем начать говорить о дальнейших событиях, я вспомнил события, которые произошли с тестем и оружием. Говорят, что незаряженное ружьё может выстрелить. Про два случая с оружием у меня, я уже рассказывал. Вот третья история:

            Тесть, отец моей жены, когда ушёл на пенсию пошёл работать инкассатором. Таким образом, он помогал выживать семье в условиях всеобщего дефицита. Когда он собирал деньги, торговцы обеспечивали его продуктами, потому, что как он говорил, на самом деле, подвалы магазинов были полны дефицитных продуктов. Это была своеобразная валюта торговцев. Напарником у тестя был старый еврей, тоже снабжавший семью. Они долго и успешно работали без происшествий. Каждое утро они осматривали, чистили и смазывали пистолеты. Так было в очередной день. Тесть почистил свой пистолет, положил его в кобуру и первым пошёл к выходу. Когда он стал подниматься вверх по лестнице к выходу, он вспомнил, что забыл смазать курок. В спешке, достав пистолет, он взвёл курок и капнул туда масла. Пистолет выстрелил. Пуля попала напарнику в ягодицы, пробив их мягкие места. Старый еврей удрал, и пропал на долгое время. Тесть дрожал, переживал, ни как не мог понять, почему произошёл выстрел. На него завели уголовное дело. Но дело окончилось более-менее благополучно. Еврей выздоровел. Тестю пришлось оплатить бюллетень по нетрудоспособности. А уголовное дело, учитывая некоторую его комичность, закрыли, амнистировав тестя в честь дня Победы, потому, что у него была медаль. А, что было бы, если произошёл смертельный случай?

            Тесть был статным и даже красивым мужчиной, смуглый с большими чёрными глазами, абсолютно лысый, похожий на турка. Говорили, что он родился, когда его отец ездил в коляске, и ему было уже шестьдесят лет. Намекали, поэтому на турецкую внешность тестя. Алла унаследовала от него большие карие глаза и смуглость. Я, со временем, стал понимать, что именно это, в первую очередь, привлекает меня к ней. Потом я стал думать, что, наверно, в прошлой жизни я был турком или другим восточным человеком. Меня всегда магически влекли чёрные глаза и восточные женщины. С тестем с самого начала знакомства у меня сложились не простые отношения. Он, как все отцы, очень любил Аллу и ревновал её ко мне, непутёвому, невзрачному мальчишке, совершенно не подходящая пара для его дочери. У него был довольно скандальный характер. Тёща молчала, а Алла постоянно находилась с ним в состоянии войны, даже по пустякам. Я старался его не замечать. Вообще, он всегда ходил в чёрном костюме с белой рубашкой и галстуком, и дома и даже на диване. В семье был культ мужчины, его берегли и не рассказывали ему о проблемах, а иногда просто обманывали. Меня это всегда возмущало, потому, что частично это переходило и на меня. Конечно, он был хорошим семьянином и любил свою жену. Они ходили с женой как неразлучная пара и не могли жить друг без друга. Они купили кооперативную квартиру, после чего ссоры с нами стали не уместны. Живи и радуйся! Но жизнь не предсказуема. Я узнаю, что упал и скоропостижно скончался тесть, гуляя с тёщей по улице. Беда, похороны. Я помогал тёще, чем мог. Царствие ему небесное. Потом тёща, вдруг,  со слезами на глазах стала вспоминать, обращаясь ко мне: «Как же он радовался, когда вы вместе занимались перевозкой и перетаскиванием вещей при переезде в эту квартиру и вместе душевно перекуривали. Он мне об этом говорил. А ещё, спасибо тебе, что ты, помогая тащить его гроб, раздавил свои солнечные очки из Берёзки и не подал вида». Я ничего не сказал, но подумал: «Жалко, конечно, но разве можно сравнить очки, даже самые дорогие, с жизнью человека». Тёща осталась одна.

Кончилась этот период свадьбой Кости и Марины и досрочным рождением моего первого внука Димы в следующем году. Прицеп мне больше не пригодился, потому, что тоже в следующем году я купил машину ГАЗ-2402, Волга универсал, в которой, сзади передних кресел, разбиралась трех спальная кровать, размером таким же, как в прицепе.
           Волга.

Я очень хотел заиметь большую машину, чтобы удобнее было ездить в поездки на природу, которые мы любили. Купить то, что я хотел, я не мог по финансовым возможностям. Я узнал, что через профсоюз можно купить списанные машины за полцены. В общем, меня включили в списки на работе на покупку ГАЗ 2402 универсал. Через некоторое время меня пригласили в магазин «Автомобили» в Южном порту. В магазин мы поехали вместе с Васильевым Лёшей. Посмотрели, стоит одна Волга довольно затрапезного вида, а рядом иномарка красного цвета, но у неё побито заднее крыло. Лёша загорелся: «Давай возьмём, я тебе её поправлю, и даже не будет заметно, что она бита»! Я посмотрел на лобовое стекло с противосолнечным затемнением и сказал: «Где я найду такое стекло, если оно разобьётся? Я же заменил не одно стекло, мотаясь по нашим дорогам». Я стал оформлять Волгу. На следующий день, когда я приехал забирать машину, я увидел, то она стоит на домкрате с открытым капотом и задней пятой дверью. Моё желание скорее стать владельцем такой машины меня не насторожило. Они якобы осматривали машину, сказали мне. Так я купил за пол цены (двое новых Жигулей) почти семи годовалую рухлядь, отслужившую свой срок. Потом я понял, всё, что на машине представляло хоть малую ценность, поснимали умельцы в магазине. Но я не унывал, я считал, что всё можно сделать, ведь сделал же я себе прицеп упорным трудом. Я нашёл замечательного мастера на все руки, мужа нашей сотрудницы, и он проверил кузов, отрезал всю ржавчину. Затем приварил самодельные пороги, сделанные лучше, чем заводские, отремонтировал двери, заменил крылья.  Конечно, ещё пришлось много повозиться, чтобы довести машину до кондиции. К тому времени меня с трудом приняли в гаражный кооператив на работе, и мне достался  гараж, одна стена которого, был забор вокруг института. Строительство его я вспоминаю как плохой сон, потому, что председатель кооператива, маленький горбатый человек, был настолько коварен, что его все боялись, не зная, какой он сделает ход. Просто он искал любой повод, чтобы ему было бы необходимо улаживать и решать вопросы с руководством. Чтобы решить вопрос, нужны общественные деньги, а дело это тёмное. Он придумывал разные способы. Например, чтобы увеличить количество гаражей, он намечал их строить на месте залегания газовых труб и подряжался уладить этот вопрос с соответствующими службами. Когда люди об этом узнали, то взбунтовались: ведь любому мог достаться такой гараж после жеребьёвки. Таков был председатель.

В гаражах я много проводил время, пока занимался восстановлением машины. Ребята смеялись, раз я купил машину за полцены, значит, нехватает половины машины. Действительно пришлось купить и заменить много деталей. В гаражах я встречал и старых сотрудников, с которыми раньше работал. Как-то подошёл к машине Миша бывший механик и стал интересоваться сваркой. Поговорили, а потом он мне  и говорит: «А я на тебя зуб до сих пор точу, за то, что ты меня досрочно отправил из Кап Яра. Яра в Москву. Помнишь»? Я не помнил, но понял, как обижаются люди и помнят обиды всю жизнь. С его слов выходило, что после пьянки, он утром во время не появился на работе. Я подумал, что тогда я точно его выгнал, но теперь я бы так не сделал.

Первая большая поездка состоялась на речку Судогду с Умрихиными. Машина была семиместная, но залезли туда восемь человек с детьми. Поездка прошла успешно, и практически на этой машине мы постоянно ездили в эти святые места. Об этих местах я потом расскажу особо.
       Белый теплоход.

Мама по случаю добыла на работе билеты в купе, на рейс теплохода по маршруту Москва – Горький – Москва для нас с Аллой. Я с удовольствием решил совершить такой круиз, но Алла, наверно в пику маме, сказала, что она не хочет ехать. Я уже разозлился, но решил позвать с собой Наташу, она уже выросла и ей поездка будет даже полезна. Дочь тоже отказалась ехать. Какой-то заговор, но жалко было упускать такие билеты, потому что достать их было, практически, невозможно простому смертному. Я решил ехать на теплоходе с мамой. Обиделся я на своих родственников страшно и решил гульнуть на теплоходе. Купил пять бутылок лимонной водки, собрал вещи, и мы с мамой поехали в Южный порт, откуда отправлялся теплоход Григорий Пирогов. Началось новое приключение. Каюта у нас была двухместная, но только спальные места располагались в два яруса. Я залез наверх, мама разместилась внизу. Ехать можно. Это был рейсовый теплоход, питание: либо своё, либо в столовой тут же. Первое время все были на палубе и обозревали плывущие по сторонам пейзажи. Вот первая остановка в деревне Константиново. Лезем вверх по крутому берегу, конечно, чтобы посмотреть дом-музей Сергея Есенина. Я начинаю присматриваться к нашим пассажирам, ища себе собутыльников. Когда теплоход пошёл дальше, я  стал знакомиться с членами команды теплохода, предложив выпить для знакомства. Тут же появилась вобла, и произошло первое знакомство с командой, затянувшееся допоздна. Еле дошёл до каюты и с трудом забрался на верхнюю полку. Мама молчала, спала, либо делала вид, что спит. Опять первый блин, получился комом, но далее образовалась небольшая интеллигентная кампания из четырёх мужиков и одной жены, с которыми мы ходили по достопримечательностям во время стоянок теплохода и в магазины за водкой, а вечерами проводили в застольях. Природа на Оке и старинные городишки навевали прекрасное настроение, и мои домашние неприятности постепенно уходили на второй план. Места, где творил Левитан и другие художники, давали пищу для размышлений, а вечерние возлияния в дружеской компании совершенно уводили в другую среду, свободную от моих рабочих и повсеместных забот. Скоро я познакомился с капитаном и даже побыл с ним на ночной  вахте в рубке, наблюдая за ним, как он ночью управляет судном. Впечатление необычное, видны в темноте одни огни и слышен плеск воды под монотонное пыхтение мотора. «Недаром ночью на вахте всегда стоит капитан,  - говорил он мне, - потому, что ночью происходит большинство аварий». Говорили с капитаном о трудностях моряков. Я задавал разные вопросы, капитан отвечал. Мне всё было в новинку, и было интересно его слушать, потому, что я был далёк от профессии моряков или речников, а здесь была такая «домашняя» обстановка. Когда стало светать, я собрался идти спать. Напоследок капитан стал жаловаться на то, что у него даже нет радио связи с мотористом.  Я удивился, а он сказал, что не может достать кабель соответствующей длины. Я подумал и, уходя, сказал, что я ему может быть, помогу добыть нужный ему кабель. Мне понравился этот серьёзный, деловой и довольно простой капитан, располагавший чем-то к себе.  Дружба с командой корабля не прошла даром. На одной из стоянок, когда стояла жаркая погода, нашу кампанию, в знак хорошего отношения, отвезли на моторной лодке на необитаемый песчаный остров. Матросы ловили рыбу, а мы купались и загорали вдали от них. Впечатление от общения с Окой осталось надолго. Единственно, кто к нам относился не дружелюбно и даже враждебно – это был директор столовой и вот почему: В самом начале, когда я «сплачивался» с командой, с нами оказалась буфетчица столовой, любительница выпить. После этого она стала нашим лучшим другом и в любое время нас обслуживала, продавая закуски и всё, что мы просили. Мы угощали её иногда рюмкой водки. То ли у неё от этого появлялся дополнительный доход или из-за водки, или по каким-то другим причинам, этим очень был недоволен директор столовой. А может быть, он меня боялся, потому, что про меня ходили разные слухи. Когда я однажды в кампании рассказал анекдот, спросив: «Вы знаете, что такое база коммунизма? – а потом ответил, - это база, на которую забыли завезти продукты»! Наступила зловещая тишина, никто не знал, как реагировать на анекдот.  Не провокатор ли я или агент спецслужбы? Я сам даже испугался, что рассказал анекдот.

            Причалили к Мурому. Здесь Ока уже значительно шире и плещется почти морской волной. Я пошёл на экскурсию по Мурому, потом на базар. Купил дешёвой клубники по три рубля за килограмм и всю обратную дорогу осмысливал и переживал услышанные слова экскурсовода, что до революции в Муроме было двадцать шесть церквей, а осталось только четыре.

            На теплоходе меня ждал сюрприз. Прибыло много новых пассажиров и среди них две молодые женщины: одна небольшого роста, черноглазая, миловидная восточного типа, а вторая повыше, яркая блондинка. Они выделялись своей внешностью и ухоженностью из общего фона пассажиров. Я положил глаз на черноглазую, и стал с ней обмениваться взглядами. Получив благосклонный ответ глаз, я стал балагурить с этими женщинами, приглашая их в нашу компанию. Как раз я услышал через открытое окно из каюты моих собутыльников, что там уже идёт застолье. Я пригласил женщин посмотреть на моих друзей. Они с любопытством подошли со мной к открытому окну. Мужики, увидев нас, замахали руками и букетом цветов, приглашая нас к себе. Увидев ещё мужиков и женщину, мои спутницы, посомневавшись для приличия, вошли со мной в каюту. Каюта была нормальная, с двумя нижними полками и мы смогли разместиться там и стали знакомиться. Далее всё проходило как в тумане. Ночью я оказался в купе Людмилы, так звали, приглянувшуюся мне женщину. На верхней полке спала её дочка, а на нижней мы занимались любовью, я внизу она вверху. На утро Лёня рассказал, что он всю ночь провёл с блондинкой, и она так здорово занималась с ним, да ещё раком. В общем, сплошной восторг! Мы узнали, что они обе парикмахерши высокого класса. У меня не было таких знакомых и мне было интересно окунуться в новую атмосферу. Людмила производила впечатление своими очень мудрыми, житейски, и простыми манерами. Меня очаровывала её необыкновенно красивое лицо и её маленькая фигура. Мы проводили почти всё время вместе и на теплоходе и на экскурсиях, держась за руки, как малые дети. Время бежало неумолимо. Вот уже Волга и город Горький, где мы гуляем вдвоём. Я восхищаюсь псевдорусской архитектурой города и слушаю историю Людмилы. Она рано вышла замуж за военного, рано родила и окунулась в нелёгкий быт. Муж часто пьянствует, все заботы ложатся на её хрупкие плечи.

Ей уже очертенела такая жизнь, дочь подросла и она хочет, развеется, поэтому она села на теплоход. Потом шутя, сказала: «Такие женщины как я созданы для любви, а не для работы. Моё место в гареме! Ведь мой отец казах. Но моя мама, русская, вот я и вкалываю всё время». Эти откровения вызывали чувство сочувствия и нежности в душе к непростой жизни женщины. Она захватывала меня в свой душевный мир. Складывалось ощущение, что мы близко знаем друг друга уже давно, а прошло всего два дня. По Волге теплоход идёт значительно быстрей, чем по Оке и с меньшим количеством остановок. Скоро конец путешествию и мы решаем организовать банкет в столовой, договорившись с буфетчицей. После ужина, в столовой собралась тёплая наша компания, и стали отмечать приближение нашего расставания. Пили, танцевали под музыку, звучащую по местному радио и веселились. Людмила стала княжной нашего бала и была нарасхват в танцах. Предистория была такая. Людмилу пригласил танцевать, «слегка» подвыпивший дядя. В процессе танца, он от избытка чувств, схватил её на руки. Потом с песней о Стеньке Разине, побежал на палубу бросать княжну из челна в «набегавшую волну». Все со смехом побежали спасать княжну. Так титул княжны приклеился к Людмиле. По другому её никто не называл. Для меня она стала «шамаханской царицей» и была как запал, прикосновение к ней и даже звук её голоса меня воспламенял. Вечер опять закончился поздно ночью в каюте у княжны. Она была покорна и ласкова, как будто в гареме к ней пришёл господин. Всех приключений и нюансов я не буду описывать, скажу самое главное, что я воспылал к княжне самые нежные чувства. После окончания рейса теплохода, я уехал домой с мамой, но мы встретились опять уже в Москве ещё до отхода теплохода. Я проводил её на обратный рейс, уже отчаливал теплоход, а мы, взявшись за руки, бежали, чтобы не опоздать. Ждали только княжну. Теплоход дал гудок и запыхтел по воде.

Я сдержал слово и привёз капитану в очередной рейс нужный ему кабель, достав его на работе за бутылку коньяка. А вот нашу буфетчицу уволили.

С княжной нас долгое время связывала дружба и привязанность, с большими перерывами, с приливами и отливами.

С женой отношения как бы и не портились, но  чёрная кошка часто нас посещала.
                Киев.

Наступило такое новое явление или кампанейщина всеобщего обучения. Все руководящие кадры должны были пройти курсы повышения квалификации. Я решил, чтобы ничего не отвлекало от учёбы, поехать учиться на курсах при киевском политехническом институте и заодно лучше ознакомиться с Киевом. Курсы были по профилю производства, там обучались производственники, но меня туда отпустили (не всё ли равно, где учиться, лишь бы можно было бы поставить галочку, что я прошёл обучение). В Киев я поехал с начальниками транспортного и механического цехов. Учёба длилась два месяца, жили в трёх гостиницах: сперва в Москве, затем на Днепре и в конце в Жовтнева при ЦК КПУ. Я взял с собой побольше денег, чтобы ни в чём себе не отказывать, рассчитывая на абсолютную свободу. Обучение было мне интересно двумя моментами: многие преподаватели побывали за границей и делились с нами своими впечатлениями, а ещё нас познакомили с Карнеги и его методами ведения общения. Нам работникам оборонных отраслей тогда это всё было не доступно. Один преподаватель образно рассказывал, почему на Западе мало пьяных, хотя многие потребляют алкоголь. Он нарисовал на доске два сосуда-желудка с пищеводами и сказал: «Наш человек в сосуд пока не нальёт грамм семьсот-восемьсот, не успокоится, а потом отключается. Их человек может пить целый день, по капельке, так, что она не доходят до сосуда, а рассасываются по дороге и ходит он всё время под лёгким кайфом». Похоже! Когда стали рассказывать методы общения Карнеги, все наши слушатели, прожжённые производственники, привыкшие к суровому общению, да ещё с матерком, почти все в один голос кричали, что при таких манерах, встанет всё наше производство. Я же восхищался гибкому и умному подходу Карнеги к разным людям, но при нашем волюнтаризме и беспределе, где правит сила кулака, я был слишком наивен.

Когда мы жили в гостинице Москва, на Крещатике я часто видел симпатичную девицу, возглавлявшую шумную группу, гулявших там девушек. Через некоторое время, я столкнулся с ней и попытался заговорить с целью знакомства. Она на меня посмотрела, как будто на пустое место, и буркнула: «Иди к Москве, найди Софу, она будет там в десять». Меня это заинтриговало, я стал ждать в своей гостинице десяти часов вечера. Я не знал, как я найду эту Софу? Когда я вышел, я угадал и подошёл к Софе. Это была именно она. Маленькая пышка, похожая на ребёнка, смотрела на меня своими наивными тёмными выпученными глазками. Меня такая внешность слегка шокировала, но я из любопытства, сказал, от кого я к ней подошёл. Тогда она стала мне объяснять, что мы сейчас пойдем на квартиру, и я там должен заплатить хозяйке, столько, сколько она скажет, и дальше будет продолжение. Теперь я понял, что те гуляющие девицы по Крещатику, это главные проститутки, а Софа это их подмастерье, рангом пониже. Я поблагодарил Софу и ушёл, проклиная себя за эту авантюру. Мне не нужна была продажная любовь, а хотелось найти взаимную симпатию и покорить её, и получить хоть капельку настоящего женского внимания. Это было стремление к охоте на взаимную временную и свободную любовь, без каких либо обязательств. В Москве у меня была моя любимая жена, мать моих детей, главная в моём гареме. Свои увлечения женщинами я объяснял размолвками с женой и воздержанием, и изменой ей это не считал.

После осечки с Софой, у меня пропало стремление к завязыванию новых знакомств. Мы усердно учились, вечерами часто ходили в рестораны, чтобы  просто поесть, потому что с едой были трудности, и даже негде было поесть украинского, традиционного борща. Какая-то бедность и серость окружала нас. В ресторанах не было вкусных закусок, хорошей рыбы, икры. Мы старались питаться дома, и даже ухитрялись с помощью двух кипятильников варить пельмени в трёх литровой банке.

Наш спутник из транспортного цеха связался с заводом «Арсенал» и пригласил к нам в гости наших смежников по работе, разработчиков оптических приборов, знакомых мужиков. Нам стало веселее, они стали нас часто посещать и помогать в житейских вопросах, в том числе по устройству в гостиницах. Мы с ними строем ходили в рестораны, и с нами появилась одна молодая девушка, тихая, скромная с особыми взглядами на питание. Она мне нравилась, а ей нравился Серёжа, мой сосед по номеру в  гостинице. Серёжа же часто увлекался другой женщиной, заставляя меня иногда не заходить в номер и ждать завершения их свидания. После их свиданий в номере стоял омерзительный запах. Другой мой спутник Валера  мгновенно завязывал знакомства с женщинами, стоило ему с кем-то потанцевать в ресторане. Женщины сами липли к нему. Я же, безнадёжно ухаживал за молодой особой. Она без всякой взаимности с её стороны ко мне,  спокойно участвовала во всех наших мероприятиях. Она всем нравилась, но, наверно, была слишком молода для нашей большой компании.

Я говорил, что мы пожили некоторое время рядом с Днепром и могли часто в нём купаться, но условия жизни нам там не нравились. Арсенальцы устроили нас в ведомственную гостиницу при ЦК компартии Украины Жовтнева, что означало Октябрьская.

Теперь мы попали в приличные условия и я решил не жалеть денег и пожить оставшееся время в номере люкс. Оформив документы, мы втроём пошли в столовую, которая была лучше ресторанов,  которые мы посещали. В огромном зале, с потолка свисали стеклянные «сталактиты» с подсветом, придавая торжественность помещению. А самое главное, в меню был огромный выбор дефицитных продуктов, и официантками были молодые девочки-комсомолки, исключительно вежливые и внимательные. Мы впервые от души пообедали, даже с красной икрой, и решили, что теперь будем всегда обедать только здесь. Тем более, что здесь была даже водка, качественная и по нормальной цене. Теперь я жил как король. Но королю одному в шикарном номере было скучно, и вот скоро случай подвернулся. Вечером мы с Валерой вышли погулять и, зайдя за угол, решили посмотреть на обстановку в ресторане Киев. Сели за столик, в меню выбор был небольшой, но  мы сделали заказ, чтобы чуть выпить. Пока несли заказ, стали обозревать зал. Валера, намётанным глазом, обратил внимание на одну из двух молодых женщин, невдалеке, одиноко сидевших вдвоём и сходу пошёл её приглашать на танец. После танца он уже сидел со своей партнёршей за её столиком и трепался, забыв обо мне.  Я, не дождавшись, выпил, и стал знаками звать его к себе. Теперь он привёл обеих женщин за наш стол и стал нас знакомить. Пришлось заказать шампанское, и после знакомства все вместе пошли танцевать, разбившись на пары. Мне досталась Оксана, довольно симпатичная и стройная весёлая хохлушка, а Валера танцевал снова, с плотной, с большим задом и серьёзным лицом, Надеждой. Я подумал, странно, что Валере понравилась именно она, а не Оксана. Но о вкусах не спорят, и я радовался, что ему не понравилась Оксана. Она оказалась не такой уж легкомысленной хохотушкой, а работала начальником экономического отдела и занималась серьёзными делами. Я почувствовал, что мы друг другу понравились, и после ресторана пошёл провожать Оксану домой пешком. По дороге стали целоваться, а кончилось это тем, что мы оказались на широкой тахте дома у Оксаны. Она мне здесь понравилась ещё больше, Ночью я ушёл в гостиницу, потому, что не смог заснуть в чужой постели, пахнущей, как мне казалось, старым бельём. Утром еле успел на учёбу, а Валера вообще не пришёл туда. Он загулял.

Теперь я захотел пригласить Оксану к себе в номер, тем более, что время бежало быстро и скоро заканчивалась наша учёба. Номер у меня был просторный, состоял из гостиной, спальни и большого санузла с ванной, унитазом и биде. В гостиной стояла прекрасная мебель из ценных пород дерева с инкрустацией, и с гнутыми ножками. Большой набор посуды красиво смотрелся из серванта. Договорившись о встрече с Оксаной, я накрыл стол и встретил её перед гостиницей, чтобы проводить к себе в номер через охрану. Надо было завершить вечер до полуночи, как нам здесь сказали. Номер произвёл большое впечатление на мою гостью. Она всё осмотрела, даже обратила внимание на биде. После осмотра приступили к торжественной трапезе. Выпили сперва шампанского, потом помешали вино с коньяком. Оксана захмелела, и сама пошла в спальню, а я за ней. Остаток вечера мы провели в спальне, а Оксана несколько раз «принимала» биде. Наконец я понял для чего предназначено здесь биде!

Не успели разбежаться, глядь экзамены грядут. Сдали экзамены и вот мы уже на аэродроме по дороге в Москву. Я бегу к телефону и звоню Оксане, что я уже улетаю. Для Оксаны это прозвучало как гром с разорвавшегося неба, она была поражена и принимала мой неожиданный для неё отлёт как предательство и крушение её надежд на богатого, как она думала, «жениха. А так всё хорошо начиналось, но, увы, всё, когда ни будь, кончается. Продолжения с Оксаной не могло случиться. Учёбе конец.

Когда я вышел на работу, Гоголевич, с издёвкой, меня спросил: «Ну и чему ты новому в Киеве научился»? Я стал говорить о Карнеги, о новых веяниях, о том, что меня особенно поразило. Гоголевич процедил: «Ну и чтоооо»? - как бы говоря, всё это ерунда, нам надо работать, а не развлекаться. О том, как развлекался я в партийной гостинице, никому не рассказывал. Пора снова работать!
                Княжна.

