Место, Где Свет. Пролог

Пролог
- А иногда я чувствую себя большим водопадом! – воскликнула она, и отхлебнула еще чуть «Маргариты».
- Это как будто тебя тащит поток мыслей, действий, сознания, а потом ты куда-то падаешь. Падаешь долго и расслабленно. И уже…- еще глоток -… уже ничто не может остановить тебя в этом сумасшедшем полете, заключила Вика, посмотрев на свою собеседницу через запачканный отпечатками ее ухоженных пальчиков бокал.
Ей было пятнадцать лет. Правда, всем она говорила, что ей почти восемнадцать. Порой, она и сама не всегда могла понять, сколько же ей лет. Выглядела Виктория как раз годиков эдак на восемнадцать. Средней длины волосы, приятные ямочки на щеках, милое лицо, не смазливое, но и не грубое, хотя отчасти, от него веяло силой. Макияжа на ней почти не было. Ей не нужно было краситься, чтобы подчеркнуть что-либо или что-либо спрятать. Приятная фигура, которая не раз заставляла прохожих оборачиваться, водителей сигналить, а друзей, которые находили ее профиль в социальных сетях, долго сидеть и смотреть в монитор на не в меру пошлую фотографию Вики. Ухоженная кожа, безупречно ровные волосы, правильно подобранная одежда, и гордость самой вики – 2 размер(и это в пятнадцать-то лет!), - все это заставляло ее чувствовать себя в любой ситуации уверенно и свободно.
Ее собеседница поднесла бокал к губам.
- Ну, Вик – глоток – я тоже иногда себя немного странно чувствую. – Глоток – овощем… - глоток - …цветком…- глоток -… но водопадом. Может, тебе стоит влюбиться? Или… - Она последний раз глотнула из бокала и смолчала, проглотив слово «секс» вместе с паршивой «Маргаритой».
Уточнять какие-либо подробности о Викиной собеседнице не имело никакого смысла. Это одна из немногих недурных собой, весьма неглупых и развитых, как и Вика, не по годам, ее знакомых.
«Маргарита» была совсем паршивой. Самая дешевая текила и апельсиновый сок. Все это было слито в красивый шейкер, одолженный на неопределенное время у родителей собеседницы, которые, к слову, должны были вернуться еще не скоро. После чего смесь разлили по большим широким стаканам для виски, нарезали лайм и с полной уверенностью в своем барменском таланте начали распивать на кухне за стойкой.
- Влюбиться. Да что толку? Я хочу независимости, понимаешь, Ань? Независимости.  Я хочу переехать от родителей, завести собаку, хочу устроиться на работу.
Вика и правда очень хотела завести собаку. Большого золотистого ретривера или дога. Пару раз она даже приносила домой каких-то грязных, голодных, слюнявых и писающих  на ковер щенков. Но, как правило, в квартире Засекиных они долго не задерживались. Отец, бывший военный, теперь гэбист, был человеком строгих нравов. Мама, обычный менеджер, каких в Питере сотни тысяч,  относилась к Викиному увлечению чуть более лояльно, но ввязываться с мужем в споры, на манер дочери, не считала умным занятием.
- Как я тебя понимаю, Вик.
За это она и любила подобных собеседниц. Не зная, оценят ее мысли или нет, согласятся с ними, ли напротив – отвергнут, она могла всегда рассчитывать на эту спасительную фразу «Как я тебя понимаю».
Они «чокнулись», осушили бокалы и посмотрели друг на друга.
- Знаешь, Ань. Ты хорошая. Ты правда, хорошая. А хочешь я тебя с парнем познакомлю? Ему девятнадцать лет…- У Виктории была такая странная привычка, она любила налаживать личную жизнь своих подруг,  причем любила она не только знакомить их с парнями, но и разлучать под предлогом «Ну и ежу ведь понятно, что вы психологически несовместимы». Трудно представить, сколько хороших крепких теоретических браков разрушила эта пятнадцатилетняя девочка, которая выглядела почти на восемнадцать лет.  Вика была общительная девочка, и у нее было очень много подруг-собеседниц.
