Таня

                Если Вы знаете - где-то есть город
                Если Вы помните - он не для всех…


  В городке я отсутствовал  всего год, а когда  вернулся, то обнаружил, что девчонки повзрослели и из гадких утят начали превращаться в прекрасных лебедей. В соседнем подъезде подросла Татьяна Баранова.

Она вообще выпадала из общего ряда девочек городка. Она училась не в нашей школе, а в хореографическом училище. Когда я увидел ее впервые – у меня перехватило дыхание. Она не шла, она плыла над землей. Нормальные люди так не ходят. А когда она перепрыгнула небольшую лужу – мне показалось, что она летит по воздуху.

 Я влюбился. Влюбился в ее фигуру, в ее восхитительные тренированные ноги. Всю дальнейшую жизнь я начинал оценивать женщин с ног и мало кто мог сравниться с Татьяной.

  В то время я не был искушен в любовных делах. До меня доходили слухи, что я кому-то нравлюсь, но меня это только злило. В свои шестнадцать лет я ни с одной девушкой не дружил и еще ни с кем не целовался. Как подойти и познакомиться с соседкой я не знал.

Со мной на этаже проживал офицер c молодой женой. Иногда за стеной я слышал их стоны и хрипы. Это меня выводило из равновесия и возбуждало.

 Как-то после тренировки я находился один дома. В тот период мы с сестрой жили без родителей. Сестра задерживалась на занятиях. На следующий день должны были быть соревнования по боксу, а у меня пятьсот грамм лишнего веса. Мой тренер Леонид Викторович посоветовал:
-Женя, ты не ужинай, твои полкило и сгорят за ночь.

  Раздался звонок в дверь. Я открыл. Стоит соседка в халате с распущенными волосами. Она задумчиво смотрит на меня и просит спички. Я рванул за спичками на кухню. Отдаю их ей через порог. Она глядит на меня томно и говорит:
-Может, зайдешь ко мне поужинать?

Я опешил, но, помня наказ тренера, стал объяснять ей, как школьник, что мне нельзя ужинать из-за лишнего веса. Соседка посмотрела на меня с сожалением, как на больного и ушла. Когда я закрыл за ней дверь, до меня наконец-то дошло, что меня звали не просто ужинать.
-Идиот! Какой  я идиот!

Я не мог успокоиться. Хотелось все вернуть назад и согласиться, черт с ним, с лишним весом. Но что-то удерживало меня на месте. Как говорят англичане: «Упущенные возможности не возвращаются».

Бой на следующий день я проиграл и, с тех пор, больше никогда не держал свой вес. Сколько весил, в той весовой категории и выступал. Через год муж у молодой соседки умер. А вскоре и она куда-то съехала.

  Таня все не выходила у меня из головы. Я подолгу торчал на улице под ее окнами. Слонялся по дороге к автобусной остановке в надежде встретить ее. Утром Таня уезжала в свое училище, поздно вечером возвращалась.

 Я тоже ездил в город на тренировки три раза в неделю, но наши графики не совпадали. Так продолжалось несколько месяцев. Наконец мне повезло. Мы столкнулись с ней у ее подъезда.

Я от неожиданности потерял дар речи и только смотрел на нее удивленными глазами.
-Ты что так на меня смотришь? – услышал я ее неземной голос.
-Хочу с тобой познакомиться, – прохрипел я.
-Давай познакомимся, меня зовут Таня.
-Женя, – ответил я.

  Вот так все и произошло. Мы стали иногда встречаться. Ходили на пионерском расстоянии гулять к железной дороге. Разговаривали. Я больше слушал. А слушать приходилось о балете, о Франции – родине балета, о музыке и композиторах.

 Татьяна хорошо знала эту тему – ее мама Ирина Николаевна преподавала сольфеджио в музыкальной школе, была приветливая улыбчивая женщина. В молодости занималась плаванием. Даже выступала на Спартакиаде народов СССР. Ирина Николаевна меня прекрасно знала по моей учебе на аккордеоне в музыкальной школе. Встречала меня всегда с радостной улыбкой:
-Тата, Женя пришел – звала она дочь.

