Кухонная история

                КУХОННАЯ   ИСТОРИЯ
                (неоконченная)

Иннокентий осторожно подошел к вентиляционной решетке, принюхался и замер.
-Тэкс, что там у нас?… Плотный, жаркий воздух напоминал, слегка, а может не слегка постоявший, слоёный пирог… -Верхний слой – жареная, со шкварками, картошка… Слой пониже – отработанный табак, пепельница одним словом… Слой за пепельницей – печёные яблоки в сахарном сиропе… Еще ниже – лук, чеснок и, похоже, -сельдерей… Ещё ниже - снова пепельница… Ниже -  тонкая, ароматная прослойка холодно копчёного шпика… И слоёв этих, толстых и тонких, тяжёлых и легких – великое множество! Пахнущие, почти видимые слои, прозрачно колебались, иногда соприкасались друг с другом, но не смешивались…

Да-а… Тут есть чем поживиться!  Повезло Иннокентию, что и говорить!... Пред ним, во всём своём великолепии предстала кухня!...  Человеческий гений много чего разного сотворил!. Смысла нет перечислять. Но, хочется отметить, что среди прочих величайших завоеваний человечества, кухня, пожалуй, – самое жизненно необходимое и наиболее демократичное творение… Кухня – она, как и Пушкин,…для всех!... И для Иннокентия – тоже!  С Пушкиным, к слову сказать, Иннокентий встречался, но не понимал его.  Конечно же, Иннокентий встречался не с самим поэтом, а с его произведениями, а если быть точнее – книгами. А с самим Пушкиным Иннокентий, конечно же, не встречался, потому как первый - давно умер, а второй (Иннокентий) -  жив…пока… 

Жив «пока», потому, что – смертен,.. потому что – не вечен.  Ибо,- ни что не вечно!  А не понимал Пушкина Иннокентий не оттого,  что не стремился понять, не от лености, или там духовной инфантильности.… Не понимал он великого поэта от узости и ограниченности своих личных устремлений. А личных устремлений у Иннокентия было не так много. Всего – два… Пардон, - три!...
Три личных устремления Иннокентия… 1) Поесть-попить
                2) Спастись.
                3) Продолжить свой род.
Иннокентий был молод, ибо появился на свет всего четыре месяца назад. Но, это для нас с вами – «всего», а для Иннокентия – ещё не  «ого-го!», но уже - «кое что»…Судьбой ему была назначена форма небольшая и примитивная. И такое же несложное нутро.

Иннокентий родился тараканом.  И ничего обидного, или смешного тут нет – таракан и таракан. Не муха, не мышь, не человек – таракан. Какой есть. Довольно большой и очень прыткий. Не смотря на свой юный возраст – в жизни немало преуспел. Из тех усатых пижончиков, родившихся с ним одновременно, уж никого не осталось. А не надо наглеть! Один, Иннокантий, из чистого фанфаронства, а не из-за голода, днем (!!!) в наглую полез по руке Человека к ложке с супом! Хотел побравировать перед Инна-Кентой – смазливенькой юной таракашкой. И что? А просто нет больше Иннокантия, и все! Человек брезгливо стряхнул его в раковину, включил на всю катушку горячую воду и из пижончика из самого там, в дебрях канализации, получился суп.

 А взять хотя бы Икконантия? Ведь это надо же понимать, что если на потолке зажглось ночное солнце, надо улепетывать куда глаза глядят, в любую щель забиваться! Тут важна скорость! А он? Что он? Сидит, и жрет! Залез на оставленный Человеком бутерброд с маслом, и оторваться не может! Понятно, что этот-то бутерброд и стал для него вечной могилой. Смешались и сплющились под ударом шлепанца останки Икконантия, хлеба и масла. Сытной смертью умер, шутили другие – раздавлен в бутерброде с маслом! Нет, не хотел такой судьбы Иннокентий, нет. А потому осторожничал, может, и слишком, может, и крошки ел не самые вкусные, зато жив. Обычно перед выходом Иннокентий долго шевелил усами, принюхивался, прислушивался…. Звуку хлопнувшей входной двери он не верил: был случай, Человек хлопнул дверью, а сам затаился.…

