Когда падал белый снег...

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
 
     Здесь я буду складировать миниатюрные произведения, которые так или иначе связаны со светлыми днями Рождества Христова, нового года и просто снежной зимой...

СОДЕРЖАНИЕ:

                1 Рождественская Сказка
                2 Полосатое Солнце
                3 Снежная сказка
                4 Рождественское чудо
                5 Новогодняя ёлка для друга
                6 Небывалая быль (Рождественская история)


РОЖДЕСТВЕНСКАЯ СКАЗКА

     В самом обычном городе, в самой что ни на есть обычной семье жил маленький мальчик Ванюшка. Ванюшка, хоть и жил он в обычной семье обычного города, сам был очень необычным мальчиком. У него было необыкновенно доброе, удивительно мягкое и невероятно большое сердце. Он разговаривал с ангелами и ночью, украдкой от своих строгих мамы и папы, улетал на небо, где живут вместе с белокрылыми теми ангелами серебристые звёзды. А утром Ванюшка, как ни пытался он молчать, но никак не мог удержаться от желания рассказать своим родителям про вечный праздник на небесах...

Родители Вани, слушая такие странные его рассказы, почему-то сердились и наказывали его. Ванюшка плакал. Ему так хотелось, чтобы его мама и папа поверили ему хоть разок, ведь он ничего не придумывал!
Время шло. Наступила снежная зима. Дворовые мальчишки и девчонки, с которыми Ванюшка гулял во дворе своего дома, рассказывали ему о том, что их мамы и папы уже принесли в их дома ароматные ёлки и накупили к ним всяких игрушек, гирлянд и прочих украшений...

-Эх, - тяжело вздохнул Ванюшка, присев на заснеженную скамейку возле своего подъезда, - а у нас снова не будет праздника... - и на его чистые, голубые как небо, глазки, навернулись прозрачные слёзы.

- Эй, - спустился с белых облаков, пахнущих ванильным мороженным, к Ванюшке незримый Ангел, - Что плачешь ты, Ванюшка? - спросил мальчика небесный Посланец, желая утешить его детскую печаль, - Ты плачешь, что у тебя всё ещё нет рождественской ёлки, украшенной цветными игрушками?

-Нет... - уткнулся своей волнистой головкой Ваня в белотканные одежды чудесного того Ангела.

-Быть может ты плачешь потому, что тебе твои родители дарят не те подарки, какие бы ты хотел?

-Нет!.. - снова ответил мальчик крылатому созданию Вышнего мира.

-Быть может, - склонился ещё ниже к личику Ванюшки Ангел, - ты плачешь потому, что я редко навещаю тебя? - и лик его стал печальным-печальным.

-Да нет же! - воскликнул Ванька, обняв сияющего своего Ангела крохотными своими ручонками, - Я плачу от того, что не могу моим маме и папе подарить даже частичку того света, что ты носишь в пёрышках своих крыльев! Я печалюсь о того, что не могу рассказать своим родителям о чудесном хороводе звёзд, которые кружатся серебристой мечтой в твоём мире и потому плачу я, что не могу тебя, моего Ангела, пригласить к себе домой на Рождество только потому, что мои мама и папа не верят ни в тебя, ни в тебе подобных, ни даже в торжество светлого праздника в их строгой серой жизни...

-Ванюшка! - улыбнулся Ангел небесный мальчику и нежно-нежно объял его своими лучистыми крылами, - Хочешь, - тихо-тихо, в самое сердце, прошептал ему небесный Посланец, - мы сделаем с тобой так, что твои родители сами внесут меня в ваш дом?

-Ну конечно хочу! - прослезился, только теперь уже от радости, голубоглазый мальчуган, - Только как?..

-Тогда, - шептал Агнел на ушко Ванечки, - утром, когда проснёшься, перед самым Рождеством, попроси своих маму и папу погулять с тобой... В этот день они не откажут тебе, а дальше я сам всё устрою! - сказав это, небесный Ангел вернулся в облачную свою страну.

С нетерпением Ванюшка ждал заветного того дня и когда пришло время светлого Рождества, мальчик сделал так, как сказал ему Ангел Небесный. Мама и папа Ванечки действительно не отказали своему малышу в прогулке. Собравшись, семейство Петровых хотели было уже идти на прогулку. Однако случилось чудо. Как только папа Ванюшки отворил дверь, сразу же он увидел на лестничной площадке небольшую, кем-то грубо брошенную тут, пушистую ёлочку.  У неё была сломана макушка и несколько веточек.

-Какая красавица! - не сдержала своего восхищения мама, - Такой редкой красоты ёлка и её выбросили!

-А давайте её себе возьмём? - предложил мальчик.

-Х-м, - нахмурил свои брови папа, но, разглядев ёлку поближе и пленившись её необычайной красотой, согласился.

Как только папа и мама Ванюшки внесли сломанную ту ёлочку в свой дом, от неё заструился чудесный свет, наполнивший собою всё. Ангел небесный, сделавшись ёлочкой, наполнил своим сиянием сердца Ванюшкиных мамы и папы, сделав их большими, как у Вани, добрыми и зрячими. Так что в ночь на Рождество Ваня отправился на небесный пир со своими родителями! Впервые за долгое время папа и мама Вани могли собственными своими глазами своих сердец наблюдать неспешный хоровод серебряных звёзд, слушать пение ангелов и гулять по снежным облакам, пахнущим ванильным мороженным.
С тех пор в семье Вани праздник Любви и Света не прекращается, хотя Ванюшка совсем уже стал взрослый!!!

