Часть третья, глава вторая

Если кто-либо приходит навестить вас, окажите ему своё почтение.

Священный хадис.




Холодное зимнее солнце уже склонилось к закату, когда старик на свежий земляной холм воздвиг большой придорожный камень, и тени исчезли, и земной мир слился миром ночи, и стало вокруг одно – мрак и пустота. И в центре этого мрака, и в середине этой пустоты било в тугой бубен горячее сердце старика. Сердце било и озаряло округу дрожащим розовым светом любви, и старик сидел над могилой несчастной матери и плакал, не скрывая своих слёз и не стесняясь их.

“Ты плачешь?” – спросил старика Всевышний голос.

“Да, Бог любви, а не страха, - ответил старик и пояснил. - Я плачу от того, что стал слишком старым и беспомощным, не могу больше помогать людям – нести свет доброты и любви в их уставшие сердца”.

“Ты плачешь?” – снова спросил голос.

“Да,  Бог любви, а не страха,- снова ответил старик. – Я плачу от той несправедливости, которая открылась мне – какими страшными и жестокими бывают земные люди, каких создал Ты. Ведь сказано в Писании: «И Всевышний сказал: ”Создадим человека по Нашему образу и подобию, и пусть он царствует над рыбами морскими и птицами небесными, над скотом, над всей землёй и над всеми ползающими существами”».

“Ты плачешь?” – в третий раз спросил голос.

“Да, Бог любви, а не страха, - трижды ответил старик. – Я плачу и не разумею, почему я старею, а вокруг умирают люди. Ведь сказано в писании: «Всевышний благословил их и сказал: ”Будьте плодовиты и размножайтесь; наполняйте землю и покоряйте её”».

“Что мне сказать тебе, мудрый и хитрый старик?  - спросил голос и сам ответил: - Мне нечего тебе сказать, великодушный и щедрый старик, ибо ты сам всё хорошо понимаешь – я лишь определяю то, что намечает каждый из людей, и это остаётся на его совести”.

Сказал это голос и растаял в ночной тишине. Всё живое и неживое замерло и затаилось в ночи, надеясь дождаться утра. Надеясь, что новое утро принесёт избавленье от тягот и лишений, которые обрушились на мирную и благодатную таджикскую землю.

Старик, удалившись от могилы и расстелив поясной платок, сотворил молитву, лёг на платок и уснул, посмотрел на небо, пытаясь в созвездии Большой Медведицы найти небольшую звезду Пёс, искренно полагая, что душа его собаки оказалась именно там, грустно улыбнулся своим мыслям, помолился и уснул.

Из могилы восстал призрак погребённой женщины, подлетел к старику и промолвил:

“Спи спокойно, мудрый старик, ибо в смерти моей нет вины  твоей. А кто повинен в этом, того уже нет на этой земле – на всё воля Аллаха Великого и Могучего, ибо никакая вера не может быть превыше одной человеческой жизни. Только вера служит для счастья человека, а не смерть человека служит для укрепления веры”.

Произнеся эти слова, призрак женщины раскинулся над стариком призрачным, но непроницаемым шатром, оберегая старость от непогоды, и укутал старика со всех сторон, как пуховое одеяло. Пусть старый человек спит спокойно, поскольку много испытаний и лишений, потерь и тревог он пережил за эти дни. Ему ещё понадобятся силы, ибо завтра настанет новый день, и Аллах уготовил старику новые испытания.

Призрак женщины тихо коснулся стариковского уха и сказал:

“Утром, когда ты проснёшься и продолжишь свой путь, когда ступишь на соседнюю улицу и дойдёшь до сожжённой чинары, то увидишь рядом с деревом трёх лежащих мужчин. Все они будут мертвы. Это мой муж и двое его помощников. На груди мужа ты найдёшь девочку – гнев Аллаха пощадил её. Я прошу тебя, уважаемый Якуб Рубоби Дилкушод, возьми её – вырастишь и воспитаешь сам или помогут добрые люди, она же, как придёт срок, подарит тебе внука“.

Сказал призрак и замолк, и благодать разлилась по всему существу старика, и крепкий спокойный сон воцарился в сердце его и мозгу.

