Спокойных дней не будет - часть 6

Они покинули гостеприимный дворик кафе, сопровождаемые красивыми, но непонятными Илье сицилийскими пожеланиями успехов, здоровья и всяческого процветания.
- Как ты ориентируешься в такой темноте? - уже на улице спросил он, стараясь завести непринужденный разговор и отвлечься от мрачных мыслей. - Как будто бываешь тут каждый день
- Разве так уж темно? - удивилась Соня и завладела его рукой. - Смотри, сегодня такая яркая луна, через пару дней полнолуние. Мне все видно.
С легким смешком он сжал ее ладонь и покорно пошел следом, как теленок за матерью.
- Я всегда подозревал, что ты ночное животное. Надеюсь, спуск будет не таким же экстремальным?
- Что ты, дорога здесь очень хорошая! Сначала мы дойдем до конца деревни... Осторожно, здесь ступенька. Давай, я возьму тебя под руку, так будет удобнее.
Соня пристроилась слева от брата и уютно прижалась плечом. Они молча шли между уснувшими домами и, наконец, добрались до конца улицы. Почти сразу же за поворотом дорога начала плавно спускаться вниз вдоль каменного обрыва. "Пожалуй, днем по такой трассе могла бы пробраться даже какая-нибудь малолитражка". Но, словно отвечая на его мысли, Соня негромко пояснила:
- Эта дорога с самого начала строилась не для машин, а для пастухов со стадами. Больше на ней почти никого не встретишь.
- А ты-то как о ней узнала?
Ему снова удалось стать вполне непринужденным, и она, как ни в чем не бывало, готова была поддержать незамысловатую беседу.
- Как-то утром я без всякой цели бродила по окрестностям внизу и наткнулась на нее. Решила проверить, куда она ведет, и так дошла прямо до деревни.
- А куда же смотрел Антон?
- Как куда? Все время шел за мной, как на веревке. Потом, ни слова не говоря, благородно остался ждать на улице, пока я сидела в тени под зонтиком в кафе и любовалась видом на море. В конце концов, меня замучила совесть: пришлось позвать его и угостить обедом за ангельское терпение и преданность. Хотя близкими друзьями с того дня мы так и не стали.
- Все еще подкалываешь его?
- Так, немного...
Он почувствовал, как она игриво повела плечом.
- Значит, он еще раздражает тебя?
- Да нет, пожалуй. Я к нему уже почти привыкла. Непонятно, конечно, как я буду обходиться без его неустанной заботы в Москве, - с невидимой в темноте улыбкой весело ответила Соня.
- Ну, если хочешь, могу оставить его твоим личным охранником и шофером. Но почему-то мне кажется, что ты не согласишься.
- Конечно, нет. Ты меня знаешь, я и сама люблю водить машину и делаю это неплохо. А зачем мне конкуренты-профессионалы? С ним я себе только комплексы наживу. Да и охранять меня пока не от кого. Так что без Антона, я думаю, обойдусь, а вот Настю заберу с собой.
- А она тебе в Москве зачем?
В темноте, не наталкиваясь все время на ее взгляд, он стал прежним - насмешливым и покровительственным одновременно. Так было проще скрывать свои истинные чувства.
- Настасья горит пламенным желанием выучиться на модельера. Что само по себе похвально. Будет по утрам ходить на лекции, а днем помогать мне по хозяйству. А уж вечером, как сама решит. Ты ведь можешь снять ей квартиру неподалеку?
- Могу, если ты этого хочешь.
Он, почти позабыв недавнюю обиду, снова готов был сделать все, о чем она ни попросит.
- Я очень рассчитываю на тебя, милый.
Соня прикоснулась горячим виском к его плечу и тут же отпрянула, как будто что-то вспомнила. "А что ты сделаешь? Лишишь меня финансовой поддержки?" Нет, он ничего не забыл и вряд ли теперь забудет. Боль от ее слов никуда не исчезла, она коварно притаилась где-то глубоко и ждала своего часа, чтобы снова и снова напомнить о себе.
- А ты не думаешь, что молодая девушка, которая будет часто бывать у вас в доме...
- Ты что, на Николая намекаешь? Ему и в голову такое не придет! Он и Настя?.. Нет, это абсолютно исключено!
- Ну, дай Бог!
"Господи, наивна не по годам. А, кстати, это был бы интересный поворот: профессор и горничная жены... Неожиданный для всех, но тем более занимательный. Хотя, нет, какой неожиданный? Банальный. До отвращения банальный. Для Николая, конечно, внове присутствие горничной в доме. И кто знает, что придет ему в голову?" Мысль о том, что Соня может просчитаться в своей уверенности в муже, безусловно, была с большим душком. Но в его нынешнем положении благородством чувств не особенно приходилось хвастаться. Ведь и она с ним, мягко говоря, только что не церемонилась. Обычно при детях он всегда старался не демонстрировать с годами въевшийся цинизм. Однако сейчас его позабавила пришедшая на ум пошлая картинка. Но и она не способна была отвлечь его надолго от основной темы сегодняшнего вечера.
Понять бы только, зачем он сюда приехал. Ведь прекрасно знал, что она не свободна, и уже ничего нельзя изменить. Но снова потянуло к ней, как злодея на место преступления, и нет сил бороться с этим желанием. Глупо бередить еще свежую рану... Догадалась ли она, что произошло между ними на самом деле? Очевидным было то, что одно только упоминание имени Николая приводило его в состояние плохо контролируемой ярости. А в результате получился парадокс: они с Колей с первого взгляда симпатизировали друг другу, но стоило появиться Соне, и мужчины столкнулись лбами, как олени во время гона.
Проблема была в том, что Соня с самого начала принадлежала ему, и, что бы ни произошло, должна была принадлежать всегда. Правда, жизнь расставила свои точки над всеми буквами. Но было очевидно, что в этом негласном соревновании двух самцов победил не сильнейший. Сильнейший пока отошел в сторону. Надолго ли?
Внезапно, прерывая поток его мыслей, из-за скалы отчетливо донесся резкий звон колокольчика и торопливый топот нескольких десятков ног.
- Что это? - вздрогнул от неожиданности Илья и поискал в темноте ее глаза.
- Не волнуйся. - Она успокаивала его, словно не он был призван защищать ее. - Это, наверное, стадо поднимается наверх. Искали какую-нибудь заблудившуюся овцу, вот и припозднились. Надо бы нам с тобой уйти с дороги, здесь слишком узко для всех нас.
Соня вытянула шею и вгляделась в темноту скалы, потом позвала его за собой:
- Смотри, кажется, там есть ниша между тех валунов. Мы сможем укрыться, чтобы никого не напугать, и переждем, пока они пройдут.
Никакой ниши Илья не видел и почти вслепую покорно последовал за ней к густому кустарнику. Она решительно отодвинула рукой ветки и скрылась за ними. Мужчина заслонился от веток рукавом и, тяжело дыша, пробрался следом.
- Хорошо, что хотя бы колючек здесь нет. Что ты, как ребенок, честное слово! Как будто играешь в разбойников.
- Тише. Смотри, - громким шепотом прервала она его недовольное ворчание.
Он не успел разглядеть укрытие, где они спрятались от овечьих глаз. Соня почти силой развернула его лицом к дороге и слегка отогнула ветку. Снова раздался звон колокольчика, только теперь уже гораздо ближе. Соня и Илья оцепенели и почти перестали дышать. Несколько продолговатых белых силуэтов на невидимых тонких ножках, похожие на меховые игрушечные цеппелины, чинно выступили из-за поворота и проследовали мимо импровизированного укрытия, обдав спрятавшихся людей терпким запахом овечьей шерсти. В следующую минуту они уступили место другим таким же овцам, и вскоре все пространство вокруг заполнилось топотом уставших за день ног и разноголосым блеяньем не поделивших дорогу кудрявых подружек.
На миг выглянув из-за его плеча, Соня тут же вернулась на свое место за его широкую спину и прислонилась щекой к прохладному неровному камню. У нее все сильнее кружилась голова от усталости и выпитого вина. И понемногу росло чувство обиды на брата за испорченный вечер.
Зачем он завел разговор про Николая? Ясно, что ему хотелось спровоцировать ее, услышать что-то, что дало бы ему повод обвинить Колю. Да, собственно, в чем обвинить? В том, что он женился на ней... Как это гадко и совсем не похоже на Илью. Он всегда в отношении младших в семье был честен и справедлив, несмотря на строгие правила воспитания, которые вынес из собственного детства в доме отца.
Соня вздохнула, пытаясь по-настоящему завести себя и рассердиться на брата за этот разговор, но почему-то не смогла. То ли выпитое сверх меры вино, то ли вся магическая обстановка звездной ночи с шумом ветра в скалах и пряным запахом сожженной солнцем травы, то ли воспоминания беспечного детства заставили ее обратиться мыслями к юношеским мечтам. В них она когда-то хотела бесцельно бродить с Ильей вот так, как сейчас, бок о бок, и радоваться каждому невинному прикосновению.
