Праздник пыльной ёлки

 

Всё, что нужно людям друг от друга – это немного тепла.
Э.М. Ремарк.

Она открывает глаза – потолок спальни медленно выплывает из тьмы прикорнувшей на нём бронзовой люстрой ручной работы. Несколько первых минут уходят на бездумное созерцание её завитушек и лепестков. Сквозь полуопущенные жалюзи пробивается тусклый свет. Будильник сотового телефона, заставляя привыкшее пробуждаться в одно и то же время тело  вздрогнуть, разрывает тишину настырной трелью.
Пора вставать. Она сжимается под нежным одеялом из лебяжьего пуха, пытаясь  украсть последние мгновенья покоя,  приняв положение эмбриона в материнской утробе, безнадёжно обнимает подушку. Но телефон, терзая слух всё более громогласными призывами, вырывает из блаженного нигде. Одеяло отброшено, пушистые тапочки нашлись рядом со скрипнувшей кроватью, а на оголённые плечи привычно улёгся махровый халат. Коря себя, на чём свет стоит за то, что встала, а ведь могла полежать ещё пару драгоценных минут, она тащится в кухню, заправить  кофе-машину  и плавно перетекает в ванную. Прохладные струи прозрачной пеленой отгораживают от внешнего мира. Она всматривается  в омываемые водой миниатюрные стопы, долго, не отводя глаз и лишь потом, точно призрачным одеянием окутывает  всю себя пышной мыльной пеной.
Ребёнком она могла играть с ней часами, обеими ладонями зачерпывая искрящуюся на свету воздушную ароматную массу, что есть силы, раздувала её, та распадалась на неровные кусочки, напоминающие перистые облака и опадала, стайками белых лебедей усаживаясь на воду. Однако время чудес давно закончилось,  пена безропотно утекла в слив, тихо уступив своё место банному полотенцу.
Соорудив на голове подобие  чалмы, она возвращается в кухню, где, уставившись в одну точку, не ощущая вкуса, съедает  бутерброд с сыром – свой ежедневный завтрак. На душе приевшаяся промозглая серость, очень похожая на ту, что, предвещая грядущее ненастье, уныло льется из окон, заблаговременно стирая из  памяти неотличимый от всех предыдущих  её следующий день.
Заблудшее утро. Серо внутри, серо снаружи. На этом безликом фоне очертания окружающих предметов размываются,  видятся иллюзорными тенями, отражениями самих себя.
В каждом из нас намешано немало возвышенного и низменного. Темного и светлого. Гамма полутонов, переходов от одного к другому, теплящаяся в определённых границах, как правило, не доходя ни до чистого слепящего света, ни до непроглядной тьмы и составляет рисунок личности. Она знает это лучше других. Уже не помнит, когда эти грани размазались внутри, слившись в однородный серый компот. Медленно и незаметно пропала  способность чувствовать, а вместе с ней из жизни исчезло «сегодня». Едва ли у человека без «сегодня», может случиться «завтра». Однако «завтра» точно такое же безвидное, как и «вчера» наступает с удивительной неизменностью. Снова и снова в одно и то же время она открывает глаза, видит потолок своей спальни и отправляется на кухню варить дорогой и безвкусный кофе, тонизирующий напиток.  Несмотря на это, очередная чашка всякий раз бесследно проходит сквозь неё. Она одевается, отточенными движениями накладывает макияж и силой выталкивает себя на работу, где будет долгие часы входить в положение, выслушивать беды, давать советы, убеждать и улещивать. Видя напротив опустошенные серостью глаза и понимая, что все эти люди  приходят к ней не за советами и профессиональной помощью, а потому, что им необходимо, чтобы выслушал хоть кто-нибудь, пусть и за деньги, если просто так некогда всем, даже тем, кого они называют близкими. Да и нагружать близких людей своими проблемами неудобно. Грузить, как теперь говорят. У них что, мало своих? Не лучше ли обратиться к специалисту.
Нина Александровна сидит в своём кабинете специально для этого, готовая переложить на свои хрупкие плечи любой  груз, кажущийся неподъёмным всем этим успешным, устроенным и богатым людям, другие из-за высокой стоимости консультации к ней на приём не попадают.
