Жизнь Международного Фонда ВСМ Выпуск 1

Выпуск 01 Январь 2011
Журнал публикуется на страничках: "Жизнь Фонда"
               
http://stihi.ru/avtor/velstran14
http://proza.ru/avtor/velstran2

УВАЖАЕМЫЕ АВТОРЫ!

Мы начинаем выпуск журнала «ЖИЗНЬ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВСМ»

Периодичность издания 1-2 раза в месяц.
Цель его – ознакомление авторов Стихи.ру и Проза.ру с действующими Конкурсами Фонда, планами, итогами завершившихся Конкурсов, новостями, прочей релевантной информацией и образцами творчества наших авторов.

Важно наладить и обратную связь с вами.
Нас интересует: что Вам нравится или не нравится в деятельности Международного Фонда ВСМ, что бы вы хотели добавить к рассматриваемым темам, ваши предложения. В частности – ваше мнение по поводу необходимости данного издания нам не безразлично. Пишите на адрес: farsaf@mail.ru – вопросы, поднятые вами и обсуждение их, согласно степени актуальности и важности, будут опубликованы в Журнале.

Мы предполагаем также включать в издание по пять стихотворений и три миниатюры авторов в каждом номере. Публикация – платная: по 100 баллов за произведение. Присылайте нам свои миниатюры и стихотворения (по одному от каждого автора) на адрес ilara49@mail.ru на рассмотрение. По возможности и в порядке очерёдности мы опубликуем их в Журнале. Баллы за неопубликованные произведения будут возвращены.
Не будут рассматриваться эротические произведения и произведения, содержащие ненормативную лексику.
Подписка на журнал стоит 240 баллов в год. Обращаться по адресу ilara49@mail.ru Для членов жюри – подписка бесплатная. Просим отметить своё участие в жюри при обращении с просьбой о подписке.
Первый ознакомительный номер рассылается всем авторам Фонда бесплатно, и произведения в нём – по выбору редакции. Следующие выпуски будут разосланы только подписчикам.

Мы надеемся, что журнал вас заинтересует и получит в среде авторов широкий отклик.

Всем - творческого вдохновения и счастья.

Учредитель Международного Фонда ВСМ
Академик ННТА
Доктор Технических наук СССР
Профессор
Григорий Тер-Азарян


~~~~НОВОСТИ~~~~

***
С 1.1. 2011 года, Лауреаты Международного Фонда ВСМ, кроме Дипломов, могут получить Свидельство о получении звания Лауреата и аватар для размещения на страничке произведения-победителя.
Общая стоимость Свидетельства и аватара – 100 баллов того портала, где авторы стали Лауреатами: Стихи.ру или Проза.ру.
Первые Свидетельство и аватары получены Лауреатами Именного Конкурса Ирины Побережной
http://proza.ru/2011/01/05/923

***
Изменились критерии определения званий Гранд-Меценатов, Премьер-Меценатов и Меценатов Фонда. Утверждена новая номинация Почётный Соратник Фонда ВСМ. Оно присваивается автору, подарившему Фонду 25000 баллов и более. Первыми это звание и Дипломы почётного соратника получили:

ЕЛЕНА НЕВЕСЕЛАЯ, перечислившая 39950 баллов Стихи.ру
ЛЮДМИЛА ГЕРАСЕНОВА, перечислившая 27500 баллов Стихи.ру и 8200 баллов Проза.ру
ЛАЛИБЕЛА ОЛЬГА, перечислившая ЛАЛИБЕЛА ОЛЬГА 25100 баллов Проза.ру.

Звание Гранд-Мецената присваивается автору, подарившему Фонду 15000 - 25000 баллов;
Звание Премьер-Мецената присваивается автору, подарившему Фонду 8001 - 15000 баллов;
Звание Мецената присваивается автору, подарившему Фонду 5001 - 8000 баллов.
Авторам, которым было присвоено звание Гранд-Мецената до 2011 года по прежним критериям, звание Гранд-Мецената сохранено. Введено также звание почётного соратника.

