Спокойных дней не будет - часть 4

Когда ковш Большой медведицы зачерпнул темное небо между ветками дерева, а в деревне один за другим стали гаснуть желтые огни ламп и голубые экраны телевизоров, Соня отложила в сторону прочитанную книжку.
- Чем займемся?
- А какие предложения?
Николай, принявший душ и вымывший после ужина посуду, возвратился с улицы после законного перекура и уселся на лавку возле стола. Соня спустила ноги с кровати и задумчиво раскачивалась из стороны в сторону, словно завороженная дудочкой кобра.
- Даже не знаю...
- Тебе надоело читать?
Теперь он и сам был не прочь поваляться на кровати в неге заслуженного за день ничегонеделания.
- Не то, чтобы надоело... У меня есть идея! Давай сыграем в "морской бой".
- Во что?!
- Ну, в "морской бой". - Соня присела к столу на самый краешек скамейки и задорно заглянула в его вытянувшееся от удивления лицо. - Игра такая. Чертишь квадрат, расставляешь кораблики. Ты что, не играл в детстве?
- Играл, конечно, просто я сразу не понял тебя. Как-то уже лет тридцать пять не приходилось... Нет, вроде еще с сыном играл.
- Ну? Так давай сыграем!
Соня легко толкнула его лежащую на столе ладонь теплыми подушечками пальцев, как заигрывающий с хозяином щенок.
- Ты бы еще в "классики" предложила или в "казаки-разбойники", - рассмеялся он и с ловкостью охотника перехватил ее ускользающую руку.
- А это как - в "казаки"? Я не умею.
Она подняла брови и растерянно посмотрела на мужа.
- Ну, да. Ты же не уличный ребенок. Так когда-то в обычных дворах играли среднестатистические дети.
В его голосе было больше нежности, чем иронии, но Соня отчего-то восприняла его слова, как упрек.
- Меня никогда не отпускали бегать одну по улицам.
- Это надо делать не одной, милая, а с шайкой таких же молодых бездельников. Не сомневаюсь, что тебя воспитывали на спокойных интеллектуальных играх: шашки, шахматы, "эрудит", "морской бой", "виселица", преферанс.
- "Виселица"? Преферанс? Так ты издеваешься? - Она забыла о своем привилегированном детстве и попыталась вырваться из силков его цепких пальцев. - Ну, я тебе сейчас покажу!
- Ладно, ладно, стоп! - Он примирительно сдержал ее порыв и низко наклонился, чтобы поцеловать бьющуюся, как пойманный зверек, ладонь. - Не убивай меня, пожалуйста. Я готов смиренно молить прощения у твоих ног.
- Давай, моли! - милостиво согласилась она, и в азарте игры он переместился на пол к ее ногам.
- О, принцесса, прими в знак моего смирения и раскаяния сто поцелуев...
Он уткнулся лицом в ее колени и, обняв ее руками за талию, потянул со скамейки на пол.
- Нет, нет! В качестве епитимьи назначаю тебе партию в "морской бой".
- А может быть, примешь на сон грядущий не военные действия, а немного любви?..
- Николай!..
- Хорошо, - согласился профессор и, расцепив руки, поднялся с колен. - Честно говоря, я уже и правила все позабыл. Сколько-то крейсеров...
- Какой ты, право! - обиделась она. - Если не хочешь, так и скажи, не надо отговорок.
- Нет, почему же, давай сыграем. Напомнишь, как надо?
- Ага! - Она поторопилась воспользоваться моментом, пока муж не передумал. - Только учти, док, я хорошо играю.
- Это ты к чему говоришь? - Николай уселся напротив и уперся ладонями в стол, подавшись вперед. - Думаешь, я тебя, девчонку-малолетку, обставить не смогу?
- Без практики - не сможешь! - Соня ехидно улыбнулась, вырывая из записной книжки две странички. - У меня своя система. А примитивно тыкать в клеточки наугад каждый может...
- Ладно, болтушка, не хвались раньше времени. Сейчас мы посмотрим, кто здесь капитан, а кто крыса сухопутная.
Следующие несколько минут прошли в разбрасывании кораблей по игровому полю и в обмене беззлобными репликами. Но с начала игры Соня стала серьезной, словно решала сложную математическую задачу. Николай же, напротив, игриво подначивал жену, рассказывал анекдоты про военных и, кажется, вовсе не беспокоился о своей тонущей флотилии.
- Я выиграла, выиграла! - поставив последний крест на однопалубном корабле, довольная собой Соня бросила на стол ручку и потянулась, расправляя затекшую спину, пока удрученный Николай чесал в затылке. - Говорила же, что у меня своя система! Ну, салага, не струсишь еще одну партию?
- Это я-то салага? Я просто решил не обижать тебя. Но сейчас я буду играть в полную силу, так что берегись!
- Слушай, Коля, ты, случайно, рыбалку не любишь? - как бы между прочим спросила Соня, выдергивая из записной книжки новую пару листов и придвигая один сопернику. - Удочки, рассвет, друзья-приятели...
- Люблю, а что?
Не раскусив ее коварного замысла, он аккуратно вычертил два квадрата и принялся за столбик цифр слева.
- Сразу видно, - лениво бросила она, сначала отдавая предпочтение буквам наверху.
- Это по каким же признакам, позволь узнать?
Николай Николаевич поднял голову и взглянул на сосредоточенную жену, прежде чем приступить к тайному расположению эскадры.
- А хвастаешься без оснований! - Она вскинула на него глаза и затряслась от едва сдерживаемого смеха. - Не подглядывай!
- Это я-то хвастаюсь? Да у меня уже был целый мешок оснований за плечами, когда тебя еще и в проекте не было! Ну, берегись, сейчас я тебе задам жару!
- Угу. Попробуй. Ну, ты готов уже? Тогда Д5.
Только после третьего подряд проигрыша Николай решил отложить реванш на другой день с твердым намерением отыграться. Он достал из пиджака сигареты и прикидывал, идти ли на крыльцо или можно покурить прямо в доме, если открыть окно. За стеклом стало совсем темно, и далекие деревья были обозначены теперь только легким движением темно-серых теней на фоне непроглядной черноты.
- Это была случайность, не обольщайся. Я все равно играю лучше, - подвел итог он и отправился с сигаретой на крыльцо.
Соня собрала использованные листки в стопочку и перенесла ее на подоконник, прижав сверху карандашом и ручкой. Освещенные оконным светом листья на ближайшей ветке приветливо покачивали маленькими ладошками. Соня слегка поклонилась им в ответ и, помедлив, задернула занавески.
- Ну, что? Телевизор и на боковую? - вошедший Николай сладко потянулся, повесил на крючок пиджак и закрыл за собой дверь. - Устала уже?
- Я? Нисколечко! - В глазах у Сони заплясали яркие чертенята. - Предлагаю еще одну игру!
- Угомонись, Соня. Ты же еле спину держишь...
- Неправда. Я тебе еще сто очков форы дам!
Она забралась с ногами на скамейку в решимости продолжить вечер. Он безнадежно вздохнул.
- Ну, что ты еще придумала? Бой на подушках? Или прятки в огороде?
- Нет, совсем нет. Ты не угадаешь! Но ты должен обещать, что не будешь прикидываться и отвечать станешь серьезно!
В Сонином голосе звенел азарт карточного игрока, но Николай, наученный опытом предыдущей битвы на бумаге, не собирался так легко поддаваться на провокацию.
- Это что же за игра такая, в которой и пошутить нельзя? Допрос с пристрастием?
- Нет, карманный детектор лжи! - парировала Соня, догадываясь о причине его сомнений. - Ты боишься, что ли?
- Кажется, в этом доме кто-то такой серьезный сам начал с шутки!
- Да, но на ней и закончим.
Внезапно ее глаза действительно стали темными и неулыбчивыми, и Николай с удивлением наблюдал мгновенное превращение шаловливого ребенка в побитого жизнью взрослого.
- Эй, ты что это, Соня?
- Ничего.
Она сменила тактику и молчанием вынудила его проявить интерес к своему предложению.
- Ну, не томи, что за игра?
- Вот, смотри. - Кажется, она вполне удовлетворилась результатом своих эмоциональных манипуляций, и тут же с удовольствием взяла на себя роль тренера. - Мы будем обсуждать разные сферы жизни: например, еда, музыка, путешествия. И сначала ты рассказываешь, что любишь, потом я. Так мы будем знакомиться. Только, чур, не подстраиваться под собеседника. Говорить надо честно, иначе смысла никакого нет.
- Странная идея. Значит, ты хочешь сыграть в знакомство? Как будто мы только что встретились и пытаемся узнать как можно больше друг о друге?
- Вот именно.
- Но при встрече люди так себя не ведут. - Николай перетянул к себе тренерское одеяло. - И мы уже некоторое время знакомы. Я даже знаю, как тебя зовут и твой номер телефона.
