Истинное желание

Шлиссельбургу с любовью посвящается


Простор открыт - ничего святого

Егор Летов

1. Крепость

    Эта старинная Крепость могла бы стать великолепным объектом туристического бизнеса.
    Но почему-то не становилась.
    Она стояла на острове, почти совпадающим с ней по размерам. Остров находился в самом центре места, где река впадала в море. Дальше, в глубину земли, на этой реке жил великий город. В далекие незапамятные времена люди, живущие здесь, возвели Крепость, чтобы враги с Севера не проникли на реку и в великий город. И они не проникали.
    А потом наступило наше время, и все стало каким-то другим. Совсем другим. Враги с Севера перестали воевать и создали компании, производящие мобильные телефоны. Наша страна - впрочем, кажется, без особого желания - тоже почти забыла о том, что такое война. Напряжение, витавшее вокруг Крепости, бесследно исчезло. И она стала Музеем. Конечно, это было решением местной администрации, и, при желании, в архиве можно было найти соответствующий документ. Но, я думаю, что истинная причина превращения Крепости в Музей - само время, сама история. Время изменилось, и Крепость просто не смогла существовать в каком-либо ином качестве.
   Что такое Музей-Крепость? Спрессованная и уложенная штабелями память. Спрессованная и уложенная штабелями война. Тысячелетняя агрессивность, запечатанная в каждом камне. Только прикоснись к одному из них, и все это - память, война, агрессия - мигом активизируется. И враги снова найдутся, выйдя из небытия.
   Ну а пока - Музей был заброшенным. На вершинах стен росла густая высокая трава; каменные постройки внутри Крепости, разрушенные бомбами в последнюю войну, никто не восстанавливал, и администрация Музея уже объявила, что это делается (точнее - не делается) специально, для туристического эффекта. Проход в башни и на стены был закрыт, их вроде как должны были ремонтировать, но, на самом деле, этого не происходило. Туристов от стоявшего на материке напротив острова Городка возили до Крепости раздолбанные моторные лодки с крышами из оргстекла. Музей был непопулярен. Почему? По той простой причине, что в пригороде великого города было много дворцовых комплексов, вот их-то и реставрировали по-крупному, - конечно, турист, прежде всего, поедет посмотреть место, где жили императоры и императрицы. Крепость, в последние столетия бывшая тюрьмой для политических преступников империи, очевидно проигрывала им. Что там смотреть, говорили иногда туристы, - пустые камеры и проемы между стенами, в которых происходили расстрелы?
    И, все-таки, те же туристы, когда выходили на палубу лайнера, обходившего Крепость, восхищенно смотрели на нее и лихорадочно тянулись к своим цифровым камерам или мобильникам. Да, несмотря ни на что, она побеждала всех своим величием и красотой. Она была словно пятном времени, пятном истории, пятном самой смерти. Для пассажиров кораблей Крепость закрывала выход из реки, казалось, что она возвращается к своей древней функции и мстит людям за все свои унижения... Но, проходило мгновение, и корабль уже освобождался от наваждения Крепости, выходил в море - простор был открыт.
       
2. Экскурсовод

   Осень 201... года, которая так безжалостно захватила последнюю неделю августа, показалась экскурсоводу Крепости-Музея Кириллу Ивановичу Нехваткину такой же, как и все ее предшественницы. Но, несмотря на это, он, как и другие жители Городка, погрузился в томно-сентиментальное, поэтическо-возвышенное настроение, попался в ловушку осени. И, в самом деле, плен этот был сладким - природа уверенно меняла свои декорации и словно говорила людям, что они просто не имеют права проходить мимо и не замечать этого. Деревья услужливо перекрашивались в желтый цвет, воздух холодел, ветер бездумно гулял по волнам великой реки, а, если повезет, то выбирался и в море. Все вокруг превращалось в великолепно организованную панораму, быть частью которой - а большего от людей и не требовалось - было волнительно и приятно. Пожалуй, осень была единственным настоящим наслаждением для жителей Городка, за которое им не нужно было платить. В этих изменившихся декорациях, в окружении вздыбившихся волн, Крепость казалась еще более величественной и загадочной.
     Невольно радуясь осени, Нехваткин, в то же время, отчетливо понимал, что эти чисто природные метаморфозы не изменят его собственную жизнь. Впрочем, он не был до конца уверен, что это необходимо. Кириллу Ивановичу было сорок четыре года, и семь последних лет он работал в Крепости. До этого периода его жизнь была более удачной - родившись в Городке, он окончил педагогический институт в великом городе, получив диплом учителя истории, и работал по этой специальности в родной школе. Затем его повысили - он занял место заведующего по учебной части. Еще раньше, на последнем курсе института, Нехваткин женился на своей однокурснице Вере, в которую был страстно влюблен. Жизнь шла полным ходом - работы было много, денег хватало, семейная жизнь тоже была насыщенной. Молодым быстро дали квартиру - великолепные однокомнатные апартаменты (в так называемой "хрущевке").
       Правда, была в этой гармонии червоточинка, - через пару лет после начала супружеской жизни выяснилось, что Вера была бесплодной. Но Нехваткин не придавал этому значения. Друзья и родственники пытались открыть ему глаза, говорили, что сейчас ему это неважно, а потом, с годами, - только это и станет важным. Однако Кирилл Иванович на все уговоры только мотал головой. Самой Вере постоянно казалось, что он мучается из-за ее бесплодия, хотя и скрывает это от нее. Никто не мог поверить, что любовь, которую испытывал Нехваткин, была настолько сильной, что он действительно был счастлив и без детей. Так они прожили десять лет. А потом Вера умерла от рака - она сгорела быстро, за два месяца. Казалось, что жизнь недолюбливала ее, мстила ей за что-то. Но, за что - было никому не понятно.
      Для самого же Нехваткина жизнь после этого остановилась. Похоронив тридцатилетнюю жену на огромном, заросшем дубами и липами кладбище Городка, Кирилл Иванович запил и больше месяца не появлялся в школе. Жить дальше не хотелось. Но он, все-таки, вышел на работу - абсолютно не понимая, зачем ему это нужно и откуда у него берутся на это силы. Так он и жил дальше, как автомат, стараясь не думать о том, что он уже умер. Прошел год и жизнь - подлая - взяла своё. Душа Нехваткина, заледеневшая от горя, стала понемногу оттаивать, время от времени он испытывал обычную человеческую радость. Больше всего радость доставляли дети, которых он учил, о которых заботился, все чаще задерживаясь в школе чуть ли не до ночи. Другой радостью - рангом пониже, и, вызывающей чувство вины, - были женщины, появившиеся в его жизни после Веры. Они приходили и уходили, некоторые оставались, но ненадолго. Все они казались тенью Веры, ее ироническим приветом с небес. Полюбить он так никого и не смог. Или просто - не позволял себе?
       А потом резко, словно ветер, ворвавшийся в комнату, изменились времена, и эти новые времена изменили его любимую школу. Нехваткин родился и дожил до середины своей жизни в стране, созданной Великими Революционерами, которые верили, что главное - это справедливость. В этой стране заведующий школы и учитель истории получал вполне приличные деньги. Но однажды он проснулся утром и узнал из выпуска новостей, что этой страны больше нет, и что он живет уже в другой. Это была последняя революция. После нее все пошло под откос. Городок, бывший одним из центров кораблестроения, превратился в жалкое провинциальное захолустье, каждый житель которого мечтал его покинуть. В нем появились банки, супермаркеты, церковь и очень много южан. Крепость, которую Великие Революционеры поддерживали, потому что в ней сидели их не менее великие предшественники, теперь была забыта. Но, наверное, наиболее сильно дух нового времени проявился в той самой школе, в которой работал Нехваткин. Через два года после крушения старого режима ее просто закрыли. Выяснилось, что на опустевший Городок теперь хватало и одной школы.
       Впрочем, нельзя сказать, что закрытие школы выбило Кирилла Ивановича из колеи. На самом деле, в глубине души он был рад этому событию (скрывая свою радость от возмущенных коллег). Потому что он понимал, что он был учителем истории в другой стране и в этой, новой стране, он уже не сможет им быть. Учить тому же, что и раньше, было явной паранойей, а учить новому он не мог, потому что сам не был новым. Он сразу почувствовал то отчуждение, которое возникло между ним и учениками, как только произошла последняя революция. Да, все понимали, что он был хорошим человеком, и хорошим специалистом, но... то, что он говорил, звучало теперь по-другому. Звучало неправильно.
        И он ушел в экскурсоводы - благо, директор музея Городка и Крепости был его старым другом.