 
~~~~ДЕЙСТВУЮЩИЕ КОНКУРСЫ ФОНДА:~~~~

НА СТИХИ.РУ:

• Конкурс-Гигант «Плетем Венок» 1 Тур  http://stihi.ru/2010/12/17/3656
• Конкурс произведений на украинском языке «О Жизни» http://stihi.ru/2010/12/07/3736   
• Поэтический альбом Конкурс 19 http://stihi.ru/2010/11/30/8652
• 69-ый Конкурс Фонда ВСМ http://stihi.ru/2010/11/30/8481
• Именной Конкурс автора Dnevalny http://stihi.ru/2010/11/22/1443
• Тематический Конкурс Романс http://stihi.ru/2010/12/15/1454
• Конкурс-Гигант Времена Года Январь http://stihi.ru/2010/12/31/6287   
• Конкурс-Гигант Времена Года Новый Год http://stihi.ru/2010/12/15/1445
• Конкурс-Гигант Времена Года Зима http://stihi.ru/2010/11/30/9119
• Новый тематический Конкурс «Эрос» http://stihi.ru/2011/01/09/7841

• Новый тематический Конкурс «Басня» http://stihi.ru/2011/01/09/7850

• Новый тематический Конкурс «Зеркало» http://stihi.ru/2011/01/09/7861

• Новый тематический Конкурс «Ночь» http://stihi.ru/2011/01/09/7865

• Конкурс Восхождение 6 http://www.stihi.ru/avtor/velstran27
в настоящее время подводит итоги 3-го тура.


НА ПРОЗА.РУ:

• Вернисаж Конкурс 14 http://proza.ru/2010/12/21/297
• Тематический конкурс на украинском языке - О Жизни http://proza.ru/2010/12/07/603
• Двадцать девятый Конкурс Фонда ВСМ http://proza.ru/2010/11/30/1531

• Новый тематический Конкурс «Виртуальная жизнь»
http://proza.ru/2011/01/09/1574

• Новый тематический Конкурс «Мечта и реальность»
http://proza.ru/2011/01/09/1554

• Новый тематический Конкурс «Зеркало»
http://proza.ru/2011/01/09/1541

• Новый тематический Конкурс «Виртуальная жизнь»
http://proza.ru/2011/01/09/1574

• Конкурс Ступени 3 http://proza.ru/avtor/velstran11 в настоящее время завершает приём заявок на третий тур.


~~~~ОПУБЛИКОВАНЫ ИТОГИ КОНКУРСОВ:~~~~

•  И снится чудный сон  http://stihi.ru/2010/12/22/2507  на Стихи.ру
•  Святая к музыке любовь http://stihi.ru/2010/12/24/2479  на Стихи.ру
• Именного Ирины Побережной http://proza.ru/2011/01/05/923 на Проза.ру


~~~~ОПУБЛИКОВАНЫ ПРАВИЛА ПРОВЕДЕНИЯ И КОНКУРСОВ ФОНДА ВСМ~~~~

http://stihi.ru/2010/11/29/7771
http://proza.ru/2010/11/29/1434


~~~~СТРАНИЧКИ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВСМ:~~~~

На Стихи.ру:
http://stihi.ru/avtor/velstran     - Первая архивная страничка Фонда
http://stihi.ru/avtor/velstran1    - Первая страничка Лауреатов http://stihi.ru/avtor/velstran2 - Клуб Слава Фонда
http://stihi.ru/avtor/velstran7    - Действующая страничка Фонда
http://stihi.ru/avtor/velstran8    - Страничка Звёзды Фонда
http://stihi.ru/avtor/velstran9    - Вторая страничка Лауреатов
http://stihi.ru/avtor/velstran14  - Жизнь Фонда. Журнал
http://stihi.ru/avtor/velstran27  - Конкурс Восхождение 6
http://stihi.ru/avtor/velstran28  - Новая страничка Фонда

На Проза.ру:

http://proza.ru/avtor/velstran      - Действующая страничка Фонда http://proza.ru/avtor/velstran1    - Лауреаты Фонда ВСМ
http://proza.ru/avtor/velstran2    - Жизнь Фонда, Журнал
http://proza.ru/avtor/velstran8    - Клуб Слава Фонда
http://proza.ru/avtor/velstran10  - Звёзды Фонда
http://proza.ru/avtor/velstran11  - Конкурс Ступени 3
http://proza.ru/avtor/velstran12  - Новая страничка Фонда



~~~~ИЗ ТВОРЧЕСТВА НАШИХ АВТОРОВ:~~~~


В этом доме...
Елена Романычева

В этом доме живут тишина и виноградные листья,
к его крыльцу давно заросла дорога.
В этом доме на стенах рисунки – фигуры и лица –
рассыпаются в прах под пальцами, если тронуть.

Крылья высохших бабочек – будь осторожен путник,
не тревожь от скуки осевшее пылью время,
заблудившись в пути, кто б ни был ты и откуда, –
покрывают пол, подоконники, вещи, мебель.

