Восемьдесят седьмой
... Летучка. У моего начальника Афронова лицо красное, напряжённое, - наверное, только что получил нагоняй из Обкома:
- Зачем надо было в эфире упоминать Качанову (моему мужу) о загрязнении Десны и мусорных кучах города?
И зло смотрит на меня, режиссера, потому, что автора на летучке нет.
- Ну и что? - смотрю и я на него: - Горбачев призывает…
- Горбачев в Москве, - прерывает: - а мы – здесь.
И отмечает лучшей передачу недели, в которой поэтесса и редактор молодежных передач Ницкая спрашивает у пятилетней девочки: «Ты рада, что твоя мама - делегат Областной партийной конференции?» и отмечают очерк «Сто пятьдесят лет фабрике имени Коминтерна» за находку режиссера Сергеевой, - вставила эпизод из фильма тридцатых годов: актриса идет по цеху и поет: «В буднях великих строек...»
- Хорошо-о! – хвалит Афронов.
А я… А во мне - опять: потерянные годы на этом телевидении. И слезы – вот-вот...
... Вчера в Доме политпросвещения для «узкой общественности» был закрытый показ фильма «Покаяние»*, но вначале - лектор:
- Варлам - где-то Берия*, где-то – Сталин*… его усы...
Думал, что не поймем?.. Есть в фильме отличные эпизоды: очная ставка Сандро и Михаила; Немезида, которую гэбист* тащит в кусты; обезумевший от пыток Михаил с его ответом следователю: да, он шпион и ему было дано задание прорыть тоннель от Бомбея до Лондона; сон Нины: они с Сандро бегут по улицам, по полю и всюду за ними на машине - хохочущий, побеждающий Варлам; и снова - они, но уже зарытые в землю… и только их еще живые головы - на вспаханной земле, и обреченные взгляды.
... Пять часов делала запись спектакля и вымоталась!..
Стою на остановке, жую яблоко, - оператор Саша Федоров принес аж целый мешочек из своего сада. Но подходит мужичок лет тридцати пяти в курточке, в шляпе... мелкое, худое, напряженное личико, смотрит хмуро:
- Дайте яблочка. Ничего сегодня еще не ел...
Когда вошла в троллейбус, подумалось: «Хотя бы не подсел!», но как раз рядом и сел и сразу заговорил: он - экскаваторщик шестого разряда, проработал на Севере двенадцать лет, хорошо зарабатывал, но вот потянуло на родину:
- Человек должен домой возвращаться, просто обязан, – хрустит яблоком: - Но вот, сменил в Брянске уже много мест работы, а сейчас опять хоть уходи. По две недели ничего не делаю, а зарплата идет. А зачем мне эти деньги? Я же хочу честно: заработал - отдай положенное, а не заработал... - Кусает яблоко, вяло жует: - Но начальник говорит: «Не уходи. Хочешь, еще больше платить буду? Я ж на тебя положиться могу, ты, когда нужно, все хорошо сделаешь». - И вдруг повышает голос: - Сделаю, да. Умру, но сделаю, если обещал.
На нас оглядываются, он замолкает, смотрит в окно, а потом резко взмахивает рукой с искусанным яблоком:
- Помощник мой ни-и-и черта не умеет! А получает семьдесят процентов от моего оклада. «Да не нужен он мне!» говорю как-то начальнику. Нет, не убирает. По инструкции, видите ли, положено. - Снова замолкает, словно устал, но опять: - Когда пришел к нему устраиваться, то он сказал: «Видишь тот экскаватор? Отремонтируешь – возьмем». Ну, я и отремонтировал. Без всякой помощи.
Опять говорит громко, с нарастающей болью, на нас снова посматривают, а он, словно не замечая этого, уже возмущается:
- Ни столовой рядом, ни обедов не привозят. Как собаки! – И вдруг бьет себя кулаком по колену: - Девчонка-контролер весь день на холоде работает!
