Большая стирка

Сергей Куранов

Большая стирка

«Кто видел в море корабли – не на конфетном фантике…». Этот стишок знают многие, поэтому не продолжаю. А вот кому повезло послужить на раритете советского флота – эсминце проекта 30-бис? Сегодня эти корабли сохранились только в анналах истории и на фотках дембелей. Мне повезло начать свой офицерский стаж именно на «тридцатке». Но это я сейчас думаю, что повезло. А тогда, в 81-м, считал, что попал в полную… ну, вы понимаете. Принято считать, что срок службы военного корабля – 25 лет. Моему «Беспощадному» уже тогда стукнуло 30 – это возраст!
Не буду излагать всю историю корабля – как его подарили арабам, и носил он фамилию «Гамаль Абдель Насер», и как укатали его арабы и выбросили посреди Средиземного моря (с соответствующими претензиями советским «дарителям»), и как по личному приказу тогдашнего главкома С.Г. Горшкова доставили неприкаянный эсминец в Севастополь, в завод им. Орджоникидзе – восстанавливать. Двадцать лет восстанавливали! И надо же было случиться, чтобы на 21-м году ремонта всю радость выхода из завода пришлось пережить и мне – с дальнейшим переводом корабля из черноморской «столицы» Севастополя в черноморский «задрыпинск», озеро Донузлав! Но речь сейчас не об этом.
Попробуйте представить себе, например, квартиру, где всё убранство чем-то испачкано (и это при том, что каждую субботу, как и положено на флоте, делается большая приборка, а в остальные дни по четыре малых): перила балкона в солидоле, спинки стульев – в мазуте, ручки шкафов – в тавоте, ну, и так далее. А когда эту «квартиру» качает по-взрослому, то хочешь - не хочешь, все эти смазочные материалы обязательно окажутся на твоем кителе. Мой лейтенантский кителёк за многие сутки дежурств по кораблю с обязательными рейдами по машинным и котельным отделениям, выгородкам дизель-генераторов, рострам и спардекам, принял на себя такое количество масел и топливных пятен, за выведение которых не взялась бы ни одна химчистка. Ни одна, кроме… моря.
Еще с первого курса училища наши отцы-командиры внушали нам, будущим офицерам: «Не стесняйтесь учиться! У матросов, у мичманов, у всех, кто более опытен, чем вы!» И я не стеснялся. Знаете, как моряки, например, стирают в походе своё «тяжелое» обмундирование – бушлаты, шинели и даже – полегче, - рабочее платье? Да просто! Продевают через рукава шкертик (капроновый тросик толщиной в мизинец) и бросают за борт, в бурун, вырывающийся из-под винтов. И здесь «включаются» два принципиальных ограничения: во-первых, надо не переборщить с длиной шкерта, ибо бушлат может затянуть под винты, и последствия могут быть для бушлата предсказуемыми, а для корабля – нет. Во-вторых, важно не передержать! На каждом корабле опытным путем определено, до скольки надо сосчитать, чтобы вытащить свою «вещь» не только чистой, но и пригодной к дальнейшей носке. Уж не знаю, кто и когда рассчитал эту цифру для «Беспощадного», который сто лет не выходил в море, но «годки» (старожилы) утверждали, что считать надо до двенадцати для стирки робы, до двадцати для стирки бушлата, и до двадцати восьми – для шинели. Китель будет поплотнее робы, но легче бушлата. Путем нехитрой интерполяции я определил, что посчитать до шестнадцати будет в самый раз.
И вот первый за много лет для корабля выход в море – на ходовые испытания. Переживания не с чем сравнить! Здесь, и именно здесь оживает вся морская романтика, впитанная из рассказов отца, в недавнем прошлом офицера флота, и книг Джека Лондона, Конан Дойла, Новикова-Прибоя. «По местам стоять, с якоря и швартовых сниматься!» Вот она, волна в четыре балла, вот он, ветер штормовой, вот они, брызги в рожу и фонтаны в иллюминатор! Но сейчас не об этом…