-… Он даже уже на работу устроился. Он хороший, правда.
- Да ты что, Вик. Не стоит. – собеседница виновато улыбнулась. Где-то там в душе, она действительно хотела увидеть и даже познакомиться с этим девятнадцатилетним прыщавым принцем на белом велосипеде, подрабатывающим помощником менеджера в конторе по поставке канцелярских товаров на крупные производственные предприятия. Но ей было всего шестнадцать. А выглядела она на пятнадцать с половиной. Нет, внешностью она малым уступала Вике. Красивые черты лица, хорошая фигура, упругие и ощутимые грудь и ягодицы. Но ей не хватало «взрослости» во взгляде. «Взрослости», присущей пятнадцатилетним девочкам, которые выглядят почти на восемнадцать. 
Вика резко встала и побежала в гостиную. В просторной комнате было очень много света. Она плюхнулась на диван и встретила глазами входящую в зал собеседницу. Та расположилась на кресле, в ее руках был почти полный стакан «Маргариты».
- А знаешь, - с мечтательной интонацией, закатив глаза, начала Вика, - все не так уж плохо. Все, правда, складывается, совсем хорошо, если  не учитывать, что мой отец не любит собак.
Она, почему-то опустила глаза на свою грудь. Потом опять вверх, и потом медленно начала закрывать их.
- Знаешь, Ань, у нас все еще будет. Закончим школу, поступим в институт, найдем себе хорош…
И тут она заснула.
Что-то толкнуло. Нет, не ее. Весь дом. Сильно-сильно. Так сильно, что ее сбросило с дивана.  Она открыла глаза. Вроде все, как обычно. Просторная гостиная. Правда,  за окном вместо привычного оранжевого августовского солнечного света возникали, и тут же улетучивались, а иногда и задерживались на пару десятков секунд, вспышки красного, зеленого и желтого.  Опять толчок. Теперь уже, слышный. Вику швырнуло к шкафу, и из открытых верхних ящиков на нее посыпался дождь из многочисленного нижнего белья ее мамы.
В прихожей что-то громко хлопнуло. Вика была не в силах встать, поэтому, покорно прикрыв  голову руками, распласталась на полу, тихонько постанывая от боли в шее.  В коридоре послышались шаги. Это совсем сбило девочку с толку.
Как же это порой страшно – поднять голову и повернуться. Открыть глаза. Убрать руку с лица.
Но ей ведь уже целых пятнадцать лет, а выглядит она так вообще почти на восемнадцать. Она заставила себя перевернуться на спину и убрать ладонь от глаз. 
В комнате стояло три силуэта странных очертаний. С ног до головы они были закованы… - да-да, именно закованы, как заковывали средневековых рыцарей в доспехи – в пластиковые костюмы. У каждого из троих в руке был небольшой пистолет. Ну или по-крайней мере что-то похожее на него. Оружие безупречно сидело в руке. Вика вскрикнула и попятилась назад.
- Ты что, глупая? Не тех боишься… - Добродушно зашипел помехами голос одного из «силуэтов».


1
Бух! Гулкий хлопок взрыва отдал в уши Вике и она потеряла сознание. И снова она почувствовала себя водопадом. Поток мыслей увлек ее за собой и потащил далеко-далеко в самые неизведанные уголки ее возбужденного таким поворотом событий сознания. Наверное, это все американцы.  Пятнадцатилетним девочкам свойственно винить во всем американцев, родителей, учителей и плохую экологию.
Очнувшись, она осознала, что находится в подвешенном состоянии, и пол, который сейчас был для нее потолком, трясется и куда-то летит у нее над головой. Она закричала, и пол на мгновение остановился.
- Очнулась? – Спросили помехи.
