Дорогая Шарлотта

Утро было светлым, слегка холодило. Летние утренние лучи робко прикасались к высокой зеленой траве, заполонившей все пространство до горизонта. Порой по ней пробегали салатовые волны из-за ветра, дувшего с моря. Он приносил с собой вместе с водной прохладой запахи соленых камней и тлевших на солнце водорослей. Узкая, вся в колдобинах дорога змейкой вилась среди трав, вдали, у самого обрыва, юрко сворачивая к лесу. Позади остались горы, вершины которых хотя и не сияли вечными льдами, но, затянутые сизым туманом, казались сокрыты в облаках. Все было лениво, тихо и прелестно в этот утренний час.
Экипаж раскачивало на дорожных ухабах, внутри царил сумрак. На обитом коричневым бархатом сидении, подтянув к груди колени, спал молодой граф. Клетчатый шотландский плед сполз на пол, маленькие шелковые подушечки были раскиданы кто где. Платье изрядно помялось, тонкие пальцы судорожно вцепились во сне в кружево манжет, лицо оставалось спокойным.
Легкий толчок разбудил молодого человека, карета стала и снаружи послышались голоса.  Весь растрепанный, граф высунулся из окошка. Перед ним предстало заросшее черной бородой лицо мужика: рот его улыбался, а маленькие черные глазки беспокойно бегали, как у лесного зверька.
 - Господин, дальше дороги нет – наш дильжанс опрокинуло. Разве что с вашею помощью освободим проезд…
Граф растерянно покосился на своего кучера, тот только устало сложил вожжи и начал спускаться с козел.
Через час все было кончено – кучер устроился на сидении, граф растерянно забился в угол кареты. От скуки он так и сидел, вперив взгляд в покачивающуюся штору, из-за которой порой проскакивали струйки солнечного света. Руки нервно шарили вокруг, перебирали, гладили ворс покрывала. Одна из них машинально сунулась в карман, выудила оттуда желтоватый конверт грубой почтовой бумаги. Осторожно граф сломал печать без герба, начал читать: «Дорогая Шарлотта,…». Почудилась юная девушка в темно-синем платье, туго стягивающем талию. Был вечер поздней осени, прохладно – на ее плечах лежала белоснежная шаль. Она стояла за большим круглым столом, на нем  старый бронзовый подсвечник, только две свечи в нем горели. Вокруг – полумрак, невысокие клены свешивают тяжелые ветви, полные рыжей листвы, прямо за перила веранды. Девушка улыбается, ее бархатные карие глаза светятся вызовом. Из освещенных окон льется тепло полных людьми комнат, из отворенных дверей слышна музыка. Миг – и воздух взрывает общий смех, девушка резко оборачивается, нервно, с неуверенной улыбкой. Эмоция  исчезает и она скрывается в зале, полном света.      
 Дорога теперь уже вела через лес. Было душно, воздух наполнен пряным сыроватым запахом листвы. Кучи ее были навалены под деревьями, от них поднимался легкий пар –  ночью здесь прошел дождь. Вокруг все пышно зеленело, пели птицы. Иногда ветви перетягивал тонкий шелк паутинок, золотившихся на солнце. Все жило вокруг. Молодой граф спал, свернувшись калачиком в углу кареты, сжав в руке письмо Шарлотте. 
Под вечер прибыли. На краю леса, между скал, на обрыве возвышался старый замок. Высокие его стены выветрились, ров был заболочен. Крутые скаты поросли шипастым кустарником, под кровлей нашли приют птицы. На пороге хозяина встречала маленькая кругленькая экономка, специально к прибытию молодого господина были приготовлены комнаты.
В кухне было жарко натоплено, на плите что-то квохчало и пузырилось в кастрюлях. Изо всех углов виднелись яркие шары свечных огоньков. Потолок низко нависал над грубым дубовым столом - обстановка мало напоминала подходящую графской трапезе. Однако он ужинал здесь. Горячее молоко расслабило, захотелось почитать. Пройдя темный холл с теряющимися высоко над головой сводами, граф толкнул массивную дверь библиотеки. Она отворилась без скрипа, внутри было довольно уютно: мягкие ковры на полу, старинные, изъеденные молью гобелены на стенах. Выбрав книгу, он отправился к себе – в жарко натопленную комнату, к покрытому зеленым сукном письменному столу.  Устроившись в кресле у окна, ловя дрожащий свет канделябра, читать было сложно. В сетчатое окно била ночная непогода, и больше хотелось вслушиваться в ее гомон. Отложил книгу, подошел к столу – там, под пресс-папье лежал конверт. «Дорогая Шарлотта…»  - прошептал граф. Губы недовольно сошлись в тонкую линию, но разум уже что-то для себя решил. Рядом были устроены бумажные листы, из дорожного чемоданчика появились перья и чернила.
«Дорогая Шарлотта, сегодня я прибыл в это Богом забытое место. С отчаянием мне помогают справиться лишь мысли о том единственном мгновении, когда я видел вас…»   