- Я тебе его не давала. - Соня снова отмахнулась от шутки, как от назойливой мухи. - Нет, давай говорить серьезно. Мы ведь, правда, почти ничего друг о друге не знаем. Ну, того, что выясняют люди, когда только начинают встречаться. А это хороший способ понять другого, узнать, что он любит, что не любит. У нас на это есть время и, надеюсь, желание. Так что, рискнешь?
- Но вопросы будут в рамках приличий? Ты не заставишь меня рассказывать об интимных моментах моей жизни?
Если она начнет спрашивать о количестве женщин или о чем-нибудь подобном, то, по-видимому, неизбежно придется врать. Он был твердо убежден, что есть вещи, которые люди не должны пытаться узнавать друг о друге. Вообще, от обсуждения любовного опыта предыдущих лет одни неприятности.
- Нет, конечно, - с мудростью, несвойственной ее возрасту, согласилась Соня. - Тем более что мне-то самой будет нечего тебе рассказать в ответ. А это - нарушение правил.
- Я даже рад, что тебе нечего рассказать.
- Ты просто мужчина, - пожала плечами она. - Какой мужчина не хочет быть первым и единственным?
- А, опыт из книжек! Ну, уговорила. Кто начнет первым?
Соня, до того сидевшая со сцепленными в замок пальцами, заметно оживилась.
- Я задаю вопрос, ты отвечаешь, потом я. Садись на эту кровать. А я сяду на ту. Как на дуэли. Начали?
Она по-турецки уселась на свое место, уперлась ладонями в покрывало, подняв плечи, и слегка наклонила голову. Профессор на другой половине скопировал ее позу.
- Давай.
- Итак. С чего бы начать?.. Вот, например. Какую музыку ты любишь?
- Ну, это простой вопрос. "Битлз", "Роллинг Стоунз", рок-н-роллы.
- "Битлз" - это вчерашний день.
- Но это мой вчерашний день, если позволишь.
- Да, извини. - Она кивнула в знак признания своей бестактности. - Это было некрасиво с моей стороны. А современную?
- Честно говоря, ничего. Я ее не знаю и не слушаю. А ты?
Игра переместилась на противоположную половину поля, и нападающий ожидал реакции защитника.
- Я люблю классику: Моцарт, Шопен, Бах, Штраус.
- Да уж, это, несомненно, последний писк моды! Ты же сама спрашивала меня про современную.
- Ах, да. Современную? Ну, в этом мы совпадаем: я ее тоже не слушаю. Даже больше тебе скажу: под Баха я могу книжку читать, а под попсу - нет. Она мне мешает, как строительные работы на улице.
- Значит, у нас уже есть первое совпадение! Это приятно. Давай продолжим.
Он потер руки и приготовился слушать.
- Хорошо. Твой любимый русский писатель?
- Толстой. Лев Николаевич, - предвосхищая ее вопрос, уточнил он. - А у тебя?
- Набоков.
- Ничего себе русский! Он и в России-то почти не жил.
- А какой же он, по-твоему?
Соня ниже наклонила голову, словно бык, готовящийся достойно ответить на уколы пикадора.
- Да какой угодно, только не русский. - Николай был убежден в своей правоте, невзирая на компетентное мнение отменно образованной в гуманитарных науках собеседницы. - Кажется, он и на английском раньше, чем на русском, заговорил. У него же папаша был то ли англофил, то ли англоман.
- Но ведь не англосакс, - съязвила она. - А арап Пушкин начал говорить и читать по-французски, если помнишь. Так что это не бесспорный аргумент.
- Согласен, не будем спорить. Мнение принято к сведению. Теперь очередь за западными писателями, не так ли?
- Ага. У меня их много: Шекспир, Киплинг, Диккенс, Белль, Стейнбек, Джойс...
- Стой, стой, - взмахнул руками Николай, как судья на боксерском ринге. - Я столько не вспомню. Давай установим квоту: называть не больше трех.
- Это не просто, когда надо выбирать из двух десятков.
- О, какой искренний, неподдельный снобизм!
Скрестив руки на груди и склонив голову на бок, Николай осматривал Соню сверху вниз и обратно, словно какой-то экзотический предмет. Она вздернула подбородок и распрямила спину, принимая издевательский комплимент.
- Кстати о правилах игры... Каждый находится на своей половине комнаты и, задавая вопросы, не переходит на чужую территорию.
- Боишься, физического давления? - с ехидством искусителя спросил он.
- Не исключено, что кто-то может применить неспортивные методы, - ушла от прямого ответа Соня. - Теперь отвечаешь ты.
- Ремарк, во-первых. Потом... Ну, да, Лем, наверное. А третьего-то кого назвать?.. Пусть будет Даррелл.
- Лоуренс Даррел?
- Кто?
- Ладно, я поняла, извини. - Она тут же подумала, что блистать эрудицией следует, всегда рассчитывая силы. - Согласна. У него изумительный юмор. Помнишь, про ту парочку "голубых" и фламинго?..
- А ты мне случайно не подыгрываешь, детка? - въедливо поинтересовался Коля, нарочно накаляя обстановку.
- Да я сама не успела сказать, ты меня оборвал, - с пол-оборота завелась уязвленная Соня. - Зачем мне придумывать? Ремарка я не люблю, он слишком сентиментален, на мой вкус, и у него всегда все плохо заканчивается. А фантастику я почти не читала. Хотя у Лема есть очень хорошие вещи. Я бы сказала - просто космически хорошие.
- Поздравляю - удачный каламбур. И спасибо за краткий курс литературоведения для простого народа, мэм. Двигаемся дальше?
- С удовольствием. Становится все интереснее. Любимая еда?
Большой мотылек влетел в приоткрытую форточку и со всего маха врезался в плафон лампы на потолке, как пьяный водитель, не справившийся с управлением на скользкой дороге. Николай проводил взглядом его падение и рассеянно ответил:
- Макароны по-флотски, - но, поймав краем глаза ее улыбку, с легкой досадой в голосе пояснил: - Это еще из детства, когда мы жили впятером на пятнадцати метрах в коммуналке. Их мой отец всегда готовил сам, маме не доверял. А теперь твоя очередь отвечать про еду.
- Сыр. - Соня ощутила на языке острый вкус камамбера. - Любой.
- Разве сыр - еда?
- Ты прав, это десерт. По крайней мере, так считают французы.
Николай решил взять инициативу в свои руки.
- Утром чай или кофе?
- Кофе. А можно очень хороший чай.
- Ясно. У меня тоже кофе на первом месте.
- Здорово, в этом мы похожи. - Соня удобнее устроилась на своей кровати с железной сеткой, прогнувшейся под тяжестью ее тела как гамак. - Но Илья мне запрещает пить много натурального кофе с кофеином. Говорит, что это вредно. А ученые все еще не пришли к единому мнению.
- И не придут. Излишества в любом деле вредны. И жить, кстати, очень вредно. Ничего, теперь он тебя не поймает за нарушением маленьких запретов.
- Но ведь кофе от этого мне полезнее не станет, - возразила она.
- Не станет. Надеюсь, ты не всегда такая правильная?
- Нет, что ты. Вообще-то я совсем не правильная.
Николай взъерошил затылок, придумывая новый вопрос для жены, а она, как вратарь на воротах, сосредоточенно готовилась принять мяч.
- Домашнее животное? - наконец, спросил он и вверг ее в замешательство.
- Не знаю. Мы не держали дома животных. Илья говорил, что любить надо людей. Бессловесное животное любить просто и удобно.
- Ох, уж этот твой Илья! Он все объяснить может! - насмешливо скривился Николай. - Такая позиция - тоже своего рода эгоизм. - Но под строгим Сониным взглядом свернул комментарии относительно ее брата. - И все-таки, может, кошка или собака?
- Даже не знаю... Но если ты настаиваешь... Тогда лошадь. Она так красива, умна, интеллигентна...
- Ну, да, и легко входит в типовую двухкомнатную "хрущевку", если несильно подтолкнуть сзади. - Но, похоже, Соня нисколько не смутилась оттого, что у них столь разные подходы к воплощению глагола "любить" в окружающем мире. - Ну, хоть не хомячок или золотая рыбка. Лично я предпочитаю собак. У меня в детстве был пес, овчарка. Его сбила машина, когда он стал совсем старый и уже почти ослеп. Я его похоронил и долго не мог привыкнуть к тому, что он больше не встречает меня у школы. Родители даже хотели другую собаку купить, но я наотрез отказался. С тех пор домашних животных тоже больше не держал. У них век короче человеческого. К ним привыкаешь, как к родным, а когда приходит время расставаться...
- Это ужасно, потерять друга. Мне еще, слава Богу, в жизни никого хоронить не приходилось. - Соня на минуту задумалась и вдруг, обхватив себя руками, словно замерзла, глухо сказала. - Даже с мамой мы разминулись. Я ее ни дня не видела.
- Соня, ну, что ты! - Николай, позабыв о правилах, покинул свою половину игрового поля и почти бегом преодолел пространство комнаты. - Не надо. Давай закончим, если ты расстроилась.