Смотрю на его руки. В царапинах, мозолях, большой палец сбит, остальные скрючены, как в судороге, и он замечает это:
- Думаешь, грязные? Да нет, вообще не отмываются. Так вот... девчонка эта целыми днями на холоде и сегодня аж посинела вся. А у нее, между прочим, через два дня свадьба. Свадьба у нее! Ведь простудиться может на всю жизнь, а он... - Но закашливается, молчит с минуту, а потом уже негромко продолжает: - А он не может ей даже будочку поставить возле ворот, чтоб теплей было и только все: «Давай, давай»! - Опускает голову, с минуту сидит, покусывая яблоко: - Ладно уж мне... Я двенадцать лет на Севере оттельпужил и сейчас на своем экскаваторе без окон работаю. Пальцы, думаешь, отчего не разгибаются? От холода. К рычагам приростают... Так вот, ладно – я, а ей за что все это? - снова выкрикивает и на нас опять оборачиваются: - Говорю сегодня начальнику: «Чтоб будку к зиме поставил! Обязательно по-ста-вишь! Ты меня знаешь»!
И зажатое в кулаке яблоко повисает у меня перед глазами, медленно опускается вниз. Но уже подъезжаем к моей остановке, надо выходить. Он замечает это, с сожалением поднимается:
- А на родину человек должен возвращаться, - словно закругляет свой рассказ: - Нельзя человеку без родины, без родных. Надо кого-то любить, кого-то ругать...
Выхожу из троллейбуса, оглядываюсь и через забрызганное стекло вижу улыбку… нет, гримасу на его маленьком издерганном личике… и взмах руки со скрюченными пальцами, искусанным яблоком.
... По просьбе друга-художника Платон начал писать статью для «Рабочего» о том, что в Художественном фонде некоторые художники занимаются только «производством» бюстов Ленина* и заколачивают большие деньги. А сегодня приходит мрачный:
- Получил щелчок по носу. - И рассказывает: - Попросил у секретаря Союза художников, чтобы подготовил данные о зарплатах, а он, дабы выиграть время, сказал, что этот список бухгалтерия сможет показать только через три дня. Хорошо, через три, так через три. Прихожу сегодня, а он: «Вот Вы в прошлый раз предъявили мне свое журналистское удостоверение, а сегодня я Вам – своё». И показывает книжечку члена Обкома партии. Отвечаю: «Я знаю об этом», а он опять: «А раз знаете, то я бы посоветовал вам вначале выяснить свои отношения с редакцией», мол, станет ли она печатать статью? Какая сволочь!
Но все же сел её дописывать, сказав мне, что если «Рабочий» не напечатает, то пошлёт в центральные газеты с названием: «Под башмаком у корысти».
... Сегодня ровно год, как обрушилось на нас это бедствие – авария на Чернобыльской атомной станции* Помню, как несколько дней спустя, когда наш собкор ехал из облученной Красной горы* и на посту его машину проверили дозиметром, то радиация превышала норму в двадцать раз. Помыли чем-то – вошла почти в норму, но после этого у Володи несколько дней кружилась голова и давило в висках. Да и меня все качало, быстро уставали нервы, и было одно желание: забиться в уголок, свернуться калачиком и лежать, лежать.
Чернобыль...Только спустя несколько дней в программе «Время» сообщили: восемнадцать человек, пожарники, тушившие атомную станцию, погибли от облучения, а тринадцать - в тяжелом состоянии; в радиусе тридцати километров от аварии все жители вывезены… Да, были мы напуганы и не знали, что можно есть, чего нельзя пить? И желтоватые пузыри на лужах после майских дождей казались зловещими. Вот несколько моих записей тех дней:
Приехали в Красную гору ученые из Ленинграда замерять радиоактивность, направились в близлежащие деревни и возвратились, - испугались, что очень высокая. …Лида, наша проявщица (у неё там сестра живёт) сказала, что возле Красной горы есть Крижановские болота, так над ними повисло радиоактивное облако, и тамошние жители уверяют, что ночами светится.
…Вчера Лида опять звонила сестре, - у той трое детей, меньшей девочке один год, - так та рассказала: всем дают таблетки от радиации и детей от них рвет; выдали людям робы, шляпы, постригли наголо, не советуют выходить на улицу; беременным делают аборты даже и в пять месяцев; не рекомендуют есть зелень, ягоды, пить молоко, а коров велят сдавать на мясо.