Она вспомнила и о том, как однажды пришло время, когда под его внимательным и изучающим взглядом она почувствовала неожиданное волнение, и поняла, что отныне ей будет мало случайных прикосновений. Он обернулся героем ее только нарождающейся сексуальности, и с того момента стало очевидно, что детство покинуло ее навсегда. Она столько лет носила в себе это чувство нежности к нему и лишь однажды рискнула приоткрыть ему завесу своих желаний. Тогда у них ничего не получилось, потому что она была слишком юной и неопытной, а он вовремя обуздал свой порыв и не допустил того, чего они страстно желали оба. Но именно сейчас, когда у нее появился муж, который ждал ее в далекой и почти нереальной Москве, этот вечер приобрел особенные романтические черты. Ведь она больше не была робким подростком. Она теперь имела возможность делать все, что пожелает. Она могла протянуть руку за запретным плодом и получить от жизни сполна щедро обещанные дары.
Он все еще наблюдал за бесконечным стадом, живым потоком запрудившим дорогу, когда Соня, не имея больше сил противиться своей природе и не раздумывая о последствиях, призывно опустила ладонь ему на плечо. От этого требовательного прикосновения Илья невольно выпрямился и на мгновение перестал дышать.
- Что?
- Кажется, я слишком много выпила, - вздохнула она ему в затылок. - У меня в голове какой-то туман, и ноги как ватные.
- Только этого не хватало!
Он тут же потерял интерес к уходящему в темноту стаду, подгоняемому долговязой фигурой в белом балахоне с хворостиной в руке, и прикинул, сможет ли в случае чего донести Соню до виллы, но она опередила его вопрос:
- Нет-нет, не беспокойся, идти я могу, просто буду крепче держаться за тебя, если позволишь. Скажи, а утром мне не будет плохо?
- Если вино действительно хорошее, то не будет, - деловито успокоил ее Илья и погладил по голове. - Ну, точно, как маленькая! Ничего же не хочешь слушать. Я ведь предупреждал. Обещай, что в Москве пройдешь полное обследование...
- Ну, конечно. Хотя здесь я чувствую себя прекрасно, и аппетит у меня волчий. И, против обыкновения, я даже немного поправилась. - Соня так виртуозно сменила тему, что Илья не успел заподозрить подвоха в ее невинной фразе. - Как тебе кажется?
Вряд ли в тот момент он мог думать об этом. Он совершенно не помнил ее запретного тела, он много лет не держал ее на коленях, не обнимал. Разве что в тот далекий вечер после выпускного. Какой она была в его руках, когда он прижимал ее тело к кровати и целовал покорно приоткрытые губы? Маленькой, робкой, невинной...
- Правда, я поправилась?
Поправилась? Откуда ему было знать... А была ли она тогда худой? Но прежде, чем он вернулся из страны забытых ощущений в реальность и вспомнил, что запретил себе думать об этой слабости, она нашла его руку и положила к себе на талию. Это был смелый и рискованный шаг, и она под действием вина и обаяния ночи хотела рискнуть еще раз, как много лет назад.
- Не знаю...
Он сделал безуспешную попытку убрать руку, но она крепко прижала ее своей ладонью и подтолкнула вверх вместе с кофточкой.
- Неужели ты ничего не чувствуешь? - Все еще удерживая его в опасной близости, она прислонилась спиной к стене ниши и привлекла его к себе. - Совсем ничего? Ты уверен?
Господи, да был ли он хоть в чем-то уверен все эти годы, когда заставлял себя не думать об обладании ею? А то, что он чувствовал на самом деле, ей лучше было не знать. Но ее широко распахнутые глаза требовали немедленного ответа. И он, как кролик в смертельных объятиях удава, слишком поздно понял, какую игру она затеяла. Ее губы оказались возле его уха, прерывистое дыхание обжигало висок.
- Сегодня такая чудесная ночь! Она создана для любви! Только посмотри, сколько звезд!
Ночь, любовь, звезды... Разве не оставил он все это далеко позади? Соня сделала осторожную попытку тронуть губами его щеку, но он, все еще не утративший чувства ответственности, неловко отстранился. "Не надо. Нет!"
- Перестань, ты же хочешь. Хочешь? Скажи мне!
В тот момент он все еще помнил, почему ему нельзя прикасаться к ней. Вместо щеки ее поцелуй пришелся в уголок его упрямо сжатого рта. Она обвивалась вокруг него, как лиана, прижималась бедрами, грудью, губами. И, проваливаясь в бездну желания, Илья ощутил сладкую боль в груди и вкус вина, которое они пили там, наверху. Сонина рука продолжала тянуть вверх его руку, пока испуганная и безвольная ладонь не наполнилась горячей упругой плотью и торопливым стуком ее сердца.
"Соня!" Он не успел произнести ее имя, не напомнил себе о том, что женат, что она ему сестра, и в Москве ее ждет Николай. Впервые за долгие годы она пришла к нему не ребенком, а женщиной, которой он хотел обладать, и которая сама желала его ласк. И впервые Соня целовала его не как брата, и, зная, как свести его с ума, не хотела думать о последствиях.
- О, Соня! Ты моя, моя... - в беспамятстве бормотал он, путаясь в ее широкой юбке.
- Скажи мне, - снова попросила она и в последнем порыве стыдливости придержала шнуровку на груди.
Но он, уверенный, что назад пути нет, отвел ее руки и сдернул с плеч ненужную кофточку. И хотя он почти ничего не разглядел в темноте, кроме ее лихорадочно горящих глаз и светящейся кожи, его пальцы сами нашли запретное место на внутренней стороне ее бедра, где притаились три маленькие родинки. Те, которые он видел всякий раз, когда она надевала по-детски короткую юбку и устраивалась на диване в его кабинете, подобрав под себя ноги. Он любил эти родинки и стыдился себя, как будто был извращенцем, подглядывающим за маленькой девочкой. Но сейчас она сама помогла ему, пропуская выше ищущую нетерпеливую ладонь, и с тихим стоном повисла у него на плече.
- Ты должен сказать мне...
Вряд ли он даже услышал ее. Ему не хватило бы слов, чтобы выразить глубину своего чувства, взлелеянного годами сознательного отречения. Он помнил ее признание в ту роковую ночь и верил, что ничего не изменилось, и их все так же неудержимо тянет друг к другу.
- Все, что ты захочешь, девочка! У тебя будет все!
- Ты любишь меня?
- Наконец-то ты будешь моей!
- Скажи, что любишь!
Только что она сама сводила его с ума своими поцелуями, а теперь отворачивалась, пока он искал ее шепчущие губы.
- Да перестань же ты болтать...
Она мешала ему, отвлекала, несла какую-то девическую чушь, требовала каких-то признаний. А он знал, что все, к чему они шли эти годы, было важнее разговоров, было давно решено, выстрадано и естественно, как умение дышать или потребность в еде.
- Я так долго ждал, Сонька.
- Ты не любишь меня... ты... ты просто хочешь...
Дольше выносить эту пытку он не мог. Он легко, как пушинку, приподнял Соню над землей. Но внезапно пара только что обнимавших рук с непонятной решимостью уперлась ему в грудь.
- Прекрати! Оставь меня!
- Нет-нет, не бойся...
- Я ведь замужем, помнишь? И я твоя сестра!
Едва не плача, Соня с неожиданной для нее силой оттолкнула мужчину и проскользнула мимо него на опустевшую дорогу.
- Ох, Соня, подожди! Что ты? Зачем?..
Он ухватился за острый выступ скалы и наклонился к земле, с трудом переводя дыхание. Но она, теряя от обиды рассудок, обернулась, так что косы взлетели, как два хлыста и опустились ей на плечи. "Он сам отказался от тебя! Он предал тебя! Он без угрызений совести отдал тебя другому, а теперь хочет получить то, что причитается не ему! Он думает, что сможет купить..." - громко застучал в висках незнакомый доселе голос.
- Ты удивлен? Теперь я лучше понимаю тебя: ты хочешь, чтобы я стала одной из этих девиц, с которыми ты спишь! Думаешь, что, выдав меня замуж, сделал меня доступной?
- Ты знаешь, что все не так... - хрипло выдохнул он и прищурился в тщетной надежде разглядеть истинную причину ее злости.
- Тобой движет похоть! Грязное лицемерие и похоть!
"Это так ты научилась понимать меня? Забавляешься мной, как игрушечным зайцем. Ты - маленькая злобная дрянь! Да ты даже чувствовать разучилась!" - захотелось крикнуть ему, но этот порыв ничего не мог изменить.
Если бы это был только животный инстинкт - все решалось бы просто, и он, наверное, смог бы найти правильные слова, чтобы она поняла, что он не лжет. И купить ее, потому что нет женщины, которую он не смог бы купить. Или без угрызений совести обмануть ее. Или даже ударить. Было бы верно влепить ей хорошую пощечину. И все это могло иметь смысл только в одном случае: если бы она не стала наваждением всех его последних лет. Если бы он мог получить ее тело в безраздельную собственность, а потом уничтожить саму память об этом желании и ни секунды не пожалеть об этом!.. Но ведь даже слепому было ясно, что она хотела его, тянулась к нему - и почему-то прогнала его прочь, как бродячего пса.
