Дочь рулевого Иванова

I.
В офисе Рыжикова Иванову во всю пасть фальшиво улыбнулась потасканная секретарша: «Добрый день! Проходите. Николай Васильевич вас ждет!»
Рыжиков, лоснящийся, в безукоризненном костюме, который слегка облагораживал его туповатую физиономию, вскочил из-за стола и распахнул Иванову объятья: «Ну, наконец-то! А то - визитку взял, обещал позвонить и - пропал на год… Нет, ну, Это же надо - вот так встретиться… стою тачку ловлю, и – ты тормозишь! Тридцать лет! Изменился? Ты ведь тогда  и не узнал меня поначалу? Признайся!». Иванов был небрит, потерт и мрачен: «А ты меня?».
«Я тебя – сразу. Ну, Садись. Чай, кофе? А спиртного не держу. Корпоративная этика. ЭХ, Серега, Серега… Тяжкая доля – преуспевать… ЕСЛИ, и звонят друзья, то только по материальным вопросам… Нет, чтобы - на рыбалку - там, или, просто – водки попить, по душам побазарить… Нет, либо – лапа нужна, либо - взаймы…».
«Я взаймы не прошу. Мне работа нужна…». «Да, я не про тебя… работенка у меня есть, но - сам понимаешь, какая… Специфическая. Не пугает?».  «Я, Коля, уже пуганый… Кризис… Контора моя накрылась. Не на паперть же идти».
«Правильно!  Ты же в такси работал?». «По молодости…». «А это - как такси. Кто едет и куда - не твое дело… ты – рулевой! Ну, а насчет… тебя проинструктировали?». «Более или менее…». «Короче, все просто… Заходишь на хату, проверяешь все углы. Если - хоть капля подозрения, что что-то - не так, сразу отваливаешь - вместе с девочкой. Если - все путем, куришь в машине. Через каждые два часа  - опять поднимаешься, проверяешь… Если - беда, тебе на телефон эсэмэска летит. Тогда уже  - на поражение! Врываешься и… Ну, громить не надо… Главное - девчонку вынуть. Ты же в спецназе служил?».  «Не в спецназе. Но служил».
«Ну, зубы-то выбить сможешь?». Иванов поежился: «Смогу…».

В первый же день, вернее, ночь, Иванов повез на вызов разбитную девицу. Совсем юную. С разноцветными волосами, черными гуммами и поколотым носом… И почему-то всю дорогу не мог оторвать от нее взгляда. Чудом столб не поцеловал.
Девица это заметила: «Что поглядываешь, дядя?». «Так… Просто…». «Нравлюсь, что ли?». Ну… В общем, ты – ничего себе…». «Огонь в трусах? не мечтай. рулевых не обслуживаем!». «Я и не претендую. Прибыли».

Иванов поднялся в квартиру к клиенту. Вернее, к клиентам, их было двое. Один – вполне приличный тридцатилетний мужчина в белой рубашке. Второй - укуренный до посинении юноша. И – как показалось Иванову – голубой не только цветом лица. Поэтому Иванов решил, что он безопасен. Хотя и грубил…
Иванов «по инструкции» осмотрел комнаты, санузел, кухню…
Укуренный «возник»: «Чего ты шаришься? Леня! Чего ему надо – звездовозу? Где пилотка?». «Приличный клиент» мягко осек его: «Алешенька, ОН должен осмотреть квартиру. Такой порядок». «Нах - его порядок! Пилотку гони!». «Успокойся. Будет пилотка. Просто, так положено», - мурлыкал «приличный».
Квартира тоже показалась безопасной. Как Иванов это определил? Он сам не знал. Опыта в подобных делах у него не было. «Девочка сейчас поднимется».

Внизу он сказал подопечной: «Вроде, чисто… поднимайся. Проверю через два часа». «Будильник поставь, дядя. А то, знаю я вас – рулевых…», - и она зацокала к подъезду. Иванов поглядел вслед. И опять его охватило – не возбуждение, а какое-то тоскливое чувство.

