Больничный анекдот

Откровенно говоря, я никогда не думал, что немецкая больница, где мне должны были прооперировать столь деликатную часть тела, как нога, окажется безумнее монгольского цирка. И еще меньше я ожидал, что хирург, которому препоручит меня судьба, будет так откровенно напоминать клоуна. Это был совсем молодой, лет тридцати, человек с рыжей гривой волос, конопатым лицом и такой широкой улыбкой, словно кто-то переклеил ее с увеличенного снимка.
– Поздравляю, – сказал он, протягивая мне руку. – Вы – мой первый пациент.
– В таком случае, – мрачно ответил я, – вы – мой последний врач.
– Ну, почему же, – усмехнулся рыжий хирург. – Я не сомневаюсь, что вы еще не раз окажетесь в больнице. Подпишите, пожалуйста, вот эти бумаги.
– Что это? – спросил я. – Завещание?
– Это ваше согласие на операцию, наркоз и отсутствие претензий к больнице в случае... Вы понимаете.
– Понимаю. Хотя последний пункт считаю излишним. Какие у меня уже могут быть претензии в случае... Вы понимаете.
– Понимаю. Желаете, чтоб вас полностью анастезировали или только нижнюю часть?
– Ну, хоть какую-то оставьте, – ответил я, подумав. – Вдруг мне во время операции есть захочется.
– Скорее наоборот, – возразил хирург. – Впечатлительных людей во время операции, как правило, тошнит. Вы ведь впечатлительный человек?
– Поживем – увидим, – со слабой надеждой ответил я.
Перед операцией меня, одетого в какие-то до неприличия полупрозрачные и прилегающие к телу больничные колготки, доставили к анастезиологу. Тот велел стащить с меня и эту оставшуюся малость, а мне – повернуться на бок. Я повернулся к нему лицом.
– Спиной, пожалуйста, – сказал анастезиолог.
Я подумал и ответил:
– Не-а.
– Почему? – удивился тот.
– Откуда я знаю, что у вас на уме.
– Вы сумасшедший? – спросил анастезиолог.
– Может быть. Но пока мне всего лишь собираются резать ногу.
– На их месте, – сказал анастезиолог, – я бы вам отрезал что-то другое. Причем без всякого наркоза. Живо поворачивайтесь ко мне спиной, мне еще трех пациентов следом за вами оприходовать надо.
«Ничего себе, – подумал я, обреченно поворачиваясь спиной, – да он просто маньяк какой-то».
С обездвиженной нижней частью меня вкатили в операционную, где деловито перекладывали инструменты странного вида люди в зеленых халатах.
«Перебрал с наркозом проклятый анастезиолог, – мелькнуло у меня. – Вот уже зеленые человечки мерещатся...»
В это время надо мной склонилось знакомое веснушчатое лицо моего хирурга.
– Ну что, – сказало лицо, нехорошо мне подмигивая, – будем оперироваться?
– Будем, – ответил я. – Только вы первый.
– Провертье, действует ли на него наркоз, – велел хирург ассистентам.
Те довольно бесцеремонно принялись дергать меня за ноги и вообще проделывать с ними совершенно отвратительные, на мой взгляд, вещи.
– Что-нибудь чувствуете? – спросил хирург.
– Чувствую, – ответил я.
– Хм... странно. А что именно?
– Стыд.
– Поставтье перед ним экран и приступим, – распорядился хирург.
Мою нижнюю половину отгородили от моего любопытного взгляда, и операция началась. Я смутно ощущал, как за воздвигнутой заслонкой что-то режут, пилят, забивают молотком и, вообще, вытворяют нечто невообразимое. Тут рядом со мною возник один из ассистентов.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался он.
– Как Пиноккио, – ответил я.
– Эээ... в каком смысле?
– Чувствую, как меня выстругивают. Скажите там своим, что я не настаиваю на полном сходстве с Пиноккио в нижней части.
Ассистент недоуменно пожал плечами и удалился. Я слышал, как он о чем-то шушукается с коллегами, а затем на его месте появился второй ассистент, вернее, ассистентка, причем довольно молодая.
– Вас что-то беспокоит? – спросил она.
–  Не обращайте внимания, это чисто внутреннее беспокойство, – ответил я. – Хотя... – я с сомнением посмотрел на нее, – боюсь, как бы оно теперь не стало внешним. Я прилично веду себя с той стороны?
– С той стороны, –  сказала она, – вы ведете себя идеально. Чего нельзя сказать об этой стороне. Если вы еще раз попадете к нам в руки, мы позаботимся о том, чтобы вам сделали анастезию верхней части. Она слишком много болтает.
Больше ко мне не подходили, оставив наедине с собственными мыслями. Через три часа передо мной снова возникло лицо хирурга, улыбавшееся шире обычного.
– Ну, – сообщило оно, – вот всё и кончено.
– В каком смысле? – всполошился я. – Вы хотите сказать, что вот, мол, и кончились мои страдания?
– Ваши страдания, – с удовольствием заметил рыжий хирург, – только начинаются. Вернее, начнутся, когла отойдет наркоз. Я не прощаюсь, ибо, – с оттенком угрозы добавил он, – в ближайшие дни мы увидимся.

