Неблагодарная профессия, шуточный рассказ, слэш

Этот год выдался у Ивана Торшина, студента третьего курса консерватории, уж больно голодным. Кем он только не подрабатывал, что только не делал. Кончилось все тем, что в середине декабря понял Ваня: придется забыть про честь и гордость и заняться последним делом на этой жестокой и насквозь грешной земле… И подался Иван в Деды Морозы. А что делать?! Есть-то хочется! И новый год справить по-человечески, хоть и в общаге, но не приевшейся уже тушенкой!

«Лаадно… продамся. Переступлю через себя разок-другой, потом не так мерзко будет. Все говорят – потом привыкаешь, от эмоций абстрагируешься, а через неделю без разницы становится. Зато на праздник куплю себе столичной колбасы! Грамм двести! И съем ее один!»
 
И началась у Ивана не жизнь, а каторга. С утра – в институт, после трех часов – в агентство, там дают шубу, бороду и Снегурочку, а в придачу к реквизиту десять адресов. Еле успевал Ваня к комендантскому часу до родного общежития доползти – ног не чуя, голос потеряв. Только и радости от этого нелегкого труда было, что медленно, но верно прибавляющиеся хрустящие бумажки в заветном конвертике. Над ними наш Ванятка чах не хуже того Кощея, пересчитывая, водными знаками любуясь и по цветовой гамме купюры раскладывая.
Так в трудах подошел год к концу. Иван уже заработал и на «маме отправить», и на «долг Петровичу отдать», и даже на колбасу с шампанским. Но договор с агентством истекал только  десятого января, поэтому – хочешь, не хочешь, приходилось студенту тянуть лямку дальше. А тридцать первого к вечеру на базе дедов морозов было столпотворение и смертоубийство. А как же – кто добровольно согласится в самую эту ночь развлекать пятерых армянских детишек директора местной овощебазы?! Всем же корпоративы подавай! Ваня наш, как самый молодой, сразу понял, что ему ничего не светит, и от греха покурить на крылечко вышел. А когда вернулся – после третьей сигареты – почти все заказы уже и разобрали.

– А как же я? – смиренно вопросил студент консерватории красную от недавнего приступа справедливости Варвару Игоревну.

– А ты! ГДЕ тебя носило?! – видать, не вся справедливость еще выветрилась из начальницы; и, как оказалось, там как раз хватило на долю Ивана Торшина. – На вот, заказ неординарный, но ты справишься. Снегурочку не надо. Бери костюм и вперед.

Спорить Ваня не посмел, хотя определение «неординарный» ему очень не понравилось. Отчаянно надеясь, что высшие силы пожалеют его, убогого, слабого здоровьем и обиженного жизнью, студент взял такси – не на автобусе же ехать в красной шубе и с бородой, а все машины в агентстве, естественно, уже разобрали – и уныло поехал на другой конец города.
С трудом поднявшись на пятнадцатый этаж без лифта – в коем застрял какой-то дурно выражающийся мужик с елкой – Иван почувствовал себя настоящим Дедом. Кряхтя, отдуваясь и хватаясь то за поясницу, то за колени, Ваня нажал на кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу, явив нашему студенту мужчину лет тридцати пяти, одетого совершенно неподобающе случаю: в домашние треники и обычную майку.

– Деда Мороза заказывали? – важно пробасил Иван, наконец выпрямившись и приосанившись.

– Ну, заказывал, – как-то без особого энтузиазма отозвался мужчина, смерил Ваню жалостливым взглядом и пропустил в квартиру.

Ох, и странно все тут было, на взгляд Ивана… Вернее, квартира как квартира, каких тысяча – в меру тесная, немного захламленная, лыжи рядом с велосипедом стоят, почти весь коридор занимают. Но – на часах почти одиннадцать вечера, а хозяин в майке, дома темно, ни елкой не пахнет, ни оливье… да и детей, к слову, не видать.

– А что по-фактурнее никого не было? – наконец озвучил свои взгляды странный заказчик.

– Были, – огрызнулся Ваня, которого подъем на пятнадцатый этаж доконал окончательно. – Только они все на корпоративы уехали. А детям, между прочим, фактура без надобности. Были бы борода и подарки.