Илья в бессильной ярости сжал в карманах кулаки и медленно выровнял дыхание, мысленно считая ушедших в темноту ночи овец. Потом поднял голову и снова вгляделся в ее смазанный на фоне бликующих звезд силуэт:
- Все, успокойся уже. Мы оба были не в себе.
"Да, конечно, похоть! Что же еще?" - повторяла про себя Соня, нервно стягивая шнуровку. "Если бы это была любовь, неужели он сам не сказал бы мне об этом? Он понимал бы меня, он умолял бы меня о близости, он говорил бы самые лучшие слова, он был бы готов целый мир бросить к моим ногам. А вместо этого он хочет обладать мной, как женщиной с улицы, как еще одной вещью. А потом выбросить за ненадобностью, попользоваться и вернуть Николаю, как ни в чем не бывало. Странно, что накануне свадьбы он не воспользовался правом первой ночи".
- Как ты посмел так обойтись со мной?
"Как я обошелся с тобой? Я был нежен... и нетерпелив".
- Что ты молчишь?
Соня тянула время и все еще надеялась услышать от него главные слова. Она с королевской щедростью давала ему шанс, и он не мог быть настолько примитивным, чтобы не понимать этого. Или он на самом деле не понимает? О Боже, эта вечная игра: женщина снова и снова говорит возмущенное "нет" и ждет, что мужчина станет настаивать, уговаривать, завоевывать. А мужчина должен услышать в ее отказе тайное "да" и принять правила игры. Неужели он совсем не слышит ее? Запутавшись в себе, она злилась на него. И безумно желала его. За два месяца она так соскучилась без мужского внимания и мужских рук, что пошла бы в его объятья, стоило ему произнести самое главное слово. Она готова была забыть про мужа, про долг и верность. Она столько лет хотела быть именно с ним. Слово, одно только его слово могло перевернуть весь мир.
- Я сожалею о случившемся, Соня. Это больше не повторится.
"О, Господи! Дурак, какой же ты бесчувственный дурак!" Теперь настала Сонина очередь сжимать от ярости кулаки. Длинные ухоженные ногти больно впились в ладонь, в горле застрял ком сдерживаемых рыданий. Он в своем упрямстве не оставил ей даже шанса сделать шаг навстречу. Ну, что же, тогда он получил заслуженное наказание, и не стоило жалеть его и щадить.
- Я хочу, чтобы ты утром уехал. Я больше не желаю тебя видеть.
- Я уеду.
Она была права. Все закончилось. Ему больше не взять ее за руку, не обнять, не утешить. Пусть будет так, как она хочет. Он не станет ни оправдываться, ни унижаться. Если она не желает его видеть - тем лучше для них обоих. Может быть, в этом и есть его единственное спасение. Может быть, только вынужденная разлука удержит их от падения. Лучше сохранить хоть частицу былого тепла, пусть даже в воспоминаниях, чем в одночасье потерять все из-за ее минутной прихоти и своей ошибки.
Она отвернулась и заторопилась вниз по дороге. В ее твердой походке, как ни странно, больше не было ни намека на опьянение или усталость. Прямая спина, расправленные плечи, надменно поднятая голова. За спиной в такт шагам змеились косы с зелеными лентами.
"Ну, надо же было в одночасье превратиться в старого осла", - выговаривал самому себе Илья, тяжело шагая за ней над обрывом. "Возомнил себя героем-любовником. Напоил девчонку, устроил ей сцену ревности на ровном месте, залез к ней под юбку... И, ко всему прочему, решил, что она тоже хочет... Надо же быть таким идиотом! Только... чего в действительности она хотела?"

Мраморная лестница, взбегающая к парадному входу, была освещена целым каскадом огней. В некоторых окнах горел свет, а это значило, что их возвращения все еще ждали. Илья Ефимович зевнул и бросил короткий взгляд на часы: почти половина второго. Стремительно идущая к дому Соня вступила в круг света и, словно ночная птица, тут же потеряла всю свою уверенность. Ее голова склонилась на грудь, руки вцепились в темно-зеленую ленту. Илья, напротив, взял себя в руки и успокоился. По крайней мере, одно было очевидно - не стоило приезжать сюда. А все конфликты между ними все равно со временем потеряют свою значительность и разрешатся сами собой. Все-таки они слишком близкие люди, чтобы не прийти, в конце концов, к разумному компромиссу и примирению. Просто им, а особенно ей, нужно время все обдумать и разобраться в себе, и недостатка во времени у нее теперь не будет.
Соня все медленнее и неохотнее поднималась по ступенькам, как будто ждала знака, чтобы остановиться совсем.
- Соня, - словно прочитав ее сокровенные мысли, окликнул он, и она тут же с трогательной поспешностью обернулась. - Я хочу, чтобы мы с тобой все забыли.
- Да, - внутренне протестуя, согласилась она и, кажется, даже перестала дышать.
- Ты ведь меня понимаешь?
Не было хуже решения, чем приобщить ее к своему малодушию, но другие пути для него на сегодня оказались закрыты.
- Да. Лучше все забыть. Не было этого вечера, ничего не было, - скороговоркой выпалила она и с тоской воззрилась куда-то вдаль поверх его головы, стоя на несколько ступеней выше.
- Я уеду завтра утром, когда ты будешь еще спать, - продолжил он, не чувствуя или не желая чувствовать фальши в ее голосе.
- Хорошо. А когда... когда ты позволишь мне вернуться в Москву? - словно без интереса спросила Соня и опустила загоревшиеся недобрым огоньком глаза.
- Я скажу Антону, чтобы заказал вам билеты на двадцать пятое.
- Двадцать пятое - это две недели, - подсчитала она, заставляя его нервничать и чувствовать себя бездушным тираном.
- По-твоему, что это слишком долго?
Он сразу приготовился пойти на уступки, только бы не усугублять ситуацию, но она отказалась от подачки.
- Нет-нет, все нормально. Я не против.
Казалось, они оба неловко пытаются идти друг другу навстречу, но пока не в силах преодолеть возведенного своими руками барьера.
- Мне жаль! - Он вздохнул, правда, не от раскаяния и сочувствия, а от желания поскорее закончить неприятное объяснение, и снова сверился с часами. - Иди спать.
Соня, набирая скорость, быстро пересекла просторный холл, эффектно подхватила подол юбки и, мелькая голыми икрами, взлетела по внутренней лестнице на второй этаж, словно за ней гналась стая волков.
Когда наверху громко хлопнула дверь, Настасья в своей постели вздрогнула и отложила журнал. Слава Богу, теперь можно было погасить свет: Софья Ильинична вернулась.
Уже в спальне, не в силах сразу же затормозить и остановиться, Соня на ходу скинула пыльные сандалии, в изнеможении рухнула на заботливо расстеленную Настей кровать и, спрятав голову под подушку, перестала сдерживаться.
Ну, почему, почему каждый раз они не могут быть сами собой! Почему же он так и не сказал самого главного? И почему она была такой дурой, что сама оттолкнула его, приказала уехать?
Илья, преодолевший подъем на второй этаж далеко не с той же легкостью, как сестра, подошел к своей спальне и отсутствующим взглядом долго смотрел на дверную ручку. Сегодня он заставил Соню плакать дважды. Он обнимал ее в кромешной темноте под скалой, когда никто бы не увидел его греха. Разве что Бог, с которым можно попробовать договориться позже, когда порыв страсти остался бы позади, и раскаяние - или страх быть пойманным? - провело бы когтистой лапой по сердцу... Да, обнимал и не смог удержать. Да, ревнует и сходит с ума. Да, любит. Любит, черт побери! Мучая себя мыслями об упущенных возможностях, а ее - напрасной надеждой, он наговорил ей столько резких слов, вместо того, чтобы просто по-человечески, хотя бы по-человечески, если иное им недоступно, утешить ее. И теперь он должен все объяснить.
Илья, обретший уверенность в себе и в правильности принятого решения, развернулся и направился к ее спальне, не обратив внимание, что по лестнице ему навстречу поднимался Антон. Прежде, чем постучать, он зачем-то поправил ворот рубашки, обеими руками провел по лицу и волосам.
- Софья! Можно войти?
За ее дверью не было слышно ни звука, и, не дождавшись ответа, он нажал на ручку, но дверь оказалась запертой. Слегка обескураженный этим фактом, как нежданным отказом, он снова пошевелил ручку, - но безуспешно. Она никогда не запиралась раньше. Это новая привычка, или она боится нежелательного вторжения?
- Соня! - Он, чувствуя, как уходят силы, оперся плечом о стену и заговорил куда-то в узкую щель между косяком и дверью. - Прости, я испортил тебе вечер. Мне не следовало приезжать сюда. Позволь мне войти...
Соня, окрыленная внезапной надеждой, бесшумно поднялась с кровати, размазывая по щекам слезы, и босиком подкралась к двери, зажимая рот рукой.