Утром, когда Повелитель звёзд и двух светил воссел на золотого коня и отправился обозревать свои земные владения, старик проснулся и не почувствовал в теле ни следа усталости. Только бодрость и сила переполняли его. Только окружающий мир с падением каждого часа, и мир становился зримее, ближе и роднее. 

Старик, памятуя чудесный сон, подошёл к могиле женщины, встал перед ней на колени и, долго всматриваясь в свежую земляную насыпь, что-то беззвучно зашептал, перебирая в руке мелкие камешки, которые подарил старик-Время.

Поднявшись, установил на могиле подобранную ветку, повязал на ней белый тряпичный лоскуток, разорвав край своей домотканой рубахи, и отправился дальше – путь его ещё не закончен. Вскоре Якуб Рубоби Дилкушод вышел на соседнюю улицу и в сердце её увидел обугленную чинару и трёх поверженных мужчин с обожжёнными руками и лицами. На груди одного из них копошился и плакал ребёнок.

“… возьми её – вырастишь и воспитаешь сам или помогут добрые люди, она же, как придёт срок, подарит тебе внука …” - вспомнил старик последние слова призрака женщины.

Старик подошёл к лежащим телам. Сел рядом и заплакал тихими стариковскими слезами, уронив своё лицо в крепкие натруженные руки мастера и земледельца, мудреца и музыканта.   

Он старался понять, как действует Аллах Всемогущий, скрывая свою волю за ширмой законов и причин, и как добивается того, чтобы люди не впадали в тяжкий грех, обвиняя волю неба в содеянном ими зле. Старик старался понять, что Мудрость Вседержителя мира такова, что ни одно из его действий не лишено смысла – старик вспомнил о рассказанной ангелом притче. В то же время, старик старался понять, что Аллах Всемогущий  не подчиняется никаким законам человека или природы, ибо он сам Наивысший Закон, и действует по собственному волеизъявлению, а не по чужому образу и слову. Мудрость не в том, чтобы наказать виновного, а в том, чтобы разобравшись в сущности вины, принять, простить и полюбить виновного, а виновному дать власть над собой – искренно судить себя или помиловать, чтобы его вина многократно не повторилась в других людях. От проступка до прощения – один шаг, от прощения до любви – целая вечность, объятая теплом и светом.

Якуб Рубоби  Дилкушод, пришёл к выводу, что Аллах, чтобы показать людям свою полноту независимости от каких-либо условий или обстоятельств, которые, опять-таки, имеют своё место под солнцем лишь по Его воле, совершает такие деяния, которые являются исключительными и не подчиняются каким-либо законам, придуманным людьми. Аллах, оставляет людей один на один перед фактом свершившегося явления или события и, тем самым, даёт возможность ищущим умам и сердцам не становиться заложниками «закостеневших» законов и причин. Он являет людям всевластие Божественной воли, и она побуждает людей обращать свои взоры к небесному распорядителю жизни и смерти, здоровья и болезни, счастья и несчастья и искать у него совета, помощи и защиты.

Может статься, смерть этих людей, смерть женщины, её бегство из дома мужа, плач этого ребёнка, который сейчас беспокойно возится на бездыханной груди своего отца, что-то означает для старика, сидящего сейчас перед мёртвыми телами? Что-то означает для таджикской земли и для всего окружающего мира? Что этим хотел сказать Аллах? «Уберите с дороги то, что может помешать людям» – так говорит священный хадис. Но кому мешали эти люди? Кому мешала эта женщина? Кому мешает этот ребёнок?

В голове старика вспыхивали огненные строки Священного Писания: «Вот когда Дух истины придёт, Он введёт вас во всю полноту истины». Или: «Благословеннее те, кто слышит слово Всевышнего и исполняет его». Или: «Прежде всего преданно любите друг друга, потому что любовь покрывает множество грехов». Или: «И когда вы молитесь, то прощайте всем, на кого вы обижены, чтобы и ваш Небесный Отец простил вам ваши грехи». Или: «Но будьте святы во всём, что бы вы не делали, как свят Тот, Кто призвал вас».

Эти строки, как огненные пчёлы, жгли и кусали разум старика, он хватался за голову, рвал волосы и кричал: “За что?!” – падал на землю, катался по ней и спрашивал: “Почему я?!”

Только молчал небесный голос, и ангел больше не являлся.

