Лесные ягоды

У моего товарища по работе, Юрия, большая радость: наконец-то осуществилась его давнишняя мечта,- он купил мотоцикл. С приобретением такой дорогой покупки забот у Юрия прибавилось, но это были радостные заботы. Место для хранения мотоцикла было заранее приготовлено еще зимой, поставлен верстак с тисками, полки с инструментом, и все то, что понадобиться в процессе эксплуатации любимого детища. Сверкающий заводской краской, и блестящими хромированными деталями красавец, произвел на нас огромное впечатление и нескрываемую зависть. Еще бы! Кто из нас в те годы, не мечтал заиметь в свое распоряжение подобное чудо! Перейти из разряда безликой пешеходной массы, в разряд владельцев автотранспортных средств, иметь возможность в любое время суток, в одночасье, поехать туда, куда твоей душе угодно! Фантастика. которая для большинства из нас, так и осталась мечтой.
Недели две Юрий отлаживал «Ковровец». Поставил ветровое стекло, приладил на ось заднего колеса два ящика из нержавейки, подделал еще кое-что и, наконец-то, радостные приготовления завершились:- красавец «Ковровец» был готов к эксплуатации. Мы решили проверить ходовые качества мотоцикла, и съездить на кордон к егерю Егору Миронову, за лесной смородиной. Он пригласил нас еще зимой, когда приезжал в город за покупками.
Была начало августа. Оставив позади себя пыльные улицы большого города, автобусы и трамваи, тополиный пух, который кружился в воздухе, и белыми пластами оседал у обочин тротуаров, под веселое журчание мотора, мы вылетели на Байкальский тракт. День выдался жарким, и встречный ветерок приятно обдувал наши лица. Еще несколько лет назад, Байкальский тракт, представлял из себя заурядную шоссейную дорогу, пыльную и довольно извилистую. Дорога проходила недалеко от берега Ангары, и на всем ее протяжении находилось несколько деревень. В моей памяти осталось несколько названий этих сел. Большая и Малая Разводная, Грудинино, Патроны, Михалево, Тальцы и Лебединка. Сейчас на этом месте плещется Иркутское море, а все эти деревушки, вместе с погостами, пашнями, огородами и колодезными журавлями, ушли под воду навсегда. Жители этих пригородных деревень жили достаточно зажиточно, да это и понятно. Рядом крупный областной центр, куда без проблем можно круглый год сбывать сельхозпродукцию. Помню добротные, сложенные из вековых деревьев дома сельчан, бревенчатые глухие заборы, ворота с навесами и кованными петлями, с витыми кольцами вместо ручек, нарядные палисадники перед фасадными окнами, выходящими на улицу. Теперь уже не увидишь стада коров, возвращающихся с пастбищ в усадьбы своих хозяев, стайки важных гусей, еще не подозревающих о том. какое почетное место им будет отведено на свадебном или праздничном столе в ближайшее время. По соседству с куриным разноцветьем, копошащегося  в придорожной пыли, переваливаясь с боку на бок вышагивали гуси. Почти у каждого дома, стояли на пыльных завалинках, равнодушно глядя на проходящих, козы, – головная боль каждой хозяйки, и «яблоко раздора».  Теперь это все скрылось под водой, вместе с историей этих сел и деревушек, с добротными домами и поветями, с подковами, прибитыми на счастье к крепко сбитым крестьянским дверям, с зарубками на дверных колодах, отмечающих рост подрастающего поколения..
По сверкающей глади огромного водохранилища, неслись к Байкалу и обратно белоснежные красавцы «метеоры», и шустрые «ракеты». Подводные крылья этих чудо-кораблей, почти не тревожили серебристо-голубую гладь моря, и пассажиры могли хорошо видеть в кристально чистой воде, диковинные сосны и ели с желтой хвоей, грустно стоящие на дне. Из этой холодной глубины, они смотрели на нас с немым укором. На нас, людей, которые их предали и забыли навсегда. Как это у нас всегда бывает, и ещё видать будет продолжаться долго, ложе водохранилища не было очищено от леса. Миллиарды рублей страны ушли под воду. как говориться «псу под хвост».
Начало нашего вояжа прошло не совсем гладко. На подъезде к посту ГАИ, мы увидели гаишников, которые, выбежав на проезжую часть дороги, приказывали нам остановиться.
- Что это они там придумали? – недовольно пробурчал Юрий, слезая с мотоцикла.
- Вы что, мужики, совсем ох…ли! – грубо проговорил мордатый сержант, ленивой походкой подходя к нам, красноречиво помахивая полосатой палкой.
- А в чем собственно дело-то? – спросил гаишника Юрий, доставая из кармана права.
- Ты только посмотри на него, а! Он еще и спрашивает, за что его остановили?- повысил голос сержант.
- Ты что думаешь, купил новую «керосинку», то можно на ней ездить втроем, да еще пьяными?
- А как вы определили, что мы выпили? Где вы увидели какого-то третьего мужика? – перешел в наступление Юрка.
- Где вы увидели третьего, сержант? – спросил уже я, поддерживая Юрия.
