Рыбачка

Мимо скалистых берегов, непроходимых лесов и открытых равнин, то замедляя бег своих вод, то ускоряя, течет река – Река нашей жизни. Темные воды ее полны отмелей и омутов, опасных перекатов и водоворотов, характер ее течения часто неожидан, а смены окружающего ландшафта внезапны. Но несмотря ни на какие опасности, воды эти манят все новых и новых смельчаков, желающих испытать удачу. Кто в поисках неведомых ощущений, кто – денег, кто - славы, а кто и просто со скуки - все скользят в ее волнах серебристыми рыбками. Многим сподручнее в стаях искать богатые кормом места, другие обыскивают в одиночку укромные впадины. Мелочь всего боится, чуть что, кидаясь в рассыпную, хищники лениво выжидают, в тени камней и коряг… Мириады лет текут воды Реки из нашего прошлого в наше будущее, мириады лет бурлит в этих водах жизнь, мириады лет по одним и тем же законам…
Сидя на высоком берегу, смотрю на местами неторопливый, местами ускоряющийся бег темной воды. Смотрю на скользящие по водной глади контуры легких рыбацких лодок. Кто вы – сидящие в них? Что для вас Река жизни?… Отчего вы не снуете с остальными рыбками в ее волнах? Зачем прозябаете в утреннем тумане, карауля свои крючки с наживкой и сети?... Глядя, как сияют ваши глаза, когда вы торопливо ведете к дому лодки с уловом, я грущу оттого, что это единственное, что доставляет вам радость. Случается, от неожиданного удара волны, иная лодка опрокидывается, возвращая улов Реке, а рыбак или рыбачка сами становятся добычей одного из ужасных ее обитателей... Еще вчера ловец возвращался с добычей, возможно, завтра добычей станет он сам…, как легко по прихоти Реки меняются роли…
Но, не пугает опасность!… Меня, сидящего на твоем берегу, манит твоя глубина, неизвестность, скрытая в ней. Прыгаю с разбега в воду – «Здравствуй Река, я твой! Прими серебристую рыбку в свои бурлящие воды!»… Как же приятны твои просторы, холод твоих родников и сила течения! Скольжу в невесомости к своей цели… Жертва или охотник? Кто я?... Пойму, когда встречу, ее… – «Где ты, моя рыбачка?!»...


Нам придется пожертвовать сладким предутренним сном и, расставшись с теплой постелью, что есть духу устремиться к реке. Возможно, нам повезет, и мы первыми окажемся на берегу, рядом со старым дощатым причалом, крепко ухватившим за поводки дюжину рыбацких лодок. Убедившись, что мы одни не будем мешкать и проверим, на месте ли лодка с темно-красной полосой вдоль борта (ее лодка!). После, спрячемся среди рыбацкого хлама в сарае на берегу. Это место, пожалуй, лучшее для наблюдения за причалом. Теперь можно перевести дух... Возможно, именно теперь, у вас и возникнет вопрос - «А, собственно, к чему все это?…». Отвечу: «Что бы увидеть Богиню!...». Именно сейчас лучше обратиться в слух, так как среди звуков плеска волн, шелеста листьев и таинственных шорохов, все отчетливее слышны чьи-то легкие шаги. Бесшумно прильнем к щели в дощатой стене сарая и, затаив дыхание, в молочной дымке утреннего тумана мы вскоре увидим ее силуэт.