- Я знаю, что ты меня слышишь. То, что я наговорил за столом... Это все не совсем так. Я чертовски устал, и мне самому бы впору спрятаться на острове. А из твоих слов получается, что я запер тебя здесь, чтобы держать подальше от мужа. Но ведь ты понимаешь, что это абсурд? Я хочу тебе только счастья. И беспокоюсь о твоем здоровье. А здесь значительно лучше, чем в Москве, ты ведь и сама понимаешь.
Соня машинально расплела косы, и зеленые ленты по очереди устремились на пол.
- Конечно, было бы лучше, если бы ты могла отдыхать не одна. Но все в жизни складывается не так, как мы того хотим. Ты ведь уже должна это понимать. Ты у меня совсем взрослая.
"Господи, не о том, Илья! Ты же говоришь совсем не о том!"
Илья остановился, не находя больше подходящих к ситуации слов, и снова дернул за ручку двери.
- Ну, открой дверь, Сонька! Прошу тебя, не бойся. Я больше не дотронусь до тебя, клянусь!
Отчаявшаяся Соня медленно распустила шнуровку и понуро вернулась в кровать по мягкому ковру. По дороге она расстегнула юбку, и та послушно упала к ее ногам. Соня забралась в постель и натянула на голову одеяло, не желая больше слышать его голос.
- Илья Ефимович, - выждав, пока хозяин закончит свой сумбурный монолог под дверью Сониной спальни, позвал Антон.
Илья вздрогнул от неожиданности и быстро оглянулся, как лакей, застигнутый за кражей хозяйского серебра.
- Что тебе?
- Я так понял, что вы собрались поутру уезжать. В котором часу подавать машину?
- К семи.
Илья, сунув стиснутые кулаки в карманы, прошел мимо Антона, едва не задев его плечом, и скрылся в своей комнате. Грохот захлопнувшейся за ним двери оповестил дом, что завершился еще один день жизни хозяина. Не слишком, кажется, удачно.
- Хорошо, - вслед ему бесстрастно согласился Антон и спустился в холл предупредить шофера о предстоящем времени отъезда.
Наконец-то и у него самого почти не осталось дел на сегодня: только спустить с привязи собак и выкурить последнюю сигарету. Время здесь тянулось невероятно медленно, хотя сегодня впервые за весь сезон дом не засыпал так долго. Да и хозяин явно приехал раздраженный и всем недовольный, хотя и не высказал никаких претензий. Уж лучше бы высказал, чем ждать, на ком он позже отыграется. Бог его знает, что у них там произошло с девчонкой, но чтобы он стоял под дверью, как обмочившийся щенок, и просил прощения... Ладно, это не мое дело!..
Радостное и нетерпеливое повизгивание заскучавших на цепи доберманов было слышно еще с лестницы. Обычно в это время они, уставшие и счастливые, уже лениво лежали на коротко стриженом, как голова новобранца, газоне перед домом, успев вволю набегаться друг за дружкой и за летучими мышами, которые низко бороздили воздух над лужайкой.
Выщелкнув из пачки сигарету, Антон с наслаждением затянулся и обвел взглядом притихший дом.
Настасья погасила свой ночник несколько минут назад, когда он вышел на улицу. Садовник и кухарка спят уже давно и видят фантастически неправдоподобные или вещие сны, обрывками которых, как обычно, будут горячо делиться утром за завтраком. Тоже великие толкователи, поклонники Фрейда.
В Сониной комнате с самого момента возвращения лампа так и не зажигалась, видимо, она выслушивала признания брата в полной темноте и теперь, наверняка, уже успокоилась и перестала втихомолку реветь. Женщины вообще-то предпочитают плакать на публике, наверное, чтобы вызвать к себе жалость и сострадание и, в результате, получить все, чего пожелают. Как ни отворачивайся, а трудно было не заметить, в каком состоянии она пробежала мимо него по лестнице, когда они с Ильей Ефимовичем вернулись с ночной прогулки. Конечно, его не касается, что у них там за семейные разборки. Просто он с самого детства не выносит женских слез, чем, кстати, очень успешно пользовалась младшая сестренка. Ничего, к завтрашнему дню ей полегчает. Погуляет пару дней в тоске и печали и еще пожалеет, что осталась без компании. Настя-то ей не ровня. Интересно, о чем они говорят, когда остаются вдвоем?
Да, еще прибывший с хозяином шофер. Он, понятное дело, чертыхнулся после сообщения о ранней побудке и сразу завалился в кровать. Парень рассчитывал завтра выспаться и поваляться всласть на южном солнышке, а вместо этого ему опять вставать в шесть, давиться бутербродами с убежавшим кофе, срочно мыть машину и везти неугомонного шефа обратно в аэропорт. Да уж, вот у кого жизнь собачья, не позавидуешь. Впрочем, ему-то это солнышко осточертело дальше некуда, но хоть не надо таскаться с чемоданами по аэровокзалам или торчать в многочасовых пробках. Он уже свое откатал, слава Богу, и на "козле", и на танке, и на "мерине". Заслужил тихую и размеренную жизнь. Правда, сторожить девчонку на отдыхе - не лучшая работа в его карьере, но жаловаться не на что. Платит Илья Ефимович щедро, так что есть хороший шанс по прибытии в Москву отселить бывшую жену с ее очередным поклонником и спокойно в одиночестве зажить в собственной квартире. Если, конечно, эта "барышня Софья Ильинична" опять чего-нибудь не отколет, вроде той истории с купанием в шторм. Хотя понять ее, конечно, можно - озвереешь тут без людей с одними книжками. Так что приходится ей развлекать себя всеми доступными способами.
Не поймешь, то ли она здесь проводит все лето в свое удовольствие, то ли в наказание. Вроде бы и замуж только что вышла, а живет на вилле одна, как сыч, не считая прислуги. Муж за все время ни разу не появился, хоть и звонит, считай, каждый день. Ни родных рядом, ни подруг. Какая с такого отдыха радость? Только читай книжки да отмокай в море. Волком можно взвыть от таких развлечений. Впрочем, он тоже здесь не вполне по своей воле. И если бы не Настасья, вообще бы спятил. А Настя... Ну, да ладно!..
Осталось только погасить лампы в холле, фонари на парадной лестнице и прожектора на пирсе. И можно спать до утра.
Прислонившись к прохладной колонне, он рассеянно наблюдал за игрой собак, когда из двери, ведущей в освещенный холл, появилась Соня в одной ночной рубашке с перекинутым через плечо полотенцем и заколотыми на затылке волосами.
"Вот черт, только этого не хватало!" - беззвучно прошептал он себе под нос, но не тронулся с места в ожидании дальнейшего развития событий.
Словно оправдывая самые худшие его предположения, она воровато оглянулась на спящий дом. Но никто не вышел отговаривать ее от прогулки, и, немного постояв на верхней ступеньке лестницы, она спустилась вниз. Оба насторожившихся было пса узнали ее и наперегонки бросились к дому. Как ни странно, эти серьезные собаки ее любили, хотя больше никого, кроме Антона, к себе не подпускали. Соня рассеянно погладила их по головам и в сопровождении зубастых охранников направилась по дорожке к пляжу. "Топиться она собралась в такое время, что ли?" - с тихим раздражением подумал Антон и, неслышно отделившись от колонны, хоть и не пытаясь скрываться, на расстоянии последовал за ней. В какой-то момент она ощутила его присутствие за спиной, потому что быстро оглянулась на шагающую за ней массивную фигуру, но, узнав его, не ускорила шага и не остановилась.
"Нет, с полотенцем топиться не ходят. Похоже, очередная дурацкая игра... Ладно, посмотрим, что она придумала на этот раз".
Она поднялась на пирс и, больше не оборачиваясь, неторопливо дошла до самого его конца, остановилась над водой, аккуратно повесила на обшитые деревом перила полотенце и, нисколько не стесняясь идущего за ней мужчины, одним движением стянула через голову рубашку. "Ничего себе!" - только и успел выдохнуть он и, как джентльмен, поторопился отвернуться. В следующую минуту он услышал громкий всплеск и бегом бросился к краю пирса.
Соня быстро плыла прочь от берега и уже почти достигла границы освещенного прожектором пространства, когда у самого ее лица с огромной скоростью и тихим треском работающего вентилятора пронеслась какое-то существо. От неожиданности она испугалась и с громким "ой!" повернула в сторону. На мгновенье таинственное создание исчезло из виду, но тут же появилось снова и, кажется, пошло на таран.
- Не бойтесь, это просто летучая мышь! - крикнул с пирса Антон, наблюдая за ее очередной попыткой уклониться от встречи с крылатым преследователем.
- Убери прожектор! - прокричала Соня. - Она ведь слепнет на ярком свету!
- Нет. Я отвечаю за вас, - категорически отказался Антон и направил вслед за плывущей девушкой желтый луч.