В это время к нам подошел второй гаишник, лейтенант, который, подойдя ко мне сбоку, подёргал  горбовик, пристроенный на моей спине. Какое – то мгновение он молчал, а потом начал хохотать.
-  Смотри, Витька! – смеялся лейтенант, показывая рукой на мой горбовик.
-  Ну, чо там?  - недовольно бурчал сержант, который тоже зашёл ко мне со спины.
- Они, черти, на горбовик напялили телогрейку, а рукава – то не привязали! Вот они и махали во все стороны! Ну и клоуны, вы мужики!
Так оно и было. Телогрейку  я надел  на горбовик, застегнув её на все пуговицы, а рукава засунул в карманы. На ходу рукава вылезли из карманов, ветром их кидало по сторонам, а на расстоянии создавалась полная иллюзия третьего пассажира. Хохотали вместе до слез, потом покурили, и на этом наше знакомство с сотрудниками ГАИ, слава Богу, закончилось. Мы вновь понеслись по Байкальскому тракту, к месту нашего назначения. Теплый, ласковый ветерок освежал наши лица, мелькали свежеокрашенные километровые столбики, слева, по ходу движения, далеко от нас темнели горы, поросшие вековым лесом, справа, огромное рукотворное море. Не мог старик Байкал удержать свою непослушную дочь красавицу Ангару, убежала она к своему любимому Енисею, и даже здоровенный Шаман-Камень, брошенный вслед беглянке разгневанным отцом, не остудил любовной страсти красавицы-дочери. Проклял ее отец, не смог простить ослушания, обрек ее на вечные слезы и мучения. Потому и чиста, как девичья слеза, вода красавицы Ангары. Сколько лет с той поры прошло, никто не знает, но вот пришли люди, подумали, покумекали, и решили помочь старику- Байкалу: - обуздать непокорную дочь и заставить её работать на благо строителей коммунизма. Перекопали, перелопатили, перегородили плотиной, потом еще одной, Братской, потом Усть-Илимской, Богучанской, Но… Но не ту напали! Если еще и будет продолжение этой легенды, если еще, не дай Бог, люди задумают обуздать «…голубую мою Ангару…» - бесполезно! Как она веками бежала к своему любимому красавцу-Енисею, чтобы соединиться с ним навсегда, так и будет.
Не доезжая до Байкала нескольких километров, мы свернули с шоссе налево и, по проселочной дороге, мимо совхозных покосов и редкого мелколесья, двинулись по направлению к тайге. Где-то к обеду, преодолев множество речушек и болотистых низин, мы подъехали к изгороди, которая огораживала обширную поляну с двумя приземистыми домами и хозяйственными пристройками. Посигналили, но никто не выходил. Отодвинув в сторону прясло, завели мотоцикл во двор, ещё раз покликали хозяев. Никто не откликнулся, только с заднего двора выскочили две собаки, сибирские лайки. Дружелюбные и умные, они как старых знакомых сначала обнюхали нас, а  потом начали ластиться. Встав на задние лапы, а передние положив на грудь, пытались лизнуть в лицо, и выжидающе смотрели в глаза. Когда мы пошли к дому, они бежали впереди нас, постоянно оглядываясь, помахивая своими свернутыми калачиками хвостиками, словно, приглашая в гости. Откуда-то из-за дома вышли навстречу нам двое ребятишек: девочка лет шести, и мальчик лет четырех. Девочка была одета в старенькое, голубого цвета платье, косички на концах были перевязаны белыми ленточками. На мальчике была белая рубашонка, заправленная в короткие штанишки, с одной проймой через плечо. Оба были босиком, а грязные их ноги, давали основание думать, что мыли их не очень часто. Девочка, которую звали Анечка, в одной руке держала топор, в другой за ноги держала довольно крупного цыпленка. Своими измазанными мордашками, они почти не отличались друг от друга, и смотрели на нас смело, с нескрываемым интересом.
- Так, говоришь, тебя Аня зовут? Ну, а тебя орел, как зовут, величают? Юра!...
- Так ты, оказывается, тезка вон тому дяде. Его тоже зовут Юра. Дядя Юра.
- А куда вы, куренка потащили?
- Да мама мне еще вчера сказала, чтобы я в обед суп с макаронами сварила, а петушка тоже в суп…Мама его еще с вечера в ведро затолкала, и крышкой закрыла. Ну, вот и все.
Помолчав, девочка продолжила:
- А папа с мамой на дальнем покосе. Нас в этом году совхоз с покосом обманул, вот и приходиться нам сено заготовлять в лесу.
Анечка по-бабьи вздохнула и, опустив глаза, стала ногой на земле рисовать какие-то фигурки. Мы были ошеломлены. В этой глухомани, где с обеих сторон распадка над их жилищем нависали поросшие вековым лесом горы, шумела на камнях стремительная речка, где лесные хищники в любое время могли прийти на их двор за поживой, два крохотных существа были представлены сами себе. Это было все трудно осознать. Когда мы пришли в себя от услышанного и увиденного, не сговариваясь, решили:
- Анечка, и ты Юра? Вашего петушка мы сегодня кушать не будем, пусть он еще подрастет, а обед мы сварим из своих запасов. К чаю у нас есть кое-что для вас, но это – напоследок. Хорошо? – бодрым голосом изложил я им свою программу.
