1249

Асфальт покрыт мягкой травой. Сначала у травы было каменное дно, её в тазиках носили, но это, конечно, бесполезно, матрасик и всё, даже мусор можно было носить, хотя потом научились делать очень хорошие матрасы, их ложишь на асфальт, ставишь стены и всё, остается обзавестись только горшочком с цветами, но это же были очень дорогие матрасы, надо было на бахче у противного частника две сотни тазиков с обычной травой принести, чтобы на него заработать, а и в нем всё равно уже чуть ли не на третью ночь обязательно дырка и член прямо в асфальт упирается. На бахче у него ничего не растет без травы – ведь и бахча на асфальте. А так растут арбузы с помидору размером,  помидоры с горох,  горошины  же  очень малы и никто не видел, как их собирают. Но сажают – просто так. По инерции. Потому что времени много. Ведь всюду асфальт и даже травы очень хочется. Пидарасы всю дорогу рукой прославляли эротику и, в итоге, от правильности уже не отдохнешь нигде с помощью дерева взрыва. Ни пройти, ни проехать – всюду матрасы. С тазиком только пускают. Циркули вместо паспорта. Чертится круг, асфальт вырубается, сбегается частник с рассадой…, но асфальта два метра и обычно просто ставится тазик и просится, чтобы земля с семенем в него с неба упала. Просится долго и на коленях, но нечего ж делать и есть же матрасик…

С асфальтового пола на деревянный стол, а с деревянного стола – встав ногами на стол – на небо в листве, причем и у неба и у листвы цвет в полный рост – а ведь он сидел за столом и совсем лежал в древние те времена, когда на асфальте не было даже стола. Видимо, только графикой тогда занимались. И только на скалах. Это потом – на песке. А теперь на воде и в листве. Это лучше гораздо, но невозможно уже ничего написать, всё уже небом и деревом сказано. Посредством воды, в которой полезные соли, а не чернильные свойства. Нормальной воды, которая будет соком у нас в головах, когда мы достигнем нормальности. Мы ж как плоды. Наши головы выпивает бумага. Сухие пустыни бумаги все в грядках с помощью моей головы и я пока не боюсь, что в ней и на них заводятся черви. Можно ж лечить себя отдыхом. Что ещё делать в ветвях, среди  последних, самых тоненьких веточек. Писать уже невозможно и запрещена деревом бумага, она уже не нужна, на небе другие листы. Пока голова не станет плодом,  не достичь ей нормальности. Стол должен корни пустить. Сквозь асфальт. И пробить травой заросшее небо…

В снах отстой. И огромный комар, как самолет над городом, над этой массой отстоя летает. Когда комар будит ночью, в людях   города только отстой. Они выходят на улицу и хлопают по комару огромной рукой. Казалось бы, комару некуда деться, но  многие системы хитрее нашего лба. Особенно того, в котором отстой. Это ж известно. Издавна так повелось. Издревле прилетал к нам комар. Лес рубят, комары и летят. Для  быстроты в электричках приезжают под город, а потом устраивают нам полный отстой. Всюду развалины. Завал на главной извилине. Эта трасса в мозгах полгорода через себя пропускала, а теперь каждый укушен. Перед завалом красная вода набежала. Начинаем отстой, чтобы была водичка, когда будем питаться. Целых извилин всё меньше. Скоро писать не смогу. Будучи и в руку укушен, одену перчатки и стану пинаться ногой. А город дымится. Мысли в отрывках как люди в обрывках. И одеты слегка. К примеру, от человека осталась только нога, а от одежды только штанина одна. Но не та. Чтобы вырасти в такой ситуации, приходится, конечно, питаться. Но опять прилетает комар, причем за тобой, а не едой прилетает и жужжит, что весь город будет разгромлен. Пугает тебя, чтобы ты не куриною ножкой питался. Чтобы не пачкать себя жирной рукой, ты культурно ложкой хлопаешь по лбу, но в итоге опять лишь в тебе разрушение. Всюду завалы и полный отстой. Весь город в пижамах пытается ухватить комара и с надеждой смотрит на звездное небо. На небе звезды до точек уже отстоялись. Дальше им бежать просто некуда. Я уверен, что на каждой – огромный комар. Жизнь везде существует. Но – и отстой…