– Детям-то может и без надобности… – со странной интонацией протянул мужчина в майке, почему-то посмотрев при этом в район живота Ивана.

Но видать понял, что за оставшееся время другого Мороза ему не добыть, вздохнул обреченно и кивнул куда-то вглубь квартиры.

– Ладно, проходи.

Ваня вздохнул полной грудью, настраиваясь, поправил бороду с шапкой и, не торопясь, пошагал, куда указали.

– А кто это у нас тут ждет Деда Мороза? У кого это у нас тут Новый год? Ну, встреча…

А вот договорить Иван Торшин не успел, так как стоило ему открыть дверь в почему-то полутемную комнату и краем сознания удивиться, что нет в ней ни детей, ни елки, в тот же миг затылок Вани полыхнул тупой болью, а мир вокруг вспыхнул и исчез.

Спал Иван неспокойно: все ему казалось, что кто-то его вертит, пихает, куда-то тащит, ощупывает везде. А потом и вовсе плеснули Ване в лицо холодной водой, начали хлестать по щекам и сунули под нос пузырек с нашатырем. Но пробуждение оказалось куда неприятнее самого беспокойного сна. Открыв глаза и кое-как сфокусировав взгляд на синих вытянутых у колен трениках, студент консерватории, почти отличник и вообще – Дед Мороз – Иван Торшин обнаружил себя связанным по рукам и ногам, прикрученным к стулу, да еще и с кляпом во рту.
 
– Очухался, Дедушка? Вот и чудно! У нас и времени-то осталось до курантов всего ничего! А мне ведь нужно так много тебе сказать!

Голос был мужской, смутно знакомый и невероятно жизнерадостный. Пока Иван соображал, где он находится, и что за треники маячат у него перед глазами, обладатель сей непрезентабельной и непраздничной одежды обошел его кругом и довольно доброжелательно погладил по ягодицам. Голым. Тут Ваня как-то разом вспомнил и квартиру, и странного мужика, и свой страх перед «неординарностью» последнего предновогоднего заказа. А еще к несчастному студенту резко пришло осознание, что привязан он к стулу весьма оригинальным способом: стоя на сидении согнутыми коленями, руки прикручены к спинке и передним ножкам стула, лодыжки к задним, грудь в спинку «пыточного предмета мебели» упирается, а голова вниз свисает. Кафтан Деда Мороза был все еще на Иване, даже борода оказалась на месте, а вот штаны вместе с трусами с гостя безжалостно сняли, и, сказать по правде, это пугало больше всего.

«Нет! Только не ЭТО! Пусть ограбит, пусть побьет, пусть скажет, что я его обокрал и вызовет милицию! Но только, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не ЭТО!» – думал Ваня Торшин, отчаянно бледнея, поджимая покрывшиеся крупными пупырышками ягодицы и стараясь спрятать как можно глубже самое сокровенное, что у него сейчас имелось.
 
Тем временем вероломный хозяин квартиры снова предстал перед лицом Ивана. Наклонившись, мужчина проверил кляп, нежно погладил задергавшегося студента по щеке и заговорил приятным голосом маньяка, предвкушающего расправу над своей жертвой. Во всяком случае, бедному Ванюше показалось, что он слышит в голосе своего мучителя именно это, хотя возможно, здесь сыграла роль неординарность ситуации.

– Уважаемый Дед Мороз! Даже, я бы сказал, горячо любимый, долгожданный Дедушка Морозушко! Уж как я ждал этой встречи, сколько лет! Чуть ли не каждый год с той самой ночи… я представлял эту прелестную картину, что наблюдаю сейчас… – похолодевший и замерший было от ужаса Иван, снова задергался и замычал, почувствовав, как две горячие ладони улеглись на его ягодицы, поглаживая их, слегка сжимая, массируя.

Ощущения были странными: вроде и приятными, но с другой стороны пугающими настолько, что Ване хотелось заорать и убежать далеко-далеко, даже не тратя время на поиск своих штанов.

