Сентябрь

Синие сентябрьские сумерки сгущались над посёлком, словно бархатным покрывалом мягко окутывая яблоневые сады. Одно за другим загорались тёплым светом окна домов, домишек и домиков. И только окна её дома оставались равнодушно тёмными. Некому было включить внутри лампы, пробудить ото сна старый фонарь над крыльцом, к которому уже многие вечера не слетались глупые мотыльки, звонкие комары и прочая назойливая жужжащая мелочь. Пустые комнаты с еле слышным шорохом исследовали обнаглевшие мыши, а в траве убаюкивающе рокотали лягушки, старательно выпевая прощальную песню ушедшему дню. Ещё одному дню, который она прожила без Них.

Последним утром лета Дачники, как называли их посельчане, или Хозяева, как в мыслях именовала их она, шумно погрузившись в старенький «Москвич», уехали в город, навесив перед этим на дверь огромный ржавый замок и поочерёдно чмокнув её в холодный чёрный нос. «Ну, мать, остаёшься за старшую!» - басисто хохотнул Хозяин. «Гав!» - так же басисто согласилась она, радостно улыбаясь и быстро-быстро виляя хвостом.

Подпрыгивая на ухабах и поднимая клубы пыли, «Москвич» скрылся за поворотом. Она долго смотрела ему вслед, потом вздохнула и улеглась на дорожке, стараясь устроиться поближе к калитке, насколько позволяла длина цепи. Было немного грустно, ведь её давно не оставляли одну: обычно уезжал только Хозяин, а его жена и дочь все лето жили на даче, куда они вчетвером перебрались три месяца назад (если честно, путешествие ей совсем не понравилось - она так не любила запах бензина). Но она знала: Хозяева обязательно вернутся.

Они не вернулись ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю, ни через две… Она ждала. Откуда ей было знать, что, по мнению Хозяйки, чёрная собачья шерсть и крепкие когти категорически не совместимы со свежесделанным ремонтом и новенькими пушистыми коврами в городской квартире…

Жилось ей тоскливо, голодно, а ночами, когда всё ощутимей пахло осенью и тянуло из глубины сада сентябрьской грибной сыростью, еще и холодно. По правде сказать, она, наверное, совсем бы пропала, если бы не смешная соседская девчонка с тонкими рыжими косичками и вечно разбитыми в кровь острыми коленками. Эта малявка сперва издали кидала колбасные шкурки и куриные косточки, а потом перелезла через забор и бесстрашно подошла к ослабевшей от горя и голода – много ли сил наберёшь на колбасных шкурках – огромной псине, слывшей самой свирепой в поселке, отстегнула цепь – и собака благодарно лизала детские ручонки.

С тех пор девчонке дозволялось, на зависть окрестным сорванцам, рвать большие полосатые яблоки с сочной медовой мякотью – в соседских садах таких не водилось! Собака принимала подношения, что передавали с девчонкой сердобольные посельчане, но кроме нее никого в сад не впускала и на смешное щенячье прозвище Чернушка, которым пытались её называть, не откликалась: ведь у неё уже было имя, данное любимым Хозяином…

…Верна, дочь благородной немецкой овчарки и безвестного лопоухого рыцаря, лежала на покосившемся крыльце старого дома. Умолкала лягушачья песня, засыпал маленький посёлок. И летел к холодному осеннему небу безутешный собачий плач…