Игры слов

«Я надеюсь, что ты простишь меня.
Я была не права…
Это он -  Собиратель ошибок
Подсказал мне чужие слова…»

Все мы чего-то хотим, все мы к чему-то стремимся. Но вот достигнем ли? Сумеем преодолеть все препоны, что поставит нам судьба? Может быть и хорошо, что нам не дано все знать. Мы забываем об этом, погружаясь в круговорот повседневных мелочей и проблем, и только песни – музыка – стихи – картины – фильмы… Только чувства – любви – влюбленности…Только редкие чудеса электрическим разрядом заставляют наши сердца хоть на минуту выйти из комы повседневности. Позвольте же, я расскажу вам одну историю…
***********************
Я тогда еще только умер. Нужно признаться, я был весьма горд сим фактом – ведь я прожил почти пол человеческой жизни, и в два раза больше – жизни нечеловеческой. Я много пережил и понял, я был исключителен. В конце концов – я был мертв. А значит – я стоял выше людей, которые даже не знают, что есть смерть. Я тогда воображал, что познал это. Знаете ведь, как это бывает – проводя долгое время в размышлениях, ты доходишь до определенных идей, которые тебе самому кажутся, чуть ли не вселенскими истинами. Видя же, что рядом нет способных разделить с тобой эту радость открытия, ты думаешь, что ты умнее окружающих – ведь они не понимают или же просто не интересуются подобными вещами. Видя вокруг лишь стереотипное, узкое мышление ты возвеличиваешь свое – такое оригинальное и широкое. И некому сказать тебе  - очнись, все это уже было до тебя тысячу раз! И то, что у тебя нет достойного собеседника, значит лишь то, что ты сам его еще не достоин! Не правда ли сложно сказать это самому себе?...Так и я, подобно многим юным, гордился…Гордился тем, что постиг жизнь и смерть. Мнил себя выше смертных и считал себя вправе игнорировать человеческие чувства. Но жизнь в очередной раз преподнесла мне урок. Урок, который больно ранил меня и оставил глубокую занозу в сердце, но научил меня смирять свою гордыню и стараться ценить то, что у меня есть.
Я очень люблю путешествовать и каждый раз, останавливаясь в новом городе, я должен подыскать себе подходящее жилье. Обычно я нахожу дом, предназначенный к сносу, но еще в хорошем состоянии, или квартиру, хозяева которой умерли или уехали, а другие еще не успели там обосноваться. Прислушиваясь к обрывкам мыслей и человеческих разговоров я быстро отыскал себе жилье и на этот раз. Это было некогда богато отделанное, ныне же обветшалое строение, в тихом районе недалеко от реки… Не буду врать вам что это был за город - я не помню. Все они для меня одинаковы - скопление людей, бурлящее и кипящее, захлебывающееся в продуктах своей жизнедеятельности, сверкающее ночными огнями и стенающее тысячью глоток. Зрелище прекрасное и отвратительное одновременно. Люди счастливее меня - они не так нуждаются друг в друге, как я в них. Потому они могут выбрать, где им жить, а я - нет. Так вот… Со временем я стал все их путать, эти города. Да и не старался запоминать, если честно. В памяти оставались лица, истории, улицы… Но не города. Страсть к путешествиям единственным источником имела любовь к природе - о, вот об этом я мог бы говорить вечно…
Дом это был с высокими потолками. Такими высокими, что под ними постоянно гуляло эхо от моих шагов. Электричество давно уже отключили, но я довольствовался старой масляной лампой, которую всегда вожу с собой. С ней, конечно, много хлопот и она не раз пачкала маслом мою одежду, но я привык к ней, как привыкают к старому, брюзгливому соседу. По вечерам она разгоняла темноту и сырость, образовывая небольшой круг ласкового света в котором помещался я, кусочек стола и скрипучее кресло. Днем же создавала видимость, что здесь кто-то живет, ловя редкие солнечные лучики своими начищенными медными кольцами. Это была, пожалуй, моя единственная любимая вещь. Все остальные я часто менял, покупая приглянувшиеся мне, теряя их и покупая снова. Мода никогда особенно не интересовала меня, но и у нее иногда случаются любопытные открытия. Подобно всем остальным моим собратьям я не описываю свою внешность по молчаливому, но нерушимому уговору. Скажу лишь, что каждый из нас считается людьми красивым настолько, насколько вообще может быть красивым человек. Друг для друга же все мы одинаковы…
