L h-o-m-m-e r-e-v-o-l-t

Неправда,
Что страдания
облагораживают
характер, иногда это
удаётся счастью, но
страдания, в большинстве
случаев, делают
человека мелочным и
 мстительным.
         Автор Известен

Мы в этом мире на столе
Совсем чуть-чуть берем
Мы едем-едем по земле
Покуда не умрем.
      Автор Известен


    Тогда, в изоляторной палате, после получения маминого письма, проснувшись среди ночи, я не знал, что все виденное во сне происходило на самом деле и именно в тот момент, когда мне снился сон. Я видел папу, который ходит по мастерской, пьет чифир и курит. Он занят тем, что обдумывает план побега из дома. Точнее, план и так у него есть, но нужно взять себя в руки, чтобы все проанализировать и не просто бежать в степь, а целенаправленно двигаться к определенному пункту. Также, надо примерно представлять, что это за пункт, и что он там будет делать. Однако, сделав еще один глоток колдовского напитка, он быстро одевает плащ, не выпуская сигареты изо рта, и осторожно выходит из дома.
     Пройдя пешком, пять километров до железнодорожной станции, он садится на утреннюю электричку, которая идет через Акшуволь. Там он пересаживается на Московскую. В Москве, садится в другую, до неизвестного населенного пункта.  Проехав до конечной станции, он вдруг почувствовал приступ необъяснимого сочетания чувств, одним из которых был страх, из паники потери надежд и желания убежать от себя. Поэтому, пройдя по перрону конечной станции, он бросился бежать через поле. Однако эта его попытка убежать от чего-то неведомого и, в то же время, такого близкого, была обречена. Потому что это неведомое находилось в его сердце.
     В это самое время, мама сидела дома, выпуская сигаретный дым в печку. Напившись транквилизаторов, она готовилась перейти в мир иной. Где-то очень далеко в это же время папа, дойдя до первого попавшегося населенного пункта, пошел в магазин и купил водки. Не чувствуя горечи спирта, он выпил залпом всю бутылку. Затем, сел на лавке возле какой-то хибары и курил, прикуривая одну сигарету от другой, совершенно не чувствуя себя пьяным. Возможно, именно из этой хибары вышла женщина, с которой он провел последние годы своей жизни.
     Во сне я видел бегущего по желтой мокрой траве старика с седой бородой и длинными развевающимися по ветру седыми волосами. В руках у него был портфель, который от тряски все время раскрывался, и из него сыпались бумаги. Но старик не останавливался, чтобы поднять их. Он на бегу закрывал его и летел дальше… Я помню его лицо. В его острых чертах и гордо поднятом подбородке не было пощады к себе, или к кому бы то ни было еще. Любого, кто встретился ему на пути и оказался бы слабее, чем он - легко мог ограбить и убить, хотя бы даже за ту же бутылку  водки.
       Все, что я узнал о нем, я узнал тогда, когда Господь  уже свершил свой суд над ним. Ведь как говорили римляне Quod et perder demental- «Кого господь хочет погубить, того он лишает разума». Однако слова неверно передают то, что подсказывает интуиция. Тем более древнеримская. После всех ударов судьбы пятидесятидвухлетний Валэрик, вовсе не потерял разума. История с Элей – это удар, которым он отправил себя в нокаут. Что приключилось с его психикой, проще говоря, как это называется профессионально, я не знаю, может такой мизантропический аутизм с приступами безумия выражавшегося в крайнем буйстве. Слава Богу, этого, мне увидеть не удалось, зато иногда, это видела Кира. После смерти женщины, имени которой я не знаю,  той самой, приютившей Валэрика, и ставшей его гражданской женой, как и моя мама с которой он прожил 22 года, Валэрик остался один в полуразвалившейся хибаре. К этому времени Кира, решила оставить человека, с которым жила,  человека  не стоившего, как это говорится, и мизинца этой потрясающей женщины.  Она забрала с собой дочь Джулию, и  переехала в эту самую хибару. Что было дальше с Кирой - это ее личная история.  О ней, она возможно когда-нибудь, кому-нибудь, поведает. Возможно, тогда Кира расскажет вам подробнее, чем я о том, что происходило с Валэриком. Это именно она вынесла все его интересные состояния, до самого последнего его вздоха. Хотя из ее рассказов я знаю, что иногда Валэрик долго глядя куда-то за окно, вдруг восклицал, чуть приподнявшись с табурета: «Я был хорошим отцом». Затем, он вдруг обхватывал голову руками и делал вдох, так делают, сделав неожиданное открытие, или может быть, сидя в автобусе, вспомнив, про оставленный на газу чайник, и тогда он громко и с глубоким убеждением, словно по слогам произносил «Я Был Хо-ро-шим отцом!». После этого, он либо повторял эти   слова, как заклинание еще десяток раз, либо делала еще один вдох… Сильный вдох, не похожий на те, которые я уже приводил в пример, этот был другого свойства.  