- Американцы… - Промямлила Вика и снова отключилась.
Второй раз девочка, которая выглядела почти на восемнадцать, пришла в сознание уже лежа. Точнее, валяясь.  Понятие «Лежать» в понимании Виктории ассоциировалось с теплой мягкой постелью,  игрой утреннего солнца в ласково-кремовых шторах, со в меру строгим, но добродушным предупреждением матери о том, что нужно вставать и завтракать.
А вот как раз «валяться» она так себе и представляла. Ее руки были сплетены неестественным образом,  голова была повернута на бок, почти в низ. Мокрый асфальт был холодным и противным на вкус. Вика попыталась поднять голову и осмотреться. Тело не слушалось, мозг отказывался посылать нервные импульсы в конечности.
Еще хлопок. Зазвенело в ушах.
- Очнулась!
- Рот ей открой!
Она заложила уши,  совсем завалилась на землю и стала дико кричать и кататься по распаханному воронками взрывов и канавками от пуль и импульсов асфальту. Руки толчком сковали все движения.  «Пластиковая» ладонь закрыла нос, и вике ничего не оставалось, как разинуть рот, жадно вдыхая какой-то насыщенный, пахнущий горящими волосами и канифолью, воздух. Боль в голове начала потихоньку уходить.  И снова хлопок. Теперь ее накрыло что-то холодное и твердое. Около пятнадцати секунд понадобилось ей, чтобы понять, что на ней сейчас распластался «пластиковый рыцарь» из квартиры.
Та-та-та-та-та. Как будто  стенографистка быстро набирает что-то на старой печатной машинке советского образца. Тишина. Та-та-та-та-та. Опять тишина.  Опять хлопок, но уже совсем далеко от места, где лежала Виктория и «силуэт». Опять очередное предложение сошло с  ленты пулеметной стенографистки и отправилось в даль,  в противоположную сторону от взгляда Вики.
«Силуэт» вскочил на землю, на этот раз в руках у него был не пистолет, а какая-то винтовка, или автомат, или пулемет, или еще что-то. Вика плохо разбиралась в оружии, хотя стрелять из пистолета умела. Сказалась профессия отца.
Если быть честными, отец Виктории хотел мальчика. Виктора. А когда родилась она – сильно разочаровался и почти два года умолял жену «переделать», чтобы следующий ребенок был мальчиком. Но по каким-то непонятным причинам, мама «переделывать» и «попробовать дубль два» отказалась.
«Силуэт» осмотрелся, картинно помотав пушкой по всем четырем сторонам, опустил взгляд на девушку и подал Виктории руку. Девушка начала подниматься. Она даже представить себе не могла, насколько долгим и мучительным был ее подъем. 
Правая нога на колено. В доме слева не было торцевой стены. На три-четыре этажа зияла огромная прямоугольная дыра,  провода свисали прямо на улицу.  Из фронтона дома выглядывало крыло самолета.
Левая нога на колено, правая на ступню. Где-то вдалеке горело здание магазина. Сине-зеленым огнем, каким-то чуждым и вызывающим отвращение.  Жуткое зрелище.
Встала на обе ноги. Улицы не было. Когда-то давно Вика смотрела документальные фильмы о Второй Мировой.  На секунду ей показалось, что это и есть тот разрушенный Берлин.
Что она стоит сейчас на той самой улочке разграбленной и потрепанной Москвы. Что только-только прошел изматывающий, напряженный, сумасшедший штурм Ленинграда. Что она сейчас находится где-то там, в сорок первом году. В половину восьмого утра. Когда только-только прогудели над головами немецкие «Ю-88».
Около десяти «пластиков» валялись на дороге посреди улицы. У некоторых не было рук, ног. У одного из них была отрезана голова. Именно отрезана. Как будто, гильотиной или очень острым мечом.