- А я знаю, что вы привезли? – улыбаясь, сказала Анечка.
- Все люди, которые приезжают из города, это привозят…Это…Это сгущенка! Правда, дядя Юра?
После утвердительного ответа, ребятишки весело запрыгали вокруг нас. Собаки тоже не отходили от новоявленных гостей, терлись мордами о наши штаны, повизгивали, приседая на задние лапы. «Как мало надо ребенку, чтобы он был так неподдельно рад», - подумал я про себя. В памяти всплыли картинки моего голодного, военного детства. Промерзший по углам зимой от вечного «недотопа» наш домишко. Ветхая одежонка и обувка, при сорокаградусных и больше морозах, ожидание, после голодной и холодной зимы, как большого праздника, первой молодой картошки. Изнурительная работа на колхозных полях за миску баланды, сваренной из дробленого зерна и картошки, это в лучшем случае. Чаще в эту похлёбку добавляли морковную ботву, которую заготавливали и солили ещё по осени. Из двухсот граммов хлеба. выдаваемых в день на каждого ребёнка по карточкам, старшая сестра брала на полевые работы половину. Выходило по сто граммов. Ещё помню штаны, сшитые моей мамой для меня из госпитального халата, и окрашенных настоем ольховой коры. Меня тогда не так расстраивала плохо окрашенные штаны, а то, что мама пришила мне всего один карман, да и тот был накладной. Рогатку приходилось носить на шее, как врачу свой фонограф. Встреча с этими детьми в таёжной глухомани, после наших, относительно обеспеченных и ухоженных городских ребятишек, произвела на нас удручающее впечатление.
Юрка затопив плиту под навесом, служившим хозяевам летней кухней, открывал банки с тушеной говядиной. Все были заняты делом. Найда и Туман пытались дочиста вылизать порожние банки, катая их по ограде. Я таскал воду в котел, вмазанный в плиту, а дети, как воробышки сидели на лавке, внимательно наблюдая за действиями дяди Юры по приготовлению обеда. На обед готовились макароны по-флотски. Это на первое, а на десерт, какао со сгущенным молоком с баранками.
Обед получился на славу. Ребятишкам особенно понравилась «какава», так этот напиток называла Анечка. Посовещавшись после обеда, мы решили с Юркой устроить для ребят банный день. «Как бы ненароком не обидеть родителей», - мелькнула у меня мыслишка, но все же решили, помоем! Солнце стояло в зените, было жарко, даже душно, к тому же баня была убрана и по-хозяйски опрятна. Разомлевшие от жары и  обеда, Туман и Найда, лежали в теньке под перевернутыми санями. Первой в баню пошла Анечка, захватив из дома полотенце и белье для себя и братика. Юрка, как и все ребятишки на свете и в этом возрасте, к предстоящей помывке особого энтузиазма не проявлял, но все же смирился со своей участью. Прошмыгнула домой Анечка, с распущенными мокрыми волосами и бельем под мышкой, настала очередь нашего подопечного. Потом, после бани, чистеньких, розовощеких наших юных хозяев, напоили еще раз «какавой», и предложили им отдохнуть. Нам нужно было идти на «разведку»:- проверить, есть ли ягода, или нет. Перед уходом я заглянул в дом, узнать, что там с детьми? Прижавшись, друг к другу, они спали на широкой родительской кровати.  Окна были закрыты ставнями, чтобы мухи не беспокоили,  а в комнате стоял запах свежей полыни, разбросанной по полу. Тоже один из способов борьбы с мухами. «Ну, вот и хорошо, ну, вот и ладно!» - подумал я удовлетворенно. Туман и Найда, как само собой разумеющееся, увязались за нами, да иначе и быть не могло. Врожденный охотничий инстинкт, звал их в тайгу. Они весело бежали  впереди нас, постоянно оглядываясь и преданно, как это могут только собаки, смотрели на нас, поскуливая от предстоящей прогулки по тайге. Впрочем, они вскоре пропали из вида, только мы их и видели. С крутого берега Громотухи, так называлась эта стремительная, горная речка, прямо в воду свисали кусты смородины, усыпанные крупными душистыми ягодами. Речка с оглушительным грохотом мчалась из таежного распадка по расщелине, а подобраться к ягоде с берега, было просто невозможно. Оставалось одно, лезть в холодную воду, которая была выше колен. Обуты мы были в армейские «кирзачи», которые не решали в нашем случае проблемы. Вода была очень холодной, поэтому заходить в речку сразу было не очень приятно, но после какого-то промежутка времени, ноги холода уже не чувствовали. Азарт, с которым мы собирали ягоды, которые крупными гроздьями сгибались на ветках, отодвинули на второй план ощущение холода в ногах. Сам процесс собирания ягод был довольно сложным, придуман он был по ходу дела, и заключался в следующем: Один из нас палкой, с сучком на конце, пригибал ветку вниз, а другой в это время собирал ягоды. Работа пошла хорошо, споро. Часа через четыре все наши горбовики были заполнены отборной смородиной. От аромата, который ягода источала, мы можно сказать, угорели. Малость отдохнули, покурили, потом перешли на другой берег Громотухи, и по едва заметной тропке, пошли вверх по распадку к брусничнику. Виды на бруснику были отменными, но ягода еще не поспела, была сплошь белобокой. Время было часов семь, но в распадке, окруженном с двух сторон лесистыми боками гор, потемнело, потянуло холодком. Зыбкая кисея тумана, скатываясь из жерла ущелья, постепенно обволакивала нас со всех сторон, стало как-то неуютно и зябко. Пора возвращаться на кордон. Откуда-то прибежали наши собаки, мокрые по самые уши, с туго набитыми животами и довольными мордочками. Лизнув нас по очереди, играя друг с другом, побежали вперед к дому. Подходя к кордону, мы еще издалека увидели, как из трубы летней кухни вьется веселый дымок, возле Анечки, хлопотавшей у стола, в выжидательной позе уже сидели наши собаки, помахивая своими мокрыми хвостами.