Если вы мужчина и Вам неожиданно били «под дых», то вы уже представили, о чем я говорю. Если вы женщина, просто представьте себе такой вдох. Тогда, он выбегал во двор, с криком «Я никому ничего не должен!» и, прячась от Киры и Джулии где ни будь в саду, падая на колени, он корчился  и сотрясался повторяя как заклинание «Идешь ты пляшешь… Теперь я свободный человек! Я свободен!». И, в эти моменты, к нему было лучше не подходить.  В его глазах выражалась нечто страшное, что чуть позже, возможно, станет более доступно  для нашего понимания. Однажды, наверное, это было в первый и последний раз, в такую минуту Кира приблизилась к нему, и когда он посмотрел ей в глаза.  Внизу живота у нее как будто все скрутило. Она рассказывала, что такое бывало с ней пред началом менструаций. Не знаю, как Кира унесла тогда ноги, но, конечно, она будет помнить это ощущение всю жизнь. Кроме боли, в этом взгляде была нечеловеческая сила, он покорял, повелевал, доминировал…  А слез, в его глазах не было.
                Размышлять об этом предоставлю вам, помня, что человек начинает считать себя свободным, когда утратил все,  ради чего стоит жить.
       Когда-то он жил для одной семьи, затем - жил для другой, затем - он стал свободен, и  теперь - он совершенно свободен…
      Соммерсет Моэм писал: «Мне думается, что самое интересное в искусстве – личность художника, и если она оригинальна, то я готов простить ему  тысячи ошибок». Не знаю на счет искусства…Картины, которые писал Отец, он всегда уничтожал, после  критики, которой их подвергала моя мама, а иногда и без нее.
Возможно потому, что жизнь не давала ему сделать то, что он хотел, на это просто не было времени, он должен был кормить и содержать жену и четверых детей. А может, никакого искусства у него не получалось потому, что руки его были с самого детства в крови, да и мало ли еще в чем. В какой-то момент он перестал пытаться что-то писать, тогда вся семья еще была в сборе. Но именно с этих самых пор, в семье все пошло как-то не так. Сначала был - Мамин Реванш, затем - был Радомир, Затем - я, затем - Эля… В нем что-то сломалось, что-то, на чем держалась вся семья.  Тогда-то  та самая «Пропасть» стала непреодолимой. И больше всего, это слово, как метафора подходит к тому, что происходило с этим человеком по отношению к его детям, я думаю, с мамой у него это началось намного раньше. Но меня интересует именно момент добровольного отчуждения от своих детей. Может быть, он просто пытался спасти нас от самого себя… Я имею в виду также и громадного Радомира-Гирю и себя самого. Сейчас, когда я пишу эти строки,  до меня со всей ясностью доходит, что личность этого человека была неведома никому.  Не буду отвечать за весь мир, но я, не знал о его душе – ничего. Чем он жил, какому Богу молился, чего боялся, что видел во сне, что он, в конце концов, любил…. Ничего, я не знаю о его душе, ровным счетом - ничего…
        Думаю тогда, в больничной камере, увидев его как наяву во сне бегущим по полю, я приблизился к нему более чем когда-либо в жизни. Почему-то он думал обо мне. Думал с такой силой, что предстал передомной фактически воочию. Но ведь я не спрашивал о том, видели ли что-либо подобное Радомир, Кира, Эля…Возможно, он тогда думал о всех нас… И не просто думал, он прощался с нами, вот почему я видел его бегущим…
         Да, еще о бумагах, которые сыпались у него из портфеля. До самой его смерти, Кира не разу не видела этого портфеля, а когда она наводила порядок в жилище, после смерти отца, она вдруг обнаружила этот портфель, и там были эти листы… Они были исписаны его крупным квадратным почерком. Сначала Кира не разобрала, что это за записи, но с первого взгляда, ей стало ясно, что это были либо художественные, либо дневниковые записи. Правда, нигде не было чисел или названий. Иногда, абзацы заканчивались, затем - начинались снова. Через несколько мгновений после того, как Кира начала читать с первого попавшегося листа, она уловила ритм, и оказалось, что это стихи…  Самые настоящие стихи, в смысле - самая настоящая поэзия. И теперь, я могу сказать это слово – папа. Мой папа - он был поэтом. И никогда, не прочитал никому ни строчки. Видимо поэтому, и писал в строку - для конспирации. Но почему? Понятное дело, когда ты пописываешь стишки, которые и вправду стыдно показать, но это - была чистой воды поэзия. Читайте же друзья мои, так как было написано у папы, может быть вы сами, тогда ответите потом на мой вопрос…

Я привожу рукописный текст от начала до конца, опустив, только то, что не смог разобрать.