Через два часа он позвонил в дверь. Дверь открыл тридцатилетний. Он был полностью одет. «У нас все спокойно».
Откуда из комнат доносился хохот и вопли укуренного: «Я тебе говорю, такого кайфа ты еще не пробовала… Чего, догнало? Догнало, да? Торчишь?». И следом визг девушки: «Гы-гы-гы! Я – бабочка. Я летаю. Я – жирная бабочка!».
Иванов с трудом сдержался, чтобы не исторгнуть ужин на белую рубашку хозяина.
«Ты там - в порядке?», - крикнул он подопечной из коридора. «Все - рулез. Вали спать дальше, дядя», - донеслось в ответ.

На этот раз Иванов, действительно, задремал. Быстро он привыкал к новой работе. Разбудил его сигнал эсэмэски. Иванов встрепенулся, увидел на циферблате неправильные цифры. Сердце екнуло. Проспал три часа.

Пулей влетев на пятый этаж Иванов хотел было позвонить в дверь…
Но из-за двери услышал то, что боялся услышать: вопли подопечной…
«Оставь меня, сука, слышишь? Не подходи! Не подходи, убью!». …истошный мат укуренного: «Лёня! Эта ****ь меня укусила. Ой, Леня! Она, кажется, мне яйцо оторвала! Убей эту тварь, Леня!». …и угрозы «приличного»: «Так! Положила кочергу! Брось кочергу, я тебе сказал. Сейчас без зубов останешься. Ну, смотри…».
Последовал глухой короткий звук и сразу после него непереносимый женский вой…
Иванов с разбегу врезался плечом в дверь, переоценив ее крепость, в результате чего колобком прокатился по коридору и остановился прямо у входа в спальню.
Укуренный сидел на кровати с выпученными глазами и стонал, держась за гениталии. Хозяин дома лаковыми носками ботинок лупил его подопечную, валявшуюся на полу.
Иванов одним ударом вырубил хозяина, затем поднял на ноги девушку… Передумал, опустил ее в кресло и подскочил к укуренному…  «Она мне яйцо оторвала!», - взвыл укуренный, видимо, в оправдание. «Я сейчас второе оторву, если не заткнешься!», - пообещал Иванов, но вместо этого просто выбил укуренному пару зубов.

Сидели в машине. Иванов сбегал за водкой. «Это - я виноват. Уснул».
Подопечная хлебала ее из горла, курила, как паровоз, и прижимала носовой платок, смоченный в той же водке, к разбитой физиономии: «Да, ладно, дядя… Другие, вообще - не заходят… А ты неплохо их раскидал. Только теперь тебя за это уволят. Если – не хуже…».
«Почему?». «Потому что клиент клиенту – рознь». «По инструкции…». «В трубку сверни свою инструкцию…».
Она посмотрелась в зеркало… Губа разбита, глаз опух: «Хренассе, ну и аватарчик… Недели две на работу не выйду».
«Тебя зовут-то как?». «А – как хочешь. Таня, Маша, Лена, Наташа… Выбирай на вкус». «А лет тебе сколько?». «Начинается… Вот не надо только этого говна. Проповедей и прочего… «Как дошла до жизни такой?»… На всякий ваш дурацкий вопрос, у нас готов дурацкий ответ… Ребенок маленький, кормить нечем, шнурки загнулись, милый - поматросил и бросил… Выбирай…». «Не хочешь, не говори… Завелась!».
«Восемнадцать  - мне лет. Все! Совершеннолетняя. Так что – соси банан, кури бамбук… Таня - я, на самом деле. Реально - Таня, чего ты морщишься? Паспорт показать? Любуйся: Иванова Татьяна… Доволен?». «Я тоже – Иванов». «Улет! Какое совпадение! Редкая фамилия!  И – что теперь? Породнимся?».

 «Приличный» клиент, прикладывая тампон к разбитой морде, шепелявил в трубку: «Нет, Николаша, только бабками дело не решится… Он ворвался в мой дом, он поднял руку на Алешеньку, он поднял руку на меня! На меня! Слушай внимательно, Николаша… Мне его найти – два пальца об асфальт. Но на твоем месте – я бы сам его закопал. Или твоему бизнесу – лакримоза! Ты меня понял? Ты все понял?».

Потасканная секретарша Рыжикова продемонстрировала Иванову поджатые губы и злобные глаза: «Зайдите. Николай Васильевич хочет с вами поговорить!».

