Комментарии отменяются - о Легендах... М. Веллера

Комментарии отменяются

(1) Читая сборник Довлатова «Чемодан», рассказ «Офицерский ремень», я натолкнулся на эпизод, где зек рассказывает, как он украл с завода трактор, привязав сзади пустую бочку. У Веллера тоже есть подобный эпизод, передранный если не слово в слово, то очень близко к тексту.
Я, вообще, не понимаю восторгов по поводу Веллера - беллетриста (про Веллера - мыслителя я писал несколько раньше). Если мы восхищаемся им, то нужно, наверное, сначала упомянуть Сережу Довлатова, из которого Веллер вырос, ибо брал те же темы. Но если Довлатов переживал события, изложенные в его рассказах, лично, повествуя о собственном опыте, то Веллер подобного опыта не имел, а переживал все в воображении, заимствуя чужие сюжеты.
Ведь про те же «Легенды Невского проспекта» можно прочесть и у других авторов, например, у Н. Синдаловского. Разница лишь в том ключе, в котором поданы события. Но Веллера это не останавливает. Он не боится обвинений в плагиате. Добавив несколько соленых словечек, он претендует на авторство.
Так что оригинальность тем, на которых впоследствии Веллер сделал себе имя, принадлежит, несомненно, другим.
Вообще, то, что принципиально отличает прозу Довлатова от Веллера – это личный опыт. События, лично пережитые автором, пропущенны через его сердце, что придает каждому описанному эпизоду неповторимую прелесть. Они остаются полнокровными детищами его фантазии, т.е. реальными фактами, пропущенными через призму творчества, придающего излагаемым событиям неопровержимые достоверность и выпуклость. Возведенные в перл творения, очищенные от шелухи сиюминутных деталей, излагаемые в рассказах Довлатова факты становятся, если можно так выразиться, еще более реальными, нежели действительные события, им предшествующие.
Не так с Веллером. Его проза – результат игры ума. Он проживает излагаемые события лишь на бумаге, добавляя там, где считает нужным, необходимые акценты и ударения, отвечающие низменным вкусам его читателя (подробнее об этом – чуть ниже). Они остаются детищами его авторского самолюбия, – не творчества, – что на порядок снижает их пафос.
Впрочем, нужно отдать должное Веллеру. В самых своих неудачных рассказах Довлатов удивительно его напоминает.
(2) Да и сами Веллеровские «Легенды…», что они из себя представляют в плане стилистики? Возьмем наудачу несколько мест. Например, рассказ «Марина»:
«– О любви надо думать, а не о замках, -  гордо сказала Марина.
– А чего теперь-то вздыхаешь?
– Кончить не дали, – пожаловалась она».
«Юные ленинградки ломились на его концерты, теряя туфли и пуговицы, и в душных огромных залах внимали чарам волшебника до оргазма». (Легкая порнушка, сдобренная здоровой долей цинизма – С.С.)
«И секс был нам чужд как буржуазная отрыжка. Правда, и отрыжка бывает приятной – смотря чем угощался».
(По-вашему, эта блевотина – литература? – С.С.)
«…что бесспорно делает ей честь, хотя и не ту, которой она лишалась, приобретая этот опыт».
(На это раз порнушка, сдобренная легкой иронией – С.С.)
«– Языком владеешь?
Марина покраснела. (****ь оказалась по девичьи скромной – С.С.)
– Английским, дура!»
(Еще одна «соленая» шутка – мол, мы тут все свои – С.С.)
«Много лет, сжав зубы, превозмогая неудачи и преодолевая все препятствия, шла она - храбрый (!) солдатик любви (!!) и удачи к заветной цели». (При чем здесь любовь – в рассказе на нее нет даже намека! – С.С.)
«И тогда исчезли границы ее желаний, и величественное равнодушие небожительницы (это о шлюхе из борделя!!) проступило в ней».
«Он побагровел и, сияя, последовал за владелицей. (Автор упивается красотой жертвы альфонса – С.С.). Шуба распахнулась. Старухи охнули и заголосили. Мужики застонали. Прохожие столбенели и крякали. Пыль вздыбилась за лимузином. Царица совершила мимолетную покупку».
Здесь сформулирована квинтэссенция пошлости – слова, не имеющего аналогов в иностранных языках.
«Разнообразные оттенки явления, которое русские легко выражают словом «пошлость», рассыпаны в ряде английских слов и не составляют определенного целого» (В.Набоков, «Николай Гоголь»).
