Смог

(из сборника "ПРИМУЛА", М: ООО "Старая Басманная", 2011, 15 тыс., 324 с.)


Амария Рай

Памяти друга

СМОГ

Смог в Москве. Всюду. Лезет в щели, входит в окна, в двери, проникает в глотку, внутрь, в центр управления – мозг сигналит: «опасно» - нужно уехать, закрыться, не дышать… Вокруг легкая паника. С экрана и из эфира рекомендуют воздержаться от занятий спортом, от нагрузок, от прогулок по улицам - от жизни вообще - в этом дыму, в этом городе… Закрываешь окна, двери, нос, глаза. Проваливаешься в сон. Душно. Утром с надеждой смотришь сквозь стекло – дым, его стало еще больше. Не к добру…

А потом прошли дожди, дым пропал, вода умыла город. И все вернулись к обычным будничным делам. А Мишка взял и умер.

1.
- Дочь, тебе надо выйти к нему, он ждет у школы! – тревожный голос мамы, - пойди, сейчас же!
- Зачем, мама?

        Мне было неловко, словно меня уличили в какой-то низости. Ну что, собственно, произошло? Накануне Мишка увидел, как я шла по двору – нашему общему двору - в обнимку с нашим общим одноклассником. Почему-то Мишка расстроился, так расстроился, что напугал нас всех: утром позвонила его мама, плакала, голосила, что он ничего не желает слышать, обещает наложить на себя руки.

        На улице было холодно, тем промозглым сырым холодом, что буравчиком пробирается до поясничных позвонков. Первое мая. Девять утра. Мишка, что ты придумал, в самом деле? Сейчас нам бы всем спать под уютными одеялами…

        Он сидел на лавочке у школы. Вокруг ни души. Лицо бескровное, всклокоченные волосы. Смотрел на приближающуюся меня исподлобья, с ненавистью и мукой. Чем ближе я подходила, тем страшнее мне становилось - буравчик предательски впивался в спину, от холода или больше от страха, что не справлюсь с его отчаянием?

        Справилась. Одного разговора было достаточно – Мишка переболел мной за сутки, как тяжелым вирусом, а через три недели, как ни в чем не бывало, ходил за ручку с другой.

2.
         Мы не теряли друг друга из виду - четверо ребят и три девчонки. Одноклассники. Друзья. Случалось и еще случится разное, но радость соприкосновения с детством, рождающаяся во время наших редких встреч, так чиста и так ей безразличны карьерные успехи и провалы, время суток и время года за окном, экономические спады, войны, природные катаклизмы…

        Собирались обычно у меня. Шумною гурьбой через порог переступали взрослеющие ребята, девочки – уже чьи-то жены и матери - из раза в раз помогали мне с простой стряпней. Гитара, вино, преферанс. Курили, говорили о чем-то теплом, интересном, светлом… о надеждах, о планах – из года в год…

        И вдруг он пришел один. Сказал, надо посоветоваться. Мы сидели вдвоем на кухне. Зима. Он сломал ключицу, носил корсет. Попив чаю, нахмурился, спросил, как обычно, напрямую:
- Хочу бросить институт, что скажешь?

        Я стала отговаривать, как только могла. Он улыбался и слушал молча. Сын рыбака. Упрямый малый…

        Отец его и вправду был рыбак. По полгода в году он проводил на Волге, оставляя Мишку за старшего в семье. Жили трудно. Две Мишкины сестры и брат учились в школе. Он пытался оправдаться в желании уйти из ВУЗа, приводя железный аргумент – «пойду работать, хоть мать поддержу». Пошел работать, учебу бросил. Он всегда делал то, что решил.
 