Он присел рядом на жалобно скрипнувшую кровать и обхватил опущенные Сонины плечи. Соня крепко сжала побледневшие губы и впилась глазами, полными слез, в смятое покрывало на кровати.
- Нет-нет. - Ободренная его теплым участливым прикосновением, она почти сразу взяла себя в руки и смахнула со щеки слезинку. - Все уже прошло.
- Ты точно в порядке?
- Да, не волнуйся, Коля. Лучше иди на свое место, и продолжим. Согласись, что игра интересная.
- Разве это игра? - Николай Николаевич вернулся к себе на кровать и подложил под спину пару подушек. - Что-то уж очень на жизнь похоже. Твой любимый цвет?
- Красный, - после легкого раздумья, сказала Соня и улеглась на кровати, подпирая голову рукой.
- Неужели? Вот уж не подумал бы.
- Это почему?
- Во-первых, я не видел на тебе красных вещей. И потом, он слишком агрессивный для молодой девушки, вызывающий. Цвет боли.
- Это в тебе сейчас доктор проснулся, - скривилась она. - А я бы сказала: цвет боли и наслаждения. Разве нет?
- Хм, в таком ракурсе я как-то не думал. С болью мне приходится встречаться значительно чаще. Но, пожалуй, что наслаждения тоже. Кварталы красных фонарей ведь названы так неспроста.
- Ну, наверное... - С этим понятием она была знакома только по книжкам и фильмам. - Мне кажется, что это цвет очень сильных людей. А я бы хотела быть сильной и уверенной в себе.
- Ты и так выглядишь уверенной в себе, дорогая. - Он с высоты своего возраста и опыта снисходительно погладил ее по шерстке. - Быть сильным - удел мужчин. Я думаю, тебе бы пошел зеленый. Я на тебя смотрю и иногда даже удивляюсь, что у тебя глаза не зеленые. Было бы очень естественно.
- Так уж получилось, Коля, извини. - В ее темно-серых глазах вспыхнули и погасли задорные огоньки. - Между прочим, зеленый мне тоже нравится. Ну, а тебе какой?
- Все оттенки синего. - И в ответ на ее приподнятую в удивлении бровь, добавил. - Хотя это и звучит банально.
- Почему же банально? Просто очень расплывчато про все оттенки. По статистике большая часть человечества отдает предпочтение именно синему.
- Но ведь даже в малом не хочется сливаться с этим большинством, - нахмурился низведенный до статуса "такой же, как и все" профессор.
- Перестань, Коля. Человеческий глаз различает не так уж много цветов, поэтому всегда оказываешься в многомиллионной толпе, какой ни выберешь. Давай купим тебе синюю машину. Вот, кстати, мы перешли к машинам.
- Ловко перешли. Так, что бы мне такое экзотическое придумать? - Николай знал, что в этом вопросе ему молодую жену не перещеголять, хотя вопрос о машинах был самый что ни на есть мужской. - Ты ведь сейчас, наверное, назовешь автомобиль, о котором я раньше и не слышал. Или все-таки Мерседес?
- Да, Мерседес, спортивное купе, - задумчиво произнесла Соня, поглаживая мысленным взором плавные линии кузова, звезду на капоте, сияющие диски. - Это красиво, стильно, комфортно. Но использовать его каждый день - это свести на "нет" острые ощущения от скорости и маневренности. Обыденность со временем убивает сильные чувства. Великолепной машиной нужно наслаждаться изредка, как изысканным коллекционным вином.
Девчонку, выросшую на сказках, было видно сразу. Даже эти сравнения, красочные и богатые, скорее всего, были не ее собственными, а заимствованы из разных книжек. Впрочем, в хорошем воображении ей, конечно, не откажешь. Но все равно странно слышать от женщины такие слова о машинах, словно она старый холостяк-автолюбитель. Это, наверное, влияние Ильи или еще кого-нибудь из родственников или близких друзей семьи. Может, услышала мужскую беседу за рюмочкой чего-нибудь крепкого и взяла на вооружение красивые слова.
- Откуда тебе знать, женщина, ты же не пьешь?
- Быстро ты меня поймал. Я сказала про вино, а потом подумала, заметишь ты или нет. Да, тут я теоретизирую. - Она разочарованно пожала плечами. - Но я могу, конечно, выражаться проще, в соответствии со своим статусом трезвенника. Например, так: можно любоваться машиной, как произведением искусства. Кстати, мы еще про художников не вспоминали
- Э, нет, так нечестно. Не уходи от ответа. Значит, Мерседес? - Но Соня затрясла головой и сделала загадочное лицо. - Или нет, подожди, не говори. Дай я сам угадаю. Лошадь, Италия, красный цвет. Феррари?
- Ох, Коля! - Соня перевернулась на спину, потянулась и, закинув руки за голову, покачалась на скрипящей кровати, как на волне. - Ну, почти угадал. Ты прав, мне нравятся спортивные динамичные машины. Наверное, они наиболее полно компенсируют мою собственную пассивность. Из марок даже сложно выбрать какую-то одну.
- Я бы уж скорее подумал про какой-нибудь внедорожник.
Николай, пользуясь возможностью, следил за тем, как плавно изгибалось ее тело на пружинной кровати. Вверх-вниз. Подушка отброшена в сторону. Высокая грудь, плоский живот, чуть согнутые колени. Рассуждает о жизни, о машинах, об искусстве. Никакого жизненного опыта, только мечты и рефлексия. Такая молодая, красивая... Что с того, что она узнает о нем чуть больше? Двадцать с лишним лет разницы, разные поколения, разные эпохи. Этот барьер не преодолеть никакими знаниями друг о друге.
- У внедорожника есть конкретное назначение: лес, поле, горы. Нет, это не для меня. Я всегда мечтала о быстром скакуне.
Она не чувствовала его внимательного взгляда и, блаженно закрыв глаза, представляла себя в своей детской спальне в полной темноте, когда они еще делили комнату с Мариной и Левушкой и по ночам подолгу разговаривали о самых важных в мире вещах, которых взрослым уже не понять.
- Но у тебя он должен создавать ощущение надежности и защищенности, - возразил Николай и в ответ на ее снисходительную улыбку, обращенную в потолок, добавил: - А я бы выбрал для себя Хаммер.
- Будешь на нем ездить на рыбалку или на охоту, как настоящий мачо?
Она повернула к нему голову и улыбнулась, но глаз не открыла.
- Ну, такие подробности я как-то не продумывал. - Он почувствовал, как стремительно скатывается с высоты своих амбиций в грубую реальность. - Но это тоже вариант. Спасибо за идею.
- Хорошо, пусть будет внедорожник. Если ты его так хочешь.
- Нет, подожди-ка, я не сказал, что мы должны его купить, - предостерегающе поднял руку профессор, но сразу же понял бессмысленность своего жеста, потому что она все еще с закрытыми глазами бродила в другом мире. - Он мне просто нравится. Абстрактно.
- А тогда какой смысл любить машину, если на ней не ездить?
Соня широко открыла глаза и, задержавшись рассеянным взглядом на потолке, неторопливо села в кровати, обхватив руками колени и повернув к Николаю удивленное лицо.
- У тебя задача купить мне машину? А как же то самое эстетическое наслаждение?
- При чем здесь эстетика? Тебе все равно нужна будет машина. Просто скажи, какая тебе действительно нравится? Или ты, правда, хочешь ездить в Москве по пробкам на Хаммере?
- Конечно, нет. Разве я похож на ненормального? Ну, не знаю, если ты спрашиваешь о машине для утилитарных целей, как о средстве передвижения, тогда, может, Рено или Фиат.
- Немцы к нашим дорогам привычнее...
- Слушай, ты же не менеджер в автосалоне, и я ничего у тебя не покупаю... - Николай Николаевич, так и не ставший большим поклонником езды за рулем, которая наравне с видимыми преимуществами имела еще и массу недостатков, начиная от частых ремонтов и заканчивая регулярными штрафами за превышение скорости или езду в нетрезвом виде, перевел разговор на другую тему. - Ты, помнится, хотела про художников. Лично я люблю Филонова и Рембрандта. И еще Ван Гога. Не смейся, в живописи я немного разбираюсь.
- Правда? - все равно засмеялась она, хотя и не усомнилась в его словах. - Я согласна, что Рембрандт и Ван Гог - вне конкуренции. А Филонов - ужасно сложный. Я его совсем не понимаю и почти ничего не могу увидеть на его картинах. Какой-то многоплановый разноцветный коллаж, калейдоскоп эмоций. Словно он смотрит на нас из другого измерения. Или сам прилетел с другой планеты.
При слове "калейдоскоп" ему вспомнилась детская игрушка, похожая на подзорную трубу, внутри которой при малейшем движении меняли свое положение десятки разноцветных стеклышек, складываясь в причудливые узоры. Воспоминание о детстве обдало его теплом материнского прикосновения перед сном и букетом запахов коммунальной квартиры. А она даже не знает, что бывают такие игрушки и такая жизнь. Она сама из другого мира. Интересно, в детстве она строила башенки из золотых червонцев? Почему нужно так сложно выражать свои мысли о простых вещах? Нравится, не нравится, и конец разговору. А у нее какой-то психоанализ получается. Интересно, что бы она сказала про "Черный квадрат"?