– Дедушка, Вы напрасно меня так боитесь! – увещевал тем временем обеспокоившийся Ваниными телодвижениями голос. – Я не маньяк, и – Боже упаси! – не насильник! Все, что я хочу сделать, это восстановить справедливость, воздать по заслугам за содеянное, пусть даже и совершено злодеяние было почти тридцать лет назад…

«Псих! Не просто маньяк, а еще и псих! Мамародименяобратно! КАРАУЛ!» – увы, увы, все это Иван-студент мог только тихонечко и безобидно мычать сквозь плотную тряпицу, почти полностью забившую ему рот. А вышеозначенный псих, игриво шлепнув Ваню по заднице и снова начал вещать.

– Вряд ли Вы, Дедуля, помните маленького шестилетнего мальчика, которого Вы вместе с его отцом лишили главной детской радости – нового года и железной дороги. А я вот помню! – еще один шлепок, уже гораздо более ощутимый, заставил Ваню испуганно пискнуть и выпучить глаза. – У меня, можно сказать, травма на всю жизнь осталась – моральная! И я не затруднюсь освежить вашу память…

Послышались шаги, какой-то шорох, звук закрываемой дверцы шкафа, и перед трясущимся от страха Иваном возник ремень. Самый обычный, кожаный, которым порют непослушных де…
«АААА! НЕЕЕТ! За что?! Я-то тут при чем? Я же не он! Он же не я! Вы же взрослый человек! Вы же не верите в Деда Мороза!» – мда… ну, вы помните про кляп.

– Вот этим самым ремнем мой папаша всыпал мне по первое число в ту гребанную ночь, под той гребанной елкой с гребанными игрушками. И знаете за что? Знаете, Дедушка? – маньяк, в самом расцвете сил, обнял Ивана за шею и лихорадочно бубнил свои маньячные обвинения в самое ухо отчаянно извивающегося Деда Мороза.
 
Второй рукой он все еще держал зловещий старенький ремень, пихая его почти в самое лицо Ванюши, вероятно, чтобы тот лучше его рассмотрел. Не дождавшись от студента-Мороза внятного ответа на свои вопросы – как будто Иван что-то мог сказать сквозь кляп! – хозяин квартиры и ремня отпустил его шею и многозначительно переместился к беззащитно оголенному тылу мученика за профессию.

– Ничего-ничего, Дедушка! Думаю, что память очень скоро вернется к Вам, старый Вы пройдоха!

Первый удар был скорее страшным, чем болезненным. Хотя ягодицы сразу неприятно заныли, но это можно было потерпеть. От второго Ваня пискнул, от третьего задергался, а четвертый шлепок с оттяжечкой заставил незадачливого Мороза замычать что есть силы.

– Что такое? Припоминаете? Как удачно! А я ведь только начал! Да-да, вы на верном пути: мне было шесть, и я весь год старался быть хорошим мальчиком, а потом написал Вам письмо с просьбой прислать мне… Есть варианты? Нет? Продолжим!

Ваня зажмурился и постарался сжать ягодицы, словно это могло убавить боль. В действительности так стало еще хуже, о чем ему не преминул сообщить светским тоном его экзекутор.

– Зря сжимаетесь, так чувствительнее. Да, лучше расслабиться, вот так… Видите, так легче! И поясницу чуть прогните. Да, вот так превосходно! Ммм… о чем это я? А! Так вот – хотел я железную дорогу!

У Вани защипало в носу. Задница горела огнем, словно ее сунули в костер, и каждый новый удар добавлял этому костру «искорок», хотя, стоит признать,  что боль не была мучительной и нестерпимой. Но все же студенту Торшину было ужасно плохо – и от жжения в кормовой части, и от несправедливости ситуации, и от страха: кто его знает, когда этот кошмар закончится?

– …Теперь Вы понимаете, как страстно я желал это чудо советского игрушечного производства, и КАК я был расстроен, найдя под елкой… БУКВАРЬ для первого класса! Я, знаете ли, всегда был вспыльчивым ребенком…

Даже кляп не помешал Ванюше издать согласный вопль, так как теперь хозяин квартиры орудовал ремнем, почти не прерываясь, одновременно со своей «исповедью маньяка».