Под покровом спустившейся темноты решил я простирнуть свой замызганный китель. Отвязал погоны, повынимал все из карманов… Еще подумал, а стоит ли спарывать шевроны со звездами? Не спорол, решил, проконает. Выхожу на ют, а там матросы с бортов (чтобы не прямо на винтах) уже во всю полощут свои шмотки. Дождался свободного шкерта, привязал, как учили, китель, и – за борт. Посчитал до шестнадцати. Нет, думаю, для верности – до двадцати. Досчитал. Вытащил китель, вдвоем с матросом выкрутили его, как смогли. Встряхнул – нормально. В потемках, в синем дежурном освещении смотрится неплохо. Что ж, осталось высушить, выгладить, прицепить погоны и утром – на построение (второго-то кителя иметь еще не полагалось).
Приношу китель в каюту.
- Веревкин, - кричу лейтенанту, соседу по каюте, - взгляни, как опытные моряки одежку стирают!
Вам приходилось слышать, как ржет сотня лошадей? Примерно так же заржал Веревкин, когда я развернул мокрый китель. Ковбойские куртки в кожаных висюльках в сравнении с ним – это как градусник в сравнении с Эйфелевой башней. Весь подкладочный материал висел лохмотьями, соплями и сосульками. Из рукавов на полметра свисала бахрома. Зрелище не для слабонервных. На месте Веревкина я бы, наверное, тоже оборжался. Но я был на своем месте! Трагедия! В чем завтра в строй становиться? А послезавтра?
Но моряки духом не падают. Для начала вещь надо было высушить. На корабле мест, пригодных для сушки, хоть отбавляй. Любой работающий агрегат тепло излучает в достаточном количестве. Короче, через полчаса кителёк высох. В каюте я рассмотрел его подробнее. Оказалось, что выстирался он идеально, и внешняя синяя ткань – ПШ с лавсаном, - совсем не пострадала. Однако, потери тоже были налицо. «Смыло» две большие пуговицы и все четыре малые с обшлагов рукавов, воротник-стойка потерял свою «устойчивость», кроме подкладки в труху превратились и внутренние карманы, а звезды и лейтенантские нашивки размочалились и свернулись в замысловатые конструкции, расплести которые не представлялось возможным.
Первым делом, вооружившись ножницами, я обрезал все подкладочные лохмотья. Второй шаг – утюг. Дело привычное! Но попотеть пришлось. И вот китель приобрел достойный вид. Осталось разобраться с фурнитурой и подшить свежий подворотничок.
Веревкин дрых уже третий час, пока я колдовал с кителем. А в четыре утра нам обоим на ходовую вахту: ему – вахтенным механиком, мне – вахтенным офицером, а заодно и вахтенным штурманом. Вот уже на местах пуговицы, подворотничок, новые нашивки (запасы этих «расходников» имел каждый уважающий себя офицер), значки. Вот и погоны на штатных местах. Даже карманы успел подшить. Китель засиял всеми гранями военно-морского лоска. А прорехи в подкладке снаружи не видны. Повесив его на спинку стула, с чувством выполненного долга я лег досыпать оставшиеся минут сорок.
Не успел я «провалиться» в сон, как в дверь каюты постучал дежурный по низам – пора на вахту!
Наспех умывшись и одевшись, выскакиваем вместе с Веревкиным на построение. Не сразу обратил внимание, что в кителе стало как-то неуютно: там жмет, здесь давит. Но по дороге на мостик вдруг обнаруживаю, что рукава подпрыгнули сантиметра на три, на столько же – полы кителя. Никто, кроме меня, конечно, этого не заметил (во-первых, темно, во-вторых, народ спросонья, всем до лампочки, как выглядит вахтенный офицер). Но ведь заметят же рано или поздно! И тогда уж обсмеют так, что мало не покажется! Что делать? Растянуть китель? Чем? Как? А вот создать иллюзию – это можно. На помощь пришли старинные офицерские традиции – надевать под китель белую рубашку, да с запонками. И форс соблюдается, и на длину рукавов кителя внимания никто не обратит, потому что манжеты рубашки из-под них на положенный сантиметр торчат, и изъян скрадывают. А как подрос офицерский авторитет – слов нет. Это же какой личный пример аккуратности, чистоплотности и подтянутости! Шутка ли – каждый день белая рубашка (один Бог знает, чего мне это стоило – стирки и глажки через день)!
И, представьте, в таком режиме прослужил мой первый лейтенантский китель до весны, пока на синие куртки не перешли. А там настало время шить новый китель. Но ни его, ни многие последующие кителя за бортом я больше не стирал.