…Стараюсь, чтобы мы не ели щавеля, зеленого лука, не пили молока, но разве убережешься от этой радиации? Зато, часто едим салаты из морской капусты, говорят, что она выводит какие-то нуклиды».
…Снова Лида пыталась звонить в Красную гору, но сказали, что там нет электричества. Врут, поди.
…Я достала дозиметр на пару дней, совала во все углы и даже в грибы, которые собирали осенью. Вроде бы все нормально. А вот в Карачеве наш знакомый Володя Рыжковский тоже измерял, так у скамеек из гранита, на которых они любят сидеть, он вдруг так запикал, что едва успевали считать. Да и барьерчик из мраморной крошки, что в Карачеве у автовокзала и на котором обычно сидят в ожидании автобуса, тоже с тридцатью бэрами.
И все же в «Рабочем» напечатали статью Платона о художниках, но сегодня пришел домой взвинченный:
- Не отметили ее на летучке, - блеснул очками, разделся: - У всех какое-то глухое раздражение она вызвала. Почему? - Присел на стульчик у порога: – То ли вообще недовольны мной, то ли статья что-то в них задела?
- Да плюнь ты… - посоветовала и уехала на работу.
Вечером возвращаюсь, а он все еще страдает:
- Как ужасно это наше одиночество! Если б не ты, так хоть удавись. - Уходит в ванную, потом входит на кухню: - Ну что, идти с ними на контакт?
- Не ходи, - улыбнулась, что б взбодрить: - Оставайся в своей одинокой башне.
И завариваю ему успокаивающий чай. Но поможет ли?
... Перестройка. Ничего-то из нее не получится, пока будут живы обкомы-райкомы, пока не будет многопартийности, пока не будет хозрасчета на предприятиях, крестьяне не станут хозяевами земли. А гласность... В центральных газетах она с каждым днём «гласнее и гласнее», а у нас… А-у, долгожданная! Где ты загулялась?
... После напечатания статьи о художниках, звонят Платону читатели по несколько раз в день, и он ведёт с ними беседы. Вижу, это ему льстит. А меж тем секретарь по идеологии Обкома партии вызывал к себе зав. отделом «Рабочего» и тоже беседовал с ним целых полтора часа по поводу публикации Платона.
... Вначале муж не хотел идти на собрание художников, но я посоветовала:
- Иди. Потому иди, что отсутствующий всегда виноват.
И шло собрание аж шесть часов. Кулешов, зав. отделом культуры, сказал в выступлении, что статья Качанова пользы никакой не принесла, только потешила обывателей, а Платон взъерошился:
- Так Вы против гласности? Пусть она будет где-то там, но не у нас?
И резолюцию приняли такую: статья в основном объективная, но художник Бенцель потом говорил Платону, что не ожидал этого, так как накануне руководством была подготовлена совсем другая, - осуждающая.
... Лида радуется, когда захожу к ней в проявку, - наверное, видит в этом поддержку себе, ведь многие в Комитете похихикивают над ней за веру в Бога. А директор телецентра и её начальник как-то намекнул ей, чтобы помолилась за него, если помрет, - может, чувствует свою вину перед ней за то, что развел с мужем? А дело было так: когда после смерти матери Лида вступила в секту баптистов, то он чуть ли не каждый день звонил начальнику ее мужа, чтобы тот через него повлиял на жену. И тот наконец заявил Лиде: «Или Иисус, или я». Она выбрала Христа.
... Летучка. Вхожу.
- Ты обозревающая? – спрашивает звукорежиссер Володя Анисимов.
- Нет, Володя. Сегодня я – подсудимая.
И потому, что знаю: обозревает редактор Ирина Носова и будет мстить за то, что на прошлой летучке раскритиковала ее просоветскую передачу. И она уже говорит медленно, зло:
- Очень жаль, что все три передачи были одного режиссера. Особенно плох был «Край родной» с ведущим Качановым. Ну... – И картинно вздыхает: - Не знаю, что и сказать... - Делает наигранную паузу: - Я же вычеркнула целые абзацы из его сценария, а он оставил.
