Между

        Говорят, что перед смертью проносится вся жизнь. Может быть и так, но у меня проносились лишь самые яркие воспоминания. Как я бывал в прибалтийских странах, мои прогулки с моим другом-финном по Москве. Ну, и Зай, конечно же. Зай. Зай. Зай. Я вспомнил, то как мы встретились. Вспомнил то, как купались голышом: я ловил рыбу, а он плавал вокруг меня. Вспомнил наш первый и последний Новый год 2011.
        А между тем, я уже умирал. Как и умирало всё мое существо. Зай любил называть меня Медведем, Мишкой, Мишей (дабы не раскрывать себя, так и продолжим называться). Сократим это до более лаконичного Мед.

       Наверняка, Зай бы разревелся при виде этой картины. Но он даже не успел подумать, что его сбила машина. Как и меня. Зая сбило именно на том же самом месте, где и меня сейчас. Он также был в наушниках и, может быть, слушал ту же самую песню. Ну что за ирония, не правда ли?
       Мне всегда нравились такие, как он. Молодые. Веселые. Живые. Правда, я бы хотел, чтобы Зай был ещё и сильным, накаченным. Этаким мачо. Но, увы! Зай был скорее ребенком, инфантом, а не мачо. В нем не было ничего мужественного. Даже в 17 лет его лицо было похоже на его же десятилетнее лицо. Даже повадки, привычки. Манера сидеть и лежать. Нежиться в постели. И говорить: «Медве-едь… Яичницу надо». А я покорно вставал в эти 6.15 утра и делал ему яичницу. Как будто мы были не парой, а отец с сыном. Он постоянно чудил с моим компьютером, а я за это соответственно его ругал. Иногда его порывы истерики доходили до такой степени, что он мог разреветься в сопли и слезы (в эти моменты он становился особенно жалок), а мог неистово кричать на меня в бешенстве, отстаивая свою точку зрения. Он был абсолютно нетерпимым. Толерантность отсутствовала. Зай любил говорить о спорах так: «Даже если ты признаешь, что твоя позиция проиграна, ты всё равно не признаешь правоты соперника. Просто потому, что не захочешь терять свою цену». Это было словно его кредо. Хотя относительно себя, он никогда этого не говорил. Себя Зай считал толерантным и лояльным ко всему. Но как может быть толерантным тот, кто считал одними из своих идеалов Гиммлера и Гитлера! Вот так получается у нас Заяц-националист-диктатор! Весьма горючая смесь, при условии, что в ней преобладает высокая концентрация желания прославиться или разбогатеть. И только такая громадина, как я, вставала у него на пути. Только ко мне он бросался в ноги, если я выражал свое недовольство. Зай всегда до последнего отстаивал свои интересы, но стоило мне надавить на рычаг давления, как он тут же бросался ко мне с извинениями, понимая, что с его стороны - это всего лишь каприз. Рискну предположить, что Зая таким в большей степени сделало окружение. Он сам мне говорил, что он впитывает абсолютно всё как губка, а что-то даже и выражает в себе или в своем поведении. В силу того, что Зай был геем (как и я), он часто сталкивался с нетерпимостью в свой адрес со стороны гомофобов. Если уж в реальной жизни он и пытался себя как-то сдерживать, дабы не иметь каких-либо физически пагубных последствий, то в сети вся ненависть Зая к радикально настроенным гетеросексуалам выливалась в полной мере. Он крыл их как он говорил «лучами поноса». Самое страшное для него было то, что этот мир, эти люди его не устраивают. А он бессилен и не может ничего сделать. Хотя, как он сам говорил, он хотел бы выйти на улицу и начать расстреливать всех без разбору, как бы это сделали радикалы. Возможно, он не прав. Я не такой. Нет.
Моя ненависть всегда заканчивалась на словах «Ну, вы тупые!» Не более. Я считал, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на разборки с непробиваемыми идиотами и повторными просмотрами фильмов. И, на самом деле, коротка. Всего 68 неполных лет. Но что тут ещё делать? Существовать? Нет уж! Увольте! Держу пари, что я бы и сам встал под машину, если бы дальше бы все текло так же по-английски тихо как сейчас. Ведь это самое страшное. Когда ты медленно превращаешься в овощ. Когда распорядок дня завязывается на трех узлах «Спать. Есть. Испражняться».  Боюсь, я бы не вынес этого. И, вероятно, ещё до следующего Нового года умертвил бы себя.
       В этот самый момент, когда глаза начали мутнеть, а веки тяжелеть, на меня нахлынул порыв сентиментальности. Мой мозг выдал такую бредовую идею, которую в предаварийной жизни я просто не мог вообразить. «Надеюсь, я попаду туда же, куда и Зай. Неважно в рай или ад», - именно так. О, нет! Мед, умри скорей же, дабы не засорять Вселенную своими умирающими мыслями!