Это наша Лида!

Говорят, что в самых темных закоулках души всегда три часа ночи. А если вся душа человеческая – один сплошной закоулок? Не потому, что затаилась на дне ее злоба, просто она почернела от горя. Но никто ей помочь не в силах. И тогда в распахнутое окно, в плотную, густую тишину уходит и теряется в сонмище людском ее, души, отчаянный зов, посланный в последней надежде, что кто-то услышит, придет и зажжет лишь единственную свечу. А она своим светом прогонит загостившуюся в человеческой судьбе ночь. Свои крепкие руки Анна Павловна кладет на стол. «Вот эти два пальца – рабочие», - простой жест, возвращающий людям способность двигаться, воспринимать мир, словом – жить. Она все эти годы тоже как будто жила. Или ей это только казалось? Жизнь проходила, словно по касательной к ней самой, и не оставляла уже никаких шрамов и ссадин на давно кровоточившем сердце. Там просто не было места. Она поранила его в тот день, когда измученная, истерзанная в кровь, напрасно бродила по тайге в поисках Лидушки. Тело зажило и забыло о ранах. Сердце продолжало болеть…
Аня
В Воркуту Аня приехала весной 1961 года с мужем и двумя детьми-погодками – Лидой и Витей. Сорвались с насиженного места, из благодатных краев центральной России, в общем-то, за тем же, за чем снимались в те годы с родовых гнезд многие наши сограждане – захотелось подработать. Приехали, устроились в поселке под Воркутой – на берегу реки и стали потихоньку обживаться на новом месте. А природа сибирская, поверьте, оставляет след в самой огрубевшей душе. Предстояло и Фроловым привыкнуть к низкому солнцу, к застывшей сплошной зеленой глыбой тайге, хватающему ха сердце мерзлой рукой морозу и ветру, норовящему накинуть свою ледяную петлю на зазевавшегося простака. А пока… Было лето.
А потом была осень. И между ними – межсезонье. Длиной в тридцать лет.
В тот день Аня не взяла детей с собой на работу. Да и не продержишь их возле себя. Попросила только, чтобы гуляли возле дома, а в семь часов приходили к ней, в буфет. Витя пришел один.
- А Лида где? – спросила еще спокойно, но сердце уже тупо толкнулось и замерло в ожидании ответа.
- Приходили дядя с тетей, обещали Лидушку и Таню на лодке покатать. И увели Лиду, - пролепетал сын. Ведь как чувствовала же, работала в своем буфете – а душа домой рвалась! Но чтобы дочь не застать дома, дочь, гулявшую каждый день на том же самом месте без особых приключений, до этого Аня не додумалась бы. И хотя внезапно возникшая уверенность «Я ее больше не увижу» чуть не захлестнула способность еще что-то предпринимать, действовать, все-таки она нашла в себе силы отогнать проклятые мысли и бросилась на пристань.
Там никто мужчину и женщину с девочкой не видел, лодки были на месте. Вернулась в поселок, побежала по соседям, еще раз – уже в который! – теребила соседскую девочку Таню, но никто ничем ей помочь не мог. Вместе с мужем, к тому времени пришедшим с работы, пыталась продолжить поиски, безрезультатно. Тогда и пришла в милицию.
Здесь к происшествию отнеслись довольно спокойно. Попытались успокоить и Аню:
- Да может, и правда, захотел кто-то девчушку на лодке покатать. Переехали на тот берег, где-нибудь ягоды собирают. Приедет – не волнуйтесь.
Если бы тогда – сегодня Анна Павловна знает наверняка – сразу же перекрыли вокзал, Лида осталась бы с ней. Но это лишь недавно мы наших детей одели в бронежилет из запретов: «не подходи», «не бери», «не открывай». Тогда же, в шестидесятые, оттепельные годы, чьи-то недобрые замыслы по отношению к детям (!) казались абсурдными, выходящими за грань людского, обыденного существования. И благодушие окружавших тогда Аню людей –понять можно. Хотя на другой чаше весов – Воркута, искореженные судьбы. Правила, традиции, перевернутые с ног на голову, забитые, утерянные где-то на дне весной мерзлоты понятия о совести, о сострадании. Это ли так переплелось, так связалось в единый узел, который Ане Фроловой удалось развязать лишь годы спустя, или были еще какие-то незамеченные, хрупкие цепочки случайностей и закономерностей в этой истории – сказать сегодня трудно. И как бы ни устраивало нас наше русское «если бы да кабы», судьбе на это смотреть смешно. Она статистическими данными о проценте вероятности, скорее всего, не располагает.