***
Утро началось с тишины. Ни звука не проникало сквозь плотный бархат спущенных штор и тяжелые кованые двери. Казалось, замок вымер. Граф самостоятельно оделся, умылся холодной водой из медного таза – непонятно, когда служанка успела его приготовить. Эту ночь он спал мертвецким сном после трехдневного переезда. Время большого города казалось утраченным навсегда; воспоминания, как это часто бывает, когда прошлое становится прошлым, подернулись дымкой забвения. Как бы ни хотелось графу, а его взор уже был устремлен в будущее и неважно где оно собиралось происходить – в убогом разваливающемся замке или при золоченом дворе Императора.
Завтрак ждал его там же, где и вчерашний ужин – в тесной кухоньке. В центральном холле по-прежнему холодно. Несмотря на то, что воздуха и пространства было  избытке, зала казалась сдавливающей посетителя со всех сторон. Серые каменные стены, вытертый ковер на полу – на него ножками-колоннами упирался стол в античном стиле.  Два высоких витража изображали действия старинных кровавых битв. Возможно, среди этих воинов были предки самого графа – он не знал. Родословная интересовала его меньше всего – в конце концов, главное, что он есть сейчас, а ошибки прошлого пускай пропадут вместе с веками.
Прослонявшись от скуки до обеда по закоулкам замка,  граф объявил, что поест в городе и наугад отправился к центральной площади в надежде, что мощеная мшастым булыжником дорога окажется верной.
На главной площади в середине дня никого не было, стояла почти полная тишина. Где-то вдали невидимая хозяйка напевала за работой, да вывеска пивной со скрипом покачивалась на ветру. 
 - Господин,  мы  вечером открываемся, - протирая стакан полотенцем, хозяин кинул на него пристальный взгляд из-под тяжелых бровей.
Поскольку графу меньше всего хотелось снова оказаться в замке, он робко спросил:
 - Разве нельзя мне здесь немного посидеть? Поверьте, я не займу вашего времени.
 - Ну, как хочешь… - вздохнул хозяин пивной, - Но на выпивку  не рассчитывай!
Граф смущенно улыбнулся, опустил глаза. Будучи человеком непьющим, ему было смешно подобное замечание. Отчего он не любил вино? Очевидных причин было много: ему не нравилась потеря контроля, не нравилось выглядеть чудаком, в конце концом, привкус спиртного был ему противен. Но за всем этим крылось нечто, чего он не знал, но чувствовал – это что-то не давало ему пить вино и любить. Во всяком случае, его сущность не доставляла неудобства, разве что он не мог хорошо рисовать.
Граф выбрал столик почти у бара, где метался хозяин. Его маленькая пухлая фигура то и дело исчезала в дверях кладовой: то забирая  с собой стаканы, бутыли, свечи, то наполняя полки и столы новыми. Граф тем временем нервно ерзал на стуле, он уже понял, что хозяин сам разговор не начнет, а ему непременно нужно было узнать побольше об этой деревеньке, куда его занесло.
 - Простите, - кашлянув, начал он.
Хозяин застыл, уперев руки в бока и вопросительно глядя на этого нежданного посетителя.
 -Да, господин?
 - Простите, но не могли бы вы рассказать немного о вашей местности? – молодой человек окончательно смутился. Ему показалось, что такая постановка вопроса будет истолкована как желание узнать последние слухи. Меньше всего он хотел, чтобы его приняли за сплетника. Ведь новое место – возможность начать новую жизнь. Там, где тебя не знают, ты можешь представиться кем угодно, стоит лишь создать благоприятное впечатление. Графу не то чтобы хотелось открыть белый лист своей судьбы, но прослыть сплетником так же желания не было.
Хозяин удивленно поднял бровь:
 - А откуда ж вы сами, что-то раньше вас здесь не замечал?
 - Старый замок на окраине, - в неопределенном направлении махнул рукой граф. Застенчиво, но с облегчением улыбнулся – им интересовались, - Он всегда принадлежал нашей семье.
 - Да что вы? Эх, надо будет рассказать стряпухе Марте, а то она твердит, что там привидения одни обитают, - хохот толстяка чугунно разнесся по углам заведения.
Граф широко улыбнулся:
 - Действительно, долгое время никто из нас здесь не жил. Сейчас вот…- он замялся, отхлебнул от напитка, который ему подал хозяин, ставший довольно радушным.
 - Да, удивительно – что вас, граф, занесло сюда, в нашу глухомань? Хотя, на самом деле, деревушка пусть тихая, но порой такие страсти кипят – голова кругом идет.
 - А что такое?
 - Ну вот, например, в прошлом году два оболтуса из-за девки чуть на вилы друг друга не подняли. Но опомнились вовремя, да сюда пришли – мириться.
 - Что же девушка?
 - Девушка? – хозяин ухмыльнулся, - Да ничего с ней не сталось, через месяц за мельника вышла.
Оба засмеялись. Хозяину начинал нравиться этот молодой господин, который мало соответствовал своему званию. И к выпивке относился нормально – не ломался, как барышня, носа не воротил от его славного эля. Надо признать, граф не сразу понял, что именно ему столь радушно предложили под видом напитка. Но через какое-то время он заметил странную вялость в мыслях и несвойственную развязность и веселость. Незаметно принюхавшись, он уловил сквозь ароматы травяного букета резкий запах алкоголя, но отступать было поздно. Договорившись в конце концов с хозяином заведения до последних сплетен, он решил, что пора собираться домой, так как еще пара таких кружек легко свалит с ног непривычный организм. Добродушный толстяк отпустил юного гостя, только взяв благородное слово вновь его навестить.
Стены замка исчезали в плотной темноте ночи, когда граф показался на подъездной дороге. В заболоченной воде рва ветер шелестел камышами, лягушки уже завели свои подлунные трели. Впереди маячили огоньки трех освещенных комнат, от них тянуло уютом и теплом. Ускорив шаг, граф мельком заметил что-то белое в воротах замка. Будто полотенце, подхваченное ветром, слетело с бельевой веревки.  На мгновенье зажмурившись, он рассудил, что в ночном воздухе многое может померещиться, и вступил под древние своды.
За ужином он все же обмолвился стряпухе  - не было ли какого белья утеряно сегодня вечером? На что получил недоуменное покачивание седовласой головой. Слегка смутившись, он откашлялся и объяснил, что из-за сильных порывов ветра сегодняшним вечером что-то вполне могло сорваться с прищепов, а ему не хотелось бы терять имущество, пусть и такое пустяковое. Свое замечание он сопроводил суровым взглядом хозяйственника, что вновь немало удивило кухарку и она обещала все перепроверить.
Кое-как расправившись с ужином, граф поднялся к себе. За окном было тихо и свежо – а был ли ветер вообще сегодня вечером? – задал он себе вопрос.  Пламя свечей отражалось на стенах, выкрашивая их в светло-золотой, на высоких перинах багровой горой возвышались пледы; наверное, ночь ожидалась прохладная. Далеко под стенами замка тихо шумело море. Несмотря на безветренную погоду, оно с неиссякаемым упорством бросало на галечный берег небольшие волны. 
Молодой человек подошел к столу, тяжело оперся на его край руками. Под прессом лежало вчерашнее письмо Шарлотте. Он улыбнулся, достал чистый лист бумаги и начал писать, кривя почерк из-за неудобного положения рук:
«Милая Шарлотта,
Вчера только этот уголок казался мне вечным наказанием, но сегодня мне пришлось изменить свое мнение о нем в лучшую сторону…»