- А я вот супчик с курицей варю! – весело приветствовала нас Анечка, ловко очищая мешковиной от кожуры молодую картошку.
- Так ты, Анна, все же курчонка в кастрюлю спровадила? – пошутил я.
- Мама мне еще вчера велела суп с курицей сварить, да и вас угостить хочется, - по-хозяйски рассуждала Анечка, ловко кидая в ведро с водой картошку.
- А где мой тезка? Неужели все еще спит? – спросил Юрий девочку.
- Да вон он, на чушке нашей катается, - кивнула Анечка головой в сторону сарая.
И верно, Юрка, в это время в загоне для свиней, пытался залезть на пестрого подсвинка, которому исполнять роль вьючного животного, явно не хотелось.
- Ну что, товарищ Буденный, не хочет Борька быть лошадью?
- Не хочет, дядя Юра! Вчера хотел, а сегодня что-то зауросил, - разочарованно проговорил Юрка, подтягивая сползающие штанишки.
Мы пошли к кухне помогать Анечке в приготовлении ужина, и в это время, с литовками на плечах, к дому из леса подходили родители. Косари, мужчина и женщина, были одеты одинаково в нижнее солдатское белье, кальсоны и рубахи. Женщина, ойкнув, быстро зашла в избу, а мужчина, повесив косу на стреху сарая, подошел к нам.
- Здравствуйте! Я гляжу у нас гости? – глуховатым голосом проговорил хозяин, пожимая нам руки
- Откосились, слава богу, а на завтра планировали кошенину на дальнем покосе ворошить, да едва ли получится. Вон уже дождем попахивает…
Вместе с хозяином, Егором Андреевичем, присели на перевернутые сани, закурили. Хозяину было лет сорок, может больше, Трудно было, вот так сразу, определить его возраст из-за многодневной, рыжеватой с проседью щетины, грязноватого от пота и пыли лица. Видно было, что Егору Андреевичу заготовка сена в этом году, далась тяжело. Остро выступали лопатки под солдатской рубахой, которая ему была велика и доходила до колен. Коротко стриженая голова с большими залысинами, щуплая фигура, умные выразительные глаза, и какая-то скрытая деликатность в обращении с людьми, не вязались с образом таежного человека, властного и сурового лесника.
Егор Андреевич расспрашивал Юрия о наших общих городских знакомых, ловко скручивая узловатыми руками самокрутку. От нашего «Памира» он вежливо отказался, а мы же наоборот попробовали его самосада. Из дома вышла хозяйка, одетая в простенькое ситцевое платье, миловидная и крепко сбитая. Поздоровавшись с нами, она представилась.
- Анастасия Ивановна я, ну а отца, я думаю, вам представлять не надо. А вот это наши дети: Аннушка и Юра. Я их сегодня не узнала! Гляжу чистенькие такие, да бравенькие! Спасибо вам большое, и извините нас. Совсем детей с этой косьбой забросили, да и сами-то тоже не лучше…
- Ну что вы Анастасия Ивановна, о чем разговор! Мы ведь и сами в грязи вывозились, пока до вас добрались! Решили помыться, да и ребята тоже решили к нам присоединиться, правда, Юра?
Повернувшись к Аннушке, хлопотавшей у плиты, она спросила ее:
- Доченька, что у тебя там с ужином? Готово все? Молодец, дочя! Ну что же, в таком случае идемте в дом. Отец нам сейчас свет организует. Когда мы одни летом, то мотор не заводим, ни к чему он нам, ложимся рано.
Мы стали отнекиваться, но хозяева даже слушать нас не захотели. Когда, через несколько минут, мы вошли в избу, на столе уже стояло угощение, по-деревенски незатейливое, но аппетитное и вкусное. Кроме разлитого по тарелкам супа, стояла большая миска с молодой картошкой, посыпанная сверху душистым укропом, тарелка творога в сметане, куски мяса дикой косули и пучок свежего лука. Юрий сбегал к колодцу, достал оттуда круг копченой и вареной колбасы, бутылку водки и вина. Все это «хозяйство», было нами опущено в колодец, заранее.
- Я, мужички, стопочку винца выпью, да побегу корову доить, а вы тут угощайтесь, как говориться, чем бог послал. Отец, иди, переоденься, да и мотор включи?