Он и в самом деле ежедневно наведывался ко мне в палату – просто так, поболтать, по его же собственным словам.
– Ну, – спрашивал он, – как лежится? Как естся? Как спится?
– Отлично, – отвечал я. – Этой ночью мне снилось, что я летаю.
– Прекрасно. И какою же птицей вы были в этом удивительном сне?
– Подкроватной уткой. Из меня то и дело выплескивались эмоции.
– Да-да, уборщица мне об этом сообщила. Продолжайте летать, выплескивать и выздоравливать.
Однажды он известил меня, что дела мои продвигаются настолько хорошо, что завтра мне выдадут костыли и пришлют ко мне двух врачей – эрготерапевта и логопеда.
– Кого? – переспросил я.
– Эрготерапевт – это врач, который будет учить вас ходить.
– Я понимаю, – ответил я. – А зачем мне логопед? Он будет учить меня разговаривать?
– В вашем случае это совершенно излишне. Логопед будет учить вас молчать.
– Вы шутите?
– Я? – веснушчатый хирург удивленно приподнял рыжие брови. – Что вы такое говорите! Разве врач позволит себе шутить с больным?
На следующий день он явился ко мне в сопровождении двух обещанных врачей, при виде которых мне стало немного не по себе. Первый оказался длинным и страшно худым молодым человеком в очках с чудовищными линзами, на которых глаза его смотрелись точно нарисованными. Второй была пожилая женщина с крашенными в сиреневый цвет редкими кудряшками, причем женшина эта передвигалась в инвалидном кресле.
– Вот, познакомьтесь, – с очередной улыбкой провозгласил мой хирург, – отныне ваши врачи и наставники: логопед и эрготерапевт.
Я механически кивнул и прбормотал:
– Здрасьте...
– Здравствуйте, – отозвалась женщина в кресле.
– До-добрый д-день, – проговорил молодой человек.
– Доктор, – я повернулся к рыжему хирургу, – пока я не сошел с ума, скажите, кто из них будет учить меня ходить, а кто разговаривать?
– Не разговаривать, а молчать, – поправил хирург. – Вашего логопеда зовут доктор Ленц, а эрготерапевта – доктор Биркенмайер.
Пожилая дама и молодой человек кивнули. Причем одновременно.
– Господа, – я сглотнул, – смертельно не хочется быть невежливым, но мне глубоко наплевать, как вас зовут вместе и очень хочется узнать, чем занимается каждый из вас в отдельности.
– Логопед – это я, – сообщила дама.
– А э-эрг-г-го...
– Я понял, – выдохнул я. – А эрготерапевт – это вы. Боже, какое счастье!
После этого замечания я погрузился в оцепенелое молчание.
– Что ж, – нарушил тишину рыжий хирург, – будем считать, что фрау Ленц свою миссию выполнила. Молчать вы научились. Спасибо, мама, – он нагнулся к даме в инвалидном кресле и поцеловал ее в щеку. – Теперь очередь за доктором Биркенмайером. Надеюсь, он столь же быстро и эффективно поставит вас на ноги. Всего доброго.
С этими словами рыжая сволочь ухватилась за ручки инвалидного кресла и покатила свою мамашу-лжелогопеда к выходу. Я продолжал молчать.
– Н-ну ч-что, – проговорил доктор Биркенмайер, – п-приступим?
– П-приступим, – машинально отозвался я.
Молодой человек покраснел.
– З-зачем вы т-так... З-зачем вы д-дра...
– Извините, доктор, – я виновато улыбнулся. – Я не дразнюсь. Я просто медленно отхожу от шока.

Я действительно сделался молчалив. На вопросы я теперь отвечал либо односложно, либо жестами. Когда рыжий хирург наведывался ко мне в палату и интересовался моим самочувствием, я пожимал плечами и отворачивался.
– Рад это слышать! – весело заявлял тот и удалялся.
Дела мои и в самом деле быстро шли на попраку, я уже вполне сносно передвигался на костылях, доктор Биркенмайер, заикаясь, гордился мною вслух, и через несколько недель меня подготовили к выписке. Напоследок мой хирург пригласил меня к себе в кабинет.
– Вот, – сказал он, протягивая мне стопку бумаг. – Здесь ваши медицинские справки, рентгеновские снимки и документы. Остальное я перешлю вашему лечашему врачу.
Я кивнул.
– Что ж, пожалуй, всё, – заключил хирург. – Желаю вам быстрейшего выздоровления и всех благ.
Я снова кивнул – на сей раз с оттенком благодарности.
– Послушайте, – рыжий врач подошел ко мне. – Вы, наверно, решили, будто я ненавижу своих пациентов. Это не так. Я их люблю. А вас я просто обожаю. Я, можно сказать, влюбился в вас с первого взгляда.
Я развел руками, изобразив взглядом сожаление.
– Посмотрите, – он неожиданно ухватил меня за плечо и повернул к зеркалу, так что я чуть не свалился с костылей. – Ведь мы с вами почти что молочные братья. Я рыжий и вы рыжий. У меня лицо в веснушках, у вас их... тоже нет. Вы знаете, что в больнице меня за глаза называют клоуном? Пусть называют в глаза, я не против. Мне это даже нравится. Но рыжий клоун в цирке может быть только один. Я не допущу конкуренции! Ну? Вы мне ничего не хотите сказать?
– Хочу, – ответил я. – Во-первых, спасибо. Это не от меня, а от моей ноги. А, во-вторых... Алле-оп!
Я раскинул в сторону руки, взмахнув костылями, и поклонился, но не удержавшись без привычной опоры на ногах, рухнул на пол. Нога отозвалась совершенно дикой болью. Хирург остолбенело глядел на меня.
– Чего пялишься, – пытаясь не заорать, прошипел я. – Чего пялишься, рыжая сволочь, молочный брат? Клоун... Готовь меня по-новой к операции... Цирк... Я тебе покажу цирк... Цирк только начинается.