***
На узкую полоску галечного пляжа набегали низкие волны. У самого берега они казались стеклянно-прозрачными - так их пронизывало солнце. Оно было разлито по всему небу, отчего то носило светло-голубой, почти белый оттенок. Однако ближе к кромке горизонта цвет темнел, и в какой-то неуловимой глазу точке сливался с синью воды.
Далеко у западного окончания пляжа, где он заворачивал вглубь материка, огибая высокие скалы, выбеленные солнцем и ветрами; были свалены крупные камни. Это  следы краха некогда могучей скалы, возвышавшейся над водой. Но шторма и терпение моря стали ее погибелью, и, подмытая у основания, она рухнула в черные волны.  Теперь груду камней обточила вода с того ее окончания, где они вдавались в море, а верхушку отшлифовал ветер. Он же принес песка и семян, из которых сквозь безжизненный гранит пробивались сосна и пожухлая травка. Благодаря причуде природы, один из камней был плоским и образовывал подобие террасы, прямо над пенистыми волнами. Лежа на нем на животе, можно было разглядывать маленький морской мир прибрежных существ. В бурых и зеленых водорослях пряталась мелкая рыбешка, гребешки раскрывали свои раковины, налепившись у основания камня, крабы то и дело сновали в поисках мелких крошек пищи. Водный мир жил своей жизнью, и ему не было никакого дела до наземный страстей.
Граф как раз закончил набросок пляжа, когда появилась она. Босоногая, в легком светло-желтом платье, схваченном под грудью на греческий вид, она прошла по кромке воды в сторону огромных валунов, невесть каким образом наваленных здесь. Графа она не заметила – тот со своим мольбертом был надежно укрыт в тени какого-то развесистого куста. Девушка ловко взобралась на вершину и, свесив оттуда ноги, стала болтать ими над прохладной водой. Закинув голову, подставив лицо солнцу, она вся казалась сотканной из золотистых лучей – ее чуть тронутая загаром кожа, светлые выгоревшие волосы ловили и отражали яростный небесный свет. Потянувшись, она тяжело упала на спину – солнце ее уморило.
Пораженный неожиданным явлением, граф не знал, как ему поступить. Правила требовали подойти и открыться прекрасной ундине, как мысленно окрестил он ее, но с другой стороны, положение казалось ему несуразным – вот она наслаждается солнцем, морем, и тут он,  без приглашения вторгается в ее хрупкий мир. Поразмыслив и решив оставаться в благословенной тени куста, он тем не менее захотел внести парой штрихов образ ундины в свою марину, после чего незамедлительно удалиться. Но что-то удерживало его, и вот морской пейзаж уже наполнился множеством деталей, и он перешел к приданию ему цветов, как вдруг звонкий голос за его плечом оборвал этот тяжкий сон нахлынувшего вдохновения. Это была его ундина.
 - Вы плохо рисуете, - девушка хмурила брови, сосредоточенно вглядываясь в полотно.
 - Вы так думаете? – от удивления голос графа звучал испуганно – надтреснутым.
 - Да, мне кажется, вы совсем не вкладываете душу в эту картину, - широко раскрытые синие глаза выносили ему приговор. – А это кто? – она указала на фигурку девушки на скале, - Неужели я? В таком случае прошу, уберите - я не хочу участвовать в том, что создается от скуки.
Ошеломленный, он не находил, что ответить.
 - Вы любите море? – неожиданно спросила она, и голос звучал ласково и мечтательно.
 - А..? – не сразу нашелся молодой человек, рассеянно окинул взглядом бескрайний синий простор, - Да, наверное, люблю…
Впрочем, ответ его не был уже услышан – девушка засобиралась. Оправив платье, она вся будто встрепенулась и резко развернулась к нему лицом.
 - Ну, мне пора, прощайте! И прошу вас, не пишите больше от скуки, - легко улыбнулась и быстро удалилась прочь, к повороту в поселок.
Граф стоял в тени куста и пытался справиться с чувствами, которые в нем вызвала эта встреча.  Все произошло настолько неожиданно и быстро, и все вновь уже было на своих местах – солнце, море, пляж. Даже ветерок, казалось, дул тот же самый; только на его зарисовке полустертым контуром виднелась фигура ундины на скале. Действительно  она приходила, или лишь померещилась? Под таким жарким солнцем могло произойти все, что угодно. Так и не разобравшись с этим, в каком-то полусне, граф принялся стирать с полотна начатую марину.