Понимая, что не справиться с этой головоломкой, предложенной небесами земному старику, Якуб Рубоби Дилкушод не стал ломать голову. Практически каждый человек, живущий на свете, достигший или не достигший совершеннолетия, знает, чем хорошее дело отличается от дела плохого. Каждому известны слова, которые пчёлами изжалили разум старика, но не каждый следует им в своей жизни, и Всевышний допускает это...

«Не вопрошай, почему небеса подлецам помогают,
Я ролагаю, у них есть для этого тьма оснований…»

Казалось, бесконечный рой огненных пчёл иссяк, как явились две последние пчелы: «Каждый возвышающий себя, будет унижен, а каждый принижающий, себя будет возвышен» и «Вечный – моя сила и щит; сердце моё на Него надеется».

И тут закрались крамольные мысли.

Быть может, прав Диловар, что нет над нами никого, а есть только в наших умах и сердцах дух стяжательства и наживы, и живём мы по законам зависти и ненависти, обрекая себя на подлость и коварство, а не по законам искренности и открытости, любви? Быть может, бога придумали для того, чтобы одни оправдывали собственную избранность пред лицом остальных; чтобы другие, прикрываясь именем бога, отвращали остальных от  материальных благ и достатка, что сами имеют по собственной воле, а не по воле свыше? Почему человека, который лжесвидетельствует и прелюбодействует, грабит и убивает, уважают и бояться, а того, кто из всего имущества и блага имеет в сердце своём веру и любовь к своему Создателю, нарекают неудачником или сумасшедшим, смеются над ним и злодействуют? Как можно любить того, кого боишься? Разве способен тот на любовь, кто другим внушает страх, хотя они  его никогда не видели?

И пропали вдруг эти мысли, растворились, как тени под полуденным солнцем, и обожгла разум старика единственная мысль: «Если вы верите, то получите всё, о чём бы вы ни просили в молитве», - и всё прекратилось.

 Старик поднялся с земли, отряхнулся от грязи и подошёл к ребёнку. Он осторожно наклонился над девочкой и накрыл её крошечное лицо своей натруженной пятернёй от полуденного солнца. Малышка не испугалась ни бородатого лица, ни пятипалого зонта, которые неожиданно попали в поле зрения её маленьких пытливых глаз цветом чистого летнего неба. Напротив, девочка смело ухватилась за указательный палец старика обеими руками и с неожиданной силой повлекла его к своему рту. Старик и не думал сопротивляться, и стал наблюдать, что предпримет ребёнок.

А ребёнок, схватившись за палец, привлёк его ко рту и стал сосать, сладостно закрыв глаза и довольно урча.

“Ах, ты, наверно, голодна? – подумал Дилкушод и осторожно, чтобы не обидеть маленькую девочку, вынул палец изо рта, торопливо порылся в карманах и достал оттуда  кусочек комового сахара-рафинада – не потерялся! спасибо Мустафа – да святится тайна твоя! - аккуратно вытер его руками, сдул пылинки, предложил и улыбнулся: - Возьми, деточка, – это будет послаще моего пальца!”

Девочка всецело занялась приобретённым сладким сокровищем, посланным неведомой силой, и ничего вокруг не видела и не слышала, успокоенная и занятая своими первыми мыслями. Старик, тем временем,  разостлал неподалёку свой халат, со всем тщанием и осторожностью обхватил девочку, поднял её и аккуратно положил на новую постель. Конечно, это не курпача, но и не голая земля. А девочка, видимо, была благодарна такому перемещению и угощению, о котором позаботился Аллах, и не подвала никаких признаков волнения или беспокойства, поглощённая сосанием сладкого куска.

Дилкушод снова вынул свой знаменитый нож, встал на колени, прочитал молитвы по трём усопшим правоверным, надеясь, что их души уже предстали перед своими небесными судьями, которые поступят с ними по Вышнему закону и Вышней справедливости и будут с ними милосердны, и стал копать три могилы. Он тревожно оглядывался на девочку-сироту, которая в одночасье лишилась своих родителей, видел, что она спокойна, и продолжал копать. Аллах давал ему не только мудрость и терпение, но любовь и силы.

