Зар-раза!!! невесело о карасях, отцах и детях, о р

- Простите, наш котик убил вашего бультерьера.
- Это как же?!
- Ваш песик подавился…
                Из фольклора.

1.
   «Вот зараза!!!» Хотелось материться во всю душу, но что изменишь. «Зараза!!!» Руки ходуном ходили, трясло все тело так, будто промерз, а ведь в разгаре лето. Метался по двору как прибежал - с лопатой; сообразив, с размаху саданул ее плашмя о сруб сарая, та грустно звякнула, ударила по нервам и шлепнулась в бурьян. «Лопата здесь причем?!!»
   «А-ах зараза!» Задавил, заколол левый бок, заныла рука, занемела. Рывками распотрошив карман, добыл «Валидол» и торопливо сунул в рот. Сел на скамью, уперся руками в колени, смотрел перед собой, не видя ничего.
   «Да было бы свое, а как теперь?» Приемник, только что стоявший на скамье и вот теперь украденный, был взят на время у соседа. «Да лучше бы не брал! И батареек новых прикупил… Балда! Ах, Господи ты, Господи!». Сидел, оцепеневший, сопел, тер языком таблетку, коверкал губы. Помогало откровенно слабо, и все равно не верил никогда в другие средства. «Ну, вроде попустило - не вечно же ему». Ударил по колену кулаком, кряхтя поднялся на ноги, поплелся оступаясь, за сарай. Там, у разрытой только что земли белела жестяная банка от тушенки, с червями. Немного накопал, как лязгнула калитка, так и сорвался.

2.
   «Вот Боженька с сынишкой удружил». Про то, что сын никчема, стало ясно уже по первым классам. В семье ребенок появился поздно, они с женой отчаялись уже, а он возьми да и родись - Егорка. Своим кудахтаньем вокруг малютки мать посрамила бы любую квочку. Вот из декрета так и не собралась выйти – Егорка был болезненным, а оставлять ребенка на свекровь не стоило и предлагать. Кормили чадо с ложечки едва ли не до школы. Затем упорно мать таскала за ним портфель к урокам и обратно.
   Отец особо не вникал в «вопросы воспитания». Парторг колхоза, он должен был поддерживать высокую мораль и трудовой настрой в громадном коллективе, а будни собственной семьи держал на заднем плане. Когда «великий-нерушимый СССР» урезал дуба и промоталось все советское добро, пришлось помыкаться по старым связям, но неуживчивый характер и неприятие пришедшего порядка нигде надолго не давали задержаться. Едва до пенсии и дотянул.
   Жена все это время, не разгибая спину, вела немалое хозяйство и опекала «ненаглядное дите». Она бы и работать за него пошла, да вот недотянула – чахотка забрала сердешную. Водить за руку лоботряса стало некому, и жизнь ударила ключом по закружившейся от воли голове. Компания нашлась «достойная» - вино глушили возле клуба, курили травку каждый божий день, а там пошло веселие покрепче. Пока отец собрался с мыслями, сынок помалу стал сносить домашний скарб и после нескольких скандалов не объявлялся дома вовсе, но утварь продолжал тащить, не забывал и про соседей. На днях исполнилось шесть лет как померла жена, сам год на пенсии, а жизнь ползла не веселее похорон. Грызня с соседями; все погреба, сараи по округе обзавелись замками, что помогало не всегда – Егор упорно не оставлял края родные без внимания.
   И вот что убивало – прекрасно знал, что радио опасно оставлять. «Так занеси в сарай, закрой! В дом занеси или с собой возьми на крайний случай! Так нет, зар-раза»! Опять бок придавило. Поковырялся в банке – на дне забились в угол штук шесть червей. «А ну их, хватит». Вернулся, приладил удочку к велосипеду, жестянку на багажник и, позабыв в траве лопату, не закрыв сарай, подался  переулком к трассе. А там за полчаса, не торопясь и отдуваясь, доехал и до озера.