В Киеве, на учёбе я познакомился с парнем из Владимира-30, закрытого городка. Звали его Иваном и он был заядлым автомобилистом. Когда я ему рассказал про свою Волгу – «сарай» и упомянул, что хочу в ней кое-какие детали  заменить, он пообещал мне помочь добыть их. Так получилось, что скоро Иван, будучи в Москве заехал ко мне домой, где мы посидели за бутылкой, вспоминая свою учёбу, и он даже заночевал у нас. Я договорился с ним, что через два дня тоже приеду к нему в гости. У меня была тайная мысль, навеянная романтическими воспоминаниями прощания с княжной. Её образ постоянно присутствовал в моих глазах, напоминая о её существовании, хотя минул почти год после расставания. Я ей звонил иногда по телефону, и мне казалось, что ничего не менялось, и она по-прежнему ко мне благосклонна. Я ей опять позвонил. Нежный и знакомый голос княжны вызывал во мне моментальное возбуждение, как будто моё тело ощущало её близость.  Я сказал, что приеду в Муром, и назначил с ней свидание. Она согласилась. Рано утром, к назначенному времени, я поехал якобы к Ивану, а сам на всех парах мчался в Муром, предвкушая радости встречи с княжной. Приехав в Муром, я отыскал парикмахерский салон, где трудилась княжна и сел к ней подстригаться. Увидев меня, она слегка смутилась, а потом с милой улыбкой стала меня стричь. На меня во всю пялили глаза её девицы-сослуживцы. Моя машина, из которой я вышел, производила на здешних людей большое впечатление, потому что тогда она там была большой редкостью. Княжну отпустили с работы, и мы с ней на глазах у всех зевак, выглядывавших из окон салона, уехали на машине. Отъехав подальше от салона, я остановил машину, обнял княжну и стал целовать её, со словами: - «Ну, здравствуй, наконец, моя княжна дорогая»! Побыв, некоторое время, в объятиях друг друга, возбуждённые нахлынувшими чувствами, мы должны были теперь излить свои души. Княжна стала быстро лепетать, как будто боялась не успеть, о событиях, прошедших почти за год в её окружении. Я откликался отдельными словами, а мы, так  не спеша, уже ездили по городу без определённого направления. У меня в голове всё время мелькала мысль: - «Что же делать дальше, куда деваться, что делать»? - свербело в моих мозгах. Ничего путного не придумав, я уговорил княжну ехать к Ивану. По дороге в каком-то кафе перекусили, а затем, когда до Владимира стало не далеко, я нашёл удобный съезд в лес, и за деревьями остановил машину. Теперь мы остались одни, скрытые листвой деревьев от шоссе и в полутёмной машине. Мы забрались в заднюю часть машины, с разложенными сиденьями, с зашторенными окнами и оказались на большой кровати. Моя голубая мечта осуществлялась. Моя маленькая наложница, как она себя называла, была полностью в моей власти после долгой разлуки. Расслабившись после долгого сидения за рулём, я отдавался чувству, захватившему моё тело и душу. Я блаженствовал, забыв обо всём, и где мы находимся, для меня перестало  существовать всё, кроме моей княжны, её глаз, ласковых губ, и смуглого тела с нежностью и безропотно отдававшемуся мне. Но блаженство и счастье, и всё кончается, и вот мы уже на машине подъехали к проходной городка, где живёт Иван. Вскоре к нам вышел Иван и, поздоровавшись, я представил его княжне. Но мои надежды на то, что княжну пустят в городок, не оправдались. Княжна стояла одиноко, молчаливо улыбаясь, грустная, похожая на цыганку в цветастом лёгком платье, развивавшемся на ветру, из-под которого виднелись её маленькие ножки в босоножках на каблуках. Я оставил её ожидать автобус в Муром. Уже через много лет она мне призналась, как она на нас обиделась и ругала  нас разными словами. А я запомнил её саркастическую улыбку, но даже не сообразил тогда, как я её обидел. Вечер закончился в гостях у Ивана, в закрытом городке.
                Судогда.

Судогда – это речка, протекающая по замечательным местам, извиваясь меж лесов и кустарников. Местные жители зовут эти места святыми. Речка впадает в Оку. Говорят,  раньше здесь была купальня, где крестили даже царя. Навёл меня на эти места Умрихин, а он узнал о них от одного жителя местной деревни, который работал у нас в институте. Им были так разрекламированы эти прелести, поэтому многие наши сотрудники ездили сюда отдыхать и ходить за грибами. Когда я первый раз приехал на Судогду, на большой полуостров, образуемый излучиной реку, и въехал на него через малюсенький перешеек, я обнаружил уже стоящую там палатку. Это были друзья Умрихина, приехавшие туда без машины. Встреча была такая душевная, что мы до темноты сидели за столом под самодельным навесом и пели и орали песни на всю округу под гитару, на которой играл Умрихин. Ребята, кстати, они были наши смежники, так повеселились, что в палатку добирались почти ползком, или скорее на карачках. Утром мы искупались, и немного позагорав, пошли в лес за грибами. Нагулялись, набрали грибов, среди них были и белые, и еле живые от усталости, но счастливые вернулись на стоянку. Когда обедали, Умрихин рассказал историю, как он однажды тут заблудился: - «Места то эти святые и поэтому, ни в коем случае, здесь нельзя ругаться. Мне надо было выйти к Оке, чтобы отплыть из этих мест в Москву на катере, который здесь ходит. Шёл, шёл я, пока мне в глаз не хлестнуло веткой и я, от неожиданности, помянул чёрта нехорошим словом. Иду дальше и чувствую, что иду не там и места мне эти не знакомы. Я уже хожу больше часа, а на всю дорогу у меня раньше уходило не больше получаса. Постоял, опять пошёл, никакого просвета. У меня начинается паника. Ничего не помогает. Тогда я начал молиться и просить прощения за свою несдержанность. Так молясь, я шёл вперёд и минут через двадцать, я вышел к Оке и успел во время дойти до остановки катера. Хотите, верьте, хотите, не верьте, но так было». - Я тогда пропустил его слова мимо ушей. Но в тот раз мы благополучно добрались домой, без приключений.

Осенью мы с Аллой и Костей поехали за грибами в эти места, чтобы рано утром опередить всех грибников. Проехали Владимир и затем свернули вправо на просёлочную дорогу, ведущую к нашим местам. Поскольку была осень, дорога неровная, образовались огромные лужи в ямах, через которые я смело ехал, зная, что грунт здесь песчано-каменистый, и мы не застрянем. Костя же перед каждой лужей кричал, что мы здесь утонем, и ужасные родители безрассудные и не думают о нашем благополучии. В общем, он всю дорогу недовольно ворчал. Как я и думал, мы нормально проехали эти лужи и другие сложные места, остался небольшой отрезок лесной дороги. Вот я съезжаю в овраг, за которым видятся наши места. Мой «Москвич» забуксовал и никак не едет наверх оврага. Я вылез из машины, уже темнеет, а по дну оврага течёт ручеёк. Положение безвыходное, мы, конечно, не утонули, но плотно застряли и без посторонней помощи не сможем выбраться. Хрен, редьки не слаще! Нас может спасти только «прохожий», как в притче о Хаджи Насретдине, только бы ещё с машиной. Уже совсем стемнело, ничего не видно, и я командую разбирать постели в машине и спать на дне оврага. Утро вечера мудренее! Утром рано я проснулся от монотонного звука работы мотора на верху оврага. Выхожу из машины и вижу знакомые лица сотрудников нашего института. Вот и появился «прохожие» и с машиной! Я показал им место, где можно переехать овраг, а потом они вытащили тросом мою машину из оврага. Теперь я думал, что это Костя наворчал нам ночёвку в овраге, смутив святые места.

Следующая история прямо не связана с этими местами, но она нам предстала именно там. Костя на последнем курсе в МАИ проходил военные сборы в лагере. Мы без него, я, Алла, Наташа, Марина и Дима поехали на своём «сарае» на Судогду, а он должен был после лагерей прибыть к нам на катере по Оке. Мы, как всегда, проводили время в поисках грибов и ягод, купались и загорали. К намеченному времени мы все приехали на причал встречать Костю. Когда он вышел, я не мог узнать своего сына. Он стал таким худым и стройным, что даже выглядел помолодевшим. Радостно встретив его, привезли на нашу стоянку и устроили праздничный пир. Когда страсти улеглись, стали его спрашивать, почему он так похудел и помолодел? «Я, просто там ничего не ел», - сказал он тихо и потом рассказал: - «Во первых, каждое утро нас заставляли бегать, а во вторых, когда я первый раз очутился в наряде на кухне и принял участие в чистке и мойке картошки, я перестал есть. Дело было в том, что картошку надо было успеть почистить и помыть к определённому сроку. Мы не успевали, поэтому в ванну складывали чищенную и не чищеную картошку и отдавали так на кухню. Увидев это, у меня пропал аппетит».

 Я подумал: «Нежного мы воспитали ребёнка».

Когда мы уезжали из этих мест на «сарае» домой, проявился  снова эффект святых мест. Мне не понравилось, как едет, машина, и я автоматически ругнулся. Когда поехали дальше то, вдруг что-то застучало в колесе. Я сколько не осматривал колёса и подвеску ничего не обнаружил. Снова еду и снова стук. Опять осматриваю – ничего. Снова еду и снова стук. Опять осматриваю – ничего. Так со стуком я выехал на асфальт шоссе. На шоссе стук пропал. Мистика! Потом я пытался объяснить это тем, что куда-то попала грязь, которая при тихой езде, перегруженной машины по неровной дороге, приводила к стуку. На шоссе грязь улетела.

Ну, а у Кости на домашних харчах скоро опять залоснились щёки.

Нам так понравилась Судогда, наш полуостров и окружающая природа, что мы не хотели  больше никуда ездить в другие места, а как приворожённые тянулись в своё  родное место. Здесь было всё, что нам было нужно: солнце, воздух и вода; лес, грибы, ягоды и общение с друзьями на природе. Машина, наш «сарай», сама туда ехала и почти каждый раз через дожди до Владимира. Судогда же нас, как по мановению волшебной палочки, встречала хорошей погодой.  В очередной раз подъезжаю к узкому перешейку, чтобы въехать на полуостров, и вижу кошмарную картину: по всему полуострову пасутся и щиплют траву коровы, а посредине стоит пастух с кнутом. Мы в шоке, постояв, начинаю медленно двигаться и останавливаюсь рядом с пастухом и молча смотрю на него из открытого окна. Он, с видом хозяина, с любопытством смотрит на меня хитрыми глазами, как бы говоря: ну, что ты мне сделаешь? Он был выше среднего роста, хорошо сложен, спортивного типа и пасёт коллективное стадо на своей земле. А кто мы, ненавистные пришельцы из далёкой Москвы. Я понимаю, что наше положение «хуже губернаторского» и надо решать вопрос мирно. Потом говорю ему, чтобы он заглянул ко мне в машину. Рядом с моим сиденьем стояло несколько бутылок водки. Заглянув в машину, он сразу всё понял. Мы договорились, и он стал угонять стадо с полуострова в лес. Ближе к вечеру, когда мы уже разобрали свои вещи и организовали своё стойбище, пастух пришёл к нам, как мы с ним договорились и стали знакомиться. Звали пастуха Дима. Он недавно женился и приехал в эти места к жене. До этого он служил в воздушно-десантных войсках. Мы с ним проговорили весь вечер и подружились. Больше он к нам не гонял коров, но сам иногда заходил. Наверно, ему было скучно в этой глуши.

В один из следующих приездов на  полуостров, Дима приехал к нам на жеребце. Привязав его к дереву, стоящего у нашей палатки, он куда-то отошёл. Я с Наташей скормил жеребцу целую буханку хлеба. Ему, явно, это нравилось, а мы восхищались им, и с удовольствием гладили его морду и шею. Нам понравился этот ласковый конь. Пришёл Дима и предложил покататься нам на коне. Я засомневался, ведь я ни разу не сидел в седле на лошади. Дима меня подбадривал, и я осмелел, и, встав ногой в стремя, легко оказался на жеребце. Конь меня хорошо слушался, и я поехал обозревать окрестности, и чтобы похвастаться перед нашими сотрудниками по институту, отдыхавшими в палатках на другом месте и удивить их. Я с ними поздоровался, чтобы они обратили на меня внимание но, они как-то не удивились. Проехав по лесной дороге, я понял, как опасно здесь ездить быстро, потому, что можно зацепиться за ветку дерева и оставить там свою голову. Почувствовав, немного коня, я совсем осмелел, посадил впереди себя Наташу. Мы, не спеша, стали ездить по тем же дорогам, по которым я уже ездил. Потом, уже у нашей палатки, я сажал в седло одну Наташу и водил жеребца по нашему полуострову. Максим, ровесник моей дочки, наблюдая за нами на коне, наверно, решил, что это простое занятие и после нас стал пытаться, вставив ногу в стремя, заскочить на коня. Но сколько он не пытался это сделать, конь не позволял ему вскочить в седло, убегая от него. Максим не понравился коню. У него не состоялся контакт с конём. Решили, что конь утомился, и попытки прекратили, да и уже темнело. А мы с Наташей чувствовали себя героями, накатавшись на коне.

На следующий день Дима пришёл к нам с этим жеребцом, запряжённым в телегу, и опять привязал к нашему дереву. Мы сели за стол и за стаканами водки вели с Димой разные беседы, совершенно, забыв про коня. Наши беседы затянулись и вдруг мы слышим сильнейший удар и хруст ломающейся древесины и видим ,как конь сорвался с места и с телегой понёсся по буеракам полуострова. Дима побежал за ним и прямо перед рекой смог схватиться за уздечку и остановить возбуждённого коня. Потом он освободил коня от телеги и тот, почувствовав свободу, помчался галопом в лес. Я ничего не мог понять, почему вдруг взбесился конь? Вчера он был такой ласковый и смирный. Дима всё объяснил. Наш жеребец, а это был жеребец, а не лошадь, почуял где-то свою лошадь-подругу, и ему надоело стоять, и он ногой сломал оглоблю, вырвался с привязи, и поскакал с гружёной телегой к своей возлюбленной. Дима, от греха подальше, отцепил телегу, чтобы не произошёл несчастный случай. Я содрогался, думая о том, как я рисковал вчера с дочерью, и вспомнил, как конь сбрасывал Максима. Хорошо, что мы с Наташей не пострадали, наверно, сохранила нас буханка хлеба и ласковое отношение к коню.

Однажды мы ехали из Гусь Хрустального и по дороге заехали к Диме, чтобы он показал, как можно от него доехать до наших мест, чтобы не делать большой крюк. Дима на Жигулях поехал нам показать другую дорогу до нашего полуострова, по лесу от посёлка Судогда, где он жил. Вначале ехали без приключений, пока не доехали до узкого объезда, заболоченной дороги. Жигули проехали, а вот мой «сарай» застрял между двух деревьев, и не туда и не сюда. Пришлось пожертвовать боковой дверью, чтобы суметь выкарабкаться из объятий деревьев, проклиная эту дорогу. На двери появилась большая вмятина. «Дальше дорога будет нормальной», - сказал нам Дима, развернулся,  и поехал домой. Мы последовали дальше, радуясь скорой возможности обустроиться на ночлег. Но наши проклятия дороге услышали, наверно, здешние духи и отомстили, чтобы мы были скромнее. Внезапно машина с громким ударом обо что-то встаёт как вкопанная. Тишина, я растерялся. Одни в дремучем лесу, что мы сможем сделать! Я помню как я плутал однажды один по лесу, пока меня не нашла Алла. Нас тут никто не найдёт. Очнувшись, еле  слышу работу мотора на малых оборотах. Нажимаю на педаль газа, никакой реакции. В голову лезут невероятные всевозможные мысли о неисправностях двигателя. Может быть, пропала мощность у мотора,  и он просто только крутится?  Мои спутники, испуганные, молча съёжились в машине. Я вышел и стал осматривать машину. Оказалось, что машина налетела балкой передней подвески на пенёк, скрытый в траве. Открываю капот и всё понимаю, от мощного удара, мотор по инерции поехал вперёд, а тяга от педали газа вышла из зацепления с заслонкой регулирования подачей бензино-воздушной смеси карбюратора, поэтому педаль газа не действовала. Мне стало легко, я предположил, что не так уж я согрешил, и меня просто здорово испугали лесные духи. Быстро поправил тягу, и мы с песнями доехали до своего места. Только потом, в Москве, я обнаружил, что мы ехали домой с незакреплённым мотором, потому что разрушились ещё  и болты крепления его к машине.
                Перестройка, Грузия.

Наконец, во главе государства появился живой человек, энергичный и даже симпатичный. Многие, и я в том числе, возлагали большие надежды на грядущие перемены. Поведение Горбачёва и его обещания внушали к нему доверие. Правда меня иногда смущала его некоторая неосведомлённость о реальной жизни. Когда он надеялся улучшить, например, качество, он предлагал ввести военпредов по качеству, и по другим практическим вопросам видна была его неосведомлённость. Среди населения стала распространяться  лекция известного ученого о жутком пьянстве в Союзе и о страшных последствиях этого. Направление его политики, в нашем, застоявшемся обществе, на первых порах, казалось смелым и правильным.  Как всегда, началась борьба с народом с повышения цен на спиртные напитки.

В это новое время, Коля решил посетить Алика в Тбилиси, с которым он работал в Гвинее во время командировки туда в геологоразведочную экспедицию. Они там вели работы по бокситам для отправки их в Союз. Алик после командировки гостил некоторое время у нас на даче, и я познакомился с его семьёй. Меня тоже приглашали посетить Тбилиси, где я ещё не был, и я вместе с Колей рано утром поехал покупать билеты на самолёт. Не тут то было, билетов в кассе не было. Вокруг сновали грузины, пытаясь купить билеты с переплатой. Я в принципе не признавал никаких переплат. Вспомнив, что я встречал в Кремле своего соученика по институту, который был помощником по аэрофлоту, я пошёл к администратору сказал, что я знаю этого человека, и что он должен ей позвонить. Сколько я ни звонил своему соученику, его телефон не отвечал. Потом меня вдруг, непонятно по чему позвали и продали нам билеты. На радостях, нам с Колей захотелось выпить, но как раз на следующий день намечалось повышение цен на водку, и её нигде не было в продаже. Начиналась же перестройка Горбачёва, и, не солоно хлебавши, мы скоро улетели в Тбилиси.  Там нас встретил на машине Алик и Серго, брат жены Алика. Мы сразу сказали, чтобы нас везли в магазин, где продавали спиртное. Недалеко от аэропорта зашли в небольшой пустой магазин, где все полки были заставлены бутылками, и не было никакого ажиотажа. Мы спросили: - «Что, на всё это повысят завтра цены»? Продавщица закивала головой, говоря: - «Да, да». Мы были потрясены. Сгоряча купили по пятнадцать бутылок чачи и коньяка и, умиротворённые, поехали домой к Алику. Приехав, домой к Алику, нас сразу усадили за стол, где сидели уже родственники и друзья. На столе были грузинские вина и коньяк, чача и ликёр. Зачем мы так много купили спиртного? Алик был русским, всю жизнь проживший Тбилиси, и говорил с очень сильным грузинским акцентом. За столом, друзья и родственники были грузинами. Разговоры велись в основном вокруг жизни в Гвинее. Алик, Динара, его жена, и Коля вспоминали разные эпизоды из их командировочной жизни, а все остальные, с интересом, слушали о заморской жизни, прерывая разговор чисто грузинскими, иногда длинными, тостами во славу хозяев. Когда застолье закончилось, и все гости разошлись, Коля никак не мог остановиться. Он вёл себя неадекватно, громко разговаривал и нёс, какую-то чушь. Попытки положить спать, только раздражали его. Такое с ним и раньше бывало, когда он принимал лишнего. Динара же стала мне выговаривать претензии за поведение Коли, говоря, что такого с ним не было в Гвинее. Она даже не могла уложить спать детей. Коля бродил по всем комнатам. Вечер был омрачён, и только поздно ночью удалось угомонить детей, гостей и хозяев. На следующее утро все проснулись, как ни в чём не бывало, а Коля даже не помнил, что с ним было. В середине дня нас повели в ресторан. Поднялись на гору по канатной дороге и обосновались на открытой веранде. Алик пригласил не только нас но и своих знакомых. Теперь пили шампанское, потом коньяк, закусывали шашлыком и закончили мороженым. Коля опять так накушался, что выглядел как заядлый алкоголик, шатаясь и бурча что-то себе под нос. Надо сказать, что Коля, вообще, выглядел очень импозантно, с густой чёрной бородой, стройный, чем то был похожий на цыгана. Одетый в модный шёлковый костюм, он после ресторана, шатаясь, задевал прохожих, но грузины только снисходительно улыбались, потому наверно, что он шёл в окружение гостей Алика. Опять мне пришлось приводить Колю в порядок. Утром следующего дня, чтобы дать отдых хозяевам, мы с Колей пошли одни погулять по Тбилиси. Сперва пошли «куда глаза глядят», бродили по улицам, заходили в магазины и таким образом знакомились с городом. Очень смущало знакомство с продавцами, когда покупали какую ни будь мелочь, то, как правило, сдачи никто не давал. Наоборот, если попросишь сдачи, тебе бросали деньги обратно, со словами: -  «На, бери бесплатно»! -  и приходилось, опустив глаза, уходить, не получив сдачи. Конечно, это мелочь, но поражало хамство грузин по отношению к русским. Грузинам сдачу давали полностью. Нагулявшись и окунувшись в местный колорит, мы решили, по проторенной дороге, подняться в фуникулёре в ресторан на горе, где мы были вчера. На этот раз сели за стол в полупустом зале, но никто не подходит, меню нет. Ждали, ждали, потом появился официант, и мы заказали свой джентльменский набор: коньяк, закуски, воду и шашлыки.  Опять ждём, уже начинает в душу как змея заползать злость, но мы сдерживаемся, неудобно скандалить. Когда нас всё-таки накормили, наше настроение поднялось, и мы благодушно позвали официанта для расчёта. Когда он назвал сумму, наше благодушие испарилось, мы были в замешательстве, но, боясь показаться жлобами и скандалистами, безропотно оплатили счёт. Он раза в три был больше того, на что мы рассчитывали. Это была уже не мелочь. Так нас «кинули» одних без поддержки наших грузин.

Но гостеприимство грузин не имеет границ, и на следующий день они повезли нас на дачу брата Динары, за сто двадцать километров от Тбилиси по долине. Дорога была интересна тем, что мы ехали мимо селений, именами которых назывались многие грузинские вина. Мы, как бы, ехали мимо грузинских вин, останавливаясь на маленьких базарчиках или у продавцов шашлыков и вина. Покупали сувениры и национальную пищу. Незаметно за разговорами и за рассмотрением достопримечательностей приехали на дачу в Вазисубани. Предварительно заехали в Цинандали и купили там парной свинины для шашлыка. Я удивился, что грузины делают шашлык из свинины. Дача  - это был двухэтажный кирпичный дом с длинным участком земли, засаженный до конца одними виноградными лозами.  Пока Серго, как мне показалось, слишком просто готовил шашлык, мы осмотрели дом. Второй этаж ещё не был отделан, а на первом этаже были приличные комнаты с простой мебелью и, самое главное, здесь было полуоткрытое помещение, где на земляном полу красовалось четыре большие крышки огромных, глиняных кувшинов для вина, вмешавших по две тонны. Нацепив свинину на шампуры и, пропустив мясо через ладонь с солью, Серго на этом закончил подготовку шашлыка к жарке. Затем он принёс сухие лозы виноградника и чиркнул спичку. Мгновенно вся лоза вспыхнула, и через несколько секунд осталось много тоненьких красных угольков. Вот на этом Серго, довольно быстро, приготовил нам шашлык. Вчетвером сели за небольшой квадратный столик, прямо на улице и приступили к ужину. Вскоре пришёл отец Серго, посмотрел на наш стол и заявил, что у нас плохой стол, нет сыра и курицы и потребовал, чтобы мы шли к нему в гости. Мы пообещали прийти к нему утром, перед отъездом, и продолжили застолье. Что может произойти, когда четыре мужика остаются одни за столом с шашлыками? Конечно. Вы правильно поняли. Опять пришлось с трудом укладывать спать, разошедшегося Колю. Потом, стукнувшись об стену и разбив голову, Коля успокоился. Утром, проснувшись все поехали к отцу Серго, дом которого стоял недалеко в этом же селе. Не успели мы зайти и поздороваться как уже был накрыт стол во дворе дома, на котором были пресловутые курица и сыр и ещё разные закуски. Когда сели за стол отец Серго, сухощавый седой старик сказал: - «Напоить их»! – показывая на нас. Я подумал, что он напрасно на это надеется, тем более, что на столе было только грузинское вино местного производства «Вазисубани». За столом сидели одни мужчины и опять мы пили под бесконечные тосты. Первым сломался Алик, который побежал в туалет, потому что ему стало плохо. Серго не пил, потому, что ему предстояло вести машину, а мы с Колей стойко держались, а я всё ждал, когда же меня «заберёт» это вино. Мне очень понравился и запомнился один тост, произнесённый стариком: «Давайте выпьем этого чудесного виноградного вина за то, чтобы, несмотря на все бури и все перипетии судьбы, мы по-прежнему с любовью ухаживали бы за виноградной лозой, как за самой любимой и пылкой женщиной». Я тогда ещё не знал, что прошла дурацкая команда – вырубать виноградники. Сколько же дури только не переживала наша страна? Пришло время, стали прощаться, нам в дорогу старик подарил и коньяк, и ликёр, который в избытке у него почему-то был. Сели в машину и я помахал на прощанье рукой, думая, про себя: «Не вышло нас напоить»! Очнулся я от звука монотонно работающего мотора. Мы отъезжали от бензоколонки в уже Тбилиси. Значит, я проспал всю обратную дорогу, длиной сто двадцать километров. Старик был частично прав.

Время нашего пребывания в Грузии подходило к концу, а у нас ещё не было билетов на самолёт до Москвы. Билетов в кассах тоже нет.  Наши грузины посадили нас в машину и стали возить по Тбилиси, заезжая то в один дом, то в другой, то в сберкассу, спрашивая о чём-то хозяев про билеты. В конце концов, нас привезли на почту, где мы, осчастливленные, купили два билета на самолёт. Перед отъездом мы зашли на рынок не далеко от дома Алика, чтобы купить и привезти в Москву фрукты. Купив фрукты, мы между собой обмолвились, что нам ещё нужно будет везти домой коньяк и чачу. Продавщица, пожилая женщина, расспросив нас о покупке коньяка, сказала, что лучше бы мы купили коньяк у неё, и дала мне телефон, по которому можно звонить из Москвы. Она сказала, что это телефон бани, и она нам пришлёт коньяк по низкой цене. Подтверждалось давнее явление: - как в Грузии сильна теневая экономика. Когда мы сели в самолёт, то оказалось, что нам продали билеты на занятые места, поэтому нас посадил в хвосте самолёта на запасные кресла. Грузия быстро перестроилась!
Дача.

Дача была построена прадедом Аллы, ещё до революции. Он работал управляющим у англичанки, мадам Леве, владелице известного винного магазина в Столешниковом переулке в Москве. У прадеда было много детей, и он скупил землю в Шереметьевке и построил несколько добротных бревенчатых домов для детей, построенных в одном стиле. Дом, принадлежавший бабушке Аллы, Елизавете Васильевне, после революции был реквизирован и опечатан, до тех пор, пока бабушка не принесла бумаги от трёх свидетелей, подтверждавших, что её отец был служащим. У этого служащего, правда, после революции, пропало в банке двести тысяч рублей золотом. Вообще же, прадед был выходцем из крестьян, родом из Эммауса Тверской губернии. Дом бабе Лизе, оставшейся вдовой с двумя детьми, после смерти её мужа от болезни на Дольнем Востоке, помогал выживать в тяжёлые времена. Она держала корову и другую живность. Большим подспорьем был большой участок земли с садом и огородом. Во время войны с фашистами в доме жили наши солдаты и бабушка с внучками. Потом солдаты отступили и стали появляться немецкие лыжники-разведчики, но вскоре немцев остановили в Лобне. Мама Аллы навещала дачу в это время, топая по рельсовым путям из Москвы пешком. Однажды, на дом немецкий лётчик, летевший в панике от Москвы, сбросил ящик зажигалок, попав в конёк крыши. Ящик раскололся, и зажигалки скатились по крутой железной крыше. Удалось погасить их, не допустив пожара. Потом опять пришли наши солдаты, но не надолго. Скоро они ушли, чтобы гнать немцев с нашей земли.