Кто сидит под ивой и смотрит на крест без даты?
Кто идет за голосом сна по следам бессонниц?
Дом молчит и щурит от света дневного ставни,
позабыв о тепле и звуках живого слова.

Он войдет бесшумно, он будет искать ответы
на загадки, что прячет тень по углам и щелям…
Ночь пройдет, и его поманит бродяга-ветер.
Кто прошел сквозь Птичью Страну - навсегда отшельник.

***

Четыре минуты
Арсений Лайм

На часах 7.05…
В руке – кружка горячего кофе, над которой вместе с дымком поднимается терпкий аромат. Это первый запах, реально ощутимый после пробуждения. Все остальные - фальшивы и призрачны, как будто тонкими нитями вырваны из мира грез. Они - нестойки, подобно духу полевых цветов, что заперты в городской квартире. В заточении пришельцы с неведомых лугов умирают быстро.
Утро перед рабочим днем суматошно и до серости обыденно. Кажется, что ты – робот, который следует четкой программе под названием «Доброе утро, страна». Всегда просыпаешься ровно во столько, чтобы хватило времени на простые операции. Ни минуты для размышлений, ни единого лишнего движения.
И ты не одинок. В соседнем доме недовольно мерцают бледно-желтые глаза окон. В них мелькают тени тех, кто запустил свою программу. Кофе, чай, бутерброд, почистить зубы…
Виден кусочек грязно-пепельного неба, еще не отмытого от черных красок ночи. Рассвет теснит их, медленно заливая чистой бирюзой освободившееся пространство. Припоздавшие звезды испуганно моргают и гаснут, как свечи от ворвавшегося в дом сквозняка.
Так и мы, подобно рассвету, пытаемся вливать в жизнь радужный поток впечатлений. Пусть иногда, но чтобы не забыть, как она прекрасна. Ее мгновения должны остаться в памяти не черно-белыми репродукциями. Иначе, оглянувшись, вместо пройденного пути увидишь только дорожную разметку.
За окном сейчас что-то не так. Сколько раз я смотрел на прилегающий к дому палисадник? Смотрел, но видел ли?..
Два старых карагача, трепетно сплелись ветвями, как давно и безнадежно влюбленные. К их коричневым загрубевшим стволам жмется куст сирени - ребенок, что скучает по родителям. Зеленая листва, слегка окроплена золотым кадилом осени. Деревья голые зимой, нарядные весной, пожухлые летом.
На ветке карагача, словно на протянутой для знакомства руке, сидит белка. Густая коричневая шерстка, цепкие лапки, легкое помахивание пушистым хвостом... Вид нагловатый, как у остальных её сородичей, что перестали впадать в спячку. Еды в мегаполисе достаточно, а зимы не такие снежные и холодные. И на балконах всегда найдется то, что можно просто умыкнуть.
Черные блестящие глазки – словно камушки рассыпавшихся четок... Белка изучает меня. Мы смотрим друг на друга. Что видит она? Навряд ли то, что нас разделяет не только прозрачность холодного стекла. Мы можем подружиться – но не поймем друг друга никогда – мы слишком разные.
А что возводит стену между людьми? Мы разные – звучит здесь слишком просто. Так мы обманываем себя. И с удовольствием пьем эту отраву, чтобы не думать, не страдать, отгородиться от непонятного, успеть закрыть глаза в нужное время.
Скрипнула половица, и я на мгновение отвел глаза. Словно разорвал тонкую нить, как блестящую в лучах солнца паутинку, и белка легко перескочила на сирень. Взмах хвоста подобно взлету кисти художника оставляет в моей памяти едва уловимую черточку. И ежедневно это происходит с нами, когда мы друг для друга превращаемся в такие мелкие штрихи. Не ценим мгновения счастья, торопимся и думаем, что запомним...
Ароматный дымок горячего кофе возвращает меня в утро, но не в одно из тысяч таких же. Оно теперь отмечено тонкой зарубкой на стволе памяти. Когда-нибудь я вернусь по ним назад, чтобы вспомнить, чтобы не забыть.
На часах - 7.09...

Бишкек, 6-28 сентября 2009 года.

***

Двое
Василий Алоев

В длиннополом пальто из когда-то приличного драпа
Седовласый старик ковыряется в мусорном баке.
Под ногами дворняжка юлит, припадая на лапу,
На хозяина смотрит с надеждой на ужин собака.

Звон стеклянных бутылок в затасканной кожаной сумке
Со щенячьих времён веселит и вселяет надежду.
Длинный день завершается скоро. И вкусную булку
Кинет на пол старик, оставляя в прихожей одежду.