Ее можно сформулировать как подмену подлинных движений духа низкими страстями путем прикрытия последних высоким слогом (вам не скучно?).
 «Густая пошлость…исходит не из ложного преувеличения достоинства того или иного полезного предмета, а из предположения, что наивысшее счастье может быть куплено, и что такая покупка облагораживает покупателя» (В.Набоков, там же).
 Самое прискорбное, что пошляку невозможно объяснить фальшь пошлости (а цитируемое произведение Веллера адресовано, в первую очередь, ему), как нельзя донести фальшь мелодии до человека, лишенного музыкального слуха.
(3) Рассказы Веллера – это пафос победы вульгарности над правдой чувств, которые сводятся у этого автора к элементарному удовлетворению низменных инстинктов. Быть может, для него это компенсация собственных комплексов, распространяемая и на его аудиторию, которая (а это доказано психологами) отождествляет себя с автором, проецирует свое «я» на героев его произведений. Если я неудачник по жизни, то мне легче всего убедить себя, что те возможности, мимо которых прошел, не стоят, на самом деле, выеденного яйца, ибо мои инстинкты (которые легко удовлетворить) всегда со мной. А, значит, все впереди, ничего не потеряно. Достаточно получить оружие (еще одна излюбленная веллеровская – или веллерская? – тема), или совершить соитие в нужном месте и в нужный час, чтобы добиться любых целей в жизни. Такое сознание, несомненно, ценно для неполноценных. И в этом причина успеха автора. Веллеру и читающим его не нужен Пушкин (не случайно ведь он публично выступает за изъятие Пушкина из школьной программы). Зачем? Если нет ни поэзии чувств, ни сердечного умиления (слова, отсутствующие в его лексиконе)? Достаточно иметь пистолет. И то, что в штанах. Как просто! Наши предки были просто дураки, наполняя любовь каким-то сложным содержанием, любовь (оказывается!) – это то, о чем поведано в рассказе «Марина», в котором описываемая шлюха, так и называется: «храбрый солдатик любви и удачи». Ну, и ладно. Кому достаточно в жизни такой «любви», пусть читают «Марину», а кому этого мало, пусть читают «Евгения Онегина». И никакого противоречия.
(4) «Но пошляк даже такого гигантского калибра, как Чичиков, непременно имеет какой-то изъян, дыру, через которую виден червяк, мизерный ссохшийся дурачок, который лежит, скорчившись, в глубине пропитанного пошлостью вакуума» (В.Набоков, «Николай Гоголь»).
То же можно сказать и про Веллера. Давно известна цена рассказов про симпатичных бомжей и обаятельных проституток. Тема эта в литературе также не нова, как и идея вечного двигателя, и также бесплодна. Попытки вновь и вновь вдохнуть в нее жизнь, начиная с Купринской «Ямы», и, кончая Рязановскими «Небесами обетованными», свидетельствует лишь о невежестве честолюбивых авторов.
(5) Итак, Веллер, как выяснилось выше, не писатель, в лучшем случае, он способный ученик, выросший из прозы Довлатова (в пользу того, что это именного так, а не наоборот, говорит более ранняя датировка произведений последнего). Но Веллер, как выяснилось нами еще раньше, и не мыслитель. Может, из него мог бы получиться неплохой журналист? Но он ведь, в отличие от Довлатова, никогда журналистом не был – его амбиции простираются выше. (В связи с этим у Довлатова есть очаровательный эпизод, немыслимый у Веллера:
«– Говорят, ты стал писателем?
Я растерялся. Я не был готов к такой постановке вопроса. Уж лучше бы она спросила: «Ты гений?». Я бы ответил спокойно и положительно. Все мои друзья изнывали под бременем гениальности. Все они называли себя гениями. А вот назвать себя писателем оказалось труднее».
У Веллера на этот счет нет никаких сомнений.
Так кто же он такой? Лучшей его характеристикой, наверное, будут слова почтмейстера о Хлестакове: « Ни то, ни се. Черт знает что!». Претендуя быть и писателем, и публицистом, и мыслителем в одном лице, при ближайшем рассмотрении он не оказывается ни первым, ни вторым, ни третьим. Вся загвоздка в том, что, просто, некому из более-менее стоящих критиков (а осталась ли ныне такая профессия?) всерьез заняться «литературой» подобного рода.

5.10.2004