Копорский чай и змей Горыныч

В давние века землю покрывали  леса дремучие. Жили там медведи с волками, блестела из чащи зелёными глазами осторожная рыжая рысь. Много и всякой нечисти-непонятности водилось, только их тогда не боялись, теперь тоже бояться не нужно,  есть от всякой нечисти древний заговор: «Сгинь, нечисть, чур меня!»

 Если скажешь тот заговор три раза – никто в лесу тебя не тронет. Смело иди. Налетела на лес в тот год  грозовая туча, бросил в озеро Илья- громовержец молнию, да видно по старости ослабел глазами– попал в сухую сосновую лесину. Великий пожар  полыхал. Всё живое убегало, только старый ворон не испугался, летел за тучей: кричал гневно: «Вернись, дед Илья, пролейся дождём, потуши пожар!»

Вернул пророк тучу, потушил пожар, никто в дыму не заметил, что залетел в  лес Змей - Горыныч. Горынычем его никто тогда не звал – мал, отчество иметь, его заслужить надо. Змей сам всех боялся,  забился в нору под корнями дуба. Большая нора  ему в наследство от деда осталась.

 С пожара наверху залетел в нору горячий уголёк, проглотил его змей,  вкусно поел. Колечком  свернулся, спать ему пора, он в спячку и впал. Приходили бесы, подкармливали хозяина тлеющими угольками и горящими колючками, глотал их змей,  засыпал. Рос, набирался сил и жара, он внутри змея разгорался.

 Если змеюка  огонь есть не будет, тогда нечем  ему плеваться, как вырастет, в Горыныча превратится. Много с той поры лет прошло, век, или подолее. Крепко змей спал, только поесть просыпался, а   что будет, как совсем проснётся - только провидцы и ясновидящие  знали,  нам лучше не ведать,  так жить  спокойнее.
 
Как у всех ему подобных, была у Змея охрана личная, племя бесовское, оно неподалёку от хозяина в глубоком овраге селилось, тихо жило. Деревенские к оврагу не подходили,  там  волки ночами выли, огни голубые ходили, хохотал кто-то, может, и филин, а жутко ночью-то. Бесы только иногда людям досаждали, а так мирно, по-соседски жили.
 
Всяк своим делом занимался. Деревенские коровок, овечек имели, поле возделывали, рожку и ленок сеяли, на огородах репу и капусту выращивали, рыбу в речке ловили. Жили, не тужили, не жировали, но и нужду на кулак не мотали.

Бесы тоже делом заняты. Не понимали в деревне, что  соседи делают. Все видели, как поздней осенью пахали они на козе сошкой поле,  сеяли непонятные семена в землю, а вырастали у них по весне только лопухи c колючками.

  Знали самые маленькие загадку: « Стоит дуб чалый, на нём чёрт-дьявол, кто мимо ни пройдёт, с чёртом уйдёт». -  Это про репей. Только потом, когда беда пришла, поняли люди, кого поле с репейниками охраняло.

Даже скот деревенский, который пас  Ивашка, обходил колючки стороной. За полем с колючками, вдоль кромки леса,  жарким пламенем цвёл кипрей. Он всегда вырастал на местах лесных пожарищ, высоко поднимал яркие душистые цветы.  В его зарослях было прохладно и влажно, прорастали семена елочек и сосен, рядом с кипреем  селилась лесная малина.

  Звался кипрей диким льном, из его длинных волокон раньше  верёвки вили. Полезное растение! Набивали пухом, что вместо цветков появлялся, подушки. Узколистный розовый цветок  в народе  ласково теперь зовётся: «ИВАН–ЧАЙ». Отчего его так величают, расскажу, дружок, сказку.

Выдалось уже второй год подряд жаркое засушливое лето, в самых глубоких колодцах воды было чуть. На огородах всё засохло, скот оголодал, трудную, голодную зиму ждали старики. Только опушка леса  радостно полыхала  огненными цветами, гудели над ними шмели и пчёлы, кружились над кипреем, порождением огня и пепла, бабочки, разодетые в разноцветные пончо.

 Подходил к высоким цветам скот, с удовольствием скусывал цветки и узкие листочки. Ивашка заметил: как заболеют овца, или  корова, - из кипрея  не выгонишь. Поедят - в тенёк улягутся, спят.  Знать,  полезен для животины тот цветок огненный. Раз скот ест, то и человеку польза должна быть. Ивашка целую торбу листочков нарвал, сушил на чердаке,  пригодятся, если корова заболеет. Вроде сена  получилось, а  пахло,  словно бочонок с мёдом недалеко стоял.