                24.11.2009г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС


ПОЛОСАТОЕ СОЛНЦЕ

    Золотисто-рыжий словно персик, изрисованный от кончиков округлых своих ушей коричневыми, похожими на древесные ветки, полосками, (впрочем к хвосту делающиеся чёрными, как у его мамы-тигрицы), Снежок деловито вышагивал между орешниками.

-Ну что ты делаешь, глупый? - одним прыжком молодая тигрица достигла своего сына и шлёпнула малыша по ушам своей мягкой лапой, - Так нельзя! - сказала она ему, - Ты же тигр! Тебя видно! Повторяю ещё раз... - и тигрица по имени Метелька, оставив глазастого своего малыша под листьями орешников, метнулась к бугру из-за песчаной шапки которого и вылез Снежок:

-Аккуратно, - учила мать своего детёныша, - подползаешь к бугру... - она мягким, белым, пушистым своим брюшком припала к земле и тихо-тихо взобралось по бугорку почти на самую верхушку, - Высовываешь свою морду, - и Метелька осторожно вытянула свою белую шею, принюхиваясь серым пятнистым своим носом к потоку воздуха, - принюхиваешься, - продолжала белая тигрица учить тигрёнка охотится, - присматриваешься и пры-ы-ы-гаешь! - и Метелька одним мощным прыжком очутилась подле Снежка:

-Ну, - посмотрела она строгими своими глазами в золотисто-коричневые глаза тигрёнка, - теперь понятно?.. А ну, - подтолкнула она его своей пушистой как снег лапой к земляному бугорку, усыпанному прелостью ржавых листьев, - попробуй-ка ещё разок...

Тяжело вздохнув, белая тигрица-мама улеглась под косматой лапой душистой пихты. Скрестив передние свои лапы, Метелька уложила на них свою тяжёлую голову и стала косо наблюдать за своим сыном.

В это время недалеко от бугра пробегала тигрица Снежинка с двумя своими котятами. Завидев Метельку, она, оставив тигрят под сосной, приблизилась к тигрице:

-Привет, соседка! - высунула Снежинка свою белую, с чёрными полосками, морду из косм душистой пихты, - Всё ещё учитесь охотится?

Метелька лишь угрюмо кивнула ей своей головой.

-А мои вчера кабанчика завалили, - гордо заявила Метельке Снежинка, - сами! Представляешь?!

-Ох! -тяжело вздохнула Метелька, -  А мне нынче не повезло с сыном! - сказала она Снежинке, - Ну ты посмотри на него! Ну вот что он опять делает?! Будто нарочно! - и белые тигрицы обе посмотрели на золотого тигрёнка, который вышел из-за бугра твёрдой тигриной походкой с высоко поднятой головой.

-А я говорила тебе, - сказала Метельке Снежинка, - что на мучает он тебя! Неспроста он уродился такой весь жёлтый-жёлтый... Даже полоски у него какие-то рыжие!

-Сама знаю, что не простой он тигр, - рыкнула мать Снежка на Снежинку, - Хоть и покрыта золотом пушистая его шкура, но ведь сын он мне... Что ж мне его, оставить что ли надо было? Уродилось такое чудо, что уж теперь говорить-то?.. - растопырила Метелька свои уши.

-М-да, - почесала за ухом Снежинка задней своей лапой, - Сочувствую! Снег вот-вот выпадет, а этот, рыжий твой, всё ещё охотится не умеет...

-Да молчи уж! - отмахнулась от соседки белая тигрица, - Сама не знаю, как ему ещё втолковать навык охоты!..

-Ой, Метелька! - затараторила Снежинка, завидев, что рыжий сын Метельки приближается к пихте, где они так мило болтали, - Мои меня заждались... Пойду уж! - и она несколькими лёгкими прыжками убежала прочь, к своим белым детёнышам.

Метелька конечно же знала, что Снежинка просто не хотела встречаться нос к носу с её сыном из-за его необычной золотистой шкурки... Метельку вообще все белые тигры стали обходить за версту, когда она родила своего златошкурого Снежка - совсем не похожего на белых тигров.

-Ма-а.. - просунул золотую свою головку Снежок к морде Метельки через пихтовые ветви и расплылся в улыбке.

-Ну не делай ты так! - отпихнула пушистой своей лапой Метелька улыбающуюся морду тигрёнка, - Ты - тигр! Р-р-р... - оскалила она на него острые свои зубы, - Ты злой - р-р-р! - сказала она ему.

-Да нет же... - подлез рыжий тигрёнок под пушистый бочок Метельки, - Я добрый: ам-р-р-ма... - потёрся тигрёнок золотой своей головкой о белое материнское брюшко, - Я добрый, мягкий и пушистый как солнце!

-Глупости! - схватила Метелька Снежка за гриву и оттащила от себя, - Ты - тигр! Ты - самый настоящий тигр - жестокий и хладнокровный, потому что ты - мой сын! - грозно рычала она, ощетинившись, - И я не позволю тебе вести себя как какой-нибудь жалкий кот! А ну, - оскалилась она, - защищайся, а не то я разорву тебя на клочки! - и тигрица приготовилась к хищническому прыжку.

В глазах Метельки больше не было материнской любви и ласки. В её голубых глазах теперь просматривалась лишь лютая ярость и инстинкт хищницы. Снежок очень испугался вида своей матери и, прижав округлые свои ушки к пушистой голове, побежал прочь с этого места...