Ей поддакивает Ильина, «снабженец» нашего начальства продуктами и винами из обкомовского магазина, в котором работает ее мать. Сидит она рядом с председателем Комитета Корневым, что-то нашептывает ему, зло поглядывая на меня, и когда Носова кончает, тот вдруг итожит:
- Да, передача «Край родной» - прокол на нашем телевидении. Её нельзя было давать в эфир. Ведь Качанов говорил, что памятники надо ставить не героям гражданской войны Щорсам и Чапаевым, а таким, как купец Могилевцев* .
Никто не перечит, и Корнев сворачивает летучку.
Выхожу во двор. Пытаясь успокоиться, медленно хожу возле березок, запорошенных инеем… Нет, не могу справиться с своим лицом, - маской скорби! Но слышу, зовут просматривать так раздразнивший их «Край родной».
Вхожу в аппаратную. Целая комиссия слетелась! И уже прокрутили рулон с передачей до того места, где Платон говорит: «Зачем было взрывать холм на Набережной? Ведь на нем стоял монастырь с часовней, который можно было приспособить под музей» Нашли еще один криминал! И взрываюсь:
- Да только за это надо было отметить передачу, а не ругать! Журналист набрался смелости сказать об этом преступлении, а вы... – И, обернувшись к Носовой, которая стоит у двери, дымя сигаретой, уже кричу: - Сами-то привыкли болтать в эфире о чёрт-те-чём!
- Как это чёрт-те-о чём? - выкатывает глаза, краснеет от возмущения: - Вы думаете, что говорите?
Нет, ничего больше ей не отвечу и, повернувшись, выйду, поднимусь в другую аппаратную, нырну за штору окна. «Не разреветься б!» Глубоко, несколько раз вдохну, выдохну. «Успокоиться, успокоиться!»
И все же, когда буду ехать домой, под сердцем... словно раскаленный шар!.. будет сдавливать дыхание.
... Ходил Платон на встречу с поэтом и редактором журнала «Советский Союз» Грибачевым, который всегда кричал «одобрямс» или «осуждамс» «по велению Парии» на тех, на кого науськивал Центральный Комитет. И на этот раз по тому же «велению» направлял местных писателей: если бы не было коллективизации, не было б мощной индустриализации; если бы не Сталин... Ну, Платон и выкрикнул:
- А почему не говорите про Сталинские репрессии?
На него зашикали, кто-то крикнул: «Из зала надо вывести этого Качанова!».
Но Платон - опять:
- А, впрочем, Вы всегда прекрасно жили. И при Сталине, и при Хрущеве*. Да и теперь успешно перестраиваетесь. Поистине, можно позавидовать резервам вашей перестройки. Но если у вас осталась совесть, то честнее было бы уйти в отставку.
И снова кто-то выкрикнул:
- Не нравится Качанову, пусть уходит!
На защиту Грибачева бросился и ведущий журналист «Рабочего» Сергей Васенков, но Платон обернулся к нему:
- А ты бы уж лучше помолчал! За всю свою журналистскую жизнь ни одного критического материала не написал. Всё у тебя получалось так, как Обком велел.
Грибачёв даже встал:
- Да юросьте… Вы тоже кричали ура вместе со всеми!
- Нет, это Вы кричали и процветали, а я в загоне сидел. Да и сейчас сижу.
Подхватился и поэт Мирошкин:
- Потому и сидишь, что всегда был врагом нашей Партии!
Так что «цепные псы» власти так покусали моего мужа, что он весь вечер никак не мог успокоиться, и хорошо, что начался фильм «Процесс», который в свое время партийцы не выпускали на экран. А говорилось в фильме о том, что в свое время из ста тридцати участников семнадцатого съезда партии Сталин расстрелял девяносто шесть, да и перед войной восемьдесят процентов командного состава Армии.
... Возвращаюсь с работы. На лестничной площадке стоит озадаченная уборщица:
- Сына Вернидубовых привезли в гробу.
