Все прелести адаптации

Обычно, просыпаясь по утру, я не забывал подкормить своего хомячка, а то и полакомить дружка чем-нибудь вкусненьким. А сегодня забыл. И только скрылся я, опаздывая, за дверью, хомячок мой выглянул из коробки, потаращил глаза, пошкрябал лапками в пустом лотке и ни с чем уполз назад в норку — перебирать с досады старые запасы.
Вернувшись вечером домой, Хомочку я застал в тревожном состоянии. Вытаращив свои мышиные глаза-бусины, он встал на задние лапки, передние задрав к мордочке, будто собираясь меня нокаутировать, что само по себе не предвещало уже ничего доброго. К тому же, вспомнив утренний промах, я решил, что он стал последней каплей в чаше хомячьего терпенья, и готовился держать ответ.
— Что, проголодался?! – расплылся я в улыбке, как последняя сука. И несказанным стало моё удивление, когда хомяк ответил по-еврейски — вопросом на вопрос: — Нет, а ты сам как думаешь, голова?! Весь день шляешься, а мне только и дело, что колесо это долбаное крутить, да и не жрамши вдобавок?!
– Но у тебя же есть запасы?! – с наивной находчивостью напомнил я — и тут же догадался, плюхнувшись на пол, что вот и всё: мы наконец сошли с ума. Я и мой хомячок – теперь мы оба сумасшедшие.
Но Хомка совсем не склонен был шутить, к тому же снова задавался, то есть, не удостоив ответом, задал вопрос:
– Ну, ты чё там усох-то?! Думаешь, снится всё? Щипнуть разочек?
– А ну-ка, давай! – решился я (вдруг поможет!) – и запустил руку к злостному животному, тотчас прокусившему мне палец. — Ау! Ёшь!
– Ну как, чуешь?! — спросил Хома.
– Ёще бы!.. Чую! — ответил я.
– Ну вот теперь и поговорим, – заявил Хома, облизываясь и усаживаясь по-человечьи на край лотка, уперев в бока лапы. – Накипело уже, понимаешь?
– Понимаю, ты говори, – ответил я и закурил.
– Обидно мне сидеть тут целый день, — начал Хома, — и наблюдать, как ты отправляешь свои скотские потребности…
– А чего это скотские-то?! – возмутился я. — Ты на себя посмотри: жрёшь, спишь и так далее. Ну, колесо ещё…
– И так далее?! — зашипел Хома. — Я б тебе показал «и так далее»! Это кто меня сюда засадил?! Кто поставил долбаное колесо?! Где моя самка?!
– Ну, вот этого не надо! Я тебе их две приносил, и обе убежали: одна за шкафом издохла, вторую так и не нашёл. Я тебе на Птичий каждую неделю мотаться не собираюсь: не сутенёр!
– Ишь, твою мать! Да у нас природа такая, чтоб тебя черти целовали! Они бегали — и будут бегать, а ты плюнул на всё, и яйца у меня пухнут!
– Так я думал, это естественно…
– Вот если у тебя бы так естественно… Хотя кому я говорю! Третий месяц в холостую — и ничего. И меня тому учит. Попал к сектанту-евнуху.
Я посмотрел на свой старенький, весь в заплатах диванчик… и мысленно согласился: Хома был прав.
— Конечно, я прав, — сказал Хома. — Не смотри так: я не гадалка. Я дело тебе хочу предложить.
— Н-ну, — проныл я. — Какое ещё дело?
— Эх, размазня!.. А хочешь, я тебя научу всему?! — возбудился Хома.
– Скажешь чушь, – ответил я.
– Сам ты чушь! — огрызнулся Хома. — И чушок вдобавок. Нам всего-то и надо прибегнуть к белой магии.
– Какой?.. Хватает и того, что мы с тобою разговариваем, — сказал я.
– Э-э! — махнул лапкой Хома. — Да ты, я смотрю, совсем… чухлый. С тобой по-взрослому и не получится.
— Ну, ладно, давай уже, чё у тебя там?! — разозлился я.
— Короче, — оживился Хома, — полезай сюда, а я там за тебя всё сделаю, как надо: похожу на работу, ну и остальное — по возможности.
– По возможности?.. Ты чё задумал, хомяк?!
– Не ссы, разберёмся! Главное — начать. Готов?
— Го… тов, — выдавил я, будто склоняя голову на плаху.
— Вот тебе, — достав откуда-то, Хома протянул мне через решётку… нет-нет, не волшебную палочку или орешек какой. Это была малюсенькая волшебная стопочка. За ней появилась волшебная бутылочка с волшебной в ней водочкой. Хомка плеснул мне капельку, а остальное без тоста высосал из горлышка.
— Ну, давай, ты! — потребовал он, со смаком утирая пасть. Я выдохнул и… капнул на язычок. Вот и вся белая магия.
Когда я очнулся, то первым делом увидел сквозь клетку огромного оскаленного хомяка, с трудом натягивающего на себя мою майку.
— Эй, ты чё там, остепенись! — воззвал я.
— Молчать, мелюзга, раздавлю! — пригрозил Хома. Я тотчас смолк. Продолжать диалог, казалось опасным.
Справившись с шортами и разодрав кеды, Хома бросил мне на прощанье: — Ну, ладно, ты сиди развивайся, а я по бабам схожу прогуляюсь.
— Не простудись, — сказал я тихо.
— Спасибо, душка, — услышав меня, сказал Хома и накинул мой плащ.