Ох и много же тогда погибло рыжего беспечного брата! Не-ет, тараканья жизнь и так коротка, зачем же укорачивать её собственной глупостью! Ведь известно – даже Большие Люди мрут зачастую за здорово живешь! Например, пресловутый Пушкин: и полжизни не прожил! А всё из-за чего? Да из-за простой Человеческой самки! Вот Иннокентий, например, ни за что не станет драться из-за тараканихи! Щас! Делается все просто, и опять же без всякого фанфаронства: тараканиха заманивается в укромный уголок вкусненькой крошечкой – и все! А устраивать из-за этих глупых дур бои – очень ему надо! Пусть всякие там Пушкины с Дантесами крошат себя почем зря, а Иннокентий не такой дурак! Вот, например, некоторые дураки пытаются при свете белого дня урвать со стола кроху-другую, а он не будет. Зачем? Днем вполне можно погрызть казеинового клея с корешков книг. Да с книжек того же Пушкина! Ха-ха-ха… Рассмеялся вдруг этой мысли Иннокентий. Смешно.…

 Этот Пушкин был у Человеков великим и почитаемым, и что? А то, что Иннокентий сейчас возьмет и обгложет сочинение этого «Великого»! Так кто же из них более велик: Пушкин или Иннокентий? Однозначно, он, Иннокентий, ибо имеет он власть над ним, Пушкиным!
 Читатель спросит… - Как же так?!... Таракан думает,…рассуждает…Не может этого быть!...
А мы предположим, что наш Иннокентий, кроме трёх основных личных устремлений мог так же рассуждать и даже читать. Никто ведь не проверял!... Конечно же Иннокентий рассуждал неглубоко, да и читал плоховато, по слогам… Но, согласитесь, что для «таракана обыкновенного» такие способности можно счесть весьма и весьма незаурядными… Иннокентий отступил от вентиляционной решетки и тайным ходом отправился в библиотеку… - Кухня никуда не денется! Довольно быстро Иннокентий достиг конца тайного хода и осторожно выглянул из под потолочного плинтуса…  - Хм… Высоковато до Пушкина…  Иннокентий закрыл глаза, прижал лапки к продолговатому телу и упал вниз…

 Подобные падения Иннокентий совершал множество раз… И на это раз он упал сноровисто, сгруппировался как положено и ничуть не ушибся…  - Тэ-экс… Что тут у нас?...  Иннокентий пошевелил усиками и не спеша отправился вдоль книжных корешков… - Тэкс, Пушкин у нас на «П»… И…К… О!... К-а-н-т… Кант!... Прочитал Иннокентий…  - Ну-ка…ну-ка… Э-ма-ну-ил…Кант!... Уж не родственник ли!?... Э-ма-ну-ил-кант… А я – Иннокентий!... А брательника звали – Иннокантий!...  По-нашему этого писателя зовут… - Эммакантий!... Получается, что как будто родственник!... Ну-ка, попробуем его на вкус…   Иннокентий заполз под корешок старинной потрепанной книги и скрылся от возможного постороннего взгляда.… А посторонние взгляды, сами знаете, до добра не доводят. Да чего греха таить, скажем прямо, что чужой, любопытствующий взгляд может не только сглазить, но и привести к беде.…К самому, что ни на есть, летальному исходу. А безопасность, как понимает читатель, была для Иннокентия превыше всего!  От того  и пристрастился Иннокентий к литературе…

В тишине и потёмках, знаете ли, оно-безопаснее… Заберётся в книжицу.., и не видно его… И только слышно, если сильно прислушаться, наилегчайшее скрежетание тараканьего тела о жесткую проклеенную бумагу, и легчайшее похрустывание… -Хрусть-хрусть-хрусть…хрусть-хрусть-хрусть… - Староват оказался родственничек… Клей давно потерял упругость и стал через чур рассыпчатым.  – Тьфу…тьфу… Не вкусный Эммакантий!...  То ли дело Пушкин…  Иннокентий покинул Эммануила Канта и отправился к полюбившемуся Пушкину…  - Л…М… Н… О… П… Ага. Вот и Пушкин!...  Иннокентий исчез под, тёмно синим с золотыми буквами, корешком… - Хрусть-хрусть-хрусть…хрусть-хрусть-хрусть…  - Неплох, очень неплох Пушкин… Не пузырь селёдочный, не шкварка картофельная.., но всё же… хрусть-хрусть-хрусть…хрусть-хрусть-хрусть…
…Похруськал наш Иннокентий досыта, от души. Ясное дело, кидануло его в сон.… Там, под корешком толстой книжки с не очень понятным названием «Пиковая дама», обмякло сонное тело, плавно обвисли вечно дрожащие усики, расправились лапки-карапульки, из ротика потекла сладкая тягучая слюна. Долго ли коротко ли панибратствовал Иннокентий с Морфеем, как вдруг затрясло «Пиковую даму», закувыркало, перевернуло и где-то на дне большой картонной коробки все кульбиты прекратились. Слышал бесцеремонно разбуженный Иннокентий еще шумы, еще Пушкин оказался рядом, правда, названием вниз, наоборот, чего ранее у аккуратного хозяина он не замечал. Тут же оказалось несколько фужеров, завернутых в старую и невкусную газету.