На даче, когда мы познакомились с Аллой и после женитьбы много раз организовывались студенческие празднования красных дней календаря: Нового года, Первого мая, Ноябрьских праздников. Вообще было много и других поводов для проведения вечеринок и встреч на даче. Здесь всегда было ощущение свободы и защищённости от внешнего мира. Нам никто не мешал, да и простая дачная обстановка не сковывала наши эмоции. Костяком нашей компании, ещё со студенческих времён, были Алла, Андрей, Витяй и затем Наза. В итоге, собирались большие компании со своими «половинами» и знакомыми. Дача иногда принимала только на ночёвку до 22 человек. Правда, до сих пор удивляет, как большие, Андрей со своей будущей женой Нелей, ухитрялись ночевать на маленьком сундуке. Любовь – это преодоление. Душой и организатором застолий была Алла. Нет смысла рассказывать о самих встречах – их было много, но на одной остановлюсь.

 Когда на даче появилось водяное отопление с котлом в печке и батареями, мы решили отпраздновать там Новый год. Накануне, чтобы как следует протопить печь и обеспечить замёрзший дом теплом, мы с Андреем приехали на дачу. Затопили печь. В доме холодно. Надо согреться. «Но, у нас было»! Под полом, в небольшом погребе мы нашли наливки, которые Алла настаивала на водке из разных дачных ягод. Надо же попробовать! Попробовали, согрелись. Наливка очень вкусная!   Насмотревшись на огонь, опять согрелись наливкой. На следующий день мы в блаженном настроении, тёплые встречали гостей в тёплом доме. Новый год отпраздновали на славу. Дом сотрясался от музыки и танцев. Было так хорошо, что когда  вдребезги разбилась хрустальная ваза, упавшая на пол от сотрясений, Алла была невозмутима. Один из гостей, кавказец, сказал: «Было так здорово, моя жена, даже когда сломала каблук в танце, не сказала,  что я в этом виноват»! Сама природа, сказочной красотой навевала прекрасное настроение. На  утро шёл небольшой снежок, деревья, яблони были усыпаны инеем и снегом, а вокруг лежали сугробы белейшего снега, из которого островком торчали горлышки оставшихся бутылок шампанского.

Уже позже, на даче бывали сотрудники института, где я стал работать. Особо вспоминается приезд на дачу компании во главе с Галактионским. Были там и Курило и бывший референт заместителя министра и другие любители выпить. Как положено вечером посидели за столом, выпили, обсудили все вопросы по работе и стали готовиться ко сну, но спать никто не собирался, кроме меня. Курило устроил потасовку и начал кидаться подушками, громко орал, веселя народ. В результате был разбит стеклянный абажур настольной лампы. Мне пришлось улаживать эту ситуацию. Потом, когда я стал засыпать, я услышал, что кто-то гремит на крыше. Оказалось, что Курило залез на крышу дома, обследовал чердак, а затем спрыгнул с крыши на землю. Наверно, он там спьяну искал сокровища!  В общем, ночь для меня оказалась бессонной. Ранним утром сквозь сон я услышал звук работающего автомобильного мотора. Понял, что работает мотор «Москвича». В полу сне я выбежал из дома. Оказывается, Галактионский и компания собрались поехать искупаться. Сонный, я не мог сопротивляться, просто отобрал у них ключи от «Москвича», дал ключ от «Запорожца» и повалился опять спать после бессонной ночи. Компания уехала. Дело в том, что «Москвич» мне оставил родственник Коля, уехавший за границу, и я не хотел осложнений, тем более после инцидента у работы, когда мне нацарапали на двери этой машины три известные буквы. «Запорожец» же я не жалел. Когда я отоспался и вышел к «народу», то обнаружил страждущих начать трапезу, но не было на месте купальщиков, хотя прошло уже много времени с момента их отъезда. Я заволновался. Может быть, что-то случилось? Решили сесть за стол без купальщиков. Только мы налили по первой рюмки, как появился «Запорожец», из которого с хохотом вывалилась вся компания купальщиков.  Оказалось, что они поехали к каналу и съехали к нему за станцией Хлебниково. Здесь они чуть не упали в канал с отвесного берега. Затем стали разворачиваться, и у них заглох мотор. Попытки завести мотор были не удачными. Тогда они открыли передний капот, но там двигателя не было. Поняв, что мотор находится сзади, они не смогли найти место расположения рычага для открытия капота моторного отсека. В результате они стали вручную выкатывать машину обратно на шоссе, благо, что они все были здоровые ребятишки. Купались ли они и сколько непонятно, но обратно они стали толкать машину и по шоссе. Им повезло, на пол дороге до дома встретился человек, который помог открыть капот, а затем завести мотор. После такого стресса, Курило принял слишком большую дозу спиртного и осоловевший, молча сидел красный как рак. Мы заволновались, может у него аллергия на водку, но он «выжил».

Юра Кудрявцев после вечеринки на даче вспоминал, как было здорово, какими огурчиками нас угостила баба Лиза и как она говорила: - «Так все напились и веселились, и так матерно ругались, так ругались, что я даже раньше не слышала таких слов от самых тёмных мужиков в деревне и от ямщиков».

Потом мою жизнь на даче часто скрашивал Лёша, куда мы приезжали с ним после работы, чтобы расслабиться. Расслабление часто кончалось тем, что мой Лёша напивался, как говорят «в дупель». Когда на даче ещё были наклеены обои, я решил взять с него клятву, чтобы он уменьшил степень своего опьянения. Он мне заплетающимся голосом сказал, что он не будет больше пить. Тогда я предложил ему это написать на стене. Он написал на обоях: - «Я больше не буду пить»! - и расписался. Утром я показал ему эту надпись, на, что был его ответ: - «Ну, правильно! Я пить и не буду больше,  чем вчера! - и довольный хитро захихикал. Потом произнёс свою коронную фразу: «Степень моего опьянения находилась на грани своего воздействия и своеобразно требовала своего дальнейшего продолжения»!

Когда Елизавета Васильевна не смогла проживать зимой на даче, она стала жить с нами в Москве, а дачу разделила. Передняя половина досталась её сыну, поскольку он постоянно проживал в этом доме, а задняя досталась маме Аллы, потом Алле.

Когда дом стал почти разваливаться, и одна сторона опустилась больше десяти сантиметров, оконные проёмы перекосились. Окна перестали закрываться. Дом оставался перекошенным, с незакрытыми окнами. Я решил, что пришла пора заняться ремонтом дома. Алла сперва сопротивлялась. У неё было какое-то убеждение, что дом всё равно отберут, вероятно, внушённое родителями. Я завёз, явочным порядком, полу - брус для замены балок и укрепления пола, ходившего даже под тяжестью шагов.

После закупки всех необходимых дефицитных материалов для ремонта дома на складе нашего института, я договорился с бригадой инженеров из нашего же института о начале работ на даче. Алла, под давлением обстоятельств, смирилась с мыслью, что придётся произвести затраты на ремонт дачи. Бригада инженеров, умельцев, среди которых был даже помощник заместителя министра, быстро вывесила сруб дома, и укрепила фундамент. Затем перебрала, укрепила и утеплила полы. Закончив работы со срубом, эти же ребята, вместо маленькой пристройки, где в своё время, я оборудовал кухню, построили другую, размером побольше, для размещения кухни, ванны, и туалета.

Следующим этапом я занялся ремонтом крыши дома и настилом новой железной крыши на пристройке. Когда сняли старое железо с пристройки, то на одном листе, с обратной оцинкованной стороны, я обнаружил большой круглый штамп. Там было написано: «Горные заводы графа Шувалова». Я подумал, что может быть, железо было именно с нашего Воткинского завода, и судьба подавала знак - как мир тесен.

Кровельщика я тоже нашёл в институте за умеренную плату, и он мне отремонтировал крышу и положил новую. Я с ним подружился, и он всегда помогал мне в части кровельных работ, будучи прекрасным мастером своего дела. В институте все железные крыши многочисленных строений были сделаны руками этого мастера. Потом он, запросто, приезжал ко мне на дачу, когда созревали яблоки, и не раз собирал по две сумки почти каждый год. Затем плотник, тоже из института, врезал новые окна, купленные мной и привезённые на дачу вместе с Костей. За один день он зарабатывал у меня свою месячную зарплату, правда, работу он выполнял всю «бегом» и пот с него стекал ручьём.

Когда дом приобрёл прочное основание, мы стали превращать печь в камин, с помощью двух инженеров, подрабатывающих кладкой каминов.

 Мечта о камине появилась после того, как мы с Аллой побывали в гостях у четы, жившей недалеко от нашей дачи. Муж, учёный атомщик, сын академика, тоже занимался реставрацией своей дачи, и сам сложил камин. Мы сидели с ними и блаженно смотрели на огонь, запивая самодельной смородиновой настойкой на спирту.

Когда же начали разборку нашей печи, то я с восхищением вспомнил прадеда и его печников. Мощная и высокая труба дымохода стояла автономно на двух рельсах. Концы рельсов были зацементированы в фундамент печи, а сверху было сделано металлическое основание, на котором стояла труба. Мои умельцы-печники спокойно разобрали печь, оставив трубу на своём месте, и затем выложили и подвели к трубе камин. Камин сделали большим с огромным жерлом и первые дни мы  непрерывно сидели как загипнотизированные и смотрели на огненные языки пламени,  греясь их жаром.

С этого времени я стал почти постоянно один жить на даче и работать с упорством, чтобы облагообразить дом внутри. Сперва я обдирал старые обои, которые мы раньше наклеили на чёрные брёвна стен и чёрный потолок. Работа оказалась не такая простая. Клей с трудом отмывался, и я по кусочкам как раб оттирал потолок. Только Наташа мне помогла окончательно завершить эту работу. Затем я оббил все стены досками (вагонкой), а на пол положил паркет. Получился интерьер под старину: разноцветный паркет, светлые стены и тёмный матовый потолок. На потолке у камина, я повесил на простых цепях большой ящик со стеклом в виде люстры. У камина постелил большой медный лист с небольшой чеканкой. Получилось очень уютное помещение. Конечно, у камина были соответствующие аксессуары и защитный экран от вылетающих угольков. Чтобы всё это выполнить, мне пришлось освоить многие рабочие профессии: и слесаря, и плотника и паркетчика и другие. Особо хочу рассказать, как я добыл почти бесплатно паркет. Радом с домом, где жил Костя, была свалка, и он мне сказал, что туда выбрасывали отходы от строительства. В отходах накапливались штабеля нового разнокалиберного паркета, оставшегося не использованным на стройках. Его сжигали, поэтому сторожа мне с удовольствием разрешали брать ящики с паркетом. Так я несколько раз по дороге на работу забирал эти ящики и вез их после работы на дачу. В очередной раз, погрузив паркет в машину, я вдруг услышал с верхнего этажа дома, где жил Костя, скрипучий, может искажённый, голос: - «А, воруешь! Милиция, милиция»! Мне нечего было бояться, но всё-таки стало как-то неприятно, и мы скорее уехали с грузом. Как только подъехали к повороту на Профсоюзную улицу, перед нами оказался гаишник, который потребовал открыть заднюю дверь. Увидев ящик с паркетом, он сел ко мне в машину, и мы поехали в отделение милиции. Когда я объяснил, что я взял дощечки, для поделок по дереву, начальники удивились и нас с Аллой отпустили. После такого стресса я больше на свалку не ездил, а паркета мне с лихвой хватило на полы, на даче и даже немного осталось. Паркет у меня получился разного рисунка и цвета. Дуб, ясень, белое дерево и другие сорта дерева были в моём паркете.

Надо сказать, что тёмный потолок со светлыми стенами, я увидел в болгарском журнале по реставрации старых домов. Многим это нравилось, и моё сердце радовалось этому.

Как-то полковник соблазнил меня не покупку бензопилы. На его машине мы съездили на рынок, купили бензопилу и привезли её на дачу. Естественно зашли в дом, и я стал его знакомить с домом. Дом ему понравился, но самое главное, что его поразило – это прекрасный запах дерева в доме. Я то привык и его не замечал. Пока мы смотрели дом наша собака Рич, не переставая, лаяла. Выйдя из дома, я с полковником пошёл к Ричу, чтобы его успокоить, но он не умолкал. Наоборот, он ещё громче лаял и с остервенением прыгал вверх, пытаясь перепрыгнуть через забор вольера. Мои крики собаку не успокаивали. Когда же Рич выпрыгнул так, что оказался мордой выше полковника полковник вздрогнул, а увидев огромные медвежьи лапы нашего зверя, он очень испугался и потянул меня к машине со словами: - «Скорее пойдём отсюда пока он не выпрыгнул и не сожрал меня».

Особой гордостью для меня было показать гостям надписи на досках внутри большого сарая, служившего когда-то для заготовки на зиму сена для коровы. Потом он использовался для разных нужд, и летом там спали иногда родители, иногда мы с Аллой или гости. Так вот сарай обит досками от ящиков из-под французского шампанского, привезённых из магазина мадам Леве прадедом. На досках, прекрасно сохранившихся, крупными буквами написано по-французски слово Шампань.
Конец.

            День начался как обычно. Утром Александр Дмитриевич, после завтрака, посмотрел в окно, увидел поджидавшую его машину, попрощался с женой и направился на улицу. По дороге в его голову набегали разные мысли одна за другой, связанные с наступающим рабочим днём. И вдруг, его пронзила мысль, что надо послать всё к чёртовой матери и поехать отдохнуть к Маше, тем более что она сегодня не работает. Машу устроил на работу в качестве дежурной на телефоне его заместитель, зная пристрастие шефа к женскому полу, и очень быстро она очаровала всех. Однажды, накануне праздника в комнате отдыха рядом с кабинетом Александра Дмитриевича накрыли стол, для того, чтобы отметить это событие. Приглашён был узкий круг помощников и женщины из окружения кабинета. Застолье затянулось до позднего вечера, все хотели выпить и произнести тост в честь праздника и директора, все хотели поговорить с ним, у всех были к нему вопросы. Одна Маша сидела, равнодушно на всё смотрела, ничего не понимая, и медленно напивалась. Когда стало невыносимо скучно, она тихо запела.  Наступила тишина, потом все стали подпевать. Она запела громче, энергия выпрыгивала из неё и тогда, сбросив туфли, она легко прыгнула на стол и стала танцевать между тарелками и бутылками. Она кружилась, платье развивалось и задевало лица, сидевших за столом, её ноги обнажились, представ во всей своей красе. У мужчин закипела кровь, все встали, начали хлопать ладошами в такт танца. Перед ними кружилась женщина, грудь высоко вздымалась, от неё исходил жаркий запах, она призывно хлопала в ладоши, а торс и ноги выписывали необыкновенные фигуры. Когда Маша, танцуя, приблизилась к Александру Дмитриевичу, он схватил её в охапку, опустил на пол и пошёл плясать с ней неизвестный танец, под ободряющие возгласы и аплодисменты. Затем включили музыку, и все стали танцевать под томную мелодию, нежно сжимая своих дам. Обстановка накалялась. Директор кивнул своему заместителю. Через некоторое время Маша обнаружила, что они танцуют одни. Она уже плохо понимала, что происходит, но чувствовала себя в крепких объятиях, и ей нестерпимо хотелось мужика, тем более что в неё уже стало упираться нечто твёрдое. Тогда, подумав, что годы не помеха, она решилась, и смело, стала его целовать и тянуть на мягкий диван.

            Так начался их роман. Во время её дежурства он приглашал её в комнату отдыха. Секретарше он говорил, чтобы к нему в кабинет никого не пускали, поскольку он занят. А сам наслаждался пышным телом и бесстыдными приёмами, которыми она его награждала. Каждая встреча с Машей для него была праздником. Ему казалось, что он помолодел. Он не упускал случая приехать к ней домой, привезти подарки и провести с ней, хоть часок. Маша относилась к их роману как к работе и извлекала из него свою выгоду. Уютную квартиру, которую ей дали по его указанию, она превратила в будуар. Главными в квартире стал спальный гарнитур, но и, конечно, сама Маша, которая делала всё, чтобы поражать Александра Дмитриевича всё новыми и новыми впечатлениями от любви.

              Вот и сегодня все его мысли сосредоточились на Маше. Он ехал в машине, а перед ним как бы пробегала вся его жизнь. Он всего добился: наград, премий, званий, почёта, славы, его дети-ракеты стояли на боевом дежурстве и охраняли покой нашего государства. Что дальше? Ему пошёл уже восьмой десяток лет. А, что он видел в жизни? Работа, заводы, полигоны, бесконечные совещания, отчёты и доклады министерству и правительству, редкие моменты отдыха и настоящего личного счастья и снова работа - вот, кажется, и вся жизнь. В памяти остались только яркие воспоминания о  женщинах, которых он любил. А женщин он любил всю свою жизнь. Это была своеобразная отдушина. Может быть, у него началась депрессия оттого, что он предчувствовал беду, которую принесёт, начавшаяся в стране перестройка. Ему страстно захотелось прижаться к пышной и нежной груди, подложить ладони под большой зад и целовать, целовать Машу.  Приехав на работу, Александр Дмитриевич отменил все намеченные встречи, и, сказав, что едет в академию, поехал к Маше.

            Маша, как всегда, приветливо и весело его встретила. На кухне посидели, немножко перекусили, выпили коньячку, и пошли в комнату. Сели на большой мягкий диван, перед которым стоял журнальный столик с различными напитками, и включили телевизор. По телевизору показывали новости. Александр Дмитриевич с раздражением переключил телевизор на другой канал, где звучала музыка. Выпили ещё по рюмочке. Внезапно Маша вскочила с дивана, вырываясь из его объятий. Она встала перед телевизором и медленно стала раздеваться, слегка подтанцовывая. Он воспринял её стриптиз, как вызов, и стал быстро раздеваться. Она убежала в ванную. Александр Дмитриевич с трудом влез в тесную ванную, но все попытки что-то совершить не получались. Маша сильной струёй душа помассировала своё и его тело, не забывая о самом главном. Затем, вытерев друг друга мохнатым полотенцем, не спеша, обнявшись, пошли в спальню, предвкушая, каждый своё. Спальня была не большая, всё место занимала большая кровать, стоял полумрак, потому что шторы были прикрыты. Александр Дмитриевич ни слова не говоря, схватил Машу в охапку, распластал на кровати и без лишних движений приступил к своему делу. Сперва это Машу шокировало, но постепенно она вошла в ритм и стала ему помогать. Напряжение нарастало, у неё появился голос и вот он, вырвался последний стон, но методичные движения продолжались, как будто у бегуна открылось второе дыхание. Маша уже отошла, и стала надеяться на второе пришествие. Вдруг раздался какой-то неестественный звук, что-то заклокотало, и на неё обрушилось тяжёлое недвижимое тело. В кровати стало мокро. Маша пыталась поговорить, но потом поняла, что произошло, что-то ужасное. С трудом освободившись, она пощупала пульс на безжизненной руке. Его не было. Немного пометавшись по квартире, в раздумье: что же делать, она пошла в ванну, приняла душ и затем позвонила по телефону. «Приезжайте и заберите своего начальника, похоже, что он умер»- сказала Маша абсолютно спокойным голосом, как бы докладывая о выполнении важного задания.

Вскоре появились два заместителя Александра Дмитриевича, по общим вопросам и режиму, которые одели тело, а потом «вывели и посадили» его в поджидавшую машину. Вызванная скорая помощь констатировала смерть Александра Дмитриевича. Так была спасена его репутация.

            Вскоре появилось правительственное сообщение о том, что «скоропостижно скончался выдающийся учёный и конструктор»…и ещё многое, многое.

            На следующий день была уволена с работы Маша. Как говорят, концы в воду.

          
Похороны.

            По предприятию быстро распространился слух о смерти директора. Подробности тщательно скрывались, но по большому секрету истинные события в общих чертах стали известны многим. Никто ничего не осуждал, а только удивлялся или восклицал: «Вот это да!» Вскоре началась подготовка к похоронам. Возглавил эту акцию Борис Наумович, заместитель директора, который давно жаждал превратиться в директора. Похороны всегда вызывают чувство горечи и подробное описание их неуместно, но один момент в них поразил многих участников. После прощания, которое очень торжественно и бестолково проходило в одном из клубов Москвы, все поехали в Ново девичий монастырь большой колонной. Почти всем начальникам поручили нести венки. Но самое интересное, что колонну с венками не пустили на траурный митинг или там не хватило места. И вот в отсутствие многих наиболее хорошо знавших директора коллег, Борис Наумович самозабвенно произносил речь перед толпой людей не всегда понимавших, о чём идёт речь. В своей речи он клялся, что мы все продолжим дело созданное директором. К сожалению, коллеги не услышали этой клятвы. Что это, очередная интрига или бестолковая организация? После похорон расходились с обидой на происшедшее. Собирались небольшими кучками и расходились в разные места, чтобы по русскому обычаю помянуть директора.

Так мы оказались в квартире нашего сотрудника Охотника, в маленькой кухне, где было всё необходимое для намеченного мероприятия. После нескольких рюмок, все быстро размякли и начались воспоминания о различных ситуациях, связанных с работой и директором:

Директор к нам пришёл на должность начальника СКБ от Челомея. Говорили, что Александр Дмитриевич обиделся на него и ушёл, после того как его хотели назначить заниматься наземным оборудованием. Действительно ещё в молодости он увлекался посадочным устройством для самолёта на воздушной подушке, но после в его активе были ракеты, противотанковые и знаменитая геофизическая ракета, спускаемая после запуска на парашюте. Егорьев  вспомнил, как он с директором провожал на полигоне ракету на пуск и разбивал вместе с ним бутылку шампанского об колесо пусковой установки. Каждый вспоминал эпизоды. Их было много. Вечная память нашему директору. А я подумал: «Кончилась и моя счастливая жизнь, без директора мне будет плохо, Наумыч заклюёт».   
ОСВ-2

Американцы нас переиграли. В ответ на наши ракеты малой дальности Темп-С, нацеленные на Европу, они поставили там ракеты Першинг-2 с очень малым временем подлёта до Москвы. Мы срочно стали искать ответ и буквально за девять месяцев «родили» ракету «Скорость», с уменьшенным временем подлёта, но не успели. Она делалась в спешке, путём пропорционального изменения размеров существующей ракеты и вот, когда запустили первую ракету, пуск оказался аварийным. Прогорело сопло первой ступени, потому, что неправильно подсчитали и выбрали толщину сопла. Крах. Работы остановились.

Не удалось к нашим ногам положить Европу, как об этом мечтал ранее один маршал артиллерии, хотя у нас было почти тысяча ракет Темп-С. Некомпетентность руководства страны и желание бездумно разоружаться делали своё дело.

            Фактически Договором ограничения стратегических вооружений в конце 1987 года мы обменяли американские Першинги-2 на наши ракеты малой и средней дальности – многолетний труд нашего коллектива, заложивший основы развития этого направления. Пионеры уничтожили пусками, об их высокой надёжности при этих пусках много говорили. Темпы-С же уничтожили подрывами, превратив степь в лунный пейзаж на полигоне в Капустином Яре. Об этом не распространялись. Директор не дожил до этого горестного события. Земля уходила из-под ног. Вся жизнь на работе прожита зря. Наступал конец, я ждал развития событий, как обречённый, потому, что директором стал Наумыч.

Действительно, вскоре Гоголевич был отправлен на пенсию и начальником отделения стал молодой Соломоновский. Затем, для улучшения структуры отделения, в отдел Иерусалимова, состоявшего из двух человек и оставшийся без работы после Договора, перевели мой сектор и сектор пиросредств. Соломоновский этим жестом, как бы, извинился перед Иерусалимовым за своё коварное назначение на его место ранее. До этого события, я часто заходил к Иерусалимову в его кабинет, в котором он курил как сапожник и ему в этом помогал. Я его давно знал и мы, вроде всегда, симпатизировали друг другу. Я принял реорганизацию спокойно, тем более, что мне обещали должность заместителя начальника отдела. Только Инберг возмущался, но я его успокоил. Иерусалимов переместился ко мне в комнату, и мы стали работать. Иерусалимов никогда не занимался ракетой в целом, в практическом плане, все вопросы в первое время приходилось решать мне, но он меня никуда одного не отпускал, а всюду меня сопровождал. Мне стало веселее, да и к начальникам он ходил один, я принципиально туда ходить не хотел. Постепенно меня от дел отстраняли, затем не избрали в партком, а когда напечатали новый телефонный справочник, то в нём не оказалось моей фамилии. Меня как бы не стало в институте. Меня методично уничтожали. Вероятно, прошла какая-то команда и вдруг у начальника отделения происходит моя аттестация. И тут я опять слышу из уст уже Иерусалимова, представлявшего меня, обвинение в некомпетентности. Я был потрясён его предательством, но решил не реагировать. Я воспринимал это как гнусное предательство, тем более, что я давно  работал по основным заказам, а он пришёл к нам позже и долго работал в стороне от них. Моей реакцией была ухмылка и всё. Потом меня позвал Соломоновский и, как бы извиняясь, сказал, чтобы я не обижался. Оказывается, когда я ушёл, за меня вступились: очень порядочный и независимый начальник отдела прочности Малютин и ещё кто-то из старых работников. Я вспомнил, как состряпал Наумыч прошлую аттестацию и решил, что эта  продолжение той. Наумыча ещё Шланг и другие обвиняли, мягко говоря, в некомпетентности, а теперь бумеранг вернулся ко мне.

Как-то, проговорился, или сказал нарочно, Иерусалимов, что, будучи у Наумыча, говоря обо мне, тот сказал: «Да, ты уволь его». Он не любил свидетелей своего позора. Теперь все хотели передо мной как будто оправдаться, они, мол, тут не причём.

В это время развёртывалась работа по созданию ракеты Тополь-М, в кооперации с Днепропетровской фирмой на Украине. Соломоновский развил бурную деятельность по связям в кооперации с украинцами, которым была поручена разработка первой ступени ракеты. Ведущим конструктором по ракете, Соломоновский назначил Иерусалимова. Всё то, чем раньше занимался я, теперь делал Иерусалимов, Он с удовольствием выполнял свои функции и не безуспешно.