Однажды вечером, возвращаясь с прогулки, я обнаружил письмо в почтовом ящике. Мне пришлось потрудиться, чтобы достать его - от дождя и ночной сырости крышка совсем заржавела. Письмо было свежим и пахло чернилами - и это было странно, что вообще кто-то прислал сюда письмо - насколько мне было известно молодой человек, которому по наследству достался этот дом, умер более полугода назад, проболев долгое время. а его тетки и дяди до сих пор не могли поделись это сомнительное наследство. На конверте не было штампов, не было имени отправителя, адреса…Да на нем совсем ничего не было. Это был обычный, дешевый бумажный конверт с тонким листком внутри. Признаться, мне стало любопытно, что же содержалось в нем, но переняв у людей множество дурных привычек я все же не перенял этой ужасной особенности совать свой нос в чужую жизнь. Пока я раздумывал над этим вопросом заморосил дождь и мне пришлось быстро ретироваться под защиту облупленной крыши. Захлопнув за собой дверь я в очередной раз подождал, пока под потолком затихнет скрипучее эхо и скользнул к окну. Мягкие сумерки, шелест дождя по жестяному скату убаюкали бы кого угодно, кто умеет спать. Я открыл конверт, из него выпал белый листок в косую линеечку - знаете, такую, как прописи для дошкольников. Вот что там было написано:
« Привет вам, милый друг. Это письмо должно быть полно извинений, но они наверное бесполезны. По прошествии  долгого времени я пишу вам в надежде, что эта игра вам еще  не наскучила. Хотя последнее ваше письмо чуть не разрушило все мои маски, я не ответила вам на него, ибо поспешно отвечать на такое нельзя. И я надеюсь на ответ. Надеюсь, что вы захотите продолжить»
Вот и все, что там было написано. Я рассмеялся. Я-то знал, что этот человек уже ничего не сможет продолжить - о чем я и сообщил, вложив в конверт записку. Я не знал, куда отнести письмо - вероятно, между этими двумя существовала договоренность куда класть ответы, но я об этом не знал. В надежде узнать, я бросился искать письменные принадлежности бывшего хозяина дома. Большинство комнат стояли запертыми. Мебель в пыльных чехлах, похожая на поставленные на попа гробы, занавешенные зеркала, потемневшие от времени корешки книг  - все промелькнуло мимо, мимо меня. Запустение и запах - сырости, сырой штукатурки, плесени - запах затхлый, запах забвения и мокрой бумаги - царили везде. Но я нашел комнату, даже не комнату - чердачное помещение, еще одно жилое помещение, кроме гостиной, где обосновался я. Никто ничего не тронул, после того, как вынесли тело. И стопа бумаги и чернильная ручка лежали на темной, отполированной локтями поверхности стола. В комнате было слишком душно даже для меня. Я посильнее толкнул створки и дождь, вместе с зябким свежим воздухом, ворвался, ударил в лицо, и вместе с ними ударили по мне чужие воспоминания - …жар, смятые простыни, боль в груди, непрекращающаяся ломота во всем теле. Разум, запертый болезнью, затуманенный лекарствами. Горячечный бред, трещины на побелке потолка, известные до каждой линии. Стены, в выцветших обоях - надоевшая тюрьма бедности, больное тело - угнетающая тюрьма разума. Дрожащие руки, пытающиеся держать ручку. Чернила на полу…
Я опустил глаза - возле кровати давно высохшее и поблекшее пятно чернил, похожее на осьминога…Он пытался написать ответ, хотя знал, что не должен - сквозь горячечный бред сквозило это желание - получить ответ, поговорить хоть с кем-то. И страх, страх рассказать о своей болезни, обнаружить позорную слабость. Я взял со стола ручку, положил ее в карман и направился прочь из дома.