  Отец у Татьяны – крупный, сурового вида мужчина – Борис Николаевич. Служил военным инженером, но военной службой тяготился. В студенчестве снялся в приключенческом фильме «Миклухо – Маклай». В квартире на стене висела фотография, где Борис Николаевич в виде обнаженного бородатого гиганта находился где-то на морском побережье.

 Уже в зрелом возрасте он поступил на заочный факультет иностранных языков, где изучал английский язык. С каким восторгом он рассказывал, как, будучи в гостях у Тани в Ленинграде пообщался с иностранцем.
-Представляешь, Женя, он меня понял, – как ребенок радовался Борис Николаевич. Но это произошло гораздо позже.

   Сейчас трудно понять, как двое шестнадцатилетних подростков могут просто гулять и разговаривать. Ни выпивки, ни курева, ни обниманий, ни поцелуев. Хочется приврать, но…чего не было, того не было.

Но даже сейчас по прошествии многих лет я благодарен судьбе, что было так, а не иначе. Потом у меня были женщины. Много женщин. Но где они? Помню ли я их так, как помню свою первую любовь, которая так и осталась самой красивой, самой таинственной, самой желанной, к которой мужчина идет всю свою жизнь…

  Мне пришлось полюбить балет. Я узнал, что такое «фуэте», «пачка», что мужчин в балете называют  «танцовщик». Я несколько раз видел балет «Лебединое озеро», «Баядерка», «Кармина Бурана». Когда Татьяна была задействована в спектакле, я из зрительного зала высматривал ее в кордебалете, но узнать ее в костюме и гриме было почти невозможно.

Как-то Татьяна провела меня в театр оперы и балета по своему пропуску через служебный вход. Колоритный усатый пожарник был за вахтера. Он с подозрением покрутил в руках ученический билет, где я наклеил свою фотографию и исправил фамилию «Баранова» на «Барановский», но пропустил нас.

Мне все было интересно. Оказалось, что помимо большой сцены в театре, кстати, она наклонена к зрителям для увеличения прыжков артистов, имеется множество репетиционных залов с зеркалами и станками в виде поручней, за которые артисты берутся, когда разминаются и растягиваются.

  Незаметно пришла весна. Я учился в школе, ездил на тренировки по боксу, участвовал в олимпиадах по физике и математике. К выпускным экзаменам с Курильских островов приехала мама, чтобы меня поддержать.

 У Татьяны был еще год учебы в училище, там учились не десять, а одиннадцать лет. Она ездила на какие-то гастроли, даже умудрилась побывать в Польше. В то время это было круто. Вот из Польши она и привезла мне маленькую коробку французских конфет. Но я так возвышенно относился ко всему, что касалось Татьяны, что просто съесть конфеты не мог. Я на них посмотрел и спрятал в письменный стол.

 Примерно через год я решился их попробовать – конфеты высохли и были твердые как камень. Все надо делать вовремя и не откладывать на потом то, что надо делать сейчас.
 
Школу я закончил с серебряной медалью.  Мы с  мамой поехали в Москву, где я предпринял попытку поступить в престижный ФИЗТЕХ и где экзамены проводились на месяц раньше. Попытка оказалась неудачной. Эта осечка заставила меня, вернувшись, домой, начать готовиться к экзаменам в университет.

 Без особых проблем я поступил на физфак. Съездил на свою первую картошку. Татьяна в сентябре отдыхала где-то с родителями. И вот, после месячной разлуки, мы возобновили свои походы в окрестностях городка.

 Да, летом я решился поцеловать Таню, но сделал это крайне неудачно. При прощании я просто навалился на нее как танк, причем мои руки в этом процессе участия никакого не принимали – висели безвольно вдоль тела. Татьяна уперлась в меня руками, а девушка она была не хилая, да вдобавок тренированная и спросила:
-Я разве давала тебе повод?