Меж них сверху протолкнулся шерстяной свитер с живущей в нем молью, которую, кстати сказать, Иннокентий ненавидел всеми тараканьими фибрами. Что-то еще, чего он уже не видел, и коробка закрылась. Дышать стало весьма затруднительно, ибо прижата была «Пиковая дама» корешком к стенке коробки, и ни вверх, ни вниз. Поскреб-поскреб Иннокеша лапками – нет, с эдаким прессом совладать нет никаких сил. Мудро решил: не убиваться зазря, а выждать – обычно это всегда помогало. Ждать пришлось долго. Коробку куда-то несли, и видимо, по лестнице, отчего екало в маленьком тараканьем сердчишке, и слегка подташнивало. Шумело еще, трясло, опять куда-то тащили коробку, опять его тошнило, как вдруг все стихло. Конечно, всех этих манипуляций Иннокентию было не понять, однако читателю-человеку мы подскажем: переезжал человек на новую, шикарную и отделанную по высшему европейскому уровню квартиру. Понятное дело, пластиковые окна, паркетный пол с европлинтусом без единой щелочки, стерильно чистую кухню. Иннокентий узнает это лишь через три дня, когда Человек доберется, наконец, до коробки с книжкой «Пиковая дама» и поставит ее на идеально ровную из стекла и хромированного железа полку.

Но это для нас, людей, три дня – ни то, ни сё… Так, чепуха… А для Иннокентия, три дня – отнюдь не чепуха, но весьма значительный период жизни… В течении трёх дней  рядовой таракан, между заботами о хлебе насущном и спасении, практически не успевает расслабиться и прибывает в постоянном стрессе… И акция, связанная с продолжением рода, а попросту говоря – соитие с таракашкой совершается с перепугу, в спешке и кое-как…Потому и весь род Иннокентия не прогрессирует в умственно-духовном развитии, а пребывает в практически первобытном состоянии… Ну, не совсем- первобытном… Тараканий род тоже когда-то развивался… Увеличивался индивидуальный  и общественный потенциал… Случалось, где-то вдалеке начинали маячить интересные перспективы и новые горизонты… Не так заметно, как ,скажем, у людей… Но, всё же… И если бы не постоянный стресс, кто знает, возможно и создали бы лучшие тараканьи умы какую-нибудь простенькую тараканью цивилизацию...

 А пока род Иннокентия застопорился в своём развитии и маячащих перспектив не различал… Но наш Иннокентий отнюдь не рядовой таракан…И три бесконечных дня, к ряду, прозябать в корешке книги ему было невыносимо… Иннокентий толкался ножками, пыхтел… Пыхтел и толкался… Утирал с тараканьего личика пот и снова пыхтел… И снова толкался…И выбрался таки!...Вот, читатель, какова сила воли настоящего таракана!... Иннокентий без сил свалился на дно коробки и лежал в некоторой прострации несколько минут, высоко задрав лапки… Полежал так Иннокентий, набрался силёнок, дрыгнул лапками и перевернулся… - Тэ-экс… Что тут у нас?...  Иннокентий разогнался вдоль свитера и… стоп!... На изрядно поеденном манжете, расправив белёсые крылья, сидела жирная моль… Иннокентий не жаловал, исключительно самцов моли, и,  напротив, к их прекрасной половине относился с изрядной долей симпатии, если не сказать больше…

- Приятного аппетита, сударыня… Разрешите представиться… Иннокентий из рода Эммакантия!...
- Изабэлла…
- Юрьева?
- Почему?? – вскинула белая моль белые бровки.
- Да так… Мой Человек все крутил пластинки с романсами в исполнении Изабеллы Юрьевой.
- Ну и как?
- Как… Херня! Вообще эти люди довольно странные, Вы не находите?
- Нахожу… - томно проговорила моль, кокетливо хлопая крылышками.
- Можете ли вы себе представить, что «мой» выбрасывал в помойку коробку от торта с прегромадными шматками налипшего на стенки крема! Каково?
- Фи! Как вы можете?! Ведь это же чистый холестерин! Пакость!
- Ха! Пакость.… А вот Вы что предпочитаете?
- О-о… Валенки! Боже, ничего нет вкуснее настоящих валенок! Представляете – там можно делать ходики. Прямо в еде! Можно проедать налево, направо, вверх, вниз… М-м-м…

