Дорога домой всегда короче

               

                ДОРОГА ДОМОЙ ВСЕГДА КОРОЧЕ

 Мы были молоды, легки на подъём. Нас тянуло куда-то вдаль. Часто  ездили в другие города, ходили в походы. Трудности? Да какие трудности, когда тебе двадцать лет! Увидеть, узнать что-то новое, встретить интересных людей, - вот смысл.
На третьем курсе, в знак поощрения за хорошую учёбу, нас отправили в Москву. Естественно, первая экскурсия в Третьяковку. Ребята быстро ушли вперёд, я плёлся сзади, отстал от группы, потому что останавливался перед каждой картиной, которую знал и любил по репродукциям. Теперь же я мог воочию разглядеть оригинал, почувствовать художника, попытаться изучить его технику. Это было так увлекательно, что забыв обо всём на свете, я медленно брёл из зала в  зал. И уже перед самым закрытием галереи оказался в зале Михаила Врубеля. Он почему-то наполовину был заставлен стульями. В самом дальнем углу сидела девушка. Одна в пустом зале. Меня поразило её лицо: вдохновенное, восторженное, будто освещённое внутренним сиянием. Мне стало неловко. Я как будто подсмотрел что-то интимное, скрытое от чужих глаз, сокровенное.  Я отвернулся и тихо вышел. В тот день я не смог насладиться встречей с любимым художником.
Я часто думал о той девушке. Хотелось узнать, что так взволновало её. Но она мне больше не встречалась, хотя я ходил в Третьяковку каждый день, пока мы жили в Москве.
Вспоминаю другую девушку, встреченную в консерватории. Она слушала сонаты Бетховена, закрыв глаза, а по щекам медленно катились слёзы. Многие ли могут вот так же переживать встречу с настоящим, высоким искусством? И вообще, остались ли такие люди в наличии или вымерли, как динозавры? Это меня до сих пор интересует. Я надеялся найти такую девушку, чтобы она понимала меня, чтобы чувствовала красоту природы, интересовалась искусством, чтобы разделяла мои привязанности.
Наивные надежды не исчезли с годами. Хотя пора бы, наверное, понять, что идеал существует только в книгах, а в жизни… Я влюбился в красавицу, будучи уже не юным человеком. Женился, прыгал от счастья этаким козликом. Делился своими мыслями, планами. Она смеялась и называла меня дураком. Я посвящал ей стихи. Она их не слушала и вышвыривала мои рисунки, рукописи на помойку.
Объясняла очень просто: «Хочу, чтобы в доме был порядок, никакого хлама». Её маниакальная любовь к уюту и чистоте повергала  меня в отчаяние. Навешав везде тряпки, она даже холст на моём мольберте завесила шторочкой. Банки с красками выстроила в аккуратный ряд и требовала, чтоб я не нарушал установленный ею порядок. Работать в такой стерильной обстановке невозможно. Я был на грани самоубийства. Дом стал сытным и мёртвым.
 Мои усилия превратить это красивое животное в человека, оказались напрасными. В конце концов она исчезла из моей жизни. Я был рад. И дал себе зарок: не увлекаться. Зарок зароком, а глаза и уши еще открыты. Невольно вижу и слышу всё, что происходит вокруг.
Как-то ехал я в междугороднем автобусе. Жара стояла невыносимая, хотелось всё время пить. Я уже пожалел, что поддался на уговоры старинного друга,
- Ты не пожалеешь, - возбуждённо кричал он в трубку, - там такая красота! Про рыбу я уж молчу! Её тут…
 Он так красочно описывал прелести глухомани, что сразил мена наповал. В самом деле, почему бы не поехать? Я славно потрудился, можно позволить себе недельный перекур. С этой мыслью я купил билет на междугородний автобус и ранним утром отправился в путь. Автобус натужно пыхтел, монотонно стучал мотор. Я не заметил, как уснул. Разбудили меня громкие молодые голоса, визгливый женский смех. Рядом со мной оказались две молодушки. Женщины ли, девушки ли, трудно сказать. Они сейчас мало отличаются: одинаково одеваются, одинаково красятся. Я не осуждаю, боже упаси. Только привык с детства, что женщины, даже молодые, были как-то менее броско одеты. Если красили, то только губы. Наверное, им не нужно было никого завлекать. Я про это не думал. Просто помню, что так было.