Господи! Какой повод нужен? Мы почти год гуляем, ходим в театр, кино. Что нужно еще?
Но, зачастую, женщины как бы всерьез говорят, нет, а мужчины, как дети, часто этому верят. Мне было этого достаточно, чтобы остановиться. Я почувствовал, что кровь хлынула  к лицу, хорошо, что в подъезде было темно. Я быстро произнес:
-До свидания, – и выскочил из подъезда.

 Я несся из городка в сторону железной дороги, где мы обычно гуляли. Я не бежал, я летел над землей не чувствуя под собой ног. Постепенно бешено колотившееся сердце перешло в нормальный ритм рабочего насоса, когда сердце бьется не от страха или негодования, а потому, что сокращающимся мышцам тела необходима свежая кровь.

Позже этот прием переключения сердечной активности с одной причины на другую не раз спасал меня. Я перешел на шаг. Остановился. На черном небе ярко горели звезды. Я запрокинул голову и стал на них смотреть. Может где-то в глубинах вселенной такой же парень смотрит в небо? Может и ему не везет в любви?

    На следующий день я как побитая собака пошел к Татьяне. Дверь открыла ее мама, понимающе улыбаясь, она сказала, что Татьяна ждет меня в своей комнате – ей нездоровится. И все пошло, как и прежде. Больше я не пытался целовать Татьяну.

    Наступил Октябрь. Моя мама еще не уехала к отцу на Курилы, но уже собиралась. У нас с сестрой уже был двухгодичный опыт жизни без родителей. Я стал взрослее. В общем, предстоящая разлука нас не пугала.

 Вечером, когда я выносил мусор из дома, меня окликнули. Я подошел с пустым ведром к трем парням. Двоих я знал, а третьего видел впервые. Один из них Бердышев Слава – крепкий, красивый парень под метр девяносто ростом, на два года старше меня. Я слышал, что он пытался ухаживать за Татьяной, но подробностей не знал и знать не хотел. Вторым был его одноклассник – Маликов Сергей, рыжий в конопушках низкорослый крепыш. Третьего я хорошо не рассмотрел.

-В чем дело? – спросил я.
-Ты вот что, – начал Слава, – к Тане больше не ходи.
-Это почему?
-Потому, что я так сказал.
Я выдержал паузу, посмотрел на Славу и ответил:
-Ходил и ходить буду. Ходи и ты. Я же тебе не запрещаю.

Я не стал ждать ответа, развернулся и пошел домой. Настроение было испорчено. Следующий день я был в ожидании чего-то неизбежного. Как такового страха я не испытывал, но и не представлял, что будет и как себя вести.

 Вечером, собираясь с Татьяной в кино, я положил в карман пальто складной нож. Я всегда любил ножи. Мечтал об охотничьем с черной рукояткой и металлическими усиками, но за неимением возможности, купил складной. Правда, этот был красавец с крепким лезвием из нержавейки, бронзовыми накладками к которым были приклепаны желтыми заклепками темно-красные пластмассовые пластинки.

В голове крутилась одна мысль: «Я с ножом. Со мной ничего не может случиться». Зашел за Татьяной, благо живем в одном доме, и мы направились в кино на вечерний сеанс.

    Когда вышли из дома офицеров, уже стемнело. Мы медленно шли домой, обсуждая фильм. Проходя мимо своего подъезда, я услышал какой-то шум. Если бы не вчерашнее предупреждение, я бы не обратил на это внимание, но тут понял – это по мою душу.

 Все остальное происходило автоматически, как  бы не со мной. Я начал торопиться. Меня как будто кто-то гнал быстрее пойти навстречу к неизбежному. Я завел Татьяну в ее подъезд. Очень быстро с ней попрощался, в то время мы с ней еще не целовались. Поймал на себе ее удивленный взгляд и вышел.