3. Экскурсовод (продолжение)

       Конечно, работа эта была несерьезной, как говорила теперь молодежь, в музеях работают только полные лохи (прошу читателя оценить разницу между выражением "лох" и "лох полный"). И это была правда - в экскурсоводы шли люди, которые ни на что особенно не надеялись, а их зарплата наводила на мысль о том, что государство было уверено в их ангельской ни в чем не нуждающейся природе. Нехваткин, прекрасно понимая это, не жалел о своем выборе, где-то в глубине души - хотя он и не признавался себе в этом открыто - он стал думать, что взлет его жизни прошел, что этот взлет остался там, в прошлом, с умершей Верой, с его работой в прежней школе, со всей страной, канувшей в небытие. Он с интересом погрузился в изучение материалов истории Городка и Крепости, с удовольствием - как раньше, готовясь к урокам, - ушел из настоящего в прошлое. Кирилл Иванович был готов рассказывать одно и то же изо дня в день на экскурсиях. Да, это было понижением его уровня, но, кто знает, говорил он себе, может быть, в новых условиях и за это стоит быть благодарным жизни?
      Каждый рабочий день проходил одинаково. Нехваткин вставал рано, в семь утра, брился, умывался и завтракал. Все это - в полной тишине приходящей в упадок одинокой квартиры; слушать по утрам радио или смотреть телевизор он не любил, потому что считал, что таким образом человек прячется от самого себя, боится посмотреть себе в глаза. А он не боялся. Потом Нехваткин выходил из дома и шел к полуразрушенной пристани Городка, садился в моторную лодку, покрытую оргстеклом, - он шутя называл их водными маршрутками - и за две минуты доезжал до острова. В девять утра Крепость-Музей открывалась. 
     Если туристов еще не было, Кирилл Иванович любил смотреть на высокие древние стены, трогать руками камни, заглядывать в заброшенные углы и здания. Крепость была сплошной тайной, сплошным временем, сплошной историей, омутом, в котором можно было сгинуть навеки, и, возможно, именно этого он и хотел. Но больше всего Нехвакину нравилось подниматься в закрытые якобы на ремонт башни и оглядывать с них окрестности - погруженный в свою жалкую мелкую жизнь Городок на одном берегу, спящую деревню на другом, и, наконец, с третьей стороны - море, молчаливое и манящее. Море противостояло Крепости, собственно, последняя была возведена против моря, против его открытости, которая простиралась в даль и в будущее. Море, если бы захотело, могло бы разрушить все, созданное против него человеком, зачистить время и пространство, заставить человека жить по-новому...
    А потом приезжали туристы - и Кириллу Ивановичу нужно было быстро спускаться вниз, идти к каменной пристани, чтобы принять первую группу.
   Когда он выходил к ним у билетного киоска, посетители видели перед собой мужчину средних лет, не старого, но, скажем так, опустившегося, невысокого роста, худого, одетого в поношенный серый костюм и черные ботинки. Сейчас, когда наступила осень, поверх этого костюма была накинута расстегнутая выцветшая на солнце длинная черная куртка с капюшоном, который болтался на ветру за головой. Лицо Нехваткина было узким, скуластым, слегка покрасневшим (эта краснота имела очевидную для всех причину), нос и губы тонкими, лоб - высоким, а серые глаза смотрели глубоко и мудро, но, в то же время, отчаянно. Кирилл Иванович, догадываясь, что глаза его слишком откровенны, пытался прятать взгляд от туристов - смотрел не в лица, а чуть выше, на головные уборы, или вообще на видневшиеся за спинами посетителей здания Городка. Но посетители, как назло, словно ловили его взгляд и приковывали к себе, пытаясь понять, что это за человек - и почему он такой неудачник. Именно эти вопросы, - а совсем не вопросы о Крепости - экскурсовод читал в их заостренных любопытством взглядах. Или ему только казалось?   
    Экскурсия была стандартной. Сначала, стоя у входа в Крепость, Нехваткин рассказывал о том, когда, кто и с какой целью ее построил, как наши далекие предки, вооружившись мечами и щитами, оборонялись от врагов с Севера - в этом месте речь шла о различных технических приспособлениях, скрытых железных воротах, которые неожиданно для врагов опускались и запирали их в ловушки. Все это, знал Нехваткин, вызывало неизменный интерес даже у самой непритязательной публики. Потом экскурсия переходила в центр Крепости, - там был мемориал, посвященный памяти героев последней великой войны, закончившейся чуть более полувека назад. Здесь были памятники, мемориальные плиты, разрушенные снарядами каменные корпуса. Интерес туристов к этой части рассказа Кирилла Ивановича всегда был заметно ниже, чем к другим, хотя казалось, что именно последняя война больше всего изменила Крепость. Но, возможно, она просто еще не воспринималась как история - время еще не накрыло ее с головой, не было того таинственного манящего отчуждения, толстого слоя пыли, как с другими эпохами.
     После этого Нехваткин рассказывал о Крепости как тюрьме - внимание группы немного повышалось. Экскурсовод проводил посетителей по длинному одноэтажному зданию, состоящему из одиночных камер, в которых была воссоздана историческая обстановка (благо, что воссоздавать, кроме железных кроватей и деревянных столов, было почти и нечего). Кирилл Иванович перечислял всех борцов за свободу и революцию, сидевших здесь сто с лишним лет назад, рассказывал об их жизни и смерти (часто - в одной из этих камер). Но эффект у большинства слушателей всегда был неизменным - что это за люди? за что они боролись? за что погибали? были ли они лохами или полными лохами? Непонятно... Это недоумение Нехваткин читал на лицах, хотя туристы, будучи людьми приличными, его никогда не высказывали. Экскурсовод пытался объяснить, что наша современная страна своим республиканским строем обязана в том числе и этим великим людям, их подвигу... Нет, это было бесполезно. Связь времен распадалась на глазах.
     И тогда, чувствуя, что его слушают все с меньшим вниманием, Нехваткин начинал рассказывать свою коронную историю - об узнике-императоре. Глаза посетителей сразу же загорались. Триста лет назад, говорил Кирилл Иванович, в Крепость был заточен император, которому на тот момент было чуть больше года. Его вместе с матерью свергли в результате дворцового переворота, обычного в ту далекую эпоху явления. В своей камере император прожил всю жизнь - ему никогда не говорили, кто он такой, он никогда не читал газет, только молился и очень много ел. К нему были приставлены два офицера, которые, можно сказать, прожили свои жизни вместе с узником - за что возненавидели его. У охранников была инструкция (ее текст, хранящийся под стеклом, показывал своим слушателям Нехваткин) - никого и никогда не подпускать к императору - ни солдат, ни поваров, ни слуг. А если кто-то захочет освободить узника, - офицеры должны были уничтожить и сих преступников, и самого императора. И вот однажды - добирался Кирилл Иванович до кульминации своей остросюжетной истории - один гвардеец попытался освободить императора, чтобы вернуть его на престол. Офицеры охраны, заперев двери корпуса, из-за которых доносились ружейные выстрелы, убили царственного узника. Ему было тогда тридцать лет.
     Трагическая развязка неизменно оставляла туристов в молчаливом недоумении, в шоке. Они широко открытыми глазами смотрели на экскурсовода, словно пытаясь выяснить, не выдумал ли он все это. Потом вдруг, понимая, что это была вполне реальная история, туристы взрывались вопросами. Нехваткин охотно отвечал, тем более что большую часть вопросов он слышал уже не раз. Он говорил, приводил какие-то фактические детали, уточнения, а сам при этом смотрел в глаза туристов и думал: "Неужели вы не понимаете, что смысл этой истории совсем в другом? Наверное, понимаете, чувствуете, но не хотите себе признаться. А смысл этот очень простой - жизнь бывает в том числе и такой, проведенной в одиночной камере. А, может быть, даже и шире - жизнь этого императора-узника - и есть жизнь вообще? Нас всех запирают в одиночной камере, ото всех нас скрывают, кто мы такие, мы все - много молимся и едим и, как этот император, сходим с ума. А в тот момент, когда кто-то приходит нас освободить, охрана делает свое дело, выполняет инструкции". Такие мысли всегда находили на него после этого рассказа, и Нехваткин на время забывался, выпадал из реальности.
       Приходя в себя и оглядывая группу, он произносил, как автомат, одни и те же слова: "Ну что ж, я заканчиваю свой рассказ о нашей Крепости. Теперь вы можете самостоятельно ее осмотреть, если захотите - сфотографироваться..." Туристы искренне благодарили его за экскурсию и расходились по острову. Нехваткин не торопясь шел в административное здание, где он пил между экскурсиями чай. И мысли об узнике-императоре снова неудержимо возникали в его голове, достигая своего логического завершения: "Этот узник - и есть тайна Крепости. Кто поймет его путь, поймет и саму Крепость... И освободиться от нее".
      Так проходил каждый день.