Он опять будет пить, сильно морщась, какую-то воду,
Нюхать корочку хлеба и долго смотреть на собаку
Но, не тронув еду, побредёт к небольшому комоду,
Где достанет альбом, над которым начнёт тихо плакать,

Тот же ливень ночной, неуёмный стучит по асфальту,
Снова двое заснули привычно на старом диване.
Стонет ветер из окон сквозь щели простуженным альтом.
Рассветает. Сменяется ночь новым днём нежеланным...

***

Снег кружится, летает
Елена Кириченко

Снежинки навязчиво и бесстыдно липли к старческому изможденному лицу, выбившимся из-под кроличьей шапки редким и давно седым кудрям, назойливо лезли за воротник. Вялыми движениями рук Петрович пытался их смахнуть. Но игривый танец белых посланцев неба становился все более азартным. Поняв, что с их юным озорством ему не справиться, старик равнодушно махнул на них рукой. Тем более, что в их компании ему стало не так одиноко и тоскливо. Разглядывая озорниц уже с любопытством, он неожиданно увидел знакомые черты. он резко дернулся всем телом, подался вперед и вдруг замер, стараясь удержать, ни в коем случае не потерять родной образ.
Его Надежда – дочь в коротеньком школьном платьице с искрящимися бантами в косичках, задорно танцевала в хороводе снежинок. Она обрадованно улыбнулась отцу, смешно, как в детстве, приветливо помахав рукой. Еле заметная улыбка дотронулась до блеклых старческих губ, и волна чего-то теплого охватила грудь. Конечно же!.. Старик помнил ее маленькой девочкой, такой светлой, открытой! Оставшись после смерти жены с десятилетней дочерью, Петрович в одиночку душил тоску, которая шакальими клыками глубоко вгрызалась в его сущность. Ежедневно душа заливалась кровавыми потоками отчаянья, безысходности, одиночества. Но об этом знал только он. Такой была потаенная сокровенная личная жизнь! Только его. А для всех он однозначно был уравновешенным и волевым. Надюшка каждое утро видела жизнерадостную улыбку отца, бодрый голос, быстрое решение всех насущных проблем... На выпускном вечере она так же, как и сейчас в дружном хороводе снежинок, беззаботно кружилась в вальсе с белокурым и стройным одноклассником. Увидев задумчивый взгляд отца, она подбежала, обняла за шею, прошептала: «Тебе нравится Саша? Он мне сегодня объяснился…» И, получив одобрительную улыбку отца, ответила: «Ты мой самый лучший друг, папка».
Мороз крепчал. Уставшие снежинки, как подкошенные, навалились всем скопом на скамейку, где присел Петрович, на чемоданчик, стоявший у его ног. Да и сам старик давно перестал смахивать с себя снег... Неугомонные снежинки увлекали его мысли и холодным прикосновением будоражили память.
Неудачная личная жизнь дочери. Она, как и отец, всегда была слишком открытой и доверчивой. Возвращение в отцовскую квартиру... Неизвестно откуда свалившийся на голову незнакомый Гарик... Да Бог с ним, с Гариком… Но перед слезными просьбами дочери не ломать ей единственную жизнь, не портить последний шанс, Петрович устоять не мог.
Погода резко изменилась. Плавный снежный танец сменился неистовым, бесстыжим. Снежинки, одновременно сбросив свои искристые белые одежды, устроили оргию. Обнаженные, они заразительно смеялись, стараясь обратить на себя как можно больше внимания. Улыбка, одна за другой, сменялась оскалом. Вокруг Петровича и скамейки, на которой он сидел, завертелась безудержная вакханалия. Резкий порыв ветра противно завыл разрывающую душу песню... Теперь снежинки стремительно и смело подлетали к Петровичу, стараясь уколоть, ущипнуть, обжечь посильнее. Он робко ежился, поднимал воротник, даже пытался встать, найти силы как-то доехать хоть до вокзала, чтоб только избавиться от непрерывного жжения холода, от болезненных прикосновений. «Нужно подняться, нужно доехать до вокзала, нужно избавиться от этого наваждения!..» - твердил он себе. Одной рукой опираясь на лавку, все-таки нашел в себе силы приподняться. Но молодая и крепкая рука дочери, пробившаяся среди тысячи рук вакханальщиц, настойчиво усадила его назад на скамейку... Через разбушевавшуюся вьюгу, через ведьминский вой метели, пробились новые воспоминания.
Плач и мольбы дочери... Дарственная на квартиру… Циничный блеск Гариковых глаз… Клятвы и уверения дочери, что не оставит отца… Какие сомнения он допускает? Как он может не верить дочери?!.. Да она клянется – своей судьбой, памятью матери, Богом. Всем, чем угодно. Ему только полгода пожить на съемной квартире, только полгода. А дальше все устроится. Только так, как он пожелает. Только так, как он. Хоть к ним в Америку, хоть на родине купят ему однокомнатную. Да и зачем ему большая квартира в семьдесят четыре года?  Все будет отлично. Они с Гариком гарантируют. Нет, не на девяносто девять процентов. На все сто, даже больше. И дочь наконец-то будет счастлива, и ее последний шанс не пропадет.
Пьяные и одурманенные снежинки уже остервенело терзали старческое тело, пробираясь и через ботинки, и через пальто. Испытывая немыслимый кайф от дрожи человека, с наслаждением извращенца, они уже не давали возможности защищаться.
Быстро пролетели полгода на съемной квартире. Звонки от дочери – все реже и реже. Потом прекратились. Последние два месяца не было совсем. На письма Петровича по указанному американскому адресу пришел ответ: «Не проживает»... Последний день на съемной квартире... Хозяйка попросила освободить. Аккуратно освободил в обед. Не стал говорить ей, что сегодня юбилей – семьдесят пять лет...
Ах юбилей!.. На шею кинулась снежинка с чертами дочери, ласково обняла. Махнув властной рукой своим приятельницам, резко запретила им причинять отцу хоть какую-то боль. Снежинки заботливо и нежно облепили именинника... По телу разлилось приятное тепло. Закрыв глаза, он увидел, как дугой вспыхнула радуга на бирюзовом небе. На солнечной поляне его Надежда, с белоснежными бантами в озорных косичках, рвала охапки невиданных ранее цветов и дарила... дарила их отцу. Трель соловья органично сливалась с дыханием легкого ветра...
Снежинки смирно уселись на закрытых веках, сделав ресницы тяжелыми. Теперь им ни к чему было уже бесноваться. Надрывный вой голодной замерзающей собаки соединился с заунывной песней ветра, становясь все протяжнее и протяжнее...