 До моего подъезда оставалось двадцать шагов, и я пошел. Как зомби достал из кармана нож, открыл его, надел на руки тонкие кожаные перчатки и взял нож в правую руку хваткой, которой меня обучил офицер тюрок по национальности.

В то время у нас не было складных ножей с фиксацией лезвия и, чтобы обезопасить свою руку – большой палец прижимался к утолщению клинка со стороны лезвия. Вообще-то то, что мы называем лезвием в ножах –  это клинок, а лезвие – это заточенная часть клинка. При такой хватке можно колоть ножом и с низу и с боку, не боясь, что нож сложится.

 В голове не было никаких посторонних мыслей. Я не думал, я знал, что со мною нож, чего мне бояться, нож делает слабых сильными. Я уже подошел к черному проему своего подъезда и шагнул в неизбежность. В коридоре стоял Слава. Он был один. Я остановился в полуметре от него.
-Не надо ничего делать Слава, – сказал я ему.

   Мои мысли замкнулись на ноже, который был продолжением руки висевшей вдоль тела. И тут что-то случилось. Как потом выяснилось, Слава меня ударил в живот, но я не помню этого удара. Скорее всего, он меня вырубил. Как я не выронил нож из руки, я не понимаю до сих пор.

 Дальше я помню себя согнутым, пытаюсь выпрямиться и получаю удар с боку в голову. Второй удар получился у Славы скользящим, он сбил с меня кепку. Я чуть присел на правую ногу и отмахнулся ножом, но неудачно. А потом я все видел, как в замедленном кино.

 Я переношу вес тела с правой ноги на левую, моя рука с ножом поднимается на уровень лица Славки, но почему-то я ее опускаю ниже и бью в бок. Чувствую, как мой кулак уперся в пальто. Мелькнула мысль: «Где нож?!». Выдергиваю руку и с удивлением смотрю – нож на месте. Только посередине клинка темная, почти черная полоса. Я сразу и не сообразил, что это кровь.

 Славка сорвался с места и заскочил на площадку первого этажа.
-Убери нож, я ухожу – услышал я его голос.
Я еще раз посмотрел на нож, потом на него, ничего не понимая.
-Иди – сказал я, и отошел на пол шага. Когда Слава, как-то бочком, проходил вдоль стены, я его остановил левой рукой и сказал два раза:
-Только посмей меня тронуть, только посмей меня тронуть.

Моя правая рука с ножом была чуть отведена в сторону, готовая обрушиться на него. Он стоял бледный, необычайно прямо и молчал. Потом я его отпустил. Он ушел, а я поднял кепку и пошел к себе домой, не убирая ножа. Дверь открыла мама.
-Вот, пришлось защищаться, – сказал я, показывая нож.

В ноябре мне пришлось взять в университете академический отпуск по болезни, но по существу из-за уголовного дела, заведенного на меня по факту нанесения Бердышеву Вячеславу тяжких телесных повреждений при превышении пределов необходимой обороны.

Отец взял отпуск по семейным обстоятельствам и прилетел с далеких Курил. Мы с ним вместе ходили на допросы, очные ставки потому, что я был еще несовершеннолетним. Сначала все складывалось хорошо. Следователь милиции разобравшись – прекратил уголовное дело, но прокуратура возбудила его вновь.

 Когда мы с отцом пришли в прокуратуру – следователь накинулся на нас со словами, что в деле не тот нож.
-На нем не обнаружено следов крови!
А откуда они будут, если нож другой. Тот, которым я ударил Славу, отец куда-то выкинул.

 На экспертизу мы отдали маленький складной ножичек. Якобы он в открытом состоянии был у меня в кармане и, когда меня стал бить Слава, я сунул руку в карман,  «случайно» схватил нож и ударил его. Эту версию выдумали не мы с отцом, а первый следователь. Он видел Славу, видел меня и решил, что так будет правильно.