Светает… Ее походка легка и упруга, от едва заметного покачивания бедрами сладко замирает сердце. Она! Грациозна и невесома… Фея из дивной страны, скользящая в утреннем тумане.… Как она прекрасна… Каждое движение, каждый жест насыщены величавой пластикой… Она совершенна!... и уже совсем близко.  Жадным глазом я различаю детали силуэта. И только лишь я отчетливо вижу ее, как сладкая истома накатывает нестерпимой мукой, медленно выпивающей мое сердце, тянущей за сотни крючочков всаженных в него, и растекающейся все шире и шире, поглощающей меня целиком. Мне кажется, я кричу, и боль отступает. Я не чувствую онемевших пальцев, впившихся в старые шершавые доски, не чувствую ничего! – меня словно нет. Лишь ненасытный глаз пожирает свою добычу - ее силуэт…, это плавное покачивание… Моя!…, только моя! И нет мне спасенья… Богиня… Безмолвным духом скольжу я рядом в молочной дымке. Туман, ласкающий дивные ноги, струящийся выше…, по рукам, животу, груди. Нежно касаюсь манящих губ, вдыхаю запах ее волос. Моя, только моя… Мне вдруг становится нехорошо… Кажется, я кричу. Отрывая онемевшие пальцы от досок, протягиваю ей руки, но она не слышит. В глазах темнеет, в висках бешено стучит…
Темнота… Задыхаясь, я сижу у стенки сарая. Слышу, как она подходит к лодкам. Та, что с темно-красной полосой вдоль борта - ее… Еще немного и она уплывет. Мне бы выйти к ней, но я не могу. Как посмею я показаться ей, Богине? Что скажу ослепительному сиянию?... Но нельзя, что бы она уплыла!... Я не знаю, как быть!, эта боль нестерпима!... За что же это?! За что?… Скорчившись, я лежу в темноте, судорожно глотая ртом воздух – пойманная рыбка, на дне лодки с темно-красной полосой вдоль борта… 


…Не нарушая предрассветной тишины, рыбачка бесшумно вела лодку по черному зеркалу реки. Оказавшись на месте, сложила весла и, достав снасти, занялась наживкой. Вскоре, от пары кивков с колокольчиками с борта лодки в черноту воды ушла леска. Оставалось ждать… Налив из термоса кофе, рыбачка плотнее закуталась в старый плед. Эти часы она любила больше всего - мягкую предрассветную тишину, словно сонные, ползущие по воде клочья тумана, одинокую лодку среди черного глянца водной глади… Не было в тот момент ценнее хрупкости окружающего равновесия. Без четких очертаний - прошлое и будущее, заботы и суета – все мутнело и блекло…, осыпаясь старой шелухой, улетало куда-то. На смену же унесенному сору накатывал поток неторопливых размышлений. Расположившись удобнее, рыбачка и на этот раз предалась любимому занятию.
- Рыба, рыба… сытая ли, голодная… Конечно, если голодная, то и клевать должна лучше…, а если нет? Если голодная, но слегка…, не до безрассудства, что тогда? А тогда я делаю так - сижу тихо и жду, здесь важно умение ждать, и вскоре осторожная рыбина, там в глубине, перестает меня бояться и подплывает ближе…, ближе… Главное, когда она заглотнет наживку, не надо спешить, а подождать, пока проглотит глубже, и тогда подсекать! Оп-ля!, попалась! 
Рыбачка обрадовалась, словно добыча была настоящей, серые глаза озорно блеснули.
– А когда попалась, важно чтоб не сошла. Есть дурочки, еще радоваться нечему, а они уже напридумывали…, и раз!, сошла… Так им и надо, нечего раньше времени… Тут от снасти зависит многое – ведь снасть соединяет с рыбой, ею вы связаны. Худая снасть подведет непременно - леска лопнет или крючок сломается… На снасти экономить нельзя, глупо! Хотя…, как рыбу подводить, пожалуй, важнее будет. Вся соль рыбалки, весь кайф к этому сводятся - рыбину мечущуюся чувствовать, еще на что-то надеющуюся…, насладиться ее трепетом, растянуть ее ужас как можно дольше!… Все ради этого!
В предвкушении рыбачка сладко потянулась и налила еще кофе.
- Наживка…, без нее ни куда. На голый крючок разве только ненормальный кинется, а обычной рыбе аппетитнее обед нужен…, червяк, скажем, или мушка…, что бы обалдела рыба, слюной истекла, и мозги ее осторожные отключились. Спорят - какая из мушек уловистей, светлая или темная? Считается светлая - поклевок больше. По мне - хоть светлая, хоть темная, без рыбы не останусь. Другие, даром, что светлых навяжут…, возвращаются - смотреть противно. Клевало, говорят, а рыбы нет…, зелень неопытная, а все туда же…
Убрав термос, она слегка подергала леску, проверяя, нет ли зацепов.
- Без опыта никуда…, без умения рыбу угадать, калибр. Новичков сразу видно. Клюнет мелочь, а та ее дерг - со всей дури под облака…, сама в воду - порыбачила называется. Или крупняк берет…, она его тащит, что есть мочи - леску рвет, или наоборот тащить боится, и он ее по реке до ночи катает, потом все равно сойдет… Вываживание – наука…, с наскока никак нельзя.