Но самое страшное было впереди.  Проход между домами и площадка перед ним были усыпаны трупами насекомых. Гигантские богомолы,  зеленые, с огромными холодными, почему-то открытыми, черными глазами, у некоторых из них были обычные конечности. Лишь у немногих – четыре копытоподобных, мускулистых, насколько это возможно у насекомых, лапы. Трупы были одеты в раскуроченные пулеметными патронами металлические доспехи. Вокруг этой горы валялось огромное количество непонятных Виктории предметов, словно оживших из романов Уэльса и Азимова . Девочку резко повернули.
- Не смотри туда, слышишь? Глупая, глупая, не смотри туда. В глаза. В глаза мне смотри! – Уставился ей в лицо и зашипел помехами «силуэт».
- Не американцы? – тихо-тихо, еле слышно, произнесла Вика и по грязным щекам ее покатились слезы.  Она затряслась и разрыдалась, повиснув на плече парня, успокаивавшего ее.
Некоторые люди взрослеют после фразы «Я беременна», некоторые – от слов «забудь это место, и меня тоже забудь», некоторые – когда берут на себя ответственность за других. А Виктория, пятнадцатилетняя девочка, которая выглядела почти на восемнадцать – повзрослела именно сейчас. Когда на обращенной в руины улице закончился бой с гигантскими кентавро-богомолами. Когда дома были похожи на подарочные коробки, спешно открытые руками какого-то гигантского, невероятно сильного ребенка. Когда в десяти метрах от нее, за импровизированными баррикадами из кусков бетона, остатков машин, фонарных столбов и другого мусора лежали мертвые люди, или точнее куски мертвых людей.  Щека ужасно саднила. Виктория поднесла палец к щеке, и ощутила на нем, как и на щеке, что-то густое и липкое. Кровь.
- Ты это… Ты не пугайся, главное, - сразу прильнул к ней силуэт, обняв ее и спрятав ее лицо к себе в грудь, - это меня подцепило немного. Сейчас до лагеря доберемся, и меня подлечат.
- Ты как здесь вообще оказалась? – вмешался в разговор второй боец.  – Мы думали, из этого района эвакуировали всех еще три дня назад.  По голосу было заметно, что он старше первого «пластика» где-то на пять-шесть лет.  Он снял свой шлем. На вид ему было лет  двадцать с хвостиком. По правде говоря, из всех книжек, которые прочитала Вика, лицо бойца должно было быть суровым и героическим,  должно было полностью соответствовать шипящему жесткому голосу, который исходил из шлема. В реальности же оказалось, что это был ушастый, совсем с непритязательной внешностью худой парень. Он напялил очки, достал из кармана небольшую коробочку и поднес Вике. В коробочке находилось около десятка белых трубочек.
- Будешь? – совсем непохожим на голос из шлема, еще ребяческим голосом, обратился он к ней.
- Я не курю. – Ответила вика, сквозь слезы и всхлипывания.
Вика курила.  Ей очень нравился запах «Captain Black’а» со вкусом вишни,  или дорогой сигары, вымоченной в скотче или в «Амаро».
- Успокоительное. Вот смотри… - Парень  взял трубочку, поднес к шее. Немного покривился и расслабленно выдохнул. – Ты что, микроинъекторов никогда не видела?
Солдат, державший Викторию в объятиях, приподнял шлем, посмотрел на другого «пластика», скорчил какую-то гримасу и стал гладить руками по плечам девочку.
Прошло полторы минуты напряженного молчания. После чего боец, обнимавший Вику задал другому вопрос: «Я или ты?». Второй кивнул, показывая взглядом на него.
- Не обессудь, маленькая,  - выдохнул тот.
- Гришаев Владимир, третий отряд , свободнообразованное подразделение Питерских Ратников. Прошу вас назвать себя, дату и место своего рождения, и предъявить документы, идентифицирующие вашу личность.