Занемогла Степанида, бабушка Ивашки, в жару металась, кашляла кровью  в тряпочку. Горела лампада перед образом, бабушка умирала, попросила: - Ванюшка,  чайку  бы испить!. Знали в деревне, что баре чаем называют покупные сухие листья иноземные,  в кипяток их  бросают. Так то, баре! Бабушка раньше при барах в прислугах была, чай пробовала, вкус знала.
 
А откуда у  деревенских такие деньжищи,  чтобы барские чаи пить?  В деревне-то сухую морковь заваривали, или цветки липы – вот и чай! Ивашка  подумал, да и бросил в горячую воду высохшие листики и цветки кипрея. Попила  бабушка в охотку, сон её сморил, до утра спала спокойно, ночью не кашляла, жар спал.

 Полегчало ей, скоро совсем поправилась, по дому управлялась, а чай охотно пила, он силы восстановил. Понял Ивашка, что большая  польза здоровью от кипрея. Степанида товаркам и соседям деревенским рассказала, как  внук чаем  из цветков огненных, спас её от погибели. Многие с той поры хранили на случай хвори сухие листочки кипрея.
 
Вместе с голодом по осени пришла  болезнь чёрная. Мор приключился, испанкой звался.  Деревни целые вымирали.  Батюшка молебен отслужил, кропил святой водой  дома, сам от испанки умер, много она людей забрала, не было снадобья от той болезни. Поговаривали, что без бесов тут не обошлось, от них все беды, может, и так.

  Только  ещё вспомнили.  Как зима началась, приехал из Питера  больной барин в свое имение, оно рядом с деревней, у речки было. Простудился, видать, барин в дороге, или из Питера какого микроба привёз, горел от жара внутреннего, доктора ничего сделать не могли, вся прислуга тоже заболела, болели и жители соседних деревень. Ой, горе нам и погибель!

 Прислуга  слыхала, что спас пастух Ивашка бабушку от хвори, послали за парнишкой. Известно, что утопающий за соломинку хватается, вот и потребовался пастух, коли, доктора не помогают. Отчего человеку не помочь, хоть он и знатный барин, пришёл Ивашка, принёс листочки сухие, заварил, напоил барина. Барышня, дочка барина,  тоже в жару метается, и она    крестьянский чай попила. Выздоровели баре, слава богу.

 Даже деньги парнишке дали, заслужил. И пошёл Иван от дома к дому по деревням, чаем народ врачевал, кричал под окнами болящих: «Выходи, народ, Иван с чаем идёт!»   Народ так его и прозвал» Иван-чай». Многих в ту пору спас этот  чай.  Ивану платить стали за травку, кто копеечку, кто и рублик.

 Справил Иван полушубок, валенки с блестящими калошами, купил в городе красную рубаху, ходил весной, как  цветок огненный, его   Иван-чаем  и звали.
Барин родне своей письма отправил, рассказал, как вылечила  и спасла травка целебная многих от погибели.

  А кому здоровым быть  не хочется? Из Питера приезжали купцы за травкой-то.  Большие деньги давали Ивану. Чудные городские, за траву деньги платят! Приезжайте, привозите денежки, а траву мы нарвём. Пусть всем помогает! И рвали всей деревней, сушили.
 Даже в других странах про то услышали, захотели травку купить.

 Как зацвёл Иван-чай, деревенские споренько начали листики заготавливать, да скручивать,  стали они, сухие-то, как настоящий барский чай, не отличишь. Купцы из села Копорье, что под Питером, живенько то дело разузнали, скупали травку возами  у местных, те и стараются, все леса облазили, весь кипрей ободрали. Про чай тот в государстве англицком прознали, большую он там цену имел, звался  Копорским чаем, от всех недуг им англичане лечились.

 Иван забогател, ульи купил, быстро пчёлки целые рамки мёда душистого наносили. Ох, и хорош мёд с цветов Иван-чая,  озноб и ломоту в костях снимал, болезнь горла унимал. Брюшные болезни от него прекращались В Питере  большую славу целебную имел, купцы его у деревенских бочонками скупали, по всей Руси везли..

Радуются в деревне, богато зажили, загордились, вот, де, какие они умные. И в деревне жить по-городскому можно, коли с умом.
Ивану барин присоветовал в Питере свое дело открыть, торговлю  мёдом и чаем копорским. Завёл Иван магазин, отчего, умного совета не послушать? У барина свой резон тут был.