Да, помню его: круглолицый был, высокий и всё-ё улыбался, здороваясь во дворе. Должен был в мае возвратиться со службы, но вот... Погиб в Афганистане*, на войне, о которой по мнению власти мы ничего не должны знать.
Только в постперестроечное время откроется: в семьдесят восьмом шестьсот спецназовцев, обученных под Москвой (в Балашихе), штурмовали в Кабуле дворец Амина, который в результате военного переворота пришел к власти. И вначале он устраивал наше правительство, но когда тайно начал заигрывать с Америкой, то наши войска вошли в Афганистан и началась война, которая шла девять лет и два месяца. За это время в Союз из этой горной страны ввезли в Россию четырнадцать тысяч цинковых гробов. А сколько раненых?.. Одни историки утверждают: Союз, мол, хотел обезопасить свои южные границы, а другие: эта война, подготавливаемая нашей партократией еще с пятидесятых годов, была очередной авантюрой, развязавшей гражданскую войну в Афганистане. Кто прав?
Редактор «Новостей» Жуков вернулся из командировки в район, сидит за своим широким столом, строчит очередную информацию, но вот поднимает голову:
- Опять в колхозе падеж скота. Совсем коров кормить нечем. А тут еще праздники начались, вся деревня запьянствовала, так что скот на фермах так от голода ревел, что аж в деревне было слышно.
Советую:
- Вот и сделайте об этом передачу.
- А-а, - машет рукой, - все равно не пропустят.
И тут же стал созваниваться с Сельхоз управлением, чтобы прислали специалиста, который в «Новостях» дал бы советы колхозникам: что надо делать, чтобы повысились надои.
... Седьмого ноября на демонстрации, проходя перед трибунами, местные демократы выбросили лозунг: «Меньше слов, больше дела!», так потом из КГБ* приезжали на студию просматривать видеозапись: не пропустили б этого в эфир! Вот тебе и гласность. Да и оператор Женя Сорокин рассказал, - он чаще нас слушает радио «Свобода»*, - что в Москве разогнали демонстрацию против Сталина и около двадцати человек арестовали.
... Целых полтора часа держали моего брата Виктора в Обкоме по поводу его письма в ЦК. КПСС* о том, что многотиражки не имеют никакой силы, так как подчиняются директорам заводов. И «товарищ» по идеологии был внимателен, уверял, что они тщательно контролируют газеты:
- Вот и вашу проверяем, комиссию назначили.
Хорошо, что редактор отнесся к этой «выходке» брата без особого раздражения, а то могла бы обернуться для него бумерангом.
... Центральная пресса обрушила на нас лавину правды о жертвах большевиков в годы Гражданской войны и в репрессии тридцатых. И это для нас – как поминания в церкви. Только в церкви поминают иногда, а мы – каждый день.
... Твержу своим журналистам: ну давайте, пишите и вы смелее, как ваши коллеги в центральной прессе. Нет. Опять строчат информашки, принятые по телефону, забубённые тексты выступлений. Приведет редактор молодежных передач из Обкома раскормленных комсомольцев, вот те и болтают в прямом эфире о чем угодно, только не о правде прошлых лет и не о теперешних проблемах.
... Сегодня было открытое партсобрание, на котором присутствовал секретарь Обкома по идеологии Погожин, и я говорила, что при таких отредактированных выступлениях по бумажке режиссура не нужна, что для Обкома важно не «как», а «что». Согласно кивал головой, что-то записывал. Ну и что? Ведь ничего не изменится.
... Предложил Платон Нестикову из «Рабочего» напечатать свою статью о мальчике, который выбросился из окна, но… А учился тот в ПТУ*. Мать в те дни уехала проведать отца, который сидит в тюрьме, ну а этот пацан и привел к себе ребят, девочек. Веселились всю ночь, а на другой день девчонки на перемене стали шептаться о противозачаточных средствах, это услышала преподавательница, стала допытываться, они рассказали о той вечеринке, и она тут же позвонила в милицию. Нагрянули блюстители порядка к тому пацану, - аж шесть человек! - начали делать обыск, рассматривать простыни, а тот выбежал на кухню, распахнул окно и... Вот Платон и предложил «Рабочему» написать об этом, но зав. отделом Нестиков не одобрил, повел его к главному редактору, а тот: «Нельзя такое печатать. Это - очернение нашей советской действительности». Вот такая у нас «гласность» здесь, «на местах».