Вглядевшись в туман, она прислушалась… Ни звука…
- Вот я, как делаю. Если мелочь берет - одним движением к себе ее, можно не церемониться. Равновесие не потерять, а так…, мелкота она и есть мелкота, проку от нее не много - за тот миг, что ее тащишь, всю силу со страху тебе отдаст, возни больше... Крупняк – другое дело!…, если зацепила, начинаю тянуть постепенно и если упирается, то слабину даю - дескать, свободен, не беспокойся. Но только он расслабится, слабину выбираю…, он, конечно, снова рваться, я ему опять слабину… При хорошем навыке можно всю силу из рыбы выпить... Хотя, если совсем монстр наживку взял, лучше леску резать – мало ли что… Бывает нет рыбачки и нет…, день нет, второй - давай искать…, лодку пустую найдут или вообще ничего, как не было человека…
Неожиданно начался мелкий противный дождик - поздняя осень напомнила о себе. Пока был расправлен старенький тент, дождик так же неожиданно кончился. Вот зараза! – подумала рыбачка, но тент убирать не стала. Тем временем совсем рассвело, легкий ветерок рассеял остатки тумана и покрыл поверхность реки зыбкой матовой рябью.
- Интересно…, а если рыба сытая, что тогда?... Тогда я сижу еще тише…, так тихо, что ни один шорох не выдает моего присутствия. Осторожно я насаживаю наживку своим фирменным способом так, что самая осторожная рыбина не устоит перед соблазном. Соблазн – в нем вся соль… Когда сокровеннейшая рыбья мечта оказывается у нее под носом, никакая рыбина, какой бы умной и закормленной ни была, не сможет отказаться от такого подарка судьбы. Хотя, есть и нюансы, но это поначалу. Со временем, река становится, что своя ладонь - где и какая рыба водится, на что берет. Тут, кому что нравится - мелочь таскать на хлебный мякиш или эксклюзив для крупняка закормленного сочинять… Рыбачки то же все разные…, цель у нас только одна - рыбину на крючок засадить, а, как и какую, каждая сама решает.
Поклевок между тем не было… Едва приглушенное пеленой солнце, рассыпав по реке мириады ослепительных блесточек, равнодушно наблюдало за происходящим. Немного погодя ему это надоело - пелена загустела, и снова заморосил мелкий дождик. Спрятавшись под тент, рыбачка еще раз проверила снасти.
- Бойкот объявили…, ну что ж, посмотрим, кто кого.
Время шло… В очередной раз сменив наживку, поплевав по традиции на «рыбьи мечты», она закинула их в воду.
– С мечтами что-то у рыб сегодня…, или у меня, с их воплощением?
К полудню она совсем загрустила - представилось возвращение…, как понуро бредет домой, любопытство соседок, и насмешливые взгляды подруг.
- Видать не судьба сегодня…
С досады она принялась собирать снасти, как один из кивков, резко согнувшись, дзинькнул колокольчиком. Ее подбросило, словно от удара током - метнувшись, она рванула удилище вверх. Упругое трепыхание на том конце лески...
- Средненькая…
Привычные движения рук, вращение катушки…, эта вибрация ужаса и надежды, безжалостно влекомая из глубины - все слилось в упоительный восторг, враз наполнивший рыбачку живительной силой. Как истосковалась она по этой силе…, как же была голодна!… Ликуя, она впитывала упругие метания жертвы, намертво засаженной на крючок… Попалась, рыбка!…- волосы рыбачки рассыпались, лицо исказила борьба, но все это уже было неважно… Когда оставались считанные метры, она привстала в лодке - Средненькая…, упиваясь победой, склонилась к воде, подводя под жертву подсачек. Теперь уж не денешься!…- как нечто огромное из глубины молнией ринулось к лодке. Она разглядела пасть… Сознание того, что произойдет парализовало ее. Мамочка! – от удара она потеряла равновесие и упала в воду. Мамочка!…, нечем дышать!… Она опускалась все глубже, тело не слушалось… Вокруг были водоросли, целые заросли, она и не знала, что их тут так много. Последнее, что она видела была приближающаяся пасть…, затем круглый глаз с мерцающим огоньком восторга… Все заслонил собою этот ненасытный глаз, медленно гаснущий в ее сознании. Засыпая, она прочла в нем - наслаждение…


Рыбачку искали долго, но так и не нашли. Не нашли ничего из ее снаряжения - ни удочек, ни лодки с темно красной полосой, словно и не было никакой рыбачки… Все дни, что велись поиски, я без отдыха прочесывал берег. Продираясь через заросли камышей или растаскивая топляк на берегу, в тревоге я прогонял сомнения, боясь обнаружить следы случившейся трагедии. Не переставая надеяться, в душе я даже радовался неудачам в поисках. Однако позже, неопределенность так извела меня, что я был не в силах более ее выносить. Я продолжал поиски, но уже остервенело, машинально выискивая хоть что-то, способное объяснить случившееся. Мне нужно было узнать…, любой ценой узнать, что произошло. Словно это знание одно лишь могло заполнить сосущую пустоту в груди, все более иссушавшую меня. Но все было впустую...