***
 - А вы знаете истории об ундинах?
 - Кто ж их не знает, сынок, - хозяин пивной прекратил протирать стойку бара и устало облокотился на тряпку.
 - Говорят, они заманивают моряков в волны своими чарующими песнями и неземной красотой…
 - Это только бабушкины сказки, - толстяк мечтательно вздохнул, - Хотя, я не прочь повстречать хотя бы одну, - он игриво подмигнул графу.
 Тот широко улыбнулся, затем, посерьезнев, сказал:
 - Кажется, сегодня я с нею встретился.
 - Эээ… да тебя, парень, солнышко притомило!
 - Нет, конечно, она ею не была, но… Вы не знаете девушки: в желтом платье, босая?
 - В желтом, говоришь? И с золотыми волосами?
 - Да, да!
 - Если ты о Луизе, дочери лесника, то прими совет – не думай даже о ней, чудная она. Ее отец торгует лесом, да они и не из наших мест будут. Корни их – незнамо где, приехали сюда весною, но люди говорят, что ни на каком месте они долго не задерживаются. Да и живут в лесу, одни, ни одной живой души вокруг.
 - Они отшельники?
 - Да нет, наших не чураются, но и отношений не заводят. Отец-лесник ее почти не показывается на селе, а если заглянет, то вид угрюмый не снимает – не подойдешь. Луиза, конечно, полегче будет: веселая, шаловливая… Но и она ускользает, что ветер. Ходит к морю только – раковины собирает, но чаще просто сидит на берегу, неизвестно чего ждет. Это наши девчата сразу подметили, отчего и чудной окрестили…
 - А парни ваши что же? Мне показалось, Луиза симпатичная девушка…- граф зарделся легким румянцем, отчего постарался скорей спрятать лицо в кружке.
 - Ха! Показалось ему! Не тебе одному, парень… Был тут один – так сказать, внимание оказывал. Но что там между ними произошло, а с тех пор он и не смотрит на нее, и отчего – говорить отказывается.

