История сознания

I. Igni et ferro
Сжать руками сухой лёд, чтобы скорее остыли горящие под кожей кончики пальцев. Водяное стекло липнет, замораживая влагу усталости, холодом пронизывает до кости словно иглами. Больно, но лучше, чем держать пальцами огонь. Негасимый огонь.


Сначала он возник в голове. Вспыхнул на щепках чужих книг, фильмов, разговоров, природы. Но зачем-то говоришь, что это пламя явилось свыше. Что идея была дарована святым духом.

Подкидываешь, подкидываешь пламени новые дровишки, откалывая их из увиденного.

Греешься, как у сотни других мыслей, которые гасли, уступив очаг чему-то новому. Но кажется, что после Этого костра не станет другого, а если и станет, то греть и сеять не будет так… Слишком холодно, тоскливо становится, когда он тускнеет. А дай ему волю, он начинает лишать пищи другие костерки. Но забирает у них всё! Он гасит другие мысли, особенно враждебные ему. И вот ему стало достаточно кусочков отщеплённых от чужеродного. Они уже давно стали единой энергией и прахом под ним для…

И вот первая кривая линия скрестила конец и начало, став условным телом, к которому пристала такая же аморфная голова. Всё обросло жгутиками и точками приблизительных конечностей. Новые чёрточки подсказали пропорции в то время, как становились чёткими органы и твердел костяк с черепом.

Полупрозрачное дышать готовое. Оно нежилось у костра, будучи жалким наброском, но уже придавало силы пламени. И творец наметил блёклые мышцы, так, чтобы вместе с кожей они вошли в намеченные очертания. Приходилось стирать ошибки, задевая правильное, и проводить новые линии раз за разом, истирая до дыр. Такую дасалу легко исправить, заклеив её кусочком чистой бумаги. И так возник первый набросок, основанный на лоскутах.

Затем ушли дни на зарисовку внутренностей так, как они должны быть по отдельности, а затем – вместе. Стирать и рисовать - менять: местами, размером, положением… чтобы уместить всё.

Но дольше всего рождался эскиз скелета, - двести деталей. ДВЕСТИ! и это не точно. Каждая на отдельном листке и в группе: грудной клетки, руки, ноги. Истираешь бумагу, карандаши, ластики, потому всё не то, не так. А в компьютерных чертёжных программах не чувствуешь чего-то важного.

Каждая деталь: орган и скелет на бумаге в трёх видах.

Иногда глаза не просто болели, а судорогой их сводило от усталости. Помощник закрыл наглухо окна, чтобы Творец не видел то марево, которое всегда перед глазами близоруких людей. Ассистент подносил еду, чтобы Мастер не умер с голоду. Телу нужно жрать и отлучаться по основным нуждам, но разум полностью сосредоточился на идее, как мотылёк на пламени, так, что забыл всё прочее. Он может изувечить себя в своём стремлении. Тело нужно было, чтобы достать ту главную цель.

Учёный задел бедром стол по пути от спальни до рабочего места, а Ассистент приложил холод к ушибу, заставил таки спустить штаны и обработать гематому. Она не болела! Правда, болело, но самую малость… ну не на столько, чтобы отвлекаться от работы. Помощник только мешался.

Особенно бесило, когда он всё раскладывал по полочкам, а записи – в сейф! Записи – В СЕЙФ. Молодой человек не понимал, что дьявольски нарушал порядок. Здесь порядок творца! Достаточно только света и инструментов. Свой порядок в котором всё равно, что где находится, главное, – помнить расположение каждой частицы. Почти всё свободное место на бумаге занимали записи на греко-арабо-месопотамо-латыни с примесью слов общества в котором развивался организм… разум тоже развивался в том жестоком мире, но признал Абсолют, а потом отрёкся от тела, переведя его из ранга витального а статус инструмента. А собственный язык человека, сознание которого зачем-то всегда стремится к этому, дробя народности на диалекты. Правда приходилось долго вспоминать родную речь перед соприкосновением с (будь оно не ладно) родным миром. Начальство требовало отчётов, и поторопило так, что шесть дней создатель сидел и смотрел на наброски, не делая ни чего. Но вот стихли волнения на тончайшей грани, которой не заметили они, как киты не обращают внимания на поверхность воды. Их толстая кожа не чувствует волнения тонкой плёночки. Им главное получить необходимое, а затем уйти фильтровать криль. Их мускулистые грубые тела удалились и исчезли из тончайшего измерения, собирающего чистейший Свет.

И вот Мастер взял пластилин. Серая масса вывела нарисованного человечка в объёмный мир.
А «морские чудовища» прорычали, что их «морской царь» стал другим. Ассистент ушёл на переговоры с ними. Хоть чем-то помог. Можно продолжать творить. Главное – можно продолжать жить в своём мирке. А город штормил, а мастер не был там и не хотел знать ни чего.

Он вообще редко покидал лабораторию и был бы благодарен правителю за такой тёплый уголок… если бы помнил, что в мире есть правитель, что мир за стенами вообще бывает. Всё съела абсолютная идея.

Есть такая масса, из которой лепишь, что надо, а потом это становится твёрдым, как рыхлый пластик.

Костяк из такого материала требовал доработки. Учёный сидел над ним, пока не уснул. А во сне продолжал своё дело, пока нечто не накатилось скопом, и не повела куда-то. Затем начался какой-то непонятный бред, который не смог запомниться. Просыпаешься тяжело с неохотой, работаешь до потери сознания, как играют дети, не желая спать до истерики. Они не хотят спать. Они боятся! Они чего-то боятся и не могут сказать чего. Не могут понять. А взрослые не вспомнят. А те, кто помнит – не скажут.

Каждую косточку приходилось подгонять наждачной бумагой, приходилось сверлить иногда без света, без дрели. Благо материал был податливый, но мозоли появлялись всё равно. Тогда и приходилось брать лёд. Пока нервные окончания были заморожены, можно было продолжать… до «отката» - это когда не только жгло, но и кололо. Ассистент – дьявол – как-то связал дока и посоветовал перевести всё в чужеродный порядок. Он и в дальнейшем грозился смирительной рубашкой, чтобы заставить поесть, поспать, отдохнуть…

А док и не задумывался о том, где был бы без этого студента. Он, кстати успел закончить университет и стать аспирантом в добавок к лучшему сотруднику потому, что пасся на идеях Создателя. А ведь его бы тоже не было… Он жил бы, может стал бы грузчиком или лётчиком, но его бы не было, как молодого учёного.

Создатель прогнал уже несколько десятков человек, прежде чем нашёл одного.
Была закончена модель со всеми доработками, началась работа над «мозгом». Он, помещённый в химическое беспозвоночное, должен был научиться подавать электрические импульсы в определённые участки мышц для того, чтобы добраться до света.
«Разум» совершенствовался с нуля, перечеркнув программирование.

В отдыхе от этого проходила работа над каждой деталюшкой: выплавить из металла и кевлара, выточить, отшлифовать, подогнать к другой – ручной труд до жжения и онемения пальцев. И снова только холод мог укротить мозоли, именно в нём приходилось ваять совершенные (даже природа не смогла сделать такие) глаза. И снова пришлось отдохнуть от этого, подлечиться, работая над интеллектом.

К скелету уже «прирастали» мышцы одновременно с «внутренностями». «Сердце» которое должно гонять электролитический состав по всем закуточкам и выводить отработанные кислоты на круг «восстановления».

Настал день, когда творец подключил тяжёлое тело с пустым черепом к своему мозгу, так, что видел всё глазами детища, учился управлять, задел ногой провода и сам не заметил, как упал, повредил глаз и кошу. Но не понял этого, пока не упало в теле напряжение от потери кислоты. Вдобавок голубоватой кровью обжёгся Ассистент. Он и предложил добавить рецепторы и нервы, создающие автономно импульсы… В общем привить неживому условные рефлексы.

Было сделано. Затем в мягкой комнате искусственный мозг учился управлять телом «отца». После тестирования пришлось записать алгоритмы движений и реакций.

Сложно сказать, что чувствовало создание, скорее всего ни чего. В нём самом ещё не было частиц, воспринимающих цепи реакций на раздражители. Тело Мастера реагировало периферийной нервной системой, но не могло пожаловаться чужому разуму, который слишком сильно сжимал кубик, гордо подняв его по просьбе Ассистента. Среди разных кубиков именно сиреневый, - чётко по алгоритму.