Рыжиков глядел на Иванова со скорбью: «Вел ты себя правильно, но уж больно серьезным людям навтыкал…». «Сам же инструктировал…».
Рыжиков махнул рукой: «Мы, конечно, ущерб пробашляем, но… Свалил бы ты лучше из Москвы. Усекаешь?». «На сколько?».
Рыжиков выдвинул ящик стола и шлепнул по столу пачкой денег: «Ну, хотя бы на полгодика…». Он шлепнул по первой пачке второй: «А лучше – на год». Шлепнул по второй – третьей: «А на три - вообще сказка!».

Зарулив во двор, Иванов собрался, было, заглушить движок и выйти из машины… Но внимание его привлекли два  ведроголовых баскетболиста в одинаковых костюмах… Иванов нахмурился, изогнувшись, высунул голову в окошко… В окне третьего этажа маячил еще один костюм… Иванов тихонечко включил заднюю передачу, развернулся и скрылся в арке…

II.
Энск встретил его кучами мусора, колдобинами и отсутствием автомобильных пробок.
Он позвонил в дверь, дверь открылась, и на пороге возникла нетрезвая женщина…
«Привет, Люба. Не узнаешь?». «Бывшая» ни капли не удивилась: «Почему это? Узнаю. Чего надо?». «Так… приехал, вот. Решил повидаться…». «Чего вдруг?». «Ну, ты в дом пусти… Расскажу».
Женщина задумалась, потом решила: «За вином сходи, пущу…».

Разговор не клеился. Люба сосала уже вторую бутылку, а Иванов никак не мог объяснить, зачем приехал: «Зря ты бухаешь… На баклажан похожа».
«Сука, засунь свой язык, знаешь куда? Ты чего приперся? Жить учить?».  «Ладно, не закипай… Это я - так…». «В рот тебе дурак! Вот - как! Ты меня с грудным ребенком на руках бросил, рванул в свою Москву… За красивой жизнью! Восемнадцать лет – «ни слу, ни ду». И вот явился… И – «Зря ты бухаешь, Люба!». Сука ты, Сережа, как был, так и остался…».Иванов не выдержал и огрызнулся.
«Не от ребенка я дунул, а от тебя! Слаба ты, Люба, на передок, рога не успевал подпиливать…», - он указал на батарею пустых бутылок в углу: «И от вот этого вот… Да, и мой ли ребенок-то?».
«Твой, сука, твой! Я до свадьбы еще залетела… Выкинуть хотела, не получилось, вот и пошла за тебя… Мать задолбала советами: «ребенку нужен отец»… Хорош отец! Ладно, денег не присылал, так даже ни разу не поинтересовался - как живем, на что…».
Иванов сморщился, как грецкий орех, и спросил только: «А где - Таня? Она… Чем, вообще, занимается? Школу-то закончила?».
Тут «бывшую» прорвало по полной: «Школу-то закончила. Считать не умеешь? Восемнадцать лет! Только ни к чему ей школа… Махнула хвостом, и тоже - в Москву – разгонять тоску! Вся в отца!».
«Звонит хоть?», -«Не звонит и не пишет… И - слава богу… Мне такая дочь не нужна. Хочет жить своим умом – пусть пробует». «Ну, можно же найти… Подруги, наверное, знают телефон…». «А вот искать я - никого не собираюсь. Сколько я с ней маялась! У директора школы в ногах ползала, чтобы троечку натянули… Ментам взятки совала, чтобы дело за наркоту не возбудили… И - что в ответ? «Не хочу сгнить, как ты, в нашем Мухосранске»…».
Иванов осторожно спросил: «А… фотографии ее есть? Ну, с выпускного - там? Какая она сейчас?». В него кинули альбомом: «На, любуйся на свое семя гнилое».
Иванов заглянул в альбом, побелел, не попрощавшись, выбежал вон. Спустя пять минут, он уже гнал, как бешеный, по шоссе в Москву.

Морда потасканной секретарши яростно оскалилась: «Таня? Какая Таня? Иванова? У нас этих Тань, как грязи… Прекратите! Вы - что себе позволяете?».