- Не знаю, может, так оно и есть. - Николай был не склонен поддерживать искусствоведческую дискуссию о творческом видении художника. - Ну, а ты сама еще кого-нибудь назовешь?
- Да, конечно. Рафаэль. Ренуар. Дали. Жалко, что больше трех нельзя. Хочешь, еще скажу?
- Ну, уж без сюрреализма, конечно, никуда! Что может быть проще и понятнее Дали? Соня, разве он не настоящий сумасшедший? Асоциальный, эпатирующий тип. И пишет совершеннейший разноцветный бред.
- Нет, тут я с тобой не согласна. - Она сцепила пальцы и приготовилась дать отпор его реакционным взглядам. - Это совсем не бред. Он так видит. Только представь, как ему с таким красочным многоплановым сознанием трудно жить в нашем эмоционально сером мире?
- Не сложнее, чем любому пациенту психиатрической клиники, - слишком уж резко отозвался об экстравагантном старике Николай. - Мог бы оставить свои бредни на подсознательном уровне для себя самого.
- Ты жесток и несправедлив к нему. - Соня к своему удивлению обнаружила неизвестные качества в муже. - Если мы чего-то не понимаем, то зачем же сразу так категорично отвергать? Босх ведь тоже не вполне...
- Знаешь, милая, психиатрия - хитрая и сложная наука. Даже она порой бывает за гранью понимания среднего человека, не то, что изучаемые ею предметы. Так что позволь мне не восхищаться примерами из учебных пособий.
- Это твое право, безусловно, - мягко парировала Соня. - Но складывается такое впечатление, будто у тебя с ними личные счеты. У Дали, кстати, очень интересная графика. Ты не видел? - и в ответ на его категоричное "нет, и не хочу", примирительно заключила: - Не ссориться же из-за того, что у нас разные предпочтения в живописи. Это такая мелочь. Продолжим наше знакомство? Твой любимый политик?
- Наполеон, конечно. Кстати, в клиниках по всему миру их тоже с избытком.
- Перестань, это уже не смешно, - нахмурилась она. - Мы про клиники закончили. А мой - Черчилль.
- А почему не Александр Македонский?
Николай Николаевич, успевший за годы после окончания школы изрядно подзабыть историю, назвал первого пришедшего на ум полководца, чтобы избежать неловкой паузы.
- Он был не слишком мудрым политиком, скорее, воином, - с подозрением глядя на язвительно настроенного минуту назад Николая, ответила она. - Тогда уж Цезарь, если мы углубились в древность. И политик, и полководец, и оратор.
- Принято. А тогда, коли речь зашла, назови свой тип мужчины? Какой твой идеал принца?
- Ну, разве это не слишком личный вопрос? - Соня перевела взгляд с лица мужа на половицы возле кровати и нервно закусила губу. - Мы договаривались, что я тебя не спрошу...
- Перестань, мы же не о бывших любовниках, а всего лишь о внешних признаках, собранных вместе. Все девушки придумывают идеал мужчины. Например, высокий блондин с голубыми глазами.
- Нет, точно нет. Ну, если о внешних признаках, то Брюс Уиллис. Когда-то считался почти идеалом, - сообщила она и залилась румянцем.
- Неужели? - Профессор снисходительно рассматривал смущенную жену. - Я бы скорее подумал на Делона или какого-нибудь, ну, этого, из "Красотки". Но мы говорим не об именах, а о типичных чертах внешности. Рост, комплекция, волосы.
- Нет, я не смогу. - Она снова отказалась и надолго задумалась, словно пыталась воссоздать в памяти собирательный образ своего героя. - Понимаешь, когда я думаю об идеале... ну, в общем, я думаю не совсем такими категориями. Не так уж важно, какого цвета глаза. Тут скорее речь о типаже, понимаешь? Общее впечатление.
- Не вполне. - Он пожал плечами, разочарованный отказом в таком простом вопросе. - Ну, тогда назови хотя бы общее впечатление от этого спасителя мира, которое тебя привлекает. Попытаюсь понять. Вывести, так сказать, из практики теорию.
- Наверное, если в двух словах, это внутренняя сила и интеллект.
- Ну, нет, Соня, это совсем уж абстрактно. Ты говоришь о героических сторонах личности его персонажей. А что-нибудь попроще, ближе к народу?
- Ну, тогда он просто sexy.
- Уж этот ваш международный жаргон... - по-стариковски вздохнул Николай, не ожидавший от Сони подобного легкомысленного ответа. - Конечно, коротко и ясно. Только слишком примитивно.
- Ну, извини. - Соня еще больше смутилась. - Наверное, я не смогла донести до тебя свою мысль. На самом деле, если не быть проще и ближе к народу, мне нравятся умные, сильные, решительные люди.
- Мужчины, - желчно уточнил Николай Николаевич, раздосадованный откровениями, к которым вынудил ее сам.
- Не обязательно.
- Да ладно тебе! А вот мне нравится...
- Попробую догадаться... Джулия Робертс?
Соня решила как-то сгладить впечатление от своих предыдущих реплик и понимающе улыбнулась ему, но встретила недоверчивый и почти враждебный взгляд и растерялась.
- Почему ты так решила? Это из-за того, что я про "Красотку" вспомнил?
- Нет, кажется, все до одного мужчины в нее влюблены...
- Ты ошибаешься, - резко ответил он. - Лиз Тейлор. И, будь любезна, не говори, что она уже старуха.
- О, у тебя прекрасный вкус! - Соня пыталась хоть как-то сгладить свою оплошность. - Она настоящая красавица. А мне из их актрис, только не удивляйся, пожалуйста, нравится Барбра Стрейзанд.
- Не удивляться? Да она же страшна, как десяток смертных грехов!
- Это не важно. Я ведь говорю не о внешности. Она обаятельна. Потрясающе талантлива. Она добилась всего в жизни сама. И она тоже, как и я, из еврейской семьи. Только у меня нет таких способностей.
- Дочери избранного народа! - не дослушав Сониного монолога, высокопарно произнес Николай, не в силах вспомнить ни одного псалма, где, наверняка, было полно цитат на эту тему, и желая отомстить ей за американского "спасителя человечества".
- Не смешно, Николай! И непонятно, почему таким тоном... - Как ни странно, она сразу попалась на эту наживку. - Все, давай закончим. Я больше не хочу играть.
- Ну, перестань, Соня. - Он понял, что на этот раз перегнул палку, и тут же первый сделал шаг к примирению. - Шутка получилась дурацкая, я согласен. Но я же не со зла. Это больше никогда не повторится.
- Все равно я уже устала.
Соня сползла с кровати и, откинув край покрывала с изголовья, уложила на его место большую подушку. Николай Николаевич, несмотря на неблагоприятный прогноз завершения приятного вечера, с удовольствием собственника, выигравшего аукцион, наблюдал за ее грациозными движениями.
- Уже совсем темно.
Не глядя в его сторону, она босиком подошла к ближайшему окну и, приоткрыв занавески, заглянула в ночь.
- Ну, Соня...
- День был ужасно длинный.
Она плотно задернула занавески и остановилась в простенке между окнами, оглядывая горницу.
- Нет, на такой ноте нельзя заканчивать, - решительно не согласился профессор.
Он поднялся и направился к жене. Соня сделала вид, что деловито рассматривает крохотное пятнышко на джинсах, почти недоступное невооруженному глазу, но Николай Николаевич поднял ее голову за подбородок и заглянул в застывшее, словно маска, лицо.
- Получается, что я свел к нулю все наши усилия понять друг друга? И ты сердишься...
- Нет, я не сержусь, - без интонации произнесла она, чтобы поскорее закончить разговор. - Просто не хочу больше.
- А так?
Он поцеловал ее сжатые губы в надежде растопить появившийся между ними лед, но она осталась равнодушной к его прикосновению и снова устремила взгляд на свои джинсы.
- Знаешь, на кого ты сейчас похожа?
- Нет. На кого?
В ее вопросе не было ни искренности, ни заинтересованности, и ему пришлось изобретать нечто неформальное, чтобы заставить ее улыбнуться.
- На мидию.
- Это как?
Она вскинула на него посветлевшие глаза и, воспользовавшись минутным замешательством, он вместо ответа снова поцеловал ее. На этот раз поставленная цель была почти достигнута. Она прижалась к нему всем телом и обняла за шею. Ему не пришло в голову ничего иного, как поднять ее на руки и отнести обратно на кровать.
- Сидишь в своей раковине, прячешь жемчужину и никому показать не хочешь. Просто маленькая эгоистичная мидия.
- Мидии лишены воли и не могут быть эгоистичными.
- Ну, тебе видней...
- А если нет никакой жемчужины? - подыграла она, все еще обнимая его за шею. - И мидия блефует? Есть только жалкая песчинка.