Мышь, как миниатюрный истребитель, снова рассекла воздух слева от Сони, едва не касаясь крыльями водной поверхности. Соня в третий раз поменяла направление и в бессильной ярости оглянулась на Антона, но ничего не увидела, кроме направленного потока света. Она закрыла глаза рукой и отчаянно замахала ему.
- Эй, на пирсе, я не собираюсь тонуть. И далеко не поплыву, слышишь? Господи, ну, ни днем, ни ночью от тебя не избавишься! Погаси прожектор, будь же ты человеком!
После секундного колебания он отвел луч в сторону и осветил ей дорожку в море.
- Плывите вдоль полосы света, только не слишком далеко.
- Ладно, - раздался из темноты ее удовлетворенный голос, и Антон удобнее уселся на широких перилах, чтобы в любую минуту иметь возможность прийти ей на помощь.
Ну, вот, наконец-то, она осталась почти одна. Соня выровняла дыхание, успокоилась и поплыла метрах в трех от проложенной световой дорожки. Слава Богу, что ей пришла в голову эта замечательная мысль: окунуться в ночное море и смыть с себя все неприятности сегодняшнего вечера. Теплая и спокойная вода, словно шелковая ткань, приятно ласкала уставшее за день тело. И море казалось доброжелательным и домашним, и куда более человечным, чем Илья...
Что же это за наказание такое! Он продолжал обращаться с ней, как с провинившейся пятиклассницей. В конце концов, она уже замужем и может сама за себя постоять. И отстоять свое право быть независимой.
Соня прогнала прочь неприятные воспоминания ушедшего вечера. Хмель окончательно покинул ее голову, и, перевернувшись на спину, как тюлень, она блаженно закачалась на легких волнах, смежив ресницы и глубоко вдыхая пряный морской воздух. В голове одна за другой всплывали строчки любимых поэтов, и она, не опасаясь быть услышанной с пирса, с упоением произнесла вслух: "Нынче ветрено, и волны с перехлестом", и представила себя родившейся на берегах Понта в великую эпоху две с лишним тысячи лет назад. Кем бы она могла быть в Римской Империи: знатной и образованной патрицианкой или простой девушкой из таверны?
- Эй, вы там не уснули?
Луч прожектора, метнувшись по спокойной поверхности, быстро выхватил ее силуэт из темноты и тут же стыдливо убежал к горизонту. Соня вздохнула и снова перенеслась в иные времена, но потревоженная мысль не вернулась. Она неохотно открыла глаза и бросила рассеянный взгляд в сторону неосвещенной водной глади. И тут же первобытный ужас смертного перед могуществом вечной стихии накатил на нее. Черный купол неба с яркими балаганными звездами стремительно надвинулся сверху, роняя в воду остывающие светила. Из глубин моря на поверхность заторопились гигантские твари с твердой, как панцирь, чешуйчатой шкурой, беспощадными ледяными глазами и исполинскими щупальцами, созданными только для одной цели, - убивать. Еще минуту назад нежная и неподвижная вода наполнилась смертельной угрозой. Подводные течения обжигали холодом, и неизбежность гибели стала более очевидной, чем возможность выжить и вернуться на берег. Соня с бешено рвущимся из груди сердцем обернулась на спасительный свет прожектора и быстро поплыла в сторону пирса, стараясь не смотреть в мутную темную воду под собой.
"Господи, только позволь мне выйти на берег! Я сделаю все, что попросишь!" Соня буквально ворвалась на освещенную дорожку и поплыла по ней, словно слышала позади огненное дыхание погони. Ближе к пирсу световой коридор стал ярче, и темнота недовольно отступила, но густая, как оливковое масло, вода внизу все еще таила в себе неведомые опасности. Одна за другой под ней проплывали зыбкие тени, во много раз увеличенные и причудливо преломленные разыгравшимся воображением.
- Антон, подай мне полотенце! Скорей, прошу тебя!
Она, как ошпаренная, взлетела вверх по скользкой металлической лестнице, обдирая колени о рифленые ступени и не ощущая боли.
Невозмутимый Антон, как заботливая мать, укутал ее в большое пушистое полотенце и, с неосознанным волнением чувствуя, как она дрожит в его руках, отступил назад.
- Ну, что случилось? Я уж решил, что за вами акула гонится. Или американская подлодка всплыла? - неловко пошутил он. - Но, вроде, все тихо.
После пережитого безотчетного страха Соня вовсе не склонна была смеяться вместе с ним. Она отрицательно помотала головой, разбрызгивая соленую воду, как собака, и придвинулась к его надежному плечу.
- Там... там... было что-то прямо подо мной. Такое огромное, невероятное
- Да это рыбы, наверное? - не слишком поверил в страшную сказку он. - Просто увидели косяк рыб и напугались?
- Нет-нет, что-то другое, ужасное, как... - Она не могла подобрать нужное слово, чтобы описать свое видение. - Кажется, оно даже дотронулось до меня! Боже мой!
Она передернула голыми плечами, на которых переливались желтыми огнями капли воды, и неожиданно уткнулась лбом ему в грудь. Антон, растерявшись от неожиданного поворота событий, поднял руки над ее головой и, помедлив, нерешительно заключил девушку в объятья.
- А, так это просто медуза! - Он осторожно похлопал ее по спине и ощутил, как с каждым прикосновением постепенно унимается ее нервная дрожь. - Они глупые, как пробки. Вечно натыкаются на тебя в самый неподходящий момент.
- Да, наверное, медуза, - тяжело дыша, глухо согласилась Соня и переступила с ноги на ногу. - Очень большая медуза.
Возле него было не так страшно, как в море. Неужели ей просто показалось, или, действительно, кто-то прикоснулся к ней под водой?
- Когда я был совсем маленьким, - продолжил Антон, - на меня в воде напали сразу три медузы. Я чуть не утонул от страха. К счастью, отец оказался рядом и вытащил меня. Я здорово нахлебался воды и потом долго к морю и близко не подходил. Кстати, у меня тогда приличный ожог от одной остался. Так я им в школе хвастал, как боевым шрамом.
Кажется, рассказ о ребенке, пережившем похожий шок, подействовал на нее как стакан хорошего пунша.
- Не может быть, чтобы ты когда-нибудь был ребенком. Кажется, такие, как ты, рождаются уже взрослыми.
- Хорошо бы. Да только в детстве я был настоящим хлюпиком и вечно получал пинки от всех подряд.
- Правда? А я была тихоней. Никуда не ходила, и кроме книжек мне никто не был нужен... Ой, кажется, я поранилась, когда выходила, - жалобно вспомнила о другой напасти Соня и, отстраняясь от его надежного плеча, взглянула на источник боли.
- Дайте-ка, посмотрю.
Антон с облегчением разнял руки, присел возле нее на корточки и в неверном свете фонарей рассмотрел ссадины, покачивая головой и рассеянно цокая языком.
- Ну, всего лишь царапины и небольшой ушиб. С этим мы легко справимся. Пойдемте в дом, там я обработаю ранки, - и, пытаясь ободрить ее, произнес затасканную фразу: - Ничего, до свадьбы заживет!
- До свадьбы? - переспросила Соня и неожиданно для самой себя разразилась веселым смехом. - Да ведь я уже замужем, Антон!
- Неужели? - Он впервые за время их знакомства улыбнулся, глядя прямо на нее, и недоверчиво наморщил лоб, высоко вздернув выгоревшие на солнце брови. - Никогда бы не подумал. А ведете себя, как малолетка, честное слово!
- Спасибо тебе, Антон, - отсмеявшись вместе с ним, сказала Соня и сняла с перил свою ночную рубашку. - Пойдем?
- Ага.
Она повернулась на пятках и, чуть прихрамывая, направилась обратно к дому, а мужчина, приноравливаясь к ее коротким шагам, шел рядом, готовый в любую минуту, если понадобится, поддержать ее.
В холле он усадил ее на высокий стул, предусмотрительно принесенный из кухни, осторожно промыл водой царапины и смазал их йодом. Соня плотнее закуталась в полотенце и только закусила губу, когда жжение стало почти невыносимым. Антон, ожидая обычных стонов и слез, поднял голову и, заглянув в ее страдальческое лицо, понимающе кивнул.
- Ничего, пару дней поболит, никуда не денешься. И синяки будут. Но к возвращению в Москву даже следов не останется.
Ей нравилось, что он не пытался укорять ее за очередную глупость, поэтому она лихорадочно соображала, что бы сказать ему приятное.
- Ты, Антон, похоже, просто мой ангел-хранитель. Уже не в первый раз меня спасаешь
- Да перестаньте, - смутился он. - Ерунда. Пустяковые царапины. Через неделю будете носить мини-юбки, как ни в чем не бывало.
- Тебе нравятся девушки в мини-юбках? - отвлекаясь от боли, слегка охрипшим голосом спросила Соня.
- А кому они не нравятся? - пожал плечами Антон, закручивая пузырек с йодом. - На красивых девушек всегда приятно смотреть.
- Настя красивая, - задумчиво сказала она и отметила изменившееся выражение его лица. - Правда?