В этот вечер граф вернулся в замок довольно поздно, так что заставил кухарку изрядно поволноваться. Съев свой обычный ужин, он взял кружку теплого молока и отправился наверх. Сначала ему хотелось читать, но странным образом что-то мешало. Кресла казались неудобными, и дрова в камине потрескивали слишком громко, так что в конце концов он обнаружил начинающуюся головную боль и жар во всем теле. Тогда он покинул натопленную комнату и вышел в прохладный каменный коридор, стены его терялись во мраке. Решив немного прогуляться, граф направился в то крыло, которое раньше никогда не посещал. В конце концов, он с удивлением отметил, что за все время своего пребывания здесь так и не осмотрел полностью пристанище своих предков.
Шаги гулко отдавались эхом от высоких стен, наглухо запертые двери поблескивали медными ручками. Впереди темнел проход, ведущий в высокую круглую башню. Поднявшись по винтовой лесенке на самый верх, граф очутился в помещении, похожем на чердак. Здесь лежал всякий хлам: старые ковры, какое-то погнившее и изломанное оружие, остатки мебели. Расчистив проход к высокому окну, он, поморщившись от отвращения, резким движением стер паутину со стекол. Внизу бушевало море, нещадно кидая темные вспенившиеся буруны на береговые камни. Из окна была видна часть скалы и площадка, на которой графу явилась ундина. Он вспомнил об этой встрече, и на душе отчего-то потеплело, будто луч солнца пробился сквозь ночное штормовое небо.

***
Прошла неделя, за это время граф каждый день видел Луизу, издалека. Она, как и в тот солнечный день, каждый раз приходила к тем камням и подолгу застывала на вершине, вглядываясь в аквамариновую гладь вод. Иногда она приносила с собой большую плетеную корзину и наполняла ее раковинами, иногда до графа как будто доносились звуки пения, впрочем, они были чуть слышны за шуршанием прибрежных волн. Сначала он быстро собирался и уходил, лишь завидев приближение девушки. Но, вскоре заметив, что своим присутствием, казалось, не мешал ей, оставил попытки бегства. Красота девушки все больше пленяла его. Как и в первый день их встречи, она чудилась сотканной из золотистых лучей полуденного солнца.  Но даже не это привлекало его, а мягкий нрав, нежность и малая толика дерзости в ее синих глазах.  Да, он увлекся, и с каждым часом эта привязанность становилась все мучительней.
Однажды они встретились на тропе, когда Луиза направлялась домой. Как им обоим показалось, встреча вышла случайной. 
 - Здравствуйте, мы виделись на берегу, вы меня не узнаете? – сразу выпалил граф.
 - Добрый день… Да, юноша, что не умеет рисовать, припоминаю, – она весело улыбнулась.
 - Кхм… Вы, верно, торопитесь… Сегодня на площади будет празднество, день урожая, кажется… я не смогу вас сопровождать? – сбивчиво, с испугом он задал этот вопрос-отрицание.
 - Боюсь, вы поставите себя в неловкое положение, граф, явясь на праздник с простолюдинкой, - ответила она твердо.
 - Но вы хотя бы там будете?
 - Да, наверное…, - и Луиза скрылась за поворотом.