Хозяева вышли, а через несколько минут затарахтел мотор, загорелась электрическая лампочка, в комнате стало светло и уютно. В этой, довольно большой комнате, обставленной незамысловатой мебелью, с семейными фотографиями в больших рамках на стенах, с простенькими тюлевыми шторами на окнах, с прикроватными ковриками, сшитыми из разноцветного тряпья, было по-домашнему тепло и комфортно.
Вошел Егор Андреевич в клетчатой рубашке, темных брюках и сандалетах на босу ногу.
- Наливайте ребята, выпивайте, закусывайте! – проговорил хозяин, присаживаясь к столу.
- Я немного с вами выпью, извините меня, пожалуйста, устал я очень, да и не увлекался я выпивкой никогда, нельзя мне было. Одно время желудком маялся, потом учителем работал в школе, даже последнее время был директором этой семилетней школы.
- А учитель в школе,- продолжал Егор Андреевич,- всегда на виду, тем более в деревенской школе, хочешь, не хочешь, а надо соответствовать…
-… высокому званию советского учителя! – под одобрительный смех, продолжили мы с Юрием.
- Да, высокое звание советского учителя! Красивые вроде бы слова, но до чего они затерты, выхолощены, что порой даже, как лозунг-то не воспринимаются. Бутафория!
Все помолчали, налили по второй, но хозяин при этом свою рюмку убрал в сторону, отрицательно покачав головой.
- Расскажу вам один смешной случай, из нашей деревенской, школьной жизни. Я уже был директором. Иду в школу, а навстречу первоклассники бегут, веселые такие, и кричат всем встречным и поперечным: «Ура! Занятий сегодня не будет, Лариса Ивановна в город уехала на аборт!». А вот и мать освободилась!
В комнату вошла Анастасия Ивановна, с тарелкой малосольных огурцов, присела у стола, привычными движениями стала поправлять тарелки, убирать лишнюю посуду, по хозяйски наводить порядок на столе. Ребятишки начали уже клевать носом и, Анастасии Ивановне пришлось их отправить в соседнюю комнату. Сославшись на усталость, вслед за детьми ушел и Егор Андреевич.
- Устал наш отец, - как бы оправдываясь перед нами, проговорила хозяйка, опять присаживаясь за стол. Мы тоже засобирались, но Анастасия Ивановна попросила нас посидеть еще немного.
- Если не торопитесь спать, то посидите немного? Вы меня не задерживаете, мне еще квашню «подбить» надо. Завтра, если бог даст, хлеб буду печь. Угощу вас нашим деревенским хлебом, да парным молочком. Я так думаю, что для вас городских жителей, сейчас это все в диковинку!
- Да, не беспокойтесь вы так Анастасия Ивановна! – дружно запротестовали мы, но хозяйка наш протест не приняла. Видно было, что Анастасия Ивановна соскучилась по общению с людьми, а поэтому говорила, и говорила без умолка.
- Поженились мы с Егором поздно. Я работала на заводе, там и закончила десять классов вечерней школы, поступила в университет на дневное отделение. Егор после армии тоже работал на заводе слесарем, в деревню не вернулся. Мечтал стать инженером, любит он с механизмами возиться, но по конкурсу в политех не прошел и, чтобы не терять время пошел в педагогический, на историка учиться. Познакомилась с ним на пятом курсе, а через два года, когда он закончил учебу, поженились. Направили его в деревенскую школу учителем истории, ну и я вместе с ним. Куда иголка, туда и нитка! По образованию я биолог. Первое время работала в школе, но потом, когда Егора назначили директором этой семилетней школы, ушла в совхоз агрономом.
Анастасия Ивановна вздохнула, разгладила руками края скатерки, машинально поправила тарелки и рюмки, и немного помолчав, продолжила с заметной дрожью в голосе:
- Деревни наши, по берегу Ангары, попали в зону затопления, нужно было куда-то уезжать! А куда? У нас на руках ребенок, дом его родителей, их могилы тут же! Что делать, не знаем. Да эта проблема, в общем-то, не нас одних, а многих сотен людей!
Предлагали нам новые места работы, но ничего хорошего нам предложено не было. После долгих раздумий, решил Егор мой, пойти работать лесником, вот на этот самый кордон.
Бились об электрическую лампочку мохнатые, незнакомые нам ночные бабочки. Далеко, за стеной дома монотонно гудел мотор, а напротив нас, простая русская баба, с мозолистыми от постоянного труда руками, с умными, все понимающими глазами, рассказывала про свою жизнь, трудную, полную тревог и лишений. Сколько их в нашей огромной стране: красивых и не очень, молодых и старых, счастливых в своей жизни и обделенных своим бабьим счастьем! Никто не считал, да и вряд ли это возможно? Безропотно тянут свою лямку, растят детей, воюют с мужиками-алкашами, спасая их от преждевременной смерти под забором. Порой в одиночку, яростно, до полного упадка сил и здоровья, героически пытаясь спасти затухающий семейный очаг.
- Нелегко далось нам это решение, - продолжала рассказывать Анастасия Ивановна.