Через час хомяк привёл домой порядочную потаскуху, похабно захохотавшую прямо с порога. Оба они были изрядно выпивши. Хомяк состроил мне козу-бозу, надышав перегаром, и, завалив проститутку на мой бедный диванчик, мял её, собака, два часа, пока я в бессилии смотрел на всё это.
Проснулся я под утро — от дверного хлопка. Это Хома выпроводил подругу. За окном беспрестанно капало: шёл нудный, противный дождь. Хомка бросился на диван досыпать, и я тоже вырубился, пожёвывая душистую опилку.
Следующее пробуждение заставило меня окончательно смириться с действительностью. Хома, наскоро сварганив завтрак, жадно уплетал его, хрипя и чавкая. Глаза его пучились при заглоте — от толщины куска. Зажав лапами, он спроваживал в глотку глазунью с ветчиной. Желток с плавленым сыром висли на когтях.
Умывшись после трапезы, почистив усы, Хома напялил единственный в моём гардеробе костюм, подарок бывшей девушки, и со словами: «Чао, дружок, уже опаздываю!» — отправился вместо меня на работу. Охранять офис.
От голода, однако, сводило кишки, а в Хоминой коробке корм хранился вперемешку с дерьмом, отчего полдня — в страшных ругательствах — ушло только на сортировку. А под вечер заявился сам Хома и новостями перебил весь аппетит.
— Как, ты послал нашего Саныча?! — рек я в изумлении.
— Его-его, дружище, — отвечал Хома, пережёвывая ужин. — Он единственный, идиот, признал меня за тебя и посоветовал побриться, а остальные — и как звать-то тебя не помнят.
— Да ну?! — усомнился я.
— Точно-точно, на-ка вот сырку, гулёна, нам подняли зарплату…
— Не может быть!! — чуть не взревел я в отчаянии.
— Ага, — уверил Хома. — Хочешь пельмешку?

Хоть Хома и предупредил меня, что после ужина ожидает гостью, я всё-таки поразился, когда ею оказалась любимая мной Наташка Киселёва, наш офисный менеджер. Три месяца, упомянутые со злобой хомяком, прошли в безуспешных ухаживаниях за этой грудастой особой.
– Чтоб вас черти целовали! – пищал я в гневе слабым голосом, когда хомяк на глазах у меня принялся обрабатывать Натаху. О, должен я признаться, это не безынтересное зрелище! Сначала хомяк чистит самку, потом себя, затем входит и несколько секунд работает как отбойный молоток, после чего — снова чистка, и всё заново. Так два часа и — безмятежный сон. Нельзя также сказать, что Наташку смущали его усы, – скорее, напротив. Я даже пожалел, что вовремя не отрастил себе такие же, — тогда, возможно, всё бы и получилось.
Всю ночь я спал с рвущимся сердцем: как только засыпаю, тотчас вздрагиваю, обливаюсь холодным потом и долго потом успокаиваюсь, чтоб снова заснуть.
– Какой милый у тебя зверюшка! – заметила с утра сильно помятая, но довольная Натаха, склонившись над моей измождённой тушкой. — Кого-то напоминает… Хворый он что ль у тебя?
– Да брось, живёт тут один бездельник, – проворчал Хома, расхаживая по комнате в чём мать родила. – Собирайся на работу лучше: опаздываем.
«Хотят — зарплату повышают, хотят — опаздывают», — размышлял я в одиночестве. Мерно покачивалось колесо. «Долбаное колесо». Я начинаю понимать, почему Хома так невзлюбил его. Оно вызывает во мне те же чувства. Безжалостная машина. Кажется, если залезешь в него, то уже не остановишься — так и будешь крутить непрерывно. Это, наверно, как работа: не хочется, но надо. Надо… Или работа — это совсем другое: у них же выходит получать и от неё удовольствие?.. Эх, когда-нибудь придётся освоить и это ремесло, но пока я боюсь: только тихо раскачиваю колесо лапкой… Да, я почти уже совсем озверел, несмотря на небольшой срок пребывания в клетке. Лазаю по решётке, цепляюсь клыками за неё и вишу, вишу… Всё же стоит напомнить вечером Хомуилу Хомовичу насчёт подружки для меня – авось, не откажет. Не жалко же ему будет самочки.
За ужином я решился поведать хомяку о желании. Поглядывая со страхом на скрипучее колесо и грызя нервно когти, я высказал:
– Ну это, Хом… наболело у меня, понимаешь?
– А как же! Понимаю, ты говори, — ответил хомяк и закурил душистую сигару, распялив в разные стороны свои мохнатые лапы.