4.  Волшебство

      В ту самую осень 201... года, однажды субботним днем Кирилл Иванович стоял на одном из многих длинных пирсов Городка со спиннингом в руках. Он опирался локтями на гнилые металлические перила, был одет в старые джинсы и свитер, поверх которых был наброшен длинный рыбацкий плащ, у его ног стояло красное пластмассовое ведро с водой, заполненное рыбами. Рыбачить Нехваткин любил - эта привычка появилась у него через пару лет после ухода из школы. Раньше на такие вещи просто не оставалось времени. А теперь его было хоть отбавляй. Да и чем еще было заняться? Все время сидеть дома, читать, смотреть телевизор, - такой досуговый набор мог свести с ума любого (и сводил). Рыбалка была интересной. Дело было, конечно, не в рыбе - хотя Нехваткин умел ее ловить и часто готовил себе на кухне. Кириллу Ивановичу нравилось, что он мог вот так приходить на пирс и стоять на нем неподвижно, часами, а, если был выходной, то и весь день. И всем вокруг было ясно, что он рыбачит, никаких претензий это вызвать не могло. Ведь, если бы он приходил на берег просто так и стоял часами, это было бы странно, и он сам такого поведения не выдержал бы. Ему нравилось смотреть на воду, на восходящее или заходящее солнце, на корабли и лодки, проплывавшие вблизи и вдалеке. Все нравилось. Нравилась и рыба, живая, подвижная в его ловких руках.      
        Ветер, такой сильный в ту осень, отчаянно трепал полы плаща и леску, но Нехваткин уже привык к этому непрестанному "воздушному массажу". Солнце, незакрытое облаками, ярко светило, приятно согревая тело, словно оно боролось с холодящим ветром. Со стороны берега по пирсу раздались шаги - кто-то шел к Нехваткину. Но Кирилл Иванович даже не оглянулся, он знал, кто это был. Рядом с ним остановился молодой парень лет двадцати, роста невысокого, коренастый, сильный, в джинсах и куртке, купленных в second hand, он улыбался своими большими пухлыми губами.
       - Здравствуйте, дядя Кирилл...
       - Здорово, Игнат, - живо отозвался Нехваткин, и они сердечно пожали друг другу руки.
       Игнат был хорошим знакомым Кирилла Ивановича, молодой парень приходился сыном одному из водителей моторных лодок, и часто заменял отца - так он и познакомился с экскурсоводом. В сущности, он был обычным тинэйджером - учился в кораблестроительном колледже, жевал жвачку, почти все время ходил с наушниками на голове. Но при этом он живо интересовался историей и очень любил послушать Нехваткина. Его экскурсии он знал наизусть, вместе с дядей Кириллом они не раз поднимались на башни, запрещенные для общего просмотра. Нехваткин говорил себе, что, уйдя из школы, он потерял всех учеников, но, вместо них, ходивших в школу по обязанности, он обрел одного ученика, зато абсолютного добровольца. Впрочем, конечно, не был он никаким учеником. Они просто общались.
       - Ну что, много поймали? - не дожидаясь ответа, Игнат сам заглянул в ведро, - Да, нормально. Больше, чем в прошлую субботу. 
       - Это верно. Больше, - задумчиво подтвердил Нехваткин и закинул леску подальше.
       Игнат тоже облокотился на перила, повернувшись к пирсу спиной, и тоже стал смотреть на воду.
       - Что нового в крепости? - спросил он через некоторое время.
       Кирилл Иванович усмехнулся:
       - А что может быть нового в крепости? Все старое.
       - Да... - согласился Игнат, - вот, дядя Кирилл, угробили Вы себя на этот музей, а ведь могли бы... - парень взмахнул правой рукой, словно указывая на те безграничные перспективы, которые упустил Нехваткин.
      Тот раздраженно покосился на собеседника:
      - Что - мог бы? Стать Гагариным, что ли? В космос полететь?
      Они засмеялись. Игнат решил больше не напирать. Впрочем, он и раньше давал себе такой зарок, но каждый раз нарушал его - ведь он видел, что его наставник способен на большее. А что сам наставник думал об этом? Хотел ли он изменить свою жизнь? Или - все устраивало его, и такого рода упреки, которые он слышал часто, относил к тому, что его хотели измерить некоей общей линейкой - раз экскурсовод, значит, неудачник? Проблема заключалась в том, что он сам не знал ответа на эти вопросы. Да, иногда он хотел изменений, хотел вернуться в более активную и более значимую жизнь, неважно, в какой форме. Он мог бы заниматься наукой, вернуться в школу, даже уехать в великий город, наконец. Такие мечты время от времени посещали его. Но, с другой стороны, были периоды, когда он напрочь забывал об этих мечтах, когда они абсолютно его не волновали, и Крепость полностью его устраивала. Беда Нехваткина была не в том, что он чего-то страстно желал и не делал, а в том, что он желал несильно. Он бы отдал очень многое, чтобы смочь ответить себе на вопрос - чего же он хочет на самом деле?
      - Скажи лучше, - заговорил Кирилл Иванович, отвлекаясь от своих невеселых мыслей, - что у тебя нового?
      - У меня тоже все по-старому, дядя Кирилл. Вот, книжку только новую прочитал.
      - Какую?
      - "Код да Винчи" называется.
     - Кот да Винчи? - пошутил Нехваткин.
     - Да, нет, не кот, а код...
     - Да, я понял, Игнат, шучу я. Как же ты так опустился? 
     - А Вы - читали?
     Нехваткин помотал головой:
     - Нет. Я фильм смотрел, его по телеку показывали. Дурной фильм. А, значит, и книга дурная... 
     Игнат явно расстроился, хотя предвидел такую оценку.
     - Почему - дурной?