Молодой тигр, не останавливаясь и не оборачиваясь назад, всё бежал и бежал вперёд. Его белые лапы легко ложились на продрогшую поздней осенью землю, унося его прочь из этого леса. Белая грудь Снежка едва удерживала биение его доброго сердца, а янтарные глаза золотого тигрёнка роняли горячие слезинки, обжигая его сознание. Достигнув бурых хребтов угрюмых гор, Снежок остановился. Отдышавшись, он лёг на сырую землю и, задрав свою пушистую голову, посмотрел на хмурое небо.

Оттуда, с угрюмой холодной высоты свинцовых тучек, летели снежные хлопья. Наблюдая за снежинками, Снежок вспоминал Метельку - её белая шерсть точь-в-точь как эти снежные пушинки! Тигрёнок плакал. Он любил свою маму - Метельку, но быть злым тигром никак не хотел... Просто не мог и потому, вместо того, чтобы подкрадываться к травоядным, он просто напросто обнаруживал себя...

Он понимал, что его мама Метелька устала учить его охоте и потому рассердилась. Рассердилась так сильно, что прогнала от себя. Делать нечего, пошёл Снежок своей дорогой. Долго он бродил  между стволами дубов, покрытых ржавчиной сухой листвы, между одиноких буков, между лысых осин и ясеней, между косматых лап елей и сосен пробирался Снежок вглубь леса...

Долго бродил золотой тигрёнок по земле, запрошенной первым снегом, покуда не вышел к какой-то каменистой порожистой речке. Тут, в прибрежных пещерах, и поселился Снежок. Тут он и встретил первую в своей жизни холодную зиму.

Декабрь выл снежной метелью. Скупое на тепло солнце забурилось в снежную шапку морозной тучи. Холодно было в лесах и голодно. Много зверья погибло от лютого мороза...

Как-то раз, в последний день декабря, после полудня, Снежку почудилось, что он слышит запах своей матери. Оставив ловлю рыбы, Снежок во всю свою звериную прыть помчался на родной запах. Его округлые ушки, стоящие торчком, улавливали любой шорох:
Вот, где-то отвалилась сосулька. Полевая мышь пробежала в своей норке, укрытой толщей снега. Осыпался снег с кедровой ветки...

Уходя всё дальше и дальше от своего жилища, Снежок читал лес, ища в нём след Метельки. Наконец золотой тигр остановился. Его чуткий нос почуял кровь. Кровь Метельки и слабое её дыхание. Но к родному материнскому запаху примешивался ещё один запах - запах старого оленя.

Припав к земле, как когда-то давно учила его мать, Снежок подполз к заснеженному бугорку и осторожно высунул свою рыжую голову. Там, за бугорком, в луже крови лежала его мать, а чуть поодаль, тяжело дыша, стоял старый олень, рога которого были испачканы кровью.

-Что ты сделал? - обратился золотой тигр к оленю, поднявшись во весь свой рост на бугорке, занесённом снегом.

-Я защищался, - завидев жёлтое пятно на белом полотне холодного снега, отвечал Снежку Олень.

-С кем это ты говоришь? - едва дыша, спросила израненная Метелька Оленя, пытаясь поднять свою голову.

-Солнце спустилось к нам, - отвечал ей Олень, - чтобы рассудить нас - чья вина в том, что ты умираешь...

-Обманываешь ты... - не согласилась с Оленем Метелька и, употребив все свои усилия, всё же оторвала от земли белую свою голову и открыла голубые свои глаза.

Метелька собственными своими очами видела, как, переливаясь бурым свечением  коричневых полос, к ней и Оленю, словно летнее солнце, приближался... Снежок... Словно солнышко светился он, согревая своим присутствием её сердце:

-Снежок, - навернулись на голубые глаза Метельки крупные слёзы, - Ты совсем как полосатое солнышко! - и она попыталась подняться, но не смогла.

Золотой тигр, тихонько подошёл к своей матери и принялся горячим своим языком зализывать её глубокую рану.

-Пустое, - съежившись от боли, сказала Метелька своему сыночку-солнышку, - уходить тебе надо! Ночью вьюга безжалостна! Как бы тебе со мной не погибнуть от  холода...

-Не говорил ли я тебе, мама, - отвечал ей Снежок, - что солнечный свет сильнее любой, пусть даже самой страшной и холодной, вьюги? Не говорил ли я, что добрый не терпит скорбей злого сердца? Доверься мне, Метелька! - и золотой тигр, оставив Метельку лежать подле бугорка, подошёл к старому Оленю:

-Олень, - сказал он ему, - твои копыта широки и они не тонут в снегах...  Твоя спина, изведавшая много тяжестей, сильна поднять белую мою тигрицу-мать, а твоё большое сердце сильно простить ей её хищническую злобу... Прошу тебя, Олень, помоги мне отнести Метельку к берегам порожистой реки в моё жилище! У меня есть там несколько берёзовых веников... Я их все тебе отдам...

-Тигр ты, - отвечал Олень Снежку, - и не должно мне верить тебе, но вижу я, что не обычный ты тигр... Ты тигр-солнце и сердце у тебя доброе, словно и не хищник ты вовсе... Услужу я тебе, тигр - полосатое солнышко, ибо доброте твоей золотой не могу отказать... - и олень подошёл к Метельке.

Аккуратно водрузил он белую тигрицу на свою спину и потихоньку пошёл за Снежком - след в след.
К вечеру, прежде чем солнце скрылось за теменью зимней седой ночи, Олень и Снежок добрались до реки. Как и обещал золотой тигр Оленю, он отдал ему берёзовые веники.