            Незадолго до этого периода мне дали почитать рукописные лекции по астрологии, которые где-то читались нелегально. Я, прочитав лекции, стал понимать как всё взаимосвязано в природе и стал интересоваться этими проблемами. Когда появились  печатная литература по астрологии, я прочитал и изучил всё, что публиковалось. Я стал применять астрологию к жизни. Для начала, я постарался узнать по дням рождения знаки, под которыми родились знакомые мне люди. Выяснилось, что большинство начальников родились под знаками Кота (или Кролика) по восточному календарю или Льва по европейскому календарю. Сталин тоже Кот. Иерусалимов – Лев, а этот знак «пройдёт по жизни с выпущенными коготками», как о нём написано. Я начинаю понимать, что он не так прост, как я о нём думал, а под дружескими отношениями скрывается что-то. Проанализировав ситуацию, я понял, кто в своё время инициировал письма от Садовника нашему руководству, чтобы меня заменили на Иерусалимова, и почему я попал в нынешнее положение. Меня интриговали и съели Соломоновский и Иерусалимов, а науськивал их Наумыч. Теперь осуществилась их мечта. Но я был даже доволен, что свалился огромный груз с моих плеч разных забот и волнений. Я становлюсь свободным. Амбиций у меня уже не осталось.
 
         Обмен.

Поняв, что на работе мне ничего не светит, я решил заняться домашними делами, ремонтом дачи и разменом жилья. Костя требовал, чтобы ему отдали квартиру родителей Аллы, в которой он жил с моей тёщей, женой и сыном. Я не соглашался на обмен с тёщей, и решил воспользоваться ситуацией, и решить вопрос кардинально. Моей маме уже больше семидесяти пяти лет, она перестала работать, жила одна и меня это очень беспокоило. Она одна, а у меня не хватало времени больше уделять ей внимание. Я не хотел, чтобы она осталась одна, да и в случае чего, квартира могла отойти к государству. Она согласилась жить вместе с нами. Теперь мне надо было уговорить Аллу, чтобы и она согласилась жить с моей мамой. Я всегда мечтал жить большой семьёй, чтобы у детей были бабушки. Я сам в детстве ощущал нехватку тепла бабушки и мне казалось, что нам будет легче жить. В конце концов, чтобы ублажить Костю, Алла, несмотря на свою неприязнь к маме,  согласилась с моим предложением и мы начали искать вариант съезда нашей квартиры и маминой в одну побольше. Не буду рассказывать все перипетии съезда. Скажу только, что однажды Алле сотрудница принесла, снятое со столба объявление, об обмене коммунальной квартиры в центре на две отдельные квартиры. Путём тройного обмена, с некоторыми трудностями, мы въехали всё-таки в эту квартиру в Скатертном переулке напротив церкви, где венчался Пушкин и Натали. Решающим фактором обмена оказалось моё «творчество» в старой квартире, оказавшее неизгладимое впечатление на женщину, которая въезжала в нашу квартиру. Я разрисовал комнату совмещённого санузла под аквариум, с водорослями и экзотическими рыбами, перерисовав их из книги Жизнь животных. Ещё я сделал шкаф в нише, из узких планок, с красивыми, большими литыми ручками под бронзу. Именно это и близость к её новой работе нам помогло. Трудности были со стариком, и пришлось для него искать ещё одну квартиру. Мои опасения о квартире мамы были не напрасны. Когда пошли и стали оформлять её квартиру, выяснилось, что там уже была ещё прописана какая-то чужая женщина. Но потом чиновники-уголовники дело быстро замяли, и мы совершили обмен.  Мне казалось, что новая квартира - это была награда за мои мучения на работе. Квартира мне нравилась, теперь мы жили все вместе: Алла, её мама Ольга Ивановна, моя мама, Наташа и ещё я. Четыре комнаты в сталинском доме с высокими потолками, с двумя балконами, большой кухней с холодным шкафом, с раздельным санузлом – всё это разительно отличалось от убогих хрущёвских квартир.        (Говорю, «убогие» и вспоминаю как мы радовались, когда в них въезжали. Всё в жизни относительно.) Мы вернулись к нормальным человеческим условиям. Сделали ремонт коммунальной квартиры. Живи и радуйся!

 
Ереван.

Костя пришёл ко мне и показал документ, из которого следовало, что он заплатил деньги в магазине «Автомобили» в Москве за микроавтобус Ереванского автозавода ЕРАЗ, но получить его надо в Ереване. - «Папа мне больше некого попросить, поэтому я тебя прошу поехать со мной в Ереван», - заявил он. Как можно отказать сыну после такой просьбы, и я согласился. Костя

 

подготовился к поездке по-деловому. Через нашего хорошего знакомого армянина он получил адрес в Ереване хороших людей, которые смогут помочь при необходимости. Он взял с собой два меховых спальных мешка, внутрь которых поместил две канистры бензина по сорок литров каждая, и ещё он прихватил с собой подарки (дефицитное кофе в зёрнах) женщинам бухгалтерии, с которыми он договаривался о дате приезда. Я только удивлялся его способностям и наличию у него большой суммы денег. У меня в то время почти не было денег. Костя купил четыре билета в купе поезда на нас двоих, чтобы нам никто не мог мешать в нашей акции. В назначенный срок мы пронесли небольшие сумки с вещами и два «мешка» с бензином в своё купе и вскоре поезд отправился в путь. Дорога долгая, в вагоне ехало много армян. Со многими мы успели познакомиться и вели разные беседы, но почти всегда главным в них становились взаимоотношения армян и азербайджанцев. Только недавно начался конфликт между ними, и я видел, с какой непримиримой ненавистью они говорили обо всём азербайджанском, а скорее о мусульманском. Генетическая память о давно прошедшем геноциде армян, видно разжигала их страсти. На второй день дороги наши «мешки» запахли бензином от непрерывной тряски канистр. А что будет, если в купе к нам зайдёт проводница? Я вылил на них флакон одеколона и теперь у нас в купе стоял одеколоно-бензиновый запах. Проводница, заходившая к нам, пока не обратила внимания на странный запах. Я успокоился. Наконец поезд прибыл в Ереван, и нас на частной машине доставили в общежитие при автозаводе. Общежитие - это одна большая комната с множеством коек, напомнило мне «зал Чайковского» в Кап Яре, где я переспал одну ночь по приезде туда первый раз. Но это общежитие было значительно хуже и было просто настоящей ночлежкой для шоферов. Я привыкший ко всему, лёг спать, а Костя с ужасом посматривал по сторонам. Вокруг сопели, вскрикивали и храпели уставшие люди. Костя не мог заснуть. Ночью один шофер дико закричал и как сомнамбула вскочил, бурча себе что-то под нос. Посидев на кровати, он снова лёг спать. Костя, натерпевшись волнений за бессонную ночь, потребовал скорее бежать отсюда в нормальную гостиницу. Но в начале мы пошли на завод за нашим микроавтобусом, и пришли в отдел снабжения. Там нам сказали, что возникли трудности, и сейчас конвейер по сборке машин остановлен, и завод стоит, а директор в командировке. Все наши уговоры, подарки не помогали, и нам предлагали ехать назад. Костя сник, вся затея проваливалась. Мы поехали, к рекомендованным нам, местным армянам за помощью. Не буду рассказывать все подробности наших действий, но скажу, что были мобилизованы все возможности местными армянами, и с нами стали разговаривать, а чтобы мы отстали, даже пустили на завод в цех сборки. Для меня завод как родной дом, ведь мне до этого времени пришлось много раз бывать на производстве и оно меня не пугало. Сразу же пошли к начальнику сборочного цеха и стали выяснять обстановку. Обнаружили, что имеются на сборке полусобранные машины, которые нужно доукомплектовать деталями, но начальник цеха сказал, что без команды главного инженера он ничего не может сделать. Пришлось ещё походить по заводу, пока я не попал на приём к главному инженеру. Теперь, собрав все свои силы и красноречие, я с видом бывалого и делового человека стал просить о помощи нам, не забыв сказать, что я работаю в оборонке. Не знаю почему, но главный инженер позвонил начальнику сборочного цеха и разрешил собрать нам машину. Славу богу, теперь всё зависит от рабочих цеха, и мы все оставшиеся дни провели в сборочном цеху. Здесь мы тоже окунулись в волну национализма. Как-то пришел в цех начальник охраны завода и стал ругать азербайджанцев. Распалив себя, он выхватил револьвер и стал им размахивать, угрожая врагам. Я не на шутку испугался, но всё скоро улеглось. Затем мне стали внушать, что мы в России не понимаем, какая угроза надвигается от мусульман. Мне подарили две газеты, в которых были обвинения их в желании подчинить себе Россию. Эти газеты до сих пор лежат у меня в сейфе на работе. Тогда я не придавал значения этим разговорам.

Конечно, мы давно перебрались в приличную гостиницу и там принимали наших армянских гостей, много нам помогавших в общении с разными людьми на заводе. Здесь мы узнали печальную весть о скоропостижной кончине академика Сахарова, самоотверженно боровшегося как Дон Кихот с «ветряными мельницами». Сердце его не выдержало. У меня всплывала картинка, как его недавно освистывали и захлопывали депутаты в Верховном Совете.  Наши дела, тем не менее, продвигались, и мы участвовали морально в сборке нашей машины. Под конец вдруг возникли снова трудности. Начальник отдела снабжения опять начал препятствовать в получении машины. Я пришёл к нему, и был удивлён его поведением, после моего похода к главному инженеру. Вспылив, я сказал ему, наверно, как я думал тогда, самые обидные слова: - «Вы хуже азербайджанца»!           - и хлопнув дверью, ушёл. На следующий день начальник отдела снабжения заболел, говорили, что у него заболело сердце. Я тогда, по своей наивности, не мог объяснить его поведения, но сейчас я предполагаю, что с меня просто хотели получить взятку, а я никак не реагировал. Потом начальник цеха, с которым у нас сложились дружеские отношения, позвонил главному инженеру, а тот сказал, что я его обманул, но разрешил нам забрать машину. Его заявление меня тогда просто шокировано, я не понимал, в чём я его обманул. В это время приехал из командировки директор завода. Может быть, это нам помогло. Распрощавшись с нашими друзьями, мы выехали на машине из ворот завода в направлении Тбилиси. Бензин, который мы привезли, очень нам пригодился. Когда мы выехали на шоссейную дорогу, которая шла вдоль ущелья, то после наших мытарств, стали ощущать душевное спокойствие, наслаждаясь прекрасными пейзажами. Мы преодолели все препятствия, Победные чувства, наполняли нас радостью выполненного долга. Впереди показалась бензоколонка, у которой стояло несколько машин. Мы остановились и встали в очередь, чтобы, на всякий случай, дозаправиться. Пришла наша очередь, и Костя пошёл платить. Вернувшись, он обнаружил, что пистолет уже вставлен в другое заправочное отверстие, только что подъехавшей машины. На наши возмущения никто не реагировал, как будто их не было слышно. Так продолжалось до тех пор, пока мы не остались одни. Мы были беспомощны и ощутили хамство, хвалёного кавказского гостеприимства. Я вспомнил, как мы с Колей гуляли одни в пошлое посещение Тбилиси, и как нас тогда нещадно, без тени смущения, обманывали в ресторане. Настроение наше испортилось. Скорее надо добираться домой в Россию. Приехали в Тбилиси и долго искали дом Алика, а когда с трудом его нашли, обнаружили, что из двигателя капает масло, да ещё стал плохо, с трудом переключаться рычаг скоростей. Радушный приём нам понравился, вечер провели за столом, и дружно решили больше своим ходом не ехать, а найти грузовик, чтобы спокойно добраться до Москвы.

                Так и сделали, нашли большой с длинным кузовом Супер МАЗ, привёзший сюда металл и возвращавшийся обратно порожним рейсом  в Москву. Шофер запросил с нас всего двести рублей, потому что для него важно было ехать обратно не одному, а с попутчиками. Мы не поверили своим ушам и даже его ещё раз переспросили. Он спокойно повторил свою цену. Мы поехали на шоссе, нашли подходящее место для заезда нашего ЕРАЗа в кузов грузовика. Загрузились и поехали, сидя с Костей в кабине МАЗа рядом с водителем. В тёплой кабине под мерное пыхтение мотора,  ощущение такое, как будто едешь на огромном корабле. Я понял, почему наш шофер хотел ехать не один, когда мы услышали на остановках разные истории о вооружённых людях, встречающихся на шоссе, о продаже автоматов, о стрельбе. Время было смутное. В начале мы ехали по дороге в горной местности, везде продавали палёную водку и шашлыки. Затем нас остановил грузинский гаишник. Когда я спросил, вернувшегося водителя:  - «В чём дело»? – он ответил: - «Да просто попросил десять рублей и отпустил». - Кто же будет «качать права» в этой глуши, себе дороже? – подумал я. Дальше дорога стала пустыннее, спускались сумерки, и ехать было не спокойно, тем более в горах раздавались звуки грома. Когда совсем стало темно, нас остановил военный патруль. Перед нами стоял солдат с автоматом наперевес, его спину прикрывало бетонное прикрытие, а офицер проверял документы. Нас предупредили, что в горах стреляют, и мы должны быть осторожны. Страх забирался в душу, но мы смело окунались в темноту на своём могучем корабле, мощными фарами освещая дорогу. Перед Гаграми опять стали попадаться посты, но нас уже не останавливали, видя московский номер на машине. Глубокой ночью приехали на бензоколонку в Сочи, но бензина там не оказалось. Пришлось тут же заночевать. Мы с Костей спали на полу ЕРАЗа в тёплых спальных мешках, а водитель в кабине на специальном спальном месте. Утром рано я проснулся от звука работающего мотора и понял, что мы уже стоим в очереди на заправку. Дальше дорога стала спокойнее и цивилизованнее, везде видны были признаки перестройки, появилось много мест, где можно было перекусить. Пообедали мы, наконец, прилично в частном кафе, купили продукты для подкрепления в дороге и благополучно заночевали за Ростовом на стоянке в куче машин. Утром наш водитель прицепил к своей машине другую машину типа КУНГ, потерпевшую бедствие, и с таким прицепом мы мчались километров сто. Наш шофер объяснил мне, что надо помогать друг другу в беде на дороге, так его воспитала жизнь. Мне понравился наш водитель, хорошо сложенный, рассудительный парень, тридцати шести лет. Он стремился всем помочь.  Как будто боялся в чём-то отказывать кому-либо, потому что дорога, как он думал, может отомстить. Нельзя, чтобы отказ повлёк негативную реакцию, и даже негативные мысли могли навлечь несчастье. Дорога сделала его суеверным и более благородным. Ближе к Москве стало морознее, на шоссе возникла гололедица, а далее опустился туман. Уцепившись за огни, впереди идущей машины, наш корабль в темноте успешно добрался до Москвы. Нашли место, и наш ЕРАЗ выехал из кузова МАЗа. Мы распрощались с шофером, с которым успели подружиться за эти три дня волнений и приключений дороги. Костя не повёз меня домой в центр на ЕРАЗе, а довёз до ближайшего метро, и уехал к себе домой. Я успел зайти в метро до его закрытия. По дороге, я в мыслях осуждал сына, за то, что он не захотел уважить отца и довезти до дома. Одновременно я оправдывал его тем, что мой ребёнок очень устал от волнений. Я, правда, тоже устал, но я же отец.

 
Год Змеи.

Судьба, змея решала по-своему. Заболела тёща. Алла стала нервной и неадекватно относилась к моей маме, недовольная любыми её действиями. Наташа выросла,  стремилась к самостоятельности и отдалялась от нас. Мама суетилась, стараясь всех накормить. Я чувствовал в воздухе наступающую грозу непонимания между нами. Теща после смерти мужа, потеряла всякий интерес к жизни и не лечилась, несмотря на очень высокое давление. Мы с Аллой никак не могли разобраться, как нам лучше спать. Я спал головой в направление на север, в соответствии с рекомендациями книг. А она так спать не хотела и часто спала валетом. Меня поражало её немотивированное упрямство. Скоро она мне отказала в самом святом в постели, отстраняясь от меня, и как-то капризно повизгивая. Я сказал ей, что если она не хочет спать со мной, то пусть уходит на другое место. Опять капризные, бессвязные возгласы, мол, меня не тронь. Вдруг я вскипел, упёрся спиной в стену и ногами стал её выталкивать. Она сопротивлялась, тихо повизгивая. Я был в бешенстве, силы были неравные, она ушла. Я был оскорблён. Мы перестали разговаривать. Опять был год змеи! Год измен. В голову лезли всякие нехорошие мысли. Не изменяет ли мне жена?

После такого стресса мне нужна была разрядка, и я договорился с Игорем поехать на Оку. Там целое лето отдыхал в палатке его старший брат, бывший адмирал, тяготившийся московской квартирой. Поехали двумя машинами. Игорь на Жигулях с женой и с сестрой, и её ухажёром. Я на своём сарае, Волге, куда на заднее сиденье Игорь подсадил мне женщину по имени Галя. Дорога дальняя, моя спутница на заднем сиденье всё время спала. На остановках разминались. Ухажёр пил всю дорогу настойку  элеутерококка, говорил, что она очень хороша.

Приехали на высокий берег Оки, поросший берёзовым, грибным леском, оставили машины и пошли вниз к реке, где на деревянном помосте стояла палатка, висели сети, а у воды стояла лодка. Так здесь отдыхал адмирал на природе, ловя рыбу, запивая водкой из ящика, стоявшего в палатке. Об этом я узнал позже, а сразу накрыли стол, из привезённых продуктов, и отпраздновали приезд. За столом я удивился, что здесь, наверно, нет рыбоохраны, кругом ловят рыбу на разные приспособления. Адмирал рассказал: «Когда меня посетила первый раз рыбоохрана, а у меня всегда стоит ящик водки, то, конечно, мы быстро познакомились. Я сказал, что тут вижу всех, кто занимается браконьерским ловом, и если они хотят, то можно их быстро всех поймать. Помолчали рыбоохранники, помолчали, а потом говорят: «А, как же будут жить люди»? Теперь я с ними дружу» Затем я с адмиралом поехал на лодке ставить сеть. Вечером пошли наверх к машинам устраиваться спать, договорившись утром вынуть сеть и рыбу. За время поездки небольшой вечеринки успели понравиться друг другу и ближе познакомиться, поэтому пошли наверх, уже почти обнявшись. Хмель снимал все условности, тем более понимая, что нас привезли специально друг для друга. Она была одинока, а я тоже стал одиноким. Наши тела стремились соединиться, я ощущал плотное тело, разогреваемое желанием, оно меня притягивало. Лёгкое платье подчёркивало женские прелести, я видел прекрасную грудь, не маленькую, но и не большую, но очень упругую. Хмель усиливал все ощущения и когда мы поднялись наверх, то, не доходя до машины, повалились на траву немного отдышаться, держа руки друг друга. Потом, накинув на головы свою куртку, я как страус целовался на виду у всех под курткой, сплетаясь в объятиях. Мы не говорили, а просто долго лежали, пока не протрезвели. Стемнело, и я стал разбирать машину на ночлег. В соседней машине уже спали. Я разобрал задние сиденья, и получилась большая ровная двухметровая площадка - двуспальная кровать, на которую я постелил параллоновый матрас. Достал белоснежное накрахмаленное бельё, которое хрустело, когда я его разворачивал. Положив на  матрас простыню, пододеяльник и подушки предложил Гале на них лечь. Когда она увидела белоснежную кровать, после пыли дороги, она с удовольствием забралась в машину. Я захлопнул заднюю дверь и погасил свет. Мы остались вдвоём в темноте. Все стёкла в машине, кроме передних, обращённых к лесу, были зашторены тёмными занавесками. Она мне робко сказала: «Может быть не надо»? Я ответил: «Надо, надо, всё будет хорошо». Заскрипели рессоры машины. Я обнимал тело, прислушиваясь к своим ощущениям, но душа моя была не здесь, а болела за то, что творилось у меня дома. Своё бессилие в домашних делах, я вымещал здесь, в машине, оттягиваясь, как говорят на всю катушку. Рессоры проскрипели почти пол ночи. Утром я поехал с адмиралом на середину реки, вынимать сеть. Ни много, ни мало, но мы вытащили две стерлядки и несколько других рыбёшек, как раз на хорошую уху и большую сковороду жареной рыбы. Подготовив рыбу, и оставив её адмиралу для готовки, вся, приехавшая компания, пошла купаться на песчаный пляж. На другом берегу был такой красивый почти белый песок, что все захотелось туда сплавать. Мы поплавали с Галей, повалялись и позагорали  на белом  песочке и, вернувшись на свой берег, решили собираться обратно, на обед. Света со своим ухажёром сидят на песке с кислыми сонными физиономиями. Я решил, что мы им мешали спать ночью, а настойка элеутерококка не помогла. Чтобы их развеселить стал кривляться перед Светой. Я встал и стал изображать гориллу. Искривив ноги, сильно втянув живот, сжав мышцы рук и груди, выставляя вперёд свою волосатую грудь. Как ни странно Света развеселилась и стала внимательнее ко мне присматриваться. Она со мной разговорилась и шутила. Игорь лежал и охал, что у него болит спина после долгой езды на машине. Я предложил ему походить по спине, говоря, что однажды в Карелии, в таком же положение, мне одна женщина походила по позвонкам, и совершилось чудо, боль прошла. Он поверил, и я стал осторожно пяткой одной ноги нажимать вдоль позвоночника. Всё шло хорошо, и я стал нажимать посильней, как вдруг что-то хрустнуло и Игорь заорал: «Хватит»! Он сказал, что хрустнуло в груди, ведь несколько лет тому назад он попал в автомобильную аварию. Он меня ругал последними словами, а я себя чувствовал побитым, виновным в его несчастье. Напряжение снялось только после застолья на стоянке у адмирала.

Забегая вперёд, скажу, что потом все боли у Игоря прошли, наверно, косточки встали на свои места, и он ещё меня и благодарил за это «издевательство».

Насладившись природой, накупавшись, уехали в Москву. Так получилось, что я и Света жили в центре и когда все оказались у своих домов, она пересела ко мне в машину, и мы поехали вдвоём. Почему-то её ухажёр с нами не поехал. Наверно, она его отставила, а я боялся, как бы с ней чего-нибудь не случилось, потому, что она была  сильно пьяна и вела себя не адекватно. Приехали к её большому дому с вогнутым фасадом на набережной. Я пошёл с ней в её квартиру. Сели на кухне и я стал её отпаивать чаем. Вообще, вид пьяной женщины мне был неприятен. Она была торговым работником, имела шикарную по тем временам квартиру, хорошо оборудованную, да ещё вела себя как-то вызывающе. Мне всё это не нравилось. Постепенно она пришла в себя, и у неё появились виды на меня. Время было уже позднее, домой я ехать не мог, и она позвала меня в спальню, на большую двуспальную кровать. Я засомневался, ведь я недавно был с Галей и почти ощущал её тело, но мужская гордость подтолкнула меня к ней. Я уже предвкушал новое приключение. Она разобрала кровать, надела ночную рубашку и, приглашая меня, буркнула: «Иди, прими душ». Я опешил, воспользовавшись предлогом, сказав, что я устал и не хочу принимать душ, взял её на руки и покатил на кровать, как брёвнушко. Она опять пробурчала: «Тогда иди спать в другую комнату, там лежит бельё». Я ушёл спать в другую комнату, с непонятным чувством: выиграл я или проиграл? Вот и всё, наутро распрощались как чужие. Она мне дала телефон, но я его потерял. Больше я её не видел.

С Галей с тех пор я много раз встречался в самых разных ситуациях.  Она для меня всегда была палочкой выручалочкой в моей непутёвой жизни, когда я не ладил с Аллой. Но любил я только свою жену, и какие бы бури не бушевали, я всегда с ней раньше мирился.

Наш разрыв с Аллой больше всего переживала Наташа. Дома была обстановка полного молчания и непонимания, все сидели по своим комнатам. Мама готовила еду мне. Алла остальным. Всё хуже и хуже чувствовала себя тёща. Пришёл день, когда ей стало совсем плохо, она мучилась, но ничего не помогало. Я слышу у себя за стеной, как она мучается и охает, но ничего не могу сделать – там Алла. Я очень обижался на тёщу из-за её бесхребетного характера. Она всегда становилась на сторону Аллы, даже если та была не права. В этот момент я стал её жалеть и говорить, про себя: « Я Вас прощаю, я Вам всё прощаю». Вдруг за стеной всё затихло, и потом я услышал, что она умерла. Неужели она меня услышала, думал я. После похорон, когда все разъезжались по домам и по дачам, я стал прощаться с Наташей. Обняв свою печальную дочку, поцеловал и сказал: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо, не волнуйся».
              У Склифосовского.

                1.Дорогие наши доктора.

            Начну свой рассказ с того, что произошло, до того как я попал к Склифосовскому. В результате многих столкновений с жизненными ситуациями, а также ударами судьбы по моей машине другими машинами в её заднюю часть, сосуды моего организма стали говорить, что они больше так не могут жить, и начали саботаж.  Однажды, ночью я трижды терял сознание в течение нескольких минут. Врачи направили меня на обследование. Вот этот длинный путь обследований и закончился госпитализацией для обследования и, возможно, последующей операции в институте имени Склифосовского, который оставил у меня неизгладимые впечатления.

            Пошёл я в начале в поликлинику. Народу там всегда много и ждать приёма врача приходится от одного до четырёх-пяти часов. Понятно, что нервы у всех разные, поэтому у некоторых просто поднимается давление или им становится дурно, или у них плохо с сердцем, а некоторые могут, как говорят, отбросить копыта от долгого сидения и ожидания. Я пока сидел в очереди всё время думал и думал, почему же такие большие очереди в поликлиниках и придумал. Врачи, наверное, работают для дяди, которому непрерывно пишут доклады о нашем здоровье. Придёшь к врачу, а он ещё что- то  пишет. Минутку на тебя посмотрит и опять пишет, а ведь он не писатель. Короче, не могут врачи освоить писательский труд, смекалки не хватает, правда не у них, а у начальников. Чтобы дядя был доволен и не мог ни к чему придраться, направляют нас врачи по любому поводу, по большому кругу, на анализы, обследования и консультации в разные места. В тех местах работают люди тоже умные, поэтому, чтобы дядя был доволен и снятия с себя всякой ответственности, направляют они нас дальше, подальше. Какое же государство такое может выдержать? Наш народ привык сидеть, в том числе и в очередях. А, всё почему? Да потому, что за дикцию у нас никто не отвечает, как говорил один классик. Вот и блуждает наш больной и нищий народ от одного врача к другому, а те делают вид, что  их лечат, за ту зарплату, которую  платят, делая вид, что им что- то платят.

Пока я про себя всё это произносил, подошла моя очередь. Выдали мне бюллетень о нетрудоспособности и предложили лечь в больницу. Моя жена была умная женщина и очень воспротивилась этому, поскольку тогда она меня очень любила и не хотела, чтобы я стал кроликом, подопытным. «Ты же не президент, с тобой возиться не будут, да и мрут в больницах, как мухи», говорила она. Я, честно говоря, тоже не хотел стать мухой, поэтому от больницы отказался, решив обследоваться самостоятельно.