Он думал о том, что и эта война, возможно, послана таджикской земле и таджикскому народу в испытание, ибо истинный мусульманин не поднимет руку на брата своего по вере, а за дружеской и открытой беседой расскажет о своих затруднениях и надеждах…

Ближе к вечеру, когда солнце клонилось к закату, старик с девочкой на руках оставил за спиной три свежие могилы. На них также стояли ветви дерева, и также трепетали на ветру белые ленточки, и тучи бежали по небу.

Вдруг внезапно, будто   злобный пёс, сорвавшийся с цепи, налетела буря со спины, сбила старика с ног и повалила на землю, как вывороченное с корнем могучее дерево. Азраил настиг свою жертву?

Старик упал, но упал так, чтобы не навредить ребёнку. Якуб Дилкушод, одной рукой прижав к груди девочку, вытянул другую руку перед собой и, тем самым, оберёг себя и найдёныша. Может быть, сам Аллах помог ему в этом?

Ветер и Время были рядом.

Когда он лежал на земле сбитый с ног и с толка, думая о том, как же ангелу зла удалось повергнуть наземь старика, пошёл сильный холодный дождь. Старик в одночасье промок и продрог, и почувствовал, как страх вместе с холодом на цыпочках подбирается к его душе, чтобы взять её в свои колючие ледяные руки. Но он не смел бояться, поскольку впереди его ожидал Азиз, а внизу, под ним, доверчиво возилась ещё несмышлёная девочка, которая нисколько не плакала и во все глаза смотрела на старика.

Вот он заставил себя подняться. Поднялся и пошёл, продолжая думать о том, что, скорей всего, не зря потерял Мустафу, не зря ушёл из дома Азиз, не зря умерла Саодат. Более того, не зря он ударил единственного повзрослевшего сына по щекам. Каждому поступку - своё время, каждому времени – свой ответ. Одним он приходит сразу, другим - на закате жизни, третьим – никогда…

Это случилось давно, когда горы ещё вершинами доставали небо, а с головы слетала шапка, когда ты смотрел на макушки деревьев. В тот холодный осенний вечер Якуб Дилкушод пришёл усталый и разбитый. У него не было даже сил разжечь очаг и вскипятить воду. Его знобило, и пот проступал на лице. Скорей всего, Якуб простыл, расчищая свой земельный участок, и нуждался в помощи, но сына, друга и помощника, в тот злополучный момент рядом не оказалось. И дом встретил Дилкушода одиночеством и наградил тоскливыми часами ожидания, когда не раздетый человек в каком-то горячечном полубреду лежал на курпаче, вздрагивал и вскакивал с постели при каждом шорохе и постороннем звуке.

Сон не шёл к нему, и жар не унимался. Тогда Якуб в полумраке поднялся с постели, постланной на полу, сел за стол, привезённый сыном из города – Азиз желал приобщиться к современным традициям – и включил настольную лампу. Приглушённый электрический свет выхватил из полумрака весёлое лицо Саодат на старой фотографии за стеклом и скромную вазу из цветного стекла – любимую вазу жены.

Тогда и Рекса не было ещё и в помине, и потому таким мучительным и вечным показался тот одинокий вечер отчаяния и воспоминаний. Наконец,  когда сумерки поглотили тени и стёрли очертания предметов, когда сами предметы растворились в эфире нахлынувшего мрака, а на небе рука Владыки рассыпала золотые зёрна звёзд для утреннего Петуха, в охладевший и замерший дом пришёл довольный Азиз.

За ним тихо скрипнула дверь.

“Где ты был?” – пробудился от чуткой дрёмы отец и задал классический вопрос, с которым отцы всех времён и народов обращались и будут обращаться к своим припозднившимся сыновьям.

Азиз, оглушённый и ослеплённый своим счастьем, ничего не слышал и не видел вокруг себя.

“Я уже взрослый человек, отец, и имею право на собственную личную жизнь – мне двадцать четыре года, и они позволяют мне не слушать чужих наставлений!” – с вызовом ответил сын, подходя к столу, за которым сидел уставший отец пред фотографией вечно молодой матери и её любимой вазой.

 Азиз только что проводил до дома первую красавицу кишлака Рубоб, которая обещала назавтра встретиться с ним, а тут отец предстал со своими вопросами. Сын расстроено всплеснул рукой над столом и случайно смахнул на пол стеклянную память о маме. 

