продолжение. 3 хроника детства. Николай Безуглов

     Подзабыв довольно сытное существование Ташкентского госпиталя, о котором отец нам часто рассказывал, подолбившись о непрошибаемые стены районных чиновников, отец понял, что государство может только брать жизни, ноги, руки, взамен не давая ничего. С первыми  лучами весеннего солнышка он заковылял на своих костылях по ближайшим и дальним окрестностям нашей  деревни. Целью его тяжких путешествий , как оказалось, были поиски подходящей глины.   
Оказывается ей родимой наша семья должна поклониться в её глиняные ножки , да оставшимся в целостности золотым рукам отца и его единственной ноге в американском сапоге. Я поясню  в чем тут дело. Отец искал и нашел глину для  гончарного производства. Соорудив гончарный круг и вырыв в земле так называемый горн для обжига изделий, отец принялся за изготовление остродефицитной глиняной посуды. Макитры, крынки, чашки, кружки,бочата, свистульки- вся эта продукция  занимала все полки, лавки, загнетки, палати и  просто углы земляного пола нашей пластянки. Из таких пластянок состояла чуть ли не большая половина нашей деревни.   
     Сооружалась она довольно просто. Лопатой нарезался дерн, из которого сооружались и стены, и крыша. Пол в жилище и крыша сверху замазывались всё той же глиной.

      Конечно топить печь в таком жилище приходилось круглогодично от сырости, а вот с этим как раз в нашей степной полосе и были проблемы. Но об этом позже.

       Вернемся к глине.как к продукту. Обнаруженный отцом глиняный "Клондаик" находился за деревней на приличном  расстоянии. Не всякая глина годилась для горшков. В дело вступала все та же корова Люська, которая и подвозила на телеге сырьё к гончарному кругу. До сих пор, когда потом приходилось  видеть работу гончара, ипытываю какое-то первородное чувство, когда из бесформенного  куска глины, брошенного на вращающийся от ноги мастера круг, на глазах растет какое-то изделие.  Но это ещё только полуфабрикат, который ещё надо украсить узором, покрыть глазурью и предать огню в горне.
        Но вот горн потушен, продукция извлекалась на божий свет, отбраковывалась, грузилась на телегу, запряженную всё той же Люськой,и  отправлялась по ближайшим деревням.  В своей деревне отец уже  снабдил ей всех  желающих.
         Естественно  денег у колхозников не было и существовал современный бартер, но тогда такого ругательского слова просто не знали и обходились  русским обменом на яйца, масло, курицу, кто что имел.  Нередко торги заканчивались обычным спасибо, так как нечего было обменять. И тем не менее возвращались отец и Люська с гостинцами, которые и помогали нашему  семейству выжить.
         Все прекратилось как-то в одночасье, когда зачастили к отцу налоговики с требованием платить налоги от продажи горшков.
         Имея определенный словарный фронтовой запас и освободившись от него в адрес уполномоченного, отец свернул свою коммерцию и занялся кладкой печей населению. 
          В подручных у него по мере подрастания пребывало все наше семейство. Но видимо труд этот был столь грязным и непрестижным- разборка старых печей, забитых сажей, и  подъем неподъёмных ведер жидкой глины на крышу по мере роста печи и возведения трубы, что наследников своей профессии он себе не оставил. 
Никто, так сказать,не пошёл по  одной стопе отца из моих братьев, не говоря уже о сестрах. 
         К отцу записывались в очередь за добротность работы и небольшое вознаграждение. К чести надо признать, что ни нотной тетрадью под мышкой учащегося музыканта,ни  мольбертом живописца, ни чем-то другим изящным никто в нашей семье в то время себя не оскорбил, а потому наследовать кроме столбового крестьянства было нечего.