- Егор-то мой местный житель, а я городская, хоть и из простой рабочей семьи. Первое время даже представить себе не могла, как мы в этой тайге, у «черта на куличках», жить будем? А тут еще у Егора проблемы с желудком начались: это и перевесило все мои сомнения. Трудновато пришлось поначалу, но со временем все потихоньку утряслось, корову хорошую завели, родители его, царство им небесное, помогли, свиноматку купили породистую, а лошадь у нас казенная, да и дом тоже. Ведь наш русский мужик-то, какой? Он ведь как тальник, не тревожь его напрасно, не дави чрезмерно, он и прорастет, и окрепнет и, в конце концов, почувствует вкус жизни, да и просто, сам себя уважать начнет!
- Ой, мальчики! Я вас совсем заговорила! Сейчас побегу поставлю самоварчик, чайку попьем со свежими сливками. Да, не отговаривайте меня ребята! Не устала я совсем, а вы,   если хотите, выпейте еще? Не стесняйтесь!
Мы выпили, закусили малосольными огурчиками, вкусно пахнущими укропом, вышли на крыльцо покурить. Дождь усилился, свет из окон падал на лужи, которые появились во дворе, заметно сильнее шумела за оградой речка Громатуха. Где – то там, в горных отрогах, время от времени глухо рокотал гром, сверкали сполохи молнии, высвечивая на тёмном небе лохматые хребтины гор. Казалось, что огромный исполин, хозяин этого медвежьего угла, перекатывал с место на место большую железную бочку, набитую камнями. Было на самом деле жутковато, и если бы не яркий свет, падающий из окна на залитую водой ограду, да деловитое постукивание моторчика, сглаживали ощущение одиночества  и заброшенности.                .   Когда мы вошли в комнату, то первое, что мы увидели, это был самовар, который гордо стоял на столе, поблескивая своим начищенным корпусом, с многочисленными медалями на боках и, заварным чайником на конфорке. Самовар важно пофыркивал, выпуская из отверстий в крышке, пар.
-Ну, Анастасия Ивановна, вы просто кудесница! Вы нам такой сегодня праздник устроили, что мы и не знаем, как вас благодарить, - сказал я.
- Не переживайте, ребята. Мне здесь поговорить-то не с кем, а я всего лишь простая, деревенская баба, а что бабе иногда надо? Правильно! Простого общения с такими же, как я бабами, посплетничать, поболтать, похвастаться новым нарядом, может ребятишками своими! Ведь это жизнь, куда от этого денешься! Пейте чай.
Пили крепко заваренный чай с молоком, ароматный и очень вкусный, все сильнее шумел за окошком дождь, барабаня по крыше, потихоньку остывал самовар, а хозяйка все говорила и говорила.
- Зимой нам скучать не приходится. На выходные, или на праздники какие, сюда приезжает столько народа, что с ног сбиваешься за ними ходить и убирать…
- Наверно начальство из города? – догадались мы с Юрием.
- Оно самое, - вздохнула хозяйка и, немного подумав, добавила.
- Если быть до конца честными, то нам много чего от них достается, особенно из продуктов. Они, ребята, такие деликатесы привозят, что нам, простым смертным, сроду их не увидеть! Коммунизм для себя они уже давно построили. Ни как не могу понять, откуда у этих, по сути дела примитивных мужиков, такие барские замашки и неуважение к простому человеку. Насмотрелась я на эту пьянь, на этих современных господ-начальников, и многое поняла К сожалению, слишком поздно!
От выпитого чая, а может от двух стопок вина, которые она выпила, лицо хозяйки нашей разрумянилось, задорно, по-молодому заблестели ее глаза, она вся внутренне преобразилась, от прежней усталой женщины, не осталось и следа. Она еще раз хотела разогреть самовар, но мы с Юрием ее ели-ели отговорили.
- В университете я была очень активной комсомолкой, членом бюро, хорошо училась, участвовала во всех мероприятиях, поднимала «комсу» на воскресники и демонстрации, обходила общежития, выявляя всевозможные отклонения, от норм коммунистической морали и нравственности! «Во, как я вам загнула»! Сколько недругов нажила среди своих однокурсников! Вот сейчас и думаю: зачем мне, молодой девке, все это было нужно! Ради чего я старалась! Боже мой, ну зачем?
За столом наступило тягостное молчание. Тяжело вздохнув, хозяйка встала из-за стола, начала собирать посуду. На предложение хозяйки постелить нам в комнате, мы наотрез отказались, и пошли в соседний амбар, который использовался для хозяйственных нужд. На стенах этого, довольно обширного помещения, висели хомуты, седла, седелки, вожжи и другая лошадиная сбруя. Вдоль стен, на уровне метра от пола, сооружены полати, а в правом углу большой камин, сложенный из дикого камня. Эта уже была прихоть, приезжающего сюда на охоту, высокопоставленного начальства. Вкусно пахло дегтем и лошадиным потом, вперемежку с неистребимым запахом дыма камина, который и топили-то неизвестно когда, сразу же настроил нас на душевный покой и умиротворение. Подложив под головы седла, и расстелив на полатях потники и попоны, мы уснули.