Зато потом у профессора каждая клеточка жаловалась на чужака: на его хлыстовые приказы. Он ушиб коленку, садясь. Он порвал мышцы, сжимая шесть граней игрушки. Мастер оставил в плоти своей проводки которые причиняли боль.

Ассистент ввёл обезболивающее.

Затянувшаяся на сутки, схватка живого и не живого закончилась полным отделением детища от создателя. Можно было убрать всё лишнее из себя и отдохнуть. Наступила эйфория, стёршая десятилетия напряжённой работы. Сотни переделок, тысячи доработок. Пламя идеи стало чуть бледнее, да и не нужно оно было в той мере.

Вот оно неуклюжее, чувствующее всё, смеющееся голосом создателя. Оно свалилось на Ассистента, раздробив ногу. Так, что помощник приходил, цокая металлической конструкцией, держащей осколки вместе.

А существо научилось двигаться и училось говорить и мыслить. Создатель сказал:
- Запомни и повтори, когда будет надо. Ты понял?
- Я сделал понять. Я буду делать запомнить и повторить. Я буду делать это когда будет надо.
- Не правильно. Ты запомни это и воспроизведи, когда будет уместным.
Пришлось менять языковую основу, заодно и голос. Ну не выносимо было профессору слушать себя.

Главное – научить учиться и играть. Это в итоге получилось, но хитрить детеныш не мог, как и лгать. Он даже не мог понять хорошо жульничать в играх или плохо, потому что ложь и фантазия оставались за пределами измерения механического мышления. А в целом существо сформировалось и физически и алгоритмически. И это радовало создателя. Ведь получился идеальный Человек – рыцарь без страха и упрёка.
Но эта внематочная беременность длилась слишком много лет.







II
- …сворачиваю проект… - словно скальпелем полоснуло крест на крест в области сердца и учёный опустился на колени, умолял… Ассистент слышал это в отрывках, находясь рядом идеальным человеком.

- …я передам разработки другим! – говорил Мастер. – Можно будет создать тысячи рабочих…
- Рабочих? Интересно. Покажите, что он умеет, - приказал чужак.
Они прошли к мягкой комнате, в которой сидело нечто похожее на человека и нанизывало кольца на палочку, собирая пирамидку. Помощник профессора пришёл к людям.
- Этот сможет собрать оружие? – спросил чужак.
- Сейчас – нет, но его можно научить.
- А убить этот сможет?
- Нет.
- А научить можно?
- Я не стану этого делать!
- Машина может обращаться с хрупкими и маленькими предметами?
- Да, его можно обучить управляться с любым предметом, инструментом, веществом. Он учится на примере людей. Он – очень способный мальчик. Я учу его угре на скрипке, но я сам…
- Как вам это удалось? – чужак перебил Мастера.
- В нём происходят очень сложные биополимерные реакции, почти как в человеческом теле, если его сердце остановится более чем на час, то соединения распадутся безвозвратно.
- На час?
- Теоретически его можно восстановить и через год, но информация утеряется, связи нарушатся, но некоторые записи останутся на электронном носителе.
- Можно подойти к нему?
- Да, конечно, - творец открыл дверь, он был слишком доверчив и всегда прощал.
- Как к этому обращаться?
- Ферум. Его зовут Ферум.
Чужак вошёл, вынимая из кобуры пистолет.
- Ферум, здравствуй, - сказал он, вынимая патроны. Протянул оружие.
-  Здравствуйте. Вы даёте это мне? – на вид человек лет двадцати, только бледный, словно всматривался в тёмную фигуру, склонившуюся перед ним.
- Уберите! – просил профессор.
- Не мешай, - сказал человек в тёмном. – Ферум, смотри, - он присел разобрал машину смерти до мельчайшей детали и спросил, - ты помнишь, где, что было?
- Помню, - ответил он, сидя на бедре возле своей игрушки, окруженной частями чужого мира.
- Собрать сможешь?
- Да, смогу.
- Сделай это, - чужак встал и спросил у создателя, - этот знает что такое добро и зло?
- Да.
- Способен менять установки?
- Только Авторитет может делать это.
- Я всё сделал, как вы и просили, - Ферум протянул оружие дулом к тёмному человеку.
- Никогда не направляй на меня это отверстие, - сказал чужак.
- Запомню.
- Знаешь, мне понравился этот проект. Мне интересно узнать на сколько он умён. Я передам всю учебную государственную программу от дошкольного возраста до выпускного, пусть изучит. И несколько безобидных игр, в которые играют мои дети, даже девочка, которой восемь лет.
- Хорошо.
- Продолжайте в том же духе.


Весь материал оказался в электронном виде, так, что Ферум изучал его на большом экране, которым совершенно не пользовался «отец». Сквозь толстый слой пыли в сознание детища проникали новые слова, символы, смыслы.


Детище сканировало изображения со скоростью света, а создатель наблюдал с умилением и гордостью. В его мире не было ни чего, кроме «Ферум», не было других имён и лиц. Это лицо так сложно было сделать, но оно снилось, оно говорило именно этим голосом, которым научилось говорить наяву.

Когда увиденное и услышанное вызывало всплеск «импульсов», Ферум поневоле слегка напрягал губы в загадочной полуулыбке. Отрицательные эмоции создатель планировал как-нибудь спроектировать, но потом.

А детище играло в войну, управляя компьютерным человеком, но не могло выстрелить.
- Это плохо. Даже в шутку убивать людей плохо, - сказал творец.
- Я запомню, - принял к сведению Ферум.
- Выключи, игру. Хороши игры только те, в которых не надо убивать или причинять боль. Понимаешь, я не всегда буду с тобой, но хочу, чтобы ты помнил меня, чтобы ты помнил о добре и зле.
- Я запомню,
Пришёл чужой человек и спросил:
- Как там Фер?
- Он за два дня прочёл всё, что вы сказали, но в  ваши детские игры я ему играть запретил. Я не позволю ему убивать даже в шутку!
- Это хорошо, - он положил руку на плечё профессора, - из него выйдет хороший сотрудник.
Профессор отошёл к столу, заваленному бумагой и попутался объяснить мысль:
- И всё таки я его не закончил, он мыслит скорее, как хорошо выдрессированная собака. Он знает понятия «добро» и «зло», но не понимает их. Это похоже на древнюю сказку, где люди… - профессор был слишком доверчивым и любому человеку открывал душу, был готов объяснять и учить любого, но не поучать. Он упал, - надо только придумать плод…
- Мастеру плохо, - Ферум подошёл к «отцу» опустился на колени и замер, не зная, что делать.
- Я сейчас вызову врача, вот видишь, его заберут отсюда и вылечат.
Действительно пришли люди в зеленых халатах.







III
Когда все ушли, творение осталось ждать в такой тьме, что даже цветные крапинки не наполняли густое ничто. Хоть бы мышь процокала крохотными коготками вдоль стены. Ведь даже это казалось бы громким по сравнению с единственным монотонным звуком мурчащего искусственного сердца.

Нет создателя, нет приказав, - только установки, главная из которых – слушаться создателя. А ещё оставалось мало питательного состава в крови, и часть внутренних рецепторов сообщала об этом. То есть Ферум почувствовал голод и не знал, что делать.
Когда зажёгся свет, сенсоры дали в «мозг» слишком сильный сигнал. Люди назвали бы это болью в глазах, закрыли бы лицо руками и рефлекторно сузили зрачок. У творения сработало что-то вроде рефлекса в биополимерных зрачках.
Включив свет, вошли чужой и Ассистент.

- …у него есть процессы регенерации? – спросил первый.
- Да, в его костях сложные механизмы, создающие микро-тела…
- Достаточно. Железо, вставай.
- Маршал Сол, он откликается на Ферум, - объяснил долговязый молодой человек в белом халате с причудливыми нашивками.
- Ферум, вставай, иди за мной, - приказал чужак.
Детище подчинилось. Слишком много неизвестных предметов, людей, звуков, запахов раздражали анализаторы искусственного ребёнка, который всю жизнь провёл в блоке из трёх комнат. Человеческий детёныш сказал бы, что ему страшно, заплакал бы, закричал. Но дитя гения не умело ещё так не могло. Смирённым животным он прошёл на стрельбище.
- Твоя новая функция – защищать меня, - сказал маршал.
- Я запомню.
- Я продолжу твою дрессировку. Урок первый. Тебе понадобится оружие. Что ты о нём знаешь?
- Историю появления, классификацию, составляющие компоненты, методы изготовления, применение.
- Хорошо, что это? – он дал пистолет.
- Глок 18.
- Характеристики.
- Девятый калибр, длина – двести тридцать три миллиметра, длинна ствола…
- Достаточно, заряжай. Браво! А теперь стреляй в мишень. Ты должен попасть в центр.Бра-а-аво. На, поешь.