Иннокентия даже передернуло. Какая мерзость! Такая красивая и утонченная с виду дамочка – и жрет войлок! Вот тебе на! Да это чистое извращение! Он даже отодвинулся. Вся охота продолжать беседу пропала. Моль же, напротив, оживилась, понесла околесицу про шерстяные нитки, кроличьи шапки, овчинный тулуп и тому подобное. Иннокентий еще раз, очень вежливо и тактично, попытался обратить внимание Изабеллы на невероятно изысканный вкус картофельных очисток. За что награжден был презрительным взглядом и уничижающим возгласом «Фи!». «Дура!» решил окончательно Иннокентий и протиснулся к стеклянным бокалам.

-Тэ-экс, что тут у нас?...   Ага!...Коньячек,с!… И действительно, в бокалах, на дне, застыли небольшие янтарные лужицы…
Иннокентий и раньше пробовал коньячок… Да чего греха таить, не только коньячок пробовал Иннокентий… Он, так же знал на вкус и виски, и ликёры, и всевозможные наливки…Нет, не горьким пропойцей был Иннокентий, но любителем и тонким ценителем крепких напитков… Бывало, выпьет человек, закусит и ляжет спать… А Иннокентий тут как тут… Подождёт пока остатки, допустим Шерри Бренди, каплями стекут по стенкам бокала, и образуют на дне лужицу… Заберётся Иннокентий в бокал… А там за-пах!... Так шибает по тараканьим мозгам.., что уже – хорошо!... А стоит хлебнуть раз, другой.., и - ещё лучше!... Вот и теперь, настроение Иннокения разом улучшилось, и он уверенно соскочил с кромки бокала внутрь…

-Хм… Не пахнет… Жизнерадостный настрой Иннокентия на градус понизился…  - Засох коньяк, что ли?...  Иннокентий лизнул… - Точно, засох… - Что ж теперь, грызть его?!... –Хху!...  Иннокентий погрыз засохшую лужицу… Хм… Кажись, не цепляет пока… А вкус есть..,
е-есть!... Хху!... Погрыз ещё…  -Не цепляет!... –Хху!...Хху!... 
Иннокентий выгрыз пол-лужицы и его, наконец, зацепило…
-О!... Кажись зацепило, слегка!... – Хху!... Хху!...Хху!...Хху!...  Иннокентий догрыз лужицу и ему стало совсем хорошо. Куда-то улетучились обычные тараканьи заботы и тревоги… Даже неприятный осадок от общения с Изабеллой рассосался до нуля…
-Эй, моль!... Иди ко мне!... Почеломкаемся!...Пожамкаемся!...  Из-за    о-о-острова на стре-е-еже-ень!... Бокал давал прекрасную акустику, и тоненький голос Иннокентия, оттого, богато украсился хрустальным звоном… 