- А это, знаешь ли, не ей решать. Пусть откроется, тогда и посмотрим. Давай, Соня, вопросы еще не кончились.
- Хорошо, но это только потому, что я не хочу, чтобы меня считали моллюском, - встряхнула волосами снова развеселившаяся Соня и легонько оттолкнула его. - А что это ты делаешь на моей половине? Возвращайся к себе, пока не заработал штраф за нарушение правил. И пока идешь, подумай-ка над вопросом про любимое время суток. Скажу сразу, что у меня это ночь. Ночью как-то особенно остро ощущаешь, что живешь. Наверное, из-за одиночества...
Николай вернулся на свою кровать и уселся поудобнее на провисшей сетке.
- А у меня утро. Самое активное и продуктивное. Ночью я предпочитаю спать.
- Ясно, значит, ты - жаворонок. Тогда про фильм?
- "Покровские ворота".
- "Запах женщины".
- Наверное, из-за этого макаронника Аль Пачино? - съязвил профессор.
- В какой-то степени, да.
- Не хитри. Этот итальянский красавчик с воловьим взглядом... Он ведь тоже sexy, на твой взгляд?
- Да, он тоже, - не пытаясь придумать на ходу другого объяснения, согласилась она и даже зажмурилась, вспоминая одну за другой сцены из фильма. - Помнишь, как он потрясающе отзывается о женщинах? И ухаживает...
- Он пошлый и вульгарный тип.
- А как он танцует!
- Ах, танго? Самый страстный танец на планете... Когда двое сливаются воедино... Он ведь из всех ближе к сексу, не правда ли? Даже странно, что его танцуют на людях.
- Да. - Соня с неохотой вышла из-под власти обаяния слепого полковника из фильма, даже не услышав полного комментария мужа. - А твой любимый танец?
- Танго мне тоже нравится, - усмехнулся он, словно признался в дурной привычке, но при этом нисколько не раскаивался и не обещал исправиться. - Но я сам вообще-то не танцую. Не умею. Чувствую себя, как бегемот на роликовых коньках.
- Странно. Ты очень хорошо двигаешься. Тебя легко можно было бы научить любому танцу. А я всегда хотела танцевать. - Она снова зажмурилась и, ритмично покачивая головой, начала негромко напевать незнакомую ему латиноамериканскую мелодию.
- И что же тебе мешает? - не дождавшись окончания песни, прервал ее профессор.
- Отсутствие таланта, наверное, - с сожалением вздохнула Соня и пожала плечами. - Увы!
- Или партнера?
- Ты думаешь о таком партнере, как его герой в фильме? Я ничего похожего в реальной жизни не встречала.
- А если бы встретила - то сбежала бы с ним на край света?
Кажется, в голосе мужа ей послышались ревнивые нотки. Соня пристально вгляделась в его лицо, но оно осталось непроницаемым для ее внимательных глаз. Неужели действительно можно ревновать к выдуманному герою? Если так, то нужно быть осторожнее. Прежде чем ответить, она тщательнее прежнего подбирала слова.
- Не знаю даже. Такая страсть - это слишком.
- Слишком? Что значит "слишком"?
- Опасно, что ли. Кажется, что это ложь. А за ложью всегда идет предательство. Я бы не поверила такому человеку, даже если бы встретила его. Потому что тогда было бы как в книгах: слишком красиво и романтично, чтобы быть правдой.
- Ну, значит, мне повезло, - почти с облегчением заключил Николай и вспомнил о том, что уже пора бы выйти на крыльцо с сигаретой.
- В чем?
- Ты останешься со мной, что бы ни произошло, - с легкой усмешкой ответил он и взглянул на часы.
- Ну, конечно. Ведь мы теперь семья.
Соня тронула обручальное кольцо и собралась что-то еще добавить, но он молитвенно сложил руки и поднялся со своего места.
- Все, больше ни слова. Пойдем спать. А то скоро уже закончится твое любимое время суток и начнется мое.
- Но у нас осталось столько незаданных вопросов!
- Но сегодня ведь и не последняя ночь. Я выйду покурить, а ты готовься встретить меня в ночной рубашке.
И, не слушая дальнейших возражений, вышел в сени, прихватив с собой пиджак.
Оставшись одна, Соня неохотно покинула кровать и отправилась к шкафу на поиски ночной рубашки. Вот она, сложенная на полочке, переливается холодным зеленоватым светом. Неторопливо стягивая майку, Соня вернулась мыслями к прошедшему разговору.
Идея такой игры ей пришла спонтанно. Она вовсе не продумывала ни вопросы, ни то, что будет впоследствии делать с полученной информацией. Результатом вечера должно было стать налаженное взаимопонимание между ними. А вот стало ли? Что из того, что она знает, какой цвет он предпочитает, каким художником восхищается, что любит на обед? Разве эти слова сделали их ближе? Кажется, он все так же смотрит на нее свысока, как на девчонку из младшего класса. Впрочем, так оно и есть. И для нее он остался человеком, который годится ей в отцы, с иными взглядами, сформированными другой эпохой. И пусть она не слишком современна, читает классику, любит старые фильмы и песни, Николай все равно остается чужим и далеким.
Но ведь должен быть способ преодолеть эту пропасть! Им предстояло провести годы и годы в одном доме, в одной постели, и отложить решение проблемы нельзя было ни на день.
Соня развесила вещи на спинке стула возле кровати, взбила подушку, заплела волосы в косу, и к моменту возвращения мужа имела уже новое готовое решение для налаживания семейной жизни.
- Давай сдвинем кровати! - потребовала она, не дав ему и рта раскрыть. - Я не хочу спать одна.
- Но, Соня... - Он удивился такому категоричному требованию и отчего-то сразу попытался возразить. - Мне кажется, что так будет не совсем удобно.
- Почему?
- Ну, даже не знаю.
Он, глядя на свою кровать, поискал разумное объяснение своему отказу.
- Не думаю, что хозяйка станет возражать, - словно прочитав его первую, мелькнувшую глубоко в подсознании мысль, сказала Соня и взялась за спинку своей кровати. - Помоги мне.
- Подожди! Ты никогда раньше не спала на таких кроватях. У нее жесткий каркас по всему периметру и в середине сетка.
- И что?
- Это значит, что если мы сдвинем их, то спать можно будет только на одной. Посередине лечь невозможно. Слишком узко и жестко и, в конце концов, все равно будешь скатываться при малейшем движении в одну или в другую сторону.
Его разумные рассуждения не возымели своего воспитательного действия. Соня стояла на своем.
- Ничего. У меня получится. Так ты поможешь или мне самой тащить кровать?
- Соня, что за выдумки? Ты всю жизнь спала одна.
Неожиданно для себя он начал сердиться на упрямство жены.
- Да, но больше не хочу. Или тебе неприятно, что я буду рядом?
- Какие глупости!
- Ну, хорошо, если ты не хочешь... - Соня откинула одеяло и села на краю своей постели. - Тогда спокойной ночи.
Николай, устав от событий и разговоров ушедшего дня, предпочел бы спокойно лечь и заснуть. И так это будет не просто, на новом-то месте. Но последний вопрос, сформулированный с изощренно-издевательским подтекстом, как это виртуозно получается только у женщин, вынудил его отказаться от своей позиции.
- Подожди, - сдался он. - Давай передвинем.
- Я не хочу никаких одолжений, Коля. Я понимаю, что ты устал, и тебе никто не нужен.
- Это к тебе не относится. И к тому же я уже согласился. Просто возьмись за свою часть и аккуратно приподними. Только осторожно, кровать тяжелая.
Разумно предположив, что дальнейшая дискуссия на волне обиды может привести к размолвке, Соня без комментариев помогла ему сдвинуть кровати и сразу же забралась в широкую постель. Как он и говорил, ширина была мнимая, поскольку сетка с жесткой перекладиной посередине не позволяла ей даже приблизиться к его месту. Но когда он все-таки оказался в горизонтальном положении, и свет в доме погас, а из окна сквозь приоткрытый уголок занавески пробился лунный луч, Соня протянула руку и нежно коснулась его плеча.
- Коля, ты еще не спишь?
- Сплю, - тихо ответил он, не желая больше никаких разговоров.
- А я не уверена, что смогу быстро заснуть на новом месте. Сегодня был хороший день: солнышко, река, твои поцелуи. Много всяких впечатлений. - Она вздохнула, припоминая ушедшие в прошлое события, и, помолчав, робким голосом попросила: - Можно, я придвинусь поближе?
- Конечно.
Что он мог ответить после того, как она все-таки настояла на своем? Пусть придвигается и убедится сама, что никакого смысла в ее упрямстве не было с самого начала. Может быть, в другой раз не станет.
Но внезапно она оказалась на его половине, положила голову ему на плечо, обняла за шею. Николаю пришлось подвинуться, чтобы самому не оказаться частью матраса для упрямой жены.
- Вот так, кажется, нам будет удобно, - поерзав, чтобы принять удобное положение, сообщила она, не принимая в расчет его мнение.