Так белая тигрица, золотой тигр и старый Олень встретили волшебный Новый Год. Олень поедал ароматные сухие листочки берёзы, Метелька и Снежок трапезничали рыбкой, а снаружи пещеры завывал злой ветер.

И хоть много времени минуло с тех пор, а говорят, что тигр - полосатое солнце жив по сей день и он является тем, кто нуждается в теплоте его заботы, согревая страждущих своим участием так, как солнце своими золотыми лучами согревает замёрзших...

                25.11.2009г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС


СНЕЖНАЯ СКАЗКА

     Высоко-высоко в зимнем небе, хмуром и прохладном, напрочь лишённом солнечного света и тепла, жили-были снежинки. Снежинки те были самые что ни на есть обыкновенные - холодные, колкие и потрясающе красивые.
Каждый Божий день снежинки те любовались одна другой. Каждый Божий день одна красовалась перед другой и больше не было у них заботы...

Временами, правда, снежинки носились над ночной землёю морозной метелью, любуясь причудливостью своих прекрасных одеяний в озёрной глади, скованной льдом, в сосульках, уныло свисающих с покатых крыш стареньких домов, и в стёклах окон, не успевших обрасти белой изморозью...

И случилось той снежной холодною зимою родиться снежинке по имени Снежа. На первый взгляд снежинка Снежа ничем не отличалась от прочих снежинок да только не было в ней той морозной колкости, которая так свойственна снежинкам. А ещё Снежа отличалась от других снежинок, бывших по натуре своей задиристыми, капризными и своенравными, своею мягкостью, пушистостью и некоторой даже медлительностью.
Летит, бывает, Снежа с прочими своими сестрицами-снежинками, смотрит на мир и удивляется:

-Ой, - говорит, - почему весь мир такой белый-белый?..

-Вот глупая, - смеясь, ответит ей какая-нибудь из снежинок, - белый, потому что это самый чистый, самый совершенный цвет - цвет зимы и совершенства... Цвет нашего мира!..

-Но ведь это ужасно скучно! - осев на косматой лапе старой сосны, заметила, вдруг, Снежа, - Скучно, когда весь мир белый-белый и совсем ничем не отличается от нас...

-Ну что за глупости! - отвечали Снеже снежинки, - Тебе скучно только потому, что ты, Снежа, перестала смотреть в себя! А ну, признавайся, - вихрились колким хороводом вокруг Снежи снежинки, - когда ты в последний раз разглядывала своё платьице? Совершенные формы твоего одеяния раз и навсегда должны закрепить в твоём снежном сознании мысль, что ты, как и каждая из нас, совершенство и нет миров более совершенных...

Однако Снежа, как и было уже сказано, отличалась от снежинок и, наверное потому так и не перестала прозрачными своими глазами обозревать мир, скрывающийся под шапками снежных сугробов. Каждый Божий день Снежа открывала для себя что-то, что совсем отличалось от мира, в котором она родилась. А потом Снежа заговорила с ветрами и они рассказали ей что мир это вовсе не белое полотно, пронизанное кристаллическим холодом, но что мир гораздо разнообразней и обширней, чем думают снежинки, живущие холодами зимы...

Несколько раз Снежа пыталась говорить о том, что узнала от ветров со своими сёстрами, но те и слышать ничего не желали о красочных мирах весны, лета и осени, потому что:

-Что нам проку от тех миров, - говорили они Снежи, - если наш мир превосходит их всех совершенством форм и чистотой цвета? Или ты уже перестала быть снежинкой, что так сильно интересуешься увядающими красками миров тебе чуждых?

С тех пор Снежа разговаривала о таинственных вне зимних мирах лишь с ветрами да с редкими зверушками, изредка высовывающими свои носы из тёплых норок. И так сильно Снежа впитывала в себя рассказы о мире, которого не знала, что ей очень-очень захотелось увидеть всё разнообразие своими собственными глазами...

Зима не вечна. Пришло время весны. Вьюга и снежные облака, собрав хоровод снежинок, отправились на Север - в страну вечного снега и льда. И только снежинка Снежа и не подумала оставить края, над которыми была рождена:

-Мы улетаем! - кричали с облаков Снеже её сестрички-снежинки, - Что ты там копошишься? Лети к нам... Лети, а не то погибнешь!..

Но Снежа, несмотря на все предостережения сестёр, не присоединилась к ним. Так и унесли облака снежинки в холодную северную страну, где снега и льды не таят. Снежа осталась.
С глубоким любопытством наблюдала она таяние льдинок, образование проталинок, а потом...

Потом Снежа сама в себе почувствовала, что золотистые лучи солнца, пронизывая белоснежные её одеяния, как бы убивают её. Плакала Снежа, но в слезинках своих видела иной мир. Она увидела мир, в котором каждая клеточка дышала и полнилась движением. А ещё позже Снежа поняла, вдруг, что она вовсе не умерла. Хотя не было в ней ни ослепительной белизны, ни бесчувственного холода...

-Привет тебе, капелька! - услышала однажды Снежа приветствие дождинок, падающих с грозовых туч первым весенним дождём...

-Привет! - переливаясь прозрачной слезинкой, отвечала Снежа дождинкам, понимая, что теперь для неё началась совершенно новая жизнь, о которой она, будучи снежинкой, даже не догадывалась!

