Чимкент. Работа. Кладбище. Славик в воде. 1954

Глава 59

  На работе мы успевали и даже выкраивали время, чтобы спеть трио "Галины, Марии, Надежды". Мария любила грустные песни, а Надя — веселые. А я все подряд любила. В перерыве как запоем, сразу слышно, как все замолкают, а заходить к нам в "последующий контроль" воспрещалось и мы всегда запирались. Если мы идем в столовую все трое, то запираем замок и я беру ключ с собой. В столовой мы обычно ели суп-харчо по-грузински, азу по-татарски, иногда там украинский борщ варили, одним словом, блюда народов СССР. Все было вкусно. А как же иначе, ведь вокруг этой столовой были элитные организации: Райком партии, Обл. Больница, Обл. Управление сберкасс, Госбанк и Центральная Сберкасса.  За 50-60 копеек мы брали три блюда, например, борщ за 15 копеек, азу за 35 копеек, чай с сахаром 2 копейки и булка 6 копеек — 58 копеек всего. Дома за 58 копеек три блюда не приготовишь. Столовые выручали.
Наде было около тридцать лет, Маше двадцать пять, мне двадцать два. Маша дружила с узбеком, но он ее не брал замуж, потому что заметил, что его возлюбленная ничего не умеет варить. Однажды он приехал к ней прямо с работы, попутно на базаре купил курицу, в надежде, что вместе с Машей съедят ее и пойдут в кино, так как в это время в столовых большая очередь. Маша кое-как ощипала курицу, помыла, догадалась отрезать ножки и бух в кастрюлю с холодной водой; поставила на зажженный керогаз, и ждет. Через пол часа вода закипела. Любовник позвал ее:"Маша, иди сюда на кровать; пока курица варится, мы отдохнем, надо отвлечься, а то я сильно голодный, мне трудно терпеть." Маша не знала, сколько часов варится курица, про себя подумала один час хватит. Прошел час. —"Ты полежи, а я подготовлю еду." Нарезала хлеба, достала вилочки, тарелочки, достала из кастрюли курицу и стала резать. Тут голодный любовник учуял неприятный запах и увидел, как из-под ножа вываливались кишки, кал и прочая гадость. Его стошнило и он вырвал, из его пустого желудка вылетела вся зеленая желчь. Маша растерялась и призналась ему, что никогда раньше не варила курицу. Тогда он, обозленный, крикнул:"А почему сразу не призналась? Ешь теперь сама!" — он хлопнул дверью и ушел навсегда.
Наде вообще не везло. Никто с ней не познакомился до сих пор. Наверно, она оттого без конца повторяла такую поговорку:"Охохонюшки, трудно жить Афонюшке на чужой сторонушке, да еще не женатому." Когда мне самой было не легко, всю жизнь я пронесла эту пословицу с собой и до смерти буду повторять, потому что я тоже окончательно, с 1964г., осталась не замужем.
Мне жалко было расставаться с этими сотрудницами, но Зав. Кадыров вызвал меня в кабинет и предложил новую работу, Зав. сберкассой первого разряда во вновь построенном здании на территории завода "Прессов и автоматов" Союзного значения. Я не отказалась потому, что мне это было выгодно. Новая сберкасса находилась совершенно в противоположной стороне, то есть теперь я буду ходить на работу не через кладбище и не через центр, а вниз по Токарной, через дорогу, которая разделила старое кладбище на две части. Старожилы рассказывали, когда прокладывали дорогу, то очень долго рыли кладбище, оно было как курган, на возвышении; ну, естественно, образовались две высокие стены; дорогу делали широкую, шоссе и тротуары (где меня догонял Раджибаев). Так из этих стен торчали кости ног, рук, ребра и даже черепа человеческие. Народ был недоволен, протестовали. Но наши, русские оккупанты, везде делали по-своему. Они доказали, что кладбищу несколько сотен лет, что дорогу проведут в самой старой части, где могил уже не видать, все сровнялось, а за улицей Токарной, где могилки выделяются и видать памятники и надгробия с изображением полумесяца, они не тронут. Тогда люди решили, чтоб покойники не обижались на своих потомков, построить шалашик, куда можно будет положить несколько копеек для человека, который будет следить, если выпадет из стены череп, то его похоронят на другой стороне кладбища, чтоб, не дай Аллах, не раздавила проезжающая машина. Я помню, как я рассказывала об этом Славику, так как сынок тоже видел такие кости и интересовался, откуда они взялись, а около речки шалаш — а почему там людей нет. Я разъясняла, что дедушка сторож живет совсем рядом с этим шалашом и, когда кладут в окошко деньги, потом он берет их и покупает пищу.
Однажды я пошла с бельем на речку, полоскать, а так как шалаш стоит прямо над этим местом, где все полоскают белье, Славику захотелось пойти со мной, за одно посмотреть, как люди кладут деньги в окошко. Слева шалаш, потом камни, на которых я стою и полоскаю белье, а справа мост через реку. Славик не дождался никого, людей не было, и подсел слева ко мне, поболтаться в чистой воде. У меня под ногами камни, а у него земля. Вдруг Славик "бульк" в воду. Не успела я ахнуть, как передо мной одни штанишки в воде, а Славика не видно. Я мигом швырнула вещи, чтобы не мешали схватиться за Славины штаны и, рискуя утонуть вместе с сыном (плавать я не умела), изо всех сил схватила его за ноги и потянула к себе, на ходу хватая за живот и плечи; вытянула его, оттащила на сухое место. Я вся дрожала, как в лихорадке; прижавши Славика к груди, я спросила:"Ты не захлебнулся, сыночек?" Славик ясно и протяжно ответил:"Нет."  И тут меня прорвало, я зарыдала.  Но спокойный взгляд ребенка меня отрезвил и подбодрил. Я заглядывала ему в глаза и спросила:"Сыночек, ты очень испугался? Ты подумал, что можешь утонуть, а?" "Нет, я ничего не успел подумать; я увидел желтые, красные и синие круги перед глазами и понял, что ты меня вытаскиваешь; ты так сильно вцепилась в мои ноги, что я мог взяться за твои руки и выплыть, но ты сама меня вытащила," — спокойно отвечал Славик.
Новая сберкасса находилась рядом с детсадом, в который я устроила Славика. Я отводила Славу в детсад через дорогу и шла к восьми часам на работу.