Вика почувствовала, что снова хочет заплакать, но на этот раз с нужной, хотя и не совсем достаточной четкостью(всему виной были всхлипывания) произнесла:
- В-виктория Зас-секина, 18 л-лет, про..проживаю в Петербурге, на улице…
Она повернула голову в то место, где должен был стоять ее дом, и увидела груду бетона  и арматуры, увенчанную огромной неизвестной машиной, которая, как большой пес, лежала и охраняла этот никому не нужный мусор. Тело ее было вывернуто наружу, а кабина, как ни странно, осталась абсолютно нетронутой.  Вику опять затрясло, она согнулась и снова зарыдала.
Ратники переглянулись, и второй, не назвавший себя, подошел и приставил к Викиному горлу маленькую белую трубочку. Что-то противно кольнуло.
Они взяли ее под руки, и потихоньку зашагали, переступая через конечности и куски бетона, валяющиеся на черном горбатом асфальте. Вика совершенно не смотрела под ноги и если бы не ее «поддержка», она бы точно упала и расшибла себе лоб. 
- В лагере нас уже час ждут.
- Ты про то, что Костю передавило, сказал?
- Нет еще. Боюсь.
- Ладно, разберемся.
Они вышли на проспект, Вика осмотрелась и поняла, что весь город теперь представляет собой огромное кладбище.
- Американцы? – вопросительно всхлипнула она.
Нету американцев уже, пол года, как нету. Спалили всех.  - выдохнул Гришаев.
- А кто?
- Тараканы.
Солдаты переглянулись, пробуя изобразить кривые улыбки на лицах, но видимо, каждый из них прокрутил в голове сегодняшний бой, вспомнил, как передавило третьего, Костика, когда они выносили Вику из заваливающегося дома, воспроизвел в памяти смерть каждого из семнадцати членов третьего отряда Питерских Ратников, и оба почти одновременно одели пластиковые шлемы на головы и крепче перехватили пушки.
- Молчи, а. Не трать силы на треп. Идти еще долго.


2.
Вика смотрела военные фильмы. Не то, чтобы с особым интересом она воспринимала эту тему, просто у ее отца был каприз. Ничего серьезного, обычное мужское поведение: попытка вызвать уважение и трепет к выполняемой работе у близких людей. Девушка помнила, какими были лагеря в фильмах. «Огороды» из всяческих мин, противотанковых, противопехотных, наземных, подземных, высокие заборы, перелезть через которые было бы фактически невозможно, обязательно колючая проволока, как корона заградительных построек, несколько вышек с поблёскивающими на них солнечными зайчиками оптических прицелов. Особенно атмосферно смотрелись огромные прожекторы, которые рыскали по стенам, минному полю, забору, словно лупа какого-нибудь заправского сыщика.
То, куда привели Вику, назвать лагерем  в ее понимании было сложно. Стоянка, обычный туристический привал. Несколько палаток зеленого цвета. Единственное, что удивило вику – так это их размер. Отец любил возить семью на море дикарями, так что все тонкости «дел палаточных» девушка знала не понаслышке.  Эти же лагерные палатки были в пять-шесть раз больше обычных туристических.  Еще одним удивительным обстоятельством было отсутствие молний или кнопок на входных отверстиях в эти «палаты». Только приличного размера овал из ткани, отличной от всей остальной.
 - Ну ты как? – спросил парень, стоявший справа от нее и отпустивший уже свою руку, давая Виктории возможность распрямить ноги и самой почувствовать поверхность под собой.
Успокоительное действовало во всю. Девушка пошатнулась, сделала два неуверенных шага и повалилась прямо на вовремя подскочившего напарника, Гришаева.
- Вов, без толку, понесли в медицинский.
Девушку снова подхватили под руки и приподняв над землей потащили по мягкому грунту.
До лагеря было примерно двадцать-двадцать пять минут ходьбы. Вика никак не могла сообразить, как почти в самом центре Питера оказалось почти ровное поле, усыпанное распаханным чернозёмом.