... Спросила Платона:
- Ответь мне, пожалуйста: почему ты, хороший журналист, отстранен от журналистики и почему я, хороший режиссер, по сути не занимаюсь режиссурой?
Отложил книгу, вздохнул:
- Значит, голубка, не вписались... - Помедлил, отвернулся к окну: - И потому что мы… надеюсь!.. выше того уровня, в котором живем, вот этот «уровень» и не прощает нам этого.
И стал вспоминать, как в начале нашей совместной жизни мечтали: соберем вокруг себя умных, смелых людей, будем спорить, вести дискуссии.
- Помнишь, даже одно время и делали это. А потом поняли, что боятся люди говорить и больше молчат или просто врут. И разговоров откровенных не получилось.
Слушала, молчала. Конечно, так оно и было, так и есть, но ведь от сознания этого легче на душе не становится.
... И все же Виктора увольняют, а это значит, что его письмо в Центральный Комитет «сыграло свою положительную» роль. Поедет, наверное, работать в Жирятино, а это - в часе езды от города.
... Напечатали статью Платона о предприимчивых мужиках из районного города, - хотят те снять в аренду озеро, развести в нем карпов и кормить весь город, И уже дважды собирали они сходку горожан, спрашивали: хотят ли этого? Да, хотят. Но местное начальство не разрешает. Приезжали журналисты и от «Взгляда»*… появилась такая, которую каждый раз ждем с нетерпением, потому что она для нас - единственный источник правды. Так вот, эти журналисты тоже собирали сходку горожан в этом городе, опрашивали людей, уехали, но пока ничего не меняется.
... Дочка ушла встречать Новый год к подруге и мы втроём, посматривая «Огонёк»* по нашему старенькому телевизору, сели за стол. Но вдруг он вырубился. Повисла тишина… Ну, что ж, зато острее пахнуло ёлкой, услышали тихое потрескивание свечей... и как-то удивительно благостно стало на душе! Редкие минуты в нашем раздвоённом существовании. Вот только жаль, что - телевизор... А, впрочем, наверно, потому и благостно, что - без него.
*Большое видится…» - фраза из стих. Сергей Есенина, русского поэта Серебряного века.
*Михаил Горбачёв (1931) - Генеральный секретарь ЦК КПСС в 1985-91, президент СССР в 1990-1991 годах.
*«Покаяние». Год выхода 1984. Режиссер Тенгиз Абуладзе. Дата мировой премьеры 13 ноября 1986, дата российской - март 1987.
*Лаврентий Берия (1899-1953) - 1938 до 1945 года руководитель НКВД один из руководителей и организаторов репрессий.
*Иосиф Сталин (Джугашвили) (1878-1953) - Генеральный секретарь ЦК ВКП, глава СССР (1924-1953).
*Гэбист - сотрудник Комитета государственной безопасности CCCP.
*Владимир Ленин (1870-1924) - революционер, лидер большевистской революции, глава советского правительства (1917-1924).
*Афганская война (1979-1989).
*Чернобыльская авария на АЭС – 26 апреля 1986 года.
*«Красная гора – один из южных районов Брянской области.
*Павел Могилевцев (1844–1909) – купец-лесопромышленник. За благотворительность был награжден золотой медалью, орденом Св. Анны.
*Никита Хрущёв (1894-1971) - Первый секретарь ЦК КПСС с 1953 по 1964 годы.
*«Радио Свобода» — международная некоммерческая радиовещательная организация, финансируемая Конгрессом США.
*КГБ - Комитет государственной безопасности CCCP.
*ЦК КПСС – Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза.
*ПТУ – профессионально-техническое училище по подготовке рабочих.
*«Взгляд» - одна из самых популярных телепрограмм России, вышедшая 2 октября 1987 года.
*«Голубой огонёк» - развлекательная программа, выходившая с 6 апреля 1962 года по 1985 год.
Свидетельство о публикации №211011001060