По большому блату в одной из больниц  меня осмотрели, проверили какими то приборами мне голову и сказали, что  больной, наверное, будет жить, но хорошо бы получше  заглянуть, в голову на предмет всё ли там на месте. В другой большой больнице мне и заглянули в голову. Называется эта процедура томографией. Оказалось в голове всё на месте, но много лишнего в сосудах, правда, кальция, поэтому надо бы еще просветится ультразвуком. Конечно, заплатил за эту бесплатную услугу и покатился, как колобок, искать, где бы найти этот ультразвук.

                2.В автобусе, за колбасой.

            Машина моя разбита, поэтому катиться пришлось общественным транспортом. Еду в набитом битком автобусе, дышать не чем, а тут ещё женщина кричит: «Не дышите на меня!», другая кричит: « Не ложитесь на меня!», а мужик мямлит: «Да он у меня мягкий», и никак не может всунуть мятый билет в компостер. У выходной двери автобуса стоял мужик атлетического вида и с тупым лицом, судорожно цепляясь за поручни, мешал выходу другим пассажирам. Толпа поднатужилась и атлет, как ракета, вылетел из автобуса по баллистической траектории вместе с поручнями, а шапка полетела в другую сторону, и как подбитая птица всё это рухнуло об землю. Потом толпа вынесла меня на воздух из душного автобуса и поставила, слава богу, на землю.

Нашёл ультразвук в одном очень учёном институте. Созвонился по сотовому телефону с этим институтом. Мне сказали, когда можно приехать и сколько привезти денег. Приехал, прошёл через проходную, сижу в приёмной, жду. А, меня не ждали. Передо мной кабинет ученого, из которого он всё время куда-то ходит, с очень значительным видом, наверное, себя очень любит и уважает. Помощник учёного тоже суетится. Передо мной проходят, какие то люди без очереди. Жду, жду и всё время спрашиваю, когда же меня примут. «Ждите, ждите», говорит помощник учёного. Я смотрю ему в глаза, очень выразительно, и говорю себе, что, наверное, он забыл о моём звонке, ведь учёные не коммерсанты, не от мира сего. Так вот, просидел я, пока не ушли все посетители. В конце концов, выходит из кабинета большой учёный и говорит: « А, Вы, что тут сидите? У нас обследование платное». «Я для этого и пришёл», говорю ему. Тут он меня под руки хватает и с улыбкой на устах, почти несёт в лабораторию на обследование. В лаборатории меня уложили на стол и начали чем-то в меня тыкать. Потыкали, потыкали и сказали, что дело моё плохо, кровь в голове течёт с разной скоростью и ниже нормы, поэтому необходимо в течение года сделать операцию, такую же, как сделали президенту, иначе будет поздно. Правда я не понял, о каком президенте шла речь. А для лучшего, порекомендовали пройти обследование по сканированию шеи. После страшного заключения, отдал несколько новых сотенных бумажек и покатился в свою поликлинику.

            Прихожу к врачу в поликлинике и показываю заключение, которое мне только что дали учёные. Посмотрели это заключение, повертели, покрутили, прочитали его на просвет и говорят мне, что не знают, что это такое. Посоветовали снова обратиться за разъяснениями к учёным. Ничего себе разрыв между наукой и практикой! Пришлось звонить учёным по телефону. С трудом дозвонился, спрашиваю, что это за зверь, который сканирует шею и где его можно найти. Учёный отвечает, что это всё общеизвестно,  марку аппаратуры он не помнит, и, вообще, что же он лекцию должен читать по телефону. Так я толком от него ничего не добился. Скоро он вообще стал вешать трубку, до конца не договорив. Потом думаю,  если человек хорошо знает своё дело, то ему ничего не стоит, объяснить, кому угодно  свои рекомендации, и стал снова звонить учёному, хотя моё мнение об его учёности очень заколебалось. На моё несчастье,  когда снова звонил, попал в другое место и на мой вопрос услышал нехорошее хихиканье и ответ: «А, этот…» Дали мне другой, телефон, снова дозвонился и говорю: «Пожалуйста, объясните, что мне дальше делать! Ведь я Вам деньги заплатил!» «Вы щто, колбасу покупали?»- услышал я  ответ на не совсем русском языке, как будто кто- то отмахивался от назойливой мухи. Вот, думаю, хорошо устроился, сидит в кабинете, лаборант работает, помощник деньги собирает, а он даже не соизволит объяснить, что пишет его контора.

                3.Уберите свои коленки.                Делать было нечего, поэтому направили меня на всякий случай в Боткинскую больницу, где врачи профессионалы быстро разобрались в моих проблемах и направили меня на консультацию в институт имени Склифосовского. Покатился я туда на метро.

            В метро можно иногда и посидеть. Сядешь, опустишь голову, глаза закроешь и думаешь: как бы женщина или пожилой человек не подошёл к тебе. Как бы не пришлось уступить тёплое место. Но опасность подстерегает со стороны, с которой её не ждёшь.  Модно стало ходить с дипломатами (чемоданами) с твёрдыми углами. Очень некоторым  хочется быть похожими на настоящих дипломатов, но документов нет дипломатических, поэтому дипломаты используются как хозяйственные сумки. Кстати, в дипломат входят шесть бутылок из-под водки. Так вот, когда эти дипломаты со своими дипломатами стоят рядом,  удары твёрдыми углами приходятся как раз в коленки, сидящего пассажира. Сижу я, значит, в тесном вагоне метро, мечтаю о том времени, когда закончатся мои хождения по врачам, и вдруг бац по коленке чем-то тяжёлым, а затем ещё и по второй. Ну, очень больно! Промолчал. Входит другой дипломат,  прямо ко мне подошёл и сопит надо мной. Руки у них, что ли дрожат, или ещё что, но опять мои коленки очень заболели от очередных ударов. Я, конечно, завопил от боли. «Да, у меня там кныги», сказал дипломат кавказской национальности. Зачем он мне сказал про книги? Скорее всего, там были деньги или бомбы, уж очень больно болели коленки! Напоследок меня совсем добил молодой человек похожий на студента. После моих нервных замечаний, он сказал: «А Вы уберите свои коленки!» Наверное, он был действительно очень умным  и студентом, потому, что я, тупой, до сих пор не знаю, куда их можно убрать. Может быть за спину!

                4.Мне, как раз, сюда и нужно.

В конце, концов, хотя и с разбитыми коленками, но я добрался до института Склифосовского и попал на приём для консультации к профессору. Профессор очень быстро со мной разобрался и сказал: «Проведем обследование и, если потребуется, сделаем операцию сосудов шеи». Надо сказать, что институт, люди и всё, что я там увидел, произвело на меня такое глубокое впечатление, что говорить обо всём могу только в превосходной степени. Профессор мне тоже понравился и я решил, что, несмотря на негативное отношение к больницам, лягу на обследование, а дальше посмотрим. Сразу пошёл к врачу, который записывает на госпитализацию, для своего оформления. Страх  перед больницами, перед операциями заставил меня задать глупый вопрос: «А, смертельные случаи бывают при таких операциях?» «При плановых операциях, конечно, не бывают»,    сказала мне врач и оформила мои документы. Затем дала направления на анализы крови, в том числе на СПИД и сифилис.

            Через несколько дней, она мне позвонила домой и сказала, что я могу приезжать в больницу. Тут же перечислила вещи, которые надо взять с собой. На следующий день я приехал в больницу, сдал верхние вещи в камеру хранения,  поднялся в своё отделение и оказался в своей палате.

 

                5.Палата № Х.

            Чтобы  чуть- чуть ощутить, куда я попал, надо сказать каково было первое впечатление, от увиденного. Огромная территория, заполненная различными корпусами, эстакады по которым машины скорой помощи въезжают на этажи зданий, прямо в хирургические палаты, вертолёты, подлетающие с больными и ранеными и садящиеся на специальную площадку - всё это впечатляло, и даже появилась гордость, оттого, что и мы не лыком шиты. Когда я вошёл в корпус и стал подниматься на лифте, меня приятно удивили надписи на стенах, смысл которых был в том, что здесь всё бесплатно и не надо ни за что платить. А мне говорили совсем наоборот. Лифт доставил меня в моё отделение, и я оказался в длинном коридоре, из которого шли двери в палаты. Сразу захотелось посмотреть в окна на московский пейзаж с высоты птичьего полёта, Главный корпус возвышается над близлежащей окрестностью, а я находился почти под крышей. Отыскал в центре маленький верхний золотой куполок с крестом церкви Большого Вознесения, в которой, как известно, венчался Пушкин Александр Сергеевич, а потом, чуть в стороне, и свой дом и свои окна. На душе стало легче. Москва красива и днём и вечером, когда медленно закатывается за горизонт солнце и ночью со своей цветной рекламой и освещением. Потом, я часто наблюдал ранним утром, как быстро, на глазах, поднимается огромное красное светило. Зрелище, которое каждый раз завораживает, так оно красиво!

            В палате стояло пять кроватей и холодильник. Занято было только три, и одна стала моей. Состоялось знакомство. Ивану уже сделали операцию по замене сосуда в области живота,  который связан с системой кровообращения ног, но, несмотря на это, его ноги невыносимо болят, он не может спать, и всё время просит, чтобы ему делали обезболивающие уколы наркотиками. Сестры ругаются, говоря, что он станет наркоманом, но, видя его мучения, продолжают помогать ему уколами. Михаил Николаевич только готовится к операции сосудов ноги, но ходить уже почти не может. Пётр Иванович, сухощавый старик, у которого плохо циркулирует кровь в ногах и руках, почти бездыханно лежит на кровати, не говорит и всё время спит. Четвёртым лежу я, почти здоровый, но с неправильным кровообращением в шее и голове, и робко изучаю обстановку, в которую я попал. Пока ничего утешительного. Потом, в коридоре я познакомился с Серёжей, гигантского роста, похожего на нового русского, но очень приветливого. Он мне сказал, что лежал в нашей палате, но после того как умер его сосед, перешёл в другую палату. Шея его с одной стороны имела шрам от проведенной ранее операции, а на другой стороне была заклеена повязкой, которую наложили недавно после второй операции на сонной артерии. С ним уже проделали то, что, возможно, предстояло пройти мне, и всё у него было хорошо!  Я повеселел. А после того, как он сказал, что мне очень повезло, потому что я попал туда, куда нужно к настоящим специалистам своего дела, самым лучшим хирургам, настроение моё стало прекрасным.

 

                6.Конвейер.

            На следующий день меня включили в конвейер лечебных процедур. Конвейер - это различные процедуры, которые делаются медсёстрами. Утром почти всем втыкают иголку в вену руки, в которую из бутылки, подвешенной на высоком штативе, течёт, или капает, лечебный раствор по трубочке. Это называется капельницей. Затем приносят каждому свои лекарства, кому-то делают уколы, кого-то возят на различные процедуры, делают перевязки и многое, многое другое. Между процедурами привозят завтрак, обед и ужин. Здесь многих спасает холодильник, в который родственники во время посещений складывают любимые и полезные и вкусные вещи.  Еда скромная, почти вкусная, но некоторые от неё отказываются, хотя, наверное, такая пища и нужна больным. После капельницы, лекарств и других процедур хочется спать, поэтому первое время многие, в том числе и я, проводят в сонном состоянии. Следующим утром меня будят, но я даже не могу открыть глаза, во всём теле сонная слабость. С трудом открываю глаза и вижу над собой глаза и нос, а всё остальное голубое и белое, и шприц в руке. Это сестричка пришла брать у меня кровь на анализ. Я сказал, что кровь на анализ уже сдавал, и продолжил свой сон. Действительно, перед тем как лечь в больницу я ведь сдавал кровь на различные анализы. Через некоторое время пришёл молодой человек, очень раздражённый и отчитал меня за то, что я не отдал свою кровь. Это, оказалось, был врач нашей палаты. Я пытался сказать, что я лёг сюда только на обследование, а не на операцию, и меня пока не надо к ней готовить. «Будете делать, то, что я скажу!» отрезал он. «Я же, не в Освенциме», тихо буркнул я. На следующий день мне пришлось отдать свою драгоценную кровь. Потом я подружился с сестричкой, которая отнимала у меня кровь, и мы вместе подсмеивались над этим инцидентом. Вообще сёстры и молодые и постарше  очень внимательные, даже ласковые, в чистых халатиках и шапочках и белых, белых  носочках, порхающие между больными, произвели на меня неизгладимое впечатление своим добросовестным отношением к работе. Не всё так плохо у нас, если есть такие люди, работающие за зарплату, о которой даже стыдно говорить. Постепенно я вживался в больничную атмосферу, начались беседы между собой, рассказы о наболевшем, воспоминания о прошлом, суждения о нынешних политиках и, вообще, о жизни.

 

                7.Михаил Николаевич.

Михаил Николаевич рассказал, что ему второй раз повезло с врачами. Первый раз был во время войны. Во время наступления нашей армии, молодой боец смело атаковал противника, ворвался в дом, расстреливая фашистов, и вдруг разорвался снаряд.…Очнулся в полевой госпитальной палатке, весь забинтованный с ног до груди,  тела не чувствует, как будто его и нет. Недалеко кипела вода, готовились к операции. Пилой должны были отпилить ему ногу. Вдруг в палатку вошёл маленький человек, весь белый, как дед-мороз, выслушал доклад врачей, постоял, подумал и подошёл к раненому бойцу. Взял этот дед мороз большую иглу и стал тыкать ей через бинты в ногу, которую собирались отрезать. Спрашивал бойца, чувствует ли он уколы этой иглы. Когда дело дошло до большого пальца ноги, оказалось, что он ощущает уколы, и тогда белый человек отменил операцию. Так была спасена правая нога молодого человека. Потом его отправили в тыловой госпиталь во Владикавказе. По прибытию в этот госпиталь Миша сразу попросил у совсем юной тоненькой черноглазой сестрички, чтобы она принесла ему палочку. Сестра плохо понимала по-русски, но всё-таки принесла ему веточку с дерева. Какое же было удовольствие просовывать веточку под бинты и доставать оттуда насекомых, которые им питались. Так началось лечение. Он запомнил на всю жизнь врачей: белого человека и добрую полную женщину, армянку, которая выходила и поставила его на ноги. Войну он закончил в Берлине.

              Второй раз повезло Михаилу Николаевичу здесь, в институте имени Склифосовского. На его счастье молодые хирурги должны были провести испытания своего изобретения, специального оборудования для проведения операций и чистки сосудов. Его предупредили, что операция может окончиться неудачно, но он решился, согласился стать подопытным кроликом. Как говорят, не проиграл. Операцию ему сделали на сосудах левой ноги. После операции врачи рассказали, что из сосудов извлекли почти полкилограмма всякой гадости. Операция, вероятно, была не простая. Состояние больного вначале было неважное, а рана плохо заживала. Врачи сами делали перевязки, интенсивно применяли различные процедуры, лекарства, уколы и их упорство и личная заинтересованность принесли свои плоды. Была спасена вторая нога, уже старику, бывшему солдату Михаилу Николаевичу, а молодые, но уже опытные хирурги, может быть, станут профессорами.

 

               

8.Иван.

            Ивану, простому работяге, совсем не повезло. На моих глазах развёртывалась его трагическая история. Несмотря на сделанную ему операцию, кровообращение в ногах не улучшалось, и боли не проходили. Все ночи напролёт он не спал, стал очень раздражительным и по любому поводу ругался матом.  И вот, при очередном обходе, профессор после осмотра провёл ладонью по ноге Ивана ниже колена, показав, где надо отрезать. Начиналась гангрена. Быстро, на каталке, санитары увезли Ивана на операцию. Только к ночи его привезли с забинтованной культёй. На кровать установили приспособление, которое позволяло подтянуться, чтобы сесть, очень похожее на стрелу подъёмного крана с ручкой вместо крюка. На некоторое время в палате стало тихо. Во время   посещения его женой, тихой, скромной женщиной, Иван начал мечтать вслух, о том, как вместо ноги ему сделают протез в виде ботинка, потом ему выделят бесплатно автомобиль и они, на старости лет, будут на нём ездить. Вероятно, они давно об этом мечтали. Жена, как могла его утешала и поддерживала.  Но не долго длилось это счастье. Буквально, через день продолжились боли в обеих ногах. Болела оставшаяся нога и та, которую отрезали. Опять потянулись бессонные ночи, продолжились бесконечные уколы, лекарства, процедуры. Ничего не помогало. Теперь Иван сам попросил отрезать ему вторую ногу. На этот раз всё произошло, как в ускоренном кино, и уже через час его привезли и положили на кровать без обеих ног. Остаётся только удивляться терпению, мужеству и вере в светлое будущее этого простого человека. Дай бог, чтобы ему всё-таки повезло.

                9.Милиционер.

Наконец пополнилась палата пятым больным. Это был старик лет под восемьдесят, с красной волевой командирской физиономией,  густой седой шевелюрой и совершенно слепой. Сопровождала его бабушка, которая сразу заявила, что они из МВД и сюда попали, как бы случайно. Вселение происходило буйно, от врачей чего-то требовали и в довершение, когда бывшему милиционеру поставили капельницу, он так махнул рукой, что иголка улетела к соседу. У старика плохо функционировали ноги, но, наверно, и голова, потому что он не понимал, где находится, и постоянно просил свою жену, то посадить его в кресло, то накрыть его пледом, то дать покурить, то ещё что-то. Бедная женщина объясняла, что они не дома, а в больнице. Вёл себя он как избалованный маленький ребёнок. После того как выяснилось, что здесь вылечить не смогут, а могут только отрезать ноги. Бывшего милиционера увезли.

               

10.Пётр Иванович.

После этого вдруг заговорил Пётр Иванович: « Да ему надо голову отрезать, а не ноги!» Я впервые услышал его голос, меня удивили его оригинальные рассуждения, и мы разговорились. Оказалось, что он приехал из Приморья к дочери, врачу по специальности, и она поместила его в больницу. Сам он крестьянин, много повидавший в своей жизни. Довелось ему изведать полной мерой плоды всех экспериментов, которые ставились в нашей стране над народом и, особенно,  над крестьянским народом. При царе Николае пострадали его родители. Во время войны 1914 года у  отца погиб брат, а у матери отец. Затем после победы Октябрьской революции и прихода к власти Ленина у родителей пропали все деньги, которые они получили от продажи имущества и вложили в заём « Свобода», выпущенный правительством Керенского. В детстве, уже при Сталине, он видел и ощутил, как раскулачили его отца. Сначала приходили комсомольцы и отбирали «излишки», потом отобрали всё и отправили в ссылку. Отец не выдержал всех издевательств судьбы и тяжёлого труда заболел и умер. И всё-таки их большая семья выжила, встала, как говориться, на ноги и жила  не богато, но в достатке. Затем война, унёсшая жизнь двух старших братьев и принесшая много страданий и лишений. После войны, денежная реформа 1947 года унесла все сбережения. Опять надо было начинать всё заново. Умер товарищ Сталин, начал чудить Хрущёв, правда, жизнь при нём стала полегче и посвободнее. Потом жизнь пошла лучше, но началась перестройка. Первоначальные  надежды на неё не оправдались. Ну и так далее. Ельцин и Гайдар со своими реформами, отобрали деньги, накопленные на новый дом, а Ельцин с Кириенко отняли деньги на машину с помощью очередного мошенничества, теперь называемого дефолтом. Вот и получается, что в России честным трудом всё равно не заработаешь, а если заработаешь, то отберут. Что остаётся? Только пить и воровать, да смеяться. Пьют в сельской местности повсеместно. Воруют, всё что можно и нельзя. Молодёжь стала употреблять наркотики. Убийство человека стало просто, рядовым событием. Крестьяне чуть-чуть пожили, как это не смешно, во времена правления Хрущёва и Брежнева. До этого фактически сохранялось крепостное право административное, в нынешнее время оно стало крепостным правом экономическим.  Кому такая жизнь нужна? Кириенкам, наверное. Президент наш Ельцин практически большую часть времени правит страной с койки палаты реанимации больницы, как в известной русской народной сказке Иван-дурак, лёжа на печи. Или за бутылкой. Он оказался слабаком, и как говорится не по себе срубил сук. Всем заправляют разные чиновники. В стране беспредел. Самое главное, что все, кто был у власти, хотели осчастливить страну, на словах, то есть, хотели  сделать как лучше, а получалось как всегда плохо. Это изречение Черномырдина войдёт в историю как самая яркая характеристика нашей страны в этом столетии. Правда, себя наши правители не забывали никогда и ни в чём себе не отказывали. Как можно жить, когда весь народ нищий в самой богатой стране. Верх безнравственности. Конечно, в нашем неспокойном мире, с вечной борьбой, могут возникать сложные экономические ситуации, требующие проведения денежных реформ. Хотя, американцы не делают этого, потому, что они уважают себя и свой народ. Наверное, для этого надо быть джентльменом. Действительно, реформу любую можно провести, но только честно и тогда её поймут, и поддержит народ. Ведь, если бы при реформах деньги индексировались по золотому курсу, и замораживались даже на несколько лет, то есть отдавались через эти несколько лет государством, народ мог бы жить и работать спокойнее, не прятать свои сбережения в долларах, с верой в своё будущее.  Никто никогда тогда не сказал бы, что наше государство непредсказуемое и грабительское.

            Больше послушать мне Петра Ивановича не довелось. Его выписали. Капельницы сделали своё дело, на ногах и руках пропала синева, и ему стало лучше.

               

               

11.О крестьянах замолвите слово.

После рассказов Петра Ивановича я вспомнил, о чём писал Дидро в статье «Крестьянин» помещённой в Великой французской энциклопедии XVIII в. Вот что он писал, довольно давно: «Горе стране, где крестьянин действительно беден! Это может произойти только у нации, которая сама стала бедной, у нации, прогрессирующий упадок, который стал заметен по самым своим зловещим признакам».

«Торговля деньгами создаёт только движение знаков, которые сами по себе ничего не стоят. И только земля порождает истинные богатства, ежегодно воспроизводимые, богатства, обеспечивающие государству твёрдые, независимые от моды, видимые доходы…»

«Произвольное налогообложение совершенно явно препятствует всем усилиям крестьян, уменьшает капиталы, которые они могли бы вложить в землю. Следовательно, оно подрывает корни доходов государства, распространяя возмущение и страх, оно душит всякие зародыши процветания».

«Бедность крестьян делает почти бесплодным всякое налогообложение и не даёт никаких средств, для существования государства».

Французы давно поняли эти простые, казалось бы, истины и  пользуются плодами знаний, посеянными Великими энциклопедистами. Но демократы не успели их почитать. Хорошо бы и нам понять, что надо любить свой народ и всячески создавать благоприятные условия для работы и жизни.

12.Курильщики.

            Зачем я стал Вам рассказывать про эту больницу? Дело в том, что всё это происходило в отделении сосудистой хирургии, а все больные, которых я там видел КУРИЛЬЩИКИ. Курение способствует болезням сосудов, а больные сосуды приводят к заболеванию различных органов курильщика, и я отчётливо это понял, и мне стало страшно.  Причём, несмотря на то, что им запрещено курить, многие из них продолжали курить и после операций и даже после ампутации ног, в любом месте, где придётся, в туалете, на лестнице, по закоулкам. Курить я, конечно, бросил и всех пытаюсь убедить в необходимости это сделать. А для чего я рассказывал свои страшные впечатления? Чтобы Вы бросили курить.  Когда курильщиков собирается больше двух, начинаются разговоры о политике, о разных наболевших вопросах, благо, что можно говорить обо всём. Чего я только не наслушался. Попробую рассказать о некоторых высказываниях и дискуссиях в среде курильщиков.

 

 

 

13.Мировые, глобальные проблемы.

Несмотря на неважное состояние со здоровьем, людей, умудрённых большим жизненным опытом, продолжают интересовать болезненные проблемы, которые возникли в последние годы и, особенно, в связи с распадом СССР.  Россияне как будто без войны потерпели поражение, в результате которого значительные территории  с русским населением оказались отторгнутыми от России. Это Крым и Ново Россия на Украине, Северные области в Казахстане, некоторые территории в Прибалтике, Приднестровье в Молдавии и т. п. Во время существования СССР никого это не интересовало, поскольку было одно государство, и границы были установлены без учёта, того, какое там проживало население. Теперь же русскоязычное население оказалось оторванным от своей Родины и, учитывая националистические настроения, царящие в новых независимых государствах, попали в тяжёлое, угнетённое состояние, несмотря на то, что многое сделали и делают для развития этих территорий. Этот нарыв, созданный безответственными политиками, живущими сиюминутными интересами со временем всё равно вскроется, и хорошо бы, чтобы это произошло без крови. Каков же выход?

            Многие русскоязычные люди бегут в Россию, беспокоясь о своём будущем, и это один из выходов, не в пользу экономик независимых государств. Создание русских автономий, путём проведения референдума, наиболее демократичного способа волеизъявления, может задержать русскоязычное население в этих государствах, снимет напряжённость, не повлияет разрушительно на экономику, но нереально из-за тупого национализма. Не исключено, что русские, натерпевшись унижений и нового ига, восстанут и завоюют себе независимость с оружием в руках, как когда- то, прогнав, Хан Батыя. А может быть возобладает разум, и страны с русскоязычным населением объединятся, чтобы вновь стать могучим государством, ведь вместе жить легче и спокойнее. Ни один из этих вариантов нельзя исключить. Эту головоломку, придуманную нынешними политиками, ещё долго придётся решать следующим поколениям. А зачем?

            В течение нескольких веков создавалось русскоязычное пространство в России. Это огромное достижение, которое трудно переоценить. Благодаря этому многочисленные народы смогли общаться, обмениваться знаниями и достижениями культуры, обогащая этим, друг друга. Экономическое пространство взаимно дополняющее, позволяло обеспечивать стабильность и живучесть государства. Понятно, что веник труднее сломать, чем отдельную веточку. Но, чтобы Вы не говорили, руководители независимых государств, вдохнув свободы, не хотят этого понять, как дети не хотят слушать советы родителей, умудрённых жизненным опытом. Каждый хочет пройти свой путь по своему, набивая себе свои шишки. Сейчас все хотят дружить с Америкой, которая выиграла соревнование с коммунизмом. Правда, американцы относятся к нам так же, как мы относимся к дикарям, да ещё и побаиваются нашей непредсказуемости. Ведь мы с нашей самобытностью такое сотворили со своим народом и страной, что это будет трудно исправить нескольким поколениям. России надо тоже искать свой путь. Конечно, путь дружбы  Америки и России наиболее продуктивен для обеих стран, особенно в борьбе с нарастающими национализмом, экстремизмом и другими измами во всём мире.          А может быть все эти проблемы надуманы? Ведь живут же русские эмигранты по всему миру, сохраняя русскую культуру и традиции часто не хуже чем в метрополии. Сейчас во многих странах люди вынуждены изучать английский язык, чтобы приобщиться к американской культуре, музыке, компьютерам и другой технике. Разве плохо было бы, если бы мы знали с детства ещё и английский язык. Вероятно, те, кто борются с русским языком, являются бездарными гуманитариями, поэтами, писателями, надеющимися, что их будут больше печатать на своём языке, и они смогут прославиться на национальной волне и обогатятся. Может быть, всё дело в экономике?