Некоторые вещи могут привести нас туда, куда устремлялась мысль державшего их, если это продолжалось достаточно долго. Я без труда нашел почтовый ящик, куда бедный юноша приносил свои письма, а потом, когда он уже не мог вставать, это делал его друг. Мне легко было все это выяснить - ведь я сверхъестественное существо, и я могу читать мысли людей и следы их деяний по предметам, как по открытой книге. Чем больше я узнавал об этой истории, тем горше мне было. Это история из тех, что глупы и трагичны одновременно. Иногда лучше не знать, чем знать. Но если ты выбираешь знание будь готов к тому, что оно не однажды отравит тебя.
Почтовый ящик был общественный и бог знает сколько рук прикасалось к нему, поэтому я не стал тратить время на его изучение, а отправился по своим ночным делам.
На следующий вечер я обнаружил ответ в своем почтовом ящике. Признаться, я был удивлен. Ведь я же ясно сказал, что писать сюда больше не за чем. Вот что было написано там:
« Дорогой незнакомец, это было очень любезно с Вашей стороны в такой форме сообщить мне об этом. Живший здесь человек был моим действительно близким  и, может быть, единственным другом. Если же Вам угодно смеяться над смертью - сделайте это в свой смертный час.
 Пробежав глазами эти строчки я усмехнулся - хорошим же другом она была, если не удосужилась даже проверить, жив ли ее собеседник. А теперь упрекает меня - меня, прошедшего смерть!
Должна признаться, мы никогда не виделись друг с другом, но достаточно долго обменивались письмами - и, как мне показалось, все зашло слишком далеко - в его последнем письме сквозила такая опасная искренность, что я не решилась ответить. А когда я написала - Вы видите. Отвечать было уже не кому. Прошу Вас, не считайте меня бессердечной кокеткой - я не хотела играть с чьими-то чувствами. Я только хотела, чтобы у меня был друг. Если Вы что-то знаете - расскажите мне, прошу Вас.
PS: откуда Вы узнали о ящике для ответов?»
Я хотел написать ответ сразу, но вдруг понял, что я не знаю, что нужно писать. Невольно я оказался вовлечен в историю, к которой я не имел отношения. Если я напишу всю правду - все, что я видел тогда - не принесет ли это больше вреда, чем молчание? Я не думал, что приму так близко к сердцу эту глупую, трагичную историю. Я поднялся в его комнату и был сбит с ног порывом ветра - я забыл тогда закрыть окно и дорогая бумага на столе, и постель и стол - все было залито дождем. Подсыхающие лужицы на полу искрились, отражая свет фонаря под окном и чернильное пятно блестело от воды, будто бы чернила только что пролили…Мне вдруг захотелось быть живым. Мне захотелось иметь теплый, уютный дом с деревянными панелями на стенах, мне захотелось чувствовать вкус горячего китайского чая, мне захотелось смеяться вместе со своими друзьями, мне захотелось не быть таким одиноким.
Я сел на его кровать и закрыл лицо руками. Я понимал, что уже ничем не могу помочь бедному юноше. Но как же ему было одиноко. Как же ужасна эта тюрьма бедности, из которой так тяжело выбраться. У кого-то не хватает сил, у кого-то здоровья. Я верю, он смог бы - достаточно взглянуть на эту прекрасную белую бумагу, окончательно испортить которую не смог даже дождь. На изящные бритвенные принадлежности в ящичке стола. На то, как чисто когда-то была убрана комната и тщательно отремонтирована поношенная одежда… Он смог бы. Он чувствовал, что не рожден жить внизу общества. У него были таланты, пусть и скромные. А главное - стремление, стремление и уверенность в том, что он достоин лучшего. Как же мучительно было ему пересчитывать свои гроши гадая, хватит ли на обеды в студенческой столовой и на подарок сестре к Рождеству, или же первым придется пожертвовать. Как же тяжело ему было смеяться в шумной компании своих товарищей, с которыми ему не о чем было перемолвиться даже словом. Как тяжело было видеть эти выцветшие обои и лежать, сжигаемым лихорадкой. Как тяжело было терять близких людей одного за другим - и так тяжело никому не рассказывать об этом.
