Ничего Не Меняется

Всё оставалось по-прежнему. Сумасшедший круговорот мяса, железа и огня в разрезе одной отдельно взятой космической станции. Быть может, это тогда медикам было проще,  тогда не было поражающих эхосигналов, способных навсегда отнять слух, не было парализующих лучей,  не было сверхточных световых ракет. Хирург смотрел в узенькое окно иллюминатора на ужасающе красивый вид этой галактики. Видимо и красивой-то она была только от того, что здесь умерло больше всего «конкистадоров». Он уже давно забыл, как его звали, имена потихоньку вымирают и стираются, уступая дорогу более значимым понятиям.
- Штурман, щиты вперед, наводку на вражеский крейсер и по флангу!
- Капитан, выйти из боя, повторяю, выйти из боя, пов.. ря.. из.. оя..
- Хирурга в медицинский отсек, у нас тяжелое лазером, нужно резать.
Это только в фильмах окна обзора на космических кораблях бывают неимоверных размеров, реальность же куда менее романтична, мутное, с десятком различных фильтров, застекленное отверстие диаметром не больше полу метра. Непривыкшему человеку тяжело рассмотреть что-то через эту мутную прорубь в открытый космос, но Хирург летал на крейсерах, «боёвках» и «караванах» еще с детства. Благополучная семья, достойные связи, ребенок мог позволить себе обучаться у лучших капитанов Третьей Межзвездной Конфедерации.
Никто не знает, почему он стал врачом-хирургом, но все знают, почему теперь он – Хирург.
Война никогда не меняется, захватническая война – тем более. И опять никакой романтики, никаких новых миров с красивыми планетами и дружелюбными «местными», только раскаленные, близкие к звёздам планеты, безжизненные, полные подземных ресурсов, платины, кремния, урана. Война за господство между двумя сверхдержавами, сверхгалактиками. И хорошо, если только между двумя.
Хирургу было тяжелее всего.
- Пожалуйста, бригаду в операционную, у нас проблемы, большие проблемы. Голос в панели рабочего стола звучал как-то отчаянно, без той адреналиновой нотки, что бывает всегда в таких ситуациях.
Хирург забежал в операционную, осмотрел остатки человека, и ничего не спрашивая, начал одевать облегающий серый костюм, промыл руки, и одел маску. В операционную забежало еще двое.
На столе лежал человек, у которого не было ни одной «полной» конечности. На правой руке было всего два пальца, левой руки не было по локоть, ноги были оторваны примерно до голеностопного сустава, и одна из них была согнута вовнутрь, а не наружу, как у обычных людей.
- Что нам делать?..
- Резать, без анестезии. Используем анестетик – умрет.
- Может к лучшему?..
- Может к лучшему, но пока я здесь принимаю решения.
Война никогда не меняется.
- Капитан, вы отважный человек, выпейте, пожалуйста.
Медсестра достала Бутылку Виски и начала насильно вливать его в рот человеку, лежащему на столе.
Война никогда не меняется. В тридцатом веке нет никаких лазерных скальпелей, способных безболезненно выполнить любое хирургическое вмешательство. Обычный нож, как и всегда. Только очень острый. Разрез, второй, третий. Хирург потянулся за «дробилкой». Хрустнула кость.
Через полтора часа они, оба уже мужчины, не смотря на то, что второму было всего двадцать лет и сексом он не занимался еще ни разу, стояли и курили под операционной комнатой.
- Они все одинаковые, друг. Они все булькают и пытаются что-то кричать, но никак не могут.
- А вы знаете, что они пытаются кричать?
Хирург криво улыбнулся.
- Когда их режут, когда вырывают руки, когда вытаскивают желудки или глаза из глазниц, когда зашивают животы, они все кричат одно и то же. Они кричат имена своих женщин, друг. Вот поэтому я могу делать с ними, всё, что нужно будет, я знаю, что они выживут, какими бы ужасными не были ранения, как много крови они бы не потеряли. Они будут цепляться за жизнь и выжимать из себя всё ради того, чтобы хотя бы раз увидеть лицо и ощутить на себе руку любимой женщины. А те, кто не кричит – умирают. Им не для кого жить, вся их жизнь заключалась лишь в поддержании сохранности собственного тела и в этой бессмысленной «конкисте».
Война никогда не меняется, люди никогда не меняются. Любовь тоже.