Любимая чашка

А помнишь тот раз, когда мы вдвоём мыли посуду? На меня тогда накатило такое сумасшедшее желание! Разбить твою любимую чашку. Пол-то на кухне кафельный, много не нужно - просто уронить... И - вдребезги. Твоя любимая чашка с красным гоночным автомобилем. Такая вот авария приключилась. И со мной тогда тоже. Сумасшедшее желание - это всё равно, что езда по встречной полосе. Наплевать на правила, даже наоборот - очень хочется их нарушить.
 
И вот он звонкий высокий звук бьющейся чашки. Ми второй октавы. Или ми бемоль, но всё равно очень красивый. Всё равно чашка разбилась.  И ты застыла, глядя на пол ошеломленным  взглядом. А потом -  взгляд уже на мне, только в глазах - рассерженность и брови нахмурены, все, как и должно. Твоя же любимая чашка.

Но я-то разбил её не просто же так. Я-то знаю, что может ждать меня за такую провинность. Причём немедленно. Сразу. По горячим следам.

Но впрочем, до горячих следов дело пока еще не дошло. Пока ты даже не можешь найти нужных слов, чтобы выразить своё возмущение моим поступком!

- Ты... ты.. зачем это сделал?! Нарочно что ли?

- Нет конечно. Совершенно случайно... Прости… Выскользнула из рук...

- Ну как же! Мне показалось...  ты специально отпустил её на пол?

- Нет-нет, что ты! Тебе наверное просто показалось, дорогая.

И тут ты на каких-то несколько секунд берешь паузу и затем уже ровным и уверенным голосом произносишь:  (помнишь ведь?)

- Какая разница - случайно, не случайно. Моя любимая чашка разбита, и ты ответишь за это.

И мы идём в нашу комнату для игр. Когда мы хотим заняться любовью, то у нас есть другая комната - для любви. А сейчас – ты, конечно, ведешь меня за руку в ближнюю к кухне комнату, комнату для игр. Раньше я, признаться, никогда так серьёзно не шкодничал, и ты била меня ремнём просто так, по своему желанию. Но тут - на меня накатила такая волна, что я просто не смог удержаться от того, чтобы не провиниться по-настоящему, так хотелось, чтобы ты в первый раз наказала меня за дело, чтобы твоё желание доминировать было подкреплено на сей раз и вескими к тому основаниями.

- Раздевайся.

- Да, госпожа.

- Правильно отвечаешь! И ты сейчас получишь сполна за свою неловкость. Раздевайся медленно, красиво, и думай о том, что сейчас тебе предстоит.

И я снимаю с себя одежду. И думаю. Пытаюсь предугадать, каким же будет наказание, и от этого возбуждаюсь еще сильнее. Вот я уже в одних трусах, и ты всё замечаешь… На твоё лицо заползает довольная улыбка. Ты видишь, что я смотрю на тебя, и улыбка тут же становится слегка надменной, чуть жестковатой – от неё меня пробирает дрожь удовольствия. Я покорен тебе, и чтобы ты сейчас со мной ни делала -  приму это как своё дыхание. Ведь я ощущаю и твоё возбуждение. Две волны сливаются в одну, и, пенясь, бьются о берег.

Только у одной волны - голая попа, выпяченная, чтобы как следует принять наказание, а у другой - в руке сурового вида ремень, сложенный вдвое.

И когда это успела заиграть музыка? Сам даже не заметил, как лежу, облокотившись на спинку дивана, и вокруг, под чуть сбивчивое мерцание свечей, движется музыка - I am so high, I can hear heaven... Чад Крёгер, Хиро, помнишь ведь.

И под её ритм, в такт мелодии,  ты от души начинаешь стегать меня ремнём. Горячие следы на попе, никакого счёта, просто наказываешь, как считаешь нужным. Мелодия длинная, ближе к концу я уже во всю дергаюсь и стону, но... ты продолжаешь меня пороть, как ни в чём ни бывало.

- Вот так. Ты заслужил такое наказание! - твой голос в наступившей вдруг тишине, едва вздрогнул на последнем слове, - Но это еще далеко не всё. Давай руки за голову. Это чтобы тебе легче было перенести следующую сотню ударов. Но только - я возьму новый ремень, мой любимый, плетеный. За разбитую любимую чашку я  буду  пороть тебя своим любимым ремнём. Ну что? Готов?

- Да, госпожа.
- Тогда считай вслух удары. Ты знаешь, что будет, если я по какой-то причине что-нибудь не расслышу.

И я кричу, стону и извиваюсь. И бьешь меня ты, что называется от всей души, некоторые удары проводя с оттяжкой. И хорошо чувствую, какой кайф ты ловишь от всего процесса наказания, от всех этих моих стонов и извиваний тела, мольбы о пощаде и прощении. Я чувствую боль, но она только опьяняет меня всё сильнее.  Вот уже попа будто бы покрылась невидимой чешуёй, и каждое новое соприкосновение с ней  ремня вызывает дикий восторг.  Вдруг рождается какое-то фантастическое состояние всесильности. Словно бы я становлюсь сильнее боли,  сильнее самого себя... А может быть - как раз и собою.

- Ну и для закрепления урока - я поставлю тебя на горох. Двадцать минут покоя. С руками, сведенными за головой. А сама - удобно усядусь в кресло и понаблюдаю за твоим поведением. Учти: услышу от тебя хоть один звук или ты отведешь руки или просто случайно шелохнёшься - тебя ждёт то, о чем я грозилась во время первого дня нашего знакомства. Ты ведь помнишь?

- Да, госпожа.

- Ну так озвучь, что тебе предстоит в случае невыполнения моего приказа!

- Десять ударов... цепью…  ??

- Да. Настоящей тонкой цепью, ты ведь её уже видел. Только не десять, а двадцать.

Вот этого я действительно очень боялся. Но всё на этот раз обошлось, я сумел продержаться, хотя, думаю, еще каких-нибудь две-три минуты стояния на коленях на таком остром горохе - и громкий стон невольно бы вырвался сам из-под моих прикушенных что есть силы губ.

А ночью мы были вместе, но уже в комнате для любви. Тоже горели свечи. И мы любили друг друга.