Людям, которые не чувствуют себя настолько оторванными от общества, которое их окружает - гораздо легче. У них те же самые проблемы, но у них нет тех же самых амбиций. Им легче смириться. Им легче уступить обстоятельствам. Тому же, кто осознал, что достоин большего, придется не только встать на трудный и мучительный путь, но и пройти его до конца. Если ты считаешь, что достоин лучшего - докажи это в первую очередь самому себе. Будь строг к себе, совершенствуйся, и учись на чужих ошибках.
Мне известно это. И я шел по такому пути. Я шел - и достиг цели. Поэтому умирать мне было легко - мне не было стыдно за прожитую жизнь перед самим собой.
Сейчас же, когда я стал бессмертной тенью, мне больно было видеть свое могущество и бессилие - ведь я мог бы изменить эту историю одним усилием мысли, но у меня были враги, победить которых не мог даже я - Время и Смерть. Бесполезно предаваться отчаянию, когда знаешь, что ты все равно не сможешь ничего сделать. Я решил не ходить в эту ночь по своим делам, а спустился вниз, одел свой лучший наряд и вышел на улицу. Я запомнил тот вечер - почему, не знаю сам. В воздухе пахло сиренью - и это я точно помню. Значит, стояла весна. Подсыхающие лужи тут и там подмигивали украденным светом фонарей, а звон срывающихся с ветвей капель был слышен громче всех звуков. Я быстро вышел на одну из центральных улиц и нашел того, кого мне было нужно - подвыпившего молодого человека, спешащего на вечеринку к друзьям. Мне без труда удалось внушить ему, что я его давний друг и вскоре я так и был представлен веселой компании, что собралась дома у одной молодой особы. Я познакомился со всеми, но никого не мог выделить - по сути мне ничего и не было нужно от них - только провести этот вечер в обществе живых, молодых и разгоряченных людей. То тут то там возникали оживленные споры и я с удовольствием подходил и слушал, изредка вставляя едкое замечание или острую шутку, что тут же снискало мне славу заядлого скептика и насмешника. Девицы, бывшие там на равной ноге со всеми, все же опасались напрямую заигрывать со мной, хотя я не раз замечал жадные взгляды. В общем было довольно весело, но все таки быстро прискучило мне - достойных собеседников я не нашел, ночь подходила к концу и мне пора было возвращаться. Меня задержало только одно обстоятельство - была там девушка, примечательная разве что своим экстравагантным нарядом - внешность у нее была заурядная, если не сказать простоватая, но было в ее манерах что-то, что выгодно отличало ее от прочих. Она была, пожалуй, наиболее интеллигентна в этом шумном обществе. В месте с тем ее шуткам охотно смеялись и она мастерски копировала знакомых, что опять же вызывало взрывы смеха. Было видно, что она - душа этого общества. Если бы не это и не ее наряд - я бы, наверное, ее и не заметил. Но было в ней что-то, что заставляло подозревать, что за этим напускным паясничаньем и экстравагантными замашками скрывается совсем другой человек.
Но ночь подошла к концу, все постепенно стали расходиться. Ушел и я.