Прятаться под маской советчика удобно. Позволяет, наполняясь чужими проблемами, не замечать собственной пустоты, а так же покупать дорогой безвкусный кофе и множество модных безделушек не всегда понятного применения. Рассекать на новеньком авто, ездить на отдых за границу, где на морском берегу под ярким южным солнцем за умеренную плату можно получить наклеенные на лица поверху благожелательные улыбки обслуживающего персонала. Чем больше чаевых, тем шире и доброжелательней улыбка. Члены общества, обмениваясь денежными знаками, перестают замечать друг друга. Вечно куда-то спешат, неизменно оставаясь на месте, тело носится за деньгами, а душа… о ней и вспоминить некогда.  С человеческих лиц стираются живые, блестящие глаза, становясь ничего не отражающими чёрными дырами, на фоне которых глаза бродячих собак выглядят куда более одухотворёнными. Как у той девочки-суицидницы. Её отец свято верил в возможности Нины – дипломированного психолога, которой он соблаговолил довериться. Приходил  на приём раз в неделю, вальяжно разваливался в кресле набирал в лёгкие побольше воздуха и, уставившись ей в глаза немигающим взглядом снулой рыбы, не давая вставить хоть слово часами вываливал на голову всю свою подноготную  вплоть до интимных подробностей, споря и, в конце концов, соглашаясь с самим собой. Беспокоясь в основном по части понижения своего либидо. И как бы извернуться, чтобы партнёрши этого не заметили. Она, понимая, что большего ему не требуется, терпеливо молчала, время от времени кивая головой.  Начальник по сути, он не признал бы чего-либо главенства даже на приёме у специалиста.
Ему подобная разгрузка помогала, его дочери могла помочь лишь клиническая психиатрия. В пятилетнем возрасте оставшийся без сбежавшей из семьи матери подросток, в которого безотказно вкладывались невероятные суммы денег, и ни капли человеческого тепла маниакально желал смерти. Девочке нравилось играть с пустоглазой в кошки мышки, на самом деле, она играла с очень занятым своими делами отцом, который соизволял обращать на неё внимание,  лишь, когда дочь полумёртвой вытаскивали из петли, или остывшей ванной с перерезанными венами. Её выхаживали, месяц держали на препаратах, а потом отпускали по настоянию всеведущего родителя. Он не желал признавать душевный недуг дочери, да и по статусу не положено было, психические отклонения они для бедняков и потому ограничился тем, что приставил к ней круглосуточную охрану, утыкал дом камерами и отправил на приём к Нине Александровне.  Она пыталась объяснить, что бессильна, девочке нужен врач, на что получила ободряющее похлопывание по плечу и увесистый конверт - благодарность за неудобства. 
Чиркает зажигалка, она закуривает длинную дамскую сигарету. Последний остывший глоток, сигарета быстро истлевает, насладиться даже этой не шибко здоровой привычкой всегда не хватает времени. Семнадцать лет жизни наполнены сизыми клубами и даже если в среднем пропускать через лёгкие, пять курительных палочек в день… она задумалась, взяла телефон и, переключив его в режим калькулятора, сделала простой расчёт: тридцать одна тысяча двадцать пять. Удивительно, как она вообще ещё дышит. Но сигарета позволяет отыграть  пять минут у стремительно несущегося ритма жизни. Пять минут внутренней тишины. Передышка между перегруженным графиком приёмов. Рука незаметно потянулась к лежащей на столе пачке. Пусть будет тридцать одна тысяча двадцать шесть. В самом деле, её низменное пристрастие не самое жуткое на фоне всех других. Алкоголизм, наркотики, обжорство, лудомания… бывают выверты и покруче. Практически у каждого представителя нынешнего поколения существует своя маленькая страстишка, или пристрастие похуже, нуждающееся во врачебном вмешательстве. Но корни всех этих маленьких и больших недугов одни. Стремление заполнить захлёстывающую с головой пустоту. Общество не желает этого замечать, да и ни к чему, иначе пришлось бы всех распихать по психушкам, и кто тогда будет работать, приносить общественную пользу. Рассеянный взгляд фокусируется на часах: без четверти девять. В девять тридцать первый клиент!