Когда, через две недели поиски прекратили, мне оставили катер с мощным прожектором и запасом горючего. Вновь и вновь я рыскал по реке, утомляя расспросами рыбачек, одиноко замерших в своих лодках, не чувствуя ни холода поздних заморозков, ни сырости дождей..., не чувствуя ничего, кроме сосущей пустоты в груди. Ночами, я прокручивал сценарии поисков, пытаясь в который раз исключить ложные пути, все учесть и предусмотреть. Найдя же верное решение, забывался беспокойным сном, но наступало утро, и все повторялось. Неизвестно, насколько меня бы хватило, если бы не зима. Как-то вдруг все вокруг изменилось, став другим из-за слоя снега, враз пожравшего промозглую черноту просторов, а затем и скованную льдом реку. И если где-то и остались ненайденные мной доказательства, то теперь об их поиске не могло быть и речи. Потянулись пустые белые дни… Стоя на заснеженном берегу, я вглядывался вдаль, возможно, на что-то надеясь…, вглядывался, потому что так было легче…, легче не думать о том, что ее больше нет, не видеть ее улыбки, не слышать запаха ее волос…, достаточно было просто вглядываться вдаль, изо дня в день, неделя за неделей. Но великий лекарь забыл обо мне - легче мне не становилось… 


В один из вечеров ко мне заглянул Петр.
- Все убиваешься? – с порога заявил он и, сев к столу, уставился в окно, - Метет, погода совсем озверела.
- Чай будешь? - я то же посмотрел в окно, выхваченные из черноты, в свете фонаря бешено метались рваные снежные вихри.
- Лучше водочки… - и Петр, выжидающе глядя, выставил на стол две поллитровки.
- Наливай… - мне было все равно.
Получив добро, Петр как-то удивительно быстро организовал стол. В мгновение рядом с водкой оказались кулечек с квашеной капустой, несколько соленых огурчиков и уже нарезанный ломоть черного хлеба.
- Нет, поди хлеба? – поинтересовался он и увидев мой утвердительный кивок, дескать нет, тут же нахмурил брови - Нет, друг, так нельзя…,  - означало это крайнее осуждение такого бытового падения, вроде как хуже и быть не может – даже хлеба нет! – Вилки то хоть есть?
Вилки нашлись. Выпили… Крякнув, Петр закусил и поежился.
- Холодно что-то у тебя, не топишь что ли?
- Наливай!
- На самом деле не топишь?, сдохнуть хочешь?!
- Хочу…
- Дурак, не стоит она того… - и он захрустел огурчиком.
- А кто стоит?
Не отвечая, Петр разлил и примирительно улыбнулся.
- Дурак ты!…
Выпив, он все же продолжил.
- Думаешь, такая любовь у вас была, прямо держись… А ведь ничего не было, ты пойми!, не было!, ясно? Не было чувств, вздохов и обещаний…, только игра!, понимаешь?..., игра!…, остальное ты все придумал. Тебе захотелось - ты и придумал…, а она как тебя…, помнишь?, ты потом…
- Заткнись, Петр!… - сосущая боль в груди ожила с новой силой, я видел всплывшее из памяти лицо – лицо богини, ее глаза… Кто смотрел в них хоть раз, понимал – они не способны лгать!… Как смеет он прикасаться?!…, это свиное рыло…
- Ты ничего знать не хочешь, зарылся в свои сопли…
- Убирайся! – заревел я что есть мочи.