– Я разорвал этот букварь на мелкие кусочки, усыпав ими пол вокруг елки. Ох, и всыпал же мне тогда папаша! – возбужденный воспоминаниями, маньяк отвесил по многострадальной попке Ивана Торшина удар такой силы, что у Ванечки перед глазами заплясали разноцветные искры. – И с тех самых пор я поклялся отомстить. Отловить Деда Мороза и заставить его испытать ту боль и унижение…

Какие силы смилостивились над незадачливым студентом, неведомо. Но в очередную паузу в пафосной речи насильника Ваня громко всхлипнул, чем неожиданно для самого себя прекратил экзекуцию.

– Что такое, молодой человек? Вы плачете? Бог мой, неужели ТАК больно? Ну, что же вы мне не сказали, право слово, я давно бы прекратил… Эх, молодежь… – мужчина отбросил ремень и начал торопливо отвязывать Ивана от стула.

«БЕЖАТЬ!» пронеслось в голове студента. Но не тут-то было: затекшие от неудобной позы колени напрочь отказывались слушаться своего хозяина, а бедра и ягодицы после порки полыхали при каждом движении, словно их касались языки пламени.

– Милый Вы мой!.. Ну, ничего, ничего, от этого никто еще не умирал. Ложитесь-ка, ложитесь, я Вам говорю! Сейчас станет легче, – с этими словами опомнившийся маньяк сел на стул, уложив Ивана животом на свои колени.

Тут только юноша сообразил, что его руки все еще связаны – теперь уже за спиной, а насквозь мокрый кляп все еще находится во рту. Но испугаться повторно Ваня не успел: нечто ледяное гелеобразное коснулось его истерзанной задницы, вызвав сначала резкую боль, а затем, по мере втирания, значительное облегчение. Через пару минут Иван почти расслабился, насколько позволяла не самая удобная поза. Его странный заказчик теперь нежно и преданно втирал в горящую кожу обезболивающий гель, приговаривая какие-то глупости, и его поглаживания разносили по всему телу тепло и истому. Ваня поерзал, желая найти удобную точку опоры на твердых коленях маньяка, и рука последнего случайно соскользнула, угодив между ног студента…

– Ого-го, Дедушка! Да Вы у нас шалун! – игриво промурлыкал экзекутор, принимаясь поглаживать твердые яички и полностью возбужденный член Ванюши.

Теперь у юноши в цвет кафтана были не только ягодицы, но и щеки. Для его ума все происходящее было поистине непостижимо: КАК? КОГДА? Неужели его возбуждает порка? Или мужские руки на ягодицах? Или сам факт, что его связали и высекли, беззащитного, полуголого…

– Если бы я знал, что Вам понравилось, Дедуля, я бы не остановился так рано, – продолжал журчать голос насильника, у которого даже тембр поменялся, вызывая в груди Ивана странное волнение. – Ну да, на первый раз с Вас хватит. А эту проблемку мы живо решим…

На решение «проблемки» понадобилось позорно мало усилий: несколько сильных движений вверх-вниз по стволу ноющего от желания члена горе-студента, один легкий шлепок по блестящим от геля ягодицам – и вот уже Ваня забился в оргазме такой силы, что чуть не свалился с заботливых колен. А куранты и нестройные крики «Урра!» откуда-то из-за стены удивительно точно проиллюстрировали душевное и физическое состояние Ивана Торшина в этот момент.

Потом был теплый душ вдвоем, нежный шепот на ушко, просящий прощение за причиненную боль, смущение и ни с чем несравнимое удовольствие от повторения лечебной процедуры с тем же финалом. Еще чуть позже из холодильника чудесным образом явились оливье, селедка под шубой, шампанское и мандарины. Обнаженный Ваня сидел на коленях у Юрия – так звали «маньяка-извращенца» – иногда вздрагивал от щекотных прикосновений к своей почти уже не ноющей попке и с восторгом поедал незатейливый холостяцкий праздничный ужин.
 
Уже засыпая – на животе, пристроив голову на сгибе локтя своего нового знакомого – Ваня вдруг подумал, что, пожалуй, у него никогда не было такого неординарного Нового года…
«Варваре Игоревне… конфет надо бы купить…» – подумалось совершенно невпопад, и – душераздирающе зевнув, переместив голову на волосатую грудь Юрия – Иван Торшин счастливо заснул, предвкушая какой-то совершенно НОВЫЙ год своей молодой жизни…