Я долго не мог заснуть в это утро - я думал об умершем юноше, его собеседнице и девушке, с которой познакомился этой ночью. Я не помнил, как ее звали…но на грани сна и яви ее образ и образ любительницы отправлять анонимные письма слились в одно
***********************
Следующей ночью я отправил ей ответ. Я ничего не стал рассказывать о бывшем владельце дома, но я стал рассказывать о себе. О том, что я видел, что испытал. Я никогда бы не подумал, что это может быть так увлекательно - видеть свою жизнь со стороны, делиться своими переживаниями
« Ты знаешь, Моя Милая Леди (позволь, я буду так называть тебя) как тяжело родиться искренним и чутким, и всю жизнь скрывать это? Даже с тобой я продолжаю эту тонкую игру и ты не знаешь, какое из моих слов идет от самого сердца, а какое - лишь пытается одурманить тебя. Твои маленькие тайны ничего для меня не значат - я знаю, кто скрывается под маской прелестной незнакомки и мне не составит труда заставить тебя признаться в этом. Мне даже не нужно будет применять свои нечеловеческие способности - достаточно будет лишь выпить с тобой вина и остаться наедине - тогда ты, убаюканная моим шепотом покорно положишь голову на мои руки полностью уверенная, что очаровала меня. Полностью очарованная мной… Тогда тонкая хлопчатая ткань на твоей груди будет подниматься часто-часто и ты задрожишь от моего шепота, горячим дыханием врывающееся  прямо в твое маленькое ушко - тогда ты признаешься во всем, ты расскажешь мне все. Ты будешь желать только одного - чтобы я не отстранился, чтобы я не ушел. Чтобы все продолжалось и твои затуманенные глаза - твои глаза, которые я уже видел такими, когда ты стояла так близко - они будут искать мои, а я буду прятать их, ведь они будут смеяться. Ты будешь пытаться причинить мне боль своими острыми коготками, но моя кожа давно не чувствует боли, а мои когти могли бы разорвать твое белое тельце на куски кровавого мяса. О, я тоже желаю этого момента - так волнующе, так пряно это, но я знаю - тебе не получить от меня того, чего хотят все смертные. Мое тело холодно, как лед. Я обожаю подобные двусмысленные ситуации, но эмоции - это все, что может доставить мне удовольствие. Я не хочу лишать тебя твоей спасительной маски, равно как и твоих нелепых одежд. Некоторые тайны лучше оставить - если знаешь, что за ними скрывается. И к тому же я не хотел бы покинуть тебя - не получившую желаемого, униженную своей откровенностью…»
Я писал это и рвал письмо на клочки, сжигал тут же, на столе, оставляя жирные полосы копоти и громко смеялся, падал на кровать и смеялся, упиваясь своим могуществом и негодуя на свое бессилие. Ах, как я хотел тогда стать смертным - я не стал бы, подобно этому хрупкому юноше томиться от тайных желаний, я бы властно потребовал своей доли удовольствий и взял ее, не раздумывая. Я вырывался из дома, промелькнув сквозь окно и мои бешеные танцы в ночном воздухе над рекой, дурманившей запахом сирени видела только ущербная луна. Она горестно скалилась, болезненно-синюшного цвета, будто предвидела горький шлейф этой пряной истории.
Я писал ей совсем другое. Мы говорили обо всем на свете - о наших убеждениях, о нашем одиночестве, о наших масках. Чем больше я узнавал о моей милой незнакомке, тем больше совпадений я находил с девушкой в странном наряде. Я не раз приходил еще в тот дом, говорил с ней и с другими, но ни с кем кроме нее не водил дружбы. Иногда мы виделись и в других местах - я поздравлял ее с праздниками, мы дарили друг другу подарки. Милые, ни к чему не обязывавшие отношения. Эпизодические встречи. Она, казалось, с радостью соглашалась быть моей спутницей в театре или на прогулке, но сама никогда не делала первого шага. Я обижался - мне это казалось признаком холодности. Смерть не изменила мой характер - он был все так же горяч, и если я привязывался к кому-то, то со всем пылом устремлялся к нему, окружая заботой и вниманием, и если человек не отвечал тем же, я бывал глубоко задет. Я понимал, что не прав в своих чувствах и старался смирить свою гордость, которая твердила мне, что я просто смешон, навязываясь и обижаясь. Вечером мне было легче это сделать - как я уже говорил, это была ни к чему не обязывающая дружба и меня это вполне устраивало. Но вот ночью… Порой мне казалось, что я придумал это сходство. Правда, порой всплывало что-то из наших писем - ее слова в ответ на мои истории - и тогда я заново убеждался, что это она была моей ночной собеседницей. Я бы мог взломать эту хрупкую тайну - мне не составило бы это труда. Но я не хотел - это бы все испортило. А самое главное - я боялся потерять моего ночного собеседника, хотя понимал, что чем дальше уходит наша ночная беседа, тем труднее будет нашим вечерним я.