                14.Где наше достоинство?

От глобальных проблем переходят к насущным. Низкая зарплата, пенсии установленные, пришедшими к власти, демократами, довели население до нищеты и ущемляют достоинство человека на фоне безудержного разгула ловких нуворишей, освоивших методы ограбления своего народа и страны. Почему-то в России уровень зарплаты всегда ниже, чем в цивилизованных странах. Ещё А.М.Горький писал, что зарплата русского рабочего до революции была в пять раз меньше, чем американского. А сейчас заплата русского рабочего и даже инженера аэрокосмической промышленности в пятьдесят раз и более, ниже, чем американского. Докатились в светлое будущее! Вместе с тем, директора предприятий и номенклатура прекрасно устроились, установив себе зарплату мирового уровня. Если в советское время, зарплата директора была в три - десять раз выше средней, то сейчас она возросла в шестьдесят, сто  и значительно выше, средней. Кроме того предприятия обросли коммерческими структурами, всегда подконтрольными директору, от которых он легально и нелегально получает доход, иногда значительно больше зарплаты. Недаром директоров называют жирными котами. Коммерческие структуры, созданные на предприятиях, это практически посредники между предприятием и потребителями продукции, которую на нём можно производить. Фактически, используя людские и другие ресурсы предприятия, коммерческие структуры     присваивает прибыль этого предприятия. Как это может быть? Да очень просто. Все это знают, но делают вид, что это новое в экономике. На самом деле, это узаконенное воровство. Представьте, что вы работаете и получаете зарплату на предприятии, а кроме этого, создали своё   коммерческое предприятие. Далее вы нанимаете работников предприятия в своё родное предприятие по трудовым соглашениям с минимальными ставками и, иногда, несколько освобождённых сотрудников, которые будут получать зарплату только у вас. Все остальные ваши сотрудники получают зарплату на обоих предприятиях, а работают, обычный рабочий день. Они, якобы, так здорово работают, что успевают делать в два раза больше, чем остальные. На самом деле, учитывая, что ваше предприятие создано с ведома директора, начальники этих сотрудников закрывают глаза на то, что эти сотрудники практически не работают по основной работе. Таким образом, они фактически обворовывают всех тех, кто выполняет за них основную работу. Кроме этого воруется у коллектива стоимость помещений, оборудования, тепла, электричества, телефона, интеллектуального потенциала, ранее созданного, и многое другое, о чём сразу и не вспомнишь.  После этого, ясно, что за это вам придётся платить, и проще и надёжнее платить директору. Конечно, здесь рассказывается о самой примитивной, но типичной схеме воровства, на самом деле она может принимать самые изощрённые и изобретательные формы. А народ молчит. Что-то не слышно, чтобы выходили на демонстрации против директоров, которые во всём и виноваты. Никому не хочется связываться с директором, да и рычагов для воздействия на директоров не осталось. Лучше получать хоть какую ни будь зарплату, чем ни какой, и потом ходить по судам, в поисках правды. Правдоискателей на Руси много, но её ещё никто не нашёл. Здорово она прячется! А, кому на Руси жить стало хорошо?

                15.Какая-то номенклатура.

Номенклатуре разного ранга жить стало ещё лучше. Так вот, кто устроил все эти катаклизмы для народа, чтобы жить ещё лучше! При советской власти был феодально-номенклатурно-бюрократический строй, ограниченный партийной бюрократией, которая провозглашала, что она защищает трудящихся. Номенклатура побаивалась партии. Ей очень надоело бояться. Свершилась революция,  партию прогнали, партийцев пристроили, и понеслось.…Теперь феодальный, номенклатурный и бюрократический строй стал неограниченным. Посмотрите, как все пересели на «Мерседесы», как строят огромные виллы, как приватизируют огромную собственность, как прокручивают бюджетные деньги, используя своё служебное положение и взятки. Это называется бизнес по-русски. Поскольку номенклатура это бывшие коммунисты, значит, коммунисты все захотели стать капиталистами. Вот, в чём дело. В общем, коммунисты ушлые ребята. Сперва они ограбили царя и всех богатых, затем заставили весь народ бесплатно работать на них, пугая капитализмом, а теперь, под видом демократов, прихватывают всё, что создал народ тяжёлым трудом, чтобы самим стать капиталистами. Из всего этого следует, что номенклатура, неограниченная, грабит и ворует легально и нелегально. Не даром говорят, как хорошо быть генералом и лучше работы в мире не найдёшь. Работать за бесплатно наоборот, почему-то никто не хочет, но работают. Рассказывали и такую быль, о том, как два авиационных инженера, американец и русский, работавшие рядом на площадке и представлявшие свои боевые истребители на выставке за границей, как-то завели разговор о зарплате. Оказалось, что они, за одинаковую работу получают почти одинаковую плату. Здорово! Только американец исчислял свой заработок за час, а русский за месяц, как у нас принято. А, как вам понравится такое, что все кто связан с так называемой секретностью в оборонке, добровольно подписываются в том, что они лишаются гражданских прав, наравне с преступниками или идиотами, а иначе не смогут работать по специальности. Вот Вам и крепостное право. За секретностью, в большей части скрывают общеизвестные вещи, но надо, чтобы враг этого не знал, а заодно и свой народ. Фактически правительство не доверяет людям, которые и являются опорой государства, а их, наверное, половина страны. Но все молчат.

               

16.Опять, кто виноват?

Кто же во всём виноват? Да два козла, Горбачёв и Ельцин, потому как они оба по восточному гороскопу козы, а, наверно, они мужики, значит они козлы. Вот, что могут наделать два безмозглых  козла с многомиллионным народом. Конечно, надо уметь: обещать людям всё, глядя им в глаза и не выполнить ни одного обещания.  Потом ничего не остается, как замаливать грехи, обращаясь к богу, в которого не веришь. Бог ничего им не простит. Лицемерие - оружие номенклатуры. Правда, до них было немало зверей, но козлов, вроде не было.

Горбачёв помог капиталистам сломить советскую империю, а нам выбраться из дерьма.  Эти разговоры уже всем надоели, но всё равно продолжаются. Дело может дойти до драки или до курительной революции.

               

 

17. «Это» всех интересует.         

Много говорят в курилках об «этом» или об «этой» революции. Говорят, что, мол, некоторые церковники и, вообще, пожилые люди очень осуждают телевизионные передачи, журналы, газеты, в которых показывают такое, что глаза хочется закрыть. Безобразие! Наверное, если не нравится лучше не смотреть и не осуждать, потому что это нужно молодым, чтобы научиться лучше любить друг друга. Человечество веками, по крупицам собирало и воспевало опыт любви. Самое притягательное для  людей и животных это любовь. Так сотворил мир Бог. Так, пускай молодые люди научаться любить, и испытают всё в любви, чтобы дожить до старости и не надоесть друг другу. Возможно, что это даже укрепит семью.

            Да, говорит другой, вот я посмотрел фильм на кассете «об этом», где всё в натуре, трёхчасовой, и у меня после этого, как отрубили. Конечно, оргии не могут слишком долго длиться, во всём нужна мера, нервы не выдерживают. Зато теперь кругом много книг и лекарств, только выбирай.

            Некоторые вспоминают, как они искали в детстве хоть какую-нибудь информацию «об этом», и не находили. Достать, что–нибудь на эту тему, можно было только подпольно. И вот дожили до старости и только узнали, про это, но уже  стало поздно. В общем, любите, пока любится!

            Есть у нас хоть, что-то хорошее? Конечно. Вот мы болтаем о чём угодно и пока не боимся, что нас могут посадить в места не столь отдалённые. Мы радуемся, что нам разрешают говорить. Вот до чего мы дожили! Стало возможным купить всё, что угодно. Плохо то, что нет денег и очень трудно их заработать честным путём. А, всего-то нужно, только создать такие условия, чтобы люди могли честно работать и достойно жить. Вот так, всё просто.

                18.Почти, здоров.

            Пока я Вам рассказывал о выступлениях в курилках, жизнь в больнице шла своим чередом, работал конвейер: лечили, делали процедуры, хирурги делали операции, что-то отрезали, вырезали, кого-то выписывали почти здоровым, кого-то инвалидом, а кто-то умирал.

            Наконец, через три недели, подошла моя очередь для обследования моих сосудов. Готовили меня, как к операции. Вечером меня помыли, сделали клизму и побрили это самое место. Утром, голенького, положили на каталку, накрыли простынёй и повезли куда-то. Привезли к какой-то двери и перед ней оставили. Вокруг никого. Лежу и думаю, какой я голый и беззащитный, возили меня как покойника, а теперь и совсем забыли. Вспомнил, как уже пожилой человек, стеснялся  побрить это самое место, и не хотел идти для этого к медсестре. Соседу он говорил: « Да, тебе хорошо, у тебя, наверное, большой». После того, как сосед ему сказал, что у жеребца «этого» совсем не видно, но зато, когда надо, понимаешь? Он побрился, вернее, его побрили. В общем голым лежать неуютно.  Я, в это время, уже совсем замёрз, как вдруг, дверь отворилась, и меня туда ввезли.

            Ввезли и положили как бы на постамент, сняли простыню и начали колдовать около этого самого места. Затем воткнули в пах, в вену иглу и запустили туда какую-то жидкость, чтобы с её помощью исследовать мои сосуды. Процедура неприятная, но терпимая, тем более что результат оказался положительным. На этом закончились мои впечатления от пребывания у Склифосовского.

            Бежал я оттуда, как ошпаренный, с мечтой поскорее пойти на работу. Правда, состояние моё было не самое приятное. Я чувствовал все свои сосуды, и обострились старые болезни. Что делать? Извечный вопрос.

               

19.Как же жить?

По врачам ходить я больше не захотел. Решил обратиться к книгам, благо их стало много, на любой вкус.

            Я и раньше, таким образом, спасался. При нашем образе жизни и питании очень быстро наступает момент, когда начинают барахлить разные жизненные органы человека. Что-то вроде кризиса.  В молодости я целый год бегал от инфаркта. Очень здорово помогло, но тяжело. Когда стало лучше, бегать бросил. Интуиция подсказывала, что, что-то не так, да и знакомый врач не одобрял бег, говоря, что это бег за инфарктом. Потом это частично подтвердилось на опыте известного пропагандиста бега доктора Амосова. Он вынужден был начать жить со стимулятором сердца. Правда, многие бегают и очень довольны.

            Следующий раз, через много лет, когда наступил очередной кризис, я отдыхал на одном из пустынных островов на Волге. Жили в палатках, катались на катере, на водных лыжах, ну и ловили рыбу. Однажды вечером за кружкой водки разговорились о здоровье, и выяснилось, что есть люди, в прекрасном здравии живут по книге какого-то американца и голодают. Мне дали эту книгу, самодельную, напечатанную на машинке. Сейчас, почти в любом книжном магазине можно купить эту книгу П.Брэгга «Чудо голодания». В течение полутора лет, на сколько это можно в наших условиях, я придерживался советов книги. Эффект удивительный. Жизнь стала прекрасной, появилось здоровье и силы, хотелось жить и работать, бегать и ещё чего-то другого. Впрочем, голодание это суровое ограничение и, вероятно, подсознательно организм со временем, когда кризис проходит, начинает сопротивляться ему. Так и случилось, через полтора года одно воспоминание о голодном дне, будоражило весь организм. Пришлось прекратить голодание. Впоследствии все мои попытки начать голодание провалились.

                20.Учитесь у П.Брэгга.

И, всё- таки, я снова обратился к П.Брэггу, наивысшему для меня авторитету по проблеме здоровья.

Поль С.Брэгг в своей книге «Построение мощной нервной силы» призывает всех нас: НЕ ОТКЛАДЫВАЙТЕ ВЫПОЛНЕНИЕ ПРОГРАММЫ СОЗДАНИЯ  НЕРВНОЙ СИЛЫ.

Так начинайте же сегодня, сейчас, выполнение программы, представленной в книге. Кратко отметим главные пункты.

1.         Прекратите чрезмерные нервные траты. Созерцаниями и ясностью ума избавьтесь от беспокойств, страхов, отрицательных эмоций, которые истощают вашу нервную энергию. Противопоставьте этому вашу ясную цель и уверенность, что вы можете достичь ее.

8 часов глубокого ночного сна. И по возможности найдите время подремать после полудня.

Примите программу питания, которая сделает вас чистым и здоровым. Не употребляйте безжизненную пищу и питье, а также искусственные стимуляторы, такие как кофе, чай, табак, соль, кола, очищенный белый сахар и т. д. Ешьте преимущественно фрукты и овощи, сырые и правильно приготовленные. 24-часовое голодание каждую неделю, только с водой, лимонным соком и медом. 7 – 10-дневное голодание в различное время года избавляет ваш организм от ядов.

 

4.         Ежедневно упражняйте свое тело. Совершайте прогулки на свежем воздухе быстрым и медленным шагом, стимулируя циркуляцию.  Плавайте, танцуйте, играйте в подвижные игры. Заставляйте все 600 мускулов вашего тела действовать.

5.         Дышите глубоко. Направьте жизненно необходимый кислород в нижнюю часть легких. Кислород – самый большой нервный стимулятор.  Сырые фрукты и овощи в вашей диете наполнены кислородом, а ваши очищающие голодания увеличивают объем кислорода в вашем теле. С помощью глубокого дыхания вы очистите кровь от ядовитого углекислого газа и наполните каждую клетку тела кислородом.

6.         Ежедневные водные процедуры в теплой и холодной воде. Солнечные ванны.

7.         Держите свои эмоции под контролем. Не напрягайте ваши нервы,  хотя это достаточно трудно.

8.         Расслабляйте ваши нервы. Естественный ритм жизни - это напряжение, а затем расслабление, подобно сердцебиению. После напряженного действия вы должны автоматически расслабляться.

9.         Наслаждайтесь жизнью. Не забывайте развлекаться и забавляться. Успех, материальная обеспеченность – это хорошо. Но самое лучшее – это наслаждение жизнью. Пойте и танцуйте, свистите и напевайте про себя. Держитесь подальше от тех, кто сеет печаль и раздоры. Старый мир – это сумасшедший дом. Делайте все, чтобы он стал лучше.

 

Здесь, на мой взгляд, сформулированы основные принципы здорового образа жизни. Они здорово отличаются, от того к чему нас приучили с детства. Главное, говорили нам, это учёба, работа и ещё раз работа, а потом всё остальное. Кто-то работал за идею, кто-то за деньги, чтобы достичь благополучия. Благополучие, это, когда есть квартира, дача, машина,  жена и дети. Но главное это хорошо закусить и выпить. С детства я помню, какие обильные столы накрывали в праздники, часто даже места на столе не хватало. Ну и мы, повзрослев, продолжаем традиции. Такая вот жизнь с перееданием, частыми и обильными выпивками, курением, малоподвижным образом жизни и стрессами на работе и в жизни приводит к тем кризисам в здоровье, о которых я упоминал. Действительно, утром, в спешке, человек, что-то поел. Не успевая, как следует, пережевать пищу, запил кофе или чаем. Набив желудок, поехал на машине на работу. Желудок с не пережеванной пищей и с разбавленным желудочным соком не может усвоить эту пищу. На работе, получив определённую порцию стресса,  часто кое- как, опять наспех поев, наволновавшись, человеку не грех иногда и выпить с коллегами. На самом деле пить на работе не хорошо. На работе проходит большая часть жизни от 9 до 12, а иногда и больше часов в день. Далее опять машина и дом. День за днём проходят как в калейдоскопе. Зато дома можно как следует нажраться и отвалиться без сил на диван к телевизору, с сигаретой, а потом заснуть. И так далее. Жизнь, по-своему, увлекательная. Конечно, бывают и выходные, когда можно заняться спортом, каким-то физическим трудом, посидеть в сауне или в бане, а потом всё равно хорошо выпить и поесть шашлычка. Вероятно, это не скомпенсирует накопленного стресса и приобретённого живота. Теперь понятно, почему П. Брэгг на первое место поставил нервы, потом питание, физическую нагрузку и всё остальное. Ведь, почему-то говорят, что нервные клетки не восстанавливаются. В молодости мы этого не понимали и даже пренебрегали этими понятиями.

                21.Упражняйте и уважайте своё тело.

Прочитав ещё множество книжек, я выбрал из них наиболее приемлемый и не очень обременительный для меня способ более, менее здорового образа жизни, чтобы восстановить своё подорванное здоровье.

            Утром, проснувшись, я выпиваю, лёжа от одного до трёх стаканов кипячёной воды, в зависимости от времени года и желания. Желудку это очень нравится.  Затем делаю трёх минутный массаж лица, головы, глаз, носа, ушей  и шеи, растирая их тёплыми рукам и кое-где слегка постукивая. Затем, не спеша, встаю и приступаю к зарядке.

            История с зарядкой случилась так: Однажды, в хороший зимний день я с приятелем поехал на станцию Раздоры, где он играл в волейбол, а я болел за него и гулял по лесу. Ко мне подошла женщина и предложила купить книжки издательства «Физкультура и спорт». Книжки были дешёвые, и чтобы поддержать коммерцию, я их купил. Одна из этих книжек называлась «Гимнастика тибетских монахов». Когда дома, я её прочёл, я понял, что эта гимнастика для меня. С тех пор, я каждый день делаю гимнастику тибетских монахов. Всего пять упражнений, позволяют напрягать и расслаблять важнейшие части тела. Вот они:

            Каждое из пяти упражнений делается 21 раз. Правда, начинать надо с трёх, в первую неделю. Каждую неделю надо прибавлять по два упражнения. На десятой неделе делается 21 упражнение.

            Упражнение первое. Стоя, расставив руки в стороны на уровне плеч, вращаться вокруг своей оси, по часовой стрелке, смотря перед собой. После остановки, сложить руки ладонями друг к другу и сделать три глубоких вдоха и выдоха. Головокружение пройдёт.

            Упражнение второе. Лёжа на спине, вытянув руки вдоль тела ладонями вниз, ступни ног под прямым углом, производим глубокий вдох и одновременно поднимаем вверх голову, доставая подбородком до груди и ноги со ступнями под прямым углом и прямыми коленями. Небольшая выдержка, выдох и возвращение в исходное положение.

            Упражнение третье. Стоя на коленях, пальцы ног параллельны полу, руки на поясе, делаем глубокий вдох и отклоняем голову и тело назад вокруг поясницы. Выдержка, выдох, возвращение тела в вертикальное положение, опустить голову, руки и плечи вниз.

            Упражнение четвёртое. Сидя на полу, ладонями вперёд и вниз, опираемся на пол, сзади тела, подбородок прижат к груди. Производим глубокий вдох и поднимаем таз вверх, становясь на подошвы, а голову закидываем назад. Напрягаем живот и таз. Выдержка, выдох и возврат в исходное положение.

            Упражнение пятое. Лицом вниз, опираемся руками на ладони вытянутые вперёд и на пальцы ног, согнутые параллельно полу вперёд. Руки и ноги прямые согнуты соответственно  в кисте и в стопе. Голова закинута назад, тело прогнуто в пояснице вниз. Глубокий вдох, Голова поворачивается, так чтобы подбородок как можно сильнее прижимался к груди, таз поднимается вверх. Подошвы и пятки стоят на полу. Получается буква Л, только голова убрана внутрь. Далее выдержка, выдох и возвращение в исходное положение.

            Эти упражнения способствуют наращиванию биополя, разработке суставов и хрящей, открывают и очищают каналы желез и органов, тренируют сосуды и улучшают самочувствие.

            Через некоторое время, после того как я стал делать эти упражнения, меня многие стали спрашивать, каким образом я так изменился в лучшую сторону. Я похудел, исчезли живот и второй подбородок. Помолодело лицо. Появились силы.

            После гимнастики следуют водные процедуры и утренний туалет. Очень хорошо действует душ с циркулярной головкой, которая раскручивает струю и усиливает её действие на тело. Вот таким душем я пользуюсь, чередуя горячую и холодную воду. Сильной струёй хорошо помассировать различные точки на теле, в зависимости от потребности. Правда, иногда не успеваю, и каждый день  не принимаю душ, особенно, зимой.

            Перед завтраком хорошо выпить чистой воды с яблочным уксусом, но после еды ничего не пить в течение двух часов. Ну, наконец, завтрак, после чего поездка на работу общественным транспортом, чтобы хотя бы какое-то время походить пешком. Машину я использую в случае крайней необходимости, да и из-за бесконечных пробок на улицах Москвы, езда не доставляет уже удовольствия.

               

                22.Кушать надо с умом.    

            Поскольку я говорил о завтраке, необходимо поговорить о еде, которую мы должны есть. Если вы в свой автомобиль зальёте не тот бензин, не то масло, не ту тормозную жидкость, не тот антифриз и т. д., он либо откажет сразу, либо будет плохо работать, и потом откажет. А вы знаете, какой едой надо заправлять ваш организм? Оказывается, каждому нужна своя пища, наиболее полезная. Лучше всего это можно определить с помощью кольца привязанного к ниточке длиной 20-30 см. Надо держать двумя пальцами за ниточку, так чтобы кольцо находилось над едой, и спросить, подходит ли вам эта еда?  Кольцо будет качаться либо к вам, либо поперёк. Если к вам, значит, еда подходит, если поперёк, то наоборот. Но этот способ, довольно сложный, и не каждый сможет его освоить. Я тоже не смог, поэтому нашёл некоторые рекомендации в книгах и ими пользуюсь. Привожу некоторые рекомендации из книги Бодхи Атама «Питание по звёздам».

            Диеты по дням недели:

            ПОНЕДЕЛЬНИК.

            Следует быть осторожнее, не раздражать желудок слишком жирными блюдами, избегать солений, маринадов, алкоголя, кондитерских изделий, вообще уменьшить количество мучных изделий, не слишком солить пищу, не употреблять копчёности. Рекомендуются молочные продукты, овсяная каша, фрукты (кроме цитрусовых), ягоды (кроме кислых). Исключается всё острое, томаты, чеснок, лук.

            ВТОРНИК,

            Если вы любите еду с приправами, то вторник - ваш день. Вы можете, есть пищу с высоким содержанием белка, есть острое (если ваша диета это позволяет): лук зелёный и репчатый, чеснок, томаты, болгарский перец, соленья, маринады, а также бобовые, каши из зерновых, яйца. Не следует перегружать еду сладкими и мучными блюдами.

            СРЕДА.

            Рекомендуются овощи, особенно морковь, свёклу, цветную капусту, разнообразную зелень. Хороши в этот день различные салаты, каши с всевозможными добавками и, особенно, блюда из тыквы, также орехи, сухофрукты, соки, ягоды. В этот день лучше избегать мясной и молочной пищи или хотя бы уменьшить употребление животных белков и жиров. Лучше заменить их соевым белком, бобовыми, растительными жирами.

            ЧЕТВЕРГ.

            День свободный в выборе диеты. Не злоупотреблять сладостями и уменьшить употребление корнеплодов, особенно картофеля. В этот день хорошо провести очищение печени, употреблять желчегонные продукты, например, лимонный сок и оливковое масло. Если вы проводите еженедельно суточные голодание, то лучше всего его начинать в четверг после обеда или ужина.

            ПЯТНИЦА.

            Лучше всего есть сладкие блюда, фрукты, фруктовые соки, ягоды, мёд, орехи, овощи любые каши и мучные изделия. Следует избегать мясной и рыбной пищи, яиц, грибов, очень острых блюд. Если вы проводили суточное голодание, то выходить из него рекомендуют картофельным отваром или супом. Рецепт: вода, картофель, лук, немного соли, растительного масла и лимонного сока. Такой суп является одним из лучших средств очищения кишечника.

            СУББОТА.

            Не переедайте. Употребляйте пищу богатую кальцием и фосфором (шпинат, орехи, капуста, огурцы, яйца, сухофрукты, клубника, черника, сливы, сыр творог, грибы). Полезен лук, а вот чесноком лучше не злоупотреблять. Хороши горькие травы: тархун, рейхан. Можно включить и сладкие блюда, но не слишком много. Избегать следует острой пищи, жареных, копчёных, и сырокопчёных, а также консервированных продуктов. Будьте осторожны с алкоголем, лучше не употреблять крепких напитков.

            ВОСКРЕСЕНИЕ.

            Организм максимально активен и легко усваивает все виды пищи.

            Конечно, не надо следовать этим рекомендациям с педантизмом фанатика, желательно придерживаться, в общих чертах, прислушиваясь к голосу своего организма, и научиться ему доверять. Вот и всё!

               Кроме этого в книге приведены списки продуктов, рекомендуемых для 144 знаков зодиака, с учётом восточного гороскопа. Вот вам и инструкция чем «заправлять» разные организмы.

            Недавно я узнал, что организм усваивает пищу в соответствии с тремя суточными циклами или ритмами:

 

ПРИЁМ ПИЩИ. С 12 до 20 часов. Кушайте на здоровье, но с умом.

УСВОЕНИЕ ПИЩИ. С 20 до 4 часов. Отдыхайте.

УДАЛЕНИЕ ОТХОДОВ ШЛАКОВ И ТОКСИНОВ. С 4 до 12 часов. Отдыхайте. Пейте воду. Можно кушать только фрукты, пить соки.

Теперь ясно, почему утром не хочется есть, а при позднем ужине трудно заснуть. На всё воля божья. Делайте сами выводы. Я свои, сделал.

               

23.Грешите и кайтесь.

Но это не всё. Рекомендуется ограничить потребление соли и сахара, белого хлеба и булок, белого риса, картофеля, бананов, кукурузы. Фрукты ешьте сырые и только на голодный желудок, не менее чем за 20 минут до еды.

            Желательно раздельно питаться, но, говорят не обязательно. Хорошо бы хотя бы отучиться есть хлеб с мясом, рыбой или другими белками. О еде можно говорить бесконечно. О ней написано масса книг. Но каждый должен сам подбирать себе диету, опираясь на современные знания и прислушиваясь к своему организму. Если  что-то заболело, подберите и пейте травы вместо чая.

            Попробовав, приведенную диету, вы удивитесь, насколько разнообразнее стали питаться, а главное правильнее. Диета не очень строгая, но имеются  ограничения, которые помогают организму наилучшим способом усваивать поступающую пищу. Реализуется принцип: «Грешите и кайтесь». Кушайте и голодайте.

            Очень важно научиться расслабляться. Конечно, не водкой или вином, как многие, будучи студентами, это делали после экзаменов, чтобы освободить голову для новых знаний.