     - Все это, Игнат дорогой, - жвачка для дураков, которым лень самим изучать историю. Вот им и дают жвачку - про всякие там тайны, и прочую чушь, - Игнат, хотя и был не согласен, но, как всегда, чувствуя интеллектуальное превосходство экскурсовода, заворожено слушал, - Нет никаких тайн. Самая страшная тайна - это наша жизнь. Вот то, что мы сейчас с тобой стоим на этом пирсе и ловим рыбу - вот это и есть самая страшная тайна. Которую никакой Браун не разгадает никогда. И книгу об этом не напишут и кино про это не снимут. Потому что - страшно.
     Нехваткин замолчал, с досадой думая о том, что он снова, по старой привычке, сорвался на учительный тон и что это, наверное, было смешно. Но Игнат не смеялся - не задавая больше вопросов, он обдумывал услышанное, он знал, что будет думать об этом еще не один день. И вдруг - заклевало. Красный поплавок отчаянно задергался, то уходя в воду, то выпрыгивая обратно. Это был самый счастливый момент в рыбалке. Игнат заметил первым и закричал: 
     - Дядя Кирилл, клюет! 
    Кирилл Иванович глянул на поплавок, а потом осторожно стал поднимать спиннинг. Рыбаки с интересом уставились в воду, словно это был первый в их жизни улов. Наконец, леска поднялась – на крючке, отчаянно болтаясь, висела ничем не примечательная представительница великой реки, то ли окунь, то ли плотва. Однако у пойманной рыбы было одно весьма странное качество, которое сразу привлекло внимание Нехваткина и Игната. Издали казалось, что она была золотой. Но это, конечно, было невозможно. Наверное, подумали рыбаки, солнечный свет играет на рыбьей чешуе. Другого объяснения просто не было. Но вот леска, бесшумно рассекая воздух, плавно приблизилась к пирсу, и Кирилл Иванович схватил правой рукой улов…   Р ы б а   б ы л а   з о л о т о й. Это не был обман зрения, густое темное золото на всем ее теле само бросалось в глаза.               
     Нехваткин так и застыл на месте, уставившись расширенными неверящими глазами на то небывалое диво, которое он держал в своей руке, - рыба дергала хвостом, открывала и закрывала маленький ротик и смотрела на мир своим стеклянным глазом. В оцепенение впал и Игнат. Наконец, он машинально, словно во сне, произнес:
     - Дядя Кирилл... Это... золотая... рыбка... Вы поймали... золотую рыбку...
     Идентификация была верной. А потом произошло нечто, что окончательно выбило рыбаков из колеи. Золотая рыбка заговорила. Голос ее был слабеньким, женским, почти не слышным среди шума речных волн:
     - Отпусти меня, Кирилл Иванович... - "Откуда она знает, как меня зовут?", мелькнуло в голове Нехваткина, и только потом он понял, что, поскольку рыбка эта была волшебная, то она всех людей знала по имени. Это ведь было логично, в конце концов... - А я... я выполню любое твое желание...
     Игнат засуетился - до него смысл происходящего доходил почему-то быстрее, чем до историка.
      - Дядя Кирилл, Вы слышали? Она исполнит любое Ваше желание! Любое! Загадывайте! Ну же, быстрее!
      Нехваткин совсем растерялся:
      - Загадывать желание? Какое? Я и не знаю...
      Игнат возмутился непрактичностью наставника, его неумением жить в быстро меняющемся мире:
       - Ну как это не знаете?! Дядя Кирилл! Соберитесь. Хотите - попросите машину, крутую, дорогую... - он еще подумал и замахал руками, найдя что-то более важное, чем машина, - а лучше - денег! Попросите миллион евро!
       - Не знаю... - волновался Кирилл Иванович, потом он вопросительно посмотрел на молодого парня, - а, может быть, ты что-нибудь загадаешь?
       Но тот, ругая Нехваткина за неприспособленность, сам, тем не менее, был носителем многих атавизмов дорыночного прошлого:
       - Я? Нет, дядя Кирилл. Это Вы ее поймали, это Ваш шанс. Так не упускайте его...
       Однако в этот момент золотая рыбка заговорила снова:
       - Кирилл Иванович... Вижу, ты не готов еще. Не знаешь, чего хочешь в этой жизни, не знаешь, в чем истинное желание твое. Но, поверь мне, если хорошенько подумаешь, все про себя поймешь. Только не бегай от себя больше, нехорошо это. Я даю тебе день на размышление. Сейчас опусти меня в свое ведро и отнеси домой. А завтра, в это же самое время, принесешь сюда, отпустишь в море синее и прошепчешь свое желание. Сбудется оно, что бы ты ни сказал. Но только знай, что если не сделаешь так, как я сказала, если не принесешь меня к морю, умру я, сдохну на берегу. И не видать тебе тогда своего желания исполненным.
       Рыбаки немного успокоились - настолько, насколько это было возможно в их ситуации. Но Нехваткин все никак не мог сообразить, что делать дальше – он так и стоял посреди пирса со спиннингом в одной руке и с рыбой в другой, лицо его было растерянным. Увидев это, Игнат схватил все еще дрожащими от волнения руками ведро и выкинул из него десяток с лишним пойманных за все утро рыбин. Тара была свободна. Игнат посмотрел на экскурсовода: 
      - Дядя Кирилл, отпускайте ее в ведро.
      Тот не расслышал. Игнат повторил свои слова и, наконец, сам взялся за руку наставника, пригнул ее к ведру и начал разгибать его пальцы. Рыба выскользнула и бухнулась в ведро.
      Через минуту они покинули пирс. Кирилл Иванович шел, словно загипнотизированный, неуклюже переставляя ноги, еле удерживая в своих руках спиннинг и коробку с мальками. Ведро, не доверяя Нехваткину, нес Игнат. Они не могли сказать друг другу ни слова. Кириллу Ивановичу предстоял сложный день - ведь он мог пожелать всё, что только есть в этом мире.


