отшельник

Храбр, облаченный в привычную черную ризу, сидел на солнышке и думал думу. Солнышко-то лилось рекою солнечной, и на поля, и на луга, и на болота, и на самого Храбра. Солнышко-то, оно для всех светит, и для отшельников, и для мирских, и для скотов даже. И для гадов, они тоже на солнышке погреться не дураки. А думу Храбр думал трудную, тяжелую, и думалась она, но сказать не мог никому, ибо страшно ему было, и думать-то страшно, а сказать – тем более.
 «До чего дошел я,- думал Храбр,- всю жизнь свою сознательную трудился во благо и Господа, и людей, и письменности, а меня вот так, под танки, незаслуженно, неправедно, необоснованно! Чем заслужил я отношение такое к себе - гадское, скотское? Не тем ли, что от матушки в постриг ушел, а говорила она – пахать на тебе надо, вона какой огромный. Но у меня мысль была, а мысль более Господу угодна, чем пахать. Пахать всякий может – это же умения и навыки, а вот мысль – она не всякому приходит. Кирилл вон с Мефодием гиганты мысли были, Христос, сыне Божий – гигант мысли, и у меня грешного мысль появилась, так надо же ее во благо людям, которые пашут, им и пахать с мыслями легче будет, и светлее, и радостнее. И буквами они записывать все смогут – и что произошло с ними, и как пахать удобнее. А то все на цифру, да на цифру, а цифру-то без буквы как хочешь, так и понимай, если одни изображения будут, без пояснений, путаница в мире произойдет, а вот развития не произойдет. Так и будут люди пахать и есть, пахать и есть. И не труд сделал человека из макаки, но мысль. А мысль Господь дал. Он же для чего-то ее дал, не чтоб пахать и есть, пахать и есть. Так бы все и пахали и ели до скончания мира, и не надо больше ничего. Только вот мысли мои какой-то маг взял и думает постоянно, и говорит даже вслух иногда, но не по делу говорит, за заклинание выдает, или того хуже – за обряд колдовской. А это грех. Я про письменность говорил, а он моим Словом страсть паскудную у людей вызывает, и, самое что погано – вызывается ведь страсть. Может, от того, что это сила страсти моей. Только страсть моя – к Господу да к письменам, высокая страсть, а у женщин, что к магу приходят – страсть низкая – мужика к рукам прибрать и иметь его всяко. А у мага какая страсть? Брюки брэндовые да салями. Никакой страсти, в общем. И чего он ко мне-то привязался? Вон, Слово о полку Игоревом есть еще, там плач Ярославны, вообще заговор хороший. Так нет ведь, надо ему на показуху, что понятно меньше, бабам впаривать. А у меня от этого живот чешется и руки опускаются. И мысль возникает – а не пойти ли пахать. И разрывает меня на части мысль эта – вдруг она одна правильная, а все другие нет? Вдруг мысль вообще в зачатке давить надо было, и пахать, пахать… Но с другой стороны – приятно, что помнят в миру. Когда в миру помнят – всегда приятно. Опять же – смотря кто. Ну, ясно, историки помнят. Им надо. Филологи помнят. Как памятник. А вот маг-то – он кто такой, маг этот? Он же имеет меня по полной программе! Баяна бы шел, имел. У Баяна и красивее, и тема подходящая… Опять же, маг ли виноват, что он маг? Женщины же и сами могли Слово мое прочесть, и много других Слов, а не читали, и к магу идут. Сами. Думают, он умнее их. Малограмотные, убогие. Жалко их. Но маг-то читал! И знает всего много, чего женщины не знают – и стихи, и молитвы, он же даже Блавацкую читал, вот из нее бы взять мог, там тоже не понятно ничего. Меня-то за что?! Чем я перед Господом провинился?! Ну, да ладно – причины, видать, есть. У всех они есть. А может, я – вообще – лучшее, что было в жизни мага этого недоделанного? Может, я лучше даже, чем женщины, которых он любил, лучше, чем салями, чем брюки? Может, я – действительно – единственная зацепка у мага этого за что-то светлое. Нужное и людям и Господу - по правде? Но опять же – кто их, людей, знает, чего им по правде нужно? А уж про Господень замысел я вообще помалкиваю. Вот и чешется у меня живот, и бабу хочется, но я стерплю – бабы, они же все мысли убивают, чего с ними делать? Детей что ли? Так в мире и так есть кому пахать. А вот мысли думать некому. Так пускай хоть этот урод моральный мысли думает. Пускай хоть и мои. Может, что дельное с годами из этого выйдет. Может, своя мысль появится. Маленькая, но своя. Засвербит может, зачешется тоже где-то в пузе, да может, и родится из нее что-то урожайное, солнечное, нормальное, короче, такое»…
И пошел черноризец, огромный богатырь с бородой и мыслями, пахать для разнообразия. Чтоб в пузе не чесалось и бабу не хотелось. Мыслей новых набираться, впечатлений новых. А без них нельзя никак. И не пахать тоже нельзя. И не денешься никуда от этого. Надо так.