3.
   Карась был именитый. Единственный в своем, так скажем, роде. И звали его «Рыбка». Хоть правильно сказать – он сам себя так называл. Что означает слово «Рыбка» - он сам не знал, но так сказала девочка, та самая, что вырвала его из лап кошмарной смерти.
   Все, что тогда случилось, припоминалось смутно: их было много; жили сытно – еда спускалась с неба в изобилии (теперь он твердо знал – задаром не бывает ничего); а после… Паника – вода ушла, мир рухнул, все сбились кучей, их затолкали в какой-то жуткий, темный и вонючий, трясущийся мирок; потом сумятица – то свет, то тень, и вот он видит ужас – таких же как и сам кромсают на куски, им вспарывали брюхо еще живыми!, и вдруг ОНА показывает пальцем и называет его «Рыбкой», плачет. Потом была уже другая жизнь. Текущая откуда-то вода – ему давали подышать, потом опять качалось все, и вот он попадает в рай – глубокий, тихий. Светит солнце. На миг увидел ЕЕ снова - она смеялась и говорила «Рыбка». Тогда он понял – все будет хорошо и не ошибся. Шли годы, Рыбка вырос, обжился в новом доме, стал уважаем за размер, за опытность и осторожность. Короче, он был тихо, но конкретно счастлив.
   Сегодня он, как и всегда, не торопился. Шальная молодежь шныряла с самого утра то там, то сям. Кого-то там (по слухам) уже уволокли наверх, без спроса, без возврата. И поделом – останутся, кто поумней. Естественный отбор – печальный факт, но эффективный.
   Хотелось подкрепиться, и он отправился поближе к берегу, туда, откуда доносился шум.

4.
   Подъехав к облюбованному месту, довольный, что не занято никем, он осмотрелся по-хозяйски и первым делом забросил в воду припасенную приманку. В кармане старенького пиджака нашлось немного хлеба, горсть пересохшей каши и прочая такая же труха.
   День близился к полудню – не самое уловистое время, но он приехал, в общем, не за рыбой. Усевшись на раскинутый пиджак, занялся делом: подкатывал рукав - один, затем другой; разматывал удилище; добыл червя из банки, на крючок приладил. Попутно рассуждал: «Погодка славная – без ветра, и не жарко; народу никого вокруг – рабочий день; без радио - Бог с ним, зато природа, тихо. И что за музыка сегодня на дворе – так, шум один. Когда прислушаешься – вроде ничего, а не следишь – вытье какое-то, на уши давит, на мозги; а нету выбора – везде одно по всем каналам, как будто всем одно и то же надо. Бр-ред!». И плюнул на червя с таким остервенением, что тот с крючком и леской выпорхнул из рук. Махнул удилищем, поймал за леску снасть, поправил поплавок, забросил и задумался опять. «Ну молодежи нравится свое, ну ладно, так не одна же молодежь приемник слушает. А что, такие вот как я – совсем не люди? У них же ретро – чего в восьмидесятых пели за бугром. А до того?!! А что, в «Союзе» песен не писали! Им бы одно: винища насосутся, уколются,- припомнил про Егорку, опять сдавило бок, - и слушают свое дын-дын… Зар-раза! Клевать сегодня будет или нет?!». И, как услышав мысли, затюкал мелко поплавок, пустил вокруг себя круги. «Ага, ребятки – началось?! Долбает шантрапа пузатая. Ну, ничего, авось побольше рыбка подойдет».

5.
   «Ну что за бестолковые». Еще издалека заметил Рыбка немалую тусовку молодежи, подплыл поближе, окинул взглядом опытным расклад. «Ну-с, на что пытаются поймать – это понятно». В лучах полуденного солнца красовался почти объеденный с крючка червяк, и малолетки, кто посмелей, терзали бренные останки. «А что вообще сегодня предлагают?». И Рыбка стал с достоинством, степенно перебирать комки размокшей каши, какие покрупней и корки пахнущего хлеба, не глядя даже на снующую под носом мелюзгу - такие глыбы угощения им были явно не по ртам.
   На фоне белобокой молодежи смотрелся Рыбка нереальным монстром: бока его местами взялись тиной, огромный, килограмма за два, почти что черный, он походил скорее на сказочную рыбу-кит, чем на простого карася. Никто из местных рыбачков в руках такую рыбину ни разу в жизни не держал и вряд ли мог себе представить, удя шлепков по пол-ладошки, что здесь, под носом, в не самом крупном озерце орудует такая субмарина.