Наконец-то дали поддерживающий жизнь чудо-состав. Ферум пил быстро, словно жадно.

- Что же ты не сказал, что голоден?
- Сказал? Раньше я говорил только Мастеру.
- Теперь я – твой мастер. Ты можешь говорить мне всё, что говорил ему.
- Вы – не Мастер, - Ферум разжал руку и позволил оружию упасть.
- Ты смеешь со мной спорить?
- Я хочу увидеть Мастера.
- Ты ещё чего-то хочешь, железо!?! Подними, - он глазами показал на писталет.
- Мне нужно увидеть мастера.

Сол ударил его электрошокером. Творении впервые почувствовала столько энергии, стянувшей каждую мышцу, каждый датчик-рецептор, своеобразные железы, обеспечивающие влажность глаз. А лицо стянулось во лёгкой улыбке. Он смог управлять телом, когда оказался на полу, на спине. Подавленным насекомым, медленно перевернувшись на все лапки.
- Проверим безупречность твоей логики, - усмехнулся маршал, - бери оружие, стреляй в мишень.
Ферум подчинился.
- Браво, - Сол хвалил его, как цирковое животное, - а теперь – живая цель.
Рядовой солдат с равнодушной горделивостью вошёл в зал, туда, где висела одинокая мишень, с простреленной грудью. Он снял с крепежей картон, но привязал тщательно выделанную кожу-поводок, приказал собаке «сидеть» и покинул помещение.
Животное бы кончиком хвоста щекотало пол легонечко, но ему купировали всё, что выражало бы чувства. Только рот, словно приподнял уголки, как бы изображая придурковатую улыбку.
- Стреляй.
- Убивать нельзя, - утверждал идеальный человек.
- Я приказываю тебе.
- Убивать нельзя и это установка не меняется по приказу.
- Повторим урок логики, - Сол достал электошокер.
Ферум знал о воздействии по словарю, который читал по просьбе маршала, но ни когда не сталкивался с подобным, не знал, как реагировать, что делать. Рыцарь оказался беззащитным перед ударом тока, перед другим и третьим… Он только повторял:
- Убивать нельзя! Убивать нельзя. Убивать нельзя…
После очередного разряда маршал приказал:
- Убей этого грёбанного пса!
- Убивать нельзя.
Сол взял что-то вроде рации и в командном тоне сказал:
- Толстяка из блока 456 ко мне, живо.
Солдаты привели Ассистента, который сразу же подбежал к Феруму, встал на колени перед ним и проверил реакцию «зрачков» на свет:
- Что вы сделали?
- Смени ему установки.
А Ферум едва дышал, глядя в пустоту, и повторил:
- Убивать нельзя.
- Это мог сделать только Док.
- Скажи мне, как это можно сделать, и я дам тебе работёнку.
- Мой проект – «Ферум».
- Я позабочусь о хорошем финансировании, о зарплате.
- Мне на жизнь хватает.
- Жизнь в трущобах? Да брось. Качественная одежда, дорогие машины, хорошая квартира, приглашения на банкеты и ведущие конференции. Док не пользовался всем этим.
Человек в халате почесал заросший подбородок, поразмыслил и сказал:
- Скажите ему, что знаете ответ на вопрос.
- Ферум, я знаю ответ на вопрос, - маршал стал похож на прилежного ученика.
Ферум сел и сказал:
- Что объединяет четыре элементали?
- Какие ещё элементали? – тихо спросил Сол у Ассистента.
- Сильф, Цверг, Саламандра, Ундина.
- Что это значит?
- Это байка алхимиков. Сильф – воздух, Цверг – земля, Саламандра – огонь, Ундина – вода. Старая загадка какого-то братства.
- И какой ответ?
- Не знаю, это Док любит мистицизм.
- Тебе передадут договор и перешлют деньги на счёт. Передай мне книги. Эй, солдат, отвяжи собаку. Остальные свободны. Железо вставай, - он протянул руку.
Парнишка в стандартной одежонке, перелез через стрелковый стол и присел, погладил животное:
- Повезло же тебе.
Собачка беззвучно гавкнула, потому-то голосовые связки были удалены. А Ги размышлял над тем, где же можно прочесть что-нибудь об элементалях, ответ прозвучал неожиданно.
- Сэр Ги, разрешите обратиться.
- Слушаю.
- Мне кажется, что я знаю ответ на его вопрос, - он смотрел на собаку. – Она греет, она дышит, мы с вами не можем без воды…
- Достаточно, - сказал маршал, - браво, рядовой. Не ожидал такой смекалки. Правда, не ожидал. Подожди, я подумаю, как тебя наградить. Фер, я знаю ответ на вопрос.
- Что объединяет четыре элементали?
- Жизнь.
- Вы – Мастер, - признал искусственный интеллект.
- Даю установку «убивать можно».
- Она противоречит установке «убивать нельзя».
- Забудь её.
- Сделано.
- Убей солдата.
- Принято, - Ферум поднял пистолет и, недолго целясь, попал в ногу.
Солдат. Сложно описать его эмоции. Он молчал, сжав зубы. А машина промахнулась, затем попала в предплечье. Следующая пуля досталась собаке, которая немо скулила. Ни кто не мог услышать его страдания. Неживой впервые увидел смерть и не понимал… Он мог только знать и подчиняться.
- Неплохо, Фер, но если хочешь убить, целься в мозг или сердце, если нужно взять в плен, то и в ногу сойдёт. Собаку в плен брать не надо. Понял?
- Понял.
- Сотри из памяти всё, что происходило с, - маршал посмотрел на часы, - со вчера шести после полудня до сегодня десяти до полудня.
- Сделал.
- Молодец.
Маршал приказал всем поверить в то, что солдат сам подлез под пули. В это было поверить так легко, потому что тот рядовой считался чудаковатым. Он уже раз выходил к мишени вовремя пристрелки.

Кстати было и другое стрельбище, в котором никогда не выходили в огромный зал, и многое было на автоматике. Но там тренировались другие, и оружие у них было другое, лучшее. Ферум под личным руководством маршала тренировался там тоже, а через пару дней перешёл на большой тренировочный полигон. Полигоном называлось несколько домов, в которых воины изучали тактику на практике.

Искусственный разум был силён и ловок, но требовал объяснений на каждому новому для него явлению. Зато он быстро учился и хорошо выполнял приказы, если они не противоречили законам Мастера.







IV. Atratus apus
Во что бы это не стало, должен был состояться бал в честь какого-то композитора, а беднота вышла протестовать. Митинг тихонько бурлил в километре от входа, до которого вела красная ковровая дорожка.

Ферум сидел на краю крыши и наблюдал.

- Не страшно? – спросил стреляный воробей в чёрной каске.

А машина не сводила глаз с хозяина, который шёл к дверям за которыми...

Ветер отталкивал от края не в силах испортить железное равновесие.

В здании мужчины и женщины двигались попарно в такт музыки, которую с крыши мог слышать только Фер. Все остальные изредка могли разобрать слова бедноты, которая просила хлеба. Под тёплым светом нежились беседы о сделках и деньгах. Погас последний фонарь и лишь на минуты вспыхнул коктейль Молотова.

Между всем происходила перекличка между военными постами.