Проснулись мы от запаха свежеиспеченного хлеба. Было уже девять часов утра, на улице моросил небольшой дождь, но хозяева встали видать давно. Под навесом хрумкала овес гнедая лошадь, о чем-то своем вздыхала время от времени корова, вытягивая голову с осклизлым носом, в сторону хозяйского дома, аппетитно чавкали свиньи, уткнув свои морды в деревянное корыто, нахохлившись сидели на насесте куры.
Хозяйка, пробегая с подойником по двору, поздоровавшись, пригласила нас на завтрак в избу. В доме все было готово к завтраку, румяные и причесанные ребятишки сидели за столом, постукивая ложками по тарелкам, радостно приветствовали наше появление. Егор Андреевич ставил на стол кипящий самовар, который, как ему положено по чину, самодовольно пыхтел, молодецки посвистывал, выпуская из-под крышки пар, по праву занимая почетное место за столом среди посудной мелкоты. Что не говори, а это все же удивительное изобретение русского народа! Прежде всего, наличие в семье самовара, говорило окружающим о достатке этой самой семьи, что довольно часто не соответствовало действительности. Несмотря на бедность, и скудный  «приварок», наличие этого аппарата в хозяйстве , повышало их семейный статус.
 На лавке, стоящей возле русской печи, накрытые вышитым полотенцем, дозревали по кондиции свежеиспеченные круглые ковриги хлеба. Чудный запах свежего хлеба, и дружелюбно пыхтящий горячий самовар, создавали атмосферу праздника и теплого домашнего уюта.
Из наших городских харчей, на столе скромно разместились банка сгущенки, половина банки «какавы» и тарелка с колбасой. Дети с вожделением поглядывали на сгущенку и банку с какао, но застенчиво помалкивали.
- Вот молочка парного, попробуйте, а это наш свежий хлебушко! – сказала хозяйка, поставив на стол кринку с молоком. Пили ароматный чай с молоком и свежим пахучим хлебом, ели творог со сметаной, снова пили чай до испарины на лбу. Дети, выпив по два стакана «какавы», и разделавшись со сгущенкой, убежали по своим делам.
Пора было собираться домой. Дождик на улице перестал, и только белесый густой туман сплошной стеной застилал все вокруг, скрывая от нас окружающее пространство. Егор Андреевич готовился к поездке по своим служебным делам. Хлюпая резиновыми сапогами по лужам, вынес из амбара седло, и повесив его на прясло, пошел за ружьем и патронами в дом. Юрка, «ну, до чего же смышленый пацаненок», соорудив из мешка подобие капюшона, вывел из конюшни коня, и, ловко перекинув повод через жердину прясла, привязал коня. Я так и не перестал удивляться и восхищаться этими детьми! Как быстро входили они в нашу взрослую жизнь, помогая своим родителям во всем, без нотаций и понуканий с их стороны. Я даже на миг не мог представить своих детей в этой обстановке! Уже потом, в городе, вспоминая нашу поездку на кордон, рассказывая своим близким про Анечку и Юру, мы все твердо решили: они вырастут настоящими людьми.
Собрались мы быстро. Егор Андреевич показал нам новую дорогу, которая была длинней, но не была разбита тракторами и военными машинами. Анастасия Ивановна, милая наша хозяюшка, вынесла нам по ковриге своего хлеба и две бутылки молока. Мы уже не отнекивались, бесполезно! Было огромное желание отблагодарить этих милых, простых людей, преподнести им в дар что-то этакое, но вот только что? Наверное, тогда я понял: не оскудела земля русская на добрых людей! За кажущейся иногда черствостью и нарочитой грубостью, в глубине души большинства народа нашего, находится место для сострадания и огромного человеколюбия.
Провожали нас всей семьей за ворота ограды. Впереди всех стоял Егор Андреевич в брезентовом дождевике, Анастасия Ивановна, со спрятанными под передник руками, рядом Анечка, в длинном деревенском платье, с косичками, заплетенными голубыми ленточками. Рядом с отцом стоял Юрка, который одной рукой держался за руку отца, в другой держал лошадиный повод. Видно было, что наш отъезд детей огорчил. Всё же наше кратковременное пребывание здесь, скрасило их повседневную, довольно однообразную жизнь, а после нашего отъезда, все пойдет по старому: их сверстников тут нет, поиграть не с кем, и еще очень долгое время они, по существу, обречены довольствоваться обществом друг друга. Прежде чем свернуть на повороте за лесок, я еще раз оглянулся назад: родителей уже не было, и только наши юные друзья махали нам вслед своими ручонками, рядом с ними сидели Туман и Найда, их самые надежные друзья и товарищи по играм.
