1262

Рисунок 98г: Березы и лодки

***

При более глубоком погружении в жизнь уже автоматически делаются многие дела. Та же поездка на электричке: даже после ста поездок электричка всё ещё была актуальна для меня. А сейчас я на нее никак не реагирую, не наблюдаю, глубже, однако, занимаясь вопросом наилучшего проезда…

Раньше боялся видеть, что имеешь дело не с истиной, а всего лишь с привычкой. Это не только мыслей касается: смотришь, например, на наступающие сумерки, на свою тревогу, на уже освещенный железно-стеклянный трамвай и хочется тебе спрятаться от них в некие привычки, все деревья чувств в столбы переделать, как они у всех переделаны. Да, усилие надо, чтобы не чувствовать страха вечером, суеты днем – и чтобы помнить, что всего через несколько  часов после этого вечера будет самое беззаботное утро, когда в очередной раз ты отправишься из дома, из себя, прихватив, впрочем, сумку себя…

Бесполезно пытаться сделать меня человеком нормальным: в любой реальности обнаружу двусмысленности и немедленно провалюсь через них в свой любимый фантастический мир. Гениальность – это всего лишь редкая форма болезни. Никто не может пересилить и отвлечь меня от себя и нее. Никто не может поставить меня на твердое место. А с другой стороны, бесполезно говорить о принципиально иных качествах того, что я делаю и о своих состояниях – у всех состояния и у всех качества – попробуй, докажи, что лучше твои. Нет, лучше не пробуй: никому нет дела ни до кого, ни до чего, кроме простейшего и телевизора, имитирующего всех и проблемы. Легко конспирировать в жизни. Брошен вместе со своей гениальностью, слабостью и в сумерках вынужден тащиться с грибами и строить хитроумные планы. Я  тоже вряд ли сильнее отца. Я – это он, но живущий уже фантастически – что не докажешь…

Внешне можно поехать куда угодно – и внутренне можно. Есть, правда,  ограниченность сил и конкретика обстоятельств, а так: могу учить немецкий язык, чтобы понимать других и чтобы другие меня понимали и могу углублять свои писания, чтобы достичь примерно тех же целей. Лучше второе:  писания трудны, но жутко интересны. Настолько жутко, что, мне кажется, сами немцы могли бы взяться за русский язык. Или – за писания. Про то, что у человека слишком мало сил и много мелких бессмысленных поездок...

Зайти в лес и по УКВ слушать передачу про светских московских людей – и зайти в московский офис, прилечь на кожаный диван и неожиданно увидеть сон про лес. Ничего особенного в светских московских людях – я мог бы быть там, заснуть, их ожидая или даже – в присутствии. И они могли бы сходить в лес. И в лесу мы могли встретиться. Я бы пытался объяснить им что-то, словно во сне продвигая беседу, и уже не включал УКВ, имитацию настоящих проблем…

Почему, кстати, они так хотят всех нас успокоить? Чтобы не было бунта, причем и против себя – своей ограниченности, еле-еле прикрытой каким-нибудь радио. Бога хотят они успокоить - чтобы не нервничал от того, что так плохо живем и только всё худой мир имитируем…

Жизнь вижу всё более мрачной, а настроения у меня всё лучше и лучше – по крайней мере, таковыми кажутся на фоне этого мрачного леса. Когда тебе нечего терять, ты всё приобретаешь. Когда безнадежное рабство в мире одном, ты приобретаешь право жить господином в другом. Всякие эксперименты проделываешь с привычками своими, например, с боязнью холодной воды: впервые в жизни бросился с размаха в неё. И, кстати, она оказалась не так холодна, как казалось. Весь мир – всего лишь прохладная вода, если не пугать себя. Варишь какой-то суп из грибов и пишешь какие-то тексты -  и всё, чувствуешь, что имеешь достаточные основания для того, чтобы дожить до завтрашнего дня…