…Трудно теперь утверждать, что стало причиной краха двух хрустальных бокалов: то ли Иннокентий, разбушевавшись, устроил погром, то ли при перевозке неаккуратно тряхнули и были уж трещинки, сам ли Человек при доставании хрястнул их. Только полетели они в помойное ведро вместе с прилипшим ко дну одного из них Иннокентием. Туда же был втиснут и свитер, который прежде Человек долго вертел в руках, смотрел на свет дыры, вздыхал, и, наконец, срезав две пуговки с воротника, выбросил. Иннокентий, к этому времени пришедший в норму, осознал для себя всю гибельность сего выбрасывания. О помойном ведре знал он не понаслышке: его мама, бабушка, бабушкина бабушка предупреждали строго-настрого – НИКОГДА НЕ ХОДИ В ПОМОЙНОЕ ВЕДРО! Не смотря на обилие вкуснятины, помойное ведро представляло смертельную опасность. Летом еще куда ни шло, а зимой – гибель неминуемая. Таракашку, залезшего полакомиться в ведро, могли вынести вместе с мусором на улицу. Легко представить, что могло случиться в мусорном контейнере при, скажем, минус двадцати градусах с нежной тараканьей субстанцией. Летом же зазевавшийся в ведре таракашка  рисковал потерять свою родину навсегда. Что происходило с ними дальше, где и как они скитались, не знал никто. Поскольку никто и никогда из унесенных в помойном ведре не возвращался.… Не удивительно, что Иннокентий занервничал, задергался, всплакнул, начал метаться. Вернее, протискиваться туда-сюда между разнообразным мусором. Не хотел Иннокентий на улицу, не смотря на неизведанность нового жилья. Иннокентий привык к Хозяину, достаточно хорошо изучил его повадки и менять его за здорово живешь не хотел.
И тут Иннокентий услышал Голос… - Ползи-и-и на-ве-ерх-х, тар-ра-каш-ка-а-а…
Голос был явно не внутренний, потому как внутренний голос Иннокентия был таким же тоненьким и слабеньким, как и наружный. Голос, призвавший пробираться наверх, был  басовитым и гулким… И казалось, что звучит он во всём окружающем пространстве.., - и в помойном ведре.., и в шкафчике под раковиной.., и под потолком новой кухни.., а может быть даже и ещё выше…
Ползи-и-и на-ве-е-ерх-х… та-ар-ра-каш-ка-а-а!... На-ве-е-ер-рх-х!...
-Наверх!... Наверх!...    Разобравшись в ситуации, тоненько, скомандовал внутренний голос… И Иннокентий устремился всем существом «наверх»… Он карабкался по спрессованной яичной скорлупе, яблочным огрызкам, битому стеклу… Буравился сквозь холодные, слипшиеся макароны и страницы школьного дневника, хорошенько вдавленные в ведро свитером. Где-то в глубине свитера Иннокентий наткнулся на Изабеллу… Она спала глубоким и сытым сном… - Слышь?!... Иннокентий от усталости чуть не падал, лапки-карапульки дрожали, сердечко тумкало… Слышь?!... Он потряс спящую за белое плечико…  Изабелла, сладко посапывая , повернулась на другой бок…  - А-а-а!...  Иннокентий в великой досаде махнул лапкой-карапулькой и покинул спящую моль… Ему было немного не по себе, от того, что он оставил в беде даму, спящую сном праведницы и не подозревающую о грозящей ей опасности…  Но Иннокентий тут же себя успокоил, вернее не он сам, а его внутренний голос… - А может ей тоже бабушка говорила НИКОГДА НЕ ХОДИ В ПОМОЙНОЕ ВЕДРО!... Да!... Точно!...Однозначно говорила!...И она всё знает, налопалась шерсти и спит!... Какое безразличие!... Какая страсть к чревоугодию!... Это она нарочно так подстроила, чтоб я мучался!... Иннокентий оглянулся и пробурчал себе под нос… - Дура!... И вот он – на вершине мусорной кучи, у самой кромки ведра!... Иннокентий отдышался, скакнул на оцинкованный ободок, а с ободка - на беломраморный кафель… Лапки-карапульки заскользили и Иннокентий, чего с ним ранее никогда не случалось, съехал вниз… на новый, со следами «супер» клея, никелированный европлинтус… С европлинтуса – на европаркет.
Бляха-муха! Иннокентий огляделся: ни малейшей щелочки, ни щербиночки, ни кривулинки какой! Куда??? Куда бежать, где спрятаться, где жить? Он метнулся влево, вправо, бросился назад.… Потом, пострекотав на месте карапульками, ринулся прямо вперед, чего с ним никогда не бывало. Бежал-бежал, бежал-бежал, а ведро – вот оно. Уж выдохся весь Иннокентий, задышал тяжко, под закрылочками все употело… Боже! Ножки разъезжаются, скользят на полированном немецком паркете. Вдруг вспомнилась белая моль Изабелла. Ду-ра! Были бы у него настоящие крылья – уж он то смог бы использовать их правильно! Вот сейчас – все блестит, аж в глаза бьет, под ногами наполировано до невозможности, хоть на коньках! А главное, неизвестно – в какую сторону прилагать усилия! Куда, куда, где найти спасительную щель, куда забиться??? А может, может, это.… Ведь все равно на погибель обречена эта глупая моль? Что же, из-за какой-то дуры погибать всем? Нет! Пусть лучше погибнет (по собственной же глупости!) один, чем все! Под словом «все» Иннокентий имел ввиду и глупую пожирательницу шерстяных ниток, и себя.