Преодолев часа за полтора новую лесную дорогу, мы выскочили на шоссе, прямо на автобусную стоянку, и одновременно смотровую площадку. Тучи рассеялись, прямо на глазах. Исчез туман, и в лучах солнца ослепительно искрилась величественная гладь моря, даот мокрой травы поднимался кверху пар. К остановке, шелестя шинами, плавно подкатил «Икарус», высокомерно сверкая огромными лобовыми стеклами, и широкими, чисто отмытыми, боковыми. Из открытой передней двери вышел водитель, в белой рубашке и черном галстуке, важный и недоступный для простого люда. Чтобы, наверное, еще более подчеркнуть свою значимость, из нагрудного кармана, ослепительно белой, капроновой рубашки, вытащил желтоватую пачку с горбатым верблюдом на ней, и щелкнув зажигалкой, закурил. В это время из автобуса, как горох из мешка, высыпали сначала дети, в белых одинаковых рубашках, в сереньких коротких штанишках, в белых «панамках», и все, как один, с маленькими рюкзачками за спиной. За ними, один за другим, без спешки и толкания в спину, вышли взрослые японцы и японки. Увидев нас, они как по команде, сложив руки под подбородком, поклонились нам. Тоже самое проделали и их дети. Мы тоже поздоровались. В это время из автобуса вышел высокий господин, в темном костюме и рубашке, с белым воротничком на шее вместо галстука. Встав поодаль от своих недавних союзников, начал готовить свой фотоаппарат к съемке. Забрызганные болотной жижей, небритые, мы стояли и смотрели на наших бывших противников и, чувствовали себя не совсем хорошо. Но тут произошло, я бы сказал чудо-юдо. Важный и недоступный, как нам вначале показалась, водитель-«задаваха», подошел к нам.
- Здорово, мужики! Откуда путь держите и где так уханькались?
- За ягодой гоняли. Тут, не далеко,- неохотно ответил я.
- А ты кого привез? Ну, это, я так понимаю, японцы со своими «япономатями», а вон тот, с белым ошейником, кто? – спросил Юрий водителя.
- Это немецкий поп, пастор, католический священник. Меня Колькой дразнят. Вот, закуривайте мои сигареты, я на самом-то деле курю «Беломор», а это так – для форса!
- Да, нет Никола, спасибо, Мы свои лучше закурим! Как сказал поэт – «…у советских собственная, совесть, на буржуев смотрим свысока!» - отчеканил Юрка, доставая «Памир».
- Понятно! Бедные, но гордые! – сказал Николай и, затянувшись сигаретой, добавил:
- А вот у этих самураев, гордости нет, но зато они богатые, путешествуют по всему миру, детей своих возят, машины свои имеют, и наверняка, что-нибудь еще, кроме машины! А нам, с нашей гордостью, порой чужую собаку со двора выгнать нечем! Я вот эту капроновую рубаху по блату достал, а у них видишь, вся одежда хлопчатобумажная. В Японии в таких рубахах хоронят, не вспотеешь! Я весь в ней сопрел, сейчас домой приеду и выброшу к чертям собачьим ее. Я на этой машине с мая и насмотрелся порядком на этих «капиталистов». До этого на Качуг гонял, дальнебойщиком был, а потом сюда меня определили. Ну, хорош, мужики, ехать надо, график жесткий! Бывайте!
Николай подал сигнал, звук которого был очень мягким, музыкальным, вроде как барышня, или мадам в платочек покашляла. Как по команде, один за другим, в начале дети, потом взрослые, туристы заходили в сверкающее чрево автобуса, перед этим, сложив руки на груди, кланялись в нашу сторону. Из окон автобуса смотрели на нас, улыбающиеся рожицы детей, поблескивая бусинками глаз, из узких прорезей век. Мы тоже помахали им руками, а Юрий при этом еще и скорчил смешную рожу, от чего «япончата» пришли в неописуемый восторг. Степенно, не торопясь, прошел в автобус немецкий пастор, дверь плавно закрылась, и шофер, вежливо посигналив, тронулся в путь.
Небо совсем очистилось от туч, стало жарко, с ближайших покосов потянуло ароматом свежескошенного сена, пели в небе жаворонки, пикируя с высоты на пахучую землю, тарахтели трактора и машины, гружёные сеном. Вдали, затянутые по низу туманом, синели вершины гор, где в одном из распадков находился наш кордон, с милыми нашему сердцу людьми.
Невольно думалось, что же ожидает в недалеком будущем Анечку и Юрку? Как не крути, а Анечке придется жить и учиться в интернате, без присмотра родителей, среди таких же, как она детишек, оторванных от родного дома, разных по характеру и поведению. Впитает ли она в себя от этого общения, что-то полезное и хорошее? Вряд ли, а потерять может многое. Потом и Юрка пойдет по этому пути. А куда деваться -то? Вот и станет самой большой радостью  для них на долгие годы – приезд родителей в интернат, да ещё и их собственный приезд в родительский дом на каникулы. Еще с большим трудом верится, что однажды, нарядные и ухоженные, они вместе со своими родителями,  усядутся в мягкие кресла у широкого окна «Икаруса». С неподдельным  интересом будут смотреть они на незнакомые города и веси,  сначала своей великой родины, а потом, чем бог не шутит, города других стран! Чем они хуже своих японских сверстников! Ведь они дети и внуки победителей! Немножко взгрустнулось, захотелось вновь побывать в этих местах, угостить ребятишек сгущенкой и «какавой», попить парного молочка с домашним хлебом, сходить с собаками на берег речки «Громотухи», посидеть на берегу, просто так, поглаживая густую шерсть Тумана и Найды, отрешиться от всего нехорошего и может подумать о будущем!
 Ждите нас добрые люди, мы к вам обязательно приедем!