Аня пошла искать Лиду сама. Двое суток в одном платье бродила по тайге, благо и ночью было светло, как днем. Звала, надеясь найти хоть зацепочку какую, хоть носочек или бантик из косички. Девочки не было – ни живой, ни мертвой. Уже организовали поиски ее самой, нашли чуть живую, отправили в больницу. Сына забрали соседи…
Лида
Соседская Таня была постарше, к незнакомым недоверчива. Маленькую Лиду обмануть не стоило большого труда – пообещали покатать на лодке, сунули в руки шоколадку. А когда увели подальше от поселка, завязали глаза – чтобы не запомнила дорогу. Только предосторожность эта напрасной была – Лида росла девочкой слабой, «неразвитой», по словам Анны Павловны, фамилию-то свою в семь с лишним лет не знала. Шла покорно.
И только когда маленькое сердечко что-то подсказало девчушке, она закричала, ударила кулачком незнакомое лицо: «К маме хочу!» «Я теперь твоя мама», - властно отрезала чужая женщина…
Пока добирались до Владивостока, девочку водили по поездам, просили милостыню.
Подавали охотно – как же, женщина с ребенком. Во Владивостоке Лиду сняли с поезда с признаками острой дизентерии, новоявленные «родители» скрылись в неизвестном направлении. Так и попала она в детский дом. Но имя свое помнила твердо, как ни пыталась «мамаша» назвать ее по-другому, «по-заграничному», девочка на красивую приманку не попалась.

Аня
Из больницы Аня сбежала. И поехала в Воркуту к прокурору. Тот был несказанно удивлен, увидев прямо-таки ворвавшуюся к нему женщину в истрепанной одежде.
- А кто вы такая? – последовал начальственный вопрос.
- Я – мать, - ответила Аня.
- Ах, мать, вот и ищи свою дочь сама. А то ходит тут… - не дослушала измученная женщина этой фразы до конца. Схватила со стола тяжелую чернильницу-непроливайку и со всего размаха швырнула в ухмылявшееся лицо. И потом – опять провал, не помнит ничего, только портрет визжавшего прокурора, всего в крови и чернилах, словно кнопками пришпилили на слабую ее память.
Но чернильница «сработала». Дал прокурор распоряжение выслать на поиски пропавшего ребенка вертолет. Посадили туда всех, кто Лидушку видел и знал, полетели. Над тайгой, над черной извилистой рекой, над поселком, над кабалистическим знаками дорог, и за каждым новым поворотом – Аня это понимала – все ближе была она к бездне и не было той силы, которая выдернула бы ее из затяжного полета и помогла обрести желанный покой.
И солдаты, и милиция, и работники завода, где трудился Анин муж, приносили ей какие-то детские вещички (кстати, в поселке уже были случаи пропажи детей, перед самым приездом туда семьи Фроловых искали мальчика), но они ситуации не прояснили. Обшарили дно реки. Аня ходила по берегу и была готова ко всему. Неизвестность добивала сильнее, чем самая страшная действительность. Увы, те молитвы, что бессознательно твердила, не помогли…
Мы знаем, что делать, когда в доме покойник. Выработанный веками ритуал как-то позволяет забыться – хотя бы на время, отведенное для похорон. Только потом, дни и годы спустя, доходит до нашего сознания весь необратимый смысл происшедшего, и тогда каждый по-своему переносит свое горе – забываясь ли в повседневных заботах, за стаканом вина или пропадая часами у родного холмика земли, после посещения которого делается спокойнее, чище и глубже душе. От Лидушки не осталось даже могилы.