Невозможно на разъезжающихся, как у коровы на льду, ножках преодолеть по проклятому немецкому паркету хоть какое-то вразумительное расстояние. Выход один: перелететь! Рожденный ползать – может летать! Пример – Икар. Просто не надо выпендриваться, а лететь над землей. Все это прокрутилось в маленькой тараканьей голове в виде ощущений и ассоциаций, достаточных, впрочем, для того, чтобы таракашка развернулся и заскользил обратно к оцинкованному ведру. Смутные ощущения вели Иннокентия обратно, вовнутрь, к спящей глупой моли – за спасительными крыльями. Первый рывок вверх огорчил Иннокентия: лапки предательски соскальзывали с поверхности евроцинкового ведра. Но! Жажда жизни сильна! Иннокентий поплевал на свои лапки особой липкой тараканьей слюнкой, и пополз. Плевал, и полз. Плевал, и полз. Все выше, и выше, покорял Иннокентий свой Эльбрус…

Покорил, утёр с лобика лапкой-карапулькой пот и скакнул с обода ведёрка на скомканный рукав свитера… Через пещерку рукава Иннокентий проник в сложный лабиринт и углубился в шерстяные недра… Только теперь, тонкими усиками Иннокентий распознал едва уловимый запах нафталина…  - Тэк,с… Нафталин… А почему это гора шерсти пахнет нафталином?... Ага, травили моль… Иннокентий слышал ещё от бабушки, что человек не любит своих соседей и травит их всевозможными ядами… Нафталин на род Иммакантия не действовал, но моль, надышавшись, смертоносного яду, впадала в сладостный сон и никогда более не просыпалась…Довольно быстро Иннокентий добрался до спящей Изабеллы.
-Эй!...  Иннокентий потряс белое плечико и невольно залюбовался «спящей красавицей»… Пусть читатель не осудит меня строго за столь неожиданную метафору, но с точки зрения тараканьей эстэтики, летающие моли, равно как у людей – эльфы, считались красивыми… Да чего там «красивыми»…, для отдельных эстэтов Иммакантиевого корня – моли считались «прекрасными»… Оттого и не любили братья Иннокентия легкокрылых соседей… Ибо завидовали… И восхищались, и не любили, и завидовали…- одновременно.
-Эй!... Короткие и неглубокие мысли Иннокентия метались в его маленькой головке между восхищением, нелюбовью и завистью…
- Если я отгрызу у неё крылышки и присвою их себе, моль станет некрасивая… Вот если б она смогла меня возить?!...Но хватит ли у неё сил?... Эврика!... Я её спасу, одержу над ней верх интеллектуально и физически - приручу, значит…  Буду её хорошенько кормить, а она будет возить меня по воздуху, куда я захочу!... Ручная, домашняя моль!... Иннокентий потёр друг о дружку лапки-карапульки…  - Такого в роду Иммакантия ещё не было!...
-Эй!... Э-эй!...
Молчание.… Сдохла, что ли? Иннокентий осторожно оглянулся: никого. Тогда он что есть силы – сразу двумя ногами пнул моль. Он всегда так делал, когда видел, что какого-то слабачка или соплячка можно обидеть. Не в том смысле, что пинал сразу двумя ногами, а в том, что оглядывался. Вдруг кто заметит неправедный поступок Иннокентия и накостыляет. Так и сейчас, не заметив поблизости никого, он с наслаждением саданул белой моли по почкам. А что? Надо приучать к строгости, раз решил завести личную моль. А то начнет выпендриваться – это не так, то не эдак, подавай ей на завтрак свежий валенок, то хочу, это не хочу…. Он пнул еще раз пяток и остановился. Не ровен час, запинает до смерти! Однако моль не реагировала. Вот тебе раз! Что же это, прощай мечта? Кстати, а как же он тогда отсюда выберется??? Он потряс моль, потрепал за щеки. Вроде шевельнулась. Нафталина нанюхалась! В отключке! А вдруг она так и ласты склеит? Надо срочно сделать искусственное дыхание! Иннокентий извернулся в тесноте помойного ведра и приник к губам белой моли. А приятно, чёрт возьми! Искусственного дыхания не получалось, зато поцелуй взасос вышел отменный. Моль встрепенулась, вздохнула глубоко, глазки ее дрогнули и открылись.
- Нахал! – и мягкая ворсистая лапка шлепнула Иннокентия по правой стороне малюсенькой его головы. Иннокентий отпрянул, да и то, поцеловать капризную моль теперь уж не удастся. Он не то, чтобы растерялся, нет, просто как-то вдруг стало ясно, что не он будет летать на белоснежной моли, а она ездить на нем. Причем ощутил он, к ужасу своему, что сейчас к этому он стал вдруг готов.
-Мадам… Иннокентий привстал на колено задней лапки-карапульки… - Не соблаговолите ли…
- Мадмуазель… Моль сидела слегка покачиваясь, и тёрла лапками виски.  – Где я?... Кто вы?... Как вы сюда попали?...
-Вы в помойном ведре, сударыня… Я, с вашего позволения, - Иннокентий..., и попал сюда из «Пиковой дамы»…
- Не морочьте мне голову… Вы – таракан?...  Моль Изабелла перестала трясти головой и круглыми глазами уставилась в лицо Иннокентию…
- Н-ну…да… Кхе-кхе… Иннокентий, непонятно почему, вдруг стушевался, замялся… Но, тут же чувство собственного достоинства возобладало,… взыграло, так сказать, ретивое…и Иннокентий устыдился своей первоначальной эмоции… -Да!... Воскликнул он звонко и громко…
- Я – та-ра-кан!!!... И горжусь этим!...

