Нервная работа

Связь это нервы армии. А те, кто сидит у её аппаратов - мыслительные распределители. Элита нервной системы. Дочка сидит на базе по двенадцать часов в бункере. (Бедная!!-думает папа во мне) Дежурит  у телефонов. Она пока диспетчер. Вся информация к ней стекается, со всей страны. Надо оперативно оценить и выдать решение. С кем  надо - связать. К кому необходимо послать. Кого нужно - направить в помощь. Кому надо пояснить. Кого требуется - успокоить.

А я папа. Работа, у нас, у пап - нервная. Переживаю я. Сам сидел на связи в своё время. Правда  не по двенадцать часов подряд, но  у меня и кондиционера с телевизором, и Интернетом - не было. Но всё же я сейчас больше папа, а не товарищ сержант-лейтенант-капитан-майор-подполковник. И первая мысль: – «Это почему по двенадцать часов? Ребёнок устанет! Глазки заболят!- А потом, вторая, как совесть включается, - Так Солдат же. Ё- моё. А как мы, в усиленную охрану: не менее двенадцати часов! Можно  более, но не менее. А ведь и не знают же большинство, что это такое – не менее двенадцати  часов каждые сутки, а что такое более – вообще хана... Что усиленная охрана, она, за трое суток до праздника начинается, длится весь праздник, а потом ещё трое суток. Чтоб супостат не посмел более, как в  выходной день, начать боевые действия и подлости всякие делать. Неа. Не прокатит. Учёные Потешные Войска Комитета. А уж израильтянам об этом рассказывать…, это после войны-то Судного Дня : «Хаваль Аля Зман», - значится, мол только зря воду в ступе толочь. По  нашему, это ежу, короче, понятно»,- вот и не любят сильно праздники Потешные Войска. В будни оно веселее. И устаёшь не так сильно и попроще со свободным временем.

А ведь сидят девчонки, и еду друг другу носят. И на связи подменяют,- люди всё ж живые. Мало ли зачем надо выскочить… И не только в туалет и ли в душ забежать. А и парня увидеть. Словом перекинуться. Дотронуться, прикоснуться, приблизиться. Ощутить дыхание любимого человека. Никак без любви в армии. А не то, что у нас на заставе. На двадцать километров сплошной заповедник из горно-пустынной местности летом и снежно- непроходимой в рельефе зимой. Однако и время другое. Зато стрелковое оружие никто не отменял, для связистов тем белее, как ни странно… И не учил же никогда. А Зачем девушке уметь стрелять? Я её, как все папы, на фигурное катание отвёл, в четыре года. А  потом, когда ребёнок отказался от этого счастья, то на гимнастику. Потом на музыку и т.д. и т.п. А стрелять - нееет. Не водил. Не показывал. Не давал в руки. Примером не вдохновлял. Рогатки делать не обучал. Резину выбирать не заставлял. Шарики из шарикоподшипников не показывал, как вытягивать.  Из духовых ружей в детском садике стрелять не просил. Шпундиковые винтовки и пистолеты : делать - не конструировал. Пугачи. Ручные шутихи. Самострелы. Самодельные взрывпакеты, дымовухи не творил, на виду у жадных детских глазёнок. Ни-Ни. Никаких тиров. Воздушек, мелкашек, трёхлинеек в руки. А вот, поди ж ты  - звонит мне моя дочунька с базы. Дочунька, которая в шесть лет Моцарта без всякого листа на пинанино, на концерте, так, что мама в слезах, а у папы, видеокамера в руках замирает, от гордости и счастья.
- Папа, - восторженно, - Я в Негеве! Ура! Тут так  здорово! – восхищённо, - Мы тут на джипе по пустыне с командиром рассекаем! Классно! – папа молчит. Вспоминает Чаек. И как он рассекал по горкам. Как стирался до основы погон на правом плече! Как  в нитки - протирались брезентовые проймы под ремень на подсумках для магазинов к автомату, как уходило в серебро воронение на автоматных стволах об наши хэбэшки, пэшухи, бушлаты, руки, перчатки. Да и сами автоматные ремни не выдерживали, распускаясь в бахрому. А вместо джипа толстая, чёрная и всё-таки, недостаточно крепкая резина подошв полусапожек в КСАПО. Потому, как прочнее были наши ноги и руки и спины.
А дочка в восторге. Её, командир повёз на стрельбище. Двоих выбрал из всей базы. За то, что крепкие. За то, что подружек, по дороге на стрельбище, куда пилили пешком для выполнения первых в жизни стрельб, не бросили. А подружки по группе оказались  не нашего, не советского, рабоче –крестьянского розлива. А местного. А их тут не учили выносливости, как нас, в СССР. Круглосуточно и ежедневно, и не только в армии. Вот и тащили они вдвоём с подружкой. Нет, они тащили не дёвчонок из своей группы. Они  тащили их амуницию и свою. По три комплекта на каждой, кроме своей собственной. С магазинами для М-16 и прочими тактическими прибамбасами. Тащили, как мы волокли в своё время.  Мужики,… помните? Как   тащили на кроссах, марш-бросках и «спорт-праздниках»  своих товарищей по строю и их противогазы, автоматы, вещмешки, бронники, каски, тактику и их самих под конец. Как меняли пулемётчиков, и волокли этот ПКМ вдвоём. Один за ствол, второй за приклад.  И  забирали гранатомёт у наводчика-стрелка. А как они не хотели нам отдавать своё оружие, наши братки по строю. Как они нас посылали ко всем едреням, цепляясь за свои  стволы, которые мы у них вырывали из рук. И как мы их материли за то, что дыхалку в отпуске не тренировали. Потому, как добежать до финиша или первой траншеи надо вместе, а не в одиночку. В личном зачёте бой не выиграть. Врага не победить. Войну не закончить. А потому, надо вместе. Как ни пафосно звучит, а : «Один за всех, а все за одного!»  Но мы ведь их этому не учили с трибуны. Видать правду нам преподаватели на лекциях втирали, что всё воспитание в армии, как в семье - личным примером,  а потом уже - как я сказал. А вот сначала - как я сделал.  А как, потом тащили всё это на войне. Когда, вместо финиша, награда –жизнь. А вместо усталости от бега  - усталость ещё и души. Ох, блин.
А дочка радуется, ликует своим маленьким победам. Звенит голосок, захлёбываясь  в мобильном телефоне.
- Папа! -  бушует счастьем её голос, - Я все двадцать девять попала! А потом ещё расстреливала все патроны, которые остались после стрельб! Здорово! Какой у меня командир – супер! – плещет океан эмоций в моей нокиевской мобилке.
-Доча , а что такое двадцать девять? Почему именно двадцать девять? - осмеливаюсь всё-таки спросить я, побаиваясь выведать какую-нибудь ослепительно-военную тайну.
- Папа! – недовольно-снисходительно. Это мне то!!! – Мальчишки вообще по пять –шесть попали в мишени. – интееереесно? Что такое пять-шесть? И почему так гордо? И почему, так свысока о мальчишках?   
Оказывается всё просто, как у нас на стрельбище. У них там полный магазин это двадцать девять патронов. Вместо наших двадцати пяти. Чтоб пружинка магазина не уставала. Вот их хитрый компании коммандер и приволок, своих лучших девок, сговорившись с другим компании командиром, на стрельбище в Негев. Чтоб пацанам своего коллеги стимул выдать, а девчонкам талантливым, отдых от нудных двенадцатичасовых дежурств устроить. И они, им и выдали двадцать девять из двадцати девяти возможных. А потом, в награду за точность, расстреляли все оставшиеся боеприпасы перед стоящими позади солдатами-парнями в своё девчачье удовольствие. И умотали в джипе на базу, оставив парням чистить  оружие, из которого они там и показали мастер-класс.