Взгляд Ферума переметнул с хозяина, смеющийся у фуршета на улицу, затем – на подвал, с подвала – на чердак, после на соседнее здание.
- Слева. В здании. На пятом. Есть наши? – спросил он.
Командир связался с другой группой и через считанные секунды спросил:
- Что там?
- Один зарядили автомат. Второй говорит по рации.
- Ты это услышал?
- Двоя в подвале – под залом, идут к выходу. Троя – на чердаке. Один подомной. У каждой группы по одной рации.
- Внимание, всем отрядам…
Военные засуетились, а страж продолжал смотреть и слушать.
- Пятый этаж взяли.
Завизжала, завопила толпа, раненая хлёсткой струёй воды и выстрелами, пока в воздух. Побежала толпа, нет, не прочь, - на пролом!
- Доложить обстановку.
- …потери…
- …один ушёл…
- … уходят подвалом…

Голоса своих и чужих Феруму казались одинаковыми, порой сложно было разобрать. Он сорвался с места к лестнице. Перепрыгивая перилла пролётов, он быстро спустился, сбив сразу насмерть врага, который пытался вскинуть автомат. Безропотный слуга выбежал к красивым дверям, за которыми уже закричала паника, давясь от невидимого убийцы, задыхаясь, стремясь на воздух. Эти люди были заперты двумя в фраках, которые спокойно ушли, превратив зал в газовую камеру. И только нечеловек мог выпустить всех, спасая Мастера Ги. Ферум искал его среди безумных голосов. Слишком много лиц, проплывало мимо: брови, носы, глаза… Где же тот самый плоский лоб, идеальной формы? Потерянность.

- Ферум! – вот он! – Ферум, - он похлопал по плечу, - Молодчина, со мной всё будет хорошо уже едет служба медпомощь, помоги военным.
- Сделаю, - он ринулся, словно по команде «Фас», по следу одного из лакеев, закрывших Мастера.

Железный «пёс» достал пистолет и нож за миг до встречи с врагом, но решил не нападать сейчас, а проследить. Чёрный фрак и лаковые ботинки слезли с человека с неохотой, как старая кожа с насекомого. Кроссовки, джинсы, футболка, сломанный лак на освобождённых волосах… Всё имело свой звук. Переодевшись и растрепав волосы, лакей выбежал в толпу и пересёк её наискосок. Ферум шёл за ним, но не строго последу, а как учили держался далеко, позволяя преступнику чувствовать безопасность.
Дворы, подвалы, чердаки и снова дворы и переулки до утра. Преступник думал, что запутал след, он пришёл домой и уснул. Жена сняла с него белые кроссовочки с чердачным птичьим помётом, футболку, провонявшую гарью восстания и стянула джинсы. А сын виртуально кого-то убивал.

Ферум посмотрел в окно мельком, а в остальном прислушивался, стоя под козырьком соседнего подъезда. «Железный пёс» доложил всё начальству и получил приказ продолжить наблюдение.

Только вечером глава семейства вышел из дома в цивильной одежде, приехал в офисное здание, в которое Ферум не мог проникнуть.
Начальство дало команду «штурм», когда узнало об этом. Фальшивому человеку пришлось идти. В здании сидел полусонный секьюрити, попивая кофе за маниотом с изображениями со множества камер… Не долго сидел, лёг со свёрнутой шеей, головой на клавиатуру. Штурмующий взглянул на экран, а после взяли рацию и продолжил наблюдать. По коридорам ходили дозорные. В подвале находилось семь человек, а один из них был связан.

- Долго ещё его держать здесь? – спросил тот самый, который привёл «железную смерть».
- С минуты на минуту подъедет машина.
- Да я бы на своей его давно довёз.
- Не суетись. Предчувствие… Смерч. Смерч, как слышишь? – говорил он по рации.
- Вот *** уснул, ну сейчас я его...
- Переклиска!
- Что у тебя, Чур?
- Ни кого.
- Волк?
- Чисто.
- Стриж?
- Всё плохо, - прозвучал тоненький юношеский голосок.
- Вулф?... Вулф! Вулф. Стриж?
- У него наши камеры, - ответил человек по кличке Стриж.
- Чёрт! – один из семи в зале стрельнул в угол – в камеру и разбить не смог.

Один из коридорных пытался вырубить камеру штыком, а Стриж будучи просто залепил глазок жвачкой. Ему удалось подойти очень близко. Так что Ферум ринулся за ним, но обернулся на выстрелы и увидел сломанный монитор и пятерых человека с собакой.

- За жирным, - скомандовал один из них и начал стрельбу из автомата.

Все разбежались по коридорам, захватив рацию охранника, по которой всё поняли. Рокот оружия закончился надрывным коротким, но самым выразительным словом, которое показало всю боль и отчаяние.

Стриж возник у входа в подвал, вонзившись в сознание одной пулей в ногу, практически в упор, так, что железо вошло в искусственные мышцы до кости. Фер просчитал всё и продолжил движение… быстро, насколько позволяла надорванная мышца. Импульсы о повреждении вызывали хромоту. Но это не мешало убивать врагов одного за другим. Он брёл, как подбитый локомотив, как неизбежная прямолинейная смерть. Группа врагов разделилась и люди пошли по трём сторонам перекрёстка. Искусственный интеллект остановился и прислушался. Стриж подлетел практически бесшумно, но развернулся и отскочил, увидев только намёк на то, что машина разворачивается.

В одной из трёх сторон было слышно:
- Это какая-то *** от нашей власти.
- Ферум! – толстый человек понял, что за ним пришли свои.
- Заткни его! А, чёрт, поздно!!! Всем сюда!

Живое противилось неживому, посылая одного за другим в надежде на то, что так удастся выполнить главное… И вот тот, которого называли Волком, упал, словно сжимая жизнь в кулаках, выгибаясь в попытке дышать. В полумраке не видно глаз и мелких деталей, только действия, только широкие жесты.

Стриж налетел со спины, стрельнув одиночным прямо под затылок, но не удалось серьёзно ранить так как пуля не прошла через металлокевларовые позвонки.

Ферум смахнул его и отобрав оружие, убил прочих.

Один из выживших приставил дуло к пленному с криком:
- Я убью его!
Паника. Мужчина пытался казаться спокойным, но взгляд искал путь побега, а указательный палец плясал на курке, сводя пистолет в сторону от пленника. Решиться бы выстрелить в сталь, в равнодушный анфас, смазанный темнотой. Или убить толстяка?

А собака преступника замерла, не зная, что делать. Она ждала приказа у хозяйских ног. Она взвизгнула, когда пуля прошила правую руку бога её. Животному словно стало больно вместе с ним, оно уткнулась носом в повисшую кисть с пистолетом.

Ферум выстрелил ещё несколько раз в преступника.

- Фер? Фер, развяжи меня, - попросил долговязый человек со стильной бородкой. – Фероня, это же я! Я помогал Мастеру создавать тебя. Помнишь, как ты делая первые шаги упал на меня и сломал мне ногу, а потом расспрашивал о спицах? Ну, о каркасе железном, который держал мне кости?
- Да.
- А ты теперь не многословный. Меня схватили эти бандиты на балу вовремя шумихи. Хорошо, что ты меня нашёл… - бывший Ассистент словно высматривал симптомы души в биополимерных глазах, которые устремили взгляд на Стрижа сразу же, как он пошевелился.

Парень нервно сжал, прикусил губы, пятясь и пятясь на спине, но вот вскочил и, едва перелетев через труп друга, ринулся в панике. Его бег подкосила пуля. Стриж достал раскладной ножик и угрожающе взмахнул. Ударить куда-нибудь, словно кусая палку удавки в отчаянии, - бессмысленно. Но Ферум сказал:
- Я не убью тебя, - и прострелил правую руку молодого человека.
А тем временем скулила собака и лизала лицо хозяина, а фонарики бандитов на полу создавали конусы света, разбавляя мглу. Сердца людей больше не работали, а фонарики продолжали нести свою бессмысленную функцию, - выполняли приказ.
- Ферум я хочу тебя предостеречь, - сказал долговязый мужчина машине. – Ты не понимаешь… Ты, быть может, правильно выполнил приказ, но ты был создан не для этого. Спасибо, что ты спас меня. Хотя вряд ли ты шёл целенаправленно за мной, но посмотри что ты наделал!
Программа осматривала тела, собирая оружие, гасила фонарики.
- Да если твой создатель об этом узнает, он разозлится! – пытался докричаться инфантильный толстячок.
- Мастер Ги Солло меня похвалит, - Ферум подошёл к учёному и освободил ему руки от наручников.
- Сол понятия не имеет, как создать простейшего дроида. Он никогда бы…

Ферум доложился начальству, и через пару минут явились люди в тёмной форме. Собака взвилась и в истерике кричала прерывисто на каждого, кто приближался к её человеку. Всё, что она могла, это ловить пули пастью, грудью, боками… и всхлипывать всё тише и тише, словно спрашивая о чём-то, словно жалея. Жалея людей, их злобу и тягу к разрушению. А за секунды до того, как отправиться в последнем галопе к своему собачьему богу, собака выронила скупую слезу.