     Всем, с кем я связан, кому обязан, кому плачу я, о  ком кричу я! Моих стихов, как цветов, можно нарвать не спрося. Можно сплести венок, можно увить клинок, кровью не морося. Падать телами святых небо начнёт со рвов. Есть ведь на небе рвы? С текстами без запятых… влаги порой не хватает, но не теряйся – рви. Всё-таки умирают. Злеют, болеют, тают, не без любви – Без воды. Вода прольётся только раз, и тянутся ряды стихов моих из ваз, из клумб, и вот ты снова рвёшь… Душою не криви, фальшиво не реви о смерти. Смерть не трожь, пока ещё живёшь! Всю влагу свою, что смог собрать на дне души, всю вылей на цветок, и память напиши: Всем тем, с кем связан, кому обязан, кому ты платишь, кому ты тратишь слова и строчки, тире и точки, как будто дочке!

     Заклинаю тебя, тебе продлиться в себя, в себе. Бесконечным однажды ты встанешь, как язык твой, ресница и бровь. Успокоишь меня, но поманишь не меня, остудить твою кровь. Всё равно я схвачу твой образ. Я колдун, я велю:  – Мне приснись! Бесконечностью всею в мой космос протянись, пробейся, продлись!

     Выдавлю из кости каплю крови, как все мы похожи друзья. Не сдвигай собольи брови, не винись, мы теперь не семья. Не два – я, не троя, ни «Кто ты?», ни «Кто я?». Телевизионные кнопки. Губы твои и родинки. Встали стенкой книжные стопки, мы не в моде и даже не модники. Это те же боль, небыль, быль, только в состоянии покоя. Это тот же стих, та же мысль, только что-то с ней стряслось такое… Это стон соития стихий, это бесконечные стихи… Радуйся. пока по венам бродит вещество: необъяснимость сна. Снишься мне не Ты и не Она. Снится мне ребёнок, он напротив. Он даёт мне нежную вуаль, в маленькой ладошке горсть жемчужин. Сам я – самый твой любимый ужин. Губы – серебро и рот – хрусталь. Мой ребёнок мне откроет двери, только я стремлюсь войти в «окно», здесь нектар, а за окном вино. Впрочем, все равно в нас бродят звери. Почему не вешал я вчера, почему не убивал, не грабил? Потому что ты меня поздравил ласкою невиданной с утра. Чем платить за это волшебство? Я куплю тебе игрушку – клетку, положу к обеду хвои ветку. Естеством платить за естество! Знай меня ребёнок мой несчастный, вместо детства выпивший вина радости познания и дна. Мы с тобой не люди, мы ужасны. Жизнь со мной – таков твой приговор, и его обжаловать – без мазы. Детство я твоё краду, как вор, и молюсь, как Лёша Карамазов, на тебя, мой маленький Иисус, Божество, Любовница и Дочка. Кажется, сейчас сорвётся точка. Не любовь к искусству мой искус. Я люблю, раздев дитя до нитки, на руки поднять и так кружить, среди ног губами ворожить, суд любви неправедной вершить. Простыни, как хроники и свитки. Вместо букв жемчуг и улитки. Их стирать не смей, они бесценны, как слова Христа и Авиценны.

Из снега белого, пушистого, я вылеплю себе детей – Весёлых маленьких людей, из чисто – чистого, игристого. Хоть мёрзнуть буду – не просплю, но вылеплю и полюблю… Из снега белого, лучистого, на солнце утром растоплю.