            На самом деле, необходимо помогать мозгу избавляться от лишней работы. Наш замечательный мозг управляет всем телом, каждой его частичкой и на эту работу он тратит не мало сил, чтобы всё держать под контролем. Примерно 80% своей мощности мозг затрачивает на управление мышцами лица и только около 20% на всё остальные мышцы. Значит, если расслабить мышцы лица и мышцы шеи, рук и ног, наш мозг тоже совершенно расслабиться и освободится от ненужной работы. После этого хочется спать. В таком состоянии можно заниматься аутогенной тренировкой для самовнушения самому себе, что надо бросить курить и начать вести здоровый образ жизни! Ну, хотя бы не здоровый, а приближенный к здоровому. Как же расслабиться? Рассказываю очень кратко.

            Проще всего, если лечь на спину и в начале расслабить, по очереди, руки и ноги, поднимая их немного вверх, а затем позволить им упасть под собственным весом, и так до семи раз. Потом, тоже самое проделать с головой, и приступить к расслаблению мышц, расположенных на лице.  Глаза повернуть внутрь, устремив взгляд на кончик носа, естественно своего, и затем закатить глаза вверх, стараясь посмотреть на свой затылок. Подобные упражнения делают йоги, чтобы достичь состояния медитации. Далее, начиная со лба и до подбородка, делаются различные гримасы, напрягающие и расслабляющие мышцы. Например, морщить лоб, крутить глазами, смеяться. Потом улыбаться, двигать щёки, выпячивать губы.  Наконец, вытаскивать, как можно больше язык, загнув его вниз, а ещё надо открывать шире рот и зевать. И всё до семи раз.

            С помощью такого расслабления можно в течение десяти минут отдохнуть от самой тяжёлой работы или быстрее заснуть после возбуждения. Помните, нормальный сон сбережёт ваши нервы. Привожу ещё несколько советов для скорейшего засыпания и хорошего сна. Если, лёжа в постели, вы будете задерживать дыхание и не дышать, сколько сможете выдержать, то через некоторое время сможете заснуть. Можно перед сном съедать ложку мёда или выпивать настойку пустырника, а может помогать тёплая ножная ванна. Ищите. Главное, чтобы вы хорошо высыпались. Хочу сразу же рассказать о том, как надо выходить из состояния расслабления или сна. Лёжа на спине, с закрытыми глазами, протяните руки вдоль тела и сожмите кисти в кулак. Вдохните, а затем резко одновременно откройте глаза, громко выдохните и вскиньте вверх руки, разжав кулаки и растопырив пальцы. Вспомните, как часто бывало трудно проснуться. Теперь вы сможете легко вставать после сна.

                24.Дышите и добивайтесь.

            Не могу никак остановиться. Надо чуть-чуть рассказать ещё о глубоком дыхании. Йоги это дыхание широко используют. Они его, наверное, и придумали или открыли. Я давно был знаком с подобным дыханием, и оно всегда приносило пользу. Стоило глубоко подышать, как бы направляя мысленно энергию дыхания в то место, где появилась боль, и скоро боль проходила. Дыхание это называется брюшным. Правильное брюшное дыхание происходит тогда, когда при глубоком вдохе живот почти не поднимается, а растягивается как мячик в направлении низа живота. Вот. Польза от глубокого дыхания очень большая, но мало людей могут выдержать долго его режим. Старайтесь, когда это можно, дышать глубоко. Вдыхайте на счёт 6, задержите дыхание на счёт 6 и выдыхайте на счёт 6. Счёт подбирайте наиболее подходящий для вас. Тренируйтесь! Проверяйте своё здоровье. Если вы сможете задержать своё дыхание только, на 15 сек, вы не здоровы. Если на 45 сек, вы вполне здоровы.

            Ну, стал я вполне здоровым, скажет иной читатель, а для чего? Курить нельзя, пить, и есть, почти нельзя, а женщины? Про женщин я здесь ничего плохого не говорил. Всё, что не запрещено законом, разрешено. Бог нас наделил сексуальными чувствами, а бороться с ними трудно, наверно, и не нужно.

            Много людей живут в одиночестве и теперь доподлинно известно, об этом много пишут, занимаются самоудовлетворением. Это не только молодёжь, но и взрослые. Пускай занимаются, если это им нравится. Лишь бы им было хорошо.

Но, всё-таки, хочу сказать, что йоги рекомендуют мужчинам не разбрасываться своей спермой, и в момент оргазма не допускать её выброса. Простейший способ  этого, надавливать на семенной канал в районе заднего прохода средним пальцем вместе с указательным и безымянным. Так можно добиться полного или частичного прекращения выброса спермы.  Этим вы предотвратите потерю энергии, необходимой организму.

            Наверное, человек живёт не для того, чтобы наполнять свой желудок, даже чем-то вкусным. У каждого должна быть поставлена какая-то цель, к которой надо стремиться и целеустремлённо достигать её. Психологи говорят, что надо «тупо бодаться», чтобы достичь поставленной цели. Это значит, что нельзя бросать начатое дело, если что-то не получилось. Надо его отложить, а потом  снова и снова начать его «тупо бодать». И вы добьётесь! Достижение - это тоже счастье!

               

 

25.Будьте счастливы!

Вот некоторая часть того, что я хотел вам передать из своего передового опыта. Из многих книг по крупицам собирались знания, помогающие приспособиться к этой жизни. Скорее всего, эти знания дошли до нас из глубокой древности. Всё, что пишут в книгах достойного внимания о здоровье человека, в большой части идёт из Индии, Китая и Тибета, из мест, где по преданиям и гипотезам не было потопа. До потопные знания, о которых Вы кое-что узнали, помогут вам наслаждаться жизнью и стать счастливыми в современном мире!

            Раньше иностранцы говорили советским людям: «Какие вы счастливые»! и добавляли: « что не знаете, какие вы бедные». Теперь мы знаем, что мы бедные, зато станем действительно счастливыми! Вы узнали о настоящих ценностях!

            Если вы дочитали до этого места, значит, мы вместе испытали все прелести и кошмары здравоохранения и нашей жизни. Значит, обсудили массу глобальных проблем и, чтобы не сойти с ума и не отдать концы, готовы последовать за мной и испытать мой режим жизни, а главное, хотя бы, бросить курить. По крайней мере, я на это очень надеюсь. Спасибо за это Склифосовскому!

            Я в своём опусе не пытался давать подробное наставление, как вам дальше жить. Я просто хочу вас заинтересовать и привлечь внимание к  самому себе, а не ко мне. За подробностями лучше обратиться к более толстым книгам. Чтобы начать своё оздоровление, надо иметь только желание. Я начал с зарядки и постепенно добавлял дополнительные приёмы оздоровления, по мере вхождения во вкус этого дела и пополнения своих знаний. Сейчас я прекрасно себя чувствую и наслаждаюсь жизнью. Доказательство этот рассказ, напечатанный на компьютере для Вас.

Москва.                Декабрь 1999г.               

Послесловие.

Каждый человек должен приспособиться к этой жизни, найти тот единственно правильный путь своего поведения, при котором он сможет создать для своего организма оптимальные условия существования. Надо создать инструкцию по эксплуатации своего организма. Ведь если нарушать инструкцию по эксплуатации какого либо устройства, то оно неминуемо испортится и выйдет из строя. Человек всю жизнь пытается найти эту инструкцию. В зависимости от того, как близко он подойдёт к познанию своей инструкции, тем дольше он будет жить и работать. Но большинство людей не задумываются над этим и надеются на медицину, что его испортившийся организм кто-то починит. Эта надежда призрачна, медицина не всесильна. Только сам человек способен продлить свою жизнь, но для этого он должен поработать над собой. Поняв эту простую истину, я стал изучать опыт пишущих людей по оздоровлению организма. Возможно, что многое имеется в йоге, но она мало доступна. Я использовал для своего дальнейшего оздоровления, в дополнении к тому, что я написал ранее в Склифосовском, опыт Семёновой по паразитам, опыт питания по группам крови Д Адамо, систему оздоровления по Нишу и опыт Мирзакарима Норбекова. На этих четырёх вопросах я остановлюсь, и буду писать далее, хотя этим не исчерпывается круг вопросов.

Когда я прочитал о паразитах, то меня это очень поразило.

Но суть не в этом, а как определить, что у меня тоже есть паразиты? Поэтому через Интернет я нашёл поликлинику, где за небольшую плату проводят анализ на паразитов. К моему удивлению, у меня нашлись паразиты, как сказал врач, мало. Тут же началось лечение, а на прощание я получил гранулы для лечения дома от паразитов. Это лечение основано на методе Фолля. Мне он показался гениальным. Вот, как я его понял: Все в природе вибрирует. Вибрируют паразиты, бактерии и все органы в организме. Зная резонансную частоту вибрации, можно определить в каком состоянии находится источник вибрации и есть ли он вообще. Если паразита ввести в резонанс он разрушится и рассосётся в организме. А теперь расскажу, как это выглядит реально. Я сел и положил голые столы ног и ладони рук на металлические пластины, подключённые к компьютеру. Врач нащупывает биологическую точку на пальце руки с помощью иглы, которая передаёт информацию в компьютер. В компьютер заложена информация о нескольких десятков тысяч разных объектов. Перебирая различные диапазоны вибрации, врач судит о наличии паразитов, и, давая соответствующее вибрационное излучение, их уничтожает. Кажется, как просто. Я не знаю, были ли у меня паразиты, и исчезли они совсем, но могу сказать, что я почувствовал некоторое облегчение, косвенно подтверждавшего эффективность этого метода. Кроме того, есть некоторые организмы, для которых не разработаны компьютерные программы, и с ними нельзя расправиться. Эффективность метода я почувствовал, когда заболел бронхитом и никак не мог от него избавиться. После лечения методом Фолля, я через день выздоровел.

            Если же сказать какой болит орган, то можно определить его состояние и лечить. Я посоветовал обратиться к методу Фолля одной своей знакомой, у которой диагностировали рак матки. Не знаю от чего, но после нескольких сеансов лечения по методу Фолля и небольшого хирургического вмешательства диагноз не подтвердился.

            Я уверовал в этот метод и взял его на вооружение.

Помните, что мы окружены огромным количеством паразитов, бактерий и других живых организмов, и все они хотят кушать. В конце то концов, они нас всё равно съедят, но хотелось бы, чтобы это случилось попозже.

            «Мы есть то, что мы едим», сказал великий мудрец. О важности правильного питания не стоит говорить, это все понимают, но едят всё подряд.  Я стал питаться по группам крови и мне теперь не надо думать, что же покушать. Раньше я старался, как можно больше разнообразить пищу, а оказалось, что многое из этого многообразия мне нельзя есть. Основное достоинство этой системы в том, что она направлена на поддержание иммунитета организма и снижение ожирения. Наш организм при правильном питании способен справиться со всеми невзгодами и болезнями. Для себя и друзей я составил таблицу. Эта таблица сделана по книге о питании по 4 группам крови и постоянно уточняется, поэтому целесообразно изучать первоисточник. Но это не всё. Имеется много требований по приёму пищи, но они трудновыполнимы современному человеку. Например, такие:

Кушать надо с двенадцати до двадцати часов.

Не совмещать ряд продуктов между собой ( Белки - углеводы, мясо - молоко и т.д.).

 Обеспечить баланс продуктов инь и янь.

Не запивать пищу водой (жидкостью).

Соки и фрукты есть на голодный желудок.

Есть и другие ограничения, которые я не применяю.

Приблизительную таблицу своего питания по таблице каждый может составить для себя сам.

Таким образом, я питаюсь по звездам в недельном цикле, по группе крови в части продуктов. Ем с двенадцати до двадцати часов, стремлюсь к раздельному питанию, а жидкости пью отдельно от всего. В результате такого питания, я поддерживаю своё здоровье, и даже улучшил свою внешность.

Пришла пора рассказать, как я усовершенствовал свои физические упражнения после прочтения книжки Ниши. Главная и важнейшая мысль у него  о том, как функционирует периферийная кровеносная система ног и рук, мне показалась очень близкой. Упражнение смыкание стоп и рук в районе груди обеспечивает улучшение периферийного кровообращения ног и рук и благотворно действует на весь организм. Этим упражнением я начинаю и заканчиваю день в постели, в течение, около десяти, пятнадцати минут. Вторая важная мысль, это вибрации ног и рук улучшают периферийное кровообращение. Для этого первым, что я делаю, ложусь на пол, на спину для упражнения номер два тибетских монахов. Я поднимаю вверх руки и ноги и вибрирую ими около одной минуты. Очень важная мысль, что для хорошего здоровья позвоночник должен быть прямой. Поэтому я слежу за осанкой, сплю на ровной постели и выпрямляю позвоночник при своих упражнениях. Лёжа на полу, на спине, я стремлюсь убрать зазор между полом и поясницей, между полом и шеей. И ещё я ввёл в свои упражнения хождение вибрирующей походкой  и упражнение «Рыбка», - лёжа на спине, совершаются волнообразные движения телом в боковых направлениях. И ещё одно отступление. Когда я ложусь в постель, я смотрю, чтобы мои ноги и руки были бы соединены.

            Последнее уточнение. Я пересмотрел своё отношение к психике. Я понял, какое огромное значение имеет психическое начало человека. Имеются данные, что в результате психических эмоций у человека происходит изменение химического состава крови, который может влиять на состояние различных органов. Науку о психике ещё ждут новые замечательные открытия, Искренняя вера человека может творить чудеса. Отсюда заговоры и молитвы, внушения и другая «чушь», в которую мы раньше не верили. Египетские фараоны верили, и в доказательство своих мужских достоинств, держали в руках большой каменный фаллос. Вера в хорошее, даёт хорошие результаты и наоборот. Наша психика бессознательно понимает, что если мы смеёмся, значит нам хорошо, если плачем плохо. Если нам плохо, а на лице гримаса смеха, психика думает что нам хорошо. Поэтому американцы всё время улыбаются и им хорошо, мы все ходим понурые и нам всё плохо.

Я с восторгом прочитал работу Норбекова, о его опыте дурака и как избавиться от очков. Я, по его рекомендациям, выпрямил позвоночник, расправил грудь, сделал на лице дурацкую улыбку до ушей, представляя как мне хорошо и стал читать текст без очков. И вдруг я понял, что я вижу эти буквы и читаю без очков. Я стал тренироваться и сейчас я сижу у компьютера и печатаю текст без очков. Жалко, не знаю, куда деть мои замечательные очки, которыми я поражал окружающих, вынимая миниатюрный футляр в виде авторучки. Теперь я, как идиот, всё время улыбаюсь. С помощью этой позы я легко прекращаю повышение кровяного давления у себя, и я чувствую, что мне не понадобятся никакие лекарства. Но я ещё не волшебник, я пока только учусь. На самом деле очень трудно это всё соблюдать. Человек слаб, он не машина. Как только ослабевает воля к соблюдению правил, проявляются болезни.

О воде поговорим немного. Человек почти весь состоит из воды. От того какую воду он пьёт в значительной мере зависит его здоровье. Чтобы, где бы, я не услышал об улучшении воды, я тут же пытаюсь это попробовать. Я использую фильтр для водопроводной воды, стараюсь привозить родниковую воду, можно настаивать воду на кремнии и шунгите. Зимой на улице, а летом в холодильнике, я делаю талую воду, отделяя легкоплавкую и тугоплавкую фракции. Я кладу в морозильник пластиковую бутылку с отфильтрованной и кипячёной водой, пропущенной через магнитную воронку. Через двенадцать или больше часов, я вынимаю из холодильника бутылку и ставлю её под горячую воду водопровода. Затем сливаю воду, оттаявшую с наружной части образовавшейся льдины. Потом надо вылить воду из внутренней полости льдины. Для этого я долблю в ней дырку, а проще просто её разбить молотком и потом слить воду. Хорошо намагничивать воду. Можно делать живую и мёртвую воду. Вода это жизнь, её надо беречь. В молодости я убедился, что нельзя пить не кипячёную воду, когда почувствовал нечеловеческую боль в пояснице от шедшего песочка. После этого я не пью не кипячёную воду, и всё хорошо.

О питие много идёт споров. Можно или нельзя пить крепкие спиртные напитки. Римляне говорили, что не разбавленное вино пить начали варвары, значит, они пили разбавленное вино. Я с ужасом вспоминаю, как в молодости, на полигоне, я пил не разбавленный спирт стаканами, а водку пили минимум по бутылке на брата. Как далеко мы ушли от варваров. Моя жизненная практика подсказывает, любить выпить нельзя, потому что все мои друзья и знакомые любившие выпить давно уже скончались, Да, что спорить, в рекомендациях по питанию по группам крови, ясно написано: надо избегать спиртных напитков, полученных методом перегонки. Пейте пиво, красное и белое вино, на здоровье, кому можно.

Тем, кто духовно готов и не сочтут меня навязчивым, я хочу сказать, что, прочитав одну из книг писателя Александра Свияша, я понял что Разум побеждает. Хочу следовать Разумной Жизни. По заданию этого писателя я написал себе стих:

Ода себе, любимому!         (Отрывок)

Спасибо Творец и мои Богини,

Что в год непростой Кабана,

Красивым Тельцом меня родили,

Заулыбались тогда небеса.

…………………………….

Ушли идеализации, на край Колымы,

А я, без них, живу в центре Москвы!

Я самый счастливый на этом свете,

Здоров, работаю как буйвол Яша,

Пишу стихи и прозу в Интернете,

Разумно иду по пути Свияша.

Может быть, моя писанина послужит толчком к созданию инструкции по эксплуатации человека, хотя это и смешно. Чем больше будем смеяться, тем быстрее это произойдёт. Насколько правильный мой путь вы узнаете позже.
 
                Беспредел-1.

(Как я проходил техосмотр в 1999 г. и какие грустные мысли  после этого появились.)

 1.Как хорошо всё начиналось.

В 1998 г. в Москве был введён инструментальный контроль автотранспорта для автомобилей старше 5 лет. Естественно, что большинство автолюбителей было не готово к нему, было возмущено этим, и не поехали на техосмотр. Я поступил также.

В 1999 г. мне пришлось заплатить штраф в сумме 41,75 руб., налоги  за два года по расценке 2 руб. за каждую лошадиную силу, (увеличилась с 1,2 руб.), которые составили для Волги с двигателем на 76 бензине 340 руб. и за гостехосмотр 11,73 руб. Цифры удивительные, если не смешные. Хорошо ещё, что мне, как пенсионеру, не пришлось платить за инструментальный контроль 255 руб. Далее, в сбербанке взяли пенни за то, что ГИБДД не заключил с ними договор!

Приехал на станцию инструментального контроля и был поражён новыми грандиозными сооружениями, оснащёнными импортной техникой и аппаратурой, которой за бугром проверяют их современные машины. А ещё  больше я поразился обилию здоровых мужиков, не спеша и равнодушно делающих своё дело. Сразу стало понятно, куда уходят деньги налогоплательщиков!   Пока я ждал своей очереди,  я наблюдал такую сценку: Молодой человек на импортной сверкающей машине после прохождения контроля тормозов говорил: * Не может быть, что не держат тормоза, ведь я только что прошёл ТО* (техобслуживание). Вот тут, я увидел в глазах милиционеров блеск и что- то человеческое, а один из них сказал с иронией, может быть с намёком: *Вот у меня нет денег, а у других они есть! * Далее, я ушёл,   подошла моя очередь. Без очередей наша жизнь была бы скучной!

Въехал,  и началось: вначале  проверили СО, затем начали осмотр машины со всех сторон и снизу, как будто проводили  обыск, потом проверка фар и тормозов на беговой дорожке. Вот и всё!

 

 

2.Сюрприз.               

  Когда я получил заключение, написанное на моей платёжной квитанции, кровь моя закипела от возмущения и обиды! Дело в том, что я почти два месяца наводил «марафет» своей машины и провёл все необходимые проверки и регулировки в соответствии с инструкцией завода после капитального ремонта. Я начал ругаться, без плохих выражений, а очень хотелось, и пошёл искать правду.  Вот что было написано на квитанции:

Отрегулировать замок задней, левой двери.

Светопропускание 16%, норма 70%.

Снять плёнку с заднего бампера.

Снять бегущую дорожку.

Отсутствует правый стеклоочиститель.

СН пов. 1534, норма 600.

СО х.х. 2,6%, норма 1,5%.

Неисправна система выхлопа.

Много написано, а на самом деле машина технически исправна.  Я пошёл в огромное административное здание, где сидело много начальников, нашёл одного из них и начал ему излагать свои доводы:

-я в целях безопасности, увеличил силу открывания задней, левой двери, чтобы мои пассажиры не могли выйти на проезжую часть дороги, в конце – концов, за безопасность отвечаю я!

-в целях безопасности, я приклеил на бампер светоотражающую плёнку типа шлагбаум и установил стоп- сигнал бегущая дорожка, чтобы не дали в зад!

-в целях защиты от воров, я наклеил на задние боковые стёкла моего универсала тёмную плёнку, которая для этих целей продаётся в магазинах, и таким образом, защитил багажное отделение от любопытных взглядов жуликов.

-в целях безопасности я храню правый стеклоочиститель под сиденьем, и если у меня сопрут левый,  я смогу ехать в дождь. когда выпускался с завода мой автомобиль, норма СО была 3%, а норма СН вообще не устанавливалась, а Конституция РФ в статье  54 провозглашает, что Закон обратной силы не имеет!!

- как не старался я найти неисправность системы выхлопа, я её не нашёл. Вероятно, не понравился громкий выхлоп моей Волги.

            Начальник меня вежливо выслушал и « не повернув головы ….. и чувств никаких не изведав» сказал, что у него имеются  нормативные документы, которые он не может нарушать. Поняв, что от этих клерков я ничего не добьюсь, я сказал, что поеду в Главное Управление ГИБДД, жаловаться!!! И вдруг он высказался:* Вы уж там про мелочи не говорите, а по главному, сейчас готовится решение об установлении с 2000 г. нормы СО до 3%.* Вот это,

Да-а-а!!! Но это норма уже была раньше.

3.Грустная радость.

            Покипятился я, покипятился и поехал на один из постов проверки СО, которые расплодились по всей Москве. Здесь произошло чудо! Механик покрутил винты опережения зажигания и качества смеси карбюратора, посмотрел на прибор и поднял большой палец вверх: Вооо!!! Вся процедура заняла 2 минуты. Я заплатил 100 руб. и уехал. Но, не долго я радовался: машина не ехала, стреляла и перегревалась! Поехал обратно, приехал. Механик говорит: « Вы техосмотр прошли? Нет. Тогда приезжайте после прохождения техосмотра, всё сделаю». Вот тебе и чудо! Сплошной обман!

                Поняв глупость ситуации, я ободрал с машины все плёнки, бегущую дорожку, установил правый стеклоочиститель, смазал замок левой, задней двери, обмотал стыки выхлопной системы стеклолентой, чтобы отсечь все придирки и поехал на повторный техосмотр. Техосмотр прошёл успешно, правда, разморённый милиционер ошибся в номере двигателя на талоне, устанавливаемом на ветровом стекле. Теперь боюсь, как бы не напал на меня дотошный милиционер!

                4.Надоело.

  Для чего я всё так подробно и нудно пишу об этом? Представьте себе, что по всей нашей необъятной стране постоянно ведутся аналогичные диалоги с большой армией милиционеров, чиновников, инспекций, военпредов и многих других контролёров. Они используют в своей работе бездарные нормативные документы, не отражающие реальной жизни и допускающие различные толкования. Большинство из этих документов созданы в тоталитарном государстве. Официально решить вопрос и разобраться по существу на месте невозможно. Надо либо заплатить взятку, что является самым простым, либо вступить на тропу поиска правды, что связано с огромной потерей времени и сил, поскольку чиновники умеют обороняться. Получается так, что мы все окружены посланцами военно-бюрократической системы в сапогах или просто сапогами, которые, используя прорехи в законах и правилах, грабят нас! Почему сапогами? Да потому, что большинство из них в форме и желает властвовать. Населению приходиться общаться с нижним уровнем бюрократов и естественно с соответствующим уровнем и образования. Законы пишут очень образованные чиновники, и они делают всё, чтобы спихнуть с себя любую ответственность, переложив её на плечи простого народа. Возьмём, для примера, дорожное движение. Вся страна усеяна ограничительными знаками, требования которых просто нельзя часто выполнить и которые большинство водителей игнорируют, потому что, если их выполнять, движения не будет. Вот какой прибыльный бизнес организовали сапоги! Становись у хорошего знака и собирай дань. Лучше, чем за грибами ходить! Дань собирается приличная: забыл документы- 500 руб., проехал на знак без остановки- 300 руб., превысил скорость ещё,  и так далее. Вот, скажут, что же правила не нужны? Нужны, но не для сапогов, а для водителей! Ведь сапоги фактически не отвечает за безопасность движения, а водитель отвечает за безопасность вождения автомобиля своим имуществом и своей жизнью и здоровьем и перед законом. Правила нужны, чтобы определить виновного в нанесении ущерба при аварии. Ведь, если Вы забыли документы, даже проехали на красный свет или превысили скорость движения и никому не причинили вреда, Вы не нарушили Закон! Закон нарушают те, кто установил Правила взимания штрафов с водителей, принудительную буксировку машин на платные стоянки и т.п. При этом нарушается принцип «презумпции невиновности» и  нарушаются Статьи 2, 35, и 49 Конституции РФ. Штрафы нужно отменить, техосмотр личного транспорта тоже отменить, личный состав направить на борьбу с преступностью, а посты инструментального контроля превратить в хорошие станции обслуживания. Для нашей бедной страны была бы большая польза, и сапогов бы не стало! И беспредельной коррупции не стало бы! Только за такой большой кусок будут сильно драться, ведь жалко, ведь так долго и тщательно всё выстраивали и обосновывали.

                5.Сапоги.          

            На чём основаны мои выводы? Я уже  много лет за рулём, а это большой опыт и большая статистика (неофициальная),  которые говорят, прошёл техосмотр или не прошёл, но если машина неисправна, никто на ней не поедет, ведь люди не самоубийцы. Очень часто бывают случаи, когда после техосмотра на следующий день, проявляется неисправность, и как же поедешь? Бессмысленность этой процедуры понимают почти все, кроме начальников, да и с правовой точки зрения, если хорошо подумать, она не очень корректна. Милиционеры давно это поняли и делают на этом хороший бизнес. У меня есть много знакомых автолюбителей, которые почти никогда не проходили техосмотра. Просто они находили через знакомых милиционера, платили ему и отдавали документы, после чего там оказывались штамп и талон о прохождении техосмотра. Было время, когда деньги не брали, а говорили: «Купи водки и поставь мне бутылку под стол». ??? Вообще вариантов было и есть столько, что и описать невозможно! Техосмотр - это безответственная и бесполезная операция, приводящая к коррупции, которая должна быть запрещена, чтобы оздоровить наше общество и сократить непроизводительные, бессмысленные затраты! Техосмотр- это забота хозяина транспорта!

Сапоги ведут себя, так как будто они хозяева наших машин.

6.Грустные мысли.