Нина вскакивает, задетая халатом чашка падает на пол и звонко разлетается белыми брызгами. Резкий звук возвращает к действительности. Сегодня праздник, не надо никуда бежать. Посетители перенесли прием, и она выпросила у Олега выходной, ведь всю отчётность подготовила заранее и очень хочет побыть дома. Начальник безропотно согласился, чем вызвал недовольное фырканье Марии, тоже психолога, проходившей по коридору мимо и случайно слышавшей разговор. Её кабинет расположен напротив кабинета Нины, дверь в дверь.  Очень близко. Не смотря на это, коллеги почти не общаются между собой. Близость номинальная далеко не всегда способствует близости духовной. У Нины – длинные очереди, график приёмов расписан на два месяца вперёд, а вот к Марии, несмотря на два высших образования, и очень серьёзный вид, кроме немногих постоянных посетителей почти никто не ходит. Раньше Мария частенько торчала в коридоре, заводя пространные разговоры с клиентами, поджидающими своё время приёма у Нины, естественно не просто так, старалась переманить их к себе. И иногда ей это удавалось. По правилам фирмы за каждого клиента психологу полагается премия. Нину бесило поведение   предприимчивой сотрудницы, собиралась даже пожаловаться начальству, но что-то остановило, оставила всё, как есть. А после и вовсе переслала обращать внимание.
– Конечно, у этой фифы особые привилегии, а нам и в праздник паши, семей не видим, – услышала Нина громкие комментарии в свой адрес под дверью курилки, где собрались скоротать время за сигареткой её сотрудницы,– клиентура на смазливую мордашку валом валит, возомнила из себя, а настоящие специалисты простаивают.
Прижалась к шершавой стене – нарушать идиллию своим появлением, ловя на себе красноречивые взгляды, вмиг перехотелось.
–  Что, снова моют кости, –  послышался за спиной хриплый баритон, и через паузу, – сигаретки не найдётся.
– Ты же бросил, – медленно поворачивается, стирая с лица последние штрихи удивления, он не должен видеть, что застал её врасплох, – у меня только дамские.
– Давай, будет новая тема для обсуждения, – прищурившись, улыбается он.
Она приглядывается, его глаза лучатся нежностью. Улыбка на мгновенье приподнимает уголки её губ,  нет, она не имеет права, взгляд остаётся отстранённо - холодным, зашоренным в броню недопустимости. Он опускает взор, перетаптываясь с ноги на ногу, будто нашкодивший школьник,  всматривается в носки своих ботинок.
Она протягивает пачку, он вскидывается, несколько мучительных мгновений потухший взгляд несмело ощупывают её окаменевшее лицо:
– Всё последнее время думаю о тебе, ты меня что, приворожила? – не сдержавшись, на выдохе произносит он.
Тонкая сигарета ломается в руке. Дыхание пресеклось, он не должен видеть, что ей больно, а потому…
– Не привораживала, можешь не волноваться, – тихие обидные слова. – И вот ещё что, Олег Николаевич, – услышав за дверью внезапно установившуюся тишину, громко добавляет она, – вам бы на приём записаться, не ко мне, конечно, тут почище специалисты имеются. Тема беседы – мания преследования.
Он дёргается, будто от пощёчины. Сломанная сигарета летит в урну, Олег молча выбрасывает свою – тоже пополам.
Страшась уловить тень эмоции на его лице, Нина отворачивается и идёт по коридору – размеренно цокают каблучки итальянских туфель. Он готов верить во что угодно, только бы не брать на себя ответственность за собственные чувства. Хотя какая теперь разница, всё кончено довольно давно… да, скрывать чувства она научилась, даже от самой себя. Раз кончилось, отчего же её сердце преступно сжимается, стоит ему появиться в поле зрения, а к горлу подкатывает предательский комок. Не стоит об этом думать. Сегодня – Новый год. Любимый праздник с запахом хвои и спелых мандаринов. Отец всегда умудрялся достать шоколадные конфеты и мандарины. В магазинах подобных деликатесов не было. Задевающую потолок пушистую красавицу - пихту наряжала вся семья. Два ящика игрушек, гирлянды разноцветных фонариков, немного ваты изображающей лежащий на ветвях снег, россыпь блестящего дождика и готово. Стандартный зал многоэтажки, осветившись цветными огнями, преображается  в волшебный дворец.