Рыжиков сидел на столе, ибо оба стула - были разбиты вдребезги… А также – ваза для цветов, настольный органайзер и стекло на портрете президента… И пиджак у Рыжикова - был разорван…
В кабинет боком протиснулась потасканная секретарша: «Говорила я вам, Николай Васильевич… Как мне теперь – без компьютера? В милицию звонить?». «К японе маме – компьютер… К японе маме - милицию…», - он выудил из кармана мобилу и набрал номер…

Приличный клиент, услышав доклад Рыжикова, страшно возбудился: «Что?  Я верил, что ты не дурак, Николаша! Куда? К какой еще Тане Ивановой? А!  И где сейчас эта тварь? Отлично… Записываю».
Он начеркал что-то в блокноте, нажал отбой и набрал другой номер: «Корень, слушай внимательно. Бери хлопцев и рви в адрес. У дверей – тачка с рулевым. Возьмете его. Погоди, не все еще… В адресе – пилотка. Дождетесь, когда спустится, в квартиру не ломитесь… Да. Обоих – в опалубку. Все понял? Адрес записывай…».

И повторился недавний инцидент. Иванов без звонка с разбегу врезался плечом в дверь, успешно вышиб ее и ворвался в спальню, где Таня мирно попивала шампанское в компании пожилого мужика в подтяжках.
 «Отбой, дедуля! Учебная тревога», - рявкнул Иванов на мужика и повернулся к Тане: «А ты – вставай и - в тачку!». «Вы - кто? Вы - как?», - залепетал дедуля. Таня встряла: «Иванов! Ты чего – мухоморов нажрался?».
Мужика Иванов пару раз макнул мордой в унитаз… А Таню, несмотря на ее протесты и сопротивление поволок на улицу.

У подъезда - новый водила-охранник попытался вступиться за нее, но был послан в нокаут. Иванов как сверток сунул Таню в машину, прыгнул за руль и газанул…

Секунду спустя, новый водила поднялся на ноги и схватился, было, за мобилу… Но тут из вырулившей из-за угла лайбы выскочили трое ведроголовых «баскетболистов» и жестко скрутили его… Еще один ведроголовый - постарше – высунул голову из салона: «Стойте, бакланы… Это – не тот! Слышь, рулевой, где девчонка и кекс ее?». «Уехали…». «Куда уехали?». «Я – откуда знаю?». «Чего ждем, отсосы? Работай его, пока не вспомнит!».

И вновь сидели в машине, и пили водку. Из горла. Только на этот раз - Иванов тоже прикладывался.
«Ты чего, правда, мой отец?», - нахмурилась Таня. «На самом деле, не знаю… Мать твоя - не святая была. Пришла, говорит – «Я беременная, Давай распишемся»… Расписались. А жить вместе не смогли… Я и сбежал…».
«А звать-то тебя как, «папа»?».
«Сергей».
«Чего? Ну, ты…», - она вдруг бешено захохотала… Иванов испугался: «Ты чего?». «Ну, ты – «потерпевший»! «Александровна» - я! «Александровна»,  а не «Сергеевна»! Я ж тебе паспорт показывала. Неграмотный, что ли? Ты откуда сам-то, «потерпевший»?».
«Из Энска…». «А я - из Белгорода... Нет, ну вот герой – голова с дырой!». Некоторое время Иванов сидел, остолбенев и сверля взглядом рулевое колесо. Потом выдавил: «Прости…».
«Как же ты, потерпевший, родную дочь не узнал? Неродную, вернее?». «Похожи вы очень… По фотографии… Волосы, глаза… Губы черные… Пирсинг…». «Гудила, это же «ЭМО»! стиль такой! Мода! да, попала… Из агентства меня, считай, выкинули… Жрать теперь - нечего. Ты - тоже бездельник… У тебя хоть хата есть?». Иванов покачал головой: «Снимаю…».
«Жжешь! Дочь – профура, отец – бомжара. Кино и немцы! И оба без работы! Хорошо еще, если не догонят и не добавят. Нас, небось, уже с овчарками ищут… Ну, что делать будем, «папочка»? удочерил – расхлебывай». «Не знаю. Зашхеримся где-нибудь. Уедем». «Куда?». «Куда глаза глядят».
Иванов отдал Тане бутылку, включил зажигание, и его «жигуленок» покатил по еще пустынной Москве в сторону кольцевой.