5. День выбора               
   
       Игнат проводил наставника до самого его дома и только у подъезда пришедшей в полный упадок пятиэтажной "хрущевки" отдал ему ведро.
       - До свидания, дядя Кирилл, - произнес он каким-то чужим голосом.
       - Пока, Игнат, - Нехваткин выдавил из себя улыбку.
       Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Было видно, что парень хотел сказать своему наставнику очень много, но сдерживал себя, понимая, что только помешает ему своей торопливостью и суетой. В конечном итоге, Кирилл Иванович сам должен был все обдумать и принять решение. Все-таки, напоследок, уже уходя, тинэйджер обернулся:
      - Можно я Вам сегодня позвоню, дядя Кирилл?
      Тот только пожал плечами и ничего не ответил.    
      Через минуту он вошел в свою однокомнатную квартиру. Обстановка в ней не была типично холостяцкой - все было очень просто, даже - бедно, что и неудивительно, но везде царил идеальный порядок: ковры на полах и в коридоре, старый трельяж с зеркалом, холодильник и газовая плита на кухне, тюль на окнах - все словно выстроилось в один ряд в ожидании своего хозяина. Нехваткин поставил ведро с золотой рыбкой на пол и убрал в кладовку, что была за входной дверью, все рыбацкие принадлежности. Потом, не спеша, даже, кажется, специально медленно, стал раздеваться. Потом - нагнулся к ведру и посмотрел в него. Рыба энергично, в который, наверное, уже раз, обследовала всю акваторию, подплывая то к одному борту, то к другому, то уходя на глубину, то приближаясь к поверхности. Нехваткин смотрел на нее долго, ожидая, что она, может быть, снова заговорит. Но она молчала как рыба. Кирилл Иванович, ничего не дождавшись, отправился в ванную, а затем на кухню ставить чайник.
      Итак, его спокойная, размеренная и скучная жизнь кончилась. Кто-то - то ли бог, то ли судьба - вырвал его с корнем. Поэтому главное, что он сейчас чувствовал - это было, как ни странно, страдание. В глубине души он уже проклинал эту несчастную рыбеху. В самом деле, к чему все это? Жил он хорошо, да, может быть, бедно, может быть, он был неудачником, - ну и что? Все равно, он, насколько мог, получал от такой жизни удовольствие, размышлял, созерцал красоту Крепости... Это было... да, неидеально, но что-то здесь было. И теперь - он понял это быстро - все рушилось. Ведь неважно, какое решение он сейчас примет. Все равно он что-то выберет, и это будет означать для него новую жизнь.
      "А если... - остановился Нехваткин с чайником в руке, - а если я ничего не выберу? - и тут же себе ответил, - На самом деле, это уже не имеет значения. Даже если ты ничего не выберешь, все равно прошлой жизни уже не будет. Ничего не выбрать - это тоже выбор". Он поставил чайник на уже горящую конфорку. Сел за кухонный стол. Глаза его уставились в белую металлическую раковину, приделанную к стене напротив.
      "Чего же я боюсь? Чего? Неужели - потерять что-то? А что, собственно, мне терять?" Нет, он догадывался, что страх потерять свою прежнюю жизнь был не так уж и велик. Постепенно он понял, чего боялся - он боялся прогадать. Золотая рыба в красном ведре давала ему Шанс, такой, какого никогда не было и никогда не будет в его жизни. Он боялся, что воспользуется этим Шансом неправильно. Что он выберет что-то, а потом всю жизнь будет жалеть о своем выборе. Итак, он боялся ответственности, поэтому он и готов был уже проклясть этот Шанс.   
       "Тебе, Кирилл Иванович, нужно успокоиться, нужно взять себя в руки..." Он несколько минут произносил эти магические заклинания над самим собой. Засвистел чайник. "Выпей чайку..." Он налил себе чая в свою любимую высокую чашку с цветочками (подаренную еще женой) и стал пить, закусывая напиток несвежими, но еще съедобными бубликами.
       "Хорошо... Кажется, немного успокоился... Ты должен поверить в себя, Кирилл Иванович, поверить в свои силы... Ты сделаешь этот выбор. Все будет путем. Если судьба дала тебе этот Шанс, значит, ты сможешь им воспользоваться" - пожалуй, это соображение показалось ему наиболее обнадеживающим. "А что касается того, сделаешь ли ты правильный выбор или неправильный, то ведь это тоже зависит только от тебя - разве есть на свете какой-то дядя, который хранит все знания о правильном и неправильном?"
      Первая чашка чая была опустошена. Он налил себе еще. Нехваткин даже почувствовал в своем сердце - и во всем теле - неожиданно появившуюся бодрость. Итак, теперь можно было спокойно подумать, что же выбрать. И вдруг - Нехваткин начал смеяться, тихо, бесшумно, как сумасшедший. Ему показалась жутко смешной вся эта ситуация - он сидел на кухне и с серьезной рожей напряженно думал о том, что попросить у золотой рыбки. У золотой рыбки! Это выглядело странно. "В наших сказках, подумал он, эти решения не принимаются так, словно ты составляешь бизнес-план. Они принимаются легко, играючи. Да, - вздохнул Нехваткин, - ну где же вся твоя хваленая легкость и философское спокойствие, а, Кирилл?" Их не было. Все последние годы он осуждал современных людей за прагматизм и циничность, за их вечную суету, - но вот он сам оказался в переплете, и что же? Чем он был лучше? Да ничем...
     Так Нехваткин и сидел, на этот раз уставившись в циферблат настенных часов, с каждым тиканьем которых приближалось время окончательного решения, улыбка - правда, уже как маска, утратившая свой смысл, - не сходила с его губ. "Ладно… буду думать дальше".
     На самом деле, вариантов выбора было немного. Главное было - решиться.