Теперь надо поговорить о правилах дорожного движения. Создать идеальные правила, наверное, невозможно, так как нельзя объять необъятное, говорил один известный наш классик. Сапоги же, чтобы доказать свою необходимость и значительность всё время вносят в них изменения, как бы их совершенствуют, но они всё равно не отражают реальной жизни. Только технический прогресс может оздоровить обстановку на дороге. Далее я хочу привести несколько примеров из своей практики, о том, сколько понапрасну проливается крови в буквальном и переносном смысле по вине, фактически, сапог. В начале своего пути, на  ниве автолюбительства, у меня, да и у других, часто происходили битвы, не в мою пользу, с блюстителями порядка. При въезде на перекрёсток, якобы на жёлтый свет светофора, попробуй, докажи, что ты не верблюд и, что ехал  на зелёный. Штраф всё равно плати. Беспредел. Штраф был 1 руб., но всё равно обидно. Были случаи, когда сапоги нарочно, перед машиной, неожиданно включали жёлтый свет светофора и радовались, что можно поиздеваться над водителем. После нескольких таких штрафов, я еду с моста на приличной скорости и вдруг передо мной загорается жёлтый свет, видя, что на перекрёстке стоит блюститель, резко торможу и останавливаюсь перед светофором, а через мгновенье получаю мощнейший удар в зад! Сзади идущее такси так мне врезало, что мой автомобиль прыгнул и оказался на середине перёкрёстка, хорошо, что никого не сбил. Машины разбиты, моё сиденье погнулось, шея моя до сих пор болит, а блюстителю ничего. Я подозреваю, что он подумал: «Вот, дурак, вместо того, чтобы заплатить мне мой законный рубль, теперь будет ремонтировать свою машину!» Сколько же понапрасну испорчено нервов, сколько разбито машин, сколько пролито крови и сколько сапоги положили в карман, никто не считал.

7.Светофор.

 Теперь, когда ввели мигающий зелёный свет перед включением жёлтого света светофора, практически, такие случаи исключены. Это и есть технический прогресс! Теперь будем ждать, когда введут следующее новшество: бегущую световую волну, задающую скорость движения,  чтобы исключить остановки у светофоров, а заодно и бесконечные пробки. Ждать будем долго и упорно!

Скорость и её ограничение любимая забота сапогов и если бы им дать волю, они бы довели её до нуля, чтобы стало как на кладбище, всё спокойненько. Тогда можно было бы штрафовать каждого. Какой простор для деятельности, какая забота о ближних, да и штат сотрудников можно было бы увеличить, чтобы на Земле со временем остались одни сапоги! Правда, тогда бы они заштрафовали бы друг друга и умерли бы с голоду, ведь работать они не умеют, а кушать любят, с водочкой! Останавливает, как-то, сапог машину одного хорошего человека и говорит: «Чего едешь на красный свет?» «Да? Не вижу я тут красного света». – говорит хороший человек. «А ты, что не видишь, что я к тебе лицом стою?» Посмотрел хороший человек на сапога, и вправду видит красную рожу, а из неё факел светиться, что делать, полез в карман, для объяснений.

8.Красный свет и кювет.

 Шутки, шутками, а мне, однажды было не до шуток. Отобрал у меня на улице Дмитровское шоссе автоинспектор водительское удостоверение за превышение скорости и очень вежливо направил на лекцию в воскресенье, что бы меня там вразумили. Наверное, тогда начальники были очень умные, а может, очередной эксперимент проводили. Скорость у меня была 80 км., а разрешалась только 60. Сейчас там же разрешается ехать со скоростью 80 км. в час, но многие едут значительно быстрее. Так вот, еду в воскресенье на лекцию с дачи и остановился перед светофором у железнодорожного переезда ст. Лианозово (тогда ещё не было моста). Проехала электричка и должен включиться зелёный свет, но включилась зелёная стрелка, разрешающая движение через переезд с бокового направления, я не удержался и начал движение, но через метр остановился. Подходит сапог, берёт моё временное удостоверение на вождение и, когда включился зелёный, говорит, чтобы я проехал,  остановился за переездом и пришёл к нему. Когда я остановился на сырой обочине за переездом, машину потащило, и задние колёса оказались в канаве. Пришлось её вытаскивать. Потом я забрал свои документы и поехал на лекцию, не придавая особого значения этому инциденту. На лекцию я опоздал, но всё же её прослушал, и остался ей доволен. На всю жизнь запомнил  рассказ лектора, о том, как ездят американцы в колонне, с большой скоростью, не дёргаются из ряда в ряд подобно многим нашим водителям. Когда я после лекции подал своё временное удостоверение для обмена на свои права, глаза у инспектора вылезли из орбит, и он сказал, что перешлёт их в районное отделение ГАИ. Я ничего не понимал. А вот, что было написано на моём временном удостоверении: «Въехал на перекресток, на красный свет», немного поодаль: «Проехал перекрёсток, упал в кювет». Теперь прочтите всё вместе! Когда я показал на работе эти надписи, меня спросили: «Ты, что был пьян?» По совету умных людей, я сказал, что потерял временное удостоверение, заплатил штраф и получил из ГАИ обратно свои права на вождение. Вот как из мухи можно сделать большого слона!

9.Детектив.

То была давняя история. А, вот совсем свежая. Произошла эта история в небольшом подмосковном городке. Трогаюсь от светофора довольно резко, но затем вижу впереди, на остановке стоит автобус, и из него выходят люди, поэтому притормаживаю. Естественно всё моё внимание сосредоточено на пешеходах, которые выходят из автобуса и могут попасть мне под колёса. Благополучно проехал мимо автобуса и в хорошем настроении еду дальше. Вдруг жена мне говорит: «Почему не остановился, тебя останавливал милиционер, он сбоку стоял». «Да, что ты, я его не видел!» - отвечаю ей. Настроение моё сразу испортилось, стал посматривать в зеркало заднего вида и вижу, за мной гонится машина ГАИ! Посмотрел на спидометр, чтобы не нарушать скоростной режим и еду дальше, может не за мной. Оказалось, что за мной, остановился. Дальше продолжалось всё, как в детективе по поимке бандита, правда, без стрельбы и насилия. Вместе с машиной ГАИ подъехал самосвал ЗИЛ с водителем, который выступал в роли свидетеля того, что я действительно не остановился на какой то сигнал гаишника-сапога. Сколько я не пытался объяснить, что я законопослушный гражданин не стал бы убегать, если бы видел какие то сигналы об остановке, тем более что я не нарушал правил и что, скорее всего он стоял слишком далеко на обочине дороги вместе с толпой людей. Это все равно, что, если бы он мне кукиша показывал в кармане.  Доводы мои не действовали, а я в свою очередь, отказывался подписать протокол, о том, что я не остановился на сигнал милиционера, взятку принципиально не предлагал. Обстановка накалялась и накалялась. Затем по рации был вызван наряд милиции. Приехала машина ГАЗ-69. Вокруг меня стоит уже три машины. Идёт операция по усмирению непокорного пожилого седого человека. И вот, когда меня должны были силой вытащить из машины и посадить в ГАЗ-69 не выдержали нервы у моей жены. Она стала просить этих молодцеватых сапогов прекратить это измывательство, а меня плюнуть и подписать этот злосчастный протокол. Операция длилась уже более часа. Я подчинился просьбе жены, и нас отпустили. Потом одни знакомые выручили мои права, заплатив приличный штраф в ГАИ этого города. Кто же был этим постовым, проявившим такую  необыкновенную усердность? Как он мне сам сказал, он восемь дней назад демобилизовался из армии. Одним словом - сопляк. Это пример как из комара можно сделать мамонта! Вот уж действительно, заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибёт! Такие кадры поставляет современная армия. Тупость, бескультурье, коррупция вояк, стали пищей для многих анекдотов.

10.Совсем не анекдоты.

Когда рассказывают армейские анекдоты, кажется, что всё там придумано, но на самом деле действительность превосходит фантазию. Однажды, давно я был на одном военном полигоне и познакомился с солдатами боевого расчёта, участвующими в испытаниях новой техники, но почему-то живших в землянке. После работы все собрались в землянке и слушали музыку по радиоприёмнику, смеялись, шутили и балагурили. Вдруг в приёмнике послышался какой-то треск. Старший из них с серьёзным лицом, громко командует молодому солдатику, чтобы тот взял метлу и разогнал бы помехи над землянкой, которые мешают работе приёмника! Солдат хватает метлу, бежит и начинает усердно размахивать метлой над землянкой, разгоняя помехи. Потом все высыпают за ним и начинают дико гоготать. Солдат смущён, но ничего не может понять. Вот какие шуточки были раньше! Теперь же в армии процветает дедовщина, воровство и коррупция. Воруют всё: стройматериалы, запчасти, колёса, обмундирование, песок, землю, оружие и всё, что можно и даже воруют солдат и продают их! Не отстают и генералы, которые считают, что все их подчинённые должны их ещё и обслуживать. Следующий эпизод может войти в классическое наследие армейской мудрости. Один военноначальник читал лекцию офицерам, такое тоже бывает, и вдруг все разом проснулись, после его изречения: «Дураков в армии мало, но они так ловко и здорово расставлены, что не дают нам всем жить»! Больше можно ничего не говорить.

Но разве так только в армии? Конечно не только в армии. Но, пожалуй, только в армии можно увидеть, как пульверизатором красят зелёной краской пожелтевшую траву, как сапожной щёткой и гуталином начищают колёса боевых машин и т. п., для показухи и для большого начальства. Я это видел. Конечно, то, что я здесь пишу большой секрет. Секреты, которые ни для кого не секреты, кроме своего народа, охраняет ещё одна армия невидимого фронта, в начале, в погонах, а после выхода на пенсию эта армия расползается по всем предприятиям страны, чтобы сохранять секреты, руководить нами и мешать нам работать. Но наш народ всё терпит, да и как не потерпишь, если на их стороне закон, а на нашей дырка от бублика. Как говорят в преферансе: они нас кругом описали.

В общем, эти мои не типичные наблюдения чуть-чуть показывают какие замечательные кадры выходят из армии.

            11.Как бы вы не упали в речку Миссисипи.

Следующую историю я хочу посвятить борьбе, которую ведут сапоги из ГАИ против автомобилистов, по сути, против своего народа, которые, защищая свою собственность, устанавливают на окнах автомобилей различные занавески, плёнки щитки и т.п. вещи, чтобы не было видно бандитам и жуликам, что находится в машине. Кстати, все начальники ездят в машинах с затемнёнными окнами. Во всех домах, почему-то на окнах вешают шторы. Я думаю, что их тоже интересует, что у нас в машине и как выглядит наша печень.

Так вот, еду как-то я с женой, в гости. Настроение прекрасное, я одет почти, что во фрак, жена вся из себя, глаз не оторвёшь, ну всё замечательно! Машина моя зашторена в задней части, несмотря на это с помощью щели между занавесками, а самое главное с помощью боковых зеркал обеспечивается хороший обзор назад. Смотрю, за мной идёт машина ГАИ, как будто прицепилась, явно едет за мной и ждёт, и чего- то от меня хочет. Я решил повернуть направо, но когда включил сигнал поворота, из матюгальника машины ГАИ, прозвучало требование остановиться. Остановился. Затем меня очень вежливо приглашают в машину для объяснений. Там, как правило, происходит медленное вымогательство взятки и процесс её реализации. Здорово придумали! Можно ведь долго сидеть, пока чего ни будь да высидишь. Сидишь, а служба идёт! Но тут у них ничего не получилось. Я спешил, но самое главное я узнал сапога-гаишника, который неделю назад ободрал меня, поймав меня на том, что я  забыл включить сигнал поворота. Что же он теперь придумает? «Занавесочки - то, надо снять». - Заявляет он. «Протокольчик сейчас составим». Увидев эту хитрую и слащаво вежливую физиономию лицемера и охотника за кошельками, весь мой организм затрясся от возмущения и злости. Началась словесная дуэль! Я обвинял его во взяточничестве, говорил, что правилами не оговорена ситуация со шторами в багажном отделении универсала, что я могу так загрузить машину, что все задние окна будут закрыты и для этого случая установлены боковые зеркала. Физиономия стала суровой, а ситуация опасной, и он взялся за дело. Вдруг, как из - под земли, рядом с нами, оказался свидетель, по документу, какой-то охранник. Как два стервятника они навалились на меня. Я срывал, вероятно, их планы, связанные с естественной потребности выпить. Видно было, что это бывалые профессионалы. Взятку я им не дал, подписал протокол, в котором бог весть, что было написано, и уехал, в надежде потом с ними разобраться. На прощанье охранник, сквозь зубы, мне сказал: « В другое бы время, я бы тебе кости переломал». Какое может быть настроение после такого сражения? Я вспомнил строчки припева из неоконченной песни моего приятеля, которые он написал после очередной поездки по шоссе, вдоль которого прятались сапоги с радиолокаторами для определения скорости, и стал их непрерывно повторять.

Чтобы Вы упали в речку Миссисипи,

Чтобы Вас пирайи съели на обед,

Чтобы в щелях Вашего скелета,

Поселились бы остатки наших бед!       

Повторял, повторял в такт разрывающегося в груди сердца и благополучно приехал в гости…

               

12.Занавесочки и очки.

Через некоторое время я приехал в Главное управление ГАИ. Пошёл к начальнику, но меня завернули к подполковнику. Подполковник оказался человеком толковым, думающим, согласился со мной, что существует какая то неувязка в правилах, но этот вопрос не по его специальности и направил меня к специалисту, майору. С майором вели беседу в приёмной начальника, поскольку он был очень занят. Такого шустрого и изображающего из себя идиота, милиционера, я не встречал в жизни. Говоришь ему  про белое, а он говорит, что это чёрное и наоборот. В конце концов, разговор закончился так. Я говорю: «В машине универсал можно везти большой телевизор»? Он говорит: «Да». Я говорю: «А, коробку от телевизора можно везти»? Он говорит: «Можно». Тогда я говорю: « А, если  я на коробку повешу занавески, то так можно ехать»? «Нет», говорит: «Занавески нельзя». Хоть стой, хоть падай! Пока мы с майором громко беседовали, начальник тихо, через потайной ход, грубо говоря, смотался. Можно сказать, что он позорно бежал с поля брани. А, где же офицерская честь, полковник? Майор выполнил свою боевую задачу по сохранению покоя своего начальника. Кстати эти методы по ограждению населения от начальников, широко используются и развиваются различными хозяевами кабинетов. Теперь в ГАИ стоят автоматчики и берегут покой их обитателей. А, между тем, пора бы им выйти на белый свет к народу! Понятно, что я, потеряв веру в справедливость, поехал платить штраф.

Но на этом история не закончилась. Останавливает меня на дороге, через несколько дней,  инспектор и говорит: «Вы занавесочки раздвиньте». Я в ответ говорю ему, что я их не раздвину, а  сниму совсем и, что меня за это уже оштрафовали. Он мне говорит: «Зачем же снимать, Вы же, наверное, в машине спите в поездках». Я ушам своим не поверил и воспылал почти любовью к этому инспектору. «Такого умного и мудрого милиционера я встречаю первый раз»!- восторженно сказал я ему. «Ну, теперь давайте проверим  двигатель Вашего автомобиля. Сколько он выделяет СО», - сказал он, и пошёл в свою будку, где стоял прибор для замера СО. Мне стало интересно, и я пошёл за ним и спросил, сколько он намерил и какова норма?  Он сказал, что намерил 1,5% СО, а что норма 3% СО. Когда он мне это сказал, лицо его вытянулось, стало грустным и мне стало его, даже жаль, по- человечески, придраться уже нельзя. Наверное, он специализировался на замерах СО и очень рассчитывал меня оштрафовать, поэтому так мудро рассуждал про занавески.  До сих пор думаю, какой он был. Умный или хитрый?

Если Вы ещё помните, о чём я говорил в начале своего рассказа, о том, как проходил техосмотр, то увидите разницу в цифрах нормы СО, а ведь машина всё таже. Метаморфоза! Занавески теперь, кажется, не запрещают, зато нашли новое развлечение - охотиться за машинами, у которых на стёклах установлена тёмная плёнка, американского производства, продающаяся в магазинах повсеместно. Стали очень умными, и теперь, с помощью приборов, ГАИ проверяет прозрачность стёкол автомобилей, и заставляет автолюбителей сдирать со стёкол плёнку. Нет, чтобы запретить продажу этой плёнки! Но, нет, нельзя, тогда пропадёт весь бизнес! Кстати, после того как я содрал по требованию ГАИ тёмную плёнку со стёкол, однажды, надел тёмные солнцезащитные очки и увидел, что в очках в машине стало, темней, чем было с плёнкой. Это открытие меня расстроило. Как бы ГАИ не украла моё открытие и не запретила ездить в тёмных очках! Могут начать ловить граждан в тёмных очках и проверять прибором прозрачность стёкол и собирать штрафы. Опять же, работа для НИИ.

 

13.Разбойники на дороге.

Вы не обратили  внимания на то, что в Москве увеличилась скорость движения  автотранспорта? Я обратил внимание на это и удивлялся, почему все нарушают скоростной режим, и за это не штрафуют. Наверное, не штрафуют потому, что всех не оштрафуешь, а если оштрафуешь, то Москва превратится в одну большую пробку, значительно больше пробки от шампанского! Шутить изволите? А вот, если Вы понюхаете эту пробочку от шампанского и поедете за рулём ночью по Москве с дневной скоростью, Вас ожидают сюрпризы, которые расставляют сапоги. Они привыкли ставить мины. Мины –это некоторые из четырёхсот способов отбирания лишних денег у граждан. Сапоги очень любят Остапа Бендера, великого учителя,  преуспели в изучении его наследия  и даже его умножили. Один из способов называется РЕЙДОМ. Недавно в гостях у моего приятеля я познакомился с очень милой женщиной. Она, в принципе не пьёт алкогольных напитков, но в хорошей обстановке некоторого возбуждения, не удержалась и прикоснулась к бокалу шампанского, можно сказать, почти что только понюхала пробку. Затем она любезно согласилась подвезти  меня домой. Время было ночное, улицы  почти пустые светились чистотой и мы мчались с обычной скоростью, но казалось, что  мы медленно плывём и как бы скользим по шуршащей дороге. В машине тихо играла музыка, навевая романтическое настроение, и уже вокруг начали летать амуры и бросать свои стрелы, как вдруг перед машиной, как из-под земли, вырос автоинспектор и бросился с палкой нам наперерез. Мы остановились. Оказалось, что мы превышали скорость движения. Он  объяснил нам, что поймал нас с поличным и, что всё зафиксировано с помощью аппаратуры и фотографии. «Вот сволочи, значит, они днём выключают свою аппаратуру, а ночью включают, чтобы собирать дань и грабить нас, как бандиты на большой дороге»!  Так я подумал, про себя, но не про себя самого, а внутри себя, чтобы он случайно не услышал, потому, что эти крики души могли вырваться наружу и взорвать всё вокруг. Зря я нервничал, гвоздь программы был впереди. Мою нежную, очаровательную спутницу повели на расстрел, простите, я оговорился, на медицинский контроль её трезвости, поскольку был очередной рейд, по какому то поводу и все нарушители поголовно должны проверяться на приборе, который определяет степень опьянения. Далее идёт рассказ моей спутницы в моём исполнении.

            «Привели меня в будку, а там сидят три разбойника: один врач и два гаишника, которые культурно заставили дуть в какую-то, трубку, после чего провозгласили, что у меня лёгкое опьянение. О, ужас! Я  же в этом ничего не понимаю. Мне сказали, что за это лишают водительских прав на полтора года, поэтому очень испугалась. Стала просить пощады, чтобы не расстреливали, а взяли с меня дань. «Это дорого стоит» сказали хором бандиты, «сто долларов»! Я  как подумала о своём расстреле, сразу на всё согласилась. Один бандит вывел меня в отдельную комнату, где без свидетелей я отсчитала русскими сто долларов, и меня отпустили. После этого бандиты стали ласковыми и любезными джентльменами и пожелали мне счастливого пути».

            Как бы эту историю изложили сапоги можно себе представить: «Пьяная баба ехала с хахалем на огромной скорости, могла сбить пешеходов или совершить крупную аварию с многочисленными жертвами, а мы всё это предотвратили и поэтому нас нужно наградить»! На самом то деле по ним плачет Колыма и кандалы, но они живут, и не плохо зарабатывают!

            В это время их генералы держат оборону, рассуждая, ковыряясь в носу, до какой степени пьянства можно ехать на автомобиле, хотя прекрасно знают, что их трубка реагирует на кефир, квас, чеснок и многое другое, не считающееся спиртным. Вот и ловят в основном, законопослушных не опытных граждан и наживаются, в спешке, запугивая страшными карами и отнимая драгоценное время нашей жизни. Людям некогда, вот и откупаются, чтобы не портить нервы, которые не восстанавливаются. Особенно любят давать взятки новые русские, потому, что сапоги становятся очень вежливыми и ласковыми с ними, и они начинают думать, что стали очень уважаемыми. Сапоги тоже люди, когда сыты!

            Теперь Вы понимаете как трудно людям. Вот поэтому желаю искренне глубоко уважаемым наиболее отважным водителям начать беспощадную борьбу с сапогами. Мы победим!!! Наше дело правое, победа будет за нами!

             Всё, что выше здесь написано - сущая, правда.

               

 

14.Эпилог или крыша поехала.

Теперь я Вам поведаю, что произошло со мной и моей машиной после прохождения инструментального контроля. Во-первых обокрали машину. Сняли «дворники» для очистки ветрового стекла и очистили весь салон. Во- вторых, в сумерках, в зад моего автомобиля въехал грузовик, а я оказался в институте имени Склифосовского. В - третьих проезжавший автомобиль оторвал левую заднюю дверь, которую неожиданно открыл мой пассажир, а заодно и его руку, хорошо, что не голову. В- четвёртых прогорел двигатель из- за неправильной регулировки СО. В- пятых я совсем разорился, от меня ушла жена, и я чуть не сошёл с ума! В- шестых меня чуть не посадили в тюрьму. В- седьмых я столкнулся с танком, лоб в лоб, на обгоне, из-за отказа прогоревшего двигателя, поэтому меня не стало. В-восьмых во всём виноват только я, хотя и говорил сапогам, что это может случиться из- за их надуманных требований. В- девятых они ни в чём не виноваты, никогда! Даже за проигранные войны и сражения, даже за гибель тысяч людей. В-десятых сейчас я летаю по орбите между Землёй и Луной и наблюдаю, что у Вас там происходит. Здесь хорошо, иногда ко мне залетают «Тополя», «Тополя-М» и «Старты» и приносят хорошие и плохие вести. Говорят, у Вас надвигаются ВЫБОРЫ, поэтому я срочно пишу это послание и передаю его по спец мысленному каналу для кандидатов на выборах. Если они включат в свои предвыборные программы идеи моего послания, они обязательно выиграют! Тогда взойдёт их звезда и на обломках дерьмокрадии, напишут их имена, а Россия воспрянет всё-таки ото сна! На этом я с Вами прощаюсь. Фамилию свою не помню. В детстве у меня была кличка ХРЕН.

 

Теперь Вам, надеюсь, стало ясно, что я к тому, о чём здесь написано, не имею никакого отношения. Меня в детстве звали ПРИЁМНИК, потому, что я любил делать детекторные радиоприёмники, и вот теперь этот Хрен передаёт каждую ночь, когда я сплю, свои опусы, а я их принимаю, как приёмник, и записываю. Я не писатель, не автор всего, что здесь написано, не отвечаю за всякие нехорошие мысли, выражения и словечки. Вообще, я ни за что не отвечаю! Единственная у меня просьба: «Пожалуйста, напечатайте  предвыборное послание этого Хрена, чтобы он от меня отстал, и дал мне хорошенько поспать».

Москва. 1999г

               

Для чего я жил? На старости остался один и смысл жизни пропал. Машину, которую  я очень любил, проехав расстояние равное десяти окружностям  Земли,  вложив в неё много сил и денег, я бросил и больше ездить на ней не хочу в пробках и чтобы быть свободным от пут ГАИ.  Дачу, яблони, гараж всё бросил. На работе веду себя осторожно, никуда не влезаю, без команд начальства. С друзьями и с женщинами сам не ищу встреч, но и не отказываюсь от них, когда меня приглашают.

Теперь я не пью, не курю, но обожаю женщин. Не ем с 20 до 11-12 часов, много пью воды утром, питаюсь с учётом моей 3 группы крови, готовлю себе еду, мою посуду, убираюсь. Делаю посильную гимнастику. Стараюсь не раздражаться и все обиды прощать, читаю книги и как каторжник сижу за компьютером и пишу, то прозу, то стихи. Свою писанину я нигде не печатаю, и для чего пишу, не понимаю. Абсурд! Так для чего такая жизнь? Но теперь я другой жизни и не хочу, а старую - уже не вернуть. Наверно, когда я пишу, я вспоминаю и проживаю свою прошлую жизнь и поэтому ещё живу. Как быстро уходит время! Берегите его!

 

 

 

 

 

 

 

-

 
Содержание.

 

Владимир Приёмник. 1

П о л ё т...... 1

Предисловие автора. 3

Детство и юность. 7

Истоки. 7

Предки. 13

Война. 14

Письма  войны. 24

Школьные годы. 39

МАИ. 78

Взлёт. 101

НИИ.. 101

Первые впечатления. 103

Рыбалка. 106

Аванпроект. 107

Ракетная дорога. 109

Строго наказать. 114

ОСИ. 115

ВМЗ. 117

Мой первый пуск. 119

С.П. 124

Темп. 126

Сын. 127

Новость. 136

Кубинка. 137

Пятый пуск. 142

Батарея. 145

Перемены. 146

«Морава». 147

Горчица. 148

Охота. 150

Под вагоном. 151

«Развлечения». 152

Варшава. 155

Гульмина. 157

Квартиры. 160

Готовности. 161

Смерть. 163

Примирение. 164

Дождевание. 166

Венец - делу конец. 167

Полёт. 168

Начало. 168

Изобретательство. 172

Сетевые графики. 176

Дочь. 187

Полёт в Волгоград. Рождение дочери. 193

Курить можно. 195

ВПК.. 197

ЦК . 199

Госплан. 201

МОП. 202

Наташа. Ням, ням. 206

Пионер. 209

Валентин. 209

Жертва. 212

Костя. 213

Табошары. 214

Противостояние. 216

«Мужик». 219

МАСКИД. 220

Заказ. 222

Лидер. 222

Вожак. 226

Морковка. 228

Ведущие конструктора. 231

Паша. 235

Юра. 236

Забытые. 239

Осечка. 240

О войне. 241

ОРГ. 246

Завод. 247

Награждение. 253

Спуск. 254

Аттестация. 254

Две жизни. 255

Отделение. 257

Секретарь. 260

Сын. 267

Прицеп. 268

Тесть. 273

Волга. 275

Белый теплоход. 277

Киев. 282

Княжна. 287

Судогда. 289

Перестройка, Грузия. 295

Дача. 301

Конец. 309

Похороны. 312

ОСВ-2. 314

Обмен. 317

Ереван. 318

Год Змеи. 324

У Склифосовского. 329

Беспредел-1. 365

Содержание. 381