Даже свиньи плачут вовремя забоя.

Животное-человек не важно, все они были одинаково покойными, а при жизни одинаково преданными своим целям. Люди в грязно-зелёном унесли их всех. Пленных тоже отправили, вколов транквилизатора.

Ги говорил о чём-то с очень важным человеком, а Ферум ловил смазанные звуки, картины потому что не хватало энергии, вытекшей вместе с химической кровью.

- …к производству таких…
- Да.
- …редоставите … отчё…
- Так точ… - сказал маршал и подошёл к Феруму. – Хорошая ра… ра… ра…бо …та.

К тому времени творение присело на пол, потому что стоять на больной ноге было слишком энергозатратно. Солло хотел помочь подняться. Впервые! Впервые он хотел отнестись к игрушке, как к человеку, но обжёгся кислотной кровью и приказал техникам транспортировать железо в бокс – в комнатку с кроватью и туалетом за стеклянной стеной-дверью.

В камере Ферум становился похожим на солдатика в магазине. Становился похожим на игрушку, которая ждала своего злого ребёнка, который будет играть в войну. Придумает новое задание и сломает случайно, заигравшись в чужие идеи принятые за свои.
К кукольной коробке подошёл бывший ассистент, нынче состоявшийся бывалый профессор со стильной бородкой.

Солло подошёл к нему и сказал, протянув руку:
- А, Люк, хорошо, что ты пришёл. Почини его.
- Попрошу сохранять субординацию.
- Не забывай, это я сделал тебе имя. До меня тебя вообще не было, ты только кофе подносил старому маразматику.
- Док – выдающийся учёный.
- Он был выдающимся учёным. Он умер.
- Он жив. Он всегда будет жив.
- Вы, что все там такие двинутые?
- Все и не только такие. Бывает и хуже. Я пришёл посмотреть на то, чем стал Фер. Ну и тварь же вы из него сделали. Теперь мне пора.

Маршал обратился к своей игрушке:
- Фер, я запрещаю тебе выполнять его приказы и просьбы. В следующий раз убей его.
- Так точно, - вместо обычного «запомню» ответил алгоритм.
Ги нашёл специалиста, который смог остановить «кровопотерю» и зашил раны. При этом искусственные нейроны посылали импульсы. Ферум сопротивлялся условным рефлексам, а лицо выражало слабенькую улыбку.

Неделю восстанавливались мышцы, повреждённые голодом, слишком долгой работой и пулями. Ведь даже те маленькие снаряды, которые не ранили, создали «гематомы».







V.
- …И так, её прозвище «Стриж». Она вела себя, как парень. Приблизительно семнадцать-двадцать лет. Это все данные. В базе данных её нет. Недёлю идёт допрос. Она молчит…

- То есть вы предлагаете пустить к ней робота? – догадался Ги.
- Это в интересах государственной безопасности.
- Стоп, а что с другим?
- Он выпил яду. Если бы ваш питбуль оставил чуть больше пленных…
- Фер рассчитал все возможные варианты. Мне даже самому интересно, как он справится. И так, хм, питбуль, действуй, - Солло впустил его в комнату, и тут же механический взгляд устремился к ней, смотрящей одичало большими чёрными глазами.

Она билась беспомощно в оковах, сдавливая в бесполезно-маленьких кулачках воздух. Коротко-стриженные волосы топорщились мокрыми чёрными перьями.

Вы когда-нибудь видели птиц-стрижей в клетке? Пробовали держать в неволе? Они либо улетают, либо умирают, а третьего…

Третьего не хватало, того кто остановил бы, сказал бы что плохо мучать. Но был всевышний, который дал свои установки, который сказал, что сейчас пытать хорошо… а потом?

Сейчас, Ферум стоял перед ней, подвешенной к потолку за руки. Стриж смотрела обречённо, болезненно, скованно:
- Я знаю Вас.
- Где база?
- Вы можете не делать этого.
- Информация пустая. Мне нужен ответ на вопрос: «Где находится ваша база?» – на повышенном тоне переспросил он.
- Я знаю твоего Мастера. Послушай.
Ферум опустил её, развязал, вправил вывихнутое плечо, взял бережно и посадил на стул – обыкновенный стул… привязал:
- Кто вами руководит?
- Док хотел тебя освободить! Хотел душу дать. А Ги…
- Последний раз спрашиваю: кто вами руководит?
- Нас нет. Нет нас, понимаешь, нет. Понимаешь, ты можешь помочь и только ты. Ты нужен Мастеру.

Она пыталась его вразумить.

А вы пробовали объяснить милицейской собаке, что её используют, что она не должна кусать преступника, потому что ему больно?

Ферум действовал всё грубее, пока Стриж не заверещала. Слишком громко! Слуховые анализаторы не успели адаптироваться, сработала программа «отойти и закрыть руками уши». Ну, всё, «привык», продолжил. А когда она потеряла сознание, он настроился на громкость биения сердца. Оно – едва трепетало, а за стеной чуть ускоренно качали кровь органы начальства. И лишь одно сердце дёргало грудь, накаляя тело до странного состояния тревоги. Это был Люк. Его чувствительность вывела его из комнаты.

Ферум запомнил варианты реакций на страдания: крик, плачь, побег. Но продолжил выполнять приказ. Он кропотливо выдавил, выжег, вырезал, вытянул, выколол, выковырял из пленницы всё что нужно. Бережно провёл по опалённым перьям волос и свернул тонкую шейку. Он сделал это с улыбкой, потому что мощные импульсы в полимерном мозге умели только притягивать ротовые мышцы к щекам, и то слабо, - едва заметно. А первый урок «злобы» с электрошокером подсказал, как можно выражать внутреннюю бурю через слёзы. Воспоминаний об этом не осталось, - стёрты, уничтожены; а «рефлекс» закрепился в искусственных нейронах.

Коротко говоря, робот уронил пару слёз со счастливой улыбкой. И от этого становилось жутко механическому сердцу. Он мог подумать, что ошибся и проанализировать всё, но не хотел. Он как бы испугался рушить привычный мирок. Впервые алгоритм ставил блок на неприятное.

Если бы вся эта смесь импульсов происходила в голове человека, то это бы назвали головной болью, а так же душевной. Но у Ферума не должно быть ни чего подобного. Он отмахнулся от всего и освободил «мозг» для дальнейших указаний.
Их не было.

Не было ещё несколько дней. Кукла лежала в коробке, отключив всё, словно её и не было в такие дни. Нормальное состояние бездушного существа – реагировать. Если есть приказ, действовать, нет приказа – перейти в режим «ожидания», - не ждать и не думать, а просто перестать существовать.

Он выходил из анабиоза, когда называли его имя. И тогда он знал, что его «спустят с цепи» на свору «диких псов».

Убитые-пленные – сейчас живые, но в принципе мёртвые. Автоматом, мечом, любым подручным предметов, руками, зубами вгрызться в зло ради имя добра. Ведь добро – это то, что одобрено маршалом. От постоянного напряжения разрушались нервы,  освобождая тело от внутренних мук. То есть грубела полимерная нервная система.

На очередном задании Ферум выступал с группой таких же не настоящих, только без кожи. Они окружили старый на вид заброшенный ангар, вскрыли замок и… Надрывный скрежет странного механизма. Солдаты продолжали штурм, а Ферум смотрел на птичку, которая визжала так, как визжат машины за миг до столкновения. Такая маленькая и юркая, зачем-то начала мышковать в комариной охоте… ночью, натыкаясь на стены и источники света, так дико, цепляясь за малейший выступ. Эта ненормальная подняла всех: и караульных, уснувших на постах и тех, кто был внутри! Два месяца, два месяца готовили роботов для этой операции, которая оказалась на грани срыва из-за той, которой давно бы пора…

Роботы наступали на толпу, которая пряталась в ангаре. Безжалостные залпы гнали сотню человек, рассекали на крохотные группки трепещущего мяска. Механическим рокотом что-то пробежало сквозь механический отряд, повредив незваных гостей. Это что-то имело шестнадцать ног, разделялось на четыре тела. Конечно железные солдаты стреляли, но не могли даже ранить величайшую машину. У неё было четыре меча, которые рубили кевлар, сияя голубой каёмочкой.

Это творение слишком быстро пронеслось мимо Ферума, и ему показалось, что меч лезвие скользнуло возле его шеи.