***

Апельсиновая Фиеста
Елена Талленика

«Ты будешь апельсиновый коктейль
Из рыжих солнц, с июльской золотинкой,
Со вкусом терпким боли и потерь
И чувственности сочной серединкой?

Ты хочешь пить по каплям , Божий дар...
Прочувствовав звучанье настроенья,
Пьянящей сексуальности нектар,
Рождённый в отраженье вдохновенья?

Ты любишь открывать в себе «ЕЁ»?..
Девчонка хрупкая... нежна  и так красива!..
Не «взрослая» ещё и верит в ВОЛШЕБСТВО
ЛЮБВИ... и любит апельсины!..»

«Хочу, могу и буду, и люблю...
Волнующее озаренье!..
Твой апельсиновый коктейль допью...)))
Продлю влюблённости мгновенье!.. »

***

Мадам Баттерфляй умерла
Саша Морозов

(из дневника неизвестного
театрального поклонника)

Вчера хоронили бабочку -
Тело и два крыла,
Сложив в небольшую ямочку –
Мадам Баттерфляй умерла,

Канула лёгким грузиком,
Тихо, как всплеск весла.
Я остался без музыки:
Мадам Баттерфляй умерла.

Будничное погребение
Праздничного тепла...
Хотя бы одно сомнение –
Мадам Баттерфляй умерла.

Вечность коснулась крылышек
Грубыми пальцами зла.
Чёрная ленточка финиша –
Мадам Баттерфляй умерла.

Тише, мои истерики
Над пеплом её костра!..
Холодно и растерянно
Мадам Баттерфляй умерла...