Он не стал ее догонять - чувства вскипели в его груди, и с этим надо было справиться.  Она так и не ответила, значит, нет точной уверенности в том, что они встретятся на празднике. Значит, не было уверенности, что он сможет завязать с ней знакомство. Он мечтал только об этом, мысль о романе казалась сейчас невозможной. Просто находится рядом с ней, видеть ее волосы, ощущать солоноватый запах моря на ее лице – вот высшая награда, как ему тогда думалось. Встретится на берегу, ворваться в ее мир среди спокойствия волн и камней казалось неисполнимым.  Поэтому ему оставалось одно – увидеть Луизу на празднике, увлечь ее там, среди шума и полусвета, в ворохе разноцветных лент, под полной луною.

Впервые за эти дни граф не писал Шарлотте, он не мог, ею вдруг стала Луиза.

***
В этот вечер площадь небольшого забытого всеми села была необычайно яркой. На серой брусчатке и желтоватых стенах домов красовались ленты, украшения из полевых цветов, столбики с замысловатой резьбой. Повсюду были разбросаны снопы с пшеничными колосьями – праздник урожая предполагал некоторые жертвы, пусть в продовольственном отношении. Хотя, в этот год уродилось так много зерна, что часть его вполне можно было раскидать по улицам и отправить на заготовки обсыпать прохожих.
С последними лучами солнца площадь вскипела. Лавочники выставили напитки и съестное, хозяин пивной настежь открыл двери – сегодня он угощает задаром. Музыканты всех мастей играли на своих инструментах, и музыка с радостью поддерживала общий хаос веселья. Первые пары начали буйно кружится в центре, к ним присоединялись одиночные танцоры, которые выделывали какие-то только им известные финты. В закоулках клубились туманные тени, по лавочкам шелестел горячий шепот влюбленных. Деревья из ближнего леса казались медными в свете многочисленных костров и свечей. Всеобщее веселье наполняло празднество.
Граф кружился в хороводе вместе с какими-то девушками-селянками. Он не знал имени ни одной из них, они все были миленькими в своих разноцветных платьях с голыми плечами. В голове уже промелькнуло, что она не придет, и что нужно жить, как вдруг в полутьме деревьев мелькнула ее тоненькая фигурка. Сначала она показалась видением, не более чем простыня тем вечером, однако графа моментально выдернуло из толпы и он кинулся под обещающие ветви кленов.  Там действительно стояла она, в темно-синем легком платьице, на ногах – туфли без каблука. Граф бросился на калении, обнял ее за талию. От него пахло вином и пшеницей, в волосах поблескивали зерна, которыми кто-то щедро его осыпал в толпе. Луиза не отстранилась, лишь испуганно вздернула руки.
 - Вы, вы пришли, когда я уже отчаялся! – воскликнул граф, бросая на девушку пламенные взгляды. Ее глаза блестели в темноте.
 - Ах, как я ждал, как…, - он запнулся, потом дерзко бросил, -  Я должен вам признаться, я вас люблю, и никого еще не любил сильнее!
Луиза посмотрела в его разгоряченное лицо, глаза ее оставались спокойны, золото волос мерцало в свете свечей.
 - Ну скажите хоть что-нибудь! – граф вскочил, отряхнул колени, крепко сжал ее руку. – Впрочем, я все вижу… ваши глаза говорят мне все, - он лукаво улыбнулся, - Почему мы все еще стоим здесь? Пойдемте танцевать, музыка гремит вовсю!
 - Нет, позвольте, руку…, – она высвободила ладонь, неуверенно улыбнулась, - Может, пойдем в более тихое место?
 Лицо графа страстно запылало:
 - Конечно, куда вам будет угодно…, - он снова попытался поймать ее, но Луиза увернулась.
 - Вниз, к морю.
 - К морю? Но там шторм, непогода! К чему нам быть там, когда здесь столько света и веселья?
 - Да, я помню, что вы не любите море, - голос был наполнен грустью, - Тогда можете подождать меня здесь, я спущусь…
Граф не успел опомниться, как Луиза, шагнув в куда-то сторону, растворилась в сумраке листвы. Какое-то время он еще стоял на месте, но прохладный ветерок вернул его к мыслям и граф, в сердцах плюнув на землю, пустился почти бегом вниз, к пляжу.