- Так ты замужем за Виталиком? – спросила удивленно одна из новых моих попутчиц, нисколько не обращая внимания на окружающих, которые бросали на них гневные взгляды: орут, как на базаре.
- Нет, я не замужем.
- Иди ты! Тебя же, вроде, охмурил Виталик. Помню, ты хвастала, что всё на мази.
- Вмешалась судьба, - махнула рукой её подруга.
- Как это?
- Очень просто. Назначил он мне встречу в каком-то зачуханном кафе. Я нарядилась, юбка – мини, по самое некуда; причёска – «я у мамы дурочка»; новые колготки, сапоги на шпильках. Иду так «от бедра». И за десять метров от кафе вдруг шарахаюсь мордой об асфальт. Представляешь? Асфальт везде чистый, сухой, а тут крохотный пятачок ледяной, чей-то след застывший. И меня угораздило на него ступить. Ну, разве не игра судьбы?  Каблук – хрясь! Коленки драные, ресницы отвалились. Можешь представить этот цирк?
- Ой, мамочки! И что?
- А ничего. Остановила такси и вернулась в общагу. Суженый мой даже не поинтересовался, почему я не пришла. Через какое-то время, месяца через два, говорили, что женился на какой-то мымре.
- Не переживай. Я тебя с таким чуваком познакомлю, закачаешься!
- Не хочу я ни с кем знакомиться, -  ответила девушка и вдруг заливисто засмеялась.
- Ты чего? – встревожено спросила подруга.
- Представила, как я лежу на тротуаре, подбираю ресницы, а толпа обтекает меня.
- Во дура! Что же тут смешного?
Вскоре они вышли. «Куманьково» - прочитал я на табличке. Мне понравилась эта неунывающая рассказчица. Но я даже лица её не рассмотрел.
- Возвращаются домой после веселой городской жизни, - сказала какая-то женщина.
- Тут им уж точно не за кого выйти замуж, - откликнулась другая.
- Может, подберёт какой-нибудь забулдыга.
- Ох, намаются девки…
Разговор затих. Все пассажиры погрузились в невесёлые мысли. А может быть, в дрёму…
Ехали мы долго, с бесконечными водопоями и перекурами. Автобус был настолько старый, что в нём то и дело что-то ломалось. Молодой водитель, маленький, белобрысый, чертыхаясь, выпрыгивал из кабины, ковырялся в моторе. Наконец, ему это надоело.
- Всё, граждане, - свирепо возгласил он, - приехали!
Народ загудел, но покорно покинул несчастного водителя и устроился на обочине в ожидании другого автобуса. Оглядевшись, я понял, что до деревни, в которой меня ждал приятель, осталось километров пять. Пошел пешком. Нет, здесь не пять километров, а гораздо больше. Шел я полем, шел лесом, никакой деревни. Птички поют себе так беспечно, солнышко в зените, с меня пот градом катится, ноги становятся ватными. Присел на валун у дороги. Вокруг вековые сосны упираются вершинами в небо, величественные и безразличные к одинокому заблудившемуся путнику.
В голове беспорядочно теснились всякие мысли. Что сделал я в своей жизни? Писал картины, сочинял стихи, учил детей рисованию. Трудился добросовестно, но больших высот не достиг. В силу своей природной лени не захотел суетиться, добиваться званий, почестей. Наверное, лень помешала мне стать охотником  в прямом и переносном смысле. Да и рыбак я никакой. Только в детстве испытывал какой-никакой азарт, а потом  и он прошёл. Так вот и живу, вялый и одинокий…
Долго ли, коротко ли я так сидел, не помню, должно быть, задремал. Вдруг слышу, тарахтит как будто телега. Огляделся, действительно, катит прямо на меня лошаденка плетёную кошеву, в которой кто-то сидит. Мужик лет пятидесяти, жилистый, крепкий.
- Здравствуйте, - поднялся я со своего места.
- Здорово живёшь, - ответил он и остановил лошадь. – куда и откуда, мил человек, путь держишь?
Я назвал деревню.
- Э, да тебе совсем в другую сторону, - ответил он. – А к кому, если не секрет?
- Приятель пригласил на рыбалку на какое-то таинственное озеро. Рассказал, как его найти от автобусной остановки. Да мой автобус сломался, пришлось пешком добираться. Здесь же недалеко?
Мужик снял кепку, почесал затылок, задумался. Потом сказал:
- Дорогу в деревню ты найдёшь, если выйдешь на асфальт и пройдёшь с полкилометра назад.