     Вариант первый - деньги. Нехваткин мог попросить у рыбы миллион или миллиард (конечно, евро), или даже какой-нибудь волшебный кошелечек... Хотел ли он денег? Конечно, хотел. И чем больше, тем лучше. Больше всего его радовало, что эти возможные деньги достанутся ему даром. Он смертельно устал жить без денег, быть нищим. Конечно, он никогда в этом себе - а тем более другим - не признавался. Он никогда ничего о деньгах не говорил. Мало - значит, мало. Он был уверен, что гробить всю свою жизнь, все свои силы на паршивые, но так необходимые ему деньги - глупость и он никогда этого не сделает. Если он сейчас выберет деньги, то получится, что он был прав, когда раньше откровенно презирал их. Выходило, что жизнь покровительствует не энергичным и предприимчивым, а таким философским ленивцам и пофигистам, как он. Да, заполучить невозможную кучу денег, - Нехваткин мечтательно закатил глаза к посеревшему от времени потолку - это было бы приятно. Уехать из этого гребаного и никому на хрен не нужного Городка, купить роскошную квартиру в центре великого города, гулять по главному проспекту... Да... Он глубоко вздохнул, все еще не веря своему счастью...
      Но деньги были не единственным возможным выбором. Можно было попросить и другого - карьеры. Когда его мысли обращались к этой теме, все внутри Нехваткина сжималось от трепетного волнения. Словно вся его жизнь талантливого неудачника вдруг комом подходила к самому горлу. Потому что за все время работы в Крепости он на самом деле прекрасно понимал, что может... нет, должен найти себе более достойную профессию, такую, которая бы дала ему проявиться полностью. Но именно это ясное сознание, как ни странно, давало ему силы обманывать себя и других, - настолько он был уверен, что ситуация вот-вот, не сегодня-завтра, кардинально измениться. Но она сама не менялась. Жизнь требовала его собственного выбора, его воли, а она была слабой. Он просто залез в берлогу и спал там, время от времени вылезая. Вот что с ним было. А теперь - он мог бы попросить у золотой рыбки, чтобы он стал, например, профессором какого-нибудь крупного университета, или, на худой конец, доцентом. Тогда он преподавал бы уже на более высоком уровне, занимался бы своей любимой историей. Нехваткин снова вздохнул. Эта картинка его будущего казалась такой соблазнительной, что он чуть ни заплакал...
    Однако и на карьере список его возможных желаний не исчерпывался. Был еще и вариант третий. Но этот вариант был запрятан в его душе от него самого и от других еще дальше, еще глубже. Это была женщина. Больше того, вполне конкретная женщина - Наталья из соседней квартиры. Никто не догадывался - даже Игнат, - что Нехваткин был давно влюблен. Но и этой части своей внутренней жизни он не давал хода, почти игнорировал ее, с трудом осознавал, что с ним на самом деле происходило. Наталье было тридцать пять, она была высокого роста, крупной, с длинными русыми волосами, настоящая красавица – бледное лицо с тонкими чертами, пронзительные голубые глаза. Если бы не провинциальная глушь, она могла бы стать моделью. В Городке же она работала на кораблестроительном заводе, иногда получая зарплату продуктами. Наталье тоже не повезло - она почему-то так и не вышла замуж, наверное, из-за своего сложного конфликтного характера. В глазах ее уже читалось возрастное отчаяние.
      Нехваткин влюбился в нее год назад, летом, когда они несколько недель кряду сидели на лавочке у подъезда и просто так, ни о чем разговаривали. Интеллектом соседка не блистала, но и дурой тоже совсем не была. Она, конечно, все заметила - заметила, что в их последние сидения Кирилл Иванович смотрел на нее как-то необычно. Опытная женщина, у которой всегда был молодой человек, обо всем догадалась. Но виду не подала. И к подъезду выходить перестала - Нехваткин теперь сидел там один. Когда они случайно встречались в подъезде, Наталья, коротко здороваясь, старалась быстрее уйти. Нехваткин впал в депрессию - он понимал, что не мог претендовать на роль жениха. Все было против него - возраст, работа, деньги (вернее, их полное отсутствие). Итак, это был еще один тупик в его жизни.
     Что он мог попросить золотую рыбку? Чтобы Наталья влюбилась в него? Или - чтобы они вдруг оказались мужем и женой? Да, это было возможно. Нехваткин чувствовал, что в такой просьбе будет что-то нечестное, насильственное по отношение к соседке. Это был голос совести. Но другой голос - голос желания - легко пересиливал. От одной мысли, что Наталья вдруг окажется здесь, в его квартире, что она будет ходить здесь в домашнем халате, готовить ему еду, спать с ним... От этой мысли Нехваткин мгновенно перевозбуждался, вскакивал от стола и бегал, как сумасшедший, от стены к стене...