***

Попенок
Николай Толстиков

Крестный ход почему-то задерживался, из церковных, окованных железом, врат все никак не выносили большие золоченые лепестки хоругвей, и на колокольне старичонка-звонарь в одной рубашке, надувавшейся на худом теле пузырем от ветра, продрог и озлобился вконец. Высунув в проем белесую  головенку, он потянул, как ищейка, ноздрями воздух, поперхнулся и вопросил, будто петух прокукарекал:
- Иду-ут?!
Старушки-богомолки, после тесноты и духоты в храме отпыхивающиеся на лавочках на погосте, привезшие их сюда  на «жигуленках» и иномарках сыновья-зеваки ответили ему нестройным хором: «Не идут!».
Звонарь на верхотуре затих, но сиверко пробирал его до костей, через недолго старик опять возопил тоненьким надтреснутым голоском. Снова услышав разнокалиберное «нет», звонарь яростно взвизгнул:
- Когда же пойдут...
И припечатал словечко.
Народ внизу на мгновение от изумления охнул, замер.
Старушонки часто закрестились; молодяжка криво заухмылялась.
На паперть наконец вывалили из храма, тяжело ступая, колыша хоругвями, церковные служки, заголосил хор, тут-то старик ударил в колокола. Один побольше и, видно, расколотый, дребезжал, зато подголосок его заливался, словно бубенец. Звон был слышан, разве что, в пределах ограды: где ему  - чтоб  на всю округу окрест. «Язык» от главного колокола, который едва могли поворочать два здоровых мужика, валялся с тридцатых годов под стеной Храма.
Крестный ход опоясывал церковь, священник кропил святою водой то стены, то народ, и о звонаре - охальнике все как-то забыли.
А тот нащупал дощатую крышку люка, открыл ее и осторожно поставил ногу на верхнюю ступеньку винтовой лестницы. Прежде чем захлопнуть за собою люк, он подставил лицо заглянувшему в окно звонницы солнцу, похлупал красными ошпаренными веками.
Звонарь был слеп, но по лестнице спускался уверенно, изучив на ощупь не только каждый сучочек на ступеньках, а и  щербинки-метки в стискивающих лестницу стенах.
Его, слепого звонаря прозвали дедом Ежкой, именовать же его на серьезный лад Иннокентием считали недостойным, да и языку иному лень было такое имечко произнести. Дед Ежка появился у церкви иконы Знамения Божией Матери в бесконечно сменяемой череде приблудных бродяг. Он побирался первое время на паперти и с особо щедрых подачек, как и другие убогие, гужевал напропалую в заросшем кустами овраге под церковным холмом, напивался до бесчувствия, бывал бит, но уж если и вцеплялся какому обидчику в горло, то давил до синевы, до хруста, насилу оттаскивали.
Нищие приходили и уходили, а Ежка прижился: обнаружилась у него способность управляться с колоколами. За службишку слепой много не требовал, довольствовался углом в сторожке да тем, что  сердобольные прихожанки  подадут.
Так прошло немало лет, и звонарь стал необходимой принадлежностью Храма. Откуда старик да чей – выпытать у него не смогли, как ни старались. Трезвым он просто отмалчивался, а из пьяного, когда к нему решались залезть в душу, лезли потоком такие слова, что святых выноси.
У деда Ежки появился  напарник – настоятель принял на работу нового дворника, известного в Городке «молодого» поэта Юрку Введенского.
Заходя в редакцию газеты, Юрка сожалел, что однажды неосторожно «раскололся» на семинаре местных дарований. На мероприятие приехали областные писатели и, прежде чем усесться за банкетный стол, решили обсудить творения пары-тройки человечков. Успели они бегло проглядеть Юркины опусы и предложили ему рассказать о себе.
И дернул черт Введенского «резать» за чистую монету:
- Вор я бывший, карманник. Четыре «ходки» имею.
Юрка неожиданно для себя увлекся, живописуя свою прежнюю житуху, да и не удивительно было – солидные седовласые «члены» внимали ему, по-вороньи распяля рты, с интересом разглядывая его - маленького, суетливого, в чем  только душонка держится, мужичка за пятьдесят с плешивой, дергающейся в нервном тике головой и , как у мороженого окуня, глазами. Костюм в крупную клетку, позаимствованный на время у тороватого соседа, висел  на Юрке мешком; брючины пришлось закатать, но все бы ладно: и треп, и внешний  вид, кабы вошедший в раж Введенский не предложил кому-то поэкспериментировать с бумажником: выну, дескать, не засекете!..
Все с испугом залапали карманы, облегченно завздыхали потом, запосмеивались, и Юрку за банкетный стол  не взяли.
С той поры, при появлении Юрки в редакционном коридоре, бабенки  поспешно прятали сумочки, мужики на всякий пожарный пересчитывали  наличность в карманах; и Юркины творения, со старанием переписанные им от руки ровным школьным почерком, вежливенько, холодно отклоняли, морщась:

                «Поезд уходит в даль заревую,
                Колеса мерно стучат.
                Пассажиры запели песнь боевую,
                Над крышей вороны кричат...»