- А может, вы мне расскажете, как на озеро попасть? Может, отсюда ближе, чем из деревни?
- Какое озеро? – мужик явно лукавил. – Тут, мил человек, никакого озера нету.
- Как же нету? Мне приятель рассказывал… Он завтра с утра там будет. Мы договорились…
- Ничего не знаю, - мужик стегнул лошадь.
Я даже растерялся.
- Эй, погоди!
Лошадь понеслась вскачь и скрылась за поворотом. «Вот так дела! – подумал я. – Тащился в такую даль и зря». Ну, не возвращаться же обратно, всё-таки приятель ждёт. И я пошёл опять к магистрали, увидел автобусную остановку. Оказалось, от неё до деревни рукой подать.
Приятель встретил меня радостно, крепко обнял.
- Заждался, заждался. Подумал, что ты не приедешь, - приговаривал он, провожая меня в дом. – Часто вспоминаю наши с тобой зорьки. Ах, какое времечко было! Помнишь, как мы в грозу попали? Вот страху-то натерпелись…
Воспоминаниям не было конца. Нас когда-то связывала крепкая детская дружба. Но потом дороги разошлись. Он поступил в военное училище, а я пошёл по гуманитарной части. Мы не виделись много лет. Когда я, всю свою жизнь не покидавший отчий дом, вдруг получил от него письмо, немало удивился. Он помнил мой адрес, потому что жил когда-то в соседнем домишке. Удивился я и самому письму и тому, что он сообщал. Звали мы друг друга в те далёкие, босоногие времена Юрок и Валёк. В письме он тоже обращался, как в детстве: «Здравствуй, Валёк»…
Он рассказывал, что служил в Средней Азии, был замполитом. Дослужился до майора, заработал целый букет болезней, дважды женился. После распада СССР вышел в отставку и перебрался в деревню. «Теперь мне предстоит сложная операция, - писал он, - Если выживу, займусь восстановлением местной церкви. Она была здесь до революции. Потом, как водится, её разграбили, превратили в склад… Последнее время в ней был хозяйственный магазин. Я его выкупил и переселил в другое помещение. Перед тем, как ехать в больницу, решил попрощаться с тобой и другими, близкими мне людьми»…
Через год он сообщил мне, что жив-здоров, выполняя зарок, реставрирует церковь, уже приехал священник, молодой и очень энергичный.  «Вдвоём с ним мы горы перевернём», - закончил он то письмо. А в следующем, уже года через два, сообщил, что ему предстоит еще одна операция. Теперь уже на сердце. «Если выживу и на этот раз, уйду от Зойки, и может быть, вообще уйду в монастырь»…
«Эк, его бросает из одной крайности в другую, - подумал я тогда. – Был коммунистом, политработником, потом принялся восстанавливать церковь. Теперь вот решил уйти от Зойки»… Это была вторая его жена. Опять не повезло. Первый  раз он женился с бухты барахты перед выпуском из училища на малознакомой девушке. Почему-то считалось, что к месту службы нужно ехать непременно с женой. Прожили они год, и Юрок сбежал от неё.  Он был парень хоть куда: под два метра ростом, остроумный, легкомысленный и красавец, почище Алена Делона. У него был красивого тембра мощный баритон. Он умел петь и прекрасно танцевал. А Зойка была в доме офицеров массовиком-затейником. И как я догадываюсь, соблазнила его. Поначалу всё складывалось замечательно. Дом моего приятеля наполнился музыкой, разными гостями, стол ломился от закусок. Он с удовольствием окунулся в этот незнакомый доселе круговорот. Она отважно поехала за ним из южного города в российскую глубинку. Но через какое-то время Зойка стала надолго уходить из дома, покупать какие-то дорогие безделушки, которые через некоторое время исчезали. 
- Где тебя носит? – возмущался Юрок.
- Я была у подруги, - бросала она в ответ, - что, нельзя?
- Да пожалуйста.
А по деревне поползли слухи: Зойка, это, как же их называют? Ну, те, которые баб, как мужиков любят…
Когда эти разговоры дошли до Юрка, он не поверил: мало ли что болтают. Зоя – хорошая жена, в доме порядок. Но тут случилось событие, которое встряхнуло всю деревенскую общественность. Зойкина подруга повесилась. «Я не могу делить тебя с этим мужланом», - написала она в предсмертной записке. Зойка билась в истерике. Месяц провела в психушке. А когда вернулась домой, всячески демонстрировала Юрию свое презрение и ненависть. Он долго терпел её выходки, жалел. А когда попал в больницу с сердечным приступом,  и врач ему сказал, что необходима срочная операция, он решил изменить свою жизнь. Об этом и сообщил мне в письме. А подробности я узнал уже при встрече.