3.
        В том же году один из наших ребят - Костя написал поэму «Как молоды мы были» и подарил ее мне в день рожденья. Персонажи – мы, те же четверо ребят и три девушки; наши посиделки из года в год, потом все реже… В последней главе Константин описал встречу, где нам уже за шестьдесят, и со свойственным ему мрачным юмором  – свою кончину, прямо за веселым нашим столом. Но там нас уже было шестеро, по его замыслу получалось, что «вот и Миху два года как похоронили…»

        Мишка умер от инфаркта. Может, во всем виноват московский смог? Врач был озадачен: сердце шестидесятилетнего человека было у нашего Мишки…
 
        Не умеешь работать головой, будешь работать руками – это не про Мишку. Голова у него соображала великолепно. Не видать мне отличных оценок по физике и алгебре, если б не он! За одной партой на физике, на одном «варианте» на алгебре…

        Он был столяр от Бога. Росло мастерство, разряды… Мне тоже перепало: три табурета и бабочка из шпона. Мы любили друг друга на расстоянии звонка, на расстоянии редких наших встреч.

        И вдруг мне захотелось увидеть ребят этой весной. Мы просидели до петухов, и все не могли наговориться. Я накормила Мишку щами, предложила всем - он один с удовольствием съел. А потом мы увиделись снова – собрались «двадцать лет спустя» после окончания школы. И еще в третий раз – уже летом, у меня дома, в новом моем доме, через три дня после переезда. Он деловито осмотрел мебель, покритиковал сборщиков – пробасил: «руки бы вырвать, вот, гляди, уже трещины пошли…»

        Громкий, матерый, с густой бурой шевелюрой и красивыми руками. Мужик, кто бы мог подумать, что видимся в последний раз?

        Я решила, наконец, заехать в салон продажи телефонов «V». Охранник смотрел на меня с изумлением, силясь понять, какие знаки я подаю, поглаживая дерево стен и поручней. Я искала Мишку. Его энергию, его тепло. Полированные панели, прилавки, тумбы… Он делал эти вещи, и они пережили его, таков закон.

4.
        Последние годы он жил с Юлей. Мягкая, теплая с добрыми глазами за линзами очков, она звала его Мишенькой и голубчиком. От этого он таял и креп одновременно. Когда они сошлись, у Юли было две дочки, одна - совсем малышка. У Юлиной сестры тоже малышка. Безотцовщина. Сестры жили с матерью. Шесть женщин в малогабаритной квартире. И он, Мишенька - золотые руки, кормилец, арбитр и отец. Девять лет. Три ребенка в этой семье – все три девочки - называли его папой…

        Его единственный сын рос где-то рядом с женщиной, теперь такой чужой. Саша любила остро и как-то болезненно. Часто ссорились, но все же поженились. На свадьбе по одну сторону сидели Сашин дед – академик и отец – дипломат, мать в фамильных бриллиантах и она – беременная выпускница МГИМО, а напротив – Михина семья и наши ребята - такая странная картина…

        Я не была на его свадьбе. На его похоронах тоже не была… Спасительной оказалась моя поездка в другой город, выпавшая на эти дни: я уехала из Москвы в день его смерти, а вернулась через день после похорон. Въезжая в город с восточной стороны, я ощутила его другим - в нем больше не было Мишки.

        Саша с сыном, таким на него непохожим, говорят, приходили проститься. Она выиграла суд об увеличении алиментов этой весной…

        На девять дней ко мне пришли ребята. После поминок у них… у Юли. И принесли два пластиковых фотоальбома. Там были мы – пятнадцать-двадцать лет назад. Наши счастливые, беззаботные годы, наши счастливые посиделки.

        Зачем он решил в это жаркое лето заниматься в «качалке»? Жара и смог – всех тех, кто рискнул жить в этом городе, предупреждали…

        Почему никто из нас не знал, что его беспокоит сердце?
 
        Безутешная его враз постаревшая мать, заливаясь слезами, сказала на поминках, что на Мишенькины сорок дней выпадает годовщина отца - день в день… Отец его утонул в прошлом году в Волге - говорят, сначала сердце взорвалось…

        Мишка сделал вещи, которые переживут его, они хранят память о его руках у нас в домах и в витринах красивой жизни, он успел дать нам свое тепло, успел поднять троих детей – чужих, смог стать для них родным - отцом, папой…
 
        Он смог.
        Смог…

P.S. 14 мая ему исполнилось бы 38 лет.