С перерывами, во время которых я то злился и мучился, то равнодушно ждал ответа, продолжался наш обмен письмами. Сначала я пытался убедить ее, что эта маска лишь вредит ей, поскольку лишает ее настоящую, ту, что за маской, возможности приблизиться ко мне - а ведь тепло руки не передашь через письма, и утешение слов никогда не заменит ободряющего взгляда. Но я понимал, что если я прав в своих подозрениях - моя экстравагантная знакомая никогда не захочет раскрыть свое инкогнито - ведь это поставило бы ее в неловкое положение. Если бы только ей достало смелости признать это, и придать всей истории вид милой шутки - я бы охотно посмеялся вместе с ней, легко прощая такое ребячество - ведь она в своем роде была дорога мне, а ночные беседы только укрепили меня в убеждении, что в ней есть что-то стоящее, не смотря на общую инфантильность и отсутствие жизненных целей. Она была из тех людей, кто слишком своеобразен, чтобы развиваться обычным путем и слишком инертен, чтобы развиваться с чужой подачи. Но я верил. Я видел, что она выгодно отличается от своего окружения.
Иногда мне слишком долго приходилось ждать ответа. Тогда мне хотелось бросить эту затею. Опускались руки, думал - я не нужен и здесь, так зачем?…  Я был смешон самому себе - что я хотел получить от этой девушки? Что я хотел от себя? И у меня не было ответа на этот вопрос. Возможно, слишком мало встречалось интересных собеседников, возможно, смерть этого юноши чем-то потрясла меня. Возможно, было что-то еще, в чем я боялся признаться даже себе. Я садился на стол и думал, думал… Порой такая тоска сжимала мне сердце, что редкие слезы, не приносившие облегчения, катились по моим щекам. Я ненавидел весь мир - и больше всего ее - за то, что никто не утрет этих слез. Но если бы их кто-то увидел, я бы наверное убил его, не вынеся такого позора. Ах, как я понимал бедного юношу - мы слишком гордые, чтобы показать свою слабость. И слишком сильные, чтобы не признаться в этом.
Меня утомила эта игра… Я хотел написать ей, как фантастичен закат в  горах и как лунная дорожка дробится мозаикой за кормой корабля. Я хотел бы, чтоб она услышала запах нагретой солнцем земли и крик чаек над морем, полном коралловых рифов. Мне хотелось провести ее за руку по старому мосту, что вздрагивает под ногами, грозя развалиться, и, замирая от восторга, перепрыгнуть последние несколько шагов, покатившись в заросли земляники. Мне хотелось играть с ней в прятки в этом пустом доме и показывать ей коллекции кукол в музеях, в которые уже почти никто не заходит. Я хотел бы, чтоб она была мне сестрой, подругой игр, понимающей спутницей. Я не хотел быть слишком близко. И не мог - далеко. Луна шаталась в моих расширенных зрачках и глухие удары нечеловеческой крови в висках  заглушали все звуки. Я кружил по аллеям кладбища, сбивая истлевшие кресты, я плясал на куполе церкви, вдыхая отравный запах ладана. Я ломал свои ногти, взбираясь по гладким стволам вековых сосен и разбивался, падая с их разлапистых крон в реку.
Я ни разу не зажигал свою масляную лампу в эти дни.
Этот город постепенно стал для меня тюрьмой, этот дом - тоже. Я метался среди каменных стен, а душа стремилась прочь, в заснеженный лес, к ледяному озеру. Я задыхался от тяжелого запаха сирени, от дыхания тысячи спящих губ. Я был болен, болен более серьезно, чем любой из смертных - они болеют жизнью, я же болел смертью. Смертью, за порог которой мне уже никогда не ступить. Некоторые мечты тем и хороши, что им не суждено сбыться…
Последний тетрадный листок содержал в себе следующее:
« Милый друг, Вы не верите мне. Как же это больно. Хотя, казалось бы, письмам не может быть больно. Вы упрекаете меня в бесчувствии, но что могу сделать я - я, лишь буквы на белом листе? Я не знаю, как реагировать на Ваши слова - я не сталкивалась со смертью. Сочувствовать горю, которого не знаешь - трудно. Вам выпала ноша, которую не под силу нести одному человеку, это верно. И я надеюсь, что Вы сможете ее разделить с кем-то… Я же стараюсь выжить назло, назло всем, когда мне тяжело. Порой лежа в своей комнате и глядя на тени от фонарей на потолке я не могу уснуть и сердце мое болит от жалости к самой себе. Мне тоже бывает больно, и некому разделить со мной эту боль. Я ненавижу весь мир в такие минуты за то, что умираю одна… Вот видите - я искренна! И Вы не безразличны мне - я гораздо более поверхностно обычно отношусь к людям. Не страх сказать Вам все в лицо движет мной, когда я отказываюсь снять маску. Вернее - не только он. Я боюсь самой себя, поймите же меня! Не судите слишком поспешно и строго!»