“Да как ты смеешь, щенок?!” – вскричал вдруг раздражённо усталый Якуб Дилкушод. Мысли о проклятии только приготовились вывалиться из худого мешка обезумевшего рассудка на коварный и тщедушный язык, как старик, наперекор своему легендарному прозвищу, размахнулся и ударил по щекам горячо любимого и прекрасного сына - это помрачнение духа и воли нашло на легендарного мудреца.

Тут же со своей полки упал старый плюшевый медвежонок, и треснуло стекло на фотографии Саодат.

Сын вспыхнул от боли, схватил отца за руку и молчаливо посмотрел в родительские глаза. Он увидел, как пелена простуды, разом опала с отцовских глаз, словно паутина под сильным порывом ветра, как отцовское лицо просветлело, и тут же на него наползла тень печали и страха, тревоги. Дилкушод внезапно почувствовал как небо разорвалось над головой, как земля расступилась под его ногами, и предстала пропасть, как головокружение охватило  и силы оставили Якуба, и он упал в бездонный мрак, только успев прохрипеть: “Азиз, прости меня, сынооок…”

 Но Азиз уже ничего этого не видел и не слышал. Он бежал по кишлачной улице, и ему казалось, что от звука отцовской пощёчины и внезапного отцовского гнева рушатся горы и весь привычный миропорядок, а куски скал летят вслед за ним, чтобы раздавить его и похоронить под собой. Он так верил своему отцу; он так боготворил отца; он так любил отца – больше, чем самого себя, и готов был по первому слову отдать за него свою жизнь, ибо любил его безмерно и свято, но какая-то пощёчина разбила их сердца и навек разлучила отца и сына…

И сейчас Дилкушод спешил по грязным  улочкам Душанбе, сквозь бурю и дождь, укрывая девочку, ища защиты и спасения – не для себя, для ребёнка. Он же и в бурю продолжит свой путь, чтобы найти любимого сына и попросить у него прощения за свою нечаянную жестокость.

Стало смеркаться. Буря бесновалась сильнее, будто злые силы решили взять реванш над стариком за то, что не удалось им погубить в горах это мужественное горячее старое сердце; за то, что Диловар, гулям, раб тёмных сил, упустил свой шанс. Может статься, это проклятье Диловара настигло старика?

Холод становился злее. Ветер и Время были рядом.

И тут запищала и заплакала девочка на стариковских руках. Он почувствовал, как что-то мокрое потекло по его рукам…

“Ах, ты обмочилась… - догадался старик и потерянно встал посреди новой улицы, видя пред собой только длинные и высокие дувалы, глухие высокие заборы с маленькими квадратами дверей, и ни единого окна, куда можно было бы постучать и спросить ночлега и помощи. – Что же мне с тобой делать, милая красавица?”

Долго они ходили с улицы на улицу в поисках временного пристанища, но всюду были запустение. Все двери и ворота были закрыты на замки и засовы, и никто не открывал на призывы о помощи. Страх смерти витал над городом, и люди испуганно таились по своим углам.

Девочка перестала плакать и внимательно смотрела на старика двумя осколками неба, видела его недоумение на лице и улыбалась каким-то детским мыслям, которые начинали роиться в её маленькой головке. Вот девочка повертела головой туда-сюда и, приметив неподалёку небольшую дверь с облупленной краской, глазами указала на неё и рукой потянулась в сторону двери, будто за той дверью ожидала девочку родная мать.

Старик подивился такому решению ребёнка, который только-только прожил свои первые месяцы на земле, воздал молитвы благодарения Всевышнему судье и защитнику, Кто ни на миг не оставляет без помощи и ответа, и громко постучал в эту дверь.

За дверью не сразу раздались тихие шаги. Не сразу приглушённый женский шёпот спросил по-таджикски и по-русски: “Кто там?”

“Это я, странник и безутешный отец, - ответил старик, стараясь перекричать бурю, и попросил: - Пожалуйста, впустите меня на ночь, поскольку девочке и мне нужна ваша помощь, а девочка – совсем ещё ребёнок”.

“Какая девочка, и чья она? – спросили за дверью. – Сколько ей лет? ”

“Я не знаю, сколько ей лет, ни имени её, ни её родителей. Вернее, я их вчера и сегодня похоронил…” – ответил старик, понимая, что силы оставляют его.
“Уходите! – вдруг испуганно взвизгнули по-таджикски за дверью, и старик услышал, как торопливо стали удаляться чьи-то шаги, и уже издали снова истерично крикнули: - Уходите, убийца!”