- Смотря на чей вкус. - Он уклонился от прямого ответа и поднялся с колен. - Ну, все, можете идти спать, я закончил.
- На твой вкус красивая? - не отставала от него Соня. - Я же вижу, что она тебе нравится.
- Ну, в общем, она ничего...
- Что ты, она замечательная! И ты ей нравишься, - вздыхая, заключила Соня и сползла со стула на пол, удерживая на груди полотенце. - Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Соня, слегка постанывая, не потому что было больно, а просто, чтобы лишний раз пожалеть саму себя, направилась к лестнице, слыша, как за спиной Антон собирает в аптечку разложенные на полу медикаменты. С мокрых волос продолжала капать вода, и она вытерла просоленные локоны уголком полотенца.
- Софья Ильинична, вы забыли...
Антон догнал ее на середине подъема и протянул зажатую в кулаке ночную рубашку, похожую на умирающую бабочку. Соня только сейчас смутилась, вспомнив, как на пирсе разделась у него на глазах, и почувствовала, как щеки заливает румянец.
- Спасибо еще раз. И извини меня.
- Не за что, - коротко отмахнулся он, и Соня возобновила свой подъем по лестнице.
- Софья Ильинична?
- Да?
Уже стоя на самом верху, она снова обернулась и встретилась с ним глазами.
- Она сама вам сказала?
- Кто?
- Настасья.
- Что сказала?
- Ну, про то, что я ей нравлюсь.
- Это видно невооруженным глазом, - стараясь не улыбнуться, серьезно ответила Соня. - И, если уж тебе так хочется знать, она тоже сказала. Только ты меня не выдавай, ладно?
- Зачем бы мне? - Антон напустил на себя равнодушный вид и побежал вниз. - Спокойной ночи.
Соня некоторое время смотрела ему вслед, а потом, прихрамывая, направилась к своей спальне. "Приходит время, люди головы теряют", - выплыли из памяти слова старой песенки. "И это время называется..." Взявшись за ручку, Соня внезапно вспомнила об Илье и обернулась в сторону его двери. А если сейчас подойти и постучать? Что она скажет ему, когда он откроет дверь? "Прости меня, братец, я была такой дурой, что пыталась соблазнить тебя". Нет, если он откроет, она просто обнимет его, и он все поймет. Да, а что он поймет? Что она снова хочет забраться к нему в постель? Вот о чем он подумает в первую очередь. Ну, уж нет! Еще не хватало снова напрашиваться самой. Если бы он действительно хотел чего-то большего, чем просто переспать с ней...
Ее взбудораженные мысли снова вернулись к окончанию прошедшего вечера, и, раздраженная неприятными воспоминаниями, Соня прогнала их прочь. Дверь в ее спальню бесшумно открылась, впуская хозяйку, и, чуть помедлив, так же бесшумно закрылась. До самого утра ее точно никто не станет тревожить. А в девять под дверью тактично поскребется Настя с завтраком, но измученная хозяйка, не в силах подняться с кровати, отправит ее обратно на кухню. И спать ей, бедной, этой ночью останется уже всего ничего.
Она бросила на стул возле кровати ненужное больше полотенце, вслед за ним полетела ночная рубашка, но, не достигнув цели, сползла на ковер и котенком свернулась у ножки.
Соня вытянулась на кровати во всю длину, ощущая саднящую боль в коленках, и с вернувшимся чувством острой жалости к себе вспомнила, как однажды, совсем маленькой девочкой плакала навзрыд у Ильи в кабинете, потому что здорово обожглась, когда пыталась погладить ему рубашку. Ей никогда не забыть, как он заботливо и нежно поцеловал ее покалеченную руку и назвал ее "своей хозяюшкой". Теперь же она должна переживать свою боль в одиночестве, а он без зазрения совести спит и не узнает, как ей плохо. И никто не узнает. Никому нет до нее дела.
Соня в последний раз всхлипнула, повернулась на бок, подтянув разрисованные рыжей сеточкой колени к животу, вдавила мокрую от слез щеку в подушку и, закрывшись локтем от лунного света, почти сразу погрузилась в глубокий, лишенный цветов и звуков сон.

Разномастные чемоданы и дорожные сумки степенно завершали второй круг на истертой ленте транспортера. Настасья с хищным выражением на загорелом лице охотилась за задержавшимся при разгрузке многочисленным багажом. Вместе с ней садовник и кухарка вылавливали свои сумки, протягивая руки сквозь раздраженную толпу столпившихся у транспортера пассажиров.
- Нашла, нашла! Вон они, лови! - крикнула Настя стоящему поодаль Антону, и он покорно проследовал в указанном ею направлении.
Соня с отстраненным видом наблюдала за этой мышиной возней и тщательно подбирала слова, которые собиралась сказать мужу при встрече. После чудесных двух недель, проведенных вдвоем в тихом деревенском домике на Волге, ей казалось, что между ними навсегда установилась невидимая и нерушимая связь. Однако два месяца в Италии почти стерли воспоминания об этих днях, сделали их тусклыми и невыразительными, как сумеречный пейзаж за пыльным стеклом, и она с тяжелым сердцем возвращалась в Москву к совершенно чужому человеку.
У терминала толпились встречающие, переводя глаза с одного монитора на другой, и высматривали новоприбывших. Но Соня, как ни старалась, не увидела из-за широкой Настиной спины ни одного знакомого лица. Настя толкала перед собой заартачившуюся тележку с двумя хозяйскими чемоданами и своей потрепанной сумкой, мало чем отличающейся от багажа турецких "челноков", и резкими окриками разгоняла попадающихся на пути людей, которые прыскали в стороны от ее громкого голоса, как стая потревоженных воробьев.
- Похоже, все про нас сегодня забыли, - разочарованно заметила Соня, не переставая крутить головой, и мельком взглянула на невозмутимого Антона. - А ты точно не перепутал номер рейса или дату, когда звонил в Москву?
- Нет, не перепутал, - спокойно подтвердил Антон. - Не надо нервничать, подождем еще.
- Может, позвоним? - через секунду предложила она и снова оглянулась по сторонам. - Или поймаем такси?
- Такси, мадам? - Двое слоняющихся без дела таксистов, позванивая ключами, наперегонки устремились к ней, едва заслышав знакомое слово. - Куда едем? Пятьдесят баксов до центра, новостройки чуть побольше.
- Вообще-то мы надеялись...
Соня, не ожидавшая такого напора, растерялась, но Антон профессионально оттеснил от нее незадачливых водителей.
- Спокойно, парни! Мы обойдемся. Нас встречают.
С кислыми лицами оба отошли, чтобы обратить внимание на более покладистых клиентов.
- Совсем обнаглели эти таксисты, - бросил Насте через плечо Антон и, поймав одобрение в ее взгляде, снова повернулся к Соне.
- Такси, мадам?
Знакомый голос извлек из глубин памяти воспоминания о кроваво-красных закатах и позолоченной последними лучами солнца березовой роще, словно стер пыль с оконного стекла.
- Коля?
Соня обернулась, чувствуя, как в горле колотится сердце.
- Дядя Коля! - вслед за ней радостно вскрикнула Настя, и вокруг смеющегося Николая Николаевича мгновенно возник маленький водоворот из сумок и людей.
Профессор пожал протянутые мужские ладони, почтительно поцеловал руки смущенным дамам и не мог оторвать глаз с загоревшей и разрумянившейся жены.
- Наконец-то! Я так соскучился!
Он заключил ее в объятия и нежно расцеловал сначала в одну щеку, потом в другую. Она покраснела еще больше и покосилась на своих спутников.
- Не хочешь поцеловать меня сама?
Соня приподнялась на цыпочки и, прикрыв веки, по-детски робко прикоснулась губами к его губам, словно разучилась целоваться, но он удержал ее за талию и сам нетерпеливо поцеловал приоткрытый в ожидании рот.
Антон, в котором трудно было предположить подобные вершины такта, отвернулся, всем своим видом демонстрируя равнодушие к подобному проявлению чувств, зато Настасья, затаив дыхание, восхищенно смотрела на них во все глаза.
- Ну, пойдемте уже, - оторвавшись от жены, вспомнил об остальных Николай. - Только не знаю, как мы все разместимся у меня в машине. В смысле багажа...
- Вы езжайте с Софьей Ильиничной, - как всегда резонно заметил Антон. - И возьмите с собой Настю, если, конечно, не трудно. А мы втроем выберемся своим ходом. Я поймаю машину.
- Это же дорого, - вспомнила недавний диалог Соня. - Я заплачу.
- Ничего, мы позже решим этот вопрос, - не терпящим возражений тоном ответил он. - Значит, вы втроем. И мы втроем.
- Это удобно? - спросил профессор, обращаясь к нему и к Соне.
- Разумеется, - убежденно ответил тот и, вскинув на плечо свою компактную сумку, снова протянул Николаю руку. - Рад был повидаться. Всего хорошего, Софья Ильинична. До свидания, Настя.