- Че он приперся-то, тут у нас люди приличные ходют! - ворчала секретарша. В какой бы кабинет Введенский бы с робостью ни заглядывал, везде его встречали молчаливые, ровно кол проглотившие сотрудники; привечала его только в репортерской клетушке с обшарпанными, прокуренными обоями на стенах и колченогим шкафом, наполненном порожними бутылками, молодяжка. Угощали куревом и, слушая какую-нибудь Юркину байку, понимающе кивали. Юрка оставлял свои произведения  и не видел, уходя, как их тут же отправляли в «корзину», смеясь: «Все прикольней с ним!»
Как-то Введенский заявил вполне здраво: «Буду в корнях своих копаться», но доброе его намерение, как обычно, пропустили мимо ушей.
Юрка до поры верил в воровскую судьбу, хоть и играла она с ним, как кошка с мышкой.
После детдома, «ремеслухи», втыкая где-то на заводе, он влип за пьяную драку: коротышка, сухлец, чувствуя, что забивают его до «тюки», нащупал на полу железяку и всадил ее в здоровенного верзилу. Тот, слава Богу, оклемался в больнице. Юрка же, мотая срок, не любил вспоминать за что его получил, простым «бакланом» не желал прослыть.
У него иной «талант» в полный цвет вошел, за какой  в детдоме крепко лупили да все равно его не выбили.
После лесоповала на «зоне» вернувшемуся на волю  Юрке вкалывать особо не захотелось. Но сытной жратвы, вина, баб – властно требовал его отощавший изрядно организм. Поэта понесло мотаться по разным городам, благо вокзалы, базары, общественный транспорт существовали везде. Он наловчился «работать» мастерски: обчищал карманы у зевак, ловко разрезал отточенной монетой дамские сумочки и долго не попадался. Жаль вот добытые деньжонки мгновенно таяли. Когда особенно фартило, Юрка, приодевшись, пытался кутить, но быстро спускал все до последних порток, да и милиция уже висела на «хвосте»  - унести бы ноги. Бывало, не успевал.
Между «отсидками» Юрке удавалось заводить женщин, но все попадались такие, какие его не дожидались.
В лагерях в «большие авторитеты» Введенский не выбился. В «шестерках» его не обижали, хоть и был он – безответного и безобидного нрава.
В лесу, где зеки валили деревья, вдруг замирал возле поверженной в снег сосны, задирал к небу исхудалое, с ввалившимися щеками лицо и устремлял ввысь оторванный от всего взгляд вытаращенных полусумасшедших глаз. Юркины, кровоточащие на морозе губы едва заметно двигались, что-то шепча. Порою он падал на колени, прижимая сложеные руки к груди.
- Придуряется! - говорили, жестко усмехаясь, одни и норовили подопнуть его под бок.
- Молится! - прятали тоскливые глаза другие, что  послабже, поизнуренней.
Случалось, Юрка лез к какой-нибудь забубенной головушке – угрюмому, зыркающему исподлобья «пахану», расспрашивая того вкрадчиво-участливо , пытаясь затронуть что-то потаенное, бережно хранимое в глубине души. И в ответ обычно получая зуботычину или в ухо, отлетал пришибленным кутенком, но самый лютый громила начинал потом тосковать, о чем-то задумываться.
За парнем прочно закрепилось «погоняло» Поп - вот за это самое...
После последней «отсидки» Введенского потянуло неудержимо в Городок, на родину, туда где пуп резан. Он как-то сумел худо-бедно обустроиться в общаге – не запил, не воровал, работал где придется и кем попало, даже стишата сочинять брался.
Видели часто его стоящим на службе в церкви.
Юрка молился, внутренне радуясь чудесному совпадению: если в самом деле так, то конец его безродности! В этом Храме когда-то служили священники братья Введенские, расстрелянные перед войной. От младшего брата – Аркадия осталась куча ребятишек, которых власть рассовала по разным детдомам. А вдруг он – один из них?!.. Юрка тем и тешился, верил и не верил.
Юрка с дедом Ежкой  вроде б и подружились: один  наверху звонит, другой внизу метет. Слепой однажды спросил у Юрки – чей да откуда, и тот вилять не стал, про былую житуху выложил без утайки.
Дед Ежка хмыкнул одобрительно: ночуй, если хочешь – за компанию в сторожке все веселей. И своровать надумаешь – так нечего... Введенский окинул взглядом горенку, и дед Ежка, видно, учуял это, затрясся в мелком смешке, хлупая ошпаренными веками: знал куда гость смотрит - в передний угол.