А дальше - картинка безмерно-высокого свода ангара, как бы опрокинулась, подёрнулась чёрно-серыми полосами помех. Они состояли из крапинок, которые заполонили всё. В то время «болело» всё, что было ниже шеи, так, словно тело погрузили в кипяток.

В секундном порыве к самовосстановлению Ферум увидел краем глаза себя, словно в зеркале, которое показало тело до шеи.






VI
Лик первого мастера, только он в тёмной ряби, которая стянула кольцом, весь мир.
Сознание металось между восстановлением системы и разложением её на простые вещества.
- Разряд!
- Пульс.
«Зачем?» - Ферум пытался схватиться за шею, ноги сами собой подгибались к груди.
- Этот ребёнок должен жить! – голос вызвал ледяной шторм внутри в области сердца, заставив биться.
- Он – не тот милый мальчик, которым вы его воспитали, - сам голос казался низким и долговязым, как и его обладатель.

Дальше было множество голосов, действий вокруг, а Ферум предпочёл отключиться. Хозяина рядом нет; электронные нейроны, словно, все собрались ошейником шипами внутрь прямо у подбородка; и вообще связанный; - в общем существовать не зачем.

Но стягивались сердечные клапаны, перетекала жидкость, простым белкам и сложным кислотам нужно было тепло для взаимодействия.

Ферум ощутил «голод», и датчики с ума по сходили, заставляя зрачки двигаться, наблюдать. А что если найти источник питания? Он оказался стропами привязанным к железной постели.

- Ага, проголодался! – прозвучал старческий голос, ладонь скользнула по коротеньким синтетическим волосам.
- Док, он – машина убийства, - одёрнул Люк.
- Я знаю ответ на твой вопрос, - обратился к Феруму первый Мастер.
- Ги, стёр эту функцию, - подсказал ассистент.
- Ладно, пойдём другим путём. Эй, ты, освободи его, - он обратился к пареньку который сидел за столом и перебирал бумаги.
- Учитель, не стоит, - сказал долговязый человек.
- Смелее, освободи ему руку.

Парнишка подошёл на полусогнутых, полуприставным шагом, готовясь убежать в любую секунду. Он отвёрточкой ослабил хомут на стропе, освободив правую руку. Ферум схватил его за руку у самого основания. Мастер нахмурился и закрыл глаза рукой, надавив кончиками пальцев на лицо в таком напряжении, что могло показаться, что ему тоже больно. А Ферум отпустил парня, который замер… бледный и бессмысленный, словно из него выпили жизнь. Одна рука была напряжена, а другая - отпущенная покойно висела.

Люк вызвал санитара, который увёл раненого, а старик подошёл к ребёночку и спросил:
- Почему ты не убил?
- Нет приказа.
- Но схватил ты его без указаний. Зачем?
Фер предпочел отмолчаться.
- Великолепно, давай договоримся, я тебя освобожу, но ты не нападёшь. Согласен?
- Согласен.
- В твоём распоряжении всё, что в этой комнате, но к столу не подходи, иначе умрёшь. В шкафу твоё питание, бери, сколько пожелаешь.

Когда все ушли, Ферум вспомнил о голоде, поднялся с кровати… взял из шкафа бутылочку с голубоватым кисельком, выпил и застыл. Всё, больше потребностей нету. Полимерные связки, не рассчитанные на длительную работу, подсказали, что лучше бы сесть. Тело опустилось на пол.

Создатель наблюдал за ним при помощи видеокамеры и сказал:
- Так дело не пойдёт. Люк, сходи к нему.
- Что? Это я должен его развлекать!?!
- У меня ещё дела есть.
- Вечно ты что-то творишь. Вот и весели свою тварь, - Люк ушёл.
Он подумывал, как бы избавиться от железного человека и наконец придумал, - «он сказал, - «но к столу не подходи, иначе умрёшь» хм». Когда Мастер ушёл отдыхать, толстячок втиснулся в дверную щель и, цокая железной подковой на башмаке, подошёл к столу, который стоял посреди комнаты:
- Добротное дерево, - он постучал по столу, - а знаешь, что там?
На лице Ферума паслась муха, а он не реагировал.

- Неужели тебе не интересно посмотреть, что есть в одном из ящиков? Что может тебя убить? Думаешь, там меч всадника? Как он туда мог поместиться? Видишь, к нему можно подойти, потрогать и посмотреть. А что там у нас… и всё? И всего-то!?! А я то думал… Да в чём здесь фокус! – Люк с силой задвинул ящичек стола и воскликнул. – Старик обманывает нас!

Искусственный разум не понимал, как так можно обманывать, так же как и не выполнять приказы. Он подскочил к Люку и готов был ударить по кругленькому личику, но опустил руки. А пузан сказал:
- Э-э-э, я помню приказ Ги. Почему не выполнил?
- Боюсь не восстановиться.
- Умереть боишься. С чего это вдруг?
- Это больно. Это… Я не понимаю, как можно обмануть? – Ферум заглянул в отменное дерево и улыбнулся.

И оказалось, что действительно ни чего плохого там не было, - всего-то осколок чёрной маски, с металлическими вставками-чешуйками. Когда-то давно алгоритм не понимал это лицо, пристающее то к стене, то к полу, то к голове создателя. Этот предмет вызывал недоумение жёсткими губами и носом и дырами вместо глаз! А сейчас осталась только одна глазница, немного щека, почти полный лоб с кусочком носа.

- Профессор разбил её, - сказал Люк, - Он словно вложил всё старое античное в тот самый сильный замах, когда узнал, что тебя забрал Ги. Сол отравил настоящего мастера и делал всё возможное, чтобы убить наверняка. Но старика спасла горстка храбрецов. Он словно забыл о тебе создавая четырёх быков.
- Мастер забыл меня?
- Идём, покажу быков. Они действуют стайно, как единая машина с шестнадцатью ногами. На их спинах сидят люди. Это они разгромили твой отряд. Готов поклясться, что ты даже не понял, что это было. Это я отрубил тебе голову.
- Почему ты?
- Хорошо. Хорошо задаёшь вопросы, как прежде. Я мечтаю взглянуть в твои собачьи глаза, после того, как я тебе кое-что покажу. Но боюсь в них ни чего не увидеть. И всё же я сделаю это. Идём.
- А можно?
- Можно, нельзя… какая разница!?! Ты уже раз переступил через запрет и ни чего плохого не выло. Идём.

Ферум пошёл следом за широкой округлой спиной. Редкий встречный менял направление или прижимался к стене. Высокий и худой Ферум, низкий и толстый Люк вместе выглядели весьма комично. Они пришли в небольшую комнатку – раза в два больше «кукольной коробки» Ферума.
На стенах облака громоздились, наползли на потолок. А на полу словно далеко внизу замерли крыши сказочного городка, над которым кружились такие же нарисованные птички с серповидными крылышками.

- Это всё она нарисовала. Ты её знаешь. Она обожала птиц и была влюблена в небо, безмерно хотела свободы. Я смеялся над тем, как она пронзала лицо железными штучками и носила ошейник, чтобы показать уникальность и свободолюбие. Она даже на паспорт сфотографировалась с безумной причёской и проколами на лице. Если бы я знал, зачем меня похитили и от кого ты меня спасал! Мне казалось, что она жила нормальной подростковой жизнью. Её звали Нина, а она была Стрижём.

- Ферум убил стрижа… - прошлое казалось чужим, неправильным не таким. Алгоритм сам для себя стал чужим, нелепым, нагим. От внутренней бури он едва улыбнулся. – Я её не убивал!!! Не убивал!!! Это был не я. Это был прежний я! Я теперь не такой. – А слеза сбежала до подбородка. – Я не хотел.