- Счастливо тебе, Антоша, - неожиданно всхлипнула растроганная скорым прощанием Настя и, больше не стесняясь своей привязанности, заключила мужчину в объятия. - Я тебе позвоню, ладно?
Антон, пряча от зрителей глаза, похлопал прильнувшую к нему Настю по спине и в заключение неловко чмокнул ее в пухлую щеку.
- Ну, все, иди уже.
Соня переглянулась с кухаркой, и обе женщины, давно разгадавшие сердечную склонность этой пары друг к другу, втайне от мужчин обменялись понимающими улыбками.
- Да я смотрю у вас тут полная идиллия? - поинтересовался по дороге к машине Николай и хитро подмигнул в сторону шагающей впереди Настасьи.
- Ага, Настя так и льнет к Антону, да и он не очень возражает, хоть и старается казаться серьезным. Интересно, будет ли продолжение у этой истории, - негромко заметила Соня.
- А что другие двое?
- Похоже, у них тоже начинается что-то вроде романтического приключения. Они так много времени провели вместе в замкнутом пространстве, предоставленные самим себе и своим фантазиям, что я бы нисколько не удивилась.
- Ясно. Ну, а ты? Ты нашла себе поклонников на этом острове: какого-нибудь потомственного банкира или, может, темпераментного мафиози?
Николай Николаевич повернулся к жене с вопросом, сформулированным так небрежно, словно они говорили о какой-то ее давно забытой подруге, а не о ней самой.
От слова "банкир" почему-то повеяло Америкой тридцатых годов, засаленными двадцатидолларовыми купюрами, лаком для волос и клоповым запахом коньяка. Откуда взялся лак для волос, Николай не представлял. Наверное, из голливудских фильмов, где банкиры носили зализанные назад волосы над высокими сократовскими лбами. Или это были холеные торговцы нелегальным виски в годы великой депрессии? Но от слова "мафиози" за версту несло можжевеловой водкой и одеколоном в стиле "Hugo Boss". Хотя зачем лить одеколон на небритую физиономию, профессор представлял себе не слишком хорошо.
Соня вздрогнула и напряглась. Зачем он это сказал? Она весь полет пыталась оставить позади себя Италию и вечно цветущий остров, ставший ее мечтой и тюрьмой. "Неужели ты ничего не чувствуешь?" В один миг она снова оказалась на ночной дороге, и, услышав прерывистое дыхание мужчины, прикоснулась губами к его колючей щеке. И его нетерпеливая ладонь беспрепятственно скользнула вверх по ее бедру все выше, пока...
- Соня? - прервал ее грезы Николай. - Ты где?
- Прости, я задумалась. - Она виновато спрятала глаза и почти без насилия над собой вернулась к прерванной теме. - Да откуда им там взяться, этим банкирам да мафиози? Антон и его грозные псы не подпустили бы ко мне даже летучую мышь. - Она передернула плечами, вспоминая ночное купание и ослепшего в луче прожектора безобидного крылатого мышонка. - Нет, я бродила в гордом одиночестве между раскаленных скал по пустынному берегу и нигде не могла найти себе покоя, совсем как лорд Байрон. Или медведь-шатун.
- Между прочим, и Байрон, и медведь-шатун - оба самцы, - заметил Николай и слегка прижал ее к себе. - В отличие от тебя, уж извини. И потом, летом не время для шатунов. Выдумщица моя! Во взрослую жизнь - с солидным образовательным багажом!
- Ты опять насмехаешься надо мной, - без обиды ответила Соня, невольно вспомнив время, проведенное в деревне. - Ты-то, наверное, биологию и в институте еще раз учил, а я сразу после выпускных экзаменов все забыла.
- Ну, может, и учил. Много чего тогда пришлось учить. Только это было уже сто лет назад!
Он с легким кокетством подсмеивался над своим возрастом, ощущая себя достаточно молодым, даже в обществе такой девчонки, как она. А Соня вдруг как громом пораженная этим нереальным преувеличением, подняла голову и, как в первый раз, с пристальным вниманием вгляделась в его смеющееся лицо, думая о том, какая немыслимая пропасть пролегла между их поколениями. Пусть и не сто лет, но все-таки четверть века. Научатся ли они когда-нибудь понимать друг друга с полуслова или даже совсем без слов? Слушать одни музыкальные отрывки, смотреть одни сцены из любимых фильмов?
- Что? Что не так, дорогая?
Николай Николаевич, согнав с лица мечтательную улыбку, пытался понять, в какие дали уводят жену внезапно нахлынувшие мысли.
- Все в порядке, милый... - Она сбросила с себя оцепенение, как промокший плащ, и, стараясь казаться искренней и непринужденной, улыбнулась в ответ. - Я просто подумала, как мало мы еще знаем друг о друге.
Это признание прозвучало почти правдой, и Николай, временно удовлетворенный ее объяснением, начал свой рассказ о том, как он проводил время в ее отсутствии. Однако, ему пришлось прервать свой монолог, потому что автомобиль оказался в самом конце длинной очереди застывших посреди шоссе машин.
- Ну, что ты будешь делать! Снова мост ремонтируют. Теперь простоим тут неизвестно сколько.
Соня приподнялась на сидении и вытянула шею, стараясь увидеть впереди просвет в дорожном полотне, запруженном сотнями автомобилей. Но, к счастью, его пророчество, как и большинство сделанных в раздражении пророчеств, оказалось ошибочным, и движение медленно, но верно, возобновилось. Со своего места Настасья внимательно рассматривала Николая рядом с молодой женой и тоже, вероятно, думала, как случилось, что такая красивая и скрытная девушка, как Соня, вышла замуж именно за него, а не за какого-нибудь успешного и многообещающего бизнесмена. Соня затылком почувствовала ее взгляд и заерзала на своем месте.
- Значит, все, в общем, в порядке, и ты сам доволен, как устроился в квартире?
Она возобновила прерванный разговор, когда машина выбралась из очередного затора теперь уже при подъезде к Москве.
- Чудесно, дорогая, без преувеличения чудесно!
Кажется, он только и ждал ее реплики, чтобы снова начать рассказывать об их новом доме, которому единственно не хватало слишком задержавшейся на отдыхе хозяйки.
Соня скорее из вежливости, чем с истинным интересом, кивала и иногда прерывала его первым приходящим на ум вопросом, чем подстегивала к дальнейшему описанию событий. Однако она ни на секунду не расставалась с крамольной мыслью, что именно теперь, а не в давно прошедший день свадьбы, окончательно закончилась ее свободная и беззаботная жизнь. И ей придется учиться жить рядом с этим мужчиной, просыпаться возле него по утрам, вникать в его дела и проблемы. И от этих безрадостных размышлений у нее по спине поползли мурашки, и отчего-то стало холодно и неуютно даже в нагретой солнцем машине.
- Ты еще слушаешь меня, Соня? - отвлекшись от дороги, спросил он и для верности тронул ее колено. - Ты где?
Она неохотно обратила к нему рассеянный и недоумевающий взгляд и только тогда спохватилась, что за воспоминаниями о безвозвратно растраченных днях пропустила значительный кусок его рассказа.
- Извини, пожалуйста, Коля, я снова задумалась. Это был очень утомительный перелет. Правда, Настя? Я вообще не люблю самолеты, турбулентность, чужие люди бок о бок, - поспешно объяснила она. - А в этот раз меня совсем укачало.
Взять Настасью в свидетели своей маленькой лжи было потребностью неосознанной, почти инстинктивной. Но та, не упустившая ни единого слова из рассказа дяди Коли про квартиру в центре города и манящую тысячами искушений московскую жизнь и одновременно впитывающая жадными глазами все детали дороги по обе стороны трассы, не поддержала Соню.
- А мне так понравилось! Воздушные ямы - это же прямо как на качелях или на "тарзанке". Вверх-вниз. И еда такая вкусная, только порции слишком маленькие. И даже шампанское дают. Будь моя воля - все время куда-нибудь бы летала. Дядя Коля, а вы ведь часто по командировкам ездите?
- Что, хочешь со мной по миру покататься? - рассмеялся Николай и искоса взглянул на излишне серьезную и задумчивую жену.
- Ой, а это можно? - радостно взвизгнула девушка и грудью уперлась в водительское сидение, ухватившись за спинку обеими руками. - Я бы с превеликим удовольствием! Новые города, новые люди, впечатления. Я ведь почти нигде не была, ничего еще не видела. Не то, что Софья Ильинична.
- Нет, Настенька, я тебя брать с собой в командировки, конечно, не смогу. Но думаю, что в ближайшее время тебе впечатлений и в Москве хватит. Почти двадцать миллионов жителей и приезжих каждый день. С новыми лицами и впечатлениями проблем не будет. Они еще успеют надоесть.
- Да, Москва, - задумчиво выдохнула Настя, убежденная, что радости большого города ей не смогут надоесть никогда, и снова, как ребенок, прилипла к полуопущенному стеклу, нисколько не огорченная дядиным отказом.
- А ты что скажешь, душа моя? - обратился Николай к отрешенно молчащей на своем месте Соне.