Светало. Я боялся написать стихи. Казалось пальцы, сжимающие гелиевую ручку, в крови. Густой и липкой, как гуашь. Инкуб своим дыханием горячим меня коснулся. Я видел, как прищурил он глаза и облизнулся. Ты наш, я прочитал внутри себя и сам зажмурился, в своих глазах почувствовав кошачие зрачки. Горгульи,  василиски, паучки, рождались подомной, как плед, под освежеванной спиной. Инкогнито пришедшие за мной молчали. Тишина дала мне знать, что все теперь пришли. Вокруг постели, стояли темноокие и пели. Беззвучно шевеля губами. И этот ритуал был данью их ветреных и полых тел, бесполою простертой дланью мне тому, кто умереть во сне сегодня должен был, но жил еще пока. Не оскудеет же, дающего рука…

     Объятья безумия мне не нужны, я плачу о нежности. Я знаю, паучии лапки нежны, как кожа девичьей промежности, как утра ресницы, что солнечной тканью ласкают закрытые веки. Жизнь всё ещё снится, но где-то за гранью, в которой багровые реки. Но втрое нежнее, а может стократ, чем мех на бедре паучихи, атласные спинки её поучат, и стоны их тоньше и тише.

Моё внутреннее кровотечение: Я – жертвенная чаша, а дети и любовь, лишь знаки на очервлённом золоте моём. Со встречи нашей прошло так много лет. Поэтому теперь и нет, ни дочери, ни сына у меня. Они могли бы где-то быть и жить уже давно. Два взрослых существа. За это всё плачу я Богу цену. И кровь ему годится и слеза. Солёным градом злых обид порой плююсь, Он так же благодарен. Я знаю, мне Его не одолеть. Любви, так и необъяснённой, невысказанной и не изъяснённой с той стороны луны… А с этой, живут одни бродяги и поэты, лгуны все, должники и болтуны. Ну а цена уж если и страшна, тем, что не оговорена, в конце концов, та сумма, которую придётся отсчитать. На счёты, впрочем, времени и нет:– Плати пока способен, ну а затем покайся и умри, как малый, видимо не глупый, но больше скоморох и недотёпа. Меня прости, и прочих впредь прощай.– Прощай и Ты, но, уходя, прослушай, косноязычный мой ответ: Прости меня, обиды нет. И всё-таки бездарный Ты художник. Искусство – других должно счастливей делать, а не убивать. Но Ты – Иной, и хочешь Ты иного.


Слышали ли вы что-нибудь, о кратковременном бессмертии? Нет? Неважно. Возможно, вы забыли, но, не страшно. Как, в общем, и все то, что с кем-то происходит. Что и со мною в данную минуту. Свое бессмертие я вижу, как спираль, она свита из тех возможных жизней, в которых жизнь моя отражена, как в зеркале во взгляде незнакомца когда, подняв глаза свои от книги, от сборника моих стихов, он смотрит на стекло потухшей лампочки, окна, зеркал. Тогда там, в отражении он видит, Глаза, но не свои –  мои. Бессмертие мое закончится, когда последний из них, узнает о стихах моих последним. И времени на жизнь ему оставят лишь столько, сколько нужно, приговоренным чтобы умереть. Ура! От продолжительности  смерти, мне неизвестной, чьей то жизни, зависят временность и краткость бессмертия и счастья моего.

...о, совесть, может ли что нибудь быть смешнее, этой человеческой выдумки, которая впрочем делает честь остроумию этого опасного прежде всего для самого себя существа...






_____________________________________________________

ВНИМАНИЕ ДРУЗЬЯ!

Мой многострадальный роман "Моленсоух. История Одной Индивидуации" снова изъят комиссией Роскомнадзора из всех магазинов города Москвы по "Формуляру №ФИ 66-379120" вердикт которого гласит "Содержание романа некорректно по отношению к современной действительности".

Сейчас, я продаю свою книгу в Москве с рук.
Чаще всего меня можно увидеть на ступенях музея Владимира Маяковского на Лубянке.
Это соседний подъезд одного здания в котором находится пресловутый торговый дом. Видео, моих "чтений на ступенях" можно посмотреть по ссылке, о которой речь ниже.
Активным пользователям и-нета предлагается посетить страничку где есть и текст, и картинка и для прослушивания треков ЕМ расположенных под текстом достаточно нажать кнопку...Вот ссылка на официальную группу в Контакте.

https://vk.com/molensouhmaksavrely.

по этой же ссылке можно просмотреть фрагмент видеоспектакля Сергея Степанова снятого по книге, и прочесть книгу

книгу можно заказать здесь:
http://idbg.ru/catalog/molensouh-istoriya-odnoj-indiv..
если ссылка не высвечивается, скопируйте в браузер и вы сможете посетить
и-нет магазин "Библио-Глобус", где можно заказать книгу.

Спасибо, за Ваше внимание и поддержку в борьбе за право на жизнь моей книги друзья!

© Copyright: Макс Аврелий, 2015