- Иконки-то ценные, старые. Про то хозяйка прежняя сказывала, помирая, а ей их попадья Введенская отдала. Родня-то хреновая, взять боялись... И ворье не добралось: сторожа по «кумполу» - замки на дверях церкви выворотили, а ко мне заглянуть не додули. Вот ты, паря, можешь их стянуть али подменить – я, слепой, не увижу!
Юрка бы в другом месте вспылил, убежал, хлопнув дверью – кому любо, когда старым в глаза тычут. Но поэт сидел, уставясь на темные, в блестящих окладах лики: опять Введенских помянули...
И старик, почувствовав, что болтает лишку – словно зрячий, безошибочно нашел и прижал к столешнице Юркину руку.
- Не обижайся, паря, шуткую я. Голос твой мне вроде знаком, часом не встречались где?
Юрка недоуменно пожал плечами, и слепой опять, будто увидел это:
- Ну-ну! Я че вспомнил-то?.. Перед самой войной я в команде исполнителей приговоров служил. Насмотрелся, как смертный час человек встречает. По-всякому... Попало нам в «расход» расписать двоих братьев-попов. Повел я своего в подвал, поставил к стенке. Бац из нагана! А он стоит, не валится. Я еще - бац, бац! Что такое, поджилки затряслись - все семь пуль в него влепил, а он стоит! Оборачивается ко мне - поп-то здоровый дядька , молодой, - и говорит: «Видишь, служивый, Господь меня хранит, отводит, час мой, чаю не пробил.» Я таращусь на него, как дурак,  и из нагана только пустой щелкоток слышен. Поп-то на меня надвигается, пальцы вознял: благословляю тебя, палача моего! Я уж, себя не помня, выбежал за дверь: знаю, что там караульный стоит. Винтарь у него из рук вырвал, хлоп в попа - наповал! А прихожу в караулку - там хиханьки да хахоньки! Чего удумали сволочи - в барабан нагана мне холостых патронов напихали. Всем смешно, а я чаял - все, карачун схватит! - дед Ежка затренькал неприятным трескучим смешком и потрогал пальцами свои изуродованные веки: - Меня Бог по-другому наказал. И кабы не это, лежать бы мне давно в земле сырой. Исполнителей наших всех в «расход» тоже пустили, следом за ими же убиенными. А я вот, хоть и худо, да живу: ни тех, ни других до того свету встретить не боюсь. Никого не осталось, лежат - полеживают... У тебя,  паря, голос с тем попом схож, че я вспомнил-то, - закончил неожиданно Ежка и зашаборошил пальцами по столешнице, нащупывая стакашек с водкой. – Налил мне? Давай помянем загубленных человечков!
Юрка слушал, раскрывши рот: как прожил жизнь дед Ежка, он прежде стеснялся интересоваться – теперь же все всколыхнулось, закипело в нем.
- А-а! - он дико, по-звериному, взвыл, наверное, так, когда подростком еще на заводе всаживал прут арматуры в добивавшего его громилу. -  Никого не осталось? А я?.. Сын того попа!.. Думаешь, не достану тебя?!
Юрка , сжимая кулаки, привстал со стула, но дед Ежка, прикрывавший руками голову, вдруг медленно, боком, повалился на пол и, дернувшись, затих.
«Неужто пришиб падлу? - Введенский в недоумении поглядел на свой кулачок. – Не дотянулся вроде бы, не успел. А ведь убил!..»
Юрка засуетился, бросился перед ликами на колени, торопливо крестясь... И опять сработала в нем потаенная пружина - вовек ей не  заржаветь. Он, нашарив в углу горенки мешок, принялся запихивать в него иконы.
- Мои!.. Имею право!  Мое наследство! - бормотал он и, уложив иконы – все до одной, закинул мешок на плечо и уже на пороге споткнулся и растянулся во весь мах.
Из незавязанного мешка выскользнула икона Богородицы, копия  храмовой. Юрка, глядя на лик ее, тонко-тонко заскулил, до боли прижимая затылок к  острому углу дверного косяка. Если б он умел плакать...
 
***

Роза Иерихона
Элиана Долинная

Я - Роза Иерихона!
Высушивал меня ветер,
хлестали наотмашь грозы,
так что ломались ветки,
жгло нещадно ярило.
И перекати-полем
меня по свету носило,
сковавши надолго волю …

Но только любви потоком
едва оросило душу,
смотри, как на мне листочки
вдруг вспыхнули, плен разрушив!
Смотри, как алеют нежно
мои лепестки… Знаешь, -
всё это – тебе! Грешно ль
любить, не дождавшись мая?

Я – Роза Иерихона!
Пусть снова бушуют ветры,
пусть солнце палит грозно,
и хрупки мои ветки…
Но я устою, милый,
под натисками лихими. -
Даёт любовь твоя силы
противостать стихиям!



***
Состав редакции:

Григорий Тер-Азарян
Илана Арад