- Какой ужас!... Всплеснула белёсыми лапками моль… - Вы…Вы меня целовали?!... Какая гадость!... Тьфу!... Изабелла вытерла лапкой под белёсыми усиками… - Тьфу!...  Иннокентий не слушал моль и голос его звенел под сводами нержавеющей еврораковины… -  Да!... Я – Таракан, и ничто тараканистое мне не чуждо!... Не жалеть, уважать таракана нужно!... Таракан – звучит гордо!...  Та-ра-кан!... Иннокентий на секунду затих и чуть отдышался после пафосного монолога. Затем,  набрав полную грудь воздуха и придав голосу обличительно-яростные нотки, заметно подвывая, он воззвал к Изабелле, указуя на неё лапкой-карапулькой…  - На себя-то посмотри-и!... Ты кто есть?!... Мо-оль!... Всего на-а-всего!... Плюнуть, да расте-е-реть!...
Тут таракан и в самом деле, в запале плюнул на моль. Липкая тараканья слюна медленно сползала по изящной щечке Изабеллы. Она уничижительно посмотрела на Иннокентия, повернулась к изгрызенному рукаву и потерлась. Потрогала ручкой и потерлась еще – чтоб досуха.

- Хам! Быдло! Скот!
- Вы бы, мамзель, поосторожнее со словами, а то и по мордасам схлопотать недолго! – вдруг развязно пригрозил Иннокентий. Видимо обзывание послужило плохую службу и из Иннокентия полезло дерьмо, - Да я таких в гробу видал! Тоже мне фря какая! Что, белая кровь, простого трудового таракана не уважаем? Валенками да свитерами объелись? А в рыло не хотим? Да чем ты лучше меня??? Козявка…
Иннокентий отвернулся и обиженно засопел. Изабелла молчала. Молчал и Иннокентий. Так прошел час. «Не буду с ней разговаривать, пока за грубую обиду, мне нанесенную, не извинится!» - думал Иннокентий.
«Откуда берутся такие грубые хамы?» - думала оплеванная моль. «Что он тут застрял? Что не уходит? Я пИсать хочу!  Не могу же я при нем!»
- Э-э… Любезный! Вам, кажется, пора!
- Что значит «пора»! – встрепенулся надувшийся Иннокентий, - это что, ваше личное помойное ведро? Нет! Ну и сидите, помалкивайте! Где хочу, там и сижу! – и снова отвернулся. «Вот она какая! Ни капли за содеянное зло не раскаивается! А с виду такая нежная, изящная! А внутри – черствая и бессердечная!»
- Ну, уйдите! Прошу вас! Я писать хочу!

Белая моль тихохонько попятилась и спряталась в рукаве свитера.
Иннокентий, заслышав подозрительную возню, (а слух у него был – ого-го!) чуть поворотил голову и скосил глаза...  Необычайно сильное любопытство, с которым справиться не было никакой возможности, буквально подтащило Иннокентия к укромному местечку, где скрылась Изабелла... – Тэк,с... ин-те-рес-но... Как там у неё устроено?...  Иннокентий сделал пару осторожнейших, наимягчайших шажков ножками-карапульками и заглянул в рукав... Изабелла оказалась совсем рядом в необычной позе...