6.
   «Зар-разы!»  Очередная пляска поплавка закончилась крючком, обглоданным до блеска. От умиротворенности, с которой началась рыбалка, теперь не оставалось и следа. Вернулся утренний мандраж. Брала досада на себя, Егора, на соседей, на эту чертову мелкокалиберную сволочь, из-за которой нормальный отдых превратился в сплошное измывательство.
   «Отлично! На тебе! Последний!» Когда б оставшийся последним в банке червяк соображал в чем дело – то он, наверняка, не оценил, за что его, несчастного, так ненавидят.
   Закинув удочку, впился глазами в поплав с решимостью на этот раз заполучить обидчика наверх.
   Помалу от «обидчиков» разгневанные мысли перетекли к Егору, с него на радиоприемник (будь он неладен, опять в боку заныло) и за приемником опять схлестнулись с современной музыкой. «И как вообще такую гадость можно слушать. Ну, ладно там попса - эти Киркоровы с Сердючками: ля-ля ля-ля, фа-фа фа-фа, под настроение еще терпимо. Но то, что называется у них танцульками!… такие выбрыки - не дай бог пережить. Да кто вообще сказал, что это музыка! Вот раньше: «Заводится се-ердце-е, сердце волнуется-а, почтовый паку-уется груз, мой адрес не дом и не улица, мой адрес – советский сою-юз…» Жить хотелось, куда-то ехать, чего-то строить. Или вот Лещенко и Анна Герман: «Здесь у нас туманы и дожди, здесь у нас холодные рассве-еты-ы…» А щас чего - вот эти, как их… и не вспомнишь – такая мерзость. А на рыбалке, на рыбалке что включить?! Вот раньше было: сидишь под вечер где-нибудь на речке, под кручей, стрижи над головой свистят, по норкам разлетаются… и вдруг, за поворот, а может за два плывет по воздуху протяжное: «Не слышны в саду-у даже шо-ро-хи… в эфире радиостанция «Маяк». Да-а… А сейчас: дын-дын, дын-дын, дын-дын!… Тьфу!». И с этим «тьфу!» рванул удилище.
   «АГА-А-А»!!! Почти, что у поверхности мелькнул бочком какой-то сорванец не вовремя вцепившийся в червя и, спохватившись, пока леска ослабла, метнулся в глубину. «Врешь, не уйдешь!» И потянул опять. «Ну что за дрянь! - удилище пошло в дугу. – Видать, в траву втащил, зараза»! И, твердо порешив в сердцах покончить с этим издевательством, переложил немного в бок и потянул упорно, на разрыв.

7.
   Подчистив основательно приманку, Рыбка почувствовал себя, как говорят, не сытым - не голодным и, повращав глазищами, направился взглянуть – над чем там билась стайка карапузов. Вот тут ему наперерез, под брюхо, ввинтился некий нагловатый живчик и вдруг, без передыху, чего-то крепко подхватило под плавник. Скосившись, он увидел торчащий из-под собственного брюха крючок. «Не может быть! Со мной ТАКОГО быть не может!!! Чтоб так – по глупости, из-за безмозглого зуйка?! Не-ет, кто угодно, но не я!». И даже не успев собраться и дать отпор, не веря в то, что с НИМ вот так могло случиться, с таким матерым, тертым калачом, повлекся Рыбка все быстрей к поверхности, а там крутой натянутой дугой взлетел и оказался… засевшим жабрами в велосипедных спицах. Последним, что он смог увидеть стало слепящее светило и чья-то с оханьем и стонами мятущаяся тень; затем осталось только солнце, потом поблекло и оно…

8.
   «Не мой денек – не стоило и ехать! Ну, ничего, - подумалось злорадно, - вот леску оборву и с чистой совестью домой». Но снасть с натугой, на пределе, поддалась, и что-то черное (наверно, тина с глеем, или какой сапог – глаза слепило, было не понятно) как на «тарзанке», махнув через плечо из озера, ударило в лежащий рядом велосипед. «А чтоб тебя, зар-раза! Ну не понос – так золотуха. Еще с дерьмом возиться не хватало». Он представлял себе и вид, и запах своего трофея, пока, кряхтя, привстал да повернулся, опершись на руки, да ткнулся носом и… «МАТЬ МОЯ!!! Да это рыба?!! Ну, точно рыба – чешуя, плавник. И мне… и я ТАКУЮ ШТУКУ!!! О Господи!!!» И все-таки еще не верил, но редкие, тяжелые удары огромного хвоста (почти с ладошку) и пряный рыбный дух заставили поверить. «Да рыба, РЫБА!!! Елки-палки!».
   И навалилось вдруг, стянуло грудь, как если бы огромный рак – разгневанный озерный бог - схватил клешней от левых ребер наискось до шеи. Качнулось небо, прыгнул жабой вбок велосипед, пытаясь утащить его невиданный трофей и, ощетинившись травой, толкнула в щеку теплая земля. Неумолимая клешня измяла легкие, и боль, рванувшись к горлу, перекрыла воздух, и стало дико страшно. Но жуткий крик, который должен был встряхнуть весь мир, не вырвался наружу, а, сбившийся с пути, ударил в мозг, потом оглохло все, потом пустилось мятным звоном в хоровод: шальная рыбина, оставшийся на лавке валидол, украденный приемник, Егор, покойница жена кивает с укоризной… Потом уж вовсе далеко послышалось: свистят стрижи и тянется в закатном мареве: «Не слышны в саду, даже шо-ро-хи…». И все – конец.