“Простите, ханум, госпожа, Вы не так меня услышали! - кричал старик, а девочка не спускала с него внимательных и доверчивых глаз, и старик стал возвышать свой голос, чувствуя, как весь мир кружится пред глазами, а в голову, словно кипящая лава, вливается звенящая тишина: – Если Вы боитесь впустить меня, то примите, хотя бы, девочку и помогите ей! Как говорит священный хадис: «Если вы любите брата по вере, то дайте ему ощутить эту любовь!»

Из-за туч вышла полная луна и бледным светом своим озарила скорбную землю.

Застучали засовы на соседних дверях, двери слегка приоткрылись – чуть больше щёлки, в которую едва протиснется лезвие ножа, - и за ними можно было бы почувствовать любопытные носы и глаза.

“Поклянитесь Аллахом, что вы не убьёте ни меня, ни моих гостей, которым я дала кров и достархан!” – издали попросил недоверчивый женский голос, и в нём слышалось желание женщины и матери помочь маленькой девочке и страх перед неизвестным человеком, который в такую страшную ночь без приглашения стучится в чужую дверь.

«Помирись с тем, кто обидел тебя! Помилуй человека, совершившего злодеяние!  На содеянное зло отвечай добром!» – в ответ прокричал старик ещё один священный хадис, искренно полагая, что сейчас человеческий разум восторжествует, и чужая душа увидит истинный свет веры, который негасимым огнём горит в груди нежданного ночного гостя, и старик почувствовал, как звенящая тяжесть навалилась на его мысли.

Наконец, послышались приближающиеся шаги, чуть-чуть колыхнулась дверь, будто кто-то осторожно припал к ней, и женский голос повторил свою просьбу:

“Поклянитесь Аллахом, что не причините нам зла".

“Я, прах земли от праха земного, не достоин того, чтобы всуе клясться именем Аллаха Всевышнего, - заговорил старик, - но я могу открыто сказать, что «милосердие не свойственно только тем, кто отправится в ад». И это я знаю так точно и правильно, как и то, что сейчас стою у Ваших дверей и прошу о помощи”, - прохрипел старик сорванным голосом, ощущая, как под звенящей тяжестью подкашиваются ноги.

Лязгнула железка засова, скрипнула дверь и открылась, а в дверном проёме показалась женская фигура. В бледном лунном свете Дилкушод увидел на женщине национальное таджикское платье и маленькую тюбетейку на голове.

«Терпеливый достигает победы», - сказала женщина по словам последнего священного хадиса, произнесённого незнакомцем.

Якуб Рубоби невольно вздрогнул всем телом, услышав эти слова, и подумал о том, что ему достанет терпения, чтобы в этом людском муравейнике, разворошенном войной, найти своего горячо любимого сына и попросить у него прощения.

“Где ты, где, мой любимый и желанный сын, - подумал с печалью старик, - где? – а после, протягивая женщине девочку, тихо сказал: - «Мягкое обхождение – великий дар, ниспосланный человеку от Всевышнего ».

“Кто ты, незнакомец, чтящий Аллаха и знающий священный хадисы? – спросила женщина. – Кто ты, странник?”

“Я знаток чужих судеб, не познавший собственной судьбы, по прозвищу Дилкушод,  – старик взглянул на женщину, что стояла в тихом и ярком свете луны. Вдруг сердце его кольнуло невидимой длинной и тонкой иглой воспоминаний, и сердце взорвалось на мелкие осколки, будто ваза, разбитая Азизом, и Якуб рухнул на землю (женщина едва отскочила), успев прошептать: - Помогите дево…  ”

И здесь появились его старые друзья, Ветер и Время, подхватили на руки исстрадавшегося мудреца и бережно внесли его в дом. Они всё время были рядом с ним, следили за каждым движением этого крепкого духом человека, готовые в любую минуту подставить своё плечо. Но проклятие Диловара, замешанное на ненависти Азраила, упустившего своё злодейское счастье снежной бури в горах, было для них непреодолимым камнем преткновения.

Но старик выдержал и это испытание, посланное ему свыше, только между друзьями сошли препятствия, как Ветер и Время подставили своё плечо.