                02.01.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС


РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ЧУДО

     Деревенька у нас не большая, крохотная совсем - всего два десятка стареньких домов да небольшая дорога, широкой тропою вьющаяся между огородами за холмы. Все про всех тут знают и ни у кого ни от кого нет секретов. Когда мне было десять лет жил меж нами старик по имени Фома. Сухой такой калека с сухими ногами и сухой, скукоженной левой рукой. Своё убогое тело старик Фома притаскивал через всю деревню в избу моего прадеда, где все деревенские мужики от мала до велика имели обыкновение собираться в вечеру после суетного дня, на низенькой деревянной самодельной коляске, вращая кривые её колёса правой своей рукой, единственно не утратившей своей способности...

Жаль мне было деда Фомы аж до слёз! Старик сухой и увечный с давних пор (с таких давних, что толком о временах тех отдалённых никто и знать не знал), почти совсем не походил на человека, но на некое человекоподобное существо. Посмотришь на его сухую, согбенную в три погибели, оболочку и сердце съёжится до скрипа и боли. Подойти бы к деду Фоме, утешить да только никто этого не делал, ибо Фома, ко всему прочему, ещё и "придурковатый" был, - как говорил про него мой прадед, - "на всю голову" и по этой причине его все стороною обходили.

Однажды, впрочем, я не удержался и подошёл к старому Фоме вопреки запрету строгого своего прадеда:

-Что, дедушка, - сказал я деду Фоме, - тяжело тебе жить-то?

Дед Фома, словно очнувшись от глубокого забытья, поднял на меня дрожащую свою голову и посмотрел в мои глаза. Неожиданно для самого себя вместо безумного взгляда я встретил чистые глубокие глаза, преисполненные какой-то совершенно неземной печали и радости одновременно. Помню, я даже поперхнулся собственной слюной от неожиданности.

-На Лысую Гору, - обратился ко мне дед Фома слабым своим голосом, - та, что скрываема седыми густыми туманами, один только раз в году спускается Ангел небесный... Спускается золотою звездою в Рождественскую ночь. В крылах Ангела того небесного есть сила исполнить желание смертного, который первый застанет Ангела этого на верхушке Лысой Горы... Не поможешь ли ты мне, Василёк, добраться до Горы той Лысой? Авось Ангел Божий смилуется надо мною и вернёт иссохшим членам моим жизненной силы, чтобы и я ещё мог что-то сделать в жизни этой доброго?

Глаза старика смотрели на меня с такой надеждой, что я просто не мог отказать ему. Хотя, слушая деда Фому, я, вдруг, понял, отчего его все считают сумасшедшим. Конечно же никакого Ангела, спускающегося на Лысую Гору в Сочельник, не было и быть не могло да и сама Лысая Гора была местом весьма опасным. Туда редко кто ходил. Там пропадала скотина, а ещё оттуда всегда доносился волчий вой. Но несмотря на это, я твёрдо решил исполнить просьбу старика Фомы при уговоре, что разговор этот останется строго меж нами...
Дед Фома согласился...

Итак, в назначенный час, я, усадив бедного калеку в сани, отправился к Лысой Горе. Вечер был спокойный. Большая голубая луна серебрила снег. Звёзды, казалось, то и дело подмигивали нам. Сани катились легко, словно были пусты, до того дед Фома был лёгкий-лёгкий, словно пух.  Мороз, правда, не щадил. Кусался как лютый зверь со всех сторон да и сугробы становились всё глубже и навязчивей. Признаюсь, часто мне хотелось повернуть обратно, но как только я поворачивал голову по направлению к деревне, скрытой ёлочным лесом, то видел деда Фому, смиренно сидящего в санях и совершенно по-детски улыбающегося мне выцветшими своими тонкими губами. В общем, глядя на старика, я не смел повернуть назад и продолжал нелепый, как мне казалось на тот момент, путь...

Не знаю как, но я выполнил обещание. Дотащил сани до основания Лысой Горы и присел на корточки, чтобы отдышаться и растереть озябшие руки. Передохнув, я поднялся и хотел-было тащить сани дальше, в гору, да только старик остановил меня:

-Постой, - едва слышно сказал он мне, - дальше мне надо самому...

И он, как какой-нибудь куль, вывалился с саней. Здоровою своею рукой дед Фома, тратя нимало усилий, влачил своё тело сантиметр за сантиметром вверх по склону Лысой Горы, тихонечко удаляясь от меня в снежных клубах.

Не желая оставаться внизу, я, тихо словно какой-нибудь вор, поплёлся за стариком так, чтобы он меня не приметил. Подъём на Лысую Гору был испытанием не лёгким даже для меня, а уж для деда Фомы тем более и, тем не менее, даже он каким-то непонятным для меня образом сумел дотащить своё жалкое существо к вершине одною лишь своей рукою. Снегопад остался внизу. Внизу остался волчий вой и лесная темень, а тут, ближе к вершине, тишина и тёплое струение света с плоского шара голубой луны.

И вот вижу я, дед Фома почти-почти взобрался на самую вершину да только путь ему преградил какой-то несчастный старик, не понятно откуда взявшийся:

-Помилуй меня, добрый человек! - взмолился незнакомец, протягивая дрожащие свои руки к деду Фоме, - От рождения света белого не видывал я, тьма пожирает меня много лет, так что и умирать скоро, а жизни я так и не видел... Прошу тебя, уступи мне Ангела Божьего! - и слепой старик, рыдая, упал перед калекой на колени:

-Плохо жить во тьме, - покачал своею головою дед Фома, - возьми благодать Ангела небесного и благодари Бога за то, что увидишь...