И прежде, чем он успел подобрать слова для тактичного возражения, что на самом деле так уснуть им обоим не удастся, и они будут мучиться бессонницей до утра, она уже покинула мир реальности и, погрузившись в объятия сна, защекотала его шею ровным и влажным дыханием.

- Здрасьте! А где тетя Люда? - громкий голос над самым ухом вывел Соню из состояния легкой послеобеденной дремы.
- Здравствуйте. - От неожиданности она уронила шляпу, которой прикрывалась от солнца, растерянно посмотрела снизу вверх на девушку, стоящую рядом, и одновременно попыталась поднять шляпу с земли. - Она, наверное, там... в другом доме.
Соня неопределенно махнула рукой куда-то в сторону улицы и поднялась со своего места, оказавшись почти на голову ниже незнакомки.
- Там? У Аси Ивановны, что ли?
Рослая девушка, затянутая в джинсовый сарафан, в пляжных шлепанцах на босу ногу в недоумении обернулась к калитке и почесала себя за ухом. От ее непосредственности Соня растерялась и, подхватив, наконец, шляпу с земли, сделала пару шагов назад, словно готовилась к длительной обороне дома.
- Не знаю...
- Ну, а ты кто? Точно не из наших. Я тебя раньше здесь не видела.
- Я? - Она отступила еще на шаг и недоверчиво посмотрела на собеседницу. - Я Софья. Мой муж и я, мы здесь живем... Приехали на две недели... А вы?
- А, ты жена дяди Коли! - с радостью вспомнила девушка и широко улыбнулась. - Извини, я тебя за девчонку приняла... Захожу, смотрю - кто-то в кресле сидит... А я Настасья, племянница тети Люды. Значит, мы с тобой теперь родственники!
- Хорошо, - все так же осторожно согласилась Соня, не находя, однако, в этом факте ничего привлекательного для себя, и взялась рукой за перила. - Извините, но мне пора идти...
- Куда идти? - не поняла девушка. - А где дядя Коля? Я только приехала, еще его не видела.
- Он тоже ушел. В магазин или на пристань, точно не знаю.
Соне уже удалось подобраться к двери дома. Она осторожно взялась за ручку и тихонько потянула ее на себя. Но Настасья, не обращая внимания на этот тактический маневр, решительно взошла на крыльцо вместе с ней.
- Ладно, тогда я подожду его в доме. Жарко здесь, и мне бы попить чего-нибудь. Может, чаю выпьем?
- Послушайте, - выбитая из колеи ее настойчивостью, Соня чуть не расплакалась, - я вас совсем не знаю. Мне очень неудобно, но я не могу вас впустить. Вы уж извините, пожалуйста, Анастасия. Приходите, когда Николай Николаевич вернется.
- Да ты меня боишься, что ли? Я не кусаюсь!
Настасья вздернула тонкие золотисто-коричневые брови, уперла руки в бока и вытянула шею, всем своим видом выражая крайнюю степень недоумения.
- Ну, нет... - На такой прямо поставленный вопрос Соне совсем не хотелось отвечать искренне. - Просто я вас не знаю, вот и все. Все дело в этом.
- Ясненько...
Настасья снова почесала за ухом, и Соне показалось, что она принялась искать обходные пути для преодоления неожиданного препятствия. Соня почувствовала себя ужасно, что так невежливо обошлась с этой девушкой, и решила как-то сгладить ситуацию.
- Хотите, я вам воды сюда принесу?
- На кой мне вода? - удивилась та. - Я думала, мы поговорим.
Она отвернулась от Сони и села на ступеньку, заполнив собой значительную часть лестницы. Соня осталась стоять у нее за спиной, не смея ни скрыться в доме, ни остаться рядом и поддержать не сложившуюся беседу.
- Настя, - наконец сказала она и подошла ближе. - Вы сердитесь?
Та в ответ только мотнула головой, что могло означать и "да, сержусь" и "отстань", и подперла подбородок рукой. Соня вздохнула и тоже села на ступеньку. Девушка покосилась на нее, но опять промолчала.
- Вы где-то учитесь? - вкрадчиво спросила Соня. - У вас каникулы начались?
- Закончила уже. Швейное училище. Вот домой вернулась, а матери и братьев нет. Небось в Нижний укатили.
- То есть, в этом году закончили? И по какой специальности?
- Швея. А хотела быть модельером-конструктором. Только у нас не учат. Надо в Нижний ехать или в Москву.
- Вы собираетесь в институт поступать?
- А что? - вдруг обиделась она. - Если я не городская, то уж не могу и в институте учиться?
- Нет, что вы! - испугалась неправильно понятая Соня. - Я совсем не об этом. Это хорошо, что вы хотите учиться.
- А не знаю. - Она махнула рукой, словно прощала все обиды. - Меня все равно не отпустят в город. Матери помощь по хозяйству нужна. Она и про училище была не рада. Говорит: на кой нам швея? Лучше бы на агронома училась.
- Но ведь это ваш жизненный путь, вам и выбирать, - возразила Соня.
- Поди ей объясни. У нее на все один ответ: зря я вас растила что ли, чтобы вы потом по городам разбежались.
- Да, мне жаль...
- А вот вы учились в институте?
Настя повернулась и сверху вниз посмотрела на сидящую рядом Соню.
- Да, конечно.
- И какая у вас специальность?
- Я искусствовед.
- Ох, ничего себе! В музее работаете? У нас в райцентре есть краеведческий музей...
- Нет, Настя, я вообще не работаю. И никогда не работала.
В Сонином голосе слышалось разочарование, но ее собеседница пропустила интонационную тонкость мимо ушей.
- Дядя Коля столько зарабатывает, что у него жена может не работать? - с восхищением спросила Настя. - Он очень известный хирург?
- Да, очень. Но, боюсь, Коля зарабатывает не так много. Просто, у меня обеспеченная семья.
- Они дали за вами большое приданое?
- Ну, можно и так сказать.
Как ни странно, болтать с незнакомой девушкой на крыльце было даже забавно. Разговор цеплялся за отдельные слова, как спица за петельки, и потихоньку вырисовывалась общее полотно Настиной жизни. Настя безумно хотела учиться. И ни где-нибудь, а в самой Москве. Мечтала создать свой дом моды и даже покорить Париж и Милан. Соня слушала ее восторженные рассказы о новых тенденциях в европейской моде, о том, куда развиваются известные кутюрье, о последних весенних показах и длинноногих моделях. Она сама, живя в столице, путешествуя по разным странам, никогда не обладала столь обширными познаниями в этой области, тогда как деревенская девушка горела неистовой любовью к миру одежды, не имея возможности реализовать себя в глубинке.
- Если бы я только могла, я бы всю жизнь отдала, чтобы поехать в Москву. Нанялась бы куда-нибудь официанткой или дворничихой.
- А как насчет домработницы? - сама не зная почему, спросила Соня. - Могли бы следить за домом?
- Господи, да какая разница, кем работать! Лишь бы туда приехать!
- Настя, я спрашиваю не просто так...
- Вы смеетесь надо мной, да?
Настя начала догадываться, что вопрос был задан не случайно, но не смела поверить в свое счастье.
- Я предлагаю вам работу, - сказала Соня и широко улыбнулась. - Мне будет нужна домработница.
- Поверить не могу! - Девушка даже охрипла от неожиданности и изумления. - Если вы серьезно...
- Только сначала я поеду в Италию на месяц или два. Я могла бы взять вас с собой, если вы не заняты... Или можете приехать в Москву осенью.
- Нет, нет, нет! - почти закричала Настя и ухватила Соню за локоть. - Я поеду! Поеду, куда скажете! Если здесь останусь, мать меня никуда от себя не отпустит. Вы ведь не шутите, да?
- Не шучу. - Соня осторожно отняла руку и встала, увидев подходящего к калитке Николая. - А вот и Николай Николаевич.
- Дядя Коля! - заголосила Настя и, опередив его законную жену, повисла у него на шее. - Спасибо вам! Я так благодарна!
- В чем тут дело? - изумился он, едва узнав в этой крупной девице очаровательную малышку, которую когда-то держал на коленях. - Настасья? Это ты?
- Да, да! Конечно, я! А у вас такая жена, такая... - Она от волнения не могла подобрать нужных слов. - Она просто ангел!
- Так вы познакомились? Я рад. А что ты такого сделала, Соня, что разом покорила сердце этой девчушки?
- Она берет меня с собой в Италию, а потом в Москву!
Настя неуклюже прыгала вокруг, едва не отдавив своим благодетелям ноги, как еще не научившийся рассчитывать свои силы подросший щенок сенбернара. Николай вопросительно поднял бровь и посмотрел на слегка растерянную жену. Она виновато улыбнулась в ответ и пожала плечами, давая понять, что сама не знает, как такое получилось. Николай поймал Настю за объемистую талию, чтобы сдержать ее разрушительный пыл, и повел обеих девушек в дом.