Анина мама, узнав о происшедшем, молча поставила Лидушке в церкви свечу. За упокой. Вынести груз неизвестности дано немногим. А сама Аня пролежала год в больнице. Но выйдя оттуда, свечу ставить не стала. Она искала Лиду. Посылала запросы во все инстанции, добралась и до самой Терешковой. Та ответила, что они помогают только в поисках детей, пропавших во время войны. Вот такая узкая специализация. Каждые три года документы возвращались с грифом: «Ваше дело остается открытым». Аня терпеливо переписывала бумаги и отсылала обратно.
Лида
А Лида опять попала в реанимацию. И предстоит ей побывать там еще три раза и остаться живой. Как тут не вспомнить о той свечке заупокойной, которую ставила ей бабушка? Да и не со зла, наоборот, по доброте, чтобы не маялась ее убиенная душа неприкаянной на этом свете. А мать своим упрямством, видимо, каждый раз вытаскивала ее из небытия и, находясь за тысячи километров, снова отправляла в жизнь, приближаясь к желанной встрече с каждой минутой.
Когда Лиде исполнилось 14 лет, «родители» нашли ее и забрали из детдома. И опять довели до дизентерии, да так, что еле спасли соседи, отправив ребенка в больницу. Что-то тогда у «папаши», знать, колыхнулось в душе. Пришел в палату, принес конфет, погладил по голове и сказал странную фразу: «Ищи свою мать…» Хотел добавить еще, да не смог. Лида на его слова тогда внимания не обратила. Мало ли что скажет спьяну? Привыкла видеть своих похитителей навеселе чуть ли не каждый день, но все прощала – считала их родителями.
Анна Павловна
Лишь через десять лет, где-то, может, и смирившись, и отчаявшись в своих поисках, Фроловы перебрались назад домой, в село Заворонежское, что вплотную примыкает к небольшому городу Мичуринску. И жизнь потекла своим чередом – со своими проблемами, радостями и горестями. Подрастал сын Виктор, вот уже и невесту в дом привел. А сама Анна Павловна, унаследовав чудесный дар от своего отца, стала целительницей, или, как говорят в народе, «костоправом». Всю свою нерастраченную любовь, предназначавшуюся дочери, она стала отдавать незнакомым людям. И скольким из них она подарила поистине новую жизнь, сказать трудно. Ибо принимает больных, которых зачастую вносят в ее дом на носилках, со всей России. Никому не отказывает, хотя самой уже за шестьдесят, да и руки стали болеть и каждой клеточкой своей жаловаться на непосильный труд. А в 1978 году нелепо погиб муж Анны Павловны.
Кажется, Флобер в одном из своих романов заметил, что женщина не может вынести ничего – кроме голода, трагедий и нищеты. Когда сына Виктора, ехавшего на велосипеде, сбила машина, Анна Павловна решила, что потеряла еще одного своего ребенка. Ведь искала она его по больницам и по моргам двое суток. И только необыкновенное, никем доселе не исследованное материнское чутье толкнуло ее еще на один решительный шаг. Как много лет назад в кабинет к прокурору, буквально ворвалась она в палату, где лежал молодой парень, попавший в катастрофу, правда почему-то под фамилией Орлов. А оказался он ее сыном, ее Виктором. Но состояние его было – хуже не придумаешь. Ведь даже двоюродный брат, работавший в ГАИ, не смог его узнать. И тогда Анна Павловна принялась за дело. Уговорив врачей, сама вправила Виктору выбитое бедро, буквально по косточкам собрала искалеченное тело. Выходила, подарила новую жизнь. Во второй раз.
Так шли годы. Но и погруженная в свои заботы, Анна Павловна ни на миг не забывала о самой главной грусти своего сердца. Каждое реальное мгновенье жизни она соизмеряла с тем нереальным, искусственно созданным миром, в котором – она верила – находилась ее дочь. И не теряла надежду вернуть Лиду – во что бы то ни стало прервать тот жуткий затянувшийся сон, из которого, как из вязкого, темного болота, ей нет выхода вот уже тридцать лет.