 После удачной операции, Юрий несколько раз ездил в знаменитый монастырь на юге, но его туда не приняли. Главное своё обещание он выполнил: ушёл от Зойки. И уехал в ещё более глухую деревеньку, где оставалось совсем мало народу. Зато рядом располагался мужской монастырь, несколько лет назад возрождённый, небольшой, затерянный в лесной чаще. Юрий время от времени был там на послушании, выполнял всякую и тяжелую, и грязную работу, замаливал там свои грехи.
- Да какие у тебя грехи? – удивился я.
- Не забывай, что я двадцать лет отслужил в армии. Там много было такого, в чём нужно каяться до конца своих дней и молить Бога, чтоб простил. Да и Зойку нельзя сбрасывать со счетов. Я виноват…
 Искренне ли он хотел стать монахом, не знаю. Уж очень он был земной человек. Возвращаясь в мир, занимался каким-нибудь прибыльным делом. Часть денег отправлял в «свой» монастырь.
Всю ночь мы проговорили. Собственно, я только слушал. Мне нечего было рассказать своему другу детства. Прожита целая жизнь, по которой мы шли разными дорогами. Теперь нас ничего не связывало, а делать вид, что это не так, мне не хотелось. В душе поселилась какая-то тяжёлая тоска. Мне захотелось сейчас же очутиться дома. Как будто там кто-то ждал. Но я сдержал себя. Уже под утро спросил об озере. Он оживился и начал описывать его прелести.
- Рыбалка там будет славная, не сомневайся, - взбадривал меня, почувствовав уныние.
 - А почему мужик сказал, что нет никакого озера?
- Наверное, тебе встретился старовер. Они тут недалеко обосновались. Озеро считают своим и никого к нему не подпускают. Знают, что богатенькие скупают земли и строят свои дворцы прямо у воды. Вот они и засекретили «объект». Могут ненароком пристрелить. Но ты не бойся. Меня они уважают.
- Нет, я не пойду, - уныло проговорил я, - расхотелось. Да и рыбак я никакой. Извини, мне нужно вернуться сегодня.
Он возмущался, грозился надеть на меня кандалы, издевался, называл меня трусом, но я упёрся, как баран: поеду, да и только.
- Ладно, чёрт  с тобой! Вот тебе гостинец, - протянул он мешок с сушёной рыбой. – Будешь глодать, вспоминай, как ты мне испортил рыбалку. 
- Прости.
Мы расстались на автобусной остановке. У меня было такое чувство, что в эти минуты решается моя судьба. Я понимал, что глупость, но не мог успокоиться, и с этим ощущением вошёл в автобус и плюхнулся на единственно свободное место по соседству с женщиной, читавшей газету. Видимо, я задремал после бессонной ночи.
- Что с вами? Проснитесь, - тряс кто-то меня за плечо.
С трудом разодрав глаза, я увидел склонённое лицо с большим накрашенным ртом и подведёнными черной тушью светлыми глазами. Спросонок мне показалось, что это клоун, и я вдруг рассмеялся.
- Вы так стонали, что я даже испугалась, - сказала она, виновато улыбнувшись. – С бодуна?
- Нет. Трезв, как никогда.
На меня напало какое-то игривое настроение. Я склонился к её уху и прочитал, только что возникший, нелепый стишок:
                Нет, вас я не люблю.
                Об этом говорю я без утайки.
                Мне ближе звуки балалайки,
                А вас я лишь боготворю.
- Сам сочинил, сам на память выучил, - со смехом проговорила она и отвернулась к окну. – К сожалению, меня никто не любит и не боготворит.
Она задумалась ненадолго, а потом тихо прочла наизусть:
                Не люби меня, не люби,
                Я не стою того, не стою.
                Гнуло, гнуло меня в две дуги,
                Обдирало кору с листвою.
                Без листвы стою, без коры,
                Жёлтый, жёлтый от сукровицы.
                Не кори меня, не кори.
                Чудо, чудо не сотворится.
 - Я тоже люблю стихи Давида Самойлова, - проговорил я, преодолевая спазмы, сдавившие горло.
