Свидетель юности моей

Мой задушевный нежный друг!
Привет тебе, цветущий луг.
Ты видишь, я к тебе иду.
В густые травы упаду.
Это роскошь! Выпорхнуть из подъезда городского дома в весеннюю прохладу начинающегося яркого дня, перебежать грохочущую машинами булыжную мостовую, пересечь пыльный автодром, «быстрей, быстрей, ведь ещё ах, как прохладно!» и сразу же, сразу окунуться в иной мир цвета, звуков, запахов, тепла.
Мой луг окружён со всех сторон высокими деревьями и пышными кустами. Его открывают ворота – это два дерева, стоящие друг против друга. Нырнула в эти ворота – и всё. Можно остановиться, оглядеться. Ах, как хорошо, тепло! Вот этого коврика в мелкий синий цветочек ещё не было на прошлой неделе. А маргаритки-то рассыпались как густо! И небо-то здесь голубее, и облака легче! И сама становишься лёгкой, беспечной. Сбросишь с себя всё, что можно – ни одной человеческой души! Зато всякие другие – и живут, и трудятся, и любят.
Выберешь местечко поуютнее, где-нибудь под кустом боярышника, бросишь плед на травы шелковые и ложишься лицом к небу. Только б муравьишку какого-нибудь не придавить.
Почти прозрачные облачка, набегая, иногда создают лёгкую тень, приятно охлаждая разгорячённое тело. Мир, покой, тишина.
Вдруг над самой головой – «тра-та-та- та, тра-та-та!» Нет, нет! Это прежде невидимая сорока, стрекоча и громко хлопая крыльями, вылетела из самой гущи куста боярышника и полетела оповещать всех о моём пребывании:
- Надо же! Посмотрите на неё – разлеглась под самым моим домом, а у меня дети.
 - Вот глупая! – повернула к ней голову ворона, – и кому нужно лезть в твой колючий кустарник.
…И, словно важная матрона,
Шагает серая ворона.
Вон там она, откуда ветерок приносит запах скошенной травы.
Появился мужик, ворошит траву, просушивает… Как-то подошёл:
- А вы часто здесь бываете. Вот я вам земляники принесу…
И принёс. Откуда?! В эту-то пору?! …Сладкая, душистая… И всё. А что, в самом деле? Ему уже под сорок, наверное. Старик почти…
Шли годы. Уже давно мужчины, которым и за сорок перестали казаться стариками, а луг с каждой весной был всё так же свеж, молод, ярок.
Но вот вдоль дороги, которую перебегала, направляясь к лугу, стали расти дома. Не безликие коробки… Красивые. А по другую сторону – горы строительного мусора. Затем строительный мусор всё же убрали, но вместе с ним и спилили, выкорчевали деревья, окаймлявшие мой луг. Да и самого луга больше нет. На этом месте теперь усадьбы с прекрасными дворами, огороженными высокими затейливыми заборами. За ними сторожевые псы заходятся в хриплом лае. Вырвется такой – разорвёт в клочья!
А где же хозяева? Где же эти счастливчики?
Увидела как-то женщину в этой усадьбе среди ухоженных газонов и пышно цветущих роз – в стоптанных туфлях, положила уставшие руки на колени, взгляд в одну точку, кажется и не видит ни этой красоты, огороженной забором, ни наших любопытных взглядов, не слышит надрывного лая пса. Почему-то подумалось, что это, должно быть, тёща хозяина. И её стало жаль.
И теперь, когда я вспоминаю этот луг, где я была молодой и счастливой, и печалюсь о том, что его больше нет, я вспоминаю и эту женщину. И, чем старше я становлюсь, тем ярче в моей памяти цветёт луг. Да запах!.. Я явственно чувствую его – запах свежескошенной травы и земляники, которую ела горстями, совсем не заботясь о её чистоте. В такие минуты я стараюсь, глубоко вдохнув, задержать дыхание. Удержать это прекрасное мгновение встречи с юностью и с тем, что меня окружало тогда.
Качнула головою кашка,
Глядит доверчиво ромашка.
Срываю тонкий лепесток…
Прости, загубленный цветок,
Моё ромашковое счастье…
Прости. Наступили поистине другие времена.






-