Настоящая смерть

Скрип кресла-качалки размеренно портил тишину. Глаза, поймав пятно на обоях, найдя в нем единственный интерес, неотрывно изучали его форму и пытались найти причину породившую его. Все что угодно – только не думать, не вдумываться, не вспоминать, не прогнозировать. Умоляю! Не нужен спасательный круг! Я с наслаждением утопаю в тихой пустоте! Сердце медленно – тук. Кресло – скрип. А боль в душе верещит! Мука раскаленным грязным металлом заполняет легкие, слезы кристаллизовались в соль и сухие глаза больше не требуют закрыть веки, побелевшие костяшки пальцев раскрывают силу, сжимающую потертые подлокотники. Пыльная люстра качнулась от порыва ветра ворвавшегося в распахнутое окно, разбитый горшок с мертвым цветком и грунтом растелился на прожженном ковре. Да! Больно! Еще больней! Прошу еще! Чтобы я не смог выдержать! Еще чуть-чуть больней и все! Умоляю! Скрип кресла предательски намекает, что я жив.  Закрою глаза – сразу увижу то, что не хочу. Вспомню то, чего боюсь. Ужас твердыми, мозолистыми, цепкими лапками царапая, хватает мое слабое сознание.  Удушливый запах прокуренной комнаты и перегара, грязного белья и сырости из подвала. Протекающий кран гудит на кухне, журча по тарелке с засохшими остатками пищи вблизи закопченный эмалированный чайник на газовой плите, давно выкипел и теперь раскален добела стоя на голубоватом огне. Опрокинутая пепельница и окурки, лежащие на липком столе. Искусственная гвоздика, стоящая в пустой бутылке из-под  водки на подоконнике.
Я не в силах уйти. И смерть, как недостойному, мне не дождаться никак. Дрожащая рука с грязными ногтями потянулась к небритой щеке. Все! Теперь тихо.
Пожарный расчет деловито заливал окно квартиры на первом этаже. Взбудораженные жильцы толпились у дома и гулко обсуждали события. Карета скорой помощи ожидала пластиковый мешок. Вечер мелькал синими вспышками.
Господь любит нас. И дарует нам по просьбам нашим. Даже если слабость наша настолько велика, что нет сил даже о помыслах, о покаянии. Убогость жизни не является окончательным приговором душе.
- А что погиб кто-то?
- Да жил тут алкаш один. Пьяный, наверное, уснул и сгорел.
- Понятно…
Яркий июльский день восемьдесят первого года. После тяжелого труда на севере куплена квартира, хоть и маленькая, но уже своя. Жена получила права, и вся семья отмечала радость приобретения «Жигулей». Оставив отца красить окна, посадив восьмилетнего сына на заднее сидение белой «шестерки» - поехала за краской, которой не хватило. Свежая зелень приятно шелестела под порывами легкого ветерка. Авто легко двигалась по дворовой дорожке, отец провожал взглядом зад новенькой машины, о которой так мечтали. Вот выезд на трассу, она включила указатель поворота – молодец. Отвел взгляд – вот пачка «Ватры» и коробок спичек. Звук удара, скрежет метала визг тормозов разлетающиеся стекла. В окно – видно кузов самосвала и дым, перемешанный с поднятой пылью.
- А давно этот алкаш жил в доме?
- Давно. Как построили, так и жил.
- И что, милиция выселить не могла? В больницу отправить. Чуть весь дом не спалил.
- А кому он нужен?
- Да согласен я - никому…
Никому... Только ему… Ему.