- Уйду, уйду!, но ты знай…
- Пошел вон!…
- …Она знала, что ты там, в сарае!, шла мимо и знала!…, каждый раз!… Потом хвасталась, что ты у нее здесь – под ноготком… И тому кренделю, на которого ты тогда кинулся, после говорила, что жалеет тебя – дескать, дурачок местный…, сам слышал…
Я вышвырнул Петра в метель и запер дверь, допил из горла бутылку, второй нигде не было, и я вспомнил, как Петр сунул ее в карман. Мне было плохо, но я хотел, что бы стало еще хуже. Что же это такое?!…, за что?…, скорее бы сдохнуть!… Если она и вправду знала…, знала и хвасталась…, зачем тогда вообще?… Не верю, не могла она, или все же… Далеко за полночь я забылся беспокойным сном, но под утро проснулся от холода и затопил печь, затопил первый раз, с тех пор, как пропала рыбачка. Это меня удивило – я снова стал чувствовать холод?…, стал чувствовать хоть что-то, помимо этой сосущей пустоты?… Отпивая мелкими глотками горячий чай, я вдруг удивился, до чего же его вкус приятен… Глядеть в даль, ни в тот день, ни после, я уже не пошел.


Остаток зимы я провозился с чертежами, которые и без того задержал. Временами, отвлекаясь от работы, я видел, как все более весна вступала в свои права. Словно веселясь своей удали, солнце в несколько ударов прибило к земле сугробы и теперь забавлялось прожиганием темных дыр в покрывавшей всю округу снежной глади. На прорехи тут же слетались птицы, что-то там выклевывая и непрестанно горланя. С крыш текло ручьями - сосульки отрастали в руку, а теплый ветерок доносил запах не похожий ни на какой другой – запах весны, запах возрождения и обновления всего живого. Как, наверное, замечательно так же радоваться весне, как эти птицы, чувствовать во всем окружающем растущую силу жизни…- думал я в такие минуты - Для этого надо лишь быть живым!…
Выходя на берег Реки, в который раз спрашивал я скованные льдом воды – откроют ли они свою тайну?, позволят ли приблизиться к ней? Вместе с ожиданием весна вернула и боль, с новой силой разжигавшую мою грудь… За зиму боль не ушла, мы просто свыклись друг с другом. Прислушиваясь к себе, я спрашивал – Ты еще здесь?… Здесь… - отвечала боль, можно было не спрашивать. В один из таких дней, Река ответила мне нарастающим треском, раскатывавшимся все шире. Начался ледоход…, позже я записал в дневнике:
«…Одной из многих льдин плыву я по Реке в сплошном ледяном крошеве. Грохот и треск раскалывающегося льда оглушают…, звуки сливаются в один протяжный и тягостный рев. Огромные ледяные глыбы вздымаются на дыбы и с шумом падают, подминая и круша меньшие. Вновь вздыбившись, иная готова раздавить очередную жертву, но сама раскалывается под ударом более могучего исполина. Вся поверхность реки щетинится льдом, сколько хватает глазу, мириадами подобных битв. Все бурлит и сменяет друг друга в мгновение – неосторожные мелкие льдинки, размолотая крошка, обколотые края… - все дробится, ломается и меняет форму. Река же равнодушно несет нас…, сталкивая и кружа, омывая раны, облегчая на время боль, снова сталкивая… Река нашей жизни… И стоит стон, повсюду…»


Одним из летних дней вновь я шел по берегу реки... Мои вопросы канули в ее потоках, то текущих плавно и не спеша, то завихряющихся в опасных водоворотах. «Какое тебе дело, Река, до моей печали? Твое равнодушие пугает меня, но что это, собственно, меняет?…». Неожиданно мое внимание привлек изогнутый кусок доски, выброшенный водой на отмель. Подбежав, я узнал его – Кусок борта лодки! Вдоль края была видна облупившаяся полоса темно красного цвета… Подняв обломок, я что есть силы прижал его к груди – Спасибо, Река!…
…Идти было неудобно, но я прижимал обломок к груди. Не доходя до причала,  повернул к сараю. Внутри все та же сырость и хлам, доски стен... Боль в груди стала так тяжела, что ноги, не держа ее вес, подогнулись…, я сел у стены…, мгновение она была нестерпима…
- Все знала…, и хвасталась?!…, вот с… - тут боль рванулась к горлу и выше, наружу… Слезы потоком полились из глаз. Они душили меня, нестерпимо жгли щеки, ручьями смывая эти месяцы ожидания. С ними выходила боль... Сидя у стены, я рыдал, не в силах остановиться - я возвращался к жизни.