Иннокентий перестал дышать, и только маленькое тараканье сердечко гулко стучало... И надо же было такому случиться,... что едва  привыкли к темноте глаза, и тайное устройство белой моли стало обретать вполне конкретные формы.., как в носу что-то яростно засвербело.., и Иннокентий чихнул...  Пока Изабелла ойкала и оборачивалась на чих, Иннокентий успел бежать... Всё произошло за доли секунды... Чих, взвизг, оборачивание и бегство... Всё произошло, практически, одновременно... «Практически»... - потому, что Изабелла, всё же, заметила мелькнувшую лапку-карапульку...

Иннокентий вскочил на яблочный огрызок, развернулся спиной к свитеру, сложил на брюшке лапки-карапульки и беззаботно засвистел...  Свист, правда, выходил у него несколько нарочитым, и начисто был лишен какой-либо мелодии... Справедливости ради заметим, что Иннокентий умел свистеть весьма и весьма... Довольно чисто имитировал некоторые романсы... Читатель, вероятно, сразу заинтересовался,...- А какую такую музыку умел свистеть наш Иннокентий?...  Охотно ответим...  - Да хотя бы - «Очи чёрные» и «Средь шумного бала»...
Для обыкновенного таракана, прямо скажем,- достижение необычайно редкое... Очень неплохо Иннокентий выводил реквием Моцарта.., в полнолуние, когда мучила бессонница...  А тут – на тебе... Ни одна мало-мальски приличная мелодия не шла в голову...
 
-Вы!... Вы! – Негодное насекомишко!... Низкое, похабное существо!...
-Опять!... Иннокентий перестал свистеть и развернулся в пол-оборота к Изабелле...
 – Опять за своё!... Подле-е-ец...Похабное существо-о...-  Прописклявил Иннокентий передразнивая моль...
- Да, что я тебе сделал-то?!...
Белое личико Изабеллы порозовело...
- Вы подглядывали!...
- Кто?!... Я?!... Хха!... Больно надо!... Что я, голых молей не видел?!... Подглядывал…. Вы, мадмуазель, кстати, сами сейчас за мной подглядываете!
- Как это???
- Да так! Я тут лежу, песенку пою, а вы вот взяли и приперлись сюда! И смотрите на меня!
Моль растерялась. Логика тараканья хоть и извращенная какая-то, но ведь и правда, она сейчас стояла и смотрела на него.
- Больно надо! Фи! Я ухожу! И не вздумайте следовать за мной, негодник!

Моль повернулась и исчезла в одном из многочисленных ,прогрызенных ею ходов. Иннокентий скорчил брезгливо-презрительную мину и отвернулся. Попробовал насвистать мелодию, но настроение пропало. Откусил огрызка и выплюнул: антоновка! Он ненавидел антоновку! Была бы хоть подгнившая,- другое дело! Иннокентий встал, походил взад-вперед, вернее, поползал, а еще точнее – попротискивался меж мусора туда-сюда. Есть не хотелось, спать - тоже. Моль ушла. Да, вспомнил он – ведь она мне была нужна! Я же хотел лететь на ней! Ах, засранка! Сбежала! Ну, погоди у меня, поймаю, крылья пообломаю! И Иннокентий решительно полез в глубины изъеденного свитера…

- Духотища.., жарища... И как могут жить в этой шерсти всякие моли... Оттого и белёсые такие, что света Божьего не видят...   Иннокентий, конечно, о Боге имел представление очень смутное и короткое...

«Бог»... Слово из трёх букв...- Бэ.., О.., Гэ... Бог... А что он?.., Где он?...Как он?... Видеть – никто его не видел, уж Иннокентий точно не встречал, но ещё от бабушки слышал, что свет – Божий... И что, мол всё на свете принадлежит ему – Богу...
   -А почему только ему одному?... спрашивал себя иногда Иннокентий... Это не справедливо!
Да кто он такой?!...  Возмущался, бывало, Иннокентий... – Я б тоже хотел, что б всё принадлежало мне...   Иннокентий петлял в шерстяном лабиринте и рассуждал... – И что б это ведро было моё, и что б кухня была моя, и что б всё-всё-всё, что за пределами кухни было моим!... А вот этот дурацкий свитер мне даром не нужен, я его Богу отдам... Богу – Богово.., таракану – тараканово!... А моль не отдам, моль оставлю себе!...