Сказав это, Фома поворотил назад. Я не знал что делать и просто-напросто стремглав помчался вниз, словно там и был всегда. Позже приполз и дед Фома. Виновато глянул он на меня и, вздохнув, сказал:

-Прости меня, упорхнул от меня Ангел небесный... Как птица крылатая упорхнул...

Я, сердчая и сжимая обветренные свои губы, усадил калеку в сани и повёз обратно. Однако на пол-пути я приостановил сани и повернулся к деду:

-Зачем ты уступил Ангела Божьего слепому?! У него и руки, и ноги есть, а ты ходить не можешь и все тебя безумным почитают, потому что ты каждый год ходишь к Ангелу и каждый год ничего не происходит! Зачем ты сам не пошёл к Ангелу небесному?!

-Что руки и ноги, - ответил старик, - когда света Божьего не видишь? Поверь, Василёк, лучше быть как я и видеть славу Божью, чем иметь руки да ноги, а жить во тьме и ничего не знать о том, как прекрасен Божий мир...

-Эх, - махнул я рукой и покатил старика в деревню.

Спать я лёг с тяжёлым сердцем. Теперь я не верил ни единому слову о дедушке Фоме, будто он сумасшедший. Я точно знал теперь, что Ангел и вправду спускается в Рождественскую ночь на Лысую Гору и что дед Фома не получил исцеления по доброте своей чрезмерной. Утром я проснулся раньше прежнего и прямиком побежал к несчастному калеке, чей дом находился на окраине. Я спешил к нему, чтобы сказать, что каждый год, в ночь перед Рождеством, я буду возить его к Лысой Горе до тех пор, пока Ангел Божий не дарует ему исцеление...

Дверь в избушку деда Фомы была отверста. Внося с собою снежный вихрь, я вбежал в комнату и увидел дедушку Фому стоящим у окна и держащим в обеих руках своих тоненькую восковую свечу.

-Деда?! - уселся я на пол в изумлении, не веря своим глазам.

Деда Фома стоял на своих собственных ногах во весь свой рост, словно он никогда не был инвалидом:

-Что, Василёк? - обратился ко мне дед Фома, - трудно поверить в чудо Божье? - и он склонился надо мною, поглаживая мои волосы.

-Трудно, деда... - только и ответил я, разрыдавшись от радости, - а как же Лысая Гора и Ангел Божий на её вершине?

-Так тот слепой и был Ангел Господень, Василёк... Сегодня поутру он явился мне во сне, улыбнулся и ушёл на небо. Я глаза открыл, поднялся с постели и понял, что больше не болен. Вот так-то, Василь!

С тех пор я не перестаю верить в Божественные чудеса, особенно в ночь перед Рождеством.

                05.01.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС


НОВОГОДНЯЯ ЁЛКА ДЛЯ ДРУГА

     На дворе стоял заиндевелый Декабрь. Стоял он весь во льдах, сугробах и капельках белого тумана по утрам, насквозь пропитанных таинственным холодком, от которого вместе с прозрачно-голубыми змейками мороза в сознание проникает какое-то совершенно необъяснимое ожидание маленького предновогоднего чуда.

Между тем чуда ей, восьмилетней девочке, сражённой тяжёлой болезнью, ждать было неоткуда и, особенно, не от кого. Пойти к речке, где стояла большая новогодняя ёлка, украшенная разноцветными игрушками и вкусностями, она не могла из-за слабости, а верить в то, что кто-нибудь из ребят вспомнит о ней и придёт навестить в такую глушь — казалось чем-то невероятным, тем более что с ней никто не общался, кроме Валки… А Валька хоть и дружил с нею с самого первого раза… С тех самых пор, как они только повстречались два года назад в пору золотой осени в небольшом, но очень уютном, залитом солнцем и благоуханием влажных берёзовых листьев, классе старенькой деревенской школы, наверное теперь очень увлечён всей этой новогодней кутерьмой и ему было не до неё…

Грустно было девочке и обидно до слёз, что заболела она в такую весёлую для всех деревенских ребят пору. Тихая грусть малютки ещё печальней становилась от того, что домик её деда — немощного старика, находился далеко в стороне - за деревней, за лесом…

Детскому же её сердечку так хотелось праздника, участия и чуточку тепла! Очень хотелось… Особенно в преддверии Нового Года…

Девочка сидела в своей постельке у окошка и, хлопая длинными своими ресницами, трепетно наблюдала за тем, как нежно и торжественно танцуют свой танец снежинки, жемчужным ожерельем украшая косматые платья голубых елей.

В печи трещали сырые дрова. В избушке пахло смолой и студёной водою. Дед, как всегда поутру, сидел на старой табуреточке возле печи и плёл корзину. И было деду невдомёк, что Иришке — его самой родной и единственной кровиночке на свете, невзирая на его заботу, теперь и только теперь было очень грустно и одиноко, потому что ребёнку, хотя бы иногда, нужен кусочек праздника, пахнущего надеждой и раскрашенного в цвета радужной мечты. А у Иришки Новый Год, как и утро нового дня, обещал быть пустым, белым и холодным, слегка позолоченным нечаянным солнечным лучиком.

Иришка была смышлёная девочка и она понимала, что дедушке не до празднеств. Ему и без того забот хватало, но праздника всё-таки хотелось и было грустно, что Новый Год, который она так ждала, проскользнёт мимо неё струёй зимнего холода, оставив на прощанье затейливый узор на стекле…

Предаваясь грустным мыслям, девочка задремала, а проснулась она от того, что большой снежный ком, белой лепёшкой прилип к стеклу окошка, в которое перед этим она глядела до устали. Иришка глазам своим не поверила — там был Валька! Он взобрался на верхушку самой ближней к их с дедом избушке ели и оттуда зачем-то крошил хлеб, задорно смеясь и временами махая Иришке рукой.