После этого знакомства, закончившегося так неожиданно для всех участников, Настя не давала Соне и Николаю прохода. Каждое утро она с нетерпением ждала их пробуждения на крыльце дома тети Люды, чтобы оказаться рядом в нужный момент и обязательно быть полезной. Стоило Николаю открыть дверь на улицу, как она, подобно урагану, врывалась в дом и принималась хозяйничать, невзирая на уверения молодоженов, что они вполне справятся сами. Она носила им воду, готовила завтраки, взялась даже стирать белье, но Соня решительно воспротивилась.
В конце концов, тетя Люда, прослышав, что Настасья мешает молодым проводить законный медовый месяц в одиночестве, отловила племянницу и устроила ей разнос. На следующий день Настя сократила свои визиты до трех раз в день, и каждый раз осторожно скреблась под дверью, сто раз извинялась, прежде чем что-то сделать, и уходила с покорностью дворовой собаки, едва только видела первые признаки сомнения на лицах хозяев.
На следующий же день Соня спонсировала ее поездку в райцентр для срочного оформления загранпаспорта и получения визы. И когда дело было в шляпе, и паспорт через неделю попал в руки законной хозяйки, Настя долго плакала от счастья на Сонином плече, признаваясь ей в вечной преданности.
Правда, Николаю пришлось потратить целый вечер из своего законного отпуска на то, чтобы уговорить Настину мать отпустить девочку в Москву под его личную ответственность. Но и это дело, в конце концов, было улажено. В знак скрепления договоренностей была торжественно выставлена и распита бутылка самогона в компании Настиных старших братьев, и эту ночь Соня провела на своей половине кровати, отвернувшись от мужа, чтобы не задохнуться от запаха перегара, наполнившего комнату.

Николай, как и обещал, сводил ее на ближайшую ферму, откуда они вернулись с бидоном густого парного молока. Ему едва удалось увести жену обратно домой. Соня ходила вдоль стойл, заглядывала в глаза каждой корове, гладила широкие бело-рыжие лбы и что-то шептала в мягкие уши. Коровы с пониманием шумно вздыхали, покачивая тяжелыми головами и тянулись к ее ладони бархатными мордами.
- А ты еще говоришь, что равнодушна к животным, - с укоризной сказал Николай, выводя ее под руку из коровника. - Я чуть не задохнулся, пока ты с ними миловалась.
- Они такие красотки, - с неподдельным восхищением простонала Соня и обернулась назад. - А меня как-то запах не раздражал.
- Это я заметил, - фыркнул он и, поморщившись, понюхал рукав своей футболки. - Теперь все в стирку.

Каждый вечер она таскала его на пригорок на окраине деревни, откуда была видна Волга и небо, разливающееся многообразием красок. Видя ее восхищение, Николай предложил сфотографировать хотя бы один закат, но Соня посмотрела на него, как на сумасшедшего.
- Разве можно удержать на бумаге такую красоту? Там же нет статики. Одно движение. Картинка все время меняется.
- Как у Филонова, - напомнил он недавний разговор.
- Нет, что ты, - возразила Соня и благоговейно посмотрела на реку. - Никакому художнику такое не под силу.
- Но фотографии - это часть наших воспоминания. Неужели не приятно через несколько лет перелистать альбом?
- Фотография - это всего лишь крохотная ремарка на полях воспоминаний. Неужели ты думаешь, что я смогу такое забыть?
- Ну, тогда осталось только сводить тебя за грибами, чтобы сделать картину пребывания в деревне цельной.
- Я не умею собирать грибы, - призналась выросшая в городе Соня. - Я по книжкам знаю только мухоморы. И еще шампиньоны.
- Ну, и трюфели, конечно? - рассмеялся Николай. - Ты что, никогда соленых грибов не ела?
- Нет, ела, конечно, - с натугой вспомнила она. - Но ведь есть разница между грибом в тарелке и тем, что растет в траве.
- Теоретик ты мой! Ладно, разницу я покажу тебе завтра на практике. Подъем в пять утра.
- Но это... слишком рано, - замялась она и самоуверенно заявила. - Грибы ведь к десяти не разбегутся.
- А ты думаешь, что одна такая умная в округе? В лесу грибников больше, чем самих грибов. Так что отставить споры. Встаем в пять - и на добычу пропитания.
- Сама напросилась, - вздохнула непривычная к казарменным условиям Соня и теснее прижалась к мужу. - Прохладно становится. Пойдем домой.

Согласиться встать на рассвете было совсем не сложно. Однако воплотить это согласие в жизнь оказалось не в пример труднее. Николаю то и дело приходилось встряхивать жену, как пропахшую нафталином шкурку чернобурки. А она норовила снова рухнуть в теплую постель и добрать еще часа четыре здорового сна. Он буквально насильно вдевал ее в джинсы и завязывал на ней кроссовки.
От завтрака Соня отказалась, хотя он не был уверен, что она не хотела есть. Скорее всего, она просто не осознавала обращенных к ней вопросов, практически на все отвечала односложным "нет" и стремилась прислониться к любой вертикальной поверхности.
Через полчаса мучений, которые вызывали у него не столько раздражение, сколько смех, он вытолкнул ее на крыльцо, где она по инерции прижалась к отсыревшим с ночи перилам и взвизгнула от прикосновения к холодному дереву.
- А ты думала, - ухмыльнулся он с довольным видом бывалого спортсмена-моржа и накинул ей на плечи джинсовую куртку на три размера больше ее собственного. - Одевайся. И давай, проснись уже наконец.
Вздрагивая от холода, она с обреченностью во взгляде, как коза на веревке, брела за ним по давно проснувшейся деревенской улице, вежливо кивая на приветствия людей из-за заборов.
На опушке леса он резко остановился, и она едва не ткнулась ему в спину. Николай, опустив на землю рюкзак, принялся за подробный инструктаж. На этот раз Соня соглашалась с каждым его словом, и он опять не был уверен, что она вдумывается в его вопросы.
В конце концов, он выдал ей маленькую корзинку, ножик, объяснил, как обращаться с найденным съедобным грибом, и, крепко взяв за руку, повел за собой между деревьев. Спустя несколько минут он остановился и показал ей первый подберезовик, потом им попалась оливкового цвета сыроежка, похожая на выгнутый ветром в обратную сторону зонтик, потом еще одна, с кирпично-красной круглой шляпкой. Соня искренне посетовала, что если даже сыроежки так отличаются друг от друга, то ей никогда не разобраться в их табели о рангах. Но профессор снова потянул ее в чащу леса и почти сразу наткнулся на колонию белых грибов. Соня, сидя на корточках, наблюдала, как он почтительно наклоняется к каждому, точным движением ножа подсекает ножку у основания и, удерживая в пальцах гриб, победно поднимает его вверх, как дикарь добычу.
Почти через час ей удалось самой найти сыроежку, и ее щенячьей радости не было предела. Она присела перед ней, отгребла от нее сухие листья и хвоинки, потрогала пальцем прохладный зонтик шляпки, стряхнула травинкой бегущего по краю шляпки муравья.
- Молодец, - сказал Николай и потрепал ее по волосам. - Я знал, что у тебя все получится.
И срезал тугую ножку у самой земли. Соня поглядела на гриб в его руке и не узнала его. Кремовые пластинки снизу были похожи на сложенные офисные жалюзи, ножка с прилипшей землей коряво изогнута. Николай положил ей в корзинку первый трофей, но Соня разочарованно покачала головой и переложила мертвую сыроежку к нему. Она вышла на свою первую охоту, но не хотела никого убивать.
Когда солнышко поднялось над верхушками деревьев, Николай остановился на привал. Соня примостилась на поваленном дереве, с удовольствием жевала бутерброд с котлетой, запивая его колодезной водой, и наблюдала, как мужчина ловко управляется с костром. Он поджарил для нее на огне кусочек черного хлеба и вручил ей сорванный утром помидор. Красный сок потек у нее по подбородку, и они рассмеялись над ее неумением есть овощи целиком, а не тонкими ломтиками с тарелки.
После импровизированного завтрака поиски были продолжены, хотя корзинка профессора уже изрядно наполнилась разноцветными грибами.
Теперь Соня взялась за дело основательно. Наклонив нос к земле, как охотничий пес, она кружила между деревьями в поисках добычи. Иногда она отдалялась от мужа на приличное расстояние, теряя его из виду, но всегда безошибочно возвращалась к тому месту, откуда ушла.
В одну из таких вылазок, оставив мужа обирать очередную колонию грибов, она набрела на крохотную полянку, затерянную в чаще леса. Трава на ней уже высохла от росы. Соня задрала голову и прищурилась на яркое солнце, закрыв один глаз. Почему ей не удавалось увидеть столько же, сколько видел он? Неужели человек, выросший в мегаполисе, не в состоянии полноценно использовать свое зрение на природе? Глаз, привычный к многоэтажным башням, машинам и чахлым тополям, был не в состоянии разглядеть десятки, если не тысячи деталей на одном квадратном метре земли. Происходило какое-то странное укрупнение зрительных образов. Но ведь она, разглядывая сотни картин, могла различить и морщинки на лицах портретов, и причудливые тени на натюрмортах, и блестящие эполеты на заднем плане полотен художников-баталистов. А вот какой-то нахальный гриб играет с ней в прятки, и счет уже который час не в ее пользу.