      Желаний было много. И все они были сильными. Кирилл Иванович растерялся. У него даже закружилась голова - он дошел до комнаты и упал на заправленный покрывалом диван. Картины возможного будущего теснились в его бедном мозгу - конкурируя друг с другом за его внимание к себе. То он вещал что-то мудрое студентам с высокой кафедры при почтительном молчании аудитории, то тратил бессчетные доллары на далеких Гавайях, то - со всей гражданской ответственностью откликался на очередной призыв правительства о повышении рождаемости...
     Вдруг зазвонил телефон - его старая дешевая "моторола", лежавшая на тумбочке рядом с диваном. Нехваткин поморщился - кого там еще несла нелегкая? Он взял телефон, нажал на кнопку и поднес его к уху:
      - Алё? - сказал мрачноватым голосом.
      - Это я, дядя Кирилл...
      Опять Игнат. До чего же он был приставучий...
      - Да.
      - Дядя Кирилл - виновато затараторил тот, - Вы меня простите, я не хочу Вам мешать... Вы уже... Вы уже что-то выбрали?
      Нехваткин ответил не сразу.
      - Нет, Игнат, еще не выбрал. Думаю.
     - Не хочу давить на Вас, но - только один совет. Можно?
     - Да.
     На самом деле, он не хотел слышать никаких советов.
     - Дядя Кирилл, мы живем в мире, в котором деньги являются универсальным эквивалентом всего. Вы сами меня этому учили.
     - Учил, учил. И что?
     - Выбирайте деньги, пожалуйста, это будет самое мудрое решение. Все остальное - карьера, женщины - все придет, все будет уже зависеть от Вас.
     "Вот задница, - выругался про себя Нехваткин, - Откуда он все знает? - ему даже обидно стало, - Неужели я такой предсказуемый? Почему? Да потому - снова отвечал он сам себе, - что, как ни выпендривайся, ты ничем от других не отличаешься. Ничем. Такая же марионетка, с таким же набором веревочек". Эта мысль - о том, что он хочет того же и даже так же, как и все, например, Бритни Спирз, поразила его и ввела в состояние оцепенения.
     - Хорошо, я понял. Спасибо тебе, Игнат.
     Они попрощались. Кирилл Иванович бросил телефон обратно на тумбочку и снова откинулся на подушки, заложив руки за голову. Мысль, появившаяся во время разговора, сама, своим ходом, шла дальше, пугая Нехваткина. "Если я хочу того же, что и все, - хочу ли я этого на самом деле? Рыба - вспомнил вдруг он, - говорила о том, что я должен найти свое истинное желание. Может быть, оно - не в деньгах, не в карьере и даже не в Наталье?" Кирилл Иванович похолодел от страха - он испугался, что, гоняясь за своим "истинным желанием", снова, как полный лох, упустит все реальные блага. "Но в чем же тогда? В чем? Я даже представить себе этого не могу. Что еще такого, кроме денег, карьеры и женщин, можно желать?!"
       Нехваткин неподвижно лежал, грудь его тяжело дышала, поднимаясь и опускаясь. Размеренно и как-то замогильно тикал пузатый будильник на высоком книжном шкафу. "Нет, - наконец, сказал он себе со злостью, - нет, моя романтическая неотмирная натура, я тебе не поддамся. Врешь, не возьмешь. Ты не заставишь меня выкинуть какой-нибудь фортель, что-нибудь эдакое, чтобы у меня было все, не как у людей и чтобы было о чем вспомнить в своей нищей, блин, старости. Нет, не затягивай меня. На самом деле, я не романтик. Я только притворялся. Романтика - дешевый пиар для бедных, чтобы они не вешались от отчаяния..." Он засмеялся, - зло, по-сумасшедшему, словно вступил в схватку с демонами.
      "Я сделаю свой выбор. Ты мне не помешаешь. И я даже знаю, что именно выберу. Игнат прав - выбирать нужно деньги. Если денег будет много, я уж и с карьерой и с женщинами разберусь... Может быть, я еще и подумаю, просить ли руки этой Натальи, может быть, кого и получше найду..." Нехваткин вдруг почувствовал неожиданный прилив сил. Все было решено. Все был ясно. Он превращался в стрелу, которая неслась из темного прошлого в светлое будущее без оглядки. Без оглядки.
      За окном темнело. Кирилл Иванович больше не мог бороться с собой - думать, сомневаться, раздваиваться, убеждать и разубеждать. Он инстинктом понял, что еще один час такой жизни, и он просто не выдержит, сойдет с ума. Тогда наслаждаться этим мучительным выбором будет уже некому. И он придумал выход - нашел в шкафу просроченное снотворное и принял сразу две таблетки. Завел будильник, разделся и лег в постель. Но заснул он все равно не сразу - еще около часа он ворочался, отбивая удары противников с разных сторон. 