Она с малых лет не верила в Деда Мороза, убедилась в его неправдоподобности, когда трёхлетней девочкой застала маму под ёлкой, неслышно раскладывающей подарки.  Но от сияющей новогодней ёлки девочку было не оторвать. Она рассматривала игрушки, верила, что в этом стеклянном домике живёт добрый гном, а разноцветные шары и сосульки – дело рук проказницы – феи. Перемещая цветные фонарики, обожала наблюдать за отблесками света и сочиняла множество историй и сказок, которые всегда очень любила читать. Сказочная девочка жила в своём иллюзорном мире, за каждым поворотом ожидая чуда и одновременно с этим умудряясь оставаться в реальности. В старших классах школы её называли романтической натурой. Недавно бывшая институтская подруга, с которой они встретились через много лет, призналась за рюмкой чая:
– Когда я в первый раз тебя увидела, подумала – эта девочка свалилась с Луны.
– Ещё бы, я тогда носила всё зелёное, даже колготки. Юбка – шотландка до пола, а в ушах болтались два пластиковых крокодила. Откуда ещё мог происходить столь диковинный экземпляр.
Нина всегда чувствовала свою инаковость, со временем научившись филигранно скрывать непонятные другим свойства натуры, влилась в поток, но долго не могла допустить даже мысли, что однажды потонет в серости и утратит способность мечтать.
Другая  странная девочка покончила с собой, потому что мама её бросила, а отец никогда не замечал, поняла, что нужна только смерти и множественные попытки, несмотря на установленную отцом круглосуточную слежку, однажды увенчались успехом. На похороны Нина не пошла. Хотела запомнить живой? Нет, это откровенная ложь. Боялась увидеть мёртвой.  На одном из приёмов девочка перебила её пространные речи о том, как прекрасна жизнь и уродлива смерть, посмотрела в глаза. В них не было отчаяния, в них читалось осознание тайны, великого секрета, непостижимого для сидящей напротив одетой в деловой костюм дамы, беспрестанно лопочущей всякие глупости:
– Выпиши мне снотворное, я плохо сплю, – не просьба, требование.
– Снотворное может выписать только врач.
– А ты…
– Я – психолог.
Девочка понимающе покачала головой и, утратив всякий интерес к последующей беседе, уставилась на пластиковую фигурку ангела, стоящую на столе. 
После смерти дочери отец подал на Нину в суд. Видимо решил заработать и на этом. Иск на триста тысяч долларов. Она думала, всё пропало. Её уволят, кому нужны проблемы. Но Олег нанял отличного адвоката, оплатил все судебные издержки и, в конце концов, свёл тяжбу к мировому соглашению. Самое интересное, что после этого незадачливый истец, как и раньше, раз в неделю, продолжил являться на приём. Она умоляла начальника перевести его к другому психологу, но тот возразил, что клиент удвоил оплату и желает ходить только к ней, о чём заявил в письменной форме. Эти посещения, несмотря на то, что мужчина никогда не вспоминал об усопшей  дочери, стали для неё настоящей пыткой. Олег успокаивал, утирал её слёзы, просил, объяснял, что профессиональная этика не позволяет разбирать душевную узость клиента, что он приносит фирме немалую прибыль. Даже премию выписал. Эти деньги Нина перечислила больному раком мальчику. Потом выяснилось, что не было никакого мальчика, а фонд в интернете открыли аферисты. Пустое вознаграждение ушло в пустоту.