Дочка  Виалетта у него в девках засиделась, звали её в деревне Верталетой, вертлявая была, гонору в девке много, а приданое бедненькое. Ни один  питерский богач с таким приданым не  возьмёт, местные помещики  тоже сватов не слали. Вот барин дочку с Иваном и  свёл,  зятем обзавелся богатым.

 Верталета  разоделась в наряды французские, в имении отцовском стали питерские порядки, мебель  богатая, музыка, балы. Захотелось ей в Питере дом купить, да Иван кукиш жене показал. Вертолета в крик: - Как мне, знатной даме  в деревне жить? Я в девятом колене от рода Рюриковичей.
 
Тут Иван совсем забычился на такие слова жены, мужикам в деревне жалуется: - Все бабы, как бабы, - из мужнина  ребра, а моя - из колена юрикова!
А что с  него взять?  Деревенщина тёмная, кроме хлева ничего не знает. Культурным словам  и манерам не обучен.

 Частенько  приезжал  сосед богач на тройке, ничего с другими гостями не было такого, а на барина того собаки стаей кидались, а кошка Верталетина  -  шерсть дыбом, выла и   шипела. Хозяйка на неё поругалась, так она и на хозяйку кинулась, укусила. С чего бы?

О барине том никто ничего не знал. Быстро приезжал, скоро уезжал, дорога – то  далеко от оврага, а он всё напрямик ехал, до оврага доезжал, а дальше - словно проваливался. И так тот барин по душе Верталете пришёлся, ей  Амур в самое сердце стрелой попал. При таком ранении, да при барском безделье, тосковала барыня,  всё на дорогу посматривала, соседа ожидала.

 Обхождение у него культурное,  по-французски на ушко ласково шептал, вальсы на фортепьянах душевно играл.   В деревне про то шептались, только Иван ничего не знал, чай  развозил, пасеку к лету готовил, ему не до жены  с её амурами было.

Так и лето пришло. От жары всё засохло и  повяло,  только Иван-чай расцветал. Повёз сосед барыню в место лесное, посмотреть, как денежки Ивановы подрастают, - Иван-чай цветёт. Подошли к месту, где под землёю Горыныч таился (барин здесь частенько бывал, змеюку кормил).

 Развздыхался сосед, сердце его от большой любви горело, а какой дамочке такое слышать не приятно?  Хотелось на горящее от любви сердце посмотреть.
- Смотри, как сердце моё горит! – приложил руку к груди, загорелось на ней пламя, бросил то пламя на сухую траву. За ней   куст загорелся, ничего Вертолета понять не успела. Захохотал барин, рога у него выросли, шерстью рыжей покрылся, свистнул,  ветер поднялся, понесло пламя по лесу.

 Качнулась и расступилась земля, из неё  вырвался огненный змей, приподнялся на хвосте, плюётся во все стороны пламенем.  Полыхнули смоловые сосны, змеюкой жаркой ползло пламя по лесу, полетел змей над деревней, пламенем плевался. Жаркими кострами горели дома, люди выбегали, только детей из пламени вытаскивали, не до добра было. Тушить нечем – вода в прудах и колодцах пересохла.

  И летел огненный змей  от деревни к деревне, полз по полям и огородам. Ничего не осталось от деревни, стояли сиротливо печные трубы. Погорельцы, со слезами смотрели, как горит добро, с рёвом бегает по полям скот, ища спасение и выход из огненного ада.
Знали, слухи и до деревни дошли, что есть в граде стольном богатырь  Кожугетович со дружиной храброю, на конях они железных, в латах заговорённых.

 Можно их в час лихой позвать В деревне только церковь осталась, обошёл её огонь.. Коли, в колокол большой на колокольне ударить, явится богатырь со дружиною. Ударили в колокол.
Всё верно. Скорёхонько богатырь на железной птице прилетал, за ним и дружина боевая.  Достали  дружинники  мечи, да не из булатного они железа, змей таких не боялся. А другие,  с  колдовским заклятием.

  Придворный рыжий царский колдун по нано технологиям из  воды те мечи сделал. Рубили дружинники   мечами из воды, били  чудовище  огненное.  Шипело чудище, извивалось, огнём и паром плевалось, но не испугалась, одолела дружина Кожугетовича огненного змея, сдох, проклятущий, в болоте глубоком.
 
Начал народ дома строить лучше прежних. Через два года на месте большого пожарища огненным цветом полыхал  Иван-Чай. Много его уродилось. Собирай, народ! Может, опять возродится в России, пойдёт по загранице слава целебного  Копорского чая, а мы порадуемся, до того времени доживём? Дай то Бог!