6. Утро новой жизни

      Проснувшись, Нехваткин почувствовал абсолютное спокойствие, после вчерашней бури наступил полный штиль. А он так боялся, что это состояние не придет. Никаких сомнений больше не было. Да, он выберет деньги - это было наиболее разумно. А что касается того, что он, на самом деле, якобы хотел чего-то особенного, то эта ловушка теперь казалась ему просто смешной. "Это твоя гордыня, сказал он себе. Да и чего, собственно, ты хочешь? – Второе, глубинное "я" загадочно молчало, не давая никаких мыслей и образов. - Вот видишь, ты и сам не знаешь, чего хочешь. А вот я знаю". Итак, все проблемы были названы, осознаны и решены.
      - Привет, рыбка! - весело крикнул в сторону ведра Нехваткин. Сказочное существо, между тем, бессмысленно глазело на него, ничего не отвечая. Как в рот воды набрала.
      В это утро Кирилл Иванович почувствовал себя на десять лет моложе - он быстро принял душ, чего не делал уже третий день, причесался, приготовил себе завтрак. Когда он допивал чай с бутербродом, кто-то позвонил. Нехваткин, не глядя на дисплей "моторолы", выключил звонок. "Я принял решение", твердым голосом сказал он себе. А потом - вообще выключил мобильник, этот досадный источник соблазнов. Он вздохнул, на губах появилась необычная для него блаженная улыбка: "Сегодня куплю себе новый... Куплю айпод..." Он энергично поднялся, схватил ведро с золотой рыбой и чуть ли ни бегом направился к вчерашнему пирсу.
     На улицах Городка почти никого не было. Причин этому было много: воскресенье, раннее утро, провинция и прочее и прочее. Тишина пустынных улиц хранила в себе неразгаданную тайну. Она невольно создавала торжественную обстановку грядущей великой перемене в жизни Нехваткина.
    Наконец, он вышел на безлюдный пирс. Сегодня ветра почти не было, волны были небольшими. А солнце, наоборот, оставалось таким же, как вчера, - ярким и открытым, Кирилл Иванович невольно залюбовался его чистым всепобеждающим светом, разлитым повсюду.
     Вдруг руки и ноги Нехваткина задрожали от страха и волнения - он чуть не выронил из правой руки заветное ведро с заветной рыбкой. Но он был готов к этому. "Держись... Осталось немного... Еще два-три шага, - и ты у цели... Держись..." Губы его тоже дрожали. Дойдя до того места, где он вчера сделал свой эпохальный улов, Нехваткин начал медленно опускать ведро на высохший камень. "Не спеши... Не спеши..." Ведро было поставлено, золотая рыба была на месте. Страх стал медленно превращаться в радостный трепет. Кажется, судьба была неотвратима. Еще мгновение -  и он станет миллиардером. Неужели? Неужели? Неужели????!!!!!! 
    Он опустился на корточки перед ведром. Золотая рыба опять посмотрела на него, теперь не бессмысленно, - Нехваткину показалось, что в ее взгляде было сомнение в чем-то – может быть, в решении, которое он принял? Однако сам Кирилл Иванович, еле унимая дрожь в руках, ни в чем уже не сомневался. 
    Рыба заговорила: 
    - Отпустишь ли меня, Кирилл Иванович?
    - Отпущу, матушка, - такое обращение всплыло неожиданно, из далекого детства. 
    - Понял ли ты, чего хочешь в жизни этой?
    Нехваткин закивал головой и открыл рот, чтобы высказать, наконец, свое истинное желание. Страдания кончились, начиналось счастье. Но в этот самый момент... 
     Что же, интересно, произошло в этот самый момент? Всегда в нашей жизни бывают такие моменты... В сущности, ничего особенного не произошло. Если бы кто-то наблюдал за Нехваткиным со стороны, он бы не понял, почему тот вдруг замолчал. Кирилл Иванович просто посмотрел на Крепость - она стояла, как всегда, величественная и неприступная, в паре километров от Городка. В этот момент Нехваткин понял, ясно и отчетливо, в чем же заключалось его истинное желание. Какой сигнал посылала ему душа, но он, из-за страха, никак не мог его распознать. Он забыл о деньгах и о том, что за ними всегда следуют карьера, успех и женщины. Губы его разошлись в полубезумной улыбке.
     - Я понял, матушка, - произнес он, - сделай так, чтобы Крепость исчезла.      
     Рыба немного помолчала. Кажется, она была удивлена.
     - И больше ничего? 
     - Да.
     - Уверен ли ты, Кирилл Иванович?
     - Да.
     - Что ж, не буду больше спрашивать тебя ни о чем. Да будет по слову твоему.
     В то же мгновение Крепость исчезла. Остров стал "голым" - на нем остались только камни, пожелтевшая трава, да несколько тополей. Так случилось дивное волшебство. Так чудо вошло в мир. Нехваткин, пораженный, не отрываясь, смотрел на это чудо, а потом заплакал - он был уверен, что Крепость исчезла не только с острова, но из самого его сердца. И оно стало легким и свободным, словно прикоснулось к божеству. Словно оно услышало музыку, которую больше никто не мог услышать.
      - Отпусти меня, - снова заговорила рыбка, - на волюшку вольную...
     И правда, Нехваткин забыл о том, что должен был сделать. Бережно, словно это было родное ему существо, он вылил всю воду из ведра в реку. Золотая рыба тяжело и неуклюже плюхнулась в волны. Но она уплыла не сразу. Нехваткин успел сказать ей вслед:
     - Прощай, сударыня-рыбка...
     - Прощай и ты, Кирилл Иванович... Знай же, что никаких чудес в твоей жизни больше не будет...
     - А мне больше и не надо, - прошептал он уже про себя.
     Наконец, она исчезла в темной мутной воде.
     Нехваткин еще долго стоял, не в силах прийти в себя. Внезапно его осенила какая-то мысль - он сорвался с места, подбежал к одной из старых деревянных лодок, стоявших у пирса, - это была его лодка, - вскочил в нее и быстро заработал веслами. Ему до смерти захотелось первым оказаться на этом обновленном острове, тем более что он и был виновником перемен. Хорошо, что ветра не было, - за полчаса он добрался до цели. Руки, правда, устали. Тяжело дыша, он выбрался из лодки и побрел по острову.  По огромным валунам, лежавшим у берега, Нехваткин забрался наверх, на "террасу", плотно покрытую низкой примятой туристами травой. Он шел к противоположной стороне острова - там, где был выход к морю. Оглядываясь по сторонам, Кирилл Иванович испытывал странное, волшебное ощущение - это было то место и не то. Казалось, что он видит остров во сне. Но нет, это была реальность. И в ней теперь не было Крепости. Не было спрессованной памяти. Не было спрессованной истории и агрессии, нависавшей над живыми. Прошлое и смерть ушли навсегда. А вместе с ними ушла его глупая ненавистная работа, этот Сизифов труд, попытка обмануть себя и других, что мертвые еще живы. Нет. Нет. Нет. Даже гробы их истлели.
      Он вышел к морю. И замер. Теперь оно было открыто, теперь ничего не стояло на пути моря в великий город, и в его, Нехваткина, жизнь. Теперь можно было принимать гостей, и можно было уезжать самим. Он глубоко вздохнул и сел на край высокого берега, прямо на песок и траву. Заболтал ногами в пустоте воздуха. "Да, теперь ничего не мешает..."
       И вдруг - кто-то сел с ним рядом, справа. Сначала Нехваткин испугался, но мгновение спустя понял, что это был неисправимый Игнат. Кирилл Иванович посмотрел на него и радостно улыбнулся, тот, напротив, глянул на наставника с ухмылкой. В наглых глазах тинэйджера читался один-единственный вопрос, который он и задал:
      - Зачем Вы это сделали?
      Нехваткин весело пожал плечами.
      - Не знаю, - он немного помолчал и решил уточнить свою мысль, - Просто я понял, что мы и сами можем изменить свою жизнь. Главное, - чтобы нам ничего не мешало. А мешала нам только она - Крепость.
      Игнат ничего из этого странного объяснения не понял, его раздражение только усилилось:
      - Мне лично она не мешала. Совсем не мешала. А вот Вы, дядя Кирилл... Вы...
      - Ну? - с улыбкой торопил его Нехваткин, - ну, договаривай.
      - Вы, дядя Кирилл, полный лох, что реально столько бабла упустили... Извините, конечно, но это так. Я вам просто правду говорю.
      Подросток резко опустил голову вниз, замкнулся. А Нехваткин… начал смеяться - громко, заливисто, на весь остров, схватившись руками за грудь:
     - Ты прав, Игнат, я - лох полный. А ты что, в этом сомневался, что ли?!
     Смех наставника был настолько живым, заразительным, уверенным в себе, что Игнат, как ни сдвигал недовольно брови, - тоже ему поддался...
      Так они и сидели - смеялись, говорили, и как будто чего-то ждали. 
      Простор был открыт.


3 - 9 октября 2010 года,
Колтуши