Летом Олег взял её с собой на конгресс в Вену. Поскольку программа конгресса была не очень насыщенной, к полудню им предоставлялась полная свобода, подолгу гуляли по узким улочкам раскинувшегося на берегу Дуная прекрасного города, слушали «Риголетто»  в известнейшей опере мира, поднимались по ступеням средневековых замков, прогуливались по улице Грабен. Олег часто бывал в Австрии и потому с удовольствием взял на себя роль гида, Нина же впервые вглядывалась в изобилующие изящной лепкой архитектурные красоты, музыкальная столица Европы поразила её до глубины души. Чтобы увидеть истинную красоту к ней надо прикоснуться. Словно юная школьница с замиранием сердца  слушала рассказы Олега о Соборе Святого Стефана, под которым находятся древние катакомбы – место захоронения представителей династии Габсбургов, а в его шпиль вделано турецкое пушечное ядро, попавшее в собор во время османской осады города в XVI  веке, и других достопримечательностях города,  поражалась его глубоким познаниям. Олегу явно льстили восторженные взгляды его спутницы, он приосанился и, глядя на её разрумянившееся от переизбытка впечатлений лицо, всё чаще не мог сдержать улыбки. Вечером  последнего дня Олег повез её в парк «Венский лес», где в одном из живописнейших ресторанчиков угостил её знаменитым венским пирогом, без которого по его словам первое знакомство с Веной было бы неполным. Вернувшись, они не могли наговориться и засиделись за бутылочкой рейнского в её номере. В какой-то момент она почувствовала его ладонь на своём плече. Дальнейшее произошло само собой.
По возвращении домой, тщательно скрывали отношения, Олег женат, у него двое детей, тем более хозяин фирмы, даже наедине никогда о них не говорили, ограничиваясь разговорами о работе. Жизнью помимо работы, за стенами респектабельного гостиничного номера, верно потому, что в этой самой жизни друг друга ни ей, ни ему места не было, тоже избегали делиться. Прекрасно зная немногое  и достаточное для того, чтобы близость не могла переступить запретные границы. Границы, за которыми вспыхнувшая страсть может  перевоплотиться в неизвестность и туманную  будущность, вместо устроенного и проверенного ежедневного уклада, накрепко связавшего обоих с совершенно другими людьми.
– Мама, у нас ёлка пыльная.
Она вздрагивает. Поворачивается. Напротив живые, блестящие, но отчаявшиеся докричаться до мамы, Машины глаза. Увлечённая самокопанием, мама и не заметила, что дочь давно уже встала и даже успела позавтракать, тарелка из-под хлопьев с молоком стоит на столе. Сердце сжимается в болезненный комок.
– Как, пыльная… – подвёл голос,–  Маня, прости, вымоем, мы её обязательно вымоем, и у нас с тобой будет настоящий Новый год.
– И Дед Мороз? – недоверчиво спрашивает девочка.
– Обязательно, с Северного полюса прямо к тебе, – боже мой, она забыла о подарке. Стрелки настенных часов подбираются к десяти, –  давай снимать игрушки.
– Вместе? – снова этот невыносимый взгляд брошенной  собаки.
Подкатившее к горлу чувство вины позволяет только кивнуть.
– Скорее, нам ещё в магазин съездить надо, –  как она могла, вот она, родная, любящая душа всё это время живёт рядом с ней, а она…
Торопливое избавление ёлки от прошлогоднего наряда проходит в напряжённой тишине.
Пыль забирается в ноздри, заставляет громко чихнуть. В глазах Машутки плещется счастье. Мама рядом, не телом, душой.
Что привело Олега к ней домой вечером 31-го декабря, похоже, он и сам до конца не понял. Принёс Нине шикарный букет из белых роз, французское красное шампанское, конфеты, а Маше  - дорогую игровую приставку. Когда возбуждённая дочь удалилась в свою комнату опробовать игрушку, в комнате установилась тишина. Звенел хрусталь бокалов, постукивали вилки, размеренно тикали настенные часы. Они глядели друг на друга сквозь пламя зажжённой свечи. Нина видела его лицо,  высокий лоб, вдумчивые глаза, ямочку на подбородке, гладко выбритые щеки, окрашивающиеся, по мере смены зажигавшихся на ёлке лампочек то в зеленоватый, то в красный. Ощущала его тёплый, понимающий взгляд…
Сейчас рядом Маша, пора покончить с бередящими душу воспоминаниями. Пока мама купала запылившуюся пластиковую ёлочку в ванной, девочка старательно перетёрла все игрушки.   Потом они вместе высушили лесную красавицу банным полотенцем и установили на прежнее место.