 Я не помню, как звали следователя, но благодарен этому мудрому человеку всю жизнь. Мой отец разволновался и говорит мне:
-Может отдать настоящий нож?
Я в свои семнадцать лет, начитавшись юридической литературы, проявил твердость не по годам.
-Нет, папа! Если мы скажем, что нож не тот, то и во всем остальном нам не будут верить.

Пока шло следствие, мои отношения с Татьяной улучшились. Она смотрела на меня, как на героя. Хотя я до сих пор уверен, что она здесь ни при чем. Ее мама меня тоже поддерживала.
-Правильно. Пускай теперь боятся, – говорила Ирина Николаевна, – пусть думают, что следующий раз будешь с гранатой.

Оказалось, что за Таней чуть раньше начал ухаживать сосед Александр Гайдаров, парень на год старше меня.
-Представляешь Женя, Слава пригрозил ему, так он перестал со мной здороваться,– смеялась Таня. Мне, однако, было не до смеха. По городку ходили нелепые слухи. Одни смотрели на меня со страхом и восхищением. Другие злорадствовали:
-Что, однако, учудил медалист школы! В тихом омуте – черти водятся.

Моя одноклассница, которой я нравился, на следующий день после инцидента позвонила ко мне в дверь и вернула мои книги, которые были у нее. А Татьяна демонстративно продолжала встречаться со мной.

 Мы часто ездили в город на спектакли. Возвращались поздно. Чего это стоило моим родителям! Я молчу. Но чего это стоило мне! Честно говоря, мне было страшно. Я думал, что меня где-нибудь встретят. А я один и без оружия. Ножа с собой носить я никак не мог. Приходилось собирать свою волю в кулак и прятать свой страх от себя, от Тани.

Постепенно это стало делать все легче и легче. Через некоторое время я уже никого и ничего не боялся. Тогда я понял, что нельзя идти на поводу у страха. Нужно сделать так, чтобы не ты, а тебя боялись и для этого необходимо всего-то представить себя не жертвой, а хищником. В свои семнадцать лет я интуитивно пришел к этому. В дальнейшей жизни эта способность не быть жертвой часто меня выручала.

     На очную ставку в прокуратуру я шел с тяжелыми мыслями. Следователь зверь, придется мотать срок. Морально я уже готовился к этому. Приближался новый год. Выпал первый снег.

 Перед кабинетом следователя я увидел Славу.Высокий с длинными волосами. Мы сдержанно кивнули друг другу. Нас вызвали в кабинет. Я зашел, снял шапку. Слава стоял справа от меня. Шапку с головы он не снял. Следователь сердито посмотрел на нас. Потом обратился к Славе:
-Ты сколько классов закончил?
-Десять.
-И тебя не научили в помещении головной убор снимать?
Славка быстро сорвал шапку с головы.

-Рассказывай, как было? – продолжил следователь.
Слава стал нести ахинею, что он меня пальцем не тронул, а я на него сам напал. Я стоял, слушал и молчал. Следователь пристально смотрел Славке в глаза. Он не выдержал его взгляда и опустил голову.

 Тогда следователь медленно и жестко стал говорить, указывая на меня рукой:
-Этот парень не отказывается, что ударил тебя ножом, а ты не хочешь признаться, что ударил его первый? – и через паузу. – Да тебе мало досталось!

Я стоял ошеломленный ходом очной ставки. Я не верил своим ушам. Меня следователь ничего не спросил, только дал подписать какие-то бумаги. А потом нам с отцом сказали, что следствие закончено – уголовное дело закрыто, и мы можем ехать куда захотим.

      Новый год я встречал с Таней в ресторане. Мы танцевали. Кто-то сказал нам, что мы самая красивая пара. Наверное, так и было, мы были молоды и влюблены. А любовь всегда красива.

В этот вечер я впервые поцеловал Таню. Я вообще первый раз поцеловал девушку и этой девушкой была моя любовь… Я был счастлив!

     Но…Счастье никогда не бывает долгим. Четвертого января я с отцом улетал на далекие Курильские острова. Прощай Таня! Прощай моя  любовь…