Лида
Еще раз попала Лида в реанимацию после подпольного аборта. «Мать» устроила ее работать в морг, а потом просто-напросто продала работавшему там же врачу. Трое суток истекала Лида кровью, а женщина, искорежившая всю ее жизнь, предложила тому же, кому и продала, прикончить девушку. «Не моя она дочь, делай с ней что хочешь», - закричала, думая что Лида без сознания. Но как предлагали ее убить, девушка слышала. Падая и всплывая на волнах беспамятства, она видела только копошившуюся в комнате безобразную спившуюся тетку, заметавшую следы. Врач же тот, видимо, ужаснувшись содеянного, вызвал «скорую» и отвез Лиду в больницу. Выкарабкалась она и на этот раз.
Более того, выйдя из больницы, Лида стала искать эту женщину, еще раз все простив ей и по-прежнему считая ее своей матерью. Так неукротимо было желание видеть возле себя родную душу в любом обличье, и еще более сильным было желание понять и помочь. Но больше они не встретились. И лишь в 1985 году Лида получила письмо из дома престарелых от умиравшей старухи: «Прости, прости меня. Ищи свою настоящую мать. Я тебя украла…» Только с этого времени Лида начала встречные поиски.
Анна Павловна
Тем временем настал новый 1991 год. И снова поманил надеждой.
8 октября, обычный день. Анна Павловна, как всегда, была очень занята – принимала больных. Около трех часов пополудни пришла ее двоюродная сестра и, как-то странно посмотрев, сказала: «Аня, ты только не волнуйся… Много у тебя еще больных?» «Человека три», - ответила Анна Павловна, продолжая заниматься своим делом…
«Женщины-матери, у кого в послевоенные годы похитили ребенка, отзовитесь. Возможно, я ваша дочь. Владивосток». Газета «Аргументы и факты», маленькое объявление в самом низу, на самой последней полосе. И все. Это неудачи и горести преследуют нас вечность, они так и тлеют в наших душах, как отсыревшие дрова в очаге судьбы. А счастье… Как порох оно. И для его ощущения едва ли потребуется столько же времени, сколько нужно, чтобы завести часы. Анна Павловна, еще до конца не осознав, что произошло, как в бреду, повторяя: «Это она. Это она…» – бросилась собирать какие-то вещи, деньги… С трудом дождалась сына, у которого – вот повезло! – начинался отпуск. «В Москву, скорее в Москву», - умоляла она, несмотря на трезвые доводы родственников и соседей, мгновенно собравшихся у ее двора. «Да погоди ты, Аня, - уговаривали они, - ты же не знаешь, что она, как она. Вдруг она калека или пропащая какая душа».
«Нет, - отвечала мать, - что бы ни было, привезу сюда, хоть буду знать, где ее могила». Смогли убедить только отложить поездку в Москву до завтра. А ночь… Когда древний живописец не смог с помощью своего искусства выразить всю степень отчаяния отца, потерявшего юную дочь, он нарисовал его с закрытым лицом. На моей воображаемой картине я поступлю точно так же, но прикрою не столько лицо этой женщины, сколько ее душу вместе со всем тем, что творилось в ней в ту осеннюю ночь. Ибо рассказать об этом невозможно.
А дальше была Москва, зачумленная, заполненная до отказа людьми. Москва, в которой битых пять часов Анна Павловна с сыном бродили чуть ли не возле редакции «АиФ» и никто не мог им толком рассказать, где ее, эту редакцию, найти. Наконец добрались измученные путники до места, а тут еще одно препятствие – нет того работника, который объявление принимал и у которого, как Анна Павловна надеялась, могли бы оказаться какие-либо дополнительные сведения о ее дочери. В том, что это была именно Лида, женщина не сомневалась.
А тогда – вопрос, постоянно стучавший в виски: «Какая она, какая?» Столько лет прошло. Когда сидели ночью на вокзале во Владивостоке (приехали уже в первом часу), увидели странную пару – молодая пьяная женщина выясняла отношения с оборванным, заскорузлым стариком. Переглянулись с сыном, подумали об одном и том же, и сердце у Анны Павловны сжалось до размера лишь одной мысли: «Пусть, лишь бы живая, хоть какую – заберу».