– Потом нарядим, сейчас в магазин, поедешь со мной? – Маша обрадовано кивнула и убежала в детскую одеваться. По дороге звонила подруга, поздравляла и приглашала в гости. Нина вежливо отказалась:
– Это наш с тобой праздник Маня, – подмигнула она дочери.
– Праздник пыльной ёлки, – ухмыльнулась довольная Маша.
Чтобы дотащить до квартиры все покупки им понадобилось трижды спускаться на стоянку. Кроме всяких вкусностей и нарядов в последний момент успели купить новый красивый дождик и игрушку – стеклянный домик, очень похожий на тот, из детства. Маша сама его выбрала. Умытая ёлочка заиграла фонариками, а девочки затеяли пироги с яблоками и вишней. Пока Маша принимала душ, Нина успела положить под ёлочку, рождественский сапог с подарком. Зажгла на столе свечу. Предновогодние сумерки улыбчиво глядели в окна.
В прошлом году были похожие, подсвеченные праздничной иллюминацией. В душу незваной гостьей закралась тень надежды. Раз набрался храбрости и пришёл, значит…
– У меня сын заболел, подозрение на лейкемию, –  разорвал очарование Олег.
– Тогда, что ты здесь делаешь? Иди домой, к жене и детям, – выкорчёвывая надежду из сердца,  на одном дыхании выпалила она, если бы повременила с ответом, говорить вообще не смогла бы.
Он кивнул, медленно поднялся и пошел к выходу. Она догнала его у лифта. Растрепавшиеся волосы, испуганный взгляд:
– Уволишь?
Автоматические двери раскрываются, он растерянно качает головой, отворачивается и шагает в кабину. Смотреть в окно, как уезжает его машина, она себе не позволила. Заиндевелой статуей до утра просидела за столом. И целый год не могла притронуться к ёлке. Ни в чём не повинный символ праздника и детской мечты потускнел, покрывшись толстым слоем пыли.
– Вдруг внезапно по портьере пробежит вторженья дрожь. Тишину шагами меря ты, как будущность войдёшь, – донеслось из телевизора.
Извечная ирония судьбы. Там в Вене, позволив первые объятия, она подписала своему сердцу смертный приговор, и тысячи раз раскладывая ситуацию по полочкам, понимала это очень отчётливо. Их молчаливые мимолётные отношения глубоко занозили душу. Соблюдая свою часть неписанного моратория, Нина замечала, как трудно это даётся начальнику. Пыталась уволиться, он с треском выгнал из кабинета, потом смирилась. Безликие дни потекли своим чередом. Работа – дом, дом – работа. Это счастье, что Маше удалось выдернуть маму из пустоты, в которой она пребывала всего лишь пыльной ёлкой. По всем законам психологии девочка могла заболеть, или подсознательно избрать способ страшнее, достучаться до опустевшей матери. Мир полон соблазнов: секты, алкоголь, наркотики. Но дочь удержалась, видно заряд полученного ранее материнского тепла на сей раз, оказался достаточным.
 В дверь позвонили.  Красная шапка, белая борода – Дед Мороз?
– Вы к кому?
– К Марии. Это семья Дроздовых?
Что за чепуха, она не заказывала…
Дверь распахивается навстречу нежданному чуду:
– Ух, ты! – из детской прибегает Машенька, в новом платье похожая на маленькую сказочную принцессу.
Дед Мороз проходит в дом, раскрывает необъятный мешок и достаёт из него букет белых роз, шампанское и конфеты, те самые. Нина с замиранием сердца  всматривается в разукрашенное лицо. Нет, не он. Лицо каменеет, сколько можно из огня да в полымя, ужели она никогда не повзрослеет.
– А ты, внученька, чтобы получить подарок, должна рассказать мне стишок, станцевать, или спеть, – нараспев произносит дедушка поставленным актёрским голосом.
– Я лучше спою, – Машенька берёт гитару, у неё уже три года частный учитель. Тонкие пальчики перебирают струны,  слышится чистый и звонкий голос.
Сидящая напротив мама слушает, смотрит в глаза, её любящий взгляд окутывает теплом и радостью. В следующем году не будет пыльной ёлки.