Хорошо, что они на стрельбище свой мастер –класс показывают. А мы ведь его по горячим точкам, в Афгане, да в Чечне демонстрировали. И не всегда количество ушедших равнялось в этом классе сумме, вернувшихся к койкам и матрасам, солдатским одеялам, и тумбочкам - наших парней.

Снова звонит родная, снова сердце не может её воспринять, как солдата, сразу. Снова с базы. И задаёт мне проблему простую, но такую щемяще-привычную, что, как будто, сам стою перед кадровиком.
В лейтенантских погонах, в парадке, в хромачах блин, глаженных на станке с кремом и паяльной лампой. И звёздочки у меня не по уставу на погоне. А на три, а то и все три с половиной сантиметра от края золотого погона, поделенного красно-алой пограничной полосой. И кокарда  офицерская и та чуть согнута. И море мне по щиколотку или по нарощенный каблук и подбитую вдвое подошву. А горы, так,  чуть ниже колена. Любые. Потому, как  за мной страна, традиции и дед под Кенигсбергом лежащий. И нет на этой земле ничего, чем я для своей присяги, народа и страны не пожертвую, если надо. И служить мне всё равно где. Главное служить, защищать и оберегать. А забижать супостата меня добротно обучили, малым не покажется. Так, что только дай команду,- Родина. И порву, обману, заставлю и уничтожу. Только дай мне врага Отечество, ибо нет ничего, что более свято…
А перед тем, как   послать нас в беспросветную задницу, обязательно, мы все анкеты заполняли, помните? С каверзными вопросиками про родственников  и т.д и т.п. Вот и дочку запросили по мне. Кто, чего делает, где живёт, номер телефона, название улицы, дома, профессию, место работы, адрес работы. И, я так понимаю, обязательно вспомнили там, что я офицер запаса не этих Вооружённых Сил. И присягу, как принял, в Инджерева, так её родную  и блюду без государства, которому присягал. Хотя присягали мы больше своей совести и сердцу, да душе с любимыми и дорогими нам людьми… Ага. Вот я тоже подумал – особый отдел он везде одни и те же вопросы задаёт. Служба значица у них такая – особенная. Вот сижу дома, думаю. В  какую ДыРыуА  хотят мою дочуню запустить. Чего мне совершенно не желалось бы. А то, уж больно правильный пример у неё есть для подражания и служения долгу, чести и Отчизне. Уж больно часто ей давали возможность метко пострелять. Мне, папе, это не нравится. Потому, как сам, такой же ушлый в выборе подчинённых. А она, маленькая моя, думает это всё просто так делают. Эх, просил же её: «Доча, ты там не стреляй вообще! А? А потом эту МЫ-шешнадцать чистить надо. Руки копотью пороховой марать. Этот запах «парфюма» с маслом нюхать». А  шо, уже и помечтать нельзя? Она ж меня и послала, за такие советы. Правильно, и я б себя также бы послал.

Вот такая вот сила личного примера. Знал бы, что так страшно за ребёнка будет, сам бы в армию ни за, что не пошёл бы… Побежал бы…наверно. Тщательно маскируясь на окружающей меня местности. И желательно, чтоб воды рядом побольше. И не горно –пустынный рельеф. И девчонок много. Чтоб было перед кем пули  в косточки яблочка засаживать. Для роста самоуважения и уровня профессиональной подготовки. А начинал-то тоже, обычным связистом, а что выросло – хоть щас на войну, а ведь не пацан уже. Это ж надо, какой плодородный грунт, эта связь для военного человека. Надо дочу оттуда убирать. Только как? А то ведь перерастёт папу. Как ею тогда командовать? Отож я и говорю, что связь сплошные нервы в армии… особенно, для папы.