Она, раздраженная этой несообразностью, наклонилась к травяному покрову, выискивая глазами среди прошлогодних листьев шляпку замаскированного гриба. От бесконечных поклонов у нее начала ныть спина и рябило в глазах от мелких деталей. Без привычки Соня снова и снова тщетно старалась разглядеть в траве маленьких лесных жителей. Лес, словно нарочно отвлекая, ни на секунду не замолкал, в ноздри бил запах земли, сырости, тлена и сочной зелени.
Ага, вот, кажется, и он. Для верности не сводя с него глаз, словно он мог сбежать, Соня опустилась на колени, уперлась ладонями в сухие листья и почти припала щекой к земле, похожая на молодого пойнтера, впервые вывезенного в лес.
Ах, какой отсюда, с высоты земляничного стебля, открывался вид! Она смотрела на мир снизу, почти с той же высоты, что гусеница или муравей. И чувствовала себя пигмеем среди гигантских березовых стволов, больших кустарников, еловых шишек, похожих на спеленатых младенцев.
Лист подорожника снизу казался похожим на опахало. Мох, опоясавший подножье дерева, был как шерсть недавно стриженого пуделя. Голубоватый, ворсинка к ворсинке. И пах мокро и пряно. Нагромождение сухих листьев в ложбинке выглядело как обгоревшая партитура. И даже скромник-ландыш, высоко вознесшийся на тонкой ножке, выбросил в небо гроздь бледно-зеленых колоколов с тяжелыми мясистыми языками, так и не научившимися исторгать звуки из хрупкого цветка.
А вот и сам гриб, похожий на беглого каторжника, скрывающегося от преследования. Стоит опоясанный травинкой, притаился в пожелтевшей хвое, прикрылся коричневым листком. Стройная длинная ножка, крапчатая, как березовая кора. Аккуратная, но старомодная шляпка, мягкая и фетровая снизу, как будто вывернутая наизнанку. Сверху на гладкой и влажной поверхности примостился и замер в гастрономическом экстазе серый слизняк.
Соня медленно прикрыла уставшие от многоцветья глаза, а когда снова открыла их, задевая ресницами робкую травинку, сослепу наткнувшуюся на ее лицо, гриб все еще никуда не сбежал. Стоял надменный и строгий, словно бросал ей вызов. Соня двумя пальцами бережно взялась за основание ножки, ощущая под пальцами прохладную твердую плоть чужой жизни и, боясь отломить, сама придвинулась к нему. Теперь он оказался слишком близко, чтобы рассмотреть его, и она, разжав пальцы, легла рядом на спину.
Вдалеке слышался голос Николая, выкликавшего ее имя, но она не шевелилась и не хотела отзываться. Вскоре он нашел ее сам, волнуясь, что она заблудилась, и прикидывая, что можно еще сделать, кроме как кружить по незнакомому лесу и пугать криками лесных обитателей.
- Соня, ну, что же ты молчишь. - Волна его возмущения перехлестывала через край. - Я ведь чуть с ума не сошел!
- Осторожно! - вскрикнула она, когда он подошел близко. - Ты наступишь на него.
- На кого? - удивился он, останавливаясь в двух шагах от лежащей на земле жены. - Ты что, уснула?
- На гриб, - шепотом сказала Соня и похлопала по траве с другой стороны от себя. - Иди сюда. Отдохни.
- Да сорви его, и пошли уже домой.
- Нет, посиди со мной, - заупрямилась она.
Он опустил на землю свою ношу и сел рядом с Соней, заглядывая ей в лицо.
- А почему ты такая загадочная? Что-то случилось?
- Ты знаешь, я только что побывала в сказке, - снова шепотом заговорила она. - Они все живые. Они даже разговаривали со мной, но я уже все забыла, как во сне.
- Ты дурочка. - Он улыбнулся и обнял ее за плечи. - Придумываешь себе истории, как маленькая.
- Нет, я не придумала. Здесь были и гриб, и муравей, и ландыш, и даже слизняк.
Она подняла к нему счастливое, одухотворенное лицо, с глазами, устремленными в свою сказку, и профессор не удержался, поцеловал ее. Она не ответила, как будто даже не заметила его прикосновения.
- Послезавтра мы уезжаем, - зачем-то напомнил он.
- Я никогда не думала, что в лесу так хорошо. Наверное, я знала это в детстве, но все забыла. Ведь все дети это знают, правда?
- Наверное, - согласился он и подумал о том, что летом с рассвета до заката проводил время в лесу или на речке, но не смог вспомнить ни одной мальчишеской тайны, которые когда-то наполняли его беззаботную жизнь.
- Я выросла среди удобной мебели, дорогих машин и хороших игрушек, в перелетах между странами, в больницах. И совсем ничего не помню о лужайке за домом. Там ведь были кузнечики и цветы. А я только клевер могу узнать и ромашки. Я здесь увидела, что божьи коровки бывают еще и желтыми. Странно все это. Кажется, я совсем не успела побыть ребенком. Я помню нашу спальню со смешными обоями, и стол в кабинете, и Маринкины рыжие кудри, которые она никак не могла расчесать и попросила меня отстричь. А потом нам обеим влетело. Илья что-то кричал, а Роза плакала. Мы ужасно испугались и целый день провели в разных углах детской носом к стене, а Левушку обязали следить, чтобы мы не разговаривали. В конце концов он разрыдался и сказал, что никогда не сможет быть надзирателем в тюрьме. И только тогда нас простили, а Марину отвели к хорошему парикмахеру, и я ей ужасно завидовала, потому что у нее была модная стрижка, а у меня косы. Я все это помню, а вот траву не помню, и мох не помню, и сосны, хотя они там точно есть. Почему так?
- Какой же ты еще ребенок!
- Нет, перестань! - возмутилась она. - Я совсем не ребенок. Если бы я была ребенком, я бы грибы могла найти в два счета, костер разжечь без спичек и определить, где север.
- Ты уверена, что говоришь о нормальных детях, а не о команде хорошо тренированных бойскаутов?
- Я не знаю, - всплеснула руками Соня. - И никогда уже не узнаю, вот что страшно. Я выросла и не заметила этого, а там, в детстве, осталось столько хорошего. Но сейчас кажется, что у меня этого просто не было, или я все забыла.
- Малыш, из-за этого глупо расстраиваться. В каждом возрасте есть свои плюсы и минусы. Я ведь не плачу, что моя юность позади. Мне пришлось найти положительные моменты в том, что я уже не подросток и не перспективный кандидат наук, перед которым открыты все пути.
- Но ты многого добился в жизни, прошел все этапы, - возразила она.
- И ты думаешь, что я не хотел бы сбросить свои двадцать лет, чтобы ты смотрела на меня другими глазами?
- Какими глазами? - спросила испуганная его горячностью Соня. - Я что-то делаю не так?
- Все так, Соня, - вздохнул он, лишь на мгновение приоткрыв свои тайные мысли. - Ты все делаешь, как надо. Тебе еще столько предстоит узнать в жизни. А цветочки и стрекозы... Ведь не это главное.
- А что главное? Выполнить свое предназначение? Но даже этого я не смогу.
- У всех свое предназначение, - не понял Николай. - Откуда тебе знать, что не сможешь?
- Да потому что у меня не будет детей, и я это точно знаю.
Она сбросила его руку с плеча и горестно согнулась к коленям, уперлась в них лбом, спрятав пылающее лицо. Профессор, не ожидавший такого поворота, нахмурился.
- Но это еще не повод считать свою жизнь пустой. - Ему не хотелось приводить в пример собственную жизнь, чтобы не напоминать ей лишний раз, почему они вместе. - Ты сможешь посвятить себя какому-нибудь полезному делу. Вспомни мать Терезу или Альберта Швейцера. Они вообще нашли свое призвание не в семейном уюте.
- Не хочу я быть матерью Терезой, - истерически вскрикнула она и повалилась ничком на траву. - Я хочу, чтобы у меня были дети. Трое или четверо. Мальчики и девочки. Понимаешь ты это или нет!?
- О Господи, - прошептал он и склонился над плачущей женой. - Ну, конечно, я понимаю. Но что же мы можем сделать, милая? Что?
Сквозь пелену слез сбоку от себя она увидела гриб, накрытый сверху большим бархатистым листом, и отодвинулась от него подальше, чтобы случайно не задеть это живое лесное чудо. Николай расценил ее движение в свою сторону как желание утешения и ласки. Поцеловал изогнутую шею в щекочущих завитках волос, продел руки под ее вздрагивающее тело и перевернул на спину. Короткая зеленая маечка на ней задралась, обнажая загорелый живот, и он, не долго думая, взялся за застежку на ее джинсах, полагая это самым лучшим способом вернуть спокойствие и счастье в их маленький семейный мирок.