-Ты что, дурачина, творишь?! - Выскочил к Вальке дед Добрыня, переживая, как-бы пацанёнок не слетел с дерева, - А ну-ка слезай отсюдова!

Валька знал, что дед Добрыня серчает на него из-за любви и потому дразнить старика долго не стал. Спустился сразу же, как раскрошил последний кусок ржаной лепёшки.

Ты чего, поганец, хлебом кидаешься? - Негодовал дед Иришки на Вальку уже в сенях, а тот знай себе смеётся.

-Иришка! - Как вихрь вкатился Валька в избу, обдавая девочку ароматной зимней стужей, - Гляди! - И он указал на ель, с которой только-что слез.

Иришка поглядела в окно и замерла от удивления и чуда. Замер перед окном и дед Добрыня, расплывшись в тонкой старческой улыбке. Там за окном, в ветвях голубой ели, укутанной снегами, словно яркие игрушки, живой гирляндой сидели снегири. Белая ёлка, с нижних своих ветвей до самой макушки украшенная яркими птицами, была самой нарядной из всех новогодних ёлок, какие Иришке довелось когда-либо видеть. Она была счастлива так, как умеют быть счастливы дети и это её счастье тут же передалось и Вальке, озябшему в пути, и деду Добрыне, вспомнившего своё детство и свою новогоднюю ёлку…

-С Новым Годом, Иришка! - Утирая нос и смеясь, протараторил Валька, - Выздоравливай! - Он вынул из кармана старого своего пальтишка кисть замороженных ягод рябины и протянул их девочке, на бледных щеках которой тут же запылал румянец.

В эту минуту Иришка стала здорова и больше не болела. До вечера они все — Валька, дедушка Добрыня и Иришка играли возле ели, украшенной снегирями, смеясь и наслаждаясь чудом простой человеческой радости…

                01.11.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС


НЕБЫВАЛАЯ БЫЛЬ (РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ)

    Быль то или небыль — не знаю, но сказывают старые люди, что в деревне нашей много лет тому назад произошло настоящее чудо. А узнал я эту историю накануне Рождества Христова — в Сочельник.

Говорят, будто было такое время, когда в наших краях много вёсен, лет и осен подряд царствовала одна нескончаемая зима. Говорят ещё, что в те времена живущие совсем позабыли лёгкую голубизну весеннего неба, постоянно затянутого непроглядными и угрюмыми тучами. И тонкий аромат едва распустившейся вербы давно позабыл нашу сторонку, скованный промозглым ветром. Дни безрадостно текли, временами обливаясь крупными, холодными слезами весеннего, летнего или осеннего дождя, по временам меняясь с плаксивым снегом, утратившим свою искрящуюся белизну…

И было тогда, что люд наш - то ли по привычке такого нескончаемого однообразия, то ли по причине суетного своего жития, то ли ещё из-за чего-то, но никто не искал тёплых дней, исполненных солнечного свечения и прозрачных ночей, освещённых мягким огоньком лучезарных звёзд.

Все жили одним днём — поднимались с криком петуха, не любуясь зарёю, расходились каждый на свои труды, а вечером, воротившись домой, утомлённые укладывались спать. И так проходили многие дни…

Между тем на окраине деревеньки нашей, у самой дороги, стоял домик одного бедного человека, имевшего маленького сына. Сынишка его, будто, слепым был, а потому никуда не ходил и ни с кем не дружил. Только иногда, бывало, выйдет на крылечко, сядет у дороги и палочкой земельку всё рыхлит да рыхлит. Кое-кому из деревенских мужичков даже интересно стало, чего это малыш всё время на одном месте в стылой земле копается? (Потому как в то время уже трещали рождественские морозы). Вот он и решил спросить мальчишку, что это он себе за такое странное занятие нашёл?

А мальчуган — золотые кудри, улыбнувшись, на любопытство мужика того будто так ответил:

- Я, - говорит, - помогаю растению Божьему к свету пробиться…

-Хех, - Усмехнулся мужичок ответу златокудрого мальчишки, - Какому-такому свету? Уж много лет к ряду в наших краях никакого свету Божия нету! Одни тучи чёрными отрепьями висят, мятые кусачим ветром…

- Так то-то и оно! - Засмеялся будто мальчишка словам мужичка того любопытного, - Вот вырастит, - говорит, - растение моё большое-пребольшое и поймает своим устремлением к свету того, кто тучи нам навешал и будет, как в старину, сиять златокудрое солнышко на голубом нашем небе… Тепло тогда всем станет, светло и уютно…

-Э-ка, брат, как ты закрутил! - Присвистнул от удивления на мальчонку любопытный тот мужичок да и пошёл своей дорогой, улыбаясь наивной мечте слепорождённого мальчугана.

Мальчик же, оставшись у дороги, на крыльце отцовского дома, ещё какое-то время продолжал своё занятие, покуда не вернулся его отец.

И было, говорят, что в Сочельник над одиноким домиком бедного человека, имевшего себе сыном вот этого самого слепого мальчика, засиял яркий свет. А поутру обнаружилось, что мальчик стал зрячим!

Вся деревня, говорят, к бедняку тому повалила. Все мальчонку стали на перебой расспрашивать про то, как такое чудо с ним приключилось, а он лишь ручонками разводит и радостно так улыбается…

Так никому ничего мальчик тот тогда и не рассказал. Даже родителю своему не открылся.