Лида
Закончила медучилище, стала работать на пароходах, поездила и в Китай, и в Японию. Полюбила, вышла замуж, забеременела… А когда пошла становится на учет, врачи сказали ей прямо – рожать нельзя. За вашу жизнь поручиться не можем.
Ведь Лида до того побывала в реанимации еще раз. Теперь уже в состоянии клинической смерти. Ехали в «скорой», отвозили по вызову в больницу женщину с грудным ребенком. Вместе с ними попросился и муж. Машина упала в сопки…
Когда милиционер складывал трупы в машину, взял Лиду под мышки – а одна рука держалась только на коже – и вдруг ощутил под пальцами толчок. «Да она живая», - крикнул. Одна в живых и осталась.
А в далеком Мичуринске измученная мать, поддавшись на уговоры, поставила дочери свечу «за упокой». Плакала, кричала в голос – что наделала-то? Да и легче от этого не стало.
Очнулась Лида, стала срывать с себя бинты: «Кому я теперь такая нужна?» А в неблизком российском городке истекало кровью сердце той, кому она была нужнее всего.
Лида все равно решила рожать. Перед родами оставила завещание – на случай смерти. Так появилась дочь Катя.
Анна Павловна и Лида
Едва улеглось первое потрясение от этой незабываемой встречи, едва Анна Павловна, Лида и Виктор обрели способность более или менее спокойно говорить, выяснилась еще одна деталь, происхождение которой восходило опять к той самой цепочке случайностей и закономерностей, из которых состояла жизнь этих людей. Оказалось, что двоюродный брат Анны Павловны, который остался жить во Владивостоке после армии… знал Лиду! Более того, она работала вместе с его женой и приходила лечить их сына, ибо, как и мать, обладала даром целительницы.
Господи, есть ли еще где на белом свете такие судьбы, которые пошлют в нокаут заграничную слезливую матрону в бриллиантах вместе  с ее за уши притянутыми страданиями?
«Дорогая, милая, золотая моя мамочка. Сегодня получила Витино письмо и, кажется, проснулась. Мне все казалось, что ваш приезд – это был сон. Я не знаю и не умею, да и нет в человеческой речи таких слов, чтобы выразить свою благодарность за твой приезд, который вернул меня к жизни. А жить мне давно уже не хотелось. Теперь все – я очень хочу жить, хочу быть рядом с тобой, видеть тебя каждый день. Я все понимаю, но нужно потерпеть. Витя, возможно, найдет обмен, а я соберусь быстро, в крайнем случае, в конце мая приеду. Не волнуйся, не переживай, главное – не плачь, я же ведь все чувствую. Береги себя. А когда я буду рядом – я все-таки надеюсь на обмен, - будет полегче.
Мама, пиши мне почаще. Много писать не надо, хоть два слова, но почаще. И напиши мне какую-нибудь молитву. А то мне очень грустно – беды мои ты знаешь… И пожалуйста, сфотографируйся и вышли свое фото. Катя вспоминает тебя и Витю каждый день и не верит, когда я говорю, что летом мы поедем к тебе. До свидания, мой самый главный человек, моя далекая, но самая родная. Спасибо тебе, что ты есть, я очень хочу, чтобы ты была всегда».
…Когда Анна Павловна с сыном, пробродив по Владивостоку весь день в ожидании вечера, вернулись к квартире №21, силы и нервы их были на пределе. Позвонили. Из-за двери спросили: «Кто?» Виктор засуетился, зачем-то достал газету и дрожащим голосом стал спрашивать про объявление. Анна Павловна молча и довольно спокойно ждала. Когда дверь открылась, она успела только вскрикнуть: «Витя, это наша Лида!» И упала на пороге…

«Господи, если не сможешь воскресить умерших, сделай так, чтобы встретились все потерявшиеся и что бы жили они долго-долго. И за тех, кто ушел безвозвратно, и за тех, кто ищет родную душу. И пока не находит».