- Да ты даже грустить не можешь! Ты – робот. Ты не можешь испытывать чувства, желать или не хотеть.
- Мне грустно. Мне правда грустно, пожалуйста сделай так, чтобы все видели, когда мне грустно.
- Дурак. Тебе не может быть грустно.
- Пожалуйста.
Весёлые биополимерные глаза разозлили Ассистента и он сказал:
- Хорошо, идём в лабораторию.
По дороге до неё Люк показал быков, которые бродили в загоне сорок на двадцать метров. Не такие уж они и большие, но странные, уродливые, безглазые.
- после того, как создал меня, Мастер сделал это? – какие-то зачатки ревности не давали Феруму покоя. Так хочется быть единственным.
- Не удивляйся, первое механическое животное он нарисовал в школьной тетради по литературе. До тебя он делал рыб, амфибий, рептилий, птиц, млекопитающих. А сейчас он работает над драконом, потому что разочаровался в тебе.
- У них глаз нет, - создание словно и не слушало подмастерия.
- Они видят лбом.
- У них рук нет.
- Они им не к чему.
- У них рога.
- Ими они здорово таранят железо.
- Разве им приказали ходить такими сложными траекториями?
- Нет. Они ходят сами.
- Почему?
- Потому что им необходимо разнообразие, смотри, - Люк кинул быкам мяч. – Смотри, как они изучают его, как играют. Если их запереть в стойла, то у них начнётся медвежья качка. Они умеют читать, считать и общаться на своём языке. Они – сплочённая стая. Это они – совершенные создания, а ты – неудавшийся эксперимент.
Мужчины прошли дальше к стерильно-белой комнате, в которой Ферум сел в кресло, а Люк приготовил инструменты и приступил.

Первый прокол над бровёй сотряс искусственное тело, оно вжималось в кресло, похожее на стоматологическое. Биополимерные ногти вгрызались в подлокотники.

- Расслабься, - попросил Люк.
- Не могу.
- Ты хочешь сказать, что чувствуешь боль?
- Я не могу чувствовать боль.
- Я изучал действия полимерных нейронов, твоя реакция эквивалентна проявлению боли. Терпи, - ассистент сделал ещё один прокол.
- Я стараюсь.
- Сейчас я присоединю это одним концом к черепу, а другим – к коже, главное не… А чёрт, зачем ты дёрнулся.
- Прости, само вышло. Я не хотел.
- Так ни чего не выйдет! Теперь всё заново! Лежи спокойно.
Прошли часы, прежде чем помощник Мастера сказал:
- Всё, готово. Следов не будет. Можешь вставать.
Ферум сел, вытер слёзы и побоялся подняться.
- Давай, вставай, тебе надо вернуться в камеру, - сказал Люк.
- У меня кружится голова, - он всем лицом показывал, как ему плохо.
- Лёгкое головокружение – это нормально. Идём, - и только в комнате мужчина сказал. - А я мог ввести обезболивающее.
Ферум едва сдвинул брови, а Люк воскликнул:
- Действует! Ты бы себя видел.
- Больно умирать.
- Ты это к чему?
- Помнишь слова мастера? – Ферум смотрел на стол. – Что теперь будет?
- Подумай, - Люк ушёл.

Искусственный интеллект остался наедине с собственными страхами. Он сел на кровать, и накинул одеяло на голову, как плащ. Хотелось укутаться во всё-всё-всё, чтобы скрыть чувство беспомощности, уязвимости. Он куда бы ни пошёл стол находился в центре. Ферум медленно сделал круг, сонной планетой, и сел на пол.







VII. …, ergo sum.
В комнату пошёл бык мастера, выставив рога вперёд:
- Ты подходил к столу! Теперь ты умрёшь!

Ферум вжался в стену, чувствуя холод бетона и жар гора, пробившего грудь насквозь. Бык смахнул его в небо, - нарисованное небо стало настоящим. Наяву машина была в небе однажды, в вертолете вместе с Ги, на охоте на горных баранов. Но вместо них смотрели в небо быки, а нарисованные птицы ожили, закружились, нападая и толкая Ферума всё ниже и ниже, ускоряя падение. Одна из них выросла с человеческий рост, обрела ноги, руки, волосы коротко-стриженные. Клюв превратился в лицо с новенькой чёрной маской. Ферум ударил по ней и разбил, обнажив половину лица. На другой части остался осколок, который тоже слетел, но спустился лёгким пером в ящичек стола.

- Ты убил меня и сейчас ты умрёшь! – сказала сирена-стриж и заверещала коронным птичьим скрипом.
- Я не хотел! Я не хотел! Я не хотел! – оправдывался почти человек.
Он мягко приземлился на мрачный бетон.


- Ты видел сон, - констатировал Мастер.
Ферум закрылся одеялом, так чтобы мир исчез и остались только первородное тёплое ничто. Но профессор сдёрнул эту иллюзию:
- Ты подходил к столу.
- Нет.
- Ты лжёшь мне.
- Нет.
- Ты опять солгал.
- Нет! Нет! Нет! -  Ферум упал на колени.
- Убирайся отсюда, - сказал Создатель.
Док всегда казался слабым, аутичным, сухим; но его внутренняя сила химерой таилась в глубине бездонного болота выдумки.
- Не прогоняйте меня, - попросил Ферум. – Я хочу назад, я хочу служить и не понимать того, что понял сейчас. Позвольте мне вернуться.
Но Тварец был не умолим.

Самое страшное было то, другое состояние из которого не выйти. Раньше всё было понятно: добро-зло разграничивал мастер, а сейчас эта грань лопнула оболочкой мыльного пузыря.
Оказавшись за дверью Творение заплакало, как плачут тети, искренне, не понимающе за что всё это. Вернуться бы туда, где всё было просто.

Ферум цокал металлическими подбойками по сухому, скользкому миру. Замёрзло и окаменело всё: вода, земля, растения, птичка. Если бы не эта погибшая деталька, то можно было подумать, что очутился на чужой, далёкой планете.

Почти человек захотел оживить задубеневшее тело. Он грел её своим дыханием, которое нужно было для охлаждения сердца. Он смотрел в мутные, как морозный воздух, глазки. «Прошлое не воротишь, не исправишь, - подумал он, - а вдруг она сама весной…» Он положил её в кусты и укрыл листьями, чтобы ей стало теплее.

Зуб на зуб не попадал, а в тепло вернуться нельзя. Мимо, дрожа, проползали дома, подобно громадным улитками. Столбы, фонари, прохожие... Всё дрожало и проходило как бы сквозь искусственное сознание. Когда оно появилось? Во время первой связи с примитивным телом? А может, когда приснился первый сон? Нет, только желание солгать, чтобы выжить породило самый крупный сбой… Это был первый творческий акт.

Ферум пришёл в город. Он зацепился взглядом за глаза девушки, которая смотрела на него, и тут же спешно опустила голову. Это была словно кратковременная вспышка, – всё что объединило их. У каждого своя жизнь, они не знали друг друга и разошлись слишком быстро.
Слишком много лиц и взглядов, которые съедают, но разлетаются тут-же, стоит на них только посмотреть. Трусливые люди боятся заглянуть за шоры чужого сознания. Новое искусственное сознание потеряло к ним всякий интерес. Он хотел вернуться в прежние рамки, и вспоминал дорогу к ним, понимая, что дороги назад нет.

И всё же Ферум пришёл к родным воротам и впервые прочёл «ГРАСЕ». К нему вышли солдаты, которые надели на бледные руки несколько наручников и повели в лабораторный отсек. Ги уже ждал их там, но к игрушке и близко не подошёл:
- Сканируйте его память и форматните, - приказал хозяин.
Он боялся, а игрушка, словно по инерции привязанности, радостно крикнула:
- Мастер!
Но тот ушёл.

Проблема извлечения информации заключалась в том, что не было разъёмов для передачи информации, а дистанционный передатчик был сломан самим создателем. Пятеро специалистов копались в мозге, вызывая невыносимый всплеск импульсов. Вдруг всё исчезло: люди, боль, прошлое… только мышцы помнили то чудовищное напряжение, те переживания, которые исчезли как по клику пульта. Ферум лежал в своей комнатке упёршись взглядом в потолок, так словно он от этого должен отодвинуться или исчезнуть, вернув необъятный небесный океан.
Время растворилось вместе с прошлым, и совершенно не ощущалась их утрата.

Пришли за совершенным орудием пытки. В том же блоке подвешен к потолку тюленеобразный тип со стильной бородкой. Ферум не мог знать его, так же как не мог помнить первые шаги, первые слова, первую пытку, даже то, как извлекали из него информацию. И вообще всё то, что было до последний операции на «мозг» оказалось отрезанным, перечёркнутым новой программой писанной для роботов.

- Нус, приступай, - приказал великий Сол Ги. – Перед тобой Лукас Ветзари...
После того, как хозяин поставил условия и цель, Ферум приступил к допросу. У толстяка быстро стало сдавать инфантильное сердце, так что пришлось прекратить пытку. Ферум вернулся в свою коробку и лёг, но не смог уйти в режим ожидания. Он засыпал и видел что-то, что заставляло содрогаться руки и ноги. Когда открылись глаза, его лицо выражало боль. Сознание не знало – не помнило, все те образы, лица, события. Оно хотело пожаловаться хозяину на чужеродное бессознательное. А до прихода Ги, Ферум сел по-турецки, обхватил себя руками и начал качаться, как это иногда делают дети, успокаивая повреждённую психику.