- О чем?
- Да нет, ни о чем. Это я так... - и, коротко взглянув назад на девушку, одними губами прошептал жене: - Я ужасно соскучился!
Соня, без труда прочитавшая беззвучную реплику, мгновенно залилась краской и опустила ресницы. Еще несколько дней назад она в гневном запале рассказывала брату, как ждет не дождется встречи с мужем, а вот теперь не имеет представления, как вести себя с ним. И это при том, что они еще даже не остались наедине!
Николай, не подозревающий о ее истинных мыслях и даже польщенный этим внезапным целомудренным смущением, легким движением погладил Сонину горячую щеку и возвратил мечтательный взгляд на дорогу. Ему не было нужды все время держать в поле зрения долгожданную жену, чтобы в подробностях представить себе, что и как произойдет между ними по возвращении домой.
Но, как ни странно, реальность оказалась далека от его надежд. Пока он выгружал Сонин багаж, Настя бродила по многочисленным комнатам, как огромное, но, к счастью, безопасное для обитателей квартиры привидение в разноцветном балахоне и, громко вздыхая, восхищалась каждой мелочью. Соня, воспользовавшись моментом, скрылась в просторной ванной, отделанной на самый изысканный вкус.
Николай успел увидеть только мелькнувший в спальне темно-синий халат и сверкнувшую в свете ламп латунную ручку двери. Ладно, ничего, это пока не беда. Любовное приключение просто ненадолго откладывается. Впрочем, теперь-то уж он точно ее никуда не отпустит. Слишком долго ждать вредно в любом возрасте, и уж тем более в его.
Однако время шло, с его точки зрения - мучительно долго тянулось, а шум воды за дверью никак не стихал. И после сорока минут неуемной Настиной болтовни Николай Николаевич отправился выручать жену из силков водной стихии.
- Эй, наяда, ты там еще не утонула? - весело спросил он у смутной фигуры за тяжелым матовым стеклом душевой кабины. - Я-то думал, ты в ванне нежишься. Смываешь с себя загар или татуировки?
- Нет, Коля, я уже выхожу. Ты иди.
- Не гони меня, красавица, я тебе пригожусь. Например, могу подать полотенце или фен.
- Спасибо, с этими проблемами я пока умею справляться сама.
- Не сомневаюсь, что ты справишься. Но мне было бы очень приятно поучаствовать...
- Не надо, спасибо.
- Быть полезным...
- Нет, Коля.
- Но я соскучился, - обиженным тоном напомнил он, не привыкший получать отказ за отказом.
- Да я сейчас уже приду.
В доказательство своих слов она выключила воду и, выжимая волосы, подождала, пока Николай покинет ванную, но он, как назло, не торопился оставить ее одну.
- Давай, милая, выбирайся, полотенце уже наготове. - Соня за стеклом замерла, как оловянный солдатик, и Николай, как ни всматривался, не смог различить никакого движения. - Ты что, стесняешься меня?
Что за глупости! Чего ей стесняться? Просто она не хочет оказаться в его объятиях раньше положенного времени, вот и все. Или, может быть, вообще не хочет? Ей бы надо сначала разобраться в себе, а уж потом попытаться объяснить ему, почему через два месяца ведет себя как чужая.
Соня неслышно вздохнула и с чувством безнадежной утраты шагнула навстречу своей семейной жизни, окутанная клубами пара. Огромное нагретое полотенце скрыло ее от нескромных глаз целиком с головы до ног.
- Может быть, пока она там, а мы здесь?.. - погладив сквозь пушистую ткань Сонины округлые формы, заговорщицки усмехнулся Николай и потрогал губами ее мокрые волосы, прилипшие к щеке.
- Нет, что ты! Так нельзя!
Она прижала к себе полотенце и повернулась к нему спиной.
- Кто это сказал, что нельзя? Мы же у себя дома!
- Но что она подумает?
- А нам какая разница? Впрочем, если это не риторический вопрос, то я уверен, что она подумает то, что подумал бы любой нормальный человек на ее месте. Двое соскучились в долгой разлуке и пользуются любой возможностью побыть наедине без посторонних глаз и ушей.
- Перестань, Коля. - Соня, не внемля его доводам, упорно уклонялась от его настойчивых поцелуев. - Подождем, пока она ляжет спать.
- Однако... - возразил профессор, но женщина уронила мокрое полотенце на пол, проскользнула руками в рукава халата и, едва затянув пояс, уже открыла дверь в спальню.
"Вот ведь упрямая!" - без настоящей обиды и даже с чувством легкой гордости сказал себе Николай и отправился вслед за ней в гостиную.
После ужина, за которым профессор и Настя с волчьим аппетитом уплетали все, приготовленное к приезду жены хозяином дома, а Соня почти ничего не ела, кроме кусочка сыра и помидора, они переместились на диван перед телевизором, как примерные супруги, прожившие бок о бок двадцать лет. Николай то и дело оборачивался к двери, за которой слышались Настины шаги, а Соня делала вид, что с интересом смотрит какую-то скучнейшую французскую мелодраму.
- Кажется, она никогда не угомонится, - сказал Николай, прислушиваясь к непонятным звукам в коридоре.
- Не сердись. Для нее здесь все в новинку, - рассеянно ответила Соня и закинула ногу на ногу.
- Ну, тогда, может быть, мы не будем дожидаться, пока она уснет?
- А разве мы чего-то ждем? - беспечно переспросила Соня, и ободренный ее словами профессор тут же взялся за ворот ее халата.
- Ты права, - и, без лишних комментариев обхватив ее обнажившиеся плечи, привлек ее к себе. - Пусть ходит хоть до утра.
- Нет-нет, погоди, Коля, - испугалась столь решительного маневра она. - Я совсем не это имела в виду.
- А я именно это. Не хочу больше ничего ждать. В конце концов, это наш дом, а остальные в нем всего лишь гости.
- Но она может войти в любую минуту.
Соня все еще отстранялась, но без особого успеха.
- Это ее проблема.
- Ну, Коля, это же неудобно!
- О чем ты говоришь, дорогая? Если она войдет сюда без стука, пусть будет неудобно ей. А мы в своей квартире делаем все, что хотим, где хотим и когда хотим, - нервно повысив голос, перечислил Николай.
- Тише, прошу тебя. Для этого существует спальня... - все еще сопротивлялась Соня, с каждой секундой теряя надежду сдержать его.
- Да кто тебе сказал? Не знаю, как это принято в твоей любимой Италии... Помнится, у них там довольно свободные нравы...
- Я не знаю, - пожала плечами она. - Я была там одна.
- И ты уже забыла, как мы проводили время в деревне?
Его горячий шепот воскресил в памяти первый день у реки, когда она увлекла его на песок и вспыхнула, как спичка от его слов и прикосновений.
- Чайка, - как в тумане напомнила она сама себе. - Там была чайка...
- Что?
Но вовремя вставленное напоминание о свадебном путешествии очень кстати помогло справиться с сомнениями. И она, отбросив ненужную более стыдливость, как меховое манто перед камином, позволила снять с себя халат и обвила загорелыми руками его шею.
- Ну, наконец-то, - вдохновленный неожиданным откликом зашептал он между поцелуями ей на ушко. - Я так долго ждал этого момента. А ты? Ты хоть раз вспомнила обо мне на своей Сицилии?
- Конечно, Коля, каждый день, - не кривя душой, так же тихо ответила Соня и закрыла глаза. - Все это время.
Под веками заметались, то удаляясь, то приближаясь, золотистые пятна света, еще немного, лишь крохотное мысленное усилие - и они легко превратились в ослепительные блики солнца на ребристой поверхности воды. А там где есть море, уже не сложно представить себе синюю мавританскую чашу небосвода, вкус соли, принесенный внезапным порывом ветра, запах спелых апельсинов и свежего оливкового масла. Идиллия, наполненная маленькими радостями летнего дня и сладкими мечтами о предстоящей встрече.
И только неотступный образ другого, недостижимо далекого и оттого еще более желанного мужчины вторгся в эту солнечную картину грубым диссонансом, но она усилием воли отогнала прочь крамольную мысль о запретной страсти и крепче прижала к себе Николая.
- Я часто думала там о тебе. Да... да... думала...
Настасья, наконец-таки сломленная усталостью от тряского перелета, долгой поездки по незнакомой Москве и праздного шатания по новому дому, гостеприимно приютившему ее на ближайшие дни, остановилась перед закрытыми створками стеклянной двери в гостиную и взялась за прохладную, причудливо изогнутую ручку. Но в последний момент вовремя уловила посторонние звуки, нарушающие стройное пение рекламы.
- Это ж надо, - пораженная догадкой об их происхождении пробормотала девушка и прикрыла ладонью рот. - Вот уж не думала, что она и дядя Коля все-таки... А тогда зачем бы им жениться, если этого не делать? Да разве их поймешь...
И, несправедливо лишенная возможности пожелать добрым хозяевам под конец дня спокойной ночи, она отправилась по мягкой ковровой дорожке в комнату для прислуги.