***
  Море бушевало сильнее, чем обычно ночью. Пронизывающий ветер гнал из его глубин черные буруны, вместе со скользкими телами медуз и бурыми водорослями. Яростнее, чем раньше, море набрасывалось на каменистый берег, волны почти захлестывали площадку на верхушке мраморной груды. Высоко в небе из-за туч иногда проблескивала луна, но тут же скрывалось, захлестнутая, уже было непонятно, – то ли особенно высокой волной, то ли пушистой черной тучей. Берег был пуст.
Когда граф ступил на кромку камня, его туфли замочили брызги опрокинутой неподалеку волны. С глухим шумом она рассеялась на пену и мельчайшие водяные осколки.
 - Луиза! – отчаянный крик хотел расправить крылья, отразиться от высоких скал и полететь над разъяренным морем, но был поглощен стихией. Ветер рвал белую рубашку графа, закладывал уши, ерошил волосы, ссыпал с них золотое зерно.
 - Луиза! – одинокая испуганная чайка пронеслась с резким выкриком высоко над его головой.
 - Где же ты?... – прошептал юноша и пустился бежать на дальний конец пляжа.

На камнях зашевелились тени. Смельчак, который подошел бы ближе, мог бы заметить, там юную девушку в темно-синем легком платьице, отчего она была тяжело различима в темноте.
Луиза поджала под себя ноги, грустно вглядываясь в темную даль. Она не ждала, не искала принца, чуда или чего-то еще. Просто ей нравился морской ветер, который приносил с собой запахи больших городов и красивых кораблей. Но они, те, не могли почему-то этого понять, и прозвали Луизу чудачкой. Ей нравилось море и ветер, вот и все. Так же, как другим нравились цветы или оладья по утрам. А еще она знала, что не влюбится от скуки даже в такого красивого человека, как граф…

Граф вернулся глубокой ночью. Отсыревшая рубашка, мокрые туфли, взлохмаченные волосы – его вид напугал прислугу. Но на робкий вопрос о произошедшем,  он бросил на экономку такой безумный взгляд, что та предпочла оставить господина одного.
Она бросила его, оставила. Растворилась в морском воздухе так же внезапно, как и появилась. Как теперь жить, когда грудь сгорает от одной мысли, что он ее больше не увидит. Почему он ее увидит? – граф не знал, но истина горела перед ним алым пламенем. Ее волосы, яркие ленты, полная луна… пряный запах листвы, смеющиеся глаза…
В голове все перемешалось, а граф лежал на кровати, вытянувшись как струна. Вдруг на свет пробились первые всхлипы. Он уже не знал, хотел ли плакать, стоило ли – он просто рыдал, как дитя, скомкав в руках простынь. Резким движением он сел, обхватил голову руками. Ему было обидно и горько, душу раздирало от противоречивых чувств. Что будет дальше – он знал. Пройдет несколько дней, и страсти улягутся, он все забудет. Забудет ее волосы, солоноватый запах моря… От этого знания становилось невыразимо больно, и он уже оплакивал себя, свою натуру. С невиданной ранее ясностью граф вдруг ощутил, как ненавидит в себе что-то, и в мгновение ока достиг письменного стола.
Там, под тяжелым медным прессом, лежали письма Шарлотте. Одним движением они оказались зажаты в его кулак и брошены в огонь камина, не глядя. Письма девушке, которую он никогда не видел. Письма, которые не должны были существовать. Игра его воображения. Последствия мгновенной слабости и детской шалости, когда он поднял и сунул в карман одно из рассыпанных на дороге посланий потерпевшего крушение почтового дилижанса, они горели, и пламя поедало строки мертвых мыслей:

«Дорогая, милая Шарлотта, если бы я мог любить сильнее…»