Не помню, сколько прошло времени, я услышал голоса - подходили двое – Петр и еще кто-то, по голосу я не узнал.
- Сеть может оставить? – спрашивал Петр второго.
- Куда ее теперь?…
- Бросим в сарае, потом заберем – и Петр повернул к сараю. Я замер.
- Погоди! – вскинулся второй, - вдруг пригодится!
- Думаешь? – Петр остановился.
- Оставь!
- Ладно, и вдруг пригодится…
Шаги стали удаляться, затем послышалась возня около лодок, скрип уключин и плеск весла, потом все стихло. Бросив обломок на пол, я встал. Обломок лодки, ее лодки!… - я пнул его что есть силы. Выйдя из сарая, закрыл дверь…, боль осталась за нею.
Река вновь манила меня… Стоя на берегу, я вдыхал свежий ветер, радуясь плеску набегавшей волны. Река, я люблю тебя! – с разбега ныряю в воду…, серебристой рыбкой ухожу в глубину – улов, возвращенный Реке…


Вглядываясь в речную рябь с полого уходившей вдаль нитью лесы, Зоя еще раз проверила снасти. Ближний конец лесы, с колокольчиком, был привязан к крепкой ветке, глубоко воткнутой в береговой песок. Где-то шумно плеснула рыба, чуть погодя еще раз. Рыбачка затаила дыхание, но колокольчик молчал. Снова плеснуло, на этот раз совсем близко…
- Совпаденье или судьба? – я возвращался с берега, на который только что вынесли тело Петра. Пропал он еще в прошлом году, второй, что был с ним, так напился, что ничего не мог вспомнить…, решили, что пьяны были оба, а с пьяными что угодно могло случиться…, толком и не искали. И вот, спустя год, нашли…, конечно, случайно. «Наверное, сеть ставил, и в ней же запутался» – рядом со мной кто-то сказал соседу. За эту сеть и зацепил блесну какой-то рыбак…, так и нашли. Мне вспомнился услышанный год назад разговор… «Эх, Петр…, помню, ты не хотел ее брать тогда – эту сеть…, зачем вообще поплыл на Реку, что ловил в ее водах?...»
Подходя к дому, я увидел стройную девушку в кремовом по фигуре плаще. Когда я подошел, она улыбнулась.
- Здравствуйте, я Зоя…, меня попросили чертежи забрать.
Заставлять ее ждать на крыльце, было невежливо, и я предложил зайти.
- Вот как живет гений современной механики? – шутливо заметила она, с интересом оглядывая комнату.
- За бардак извиняюсь…
- Перестаньте!, это не бардак… - подойдя к кульману, она ласково коснулась его, - Это результат напряженной работы мысли. Помню, когда папа работал, везде были разбросаны исписанные листки и книги, книги… Хорошо это помню и в мужчинах ценю, правда сейчас такое редко встретишь – и она снова улыбнулась.
Мне почему-то захотелось, что бы она говорила дальше, что бы в этих стенах продолжал звучать ее голос, впитываться в них, насыщая пространство.
- Чаю?
- С удовольствием!
Позже, мы пили чай и смеялись, она вспомнила несколько историй и как-то забавно рассказала их, затем и я рассказал пару веселых эпизодов. Она производила на меня удивительное впечатление…, какой-то полноты жизни, какого-то света, разом вспоровшего полог, заслонявший мою жизнь от внешнего мира. Постепенно этот свет заполнил все вокруг…, я уже не помнил, что до ее прихода все было иначе. Что только мы не обсудили в тот вечер... Прощаясь, она взяла с меня слово в ближайшие выходные показать место на реке, где с отцом, еще ребенком, я кормил раненную утку. Когда я закрыл за нею дверь, то подошел к столу и взял в ладони чашку, из которой она пила…, чашка была еще теплая. Зоя… - повторил я ее имя, будто пробуя его на вкус…, вкус мне понравился.

…Задрожав, колокольчик слабо звякнул и замолчал, Зоя поднесла к леске руку, и когда колокольчик звякнул второй раз, резко рванула ее на себя.
- Есть!, средненькая… - выдохнула она, - На «откровенность» всегда хорошо берет…
Глаза ее возбужденно блестели, руки сматывали упруго дрожавшую леску…, дальше она знала, что делать.


2009 - 2011г.     Вадим Камов