Пришла весна. Колючие снежные иголочки растаяли и снова из хмурого неба полились дожди — унылые и назойливые.

И было, что однажды отец прозревшего мальчика как-то раз заметил своего сына у дороги что-то прячущим под крохотным лопушком подорожника. Ничего человек не сказал своему сыну, хоть и было ему весьма любопытно, и ни о чём он его не спросил. Однако когда мальчик заснул, отец его тот час поднялся со своей кровати, вышел на улицу и подошёл к тому самому месту, где несколько времени назад видел своего сына. Вглядываясь в дорожную грязь, под листочком подорожника, человек обнаружил три крохотных пуговички. Они были кругленькие и сияли как звёзды. Подивился мужичок необычайному свечению этих пуговиц и, прихватив их с собой, вошёл в скромное своё жилище. Долго рассматривал он пуговички, размышляя о том, как завтра расспросит о них своего сына да так и задремал.

Задремал тот человек вроде не крепко, да только видит он в тонком сне светлого Ангела в блистающем одеянии, спускающегося к его убогому жилью. И сына своего видит спящего. А ещё ему видится, как Ангел этот небесный касается глаз мальчика и тот, будто бы, от ангельского прикосновения пробуждается. Далее видит спящий, как Ангел что-то шепчет мальчику и, обронив три пуговички со своего одеяния прямо ему в ладонь, исчезает…

Дивится мужичок увиденному и пробудится хочет. Хочет он к сыну подойти, чтобы спросить его про происходящее - быль ли то, что он видел, или небыль, да только сон его продолжается…

Вот видит человек при дороге, в том самом месте, где его сынишка палочкой стылую земельку рыхлил, крохотный лист подорожника народился. А под крохотным его лопушком лежат те самые пуговки, какие Ангел небесный в ладошку его сына со своего блистающего одеяния обронил, когда к небу по незримой лестнице восходил. Ещё видит мужик, что тьма кругом непроглядная да ветер холодный носится:

-Что ты сердишься, Ветер? - Спрашивает вдруг человечьим голосом Подорожник незримую свирепствующую стихию, - Что завываешь? Что свет дневной тучами чёрными закрываешь?

-Потому я холоден, - ответствует Ветер понятной для мужика речью Подорожнику, - что много лет бродил я по земле, ища не приголубит ли кто меня, не приютит ли? И вот, все в своих заботах и никому я не нужен… Стал замерзать я и полёт мой стал резким и низким. Весь я пропитался льдинками обиды, одиночества и беспокойства так, что солнечные лучи стали мне болью… Вот я и прячусь от солнца под тучами…

- Прильни ко мне, Ветер, - затрепетал тут своей зелёненькой ладошкой юный Подорожник, - и я растоплю лёд твоей боли…

-Да разве ж можно тебе, такому крохотному, обуздать мои страсти? - Горько усмехнулся Ветер, колыхнув юный листок Подорожника.

- Мне самому - нет, - признался Ветру целебный листочек, но тут же продолжил, - но у меня есть три пуговки, подаренные мне небесным Ангелом… Вот они, - и Подорожник указал на три сияющих пуговки, лежащих у основания его стебелька…

-Что могут изменить эти крохотные ангельские заклёпки? - Усмехнулся суровый Ветер, пришлёпнув лопушок Подорожника к земле.

-Многое, - последовал ответ зелёного лопушочка, - если твоя душа необъятна как небо… - И с этими словами Подорожник поднялся от земли, держа на своей ладошке три ангельских пуговки.

Ветер хотел-было снова прибить Подорожник к земле да только пойман был им как одеянием…

Сам лопушок Подорожника трепетал и был почти бессилен, но ангельские пуговки надёжно скрепляли два края юного листика так, что Ветер не мог освободиться. Поворчав, Ветер скоро стих. Тепло ему сделалось и легко. Прежняя обида одинокого злого Ветра, вся его боль и пустота тяжёлым дождём теперь стекали к земле и очень скоро он, вполне обласканный и исцелённый от своего недуга, разогнал все тучи.

Выглянуло солнце и запели птицы…

Спящий в ту же минуту пробудился от странного своего не то сна, не то ведения. Пробудился он ещё и от того, что солнечные лучи щекотали его угрюмое, давно не бритое, лицо.

Пробудившись, человек поспешил заглянуть в свою ладонь, в которой перед этим держал три крохотные блистающие пуговки. Впрочем, пуговок теперь там не было, а только три капельки блистали на мозолистой его ладони, переливаясь на солнце…

Ничего мужичок не сказал тогда сыну. Тихонько, не тревожа детского сна, человек вышел на улицу, чтобы поглядеть на подорожник, у основания стебелька которого были им найдены три ангельских пуговки-слезинки. Подорожник был на месте и его зелёная ладошка, переливаясь на солнце капельками ночного дождя, казалось улыбалась ему. Лицо мужика, прежде угрюмое и усталое, а теперь умиротворённое, точно всё облитое внутренним светом, обдувал тёплый и лёгкий южный ветерок…

Говорят ещё, будто сыном того человека был наш священник, чей скромный домик действительно стоит чуть поодаль деревни прямо у дороги. Я как-то раз спросил его обо всём об этом - так ли всё было в самом деле, а он лишь осенил меня крестным знамением и, чуть улыбнувшись, скрылся в нашей старенькой церквушке…

                21.12.2010г, г.Наро-Фоминск, ЮНиС