- А как вам это? Оно совсем маленькое: « Ты напиши на моей тоске слово «любовь» и прибей к доске, а доску пусти  по воде, пусть плывёт в половодье».
От неожиданности я  схватил её руку: вспомнил, что сочинил когда-то в молодости эти строчки.
- Откуда вы  знаете? Оно нигде не печаталось.
- У меня хорошая память на стихи, - внимательно посмотрев на меня, ответила женщина. – Где-то услышала, понравилось.
Волна нежности к этой незнакомой, не молодой и не совсем привлекательной случайной попутчице накрыла меня с головой. Я без умолку болтал, рассказывал всякие байки. Она иногда смеялась, но больше молчала и уныло смотрела в окно.
- У вас несчастье? – спохватился я, наконец. – Может, я смогу чем-то помочь?
- Нет, ничего… О, простите. Здесь я выхожу.
- Я тоже. Вы замечали, что дорога домой всегда короче, чем из дома. А  сегодня я вообще не заметил, как доехали. Это благодаря вам.
Мы стояли на пустынной остановке под палящим солнцем.
- Послушайте, я не могу с вами расстаться, - почти закричал я, - не уходите. Мне кажется, вам некуда идти.
- Вы правы, - в её глазах стояла такая тоска, что я готов был подхватить её на руки и унести «в даль светлую».
- Ну, вот! А у меня есть свободная комната. Вон там, на соседней улице мой дом.
- Но вы же меня не знаете! Может, я воровка или грязная проститутка, а вы меня в свой дом зовёте.
- Ну, красть у меня нечего. А проститутку я за версту узнаю. Отбросьте все опасения и пойдемте со мной. Клянусь, я не нарушу вашу свободу. Отдохнёте и можете уйти, если захотите.
Она поколебалась еще немного, достала из сумки паспорт.
- Посмотрите хоть документы. Разве можно незнакомых в дом пускать?
- Вас можно. Мы  давно с вами знакомы: вы – Валя, а я – Валентин.
Наша жизнь вдвоём оказалась нелёгкой. Особенно первое время. У нас было много нестыковок в характерах. Валя оказалась молчаливой, невероятно  упрямой и нервной. Она часто плакала, а я не понимал отчего. Поначалу пытался успокоить, но потом понял, что ей нужно выплакаться. Когда на неё «накатывало», уходил из дома. Возвращаясь, находил её спокойной, весело хлопотавшей. Пытаться узнать причину её слёз, бесполезно. «Захочет, расскажет», - думал я. Но вот, что интересно: каждая размолвка, даже скандалы не оставляли следа. Уже через минуту мы забывали о них.
У Вали была какая-то маниакальная страсть помогать всем страждущим: одиноким старикам, больным кошкам, собакам… Я иногда называл её «матерью Терезой нашего околотка». Она только улыбалась в ответ и продолжала заниматься своей благотворительностью.  В искренности её намерений нельзя было усомниться. Я понял, что это её образ жизни. Недаром она долгое время проработала в детском доме, держала связь со своими воспитанниками.
В тот день, когда мы познакомились, Валентина возвращалась со свадьбы своей подопечной. Грустила от того, что молодым негде жить, придётся мыкаться по чужим углам. «По себе знаю, что это такое», - как-то обронила она.
И вот однажды она получила наследство. Опекаемая ею старушка перед смертью «отписала» свою полуторку. Наши соседки, кто с радостью, кто с завистью, заговорили:
- Вот как тебе повезло!
- Теперь и ты с собственной жилплощадью!
- Зачем она мне? – ответила Валентина. – У меня есть дом.
- Ха, дом у неё свой! – захохотала соседка Ритка.
- Да, правда. Что ты будешь делать, если Валентин укажет тебе на дверь? – спросила, сочувственно глядя ей в глаза, баба Нюся.
- К вам приду. Неужто не примете? – весело спросила Валя.
- Ни за что не приму, - ответила старушка, крепко обняла её и поцеловала в обе щеки.
Когда же узнала, что Валентина переписала дар на свою воспитанницу, махнула рукой:
- Дураков Бог любит.
Меня этот поступок нисколько не удивил. Она всегда следовала за своей совестью. На мой взгляд, редкое и ценное качество…
 Прошло много лет, а в сердце моем живёт благодарность старому приятелю за то, что он уговорил меня приехать к нему на рыбалку…

                8 января 2011г.