Что я мог ответить? Что мне нужно было сказать? В этот вечер я достал из чемодана свою верную лампу - но даже ее теплый свет не мог развеять тот холод, который меня окружал. Я пытался сосредоточиться, но не мог - мой взгляд блуждал по столешнице, обожженной и испачканной пеплом, по разбросанным простыням и чернильному пятну у кровати. Должен ли я рассказать ей наконец о том, чем она была для этого юноши? Должен ли я написать, что узнал о  последних его днях? Смел ли я написать о своих мечтах? О шатком мостике и старинных куклах… О своем одиночестве, о ее одиночестве. О том, в чем одинаково боятся признаться себе и бессмертные и смертные… О том, что я понял - она бы любила этого юношу. А я мог бы не допустить его смерти. О чем… Что я мог. Ночь сгорала, корчилась в масле моей лампы. Я вместе с ней горел и корчился тоже . Ночь, мы навсегда вместе! И с ней вы тоже дружны. Подскажи мне, ночь, помоги…
Только следующей ночью я отправил свое письмо. Следующей ночью я закрыл окно, упаковал чемодан. Следующей ночью я направился к дому моей экстравагантной леди и на сердце у меня было тяжело. Я легко скользнул вверх - выше, выше, к ее окну. В комнате было темно, но свет был мне не нужен. Я без света прекрасно видел знакомый силуэт. О чем она думала, сидя в темноте? Ждала ли письма, или думала о своем? Знакомый, такой знакомый поворот головы - я невольно улыбнулся. Я так люблю все привычное, такое уютное. Так тяжело уходить, так тяжело отпускать, не зная - вернется ли. Я отвернулся от окна. Луна - тяжелая и полная, желтая, словно круг свежего сыра - луна звала меня в дорогу. Багаж был отправлен, пункт назначения был известен. Я поднимался. Выше, выше - в потоках стремительно холодеющего воздуха - они подхватили меня, закружили. Я летел, летел! Самое восхитительное чувство, которое никогда не испытать людям. Я летел, оставляя позади город, с его огнями и затхлым запахом сирени. Я летел к заснеженному лесу, к бескрайним белым равнинам, к волнам северного сияния - и все таяло - огни городов, моя болезнь, моя боль, моя жизнь. Слушая дикие напевы ветра, я забывал людские голоса и становился самим собой - частью природы, силой стихий. Таял ее взгляд, таяли тысячи лиц - все исчезало, безболезненно и безмолвно.
Я вернусь в тот город однажды. Не знаю, как скоро - не забыть бы мне, где именно он, отличить бы среди других городов. Но я верю, что найду его. Я не знаю, не будет ли уже слишком поздно - может, другой человек получит письмо, адресованное мне и так же легко она поведет с ним беседу. Может, она отчается ждать ответа и забудет меня, а время сгладит все чувства и растворит недосказанные слова. Но я знаю. Я знаю, оно будет, это письмо
В моем последнем письме было всего несколько строк. Совсем немного. Кажется мне - сама ночь, что свела нас, подсказала мне эти строки. Но никому я не расскажу, что я написал тогда.

Тают, как будто круги на воде
Чувства, поднятые с сердца словами.
Я не с тобой. Я везде и нигде.
Мы - только души. Тела же - не с нами.
Пахнет землей земляника в руке -
Ну же, смелей протяни мне ладошку!
Будем, как дети - играть на реке
И собирать ночью лунные крошки.
Что мы хотим - не узнать, не понять.
Может, не нужно об этом? Мы - души.
Брось свою маску. Довольно играть.
Я не хотел бы все это разрушить…


06.01.2011 Ярославль-Череповец
Это кружево фантазии с бисером правды