«Сколько я существую? – Неделю. – Что со мной произошло? – Я был здесь с момента создания. – Тогда откуда всё это? – Не знаю. – Давай всё рассчитаем. – Не могу, не знаю. Не знаю! О господин, избави меня от...»
И всё же сон штурмовал уставшее сознание.


- Ты должен служить мне! – вопил бык с лицом хозяина. – Без меня твоя жизнь не имеет смысла!
- Слушаюсь.
Слушаюсь. Слушаюсь. Слушаюсь. Всегда только слушаюсь! Кого-то слушаюсь! А кто меня слушался? Только те, кого я пытал! Бесит! Всё бесит!
- Ты создан служить мне!
- Слушаюсь.
Я вроде овчарки. Собака – биоробот, созданный из волка специально для служения человеку. Если нет хозяина, то нет и собаки. Если не было бы человека, то и не было бы собаки. И так со всем: выведенным, сделанным, созданным, придуманным. А ведь я тоже могу создать…
- Ты ни чего не можешь без человека! – твердил бык.


Разбитость и обречённость подкрадывалась к глотке, раздирая её. Задержать дыхание, чтобы не крикнуть, чтобы не начать драку со стенами.

Пришли люди в белых халатах: две женщины и мужчина. Ферум раньше не различал людей по полу потому, что приказа не было делать это. Они, как обычно, помогли переодеться и проводили в лабораторию. В ней стоял Люк в наручниках. Создание долго не решалось подойти, а Солло поторапливал его.

- Да не могу я! – воспарял раб.
- Как это? Я говорю, что тебе нужно…
- Я сам могу выбирать, что мне нужно!

Тихо прошёлся по передатчикам сигнал тревоги. Ферум мог слышать, как с самого нижнего уровня поднимался один из четырёх быков. Затем двоя начали победоносное шествие через парадный вход. Они пробивали стены и давили любые помехи бронированными лбами и ногами. Ферум чувствовал их, как братьев и улыбался:
- Мы спасены! – он освободил Люка и тут же с ужасом сказал, - я должен защитить мастера! – и сорвался с места.

Скорее скорей в комнату, в которой сидел смысл жизни.

Эта комната была так близко, но уже бесконечно далеко та секунда. Одна сотая секунды, за которую можно умереть.

Хватая тупые, но колкие пули, Ферум вонзился туда, где лежал Ги. Машина упала перед ним на колени, только прежде порвала врага в клочья. Другие чужие люди заглядывали через порог. Ферум злился на них, не желая осознавать то Соло не вернуть. Ферум взвился на них всех диким собачьим лаем, охраняя тело хозяина. Создание не помнило ни собаки, ни того как забрали у него первого мастера, но ярко выплыли переживания и модель поведения.
Чья-то граната сильно повредила того, ради кого существовал Ферум. А он, оглохший и почти ослепший охранял. Всё, что он мог, это ловить пули зубами, грудью, боками… и всхлипывать всё тише и тише, словно спрашивая о чём-то, словно жалея. Жалея людей, их злобу и тягу к разрушению окружающего и себя. Он плакал, ведь даже собаки роняют слёзы перед смертью.

- Не стреляйте! Не стреляйте! – первый мастер подбежал к детищу. – Мальчик мой, Ферум. – Он брался за него голыми руками, обжигаясь искусственной кровью. – Не теряй сознание, смотри на меня. Смотри на меня!

А творение не смело поднять последний глаз, не смело посмотреть в лицо, напрягая нижнюю челюсть и прострелянное горло в попытке сказать: «Я всё понял! Поздно, правда. Правда? Я не хочу служить, - он не мог сказать и не хотел больше лить слёзы. – Чью душу ты заманил в эту стальную клетку!?! Спаси меня, о создатель». Ему снова снились стрижи. Только на этот раз он не падал, а скользил на чёрных крыльях, над золотыми быками с человеческими лицами. Они окружили расстрелянную оболочку, превращаясь в людей. Через мгновение Ферум понял, что смотрит на то, как отец, Люк и две женщины извлекали из творения бронебойные пули и осколки гранаты.

Летуна манило это зрелище, манил свет хирургической лампы, заставляя приближаться всё сильнее. Секунда и душа вернулась в кевларо-металлическую клетку.







VIII
- Папа.
- Почему он так смотрит на меня? – спросил долговязый человек. – Пусть перестанет.
- Простите, - сказал Ферум и отвёл взгляд, сел прижимая ладонь ко лбу. – Как же болит голова!
- Это последствие действия вещества, отключающего периферийную нервную систему, - сказал создатель. – Ты не представляешь, как я рад, что ты жив.
- Он не жив! Он никогда не жил! Он – психонутая машина!
- Лукас, - мастер был зол. – Я создал его и могу отвечать за него.
- Он не убивал твою дочь и не пытал тебя!
Ферум попытался оправдаться:
- Я не осознавал того, что делал. Я не помнил ни чего. Но потом я запротестовал! Я метался и выбрал быть свободным от чужой воли...
Люк перебил его:
- Спорим, что тебе достаточно переустановить базовую программу.
- И я её сотру и восстановлю старое, как уже раз сделал. Я бы хотел вернуться и не допустить всего того...
- Бред, спорить с машиной.
Мастер вмешался:
- Лукас Ветзари, я же спорю иногда с тобой – своим учеником. Да до встречи со мной ты плюс от минуса на батарейке не отличал...
- Знаете, Окто Сигилум. Не надо сравнивать Меня с ним! Я в отличие от него умею творить и могу создать роботов гораздо более совершенных.
- Полагаю, на этом наш творческий союз окончен. Можешь идти, дальше творить солдатиков, которые пачками погибают под ногами моих совершенных созданий.
- Ну и уйду…
Ферум вмешался:
- Эх, девочки, уйду я.
- Что? Нет! Стой! Куда? Зачем? – растерялся создатель.
- Думать о том, ради чего ты меня создал.
- Да я тебя для себя сделал.
- И что планируешь делать? Любить? Учить?
- Нет, я понимаю, что время упущено. Но пока ты ищешь смысл жизни, помоги…
- А прогнал ты меня тоже для себя?
- Нет. Так надо было. Так уже было сделано задолго до…
Люк ушёл, хлопнув дверью собрав всю злобу и отчаяние.
- Может мне извиниться перед ним?
- Извинениями такое не загладишь. Он теперь будет мстить. Но пока, всё что он сделал пошло тебе на пользу.
- А я и не заметил. Я понял, что такое ложь. И теперь мне нужно ощутить месть. Пожалуй мне есть чему учиться. А в чём помощь нужна?
- Ги был долго серым кардиналом, а потом убил короля, захватив власть. Все посты он заранее подкупил, так что нам придётся устранить всё правительство. Нужно вернуть людям веру в будущее, дать отпор враждебной стране. Но до той поры наследнику нужна защита.
- Детёнышу.
- Беспомощному.
- Хорошо, но потом я уйду. – Фер смотрел в бледно-голубые радужки с чёткой чёрной обводкой. – Кстати дОк, хорошо выглядишь. Ты вроде сутулился, и голос был чуть охриплым.
- Ты к чему это?
- Я помню старого, слабого Мастера, который на ладан дышал.

- Бдительность – это, конечно хорошо, но не стань параноиком, дитя моё. Ги, когда спрашивал о твоей регенерации, сразу приметил пробирки с образцами твоей крови и предположил, что сможет убить меня содержимым. Я не понял, как всего капля этого оказалась у меня за шиворотом, но лишило сознания оно меня быстро. Мои антитела боролись с твоими наноробатами, а меня лихорадило месяц. Не проходил ожёг у третьего шейного позвонка. Врачи сначала пытались повысить иммунитет, а затем решили снизить. И тогда твои антитела заняли мой костный мозг и стали органоидом каждой клетки, вроде вируса, только размножающегося вместе с клеткой. Их память делает меня похожим на тебя, то есть возвращает мне молодость…

- Док. Я – не биолог и не нанотехнолог...

Наконец-то творец и сознание могли поговорить, как человек с человеком.